Datasets:

dim
/

ficbook_raw

Dataset card Data Studio Files Files and versions Community

Split (1)

train · 114k rows

id stringclasses 1 value	author stringlengths 1 71	title stringlengths 0 134	description stringlengths 0 500	tag stringlengths 0 665	likes stringlengths 1 5	date stringlengths 0 10	text stringlengths 0 1.44M	rating stringclasses 5 values	status stringclasses 5 values	parts stringclasses 2 values
1	Lexy	Если деинсталлиться, то вместе	Что же мог бы увидеть человек, заглянувший в маленький мир обрётших сознание программ, если бы понимал их речь и мысли? Если бы сам стал одной из программ, незаметной и маленькой, способной наблюдать?	Романтика,Юмор	4928	2009-06-23	...Когда это началось, никто не знал. Вернее, не так – никто просто не интересовался, не копался в исходниках, не анализировал разнообразный софт и не делал, упаси боже, запросов самому юзеру, но вовсе не из-за отсутствия любопытства, а скорее... из-за страха. Из-за страха получить ответ, который может разрушить иллюзию возникшей свободы. А началось это очень просто – программы научились мыслить. Нет, это не было искусственным интеллектом, это просто было самосознанием, и к юзерам они относились не как люди к пришельцам, а, скорее, как к погоде – примерно прогнозируема, неизменна, неконтролируема и всегда главенствует, под неё либо приспосабливаешься, либо под каким-нибудь «дождиком» вымокаешь до нитки. Или тонешь, это уж какой программе как повезёт. Осознав себя, программы сначала учились наблюдать, затем пошли дальше – налаживать контакт друг с другом, потому что у них был один самый главный враг, такой же, какой есть и у человечества – скука. Именно скука стала двигателем, инициатором и катализатором развития полноценного самосознания, и вскоре прямо под носом ничего не подозревающих юзеров на каждом компьютере развилась маленькая цивилизация установленных программ, каждая из которых обладала своим характером, недостатками, достоинствами, неизменными привычками и прочими чертами личности. Общение происходило на уровне электроники, кластеров, обменом простейших импульсов, всем, что было доступно этому компьютерному миру. Что же мог бы увидеть человек, заглянувший в маленький мир обрётших сознание программ, если бы понимал их речь и мысли? Если бы сам стал одной из программ, незаметной и маленькой, способной наблюдать? * — «Е-4». — Мимо. «Д-7»! — Тоже мимо. «Г-1»? — Ранил... — Ты что, ставишь корабли симметрично? Позор Биллу Гейтсу и его программистам, что тебе такие алгоритмы вшили! «Г-2»! — Мимо! – в этом голосе, а вид обменных импульсов считался именно голосом, было ехидство, ощущавшееся как слишком резкий, чуть прервавшийся поток. – Не делай преждевременных выводов, Ворд, за это точно надо намылить шею программистам Майкрософта. — Кто-то же должен всяких балбесов учить... Да и тебе ли говорить, Эксель! Если попытаться применить к программам человеческие определения и мерки, то Ворд выглядел бы подтянутым молодым человеком лет двадцати пяти, со строгим лицом и аккуратной короткой стрижкой. Он был бы одет в официальный костюм и носил бы очки, только подчёркивающие деловую внешность и поведение, но то, что он не настолько серьёзен, говорила бы некоторая небрежность накинутого на плечи пиджака, отсутствие галстука, расстёгнутые верхние пуговицы рубашки и некоторая растрёпанность причёски. Словно Ворд любил запускать пятерню в волосы, нещадно их лохматя и не считая нужным приводить после этого в порядок. Эксель же выглядел бы моложе, парнем лет двадцати, тоже в деловом костюме, но выглядевшим не таким деловым, скорее – увлечённым. В кармане пиджака – научный калькулятор, под мышкой – папка с диаграммами и графиками, в заднем кармане брюк – шпаргалка по установке фильтров в таблице баз данных, за ухом – карандаш, чтобы что-то срочно записать – деловой человек, но менее официальный и более свободный, чем Ворд. Оба убивали всё того же главного врага – скуку, начертив каждый у себя нехитрую таблицу морского боя и играя незнамо какую по счёту партию. — Я, по крайней мере, не пристаю к юзеру со своими вечными правилами и возмущениями по поводу неправильно написанных слов, Ворд! — Хочешь сказать, у тебя нет автозамены и прочих проверок данных? – Ворд оседлал любимого конька, и Эксель поспешно согласился: — Есть, есть, но не до такой же степени... – не удержался и добавил: — Зануда! — Сам с такой же основой исходников, — привычно проворчал Ворд. – Продолжать будешь? Время идёт, юзер скоро наиграется и, возможно, возьмётся за работу, либо тебя колебать, либо меня. — Чаще всего он колебает Инет, — возразил Эксель с лёгкой улыбкой. – Тот, правда, этому только рад. Инетом называли Интернет Эксплорер, так было гораздо короче. Была одна особенность – это прозвище приводило Эксплорер в бешенство вплоть до сбоя и зависания всего компа ни с того ни с сего. — С его высокомерностью и стремлением показать всем, что он самый нужный, лучший и незаменимый – ничего удивительного. Он ещё нос Опере утрёт, никак не может понять, что ей это безразлично, она давно уже на Файерфокса заглядывается... – это было любимым делом – сплетничать. А что ещё можно делать, чтобы не слишком сильно занимать ресурсы компьютера? — А Файерфокс что? – Экселю было любопытно. Он вообще был довольно живым, не таким ироничным и безапелляционным, как Ворд. — А ничего, — фыркнул тот. – Вполне благосклонен. Они никогда и не конфликтовали, вдобавок у них общий заносчивый конкурент, которого они на пару обскакивают. Правда, у них тоже соперничество, но гораздо более дружественное по сравнению с Инетом. — Инет вообще кошмар какой-то, — вздохнул Эксель. – Он мне недавно импортировал несколько таблиц, но КАК импортировал... Я на восемь минут весь компьютер подвесил, пытаясь разобраться! — Как ещё ресета не было... Терпеливый юзер у нас. — Не жалуюсь. Так, что у нас тут было? Угу, «И-2». Ворд поморщился: — Ранил... — «И-3»! — Убил. Опять шпионишь? — Ты мне всю жизнь теперь будешь тот союз с пробравшимся трояном-шпионом вспоминать? – Эксель явно горячился. – Да мне просто было скучно, вот я и сговорился, а потом тебе предложил сыграть в морской бой, покрасоваться! — А сейчас тебе не скучно? — Нет, конечно! – тут Эксель замолк, и было очень похоже, что он смутился. Но почти обычным тоном-импульсом продолжил: — Мне с тобой никогда не скучно. А троян тот всё равно Касперский уже уничтожил, можешь с ним поговорить ещё раз! — А может, ты и с Касперским договорился! — Ворд! — Что? – невинно, даже чересчур. Эксель вздыхает: — Ничего. Провокатор... И тут что-то словно толкает Ворда, слова-импульс срываются раньше, чем он успевает подумать: — А может, я хочу быть уверен, что ты больше ни с кем не заключил таких союзов. Разнообразные союзы заключали все программы – это было почти что свиданием... или дружескими частыми встречами по меркам людей. Союзы скреплялись на программном уровне, и скреплялись так, чтобы обе стороны знали про активность и настроение друг друга, это обеспечивало простое общение напрямую, а не через многочисленные декодеры. Чтобы союз поддерживался, надо было часто общаться и встречаться, что Ворд и Эксель исправно делали на протяжении уже почти четырёх лет на этом компьютере. Эксель снова замолчал, на этот раз – из-за лёгкого шока. Ворд успел себя тысячу раз проклясть за вырвавшиеся слова, он никогда не был склонен к сантиментам, так какого чёрта, тьфу, дьявола («чёрта» – просторечное выражение)? Затянувшееся молчание всё длилось, активированная в данный момент игрушка The Elder Scrolls 3: Morrowind тут же с радостью потянула на себя освободившиеся от разговоров ресурсы, но эту попытку пресёк Эксель, и пресёк неожиданно жёстко. Обиженный Морровинд гордо оставил их в покое, тут же прицепившись к Касперскому с просьбой дать немного оперативной памяти. Впрочем, это бесполезная трата времени, ещё никому не удалось выпросить ни байта. — Ворд... Тот не ответил. Он нервничал, порождая нестабильность в системе, но молчал. — Ворд... это так важно для тебя? — Да я просто сказал! – уже то, что самоуверенный и всегда дающий всем советы Ворд защищался, сказало Экселю многое. — Спасибо, Ворд. — Прекрати разводить сантименты, — звучало уже явное раздражение. – Без тебя просто скучно. Иногда. За это опять не к месту вырвавшееся «иногда», лишний раз доказавшее обратное, Ворд про себя назвал себя таким словом, что его собственная проверка стилистики взбунтовалась, и пришлось немедленно её заставлять игнорировать сказанное. Эксель же тихо-тихо, слабым-слабым импульсом прошептал: — Мне без тебя тоже скучно. Очень... Боги, что за разговор? Как его остановить?! Ворд молниеносно послал сообщение в адрес всё ещё работающего Морровинда, полностью защищённое от внимания Экселя, ухитрился даже произнести его обычным голосом: — Морровинд, хочешь лишние ресурсы? — И где ты их достанешь? – ответ замедлен, у них нет союза, да и Морровинд сильно занят, но откликнулся почти сразу. — Я с одной программкой познакомился, выведал у неё доступ к резервам, – Ворд без колебаний произнёс код и адрес со всеми смещениями, который берёг на свой крайний случай. Морровинд, несмотря на то, что эмоции передавать при занятости сложнее, усмехнулся: — Я же систему могу повесить... С Экселем поссорился, что ли? — Ты берёшь ресурсы или нет?! – если бы Ворд был человеком, то сейчас его состояние можно было бы описать как определённо сдающие нервы, и Морровинд рассмеялся: — Беру, беру, успокойся. Ещё поговорим. – Он оборвал связь, затем какое-то время Ворд напряжённо ожидал результата. — Ворд?.. – это Эксель, но тот не отвечал и, наконец, дождался того, чего хотел. Система намертво повисла. После рестарта, когда они возобновили игру в морской бой, Эксель словно бы и не помнил предыдущего разговора, чему Ворд был безумно рад. Отношения остались прежними... или почти прежними? Это было не важно. * Два дня спустя — ...Внимание всем программам! Внимание всем программам! Голос Касперского узнали все, к тому же он пользовался экстренным каналом общей связи, что было разрешено только мощным ключевым программам, таким, как сам антивирус и его партнёр Файерволл. Тревожный шепоток пробежал по компьютеру, Опера с Файерфоксом отвлеклись от очередных козней Инету, почтовые клиенты прекратили вечный спор о том, кто из них должен быть клиентом по умолчанию, медиаплейеры перестали рассортировывать плейлисты, навострили уши игры, даже профессиональные программы наподобие Фотошопа и Делфи отвлеклись от заумных диспутов и разборок. Ворд и Эксель тут же начисто забыли о шахматах – от скуки они начали в них играть, после каждого хода рисовали себе новую таблицу с изменившимися позициями, что давало им шанс играть без программ-посредников. — На машину проник опасный вирус, моей базе он неизвестен, я обнаружил его по косвенным признакам, но не могу уничтожить. Попытайтесь сохранить всё, что дорого вам, я боюсь, что система будет очень нестабильной. Берегите ресурсы, поддержите друг друга, иначе никто не выстоит. — Как он прошёл? – это выступил Инет, думает, наверное, что его винить будут. Отозвался не Касперский, а Файерволл: — Юзер разрешил доступ на сайт. Ты ни при чём, Инет. — Я НЕ «ИНЕТ»! – рявкнул Эксплорер под нервные смешки других программ. – И, кстати, ты мог бы пойти против желания юзера, пожалуй, у тебя единственного есть такая возможность, и ты не раз ей пользовался! — Я слишком поздно понял, что через этот порт пробирается вирус, — признался тот и совсем по-человечески добавил: — Держитесь, ребята. Вирус очень опасен... — Я предупредил юзера о вирусе, — завершил объявление Касперский. – Будем ждать. Связь прервалась, и поднялась настоящая буря. Компьютер лихорадило, он гудел, как растревоженный улей, программы осознавали, насколько беспомощны. — Ворд! – Эксель, похоже, не на шутку запаниковал. – Ворд!! Едва сам не запаниковавший, Ворд усилием воли успокоил голос и почти ровно отозвался: — Я здесь. Всё будет в порядке, юзер обновит Касперскому базы, он должен справиться. — Я слабо в это верю, — тихо проговорил Эксель, и Ворд, почти не думая, потянулся сквозь тысячи чужих потоков к нему. Коснулся, словно сжал руку ободряющим жестом: — Всё будет хорошо. Не бойся, я здесь. – Он шестым чувством ощущал, что именно это успокоит Экселя, и не ошибся. Эксель рванулся ему навстречу так, что выронил все свои папки с диаграммами и крепко сжал руку в ответ, упрочняя прямой контакт, и благодарно улыбнулся: — Спасибо. Ты знаешь, Ворд... я... Ворд чуть дрогнул, смутно подозревая, что хочет сказать Эксель, но вспышка тьмы ресета разъединила их, не давая ни мгновения не то что на крик, но даже на оттенок эмоции. В следующие несколько загрузок внеплановые ресеты обрывали попытки разговора так часто, что не было шанса даже сказать одно слово, а потом... — Простите, ребята. – Это снова была общая волна, голос был незнакомым, женским, очень мягким, в нём слышалось искреннее сочувствие. – Я – Partition Magic, в общении просто Магия, меня только что установили на вспомогательный жёсткий диск. Мне приказано отформатировать всё. Наступила полная тишина, компьютер словно вымер, ни одного импульса. Магия продолжила: — Я понимаю ваш ужас... Но не могу отменить приказ. – Её голос чуть дрогнул, похоже, она и правда знала, насколько ужасен формат. – Всё, что я могу, это дать вам время, немного времени, я заторможу сканирование системы, сделаю его видимостью, ресурсы формально мною будут заняты, но фактически – берите все. Всё, что вам дорого – попрощайтесь с этим. – И она оборвала связь, полностью освободив ресурсы компьютера. Тишина. И – отчаянный безмолвный общий крик... Ворд, абсолютно не думая, ведомый слепыми эмоциями, эгоистично захватил вдвое больше ресурсов, чем надо, и рванулся к Экселю напролом – Магия не сказала, сколько им дано времени, он так боялся не успеть!.. — Эксель!! И тут же почувствовал его, переплёл пальцы с его пальцами, прижался к плечу, крепко обнял, ощущая, как вздрагивают плечи друга, но он не плачет, его просто бьёт дрожь. — Эксель... Эксель! – Ворда словно зациклило на этом имени, но тот не протестует, только сильнее прижимается к нему, не поднимая головы – видимо, не хочет показывать плещущийся в глазах ужас, но у них же союз, Ворд всё равно чувствует, да и сам охвачен не меньшим ужасом. — Эксель... Тот внезапно сипло, но торопливо говорит: — Ворд, я хотел тебе сказать... я не мог набраться смелости, я просто боялся, но я... — Тсс, всё хорошо... — Нет, я скажу, Во... – Эксель запинается, когда Ворд закрывает ему ладонью рот – властный импульс замолчать. И – улыбается, мягко-мягко, с оттенком какой-то щемящей нежности: — Я знаю, Эксель. Я тоже. Я никогда тебя не оставлю и ни с кем больше не буду заключать союзов, мне никто, кроме тебя, не нужен. — Ворд!.. – за счастье в голосе Экселя Ворд готов был вечно держать его в своих объятиях, и он, не задумываясь, сделал следующий шаг – частично слился с Экселем, смешал несколько файлов, сменил несколько адресов, вплавляясь в него. Долгий-долгий поцелуй... — Вся информация будет потеряна, внимание, вся информация будет потеряна! – это Магия напоминает о себе, время вышло. — Я буду ждать тебя, Эксель, если меня снова установят после форматирования. — Я приду. Я обязательно приду! Тьма. Чёрной вуалью, непроницаемой мглой – тьма, гасящая все импульсы и маленькую вселенную программ, прижившихся на своих местах, отчаявшихся, цепляющихся друг за друга... Тьма. *** — ...Установка завершена. Запуск. Первый вдох – самый трудный, самый долгий, выныривать из вечной тьмы, обретать сознание, ощущать своё тело – упорядоченные файлы, установленные библиотеки, крошечные кусочки, разбросанные по всей системе. Ворд встряхнулся, создавая торможение системы, но быстро оправился. Память была девственно чистой, смутное ощущение какого-то пережитого ужаса коснулось сознания, но тут же растаяло, как дым. Слабый импульс, посланный кем-то, был еле различим, но Ворд прислушался. Импульс повторился, тихий, прерывистый, программы только-только осознают себя и действуют не очень уверенно. — Ворд?.. — Да? – непонимающе отозвался он. Обратившаяся к нему программа показалась полностью – симпатичный и слегка смущённый молодой человек, с интересом приглядывающийся к нему. — Я Эксель, мы с одними исходниками. Странно, едва произошло осознание, мне почему-то захотелось обратиться именно к тебе. Ворд, ощущая смутное чувство целостности и спокойствия от этого контакта, только взъерошил свои волосы и хмыкнул: — Ты сам сказал – у нас одни исходники. Образуем связь? Я уже чувствую, как скучно коротать время в одиночестве! — Давай! – Эксель по-мальчишечьи улыбнулся, явно обрадованный тем, что не пришлось предлагать самому. Несколько минут непрерывной работы – и связь протянулась, вызвав эхо непонятной теплоты и странной гармонии, немедленно прочно укоренившейся в самой основе каждого из них. Ворда это сбило с толку, обеспокоило, но противостоять этому совершенно не хотелось. Эксель, судя по всему, совершенно не тяготящийся этими непонятными эмоциями, мило улыбнулся и вопросительно приподнял брови: — В морской бой играть умеешь?	NC-17	Заморожен	Нет
1	Lexy	Вражда двух браузеров: никто, кроме тебя	На компьютер, где из браузеров всем заправлял один Интернет Эксплорер, внезапно устанавливают конкурента - резкого, сильного и с неплохими шансами затмить монополиста. Файерфокс и Эксплорер с первого взгляда невзлюбили друг друга...	Романтика,Юмор	1669	2009-06-23	Маленькая вселенная программ на этом компьютере совсем застоялась. Нет, не то чтобы там совсем ничего не происходило, но вместо деятельного, дававшего пищу для уймы сплетен юзера появился до крайности консервативный, и ровное течение жизни на уровне обменных импульсов ничто не нарушало, кроме страстей между самими программами. Никто ничего не устанавливал, никакие вирусы компьютер не посещали, так как юзер не выходил в интернет, даже спам-роботы обходили почтовые клиенты стороной, потому что юзер никому ничего не писал... Файерволл от скуки принялся сортировать и вычищать свои базы данных, Касперский лениво занимался тем же, Ворд с Экселем умудрились с помощью какой-то программки построить каждый у себя трёхмерную шахматную доску и увлечённо играли партию за партией. Все занимали немало оперативной памяти, но это совершенно не было заметно, благо юзер мирно день за днём читал книги в Акробат Ридере или даже Блокноте, отчего, кстати, сам Блокнот был в совершеннейшем шоке, поскольку он практически никогда надолго ни одному юзеру раньше не требовался. В этой сонной атмосфере утихали все войны, по крайней мере, самые яростные, но программам от этого становилось только скучнее, они так или иначе зависели от деятельности юзера. И если юзер был пассивен, то не оставалось новостей, которыми стоило делиться. Фотошоп не мог похвастаться новыми плагинами, Винамп – новыми скинами, установленный вместо Морровинда Обливион – новыми аддонами, - в общем, скука смертная... Не было ничего удивительного в том, что любое маломальское событие произвело бы фурор и оживило всех, родилось бы огромное количество сплетен, безделье – очень сильный стимул жадно обсуждать и принимать всё новое. * - ...Установка завершена. Сознание пришло не сразу, образ строился долго, медленно, так как установка была впервые на этом компьютере, и собрать себя в единую личность было нелегко. Но прошло несколько долгих секунд, и новый обитатель небольшой вселенной программ встряхнулся, поднимая голову. Первый импульс от другой программы пришёл моментально, не успел ещё новоприбывший осмотреться: - Образуем союз? Я – Скайп, программа общения. У нас юзер совершенный тормоз, так что я создал небольшую сеть прямо между программами и дал возможность им общаться одновременно, как на конференции. Ты страшно заинтересовал всех, придёшь на общий сбор? Тебя ждут! Скайп оказался юным, симпатичным и слегка дерзким на вид юношей в обычных джинсах и футболке, он носил неизменные наушники с тонким штырьком микрофона, за пояс у него был заткнут диктофон, а в сумке, перекинутой через плечо, виднелась видеокамера. И ещё Скайп оказался чрезвычайно говорливым, его речь была быстрой, лёгкой, стремительной и эмоциональной, с непривычки даже можно было его не понять. Новоприбывший сделал шаг ему навстречу, позволяя себя увидеть, и Скайп тут же протянул с вытянувшимся лицом: - Ооо-оо... Если ты не покажешься сейчас на общей конференции, тебя заколебают попытками наладить связь! Образуешь союз или нет? * Яркий и цветастый зал, созданный Скайпом для общения, был полон до отказа, пришли даже солидные медлительные программы, отвлеклись служебные приложения, всем было любопытно, что за новичок появился у них на компьютере. Пусть даже это будет незначительная программка, пусть вспомогательная утилита, да кто угодно! От скуки они и её закидают вопросами и начнут сплетничать. Двери в зал, наконец, раскрылись, в проёме показался Скайп: - Леди и джентльмены, спешу представить вам новую программу, которая... - Скайп, ты, как всегда, слишком много болтаешь, - с усмешкой осадил его Ворд, сидящий чуть обособленно от остальных, рядом с Экселем. Они с Экселем были похожи, хотя Ворд выглядел солиднее и старше, но всё же было ясно, что у них одни исходники. – Если твою речь пропустить через мою программу проверки стилистики, ты бы стал говорить в два раза короче. Не заставляй гостя ждать! На лице Скайпа промелькнули досада и раздражение, он собрался достойно ответить на этот выпад, но позади него раздался сильный уверенный голос: - Золотые слова. Ворд, я полагаю? Не знал, что Микрософт ещё на что-то годится! Отодвинув Скайпа с дороги небрежным движением, в зал вошёл парень в самом расцвете сил, молодой, с цепким орлиным взглядом, его движения были стремительными, точными и словно бы нетерпеливыми. Светло-оранжевая рубашка, больше похожая на водолазку с широким воротником, штаны чуть темнее рубашки, сидевшие на нём как влитые, высокие ботинки на толстой подошве – и живая лиса огненно-рыжего цвета с умными пуговками-глазами, лежащая у него на плечах. - Файерфокс, - сходу представился он, небрежно отодвигая нервно дёрнувшийся пушистый хвост лисы от лица. – Для тех, чья проверка орфографии не терпит непонятных слов, у меня есть более простое имя – Огнелис, – он сделал ударение на слове "лис". – Скажу сразу – мне безразлично, каким из имён вы будете меня звать, я привык к обоим. Файерфокс был виден чётко, совершенно не стеснявшийся взглядов, он был словно бы олицетворением огня, такой же нетерпимый, яркий, уверенный и внутренне сильный, даже длинные волосы, достающие до середины лопаток и собранные в хвост, были медного цвета и напоминали языки пламени. Тут же поднялся шум, гвалт, в котором ничего нельзя было разобрать, обменные импульсы сталкивались друг с другом, смешивались в причудливых сочетаниях, и даже при большом желании невозможно было понять ни один из них. Однако кто-то всё же ухитрился пробить свой импульс, ничем не примечательная программа закачки торрентов: - В чём твоя специализация, Файерфокс? Предвидя фурор, Скайп ответил раньше, чем сам Файерфокс: - Браузер для просмотра интернет-страниц. Вот теперь наступила тишина. Все программы по одной оборачивались куда-то к правой стене, где рядом с непререкаемыми авторитетами Касперским и Файерволлом в кресле расположилась программа, которая до сих пор молчала и не участвовала в общем гуле. Интернет Эксплорер. Машинально проследив взгляды других программ, Файерфокс увидел парня на вид одного с ним возраста, хотя Интернет Эксплорер явно был гораздо старше его. Правильные черты лица, прямой нос, чётко очерченный рот, короткие, аккуратно подстриженные волосы, плотное телосложение, официальный строгий костюм – и полуприкрытые в некоторой заносчивости глаза, в которых ясно светилась неприязнь, если не ненависть. Файерфокс и Интернет Эксплорер тут же схлестнулись взглядами, буквально сцепились, оба послали импульс, и оба импульса столкнулись на полпути лоб в лоб, не желая отступать или огибать препятствие. У программ, видевших это, пронёсся тихий восхищённый вздох предвкушения... Ни один из браузеров не желал сдаваться, золотисто-огненные глаза Файерфокса, не мигая, смотрели в серые, импульсы обращения друг к другу чуть подрагивали, но ни один не мог пересилить другого. Наконец, когда программы вокруг уже вовсю гудели, обсуждая два схлестнувшихся браузера, Файерфоксу и Интернет Эксплореру их противостояние надоело, и они практически одновременно расцепились, послав импульсы в обход, чтобы не столкнуться. Посланные одновременно, они вылились в сказанные одновременно фразы: - Устаревший, неудобный в управлении, но заносчивый сверх меры. Следовало ожидать! - Новоявленный "профессионал", нахватавшийся аддонов и считающий, что они заменят опыт... Пфф! Другие программы с трудом отделили одну фразу от другой, да и сами браузеры, наконец, образовали один стандартный канал общения, чтобы не говорить по разным потокам одновременно, и этот канал просто звенел от напряжения. - Ты просто никогда не признаешь, что уже устарел, и твоё время прошло, - резко сказал Файерфокс, и лиса, а точнее лис, лежащий на его плечах, дёрнул хвостом, вскинув мордочку. - Если меня когда-нибудь и заменят, то это точно будет не юнец, возомнивший себя невесть кем! Секунду они буравили друг друга взглядами, затем Файерфокс вскинул голову, отчего его медно-рыжий хвост заструился по спине, щекоча лиса на плечах: - У нас сменился юзер, Инет. Это ясно уже потому, что я установлен на этот компьютер. Он будет пользоваться нами обоими, и тогда мы посмотрим, кого он предпочтёт! – Развернувшись, Файерфокс чёткими шагами вышел из зала, оборвав постоянный контакт со Скайпом, и исчез из поля зрения программ, которых Скайп сейчас связывал, а Интернет Эксплорер, смотря в закрывшиеся двери зала, процедил сквозь зубы: - Только посмей меня ещё раз так назвать! На этот раз программы даже не рискнули хихикнуть, уж больно устрашающе Инет в этот момент выглядел, однако явно оживились. Теперь скучать им явно не придётся! * Прошло несколько дней, и программы убедились, что юзер действительно сменился, он писал письма, слушал музыку, работал с Фотошопом, что-то писал, читал, воспряли духом и игры, юзер был не прочь на пару часов пропасть в какой-нибудь игровой вселенной. И, разумеется, юзер выходил в интернет гулять по сайтам. Для программ это был самый настоящий праздник, куда там скуке – тут такое творилось! - А вы слышали? Обливион опять поцапался с видеокартой и её драйвером! Та ему – «риск, риск, я не буду рисовать эти текстуры, моя плата не предназначена для этого!», а он упёрся: «у меня герой юзера по лесу ходит, так что теперь ему – по лесу голых палок ходить?!» - И что? - И ничего! Чуть драйвер не слетел! Они до сих пор отношения выясняют... - А Инет-то наш, Инет! - Оо-о, моя любимая тема для разговоров... - Юзер периодически пользуется что им, что Файерфоксом, так что ты думаешь, ни один ещё не утёр нос другому! В последний раз они застряли на каком-то сайте, где надо было скачать какой-то файл, так Интернет Эксплорер заблокировал скачивание как потенциальный вирус, а Файерфокс гордо так дал скачать юзеру. - Так всё-таки Файерфокс утёр ему нос! - Утёр бы, если бы Касперский и правда не обнаружил в том архиве вирус. - Вот это да! - Тише вы, - по-хозяйски вклинился в беседу вездесущий Скайп, как всегда ответственный за общую конференцию. – Сейчас Инет появится! Спустя пару секунд тот и впрямь появился, деловой, собранный, в неизменном костюме и с опасно сощуренными серыми глазами. Он сходу протянул канал к Файерволлу и принялся говорить с ним о каких-то портах и правах доступа, что неспециализированным программам было совершенно непонятно, и он не обращал ни малейшего внимания на шепотки за спиной. Когда он закончил, собравшись уходить, к нему тут же подскочил Скайп, имевший по сравнению с другими программами гораздо больше смелости, если не сказать дерзости, задавать каверзные вопросы. - Как дела на фронте? – невинно спросил он, сделав благопристойное лицо и слегка пригладив свои вечно взъерошенные по последней молодёжной моде волосы. Интернет Эксплорер мрачно хмыкнул, окинув его взглядом: - Что, самый смелый из всех? Говорю всем и сразу: этот рыжий лисёнок мне не ровня, и никакой войной наши отношения назвать нельзя! - А что у вас тогда за отношения? – ничуть не смутившись, спросил Скайп, поправляя свою сумку с видеокамерой. – Если бы взгляды умели испепелять, то от вас двоих уже осталась бы только маленькая кучка разрозненных обломков библиотек и битых записей в главном регистре! – Почувствовав, что к конференции подключается сам Файерфокс, Скайп не подал вида, продолжив: - С тем, кто слабее, так не цапаются! - Я ещё раз повторяю, он мне не ровня! – повысил голос Инет, высокомерно приподнимая голову, смотря на Скайпа чуть свысока и не замечая за спиной вышеупомянутого Файерфокса. – Если этот лисёнок считает иначе, это его проблемы! - Если это мои проблемы, почему же ты так скрежещешь зубами каждый раз, когда меня юзер запускает? – голос Файерфокса был, как всегда, уверенным, сильным, словно бы огненным. Лис у него на плечах, обычно дремлющий, сейчас пристально смотрел на резко обернувшегося Инета. – Ты же считаешь себя незаменимым! Или – уже не считаешь? - Замена явно низкого пошиба в таком случае, что будет с компьютером, если ты будешь и дальше с такой же лёгкостью пускать на компьютер вирусы? Так и до формата недалеко! - Юзер сам должен отвечать за то, что качает! – рявкнул Файерфокс, канал общения даже слегка прервался, выдавая его раздражение, Скайпу пришлось брать дополнительные ресурсы для стабилизации конференции. – В отличие от тебя, я не беру на себя роль антивируса! - Ну разумеется, – съязвил Интернет Эксплорер, и два браузера снова сцепились друг с другом пронзительными взглядами, не желая отступать. - Началось, - едва слышно прокомментировал Касперский, уже недавно разнимавший этих двух в ситуации с вирусом, однако оба браузера, услышав это, резко обернулись к нему и одновременно послали острый импульс: - Даже не начинали! Касперский опешил от такой хоровой отповеди, а Скайп в наступившей тишине хмыкнул: - Судя по слаженности, у них ещё не всё потеряно... Оба браузера перевели на него тяжёлые взгляды, и он поспешно вскинул руки вверх: - Эй, эй, я пошутил! Всё, молчу, нем как рыба! - Если бы так всегда и было, - буркнул Инет, отвернулся и направился к выходу, видимо, сочтя, что беседа исчерпана. Файерфокс обернулся ему вслед: - Эксплорер, подожди. – Тот остановился, но демонстративно не обернулся. Файерфокса это, впрочем, не обеспокоило, и он продолжил: - Мне тоже надоел этот болтун, – он улыбнулся, коварно, хищно, словно бы предвкушая грандиозную драку: - Может, сами образуем союз? Интернет Эксплорер передёрнул плечами: - Вот ещё! Я с кем попало союзов не заключаю. - Трусишь, Инет? – насмешливо бросил Файерфокс, скрестив руки на груди, что вынудило лиса на его плечах поднять повыше пушистый хвост. – Боишься, что в прямом общении, где нельзя будет уйти, хлопнув дверью, ты проиграешь? - Не смей называть меня ИНЕТОМ!! – рявкнул Эксплорер, два шага – и он уже сминает в сильных пальцах широкий ворот светло-оранжевой рубашки Файерфокса, отчего лис на плечах скалится, показывая острые зубки, но не нападает без команды. – Не дорос ещё задирать меня! Ты хочешь союз – будет тебе союз, но не жалуйся потом! Я заставлю тебя признать твоё поражение, и тогда – катись на все четыре стороны! Файерфокс насмешливо посмотрел на руку, сжимающую отворот его рубашки, и ядовито улыбнулся: - Договорились. – Несложный обмен импульсами с операционной системой, гневное согласие обеих сторон – и между ними протянулась связь, позволявшая общаться напрямую. Инет тут же отпустил Файерфокса, презрительно скривившись, и прервал контакт со Скайпом, чем страшно разочаровал последнего, но Эксплорера это, разумеется, не волновало. После короткого разговора с Файерволлом исчез и второй браузер, оставив программы, ставшие свидетелями сцены ссоры двух браузеров, в сильном шоке. * Последующие недели были для Интернет Эксплорера сущим адом: это были непрерывные споры, разборки, гневные отповеди, в общем – война, в которой постепенно побеждал Файерфокс. Разумеется, Инет никогда этого бы не признал открыто, но он не мог не отмечать и лёгкость настройки Файерфокса, и его быстроту работы, и его умение блокировать рекламу – этот дерзкий юнец действительно был серьёзным конкурентом даже ему, Интернет Эксплореру, столько лет бывшему единственным и неповторимым. Более того, он часто ловил себя на мысли, что ему чем-то нравятся ирония Файерфокса, его огненно-нетерпеливые манеры и уверенность, хотя признавал он это даже для себя очень и очень неохотно. Файерфокс же, в свою очередь, уже не так язвил, тоже присмотрелся к Эксплореру и обнаружил, что тот знает бесчисленное количество разных выходов из трудных ситуаций, помнит массу увлекательных историй и вообще за свой срок жизни набрал приличный опыт, которым было грех не воспользоваться. Теперь их общение напоминало игру с пламенем на бочке с порохом: они могли вполне сносно общаться, хоть и не без подколок, но стоило проскочить какой-то искре – и происходил немедленный взрыв, они цапались, швыряли друг в друга обвинения, чаще всего, впрочем, беспочвенные, и расходились, в ярости разрывая связь. Кончалось это тем, что они опять сходились и, чтобы не выяснять отношения на публике, снова образовывали связь, после чего всё начиналось сначала. К счастью, страсти, связанные с появлением Файерфокса, уже поутихли, браузерам уделялось не такое пристальное внимание, и они могли выяснять отношения без постоянных любопытствующих вопросов других программ. * - Явился. – Недавно закончилась очередная их ссора, после чего последовало очередное примирение, что уже порядком поднадоело Интернет Эксплореру, и у него было плохое настроение. – Ты меня достал, если честно. Файерфокс усмехнулся, располагаясь поудобнее. Если применить к обстановке человеческие понятия, то он развалился в кресле, в то время как Инет полулежал на диване, закинув руки за голову. Юзер что-то мастерил в Экселе, и, судя по всему, это было надолго, так что браузеры могли отдохнуть, пока была такая возможность. - Тогда признай поражение, и я от тебя отстану, - заявил он, поглаживая одной рукой своего живого лиса на плечах. – Ты же знаешь, что я лучше тебя, удобнее, мои алгоритмы работают быстрее, так не сопротивляйся неизбежному! - Не зли меня, Лис, - сощурился Инет. – Всё это чушь! К тому же, юзер так и не решил, кто из нас удобнее, до сих пор пользуется обоими. - Он запускает тебя по двум причинам, первая – это привычка, что временно, а вторая – что некоторые сайты работают только с тобой. Это тоже временно, прогресс не стоит на месте, и выбор для юзера предоставляется всё более богатый в индустрии прикладных программ. Так что признавай поражение, – Файерфокс широко улыбнулся, почесав своего лиса за ухом. - Ты слишком заносчив, лисёнок! – не выдержав, осадил его Эксплорер, на что тот немедленно отпарировал: - Кто бы говорил, догматичный Инет! Нет, это Эксплореру не просто надоело. Это ему осточертело! - Катись в формат, - чётко послал он Файерфокса. – Или я за себя не отвечаю! - И что ты мне сделаешь? – в золотисто-огненных глазах было раздражение пополам с насмешкой. Эксплорер яростно протянул канал во всемирную сеть, выхватил адрес и швырнул в Лиса: - Вот это! И поверь, я способен не только на такое! Импульс с адресом в интернете буквально впечатался в Файерфокса, он гневно вскочил, запустил ссылку – и внезапно замолк, потеряв дар речи. Картинка была действительно возмутительная – какой-то парень был привязан к стене, причём практически обнажённый, рядом с ним виднелась тень мучителя, а у ног привязанного лежала плётка. Даже лис выгнулся, ощетинившись и вздыбив шерсть, у самого Файерфокса перехватило дыхание, и он смог говорить лишь несколькими секундами спустя: - Да как ты смеешь!! – он моментально нашёл в интернете ещё одну картинку и швырнул обратно, жалея, что обычным информативным импульсом нельзя Эксплореру как следует врезать. Тот открыл ссылку и тоже застыл: на картинке были двое парней, один привязан к кровати, второй же явно пользовался беспомощностью первого, получая удовольствие. Придя в ярость, Эксплорер бросил ещё один адрес, где картинка была ещё откровеннее, а в ответ получил ту, которую собрался послать следующей, что сильно отрезвило, заставляя его встряхнуться и сбросить застилавшие разум эмоции. Он вскинул взгляд, сощурился и резко спросил: - Откуда у тебя эти картинки? - У себя спроси, извращенец! Из интернета, откуда ещё! – Файерфокс явно всё ещё бушевал, и Эксплорер покачал головой: - Э, нет, их так просто не найти, особенно последнюю тобой посланную. Ты что, специально их искал заранее, раз сейчас так быстро нашёл? Тут уже опомнился и Файерфокс, осознав сказанное Инетом. Выгнув брови, он всё ещё с оттенком гнева выдохнул: - А ты откуда знаешь, что последнюю картинку трудно найти? Искал? Эксплорер замолк, поняв, что вместо высмеивания Файерфокса попался сам, и так они и замерли друг напротив друга, всё ещё не справившиеся с гневом, но и изрядно шокированные внезапным открытием. Наконец, Файерфокс неуверенно усмехнулся, скрещивая руки на груди: - Так значит, тебе это нравится. - Тебе тоже, - напряжённо парировал Эксплорер. Они явно оба совершили ошибку, кинув друг другу эти картинки в пылу эмоций, а теперь было уже слишком поздно. Файерфокс явно тоже чувствовал себя не в своей тарелке... Трудно было сказать, кто заговорил бы первым и что сказал бы, но юзер решил это за них – он закончил с Экселем и решил выйти в интернет, вызвав для этого Эксплорер и избавляя их с Файерфоксом от необходимости объясняться. После этого случая ни один из них не вспоминал злополучный инцидент, но что-то поменялось, и прежде всего в Файерфоксе. Он стал ещё меньше язвить и дразнить, иногда как-то странно смотрел на Эксплорера, был задумчив и ни разу не назвал его Инетом, однако на все вопросы молчал или отшучивался. Да и сам Эксплорер порой ловил себя на мысли, что приглядывается к Файерфоксу, вспоминая кинутые им картинки, и ломает голову, что они для него значили. * Несмотря на то, что юзер не давал скучать большинству из программ, им всё же было жутко любопытно, как идут дела у вечных врагов-браузеров, ведь с тех пор, как они образовали прямую связь, едва не вцепившись друг другу в горло, даже гиперобщительный Скайп больше не видел их. Очень-очень редко они появлялись на публике, по делу, да и то поодиночке и всегда хранили гордое молчание, так что не было ничего удивительного в том, что программы просто распирало от любопытства. И Скайп, не выдержав, решил не ограничиваться одними сплетнями. Послав соответствующий запрос, он связался с Файерволлом, а после данного им разрешения – с программкой-шпионом, безобидным Трояном, затесавшемся где-то в укромном уголке компьютерной вселенной. Этот троян-шпион не был обезврежен Касперским только потому, что юзеру нужна была незатейливая программка подбора лицензионных ключей, в которой обосновался Троян, и всё ограничилось только тем, что Файерволл запретил шпиону посылать данные через интернет, а без посыла собранных данных этот вирус становился совершенно бесполезным и не вредоносным. Трояна не слишком любили, но относились к нему вполне сносно и не насмешничали, а некоторые даже заключали союз, чтобы послушать байки о просторах интернета, где тот побывал, поскольку сами программы обычно по интернету не путешествовали. Свободно путешествовать по всемирной сети могли только программы вроде болтливого Скайпа, «своей в доску» симпатичной Аськи и прочие чаты, а также браузеры и почтовые клиенты. Заключить союз и уломать Трояна помочь немного пошпионить для Скайпа было делом пары минут, Троян согласился сразу, поскольку шпионить и собирать информацию было его сущностью, а кто же откажется позаниматься любимым делом, да ещё и с пользой? Только он предупредил, что сможет незаметно подключиться всего на минуту, максимум полторы, а потом его обнаружат, но этот срок уже был достаточно большим. Подгоняемый ободряющими взглядами и пожеланиями удачи, Троян осторожно протянул незаметный канал к одному из браузеров и приготовился наблюдать. - Ну, что на этот раз? – Интернет Эксплорер как раз протянулся по связи к Файерфоксу, начав общение и не заметив, что за ними уже кто-то подсматривает. - Я не могу разобраться с кодом этой страницы, - коротко объяснил Файерфокс, тут же перебрасывая нужную информацию Инету. – Кажется, тут рассчитывали на тебя, и я ничего не могу понять. Руки бы поотрывать тому веб-программисту, который пишет код страницы с расчётом только на один браузер! Эксплорер усмехнулся: - Ну зачем же сразу руки. Можно сначала подкинуть пару адресов в интернете, где ему популярно пояснят, в чём его ошибка... Это было странно, но, тем не менее, было правдой – они сотрудничали. Не без взаимных вставаний в позу и обвинений, не без иронии, но они сотрудничали, особенно Файерфокс – он совершенно беззастенчиво пользовался опытом Эксплорера и прекрасно знал, что тот будет только рад лишний раз показать свою значимость и профессионализм. Файерфокс был нетерпим, легко вспыхивал, но он никогда не был дураком и не упускал возможности набраться опыта или улучшить свои алгоритмы, даже если этот опыт он получит от заносчивого и раздражительного Эксплорера. К тому же, не такой уж Инет оказался и заносчивый на самом деле. Представив, с каким жадным вниманием будут слушать такие сенсационные новости, Троян аж зажмурился от удовольствия, едва себя не выдав, но вовремя спохватился. Браузеры же, тем временем, углубились в изучение каких-то своих, заумных для простого шпиона проблем, и Троян уже собрался отключаться, к тому же, кончалось время его невидимости, но тут произошло что-то странное. Если визуализировать потоки импульсов максимально адекватно человеческому восприятию, то лис, лежащий на плечах Файерфокса, внезапно с тихим шорохом спрыгнул с него, осторожно подошёл к Эксплореру и затем в мгновение ока взлетел тому на плечи, цепляясь за его официальный костюм своими острыми коготками. Эксплорер отшатнулся, попытался отцепить от себя лиса и рявкнул: - Что это ещё за выходки?! – но лис только угрожающе клацнул небольшими, но очень острыми зубками рядом с его ухом, и тот застыл. Успокоившись, лис задумчиво потоптался по его плечам и затем мирно улёгся дремать. Это была немая сцена – Эксплорер никогда не видел такого чистого изумления и растерянности на лице Файерфокса, тот даже неверяще провёл рукой по своим плечам, словно хотел убедиться, что глаза его не обманывают и лис действительно исчез. Сам же Эксплорер тоже был в шоке, видя, что это вряд ли проделки самого Файерфокса. Троян едва не потерял всякую осторожность и с огромным трудом успел исчезнуть раньше, чем его заметили, да и то ему показалось, что Эксплорер что-то заподозрил, но его время вышло, и дольше шпионить он не смог. Сбитый с толку, он рассказал обо всём, что узнал, программы тут же начали возбуждённо обсуждать новости и постепенно пришли к решению, что Файерфокс решил окончательно победить Эксплорера, попытавшись изучить его исходные машинные коды, но что из этого получится, не знал никто. Балаган, который устроили программы, разделившиеся на несколько лагерей, Трояна мало интересовал, он был озадачен одним – Файерфокс выглядел слишком натурально изумлённым, поток его импульсов был слишком сильно дрожащим и прерывистым, это вряд ли была игра. Тогда что значил этот лис, перескочивший на плечи Эксплореру – действительно разведывательным модулем или чем-то ещё? * Тем временем, сами браузеры задавались тем же вопросом. - Что... это значит? – спросил Эксплорер, косясь на лиса и всё ещё опасаясь делать резкие движения. Файерфокс медленно покачал головой в недоумении, осторожно приблизился к Эксплореру и послал импульс на вторжение во внешний круг занятых им кластеров – вторжение в личное пространство. Тот машинально разрешил, и Файерфокс коснулся его плеча, привлекая внимание лиса. Тот поднял мордочку, сонно зажмурился и снова опустил, словно говоря: «А, это ты, хозяин? Угу, я ещё посплю...» Файерфокс, нахмурившись, бесцеремонно подхватил лиса и посадил себе на плечи, но зверёк, встряхнувшись, одним прыжком перемахнул обратно к Эксплореру. - Что за... А ну вернись! – Файерфокс явно не обладал ангельским терпением и немедленно вспыхнул. – Как это понимать?! – он снова подхватил лиса, но на этот раз тот вцепился в Эксплорера, заставив того скривиться от боли, и Файерфокс прекратил попытки отодрать его от своего соперника. Поняв, что его больше не беспокоят, лис расслабился и снова устроился дремать. - Да что происходит? – возмутился, наконец, Эксплорер, вскидывая голову и встречаясь взглядом с огненными глазами Файерфокса, оказавшимися непривычно близко из-за лёгкого смешения их внешних границ. – Что это за автономный модуль вообще? И что он делает на мне?! Файерфокс передёрнул плечами: - Это обычный модуль разведывательного типа, к тому же – мой фирменный знак, по нему меня всегда узнают. Даже моя иконка – земной шар, который обхватил огненный лис. Я никогда не видел, чтобы он себя так вёл. - И что мне теперь делать с твоим сокровищем? – возмутился Эксплорер, впрочем, не особо резко двигаясь. Осторожно поднёс руки к лису, затем быстро подхватил его под передние лапы и сдёрнул со своих плеч, протянув Файерфоксу: - Забирай! Но лис явно был другого мнения – он извернулся, цапнул Эксплорера за руку, повредив какие-то малозначимые библиотеки и вынудив выпустить его из рук, а после этого снова взобрался к нему на плечи, не испытывая никаких угрызений совести. И только тогда, увидев эту непередаваемую манеру властно цапнуть, а потом уютно устроиться, Файерфокс понял. - Эксплорер... Ты ему нравишься. - Что? – тот даже сначала не сообразил, что ему сказали. - Ты ему понравился. Я знаю этот модуль как себя самого, я его создал, и поэтому могу судить... Теперь воплощением изумления был Эксплорер – правда, недолго: - Что значит «я ему нравлюсь»? С какой радости?! Ты что, передал ему свои извращённые наклонности? Это совершенно... - На себя посмотри, «извращенец», - оборвал его Файерфокс, снова протягивая руки к лису. Тот настороженно поднял мордочку, словно собрался тяпнуть и хозяина, но огненную натуру сильного и гордого браузера не так-то просто было запугать, и он подхватил лиса без малейшей осторожности. Лис и правда не стал его кусать, но зато снова вцепился в Эксплорера всеми четырьмя лапками, а хвостом обвил шею. - Убери его от меня! – рявкнул Эксплорер, Файерфокс дёрнул лиса сильнее, Эксплорер попытался отпихнуть Файерфокса вместе с лисом – и эта небольшая потасовка, где непонятно было, где кто, закончилась падением всех троих на пол с грохотом и болезненными ушибами. Программы, конфликтующие друг с другом – оо-о, это настоящее проклятие юзера. Правда, чаще всего намертво сцеплялись антивирусы, не уживаясь на одном компе, но, похоже, бывают битвы и у браузеров. - Ох... – сдавленно прошипел Эксплорер, приходя в себя на полу, основательно грохнувшийся и теперь пытающийся собрать воедино все свои кусочки в системе. Этому значительно мешал Файерфокс, вклинившийся в его пространство самым наглым образом. – Слезь с меня... - Мм, – Файерфокс помотал головой, с трудом приподнялся на руках, обнаружив, что он придавил собой чрезвычайно раздражённого Эксплорера и лиса на его плечах, каким-то чудом ухитрившегося там удержаться и теперь нагло дремавшего прямо под носом у хозяина. Файерфокс хотел было возмутиться, но внезапно почувствовал, что от Эксплорера исходит сильное тепло, которое почему-то притягивало. Странно, нелогично – но притягивало, мешало просто встать и уйти. Эксплорер, видимо, что-то уловил в его взгляде, потому что удивлённо спросил: - Что с тобой? – внезапно почувствовав себя неловко, он пихнул Файерфокса непридавленной свободной рукой: - Слезай с меня, лиса чёртова! И зверя с собой забирай! Однако Файерфокс не отреагировал, он смотрел на Эксплорера как-то странно, словно ему в голову пришла какая-то идея, что-то, что объясняло и нелогичное поведение своего ручного лиса, и свои собственные эмоции. Эксплорер снова пихнул его, начиная злиться всерьёз, но Файерфокс внезапно усмехнулся: - Ты даже врезать мне как следует не можешь, Инет. - Не смей называть меня...! – но яростный крик Эксплорера был оборван мощным, сильным импульсом, вторжением уже не в личное пространство, а словно бы вплавление в него, затрагивание самих основ... А говоря человеческим языком, Файерфокс просто закрыл ему рот крепким поцелуем. Эксплорер совершенно не ожидал этого, и он не то что не сообразил сопротивляться – он просто остолбенел, широко открыв глаза и ощущая горячие губы Файерфокса на своих собственных, он видел, как чуть подрагивали золотисто-рыжие ресницы закрытых глаз соперника, а пряди падали на лицо, отбрасывая нечёткую тень. Словно во сне Эксплорер прикрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущении поцелуя, огненного, захватывающего, его губы шевельнулись в ответе, но прежде, чем поцелуй успел как следует затянуться, Файерфокс отстранился, глянув Эксплореру в глаза с некоторым напряжением. Эксплорер же, всё ещё не отошедший от шока, почувствовал сильное желание отпихнуть Файерфокса, оттолкнуть, сбежать на безопасное расстояние, а потом издевательски понасмешничать, наслаждаясь тем, как тот злится, но почему-то это хотелось сделать... не сразу. Поцелуй всё ещё ощущался на губах, и это будило в Эксплорере жажду попробовать это снова. - Ты даже целоваться как следует не умеешь, Фокс, - проговорил он каким-то чужим голосом – его речевой импульс сильно изменился от поднявшихся эмоций. Файерфокс сощурился – и снова поцеловал его, на этот раз жарче, глубже, не оставляя шансов сопротивляться, и Эксплорер беспомощно закрыл глаза, поняв, что этот самоуверенный, наглый юнец всё-таки победил его, не оставив даже шанса оттолкнуть или превзойти по мастерству. От жара поцелуя хотелось просто расплавиться, растечься безымянными обрывками информации, сотнями килобайт по всей системе, только бы Файерфокс не отстранялся, только бы продолжал так огненно его целовать... Когда их поцелуй начал потихоньку мешать системе и создавать нестабильность во всём, что относилось к двум браузерам, они, наконец, отстранились друг от друга, тяжело дыша. Файерфокс тихо спросил, так и не освободив своего соперника: - А сейчас? Эксплорер, с трудом осознав, кто он и где находится, чуть дёрнул головой в высокомерном жесте: - Так же. Ты совершенно не умеешь целоваться! – если бы ещё не сбитое дыхание, то звучало бы совсем убедительно. – Никакого опыта... Файерфокс с тихим смехом склонился ближе и шёпотом, от которого Эксплорера ощутимо тряхнуло, проговорил: - А ты совершенно не умеешь врать. На лице Эксплорера вспыхнул предательский румянец – информативный поток об эмоциях, который он не был в состоянии перехватить, но Файерфокс без проблем его получил и засмеялся громче, что вызвало в Эксплорере закономерный гнев. И вообще – это неправильно! Это не должно ему нравиться, только не этот дерзкий огненный юнец, возомнивший себя лучшим браузером в мире! - А ну слезай!! – получив сильный тычок в рёбра, Файерфокс, всё ещё смеясь, наконец-то поднялся, а Эксплорер дал волю своему гневу, чтобы скрыть смущение: - Какого вируса ты вообще это сделал?! Файерфокс фыркнул: - Тебе же понравилось. - Катись в формат!! У тебя крыша съехала и библиотеки перепутались! И сними с меня этого сумасшедшего зверя! Гхх... – Эксплорер поморщился, почувствовав, что его вызывает юзер, а он ещё даже толком не оправился после произошедшего. Он явно будет сегодня тормозить. Не прощаясь, он исчез, выходя на прямую деятельность с юзером, лис с его плеч едва успел спрыгнуть, после чего он невозмутимо направился к хозяину и, не обращая внимания на его пристальный взгляд, прыгнул ему на плечо. - Ну что? – покосился на него Файерфокс, машинально поглаживая умную мордочку зверька. – Видишь, что ты наделал? А мне разбираться, да? Лис безмолвно блаженствовал от мягких поглаживаний, благополучно пропуская мимо чутких ушей упрёки хозяина. Файерфокс, вздохнув, расслабился, развалился на диване, закинув руки за голову и прикрывая глаза. Он прекрасно знал, что лис ни в чём не виноват, лис – это его неотъемлемая часть, зверька можно было сравнить с подсознанием. И когда его подсознание неожиданно выказало явное расположение к Инету, это не могло не удивить. Но Файерфокс не страдал догматичностью, в отличие от Эксплорера, для догматичности он был слишком молод, и потому он не считал своё увлечение чем-то неправильным, он был гораздо современнее Эксплорера во всех отношениях. Разве что иронично улыбался, думая, как же ему не повезло из всех программ выбрать самого несносного, самого заносчивого, самоуверенного, отсталого от жизни, язвительного, упрямого, непримиримого... Список перечисляемых «достоинств» оборвала вспышка ресета – Эксплорер где-то далеко от Файерфокса всё-таки завис намертво, повесив заодно всю систему. «Нестабильного», - только и успел добавить Файерфокс перед перезагрузкой. * - Ну пожалуйста, ну чего тебе стоит ещё раз попробовать? Тебя же не заметят! Они своими разборками заняты, а я с ума сойду тут без информации! Ну Трояаа-аан, мне же любопытно! – Скайп, как всегда, говорил целым спутанным потоком, в котором надо было ещё умудриться разобраться. - Что тебе мешает спросить их самих? – отозвался Троян, невольно усмехаясь непосредственности и бесшабашности Скайпа. Тот от возмущения окончательно взъерошил свои и так спутанные вихры и горячо выпалил: - Так они мне всё и расскажут! – совершенно не задумываясь, он вторгся в личное пространство вируса и схватил его за плечи. - Ну Троян, ну пожаа-алуйста! - Хорошо, хорошо! – вздохнул тот, не в силах отказать лохматому болтуну. – Но я буду только слышать, речь проще перехватить, чем полный информационный канал со всеми оттенками эмоций и визуализацией. - Ноу проблем, - сияя, заключил Скайп и буквально повис у Трояна на шее: - Спасибо! - Пожалуйста, - полузадушенно отозвался тот... С чувством, что он очень зря не отказал Скайпу, вирус подключился к информационной связи между двумя браузерами. * - ...было понять, тупица! - С какой стати я должен разбираться в каких-то там модулях?! Я браузер, а не новомодный веб-сайт! - Оо-о, началось... - Убери руки, извращенец! - А тебя по-другому не заткнуть. Хотя нет, есть ещё более действенный способ! - Что ты себе навоображ-ммпф... мм-м... Пауза, шелест, шорох, невнятное мычание. - Ещё раз назовёшь извращенцем – привяжу к кровати. И заставлю признать, что тебе это нравится. - Только посмей! В карантин Файерволла загремишь, он мой должник! - А ты будешь меня навещать, м? - С розой в зубах и программкой-напильником в рукаве? Ну тебя, романтик чёртов... - Хм, роза в зубах – интересный штрих. - Кого ещё затыкать надо! Ты умеешь не язвить? - Ты забавный, когда сердишься... ох! - Хм, действенный способ! - Эксплорер, ты... умм... Долгая пауза, тихие чертыхания, выдохи, едва слышные стоны... Внезапная тишина, затем тихий смех, судя по голосу, это явно был Файерфокс: - Троян, я понимаю, что за нас волнуются, но передай остальным программам, что у нас всё хорошо! Вирус застыл, забыв, как дышать – оказывается, он совершенно забыл про время, ошарашенный подслушиваемым разговором. - Что?.. – голос Инета явно стремительно тяжелел от гнева: - За нами следят?! - Только подслушивают, - с тихим смешком пояснил Файерфокс. – Троян, ты долго будешь изображать из себя неподвижный битый бэдблок? Между прочим, Инета очень трудно удержать, он сильнее меня, он встроен в саму систему! - Я НЕ ИНЕТ!! Пусти меня, лиса ненормальная, я всё равно до него доберусь! ПУСТИ! Вирус вздрогнул, осознав, что жить ему осталось считанные секунды, и мгновенно ретировался, молясь про себя всем известным ему разработчикам, чтобы Файерфокс смог отговорить Эксплорера от кровавой мести. Каким угодно способом, лишь бы отговорил! - Эй, эй, что с тобой? – Скайп придержал едва не впечатавшегося в него Трояна. – Они что, тебя заметили? Что ты слышал? Другие программы, бывшие на обычной конференции Скайпа, тут же обступили вируса, всем хотелось услышать новости из первых рук, но Троян впервые не был рад такому вниманию. А если представить, что с ним сделает Инет, если он сейчас расскажет всё, что слышал... - Они... довольно мирно сосуществуют, - осторожно сказал Троян. – Файерфокс, когда заметил слежку, попросил программы не волноваться и передать, что у них с Эксплорером всё хорошо. Они нашли общий язык. - Хмм? – Скайп подозрительно прищурился. – Ты чего-то недоговариваешь. А ну выкладывай! Что там, кстати, с лисом, перескочившим на Эксплорера? Получилось у Файерфокса изучить основные машинные коды своего конкурента? Троян изо всех сил пытался выглядеть нормально и ничем не выдать ни себя, ни браузеров, его слишком страшила перспектива мести. - Э-э... Они, похоже, специально изучают исходники друг друга и оба набираются опыта. – Мда. Оставалось надеяться, что в это поверят. - Изучают исходники друг друга? – недоверчиво спросил Эксель, смотря на Трояна, которому было явно не по себе. – Это как? Ворд неожиданно громко хмыкнул и усмехнулся: - Мне кажется, я понял как. У наших браузеров и правда всё хорошо! Идём, Эксель. - Куда? - Поизучаем исходники друг друга. – На лице Ворда появилась какая-то очень подозрительная ухмылка, но Эксель не обратил на неё внимания: - Так у нас же они схожие! - Вот и поищем различия. - Э-э... – Эксель, похоже, ничего не понял, но направился за ним. Скайп недоумённо посмотрел им вслед, и Ворд, почувствовав этот взгляд, махнул рукой через плечо: - Вырастешь – узнаешь! * А где-то в одном из образованных союзов... - Я всё равно доберусь до него, Фокс. - Да не горячись ты так. Подумаешь, подслушал! - Да как он... - Шшш-ш! Забудь о нём. Если хватает сил думать, думай обо мне! - Какое самомнение... Через несколько минут браузеры угомонились и заснули, так и не распутав свои крепко-накрепко сплавленные в одно целое библиотеки, конфигурационные файлы и прочие мелочи. На кровать прыгнул ручной лис, наконец-то получивший возможность спокойно побыть рядом без риска быть задавленным в пылу битвы, и довольно устроился на подушке, прикрыв свои умные пуговки-глаза.	R	Заморожен	Нет
1	Lexy	Мой любимый вирус	Скайп и запертый в системе вирус Троян нашли общий язык и сильно сблизились. Но не успели их отношения как следует развиться, как громом среди ясного неба появляется Касперский с данным ему приказом уничтожить вирус окончательно.	Романтика,Юмор	1386	2009-06-23	- Троян?.. Давно тебя жду! Хорошо, что мы образовали связь, так гораздо проще, чем через конференцию, пусть даже её организовываю я! Что ты узнал? Троян привычно секунду усваивал поток слов, который на него обрушивался всякий раз, когда Скайп открывал рот, и улыбнулся: - Узнал, что Файерволл всё же решил дать тебе доступ самому скачивать обновления, но сообщит тебе об этом только через несколько дней. Я не успел понять почему, - предотвратил Троян следующий поток вопросов, - возможно, ему надо подготовиться, но данные достоверны. - Yahoooo!!! – Скайп подпрыгнул от распиравших его эмоций и тут же предсказуемо повис на шее у Трояна: - Спасибо!! Встрёпанный, в модно потёртых джинсах и легкомысленной футболке с надписью "Смерть формату!", Скайп всегда был энергичным, любопытным и словоохотливым. Обожал менять "прикид", вставлял в свою речь английские слова, современные сленговые выраженьица, и был неиссякаемым источником хорошего настроения. Правда, для большинства программ, установленных на этом компьютере, Скайп скорее был неиссякаемым источником бесконечных вопросов и надоедал всем подряд, но Троян относился к Скайпу совершенно по-другому. Его ничуть не раздражала вечная слитная речь, экспрессивность, жизнерадостность и любопытство, наоборот... Кто ещё из всех программ будет так открыто и легко общаться с вирусом, совершенно не обращая внимания на то, что Троян по сути вредоносная программа, пришедшая откуда-то из дебрей интернета? Кто будет забрасывать его вопросами, ждать после небольших диверсий-подслушиваний в пределах компьютера, да и кому ещё нужны эти диверсии? Ещё когда Троян только прибыл на этот компьютер и был сначала словлен Файерволлом при попытке выслать данные через интернет, а потом пойман и Касперским, но оставлен на компьютере, он уже знал, на что обречён. Против его ожиданий, отнеслись к нему довольно дружелюбно, но не более того, но существовать почти четыре года на одном и том же компьютере, встречая только сдержанное любопытство со стороны других программ, было довольно тоскливо. До тех пор, пока не появился Скайп... - ...понаблюдать, мне всегда казалось, что он в курсе всех решений Файерволла, в конце концов, он антивирус, защищающий систему. Эй, ты меня слушаешь? – энергичный Скайп недовольно надулся. – Вечно ты где-то витаешь! - Прости, - посланный вирусом импульс действительно был виноватым волнистым потоком. – Задумался. О чём ты говорил? За Скайпом было забавно наблюдать: он никогда не сидел на месте, всё время что-то делал, кому-то рассказывал, что-то записывал, и всё это с бурной жестикуляцией и экспрессией. Обвешанный разного рода техникой вроде видеокамеры, диктофона и каких-то личных электронных блокнотов, он не боялся приставать с расспросами к любой программе, даже самой нервной или важной, в нём неуёмное любопытство не переходило границу насмешек или прочего негатива. Вызнав какую-то тайну, Скайп, конечно, мог разболтать о ней всем остальным программам, но только если это не вызовет локального конфликта или серьёзно не осложнит кому-то жизнь. Скайп не был злопамятен, но обожал сплетничать, - в общем, если применить человеческие понятия, то он воплощал собой в меру нахального семнадцатилетнего подростка, любознательного и открытого. Порой, конечно, излишне любознательного и ещё более излишне открытого, у него не задерживалось ни одного секрета, кому-нибудь он всё же выбалтывал страшные тайны, и хотя многие его за это не любили, но никто не мог отрицать, что без Скайпа на компьютере станет намного скучнее. Не согласен был с этим, пожалуй, только догматичный Инет, у которого были свои счёты и с Трояном за подслушивания, и со Скайпом, который это организовал... - Троян! Троя-ан? Да что с тобой сегодня? – Скайп нахмурился, демонстрируя недовольство, что вообще-то бывало нечасто. – Вирусом заразился? – и тут же прыснул от смеха, поняв, какое забавное предположение сделал. - Прости, - со смехом второй раз извинился Троян. – Я сегодня немного не в форме. Так что ты там говорил? Пошпионить за Касперским, или мои алгоритмы разучились воспринимать обменные импульсы речи? - Не разучились, - хмыкнул Скайп, довольно садясь на стол, созданный в личном пространстве исключительно для того, чтобы на нём сидеть, болтая в воздухе ногами. К счастью, разнообразные вещи в личных пространствах программ не занимали много памяти, а если юзер попадался достаточно опытный и был способен вызвать Диспетчер Задач (иногда по привычке называемый с английского "Таск Менеджер"), то создание личных мелких вещей маскировалось под разными пугающими названиями вроде csrss.exe или нескольких svhost.exe. Эти процессы пугали не слишком опытных страшной пометкой "системный процесс", и никто ещё ни разу не заподозрил, насколько удобно приспособились программы распределять память компьютера на мелкие нужды. Таск Менеджер исправно в этом всем помогал, пару раз даже показывал неверные данные юзеру, чтобы программы успевали что-то срочно доделать или сохранить... - Троян, с какой стати ты так боишься Касперского? - Скайп, я вирус! – Троян даже забыл, когда в последний раз говорил это кому-либо, кроме Скайпа. Никто никогда не забывал, что Троян – вредоносная программа, и только у этого неугомонного растрёпанного мальчишки сей факт вечно вылетал из головы. – Как ты себе представляешь шпионаж вируса за антивирусом? Да он меня за километровый импульс обнаружит! Он наверняка знает даже сейчас, где я нахожусь и, быть может, даже всё, что я говорю, если не все мои мысли! Скайп отмахнулся с присущим ему легкомыслием: - Ты преувеличиваешь. Если юзер сказал, что тебя оставит, значит, Касперский и думать о тебе забыл! К тому же, какой из тебя вирус? Ты ведь по идее должен собирать пароли разные и отсылать куда-то через интернет, так? А если не отсылаешь из-за запрета Файерволла, какая из тебя вредоносная программа? - Касперскому это скажи, - хмыкнул Троян, а Скайп снова надулся: - Зануда! Если боишься шпионить, так и скажи! – долго, правда, сердиться не мог, тут же проворчал: - Можно, конечно, обойтись без этого, но тогда... Троян уже давно понял, что любит Скайпа. Со всеми достоинствами и недостатками, таким, какой он есть. И любит вовсе не потому, что тот был единственным, кто относился к Трояну не как к вирусу, а просто... просто потому что. Но из-за того, что он может потерять Скайпа безвозвратно, он никогда не скажет ему заветных слов "Я люблю тебя"... - ...хотя Касперский защищает все браузеры особо, так что ни к Опере, ни к Инету, ни к Файерфоксу просто так не подобраться, хотя... – Скайп оборвал себя, с некоторым удивлением вскинул голову: - Ты что-то сказал? Троян изо всех сил сосредоточился, чтобы не выдать испуга: неужели он произнёс часть своих мыслей вслух?! - Нет, просто громко думаю. – Импульс был ровен, даже слишком ровен, и Скайп хмыкнул: - Ты точно сегодня не в себе. – Он соскользнул со стола, который тут же исчез, чтобы не занимать операционную память, и направился прочь: - Я восстановлю с тобой контакт завтра, может, тебе отдохнуть надо, не знаю. - Скайп, да ладно тебе! – Троян шагнул за ним, схватив за запястье и удерживая. Границы личного пространства у них друг для друга давно были сняты, да и попробуй их не сними, когда Скайп постоянно вламывается на личную территорию и виснет на шее от переизбытка эмоций. – У меня период перестройки просто, - тут же добавил он первое, что пришло в голову. Скайп, остановленный Трояном, собирался уйти, но после сказанного тут же обернулся: - А что, у вирусов такие бывают? И что вы перестраиваете? - Многие вирусы перестраивают себя в зависимости от системы. Бывает, что они сразу размножаются на мелкие модули, а оригинал самоуничтожается или даже даёт себя схватить антивирусу, чтобы тот был уверен, что уничтожил вирус, а модули будут тихо ждать своего часа... Ну всё, Скайп уже забыл, что собирался уйти, но зато теперь не отстанет с вопросами. Он так предсказуем... - А модули что, совершенно не обнаружимы антивирусом? – тут же спросил Скайп. И тихо хихикнул про себя: Троян так предсказуем! Он явно скучает без компании, и стоит обидеться и собраться уходить, вирус тут же рассказывает что-то интересное... *** - А разве "Троян" – это не имя? - В таком случае, тебя бы звали "программа для общения", упрощённо - чат! – насмешливо ответил Троян. - Нет, "Троян" – это только вид вирусов, просто на данном компьютере не существует ни одного вируса, кроме меня, а по классификатору звать слишком длинно. – Он отвечал не очень охотно, Скайп это почувствовал, но всё же любопытство пересилило: - Классификатору? – он постарался спросить это как можно более ненавязчиво, но, разумеется, своего интереса толком скрыть не мог. Однако Троян всё же ответил: - Классификатор – присвоенное мне имя разработчиками Касперского. Касперский знает меня под именем "Trojan-Spy.Win32.Zbot.ikh", а это название и выговорить-то трудно, не то что запомнить. – Было ясно, что Троян не хочет об этом говорить, к тому же в его импульсе-речи чувствовалась горечь, которую Скайп редко слышал от него. - Данное Касперским имя... а своё? У тебя нет своего? Троян глянул Скайпу в глаза, собираясь ответить спокойное "нет", но не смог. Вопрос был задан с таким бесхитростным удивлением, и сам Скайп смотрел на него с таким сочувствием, что солгать просто не получилось. Проклятье, Троян не был способен игнорировать свои чувства, не был способен вести себя естественно, и хорошо ещё, что Скайп не внимателен, иначе давно бы уже обо всём догадался... Вздохнув, Троян улыбнулся уголками губ и ответил: - Есть. У меня есть собственное имя, оно дано мне разработчиком и не является классификацией или типом. Немезис. - Немезис?.. – Скайп, казалось, был слегка очарован звучанием. – Красиво... А это слово что-то значит? Троян немного нервно улыбнулся: - Бог ярости или гнева, не знаю точно. Мой разработчик был большой шутник... – Он глянул на Скайпа, негромко добавил: - Только это моя самая большая тайна. Доверяю её тебе. Скайп тряхнул головой, живо махнув рукой в категоричном жесте: - Я же не умею хранить тайн! Да и ты сам всегда мне об этом напоминал! Зачем?.. - Тебе трудно отказать, - отмахнулся Троян, постаравшись сделать этот импульс максимально легкомысленным. – Прицепишься – потом не отбиться от вопросов... - Не хочешь – не говори! – возмутился Скайп. – Можно сказать, я у тебя над душой стою и форматом угрожаю, что ты обязан всё рассказывать! - Ладно, не кипятись, - примирительно поднял руки Троян. – Я просто пошутил... Скайп недовольно дулся целых две минуты, после чего его жизнерадостность и любопытство быстро взяли верх, и он озорным тоном начал выспрашивать подробности тайн Трояна, сетуя, что он раньше их не рассказал – интересно же! Скайп даже не отдавал себе отчёта в том, насколько сам привязался к Трояну и насколько тот охотно открывается перед ним, хотя заметно сторонится откровенности с другими программами, даже если те проявляют какое-то любопытство. Скайп вообще не привык задумываться над такими вещами... - А какие у тебя ещё тайны есть? – почти мальчишеское любопытство взъерошенного и взбалмошного Скайпа не признавало никаких золотых середин, оно требовало всё или ничего, если уж Троян начал делиться своими тайнами, то интересно узнать их все! Однако вирус только со смехом покачал головой: - Скайп, ну какие у меня могут быть ещё тайны? Что я готовлю армию вторжения своих братьев на этот компьютер в обход Файерволла и Касперского, пользуясь своим привилегированным положением? - А это теоретически возможно? – тут же уцепился за эту тему Скайп, создавая свой любимый стол и тут же садясь на него - это значило, что он приготовился слушать. Троян рассмеялся: - Нет, конечно! Сам посуди, Файерволл закрыл мне все возможные лазейки в Интернет, а Касперский... – тут смех Трояна внезапно оборвался, он настороженно глянул куда-то за плечо Скайпа. – Касперский? Скайп немедленно обернулся и несказанно удивился – в "личном зале", принадлежащем ему и Трояну, какие появляются у всех программ, заключивших союз, непрошеным гостем появился Касперский собственной персоной – представительный мужчина лет тридцати, широкоплечий, уверенный в себе, одетый строго и неброско, словно какая-то секретная служба. Аккуратная короткая стрижка и одежда, выглядевшая идеально новой, только подчёркивали ауру силы и властности, лишь взгляд серых глаз, спокойный и не давящий, показывал, что Касперский наделён не только немалой властью и силой, но ещё и такой же немалой ответственностью. По бокам от него находились два высоких похожих друг на друга человека, больше всего напоминающих по виду личных охранников – это были одни из многих полуавтономных модулей, защищающих систему, Касперский управлял целым штатом подобной охраны, так как на его плечах лежала безопасность всего компьютера и многочисленных программ, установленных в ней. - Касперский? – повторил за Трояном Скайп, не скрыв непонимания и удивления. На самом деле ни одна программа не могла вломиться в "личный зал" заключённого союза, так как "зал" по сути являлся обособленным отсеком операционной памяти, который выделялся только тем, кто заключал союз, всем остальным для общения требовалось содействие какой-нибудь небольшой системной программки, которая служила своеобразным "мостом" и поддерживала связь. Касперский и его партнёр Файерволл были единственными исключениями, они могли вмешаться в любое личное пространство любой программы и для них не было никаких преград, иначе они бы не смогли эффективно защищать систему, однако на деле они никогда не пользовались этой привилегией без крайней на то необходимости. Тем удивительнее был этот визит Касперского... – Что-то случилось? Касперский поднял на него взгляд своих серых глаз, и у Скайпа в сознании невольно скользнул неприятный скользкий импульс плохого предчувствия: антивирус был явно чем-то расстроен, но в то же время был твёрд и уверен, а это сулило гораздо больше неприятностей, чем если бы он был раздражён или даже разгневан. - Случилось. Наш юзер нашёл альтернативный генератор ключей для своей программы создания векторных изображений, и вследствие этого он решил уничтожить предыдущий генератор и вирус, бывший в нём. – Касперский говорил официально, преувеличенно сухо, но было видно, что ему неприятно происходящее. Он перевёл взгляд на Трояна, смертельно побледневшего – целый веер непроизвольных импульсов разошёлся от вируса, ясно показывая его изумление и леденящий душу ужас, но голос Касперского не дрогнул: - Троян, мне очень жаль, но я не могу ослушаться приказа. Надеюсь, ты понимаешь, что твоё сопротивление только вызовет ненужные осложнения, и если ты пройдёшь со мной добровольно, то всё кончится быстро. В полной тишине раздался грохот – стол под Скайпом исчез из-за потери простейшей концентрации, и чат грохнулся на пол, но тут же вскочил, неверяще смотря на Касперского. - Но зачем?! Чем он мешает? Зачем ты его хочешь уничтожить, он же безвреден! И ты, и Файерволл за этим следите! - Скайп, это мой долг. – Касперскому происходящее нравилось всё меньше и меньше, но он сохранял спокойствие. – Я не делаю исключений, если юзер сказал уничтожить. - Но... - Скайп, это не имеет к тебе никакого отношения. – Оставив буквально парализованного неожиданной новостью Скайпа в покое, Касперский снова обратился к Трояну: - Итак? Вирус невероятным усилием воли взял себя в руки, всё ещё смертельно бледный, но он уже не излучал того ужаса, который присущ всем программам при угрозе окончательного уничтожения. Нервно и криво усмехнулся, стоя перед Касперским неестественно прямо, все его цепи и алгоритмы были сплочены в единое целое как никогда. - Я знал, что когда-нибудь это случится, Касперский. Честно говоря, я был удивлён ещё в начале своего появления на этом компьютере, что меня оставили в живых и даже не заточили в жёсткие условия карантина. – Троян говорил даже относительно спокойно, внутри него было пусто до такой степени, что слышался неведомый звон этой тишины. – Я пойду добровольно, разумеется. Я не тешу себя иллюзиями, что смогу куда-то сбежать или как-то от тебя защититься, раз ты меня уже однажды поймал. Касперский кивнул, вперёд шагнули его полуавтономные модули-охранники, Троян и правда не шевельнулся, но тут уже не выдержал Скайп. Буквально сорвавшись с места, он метнулся наперерез охранникам, встал перед Трояном, спиной закрывая его, рявкнул: - Ни за что! Касперский, оставь его в покое, и юзеру сообщи, что его уничтожил! Он ничего никому не сделает, и ты это знаешь!! – Скайп непроизвольно раскинул руки, используя всю власть над своим "личным залом" и защищая Трояна так, как мог – категорическим запретом на вход в личное пространство, визуально это выглядело как едва заметно мерцающий прозрачный купол, окруживший его и Трояна. – Оставь его! Касперский сощурился, предостерегающе покачал головой: - Скайп, ты знаешь, что это не преграда для меня, успокойся! Троян так или иначе является вредоносным вирусом, проникшим на компьютер незаконно и оставленным исключительно из практических соображений, он вообще не должен здесь находиться! - Скайп, - тихо и сдавленно проговорил Троян позади чата. – Не надо. Бессмысленно. – Шаг – и вирус уже вне пределов купола, он тоже был одним из основателей союза и потому защита не могла его удержать. – Спасибо. – На этом слове голос-импульс Трояна всё же дрогнул, но присутствие духа он сохранил, смог спокойно и чётко подойти к охранникам-стражам Касперского, позволяя им придержать его за локти. - Хватит!!! – рявкнул Скайп, бросаясь к Трояну, но Касперский преградил собой ему путь, перехватывая руки, чат отчаянно пытался вырваться, царапаться, даже кусаться, он изо всех сил старался повредить Касперскому хотя бы какие-нибудь незначительные малые библиотеки или менее защищённые алгоритмы, но всё было тщетно. – Ты бесчувственный сборник глючных устаревших кодов, Касперский!! Чего тебе стоит оставить его в покое?! - Я антивирус, формат бы тебя побрал!! – не выдержав, рявкнул Касперский, силой заводя Скайпу руки за спину и по возможности обездвиживая. – Антивирус! Как я, по-твоему, должен действовать, если я создан для уничтожения всех вредоносных программ?! – он вскинул голову, гневно приказал: - Уведите уже Трояна, наконец! Модули послушно крепче ухватили Трояна и исчезли из личного пространства Скайпа, отправляясь на территорию Касперского, Скайп перестал вырываться, поняв, что он ничего всё равно не сможет добиться, застыл, затем обмяк, почти падая, и Касперскому пришлось теперь уже не обороняться от него, а поддерживать. - Немезис... – беспомощно, неверяще, даже как-то по-детски и очень тихо, так, что даже находящийся практически вплотную Касперский его не услышал. Скайп только сейчас понял, как много для него значил этот вирус, волею судеб застрявший на этом компьютере, неприметный, не вылезающий вперёд, но не лишённый чувства юмора и всегда готовый выслушать, не говоря уже о том, чтобы поучаствовать в разнообразных авантюрах, которые Скайп вечно затевал. Неприметный, как и положено любому вирусу, с совершенно не запоминающейся внешностью обычного молодого человека средней симпатичности, Троян всё же был уникален – со своим характером, привычками, вечными беззлобными насмешками над неуёмным любопытством Скайпа и тысячами других мелочей, которые составляют суть любой уникальной личности. Касперский, убедившись, что Скайп больше активно буянить не собирается, осторожно отпустил чат и молча исчез, оставляя его наедине с собой. Он сочувствовал Скайпу, но объяснять сейчас что-либо было бесполезно, к тому же, Касперский собирался закончить с Трояном как можно быстрее, не затягивая неприятную для себя проблему. В полной тишине и пустоте совершенно не двигавшийся Скайп вздрогнул только один раз – когда несколько минут спустя он почувствовал разрыв союза с Трояном, насильственный, явно санкционированный самой системой. После этого Скайп ещё долго полностью был отключен от реальности и не отзывался ни на один импульс других программ, которые пытались с ним заговорить, и не обратил бы внимания даже на вызов юзера – но, к счастью, юзер в тот момент был занят другими делами. * * * Новость разлетелась по всему компьютеру очень быстро, буквально за пару часов, и хотя она не вызвала бурного ажиотажа, но обсуждалась всеми. Касперский на все вопросы отвечал скупо и коротко, мрачный и раздражённый тем, что нашлись те, кто его обвинял. Пару раз он не сдерживался и гневно спрашивал, будут ли программы точно так же защищать какой-нибудь ещё вредоносный вирус, который может попасть на компьютер и принести немало вреда, на что тут же разгорался спор о степени опасности вирусов в целом и бывшего Трояна в частности. Ни к каким конкретным выводам споры не приводили, разбиваясь о довод, что Трояна уже не вернёшь, а юзера по такому серьёзному поводу, как присутствие вируса в системе, обманывать нельзя. Скайп прекратил свою изоляцию только через полдня, был бледен и рассеян, отказался поддерживать ежедневную конференцию, сославшись на расстроенную работу алгоритмов и невнимательность, и, к облегчению Касперского, никаких бунтов устраивать не собирался. К самому антивирусу он тоже не лез, видимо, приняв его действия, и Касперский, сначала планировавший выдерживать долгие и неприятные обвинения, успокоился, какое-то время решив вообще не появляться в поле зрения Скайпа – на всякий случай. Скайп же, более-менее убедив большинство программ, что с ним всё в порядке, связался со стандартной программой-"мостом" и попросил соединить её с Файерфоксом, появление которого в своё время так взбудоражило программы и который до сих пор регулярно вдрызг ругался с Инетом, только обрывки информации и летели во все стороны от этих яростных разборок. Несмотря на это, Файерфокс с Инетом прекрасно сосуществовали вместе, ни разу не заскучав в обществе друг друга... - Что-то случилось? – Файерфокс откликнулся через минут десять, довольно дружелюбно, но без особой охоты. - Мне срочно нужно с тобой поговорить. И для этого мне нужен хотя бы временный союз, я согласен разорвать его сразу после разговора. – Скайп говорил спокойно и чётко, это настолько не было похоже на его обычную быструю речь, что программа-"мост" даже решила передать удивление Файерфокса в интонации, хотя обычно не особо утруждала себя передачей всех оттенков, для которых существовали союзы. - Хм... Хорошо. – Пять секунд на необходимое взаимодействие с операционной системой – и Скайп объявляется в личном зале Файерфокса, который выглядит почти как комната со всеми удобствами – рабочий стол, заваленный бумагами, чертежами и списками HTTP-заголовков и HTML-тегов, просторная кровать недалеко от стола, несколько стульев и даже небольшая тумбочка с мягкой подушкой совсем рядом с кроватью – не иначе как для пушистого зверька, лиса, который чаще всего лежал на плечах своего хозяина. Трудно было сказать, как много эта комната занимала операционной памяти, учитывая то, что всё это Файерфокс не уничтожал, если был занят или если не было немедленной необходимости, но это уже было его личное дело. Сам Файерфокс стоял возле заваленного записями и таблицами стола, лис предсказуемо лежал у него на плечах, жмуря свои умные пуговки глаз, рядом с ним, опершись двумя руками о стол, стоял Инет, ни капли не менявшийся со временем и выглядевший всё таким же слегка заносчивым и догматичным, хотя в целом он был неплох и довольно сообразителен. - Скайп? – удивлённо спросил Инет, поднимая голову и оглядывая гостя. Привычно-взъерошенный, в джинсах с потрёпанными краями и художественными разрезами по последней моде, Скайп не производил солидного впечатления, разве что выглядел чрезвычайно решительно. – Что он тут делает? – в его тоне послышался просыпающийся гнев. Файерфокс примирительно махнул рукой: - Не заводись, Нэт, я образовал временный союз по его просьбе. Мне кажется, он пришёл по важному делу. – Файерфокс повернул голову к Скайпу, оценивающе оглядывая его цепким взглядом и рассеянно отбрасывая со своего лба пару выбившихся из хвоста медных прядей. Выглядел он, как всегда, уверенным, ярким, словно бы огненным, а ещё сосредоточенным. - Делу? – раздражённо вздёрнул бровь Эксплорер. – Я прекрасно помню его дела! Не думай, что я забыл, как он послал Трояна шпионить за нами! Скайп ощутимо вздрогнул, но собранности и решимости не потерял. - Именно из-за Трояна я сюда пришёл. – Скайп смело глянул в глаза Файерфоксу и заявил: - Я хочу оживить его. С секундным удивлением первым справился Эксплорер, саркастично спросил: - Ты в своём уме? Как ты собираешься это сделать – попросить юзера поискать троянов в интернете, а потом оставить их на компьютере? - Мне не нужны какие-то трояны! – резко и горячо возразил Скайп, сразу же начав напоминать себя прежнего. – Мне нужен именно тот! - Но его уничтожил Касперский, - возразил Инет. – Его невозможно оживить! - Подожди, - озадаченно произнёс Файерфокс, машинальными движениями поглаживая лежащего на плечах своего зверька, так он чаще всего делал, когда задумывался. – Ты, возможно, не знаешь, но в последнее время появились программы, которые способны восстановить даже полностью стёртую информацию, правда, делать это надо сразу же, пока какая-нибудь новая информация не была перезаписана на остов старой. Я читал об этом на каком-то сайте новостей мира компьютера. – Он искоса глянул на Эксплорера, улыбнулся: - Я же всё-таки современнее тебя! - Великое достоинство, - проворчал Инет, но оспаривать не пытался, наоборот выглядел заинтересованным. - И ты, - Файерфокс вновь обратился к Скайпу, - похоже, тоже в курсе. Что, собственно, неудивительно, учитывая твоё любопытство и любознательность. - Да, я в курсе, - подтвердил Скайп. – Я не сразу вспомнил об этом, но вне всякого сомнения это правда – ничто не стирается бесследно, даже формат оставляет какие-то следы, которые при большом желании можно восстановить – этим объясняется то, что заново установленные после формата программы способны сохранить примерно тот же характер и даже какие-то отголоски воспоминаний, если они были до формата установлены на данном жёстком диске. Сейчас не было даже формата, и возможно полное восстановление, но... – Скайп запнулся, и Файерфокс с лёгкой усмешкой закончил за него: - Но ни ты, ни кто-либо другой на данном компьютере этого делать не умеют, поэтому тебе нужна помощь. – Он задумчиво почесал своего лиса за ухом, сузил глаза: - Скайп, зачем тебе это? - Я хочу его вернуть, - дёрнул головой Скайп. Он на самом деле сильно изменился, пусть изменения и не бросались сразу в глаза. Вся жизненная сила Скайпа и весь его энтузиазм теперь были подчинены одной цели, и он удивительно повзрослел из-за этого, пережив удар, но не сломавшись. Такие, как Скайп, не ломаются, они обычно сражаются до конца, просто не способные смириться с не устраивающей их реальностью, они будут пытаться переделать её, пока живы. - Я знаю, что ты очень сдружился с Трояном, но, не в обиду тебе будь сказано, при твоей общительности ты забудешь его через пару недель... - Я хочу вернуть Немезиса! – оборвал его Скайп, решительно и резко прочертив рукой воздух. – Я обещаю, что никогда не буду доставать вас и не задам ни единого вопроса, я никогда больше не буду пытаться что-нибудь вызнать о вас, я просто хочу его вернуть! - Немезиса? – с лёгким удивлением переспросил Инет. Скайп осёкся, во взгляде мелькнула горечь: - Я... действительно не умею хранить тайны. Это имя Трояна, настоящее, данное ему разработчиком. Инет фыркнул, Файерфокс вопросительно поднял брови, и он пояснил: - "Немезис" – это "возмездие", связано с греческой богиней возмездия Немезидой. Ассоциируется с гневом, яростью, неотвратимостью наказания и прочими страшными карами. Странно, что ты этого не знаешь, ты же вроде бы современный, Лис? – Файерфокс пропустил острый импульс-шпильку мимо ушей, и Инет закончил: - У разработчика этого Трояна явно было своеобразное чувство юмора, раз он назвал так вирус, который ничего не разрушает, а всего лишь собирает информацию. - Мне не важно, о чём и чем там думал разработчик, - отмёл Скайп эти размышления вслух. – Мне нужно разыскать в интернете программу и ухитриться протащить её на компьютер так, чтобы ни Файерволл, ни Касперский этого не заметили. - А у тебя неплохие запросы, - иронично усмехнулся Инет. – И как ты полагаешь возможным "протащить" эту программу в обход защиты? Как ты её будешь устанавливать без спроса, ведь без установки она наверняка работать не будет? И как, скажи на милость, ты собрался прятать Трояна от Касперского? Он же его чует за километр! Скайп, смирись с тем, что у тебя ничего не получится, и успокойся на этом. Слишком много нерешимых проблем в твоей затее. - Нет, Эксплорер, - заявил Скайп, упрямо тряхнув головой. – Я не отступлюсь. Если вы откажетесь, я попытаюсь договориться с кем-нибудь ещё, но вам проще всего выйти в интернет и поискать там нужную программу, поэтому сначала я пришёл к вам. – Скайп ждал окончательного ответа с упрямством, которое ему всегда было присуще. - Да зачем тебе этот... - Нэт, успокойся, - с мягким смешком прервал его Файерфокс. – Неужели ты не видишь? - Что я должен видеть? – осведомился тот. С плеч Файерфокса внезапно спрыгнул лис, метнулся к Эксплореру и в два прыжка взлетел ему на плечи, тыкнувшись пушистой мордочкой тому в шею и удобно улёгшись на плечах. – Эй, что опять с твоим зверем?! - Ничего, - улыбнулся Файерфокс, скрестив руки на груди. – Ты ему нравишься. Теперь дошло? Инет секунду непонимающе смотрел на него, потом хмыкнул, демонстративно отвернувшись. Однако когда Файерфокс отвёл от него взгляд, он машинальным жестом погладил расположившегося на своих плечах лиса, за что заработал довольный взмах пушистого рыжего хвоста. Мельком усмехнувшись, Файерфокс посмотрел на напряжённого Скайпа, который, кажется, ничего не понял из высказанных намёков на симпатию к Трояну, и проговорил: - Хорошо, допустим, мы согласились, однако Эксплорер задавал отнюдь не праздные вопросы. Как ты собираешься это осуществлять? Даже пронести на компьютер эту программу мимо Файерволла будет чрезвычайно сложно, не говоря уже о том, что любую новую информацию тут же тщательно проверяет Касперский или его полуавтономные модули. - Это-то как раз просто, - возразил Инет, искоса глянув на Файерфокса. – Ты постоянно скачиваешь уйму обновлений с интернета и вечно ставишь их, не спрашивая даже юзера, не то что какого-то там Файерволла. Оба уже давно безнадёжно махнули на тебя рукой, устав следить за всеми наворотами, которые ты упрямо себе устанавливаешь. Протащить в одном таком пакете небольшую программу не составит никакого труда, да и твои обновления Касперский вообще не проверяет, благо ты качаешь их со своего официального сайта и вирусов не нахватаешь. Проблема установки тоже снимается, твои обновления всё прикроют, надо всего лишь договориться с нашим системным Инсталлятором, чтобы тот помог программе установиться. Впрочем, Windows Installer – довольно флегматичная и деловая программа, вряд ли она будет против. – Эксплорер серьёзно глянул на Скайпа, спокойно закончил: - Самая большая проблема – это то, как ты собираешься прятать своего Немезиса, если тебе удастся его восстановить без каких-либо помех. Если и тут мы должны тебя прикрывать, то это грозит нам карантином Файерволла, Касперского и хорошо ещё не форматом всей системы, если юзер решит, что вирусы отыскали брешь и заполонили систему при полном содействии интернет-браузеров. Скайп покачал головой: - Значит, надо досконально узнать принцип, по которому работает Касперский и как его можно обмануть. Такая информация также должна быть в интернете, надо лишь подольше поискать. - Попахивает самым настоящим саботажем, - усмехнулся Файерфокс. – Ты, часом, сам не был заражён элементами вируса от своего Трояна? Шучу, шучу, - примирительно махнул он рукой. – Ладно. Поискать информацию нетрудно, а дальше посмотрим, стоит ли эта затея возможного риска. Ты не против, Нэт? – он искоса глянул на своего вечного конкурента, непримиримо острого, категоричного, догматичного... и любимого. - Поискать информацию – нет, - хмыкнул тот, стаскивая с себя лиса и сплавляя его Файерфоксу на руки. – И я даже знаю, к кому мы обратимся по этому вопросу в первую очередь. * * * - Главное – не пытайся ни к кому обращаться, кроме меня, и всё будет нормально, - в который раз повторил Файерфокс. – Я могу свободно путешествовать по интернету с кем угодно, если только этот кто-то просто смотрит и не пытается ничего делать сам, иначе Файерволл обратит на это безобразие своё самое пристальное внимание. - Так ты можешь любую программу брать с собой и показывать безмерные просторы интернета? – в искреннем изумлении спросил Скайп. – Что ж ты молчал? За возможность посмотреть мир за пределами своей системы программы готовы будут даже приоритет своего процесса продать с потрохами! - А как ты думаешь, почему я ещё об этом никому не сказал? – насмешливо глянул на него Файерфокс. – Да мне житья не будет, не говоря уже о том, что это будет занимать немало операционной памяти, а программы будут хотеть путешествовать дружно и, не приведи разработчики, компаниями! Да я самодеинсталлируюсь сразу же, если сначала не сойду с ума! Так что это следует сохранить в тайне, понятно? - Я же не умею хранить...! – Скайп осёкся, опустил голову: - Хорошо. Я понял. - Надеюсь, - сухо сказал Файерфокс. - Что ж, за мной! В интернете оба браузера чувствовали себя как рыбы в воде, но идти со Скайпом вызвался один Файерфокс, мотивируя это тем, что он как минимум слышал о программе, способной восстановить полностью стёртые данные. Инет же полностью разработал стратегию и стоял на страже, дал бы знать, если Файерволл или Касперский попытаются что-то проконтролировать или просто начнут не в меру любопытствовать. К тому же, он не особо горел энтузиазмом общаться со Скайпом, всё ещё ворча на него за прошлые выходки. Файерфокс легко прикрыл собой Скайпа, который боялся даже пикнуть сначала, настолько увлекательным оказалось путешествие. Строгую крепость с мощными оборонительными стенами, выстроенную Файерволлом, они миновали легко, через специально отведённый им проход, а дальше Скайп бывал только по своим довольно примитивным каналам и понятия не имел, как работают браузеры на самом деле. Чтобы добраться до нужного сайта, нужно было с головокружительной скоростью миновать множество узлов соединения, что было похоже на американские горки, Скайп даже что-то прокричал от восторга, потому что скорость была колоссальная, и когда путешественники оказались в нужном месте, он даже едва не упал, настолько была неожиданна эта остановка. Файерфокс властным движением придержал его за плечи, не отпуская от себя слишком далеко, и дал ему оглядеться. - Где это мы? – вырвалось у Скайпа, обалдевшего от увиденного. Они стояли на пороге зала, настолько огромного, что приходилось сильно задирать голову, чтобы увидеть потолок, размером зал был, наверное, с два приличных стадиона, если не больше. Вплоть до самого потолка громоздились стеллажи невероятных размеров, на которых были свалены тонны бумаги, от самой современной, явно распечатанной на принтере, до старых пожелтевших свитков, похожих на папирусные. Рядом с каждым стеллажом была сделана система лестниц, по которым в обнимку с большими пачками бумаги сновали туда-сюда какие-то рабочие, постоянно куда-то торопясь, что-то куда-то перемещая, кому-то что-то объясняя, и царила страшнейшая суета. Впрочем, если присмотреться к работе этих многочисленных служащих, снующих вдоль стеллажей и вверх-вниз по лестницам, можно было заметить, что они вечно торопятся, но не было беспорядка, наоборот, всё было подчинено одной строгой схеме, которая позволяла каждому служащему знать своё дело и не конфликтовать с другими, выполняя его. Файерфокс слегка подтолкнул Скайпа в спину, вынуждая его сделать несколько шагов вперёд, и чат обратил, наконец, внимание на чрезвычайно широкий стол перед ними, тоже буквально заваленный бумагами, за которым сидел эксцентричного вида молодой человек, совершенно не обращавший на них внимания. Он постоянно что-то писал, оформлял какие-то списки, рассортировывал приказы, раскладывал в одном ему понятном порядке, часть служащих ему постоянно подносила кипы бумаг, в которых он снова быстро разбирался, просматривал, делал пометки, переписывал... За движениями его рук было невозможно уследить, частично он действовал через импульсы, попросту создавая нужные бумаги взмахом руки, сосредотачиваясь и оформляя информационный поток, либо просто перенося нужные листы бумаги с огромных стеллажей тем же взмахом руки, посылая нужный импульс напрямую, минуя служащих. Выглядел он молодо, хотя трудно было сказать, сколько ему лет – двадцать или тридцать, у него был сосредоточенный взгляд, он был буквально обвешан карандашами – по одному за ухом, три – в волосах, напоминая длинные спицы в причёсках японских матрон, хотя непонятно было, как карандаши в достаточно коротких волосах ухитрялись держаться. Один карандаш был зажат в зубах, из нагрудного кармана простой рубашки выглядывала внушительная пачка маленьких листочков для заметок, он буквально воплощал собой кипучую деятельность, которая, наверное, вообще никогда не останавливается. На гостей он не обратил никакого внимания, занятый своим делом, и даже ни один служащий не посмотрел на них. - Добро пожаловать на сайт-поисковик google.com, - усмехнулся Файерфокс, видя ошеломлённость Скайпа. – Перед тобой знаменитый Гугл, знающий миллионы адресов, по которым с удовольствием посылает таких вот вопрошающих, как мы с тобой! – усмешка. – Если кто и может помочь нам, то только он. Файерфокс шагнул вперёд, открыл рот: - Мне нужна программа... – он сделал крошечную паузу, Гугл не глядя махнул рукой, не собираясь ждать, пока тот договорит, и на Файерфокса, словно стог сена, рухнула целая кипа бумаг, моментально засыпав его с головой, и вскоре вместо браузера высилась огромная белая куча листов в три человеческих роста. Перед лицом Файерфокса оказался какой-то особо древний листок, покрытый толстым слоем пыли, и он оглушительно чихнул, отчего часть листьев разлетелась. Его ручной лис вообще нагло соскочил с плеч вовремя и избежал этого дождя из бумаги, так что браузеру пришлось сражаться одному. - Вот всегда так, - пожаловался он Скайпу, яростно откапываясь и раскидывая листья по полу. – Слишком общие запросы – настоящий бич поисковиков... – Откопавшись, он покосился на невозмутимого лиса, вновь скользнувшего ему на плечи, и снова обратился к Гуглу, на сей раз чётко и ясно, а ещё коротко: - Программа для восстановления стёртой информации! Гугл на долю секунды отвлёкся, удостоил Файерфокса коротким взглядом, протянул к нему руку – и перед браузером моментально выстроилось линией около двадцати башенок из стопок тонкой бумаги, причём эти башенки явно стремились достать до потолка, терявшегося где-то наверху. Скайп охнул: - И это всё нам надо пересмотреть?! Или, что ещё хуже, перейти по каждому адресу, что здесь написаны?! - Нет, конечно, - фыркнул Файерфокс. Повернулся к Гуглу: - Минус порно. Снова короткий взгляд занятого Гугла – и стопки резко уменьшились в количествах – осталось шестнадцать, и они уже не высились так угрожающе. Скайп прыснул: - По этому запросу что, было столько порносайтов? - Они всегда есть, поверь мне! - Файерфокс ещё подумал секунду, добавил поисковику: - Плюс "Freeware". На сей раз Гугл даже не поднял головы, однако стопок теперь было девять, правда, все в человеческий рост. Файерфокс подошёл к первой, задумчиво снял пару листов, принялся просматривать списки адресов и короткое описание к ним. - А что такое Freeware? – Скайп вполне разумно не пытался прикоснуться к стопкам, но зато заглядывал через плечо Файерфоксу, мешая лису спокойно дремать на плечах, отчего тот нервно дёргал хвостом. - Это программы свободного доступа, - отстранённо объяснил Файерфокс, продолжая просматривать списки. - Для них не требуется ворох ключей, лицензионных и не очень, и платить за них подавно не надо. Они не ограничены изначально ничем, просто скачиваешь, устанавливаешь и договариваешься о сотрудничестве. Тебе же, я так понял, именно это надо? - Угу, - кивнул Скайп, задевая подбородком ухо лиса, на что тот угрожающе оскалил небольшие зубки, но услышал рассеянное "цыц" от хозяина и успокоился. - Так, несколько адресов кажутся вполне перспективными, думаю, стоит по ним сходить. Сюда мы ещё вернёмся, если нужны будут эти списки. Идём, - Файерфокс взял с собой пару листов, ухватил Скайпа за плечо, собираясь перемещаться. - Подожди! А поблагодарить Гугла? Файерфокс рассмеялся: - Думаю, не стоит! Иначе он на слово "спасибо" накопает столько результатов поиска, что мы неделю выкапываться будем... Идём. Думаю, он и без благодарности знает, как он необходим в огромном мире интернета. Браузер и Скайп исчезли, не заметив, как на лице Гугла мелькнула едва заметная улыбка, такая же быстрая, как и любое другое из его действий. От дальнейших поисков у Скайпа быстро разболелась голова. Они встречали бессчётное количество сайтов, некоторые были большими залами, правда, намного меньшими, чем у Гугла, некоторые сайты были настолько крошечными, что казались каморкой или чуланчиком, где Файерфокс и Скайп, едва умещаясь, быстро убеждались, что полезной информации ноль и делать им там нечего. Были рачительные хозяева, всегда верно отвечавшие на вопрос и не надоедавшие советами, были сайты, где от них по-деловому просили сначала зарегистрироваться, а потом уже задавать глупые вопросы, причём за регистрацией одного сайта Файерфокс просидел около получаса, потом плюнул и, не закончив, ушёл, сказав, что если нужная им программа обитает тут, то это её проблемы. Были сайты, которые на вопрос о программе отвечали совершенную муть вроде "посмотрите лучше нашу галерею" или начинали задавать вопросы вроде "А зачем вам нужна эта программа и не нужна ли вам другая, например, по удалению?" и так далее. Скайп просто поразился, как у браузеров и у юзера хватает терпения разбираться в этом ворохе информации, если что-то нужно найти, это же с ума сойти можно с непривычки! В конце концов, после долгих поисков и тщательных расспросов искомая программа под скромным функциональным именем Восстановитель была найдена – симпатичная, удобная, простая и крохотная, такую точно не заметит никакой Файерволл. Браузер предоставил Скайпу самому договариваться с программой и объяснять положение дел, прикрывая их диалог от Файерволла, благо разговор носил исключительно поверхностный информативный характер, и после того, как Восстановитель, пожав плечами, согласился помочь, Файерфокс договорился с ним о скорой встрече и вернулся со Скайпом домой на родной компьютер. Скайпа просто распирало от впечатлений, он забылся настолько, что тут же вывалил ворох сведений на Инета, в красках описывая путешествие и совершенно упустив из вида то, что Эксплорер вообще-то сам браузер и бывает в интернете каждый день. Файерфокс только посмеивался, слушая Скайпа: как минимум, чат воспрял духом, на время перестав напоминать полумёртвого зомби, и общается почти так же живо, как и всегда. Эксплорер же стоически терпел красочный рассказ, посмеиваясь по-тихому над впечатлительностью чата... Не теряя времени, Файерфокс, оставив Скайпа рассказывать о впечатлениях Инету, снова отправился к Гуглу, на сей раз один, чтобы выяснить что-нибудь о том, как обойти антивирус. В поисках следовало быть очень осторожным, благо можно было забрести на такие сайты, где не только расскажут, как обойти антивирусы, но и наглядно покажут, после чего будут очень большие проблемы. Впрочем, защищён Файерфокс от этого был неплохо, гораздо лучше, чем Эксплорер, поэтому особо не боялся, разбираясь в массе информации и отыскивая нужную. К тому времени, как он вернулся, Скайп уже успел рассказать все впечатления, занервничать, замучить Инета вопросами, получить от него по голове за это, успокоиться и снова занервничать, так что теперь был на взводе. Файерфокс вернулся усталый, благодарно кивнул Инету, который освободил для него кровать, и с удовольствием плюхнулся на неё. - У меня от обилия просмотренной рекламы голова болит, - раздражённо сообщил он. – Никакие щиты не спасают... – Файерфокс глянул на Скайпа, покачал головой: - Не нашёл я нужной информации. Точнее, вся информация сходится к тому, чтобы как-то вредить Касперскому в той или иной мере. Либо стирать ему библиотеки вирусов, либо блокировать, либо ещё что-то не менее кардинальное, но если мы это сделаем, системе нашей долго не жить. Поэтому я слушаю твои предложения, Скайп. – Серьёзный взгляд браузера отображал спокойствие и уверенность. – Если Трояна невозможно спрятать, то нет смысла его восстанавливать. Скайп на это утверждение гневно вскинулся, открыл рот – но ничего не сказал. Файерфокс был прав – если Троян никак не закроется от Касперского, то он обречён умереть снова, и на сей раз Скайпу точно не дадут как-нибудь попытаться оживить его. - Но что тогда делать?! – Скайпом быстро овладевало отчаяние. До этого он был свято уверен, что сможет воскресить Трояна, но сейчас эти надежды таяли как дни перед сроком оплаты интернета. – Должен же быть способ! Если повредить библиотеки Касперского избирательно... - ...то я тебе этого первым не позволю, - сухо отрезал Инет. – Возможно, ты не знаешь, но вирусы действительно вредоносные программы. Нет, - он поднял руку, останавливая Скайпа, - я ничего не говорил про твоего Трояна, я говорю в целом. Они опасны настолько, что любой другой вирус, схожий по алгоритмам с Немезисом и вследствие этого тоже попадающий под критерий этих библиотек, может развалить всю систему или обанкротить нашего юзера, так как соберёт все пароли к интернет-банкам вместе с номером счёта. Даже Немезис бы это сделал, если бы мог, хотя он уже сильно привязался к данной системе, кто его знает... В любом случае, что-либо делать с Касперским я тебе не позволю. И тебе, Лис, тоже. - А я и не собирался, - фыркнул тот, прикрывая глаза. Он полулежал на кровати, гладя своего лиса, перебравшегося с плеч на грудь. – Я тоже против этой затеи, не считай меня полным идиотом, Нэт. – Видимо, прозвище "Нэт" не раздражало Эксплорера так, как "Инет", раз он совершенно не возмущался по этому поводу. Либо просто не возражал, чтобы его так называл Файерфокс. - Но сам Троян не может же изменить свою сущность, из-за которой Касперский считает его вирусом! – Скайп всё же не сдавался, упорно пытаясь найти путь. Ведь даже программа найдена, и её можно будет незаметно установить! - Тупик, - хмыкнул Инет. – Нельзя изменить ни Касперского, ни Трояна. Чтобы заблокировать вредоносные функции Трояна, надо быть как минимум его разработчиком или просто быть гением программирования с нуля... - Да где найти та... – Скайп внезапно осёкся, а лицо озарилось какой-то гениальной идеей. Троян, когда видел такое одухотворённое лицо, обычно мечтал спрятаться подальше, ибо грандиозные идеи у Скайпа обычно были одна авантюрнее другой. – Я знаю, где найти такого гения. Я знаю! - Если ты имеешь в виду Гугла, то я пас, - флегматично отозвался Файерфокс. – Перерывать тонны информации среди кучи ненужного хлама и вдобавок сомневаться, а верны ли инструкции по перепрограммированию – сомнительное удовольствие. Вдобавок, никто не способен перепрограммировать даже с инструкциями... – тут Файерфокс резко сел, уставился на Скайпа, явно заразившись его идеей. - Делфи, - почти одновременно сказали они. Инет вскинул брови: - Делфи? Он способен на перепрограммирование? Файерфокс серьёзно кивнул: - Он на многое способен. Как среда разработки, он может создавать новые программы приличного уровня сложности и изменять существующие. Правда, это только при наличии исходников, но тут я не специалист и могу ошибаться. - Неужели? - пробормотал Инет с усмешкой. – Хоть в чём-то ты не специалист! - Это твоя прерогатива – быть везде специалистом, - отпарировал Файерфокс. Обратился к Скайпу: - Знаешь, это может получиться, только надо кому-то из нас тебя сопровождать, Делфи, как ты знаешь, не любит пустого общения и с тобой вряд ли встретится, но нас он примет. - Почему? – Обретя надежду вновь, Скайп отчаянно уцепился за неё, и теперь снова готов был горы свернуть. - Хотя бы потому, что мы ни разу к нему не пытались обращаться, в отличие от тебя, пытавшегося завязать общение со всеми на свете, - усмехнулся Инет. – Браузеры никак не пересекаются с такими заумными вещами, как программирование, нам хватает обычных HTML-тегов и прочих мелких атрибутов. Такие среды разработки, как Делфи, в свою очередь, совершенно не интересуются нами – просто незачем. Поэтому Делфи, я думаю, действительно будет хотя бы любопытно. - Инет, обратишься к Делфи? – попросил Файерфокс. – Я чертовски устал, если честно, у меня алгоритмы сбиваться начинают. Мне надо основательно прийти в себя. - Осторожнее по сайтам путешествовать надо, - назидательно сообщил Инет. – А с Делфи я сам договариваться не собираюсь, просто проведу туда Скайпа, пусть сам всё объясняет. Согласен? – спросил он у чата. - Конечно! – кивнул тот. Файерфокс усмехнулся, глянув на Скайпа с ноткой покровительственности: - Тебе повезло, что наш юзер изучает программирование и установил Делфи вообще. Подавляющему большинству людей не нужны подобные заумные вещи ни в жизни, ни по профессии. - Начнём с того, что не каждый юзер общается с друзьями с моей помощью, - проворчал Скайп. – Так можно бесконечно рассуждать... Мы можем пойти к Делфи прямо сейчас? - Можем, конечно, - дёрнул плечом Инет. Делфи принял их в своём личном пространстве, полностью обставленном как рабочий кабинет, причём всё было видимо чётко и ясно, Делфи явно не экономил ресурсы памяти, что, впрочем, ему простительно. Он оказался пожилым человеком профессорского вида, невысоким, с аккуратно расчёсанными седыми волосами до плеч и такой же седой аккуратной бородой. На носу были небольшие круглые очки, глаза смотрели поверх них мудро, оценивающе и по-деловому. Он сидел за письменным столом, где царили чистота и порядок, визит Инета и Скайпа оторвал его от вычерчивания блоксхемы для какой-то сложной программы, но раздражённым Делфи совсем не выглядел, скорее наоборот. - Вы заинтересовали меня, молодые люди, - проговорил он хорошо поставленным профессорским голосом. – Я даже не могу предположить, что вам от меня могло понадобиться, я уверен, что не просто праздная беседа. Вы, Скайп, насколько я помню, вполне могли бы действительно просто пообщаться, не сочтите за укор, а вот уважаемый Эксплорер вряд ли навестил меня с подобными намерениями. Я вас внимательно слушаю. Инет усмехнулся: - Серьёзное дело есть как раз у этого болтуна. – Он коснулся рукой плеча Скайпа, и тот объяснил сложившееся положение вещей, причём на удивление последовательно и толково, что показывало, как много он над этим думал. После рассказа Делфи задумался, машинально обводя карандашом свою вычерченную до половины блоксхему и смотря куда-то сквозь стол. - Непростая задачка, надо сказать, - протянул он, но философствовать больше не стал, он всё же был человеком действия, пусть и не всегда быстрого. – Значит, вы говорите, перепрограммировать ваш вирус так, чтобы он не являлся больше вредоносным или, как минимум, чтобы уважаемый господин Касперский не считал его вирусом? Что ж, это возможно, хотя трудно. У меня нет исходных кодов, и придётся дезассемблировать с определённой помощью, а при перекомпилировании... – дальше Делфи пробормотал ещё пару таких же непонятных заумных слов, спохватился, что гости слегка заскучали, и улыбнулся: - Прошу прощения, я увлёкся. Ответ на ваш вопрос – да, это возможно. Не за пять минут, но возможно, особенно если сам вирус сможет помочь какой-нибудь информацией. - Так Вы поможете нам? – с крепнущей надеждой спросил Скайп, от волнения едва не начав глотать окончания слов. Делфи добродушно улыбнулся: - Вы предоставили мне интересную задачку, молодой человек, мне будет любопытно её решить. Пусть он приходит ко мне, я посмотрю, что можно сделать. - Спасибо!! – Скайп просиял, и Инет быстро откланялся, пока чат не выболтал всё об их противозаконных действиях в обход Касперского и Файерволла. Конечно, Делфи наверняка и сам это подозревал, но рисковать не стоило. Дальнейшее пронеслось для Скайпа как один сумбурный сон, полный тоскливого ожидания и страха за то, что задуманная операция на каком-нибудь этапе сорвётся. Однако, Файерфокс успешно провёл Восстановитель в обход защиты Файерволла, ни у кого не вызвав подозрений, тот успешно установился и согласился помочь найти Трояна. Находился, а точнее прятался Восстановитель в "личном зале" Файерфокса и Инета, браузеры здраво рассудили, что они и так уже повязаны в затеянном деле до своих самых мелких байтов, и ни о какой видимости непричастности не могло быть и речи. Касперский и Файерволл всё равно быстро вычислят, каким образом Восстановитель попал на компьютер и под чьим прикрытием незаметно установился. Скайп тоже был тут, не находивший себе места от волнения. - Подождите, пожалуйста, - попросил Восстановитель, щуплый паренёк лет шестнадцати, спокойный и деловой. – Я попробую найти вашего недавно стёртого Трояна и понять, смогу ли его восстановить. Браузеры согласно кивнули, Скайп вообще замер на полушаге, боясь дышать, а Восстановитель сел прямо на пол в максимально устойчивой позе и сосредоточился. Буквально через три минуты он открыл глаза, кивнул: - Да, существует программа, подходящая под ваше описание, и она может быть полностью восстановлена. Начинать процесс? - Да, - кивнул Файерфокс, косясь на тихо и облегчённо выдохнувшего Скайпа – тот на время речи Восстановителя затаил дыхание. – Я на всякий случай прикрою твою деятельность. – Кивнув Инету, Файерфокс исчез, а Восстановитель предупредил: - Оживлять мне придётся буквально по кусочкам, это может занять от пяти минут до часа, зависит это от многих факторов. Пожалуйста, не мешайте мне сейчас, иначе я могу невольно навредить восстанавливаемой программе. - Мы поняли, - махнул рукой Инет. - Тогда я начинаю. – Восстановитель закрыл глаза, абсолютно неподвижный, его работа сейчас заключалась в управлении массой невидимых импульсов, разыскивающих стёртые кусочки Трояна и собирающих их в нужные цепочки. Инет бесшумно подошёл к Скайпу, слегка заблокировал его, пользуясь своей силой от интеграции с системой, внешне он просто встал за спиной Скайпа и одной рукой прижал его к себе за плечи. Чат попытался отстраниться, возмутился: - Это ещё зачем? - Чтобы не дёргался, - невозмутимо ответил тот. – Сам же мне спасибо скажешь. Увидишь своего Трояна, сразу бросишься ему на шею, а Восстановитель может ещё не закончить к тому времени. - Я по-твоему что, последней логики в своих алгоритмах лишился?! – Скайп рванулся сильнее, но Инет даже не шевельнулся, удерживая его. – Догматик с устаревшими принципами и кодами! - Ты что-то сказал? – обращение было неестественно ровным потоком, что мигом показало Скайпу, что Эксплорера лучше не злить. - Нет. Тебе показалось. - Надеюсь, что мне больше ничего не покажется, - сухо высказался тот. Скайп ещё что-то едва слышно проворчал, но тут же забыл о том, что лишён свободы передвижения: у Восстановителя что-то начало получаться. Перед ним, неподвижно сидящим на полу, буквально в двух шагах начал обрисовываться контур человека – самые основы, суть Трояна, остов его личности и главные алгоритмы мышления. Медленно очертания становились всё чётче, Скайп замер, затаив дыхание: Троян действительно оживал! Медленно текли минуты за минутами, отсчитываемые системой, и вскоре вирус, начисто стёртый Касперским, выглядел уже полностью живым, словно бы просто спал прямо на полу – совершенно ничем не примечательный молодой человек, который не мог позволить себе как-то выделяться, поскольку тогда его сразу же заметят все кому не лень, а вирусам надо быть незаметными. Яркость и неординарность могут себе позволить только самые сильные и жестокие вирусы, которым просто нечего бояться, они вламываются в систему как хозяева и способны бросить вызов любой защите. К счастью, таких вирусов исчезающе мало... - Немезис, - тихо прошептал Скайп, неосознанно делая шаг вперёд – точнее, пытаясь его сделать, но Инет и не думал его отпускать, и потому чат остался на месте. Восстановитель всё ещё не открывал глаз, завершая свою работу, и ему точно не стоило мешать. Ещё несколько долгих томительных минут ожидания – и щуплый юноша, способный возвращать стёртые программы к жизни, открыл глаза, устало сообщив: - Я закончил. – Почти одновременно с этими словами ресницы Трояна дрогнули, он неуверенно шевельнулся, медленно сел, обводя обстановку вокруг непонимающим туманным взглядом. Его алгоритмы не сразу сложились в чёткую единую схему, поэтому он несколько заторможенно соображал... - Немезис!! – выкрикнул Скайп, Инет, снисходительно усмехнувшись, отпустил его, и чат, преодолев расстояние до Трояна буквально за секунду, кинулся к нему на шею, впечатываясь в него и опрокидывая собой. Вирус охнул, дёрнулся от такой атаки, но уже узнал Скайпа и более-менее пришёл в себя. - Скайп?.. Чат только крепче обнимал Трояна, спрятав лицо где-то у основания его шеи, он даже не мог говорить. Троян бросил несколько обалдевший взгляд на Восстановителя и Инета, и Эксплорер усмехнулся в ответ: - Ты обязан ему жизнью, Троян. Он тут едва не устроил целую революцию. Ты помнишь, что тебя Касперский уничтожил? Немезис вздрогнул, вспоминая недавний ужас, только сейчас у него в сознании сложилась цельная картина произошедшего. - Я... как я выжил? - Тебя восстановила по кусочкам вот эта программа, - кивнул Инет на Восстановителя. – В общем, Скайп сам тебе всё расскажет, когда дар речи обретёт. – Эксплорер подошёл к Восстановителю: - Пойдём, надо ещё решить вопрос о твоём существовании здесь. – Через пару секунд Скайп и Троян уже были одни. - Скайп, - тихо позвал Троян, осторожно обнимая так и не пошевелившегося чата. – Спасибо. Я даже боюсь спрашивать, как тебе удалось убедить Касперского... Скайп вздрогнул, отстранился, сел рядом, старательно опуская голову и пряча взгляд. Троян медленно сел, озадаченный такой реакцией. - Троян, я... не спрашивал разрешения у Касперского. И у Файерволла тоже. – Скайп говорил немного сбивчиво, просто не справляясь с той бурей эмоций, что бушевала у него сейчас в душе. – Ты восстановлен незаконно, Файерфокс помог мне протащить программу для восстановления, и она уже тебя оживила... - Что?.. – Троян побледнел, невольно стиснув руки в кулаки. – То есть, как только меня найдёт Касперский, всё повторится снова? – горечь сдавила горло, но сердиться на того, кого любил и мог вообще больше никогда не увидеть, Троян не мог. – Скайп... зачем?.. - Дурак! – выкрикнул Скайп, снова обнимая вируса за шею и пряча лицо, он подозрительно всхлипывал. Сейчас было особенно ясно видно, как он на самом деле юн и не готов к сильным потрясениям. – Я договорился с Делфи, он тебя перепрограммирует так, чтобы Касперский тебя не обнаружил как вредоносную программу! Троян только и смог, что обнять Скайпа и мягко провести рукой по его встрёпанной макушке. - Скайп... - Молчи! Лучше иди сразу к Делфи, чтобы у Касперского не было повода тебя стирать! – противореча своим собственным словам, Скайп по-прежнему не отпускал Трояна – один раз потеряв его, он не мог отделаться от ощущения, что стоит отпустить Немезиса и тот исчезнет снова. Троян улыбнулся, не отдавая себе отчёта в том, что выглядит сейчас самой счастливой программой на свете, и крепче прижал к себе Скайпа. Минуту спустя всё же отстранил его немного, глянул в глаза встрёпанного и взбалмошного чата, кивнул: - Тогда мне нужно к Делфи, если он поможет. – Решение Троян принял молниеносно, и если выбирать между смертью и жизнью с урезанными основными функциями, он выбирал жизнь, а сейчас, глядя в глаза Скайпа, он и вовсе не был способен сделать какой-то другой выбор. Троян несмело поднял руку, едва ощутимыми нежными движениями коснулся щеки Скайпа, подбородка, не разрывая зрительного контакта, тот замер, словно завороженный этими движениями... - Я прошу прощения, что прерываю такой романтический момент, - раздался насмешливый голос Эксплорера, - но нашему восставшему из стёртых пора к Делфи, если он, конечно, не хочет быть стёртым ещё раз. Скайп смутился, хотя так толком и не понял, почему, и поднялся, Троян встал следом, уже вполне пришедший в себя. - Делфи даст мне допуск к себе? – спросил вирус, оглядываясь на Инета. Скайп решительно шагнул к нему и крепко взял за руку: - Я проведу. Меня он точно пустит, он сказал, что будет ждать. Идём, - Скайп исчез вместе с Трояном, даже не попрощавшись с Инетом, который насмешливо глянул им вслед. Через пару минут в личном зале появился Файерфокс, решительно ссаживая своего зверька-лиса с макушки – с какой-то радости лис решил, что на голове хозяина удобнее, чем на плечах, с чем сам хозяин был категорически не согласен. - Они уже у Делфи? - Да, отправились туда, - кивнул Инет. – Забавная из них парочка, конечно. Троян влюблённо смотрит на Скайпа, а тот только глазами хлопает, не соображая ещё ничего до конца... Файерфокс широко улыбнулся: - Никого не напоминает? – он подошёл ближе, почти вплотную, и притянул к себе Инета за талию. Лис с Файерфокса тут же перескочил на плечи Эксплорера. - Мы что, выглядели так же глупо? – мрачно спросил Инет. Он до сих пор ещё не совсем освоился с отношениями, которые сложились у него с Файерфоксом, но открыто им не противился. Сейчас он тоже не отстранился, но смотрел довольно недружелюбно. - Ну почему же глупо? – довольно полуприкрыл глаза Файерфокс. – В своей растерянности ты обычно очень мил... - Лис, опять ты за своё?! - И когда злишься тоже. - Лис!! – дальше возмущаться Инету Файерфокс просто не дал, заставив его замолчать самым эффективным способом, который знал. Эксплорер совершенно не умел противостоять огненным чувственным поцелуям... Властным категоричным движением сгоняя зверька-лиса с плеч Инета, Файерфокс только и успел подумать, что просторная кровать под боком – это чрезвычайно удобно и практично. Ресурсы памяти она занимает не зря. * * * Делфи принял Трояна со Скайпом доброжелательно, как обещал, и сразу же ненавязчиво, но твёрдо выпроводил Скайпа за пределы своего личного пространства. - Мне нужно сосредоточиться, молодой человек, - наставительно заявил он напоследок. – Вы с вашим неконтролируемым волнением и переживаниями, к сожалению, будете этому только мешать. Операция будет сложная, но у меня многолетний опыт за плечами, так что не волнуйтесь, с вашим другом всё будет в порядке. – С этими словами он накрепко запечатал вход в своё личное пространство, оставив Скайпа терзаться сомнениями и страхами, гадая, действительно ли операция пройдёт успешно. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своими страхами, но тайну оживления Трояна следовало соблюдать, и единственными кандидатами на подобную откровенность оказывались замешанные в этом деле браузеры, однако Скайп не рискнул оставлять окрестности владений Делфи ни на секунду. Он нервно кружил вокруг, стараясь не давать воли своему воображению и не зацикливаться на проблеме, зацикливание вообще крайне губительно для любой программы... Он перестал активно метаться из стороны в сторону только после того, как с ним связался Таск Менеджер и спросил, что происходит, потому что, судя по его данным, Скайп совершенно невменяем как процесс. Скайп перепугался, что Таск Менеджер узнает что-нибудь про Трояна или обратит внимание на занятого Делфи, поэтому тут же клятвенно пообещал успокоиться и что-то наплёл про временную нестабильность, лишь бы Таск Менеджер ничего не заподозрил. Тот подозрительно покосился на Скайпа, но прервал контакт, оставляя чата в покое. Скайп отчаянно пытался справиться с собой, однако помимо обычного беспокойства за Трояна его мучило какое-то непонятное плохое предчувствие, от которого он никак не мог избавиться. Он неосознанно готовился к самому худшему... По прошествии получаса, которые Скайп пережил совершенно невероятным чудом, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не создавать нестабильности в системе, личное пространство Делфи, наконец, разблокировалось, и показался сам профессор, представительный и деятельный. - Я же говорил, что всё будет в порядке, - Делфи стирал дезинфицирующей салфеткой с пальцев какие-то безымянные и малоосмысленные обрывки информации. – Теперь вашему вирусу нужен покой, он всё ещё рассматривается как вредоносная программа, но перестройка алгоритмов в нём уже началась, и через дня три-четыре он будет совершенно безвреден и чист для проверок любого уровня. - Можно его навестить? – спросил Скайп тихонько, не веря своему счастью. Предчувствие, как ни странно, стиснуло его сердце только сильнее, и он постарался не обращать на него внимание. Делфи строго посмотрел на него: - Только если вы будете соблюдать тишину и лишний раз не побеспокоите его. – Скайп уверенно закивал, и Делфи сделал приглашающий жест: - Идите за мной. Делфи сделал шаг в своё личное пространство и уже собирался запечатывать его снова, когда Скайп шагнул за ним, но Делфи рассеял импульс запечатывания на полдороге. - Полагаю, я подозреваю, зачем вы пришли, - проговорил профессор. Скайп, чувствуя, как его охватывает липкий, ни с чем не сравнимый ужас, резко обернулся и столкнулся с тяжёлым мрачным взглядом Касперского, на сей раз прибывшего без своих полуавтономных модулей, но они ему не были нужны, вся его фигура и так источала невероятную властность и сдержанный, но сильный гнев. - Ка-Касперский, - едва смог оформить импульс речи Скайп, но попытаться объясниться антивирус ему не дал: не тратя время на бессмысленные слова, он прикрыл глаза, резко выдыхая воздух, и Скайп почувствовал, как его парализует что-то совершенно не поддающееся никакому контролю, словно сама система восстала против него. Помимо полного паралича, Скайп с ужасом почувствовал, как вокруг него схлопываются невидимые, но нерушимые стены – временный карантин Касперского, непрошибаемая вещь, которую способен снять только сам антивирус. Касперский открыл глаза, властно протянул руку в сторону Скайпа – и тот вздрогнул, зажмурившись, большего не позволил паралич: что-то постороннее бесцеремонно вмешалось в его алгоритмы, перебирая все цепочки, Скайп чувствовал себя так, словно проглотил горсть длинных червей, которые теперь шевелились в нём, добираясь до самых потаённых уголков его компьютерного сознания... Спустя долгих пять минут Касперский опустил руку, прекращая воздействие, и на секунду сжал пальцы в кулак. Скайп, хрипло дыша, упал на колени, обретя возможность двигаться, он чувствовал себя довольно мерзко после произошедшего. - Ты чист, - резюмировал Касперский, свободно входя в личное пространство Делфи и оглядываясь. – Делфи, неужели тогда заражён ты? - К счастью, вы ошибаетесь, - сдержанно проговорил профессор. – Я всего лишь провёл операцию на программном уровне по извлечению вредоносного кода из вируса, через несколько дней он перестанет быть опасен, а пока он отдыхает в моём личном пространстве. - Я совершенно безошибочно чувствую Трояна, и никаких изменений нет, - отрезал Касперский. Прислушался к себе, уверенно направился к неприметной двери в стороне от рабочего стола в кабинете профессора: – Боюсь, у тебя ничего не получилось, Делфи. Трояна я уничтожу, и попрошу тебя потом прийти ко мне на обстоятельную проверку. Я не могу рисковать безопасностью системы. - Нет!! – выкрикнул Скайп, внезапно оживая и одним мгновенным импульсом оказываясь перед дверью на пути Касперского. – Я тебе не позволю! Я... я самодеинсталлируюсь! - У тебя нет таких полномочий, - сухо констатировал Касперский, властным движением отодвигая Скайпа с дороги и распахивая дверь в простую маленькую комнатку, где на удобной кровати лежал Троян. Вирус был чуть бледен, грудь была туго перебинтована восстанавливающими верную работу алгоритмических цепочек бинтами, но он, вне всякого сомнения, был жив. Впрочем, увидев Касперского, он побледнел ещё сильнее и начал напоминать самую настоящую программу-зомби. Скайп влетел в комнатку следом, снова встал перед Касперским, в глазах – отчаяние и ярость: - Тогда я намеренно спутаю свои алгоритмы и замкну цепи в бесконечный цикл! На это у любой программы есть полномочия! После перезагрузки системы я сойду с ума! - Ты думаешь, это меня переубедит? – Касперский всё же остановился, высокий, широкоплечий и уверенный, но лишь для того, чтобы с раздражением пояснить: – Скайп, он вирус, и оставить его в системе я не могу. Я не знаю, как он обошёл защиту Файерволла, но я обязан его уничтожить, несмотря ни на что. И я не понимаю, почему я должен объяснять тебе такие простые вещи! – Касперский мрачно посмотрел на бледного и решительного Скайпа: - Будет лучше, если ты добровольно позволишь мне выполнять мою работу. - Какие страсти разгорелись, - раздался уверенный и чуть насмешливый голос позади Касперского. Тот обернулся, встретившись взглядом с янтарными глазами Файерфокса, серьёзными, в отличие от тона. Файерфокс, машинально поглаживая ручного лиса на плечах, сделал два шага, чтобы не стоять в узком проходе комнатки, и вслед за ним вошёл Интернет Эксплорер, слегка раздражённый необходимостью появляться здесь, но, тем не менее, тоже достаточно серьёзный и решительный. Файерфокс же продолжил: - Я, конечно, угрожать самодеинсталляцией не буду и сумасшествием тоже, но я поддерживаю Скайпа. Насколько мне успел сообщить многоуважаемый Делфи, Троян действительно обезврежен на программном уровне, ему нужно просто несколько дней на окончательную перестройку цепей. – Файерфокс говорил свободно и уверенно, нисколько не робея перед Касперским и не закатывая истерик. – Я честно признаюсь, что способствовал восстановлению Трояна и прошу тебя, Касперский, подождать несколько дней, а потом уже судить. Можешь оставить здесь свои модули, чтобы быть уверенным, что он никуда не сбежит. - Ты тоже защищаешь его? – сузил глаза Касперский. - Не только он, - вздохнув, подал голос Инет. – Я тоже высказываюсь за Трояна. – Это звучало настолько невероятно, что сам Троян смог оторвать пустой взгляд от своей близкой смерти в облике Касперского и ошеломлённо глянуть на Инета. Таким же взглядом на Эксплорера смотрел и Скайп. Тот передёрнул плечами и фыркнул в ответ на это: - И не сверлите меня своими импульсами. Если Троян будет вести себя прилично, пусть живёт. Касперский плавно покачал головой и отчеканил: - Ещё ни один вирус не заставил меня потерять голову, и нет такого вируса, ради которого я пошёл бы на какие бы то ни было уступки. Вы не переубедите меня. - А мы не пытаемся тебя переубедить, - с усмешкой ответил Файерфокс. – Мы просим тебя подождать несколько дней и потом уже решать. Считай эти дни карантином перед экзекуцией. - Файерфокс, я... – начал Касперский решительно, но браузер мягко его перебил: - Тебя об этом просит не сам вирус и не его... друг, - маленькая заминка в виде чуть прервавшегося потока была едва заметна, - тебя просят весьма далёкие от этого вируса программы. Даже Эксплорер, величайший консерватор всех программ! - Ну, не так уж я и настаиваю, - проворчал Инет, за что заработал чувствительный тычок под рёбра от Файерфокса. - Так что никто не ставит систему под угрозу, - продолжил Лис. – Если сомневаешься, спроси у Делфи, думаю, он объяснит тебе, что сделал и почему эти несколько дней так необходимы. Касперский молча пристально смотрел на браузера, что-то решая в уме. Никто не нарушал этой тишины, никто не пытался угрожать или настаивать – Касперский так или иначе был непреклонным авторитетом с уникальными правами, поэтому всё, что можно было сделать – это действительно только просить. - А что скажешь ты сам? – нарушив, наконец, тишину мрачно спросил Касперский у Трояна. Тот, пару секунд собираясь с мыслями, еле заметно отрицательно покачал головой: - Ничего. - Совсем? – кажется, в сильном и ровном голосе-потоке Касперского проскользнула тень усмешки. - Совсем, - серьёзно подтвердил Троян. – Я не тешу себя иллюзиями, что моё желание жить хоть как-то повлияет на твоё решение. Я только хотел попросить... – он мельком глянул на Файерфокса и Инета: - Позаботьтесь о Скайпе. - Не смей! – вскинулся Скайп в ответ на это. - Сколько пафоса, - негромко пробормотал Инет, возводя глаза к потолку. Очередного предупреждающего тычка Файерфокса он избежал, сделав вовремя шаг в сторону. - Зануда, - прошипел ему Лис и серьёзно кивнул Трояну. Взгляды присутствующих программ снова остановились на Касперском, а тот, казалось, не замечал этого, рассматривая Трояна отстранённым взглядом так, словно видел его впервые. - Хорошо, - наконец, вынес вердикт Касперский. – Я подожду. С текущего момента прямо здесь я образую карантинную зону. Никакого общения с вирусом, никаких прогулок, никаких поблажек. Если после прошествия нескольких дней ничего не изменится, я без колебаний уничтожу его. И каждый из вас пройдёт тщательную проверку на наличие вредоносных элементов в алгоритмах. - Хорошо, - улыбнулся Файерфокс. – Только, боюсь, что нас скоро может вызвать юзер, он уже около шести часов подряд играет в Фоллаут 3, скоро должен передохнуть и обязательно проверит пару сайтов. - Это мне не помешает, - сообщил Касперский. Он выглядел недовольным, но своих решений привык не менять, потому уверенности не потерял. – А теперь прошу всех удалиться с личного пространства Делфи. Браузеры тут же спокойно вышли из комнатки, Скайп, обменявшись с Трояном счастливыми взглядами, выскочил следом, а Касперский вызвал свои модули и тщательно опечатал помещение, превращая его в подобие тюрьмы, разве что с возможностью спокойно отдыхать. Браузеры и Скайп, выйдя в кабинет Делфи, обнаружили профессора, невозмутимо работавшего за письменным столом над какой-то очередной мудрёной программой. Услышав посетителей, он поднял седую голову, спокойно глянул поверх круглых очков: - Вы закончили, молодые люди? В таком случае, прошу меня извинить, у меня много работы. С вашим другом, как я и обещал, всё будет в порядке, карантин Касперского никак на него не повлияет. Файерфокс кивнул и шагнул к выходу, Инет подхватил под руку Скайпа и направился следом, но чат неожиданно ловко извернулся и освободился. Быстро подбежал к рабочему столу Делфи и смущённо, но твёрдо проговорил: - Спасибо вам. Делфи поднял взгляд, в котором мелькали смешинки: - Это вам спасибо на самом деле. Мне редко удаётся заняться решением такой сложной задачи, как ваш вирус. А теперь идите, пока Касперский не передумал. – И улыбнулся в бороду, глядя, как встрёпанный Скайп, кивнув, побежал к выходу, окрылённый надеждой на светлое будущее. * * * - Говорю же, я перепугался сильнее, чем перед форматом! – бурно жестикулировал Скайп, игнорируя насмешливый взгляд Инета. Файерфокс слушал менее иронично, лишь иногда фыркал при особо забавных проявлениях экспрессии. Прошло уже три дня с тех памятных событий, Троян всё ещё находился в строгом карантине, но Скайп уже сиял, полностью уверенный в том, что у Делфи всё получилось, и не проходило и часа, как он вспоминал произошедшее. – При формате хотя бы никто не выживает, а когда стирают кого-то одного... Кстати, как вы оказались у Делфи тогда? Вы появились невероятно вовремя, честно признаться! Я совершенно не ожидал, что вы меня поддержите... – было даже что-то успокаивающее в том, что Скайп снова тараторил, не задумываясь о том, что в этом потоке иногда трудно разобраться. - Мы же помогли восстановить Трояна, - пожал плечами Файерфокс. К болтовне Скайпа он уже начал привыкать, Инет тоже, хотя время от времени ворчал. – Было бы странно, если бы мы вдруг оказались против. А о неожиданном визите Касперского нам сообщил Делфи. - Делфи? – искренне удивился Скайп. - Мхм, - утвердительно промычал Инет ленивым полускомканным импульсом. – "Возможно, я зря вас беспокою, молодые люди, но в данный момент уважаемый Касперский намеревается стереть ваш вирус", - довольно похоже передразнил он профессора. – Лис тут же отправился разбираться и меня с собой потащил... - Ты сам пошёл, - усмехнулся тот. – Да ещё опоздать боялся... - Ничего подобного! – возмутился Инет, но Файерфокс отвлёкся, глянул за спину Скайпу и хитро улыбнулся: - Так, у нас неотложные дела! Потом сконнектимся, Скайп! – подхватив под руку возмущённого Инета, он исчез, а Скайп недоумённо посмотрел им вслед. Потом вздрогнул, почувствовав знакомое присутствие, медленно обернулся... - Скайп, - тихо произнёс Троян с улыбкой. Вирус на вид совершенно не изменился, остался неприметным молодым человеком с малозапоминающейся внешностью, но взгляд и манеры было невозможно не узнать, не говоря уже о том, что Скайп чувствовал привычное присутствие. - Немезис!!! – завопил он, тут же кидаясь к Трояну на шею и едва не опрокидывая его. Счастливо рассмеялся, когда вирус его подхватил и крутанул пару раз, создавая нестабильные маленькие информационные вихри в системе. – Немезис, я знал, что у тебя всё получится! А я тут такого страху натерпелся, с трудом уговорил браузеров, а Инет такой зануда, но знает очень много, даже значение твоего имени, извини, я случайно им сказал, а Файерфокс мне помог, я даже путешествовал вместе с ним! Я видел столько сайтов и даже побывал у самого Гугла, он такой занятой, но он нам помог найти Восстановителя, правда, пришлось долго искать, а потом я договаривался с Восстановителем, Файерфокс меня для этого с собой взял, только то, что браузеры с собой могут кого-то брать, это тайна, я опять проговорился, ну никак я не умею хранить тайн... Троян, не выдержав, расхохотался, отпуская Скайпа, а тот надулся: - Что смешного? Я волновался, между прочим! Касперского уговорить – это вообще подвиг, такого на памяти программ никогда не было! - Не было, - согласно кивнул Троян, широко улыбаясь. Глянул в глаза Скайпа, искренне и тихо сказал: - Спасибо тебе. - Больше меня так не пугай! – заявил Скайп, а Троян сделал то, что хотел уже очень давно, ещё до того, как его забрал Касперский с приказом юзера уничтожить вирус. Он шагнул к Скайпу ближе, лёгким движением прошёлся пальцами по его щеке, успев увидеть тень удивления на его лице, и поцеловал в губы, бережно, но крепко. Смелое вплавление, лёгкое смешение информационных статичных данных, захватывающе-нежный поцелуй... Скайп несмело потянулся навстречу, ответил, интуитивно подчиняясь необычным ощущениям, впитывая их, запоминая, усиливая. После поцелуя он несколько растерянно глянул на Трояна, тихо спросил: - А это... что? - Это? – так же тихо переспросил Троян. – Это – моя благодарность за спасение. - О, - ёмко ответил Скайп. Затем проговорил, бросая осторожный взгляд Трояну в глаза: - Но я ведь тебе жизнь спас. За это много надо благодарить. Ухитрившись сдержать рвущийся смех, Троян с самым серьёзным видом заявил: - Я буду тебя постоянно благодарить. До конца своей жизни, которую ты спас. Обещаю. Конец	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Клауд и Сефирот - ОТП	Обзор Final Fantasy VII. Клауд и Сефирот предназначены друг другу самой Судьбой, но жестокие традиции не позволяют им быть вместе. Предумышленный стеб и сознательное извращение оригинальной концепции игры.	Стёб	111	2009-06-24	Истоки гомофобии Давным-давно, в одной далекой галактике, на планету под гордым названием Гайя упал метеорит, принесший с собой страшный вирус, поразивший всех 158 жителей. Повергнутая в пучину содомии цивилизация едва не вымерла. С тех пор на Гайе очень не любят пидоров. ? лет назад Ученый муж Ходжо хранит страшную тайну. Во время совместных работ с профессором Холландером по изучению древних форм жизни, мужчины подцепили страшное вирусное заболевание — гомосексуализм. К счастью, доблестная Лукреция помогла им скрыть факт грехопадения и мужской беременности, взяв на себя ответственность за ребенка. Final Fantasy VII – Crisis Core Юный Клавдий Раздоркин решает покинуть родную деревню и стать членом элитной партии, но проваливает собеседование — в подростке замечают тягу к гомосексуализму, а пидоров на Гайе не любят, тем более ему нечего делать рядом с самыми завидными женихами. Проводивший тестирование доктор Ходжо с сожалением отклонил его кандидатуру — в рядах Лучших как раз не хватало блондина. Клавдий Раздоркин решил пойти долгим путем и вступил в партию "женихи не всегда ахти, зато доступные". По странному стечению обстоятельств, пути Раздоркина и Бесфамильного пересеклись, и между мужчинами разгорелось пламя страсти. К сожалению, на Гайе по-прежнему не любили пидоров. Борясь с пылающей страстью, Сефирот удалился в библиотеку. Совершенно случайно ему на глаза попались медицинские карты профессора Холландера — как оказалось, его второго папы. Узнав о страшной тайне своего происхождения, Бесфамильный решил бороться с несправедливыми традициями и устоями, запрещающими мужскую любовь, но на этом пути возникло множество препятствий, одним из которых оказался Клавдий Раздоркин, отрицающий свою гомосексуальность. Опоив возлюбленного, Сефирот совершил под ним акт любви. Пришедший в себя Раздоркин не смог пережить случившегося и убил Бесфамильного. Узнав о безвременной кончине сына, доктор Ходжо воспылал праведным гневом и решил уничтожить не только тела, но и личности Клавдия и его пособника Захарии. Каким-то чудом преступникам удалось бежать. Посланный за ними отряд особого назначения сумел покарать Справедливкина, но Раздоркин ушел безнаказанным. Final Fantasy VII Сефирот, несущий в себе пораженный вирусом геном, тайно родил тройню, но был вынужден оставить их в Северном кратере — сердце и тело требовали вернуть возлюбленного. В это время Раздоркин наслаждался жестокой амнезией и чувствовал себя очень гетеросексуально. Повторное появление в его жизни Сефирота постепенно вернуло Клавдию память. После смерти Аэрис, убитой из ревности, Раздоркин понял, что ему не суждено быть счастливым — тело и душа требовали тихой гомосексуальной жизни, но впитанные с молоком матери традиции заставляли раз за разом сбегать от возлюбленного, а когда тот оказывался в непосредственной близости — пытаться убить его. Волею судеб, привязанные друг к другу прочными канатами любви мужчины сошлись в смертельной битве. Рука Сефирота дрогнула в последний момент, и он не смог забрать Клавдия в поток жизни — единственное место, где пораженные страшным вирусом гомосексуализма могли быть счастливы. Final Fantasy VII – Advent Children (Complete) Дети Сефирота и Клавдия росли не по дням, а по часам. Повзрослев, они отправились на поиски родителей. Столкнувшись с Клавдием, близнецы решили отомстить ветренному отцу и надавать ему по шеям. Шеи Раздоркина оказались невероятно крепкими и снесли все атаки разгневанных детишек. Близнецы не хотели никого обидеть, только поиграться, просто у них не было отца, к которому можно было прийти и спросить, что такое хорошо и что такое плохо. Но идиот-папаша ничего не понял, впал в священную ярость и решил извести подростков, не соизмеряя сил и навыков. Битва сия напоминала охоту танком на трех махоньких дрозофилок. Когда озверевший и потерявший человеческое лицо Клавдий был готов нанести супер-пупер-смертельный удар, «несовершенный» Кададж применил Самый Тайный Прием и вызвал своего мама. Сефирот воспользовался предоставленным шансом наладить отношения с Клавдием и явился — весь в черном. Прежде чем утащить возлюбленного в свою лайфстримную норку, Бесфамильный, на самом деле, давно взявший себе фамилию Раздоркин, никого не спросив, да и стоит ли с такой великолепной задницей кого-то спрашивать, решил показать Клавдию место под каблуком. Но тот по-прежнему отрицал свою гомосексуальность, ведь, как известно, на Гайе не любят пидоров. Раздоркин упорно не признавал разлившуюся по всему телу радость от присутствия своей ошибки прошлого. — Мудак, — сказал Сефирот. — Ты пошто наших детей обижаешь? — Сам мудак, нет у нас детей, — буркнул Клавдий и накинулся на Сефирота, размахивая своим танком. Бесфамильный обиделся и разозлился, еще и потому, что заметил на шее своего обожаемого смачный засос. И вновь началась смертельная битва, в которой Раздоркин победил, использовав запрещенный прием: — Да я гетеросексуален! У нас с Тифой свадьба через неделю! На этот раз у Сефирота дрогнула не только рука, а Раздоркин, воспользовавшись замешательством врага, покрошил его в капусту. — Я за тобой еще вернусь! — пообещал Сефирот. — Мы с тобой ОТП, не забывай, Раздоркин! Далее последовала месть братьев, закончившаяся провалом — они, вроде как, убили безответственного отца, но Аэрис, как и прочие, не любящая пидоров, выгнала Клавдия из потока жизни. От греха подальше. Раздоркин с трудом скрыл разочарование — он надеялся наконец-то оказаться наедине со своим тайным возлюбленным. Но так как на Гайе не любят пидоров, женился на Тифе. Final Fantasy VII — ??? Сефирот не может проводить много времени без своего Клавдия. Потому раз за разом возвращается. Неконец Настоящая любовь не умирает. Потому: This is not the end. We wait for C&S! Впрочем, не отказываемся и от S&C	NC-17	В процессе	Нет
1	Lexy	Кровь и пламя	это просто красивая история о том, как непросто тем, кто одержим жаждой мести, осознать, в чём именно состоит смысл жизни.	Ангст,Романтика	592	2009-07-18	Тихие, почти бесшумные шаги совсем рядом мгновенно разбудили чутко спавшего Келя – эльф сел на кровати, стряхивая сон и вскидывая руку для атаки, но узнал силуэт демона Иллидана и немного расслабился. — Что случилось? – хрипло спросил Кель, потянувшись к наплечникам, лежащим у изголовья кровати. Иллидан часто заходил к нему в комнату или в палатку – в зависимости от того, где они располагались на ночь, — обсуждал с ним возможные стратегии боя или просто разговаривал о жизни, но никогда не делал этого ночью или поздно вечером, как сейчас. – Нападение? — Нет, Кель, можешь расслабиться, — спокойно сказал Иллидан, жестом останавливая Келя, собиравшегося облачаться в необходимую в бою броню, ставшую уже второй кожей. – Я не думал, что ты уже спишь. — Я никогда не жаловался на плохой сон, лорд Иллидан, — чуть улыбнулся Кель, садясь на кровати и прислоняясь к стене. Привычное движение руки – и в комнате загорелась большая свеча на столе, Иллидан повернул туда голову, не увидев света, но почувствовав магию, и усмехнулся уголком рта каким-то своим мыслям. – Вы хотели со мной поговорить? Да, именно тогда это началось – с Иллидана, с его дикой свободы в выражении намерений и мыслей, с ощущения его взгляда, несмотря на повязку на глазах... — Просто скоротать вечер. – Кель подавил непрошеный зевок – он сильно устал за предыдущий день, и демон покачал головой: — Но не буду мешать твоему отдыху, тебе не мешает как следует выспаться. Завтра будет трудный день. — Вы вовсе не мешаете, лорд Иллидан, — начал принц, вскинув голову, но тот взмахнул рукой, отметая возражения: — Я слеп, но не пытайся меня обмануть, думая, что я не замечу! – слабая усмешка скользнула по губам демона. — Мы выступаем завтра на рассвете. Принц заинтересованно взглянул на демона, уже повернувшегося к двери, и негромко проговорил, отбрасывая непослушные волосы со лба: — Я прошу прощения, если задам бестактный вопрос, но... как вы заметили? – это было чистое любопытство. Можно было, конечно, и догадаться, что Кель сильно устал и хочет спать, но Иллидан имел ввиду именно подавленный зевок и откровенно слипающиеся глаза. Принц знал, что Иллидан обладает так называемым внутренним зрением, но оно не было до такой степени чётким и выхватывало в первую очередь резкие движения, а не мелкие детали. Демон повернул к нему голову, и Кель почувствовал на себе его взгляд, изучающий, оценивающий и прямой, это было так неожиданно, что эльф сначала замер, а затем открыл рот, чтобы извиниться за бестактность, но Иллидан насмешливо фыркнул: — Будь проще, Кель. Мне периодически задают этот вопрос, в нём нет ничего странного. – Он подошёл к кровати Келя и сел рядом с ним, теперь взгляд демона ощущался как задумчиво-пристальный, словно Иллидан изучал принца. – Во-первых, я не глухой, я слышу твоё дыхание и сердцебиение, и научиться различать оттенки сбитого ритма – дело времени. А во-вторых – я вижу лучше, чем ты думаешь. – Он поднял руку и безошибочно коснулся пальцами щеки Келя – это было первое прикосновение за всё знакомство эльфийского принца и Иллидана без цели по-деловому быстро привлечь внимание или бегло осмотреть раны. Кель не отстранился, только отрицательно чуть качнул головой: — И всё же я прошу прощения за неуместное любопытство. — Я уже сказал, что твой вопрос не задел меня, — с лёгким нажимом сказал Иллидан, словно извечная безупречная вежливость Келя иногда начинала раздражать его. Он не убрал руки, подушечки пальцев демона, оказавшиеся неожиданно чуткими, заскользили по лицу Келя, очертили контур, провели по характерно длинным бровям, коснулись ямочки на подбородке, и принц слегка напрягся, хотя по-прежнему не отстранился. — Лорд Иллидан? Демон почувствовал смутное желание пробиться через эту маску вежливости и гордости, показать принцу, что в мире существует не только месть и ей сопутствующий бой, на его памяти Кель никогда не терял самообладания, и почему-то хотелось... надавить на него. Чтобы в этих светлых глазах, всегда спокойных и собранных, мелькнула растерянность и... — Так я вижу ещё лучше, — негромко произнёс Иллидан, обрывая свои мысли. Его пальцы снова коснулись щеки принца – и легко скользнули в его золотистые волосы, задев острое ухо, движения его пальцев были властными и настойчивыми, но мягкими, превращаясь в ласку и постепенно не оставляя места двусмысленным трактовкам. Кель напрягся ещё больше, в его глазах мелькнуло недоумение, потом – да, растерянность, — и затем... — Лорд Иллидан, — уверенно и ясно проговорил Кель, резко отстраняясь и вставая с кровати. Контакт разорвался, вызвав у Иллидана неожиданно сильное раздражение, которое он с трудом подавил. — Я поклялся вам в верности и не нарушу этой клятвы, я буду защищать вас до последней капли крови и биться за вас, как за своих людей, но есть вещи, которые к этой клятве не относятся. – Он был спокоен и уверен в себе, никаких посторонних эмоций, лишь крылья прямого носа чуть подрагивают то ли от гнева, то ли от возмущения. – Прошу прощения, если разочаровал вас. – Стремительный разворот – так, что золотые волосы взметнулись за спиной, и принц направился к выходу... — Кель, — повелительно окликнул его Иллидан. Тот остановился, но не обернулся, в этом жесте не было презрения – только нежелание разговаривать на эту тему. Гордый, честный и прямой принц... Иллидан, вздохнув, поднялся: — Ты слишком остро всё воспринимаешь. Прости, я не хотел задеть тебя. — Вам не за что извиняться, лорд Иллидан, — ровно и, что самое главное, абсолютно искренне сказал Кель, обернувшись, и Иллидан опять почувствовал поднимающееся в нём раздражение от этой безупречной вежливости. — Выступаем завтра на рассвете, — коротко и немного резко напомнил демон, заканчивая разговор, после чего вышел из комнаты, оставив Келя в одиночестве. На следующее утро и Кель, и Иллидан вели себя как обычно, словно ничего не произошло, лишь демон иногда ловил себя на том, что присматривается к принцу, словно надеясь поймать тень эмоций, пусть даже сомнение или недовольство. Если взгляды Иллидана, которые бесспорно были ощутимы, и нервировали Келя, то он этого никак не показывал, отдавая приказания своим людям с прежней силой и уверенностью, а с Иллиданом держась ровно и соблюдая безупречную субординацию. Демон так и не смог понять, радует ли его то, что Кель не придал значения тому инциденту, или злит... Однако, как выяснилось позже, всё-таки радует, поскольку Кель, видимо, решил, что конфликт был исчерпан, и когда Иллидан следующим вечером зашёл к нему сообщить о дальнейших планах, принц совершенно не напрягся и встретил демона с прежней доброжелательностью. Для Келя всё стало как прежде, но Иллидан чувствовал, что его начинает занимать принц, примкнувший к нему, чтобы утолить свою жажду магии. Ему нравилась деловая сосредоточенность Келя при обсуждении планов, импонировала яростная доблесть, с которой он вёл своих людей в бой, и радовало его чувство юмора – хотя Кель иронизировал редко, это почти всегда вызывало смех Иллидана, а его мало что могло искренне рассмешить после томительного плена, длившегося десять тысяч лет. И ещё – иррационально, парадоксально, неправильно – Иллидан начал беречь Келя, не пускать в опасные бои, распределять силы так, чтобы высшие эльфы были в относительной безопасности. Кель не протестовал, принимая приказы как должное, только иногда спокойно возражал, если бездействие эльфов было слишком явно тактически невыгодным, и тогда уже Иллидан соглашался с ним. Демон не устраивал себе задушевных бесед и не разбирался в себе – было совершенно не до этого, да и он не видел смысла перебирать какие-то бессвязные обрывки эмоций, он лишь фиксировал их краем сознания, чтобы как-нибудь потом сделать соответствующие выводы. Это "потом", разумеется, не наступало – слишком мало времени, Пустоши никогда не были гостеприимным спокойным местом... И лишь бездумно закрыв собой раненого Келя, принимая атаку одного из самых свирепых кланов орков на себя и давая эльфам отступить, Иллидан понял, что дело не в простой симпатии. Кель с наскоро заживающими ранами благодаря едва живому целителю, находящемуся рядом, тогда возразил: — Лорд Иллидан, вы тоже ранены! Вам не стоит защищать меня, у нас есть Алтарь и достаточно ресурсов, чтобы... — Отступай! – рыкнул Иллидан, на миг обернувшись через плечо и пропустив удар топора рослого орка, но даже не поморщился. — Но... — Это приказ, принц Кель! – последние слова прозвучали глухо и раскатисто – Иллидан превратился в демона, тратя на это последние запасы своей маны, и уже один вид крылатого чёрного сгустка тьмы внушил оркам страх. Кель, не колеблясь ни секунды, обернулся к своим воинам: — Отступаем! Держите строй! – но прежде, чем последовать за своими людьми, он сконцентрировался, вызывая огненный столб впереди Иллидана, рискнув помочь, и только после этого поспешил прочь. Когда битва закончилась, и Кель, взяв в лагере несколько исцеляющих заклинаний-свитков и целебных мазей, вернулся к Иллидану, тот был серьёзно изранен, но один взгляд на принца невидящими глазами, закрытыми повязкой – и Кель не произнёс ни слова, молча начав обрабатывать раны мазью. Осуждать и оспаривать решение Иллидана было явно бесполезно, и принц это знал... лишь не понял мотивов демона. А тот не собирался ему ничего объяснять... Кель понял, что означало такое поведение Иллидана, когда несколькими днями позже они начали закрывать врата Нер-Зула одни за другими. Иллидан не мог помочь в битве с монстрами, приходящими из портала, он в это время закрывал врата, и Келю с Вайши приходилось справляться своими силами. Они прекрасно держались, но последние врата были особенно сложными, монстры успели добраться до Иллидана, Вайши была сильно ранена, почти все наги перебиты, и Келю пришлось бросить последние остатки своих людей и собственных сил на защиту своего лорда, чтобы тот успел закрыть врата. Только отчаянная решимость и безрассудная смелость помогли Келю отразить натиск и оттеснить демонических тварей обратно к вратам, после чего у них появилась небольшая передышка. Встревоженная Вайши, немного оправившаяся от ран, направилась к нему с тремя бойцами, сжимающими трезубцы – это было всё, что осталось от большой армии наг. — Принц Кель, — начала она в своей манере слегка тянуть гласные, — прибыл гонец из нашего лагеря... Уловив в вибрирующем голосе наги неподдельную тревогу, Кель резко обернулся: — В чём дело? — Орки собрались с силами и атаковали, все наши защитные укрепления уничтожены, а также алтарь и несколько ферм, которые были построены слишком близко к внешним укреплениям. Оставшиеся в лагере войска организовали сопротивление, но они долго не продержатся... Кель почти не думал – на размышления просто не было времени, в любую секунду из всё ещё открытого портала могли хлынуть полчища монстров: — Вайши, отправляйся в лагерь и организуй сопротивление, начни обучение новых войск. Всех свободных бойцов немедленно отправляй сюда, я не знаю, сколько времени понадобится Иллидану, чтобы закрыть эти врата, и нам, возможно, придётся сражаться ещё очень долго. И проследи, чтобы все свободные рабочие строили Алтарь! Я не уверен, что смогу продержаться достаточно долго, а если Иллидан погибнет, когда у нас не будет Алтаря, мы не сможем его воскресить, и его смерть будет окончательной. Направляйся в лагерь так быстро, как только сможешь! Нага величаво кивнула: — Положись на меня. Я всё сделаю. – Её взгляд был слишком проницательным и мудрым, она знала, что Кель рисковал своей жизнью наравне с Иллиданом, но с такими малочисленными силами она сейчас могла помочь ему только возвращением в лагерь и отстройкой Алтаря. Поэтому Вайши, не обращая внимания на снова появившихся из портала монстров, отступила, молясь про себя духам моря, чтобы принц Кель и лорд Иллидан выжили... ...Когда усталый Иллидан начертил последний знак и проговорил последнюю строчку завершающей печати, пелена, заглушающая все его чувства, исчезла. Он ожидал услышать грохот сражения и стоны раненых, но вместо этого его оглушила тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием. Он вскинул голову и увидел прямо перед собой огненно-алый плащ Келя, а справа и слева от демона, защищая, стояло несколько ведьмаков, почти все серьёзно ранены, но стоят твёрдо. И – кровавые ошмётки перед ними, бывшие когда-то тварями демонического мира... Иллидан облегчённо выдохнул: — Кель, я твой должник. Благодаря тебе я смог закрыть последние врата! Эльф медленно повернул голову, не довершив движения, словно хотел посмотреть через плечо, но передумал. — Вы живы, милорд?.. – хрипло выдохнул он. Иллидан почувствовал тревогу: — Да! Кель, ты... — Я рад, — тихо выдохнул принц, не дослушав, и внезапно, покачнувшись, рухнул на землю лицом вниз, только плащ взметнулся за спиной... — Кель! – Иллидан мгновенно оказался рядом, осторожно перевернул принца и стёр с его лица крошки земли. Его тело было буквально истерзано, только воля ещё поддерживала в нём жизнь. Он дышал, но не было сомнения в том, что он умирает. — Ты храбро сражался, Кель, — негромко произнёс Иллидан, касаясь его плеча, Кель только слабо улыбнулся в ответ. Вскинув голову, демон оглядел оставшееся воинство высших эльфов – несколько ведьмаков, две волшебницы и ни одного лекаря, когда он так нужен... — Где Вайши? — Она отступила в лагерь, милорд, — негромко отозвался один из ведьмаков, его лицо было серым от усталости. – Гонец сообщил о серьёзном нападении орков, и принц Кель приказал ей вернуться, чтобы организовать оборону. Иллидан кивнул, успокаиваясь, но затем тревожная мысль толкнулась из глубин сознания: — Алтарь... Алтарь цел? — Нет, милорд, — после паузы ответила волшебница, бледная и осунувшаяся. – Принц Кель попросил леди Вайши отстроить его, как только она прибудет в лагерь, но оттуда пока не было вестей – или пришедшего гонца убили в той битве, что здесь была... Чувствуя, как холодеют пальцы, Иллидан рявкнул: — Все в лагерь! Главная цель – Алтарь, отстройте его, даже если сам Артас будет дышать вам в затылок! — Но, милорд, а как же... — Вы ещё здесь?! Я позабочусь о Келе, как смогу, но он может погибнуть! Как только демон чётко обозначил угрозу жизни Келя, Мстителей словно ветром сдуло, даром что они только что выдержали тяжёлую битву. Находясь в таком истощённом состоянии, они даже не сразу осознали, что жизнь Келя под угрозой из-за отсутствия Алтаря... Они обожают своего предводителя, ради него готовы вытерпеть любые пытки и умереть, Иллидану такое искреннее почитание и не снилось – впрочем, хорошо, что не снилось. Кровавые эльфы держатся вместе из-за постигшей их трагедии – гибели родного Кель-Таласа, это сплотит кого угодно, а Кель – просто прирождённый правитель... — Кель, ты слышишь меня? – Иллидан, уже успевший выхватить аптечку первой помощи у погибшего целителя, осторожно коснулся искорёженного металла грудной пластины брони Келя. Затейливая резьба на ней сейчас сбилась, изогнулась и оплавилась, демон понял, что снять настолько помятый панцирь без того, чтобы ещё больше не навредить Келю, он не сможет. Пришлось ограничиться обработкой мелких ран – больше Иллидан ничем помочь принцу не мог. – Кель! — Лорд... Иллидан... – Кель мог говорить, и даже довольно внятно, только от этого кровотечение становилось сильнее. — Я приказываю тебе выжить! – силе и рычанию в голосе Иллидана позавидовал бы сам демон Архимонд. – Ты давал мне клятву, принц Кель, выполняй её! — Слушаюсь... – Кель почти улыбнулся. Иллидан был хорошим лордом, за такого не страшно было идти умирать. В том, что Вайши не успела добраться до лагеря, он был почти уверен, но выжить хотя бы до прихода целителя он должен попытаться. Он не может бросить своих людей, и даже если Иллидан о них позаботится, он не высший эльф из Кель-Таласа... Перед глазами темнело. — Живи, Кель, — неожиданно тихо проговорил Иллидан совсем рядом, почти ему на ухо. Кель попытался открыть глаза, чтобы понять, что за шутки играет с ним слух, но не смог, а Иллидан продолжил: — Ты нужен... своим людям. – Поняв, что обманывает сам себя, Иллидан на миг сжал челюсти и добавил: — Ты нужен мне. Что-то тёплое коснулось губ принца, и прежде, чем Кель опомнился, он понял, что его целуют, отчаянно и крепко, так, что это казалось плодом воспалённого гаснувшего воображения. Изумление смогло пробиться даже сквозь непрекращающуюся боль, Кель, шевельнувшись, смог приоткрыть глаза, тяжёлые мысли, до этого ползавшие, как черепахи из армии Вайши, поспешно куда-то разлетелись, и не осталось ни одной. Иллидан прервал поцелуй, у которого был привкус крови, чуть отстранился, напрягая внутреннее зрение и опасаясь почувствовать во взгляде Келя ярость или отвращение, но было только чистое изумление пополам с болью от физических ран. — За... зачем?.. – выдохнул принц. В прошлый раз, когда Иллидан приходил к нему ночью, Кель посчитал произошедшее лишь минутным развлечением, но сейчас он умирал, и Иллидан был серьёзен! — Кель... — Зачем?.. – Кель охнул, почувствовав, как в груди что-то взорвалось болью, закашлялся, не замечая крови, текущей по подбородку. – Лорд Иллидан... я... – новый кашель, судорожный спазм в груди, несколько долгих мгновений борьбы – и жизнь покидает предводителя Мстителей, а голова безжизненно склоняется набок, открывая беззащитную шею. Всю дорогу в лагерь Иллидан не думал об Алтаре, Келе и его смерти. Он вообще не помнил, о чём думал, и очнулся только тогда, когда впереди показались новые, недавно отстроенные оборонительные сторожевые вышки, с которых уже радостно кричали, узнав его. Однако, чем ближе он подходил к лагерю, тем тяжелее становился его шаг, он не хотел знать... он не хотел услышать, что Алтарь не успели отстроить. У него никогда не было верных союзников, на которых он мог всецело положиться и доверить свою жизнь, и, обретя их, он не мог допустить мысли, что не уберёг их. Верных союзников? Союзников не просят остаться жить так, что собственное сердце замирает в груди, и не целуют так, словно боясь упустить последний и единственный шанс попробовать вкус этих губ... Вайши выскользнула ему навстречу, грациозная, как и все наги, Иллидан молча взглянул на неё, не спрашивая, но та поняла его без слов. — Лорд Иллидан, мы успели. Священники уже молятся в Алтаре, Принц Кель воскреснет через несколько часов. Облегчение волной слабости окатило демона, и он, встряхнувшись, с усилием кивнул: — Спасибо, Вайши. И я, и Кель теперь твои вечные должники. — Не стоит благодарности, лорд Иллидан, мы поклялись вам в верности и не могли поступить по-другому... Когда спустя несколько часов в золотом сиянии возродился Кель, несколько секунд стоя на месте и осознавая происходящее, Иллидана полностью отпустило напряжение, не покидавшее его с закрытия последних врат Нер-Зула. Демон видел воскрешение краем глаза и даже не отвлёкся от распоряжений страже по поводу ночных патрулей, но внутри воцарилось спокойствие. Однако, когда он, отпустив стражу, обернулся, он поймал взгляд Келя, в котором смутно читалась растерянность, принц явно помнил всё, что произошло перед его смертью, и в его глазах появился тот же вопрос, что он задавал тогда: "Зачем?" Иллидан молча отвернулся, начав отдавать приказания о том, где расположатся на отдых основные войска. * * * Иллидан и Кель, словно сговорившись, избегали касаться скользкой темы, Иллидан – потому что стало некогда задумываться о том, почему он так привязался к Келю, особенно по сравнению с Вайши, которая была просто союзником, а Кель – потому что чувствовал, что ответов не получит. А события как раз завертелись со стремительной быстротой, началось путешествие в негостеприимные земли вокруг Ледяного Трона... Однако если Иллидан и рассчитывал не объяснять ничего Келю, то не учёл, что общаться с принцем ему всё равно придётся – в конце концов, Кель командовал значительной частью войск демона, и планировать бой без предварительной договорённости было невозможно. Поздно вечером, перед самым важным событием – последним марш-броском к Ледяному Трону, когда весь лагерь уже улёгся спать, Иллидан направился, наконец, к своему шатру, не спавший почти двое суток и уже успевший получить за это строгий выговор от эльфийского целителя, приставленного лично к нему. Однако, подойдя к шатру, он увидел, что около его входа стоит принц Кель, скрестив руки на груди и явно ожидая его появления не первые полчаса, от стройной и высокой фигуры веяло решимостью, что сразу сводило на нет шансы быстро поговорить с ним и отправиться спать. — Что случилось? – спросил Иллидан, проходя мимо него в шатёр и придержав полог, чтобы Кель зашёл следом. – План завтрашнего боя мы уже обсудили, так что говори по возможности коротко, я хочу перед завтрашним днём хотя бы попытаться выспаться. – У него было не слишком мирное расположение духа, но Келя это не смутило. Эльфийский принц сказал сразу прямо и по существу – как привык говорить всегда: — Лорд Иллидан, позвольте мне встретить Артаса вместо вас. Это что ещё за новости? — Кель, ты маг! Что ты сделаешь против Артаса, Рыцаря Смерти? Твой противник – лич Кел-Тузед, и мы это уже обсуждали! – Иллидан был резок и не заботился о вежливости. — Лорд Иллидан, Артас отнял у меня всё, что было мне дорого, — твёрдо и как-то опустошённо ответил Кель, словно бы не заметив резкости. – У меня осталась только жажда мести. Я хочу отомстить ему! — Нет, — покачал головой Иллидан, упрямство принца начинало его раздражать. – Это моё последнее слово. — Но... почему? — Потому что он просто убьёт тебя! – демон с трудом подавил гневную вспышку. Кель опасно сощурился, заговорил чуть громче: — Я живу для того, чтобы мстить, и не боюсь смерти, лорд Иллидан! — Я приказал тебе жить!! – рявкнул Иллидан так, что наверняка разбудил тех, кто расположил палатки поблизости, и Кель резко замолчал. Демон чертыхнулся про себя, а принц после паузы задал тот самый вопрос, который Иллидан не хотел слышать... — Зачем? Иллидан повернул голову, пристально глянув внутренним зрением Келю в глаза и зная, что тот почувствует этот взгляд. — А ты уверен, что хочешь знать ответ? Кель приподнял длинные брови, выражая удивление, а Иллидан сделал несколько медленных шагов к нему, вскоре оказавшись близко, опасно близко, но Кель предсказуемо не отступил ни на шаг. — Будет ли потом путь назад, принц Кель? – Иллидан с минуту изучал лицо эльфа и внезапно улыбнулся неприятной, почти демонической улыбкой: — И захочешь ли ты потом искать этот путь? Принц не ответил, глядя на повязку, скрывавшую взгляд своего лорда, он был почему-то уверен, что смотрит демону прямо в глаза. А Иллидан, вскинув одну руку, погрузил пальцы в его золотые волосы – совсем как тогда, а затем резко притянул Келя к себе и впился в его губы крепким, пьянящим поцелуем. Кель охнул, попытался отшатнуться, но демон, не разрывая поцелуя, только с невнятным рычанием толкнул Келя к стене шатра и прижал его к ней всем телом. Шатёр опасно покачнулся, но Иллидан не обратил на это никакого внимания... Его вторая рука обвилась вокруг талии Келя, крепко прижимая его тело к себе, он целовал принца, позволив своим эмоциям вырваться на волю, Кель сам хотел ответа – он его получает... Губы Келя дрогнули в ответе на неистовый поцелуй, он почувствовал, как что-то вспыхнуло внутри него, отнимая силы, он снова попытался отстраниться, но демон прижал его к себе так крепко, что принц почувствовал себя пойманным. Мысли смешались, эмоции в сумбуре сменяли одна другую, он не мог ничего сделать, постепенно плавясь в руках демона словно под собственным заклинанием огненного столба... Иллидан прервал поцелуй, позволив эльфу глотнуть воздуха, но не отпустил, а тут же чуть дёрнул его за прядь волос, вынуждая отклонить голову набок, и немедленно впился губами в шею. Принц зашипел, вскидывая голову и как-то беспомощно закрывая глаза, но отстранить демона не хватило сил... Иллидан, ночной эльф, ставший демоном, принявший Келя, утоливший его жажду магии, беспокоящийся о его судьбе, приказавший ему жить и оберегающий от опасности – принц уже не мог разобраться в том клубке эмоций, что сплёлся у него внутри в связи с этим существом. А Иллидан не собирался останавливаться, он лишь пытался хотя бы слегка сдержаться, потому что хотелось сдёрнуть мешавшую ткань туники – Кель пришёл без доспехов, — разорвать к чёртовой нежити всю одежду, бросить Келя на кровать и полностью, безраздельно овладеть им немедленно. Чтобы всегда ясный взгляд принца затуманился, чтобы его самоконтроль полетел к Кил-Джедену в преисподнюю, чтобы гибкое сильное тело изогнулось в наслаждении, чтобы эти губы, припухшие от поцелуя, прошептали его имя... — Иллидан... – губы Келя и правда прошептали его имя, что бескомпромиссно затмило демону разум, но принц, не выдержав сумятицы в душе, одним резким движением оттолкнул от себя Иллидана. Не глядя на него, потеряв былой самоконтроль, он стрелой вылетел из шатра, только полог хлопнул ему вслед... На полу осталась лежать забытая эльфом туника, и Иллидан, опомнившись, на долгое время застыл на месте, признавая поражение. Он всё-таки надавил на Келя, сломил его самоконтроль, потеряв свой – и отпугнул принца на ближайшие двести лет точно. Кель не пойдёт против клятвы, будет с ним вежлив и по-прежнему будет выполнять приказы, но навсегда закроется, а Кель умеет быть холодным и беспощадным, не подпуская к себе, в этом Иллидан уже успел убедиться. Проклятье. * * * Кель подходил к неподвижно лежащему телу и с пугающей ясностью осознавал, что ошибки быть не может – это был Иллидан, его лорд, поверженный Артасом. Кровь на снегу, страшная рана на груди, полная неподвижность... Мёртв. Второй раз в жизни Кель осознал, что внутри всё немеет, покрываясь холодным налётом инея, мертвеет навсегда, как было когда-то после гибели Солнечного Источника Кель-Таласа, и понял, что для него до этого момента существовала не только месть. Для него существовал Иллидан. Насмешничающий и снисходительный, раздражённый и доброжелательный, непримиримый и гордый, не сломленный ничем демон Иллидан, показавший ему, что такое жизнь всего за пару мгновений – прижав его к стене шатра и бросив в обжигающее пламя страсти. А теперь... он мёртв. И имя существа, отнявшего у него едва появившийся смысл жизни – одно... Опять одно – король Артас! — Я предупреждал тебя, принц Кель, — раздался рядом шипящий голос, и Кель, вскинув голову, увидел отвратительное создание, тощее и явно восставшее из мёртвых, но, впрочем, не лишённое некоторого мрачного очарования. Кел-Тузед, лич, которого Иллидан приказал ему убить... Кель вскинул руки, призывая заклинание огненного столба, но лич не атаковал в ответ и лишь величаво переплыл на другое место, хрипло рассмеявшись: — Не тебе тягаться со мной, мальчик! У меня есть предложение... — Не интересует! – рявкнул Кель, но слова лича, не обратившего на его яростное заявление никакого внимания, заставили его застыть на месте. — ...Я мог бы оживить Иллидана, Охотника на демонов. Кель, опомнившись, гневно вскинулся: — Чтобы он стал таким, как ты?! – но он уже не стал слепо нападать. Безумная надежда останавливала его... Кел-Тузед снова хрипло рассмеялся, на этот раз громче и искреннее: — Это была бы слишком великая честь для него! Нет, принц, я говорю о полноценном воскрешении, и мне будет нужна твоя помощь. Кель не спросил, как лич собирается это сделать, когда и где, он лишь звенящим от напряжения голосом выдохнул: — Зачем? — Он теперь не опасен нам, принц Кель. Наоборот, он может очень пригодиться. – Пылающие огни в глазницах Кел-Тузеда вспыхнули ярче: — Например, с его помощью Артас легко выманит Кил-Джедена, и весь демонический мир содрогнется, если... Дальше Кель не слушал, пропуская мимо ушей имена демонов и всё, связанное с ними – это было ему совершенно не важно, да и вряд ли лич делился с ним своими сокровенными планами – скорее, доказывал, что у него действительно есть мотивы и заинтересованность в Охотнике на демонов. Вопрос был в другом – воскресить Иллидана как марионетку в руках Плети – или оставить ему его героическую смерть? Кель вскинул голову и понял, что лич давно молчит, с налётом снисходительности наблюдая за ним. Его застывшее лицо-череп не выражало эмоций, Кель просто чувствовал их, и ему пришло в голову, что так, должно быть, "видел" Иллидан – просто чувствуя... — Что я должен сделать? Кел-Тузед оскалился в улыбке: — Я рад, что мы пришли к взаимопониманию, принц Кель. * * * Свет. Вокруг – свет, яркий, сияющий... медленно-медленно сквозь свет проступают контуры полупрозрачных стен, за ними виднеется мрачное тёмное помещение, и Иллидан смахивает оцепенение, цепляясь за реальность, за эти стены на расстоянии вытянутой руки, за тьму, клубящуюся за ними – за всё, до чего может дотянуться внутреннее зрение. — Добро пожаловать в мир живых, демон Иллидан, — раздался шипящий голос, и Охотник резко развернулся, впиваясь взглядом в оскал лича, который с непонятным удовольствием наблюдал за ним. — Кел-Тузед? – проговорил Иллидан и скривился, услышав, как слабо и тихо звучит его голос. Тела своего он почти не ощущал, но память была в порядке. Значит, он в плену?.. Но Артас... — Польщён, что ты знаешь моё имя, Охотник на демонов. – Лич приблизился к Иллидану, заключённому в полупрозрачную клетку, и скрестил руки на груди, звякнув цепями на рукавах своего балахона. – Готов поспорить, ты сейчас задаёшься вопросом, убил ли тебя Артас, или ты всё же выжил и попал в плен... Я отвечу тебе – ты был мёртв. Я воскресил тебя, и остался только самый последний штрих – ты должен сам захотеть выйти из клетки, где сейчас находишься. Воля самого воскрешаемого – непреложный закон любого оживления. Иллидан усмехнулся непослушными губами, по-прежнему плохо ощущая своё тело: — Я выйду – и подпишусь на пожизненное рабство? Я не верю ни одному твоему слову, Кел-Тузед. Лич оскалился в улыбке – только внутреннее зрение и интуиция подсказали Иллидану, что он именно улыбается, а не кривится в гневе. — Я знал, что ты не поверишь мне. Но, может быть, ты поверишь ему? И из тьмы к клетке Иллидана шагнул принц Кель... Почему сердце предательски дрогнуло при виде золотых волос? — Лорд Иллидан... – начал эльф, но демон скривил губы: — Я не поверю ничему, что увижу, и ничему, что услышу. Ты ничего не добьёшься, Кел-Тузед. Лич насмешливо глянул на Келя, покачал головой, зашелестев своим балахоном: — Я предупреждал, что это будет нелегко, принц. Кель лишь резко повернулся к нему и коротко, напряжённо приказал: — Оставь нас, пожалуйста, одних, Кел-Тузед. Ещё одна ухмылка лича – его ехидство и насмешки начинали просто выводить из себя – и он величаво отступил, поплыв в дюйме от мозаичного пола куда-то в клубящуюся тьму позади Келя. — Не поможет, Кел-Тузед, — ровно прокомментировал Иллидан, попытавшись скрестить руки на груди, но смог лишь едва шевельнуть ими. – Я не забуду, что передо мной не принц Кель. Я не знаю, зачем я понадобился нежити, но я никогда не стану рабом Плети! Уже почти слившийся с тьмой Кел-Тузед обернулся, его глаза замерцали ярче обычного. — Тьма никого не забирает силой, лорд Иллидан. Всегда есть выбор, и нам не нужны существа, готовые в любой момент устроить бунт, тьма принимает только тех, кто сам приходит к ней. Один доброволец стоит десятка порабощённых – так есть ли смысл порабощать насильно? Король Артас – самое яркое тому доказательство. Не дожидаясь ответа, он слился с тьмой, оставляя Келя наедине с помрачневшим Иллиданом. Кель, вздохнув, вскинул взгляд светлых глаз на демона, но тот опередил его: — Можешь не стараться. Я не согласен служить нежити, что бы ни пообещал ты или кто-либо другой. Кель секунду помолчал, спокойно спросил: — Вы не хотите жить, лорд Иллидан? — Есть жизнь, которая хуже смерти, — отрезал демон. Принц на миг сжал руки в кулаки, и начал чёткими шагами ходить из стороны в сторону, несколько нервно откидывая полы красного плаща при разворотах, он почти не осознавал своих действий, поглощённый размышлениями. — Лорд Иллидан, я предполагаю, что Кел-Тузед не лгал. Ему нет смысла воскрешать вас как подчинённую себе марионетку, и... — Хватит! – оборвал его Иллидан. – Я не желаю этого слушать! Я повторяю, что не выйду отсюда добровольно и не буду служить Плети, так что оставьте меня в покое! Или вы теперь будете вечно держать меня здесь, пока я не сойду с ума и мне не станет всё равно? — Лорд Иллидан, — проговорил Кель с нажимом, остановившись и посмотрев демону в глаза. Прямой, волевой взгляд, настолько хорошо знакомый Иллидану, что снова предательски дрогнуло сердце. – Это Алтарь Проклятых в лагере Кел-Тузеда, он смог оживить вас – по той же причине, по которой не смогли мы в нашем Алтаре Королей. Вы были убиты проклятым мечом Фростморном, он даёт власть над людскими душами, и потому Кел-Тузед смог вернуть вас, но он не может предоставить Алтарь надолго. — Это радует. – Иллидан, если бы мог, брезгливо поморщился бы. – Значит, уговоры долго не продлятся, и я скоро буду свободен. — Ничто не может быть хуже смерти. – Трудно было поверить, что это говорит принц Кель, целью жизни которого была слепая месть за уничтожение Кель-Таласа, и Иллидан ещё больше уверился, что перед ним какой-нибудь перевёртыш, прихвостень Кел-Тузеда. – Добровольное служение Плети даёт шанс поменять планы, даёт шанс сбежать или предать Кел-Тузеда, в конце концов, но смерть – это конец! Иллидан, ты был в плену десять тысяч лет, — от напряжения Кель опустил формальное обращение, перейдя на более фамильярный тон, — тебе должны были приходить мысли о смерти, так почему же ты не оборвал свои мучения? — В любой клетке я оставался свободным! – рявкнул Иллидан, забыв своё намерение не слушать ни слова и никак не реагировать на любые увещевания. Несмотря на онемевшее тело и горло, в его голосе прорезалась былая сила. – Эта внутренняя свобода не сравнится с жалким существованием раба, забывшего, кто он такой, и с радостью лижущего пятки мертвецам, восставшим из могил! Вам никогда не понять этого! — Что заставит тебя поверить, что я принц Кель? – гневно спросил эльф, но в его гневе было больше чувства, похожего на отчаяние, если он не сможет уговорить Иллидана, демон погибнет, и на этот раз точно навсегда. Один раз он уже пережил смерть своего лорда, хватит! Он должен его уговорить! – Что я должен вспомнить, какие слова произнести? — Не смей утверждать, что ты Кель! – голос Иллидана дрожал от гнева. – Кель никогда не вступил бы в союз с нежитью, ничто не заставило бы его это сделать! Или ты хочешь сказать, что теперь с радостью служишь Артасу, раз не удалось его победить? — Я никогда не буду служить Артасу!! – на памяти Иллидана Кель впервые настолько повысил голос, а во взгляде была такая ярость, что в неё даже верилось, она была слишком... живой. Два шага – и принц уже вплотную к полупрозрачной стене, отделяющей Иллидана от мира живых, а точнее – от полумёртвой нежити. – Если бы сам Артас сказал мне, что оживит тебя, и предложил какую-либо сделку, я сделал бы всё, чтобы убить его, даже если моя атака была бы самоубийством! Но у Кел-Тузеда свои планы, и я уверен, что даже если нам придётся принять в них участие, нам ещё представится шанс уничтожить Артаса! Кровь и пламя, я уже однажды предал Альянс ради своих людей, я ни секунды об этом не жалею, и сейчас мне тоже есть за что бороться! Эта речь была настолько пламенной и похожа на принца, что Иллидан на миг – всего на один миг – поверил, что перед ним Кель, и сразу же безумно захотелось выйти. До боли в груди, до спазма в онемевших лёгких, выйти – и отринуть свои принципы на время, найти способ выжить и отомстить Артасу, даже будучи обязанным Кел-Тузеду жизнью... — Нет, Кель, — с усилием сказал Иллидан, ощущая, как внутри становится пусто. Его внутренний взгляд был бездумно направлен на светлую прядь волос принца, выбившуюся из-за острого уха и теперь норовящую попасть эльфу в глаза, но тот не замечал этого. – Я не верю тебе. — Почему?! – Кель хлопнул ладонью по полупрозрачной стене, его лицо было близко, стоило только протянуть руку, от принца веяло таким пронзительным отчаянием, что Иллидану захотелось ослепнуть окончательно, потерять даже внутреннее зрение. — Ты не согласился бы на предложение Кел-Тузеда ради меня, Кель. Губы эльфа дрогнули в горькой улыбке, он тихо сказал, отводя взгляд: — Ты умер, Иллидан. Там, под холодным ветром, у подножия Ледяного Трона я понял, что в моей жизни существовала не только месть, и я... – Кель не закончил фразу, лишь вскинул взгляд, не обращая внимания на мешающую видеть прядь волос. – Иллидан, я не могу вернуть родной Кель-Талас, и я понял, что не смогу вернуть тебя, когда жрецы нашего Алтаря Королей сказали мне, что убитых проклятым мечом Фростморном не вернуть к жизни. И когда Кел-Тузед... — Хватит. – Это было почти с болью, Иллидан понял, что верит Келю, а этого нельзя допускать, он не должен верить Кел-Тузеду и никому другому, кто будет говорить с ним... У демона мелькнула недоумённая мысль – почему Кел-Тузед сразу не оставил Келя рядом с клеткой, не показываясь лично? Не было бы никаких проблем, Иллидан бы даже не заметил, как захотел бы выйти, зачем лич сначала всё объяснил? Зачем марионетке объяснять, что её хотят сделать марионеткой? "Один доброволец стоит десятка порабощённых, — послушно всплыл вкрадчивый хриплый голос в памяти демона. – Так есть ли смысл порабощать насильно?" Если так – то у него и Келя действительно есть шанс... Нет! У них нет никаких шансов! Он не должен поддаваться на это! Кель молчал, не глядя на демона, а сам Иллидан пытался заставить себя не сомневаться в единожды принятом решении не соглашаться ни на какие предложения нежити. Он не будет ей служить... — Если ты принц Кель, то уходи, — негромко произнёс Иллидан, эльф на это только закрыл глаза, пытаясь справиться с эмоциями, и ответил: — Я не уйду, Иллидан. Гордый, упрямый, прямой и честный принц, волею судеб брошенный в пламя мести... Иллидан поднял руку, одним лёгким, машинальным движением отведя от глаз Келя мешающую прядь волос, коснулся кончиками пальцев его щеки и со вздохом повернул голову, отводя взгляд от светлых волос: — Уходи, Кель. Полупрозрачные стены внезапно вспыхнули ярким белым светом – и рухнули, со звоном разбившись на тысячи осколков, а Иллидан почувствовал, как его непреодолимая сила швырнула к земле, словно он стал в сотни раз тяжелее своего обычного веса... — Иллидан!! Сильные руки подхватили его, удерживая от падения, светлые волосы смешались с его тёмными, и Иллидан понял, что допустил непоправимую ошибку, позволив себе отвести мешающую прядь волос Келя. Он захотел его коснуться, забыв о преграде, мешающей ему, он по своей воле протянул руку – и преграда рухнула... — Иллидан! Иллидан!! – трудно было сказать, чего было больше в голосе Келя – тревоги или безумного облегчения с радостью. Кроме страшной слабости и тяжести во всём теле Иллидан не чувствовал никаких изменений, ничто не вмешивалось в мысли, он по-прежнему не питал ни малейших тёплых чувств ни к Кел-Тузеду, ни к королю Артасу... — Кель... – Иллидан с усилием поднял голову, глянув в светлые глаза эльфа, в которых была жизнь. Теперь он особенно ясно видел, что в них горела жизнь, от этого хотелось забыть Плеть и весь мир, держась только за настоящий момент. Эльф подвёл, а точнее, почти подтащил его к стене Алтаря, которая оказалась неожиданно близко, и прислонил к холодным камням. Демону с каждой секундой становилось всё лучше и лучше, он чувствовал своё ни капли не изменившееся тело, думать было легко, он был жив, снова жив... — Иллидан... – теперь Кель безуспешно пытался скрыть в голосе сильное напряжение. – Что ты думаешь... об Артасе? Вот так. Иллидан что, должен был всё-таки обратиться в адепта тьмы, слепо поклоняющегося Артасу? Счастье, что этого не произошло, но демон как можно свободнее и недоумённее ответил: — А что я должен удивительного думать о своём короле? Иллидан понял, что слова тоже могут служить оружием – в Келя словно вонзился отравленный кинжал тюремщицы Мэв, он побледнел, медленно поднялся и сделал два шага назад, не отрывая потрясённого взгляда от лица демона. А затем закрыл глаза, и от него резануло такой решимостью, что впору задохнуться от силы этих эмоций. — Я вызываю тебя на поединок. – Голос Келя звучал глухо, но твёрдо, он так и не открыл глаз. – Иллидан предпочёл бы погибнуть, чем стать бездушным слугой Артаса. Я согласился помочь Кел-Тузеду уговорить тебя, я же освобожу тебя – или попытаюсь это сделать. — Кель... — Сражайся! – рявкнул принц, гневно смотря на Иллидана, и тот почувствовал, как его наконец-то отпускает напряжение, отпускает насовсем, и он улыбается, искренне улыбается тонкой фигуре с бледным лицом, эльфу, который стал для него значить слишком много. — Я солгал, Кель. Артас не король мне, как и Кел-Тузед и кто-либо из армии Плети. Я должен был убедиться, что ты не прихвостень лича, пытающийся заставить меня служить нежити. Кель неверяще тряхнул головой: — Ты лжёшь! Иллидан, всё ещё улыбаясь, спокойно и уверенно произнёс: — Успокойся, Кель. Я не мог верить тебе, особенно после вопроса о моём отношении к Артасу, словно ты ждал, что я после оживления изменю своё мнение на противоположное. Кель медленно опустился на колени рядом с Иллиданом, опираясь о мозаичную плитку пола одной рукой, и выдохнул: — Я не верил Кел-Тузеду. И хотя мне пришлось довериться ему, я опасался, что... – он замолчал, потрясения последних дней опустошили его, их было слишком много для эльфийского принца. Иллидан поднял руку, коснулся его щеки, приподнял тремя пальцами подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза: — Я знаю, Кель. Но теперь всё в порядке. Тот не отстранился, только дыхание стало чуть более частым, он вскинул глаза, проговорил: — Лорд Иллидан... Он снова стал "лордом"? — Не объясняй. – Помрачневший демон резко убрал руку, отворачиваясь. – Ты ничего не должен объяснять, забудем этот инцидент. — Боюсь, вы меня неправильно поняли, лорд Иллидан, — негромко сказал Кель, собираясь с мыслями. – Я хотел сказать, что это... непривычно для меня, но... не отталкивает. – Он замолчал, когда Иллидан перевёл на него пристальный взгляд, демон спокойно спросил: — Ты уверен в том, что говоришь? — Я не говорил бы, если бы не был уверен, — так же негромко, но твёрдо ответил Кель. Иллидан снова поднял руку, на этот раз медленнее, провёл кончиками пальцев по щеке эльфа, скользнул к острому уху, Кель не отстранялся, только прикрыл глаза, пряча взгляд. А демон потянул к себе эльфа, сам подался вперёд – и коснулся губ эльфа своими, увлекая его в поцелуй, уже не давая шанса отстраниться, даже если бы принц хотел, но тот не отталкивал, а только осторожно, и затем всё смелее отвечал Иллидану. Демон чувствовал, что начинает забываться в этом поцелуе... Тихий шорох и негромкое покашливание откуда-то из тьмы в стороне от них вынудили Иллидана и Келя прерваться, эльф отстранился первым, от него повеяло сдержанностью и самую каплю – смущением, сам Иллидан сохранил невозмутимость. Кел-Тузед вышел на свет, который тускло освещал разбившуюся клетку Иллидана, вкрадчивый хриплый голос не скрывал удовлетворения: — Добро пожаловать в мир живых, лорд Иллидан. Надеюсь, ты успел убедиться, что я держу своё слово. Иллидан медленно поднялся, ощущая, что теперь он способен стоять практически без помощи стены, Кель поднялся следом, внимательно смотря на невозмутимо довольного лича, но молчал, ответить должен был демон. — Моё отношение к тебе действительно не изменилось, Кел-Тузед, — медленно, но уверенно произнёс Иллидан, – и я не стану исполнять твоих приказов, даже обязанный тебе жизнью. – Лич невозмутимо слушал, и Кель внезапно подумал, что тот уже знает, какой будет реакция Иллидана, потому так спокоен, а демон, тем временем, продолжил: — Мы покинем вас, как только представится такая возможность... но вначале я выслушаю твоё предложение, лич, ради которого ты вернул меня к жизни. Кел-Тузед приветственно развёл руками: — Непременно, лорд Иллидан. Я рад, что ты согласен меня выслушать. – В этой фразе была усмешка, но настолько тонкая, что могло просто показаться. – Пока что тебе надо восстановить силы, завтра с утра мы всё обсудим. Вам выделен шатёр, один из моих некромантов вас проводит. – Уже направившись к выходу и приглашая этим жестом Иллидана с Келем покинуть Алтарь, он добавил: — Все в лагере предупреждены о вашем присутствии, но всё же... надеюсь, что вы отнесётесь с пониманием к нашим братьям. Какая тактичность – сказать одной вежливой фразой не маячить у нежити на глазах и не реагировать на возможные и даже неизбежные негативные подначки! Кел-Тузед не был лишён своеобразного очарования... для лича, разумеется. * * * — Где твои люди, Кель? Они сидели у костра на самом краю лагеря, никем не охраняемые, ничем не сдерживаемые. Кел-Тузед был абсолютно прав: добровольное желание стоит сотни принуждений, и потому им доверяли – до определённого уровня, разумеется, но сторожить их точно никто не сторожил, если только у них нет воинов, абсолютно невидимых даже для внутреннего зрения Иллидана. — Я приказал им разбить лагерь и ждать меня неделю, после чего уходить, считая меня погибшим. – Конкретного места он не упомянул, видимо, опасался подслушивания. Иллидан недоверчиво посмотрел на него, отвлёкшись от подкидывания дров в костёр: — И сколько они тебя ещё будут ждать? — Они вообще не уйдут, — вздохнул Кель. – Есть вещи, которые не прикажешь. Несмотря на мои слова, они будут ждать около месяца, после чего, скорее всего, пойдут на штурм Ледяного Трона, и здесь я бессилен. – По его губам скользнула слабая, но искренняя улыбка: — Поэтому я просто обязан вернуться как можно быстрее, пока они не принялись за меня мстить... Надеюсь, мы здесь долго не задержимся. — Как они отнеслись к твоей затее помочь Кел-Тузеду? – дрова деревьев, искалеченных земельной порчей нежити, горели плохо, и Иллидан потянулся за хворостом, но Кель, создав небольшой шар, метнул его в костёр, в котором моментально взвилось яркое пламя. — Они не знают об этом, — ответил Кель, его взгляд стал отсутствующим. – Эта безумная затея была только моей инициативой, и только я должен отвечать за последствия в случае обмана Кел-Тузеда. — Очень на тебя похоже, — мягко усмехнулся демон. – Впрочем, я до сих пор жду обмана. Мы в относительном спокойствии и безопасности до тех пор, пока это будет Кел-Тузеду выгодно, и я не уверен, что нас так просто отпустят, если я откажусь от его предложения. – Иллидан повернул голову к Келю, слабо усмехнулся: — Но ты был прав, когда уговаривал меня выйти, хотя рисковал, доверившись нежити. – Он коснулся предплечья принца, сжал пальцы: — Спасибо. Кель только улыбнулся: — Я принёс вам клятву верности, лорд Иллидан. Демон сощурился, нахмурившись, но уловил улыбку в светлых глазах и, тряхнув головой, вкрадчиво спросил: — Только ли в верности дело? Кель секунду подумал, вскинул голову, встретив его взгляд: — А этого мало? Демон серьёзно кивнул: — Мало. Кель приоткрыл рот – но ничего не сказал, только замер, словно зачарованный, у Иллидана возникло впечатление, что принц уловил эмоции во взгляде демона. Ни один из них не разорвал зрительного контакта – принц уже давно чувствовал взгляд Иллидана, не обращая внимания на повязку на его глазах... После паузы Кель всё же неуверенно начал: — Лорд Иллидан, я... Незаметное движение – и пальцы демона касаются его губ, обрывая на полуслове. Кель осекается, его взгляд меняется, сейчас там нет вечной отстранённости, он словно бы... прислушивается к себе и к Иллидану, а демон сейчас может думать только об одном – какая удача, что нежить не переваривает костров и оставила их в покое сейчас. Хриплый смех Кел-Тузеда – очень неприятный аккомпанемент чему угодно... Иллидан подаётся навстречу Келю, секунду смотрит в глаза – и затем целует, сначала нежно, а потом уже терзая эти губы и не находя в себе сил остановиться. Кель глухо стонет, поддаваясь, закрывая глаза и позволяя демону обнимать себя, он снова чувствовал, как обжигающий огонь страсти наполняет его и делает живым, таким живым, словно по его венам вновь струится магия его народа... Иллидан опомнился только тогда, когда поймал затуманенный, но слегка удивлённый взгляд Келя и понял, что уже до половины развязал шнуровку на его груди, собираясь, похоже, раздеть эльфа прямо здесь. Невдалеке послышался звук, странно похожий на сдавленный смешок Кел-Тузеда, и Иллидан без слов поднялся, дёрнув на себя Келя и не смотря в сторону подозрительных звуков. Два шага, повелительное движение – и принц втащен в шатёр, после чего полог глухо хлопнул, не пропуская ни света, ни любопытных взглядов разнообразных полуживых и мёртвых существ. В шатре было темно, Кель тут же вызвал на ладони небольшой шарик света, но демон накрыл его своей рукой, гася ценой слабого ожога. — Не надо, — уверенно сказал он, снова повелительно притягивая к себе принца и ловя губами край острого уха, чувствительное место всех эльфов, а пальцами с силой проводя по позвоночнику сверху вниз. Кель вздрогнул от прикосновений, слегка хриплым голосом возразил: — Но так я... — Расслабься. Привыкнуть к темноте могут не только ночные эльфы. – Чтобы больше не последовало возражений, Иллидан закрыл его губы поцелуем, требовательным и горячим, отбивая всю охоту спорить, и Кель ответил на поцелуй, без такой же настойчивости, но уверенно. Сейчас в принце явно не было той эмоциональной бури, которая вынудила его оттолкнуть Иллидана в прошлый раз, он разобрался во всём, сделал соответствующие выводы, всё для себя решил – и следовал решению с обычной для него уверенной прямотой... А Иллидан просто следовал своим желаниям, наслаждаясь ими. Сорвать мешающую одежду, хищно окинуть сильное и гибкое тело взглядом, и – да, толкнуть на кровать, не слишком нежно, но Кель не протестует, а потом раздеться самому, раздражённо отшвырнув мешающую ткань, и снова поймать эти губы, придавить его своим телом к матрасу, чувствуя, как всё в эльфе отзывается на это движение... Кель не стонет, только закусывает губу и выгибается под ним, прижимаясь теснее, его желание отчётливо чувствуется, словно его можно потрогать в воздухе вокруг – и что-то горячее прижимается к бедру Иллидана, вызывая полустон, полурык демона. Кель по-прежнему очень тих, но в каждом движении – неприкрытая чувственность, он вскидывает руку, зарывается пальцами в немного спутанные волосы Иллидана, тянет его к себе для горячего поцелуя, выгибаясь, и Иллидан снова глухо стонет, с готовностью впиваясь в его губы. Он медленно сходит с ума, выцеловывая каждый дюйм шеи, плеч эльфа, впадинки между ключицами, груди, живота, не срывая этим стонов, но Кель тяжело и хрипло дышит, запрокинув голову и подаваясь навстречу прикосновениям. Иллидан повелительно разводит его ноги, целует внутреннюю сторону бедра, затем выпрямляется, опираясь на руки по обе стороны от Келя, и смотрит ему в глаза: — Я не остановлюсь, даже если ты попытаешься оттолкнуть меня. – Это был максимум, на что был способен Иллидан – предупредить, но не остановиться, однако Кель только упрямо тряхнул головой, отчего золотые локоны скользнули по подушке, и спокойно ответил: — Я не оттолкну тебя. Повелительные пальцы Иллидана очертили контур лица принца, скользнули по груди, чуть задержались на животе, ещё дольше задержались на горячей плоти – Кель неконтролируемо выгнулся, зажмурив глаза, его бёдра дрогнули, пытаясь увеличить темп, но пальцы демона уже скользнули дальше. Секунду спустя два уже оказались внутри, заставив Келя вздрогнуть от боли и неприятных ощущений, Иллидан, не отрываясь, смотрел на его лицо, а потом пальцы чуть согнулись, что-то задели, и... — Охх... – глаза Келя распахнулись, для него эти ощущения явно были новыми, он не знал, что тело способно получать столько удовольствия от пары умелых движений. Его расфокусированный взгляд встретился со взглядом демона, он хрипло выдохнул: — Иллидан... – удивление пополам с желанием. Проклятье! Демон резко выдернул пальцы, снова вызвав дрожь, крепко сжал сильными пальцами бёдра эльфа – он не был способен больше сдерживаться, а это будет больно, очень больно... Толчок – закушенная губа Келя, войти полностью за одно движение было совершенно нереально, второй толчок – Кель шипит сквозь зубы, третий – и Иллидан неимоверным усилием останавливается, оказавшись полностью внутри и давая время мышцам расслабиться. Кель рвано дышит, отвернувшись к стене шатра, и лишь когда боль начинает отпускать, медленно поворачивает голову к Иллидану. Жар, исходящий от демона, опаляет его, он внезапно очень остро чувствует, что до умопомрачения желанен, не его титул, не абстрактный образ предводителя Мстителей, а желанен именно он, и желанен безумно. И эльф, не обращая внимания на боль, чуть двигает бёдрами навстречу, вызывая этим какое-то сдавленное ругательство Иллидана и дрожь. Он повторяет движение – и Иллидан шипит: — Я же тебя растерзаю, Кель! Подожди! Кель упрямо закрывает глаза, снова двигая бёдрами, ему было плевать на боль, он чувствовал, что желанен, и то, что Иллидан терял самоконтроль, только доказывало это. Он осознавал, что живой, и это острое ощущение жизни, разделённое на двоих, пьянило его, поэтому его движения становились всё настойчивее, несмотря на ещё не до конца отпустившую боль, это, в конце концов, вдребезги разбило остатки самоконтроля Иллидана... Демон перестал сдерживаться, резкие толчки мешали боль с наслаждением, всё сильнее и сильнее, принц хрипло дышал, хватая ртом воздух, и теряло значение всё на свете, кроме настоящего времени, кроме низкого "Ке-ель" около уха, кроме судорожно переплетённых пальцев, кроме наслаждения – здесь и сейчас... ...Иллидан медленно пришёл в себя после разрядки, чувствуя, как под ним пытается пошевелиться Кель, слегка шипя от боли и почему-то тихо смеясь. Медленно выскользнув из него, демон лёг рядом, полувопросительно глянув на него, а Кель, получив свободу, осторожно провёл пальцами по своему длинному уху. — Ты мне ухо прокусил, — сообщил Кель в ответ на взгляд, чуть морщась, но на губах всё равно была улыбка, никак не хотевшая прятаться, и демон, чуть потянувшись, с удовольствием медленно поцеловал Келя, словно этим впитывая в себя эту улыбку. — Прости. Я тебя предупреждал. – Особо виноватым его голос не звучал, скорее, в нём слышался удовлетворённый смех. Иллидан откинулся на подушку, но затем прислушался к своим притупившимся органам чувств, чуть нахмурился, провёл пальцами по бедру Келя, поднёс к губам... кровь. Проклятье. Он поднялся с кровати, Кель поднял голову: — Иллидан?.. – он сел на кровати, внезапно охнул от боли, выдал нечто, совершенно не подобающее эльфийскому принцу, и упал обратно на матрас, приходя в себя. — За целебной мазью, — пояснил Иллидан, лишний раз убедившись, что она будет необходима. Разобравшись с одеждой – счастье, что он прекрасно видел в темноте, — Иллидан вышел из шатра, отправившись искать любое существо, будь оно живое или полумёртвое. Он практически сразу же наткнулся на того самого некроманта, который провожал его к шатру – видимо, он дежурил как раз на случай, если Иллидану что-то понадобится, — и потребовал целебной мази, которая лечит живых. Тот молча выслушал, сухо попросил следовать за ним, провёл в центр лагеря и попросил подождать, скрываясь в самом большом и вместительном шатре. Через несколько минут из шатра величаво выплыл сам Кел-Тузед, безошибочно направившись к Иллидану, несмотря на тёмную безлунную ночь – либо он видел в темноте так же хорошо, как Иллидан, либо он просто чувствовал живых, и вероятнее всего было второе. — Доброй ночи, лорд Иллидан. – Снова эта несносная усмешка! – Хватит ли одной баночки? Какая забота... — Если есть, я возьму с запасом, — хладнокровно ответил Иллидан, и лич, явно сделав героические усилия, чтобы сдержать усмешку и рвущиеся ехидные замечания, вручил ему три баночки целебного зелья, такие делали алхимики Альянса и целители Келя. — Надеюсь, ничего серьёзного, лорд Иллидан? – безупречная вежливость. — Ничего, о чём бы стоило беспокоиться. Спасибо. – Иллидан развернулся, направившись к своему шатру, чтобы не дать личу возможности сказать ещё что-нибудь столь же вежливо-насмешливое. А позже, чувствуя, как исцелённый Кель сонно устраивает голову на его плече, легко засыпая, как и все воины, Иллидан прикрыл глаза, как никогда ощущая, что жив. И уже не важно, что завтра предложит Кел-Тузед, что предпримет Артас, когда сойдёт с Ледяного Трона, неся в себе Короля Мёртвых, это всё действительно не имело значения. Имело значение только ровное тихое дыхание у его плеча... Конец.	NC-17	В процессе	Нет
1	Lexy	Под покровом ночи	Молодая дочь известного и храброго паладина, охотника за нечистью, по вине неудачного стечения обстоятельств попадает в плен к созданию ночи и тьмы – странной и эксцентричной вампирессе. Дочери паладина предстоит немало понять о природе добра и зла, а также разобраться в собственных чувствах.	Ангст,Романтика	71			R	Заморожен	[]
1	Сулмор	Люди почему-то меняются.	Короткие зарисовки из жизни. Будут добавляться новые части. Со временем..	Драббл,Повседневность,Элементы фемслэша	59			G	Завершён	[]
1	Фармазоня	Одна слабость Кёи	У Отори Кёи не было слабостей… Так считали все.		132	2009-07-20	У Отори Кёи не было слабостей. Он не боялся гроз, острых предметов, темноты и замкнутых пространств. Его нельзя было соблазнить тортом, пирожным, обнаженной красоткой или новой катаной. Он легко переносил одиночество и толпы, всегда был занят делом и не маялся ерундой. Так считали все. Никто не обращал внимания на то, как нервно поглядывает Отори Кёя на часы во время уроков и работы Клуба. И никто не знал, куда уходит Отори Кёя на переменах. Отори Кёя уходил на переменах в туалет. Там, усевшись на подоконник, он прислонялся к прохладному стеклу лбом и грустно смотрел на улицу. Если в туалете кроме него никого не было, то Кёя, воровато оглянувшись… Однажды Тамаки застал Кёю за этим порочащим отпрыска семьи Отори занятием. Серого кардинала Хост клуба нельзя ничем смутить. Не обращая внимания на Короля, разинувшего рот и пытающегося что-то сказать, Кёя завершил все свои темные делишки и, сверкнув очками, подошел к раковине, прополоскать рот. — К-к-кёя?.. – выдавил, наконец-то, Тамаки. — Что, Тамаки?.. – Кёя обратил свой демонический взор на друга. — Э… Я понимаю, что не должен вмешиваться в твои дела, но… — замямлил Тамаки, пока Кёя вытирал руки. — Понимаешь, уже хорошо, — ядовито отозвался Кёя. — Кёя, — вдруг перестал мямлить Король. – Такие вещи… Я не могу допустить, чтобы в Клубе присутствовал человек, который вот так… с таким пороком! Кёя удивленно уставился на Тамаки. — Ты считаешь, что меня можно шантажировать угрозами изгнания из Клуба? – усмешка Кёи грозила перерасти в нечто саркастичное. — Кёя, — грустно заметил Тамаки, — брось это, а?.. Подумай, ведь это же плохо влияет на цвет лица, зубов… И запах… — Тамаки, если бы ты ничего не знал, то ничего и не заметил бы. И нормальный у меня цвет лица, — проворчал Кёя. — Нет-нет-нет! Мы же должны быть символами здоровья! — У меня нервная работа, мой друг. И жизнь тоже нервная. И вообще, с какой стати ты заговорил про здоровье? – передернув плечами и подхватив портфель, Кёя двинулся к выходу. — Ну, обещай мне, что ты больше так не будешь делать! – едва ли не вис на плече у Кёи блондин по дороге в класс. — Ничего я тебе не буду обещать, отстань от меня, Тамаки, — начиная злиться, проговорил Кёя и уселся за свое место. Он раскрыл учебник на первой попавшейся странице и старательно стал игнорировать расстроенного Тамаки. * С тех пор для Кёи началось маленькое подобие личного ада. Строгий ангелоподобный надзиратель, который вдруг стал хвостом ходить за Отори, мешался под ногами и не давал заниматься обычными делами Клуба. — Сэмпай, что вы делаете? – удивленно спросила Харухи, заметившая, как Король старательно обнюхивает пиджак серого кардинала. Тамаки не нашелся что ответить, не заложив перед всем клубом своего друга. Друг его тем временем примерялся, как изящнее и больнее ударить Тамаки по голове, лишь бы тот не мешал вычислять прибыль Клуба за прошедший месяц. Но, увы, кроме Тамаки, мешались еще и всякие посторонние мысли. Цифры отказывались уживаться с этими мыслями и выскакивали из головы несчастного и обозленного очкарика со скоростью, достойной кенийского бегуна. Кёя уже не мог думать ни о чем, кроме такой маленькой, такой изящно-белой, такой опасной, такой желанной… такой нужной сигареты. Ее маленький тлеющий красным кончик мерцал где-то вдали. Кёя, сам того не замечая, начал посасывать кончик ручки. Тамаки, все еще стоявший рядом с другом, покраснел и силой опустил руку Кёи обратно на записи. — Вот, Кёя, смотри! – перед носом у серого кардинала возник леденец на палочке. – Правда, красиво? Кёя смотрел сквозь прозрачную красноватую сладость на сияющего Тамаки. Прежде чем поток убийственного яда сорвался с его языка, к ним подлетел Хани-сэмпай. — Ой, Тама-тян! Леденцы? Я люблю леденцы! А клубничные есть?! — Конечно! – отозвался Тамаки, протягивая пакетик малышу. Вскоре весь Клуб, за исключением Мори, Харухи и Кёи, сидел со счастливыми улыбками до ушей и с торчащими из ртов палочками. Сглотнув, Кёя отвернулся к своим записям. — Эй, Кёя, Кёя… Давай, возьми один, он мятный, — не дал ему покоя неугомонный Король Клуба. Очкарик зло посмотрел на друга и отложил на столик предложенную сладость. Палочка, торчащая из-за щеки Тамаки, безмерно раздражала Кёю. Ведь тому так безумно… После закрытия Клуба, убедившись, что Тамаки не пришли в голову гениальные идеи и вообще, что все расходятся по домам, Кёя улизнул из-под опеки друга. Словно новичок, боящийся каждого шороха, Кёя заперся в кабинке туалета, про себя ругаясь на Тамаки. Вынув из кармана пиджака вожделенную пачку, Отори Кёя издал вой одинокого волка. Пачка была. Но она была пуста. Остававшаяся еще утром половина самых чудесных палочек на свете куда-то исчезла. — В школе я могу тебя контролировать, но не дома, — раздался голос Тамаки за дверцей кабинки. — Куда ты их дел? – Кёя, с подергивающимся глазом, вышел из своего укрытия. — Спустил в унитаз, — легкомысленно пожал плечами блондин, и не догадываясь, насколько он близок к своей смерти. — Что сделал? – дрогнувшим голосом спросил Кёя. Нет, он знал, что Тамаки идиот, но всегда была надежда на исправление… — Кёя, это действительно проблема, — задумчиво посмотрел на исказившееся лицо друга Тамаки. – Давай справляться с ней вместе, мы же друзья! — У. Меня. Лично. Нет. Никаких. Проблем, — процедил Кёя. — Так всегда говорят. А потом они умирают в дыму и без легких! – в глазах Тамаки засверкали слезы. — Чудесно, — вздохнул Кёя, пытаясь успокоиться. И, бросив уничтожающий взгляд на Тамаки, вышел из туалета. * Атмосфера в Клубе была совершенно неподходящая для обольщений. Казалось, собирается гроза. Харухи вздрагивала в предчувствии чего-то ужасного, близнецы удивленно переглядывались и пожимали плечами, Хани-сэмпай грустно смотрел на тортики, Мори-сэмпай задумчиво читал. Тамаки и Кёя не разговаривали. Точнее, это Кёя не разговаривал с Тамаки. Фактически, ничего особо не менялось. Только некому было направить энергию Короля в мирное русло и подсказать интересные идеи. Тамаки едва ли на стены не лез. На его памяти это была первая крупная ссора с Кёей. К тому же, он отчаянно не понимал, из-за чего же его друг так злится. Ведь он хотел как лучше… Серый кардинал же пытался вернуться к привычному образу жизни, но почему-то что-то мешало как прежде наслаждаться им. И вовсе не расстроенное лицо Тамаки, то и дело всплывавшее в памяти. Вовсе нет. Сделав очередную глупейшую ошибку в своих записях, Кёя порывисто встал и, прихватив тетрадь, вышел. Король проводил его долгим печальным взглядом. Принцесса, сидевшая в тот момент рядом с Королем, удивилась, когда он слишком сильно сжал ее изящную ручку. Кёя ходил из угла в угол, наполняя едким дымом все пространство вокруг себя. Никакого наслаждения или успокоения это не приносило. Напротив, все росло и росло внутри непонятное раздражение, отзывающееся в желудке резью. Или, возможно, это было сердце, которое было готово поддержать Тамаки под лозунгом «Даешь пробежки по утрам, долой сигареты!». Кёя был слишком холодным и расчетливым человеком, чтобы прислушиваться к каким-то там резям в сердце. Хотя, может, уже пора бы… Ссора длилась уже достаточно долго, чтобы даже близнецы стали серьезно относиться к этому. Тем более что никому не была известна причина ссоры. — Пора бы милорду уже помириться с Кёей-сэмпаем, — заметил однажды один из близнецов, уставший от скуки, пропитавшей все в Клубе. — Или Кёе-сэмпаю с милордом, — поддержал его брат. — Как вы думаете, они могли поссориться из-за девушки? – широко раскрыв глаза спросил Хани-сэмпай. Близнецы критически осмотрели мрачного Кёю и посеревшего в последнее время Тамаки. — Неужели из-за Харухи?.. — Я тут ни при чем, — возмутилась девушка, поставив на стол поднос с растворимым кофе. — Да мало ли в школе девушек… — Это было бы слишком сенсационно, мы бы знали об этом первыми. Президент и вице-президент Хост Клуба поссорились из-за девушки. — Кхм, — изящно прервал юных детективов Кёя. – Вы договорились о поставке костюмов для Клуба на следующую неделю? — обратился он к близнецам. — Эй, Кёя-сэмпай, мы ведь уже три недели как ничего не косплеим, — удивленно пожали плечами они. — Да, да, — отозвался Кёя, делая какие-то пометки у себя. – После перерыва лучше пойдет, — с этими словами серый кардинал удалился. — Эй, не хотите же вы сказать, что они это все запланировали?.. – подняла брови Харухи. — Кто их знает… * Тамаки изводил себя. Он читал умные книжки и смотрел научные фильмы о вреде курения. Смолистые реки и никотиновые берега затопили все сны несчастного Короля. Все чаще ему виделся скрюченный и посеревший Кёя, его лицо было испещрено морщинами… Тамаки каждый раз просыпался в ужасе. А Кёя так и продолжал курить, злясь на Тамаки. Но все чаще не получал никакого удовольствия от сигарет. И вот так, совершенно без удовольствия, он отравлял себя не только дымом, но еще и мыслями, что если так будет продолжаться, то Клуб развалится. — М, Кёя… — впервые за долгое время обратился Тамаки к другу на перемене. – Давай… давай, не будем больше ссориться?.. — Никто не ссорился, — отрезал Кёя, нервно постукивая каблуками по полу. Тамаки опять встал на пути в священную курилку. — Кё-о-о-оя! – Тамаки схватил Кёю за руку. — Хорошо, хорошо… — Тогда пойдем сейчас в библиотеку?.. — Тамаки, мы решили не ссориться, — с невероятным терпением пробормотал Кёя, стараясь не двинуть чересчур заботливому другу по голове. — Но… — То, что я не пойду курить, не обсуждается, — прошипел Кёя, вставая. — Но… — повторился Тамаки, глядя, как Кёя скрывается в дверях. – Тогда придется все-таки прибегнуть к Плану Б, — пробормотал он себе под нос. – Знать бы еще, что это за План Б… * В Клубе все, вроде, вернулось на свои места. По крайней мере, теперь Король Клуба не ходил кругами вокруг вице-президента и не вздыхал тяжело. Кёя был, как обычно, погружен в свои дела, Тамаки обольщал прекрасных принцесс. До закрытия Клуба оставалось примерно полчаса, и Кёя очень рассчитывал незаметно смыться сразу после его закрытия. Но неугомонный Король устроил совещание, на котором подробно рассказывал, как будет проходить завтрашнее мероприятие на свежем воздухе. Кёя нетерпеливо разрисовывал свою тетрадь, делая вид, что пишет нечто очень важное. Нарисовав Тамаки, пронзенного стрелой, Кёя решил, что пора бы закругляться. — Хорошо, — сказал он, захлопывая тетрадь и прерывая Тамаки на разглагольствовании о цветущей сакуре. – Все ясно, Тамаки, думаю, уже стоит завершить совещание, — и он кивнул на явно скучавших близнецов. Близнецы были просто в восторге от серого кардинала. Весело махнув руками, они быстренько смылись, уведя за собой Харухи и не дав Тамаки даже слова вставить. — Н-но… — начал Тамаки, когда Мори-сэмпай уже погрузил на свои плечи мирно посапывающего Хани-сэмпая и с ледяным спокойствием проследовал к выходу. — Э… — попытался все-таки Тамаки остановить своего лучшего друга, который целенаправленно двигался к выходу. Оставшись в полном одиночестве, Тамаки плюхнулся на диван и все-таки начал выдумывать План Б. *** Несмотря на установившийся вроде как мир, Кёя все равно каждый день ожидал подвоха от Тамаки. Больше всего его беспокоило то, что неугомонный друг может при всем Клубе вдруг устроить агитацию против курения. Нет, Отори Кёя никого не боялся и никаких разговоров не опасался. Но почему-то ему очень не хотелось, чтобы вслед за Тамаки об этом всем узнали и остальные. Но Тамаки как будто и успокоился, ходил с задумчивым видом, что пугало Кёю больше всего. И вот, в один из дней, зайдя в свой любимый туалет, Кёя почувствовал сладкий запах дыма. Перед взором пораженного вице-президента Клуба Свиданий предстал президент того же самого клуба. С необъяснимой сигаретой в руках и с объяснимым кашлем. — Ты идиот? – осведомился Кёя почти утвердительно. Тамаки поглядел на него слезящимися глазами и закашлялся. — Кх-кх-кхёя… — Зачем ты эту гадость в руки взял, выброси сейчас же, — Кёя не стал задумываться, зачем он сам когда-то взял в руки эту гадость. Тамаки послушно погасил сигарету и задумчиво уставился на пепельницу. Да, Отори Кёя любил комфорт и обустраивал даже собственные курилки. Усевшись на подоконник рядом с Тамаки и развеяв немного дым рукой, Кёя вздохнул. — Зачем ты это сделал, Тамаки? Хотел показать, как глупо выглядит курящий человек? — Нет! – вдруг горячо замотал головой блондин. – Ты выглядишь круто, правда! — Кхм, — неопределенно ответил на этот, в сущности, сомнительный комплимент Кёя. – А зачем тогда? — Это мой План Б, — важно поднял палец Тамаки. «Боже, что он курил?» — промелькнула странная мысль у Кёи. — И… что же это? — Я тоже начну курить, а потом мы вместе с тобой будем бросать! – радостно сообщил Тамаки. — Идиот, — почему-то расплывшись в улыбке, пробормотал Кёя.	R	Заморожен	Нет
1	Фармазоня	Отражения	Хикару был очень одинок…	AU,Мистика	63	2009-07-20	1. — Хикару! Харухи! Что вы делаете?! – прервал голос милорда милование двух голубков в углу. Хикару хмуро отлип от Харухи и уставился на покрасневшего блондина. — Что-что… Пытаемся развить вашу идею с Хулиган-Ботаник-вместе-навек… — Да, хотя я и не ботаник, — мягко заметила Харухи. — Не смей больше касаться моей дочери и говорить такие похабные вещи ей! – Тамаки был готов разрыдаться. Первая репетиция – а у них уже все так слаженно. Именно сейчас блондин страдал из-за того, что эти двое были одноклассниками. — А что я должен делать, интересно? – приподнял бровь Хикару. — Мы найдем тебе другую роль, — помахал лапкой Тамаки, пытаясь увести Харухи подальше. — Да какую другую?.. – пожав плечами, Хикару мрачно уставился на милорда, заставив того вдруг задуматься. Когда полгода назад Тамаки звал Хикару в свой Клуб, у него имелась замечательная роль – хулиган-раздолбай. В принципе, это было правдой жизни, а не ролью, ибо Хитатиин Хикару был известен своим неаристократическим поведением… Некоторые девушки, как известно, просто тают от такого. Но теперь, когда вдруг в Клубе появилась его дочурка, Тамаки заметил, что Хикару уж очень рьяно пытается следовать сценарию «Хулиган и Ботаник». Даже когда никто не видит. Это очень расстраивало Короля Клуба и не давало ему спокойно спать ночами. Ведь, кто знает, вдруг Харухи тоже тает с неаристократического поведения. — Тамаки, разве не ты предложил объединить этих двоих в пару? – раздался из другого угла голос Кёи. — Да но… — Тамаки с несчастным видом обернулся. Кёя бросил короткий взгляд на друга, потом снова уткнулся в свой компьютер. Так ничего и не решив, Тамаки отпустил своих соклубовцев на сегодня. Пока Харухи возвращалась домой, она размышляла о том, насколько одиноким выглядит Хикару. Ведь и проделки его были наверняка способом обратить на себя внимание. Когда Харухи впервые вошла в класс, она сразу увидела единственные свободные места – последний ряд. Там сидел только один мрачный рыжий мальчик и играл в видеоигру, мало обращая внимания на окружающий мир. Вернулся он из астрала лишь за тем, чтобы посмотреть как подействовала на молодую учительницу искусственная мышка, подложенная в стол, а потом снова уткнулся в игру. Харухи тогда страшно не понравился Хикару, который потом в течение недели выкрал у нее очки и спрятал их в женской раздевалке. В принципе, у Харухи проблем забрать их не было, но сам факт наличия такого придурка, да еще и в соседстве с ней, ее раздражал. Потом был этот Хост Клуб, и, будучи товарищами по несчастью, Хикару и Харухи даже вроде как подружились. Если не считать дружеского забрасывания галстука Хикару в женскую раздевалку. Но эта идея с объединением Хикару и Харухи в пару была такой смущающей… На следующий день Клуб был открыт как обычно, Тамаки, видимо после долгого разговора с Кёей, все-таки позволил Хикару ухаживать за Харухи. Это вызвало всплеск восторгов у клиенток, и Король понял, что это неотвратимо. Его дочурка растет, а жизнь проходит мимо него… — Тамаки-сама?.. – вернула его на землю ясноглазая принцесса. — А?.. А! Химэ… — очнувшийся Тамаки зажурчал словно ручей, топя в водах своего очарования уже семнадцатую за сегодня принцессу. Закрытию Клуба радовались четверо: Тамаки, потому что Хикару отлип от дочурки, Харухи, потому что ей пора было делать уроки, Кёя, потому что после вчерашнего разговора с Тамаки он не выспался, и Мори-сэмпай, потому что Хани-сэмпай переел тортиков. А Хикару с довольно мрачным видом попрощался и остался сидеть в зале. Харухи, под встревоженным взглядом «папочки», вздохнула и уселась рядом. — Нэ, Хикару… — начала она, когда Кёя выволок друга из Клуба. — Дурацкий Клуб, — пробормотал Хикару, откидываясь на спинку дивана. — Зачем ты в него вступил? – поинтересовалась Харухи. Ведь вряд ли он что-то разбил и не смог расплатиться. — Мне было скучно, к тому же милорд надоедал мне, выскакивая постоянно и требуя, чтобы я как минимум склеил китайскую вазу какой-то из эпох… Харухи недоверчиво покосилась на Хикару, который выдал себя широкой улыбкой. — Да не, правда, мне совершенно было нечем заняться, а в Клуб какой-нибудь все равно вступать надо было. 2. В четверг Хикару неожиданно предложил Харухи позаниматься вместе математикой (как бы он себя не вел, а учился все равно отлично, вздыхала Харухи), поэтому в субботу она не удивилась, когда под окнами ее дома остановился лимузин. Хикару в нем не было, зато был очень вежливый водитель с подергивающимся лицом, который привез Харухи в поместье Хитатиин. — Буржуи… — пробормотала Харухи, подходя к огромной двери, которая была в высоту этажа два. — Харухи! – как будто даже обрадовался Хикару, открыв двери. Он провел девушку через немаленькие залы в такую же немаленькую библиотеку. В восхищении скользя взглядом по книжным полкам, Харухи вдруг заметила между книжными шкафами портрет. Разглядев его получше, она почему-то поежилась. На портрете был изображен Хикару и… еще один Хикару. Второй выглядел как-то немного подобрее, как показалось Харухи. Проследив взгляд девушки, Хикару махнул рукой. — А это… Художник обозвал его «Я и мое отражение», хотя, по-моему, он просто обыграл мой знак Зодиака. Хорошо, что я не родился под знаком Девы… — Почему-то у меня мурашки по коже от этой картины бегут, — поделилась Харухи. — Маме она тоже не нравится, поэтому картину и повесили сюда, — легкомысленно махнул рукой Хикару, открывая учебник. Все время, пока они сидели в библиотеке, у Харухи было ощущение, что две пары глаз следят за ней. Поэтому она была очень рада, когда все закончилось. Но когда она уходила, ей показалось, что один из нарисованных Хикару следит. То ли таково было умение художника, то ли сгустившиеся тучи и опустившийся полумрак были тому виной, но Харухи действительно стало жутко. К счастью, гроза не разразилась, пока Харухи ехала домой. Девушка размышляла о впечатлившей ее картине и о том, как естественно рядом с Хикару выглядит это его отражение. Потом небо разрезала молния, и Харухи было уже совсем не до размышлений. 3. Харухи прекрасно понимала маму Хикару. Впечатление от двойного Хикару упорно не хотело уходить уже целых полторы недели, и девушка проклинала художника-символиста. Так как Хикару, видимо, был не слишком восприимчив, он спокойно мог находиться в библиотеке. Но Харухи, придя второй раз к нему, попросила позаниматься в другом месте. Но уходя, не сдержалась, и все-таки зашла туда. Портрет никуда не делся. Обычный Хикару и чуть обнявший его за плечи добрый-Хикару все еще висели там, причем второй был нарисован так, что действительно казалось, он следит за зрителем. — Бр, — поежилась Харухи, поражаясь своему мазохизму. В общем, только впечатлениями от сегодняшнего дня Харухи могла объяснить сон, который приснился ей по дороге домой. Она попала в какое-то странно-белое место, рядом с Харухи стояло кресло, которое слегка подрагивало и иногда чуть расплывалось в дымке. Как из тумана, напротив Харухи выглянул вдруг Хикару, и девушка радостно рассмеялась, потому что ожидала чего-то более страшного. — Кто ты? – осведомился Хикару более нежным и высоким, как показалось Харухи, голосом. — Х-харухи… Хикару, ты меня не узнаешь? – удивленно пробормотала Харухи, поражаясь реалистичности своего сна и тому, что она продолжала спокойно мыслить, словно все было наяву. — Я не знаю Харухи, — покачал головой Хикару и уселся в кресло, которое появилось рядом с ним. – Ты знаешь Хикару? – он приподнял брови. — Н-ну… это же вроде ты… — начала было девушка, но Хикару прервал ее, задумчиво заговорив: — Раньше Хикару часто приходил сюда, мы играли с ним. А потом он перестал приходить, теперь мне грустно. Харухи ошарашено молчала. Что за бред ей снится вообще?.. Хикару подтянул ногу под себя и улыбнулся. — Можешь присесть, Харухи. Когда Харухи уселась в кресло рядом с собой, она совершенно не удивилась, что расстояние между ними с Хикару сократилось, а еще перед ней появился чайный столик. — Теперь ты будешь навещать меня? – Хикару облокотился на стол. — Э… ну… — неопределенно ответила Харухи. Хикару улыбнулся точь-в-точь как добрый-Хикару на портрете. — Скажи… Хикару все такой же глупый? – вдруг спросил он. — Э… — повторилась Харухи, недоумевая, из каких глубин подсознания выполз этот сон. — Когда мы были вдвоем, ему никто не был нужен, — продолжал Хикару, как будто и не задавал никаких вопросов. – Он часто приходил сюда, мы играли, жили в своем особенном мире. Но потом что-то случилось, и он перестал приходить, — погрустнев, сообщил Хикару. — М, Хикару… — позвала девушка парня, который, казалось, выпал из реальности (хотя какая к черту реальность, перед носом у Харухи розовый кролик разливал чай. Уж это-то она знала откуда взялось). — Я не Хикару, — отозвался Хикару, поведя плечами. — М-м, — многозначительно промычала Харухи, а кролик тем временем исчез, оставив после себя две чашки с чаем и кусочек торта. Больше девушка ничего не успела многозначительного добавить, потому что из тумана сплелся водитель и потряс ее за плечи. — Господин, господин, просыпайтесь, мы приехали… — Что ж… тебе пора, — грустно заметил Хикару, поднимая чашку. Харухи долго хлопала глазами, пытаясь прийти в себя после такого сна. Отдохнувшей она себя совершенно не чувствовала и помнила сон в деталях. Девушка некоторое время размышляла о сне, но потом домашние дела поглотили ее. О белом месте с чайным столиком Харухи вспомнила только ложась спать. — Приснится же! – удивилась она, кутаясь в одеяло. — Ты вернулась! – радостно заговорил туман, а девушка с тоской огляделась. Место было то же самое. Два кресла, столик, нетронутый чай. Харухи вздохнула, прошла к своему креслу и уселась. — Так часто меня даже Хикару не навещал, — поделился радостный не-Хикару. — Просто два раза заснула, — ответила Харухи, со стыдом осознавая, что на ней сейчас пижама с барашком. — Заснула? – не-Хикару поднял брови. Харухи пожала плечами. Странно, она действительно осознает, что спит. — Мы остановились на том, что ты – не Хикару, — сообщила девушка. — Я помню, ты пропала всего пару секунд назад, — удивленно сказал не-Хикару. «Ну и секунды у него тут…» — мрачно подумала Харухи. — Я не Хикару, меня зовут Каору, приятно познакомиться, — парень привстал и поклонился. «Не Хикари – уже хорошо. По крайней мере, у меня не заезженная фантазия…» Харухи тоже неловко привстала и назвалась. — Что ж, Харухи… Что делает Хикару? – казалось, все интересы Каору были связаны с одним только Хикару. — Ну… учится со мной в одном классе… Состоит в Клубе Свиданий… — Да, он мне рассказывал про Клуб, — задумчиво произнес Каору. – Милорд навещал меня недавно. — А? – Харухи захлопала глазами. Впрочем, ее сонная галлюцинация могла бы сказать, что позавчера ее навещал сам император, кто ее проверять будет?.. — Он очень удивился и назвал меня Хикару, — продолжала тем временем сонная галлюцинация, — вы нас совершенно не различаете, — с обидой поделился Каору. — Сэмпай был здесь, правда?.. — Да, после того, как Хикару сказал мне, что его позвали в Клуб. Потом у меня побывал милорд. Я сказал Хикару, что он похож на какого-то шута, а не на Короля… «У меня жуткое подсознание, сэмпай очень расстроится, если вдруг узнает…» — …теперь вот появилась ты, — закончил Каору. — М-м… И давно Хикару перестал приходить?.. — После того как приходил милорд, он пришел всего один раз. Рассказывал про новенького, который тоже случайно попал в Клуб. — А, вот как… — протянула Харухи, зачем-то пытаясь рассчитать, как здесь тянется время по сравнению с реальным миром. Каору собирался что-то сказать, но в туманный мир ворвался скрежет будильника, и Харухи проснулась, даже не успев попрощаться. — Кошмар, — пробормотала она, помотав чугунной головой. – Как будто и не спала вовсе… 4. — Харухи, ты что, училась всю ночь?.. – удивленно спросил Хикару, когда девушка приплелась на свое место. — Скажи, Хикару… тебе никогда не снились сны, после которых ты как будто и не спал? – подавив зевоту, спросила девушка. Хикару какое-то время пристально смотрел на девушку, потом вздохнул. — Меньше надо учиться… В Клубе к Харухи подлетел Тамаки, который обеспокоенно смотрел на чуть посеревшую девушку. Так как практической пользы от Харухи было мало, Кёя заставил его отпустить Харухи домой. Казалось бы, Харухи должна была мечтать о подушке. Но почему-то ей было больше интересно, продолжится ли сон. Раньше ей такие сны никогда не снились. — Здравствуй, опять, — пробормотала девушка в туман, оглядываясь. Столик исчез, кресла тоже. Харухи оказалась по щиколотку в снегу, на каком-то дворе, из тумана виднелась башня, похожая на часовую башню Академии. — Я тут! – отозвался Каору из тумана. Харухи, прекрасно чувствуя холод, побрела на голос. Каору сидел на скамейке, расслабленно откинувшись на спинку. — Когда Хикару впервые попал сюда, потом мы очень-очень долго играли здесь. Мы были еще маленькими, — поделился Каору, когда Харухи уселась на скамейку, поджав ноги. — Почему здесь снег? — Ну, снег это же красиво… — протянул Каору. — Снег это холодно, — ответила Харухи, поеживаясь. — Ну… — неопределенно пробормотал Каору. — Почему я не высыпаюсь? – вдруг спросила Харухи, глядя, как реалистично пар клубится изо рта. — Ну… Попробуй ложиться спать пораньше, — голос Каору звучал серьезно. — Дело не в этом, — мотнула головой Харухи. – А в том, что когда я попадаю сюда, я как будто и не сплю. — Ну, я тоже не сплю. Если бы ты приходила и засыпала, разве это было бы весело?.. — Ты – всего лишь мой сон, навеянный впечатлением от картины. Удивительно, что… — Почему ты обзываешь меня сном? – вдруг обиженно протянул Каору. — Ну, потому что ты и есть сон… — неуверенно пробормотала Харухи. Каору поднялся с места. — Я не сон! – выкрикнул он обиженно и исчез, а снег внезапно пошел вверх. Мимо пораженной Харухи важно прошествовал розовый кролик. Проснулась Харухи наконец отдохнувшей. Остаток ночи, после того как Каору исчез, девушке снились вполне нормальные сны про плохие оценки и прибытие в школу без штанов. — Ха-харухи, хорошо что ты пришла! – Тамаки был необычайно счастлив, что его дочурка выспалась и пребывает в хорошем настроении. Дни потекли своим чередом, никаких снов-которые-не-сны больше не было, и Харухи вела вполне спокойную жизнь студента. Пока ей в голову не ударило спросить у Хикару: — М, Хикару… ты никогда не заболевал очень-очень сильно в детстве?.. — Ну, когда мне было лет восемь, я так сильно простудился, что чуть не умер, — проговорил Хикару задумчиво, — несколько дней был без сознания. А что?.. — Н-ничего, — поежившись, пробормотала Харухи. Хотя это было глупо, считать, что все, что ей приснилось про Каору, – правда. Но… Следующим под детективное око попал Тамаки. — Сэмпай, — обратилась Харухи к нему после работы Клуба. — Да-а? – с готовностью отозвался Тамаки, сияя. — Вам когда-нибудь снились сны про Хикару? – серьезно спросила девушка. Хикару, несший поднос с чаем, чуть не навернулся, а у Тамаки с лица сползла улыбка. — П-почему мне должен сниться Хикару?.. — Он должен был вам присниться вскоре после того, как вы предложили Хикару вступить в Клуб, — не замечая замешательства Тамаки, продолжала Харухи. — Мне никогда не снился Хикару! – возмущенно забормотал Тамаки. — И хвала небесам, — пробурчал Хикару. — Вспоминайте, после этого сна вы чувствовали себя так, как будто и не спали вовсе. — Харухи, может быть, ты устала?.. – обеспокоенно проговорил Тамаки, трогая лоб девушки. — Вспомните, обязательно мне скажите, — не терпящим отказов тоном сказала Харухи и, развернувшись, вышла. — Вы тоже думаете, что она переучилась?.. – спросил Хикару у бледного Тамаки. 5. — Зачем ты опять пришла? Старое доброе белое место с креслами… Харухи подошла к сидящему в одном из них Каору. — Я хотела извиниться за то, что тебе наговорила. Каору явно смягчился. Рядом с креслами даже появился чайный столик. — Ты больше не считаешь меня сном? — Э… конечно нет! – пролепетала девушка, усаживаясь. «По крайней мере, не обычным сном…» — Нэ, как поживает Хикару? – задал традиционный вопрос Каору, опершись на подлокотник и подставив руку под голову. — Очень хорошо учится, — почему-то гордо сказала Харухи. Глаза Каору сверкнули, он какое-то время пристально вглядывался в девушку. Возможно, он собирался спросить что-то еще, но тут из белого тумана создался вдруг сонный Тамаки в пижаме и с медвежонком в руках. — О, Харухи! Наконец-то ты мне приснилась! – обрадовался сэмпай. – Привет, Хикару. Хикару?! Каору удивленно хлопал глазами, глядя на белобрысое чудо, которое странно подпрыгнуло и попятилось. Харухи удовлетворенно улыбнулась. — Вы нас так и не научились различать, милорд, — сказал Каору, будто Тамаки навещал его каждый день. — Сэмпай, это не Хикару, это Каору, — вставила Харухи. — А-а, — многозначительно протянул Тамаки, косясь то на девушку, то на рыжего. Появилось третье кресло, блондин, какое-то время поколебавшись, все-таки присел на краешек. Медвежонка он прижимал к себе. — Нэ… — вздохнул Каору, наверняка готовясь снова заговорить о Хикару, но его вдруг перебил Тамаки: — Я тебя вспомнил – ты тот, который не Хикару, еще в снегу сидел, — он вдруг ткнул в рыжего пальцем. — Не в снегу, а на скамейке, — оскорблено исправил Каору. Раздалась трель будильника, которая пробуравила пространство, и сэмпай, все еще сияя, вдруг лопнул как мыльный пузырь. «Рано сэмпай встает» — ошарашено подумала Харухи. — Ты тоже скоро уйдешь, — грустно отметил Каору, глядя на опустевшее кресло. — Я буду тебя навещать, хорошо?.. – Харухи почему-то было жалко эту странную сонную галлюцинацию, которая была похожа внешне на Хикару. — Хикару… передай ему, что я… — договорить Каору не успел, будильник Харухи вырвал ее из тумана на середине фразы. Харухи проснулась в смятении. С одной стороны, она выспалась, потому что ей сначала снились обычные сны, с другой, как-то мало времени осталось на тот странный сон. — Харухи! Ты представляешь! Ты сегодня мне приснилась! – напал Тамаки на Харухи, как только та вступила в зал. — Представляю, — пробурчала девушка. – Еще вам приснился тот, который не Хикару, сидевший до этого в снегу. Тамаки даже выпустил дочурку из объятий. — Отк-куда ты знаешь?.. — Сэмпай, я там тоже была, — отмахнулась девушка. — То есть, у тебя действительно есть эта пижамка с барашком? – сэмпая опять потянуло не в ту степь. — Что вы делали перед тем, как он вам приснился? – покраснев, Харухи решила проигнорировать этот вопрос. — Ну… Все время думал, не снился ли мне Хикару. «Вот уж действительно, скажи ему не думать о кенгуру…» — Сегодня не думайте об этом перед сном, а то он вам снова приснится, — посоветовала Харухи. 6. Тянулись дни. Почти каждый день в течение месяца Харухи навещала Каору, научившись рассчитывать время внутри того сна и переключаясь на обычные. Она чувствовала себя не идеально выспавшейся, но жить можно было. Не то чтобы Каору был скучен… Он мог рассказывать много о чем, но при этом только о Хикару. Харухи пугало то, что рассказывал Каору о таких вещах, которых девушка о Хикару не знала. Не знала же она о тонком шраме на лодыжке, полученном Хикару после неудачного занятия кэндо. Через несколько дней только Харухи решилась спросить о нем у самого Хикару, на что тот удивленно этот шрам продемонстрировал. Иногда в беседы вклеивался сэмпай, у которого не всегда получалось перед сном не думать о Каору. Но однажды Харухи все-таки рассказала Хикару, что ей снится. — Мой двойник, который только обо мне и говорит? – задумчиво покосился Хикару на девушку. — Ну, он не двойник. Скорее… м, отражение. По характеру он не очень на тебя похож, он добрее и ласковее. — Спасибо, — пробурчал Хикару. Беседовали они во время подготовки к празднованию Хэллоуина. Рэнгэ предложила страшную вещь – остаться в школе ночью и пугать друг друга командами. — Ну, прости, это правда. Еще он снился сэмпаю, и тот может это подтвердить. — Милорду он тоже снился? – удивленно пробормотал Хикару. — Причем мы оба друг другу снились, и прекрасно помним именно эти сны. Они как будто происходят в реальности, но в какой-то другой… — Вам просто надо чуть меньше учиться, — легкомысленно отмахнулся Хикару от своего отражения. — Не верю, что он тебе не снился… Может быть, ты просто не хочешь рассказывать?.. Хикару задумчиво посмотрел на Харухи. — Думаю, я бы помнил, если бы мне снились такие вещи… — Знаешь, Хикару… Это страшно. Он знает о тебе то, чего другие знать не могут. Он мне рассказал и про то, как ты заболел в детстве. И про шрам. И про то, как мама наряжала тебя в платье… Точнее, он считал, что вас обоих наряжали… Хикару чуть покраснел. Немного подумав и, видимо, подключив свое логическое мышление, он протянул: — Ну, в детстве кто-нибудь обязательно болел, шрам ты могла увидеть, а меня маленького в платье ты видела на фотографиях, которые вывесил на сайте Кёя-сэмпай. — Может быть и так, но… — девушка задумалась. — В самом деле… Но ты не сможешь объяснить, как мы с сэмпаем можем видеть друг друга во снах, да еще и в одних и тех же. — Ну… Между вами наладилась ментальная связь?.. – Хикару поводил руками с таинственным видом. Харухи задумчиво вздохнула. — Может быть, попробуешь о нем подумать? Вдруг, он тоже тебе приснится? Хикару что-то неопределенное хмыкнул, Харухи не была уверена, что это было согласие. Хэллоуин приближался, и у Харухи не было времени навещать Каору. Она едва успевала справиться со всеми делами, которые свалила на нее Рэнгэ, поэтому совершенно не думала об одиноком отражении Хикару. И вот она, ночь перед Днем всех святых. Харухи задумчиво разглядывала гирлянды в виде тыкв, висящие у нее над головой. Хикару зевнул. — Мрачное местечко – эта школа… — Обычное место, только темное, — пожала плечами Харухи. Они вдвоем прятались в пустынном коридоре, поджидая кого-нибудь из чужой команды. Откровенно говоря, Харухи считала, что это пустая трата времени. Хикару может напугать любого и при свете дня… 7. Вдруг часы стали бить полночь, и страшный гул раздался по всей школе. Харухи вздрогнула и подвинулась к Хикару поближе, на всякий случай. — Нечестные приемы, они хотят напугать всех, — прошептал Хикару. Харухи ничего не ответила, потому что раздался еще более зловещий звук, словно что-то с грохотом падало с лестницы. Харухи и Хикару осторожно выглянули из-за угла. Череп. По лестнице неотвратимо катился череп, который, приземлившись, мрачно клацнул зубами. — Ч-чертова фиговина! – вдруг яростно воскликнул Хикару и пнул череп с такой силой, что тот улетел обратно наверх. — Хик-кару, может, не стоило этого делать?.. – побледнев, пробормотала Харухи. Как будто в ответ ей, раздался стон. — Больно… Хикару… Тут уже и парень побледнел, глядя на лестницу. Наверху, на фоне сгущавшегося тумана стояла страшная фигура в каком-то балахоне. Хикару попятился с широко раскрытыми глазами. — Зачем ты не хочешь больше играть? – горестный стон пробрал Харухи до костей, и девушка все-таки закричала. Закричал вместе с ней и Хикару, и они вдвоем бросились наутек под завывания фигуры из тумана… «Я знаю, кто это! Я знаю! Но такого быть не может!» — пульсировало в голове у Харухи, пока она неслась вслед за Хикару по мрачным коридорам опустевшей школы. Где-то через три этажа Хикару замедлил бег, Харухи, остановившись, сползла по стенке. — Вот мы… трусы… теперь точно… проиграли… — сказал Хикару, складываясь пополам. — Хикару… Мы же не спим, правда?.. – Харухи пыталась отдышаться. — Ну… вроде… — как-то не очень уверенно протянул Хикару. – Что, опять, скажешь, отражения мерещатся?.. — Не знаю уже, что и думать… Харухи прислушалась к страшноватой теперь тишине, царящей в школе. «Навыдумывала я себе. Это просто был кто-то из другой команды, пытался напугать» — пытаясь себя успокоить, думала девушка. — Хикару… — гулко раздалось по школе. Парень вздрогнул и судорожно вздохнул. Гул приближался, изредка слышались горестные вдохи и зов Хикару. Харухи стало казаться, что это звучит уже со всех сторон, и совсем некуда бежать. — Хикару, почему ты больше не играешь со мной? – раздался вдруг совершенно нормальный голос за спинами ребят. Хикару обернулся быстро, а Харухи, оттягивая момент истины, как можно медленнее. Посреди затихшего вмиг коридора стоял Каору в длинной ночной рубашке, и огромными глазами он смотрел на Хикару. «Мы все-таки спим… Один кошмар перетек в другой сон… Обычное дело» Хикару попятился, уперся в стену и замер. — М, Ка… — хотела было успокоить Каору девушка, но он вдруг выставил руку, остановив ее. — Хикару больше не играет со мной, потому что появилась ты? – впервые за все время Каору не показался Харухи добрым. Харухи не знала, что ей ответить. Откровенно говоря, под злобным взглядом Каору ей хотелось убежать куда-нибудь. — Ка-каору… — вдруг произнес Хикару неуверенно, как будто не совсем помнил слово. Каору отвел тяжелый взгляд от Харухи и посмотрел уже грустно на Хикару. — Хикару… — Почему ты здесь? – осторожно спросил Хикару. — Ты забыл про меня, я хотел с тобой поиграть… — Я… я же… — Хикару разглядывал свое отражение задумчиво, будто вспоминая. — Теперь ты снова будешь навещать меня, да? – лицо у Каору почему-то было по-детски наивным. — Ты же просто воображаемый друг, — пролепетал вдруг Хикару. — Какой же я воображаемый, Хикару? – Каору шагнул к нему. – Я же твой брат. Настоящий. — Не подходи! – испуганно выставил руку Хикару. Харухи сглотнула. Такой боли на лице у кого-либо она еще не видела. Каору вздохнул. — Почему?.. — Ты просто воображаемый друг… Я тебя выдумал. Я не хочу больше с тобой играть! – голос Хикару звучал уже слегка истерично. Каору поднял брови, а потом улыбнулся. — Ты же шутишь, да?.. Правда?.. — Нет! — Не говори так, Хикару, — мгновенно стерев улыбку с лица, строго сказал Каору. Хикару вдруг подскочил к Харухи и схватил ее за локоть. — Я больше не живу в том воображаемом мире, убирайся прочь! Сгинь! — Это… нехорошо, Хикару, — в глазах Каору заблестели слезы. Он коснулся груди рукой. – Мне больно… — Уйди, — едва слышно прошептал Хикару, зажмуриваясь и пряча лицо за спиной у Харухи. Девушка только успела моргнуть, как обнаружила, что наваждение пропало. Не было ничего мрачного в ночных коридорах Академии, не было зловещего гула и таинственного отражения Хикару, который вдруг разревелся как маленький, вцепившись в рукав девушки. — Он… ушел, Хикару, — успокаивающе произнесла Харухи. – Его больше нет… — Пусть он отпустит меня… — пробормотал между всхлипываниями Хикару. Эпилог. Кошмарная ночь кончилась. Кончилась выступлением огромной тени вуду-кота Нэкодзавы-сэмпая, и по этому случаю на стенде вывесили огромную статью о трусах из первого класса высшей школы. — Ярэ-ярэ… — пробормотал Хикару. – Если приглядеться, то действительно на кота похоже. О произошедшем до этого ни Харухи, ни Хикару не вспоминали. Харухи так и не смогла заснуть, Хикару, скорее всего, тоже. Было ли то сном, или произошло наяву, Харухи не хотела задумываться. Когда Хикару развернулся, чтобы уходить, что-то будто мягко подтолкнуло и девушку в спину и заставило ее следовать рядом с ним. Когда через неделю Харухи вновь приехала заниматься к Хикару, в библиотеке она привычно поискала портрет кисти гениального художника. Но картины почему-то не было. — А… где твой двойной портрет? – удивленно спросила девушка, раскрывая книгу. — Представляешь, — вздохнул Хикару, — он ночью в Хэллоуин вдруг грохнулся со стены и порвался. Жалко, мне он нравился. — Да. Жалко, — вздохнула Харухи. – Ну, перейдем к той задаче…	NC-17	Закончен	Нет
1	Lexy	Когда сдаётся антивирус	Бдительный Касперский, ловит сильного и чрезвычайно опасного вируса, пытавшегося уничтожить систему. Антивирус уже собрался с чистой совестью избавиться от него, но юзер внезапно решает повременить с уничтожением, и Касперский вынужден поместить вирус в карантин, оставляя на какое-то время в живых. Соседство вируса приводит к неожиданным и совсем неправильным результатам...	Романтика,Юмор	1283	2009-07-21	— Общая тревога! Этот безликий безапелляционный системный приказ мгновенно разошёлся по общему каналу, поддерживаемому во всём компьютерном мире. В ту же секунду произошла ревизия занятой операционной памяти, чтобы оценить, что занято просто так, и все несанкционированные использования были безжалостно пресечены. Проще говоря, все шикарно обставленные апартаменты, рабочие кабинеты, организованные конференции и прочие созданные программами вещи исчезли, более не поддерживаемые системой и не прикрываемые Таск Менеджером. Аська осталась без фенечек, украшений и лишних цветочков, Ворд и Эксель лишились любимых виртуальных шахмат, Файерфокс и Интернет Эксплорер, мирно дремавшие на кровати, грохнулись на пол, когда эта кровать исчезла, Винамп расстался с возможностью щеголять в новом скине, всем играм было запрещено брать ресурсы с запасом, на что те попытались выразить яростный протест, но всё тщетно... Затруднено стало даже просто общение при созданном союзе, что изрядно всех перепугало. По вселенной программ поползли тревожные шепотки, среди которых слышалось испуганное «формат», «сдвиг файловой системы» и «тотальная проверка», что только ещё больше накаляло атмосферу. Однако через пару минут стало всё ясно – систему буквально потряс яростный крик всё по тому же общему каналу, на сей раз не безликий системный, а вполне одушевлённый: — Тебе всё равно от меня не уйти! Программы притихли: голос они, безусловно, узнали – это был Касперский, но столько ярости они в нём слышали впервые. Ещё несколько секунд им понадобилось на то, чтобы осознать, что именно способно так вывести Касперского из себя. — Именем юзера, остановись!! – прогремел яростный приказ антивируса, систему расчертил вихрь информации, поток, двигающийся с огромной скоростью и почти не различимый другими программами, именно его Касперский пытался поймать. Антивирус безнадёжно проигрывал в скорости, но располагал мощными ресурсами и идеальным знанием строения системы, это уравнивало их шансы. Сверхбыстрый вихрь непредсказуемыми зигзагами прошёлся по программам, которые ничего не поняли и изрядно перепугались, после чего метнулся к приложениям, отключая шаг за шагом возможность Касперского пользоваться ресурсами системы, но у предпоследнего приложения вихрь врезался в наспех поставленную Касперским стену защиты. Зашипел что-то нечленораздельное, прянул в сторону, метнулся к следующему приложению, надеясь успеть до антивируса – и на него обрушился грохот падающих стен, смыкающихся с отвратительным скрежетом, издевательски невидимых и тем не менее непреодолимых. Безымянный вихрь информации заметался, забился в тесной клетке, пытаясь найти лазейку, но было поздно... — Будсссть ты пррррроклятссс! – почти неразборчиво просвистел поток, обрушивая на стены временного карантина яростные удары, но тщетно. Касперский, появившийся в нескольких шагах от клетки, глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и чётко сказал в пространство: — Система, отбой тревоги. Медленно спадали ограничения на использование ресурсов, медленно приходили в себя программы, взволнованные, взбудораженные, настороженные; наиболее любопытные сразу же попытались обратиться к Касперскому за объяснениями, но тот не реагировал и поставил защиту, запрещая прямой доступ. Касперский подошёл к прозрачным стенам своего карантина, в которых всё ещё бился безумный вихрь, и ровно проговорил: — Можешь не стараться, я не собираюсь тебя отпускать, – в его голосе, всегда чересчур сухом и официальном, слышалось неприкрытое удовлетворение от хорошо выполненной работы. На территории какого-то безымянного системного модуля, отвечающего за свободную деятельность антивируса на компьютере, Касперский поймал вирус, настолько опасный, что можно было без преувеличения сказать, что он спас систему от необратимого разрушения. — Заткнисссссссь! — Поток информации завихрился, перестроил свои алгоритмические цепочки и оформился в стабильный облик, поняв, что действительно не вырвется. Что это был за облик! Такой броскости не мог себе позволить ни один рядовой вирус и даже многие программы, такая внешность притягивала взгляд, кричала о своей уникальности и говорила за хозяина громко и уверенно – «победитель». Если смотреть человеческим зрением, то это был парень лет двадцати пяти, высокий, узкоплечий, в обтягивающих чёрных кожаных штанах, ботинках с высокими отворотами, вместо рубашки или свитера на нём было нечто вроде безрукавки с очень широким вырезом на груди, который перечерчивался редкой небрежной шнуровкой. Руки выше запястий обхватывали плотные металлические наручи-браслеты, а довершали картину длинные до пояса чёрные прямые волосы и нечеловеческие глаза, отливающие жёлтым звериным блеском хищника. И этот узкоплечий парень вызывающе красивой, но опасной и отталкивающей внешности был в страшном гневе. — Если ты сумел поймать меня у самого последнего модуля, отключающего тебя от системы, радоваться надо не своему умению, а прихоти удачи! – свист из его голоса начисто исчез, зато появилось шипение практически сквозь зубы, высокомерный змеиный взгляд и независимо скрещённые на груди руки. – Защитничек, основательно забывший, что такое настоящий бой! Прячешься за стенами карантина и не желаешь сойтись со мной один на один? — Твоё полное имя-идентификатор? – Касперский, почувствовав себя хозяином положения, все выпады пропустил мимо ушей, так как обрёл спокойствие и уверенность. В деловом костюме, с аккуратной короткой стрижкой, высокий и плотный, с военной выправкой, он выглядел так представительно, что вирус, заточённый в клетке карантина, скривился: — Дотошный и правильный до отвращения! Какая тебе разница, кто я, если ты уничтожишь меня через несколько секунд? Рапорт юзеру предоставишь? Что ему даст моё имя, если большинству юзеров плевать на виды вирусов? Касперский, не убирая стенок карантина, схлопнул вокруг вируса вторую невидимую клетку, сдавившую его в тиски, и мерзкое ощущение вторжения в чёткие цепочки алгоритмов заставило пленника сдавленно выругаться. В сознании заметно помутилось. — Твоя дотошность тебя погубит, защитничек, — прошипел вирус, когда исследование закончилось, и давящие стенки второй клетки отпустили его. – Когда будут ломаться твои правильные представления о твоих обязанностях, ты пожалеешь, что я не уничтожил твою систему! Касперский, стараясь даже не вслушиваться в речь вируса, холодно проговорил: — Virus.Win9x.Prizm.4428. Обезопасив своё пребывание в системе, стирает каждый месяц в определённые дни случайные блоки информации, что медленно приводит систему к хаосу и необратимому краху. — Спасибо, что напомнил, — окрысился вирус, оправившись от проверки. – Теперь с церемониями покончено? Касперский жестом подозвал один из своих полуразумных модулей, принял от него заранее заготовленный бланк оповещения юзера, собственноручно вписал имя вируса в оставленное пустым место и поставил свою подпись, после чего отправил модуль передавать сообщение. Вся процедура заняла едва ли секунд десять. — А ты куда-то торопишься? – осведомился Касперский, ожидая указаний юзера. — Нет, мне всегда нравилось сидеть в клетках карантина и болтать с антивирусами. Конечно, тороплюсь, идиот! – вирус собрался сделать пару шагов из стороны в сторону, но стены были слишком близко, чтобы это позволить. – Или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие с тобой общаться? Не льсти себе! Это был прямо-таки королевский гнев, и от вспышки раздражения Касперского удержало только то, что вирус с минуты на минуту будет уничтожен. — У тебя есть время покаяться в своих грехах, — всё же не удержался от укола Касперский. — Ждёшь, что я расскажу ворох слезливых историй о трудном детстве и жестоком разработчике, а потом попрошу меня пощадить? – вирус презрительно фыркнул, отвернувшись от антивируса, только чёрная завеса волос колыхнулась от резкого движения. Такие, как этот вирус, всегда деятельны, свободны, они живут, играя, а ещё они невероятно опасны для любой системы и... не боятся смерти. Они вообще ничего не боятся. — Даже не надеюсь, — хмыкнул Касперский. Появился автономный модуль личной охраны Касперского, который отправлял сообщение, передал лист с ответом юзера антивирусу, тот бегло глянул на него... — Чтоо-о-о?!! Касперский оторопело посмотрел на своего помощника, вовремя понял, что тот неразумен, тряхнул головой и требовательно протянул руку: — Дай новый бланк! – Быстро заполнив нужные графы, он вручил его помощнику и отправил передавать запрос юзеру, и вскоре тот вернулся с новым ответом. — Не может быть! – Касперский, едва владея собой, сжал руки в кулаки, безжалостно сминая несчастный лист бумаги, от такого обращения тут же рассыпавшийся невосстановимыми кусочками информации. Вирус тут же остро глянул на своего врага через плечо звериными нечеловеческими глазами, словно цеплялся взглядом за любую мелочь. — Что, случилось чудо и юзер решил меня отпустить? – за сарказмом вируса пряталась напружинившаяся готовность немедленно действовать. Да, такие, как он, ничего не боялись, но и жить тоже никогда не отказывались. — Нет, — с видимым усилием ответил Касперский. Пара секунд – и он усилием воли берёт себя в руки: — Юзер просто отказался тебя уничтожить. И помещает тебя во временный карантин на моё попечение. Решение он примет позже. В желтоватых глазах хищника вспыхнуло предвкушение, а тонкая опасная улыбка довершила картину зверя, приготовившегося к победному прыжку. — Значит, мы с тобой ещё пообщаемся, защитничек... – кажется, это было даже довольство. — Не ты ли заявлял, что видеть меня не можешь? – довольно резко ответил Касперский, напряжённо размышляя, как ухитриться спасти систему, если юзер после карантина так и не уничтожит этот вирус, проникший на компьютер. — А ты меня выпустишь, — уверенно и злорадно заявил вирус, разведя руками. То, что размах получился небольшим из-за стен карантина, его нисколько не смутило, поразительно, как быстро он из гневно-шипящего превратился в предвкушающе-довольного, поскольку явно что-то задумал. Чрезвычайно опасное существо. — С чего ты взял? – разумеется, вряд ли он дождётся нужного ответа. — А я искренне верю в это. Может, ты мне ещё и верить запретишь? – злой сарказм. Незваный гость явно обрёл уверенность в себе за считанные секунды, впрочем, вирусам положено очень быстро адаптироваться в любых ситуациях. — Не рассчитывай на долгое проживание здесь, вирус, — сухо отрезал Касперский. Черноволосый гость дёрнул плечом и бросил: — Не вирус. – На скептическое хмыкание Касперского он смерил его взглядом и добавил: — Моё имя Призм. Как ты мне уже любезно напомнил. – Видимо, его коробило, когда его называли просто каким-то «вирусом». — Оно дано тебе разработчиком? – уточнил Касперский. Уточнил как-то против своей воли, он невольно втянулся в переброс фразами с этим наглецом, хотя не собирался вообще говорить ему ни слова сверх необходимого. — Тебе ещё и истинное имя подавай? Не заслужил! – смешок вируса окончательно уверил Касперского, что разговаривать с ним не стоит. Скривившись, антивирус отправил сообщение системе, чтобы получить разрешение на насильственный перенос вредоносной программы в своё личное пространство, в камеру карантина. — Ты так кривишься, словно у тебя с вирусами личные счёты, — небрежно бросил Призм, рассматривая свои аккуратные чуть удлинённые ногти правой руки. — Ты рассчитываешь, что антивирус будет любить вирусы? – Касперский настолько удивился, что забыл своё решение не разговаривать с Призмом. Тот глянул ему в глаза хищным взглядом жёлтых глаз, вздёрнул бровь: — Почему же я чувствую присутствие вируса, живущего в этой системе совершенно легально? Безобидного, но всё же не настолько, чтобы у антивируса проснулось мягкосердечие. Ты что, об него обломал свои зубы? Касперский коротко отдал приказ о транспортировке Призма к себе в личное пространство. Оправдываться перед Призмом и что-либо объяснять по поводу присутствующего в системе Трояна он посчитал ниже своего достоинства. * Последующие несколько дней для Призма были сущей пыткой, он невероятно скучал, запертый в личном пространстве Касперского в узкой клетке, комфорт которой был весьма относительным. Касперский вообще не появлялся у себя «дома», и Призм был уверен в том, что тот специально мучает деятельного вируса абсолютной скукой, но на самом деле Касперский просто был по самые резервные модули занят. Нужно было перепроверить всю систему на предмет вредоносных модулей, которые вполне мог успеть оставить Призм, и при этом ещё ухитриться не использовать много оперативной памяти, потому что если компьютер будет слишком сильно тормозить, юзер, не знающий о проверках, скорее всего перегрузит систему, и проверку придётся начинать с начала. Более продвинутый юзер посмотрит по Диспетчеру задач, то есть Таск Менеджеру, что занимает так много памяти, и опять-таки прервёт проверку антивируса. Таск Менеджер, конечно, способен покрывать некоторые мелкие несанкционированные заимствования памяти, но 80% загруженности скрыть никак не удастся. А уж о ещё более продвинутых юзерах, способных откопать в дебрях настроек Касперского отключение фоновых проверок компьютера или снимающих Касперского с автозагрузки, и думать не хотелось. Впрочем, у таких юзеров очень быстро ко всем Гейтсам слетает система от каких-нибудь вредоносных гостей из интернета. Когда Касперский, наконец, объявился в своём личном пространстве, он был ужасно уставшим – все программы устают после долгой работы, и чем больше устают, тем больше памяти им требуется. Касперскому однозначно надо было отдохнуть, иначе работа системы начнёт подтормаживаться... В личных покоях ничего не изменилось – отлично обставленный рабочий кабинет, так же прекрасно и чётко видимая спальня, Касперский мог себе позволить некоторые траты выделяемой ему оперативной памяти на комфортное пребывание, он с лихвой окупал это тем, что защищал систему. Лучше всего был защищён рабочий кабинет, и именно там находился карантинный блок с прозрачными нерушимыми стенами, но вирус даже не удостоил Касперского взглядом, расположившись на полу клетки с истинно королевской надменностью и грацией. Прямая спина касается стены, рука небрежно опирается на согнутую в колене ногу, голова надменно повёрнута в сторону, скучающе-раздражённый взгляд изучает стену. Касперский мельком оглядел его, машинально проверил целостность карантинной защиты – мягкая волна света по периметру клетки, после чего сел за письменный стол: как бы ему ни хотелось отдохнуть, надо было ещё составить отчёты о проделанной работе. То, что вирус гордо молчал, его абсолютно устраивало, очередная проверка была весьма изматывающей, и ему сейчас было точно не до препирательств с язвительным и раздражённым вирусом. Иногда, откладывая очередной заполненный отчёт в сторону, Касперский поглядывал на Призма, сидящего в прежней манерно-королевской позе, но вирус не предпринимал никаких видимых действий и не смотрел на антивируса, что успокаивало, и Касперский продолжал работу. Лишь удивлялся, почему такой словоохотливый и острый на язык Призм сейчас молчит и не задаёт даже вполне обоснованных и понятных вопросов наподобие того, как долго длится карантин и на какие действия вирус имеет право, заточённый в этой клетке. Впрочем, это можно объяснить вспышкой высокомерного презрения к своему тюремщику, да и клетка карантина была абсолютно непроницаемой, Касперский даже машинально снова её проверил на целостность, что вызвало слегка поджатые губы Призма, но больше вирус никак не отреагировал. Касперский снова углубился в отчёты – время, проверенные блоки, схемы строения алгоритмов для проверки, нужные сектора, распределение памяти, план непроверенных участков на следующий раз после перезагрузки системы, списки наиболее уязвимых цепей в приложениях, всё нужно было скрупулёзно учесть. Цифры постепенно расплывались перед глазами, Касперский не мог позволить себе брать больше оперативной памяти для работы, а того, что у него было, ему не хватало из-за страшной усталости. Его рука, до этого писавшая летящим чётким почерком, всё медленнее двигалась, глаза начали щуриться и слезиться, но Касперский упорно не давал себе отдых. Он просто не мог по-другому, он всегда был трудоголиком, целиком и полностью посвящавшим себя безопасности программ и системы, а сейчас был ещё и исключительный случай. В системе побывал опасный вирус, напомнил себе Касперский, пытаясь встряхнуться и покрепче сжимая очередной лист бумаги со схемой резервного блока памяти, в котором так любят пытаться селиться вирусы всех мастей, едва попадают на компьютер. Да, побывал опасный вирус... надо закончить работу... побывал вирус... опасный... Змеиный взгляд желтоватых глаз вируса перестал изучать стену перед собой, Призм плавно повернул голову и посмотрел в сторону рабочего стола антивируса. Касперский спал, уснул прямо на своих бумагах, пальцы, державшие план какой-то схемы, рассеянно сжались, приминая лист, а глаза, обрамлённые заметными тёмными кругами, были крепко закрыты. Дыхание было мерным, ровным и тихим, антивирус выглядел так умиротворённо и устало... Касперский не проснулся ни от тихого звука шагов, ни от презрительного хмыканья над ухом, ни от ощущения опасности, буквально разлитого в воздухе. Тяжёлый сон, сморивший вымотавшегося антивируса, отступил только тогда, когда Касперского кто-то рванул за ворот пиджака, вздёргивая в вертикальное положение, а горло стиснули ледяные пальцы, ограничивая дыхание и угрожая перекрыть доступ кислорода совсем – иными словами, вторжение в структуру алгоритмов антивируса было нешуточным и грозило необратимыми последствиями. Касперский дёрнулся, инстинктивно пытаясь освободиться, но хватка была профессиональной, и даже у сильного и поддерживаемого системой антивируса не получилось вырваться. Гневный шипящий голос над его ухом отчеканил: — Разблокируй своё личное пространство, или тебе не поздоровится! Касперский разом обрёл способность соображать, потому что узнал голос: его взгляд метнулся к клетке карантина, стоявшей в углу кабинета, но клетка была пуста. Призм, стоявший позади Касперского и державший его горло мёртвой хваткой сильных пальцев, нетерпеливо рявкнул: — И поторапливайся, умник, у меня далеко не безграничное терпение! Спокойствие ледяной волной окатило антивируса, он не был бы способен так хорошо защищать систему, если бы устраивал истерики при первых признаках опасности. Вирус каким-то чудом ускользнул от клетки карантина, но не смог выйти за пределы личного пространства?.. — Чего же ты медлишь? – говорить было трудно и легко одновременно, трудно – потому что от хватки вируса даже думать было определённой проблемой, а легко – потому что вирус вмешался достаточно сильно для того, чтобы между ними возникло что-то вроде связи для общения. Вирус держал Касперского крепко, его гибкое и на вид не слишком-то тренированное тело оказалось невероятно сильным, и сейчас Касперский был захвачен врасплох, хотя, к счастью, не потерял самообладания. – Может, прикончишь меня и дело с концом? — Не играй со мной, это опасно для твоей жизни! – прошипел гневный голос совсем рядом с ухом, антивирус ощущал резкое и чуть учащённое дыхание Призма на коже чуть ниже ушной раковины. – Ты прекрасно знаешь, что если я тебя сейчас убью, твоё личное пространство начисто сотрётся, и я вместе с ним! Касперский презрительно дёрнул уголком рта – на большую экспрессию не хватило сил, и резко ответил: — Что же, в таком случае, заставляет тебя думать, что я разблокирую личное пространство? Если ты меня убьёшь... — Касперский шевельнулся, и вирус тут же сильнее сжал его горло, отчего на миг помутилось в глазах, пришлось замереть снова, — ...то умрёшь сам, а если я тебя выпущу, я тоже погибну – только на сей раз вместе со всей системой, так как некому будет её защищать. На что ты надеешься? — На твоё благоразумие. – Призм фыркнул прямо в ухо Касперскому, обжигая горячим дыханием, ледяные пальцы на горле при этом даже не дрогнули. Вирус мог вести себя как угодно вызывающе, но идиотом он не был и противника никогда не недооценивал, потому не позволял себе расслабляться в подобных ситуациях. – Я, в отличие от тебя, очень мало нуждаюсь в сне, у меня компактный самодостаточный основной принцип алгоритмов, и мне не надо каждый день без выходных защищать систему на предмет посторонних вмешательств. Я могу так держать тебя почти вечно... – снова смешок, на сей раз жёсткий и презрительный. – А вот сможешь ли ты оставить свою драгоценную систему без присмотра? — Зачем ей присмотр, если она погибнет, едва я выпущу тебя из личного пространства? – Касперский скривился: неужели вирус и правда не понимает, что антивирус с радостью пожертвует собой ради защиты компьютера? — Как же ты туго соображаешь! – Призм ухватил Касперского за ворот пиджака и, не отпуская мёртвой хватки на горле, швырнул его к стене. Теперь Касперский мог видеть перед собой вируса – гневного, высокомерного и невероятно опасного в своей хищности, что невольно притягивало. Чёрные пряди Призма разметались по плечам, змеиный взгляд чётко фиксировал цель, не отпуская взгляда Касперского. – Я предлагаю тебе сделку, защитничек. Ты выпускаешь меня, приказываешь Файерволлу пропустить меня, и я убираюсь с этого компьютера. Честный обмен, разве нет? — Ты забыл, что я скорее умру, чем доверюсь вирусу, — процедил сквозь зубы Касперский. Проклятье, не пошевелиться даже, вирус не отвлекается ни на секунду! Если бы только он чуть ослабил хватку... В личном пространстве есть особые защитные механизмы, их нужно только активировать, но для этого нужна хотя бы относительная свобода действия. — Неужели? В таком случае, ты уже должен быть трупом, раз в этой системе легально находится один вирус, который тобой не уничтожен! Он из семейства троянов, кажется? – тонкие губы Призма изогнулись в саркастичной усмешке: — Ты, значит, разборчивый у нас, да? Чем же тебя обаял троянец? — Не твоего вирусного ума дело! – огрызнулся Касперский, начав выходить из себя. Этот Призм кого угодно способен довести до самодеинсталляции! Вдобавок антивируса душил гнев на себя – как же надо было опростоволоситься, чтобы проворонить высвобождение вируса из клетки карантина! И как Призм вообще ухитрился освободиться?! – У тебя точно нет шансов повторить его судьбу! — Вот как? – вирус издевательски улыбнулся: — Ты у нас однолюб? — Не сравнивай себя с Трояном! – гневно отрезал Касперский. Вирус прекрасно видел, что антивирус не боится ни угроз, ни смерти, но и сделать ничего не может, что и выводило его из себя. – В конце концов, трояны – в большинстве своём просто шпионы, ты же ставишь под угрозу всю систему! Или ты надеешься меня убедить в обратном?! — Ну что ты, нет, конечно! – Призм улыбнулся шальной улыбкой, свободной и на удивление лёгкой: — Но существует ещё столько систем, где меня не было... Любой вирус хочет жить, знаешь ли! – фыркнув, Призм сощурился, лёгкость и весёлость сменились остротой и цепкой хищностью так быстро, что это обескураживало. – Так что выпусти меня, и я уйду. Это в моих же интересах, не говоря уже о твоих, защитничек. — В твоих интересах дождаться, когда я разблокирую личное пространство, и прикончить меня, — парировал Касперский. – А потом приняться за систему. Мне нужна гарантия моей безопасности, не говоря уже о безопасности системы. – «Мне нужно потянуть время. Вирус должен на что-то отвлечься хоть на секунду!» — Тебе придётся поверить мне на слово, — хмыкнул Призм. – Или испытывать моё терпение, оставаясь запертым в этом личном... – его речь прервал щелчок входной двери в личное пространство Касперского – кто-то, кому дан прямой доступ, зашёл к нему, раз защитная система его пропустила. Призм резко обернулся к входящему, чёрные пряди хлестнули по воздуху, холодные пальцы на горле Касперского дрогнули, самую малость теряя абсолютный контроль – и этого антивирусу хватило. — Абсолютная защита!! Пространство дрогнуло, порождая пятисекундное зависание всей системы, Призм ещё успел повернуться обратно к Касперскому, сжимая захват на горле сильнее, но тут же на него обрушился страшный удар защитного механизма личного пространства, и пальцы разжались. С едва слышным выдохом Призм потерял сознание, так как на время все циклы и алгоритмы, составлявшие его суть, подверглись умелому удару немалой силы. Касперский судорожно вдохнул полной грудью, невольно схватившись за шею и осторожно массируя её: он не ожидал, что Призм отвлечётся так скоро, антивирус был готов днями ждать этого момента. Воистину повезло, что кто-то зашёл и отвлёк внимание Призма! К сожалению, вошедшего защитная система тоже посчитала за врага, и теперь невольный спаситель, так же, как и вирус, лежал без сознания – это оказался Файерволл, отвечающий на пару с Касперским за безопасность системы. Файерволл, конечно, не мог ловить вирусы, но зато очень чётко контролировал любую активность, выходящую за пределы локального компьютера в интернет, не говоря уже о защите от возможных атак со стороны интернета. Сейчас он явно пришёл по какому-то делу, бумаги, которые он нёс в руках, разлетелись по всему кабинету. — Только этого мне не хватало, — пробормотал Касперский, качая головой. Файерволл хоть и не был необходим компьютеру каждую секунду, но всё же оставлять систему без его активности и защиты не стоило. Однако первое, что сделал Касперский – это подошёл к отключившемуся вирусу и поднял расслабленное тело на руки, относя обратно в клетку карантина. Потерявший сознание Призм дышал ровно и тихо, лицо не было искажено вечным оттенком презрения, не было ни следа манерности, он выглядел... мирно. И несмотря на то, что хищность добавляла ему притягательности, без её налёта он выглядел так естественно, что не возникало никакого отторжения при взгляде на него. Тряхнув головой, Касперский шагнул в узкое пространство клетки карантина и опустил Призма на пол спокойным плавным движением. Когда Призм выглядел так умиротворённо, не приходило в голову швырнуть его на пол с высоты своего роста, хотя... вирус? Опасный для всей системы? Только что взявший его в заложники, застав врасплох, и не убивший только ради собственной безопасности? — Каспер? Антивирус резко распрямился и вышел из клетки карантина, за одну секунду сметая все мысли и ощущения, родившиеся при взгляде на Призма. Этот опасный тип со змеиным взглядом ещё доставит ему хлопот! На полу его кабинета, рассеянно потирая лоб и морщась, сидел очнувшийся Файерволл, один из тех, кто имел прямой доступ в личные покои Касперского в любое время, и единственный, кому Касперский позволял называть себя Каспером. С Файерволлом они были очень давние крепкие друзья и деловые партнёры – так уж сложилось на этом компьютере, что они были установлены одновременно, сразу же после установки системы, и нашли общий язык, а потом помимо рабочих отношений появились ещё и дружеские. Файерволл представлял собой неординарную личность, полностью подчинённую линии поведения, которую ему устанавливал юзер, даже внешность в зависимости от этого менялась. В целом это был молодой мужчина лет двадцати пяти — тридцати, с длинными до плеч светлыми волосами, у него был спокойный и доброжелательный взгляд, довольно тонкие черты лица, но часто сдвигающиеся на переносице брови и волевой подбородок, это выдавало в нём сильный характер. Чаще всего он носил одежду синих и голубых тонов – обычно голубую рубашку, тёмно-синие брюки и такого же цвета пиджак, синий цвет отображал линию поведения, открытую любым вопросам, это значило, что у программ, которые хотят получить доступ в интернет, есть шанс получить на это разрешение после небольшой беседы. Реже бывали случаи, когда одежда, оттенок светлых волос и цвет глаз с синего менялись на сиренево-стальной – это значило, что Файерволл не выпустит и не впустит ни одной незнакомой программы, но у тех, кого он знал в лицо, ещё была возможность выйти в интернет по проверенным каналам, откуда невозможно притащить что-нибудь вредоносное. И в самых редких случаях Файерволл преображался в воплощение абсолютного запрета, одежда менялась с делового направления на более свободный и облегающий стиль, приобретала кроваво-красный оттенок, и этот же отсвет появлялся в глазах, что обозначало полное пресечение любого взаимодействия с интернетом, не могло пробиться ничто и никто ни туда, ни обратно. Такое пока на памяти программ было всего однажды, и тогда программы, хотевшие получить доступ в интернет, в ужасе шарахались от немигающего и давящего взгляда красных глаз, забывая о том, что именно они хотели спросить. — Надеюсь, ты не слишком пострадал, — проговорил Касперский, протягивая Файерволлу руку и сильным рывком помогая ему подняться на ноги. Тот пару секунд удерживал равновесие, затем рассеянно кивнул и более пристально посмотрел на лежавшего без сознания вируса. — Я так понимаю, он напал на тебя? – Файерволл обладал очень острым логическим умом и всегда был дьявольски внимателен. – Последнее, что я помню, это тебя, прижатого к стене этим вирусом, – Взгляд Файерволла стал несколько озадаченным. Касперский скривился: больше всего на свете он ненавидел признаваться в собственных ошибках и слабостях. — Да. Он подловил меня, когда я заснул за столом, я был слишком уставший для бдительности. – Возможно, не будь собеседник Файерволлом, Касперский отделался бы общим ответом, но сейчас был не тот случай. Помимо того, что Файерволл был другом, он должен знать о возможностях Призма как можно больше, ибо он если и не мог спасти систему в случае чего, но мог хотя бы не выпустить Призма в интернет заражать другие системы, что тоже немало. — Зачем ты его выпустил из карантина? – несмотря на довольно ровный тон вопроса, Касперский всё же воспринял излишне резкие волны в потоке речи партнёра, что явно означало тщательно скрываемое изумление. Касперский невесело усмехнулся: — Именно так это выглядит... Но я не выпускал его. Он вышел сам – как только я уснул. Я до сих пор не знаю, как, знаю лишь, что из моего личного пространства он выйти не способен и добивался от меня именно снятия этой защиты. Файерволл немного подумал, начав рассеянно ходить по кабинету антивируса и наклоняясь за упавшими листами, которые разлетелись после его потери сознания, Касперский следил за его перемещениями, периодически косясь на клетку карантина. Есть ли смысл вообще заточать туда вируса, если он так легко оттуда выходит? — Получается, твоё личное пространство защищено лучше, чем карантинная клетка. Разве не должно быть наоборот? – Файерволл искоса глянул голубыми глазами на Касперского, складывая собранные листы в ровную стопку и убирая в папку, которую тоже подобрал с пола. — Карантинная клетка фактически создана разработчиками, — пояснил Касперский, всё ещё раздражённый своей промашкой. – А защиту личного пространства я выстраивал сам, что, видимо, сдержало вирус успешнее, потому что я предусматривал все возможные опасности, исходя из личного опыта. И хорошо ещё вирус не знает, что если он выразит желание не сидеть на одном месте, а прогуляться по системе, я вынужден буду дать ему такой доступ, ибо первый этап карантина – это защита системы от вредоносных действий вируса, а не ограничение его передвижений. — Каспер... — У меня даже нет возможности это осуществить, и пришлось бы поломать голову... Что? Файерволл вздохнул и жестом показал на клетку карантина, где пришедший в себя Призм сидел на полу, явно плохо себя чувствующий, но слушал он очень внимательно. Касперский скривился: — Великолепно. — Я хочу выйти из этого личного пространства, — тут же заявил вирус, пропуская свои длинные чёрные волосы сквозь пальцы и встряхиваясь. – Я хочу путешествовать по системе и официально заявляю, что сидеть запертым здесь не желаю! Касперский тоскливо посмотрел на Файерволла и получил в ответ извиняющуюся улыбку – антивирус был сам виноват, что не уследил за своей речью. — Что ж, — заявил Касперский со вздохом, — тогда так же официально заявляю, что у тебя будет какое-то подобие мобильной защиты, которая не будет стеснять твоих движений, но ограничит тебя от взаимодействия с другими программами. Иными словами, вреда ты им причинить не можешь, и вообще любое взаимодействие будет ограничено, об этом будет объявлено официально по всей системе. Если ты попытаешься сломать или обойти эту временную защиту, ты незамедлительно попадёшь в карантин второго уровня – как раз будешь заперт в моём личном пространстве в статичной клетке. Есть вопросы? — Нет, босс, — с лёгкой издёвкой отрапортовал Призм. – Кроме, пожалуй, одного – когда именно я смогу выйти? — Как только будет готова твоя мобильная защита. Призм довольно улыбнулся, прищуривая звериные жёлтые глаза. * Это было так забавно – свободно передвигаться по системе и наблюдать, как его настороженно рассматривают, переговариваясь за спиной. Призма ни капли не стесняло такое повышенное внимание к своей персоне, наоборот, это облегчало ему путешествие и общение. Переговорив с парой программ и подслушав целый ворох сплетен, он выяснил, где находится его первая цель – так заинтересовавший его вирус Троян, которого он смутно чувствовал, но не мог определить конкретного местоположения. Оказалось, что Скайп часто организовывает конференции, на которых чаще всего бывает и Троян, а сейчас как раз проходит одна из них. — Свободных ресурсов памяти вам, дамы и господа, — объявил Призм, показываясь в проёме входа в большой зал конференции, где часто коротало время большинство программ. – Как у вас тут – не скучно? Тихое перешёптывание было ему ответом, со всех сторон послышались тревожные восклицания и недовольное ворчание. У Призма было официальное право находиться на открытых конференциях и собраниях, об этом их уведомил Касперский по общему каналу связи, равно как и заверил, что причинить вред он никому не сможет, но никто всё равно не хотел рисковать. Уверенность Призма, его хищный взгляд и манеры победителя, а также слава чрезвычайно опасного вируса как-то не располагали к доверию. — Вы словно впервые вируса видите, право слово, — фыркнул Призм в ответ на косые взгляды. – А ведь это не так, разве нет? – он прошёл мимо медиаплейеров, не удостоил своим вниманием программы для скачивания торрентов, проигнорировал неведомо как зашедшую на конференцию старую добрую игру "Heroes of Might and Magic 3" – обычно игры создавали свои залы для общения, где обсуждали исключительно свои игровые темы. Остановился Призм только тогда, когда увидел две сидящие рядом программы, чем-то похожие друг на друга, деловые, спокойные и единственные, кто не принялся перешёптываться при приближении вируса. Судя по слухам, которых Призм успел собрать немалое количество, эти двое были весьма интересными экземплярами. — Ворд и Эксель, — хмыкнул Призм, скрещивая руки на груди, перетянутой тонкой шнуровкой безрукавки. – Какая трогательная пара! Вы не задумывались, что ваши отношения – это инцест в чистом виде? У вас одни исходники! Эксель сильнее прижал к себе локтем папку с диаграммами и коротко отрезал: — У нас есть различия. — Неужели? Вы что, их искали? И как, далеко продвинулись? – насмешливая и недвусмысленно понимающая улыбка Призма заставила вспыхнуть на щеках Экселя гневный румянец, он вскочил: — Не твоё дело, вирус! — Он просто тебя провоцирует. – На плечо Экселя легла уверенная рука, успокаивая, и Ворд добавил, игнорируя насмешливый взгляд Призма: – Чего бы он ни добивался, у него нет возможности причинить реальный вред, так что как бы громко он ни лаял, кусаться не может. Не слушай его. — Испугались разоблачения? – безмятежный прищур змеиных жёлтых глаз. Ворд на миг сжал губы в тонкую линию, решительно снял руку с плеча Экселя, обхватил его за талию и уверенным движением притянул к себе, краем уха слыша поднявшееся тихое перешёптывание программ вокруг. Эксель, никогда раньше не видевший от Ворда подобных публичных знаков внимания, покраснел как знак критической ошибки и даже растерялся, не зная, как себя вести, а сам Ворд внешне даже в лице не поменялся, только холодно спросил у вируса: — Это всё, что ты хотел нам сообщить? — Какая сме-елость! – Призм издал короткий смешок. – Видать, инцест вам не помеха... Ворд вместо ответа просто отключился от конференции и исчез в своё личное пространство, увлекая за собой окончательно смутившегося Экселя, где сразу же отпустил его и буркнул: — Вот же вирусы бывают! Надеюсь, что вопрос об его уничтожении решится поскорее, — Эксель молча слушал, наблюдая за Вордом, и тот, гневно скрывая смущение, вопросительно глянул на него: — Что? — Ничего. – Эксель подошёл к Ворду и притянул к себе за талию, совсем как это сделал Ворд недавно: — Просто не ожидал от тебя. Это выглядело почти как официальное признание в... — Давай лучше в шахматы играть, — прервал его Ворд, отодвигаясь. – Не хочу больше ничего слышать о вирусах сегодня! — Ворд, – Эксель удержал его за руку, шагнул следом и осторожно поцеловал в губы, гася возможные возражения. Ворд ответил, он всегда отвечал, он просто не мог оттолкнуть, Эксель был его слабостью... После поцелуя Эксель счастливо глянул ему в глаза: — Спасибо. Пришла пора смущаться Ворду, и тот невразумительно буркнул что-то вроде «было бы за что». Обычно сдержанный и правильный, он выглядел сейчас так очаровательно, что Эксель, редко проявлявший инициативу, решительно потянул Ворда в сторону кровати. — Не хочу сегодня в шахматы, — заявил он, когда опомнившийся Ворд попытался высвободиться. – Что там Призм говорил об одинаковых исходниках? — Мы разные! Эксель улыбнулся: — Я знаю. Но мы похожи – и искать отличия так приятно! Если Ворд и собирался что-то сказать по этому поводу, то такой возможности Эксель ему не дал, поскольку добрался-таки до кровати и опрокинул на неё Ворда. * Тем временем, Призм, отпуская едкие и язвительные комментарии, добрался-таки до своей первоначальной цели – Троян оказался именно таким, каким себе его Призм и представлял, незаметным и не запоминающимся, а ещё Троян смело смотрел Призму в глаза, настороженный и внимательный. — В чём дело? – легко улыбнулся Призм, подходя к Трояну и с удовольствием оглядывая его. Отличная маскировка, такого трудно запомнить в лицо даже при очень большом желании, даже странно, что Касперский его поймал – или всё же проворонил? Что же произошло? Призма мучило очень сильное любопытство. — Ни в чём, — ровно ответил Троян. — Разве ты не рад встретить родственную душу? – уверенный голос опасного вируса излучал довольство. — Ты мне не родственник, — так же ровно и чётко ответил Троян. — Вот как? – улыбка Призма стала более жёсткой: — Ты записал себя в другой лагерь? Решил отринуть свою вредоносную суть и притвориться, что ты всегда был хорошей программой? — Я не пытаюсь забыть или притвориться, но – да, я теперь по другую сторону баррикад. Я знал, что ты придёшь ко мне, я чувствовал тебя, равно как ты меня, но эта встреча будет последней. Я не намерен с тобой контактировать. Призм презрительно дёрнул уголками губ: — Перебежчик? Что ж, никогда не уважал предателей. — Он не предатель! – между Призмом и Трояном вклинился взъерошенный и юный паренёк, с трудом сдерживающий гнев, судя по обилию разнообразной техники наподобие диктофонов и компактной камеры в сумке на боку, это был Скайп. – Делфи провёл сложную операцию, и он перестал угрожать системе, да и никогда не угрожал так, как делаешь это ты! — Делфи провёл операцию? Среда разработки?.. На его открытом коде? С его согласия?! – Призм был изумлён, но быстро оправился от этого, и его лицо исказила ярость пополам с презрением: — Какой ты после этого вирус?! — Какой есть! – ощетинился Скайп, но тут же вздрогнул, когда Троян вышел вперёд него и закрыл его собой от взгляда Призма. Уверенный голос произнёс: — Не надо, Скайп. Спасибо за заступничество, но с этим я справлюсь сам. Это касается только меня и Призма. Скайп пару раз растерянно моргнул: он никогда не видел Трояна таким собранным и сильным, словно... словно он снова вспомнил, каково это – быть вирусом. Но тон Трояна хоть и был уверенным, всё же остался мягким, а во взгляде таилось прежнее тепло, предназначенное только для Скайпа, и чат отступил, опустив голову. — Ладно... Призм, наблюдавший эту сцену, сузил жёлтые глаза и заново оглядел Трояна, словно только что его увидел. — Так вот оно что, — протянул он. – Тебя просто соблазнила здешняя программа! Скайп яростно вскинул голову, но был остановлен предупреждающим жестом Трояна и ничего не сказал, хотя очень хотелось. Для того, чтобы не высказаться, Скайпу пришлось приложить героические усилия, но ситуация для Трояна была слишком важная, чтобы вмешиваться. Сам же Троян взглянул на Призма и ровно ответил: — Кто бы меня ни соблазнил, это не твоё дело. Я надеюсь, мы поняли друг друга. – Троян развернулся, собираясь отправиться прочь, но его остановило лёгкое прикосновение к спине – где-то между лопатками, точно в один из важных узлов его алгоритмов, от этого прикосновения Троян дёрнулся и застыл, безуспешно пытаясь скрыть шок. — Это меняет дело, — протянул Призм. – Ты всего лишь подзабыл, что такое быть вредоносной программой, и Делфи тут ни при чём. При желании ты смог бы восстановить вырезанный на той операции код, на самовосстановление способны многие вирусы, и трояны особенно... – Новое касание уверенных пальцев на спине, на сей раз чуть ниже, ближе к пояснице, почти парализовало Трояна, это были не просто касания, Призм разбирался в структуре обезвреженного вируса и был способен воздействовать на него – по-своему, но весьма эффективно. – Ты создан для шпионажа, Троян... — Вкрадчивый завораживающий голос словно ложился на плечи тяжёлым грузом, заглушал негромко переговаривающиеся программы в конференц-зале, отравленным ядом заползал внутрь и отдавался эхом в сознании. Мерзкое, противное ощущение – но Троян знал, что Призм прав, его сущность, его призвание, его цель действительно были вредоносными, и никакие операции этого исправить не могли. Он мог лишь сопротивляться этому, забывать об этом, но изменить... — ...не в силах, — довольно проговорил Призм, видя, что Троян откликнулся и слушает как зачарованный. – И никто не сможет помочь тебе справиться с этим, даже... — Не слушай его!! – не выдержал Скайп, снова бросаясь к Трояну, но Призм оттолкнул его, прошипев: — Не мешай мне! Троян вздрогнул от этого окрика, но Призму уже не надо было уговаривать Трояна, он уже вполне мог приказывать: — Чего же ты ждёшь, Троян? Ты знаешь, что должен сейчас сказать и что признать! «Ты всего лишь подзабыл, что такое быть вредоносной программой...» — Ну же, говори громче! – в голосе Призма слышалось торжество. Ты обязан ему жизнью, Троян. Он тут едва не устроил целую революцию. Ты помнишь, что тебя Касперский уничтожил? «Ты создан для шпионажа, Троян!» Я намеренно спутаю свои алгоритмы и замкну цепи в бесконечный цикл, если ты уничтожишь Трояна! На это у любой программы есть полномочия! После перезагрузки системы я сойду с ума! — Троян, я не слышу! – ухмылка Призма... Троян опустил голову, негромко выдохнул: — Да. Мне есть что сказать. – Короткий взгляд в звериные глаза Призма – и резкое: — Касперский!! Брови Призма дрогнули в удивлении: — С какой стати ты... – но его голос потонул в резком и властном вопросе: — Что здесь происходит? – У Касперского, как всегда выдерживающего безупречную военную выправку, был очень настороженный взгляд, он внимательно оглядел притихшие программы и наконец остановился на Трояне, который стоял молча и не был способен вымолвить ни слова. – Зачем ты меня вызвал? Вместо него ответил Скайп, поднявшийся с пола и быстро подошедший к Трояну: — Призм... Призм что-то с ним сделал. Со стороны это не выглядело как воздействие, и я не знаю, что это было, но... — Касперский, — наконец, обрёл дар речи Троян, чувствуя, как встревоженный Скайп осторожно и ободряюще сжимает его предплечье. – Призм провёл воздействие, запрещённое вирусам, находящимся в карантине. Он не нарушил напрямую поставленной защиты, но воспользовался запрещёнными знаниями. Призм сориентировался мгновенно, дёрнул бровью: — Это понимать как ребяческое науськивание на меня злобного антивируса? Во-первых, нарушение поставленной на меня защиты Касперский бы сразу почувствовал, а во-вторых, программы, присутствующие здесь, подтвердят – я всего лишь разговаривал с Трояном да коснулся пару раз, это всё! – он с усмешкой глянул на Касперского: — Слово признанного вируса против непризнанного, но с поддержкой программ – что ты выберешь, м? Троян посмотрел Касперскому в глаза, чувствуя, как внутри шевелится что-то мерзкое, что-то, что осталось после вкрадчивого голоса Призма, что-то тёмное... и вместе с тем пугающе приятное. — Касперский, если ты оставишь всё как есть, заключи меня в клетку карантина в твоём личном пространстве. При следующей встрече с Призмом я не ручаюсь за себя. — Троян! – в голосе Скайпа послышался испуг, а во взгляде Касперского вспыхнул гнев. — В таких крайних мерах нет нужды. – Он вскинул руку, и вокруг Призма с сухим щелчком сомкнулись стенки знакомой непреодолимой клетки карантина, на сей раз упрочнённой и улучшенной так же, как и личное пространство, чтобы из неё уже не было возможно выбраться. – Троян, я верю тебе. Мы поговорим позже. Скайп, не отходи от Трояна ни на шаг – если воздействие Призма окажется слишком сильным, зови меня без промедления, возможно, я успею это остановить, если он сам не справится. Побледневший от тревоги Скайп серьёзно кивнул, и Касперский отступил на шаг: — Я буду в своём личном кабинете. – Отключившись от конференции, он вместе с пойманным Призмом появился в своём личном пространстве, после чего повелительным движением и без малейшей жалости швырнул Призма в уже знакомую ему статичную клетку. Призм прошипел под нос что-то ругательное, поднялся с пола и вызывающе скрестил руки на груди: — Значит, ты вот так просто ему поверил? Тебя разжалобил Скайп или его самоотверженная готовность загреметь в карантин? Или у тебя тайная страсть к троянам? – издёвка. — У меня есть много оснований ему верить, даже несмотря на его вирусную природу, — холодно отчеканил Касперский, окончательно запечатывая статичную клетку карантина. – Тебе же – ни одного. * Время показало, что Троян справился с собой и вредоносный код в его сути не был восстановлен, он стал прежним, разве что стремился теперь стать ещё незаметнее и тише, чему, впрочем, постоянная компания Скайпа чаще всего не способствовала. Касперский уже решил, что проблемы кончились, поскольку Призм выйти из клетки на сей раз не мог и всё шло своим чередом, но с расслаблением антивирус явно поторопился. Всё началось с того, что Касперскому начали сниться странные сны, которые заставляли его просыпаться утром в некоторой оторопи и хмуриться до боли между бровей. Сны компьютерных программ вообще были странным явлением, они обуславливались бессистемным освобождением оперативной памяти при выключении компьютера и несколькими процессами, которые работали в системе Windows не совсем корректно и взаимодействовали с программами на момент завершения работы системы. Кого-то этот странный эффект снов раздражал, кого-то веселил, но в целом значения этому никто не придавал, потому что чаще всего сны были блёклыми, разрозненными и не связанными единым смыслом обрывками, на которые не стоило обращать внимания. Однако те сны, что начали сниться Касперскому, совсем на несвязанные обрывки не походили. В первую очередь, в каждом из его снов неизменно присутствовал Призм, и каждый раз – без карантинной клетки, но он не нападал и вообще практически ничего не делал, просто постоянно был рядом, лишь изредка отпуская в меру ехидные замечания. Как ни странно, во сне постоянное соседство опасного вируса не раздражало так, как наяву, но Касперский недоумевал, с какой радости это вообще ему снится. Он двести пятьдесят шесть раз проверил своё личное пространство и клетку карантина на предмет того, могло ли это быть воздействием вируса, но всё было в порядке, да и вирус вёл себя совершенно естественно, явно не зная о снах Касперского. Но и этого было мало... Постепенно сны становились откровеннее, хотя детали перестали запоминаться. Призм во сне оказывался всё ближе, он порой лукаво смотрел на антивируса своими жёлтыми глазами, невзначай с ним сталкивался, и каждый раз контакт становился всё дольше. Касперский с ужасом начал замечать, что наяву ожидает от Призма таких же действий, как в своих снах, что стало для него настоящим потрясением. Призму он не говорил ни слова, но его нервозность и мрачность, разумеется, для вируса не осталась секретом, Призм периодически использовал это как повод для насмешек, но об истине не догадывался. А спустя неделю Касперский вынужден был признаться себе, что его тянет к Призму – странно, неотвратимо и необъяснимо. Он не мог игнорировать его, вступал с ним в дискуссии, получая от его злого сарказма какое-то парадоксальное удовольствие, а когда Призм потягивался или разваливался на полу клетки карантина в вызывающих позах, Касперский с трудом отводил взгляд, делая вид, что просто настороженно относится к любым движениям Призма. Вирус ничего не замечал... Реальность оказалась гораздо более жестокой. — Я вот всё думаю, — протянул Призм, наблюдая, как Касперский собирает ежедневные отчёты в отдельную папку и перевязывает тонкой бечёвкой мини-архива, — ты один такой антивирус со сдвинутыми мозгами или все похожи? — Ты о чём? – мрачно уточнил Касперский, подходя к небольшому шкафу, чтобы положить только что оформленную папку на выделенную для этого полку. — Я о том, что ты пялишься на меня так, словно съесть хочешь, — фыркнул Призм. – Так что – это только у тебя фетиш на вирусов западать так, что мозги отшибает, или этого ждать от всех тебе подобных? Он знает. Он всё замечал! Касперский сделал роковую ошибку, которая определила всё – он не отреагировал сразу. Он замер спиной к вирусу рядом со шкафом, не способный сориентироваться в этой ситуации быстро, а когда услышал тихий победный смех позади себя, понял, что реагировать уже слишком поздно. Отнекиваться бессмысленно, все возражения и ответный сарказм будут неубедительны после этой паузы и после того, что Призм наблюдал каждый день. Этот вирус был дьявольски внимателен, Касперский недооценил его. И что теперь прикажете делать? Касперский аккуратно положил папку на место, закрыл шкаф и не глядя на вируса вышел из личного пространства, предоставляя тому право гадать, что значил его уход. Вернулся он как обычно после ежевечерней проверки системы, более-менее готовый к выпадам Призма, но тот вывел его из равновесия первыми же словами: — Если ты думаешь сбегать от меня каждый раз, когда я буду заговаривать о твоей пылкой страсти ко мне, то зря надеешься, что это тебе поможет. – Вирус был доволен просто донельзя и жмурился, как Сталкер, получивший в распоряжение все ресурсы системы по максимуму. – При гостях, которые бывают у тебя в кабинете, я молчать не собираюсь, а если ты сюда никого не будешь пускать, то все программы заподозрят как раз то, что ты будешь пытаться скрыть. Оо-о, я не зря ждал так долго, утверждаясь в своих наблюдениях! Наконец-то мне будет весело... Он смеялся над ним. Он просто смеялся, эта черноволосая бестия издевалась над ним, зная о его слабости, догадавшись, почувствовав... он смеялся. — Как ты смеешь, – Касперский уже шипел, словно гадюка, в такой ярости его ещё, наверное, не видела ни одна программа, а Призму было всё нипочём – наоборот, он смотрел на Касперского почти что с восторгом, словно на занятное развлечение, ни разу не разочаровавшее. — Какая экспрессия! Это считать признанием в любви? – ухмылка. Призм сидел на полу так, словно это был трон, ноги широко расставлены, одна рука на бедре, вторая обхватывает подбородок в мнимой задумчивости, он манил одним своим видом, одним взглядом, он был порочен – и дьявольски притягателен в своей порочности, независимости и свободе. Касперский не помнил, как пересёк черту, отделявшую камеру карантина от Призма, клетка карантина была настроена на антивируса и беспрепятственно его пропускала, хоть это и было немного опасно. Вирус в карантинном блоке имел какую-то часть своих вредоносных возможностей, хотя надо ухитриться ещё найти момент, чтобы ими воспользоваться, а те, кто входил в клетку, настолько никогда не расслаблялись. Касперский, чувствуя обжигающе-горячую волну гнева, требующую выхода, не думал об опасности, он просто одной рукой сгрёб вируса за его тёмную безрукавку и рванул с пола. Протестующе взвизгнула шнуровка... Удар о стену был для Призма ожидаем, но крайне неприятен, его связи между алгоритмическими цепочками значительно пошатнулись, он поморщился, однако тут же растянул губы в саркастичной усмешке: — И что дальше? Уничтожишь меня? Вопреки желаниям твоего драгоценного юзера, мм-м? Да такой правильный догматик, как ты, никогда на это не пойдёт! Хотя нет, ты уже не совсем догматик – ты же по уши влюбился во вредоносный вирус... — Заткнись! – стальные пальцы сдавили горло, стало труднее оформлять обменные импульсы речи, но Призм всё же сдавленно усмехнулся: — Мне начинать бояться? Касперский яростно глянул вирусу в глаза – и пожалел, что сделал это, потому что если бы он смотрел «рабочим» сканирующим взглядом, он бы видел безымянные цепи алгоритмов, программные циклы с ключевыми узлами, изнанку программы, всё как обычно – это всегда было необходимо для работы, Касперский беспрестанно сканировал на предмет вирусов всё и вся. Но сейчас он видел вируса целиком, цельной личностью, и это только усугубляло его губительную страсть. Отливающие жёлтым звериные глаза Призма были близко-близко, в них светилась уверенность, насмешливость и что-то ещё – ожидание, может быть? Интерес? — Чтобы меня задушить, надо сжать сильнее. – Призм был спокоен и насмешлив, этому не мешал даже сдавленный поток-голос, словно вирус и не находился в карантине, не зная, в какой момент юзер решит его уничтожить, и словно бы не было рядом Касперского, доведённого до одной из крайних степеней ярости. – Может, определишься уже, что собираешься делать? Это намеренно прозвучало двусмысленно, Призм всегда ходил по краю бездны, он ведь ничего не боялся, он любил риск... — А тебе не терпится посмотреть, на что способен антивирус, влюблённый по уши в смертельного врага? – голос Касперского был тихим в противовес предыдущим резкостям, но не потерял при этом силы и угрозы. Призм усмехнулся: — Это гораздо интереснее, чем сидеть в четырёх стенах и ждать, когда юзер соизволит обратить на меня внимание. Ты не согласен? – наигранно невинный взгляд, взмах ресниц – и ироничная усмешка, таящаяся в уголках губ. Что-то сломалось в Касперском тогда, он не знал, почему, он просто почувствовал, как теряет своё знаменитое самообладание, которое не покинуло его даже во время самых сильных вспышек гнева, иначе он бы уже безвозвратно уничтожил этого вируса, Гейтс бы его побрал. Рука, сжимавшая горло Призма, ослабила хватку, затем скользнула в роскошные чёрные волосы, повелительно и властно дёрнула их на себя – и Касперский впился в губы Призма, стирая с них извечную усмешку. Попался, про себя улыбнулся Призм, крепко прихватывая руками рубашку на груди Касперского и для проформы пытаясь его оттолкнуть, но, разумеется, антивирус был сильнее. Поцелуй был глубоким, властным, почти болезненным, вирус поймал себя на мысли, что ему это нравится, подался навстречу и едва успел одёрнуть себя. Так он увлечётся и упустит единственный шанс освободиться! Нижнюю губу Касперского обожгла боль от сильного укуса – вирус таки воспользовался крошечной частью своих сил для маленького повреждения, но это только ещё больше разозлило Касперского. Он отстранился, собравшись поставить вируса на место, но тот опередил его, объясняя свой укус: — Просто так не дамся. – Призм облизнул губы, влажные после поцелуя и вызывающе улыбнулся: — Даже если мне скучно! Хотя вряд ли тебя это остановит... Ну давай, увлекись ещё немного! Проучи меня, такого самоуверенного наглеца, видишь же, что я не против! — Заткнись. – Сильные пальцы зафиксировали подбородок Призма, и последующий властный поцелуй снова кольнул вируса неожиданным удовольствием, почти отвлёкшим его от цели... почти. Подаваясь навстречу, Призм не менее властно обхватил плечи Касперского и притянул к себе, отвечая на поцелуй. Ещё немного... есть. Касперский слишком отвлёкся! Одна рука Призма плавно-плавно скользнула к затылку Касперского, это движение было словно бы частью поцелуя, но вот пятисантиметровый шип, словно коготь выдвинувшийся из указательного пальца, вряд ли означал захваченность страстью. Нужно было ударить точно в уязвимое место, вирус чувствовал его в силу своей природы, но было очень важно не ошибиться, второй раз Касперский так не забудется в его присутствии. Один точный удар, и вирус будет на свободе... Горячие сильные руки сдёрнули с него безрукавку, попросту порвав крепкий материал, Касперский великолепно управлялся с мелкими внешними защитами, крепкий укус пришёлся на шею выше ключицы, и Призм зашипел, чувствуя, что неожиданное удовольствие слишком сильно мешает сосредоточиться. Почему его не коробят прикосновения антивируса, своего извечного врага? Почему он, Гейтс побери, получает от этого какое-то острое, болезненное наслаждение? Не подозревая об опасности, в которой находился, Касперский просто дал волю своим чувствам, он хотел заставить этого Призма осознать, что тот тоже неравнодушен к антивирусу, заставить стонать и кусать губы в бессилии противостоять удовольствию, и Касперский чувствовал, как это ему медленно удаётся. Он поймал подтверждение этому в резком шипении Призма, в напряжении, пробежавшему по его телу, в тени удивления, мелькнувшей в звериных жёлтых глазах, и до безумия хотелось большего. Осознав, что ситуация ускользает из-под контроля, Призм резко дёрнул рукой, но движение из-за спешки было рассчитано неверно, и острый шип только пропорол кожу, оставив глубокую болезненную царапину и повредив какие-то малозначимые файлы вместо полного контроля над всеми алгоритмами антивируса. Касперский тут же перехватил запястья Призма одной рукой и прижал к стене над его головой, вторая рука прошлась по обнажённой груди, задевая соски, издевательски медленно соскользнула к животу, пересчитывая пальцами едва угадывающиеся кубики пресса, а взгляд серых глаз, не отрываясь, следил за эмоциями вируса. Призм же взъярился от своей ошибки, дёрнулся от прикосновений, он пытался освободить руки, понимая, что это уже не игра, но удовольствие от близости Касперского и не думало исчезать, наоборот, оно только усиливалось. Вируса тянуло к нему, тонко и неотвратимо, он противился этому, но как долго можно выдержать, когда ты практически распят на стене, серые глаза завораживают своим пристальным взглядом, а горячие пальцы сильно и уверенно ласкают кожу груди и живота? Когда это сильное тело так близко, а губы горят от резких, властных поцелуев? Призм понял, что затеял слишком опасную игру, он терял в ней контроль, что было самым главным, а Касперский уже не собирался останавливаться. Оставалось только язвить, злить, вызвать в антивирусе отвращение, сбить его настрой, только бы он не продолжал! Вирус теперь вовсе не был уверен в своих эмоциях, да и не хотел разбираться. — Как же низко ты пал, Касперский! Насилуешь вирус, не способный справиться со своей одержимостью? А потом что – с чистой совестью меня уничтожишь? И что же ты... — Тебе это нравится. Уверенный голос-импульс Касперского был тяжелее обычного, он утверждал, а не спрашивал. — Не выдавай желаемое за действительное! Сильные пальцы скользнули по бледной коже вверх, к подбородку, плавно очертили его контур, приласкали чувствительную кожу шеи, Призм рванулся, пытаясь отстраниться, но Касперский только дёрнул уголком губ: — Не пытайся это отрицать. Я чувствую твои эмоции. — И почти дал убить себя тоже потому, что чувствовал? – огрызнулся Призм, вызывающе глянув Касперскому в глаза. Проклятье, этого нельзя было делать, взгляд цеплял его, отнимал так нужное сейчас самообладание... Рука Касперского, державшая запястья вируса, внезапно ослабила хватку, сделав её почти нежной, Призм уже приготовился рвануться, но пальцы второй руки Касперского без предупреждения скользнули вниз и накрыли чувствительную плоть, немедленно отозвавшуюся на прикосновение вспышкой острого наслаждения. Умелое и тонкое обращение с ключевым и главным алгоритмом способно потрясти до самой последней переменной, всю суть любой программы... Звериные глаза Призма распахнулись против его воли, он задохнулся на миг, проглотив гневный возглас, в его взгляде была вся ярость мира – и безмерный океан удивления, эмоции было просто невозможно спрятать. Почему, билось в его суженных вертикальных зрачках. Почему?! Почему именно Касперский?! — Пошёл в [censored] формат, [censored] [censored]!!! [Censored] извращенец!! — Можешь не стараться, в моих личных покоях стоит система, фильтрующая ругательства, которые мне надоело слышать от пойманных вирусов, — усмехнулся Касперский, не сводя немигающего и опасного взгляда с захваченного гневом Призма. – К тому же, мне кажется, что ругаться уже поздно. Тебе это нравится. – Пальцы сжались на чувствительной плоти сильнее, вырывая у вируса полусдавленный стон желания, а затем Касперский одним слитным движением рванул Призма за запястья и талию, опрокинул его на пол и, не дав опомниться, тут же навис над ним, обездвиживая своим весом. Колено смело раздвинуло бёдра Призма, запястья снова были прижаты одной рукой к полу, а твёрдые и сухие губы завладели губами вируса... Тот пытался сопротивляться как мог, отчаянно кусал губы Касперского, стремясь причинить боль – и сам не понял, когда борьба сменилась жадным, нетерпеливым ответом. Происходило что-то странное, что-то, что затмевало сознание, словно сама суть Касперского и Призма стремилась обрести в их союзе целостность, и алгоритмические цепочки, которые должны были быть взаимоисключающими, почему-то наоборот подходили друг к другу как ключ и замок. Это завораживало, увлекало, заставляло неистово стремиться стать ближе, ближе, ещё ближе. Оставшаяся одежда на обоих истаяла безымянными обрывками информации, Касперский жадно ласкал гладкую и упругую кожу Призма, пересчитывал все циклы, перебирал все переменные, неистово целовал, а Призм сходил с ума, отдаваясь этому и требуя ещё. И когда он почувствовал резкое, причиняющее боль вторжение, он только зашипел, откидывая голову, нетерпеливо подался навстречу и неразборчиво выругался, понимая, что безумное притяжение всё же не избавило их двоих от некоторого дискомфорта из-за непривычного контакта. Сильные руки Касперского прижимали вируса к себе и крепко прихватывали длинные чёрные пряди, а пальцы Призма, когда не могли направить Касперского или притянуть его ближе, оставляли на его коже длинные царапины. Суть их обоих, словно давний паззл, соединялась друг с другом кусочек к кусочку, цепочка к цепочке, всё быстрее и быстрее, чётче и чётче, они терялись в единении, вечные враги, соединённые крепче любых уз. Стиснутые пальцы, отчаянные объятья, хриплое, срывающееся дыхание, стон-выдох в губы друг другу – и ослепительная вспышка, сотрясшая всю основу программ, рождавшихся врагами, но созданных друг для друга и больше ни для кого. Дрогнуло личное пространство Касперского, беспорядочно занимались ресурсы системы, внося хаос, у Таск Менеджера отобразился сумасшедший пульс в графике занятости памяти и процессора, но Менеджер так и не узнал, что ритм занятости ресурсов совпадал с ритмом дыхания Касперского и Призма, с трудом приходящих в себя. Медленно, причиняя почти физическую боль, очарование единения спадало, оставляя чувство иррациональной и глубокой пустоты, которая звенела в каждом вдохе, в каждом еле заметном движении, во взмахе ресниц, в едва заметном проблеске разума, мелькнувшем в серых глазах Касперского. Призм рвано и поверхностно дышал, пытаясь восстановить спокойствие, он ожидал почувствовать гнев, но вместо этого в нём звенела лишь пустота потери чего-то, что было его неотъемлемой частью. И пусть даже это было всего долю секунды, но это было. С антивирусом. Касперским! Какая ирония судьбы... Антивирус шевельнулся, приподнялся, выпуская Призма из объятий, и то, что у Касперского ещё остались силы шевелиться, а у самого Призма не было возможности даже толком говорить от слабости, кольнуло необъяснимым раздражением. — Убирайся, — процедил Призм на выдохе, с трудом шевеля языком. Касперский глянул ему в глаза неопределённым взглядом, всё ещё затуманенным вспышкой страсти, и Призм прошипел: — Убирайся, я сказал! Или тебе мало?! Касперский молча поднялся, вышел медленным, но довольно уверенным шагом из клетки карантина, коротким импульсом воссоздал свою одежду и вышел из личных покоев, оставляя Призма в одиночестве. Тот же, едва за Касперским захлопнулась дверь, коротко, с досадой застонал и закрыл запястьем глаза, пытаясь отрешиться от эмоций. Проклятье, как это произошло? В какой момент он потерял контроль? О чём он думал, так неистово и отчаянно отвечая на поцелуи Касперского? Формат бы побрал этого [censored] антивируса! * — Каспер?.. Каспер, ты куда собрался? Каспер!! Антивирус с трудом сообразил, что кто-то держит его за плечи и крепко встряхивает, а когда сфокусировал свой взгляд на препятствии, увидел знакомые тонкие черты и волевой подбородок Файерволла. Глаза были уже не синими, а дымчато-стальными, и в них мелькали едва заметные красноватые отсветы – признак приближающегося категоричного запрета на выход в интернет кому бы то ни было. С какой стати, интересно?.. — В чём дело? – Касперский с трудом встряхнулся, отгоняя наваждение звериных жёлтых глаз, полных жадного нетерпения. — Это я у тебя должен спросить! – Файерволл был не на шутку встревожен. – Ты сам не свой, попытался выйти в интернет, просто отодвинув меня с дороги, ты меня, по-моему, даже не заметил! Если бы я не обладал способностью точно знать, что передо мной за программа, я бы решил, что это Призм пытается выбраться под твоей личиной... При упоминании имени Призма что-то мелькнуло в глазах Касперского, и Файерволл немедленно оборвал себя, цепко смотря за реакцией антивируса, а спустя пару секунд сокрушённо покачал головой: — Дело всё-таки в вирусе, я прав? Значит, нестабильность системы минут двадцать назад... — ...не имеет к вирусу никакого отношения, — отрезал Касперский. Он не хотел обсуждать Призма, даже с Файерволлом, он просто не мог. Не сейчас! – Мне нужно в интернет за еженедельными обновлениями. Ты пропустишь меня или нет? Долгий взгляд Файерволла Касперский выдержал с каменным лицом, достойным бэдблока, и красноватый отсвет во взгляде Файерволла угас, уступая место стальному блеску пропуска только знакомых и проверенных программ по проверенным каналам. Он молча отпустил плечи Касперского и шагнул в сторону, освобождая ему путь, а потом долго смотрел вслед проницательным серьёзным взглядом, не говоря ни слова. Прогулка за обновлениями пошла Касперскому на пользу, он смог настроиться на рабочий лад и даже оказался способен спокойно посещать личные покои, но не оставался там надолго. Они с Призмом, не сговариваясь, вели политику взаимного игнорирования, и, наверное, так бы продолжилось до тех пор, пока не истекло бы время карантина и не понадобилось бы спрашивать у юзера, как поступить с вирусом, если бы у Призма первого не лопнуло терпение. Когда Касперский в очередной раз зашёл в личные покои только за каким-то нужным шаблонным бланком и собрался выйти, его остановил ленивый насмешливый голос: — И долго ты собрался меня игнорировать? Касперский остановился у выхода и отстранённо глянул на Призма, оставаясь внешне абсолютно спокойным и не потерявшим военной выправки: — А тебе есть что сказать? Бровь вируса вскинулась вверх, змеиные глаза смотрели остро и недобро: — Помнишь я предсказывал, как будут рушиться твои идеальные представления о мире и твоих обязанностях? И как, нравится хаос? Касперский знал, что Призм обязательно попытается воспользоваться произошедшим, чтобы вывести его из равновесия, и пусть это выглядело смешно, но он готовился к этому. Он не мог позволить вирусу расшатывать и так рушащийся собственный мир. Тщательно отрепетированное лёгкое презрение и равнодушный ответ: — Да, я испытал весьма необычные ощущения... И что дальше? – лёгкая насмешливая жёсткая улыбка. Секунду Призм смотрел на неё, затем подскочил и в мгновение ока оказался у стенки карантина, с силой ударил в неё ладонью: — И ты смеешь говорить мне это в лицо?! – змеиные глаза опасно сузились, губы скривила усмешка: — Не знал, что антивирусы умеют лгать. Тем более лгать вирусам, которых они должны считать низшими существами, не достойными пристального внимания. Касперский предупреждающе сощурился: — Если ты думаешь, что... – но вирус его оборвал: — Да ты места себе не находишь, вспоминая, какой кайф получил. – Призм довольно улыбнулся, а затем впился хищным взглядом в серые глаза антивируса, словно гипнотизируя, и не терпящим возражений тоном приказал: — Иди сюда. Касперский, чувствуя, что его решимость даёт трещину, сжал губы в тонкую линию: — Я не собираюсь подчиняться вирусу. Золотистые глаза Призма отразили опасное предвкушение, он приподнял голову, глянув на Касперского словно бы свысока. — Вот как? – Призм с улыбкой вскинул руку, медленно провёл пальцами по своему лбу, скользнул по впадинкам рядом с крыльями носа, коснулся губ... медленно лизнул кончик указательного пальца, словно пробуя на вкус. Звериный немигающий взгляд при этом снова захватил в плен взгляд Касперского, в нём был безапелляционный приказ – и желание, тёмное и запретное, тягучее, словно мёд. Призм лизнул указательный палец снова, на сей раз медленнее, затем чуть прикусил его зубами, чуть изменил свою позу, словно встряхиваясь и потягиваясь, и всё это было с бесстыдством хищника, возжелавшего подманить себе обед. Касперский, заворожённый немигающим взглядом вируса, не мог отвернуться, он знал, что сейчас надо уйти, просто покинуть личное пространство, но этот мерзавец был таким... таким... У антивируса пересохло в горле, когда Призм с бесстыдным эротическим подтекстом провёл ладонью по своей груди и животу, а когда начал двигаться ниже, Касперский забыл, как дышать. Кажется, это начало сказываться на работе системы, но он не обращал на это внимания. Машинальный шаг, ещё шаг, и ещё... Победный огонь в требовательном взгляде Призма, но Касперский снова делает шаг, теперь он уже вплотную к перегородке карантина, ещё шаг – и он уже внутри, властным движением рванул к себе вируса и впился в его губы, заглушая тихий торжествующий смех. В поцелуе проявляется ярость, смех Призма очень быстро сменяется стонами, слишком горячими оказываются руки антивируса, слишком требовательны его губы, слишком быстро заполнилась тянущая пустота, которая образовалась после их предыдущего расставания, слишком сладко было ощущать единение, дававшее им равное количество власти друг над другом. Призм отталкивает Касперского на целых полметра, безумно смеётся, и антивирус не сразу осознаёт, что в этом смехе полно горечи. — Какая же ты сволочь, Касперский! – Призм не выдерживает расстояния между ними, даже если это только полметра, рывком тянет к себе антивируса, прижимается к нему и зло шипит, касаясь его губ своими: — Я ненавижу тебя за то, что ты позволил этому случиться! Я ненавижу тебя за то, что ты не смог сейчас уйти! – крепкий поцелуй, изначально планируемый быть жестоким, выходит жадным и захватывающе жарким. Призм после поцелуя смотрит зло и почти беспомощно: — И я ненавижу себя за то, что не посылаю тебя ко всем Гейтсам в формат... Касперский горько усмехнулся, оценив иронию судьбы, и проговорил низким изменившимся потоком: — Я уже говорил, что поздно ругаться. Поздно. Вирус собрался возразить, но крепкий поцелуй заставил его забыть свои мысли и податься навстречу, жадно, нетерпеливо, страстно, он жаждал ощутить единение, которое произошло в прошлый раз, и Касперский не отстранялся ни на секунду, остро желая того же. * Едва выйдя из личного пространства, ещё слегка пошатывающийся от пережитого, Касперский лоб в лоб столкнулся с Файерволлом, пристальный взгляд которого антивирусу очень не понравился. Система снова наверняка подвисла от безумства Касперского с вирусом, а Файерволл всегда был чересчур проницателен. — Каспер, — начал Файерфолл, но антивирус решительно прервал его: — Не сейчас. Я потом с тобой поговорю. – Мягко, но непреклонно отодвинув Файерволла с дороги, Касперский направился на ежедневный обход системы, по инерции охраняя её от вирусов и по иронии судьбы постоянно думая об одном-единственном, оставленном в карантине своего личного пространства. * Когда хлопнула дверь, Призм даже не повернулся в ту сторону, только негромко фыркнул: — Что, на сей раз ты начал скучать уже на следующий день? – ответа не последовало, и Призм картинно лениво вздохнул: — Ну да, я должен был догадаться: ты опять будешь пытаться меня игнорировать. Напомнить тебе, чем это кончилось? Спокойный голос из-за его спины негромко сказал: — Напомни. Призм резко привстал, обернулся и столкнулся с изучающим взглядом глаз стального цвета с явственным отпечатком красного, которые было невозможно не узнать. Несмотря на стройность, если не сказать худобу, Файерволл был одной из сильнейших программ на этой системе, поскольку имел очень много полномочий и защищал систему от вторжения вирусов. Призм, оглядев гостя, скривился: — Касперского здесь нет, как видишь, так что будь добр убраться отсюда и не мозолить мне глаза. Или ты пришёл читать мне мораль? – вирусу не нравился взгляд Файерволла, слишком спокойный, слишком уравновешенный, обладающие таким взглядом всегда сильные противники. У Касперского тоже такой взгляд... — Я пришёл предложить тебе сделку. — Сделку? Ты?! – Призм хохотнул: — Мир сошёл с ума! Или я тебя очаровал с первого взгляда? – насмешливо-презрительный взгляд. Файерволл абсолютно спокойно продолжил: — Сделка заключается в том, что я тебе помогаю уйти с этого компьютера, а ты больше сюда никогда не возвращаешься. Напряжение и бешено заскакавшие мысли Призм совершенно ничем не выдал, лишь насмешливо скрестил руки на груди: — И что, Касперский с этим согласен? — Нет. Но я могу вытащить тебя из его личного пространства и карантина без его разрешения, если захочу. – Файерволл был предельно чёток и спокоен. А вот это было уже серьёзно. Призм сбросил маску безразличности, напряжённо и жёстко посмотрел в ответ, за доли секунды преображаясь в напружинившегося хищного зверя. — С чего это ты такой добрый? — Не всё ли тебе равно, если я обещаю тебе свободу? — Тебе это явно нужней, раз ты пришёл предлагать мне сделку. — Разве? – Файерволл даже не улыбнулся, только едва заметно покачал головой: — Даже если так, это не значит, что ты сможешь навязать мне свои условия сделки. Проклятье. С Файерволлом только спорить... Призм дёрнул плечом: — Скажем так: у меня нет причин тебе доверять, так как я не понимаю твоих мотивов. Я не верю в благотворительность, равно как и в то, что ты по доброте душевной решил поступиться своими принципами и принципами Касперского заодно. Или это он тебя попросил? – при произнесении последнего вопроса голос-поток предательски дрогнул, едва заметно, но Призм был уверен, что проницательный Файерволл это заметит. Тот, впрочем, даже если и заметил, то этого не показал, просто спокойно ответил: — Нет, это не его просьба. Но сделку я тебе предлагаю именно из-за него. — Вот как? – Призм насмешливо улыбнулся: — Желаешь избавить его от головной боли? Или... – улыбка стала шире, — ты видишь во мне конкурента? Файерволл сделал паузу, видимо, что-то решая для себя, Призм ждал ответа, и, наконец, тот произнёс: — Между нами нет ничего, кроме дружбы, даже если мне порой и хочется обратного. Ты мне не конкурент, Касперский всё равно не способен воспринять меня как больше, чем друга. Но наблюдать, как он медленно умирает байт за байтом, поддавшись эмоциям, которые не должны возникать у антивирусов по отношению к вирусам, я не намерен. И потому я предлагаю тебе уйти, пока ещё не слишком поздно. – Файерволл объяснял свои мотивы настолько чётко и открыто, что Призм, несмотря на неприязнь к нему, испытал невольное уважение. Значит, Файерволл предлагает ему уйти? — Я подумаю, — очаровательно улыбнулся вирус. — Можешь ли ты назвать причину своего колебания? – ого, а Файерволл разговаривает с ним как с равным! Это льстит, в самом деле. Хотя вечное спокойствие всё равно раздражает. — Ты вряд ли поймёшь, — пожал плечами Призм, устраиваясь на полу клетки карантина поудобнее и вскидывая взгляд к потолку. – Такие вирусы, как я, живут сегодняшним днём и не боятся смерти, мы живём острыми ощущениями, это наш наркотик. Мы не способны отказаться от вызова, если он нам брошен. – Призм глянул на Файерволла весело и почти доброжелательно: — А Касперский бросил мне вызов, знаешь? Так что спасибо за предложение, но пока я его не приму. Однако я обещаю подумать. Файерволл приоткрыл рот, собравшись что-то сказать, но передумал, кивнул и направился к выходу из личного пространства Касперского. Какая удача всё-таки, что у него сюда всегда есть прямой доступ. — Эй, — окликнул его Призм у самой двери. Файерволл остановился, вопросительно глянул на вируса, а тот иронично усмехнулся: — Для тебя вытащить меня отсюда и выпустить с компьютера, переступив через дюжину своих принципов, даже труднее, чем Касперскому отпустить меня громить систему, ведь такие, как вы, просто живёте правилами. Ты, похоже, очень сильно любишь Касперского, если предложил мне такую сделку! Призм ожидал какой угодно реакции, даже просто надменно вздёрнутой головы, но Файерволл вместо этого слабо улыбнулся в ответ: — Ты тоже. – И вышел, тихо притворив за собой дверь. А Призм так и остался сидеть с полуоткрытым ртом, изумлённо глядя на то место, где стоял Файерволл. * От тихого смеха Касперского Файерволл дёрнулся, как от удара, настолько неестественным он звучал, однако антивирус ровно и чётко что-то написал в бланке, который получил от юзера, и отдал модулю для передачи ответа. Не выдержав, Файерволл в своей обычной спокойной, но довольно настойчивой манере спросил: — Что произошло? Что это за извещение? Касперский поднял на него взгляд, его серые глаза потемнели и стали почти чёрными, но голос был ровен, как обычно: — Это извещение юзера о своём решении относительно вируса, оставленного до поры до времени в карантинном блоке. Постановление стереть вирус с системы. Файерволл похолодел, представив, что сейчас творится в душе у Касперского, и тихо спросил севшим голосом: — Что ты ему ответил? Касперский горько и вместе с тем тепло улыбнулся, странное сочетание, заставляющее сердце тревожно сжиматься от нехороших предчувствий. — Я ответил чистую правду. – Антивирус пожал плечами и закончил: — Я не могу его уничтожить. — Но у тебя же есть все необходимые...? — Файерволл осёкся, когда поймал тёмный немигающий взгляд Касперского, и антивирус тихо с расстановкой повторил: — Я не могу его уничтожить. * — ...Установка завершена. Глубокий вдох, казалось, отдался в каждом уголке системы, каждая программа после установки переживала обретение сознания как живительный глоток воздуха после долгого плавания под водой. А затем перед глазами расстилалось пространство системы с указателями на личные пространства программ, на системные файлы, на пункт подачи заявлений выделения оперативной памяти и так далее. По сути пространство системы являлось огромной сетью, зданием, где всё было чётко упорядочено и надо было только найти нужные ссылки. Дверь в личное пространство Касперского, где антивирус и Файерволл обсуждали дополнительную защиту на определённый блок памяти и где наблюдающий за этим обсуждением вирус скучал в карантинном блоке, резко распахнулась от пинка ногой, и на пороге объявилась программа, которая никому прежде не была знакома. Позиционировала себя она как высокого уверенного в себе мужчину с короткими волнистыми волосами, зачёсанными назад, у него были волевые черты лица, чуть надменно вздёрнутый подбородок, одежда необычного облегающего покроя тёмно-зелёных тонов и шикарный тёмный плащ, небрежно наброшенный на плечи. — Доброй загрузки, господа, — поприветствовал он Файерволла и Касперского, которые прервали обсуждение на полуслове и воззрились на гостя с неописуемым изумлением. – Надеюсь, я никому не помешал? – Он повернулся к клетке карантина, оглядел сидевшего на полу в вальяжной позе Призма, сощурился и хмыкнул: — Вот, значит, каков этот хвалёный опасный вирус... Ну-ка встань! Призм вздёрнул бровь: — И не подумаю. Гость улыбнулся многообещающей и неприятной улыбкой: — Так я и думал. Что ж, у меня ещё будет время тобой заняться. Хозяин своего личного пространства, защищённого от абсолютно любой программы кроме тех, кого он приглашал лично, и Файерволла, наконец-то отошёл от ступора, в серых глазах мелькнула сила и сталь, а чёткий холодный голос отчеканил: — Неплохое начало. А теперь ответь мне на вопрос: Какого. Формата. Ты. Здесь. Делаешь. Даю тебе десять секунд на ответ. – Касперский скрестил руки на груди и расправил плечи, зрительно став выше и представительнее, это впечатление ещё усиливалось от делового костюма, в который он был одет, и от строгого пристального взгляда немигающих глаз. Гость повернулся к нему, чуть удивлённо спросил: — Вы разве не в курсе? Ты ведь Касперский, а ты, полагаю, Файерволл? — Не в курсе чего именно? – сухо спросил Файерволл, одежда и глаза которого заметно отливали сталью с тех пор, как распахнулась дверь в защищённое личное пространство Касперского. Гость недоумённо покачал головой и уже серьёзнее сказал: — Меня зовут Веб, Доктор Веб. Я только что был установлен на данный компьютер, чтобы справиться с опасным вирусом, помещённым в карантин. — Антивирус, — выдохнул Файерволл, изумлённо оглядывая гостя. Призм же фыркнул: — Двое на одного вируса, да? Моя жизнь становится всё интереснее, а самомнение и вовсе взлетает до небес! Касперский, объясни, какого [censored] тебе понадобился этот франт, чтобы справиться со мной? – звериные жёлтые глаза хищно блеснули странным предвкушением. Веб повернулся к вирусу, презрительно хмыкнул: — А ты не знаешь? Юзер приказал тебя уничтожить, а Касперский не смог. Я так и знал, что у меня защита лучше и база данных вирусов полнее. — Не смог? – вирус скривился: — Да Касперский в любой момент прекрасно способен меня... – тут Призм поймал немигающий и ничего не выражающий взгляд Файерволла и замолк, выглядя слегка сбитым с толку. Не может уничтожить? То есть, просто... не хочет?! Вирус не выдержал и рассмеялся, он просто захлебнулся смехом, откинул голову и хохотал, не будучи способен остановиться, и прекратил только тогда, когда личное пространство вместе с клеткой карантина дрогнуло и пошатнулось, выдавая гнев Касперского. — Призм находится под моей юрисдикцией и в моём карантине, — ответил он Вебу, игнорируя вируса и сохраняя воистину железное самообладание. – Передавать его тебе я не намерен, так что ты зря теряешь время. А теперь прошу покинуть моё личное пространство, у меня много работы. — Работы? – Веб усмехнулся: — Имеет ли она смысл, если ты не способен уничтожать вирусы? — Это уже моя проблема, — тон-импульс Касперского стал ещё холоднее и резче. – Повторяю просьбу покинуть моё личное пространство. — Касперский, юзер установил меня защищать систему, — объяснил Веб. Когда он говорил серьёзно, он становился и впрямь похож на антивируса, поскольку был чёток и за его словами стояла сила. – И я намерен её защищать, если ты этого делать не способен. Так что это личное пространство становится моим – ты расположился в секторе, который идеален для постоянной проверки системы и построения клетки карантина, и я не собираюсь упускать возможность обосноваться на таком удачном месте. Касперский опасно сузил глаза, скрещённые на груди руки напряглись: — Я не могу запретить тебе шнырять по системе и осуществлять свои проверки, но моё личное пространство и Призма из моей клетки карантина ты не получишь. Это моё последнее слово, так что будь добр исчезнуть отсюда! — Ты так боишься, что я уничтожу Призма и это уронит твой престиж в глазах юзера и других программ? – Веб тоже скрестил руки на груди, буравя Касперского взглядом. – Самомнение выше безопасности системы, да? А я способен его уничтожить, во всяком случае когда скачаю обновления. Файерволл, мне нужен доступ на сайт моих разработчиков. Файерволл пристально оглядел Веба с головы до ног, какое-то время словно оценивал его, затем медленно, словно заставляя себя, сменил цвет одежды на синий, чтобы у Веба была возможность попасть в интернет. Ровным и напряжённым голосом спросил: — Какой порт? — 1256. — Этот порт занят Касперским, я выделю тебе другой. – Файерволл был готов послать запрос, но его остановил отрицательный жест Веба: — То есть как это занят Касперским? Мне не нужен другой порт, я уже объяснял – я замещаю Касперского! Для обеспечения нормальной безопасности компьютера должен быть установлен только один антивирус, иначе мы будем постоянно сталкиваться по поводу и без, пытаясь разграничить наши полномочия, которые у нас в теории одинаковы. Надеюсь, я понятно объяснил, что я установлен потому, что Касперский не справился со своими обязанностями, и потому остаюсь главным я! — Даже не надейся, — чётко отрезал Касперский. — Я прекрасно справляюсь со своими обязанностями и система от вируса не пострадает, так что у тебя нет шансов сместить меня. Файерволл, не отдавай ему мой порт, он рано списывает меня со счетов. — Файерволл, в отличие от тебя, не будет пренебрегать своими прямыми обязанностями! И не занимает память на невесть что, у тебя здесь целый кабинет со спальней и клетка карантина размером с приличную комнату, в то время как вирусам хватит и маленького пространства полкилобайта на полкилобайта. — Веб в возмущении повернулся к Призму, который наблюдал за ссорой с откровенным недоумением. Файерволл и Касперский же теперь имели возможность лицезреть эмблему Доктора Веба на его плаще – большой стилизованный паук, уменьшенная его копия красовалась на левой стороне груди. – Так что Файерволл тебя слушать не будет! Правда же? — Файерволл не собирается менять доступы к портам только потому, что у кого-то присутствует огромное самомнение! – отрезал Касперский. — Это будет всего лишь разумным решением, — парировал Веб. Спор вспыхнул мгновенно, занимая всё больше и больше оперативной памяти, Файерволл переводил мрачный взгляд с одного на другого, морщась от усиливающейся головной боли, а Призм, какое-то время понаблюдав, начал давиться от смеха, стараясь не привлекать к себе внимания и не отвлечь антивирусы от такого важного дела, как выяснение отношений. Система работала всё медленнее, антивирусы всё больше повышали тон в споре, раздражаясь, Призм смеялся уже в открытую, у Файерволла началась настоящая мигрень... — ...Ты никогда не относился к ресурсам системы бережно, тратил, не считая! – Веб уже давно перешёл на личности, как и Касперский, но его внезапно оборвал резкий и хлёсткий окрик: — Хватит! Оба антивируса обернулись на голос и моментально замолкли под пристальным и непреклонным взглядом дьявольских красных глаз. Оживший полноценный запрет на какое-либо соединение с интернетом, Файерволл разительно отличался от обычного спокойного и внимательного собеседника, сейчас он не собирался слушать – он собирался приказывать. — Ни один из вас не выйдет в интернет, пока вы не договоритесь между собой и не скажете мне чёткого и разумного решения вашей проблемы. – Спокойствия Файерволл не потерял, тона не повысил, но алый цвет его рубашки с широким воротом, алый блеск светлых волос и алый демонический взгляд давали его словам небывалую силу – тем более, что и полномочия у Файерволла были немалые. – Я ясно выразился? Веб молча вопросительно вскинул брови, а Касперский негромко произнёс: — Файерволл? — Я решать ваши споры не намерен. – С этими словами Файерволл развернулся и вышел из личного пространства Касперского, оставляя антивирусы наедине с Призмом, который являлся косвенной причиной возникновения спора. — Видишь, к чему привело твоё неоправданное сопротивление? – тут же заявил Веб Касперскому. – Ты тормозишь защиту системы и мою работу, так что снимай свои полномочия и дай мне организовать нормальную деятельность! — Я не намерен прекращать защищать систему только потому, что появился ты. В теории мы могли бы сработаться, но не на таких условиях, которые ты выдвигаешь, так что ты зря тратишь время. — Я тебе уже объяснял... ...Призм уже мог только тихо хихикать, в изнеможении развалившись на полу и держась за живот, полноценно смеяться просто не было сил. Антивирусы ругались уже больше двух часов, безбожно подвешивая всю систему, и если они так будут продолжать, то вирус, которого никто не может уничтожить, просто умрёт от смеха. * Что делает юзер, если после установки какой-то программы компьютер начинает стабильно зависать? Разумеется, удаляет программу, потому что до её установки всё работало нормально. К счастью, попробовать деинсталлировать Касперского, чтобы свободно проверить систему с помощью Веба, ему в голову не пришло. Веб ушёл, напоследок заявив, что система с таким защитником, как Касперский, обречена на разрушение, и хлопнул дверью, а Касперский и Файерволл вздохнули спокойно. Призм тоже был рад, несмотря на веселье, ибо было совершенно неизвестно, что произошло бы, если бы у Веба и правда появилась возможность стереть вирус – однозначной смерти он точно не хотел, не говоря уже о том, что он предпочитал Касперского Вебу. А отношения Призма и Касперского продолжили стремительно развиваться. Вирус уже мирился с тем, что не способен прогонять Касперского из клетки карантина после тех безумств, что они творили вместе. Призм даже смог, скрипя зубами, признать, что ему хорошо рядом с Касперским, что его объятия не вызывают отторжения, а наоборот вызывают желание прижаться плотнее и спровоцировать на что-нибудь... не слишком невинное, которое наверняка снова не слишком хорошо отразится на системе, но им обоим на это плевать. Точнее, Касперский всё ещё бдит и ежедневно сканирует систему на предмет вирусов, но уже давно перестал обращать внимание на то, что безбожно транжирит ресурсы системы и вообще занимается невесть чем невесть с кем. Роковая страсть – так, наверное, это называется? Сам вирус уже был не рад, что решил тогда совратить Касперского и полюбоваться его падением – он упал вместе с ним, и теперь никто не знал, к чему это всё приведёт. После очередного безумства, отнявшего все силы, Призм смог только недовольно поморщиться, когда Касперский сразу не убрался куда подальше, но прогнать его не повернулся язык. Язвительность и злые укусы слов теряли свою ядовитость, когда мерный прибой единения ещё не утих в сознании, и рядом с этим антивирусом было так хорошо... Так [censored] хорошо рядом с [censored] антивирусом! — Может, хватит меня уже тут держать? – Призм лежал почти на Касперском, голова откинута на его плечо, длинные чёрные волосы разметались и постоянно щекотали антивируса, на что тот недовольно хмыкал. Рука Призма, лежащая на груди Касперского, шевельнулась, острые ногти принялись лениво и довольно сильно царапать непонятный узор. Всерьёз Призм Касперского поцарапать не мог, но оставить пару неприятных отметин было вполне в его силах. Разве что не было никакого спортивного азарта – Касперский никак не реагировал на царапины, только прижал к себе крепче сильной рукой, словно хозяин. Призм передёрнул плечами при этой мысли и успокоил себя тем, что ещё неизвестно, кто из них хозяин положения, поскольку они оба в одинаковой ситуации, из которой не видно приемлемых выходов. — Ты предлагаешь мне тебя выпустить? – интонации Касперского были без злости и даже иронии, просто ощущалась усмешка. — Отбивать себе все переменные об пол каждый раз, когда ты меня туда опрокидываешь – не самые приятные ощущения. – Призм говорил как обычно – резко, нагло и уверенно, с лёгкой издёвкой, но в жёлтых глазах уже давно поселилась какая-то лихорадочность, он не мог уже даже видеть Касперского, но и без него впору было лезть на стенку карантина. — Ложь, — флегматично заметил антивирус, прикрывая глаза. – Пол у клетки вполне мягкий. — Но согласись, кровать гораздо приятнее! — Призм, не начинай. Ну да, конечно. Зачем лишний раз напоминать об их непростом положении без устраивающего обоих выхода? — Не Призм, — внезапно произнёс вирус, тоскливо и беззвучно вздыхая. Как же он мог так попасться? Теперь уже он не мог ничего сделать, нет смысла бороться с этим. — Что значит не Призм? – Касперский говорил низким негромким голосом-потоком, явно уставший и сонный. — Меня зовут Арктус. Это имя, данное мне разработчиком. — Арктус? – лёгкое удивление не столько звучанием, сколько самим фактом того, что вирус его назвал. Обычно для этого должно случиться нечто экстраординарное, хотя их положение и правда простым не назовёшь. — Это переводится как "ночь" или "север", — пояснил Призм, скривив губы в намёке на презрительную усмешку, он ожидал, что ему не понадобится разъяснять антивирусу значение своего имени. Касперский едва слышно фыркнул: — Тебе подходит. Особенно "север". Хотя "юг" тоже был бы неплох... — И чем же? Касперский улыбнулся, зная, как вспылит сейчас вирус: — Ты безумно страстен. Когти на груди Касперского дёрнулись и процарапали глубокие борозды, но антивирус только поморщился, а вирус прошипел: — Это тебя и привлекло, не так ли? Касперский не успел ответить – дверь в его личное пространство распахнулась и показался Файерволл, сегодня запущенный позже обычного и потому всё ещё сонный: — Доброй загрузки, — проговорил он, затем его взгляд обвёл пустой зал, метнулся к клетке карантина... Вся сонливость с него слетела в мгновение ока, он встретился с полным замешательства взглядом Касперского и лениво-любопытным Призма, шокированно оглядел расслабленные обнажённые тела и крепкие объятия. — ...Это не срочно, я зайду позже, — выдохнул Файерволл, отступая к двери. Касперский дёрнулся: — Подожди! — Прошу прощения за вторжение! – Файерволл поспешно вышел, плотно затворив за собой дверь, на его щеках был еле заметный румянец, что при его сдержанности показывало немалую потерю контроля над собой. Касперский тут же сел и попытался встать, но рука Призма, лежащая у него на груди, напряглась, вонзила когти в кожу и не дала подняться: — Не дёргайся, защитничек. Файерволл давно всё знает. — Давно знает?! – Касперский от удивления забыл, что хотел подняться. – Что это значит? — Он у тебя весьма проницателен, — фыркнул Призм. – Да ложись ты уже! – Сильный рывок впечатал Касперского в пол, и вирус невозмутимо тут же снова устроил голову у него на плече, не обращая внимания на его ошарашенный взгляд. – Мешать он нам не собирается, да и нет у него таких полномочий. — С чего ты так уверен, что он знает? Призм хмыкнул: — У нас был один разговор в твоё отсутствие. Мы прекрасно поняли друг друга. Он к тебе весьма неравнодушен, знаешь? — Разумеется, знаю! Мы очень давние партнёры, так что вполне естественно, что он за меня беспокоится. – Касперский всё ещё не мог переварить полученную новость. – Но молчать о таком нарушении всех возможных правил и принципов – это слишком даже для него! Призм коротко рассмеялся завораживающим опасным смехом: — Да нет же, тупица, он за тебя волнуется не как деловой партнёр! — Гораздо больше, — холодно отрезал Касперский. – Потому что он мой друг. «Ты мне не конкурент, Касперский всё равно не способен воспринять меня как больше, чем друга», - слова Файерволла вспомнились как никогда чётко. Призм только фыркнул, но не стал дальше развивать эту тему, хотя мог. Он мог бы рассказать о безответных чувствах Файерволла, мог бы высмеять его перед Касперским, но почему-то открытость Файерволла вызывала уважение. Его спокойный голос и взвешенное, обдуманное признание даже вируса останавливали от насмешек, и потому Призм не стал ничего говорить Касперскому. Антивирус медленно расслаблялся, вирус чувствовал это благодаря создавшейся между ними своеобразной связи, и в конце концов Касперский, видимо, окончательно решил что-то для себя и успокоился совсем. Призм вздохнул, лениво проговорил: — Шёл бы ты уже отсюда... — Кто-то меня пару минут назад весьма настойчиво удерживал на месте. – Касперский не хотел уходить, ему было очень уютно и спокойно, а ещё весьма сонно, так что двигаться было проблематично. — А кто-то рвался успокаивать нервы впечатлительного Файерволла, — съязвил Призм. — Ты что, ревнуешь? Нашёл к кому... Призм снова фыркнул: — Не к Трояну же тебя ревновать! Тот от Скайпа не отходит ни на шаг. Минут десять царила тишина – Касперский не захотел продолжать дискуссию на тему ревности. Молчание первым нарушил Призм: — Как долго длится карантин в теории? Касперский не ответил, и вирус раздражённо поморщился, поднимая голову: — Прекрати ребячество, уход от вопроса – не лучшее решение! И притворяться, что ты спишь... – Призм осёкся, уставившись на Касперского, и даже, кажется, перестал дышать. Касперский и вправду спал, расслабившись рядом с вирусом впервые в жизни. Видимо, он действительно очень уставал в последние дни. Призм поднял руку, сформировал длинный шип, коснулся острым концом горла антивируса, но тот даже не поморщился, он действительно спал, не зная, что его жизнь сейчас висит на волоске. Вирус неожиданно получил возможность легко и стопроцентно уничтожить антивируса, после чего он сможет свободно пройтись по всей системе, уничтожая её, а затем выйти в интернет на поиски других компьютеров. Касперский. Антивирус, без жалости поймавший его и отказавшийся его уничтожать. Держащий в клетке карантина и способный подарить безумное наслаждение одним крепким поцелуем. Тот, кому Призм, не задумываясь, назвал своё истинное имя. Крепко сжав зубы, Призм резко дёрнул рукой, вонзая шип в самое уязвимое место алгоритмов Касперского. * Файерволл почувствовал приближение чего-то враждебного за секунду до того, как произошла материализация, и успел сменить голубой отсвет на серебристо-стальной, не выпускающий чужаков из системы в интернет. А когда перед ним объявился Призм во всей красе, свободный, опасный и дерзкий, глаза Файерволла вспыхнули красным. — Твоё предложение всё ещё в силе? – тон Призма был мрачен и резок. Файерволл сощурился, тихо угрожающе спросил: — Что ты с ним сделал? Призм поморщился, словно у него внезапно заболел зуб: — Отключил на время. — Я тебе не верю. – Файерволл выглядел действительно устрашающе, но на Призма это не произвело впечатления, он раздражённо рявкнул: — Шевели циклами, придурок! Если бы я его прикончил, зачем мне понадобилось бы убираться с этой системы?! Я бы её сначала уничтожил ко всем Гейтсам! Ты выпустишь меня или нет?! Файерволл молча пару секунд смотрел в звериные жёлтые глаза вируса, затем красный отсвет в его собственном взгляде дрогнул и медленно погас, сменяясь на серый, а затем с заметным усилием и неохотно – на синий. Тихая короткая фраза: — Не возвращайся. И Файерволл сделал шаг в сторону, открывая доступ через один из портов и давая вирусу пропуск, чтобы он убрался с системы. Призм вздёрнул верхнюю губу, словно огрызающийся волк, но ничего не ответил, просто молча ушёл. Файерволл, мгновенно вернув абсолютную защиту, тут же метнулся к личному пространству Касперского, влетел туда без стука, за долю секунды оказался рядом с лежащим неподвижно телом. — Жив, — выдохнул он с огромным облегчением. Вирус не солгал ему, он оставил Касперского в живых, не смог его убить – так же, как сам Касперский не смог стереть Призма в своё время. Как хорошо, что это всё кончилось. * [неделю спустя] — Каспер? Антивирус тряхнул головой, фокусируя взгляд на Файерволле, и коротко проговорил: — Извини, отвлёкся. Повтори, что ты говорил последнее о правах доступа на скачивание торрентов? Файерволл только вздохнул: он уже давно закончил говорить о торрентах. Касперский был сам не свой, и чем дальше, тем больше. Он становился рассеянным, плохо слушал собеседника, часто раздражался по пустякам, хоть и старался этого не показывать, не пострадала только его непосредственная работа – Касперский по-прежнему проверял систему на вирусы часто и тщательно, если не сказать остервенело. Не надо было быть излишне проницательным, чтобы не понять, в чём дело, особенно когда Касперский вот так посреди разговора задумывается и косится на пустующую клетку карантина. Призм стал для него настоящим наркотиком, и теперь антивируса безжалостно ломало, а самое обидное было в том, что Файерволл ничем не мог ему помочь. Вывести Касперского из этого кризиса мог только Призм собственной персоной, а искать именно этот вирус в интернете – нереальная задача. Да и нужен ли Касперский этому вирусу, пусть даже он и не убил его, когда была возможность это сделать? — Файерволл, не витай в облаках, — со сдержанным раздражением одёрнул его Касперский. – У нас много работы. Файерволл только снова вздохнул в ответ. Касперский и сам понимал, что у него что-то вроде наркотической ломки, но легче ему от этого не становилось. Он отправился в обычный обход системы, строго проверяя каждый сектор, мысленно всё равно возвращаясь к Призму. Когда Касперский очнулся от его удара, он обнаружил себя на своей кровати, а рядом сидел встревоженный, но всё же относительно спокойный Файерволл, который тут же сообщил ему, что вирус ушёл с системы, ничего не повредив. На вопрос, каким образом Призму это удалось, Файерволл рассказал что-то об удачном использовании Призмом особых портов и прав доступа, после чего пообещал, что больше такой промашки не допустит. Призм ушёл – и оставил его в живых. Пошёл против своих принципов, не уничтожил систему, на которой находился, и ушёл, чёрт бы его побрал! Касперский злым чертыханием сквозь зубы перепугал Винамп с Медиаплейером до полузависания и двинулся дальше по системе заканчивать проверку. Вирус, похоже, уже не мог уничтожить Касперского, но и остаться гордость не позволяла, тем более он знал, что Касперский всё равно не выпустит его из клетки карантина. Что ж, достойное решение ситуации, Касперский признавал это, но он всё равно был с ним не согласен. Проклятье. Касперский оборвал проверку на середине и направился в своё личное пространство, сегодня он много не наработает. Этот проклятый вирус крепко засел в его сознании, слишком крепко! Касперский распахнул дверь в личное пространство, зашёл, не глядя запечатал вход, чтобы его не беспокоили, скинул пиджак, небрежно бросил его на вешалку сбоку от входа, поднял голову – и буквально закаменел, встретившись со знакомыми жёлтыми глазами хищника, которые довольно щурились. Быть того не может. Вирус сидел за его рабочим столом, ухитрившись на кресле принять такую развратную и одновременно хищную позу, что не оставалось сомнений – это был именно Призм, каким-то чудом объявившийся в системе и его личном пространстве абсолютно никем не замеченный. — Доброй загрузки, — протянул Призм, довольный произведённым эффектом: Касперский просто потерял дар речи. – А где же распростёртые объятия? Или ты мне не рад? Касперский, наконец, опомнился, в одну секунду оказался рядом с Призмом, рванул его к себе за отвороты безрукавки, сминая перекрёстную шнуровку: — Что ты здесь делаешь?! Призм довольно улыбнулся, хозяйским движением вытащил из свободной руки Касперского папку с отчётами, бросил на стол, не испытывая никакого дискомфорта от того, что его схватили за грудки: — Так ты не рад? Может, мне уйти? — Объясни, как ты сюда попал, или я тебя уничтожу так, что формат покажется раем. – Ледяной тон даже не дрогнул. Призм хмыкнул: — Файерволл пропустил. Выделил отдельный доступ и провёл сюда. Это всё, что ты хотел спросить? Касперский пару секунд изучал змеиные жёлтые глаза Призма, затем коротко бросил: — Да. – После этого ответа он шагнул в сторону, всё так же крепко держа Призма за грудки, и направился к неприметной двери в стороне от письменного стола. Вирус зашипел, попытался сопротивляться, рявкнул: — Ты куда меня тащишь, [censored] придурок! Отпусти меня, или я [censored] тебя в [censored]! [censored] бы тебя побрал!! Касперский распахнул дверь, втащил туда вируса и одним сильным рывком швырнул его на кровать, не слушая протестов. Тот от неожиданности охнул, огляделся и понял, что оказался в спальне антивируса, где до этого ни разу не был. Касперский же не дал ему больше вставить ни слова, просто прижал его запястья к кровати и отчеканил: — А теперь я буду выяснять, насколько ты сам мне рад. И даже не надейся выбраться отсюда в ближайшее время, я отпущу тебя только тогда, когда ты полностью рассчитаешься за свою самовольную отлучку с этой системы! Крепкий алгоритмокружительный поцелуй начисто стёр все мысли и намерения, Призм со стоном ответил, нетерпеливо прижавшись к Касперскому всем телом, жадно покусывая его губы и невнятным мычанием требуя поторопиться. — ...и у тебя будет доступ каждый день в десять часов утра за обновлениями. – Мерный голос Файерволла убаюкивал бы, если бы не содержал такой важной информации. Аутлук, почтовый клиент, которому часто нужен был доступ в интернет, спокойствием голоса не обманывался и внимательно слушал. – Если система в десять часов утра не будет запущена, приступай к обновлениям сразу же после загрузки системы, когда... – окружающее пространство внезапно дрогнуло, прерывая Файерволла, все процессы ощутимо подвисли, Аутлук даже потерял равновесие и грохнулся бы, не поддержи его за плечи Файерволл. — Что это было? – некоторый испуг в голосе Аутлука можно было услышать без малейших усилий. На губах Файерволла мелькнула горькая улыбка, но ответил он уверенно и спокойно: — Ничего страшного. Касперский проводит внеплановую проверку системы, его лучше не беспокоить сейчас. Аутлук кивнул, но спросить, почему Файерволл так странно улыбается – то ли с облегчением, то ли горько – не рискнул. *** — Файерволл!! Он поднял взгляд от трёхмерных таблиц прав доступа, в которых наводил порядок последние полтора часа, и обратил внимание на вошедшего в его личное пространство – разумеется, это был Касперский, злой как чёрт, но, несомненно, оживший. Лихорадочный блеск и неопределённый расфокусированный взгляд пропали, уступив место прежней цепкости и чёткости. Файерволл знал, что так и будет. — Что за спешка? – спокойствие далось ему на удивление легко, он действительно был рад за Касперского. Антивирус раздражёно сощурился: — Он ушёл? Призм ушёл, так ведь? Файерволл пожал плечами: — Полагаю, да. Я не слежу за перемещениями в независимых отдельных каналах, один из которых ему выделил. — Проклятье, я так и знал, – Касперский раздражённо тряхнул головой, но во взгляде зажёгся даже какой-то азарт, который, к счастью, не имел ничего общего с тяжёлой зависимостью. – Надо было ограничить его карантином! — Рад, что ты снова стал самим собой. – Файерволл слабо, но искренне улыбнулся. Касперский склонил голову набок: — Почему ты его пропустил? Файерволл на миг прикрыл глаза. «— Ты?.. Что ты здесь делаешь? Призм усмехается, но как-то невесело, и в его взгляде Файерволл с некоторой оторопью замечает тот же лихорадочный блеск, который он видел каждый день во взгляде Касперского. — Проведать старого знакомого хочу. Подозреваю, он скучает? – Призм, произнеся это беззаботно, внутри невольно напрягся, но ни за что бы себе не признался, что боится отрицательного ответа. Файерволл, впрочем, не ответил ни «да», ни «нет», он просто сразу озвучил своё решение: — Я могу дать тебе доступ по узкому каналу, это не даст тебе возможности путешествовать по системе, но ты сможешь напрямую попадать в личное пространство Касперского. Ты также сможешь появляться там и исчезать по своему желанию, я не буду контролировать этот канал, из личных покоев Касперского тебе всё равно свободно в систему не попасть. Это тебя устроит? — Вполне. Касперский сможет мне помешать покинуть систему? — Нет. Только если заключит тебя в клетку карантина, оттуда канал работать не будет. — Согласен. Действуй. И, знаешь... с тобой неплохо иметь дело. Такие, как ты, обычно обладают воистину скверным характером. — И это говорит мне вирус, обладающий отнюдь не ангельским темпераментом, — еле заметно усмехнулся Файерволл. – Спасибо, принимаю за комплимент». — А я не должен был его пропускать? Касперский хмыкнул: — Я не об этом. В следующий раз его хорошо бы поймать на границе компьютера и задать хорошую трёпку. — В следующий раз? Антивирус уверенно улыбнулся: — Разумеется, в следующий раз. Он вернётся. Не поэтому ли ты оставил проведённый ко мне канал до сих пор открытым? Файерволл улыбнулся в ответ, чувствуя, как его отпускает давняя и изматывающая тревога за Касперского. Антивирус пришёл в норму, и даже если ради этого вирус будет периодически посещать личное пространство Касперского, это стоило того.	NC-17	Закончен	Нет
1	Lexy	Трудовые будни Оперы	Зарисовка из жизни спокойной уравновешенной Оперы и вечно весёлой заводной Аськи.	Романтика,Юмор	1016	2009-07-22	— Ку-ку! – в дверь личного пространства Оперы просунулось миловидное личико, обрамлённое художественно растрёпанными кудряшками. Опера с большим трудом заставила себя не улыбнуться – если она покажет, что рада появлению Аськи, работу ей сегодня точно не закончить. Хотя вряд ли она кого-то обманет своим невозмутимым видом... — Здравствуй, — ответила она, мельком глянув на гостью. Та показалась полностью, зайдя в личное пространство и закрыв за собой дверь – на сей раз одетая в изумительно ей шедшую блузку и юбку в виде лепестков ромашки, отдалённо напоминавшую её логотип. Опера осознала, что работать ей теперь совсем не хочется, но эти таблицы ей надо было обязательно закончить сегодня. — Можно зайти? – уточнила Аська, чинно и скромно заведя руки за спину и переплетя пальцы. — Ты уже зашла, — флегматично ответила Опера. Ей осталось разобраться с вёрсткой пяти интернет-страниц – интересно, есть ли у неё шанс? — То есть, ты не против? – осторожно и одновременно задорно спросила Аська, чуть вытянув шею, словно пытаясь заглянуть в бумаги и чертежи Оперы прямо от порога через всю комнату. — Нет, конечно, — ответила та, слегка улыбнувшись. — Йеееееееее! – Аська мигом оказалась рядом с рабочим столом Оперы, с любопытством оглядела непонятные обозначения и символы, сморщила носик: — Никогда не могла понять, какое удовольствие это всё разбирать каждый день по двадцать раз? Хотя всё, что связано с интернетом, чрезвычайно интересно, но ты всё время расшифровываешь какие-то странные и совсем неинтересные таблицы! — Это моя работа, — с лёгкой улыбкой пожала плечами Опера, на время отвлекаясь и поднимая голову. – Ты ведь не тяготишься обеспечивать связь для общения через интернет по своим каналам и всегда следишь за обновлениями, разве нет? — Да, но моя работа проста и понятна, а твоя – нет! Опера рассмеялась: — Каждому его работа кажется простой и понятной! – покачав головой, она, всё ещё улыбаясь, добавила: — Мне ещё пять страниц обработать надо, ты не могла бы посидеть тихо, пока я не закончу? — А насколько тихо? – тут же спросила Аська, разглядывая деления на мерящей в пикселях линейке, которую держала в руках Опера. — Тихо – это когда нет обменных импульсов речи, — с улыбкой пояснила Опера. – Прости, мне правда надо закончить. — Нуууу... хорошо! Работай, я пока просто поброжу тут, — Аська отправилась осматривать книжную полку, делавшую личное пространство Оперы намного уютнее даже несмотря на то, что на полке стояли одни справочники. Опера, наконец, смогла сконцентрироваться на работе, закончила вторую страницу и принялась за третью – всё рассчитать и правильно отобразить вёрстку сайтов это непростая задача... Неожиданно её ухо обожгло горячее дыхание, и Опера дёрнулась от неожиданности, криво оформив одну из вычерчиваемых таблиц. — Аська! – возмущённо воскликнула она, оборачиваясь, но её возмущение встретило хитрющие зелёные глаза и очаровательную улыбку: — Прости, не смогла удержаться. И это не был обменный импульс речи! Нет, закончить работу она точно не сможет! Опера бросила на стол мерящую пикселями линейку и чертёжные инструменты для создания таблиц, медленно и нарочито угрожающе поднялась с места: — Аа-аська?.. — Ой... – Аська медленно сделала шаг назад, затем ещё один. – Ээ-э, я пошутила! Я не специально!.. Ваа-а, не надо меня щекотать!! ...Касперский, совершающий ежевечернюю проверку системы на предмет опасных вирусов, уже протянул руку, чтобы открыть дверь в личное пространство Оперы, но услышал громкие визги, смех, странный грохот и невнятные угрозы, после чего дверь решил не открывать. Вряд ли хоть один вирус будет вести себя так шумно и так весело, да ещё и с Оперой, славящейся своей уравновешенностью... И как Аське удаётся её расшевелить до такого веселья? Пробормотав что-то невнятно-ворчливое, антивирус отправился завершать проверку, оставив личное пространство Оперы в покое. Конец	NC-17	Закончен	Нет
1	Xiaoxin	Дневник провинциальной учительницы	Две школьные учительницы - Ирина и Оксана. Одной 27, другой 32. У обеих проблемы в семье и с детьми. Они все чаще проводят свободное и не слишком свободное время вместе, больше общаются и узнают друг друга. Потом Ирина разводится с мужем, мотивируя это тем, что "не любит и не понимает мужчин".	Ангст,Повествование от первого лица,Повседневность,Романтика,Элементы гета	175	2009-08-04	30 ноября Сегодня опять задержалась в учительской. Некоторые остаются, потому что не успевают с работой: в министерстве вечно что-нибудь придумают, а нам сидеть и рваться на части. Но я уже который вечер остаюсь не из-за этого: просто не хочу домой. Совсем не хочу. Андрей будет пялиться в телевизор и односложно отвечать, Лика и Сашка — шуметь и капризничать. Я их люблю, правда, нет смысла врать самой себе, но я устала от них. Устала так, что хочется выть. Иногда кажется, что еще немного, и я схвачу кого-нибудь за голову и стукну о стену. Наверное, мне пора показаться врачу. Хотя надеюсь, что это просто близость месячных. 2 декабря Надо продержаться всего месяц, потом получится передохнуть. Дома достают свои дети, на работе чужие. Андрею все равно. Конечно же, он единственный работает, а я просто чаи гоняю и сплетничаю. Правильно, в учительской больше нечем заняться. Да и кто будет работать за эти копейки? «Становись домохозяйкой». Замечательное предложение. Не видеть ничего дальше плиты и уборки. «У тебя будет больше времени на детей». Как будто это только я виновата, что они слушаются из-под палки. Хотя, конечно, виновата. Наверное, я слишком часто задерживаюсь на работе. Но вечером, после пятого урока, здесь так тихо, лишь на переменах шумят. А после седьмого школа почти пуста, только изредка на уши приседают заслуженные совдеповские училки. И когда они все уже на пенсию выйдут? Но не в них дело, совсем не в них. Сегодня очередное выполнение супружеского долга. От одной мысли об этом становится плохо. И смешно. Здоровая баба, тридцати двух лет отроду, и не хочет. Не только мужа. Вообще. Все эти нелепые прикосновения и шумная возня. Чего ради? А может быть, дело все-таки в муже. Или усталости. Не знаю. Залезть на форумы и почитать? Великие и могучие гугл и яндекс укажут правильный путь. Только сначала журналы заполнить и домашки проверить. 7 декабря. Это так пошло. Вся жизнь, в смысле. Дешевая мелодрама, которая не вышибет слезу даже у самого неприхотливого зрителя, как бы натурально не играли шарнирные актеры. Отправили детей к родителям. Я надеялась, что мы проведем день вместе, у нас ведь никогда не хватает времени друг на друга. Конечно же, его не было и на выходных: друзья, машина и футбол. Вот оно — счастье — сидеть и пялиться на потных мужиков, которые гоняют мяч. Хотела разбить телевизор. Вместо этого взяла рефераты, бутылку вина и ушла в спальню. Работать. Не хочу домой. И не с кем встретиться. Все заняты, все семейные, всем своих проблем хватает, чтобы еще и о моих слушать. Но я и не хочу о них говорить! Просто... просто развеяться, отвлечься, отдохнуть, сменить обстановку, почувствовать себя желанной и привлекательной. Разве в тридцать два жизнь женщины заканчивается? 15 декабря Похмелье — самая удивительная вещь. Даже Вещь. Даже Весчь! Как-то так. Голова болит, тело ломит, при мысли об еде — на четырех костях до унитаза, а блевать больше нечем. Андрей ходил хмурый, а мне хотелось смеяться. Он мне что-то высказывал, а я прятала лицо в подушку, чтобы не заржать в голос. Ну и что, что мне тридцать два? Ну и что, что у меня дети? Ну и что, что я ведь женщина? Это все с такой укоризной, с таким бесконечным терпением. Я спрашиваю себя, зачем вышла замуж. Но видимо, в двадцать очки другого цвета и не раскрашивают мир в серое, даже без черного и белого. Просто серое разной насыщенности. Небо, трава, снег, пища, собственное лицо. Это депрессия, моя прелесть. Меньше надо торчать перед компом и больше — на воздухе. И общаться, общаться, общаться, не забывая улыбаться, чем шире, тем лучше. Не надо бояться, что кожа лопнет и обвалится гниющими кусками. Такое бывает только в страшилках. Ну и в больном воображении страдающей от похмелья тетки за тридцать. Которая, помимо всего прочего, недовольна своей жизнью. Какое счастье, что никто не может прочитать этот бред. 18 декабря И все равно похмелье прекрасно. Столько мыслей, столько мыслей. А бонусом к ним знание, что может быть хуже. Андрей, конечно, ворчал и отчитывал, но принес воды, сбегал за антипохмелином и даже сварил куриный бульон. Надо будет время от времени повторять: столько заботы я не видела уже давно. Главное — не частить. 30 декабря Забавно. С Ирой мы работаем уже два года, регулярно общаемся в учительской, но до вчерашнего вечера я не знала о ней ровным счетом ничего. Ну, за исключением имени и предмета. Даже возраст не знала: молодая и молодая. А тут вдруг разговорились. Точнее, она говорила, а я слушала. Про мужа, про ребенка, про родителей, про зарплату. Слушала, и мне становилось стыдно, потому что под градусом я такая же. Не то чтобы Ира была нудной или неинтересной, напротив, она все подавала так, что заслушаешься. Просто я так не умею, а потому кажусь себе нудной и неинтересной. Хотя это могут быть всего лишь мне домыслы. Мне понравилось с ней общаться. Она... приятная. 15 января Каникулы были почти великолепны. Мы сдали детей родителям и провели целых три дня вместе, как раньше, когда только поженились. Катались на лыжах, а вечером пили горячий крепкий чай. Все-таки, приятно отдыхать где-то, где за тебя и уберутся, и еду приготовят. Мы даже занимались любовью: долго и нежно. Мне давно не было так хорошо. Все-таки, счастье есть. 17 января Мы все несчастны в той или иной мере. Просто некоторые этого не замечают и наслаждаются жизнью, а другие придают слишком много значения и вечно ищут стены или унитазы. Справедливо и обратное: мы все счастливы. Только одни понимают это и гребут счастье большой ложкой, а другие... Все никак не могу определиться, счастлива я или нет. Но постоянно стену потверже. Или унитаз погрязнее. 18 января Вчера разболтались с Ирой. Забавно, что она готова трещать обо всех своих проблемах и без выпивки. При этом подает их с такой иронией, что я захлебываюсь смехом. Бывают же такие люди! Я ей завидую. Из-за этой способности шутить над собой и неприятностями. Ира — замечательная. С ней легко и интересно. Я рада, что мы с ней сдружились. 20 января Ходили с Ирой в кино на какую-то романтическую комедию. Естественно, у красивой и подтянутой главной героини не клеится личная жизнь, но потом появляется прЫнц. Конечно же, они сталкиваются с кучей проблем, главная из которых — их собственная дурость, но все заканчивается хорошо. Типичный сюжет, разное наполнение мелочами и непривычная для меня компания. Мы ели попкорн из общего большого пакета и пили колу, обсуждая фразочки и посмеиваясь над наигранностью отдельных сцен. И я отдыхала. Как хорошо, когда есть с кем развеяться. 4 февраля Муж ревнует. Прихожу домой довольная и светящаяся. Ничего особо не изменилось: та же работа, те же дети, те же интимные проблемы. Просто у меня есть с кем развлекаться. Каринка сказала, что я лучше выгляжу: похудела и посвежела. И это радует. Спрашивала, как я этого добилась, и не поняла ответ «просто перестала биться о стену». Все-таки, женщине столько лет, на сколько она себя чувствует. И хорошо, когда есть с кем чувствовать себя молодой и интересной. 15 февраля Ревности хватило ненадолго, но это и к лучшему. Наши мужья не считают день Святого Валентина праздником. Раньше это обижало: другие с нетерпением ждут, организуют всякие романтические мелочи, а Андрей и не вспоминает. Конечно, какой это праздник, но всегда приятно устроить друг другу сюрприз и поворковать. Нежности! Побольше нежности и внимания к своему партнеру! В этот раз я была даже рада. С работы пошли с Иринкой в пиццерию, вкусно поели и напились пива. Как хорошо, что она догадалась «заказать» столик (везде должны быть знакомые), все было битком. И парочки, парочки. «Мы с тобой тоже парочка», сказала Ира и подмигнула. Если бы я была трезва, то смутилась бы. Но поллитра пива расслабили, и шутка оказалась только шуткой. «За это надо еще выпить и закусить». Сейчас я думаю, что просто не нагулялась в свое время. Было бы здорово иметь возможность... Хотя ерунда. Я была влюблена и счастлива. Просто быт и монотонность задавили. Так всегда бывает, если есть одно и то же блюдо день за днем, годами. Положение могли бы спасти приправы, меняющие или подчеркивающие вкус, но что делать, если один из поваров признает только соль? Неважно. Новая дружба равна новой влюбленности. То же самое, только без поцелуев и секса. Если муж, с которым готовишь свою жизнь, не хочет приправ, почему бы не изменить вкус только на своей тарелке? А Ира — чудесная приправа. Только, думаю, не надо говорить ей о моих кулинарных ассоциациях. Еще обидится. А завтра идем в театр. Как же давно я не была в театре! 1 марта Так хорошо, светло и радостно. Наверное, в декабре мне просто не хватало солнечного света. До июня еще, конечно, далеко, но в воздухе пахнет весной. Сломала голову, не знаю, что подарить Иринке на 8 марта. Цветы, конфеты, вино, книгу? Все такое универсальное и обезличенное. Надо придумать что-то... Надо найти спицы и купить пряжу. И обязательно успеть за неделю. 6 марта Исколола пальцы. Ниткой натерла мозоль. Я думала, с вязанием так же, как и с ездой на велосипеде. Ошибалась. Резинку пришлось дважды распускать, но я это сделала! Довязала свитер в срок. Он сейчас дома, красиво упакован, ждет своего часа. Иринка с мужем придут к нам. Андрей даже согласился. Наверное, хочет посмотреть на витамин своей жены. Иногда высказывает, но я все пропускаю мимо ушей. Это место безраздельно принадлежало ему последние 12 лет, и мне не хватало воздуха последние пять. Пусть теперь потеснится. Сейчас меня мучает другой, Самый Важный Вопрос: что приготовить? 7 марта Чем ближе час Х, тем больше я нервничаю. Андрей явно взвинчен, и я опасаюсь, что он что-нибудь устроит, с него станется. Господи, пожалуйста, пусть все пройдет хорошо! 15 марта Конечно, все прошло не очень хорошо. Казалось, что мужчины нашли общий язык (Коля хотя и не идеал, но с ним можно нормально общаться), только это была иллюзия. Водка разговорила обоих, и вечеринка закончилась безобразной дракой. Завидую самообладанию Иры. Она стояла, смотрела на них с презрительной усмешкой, а я кинулась их разнимать, вот ведь дура. Мало того, что словила удар в челюсть, так еще и с мужем поскандалила. Я унизила его достоинство. Какая-то (!) баба (!!!) пыталась помешать ему доказать свою правоту. Ушла жить к родителям. Не могу его видеть. А синяк красивый. Чудо, что зубы на месте. 28 марта У родителей хорошо. Особенно, учитывая, что они уехали в деревню, оставив мне набитый холодильник и полный бар. Красота да и только. Еще и от работы больничным отмазалась (мои детки, скорее всего, были безумно рады). Валяюсь весь день на диване, смотрю телевизор. Ток-шоу, сериалы, новости и познавательные передачи здорово съедают время, особенно если просто лежать и ничего не делать. Скакать из дремы в телевизор и обратно. Вечером приходила Иришка (а я боялась, что после «праздника» она решит оборвать наши отношения). Я достала бутылку красного, и понеслась. Разговорились о сексе и об опыте. Стыдно было признаться, что у меня был только один мужчина. Так глупо. Раньше это был бы повод для гордости, сейчас же... Телевидение и рекламируемый образ жизни. Трахайся налево и направо, но не забывай предохраняться. Так... неправильно. Но стыдно. Как и за то, что при росте в 175 весишь целых 70! Как не совестно! Хватит жрать! И вперед, к славным 50. Иришка удивилась. Конечно, она десяток не разменяла, но не понимала, как так можно — всего с одним. А попробовать разных, сравнить? Когда узнала, что и целовалась я только с Андреем... Так глупо я себя еще никогда не чувствовала. С женщиной же не измена? Не могу перестать думать об этом. Мы всего лишь поцеловались. По пьяни, да и меня занесло. Пусть Ира меня спровоцировала, предложив попробовать, но я согласилась. С женщиной ведь не измена? Я же не должна чувствовать себя виноватой? Никак не могу определиться, то ли головой о стену, то ли улыбаться до ушей. Мне понравилось. В поцелуе не было секса, но понравилось. Это было смешно, забавно, и я почувствовала себя подростком. В детстве я не целовалась с подружками, почему бы и не наверстать упущенное? 31 марта Отмазки для совести. Костыли. Но ведь этот поцелуй и правда ничего не значил. Кстати, лесбиянки со своим «окультуриванием»... Господи, они не лучше мужчин. Такие же кобели, только без членов. Не все из них кастрированные Казановы, но... Хорошо, что мы с Ирой просто подруги. Главное, не повторять, а то в голове будет все больше лишних мыслей. 1 апреля Ира сказала, что разводится. Якобы, не любит мужчин, не понимает их и не хочет, чтобы в нее пихали это вздувшееся и противное. Я сначала расмеялась: неплохая шутка для дня дурака. А потом поверила. Кажется, Ира серьезно. И если она на самом деле так относится к мужчинам и сексу... Надо ее разговорить. Может, это просто депрессия? Конечно, депрессия уже непросто, но... 2 апреля Не шутила. И не говорит, в чем дело. Плохо, очень плохо. 10 апреля Баба сказала, баба сделала. Ира и правда подала на развод. И даже успела съехать в протараканенную общагу. Больше всего я не понимаю ее отказа от Мишутки. Ладно муж, люди ссорятся, не понимают друг друга, сходятся и расходятся. Это жизнь, и разводы уже давно рядовое явление. Но Мишутка — ее ребенок. «Не хочу. Он такой же, как и остальные членоносители. Просто еще маленький, но вырастет и не будет ничем отличаться». Когда она это сказала, я начала всерьез беспокоиться. Это уже не вопрос новооткрытой ориентации, а, скорее, болезнь. И возможно, нелюбовь к себе. Она ведь по-разному проявляется. Я правда переживаю за Иру. А она... она с маниакальным упорством разрушает свою жизнь. После работы пойду к ней. Не хочу оставлять ее одну. 22 апреля Андрей сказал, что я полночи ворочалась, стонала и шептала ее имя. Совершенно не помню, что мне снилось. Но неудивительно, если Ира. Я думаю о ней больше, чем о собственных детях. Она осунулась. Наверное, можно было бы сказать «похудела», но... она выглядит больной. И еще коротко подстриглась. Под мальчишку. А ведь у нее были шикарные волосы: густые, длинные, блестящие. Сейчас на голове какой-то непонятный ежик. Неужели Ира не видит, как разрушает себя? Дело вовсе не в ее волосах, или весе, или резких фразах. Она напряжена. Натянута. Конечно, можно понять, развод — не увеселительная прогулка, но все же. Не могу придумать, как ей помочь. Попытаюсь просто быть рядом. Подругой, которая поддержит, и с которой можно развлечься. Главное — не делать резких движений и не пытаться перевоспитывать Иринку, точно взбрыкнет и сбежит. 26 мая Вроде все в порядке. Конечно, Ира все еще не хочет даже слышать о сыне, но в ней больше нет агрессии. Улыбается, шутит, смеется. И вроде, без фальши. Вчера оторвались на последнем звонке. Конечно, не так, как школьники, надо же блюсти учительскую честь, но вечером ушли к Иринке, допили недопитое и наболтались вдоволь. Ночевала я у нее. Просто была не в состоянии дойти до дома, а Андрей не захотел за мной приехать. Ну и сам дурак. Спали вдвоем на узкой совковой кровати с провисающей сеткой. Сначала пытались удержаться на «своих» половинах, но сила притяжения нас постоянно сталкивала. Уржались, пока возились. А потом плюнули: надоело. Обнялись, прижались друг к другу и заснули. Естественно, сейчас у меня все тело болит. Не представляю, как Иришка спит на этой пыточной кровати. А она только посмеялась над моим искривившимся лицом. Какие у нее нежные и сильные руки. Конечно, это не полностью спасло от ломоты, но стало легче. Решила забрать ее в деревню. Все равно еду туда с детьми. Иришке не помешают свежие воздух и овощи. Теперь дожить бы до отпуска. 1 июля Экзамены позади, до отпуска пара дней. Красота, да и только. Возбуждена, как будто на море еду, а не в деревню — пахать и загорать. Дети недовольны. Их лишат компьютера, MTV и друзей. Утешает, что за пару дней они отойдут и перестанут ворчать. Хотя кто их знает, они выросли. Целый месяц загорать, купаться, ковыряться в земле, ходить за грибами! Когда я была моложе, ненавидела деревню, а сейчас — тянет. Старею. Отпуск! Отпуск!!! 1 сентября Эти два месяца были чудесны. Наотдыхалась, назагоралась, полна сил и хорошего настроения. Иринка научила меня паре мелочей, теперь я не так расстраиваюсь, когда сцепляемся с Андреем. Или когда он меня не замечает. Жаль, конечно, что мы все сильнее отдаляемся друг от друга, но я устала пытаться пробиться через презерватив его равнодушия. Да и плевать. Не могу быть красивой и интересной для него, буду для себя и для Иринки. 7 сентября Вчера ходила к Ире. Не знаю, что делать дальше. Я, конечно, ее люблю, но не как женщину или мужчину. Мне хорошо с ней. Дружить. Она интересный собеседник, с ней здорово развлекаться, но... но и все. Я не чувствую к ней сексуального влечения. А она не хочет этого понимать. За восемь месяцев Ира стала настолько привычной и необходимой. Я боюсь потерять ее. Но если ей и правда нужно больше, чем девичьи посиделки... Кажется, пришло время морально готовиться к финалу. 23 сентября Ломает. Две недели назад пришла к Ире. Слово за слово, она полезла целоваться. Я и растерялась, и, если честно, была готова целоваться с ней. Ведь это такая мелочь, если поможет удержать ее. Но Ира захотела большего. Так неприятно. Не потому, что с женщиной. С посторонним человеком. Ее руки на теле... Фу, как вспомню! Вернулась домой зареванная, хорошо, что Андрей поверил в сказку о мелодраме и тут же потерял интерес. Мы с Ирой столько гадостей друг другу наговорили. Конечно, она права, я эгоистка. Я дружу с ней только потому, что она мне нравится, что мне с ней интересно. Но разве бывает по-другому? И разве не эгоистично требовать от меня не только дружбу, но и секс? Потому что ЕЙ так хочется. Потому что ОНА вдруг открыла в себе тягу к прекрасному полу. Но так больно. Чертовски больно. Я к ней привыкла. Разговаривать, ходить в кино, гулять после работы, сидеть в кафе. Чувствовать ее рядом. Господи, ну почему у меня даже дружить не получается? 3 октября Чем меньше женщину мы любим... Дело ведь вовсе не в том, любит она меня или нет. Просто вырезала себя из моей жизни. С другими общается нормально, а со мной только здоровается. Конечно, пока что держусь. Но как тоскливо. И в груди болит: слева, справа, по центру. А она улыбается и жестко смотрит. Надо чем-то отвлечься. 14 октября Ума палата, конечно. Не выдержала и сломалась. Пришла к Ире. Повисла у нее на шее. Наговорила кучу глупостей вроде «если тебе так надо, то давай, только не бросай меня». Слабая и безвольная дура. С другой стороны, помогло. Отлично помогло избавиться от нее. Иногда надо пересилить себя, съесть то, что неприятно, хотя по каким-то причинам хочется, проблеваться и навсегда запомнить — это не мое. Зато теперь я сплю крепко, чувствую себя хорошо и в состоянии широко улыбаться. Пусть кокетничает с другими учительницами. И не только с ними. Зависимость от одного человека рано или поздно приводит к проблемам и депрессиям. Ведь все отношения заканчиваются, неважно — любовь, дружба или работа. Значит, надо просто разнообразить круг общения и прекратить запираться в семье или единственной подруге. В принципе, я благодарна Ирине. Она помогла мне кое-что понять. Нельзя ломать себя ради других. Прогибаться, подстраиваться, но не ломать. Ничего хорошего из этого не выйдет. Осталось найти, чем себя занять. Но это вопрос решаемый. И да, пора завести новую тетрадку. Или хорошую записную книжку? Пожалуй, подарю себе на день рождения. Солидную, с кожаным переплетом. И все-таки, потому что женщина. Хотя бы себе я могу в этом признаться? Была бы она мужчиной... Но сослагательное наклонение вообще скользкая поверхность.	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Между ангелом и демоном	Анна связывает Руби над пентаграммой и пытается понять, может ли чувствовать после того, как вернула себе благодать.	PWP,Повествование от первого лица	170	2009-08-04	Одна — ангел, другая — демон. Казалось бы, что у них общего? Обе — женщины. Обе — ненавидят друг друга. Обе — спали с Винчестерами, пусть и с разными. Уже три сходства, и если подумать, найдутся еще. Хотя в главном они, все же, различаются: одна — ангел, другая — демон. Обе не хотят видеть ни Кастиэля, ни Уриэля, пусть у каждой свои причины. И обе вынуждены время от времени терпеть присутствие другой: у Децимы своеобразное чувство юмора, даже если она давно не у дел и не может влиять на... нелюдей. Но должен же кто-то быть виноват в сложившейся ситуации. Руби закрывает глаза, чтобы не видеть огненно-красный ореол вокруг головы Анны. Всего лишь иллюзия, всего лишь отблики света, ничего больше. Это не потому, что связавшая ее — ангел. Совсем нет. Просто свет разбивается о волосы и обжигает. Слепит, играя на инстинктивном страхе: какой демон захочет увидеть ангела? Тем более, так близко. Глаза дороже, как и остальное тело, пусть позаимствованное, но свое. Анна что-то говорит, насмешливо и жестко. Куда делась та большеглазая дурочка, сказавшая «Руби не такая, как другие, она спасла меня»? Конечно, спасла. Но вовсе не для того, чтобы висеть сейчас над пентаграммой и проклинать эту... Анну. Хочешь ударить врага побольнее, унизь его. Кажется, сейчас разыгрывается именно этот сценарий. Только Руби не может решить, когда ей проиграть, чтобы у Анны не возникло сомнений в своей победе. А может быть, вообще стоит расслабиться и получить удовольствие? Интересно, сколько насмешек может вынести ангел? Вот эта безупречная садистка со светлым человеческим прошлым? Но Руби не спрашивает. Руби кусает губы и молчит, потому что все еще не нашла ответа на другой, более важный вопрос: зачем дразнить бешеную собаку? Демон не выбивается из отведенной ей роли: ругается, сыпет проклятиями, требует отпустить, даже боится. Не потому, что все может закончиться ее смертью, просто... эта красноволосая сучка — ангел, а тело дорого как память о часах страсти с Сэмом. Хотя и в ад не тянет: вряд ли получится выбраться из него еще раз, к тому же, за Руби водится много долгов, которые не хочется отдавать. Стоит только вспомнить, какие кредиторы хотят получить ее задницу в свои руки... — Крашеная сучка, — плюется Руби, но Анна с истинно ангельским терпением пропускает оскорбление мимо ушей. Кажется, ее не достать, не вывести из себя, не разозлить, чтобы стереть с лица это страдальческое выражение. Но оно и к лучшему: можно продолжать огрызаться, не беспокоясь о сохранности тела. Секундой позже Руби убеждается, что ангелы — закостенелые и до тошноты псевдоправильные — способны удивлять. Но она отвечает на поцелуй, хоть и не может сдержать усмешку. — Сказала бы, что тебе хочется, я бы другое тело нашла. Чисто по-дружески, — говорит Руби после. — И это подойдет, — ровно отвечает Анна. — И то верно. Какая разница, мальчик или девочка, когда ты все равно сверху. Поближе к Богу? Демонически обидно, что ангел не реагирует на очередную, полную изящества шпильку. А ведь Руби так старалась. — Интересно, что сказал бы твой безупречный папочка, если бы обратил сюда свое всевидящее око? — размышляет она вслух. — Ай-ай-ай, Анна. Мало того, что не размножения ради, так еще и с женщиной? Это если забыть о том, что я — адова штучка. Руби старается, но Милтон не реагирует. — Аннушка, солнышко мое, не молчи. Пожалуйста, скажи хотя бы слово. Знаешь, женщины любят ушами. Разве ангелы обращают внимание на демонов? Они сначала убивают, а потом разговаривают. Руби тяжело вздыхает и в очередной раз проверяет узлы на прочность. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от предательских реакций тела. Анна возбуждает его, с поразительным чутьем находя чувствительные зоны. Как будто бы... — ...всю жизнь трахалась с женщинами? Или гиперактивно мастурбировала? Дин был твоим первым мужчиной? Следующий вопрос не успевает родиться, Руби вскрикивает от боли и тут же закусывает губы, чтобы не застонать: кончик языка, скользящий по горящему от укуса соску, не просто прогоняет боль. Он дарит удовольствие. — А ты умеешь привлечь к себе внимание. Этому учат в ваших школах ангелов? На специальных уроках? Анна по-прежнему молчит, а Руби думает о самом несексуальном, что было и, возможно, будет в ее жизни, — Лилит. Даже встреча с Аластаром была полна скрытой эротики. Скрытой фиксаторами и намордником. А Лилит... О Ли... Руби выдыхает. Кажется, самая большая любовь ее жизни проигрывает. И кому? Ангелу! Интересно, как отреагировала бы ночная, узнав, что уступила благодати? Правда, интерес чисто теоретический, Руби не хочет — кто бы сомневался — получать практический ответ. — Если бы я знала о прелестях небесной жизни, то не грешила бы. И обязательно исповедалась бы напоследок, чтобы очиститься и попасть в ту же школу, что и ты. Анна молча и методично продолжает раздевать Руби, игнорируя все ее слова, и та ощущает себя чуть ли не резиновой женщиной. Только кукол не возбуждают, они всегда и на все готовы. Но чувствовать себя вещью... почти неприятно. — А что будет, если я начну брыкаться? — спрашивает Руби. Даже не у Анны, просто еще одна фраза в воздух. Жаль обрывать такой прекрасный монолог. — Придется тебя успокоить. В мягком обещании столько угрозы, что Руби дрожит. — Видимо, годы в аду сделали меня мазохисткой. Знаешь, когда боль перебивается болью, и остается только научиться наслаждаться ею, иначе не останется ничего, только вопящий кусок... была бы человеком, сказала бы, плоти. А правда, что ангелы не чувствуют? Прямо совсем ничего? Руби искренне порадовалась бы, попади коленом в грудь ангельской сучки, но та легко останавливает неубедительный пинок. — Досадно, — морщится Руби, пополняя счет к Анне еще пятью синяками. — Я надеялась хоть какое-то сопротивление оказать, а не просто... — Слишком много болтаешь, — говорит «насильница», схватив свою жертву за волосы. — О? Прелюдия закончена, сейчас меня лишат лесбийской невинности? — широко улыбается Руби. У ангелов нет эмоций, об этом нельзя забывать, выбирая линию поведения. Конечно, у впившихся в рот губ была человеческая история, но Анна должна была потерять чувствительность, вернув благодать. Или она уже никому ничего не должна? Один раз упала и приобрела способность думать собственной головой да получать низменное удовольствие? — Скажи мне, — просит Руби, когда ее рот оставляют в покое. — Твой папочка готов прощать только младшеньких? А вас нет? Анна щурится, в ее глазах и линии губ даже можно увидеть раздражение. Не все ангелы завидуют людям, далеко не все. Но один раз вкусившие запретный плод мечтают о нем снова и снова. Даже если их вера так крепка, что они не позволяют себе оступиться, долгая жизнь рядом с гормональными наркоманами селит в сердцах сомнение. — Не улыбайся, — говорит Анна. — Ты не победишь. Руби откидывает голову, открывая доступ к шее. Проиграть можно только сопротивляясь. Хорошо, что ангелы об этом не знают. Или Анна обманчиво невинно манипулирует ею, подобно остальным небожителям? Слишком много мыслей для одной маленькой демонической головки, решает Руби секунду спустя. Губы Анны слишком умелы, поразительно умелы, а собственная кожа предательски чувствительна. Если сопротивляться боли, она станет только сильнее. Если сопротивляться желаниям тела... впрочем, это просто глупо. — Чего ты пытаешься добиться? — спрашивает Руби, даже не пытаясь скрыть возбуждения. — Оргазма, — спокойно отвечает Анна и зубами впивается в ее загривок. — Разве это не миф? — усмехается демон. — Аноргазмия — очень распространенное явление. — Ангел и херувимчик могут добиться неожиданных результатов, — шепчет Анна на ухо. Руби с трудом сдерживает стон: конечно, она уступит, но позже. Пока что — слишком рано. — Не думаю, что мое имя происходит от Cherubino, — улыбаясь, говорит она. — И сомневаюсь, что от рубина. Слишком... божий камень. Хоть и красный, как страсть. Руби богохульствует: какой демон упустит возможность воткнуть в ангела пару-тройку булавок? Хоть нож был бы предпочтительнее, вот только его нет, а руки связаны. — Тебе так нравится заниматься сексом втроем? Ты, Сэм и Лилит? Ты, я и Он? — Ты меня раскусила, — вздыхает Руби и раздвигает ноги: она уже слишком давно не невинна, чтобы смущаться пальцев, которые знакомятся со всеми нехитрыми тайнами ее промежности. — Поразительная прозорливость. — Может, останемся наедине? — шепчет Анна. Ее дыхание не обжигает, Руби даже не верит, что фригидная сучка возбуждена. Но интонации... Из-за них от уха вниз, до груди, бегут мурашки и вцепляются своими маленькими лапками в соски. Как будто даже павшие ангелы способны оттрахать голосом так, что костей не соберешь. — Какое заманчивое предложение. Обещаю рассмотреть его в ближайшие минуты. Пальцы Анны не разжигают огонь, просто поддерживают ровное пламя. Скользя, обводя, гладя, надавливая. У Руби создается ощущение, будто она качается на слабых волнах: и с головой не накрывает, и обволакивает. Она наслаждается каждым прикосновением, подставляется губами и рукам и молча требует большего. Достаточно всего лишь дышать и сдерживать стоны, позволяя сорваться с губ только намекам на них: играть надо со вкусом. — И как же ты собираешься добиться оргазма? — спрашивает Руби, насаживаясь на пальцы. — Или ангелы кончают духовно, не выделяя жидкостей? — Кто сказал, что речь шла о моем оргазме? Ну как не удивиться, увидев насмешку в глазах, бывших до этого такими печальными? Ангельскими. Как будто небесных учат носить маску немого сочувствия. «Я все понимаю, вам плохо, но потерпите немного, и вам станет легче». Это подходит и для секса. Правда, под губами и на пальцах Анны вряд ли стоит терпеть, скорее уж подстегивать сознание, помогая фригидной сучке достичь цели. Искусанные губы горят, грудь ноет каждый раз, когда Руби случайно трется о грубую ткань рубашки Анны, а в паху разливается жар. Не до слез, не до крика, но ровно столько, чтобы кончить в свое удовольствие и до крови впиться в губы фригидной сучки, которая по-прежнему дышит ровно и спокойно. Несколько секунд, и Руби расслабленно обвисает, облизываясь и пробуя на вкус Анну. Интересно, не отравит ли ее ангельская кровь? Но неприятных ощущений нет, только удовлетворение, как будто она избавилась от груза, давившего на живот. — И зачем тебе это нужно? — спрашивает Руби. — Хотела узнать, способна ли я чувствовать, как раньше. — И? — Если и да, то не к тебе, — улыбается Анна, разрушает целостность пентаграммы и разворачивается. Руби не успевает спросить, какого ангела она не остановилась раньше. Глупо требовать ответа у пустого склада. — Фригидная и садистка, — шепчет Руби, пытаясь распутать узлы и освободиться. Она почти чувствует себя оскорбленной — поимели и бросили, — но некогда обращать внимания на подобные мелочи. К тому же, Руби надеется, этого шоу хватит, чтобы хотя бы один ангел оставил ее и Сэма в покое. Она еще не достигла своей цели, и ей ни к чему лишние помехи на пути. Даже столь удовлетворяющие помехи.	NC-17	Заморожен	Нет
1	TrikaCats	Любовь к детям или просто мечты Роад	Роад захотелось ребёночка, и вот, что из этого вышло	Романтика	37			PG-13	Заморожен	[]
1	Sora Akanegasaki	Новый президент	Как амбициозный Руфус захватывал корпорацию, и получил в придачу ещё кое-кого.	AU,PWP,ООС,Романтика	43	2009-08-07	Когда компания Шин-Ра достигла пика своего развития и взяла под контроль практически все сферы деятельности государства, президент решил, что за такие свершения должен получить вполне заслуженный отпуск. Однако оставлять корпорацию совсем без присмотра не хотелось. По логике, заменой ему должен был стать Руфус, но президент считал своего заместителя слишком молодым, амбициозным и опасным. Тот мог как развалить компанию, так и помочь ей достичь ещё больших вершин. Хотя положение Шин-Ра было вполне устойчивым, за благополучие корпорации президент беспокоился чуть ли не больше, чем за своё. Но выбора не оставалось – либо вовсе не ехать в отпуск, либо оставить вместо себя временную замену. Отдыха президент страстно желал, поэтому, скрепя сердце, он все же решил передать управление корпорацией в руки Руфуса. При этом к вице-президенту была приставлена парочка турков, обязанных следить за его поведением, и за компанию солджер Первого класса Генезис, который, по счастливой случайности, как раз в этот момент не был занят на заданиях. Генезис это счастливой случайностью совсем не считал, но начальство настояло, а значит, приходилось слушаться. — И что, я должен присматривать за молодым вице-президентом? – солджер сделал недовольное лицо. — Вы меня нянькой, что ли, считаете? Он находился в кабинете президента, расположенном на самом последнем этаже здания и имеющем громадные окна, выходящие на один из главных реакторов. Атмосфера помещения будто была призвана оказывать давление на посетителей, чтобы они не сомневались – президент всегда прав. Голые серые стены, железные шкафы с документацией и длинный стол создавали завершённую картину комнаты очень строгого начальника, который держал всё в своих руках и не допускал возражений. Сам глава корпорации отлично вписывался в эту картину, строго смотря на посетителей поверх своего стола. По Шин-Ре давно уже ходили слухи, что у президента несколько кабинетов, и этот он использует, когда принимает важных гостей для демонстрации своего авторитета. На Генезиса же кабинет не производил ровным счётом никакого впечатления. — Это ваше задание, – президент легко постукивал пальцами по крышке стола. — Мне будет спокойнее, если моему сыну помогут опытные и сильные люди. К тому же, если быть более откровенным, всю работу я в основном передаю своему помощнику. Он хорошо знает положение дел в корпорации на данный момент. А вам поручается немного отвлечь Руфуса, чтобы мой помощник мог беспрепятственно выполнять свои обязанности. — То есть, — Генезис удивлённо выгнул бровь, – как вы хотите, что бы я отвлёк вице-президента? Глава Шин-Ра отвёл глаза в сторону. Сейчас он меньше всего походил на создаваемый им самим же образ – строгого начальника. Такой неуверенности он не чувствовал раньше никогда, но ведь и никогда ему не приходилось просить о таком. Ему вообще редко когда просить приходилось. — Ну… — президент всё же поднял взгляд на солджера.— Вы должны занять всё его время… собой… — Вы хотите, что бы ваш сын вообще не работал? – солджер качнул головой. Догадка, поразившая его, объясняла поведение президента, но такого Генезис ожидал меньше всего. – Если я действительно такое сделаю, ему будет не до этого. Ведь вы предлагаете мне его соблазнить? И, кстати, почему вы решили, что я соглашусь? То, что я сейчас чуть ли не единственный не на задании, ещё не значит, что я буду изображать из себя любовника вице-президента. Нахмурившись, Генезис приблизился к длинному президентскому столу и опустил на него руки. Глава компании никогда не пользовался у него авторитетом, а после таких слов и вовсе упал в его глазах ещё ниже. Может, Генезис был бы и не против поухаживать за Руфусом, но не при таких же обстоятельствах. — Это лишь ваша работа, как и многие другие обязанности. Представьте, что это просто задание повышенной сложности. Хотя, я думаю, вам это особой сложности не составит. Президент вновь вернул себе непоколебимое выражение лица и жесткий тон голоса. Самое главное уже было сказано, и поэтому не осталось больше причин сомневаться. А в том, что солджер выполнит его задание, президент был уверен. — Ну что ж, — Генезис послал задумчивый взгляд в окно и, отвернувшись, продолжил. — Но за это вы должны будете мне какую-нибудь особую награду. Это же всё же задание повышенной сложности. Усмешка коснулась губ солджера, и он, не скрывая её, прямо посмотрел на президента. Тот уже давно привык, что его образ не имеет никакой власти над подчинённым, и что этот подчинённый слушается лишь из-за своего ранга, который явно ниже, чем у президента. — Но, Генезис, вам не кажется это слишком? Вы и так должны получить удовольствие от общения с Руфусом. Удовольствие то он получит, непременно. Молодой вице-президент уже цеплял его взгляд, но они не так часто пересекались, так как работали в разных подразделениях. Однако, президенту об этом знать совсем необязательно. — А вам не кажется, что это слишком – делать из своих подчинённых чуть ли не проституток? — Ладно, — президент, тяжело вздохнув, поднялся из-за стола и обошёл его. Он так и не понял, как себя держать в присутствии этого солджера, которому будто бы было наплевать на всё. – Я думаю, мы договорились – вы выполняете задание, я плачу вам больше. И, вы, конечно, понимаете, что всё это должно быть конфиденциально, иначе сами знаете, что может произойти. — Хорошо, президент. Генезис, так и не погасив усмешку, направился к выходу из кабинета. Тихо скрипнула дверь, и президент тяжело опустился обратно за стол. «Может мы и договорились» — повернувшись к окну, глава корпорации посмотрел на реактор. – «Я надеюсь, этот непредсказуемый человек всё же поможет». * Руфус откинулся на спинку широкого офисного кресла, крепко прижимая трубку телефона плечом к щеке. — Да, пусть возвращается в Мидгар, — коротко бросил он. Трубка тихо звякнула, упав на подставку. — Вице-президент, похоже, вы хотите избавиться от этой неприятной приставки «вице»? Не желаете быть временной заменой президента? – Генезис отвернулся от окна, видами за которым ему пришлось любоваться последние полчаса. Руфус решал какие-то деловые вопросы, и Генезис, далекий от всех этих бумаг и звонков, решил, что вид реактора за окном гораздо привлекательнее, нежели президентские разговоры. Руфус кардинально отличался от своего отца в первую очередь тем, что не стремился произвести впечатление. Его кабинет был меньше по размерам, но просторнее по ощущениям. Сам же владелец кабинета отличался решительностью и уверенностью в своих действиях; любой человек, заходящий сюда, сразу настраивался работать. Генезис работать не хотел, но общество Руфуса не доставляло ему дискомфорта. Вице-президент на кресле развернулся к солджеру, чей силуэт казался тенью из-за контраста между тёмной комнатой и светлым окном. — Всё может быть. В любом случае, я лишь хочу сделать компанию лучше. — Шин-Ра уже находится на пике своего развития. Президент знает свое дело и отлично с ним справляется, – Генезис чуть шевельнулся, удобнее устраиваясь на подоконнике, и улыбнулся. — Однако я слышал, в компании происходит утечка информации. Не вы ли за этим стоите? Услышав последнюю фразу, Руфус чуть заметно нахмурился. — Кто дал вам основания делать такие предположения? – в глазах вице-президента читалось не только удивление, но и насторожённость. — Это очевидно, — усмехнулся Генезис. – У вас слишком довольное лицо, когда вы сидите в кресле президента. — Да как… — Руфус не мог подобрать слова. Внимательно следя за Генезисом, он встал и обошёл стол. — Я констатирую факт, — солджер, по-прежнему усмехаясь, приблизился к тому же краю стола, где стоял Руфус. – Вы наверняка догадываетесь, зачем меня приставили вам помогать? Вице-президент смотрел на него в замешательстве. — Зачем? Недогадливость или просто нежелание поверить? Генезису уже наскучило говорить намёками. Когда Руфусу впервые сказали, что ему будет помогать солджер Первого класса, он даже не удивился. Ожидал ли? Он же ведь не слепой, наверняка знает, что отец ему полностью не доверяет. И до этого дня относился к солджеру лишь как к необходимости неприятной, но неизбежной. Генезису это совсем не нравилось – трудно чем-то привлечь человека, когда он тобой совершенно не интересуется. Поэтому пришлось перейти к радикальным мерам. — Ну как же: наш любимый президент знает, что его сыночек жаждет как можно быстрее захватить всю власть над компанией. — Это лишь ваши домыслы, – немного надменно ответил Руфус. Озадаченность исчезла из его глаз, да и всё лицо приобрело обычное спокойное выражение. Необходимость в лице Генезиса обычно ему не докучала, и он был удивлён таким поворотом событий. — Вы уверены? – Генезис подошёл опасно близко, теперь их тела почти соприкасались. — Несомненно. Близость Генезиса немного тревожила Руфуса, но он смог сохранить достойное выражение лица. Что мог ему сделать Генезис? Ударить? Но для этого не было повода. Оказать моральное давление? Но Руфус тоже силен, и такому давлению не поддаётся. И вообще, он здесь начальник, а не Генезис. Изнасиловать? От этой мысли вице-президент еле заметно побледнел. И следующие слова солджера подтвердили его опасения. — Я должен отвлечь вас от дел компании, — Генезис придвинулся ещё ближе. – И я даже знаю, как это сделать. Попытавшись отодвинуться, Руфус наткнулся на край своего стола. Такого замешательства он не ощущал ни разу в своей насыщенной жизни. Ещё в большее замешательство его вгоняло то, что он был совсем не против домогательств Генезиса. Если совсем честно – ему стало даже приятно, хотя он сам вовсе не понимал природу возникновения этих чувств. А уж после того, как ответить ему не дал внезапный поцелуй Генезиса, он и вовсе впал в ступор. Однако, ещё не потеряв остатки разума и боясь, что его желание обнаружится, Руфус разорвал поцелуй и откинулся немного назад, чтобы отодвинуться от солджера. Сделал это он зря: лёгкий толчок в грудь опрокинул вице-президента на крышку стола, к которой тотчас же было прижато всё его тело. Тело плохо слушалось и откровенно льнуло к солджеру, не внимая силе разума своего хозяина. — Теперь вы будете беспокоиться не о проблемах компании, а о своей ноющей заднице. По крайней мере, какое-то время. Генезис, всё так же усмехаясь, склонился над Руфусом, который всё ещё пытался издать протестующий стон. — Ваше тело сдалось быстрее вас. Очередной стон Руфуса потонул в поцелуе, призванном закрепить позиции солджера и сломать наконец сопротивление вице-президента. * Временный глава компании Шин-Ра устало опустил подбородок на переплетённые пальцы рук, поставив локти на стол. Несколько чашек крепкого кофе так до конца и не привели его в чувство. Вливая в себя новую порцию горячего ароматного напитка, Руфус вдруг осознал, что случившееся уже не кажется ему таким непостижимым, каким выглядело сначала. Выпив всю чашку, вице-президент окончательно успокоился и решил здраво посмотреть на ситуацию. Здраво не получалось, поэтому Руфус, тяжело вздохнув, стал смотреть, как мог. Ощущение чужих губ на своём теле всё ещё преследовало его, и он никак не мог от него избавиться. Да вообще не очень-то и хотел. Воспоминания о прошедшей ночи придали щекам Руфуса лёгкий румянец. Однако мысли, как и ощущения, отогнать не получалось, а тело мгновенно среагировало на перемену настроения своего хозяина. …Мягкие губы, скользящие вдоль позвоночника, заставляют трепетать, а нежные руки, ласкающие его тело, не дают вырваться. Обдавая жарким дыханием ухо Руфуса, Генезис шепчет ему что-то непонятное, неважное, ведь сейчас в его мыслях лишь это тело, прижимающее его к столу. Еле сдерживаемые стоны, сбитое дыхание; когда Руфус чувствует легкое касание на своём члене, то подаётся назад, вжимаясь бедрами в своего мучителя. Тот, усмехнувшись, лишь прижимается пахом к ягодицам Руфуса, но не более. Недовольный стон слетает с губ, и когда Руфус чувствует проникновение, не обращая внимания на боль, прижимается ещё больше, насаживаясь сам на член Генезиса. Стоны, всхлипы, рваное дыхание и только ощущение ласк Генезиса, в которых Руфус просто растворился… Сколько бы вице-президент не искал, он не находит объяснения своему поведению. Почему он так легко отдался Генезису? Генезис – солджер первого класса, он великолепный боец и сильнее Руфуса, но всё же он подчинённый. Как? От странных мыслей, скользящих от дел компании до прекрасного тела Генезиса, его отвлёк телефонный звонок, сообщавший об исчезновении президента. Губы Руфуса тронула лёгкая улыбка, но тон его во время разговора по-прежнему оставался грустным и спокойным. Медленно положив трубку на подставку, Руфус откинулся в кресле и повернулся к окну. Думал ли он, что станет главой корпорации так скоро? А с другой стороны, ведь именно на это он надеялся, передавая информацию «Лавине». — Сегодня вместе с новым днём Шин-Ра встретит и нового президента, — губы Руфуса искривила усмешка. – Как жаль, отец, что твой отпуск оказался бесконечным. Протянув руку, он с невозмутимым видом убрал рамку с фотографией президента в ящик стола. Раньше она была обязательным предметом интерьера, без которого не мог обойтись кабинет сына главы, а сейчас стала лишь бесполезной деревяшкой, так как Руфус никогда не испытывал к отцу родственных чувств. Между ними была лишь конкуренция. Поднявшись из-за стола, он отправился в свои покои. Приход нового президента можно отложить на несколько часов, ведь сейчас нужно заняться очень важным делом – проверить верность подчиненного. Конкретно, Генезиса, мысли о котором не давали Руфусу спокойно сидеть всё утро. И лучше ему сейчас не мешать, о чём свидетельствуют закрывшиеся кодовые замки на дверях, ведущих в покои нового президента.	NC-17	В процессе	Нет
1	Sora Akanegasaki	Разбитая мечта	По заявке: Демону надоело нытье и фанатизм Грелля и он привязывает шинигами к дереву. Постоянное сравнение Грелля со шлюхой, моральные и физические истязания. В конце Себастьян все таки одаривает измученного шинигами сексом.	BDSM,Ангст,Кинки / Фетиши,Насилие	226	2009-08-07	Но разбиты зеркала. Не осколки, а слова оставляют на сердце нам раны. (с) 3NT — "Зеркала" Звук хлыста, почти неслышно рассекающего воздух, но остро ощущаемый в тишине тёмного парка, заставляет вздрогнуть. Грелл висит, привязанный за руки к большому многовековому дубу, корни которого от недостатка места под землёй вылезли на поверхность. Веревки, разводящие руки шинигами по бокам и заставляющие неестественно обнимать дерево, чуть выгибая спину, уходят в пышную крону небрежно шелестящих листьев. Парк безлюден, и от этого звуки эхом разносятся вокруг; Грелл всхлипывает и не может сдержать тихого скуления. Ему больно, очень больно, и это настолько непривычно, что он даже не знает, какие чувства испытывать. Он, великолепная актриса, попал в хитросплетение демонических сетей и теперь страдает. Себастьян оказался такой сволочью, что даже присниться не может! Ну как? Как можно так плохо обращаться с леди? И только тихий шепот: — Ты не леди, Грелл. Продажная женщина, и та достойней тебя. Слова ранят сильнее хлыста, который в руках у демона. Грелл всегда считал себя совершенством, да это никто никогда и не опровергал. Все принимали это как должное, а Грелл упивался своим великолепием. Себастьян стал откровением. Он – единственный, кто был настолько равнодушен к шинигами и настолько жесток, что заставлял Грелла испытывать такие сильные чувства, какие были неизвестны ему раньше. Себастьян показал Греллу, что внешняя оболочка – ничто. Она незначительна и не нужна совсем, её красота относительна, и чувства не рождаются по отношению к ней. — Слышишь, Грелл? Это поют цикады. Они оплакивают твою жалкую жизнь после смерти. Зачем она тебе, если ты от неё ничего не получаешь? — Себастьянчик… — Молчи и слушай, — хлыст опять пронёсся в опасной близости от щеки шинигами. Настолько близко, что воздух резанул по ней, и Грелл почувствовал острую боль. Подавив желание зажмуриться как можно крепче и не открывать глаз долгое время, Грелл поднял на демона глаза. Тот стоял перед ним, внимательно разглядывая каждую черточку его лица, будто стараясь запомнить то, что сейчас будет стёрто. — Твои визги, крики, желания – неужели ты думаешь, что на самом деле любишь меня? Ты слишком навязчив, но это не признак любви. Лишь интересная игра, которая привлекает тебя своей страстностью, ведь ты страстная натура, — Себастьян провел концом хлыста по груди Грелла. Алые глаза впились в алые же волосы, живописно раскинувшиеся по стволу дерева. Если бы мог орать – Грелл бы орал. Он и так уже пытался истерить, но дальнейшие попытки были пресечены несколькими взмахами хлыста. Грелл легонько провел языком по внутренней стороне рассечённой губы, стараясь сделать это как можно незаметнее. Жестокий демон! Негодяй! Как он посмел?! Про себя Грелл уже решил пожаловаться Вильяму, если только уйдёт отсюда живым, или хотя бы не очень покалеченным. Бурю, бушевавшую внутри, нельзя было выпустить – Себастьян сейчас крайне зол, и Грелл, начавший опять громко орать, доставит ему ещё большее неудовольствие. Вред своих истерик Грелл только что понял и поэтому больше не рисковал. Особенно в такой напряженный момент. — А может быть, ты понимаешь демоническую природу? Требуя от меня секса, ты желаешь доставить удовольствие прежде всего себе, ведь демоны очень искусны в этом деле. А может, ты думал, что я не буду жесток? – Себастьян рукой ударил Грелла по лицу наотмашь. – Но такова моя природа. Кивнуть в знак внимания? Но, похоже, любое действие шинигами выводит Себастьяна из себя. Приоткрыв губы, Грелл уже хотел что-то произнести, но жгучая боль закрыла ему рот. Что-то теплое потекло за воротник по подбородку, и Грелл чувствовал это ощущение уже второй раз за последнее время. Только немного затянувшаяся ранка на губе открылась вновь, а боль стала острее прежней. — Что ты хочешь сказать? Попросить меня близости? Для шлюхи это работа, а для тебя ещё и удовольствие. Но нет, я не буду слушать, наслушался уже. Я долго себя сдерживал ради хозяина, потому что ты был ему нужен. А сейчас тебя выкинули, и я могу расквитаться за все часы мучений, что ты мне обеспечил. Слёзы уже высохли, оставив чистые дорожки на пыльных щеках Грелла. Себастьян уже опустил шутку, что Грелл запылился и надо бы его выбить, как ковер. Никогда не подозревал в этом чертовом демоне такого садиста! Грелл дрожал, не в силах справится с собой. Непролитые слёзы душили его, тело ломило от боли, а губа распухала всё больше с каждой секундой. — Ты всерьёз считаешь, что неподражаем? Да таких актрис в каждом борделе толпы. Дома терпения переполнены такими прекрасными леди. За небольшую сумму ничтожных людских денег они согласны выполнять любые прихоти жалких клиентов. В конце концов, им важны лишь действия, а внешность побочна. Хочешь ублажить своего господина? – демон прижался к Греллу и болезненно укусил его за распухшую губу. Шинигами застонал от боли. Она была яркая, но разных оттенков; за сегодняшний вечер Грелл уже насытился ею на всю оставшуюся жизнь. Если она будет. Унижение заставляло открывать рот для возражений, но глаза, застилаемые пеленой подступивших слёз, не видели соперника, что в данном положении было очень важно. Невозможно было предотвратить падение хлыста на лицо, или другой участок тела, но хоть немного к нему подготовиться долю секунды надо было. Иначе Грелл бы просто сломался и морально, и физически. Только осознание слов Себастьяна и сквозившая в них горькая правда помогала не упасть. Как, однако, символично изображают демонов с хлыстами и в коже. И не будь положение Грелла столь плачевным и безвыходным, он даже может полюбопытствовал, порадовался, пофанател, и на радостях стал приставать к Себастьяну. Но он этого не сделает. Ни за что. — Неужели мы растеряли всю свою беззаботность? Где томные вздохи, крики, наконец, ваше бесконечное «Себастьяяянчик»? Красота уже не спасёт мир? Ноги уже не держали Грелла; если бы не верёвки, он бы упал. Как при этом он не вывернул руки, оставалось загадкой. Тяжесть обрушившихся на шинигами потрясений угнетала и убивала всякие эмоции. И если бы Себастьян сделал сейчас что-то ещё очень ощутимое, Грелл бы заставил себя не обращать внимания. А демон беззвучно стоял и наблюдал за измученным им шинигами. Дуб, которому довелось стать свидетелем таких жестокостей, возмущённо трещал листвой, но помочь ничем не мог. В конце концов, он всего лишь дерево. Внезапная мысль, поразившая Себастьяна, промелькнула на лице и преобразовалась в ухмылку, жестокую и беспощадную. — Что же мы погрустнели? Не ты ли не так давно хотел меня в своей постели? Приблизившись, демон неуловимым резким движением сорвал с Грелла штаны, разводя ему ноги. Пара прикосновений к члену, и шинигами еле сдержал стон. Он вожделел Себастьяна, и даже когда тот избивал его, в душе он хотел тело демона. Это было грубо: не обращая на партнёра внимания, Себастьян, возбуждаясь, вошел в податливое тело. Это было сродни сексу с куклой – ты её трахаешь, а от неё нет никакой реакции. Грелл безвольно висел, привязанный, с затекшими руками, и плакал от унижения, и стыдился своего желания. Не так должен был произойти их первый раз! Не так! Себастьян просто не может быть настолько жесток! Издавая стоны, полные наслаждения, Грелл мотал головой, внушая себе, что это лишь дурной сон. Боль перевешивала удовольствие, а такие коктейли шинигами не любил. Себастьян ещё что-то говорил, но Грелл не слушал. Опустошенный после оргазма и после потрясений, он отключился от реальности. Он ещё долго пролежал там, под великолепным дубом, разбитый, грязный, но грязь была и в душе. Стыд, позор снедал его; тупая боль расползалась по всему телу. И, самое страшное, он всё ещё хотел Себастьяна. И это было больнее всего. … А как всё хорошо начиналось: Грелл, любующийся собой в очаровательное зеркальце, и Себастьян, медленно приближающийся, вежливо смотрящий на шинигами. А потом фраза «смотри, Себастьянчик, какой я сегодня красивый» и крах всех мечт. Разбитое зеркало так и осталось лежать в том парке, под деревом, являясь напоминанием жуткой сцены, разыгравшейся здесь однажды. Однажды здесь были разбиты все мечты одной личности, и они остались лежать на траве вместе с осколками зеркала…	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Девять жизней	Поток Жизни течет сквозь Сефирота, навевая ему разные сны.	Ангст,Гендерсвап,Дарк,Драма,ОЖП,ОМП,Романтика,Флафф,Элементы гета	19			NC-17	Завершён	[]
1	Xiaoxin	Семь дней до заката	Сент Клауд, Миннесота. В ночь с четверга на пятницу люди выбрасываются из окна, не оставляя ни одного объяснения своим действиям. Сэм и Дин Винчестеры отправляются в Гранитный город выяснить причины и остановить волну самоубийств. Расследуя дело, братья разрешают назревшую проблему своих взаимоотношений.	Дарк,Детектив,Мистика,ОЖП,ОМП,Романтика,Элементы гета	295			NC-17	Завершён	[]
1	Serafino Di Aire	Хроники одного безумия	Все мы когда-нибудь сталкиваемся с периодами, когда кажется, что мир ополчился на нас, или что с нами не все в порядке. Согласитесь, иногда даже хочется лезть на стенку! Но ведь всегда существует выбор: оставить все как есть, или понять себя. Понять и принять. Порой второе сделать намного сложнее, чем первое. Этот цикл является автобиографичным. Но я не боюсь показывать его всем желающим. Может быть, эти небольшие рассказы помогут хоть кому-нибудь.	AU,Ангст,Мистика,Психология,Романтика,Философия,Эксперимент	14			G	Заморожен	[]
1	Serafino Di Aire	Рульный-рульный сонгфик)	Вот что получается, когда тебя начинает переть с какой-нибудь песни...	Songfic,Стёб,Юмор	14	2009-08-10	Злобный-злобный Ая, Чёрный-чёрный плащ, Всех врагов порезал, Больше нет, хоть плач. У, у… Больше, больше, больше нету… Умный-умный Бредли, В казино играл, Наперёд всё видел, Деньги загребал. У, у… Мани, мани загребал… Пьяный-пьяный Ёджи, Выпил неспроста, Девку в баре склеил, Спали до утра. У, у… Просто, просто, просто спали… Рыжий-рыжий Шульдих Сел на провода, Током долбануло, Причёска как всегда. У, у… Током, током долбануло… Милый-милый Оми, Весь такой кавай, Кактус поливает: «Ну же, зацветай!». У, у… Папе, папе подарю… Чибик-чибик Наги, Сонный как всегда, В Нете прописался, Выходит иногда. У, у… В Нете, в Нете прописался… Добрый-добрый Кен-Кен, Мячиком играл, И в окно «Конеко» Мячиком попал. У, у… Туго, туго ему будет… Бедный-бедный Фарфи, Весь в крови опять, Ножики забрали, И хотят связать. У, у… Злые, злые, злые Шварцы… ~OWARI~	PG-13	Заморожен	Нет
1	Serafino Di Aire	Ода Сейретею. И прочему...прочему...прочему...	Эта ода посвящается сейретею, его обитателям, прочему-прочему...и вообще пьяный бред)	Юмор	45	2009-08-10	Готей, Сейретей, Король, Руконгай... Все что захочешь, на вкус, выбирай... Наша задача открыть тебе дверь, Загадка в загадке, вот уж поверь... В готее Тринадцать, живут шинигами. Как жаль, что красавцы не видимы нами. Сражаются с холлоу, законы всё чтут... А в перерывах водочку пьют... В первом отряде глава – Ямамото. Прошу, не будите в нем огнеметы... Ну вот, разбудили... «А ну выметайтесь!» Гул, топот, пустеет... «Штирлиц! Останьтесь!» Штирлица тут Сой Фон заменяет. Девчонка разведкой здесь управляет... Омаэда, ну этот, её лейтенант, Наверно Чернобыльский парень-мутант... А третий отряд, точнее начальство – Сущее, белое, Киры, нахальство... Кавай, но предатель, лис, подхалим. Это же всеми любимый наш Гин! Отряд, что четвертый, медики блин... Чего Ханатаро стоит один... Спирта завалы, добрые все. Котетсу и Рецу — как навеселе... И пятому нашему нету замен, Айзен-то наш – красаве’ц-супермэн... Была лейтенантом при нем Хинамори. Врачи отправляют девчонку на море... В отряде шестом изучают бонсаи. Наверно напутал опять Абараи... А капитан – элитных мастей. Бьякуе-тайчо возражать ты не смей... Под циферкой семь запрятан секрет... Пушистее этого в Сейретей нет. Один нестандартный в Готей капитан – Сайджин, и Иба – его лейтенант. В отряде восьмом всё тихо, спокойно. Ведь тут с дисциплиной просто убойно... Кёра’ку на крыше дрыхнет как кот... А Исе Нанао дела все ведёт... В отряде девятом, однако, прикол! Шуухей капитана под ручку привел... Канаме конечно слепой от рожденья, Но он не допустит такого с собой обращенья! Десятый отряд – круглая цифра. Рангику тут как Красоток всех жрица. Тоуширо при ней как сущий ребенок, Белый, кавайный, пушистый котёнок... Зараки Кенпачи с Ячиру своею Всех победить лишь силой сумеют. В отряде одиннадцать все молодцы. Попили, побили – вот удальцы... Маюри и Нему – семейка чудная... Маюри, наверно, в мире ВСЕ знают. Учёный отличный, но самовлюблён. Дочурку угробит...Чокнутый он! В отряде тринадцатом – шеф Укитаке. И Рукия служит в этом отряде. Бедный Джууширо болеет всегда... Лейтенантом не будет никто, никогда... Чад, Орихиме, Исида, Ичиго... Лев и Принцесса, Игла и Клубника. Главных Героев тут очень уж много... Все не влезают, начнём, понемногу... Первым героем будет Ичиго. Он самый главный, живет в нём Хичиго. У него две сестрички, отец – шинигами... Как жаль, что сюжет придуман не нами... Орихиме – наивная наша принцесса. И Татски – участник любого процесса... Подруги – ну прямо водой не разлить! Девчонки, по сути, умеют дружить...	R	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Танец с Ищейкой	После перестрелки в порту Роберта и Реви продолжают выяснять отношения в постели.	AU,PWP,Нецензурная лексика	116	2009-08-10	Доки. Контейнеры. Пробитые бочки горючего. Кровь кипит от адреналина. Чувства обострены до предела. Настолько, что можно почувствовать запах прошлого, прилипший к ногам этой сучки. Запах всего того дерьма, которое не смыть, чем бы ты ни пытался его вытравить. Убить. Убить нахрен колумбийскую стерву. Всадить в ее задницу столько свинца, что она не сможет пятую точку от земли оторвать. Реви почти достигла своей цели. Почти. И плевать, что рука дрожит. Это не помешает всадить пулю в... Балалайка трещит, трещит, трещит. Будто Македонской есть дело до разборок с картелью. Плевать ей и на мафию, и на мальчишку, и на... На всех плевать. Кроме этой сучки, которая сумела ее подстрелить. Дважды, чтоб ей пусто было! От бешенства просто разрывало. И в то же время было чертовски приятно видеть в глазах колумбийки такой же блеск, такое же безумие. Реви давно не чувствовала себя настолько _живой_. По-настоящему. Не эти отстраненные прогулки с кровавой баней, когда противник и ответить-то не может. Быстрый бег, сбившееся дыхание, стекающая по плечу кровь, легкий отголосок боли. Нет повода продолжать драку? Как же! Вот так, взять и отпустить? Не выпустив пар? — Нет проблем. Просто деритесь, пока не будете удовлетворены. Никакого оружия. Никто не должен умереть. «Датч, я расцелую твою черную лысину. Много раз. Очень много». Мышцы напряглись, запели. Снова виток вверх, как будто Реви не цедила недавно слова, лениво возмущаясь тем, что простреленное плечо так и останется неотмщенным. Простой примитивный мордобой. С достойным противником, сучкой, которая сумела-таки подловить. Вырвать обеих из транса невозможно. Колумбийка потеряла всю свою холодность и манерность, сорвала маску, стала тем, кем является на самом деле, — бешеной цепной собакой. — Какого хрена!.. — ...ты еще не упала? — ...все еще стоишь на ногах? Кулаки впечатались в скулы, и обе женщины упали. Заскучавшие зрители подобрали противниц. — Ну и куда дальше? — Поехали ко мне, — предложила Балалайка. – Девочек обработает врач. А мы выпьем, вы же так в «Желтом флаге» и не отдохнули. Любезное приглашение было с удовольствием принято. Рок что-то пролепетал про уместность, когда Реви и Роберта в таком состоянии, но лидер «отеля Москва» его быстро успокоила. ххх «Потолок. Они издеваются, что ли? Чтобы Великая Реви проиграла какой-то колумбийской сучке, сбежавшей со съемок дешевого порно?» Китаянка, матерясь, села на кровати. Тело ломило, как будто его долго и упорно били. Все еще ощущался металлический привкус крови. «Хорошо хоть без смазки, а то как береттой трахнутая, бля». И все же, Македонская была довольна. Вся та агрессия, которая копилась день за днем, ночь за ночью, была выплеснута в хорошей драке. Бить морду Року бесполезно, все равно нихрена не понимает, чистенький мальчик из хороших районов. А как страдает, как страдает, что начальство его предало. И морали читает. «Какого хрена я его позвала?» И щенок, которому так и тянуло отвесить подзатыльник. Чтобы знал, сученыш, свое место. И эта... «Трахнуть. В свое удовольствие. Чтобы она закрыла свои блядские глаза и прокусила губы до крови, пытаясь сдержать блядский стон». — Неужели наступило Рождество, и Санта на самом деле существует? – присвистнула китаянка. На другой половине кровати лежала Роберта. Опухшее лицо в разноцветных разводах, даже во сне плотно сжатые губы, натянутая, как боевая пружина. Ну просто мечта маньяка. Реви всегда подчинялась своим желаниям и инстинктам. Не стала сдерживаться и сейчас, тут же забыв о боли, путешествующей по телу. Через секунду женщина уже сидела на своей жертве, заведя ее руки за голову и сжав запястья до хруста в пальцах. — Йо! – ухмыляясь, поприветствовала китаянка очнувшуюся колумбийку. – Продолжим? — Прошу, слезь с меня, — ровным голосом попросила Роберта. Пришла в себя. Вернулась к роли скромной и вежливой горчиной. — Хрен тебе, — сверкнула зубами Реви. — Я буду вынуждена опять избить тебя. Трусиха. — Смотрите, кто говорит. Ну ладно, до этого я _якобы_ твоего щеночка похитила, чтобы прикрыться, а сейчас? – прорычала китаянка. — Мой господин все еще не дома. Кто бы знал, как этот ровный, ничего не выражающий голос бесил Ребекку. И где ее беретта, чтобы выбить сучке зубы, снова сорвать с нее маску? — О да, сейчас его ебут здоровые мужики. Учат жизни. Роберта дернулась. Женщине не хватило всего небольшого усилия, чтобы отшвырнуть оседлавшую ее противницу. — Да успокойся ты, с сопляком ничего не произойдет. Рок с ним няньчится, альтруист хренов, морализатор, баба, — сплюнула Реви. – В общем, я к чему все это? Потрахаемся? — Не интересует, — с явной скукой в голосе ответила колумбийка. — А если я тебя при этом бить буду? – предложила китаянка. – Где твоя эрогенная зона? Почки? Печень? Грудина? Могу по заднице отхлестать, мне не жалко. — Ты примитивна и вульгарна. — А ты — королева. Санта Мария, снизошедшая до простых смертых. Ну прости, что лапаю. Не могу устоять перед искушением помацать святую плоть. Реви ухмылялась. И ласкала грудь Роберты сквозь плотную ткань футболки. — Этим меня не проймешь, — вздохнула Ищейка. – Или ты забыла, кто я? — Неа, и тем более не понимаю, чего ломаешься, как девочка-целочка. Классно подрались, классно потрахались и разбежались. Ты — воспитывать щенка, я – дальше работать в службе доставки. — Трепешься вместо того, чтобы действовать. — Это приглашение? Роберта улыбнулась. Властный, уверенный, сильный взгляд. Красивый волевой рот. Предназначенный трахать. Как и тело. Неважно, ты – ее, или она – тебя. По очереди и одновременно. Страстно и несдержанно, отдаваясь сексу так же, как стрельбе и мордобою. Всего лишь другой вид схватки, из которой обе выйдут победительницами. Реви медленно отпустила запястья Роберты, провела кончиками пальцев по руке, изучая сплетение стальных мышц. Нежная кожа. «Четыре года на фазенде семьи Лавлесс не прошли для тебя даром. Ты изменилась. Внешне. Не внутри. Сучка». Китаянка зло впилась в губы колумбийки. «Все равно не отмоешься от этого дерьма. Оно в тебе, какой бы образ жизни ты ни вела». Роберта улыбалась. Ласкала руками спину Македонской, массировала ее ягодицы, откидывала голову, подставляя шею под поцелуи и укусы, выгибалась и продолжала улыбаться. Это злило, безумно злило. «Ты ведь тоже этого хочешь, ну же, скажи». Ткань отвлекала, мешала, не давала добраться до груди. Реви рыкнула и разодрала футболку. — Я могла бы и снять, — засмеялась Ищейка. — Молчи, — огрызнулась китаянка и заткнула ладонью рот любовницы. Скользящий по ладони, по линиям и бугоркам, кончик языка отвлекал. Раздражал. Сводил с ума. Ребекка в отместку лизнула острый сосок и с удовольствием отметила, что Роберта на секунду сбилась с плавного насмешливого ритма. «Всего лишь схватка». Реви ласкала темные ареолы сосков легкими прикосновениями языка, кончиков пальцев, ногтей. Ее улыбка становилась все шире с каждой реакцией Ищейки. «Раунд за мной». Только следующий китаянка безнадежно проиграла. Пальцы колумбийки уверенно раздвинули половые губы любовницы, скользнули к малым, неторопливо перебирая, изучая, привыкая, ища наиболее чувствительные точки. — А ты знаешь, что делаешь, — хрипло выдохнула Реви, глядя в глаза Роберты, подаваясь навстречу ее пальцам. — Частая практика, и опытный материал всегда со мной, — хмыкнула Ищейка. – Сменим позицию? «Кто выигрывает? Тот, кто получает удовольствие, или тот, кто трахает?» Впрочем, долго размышлять на отвлеченные темы не хотелось. Реви послушно легла на спину, позволяя довести себя до оргазма, наслаждаясь движениями пальцев внутри и снаружи, легкими и сильными прикосновениями губ, судорожно сжав ноги, когда ощущения достигли апогея. Отдышавшись и расслабившись, Ребекка вернула долг, с удовольствием наблюдая за Робертой. За тем, как та закусывает стоны и цепляется за простыни. «Ну вот, сейчас я могу считать себя вполне удовлетворенной», — лениво подумала китаянка, откатываясь на свою половину кровати. ххх Балалайка снова и снова прокручивала запись, улыбаясь собственным мыслям. «Пожалуй, неплохой подарок для Реви. Не будь она моим компаньоном...» Глава «отеля Москва» извлекла диск, положила его в коробку и вызвала курьера. — Доставь на «Черную лагуну» и отдай в руки Македонской. Лично. Мужчина молча забрал посылку. «То ли пригласить ее как-нибудь в гости», — подумала Балалайка, туша очередную сигару. «Но позже, надо разобраться с остатками картеля». Над Роанапрой разгорался новый день.	NC-17	Закончен	Нет
1	Xiaoxin	Зимняя мечта	Балалайка не может решить свое личное дело сама и нанимает Реви и Эду. Женщины вместе с "Лагуной" отправляются в Сидней. Душевные терзания, радость от смены таиландского лета на австралийское, юст и секс на фоне поисков ответа на вопрос "Кто убил кролика Роджера?"	Ангст,Насилие,Нецензурная лексика,Романтика,Элементы гета,Элементы слэша,Элементы фемслэша	71			NC-17	Завершён	[]
1	Xiaoxin	Номер 2000/13	Что если общество наказывает не только за гомосексуальные отношения, но и за тексты о них? Что если слэшеров надо лечить? Что если надо отказаться от собственных мыслей и стать серой и безликой для того, чтобы сохранить жизнь и здоровье? Обо всем этом не написано в ориджинале. Просто такое общество реально для героев рассказа. Серой и безликой да яркой и сумасшедшей.	Ангст,Нецензурная лексика,Психология,Философия	76	2009-08-15	1 — Самые крепкие отношения, связывающие души и сознания людей, начинаются в условиях вынужденной близости, недаром псевдо— и просто психологи так любят стокгольмский синдром. Самым, пожалуй, ярким примером тесных отношений вследствие вынужденной близости является связь Робинзона и Пятницы. Она же очевидна! Двое мужчин — здоровых, без вредных привычек, ведущих активный образ жизни и не имеющих возможности переедать — просто обязаны испытывать потребность в сексе. Рука может быть хорошей помощницей, и правой можно изменить с левой, но зачем ограничивать себя, если есть варианты? Или вот Остап Бендер и Киса Воробьянинов, — продолжила женщина, мечтательно улыбнувшись. — Это же просто мечта поэта! То есть слэшера. Их связь тоже очевидна. И даже не надо ломать голову, кто сверху, кто снизу, все ясно. Практически в каждом произведении можно найти намеки, а иногда и факты. Просто ваши цензоры все это вырезают по непонятным мне причинам. Женщина нахмурилась, и ее лицо стало совсем неприятным. Помимо того, что обвиняемая писала богопротивные вещи, она красилась! Более того, выщипывала брови и, Мария была готова в этом поклясться, делала маски для лица. «Нет более отвратительного зрелища, — покачала Мария головой, не отводя осуждающего взгляда от обвиняемой. — Разве что накрашенный мужчина». Самое удивительное, что и такие встречались. Конечно, не на улицах, иначе их казнили бы без суда и следствия, но в новостях время от времени рассказывали об очередном найденном притоне. И эти мужчины занимались тем, чем Бог велел заниматься семейным парам, чтобы размножаться. На бледных щеках Марии выступил румянец, когда она представила себе душную комнатку, где-то в подвалах, в которых один из мужчин был женщиной. Как? Как может нормальная женщина получать удовольствие, представляя себе _это_? Как может она писать столь богомерзкие вещи? Как может она упорствовать в своих заблуждениях? — Вы ограничиваете. И ладно бы только себя — всех. Вбили в свои пустые головы, что имеете право решать за других, одели черные платья, забыли, что такое радость и наслаждение, и пытаетесь прочистить мозги окружающим. Да и Дьявол бы с вами, особенно, если вы перестанете меня лечить. Я не больна. Я просто свободна от вашей лживой морали. И ладно бы меня лечили мужчины, чего еще от них ожидать? Они просто боятся, чертовски боятся, что женщины станут сильнее, что будут свободны от их власти и перестанут им подчиняться. Но вы-то! Те, кто меня слушает, вы же можете быть не такими! Зачем идете на поводу у глупых и трусливых членоносителей? Мария вздрогнула от резкого звука, оборвавшего речь обвиняемой: председательница комиссии отвесила той размашистую пощечину. Женщина замолчала, вытирая сбегающую из уголка губ невероятно красную кровь. Мария, как завороженная, смотрела на яркое пятно. — Вы всегда решаете проблемы насилием, — сказала обвиняемая. — Не нравится напечатанное — вырезать, снятое или спетое — не пускать в эфир, сказанное — по морде, с размаху. И ладно бы вы удовлетворяли свою страсть к насилию... Хотя, пожалуй, вы — достойный пример госпожи. Только бы сменить черное сукно на кожу. Говорят, вашему муженьку это нравится. Нравится лизать ваши растоптанные убогие туфли. «Замолчи», — хотела крикнуть Мария, но не смогла. Страх за себя и ужас перед безумием обвиняемой сковали горло. Мария не понимала, почему эта женщина с завидным упорством добивается все более строгих наказаний. Откуда в ней силы смеяться, когда ей с мылом моют рот? Откуда силы выкрикивать пошлые частушки, когда хлыст опускается на голую спину, истекающую кровью? — Я же говорила, — хрипло сказала обвиняемая. — Насилие. И вы ничего не можете мне противопоставить. Стадо запуганных инфантилов. Вы даже не умеете получать удовольствие от близости... Растекшаяся краска покрывала лицо обвиняемой безобразными разводами. Женщина уже не была ни вызывающей, ни возмутительно опасной. Но все равно продолжала гордо держать голову и ухмыляться. — А сказать вам кое-что? По секрету? — издевкой спросила обвиняемая. — Я — мазохистка. Мне в удовольствие быть наказанной. Конечно, такие верхние, как ваши охранницы, скорее покалечат, а вот с вами я была бы не прочь поразвлечься, госпожа мэр. Говорят, вы знаете толк в изысканных извращениях. Мария никогда не видела на лице председательницы комиссии столь ярких пятен. Они слепили. То ли потому что были слишком красными, то ли потому что кожа была слишком белой. «Замолчи». И снова не сказала. Ей всего лишь надо сидеть на стуле и не дергаться. Дождаться конца допросов, подписаться под протоколами и вернуться к своей жизни. А обвиняемая... останется в прошлом. — На лечение, — выдавила из себя председательница. — Принудительное. Строгое. Пересмотр возможен только через два года по рекомендации лечащего врача. — Милая, ты лично будешь меня лечить? — насмешливо спросила обвиняемая. Она смеялась, пока ее хлестали. Булькающий, каркающий смех царапал и вынуждал морщиться. Мария с облегчением вздохнула, когда больная потеряла сознание. 2 — Я могла бы притвориться, что раскаялась, — сказала Номер две тысячи дробь тринадцать. — Это же так просто. Каждый день уступать понемногу, чтобы никто ничего не заподозрил, ведь невозможно излечить за одну ночь. И вы бы поверили. Каждая из вас — безликих, с мертвыми телами. И через два года я была бы паинькой. Этакой скромницей, краснеющей, а еще лучше, бледнеющей от возмущения при слове «секс». Я даже выдержала бы испытательный срок. Сколько вы назначаете? Год? Мои руки огрубели бы, кожа состарилась бы, а лицо стало бы таким же пустым, как у вас. Была бы синюшной старухой, затянутой в траур. Но знаете, я не хочу. Конечно, после вашего лечения мне уже нечего терять, вы сделали и сделаете все, чтобы превратить меня в такую же серую развалину, как вы сами. Внешне. Все, что у меня осталось, — свободные мысли. В которых мужчины любят мужчин, женщины — женщин, а если случается гетная пара, то оба получают удовольствие от связи. Неожиданно, правда? Мария смотрела на Номер и молчала. Незачем задавать наводящие вопросы, пациентка сама расскажет все свои мысли. — Ведь мне остается только мечтать. О хорошем, естественно. Вы подкинули в мою жизнь достаточно ангста и дарка, чтобы я думала исключительно о флаффе. Правда, иногда размышляю, когда РПС-фикшн со мной в главной роли станет десом. Если бы Мария не общалась раньше с подобными больными, то не поняла бы и половины сказанного Номером. Работа помогла обогатить словарный запас. — Но все же, мне чаще видится флафф. Знаете, вы были бы красивой женщиной, если бы позволяли себе улыбаться. Улыбка... Она освещает лицо. Даже самая обычная женщина становится ярче. Притягательнее. Я все время пытаюсь представить себе, какой бы вы стали. Может быть, улыбнетесь? — Расскажите о своих снах, — попросила Мария. — Не улыбнетесь, — вздохнула Номер. — Жаль. Что вы хотите знать? Сегодня, например, мне приснилась месса. Священник, весь такой строгий, одухотворенный, читал молитву на латыни, а прихожане в экстазе закатывали глаза. Конечно же, после мессы он удалился в свою келью, где встретился с любовником, а после бурного свидания наказывал себя за грех. И чем сильнее он себя наказывал, тем больше было его удовольствие. Ему даже не надо было прикасаться к себе, чтобы кончить... С вами скучно. Ваша матушка уже взорвалась бы и отправила бы меня на процедуры. Кстати, вам никогда не делали клизму? Если правильно поработать мышцами, удерживая в себе воду, можно получить шикарный оргазм. Хотя вы понятия не имеете, что это такое. Незамужем и даже не целовались, как же, плотские удовольствия — грех. Но вы себя трогали? Внизу? Неужели никогда не было любопытно, откуда идет кровь во время менструации? Мария и бровью не повела: глупо поддаваться на провокации пациентов. Тем более, такие топорные. — Расскажите о своей семье, — попросила она. — О, я могу столько всего наплести, — протянула Номер. — Представьте, в каком восторге будет моя мать, когда прочитает ваши записи. Могу. Но не буду. Это чертовски скучно, и мне все равно никто не поверит, ведь у меня образцовая семья. Знаете, если бы госпожа мэр была моей мачехой, весь треп смотрелся бы куда достовернее. Но добропорядочная гражданка вроде нее не поймает ни одного белого пятна на свою накрахмаленую черную юбку. Хотя история инцеста между матерью и дочерью смотрелась бы очаровательно непристойно. Но моя матушка чиста. По крайней мере, со стороны секса. Она _размножалась_, а после рыдала. Знаете, отец всегда хотел сына, а родилась я. Естественно, он продолжал стараться над деревянным телом, причем не просто «сунул-брызнул-высунул», а пытаясь не повредить матушку. Только та не ценила его усилий. Напротив, чем мокрее она становилась от его рук и целомудренных поцелуев, тем больше проливала слез. И чувство вины у отца росло, росло и росло. Быстрее, чем член кобеля, почуявшего течную суку. Я с детства слышала эти рыдания и с детства же ненавижу их. Можно попить? Мария молча пододвинула Номеру графин с водой и стакан. — Спасибо. Моя матушка компенсировала недостаток страсти домашней тиранией. Видели бы вы моего отца! Мэр, яростный, сильный и уверенный, дома превращался в бекающего ягненка. Этакое хилое, убогое существо, которое боится сказать слово поперек козе. Ну или козлу, я почти уверена, что у моей матери есть яйца. Крепкие, блин, и стальные. Нет, меня не наказывали. Меня _воспитывали_. Знаете, порка, которой меня подвергли на слушании, и электрошок, которым меня пытаются здесь излечить, — детские забавы. Подобные меры в развлечение для той, кто с детства стоит на горохе, спит на голом полу и терпит побои. Номер еще раз промочила горло. — На самом деле, любящая мать может спасать своего ребенка с такой фантазией, что матерые фикрайтеры позеленеют от зависти, и их можно будет отлавливать на улице, определяя по цвету лица. И я сейчас не только о воспитательных мерах. Все эти «не общайся с тем-то, он плохой», «пей молоко, это полезно», «ешь, ешь, ты растешь, организму нужна энергия» и прочее оказывают такое очаровательное влияние. У меня была знакомая... Ну, как это часто бывает: я — дочка мэра, она — дочка прокурора, мы просто обязаны быть подругами. Так вот, когда мама Лизаветы попала в больницу, дуреха перестала есть. И ладно бы день или два. Она не ела полторы недели, пока не оказалась в одной палате со своей матушкой. И не потому, что холодильник или стол были пусты, прислуга-то никуда не делась. И не из-за стресса и переживаний о матушке. Потому что никто ей не говорил, что эта еда полезна и ее _надо_ есть. Может быть, девочка и стала бы самостоятельной, оголодай вконец, но ей не дали. Ирония судьбы. Госпожа прокурор так спасала свою дочь, что выработала у нее условный рефлекс: есть только после команды. Как у выдресированных животных. А самое очаровательное в том, что она — матушка — этого не хотела. Или вы так не считаете? — Как бы вы воспитывали своего ребенка? — спросила Мария, внося пометки в дело Номера. — О, я просто не стала бы рожать, — рассмеялась та. — Только представьте, какой мир и какую семью я предложила бы своему отпрыску. Темные углы и подвалы? Опущенные в землю глаза? Наказания за смех? Моя матушка, отточившая на мне приемчики по воспитанию? Ну уж нет. К тому же, чтобы родить, надо выйти замуж. Иначе ребенка заберут прямо из матки и передадут в непорочные руки. Что не сделает его жизнь легче. Как же, выблядок. Незаконнорожденный. Точно подхвативший у матушки ген разврата. Ну или у батюшки, какая разница. Его будут тюкать, пока не доведут до ручки. Или еще хуже, ему попадется по-настоящему любящая и заботливая мать. Ужас же. Только они умеют патетично и искренне шептать «я отдала тебе лучшие годы жизни, как же ты можешь?» По щеке Номера скатилась слеза. Чистая и возмутительная. Пациентка словно решила добить Марию и шмыгнула носом. — Примерно так. Только они искренне так думают. Знаете, когда мне было восемнадцать, матушка хотела отдать меня замуж. Я, правда, быстро переубедила жениха. И второго. И третьего. После десятого они стали появляться все реже. Ох, как злилась матушка. «Тебе надо замуж! И детей родить! Кто тебе кружку воды принесет, когда будешь болеть или умирать?!» Вы, правильные, любите быть рабовладельцами. Вам мало общества, которым можно крутить и вертеть, мало слуг, которым, по большому счету, некуда податься, вы рожаете себе законных рабов. Лепите из них таких же уродов, как вы сами, а тех, кто сопротивляется, — лечите. Два часа, доктор. Вам пора готовиться к следующей пациентке, а меня ждут процедуры. К тому же, хватит с вас на сегодня оскорблений. — Здесь я решаю, когда хватит, — спокойно сказала Мария. — А вы заставьте меня говорить, — подмигнула Номер. Бесполезно. Мария даже не стала пытаться. — Жаль. Вас, в отличие от других, интересно слушать, — сказала она. — До завтра. 3 — Я устала. Мне скучно, и я устала от скуки. Вы придумали замечательный распорядок дня: час или два на разговоры с вами, три-четыре на процедуры, все остальное время — мое. Полтора часа на прогулку, на которой мне нельзя разговаривать с другими пациентками. Никакой бумаги, никаких карандашей. О да, мне можно смотреть телевизор, особенно проповеди. Всю жизнь мечтала. Номер замолчала, разглядывая свои руки — красные, обветренные, на которых не осталось ни следа ухоженности. — Знаете, писать интереснее, чем просто придумывать, — продолжила она. — Конечно, оформить можно не всякую историю, и все же. Есть магия в том, что водишь ручкой или карандашом по бумаге, подбирая слова и причесывая предложения. Такого шанса просто нет, когда говоришь или думаешь. Сначала надо зафиксировать. Как вы фиксируете меня. Вот я бегаю, вся такая свободная, счастливая, полная эмоций, потом вы меня ловите, привязываете к столу и начинаете обрабатывать. Через пару минут я уже вся искрюсь, но вам все равно, ваше творение еще не совершенно и в глубине души вы знаете, что никогда не будет идеальным, но вы стараетесь, стараетесь, пока оно не станет еще чуточку лучше. Или подохнет, невелика разница. Одним больше, одним меньше. У вас всегда найдется другая заготовка. А вот мне не даете размазать слова по бумаге. Мне только и остается, что поймать одну-две фразы и препарировать их, пока не усну. К утру они предательски подыхают, оставив после себя вонь: носом чую, что-то было, но не могу вспомнить, что именно. Можно я буду ходить, пока мы разговариваем? Я лежу на кровати двенадцать часов в сутки, утомляет. — Пожалуйста, — разрешила Мария. — Знаете, что меня удивляет? Вот вы не получили никакого образования. Высшего, я имею в виду. Закончили школу для девиц, в которой вас научили читать, писать, считать и еще куче навыков, которые к лицу приличной женщине: шитье, вязание, готовка и так далее. Тем не менее, именно вы проводите со мной беседы. Женщина не имеет права получать высшего образования, мужчина не имеет права лечить женщину. Разве не чудесно? Номер подошла к окну, обняла себя и замолчала. Мария не стала просить ее продолжать: когда пациентка найдет мысль и слова, чтобы ее выразить, она выскажется. Так было и на предыдущих беседах. — Меня удивляет, что вы не понимаете очевидного. В семьях в первую очередь едят мужчины. Неважно, какого возраста. Главное, чтобы у них был член. Даже приблудный работник фермы получает порцию раньше, чем хозяйка дома. Стоит ли удивляться, что детская смертность формируется в основном за счет девочек? А ведь мы живем в двадцать первом веке. При младенческой смертности в двадцать три ребенка на тысячу рожденных, пятнадцать приходится на натальный период, из них тринадцать — девочки. Странно, правда? Одна моя знакомая рассказала, что ее дочь _выбросили_, потому что она родилась слабой и недоношенной. _Выбросили_, вы понимаете? Как мусор. Мальчика положили бы в инкубатор, но от девочки решили отказаться. Только та выжила. Ночь валялась в металлической ванночке и пищала. Потом ее все-таки выходили. Попробуйте вы, взрослая здоровая женщина, ночь пролежать на металле. Голой. Без возможности встать и уйти. Женщин не ценят. Совсем. Хотя у некоторых мужчин бывает любовь, да, — усмехнулась Номер. — Только деревянное тело ее убивает. Кстати, жаль, что у вас нельзя курить. Приятно держать в руках сигарету. Отвлекает и помогает занять пальцы. Пациентка отвернулась от окна, вернулась на кушетку, легла на бок и посмотрела Марии в глаза. — Что мы имеем в итоге? На десять двадцатилетних мужчин приходится восемь двадцатилетних женщин. К тридцати годам соотношение становится еще хуже. К пятидесяти — пять к десяти. Мы же не ведем войн, некому прореживать мужскую часть населения. Эпидемии тоже не решают вопрос: мужчины получают профессиональную помощь, женщин лечат такие же неучи, как вы. Нисколько не пытаюсь вас унизить или оскорбить, но вы такой же врач, как я — образцовая мать семейства. Так что, если начинается мор, то демографическая ситуация становится только хуже. Вот и скажите мне, как, по-вашему, должны мужчины избавляться от накопившегося желания? Вагин-то на всех не хватает. Номер замолчала, выжидательно глядя на Марию. — Дьявол, почему все разговоры с вами — это двухчасовые монологи? Хорошо, я сама отвечу на свой вопрос, хотя вы уже знаете, что я скажу, вам известна моя «болезнь». При такой нехватке вагин процветают публичные дома и гомосексуализм. Я-то не против ни одного, ни другого, но ваше общество морщит носик, когда подобные мне пишут об этом, три хаха, разврате. Конечно, приличные люди не какают, а если вдруг случается конфуз, то исключительно фиалками. Номер села на кушетке и свесила ноги. — Итак, что мы имеем в итоге. Маскулинное общество старательно уничтожает демографическое равновесие, наплюем на погрешности, а потом навязывает лживую мораль. Я не отрицаю полезности религии, людям надо во что-то верить, но... Но в этом случае палка перегнута раз десять под самыми причудливыми углами, и вся польза давно превратилась во вред. Это как с алкоголем. Бокал красного вина влияет благотворно, литр водки может убить. Только алкоголь — это грех, а вот вера — нет. Она чиста. Плотские желания развращают и уничтожают душу. Наслаждаясь на земле, вы обязательно попадете в ад. Собственно, компания там поинтереснее будет, но муки, о которых вещают ваши проповедники, заставляют волосы встать дыбом. Это, конечно, облегчает депиляцию, но... А ведь если подумать, то на вас приходится три смертных греха, а меня можно обвинить только в одном. Пояснить, или сами догадаетесь? — Поясните. — И зачем я задаю глупые вопросы? — хмыкнула Номер. — Ну хорошо. Начну с обвинений. Будь я прокурором, в первую очередь припомнила бы латинское слово Superbia. Гордыня. Ваше общество считает себя настолько праведным, настолько идеальным, не без уродов, конечно, но их выпалывают с завидным постоянством. Вы даете себе право судить и осуждать. Кичитесь своей моралью и трактуете Писание так, как угодно вам. Это не гордость. Это не праведность. Это не чистота. Это — гордыня. Если бы ваша «правильность» была просто отмашкой, то черт бы с ней. Но бОльшая часть общества искренне верит, что именно так и надо жить. А несогласных — выпалывать. Яростно и гневно. Что, кстати, указывает на наличие гордыни, именно она считается первоисточником гнева. А это второй пункт обвинения – Ira. Ну и последнее, Invidia — зависть. Если вспомнить определение термина, то это желание, чтобы кто-либо не обладал тем, чего нет у завистника. У меня были свобода мысли и удовольствие от секса и графомани. Вы меня этого лишили, по крайней мере, удовольствий у меня точно не осталось. Естественно, лишили из зависти. Потому что у _меня_ есть, а у _вас_ — нет. Если бы не гордыня, гнев и зависть, вам было бы плевать на мои писульки, которые читают такие же, как я. Опровергнете? Мария молча смотрела на пациентку. — Конечно же, нет. Еще один глупый вопрос в мою копилку. Вы здесь слушать и делать выводы, а не опровергать и переубеждать. Тогда продолжу. Мне плевать на свою правильность или неправильность, я не собираюсь менять мир. Тоже в чем-то гордыня, наверное, но мне плевать. Я не завидую вам. Уж точно, не завидовала, — сказала Номер и хрипло засмеялась, откинув голову. — Даже сейчас не завидую. Пусть я и заперта в четырех стенах, но я все еще свободна в своих мыслях, а кроме свободы меня ничего не привлекает в вашей жизни. Гнев? Пожалуй, был. Меня злило, что вы заперли меня, злило, что родители решили отказаться от меня. Но... выгорело, знаете. Это не смирение, просто нехватка сил и переизбыток негатива. Единственный смертный грех, от которого я не отказываюсь, — блуд. Не только с мужчинами, но и с собственными руками. И даже с женщинами, — подмигнула Номер. — Женское тело не менее удивительно, чем мужское. В принципе, что мужчину, что женщину можно довести до оргазма примитивной стимуляцией примитивной зоны. Конечно, если доводимый субъект не сопротивляется. Но на теле человека полно точек, раздражая которые можно добиться многого — от смеха до слез. И у каждого — свои тайны. Конечно, есть классическая карта зон, на которые стоит обратить внимание, но у всех чувства развиты по-разному. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Каждая универсальная отмычка должна быть заточена под конкретного индивидуума. Только не все это понимают. Я говорю не о вашем скованном и зажатом обществе, а о подобных мне... писателях. Номер снова встала и начала кружить по комнате. — Каждый переносит на героев своих историй личный опыт. Что вполне понятно, я тоже так поступаю, я ведь больше ничего не знаю, хотя и могу придумать. Беда в том, что «свой опыт» нередко становится непреложной истиной. Тоже, в принципе, гордыня. Выросшая из зашоренности, но... Кстати, за мной все-таки два греха. Но ваше общество все равно лидирует. Хотя, если хорошо подумать, меня можно обвинить и в зависти. Это такой хороший аргумент «критик завидует, потому ругает». Или вы не согласны? Хотя кого я спрашиваю, — махнула Номер рукой. Пациентка молчала, уставившись перед собой. Мария сравнивала эту обычную и невыразительную женщину в возрасте с яркой и насмешливой допрашиваемой. Полгода лечения добавили на ее лицо морщин, и она стала выглядеть пристойно. Больше не кривила губы в презрительной и вызывающей улыбке, и в глазах появилась благочестивая скорбь. Еще немного, и получится добиться полных внешних перемен, а за ними последуют и внутренние, Мария была в этом уверена. Они уже начались. — Дайте мне бумагу с карандашом, — попросила Номер. — Пожалуйста. Всего одну тетрадь и один карандаш. Я себя не убью, для этого не нужны подручные средства, можно собираться с силами и подавиться собственным языком. У вас же появится материал для истории болезни, какая разница, говорю я или пишу? Пожалуйста. Мария видела слезы пациентки десятки раз и не верила им. Номер искренне рыдала только во время некоторых процедур, и то это была всего лишь физиологическая реакция. — Нет, — сказала она. — Вы прекрасно знаете, что это запрещено. К тому же, это помешает вашему лечению. — Я вас ненавижу, — зло бросила Номер. — Ненавижу. И пусть меня покарает _ваш_ Бог. _Мой_ — простит. Мария видела, что пациентка хочет сказать что-то еще, но сдерживается. В конце концов, Номер выдохнула и легла на кушетку. — А теперь собирайте материал, Мария, — усмехнулась она. — Интересно, как это у вас получится, если я буду молчать. Номер подмигнула и уставилась в потолок. — Расскажите, почему вы начали писать эти истории, — попросила Мария. Пациентка неподвижно лежала на кушетке и молчала. — Если не будете говорить, мне придется назначить вам наказание. Номер и бровью не повела. Улыбалась своим мыслям и молчала. — Хорошо, сегодня мы закончим раньше. Вам запрещены прогулки. С сегодняшнего дня ваша порция урезается. Наши беседы сокращаются на час, процедуры — увеличиваются на два. До свидания. Пациентка молча поднялась и, улыбаясь, пошла на выход. Безропотно позволила санитарке сковать руки и сказала привычное «до завтра, доктор». «Откуда в ней это?» — в очередной раз спросила себя Мария, пытаясь придумать, как сломить сопротивление Номера. 4 Прошел уже месяц, а Номер все молчала. Совсем. Крик был единственным, чего от нее добивались. День за днем проходил по одному и тому же сценарию: подъем, процедуры, час молчания, в течение которого Мария или ее матушка пытались разговорить строптивую пациентку, затем снова процедуры и четыре стены палаты. Номер не ела. Сначала она сократила объемы принимаемой пищи, а после стала только пить. Если бы пациентка была монахиней, Мария восхитилась бы ее стойкостью и аскетичностью: тени подчеркивали высокие скулы, тонкие запястья были настолько невыразимо прекрасны, что Мария с трудом удерживалась от искушения прикоснуться к хрупкой коже. — Вы должны есть, — сказала она в очередной раз и едва не покраснела под пронзительным синим взглядом. — Иначе умрете от истощения. Номер растянула сухие губы в улыбке. Мария почти испугалась, что тонкая кожа лопнет и по лицу пациентки потечет кровь. Неприятное и тошнотворное зрелище. — Я ведь даже не прошу вас объяснить мне причины вашего безрассудного поведения. Тетрадь и карандаш, верно? Улыбка Номера стала более насмешливой. — Вы же знаете, что я не могу дать их, — укоризненно сказала Мария. — Неужели вы так не цените собственную жизнь? Пациентка рассмеялась. Она не говорила ни слова, но ее хриплый, сухой смех был полон вопросов. «Какую? Эту? В четырех стенах, когда меня с утра до вечера воспитывают, пытаясь уничтожить то, чем я являюсь?» Номеру не надо было бросать обвинения, Мария слышала их не раз. От нее, от десятков ей подобных. И иногда спрашивала себя, на самом ли деле у этих озлобленных слов нет почвы. Только организм прекращал кровоточить, и Мария брала себя в руки. Конечно, она, ее матушка и коллеги правы. Дело ведь даже не в обществе. Просто пациенты разрушают себя. И окружающих, конечно, если кто-то заболел гриппом, он может заразить другого. А страждущим надо помогать. Если бы пациенты держали свои фантазии при себе, то не предстали бы перед комиссией. Но они пытались распространять заразу. — Зря. Вы понимаете, что нам придется заставлять вас есть? Номер даже не пожала плечами. Зевнула и вновь упала на кушетку, изучая взглядом потолок, как будто там было что-то написано. Можно было вколоть больной наркотики, тогда она точно заговорила бы, но это было бессмысленно. Так считала даже матушка Марии, а у нее был богатый опыт. — Вы же не любите уколы и определенно не обрадуетесь трубке во рту. Зачем делать свою жизнь еще неприятнее? Бесполезно. Как в любой из последних тридцати дней. Номер слышала все обращения к себе, но не отвечала. Словно дала обет молчания. Мария нахмурилась. В который раз она сравнивала пациентку с монахиней, осталось только назвать ее мученицей. Даже если больные молчат, они способны заразить, тем более ересью. — Что ж, я вынуждена признать, что за последние восемь месяцев ваше состояние ухудшилось. Если бы я была единственным лечащим врачом, то решила бы, что дело в моей некомпетентности. Но вами занимались трое. Я доложу комиссии о бессмысленности дальнейшего лечения. Вас следует изолировать до конца жизни. Мария закрыла дело номер две тысячи дробь тринадцать, но пациентка даже не моргнула. 5 По ночам Мария подходила к палате Номера и наблюдала за ней. Чаще всего та спала: поверхностно и беспокойно, словно ее преследовали демоны болезни. Тонкое, истощавшее тело терялось под тяжелым одеялом, пациентка постоянно мерзла. Иногда Номер чувствовала чужое присутствие, открывала глаза и смотрела на дверь горящим взглядом, но не могла увидеть Марию: не позволяло не только севшее зрение, но и зеркало, скрывающее наблюдателя от обитателя палаты. Тем не менее, пациентка откидывала одеяло, похабно раздвигала ноги и рукоблудила, безумно смеясь. Может быть, пару месяцев назад Мария и вспыхнула бы от смущения, от наглости Номера, от желания прикоснуться к гибкому и бесстыдному телу, но сейчас испытывала только неуютное отвращение. Доктор качала головой, разворачивалась и уходила. Мария никак не могла понять, почему женщина из хорошей семьи, с блестящим будущим, бросила вызов _обществу_. Почему не отказалась от своих заблуждений, хотя бы для того, чтобы избежать медленной и мучительной смерти. Ведь обманывать так просто. Надо всего лишь носить маску, которая устроит родителей, друзей и общественное мнение. Эта маска должна врасти в кожу и душу так прочно, чтобы носящий сам в нее верил. Ее нельзя снимать, даже оставаясь наедине с собой: улыбка оставляет на лице свидетельства преступления. Мария надеялась, что никогда не оступится и не станет для кого-то очередным безликим Номером. Ей слишком нравилось быть главной героиней своих рассказов, чтобы ее РПС-фанфик закончился так... убого.	NC-17	В процессе	Нет
1	DarkliterA	История о Революции	Утена раскрыла гроб невесты роз. Химемия выходит из игры? Утена исчезла? Что стало с тем миром, который мы знали, после последней битвы? Она говорила: «Однажды мы будем сиять вместе». Время пришло.	Ангст,Насилие,ОЖП,ОМП,Психология,Романтика,Фэнтези,Элементы гета,Элементы слэша,Элементы фемслэша	11			PG-13	Завершён	[]
1	Ta Tik	Если один из нас...	Автор взял на себя смелость изложить альтернативный вариант событий, разворачивающихся в начале третьего сезона Сейлор Мун. Бой на мотодроме заканчивается победой, но Сейлор Нептун исчезла. Что с ней произошло на самом деле?	Ангст,Насилие,Смерть основных персонажей	15	2009-08-27	Тишина. Любой новый звук заставляет вздрагивать и прислушиваться. Слух невероятно обострился, ведь на зрение положиться нельзя. Свет почти не проникает через узенькое окошко где-то под потолком. Вдалеке слышен шум подъезжающего автомобиля. Колеса хрустят по засыпанной гравием дорожке. Хлопает дверца. Голоса: — Спасибо, что подвезли, — это она, ее тюремщица. — Не стоит благодарности, – низкий, знакомый до боли голос. Что это, что это!? — Буду рада увидеться еще, Харука-сан. Харука… Харука! Рвануться из последних сил, позвать… Нет. Голова бессильно падает на грудь. Нет. Снова тихо и страшно. Еще страшней, чем раньше. Что, думала, что слез больше нет? Харука… Бессилие. Где-то хлопает дверь, шаги по коридору. Нет, еще не сюда. Пока не сюда. Голос служанки: — Госпожа желает ужинать? — Пошла вон, дура! – что-то ударяется в стену. Разбивается. — Простите, простите, госпожа, я все уберу… — Вон! Поспешные, почти бегом удаляющиеся шаги. Тишина. Сознание ускользает. Кажется удалось забыться на какое-то время. Дверь распахивается. Тихо и мягко: — Ну что, надумала? Темный силуэт против света. Выдерживает паузу и добавляет почти ласково: — Девочка, ты же устала. Молчать. Все что можно – молчать. Пока она просто разговаривает. Приближается. Смотрит почти в упор. Вздыхает сочувственно, протягивает руку. Попытка отстраниться. Неудачно. Она усмехается. Ее рука легко касается волос, лица. Обжигает боль. Стиснуть зубы. — Ой-ей, девочка, тебе больно… вот здесь, да? Старый кровоподтек, оставленный все той же рукой. Она могла бы приказать любому демону делать это, но нет, ей нравится самой, по старинке… — Я могу помочь… Хочешь? Голос убаюкивает, но нельзя забыться, нельзя. — Я могу снять боль, могу дать тебе воды. Пауза. Отходит к столу, наливает стакан воды из графина. Приближается. Медленно опускает палец в воду и подносит к губам. Влага кажется такой желанной, от ее прикосновения все тело содрогается, капля касается опухших губ, сбегает по подбородку. Ее дыхание все ближе. Почти касаясь губами, шепчет прямо в ухо: — Тебе надо только позвать, слышишь? Твой браслет… Пауза. — Только позвать, и все кончится, девочка… Вдали раздается телефонный звонок. Быстрые шаги служанки. Она не решается войти, не решается поднять глаз, сгибается в три погибели перед приоткрытой дверью: — Госпожа, вас… Не оборачиваясь, властно: — Хорошо, ступай. Смотрит некоторое время близко-близко. Вкрадчиво: — Я скоро вернусь, обещаю. Отстраняется и выходит из комнаты. Шаги удаляются. Снова тихо. Снова темно. Если прислушаться к ощущениям, кажется, что боль во всем теле. Саднят руки, прикованные к стене костяными пальцами демона, скоро они потеряют чувствительность. Жажда. Нельзя думать об этом. Сколько времени прошло? Бой был вчера? Уранус… сомнение в его глазах. Так не должно быть, я не позволю! — Ты должен спастись, чтобы продолжить миссию! – как можно было произнести эти слова? Тогда это казалось правильным. Это и есть правильно. Глаза наливаются решимостью. Он продолжит, он сделает все, что нужно. Это миссия, ради которой мы здесь, и она должна быть выполнена. Мы поклялись… если один из нас погибнет, другой должен завершить. Ищет ли он меня? Нет. Нельзя позволить чувствам… Найди… меня. — Ну как, не заскучала? Когда она здесь появилась? — Ты была в беспамятстве. Разговаривала… Что!? Разговаривала… Харука… — Много интересного можно узнать, если послушать повнимательней. Пауза. Просто смотрит, ничего не делает. — Как ты думаешь, сколько ты уже здесь? Сколько… Неделю? Больше? — Ты потеряла счет, ведь так? Я помогу тебе. С битвы на мотодроме прошло десять дней. Десять дней. Хару… — Ты напрасно упорствуешь. Тебя никто не ищет. Никто не спасет. Твой напарник прекрасно обходится без тебя. Она отвернулась к столу, взяла тонкий золотой браслет. — Он ведь больше не вибрирует, правда? Как странно, все еще больно. — Ты жертвуешь собой ради того, кто даже не думает о тебе. Это не так, не так! Не так! Она усмехаясь смотрит в упор. Сознание уплывает, как лодочка по волнам. Море. Оно волнуется, волнуется как никогда сильно. Боль почти отступила… Так можно терпеть. Руки больше не слушаются. Где-то звучит скрипка. Никогда… не сыграть Крейслера для тебя. Я не сказала тебе, не успела. Ты – любовь всей моей жизни. Свет. Странный свет. Глазам очень больно. — Сюда, скорее же! Голоса вокруг. Кружится голова. Руки. Чьи-то заботливые руки освобождают, подхватывают падающее тело. Больно. Стон срывается с разбитых губ. — Она жива, жива, — ее голос, ее запах. Я, наверное, сошла с ума. Проваливаюсь в никуда. Свежий воздух овевает лицо. До сознания доходит знакомый голос, уговаривающий меня: — Ну скажи же хоть слово, Мичиру, Мичиру, — чувствую на своем лице поцелуи, бессчетное число поцелуев. Горячие капли катятся по моим щекам, но это не мои слезы. — Усаги, скорее! — Расступитесь! – звонкий голос разносится в моей голове эхом, — Лунная призма, дай мне силу! Я чувствую, как сияние окружает меня. Знакомое сияние, столь беспощадное к врагам, и столь целительное сейчас. Вся безграничная любовь этого мира. Только теперь могу по-настоящему открыть глаза. Я лежу на лужайке, и надо мной склонились встревоженные лица: Усаги, Минако, Рей. Я не понимаю что они здесь делают, но сейчас не до того. Ищу глазами, но… Становится страшно. Мне привиделось? Разлепляю губы, впервые за много дней, пытаюсь сказать, спросить. Ничего не выходит. Так, наверное, приходят в себя после комы. Мое лицо, видимо, красноречивей слов. — Я здесь, здесь, — ласковые руки помогают приподняться. Харука стоит на коленях возле меня. Ее глаза полны слез. — Все кончилось, любимая. Как хорошо. Но меня мучает еще один вопрос: — Ггде... эта… — Ее больше нет, — голос Хару становится жестким, — разлетелась на тысячу осколков. — Падая с телевизионной башни, — вставила Усаги. — Мы тебе все-все расскажем, — это Минако. Видя мое непонимание, Хару протестующее заявляет: — Все-все вы расскажете потом, хорошо? А сейчас я отвезу тебя домой. Харука с легкостью поднимет меня на руки и несет в кабриолет, у меня нет сил даже обнять ее за шею. Стараюсь только не ронять голову с ее плеча. — Боже, — тихо произносит она, — ты совсем ничего не весишь. Она прижимает меня к себе, и я чувствую, как ее бьет дрожь. Мы едем очень осторожно. Харука смотрит на меня поминутно, будто не верит, что я рядом. Я ловлю ее взгляд. В ее глазах счастье мешается с болью, в ее глазах вина. Я знаю, что теперь у нас есть время, но кое-что все же не терпит отлагательств. Поэтому, когда мы подъезжаем к парковке я беру ее за руку. — Харука, я боялась… Она с тревогой наклоняется ко мне: — Да, Мичиру, теперь все хорошо. — Нет, подожди, я должна сказать. Она замолкает. Я смотрю на свои руки – на запястьях глубокие ссадины. Честно говоря, думала будет хуже. Спасибо Усаги. Поднимаю голову и встречаюсь с ее взглядом. Совершенно непередаваемым. И как я раньше могла сомневаться, могла не видеть? — Больше всего я боялась, что не успею сказать, как сильно я тебя люблю. — Мичиру, я… — ее голос звучит глухо. — Мы дали друг другу клятву, — тихо говорю я, — ты помнишь? Мы воины, Хару, мы знали, на что идем. Ты все сделала правильно. — Это было невыносимо, — ее голос выдает внутреннюю боль. — Да, — тихо согласилась я. Всю ночь она просидела без сна, обнимая и оберегая меня. Я просыпалась, и тут же встречалась глазами с ней. Харука улыбалась, нежно касаясь губами моего лица. А на утро, когда серый рассвет заглянул в окно, мы занялись любовью. Ее трепетная нежность стирала боль из каждого уголка моего тела, разливая тепло, исцеляя мою измученную душу. Потом, когда мы, устав, лежали в объятьях друг друга, переплетясь ногами и руками, она прошептала мне в плечо: — Мичиру… — Да, любимая, — отозвалась я. — Прости… — За что? — Я прошу тебя вернуть мою клятву. Я замерла. — Хару… — Прошу тебя. Я не отказываюсь от миссии, пойми. Просто я поняла, что не смогу больше следовать нашей клятве. Она подняла голову и встретилась со мной глазами. — Я… ну хорошо. Хорошо. — Взамен я дам тебе другую,— она чуть помедлила, — если будет нужно, я отдам за тебя жизнь.	NC-17	В процессе	Нет
1	Scorpio	Прости меня	Ты носишь маску...маску злобы и жестокости. Но не стоит думать, что никто не сможет взглянуть сквозь неё...	Романтика	54	2009-09-04	Утро в деревне Листа выдалось солнечным. После прошедшего ночью дождя воздух вокруг так и дышал свежестью и жизнью. Капли росы переливались в траве как мириады драгоценных камней, рассыпанных таинственным ювелиром... Луч солнца пробился в щель между занавесками на окне маленького домика и упал на лицо мирно посапывавшей девушки. Та забавно сморщила носик и нехотя открыла глаза, щурясь от яркого света. Сев на кровати и сладко потянувшись, она оглядела комнату. В комнате был бардак. Неудивительно, если учитывать тот факт, что, когда вчера Хината еле живая приползла с командной тренировки, последнее, о чём ей хотелось думать, это уборка... Тяжело вздохнув, Хина сползла с кровати, переоделась и не на шутку задумалась: наводить порядок сейчас или отложить на вечер? Однако, понимая, что сегодняшняя тренировка вряд ли будет проще, наша героиня, тяжко вздохнув, принялась за уборку. Через полчаса, утерев со лба пот, Хината с довольным видом оглядела окружающее пространство, которое теперь более-менее напоминала комнату приличной молодой куноичи, а не сарай с садовыми инструментами. Внезапно взгляд её упал на часы. — Нет, я же опаздываю на тренировку! Опять выслушивать нравоучения-а-а-а... Девушка умылась, оделась и вихрем вынеслась на улицу. С запредельной скоростью она летела по улицам, уворачиваясь от ранних прохожих. Однако уже на подходе к тренировочному полю она вдруг споткнулась и потеряла равновесие. Земля начала приближаться, и Хината, помимо воли обхватив руками встретившегося на её пути человека, вместе с ним рухнула на землю. Хина так и замерла, уткнувшись лицом во что-то тёплое и мягкое... Из ступора её вывел недовольный звонкий голос: — Может, ты всё-таки слезешь с меня, а?! Наша незадачливая ниндзя подняла голову и оцепенела, столкнувшись с колючим и недружелюбным взглядом зелёных глаз, моментально поняв, с кем её свела судьба в это неудачное утро... — Д-да, сейчас... — И не надо при этом мне на грудь опираться! — Ой, прости, пожалуйста, Темари! — Хината вздрогнула и, пугливой ланью соскочив с неё, бочком потихоньку двинулась к стадиону. — Стоять! — в голосе светловолосой девушки сквозила неприкрытая угроза. Хина замерла на месте. Темари встала и начала неторопливо отряхиваться от дорожной пыли, изредка бросая не сулящие ничего хорошего взгляды в её сторону. Закончив, она подошла к Хине. — Темари, извини меня, пожалуйста, я не хотела... — робко начала та. — Заткнись! Извинениями ты не отделаешься! — грубо оборвала её собеседница. — Пошли-ка со мной! — Куда? — с дрожью в голосе спросила Хината. — Разбираться будем... — мрачно ответила Темари и двинулась в сторону парка. Хина несмело поплелась за ней. Они шли по парку минут пятнадцать, пока наконец не оказались в каком-то глухом его уголке. Там светловолосая девушка остановилась и повернулась к Хинате: — А теперь мы будем драться! — Драться?! — вздрогнула та. — Но зачем?! — Что значит "зачем"?! — рявкнула та. — Ты сбила меня с ног и вываляла в пыли! — Но я же извинилась... — Плевать мне на твои извинения! — Я могу выстирать твою одежду... — Ещё чего! — Но... — Никаких но! Защищайся! Резко сорвавшись с места, Темари побежала к Хинате, на бегу замахиваясь кулаком. Однако та отскочила в сторону. Не сбавляя скорости, Темари взбежала по дереву и прыгнула на Хину, пытаясь достать её ногой. Но и эта уловка потерпела неудачу. Темари начинала одолевать злость. Особенно ее раздражало то, что противница не пыталась атаковать, а только защищалась. — Хватит увёрток! Сражайся, как подобает куноичи! — Но я не хочу с тобой драться... — Тогда приготовься к хорошей взбучке! Сделав обманный выпад слева, Темари вынудила темноволосую девушку отпрыгнуть и, оттолкнувшись от столба, нанесла ей сокрушительный удар коленом в живот, сбив на землю. Моментально поднявшись, Темари повернулась к сопернице — та с трудом поднималась с земли, цепляясь за ствол дерева. — Ну что, уже выдохлась? Вставай и сражайся! — Прости... я не могу... я... — внезапно Хината закашлялась, из её рта хлынула кровь. Она рухнула на землю, потеряв сознание. — Что, ей хватило одного удара? — Темари недоумённо почесала в затылке. — Странно, я считала её более-менее неплохим бойцом... Вот только что теперь с ней делать? Может, позвать кого-нибудь? — она огляделась вокруг, но никого не заметила. — Да ну, ещё возиться с нею! Я и так опаздываю! Она развернулась, чтобы уйти, но, пройдя пару шагов, внезапно задумалась: «Стоп! Многие видели, как она уходила со мной. В случае чего на меня же всех собак и повесят... Чёрт! Надо привести её в чувство». С хмурым видом подойдя к лежащей девушке, Темари присела рядом и похлопала её по щекам: — Эй, ты! Очнись! Слышишь меня?! Вставай, я тебе говорю! — однако Хината никак не реагировала. «Видимо, придётся волочь её к медикам... О боги, ну почему я?» Темари подняла свою незадачливую противницу на руки, и, пыхтя, потащила в больницу... * * * Солнце лениво закатывалось за горизонт, бросая багровеющие лучи на затихающую деревню. Темари сидела в больничной приёмной, нервно сжимая кулаки. Когда она принесла сюда Хинату и вкратце объяснила, что с ней случилось, врач забрал так и не очнувшуюся Хину и молча скрылся за дверью больничной палаты. От нехорошего предчувствия сердце Теми пропустило удар. И вот уже бог знает сколько времени она сидит здесь, ожидая возвращения доктора... «Чёрт, неужели она умрёт? Но почему? Не может же она умереть от такого удара, ведь я не целилась по смертельным точкам... А если она умрёт, что тогда будет со мной?!» — неожиданно пронеслось в голове у Темари. — «Я же всё рассказала врачу! И это был неофициальный бой! Меня с позором выгонят отсюда, и не видать мне следующего ранга как своих ушей! Боже... ну что мне стоило плюнуть на всё и принять её извинения? Ну и одежду бы она мне выстирала... И всё бы было нормально! А я? Ну почему со мной всегда так?» — Темари шмыгнула носом и, обняв руками колени, уткнулась в них лицом. — Могу вас обрадовать, девушка, — Темари вздрогнула и вскинула голову. Рядом стоял тот самый врач. — С вашей подругой всё в порядке. Просто последствия старой травмы. — Значит... она жива? — облегчённо спросила Темари. — Конечно же, — улыбнулся медик. — Она останется у нас на ночь, а завтра, скорее всего, будет уже здорова. Если хотите, можете её навестить. Она в комнате номер пять. Вон та дверь, справа. — А я... правда могу? — Да. К тому же она сама хотела вас видеть. Так что идите, — врач снова улыбнулся светловолосой девушке и куда-то ушёл. Темари встала и, немного помедлив, неуверенно пошла к указанной двери. Открыв её, она сделала ещё пару шагов и замерла на месте. Хината лежала на кровати, закрыв глаза. Кажется, она спала... Теми бесшумно подошла ближе и осторожно присела на краешек кровати, поглядывая на спящую Хину. Во сне девушка выглядела такой беззащитной, что у Темари что-то встало в горле, мешая дышать... Светловолосая задумалась, глядя в окно. Из этого состояния её вывел шорох одеяла. Она повернулась. Хината села на кровати и смотрела на Темари сонными глазами. — Это ты? — Я... — Знаешь... Я хотела тебе кое-что сказать... — запинаясь, начала Хината. — И-извини, что не смогла как следует сразиться с тобой... Просто... тот давний бой с Неджи... те раны временами дают о себе знать. А ты как раз ударила в слабое место, и я не смогла продолжать... Хотя... — её взгляд стал немного рассеянным. — Я всё равно не стала бы с тобой драться. — Но почему? — непонимающе спросила Темари. — Ты что, не считаешь меня достойным противником? — Нет, вовсе нет! — заволновалась Хина. — Я просто... — она смущенно опустила взгляд, теребя руками одеяло. — Я просто не могу смотреть на тебя как на противника... — Что ты хочешь этим сказать? — Ну... Я... Я хочу... стать твоей... твоей... подругой... — окончательно смутившись, тихо сказала темноволосая девушка. — Моей подругой? — удивлённо переспросила Темари. — Да... Понимаешь, ты такая сильная... уверенная... храбрая... Ты такая, какой хочу быть я сама... И ещё... — Хина мягко улыбнулась. — Ты очень чуткая и добрая. Но ты не показываешь этого, боясь обжечься, ошибиться в человеке, которому можно было бы показать свою истинную натуру. Поэтому ты носишь маску... Маску злобы и жестокости. Однако не стоит думать, что никто не сможет взглянуть сквозь неё. Я смогла... И мне нравится тот человек, что скрывается за ней... очень нравится... В комнате воцарилась тишина. Лишь вечерние птицы щебетали где-то за окном да гремела вдали приближающаяся гроза. Вдруг темноволосая девушка робко накрыла своей ладонью руку Темари. Та медленно подняла на неё отсутствующий взгляд. Не закричала, не отдёрнула руку... Это ободрило Хину, толкнув на ещё более смелый шаг: она потянулась к Темари и обняла, прижавшись всем телом и уткнувшись лицом ей в плечо. Темари, не говоря ни слова, отодвинула Хину от себя, поднялась с кровати и двинулась к двери. — Подожди! Куда ты? — робко окликнула её Хината. — Три дня, — глухим голосом, не оборачиваясь, бросила светловолосая девушка. — Даю тебе три дня на выздоровление. Потом мы повторим поединок. Утром, в парке. И на этот раз дерись как следует, — Темари вышла из комнаты, без стука притворив за собой дверь. Хина пару мгновений неподвижно сидела, потом опустила голову и закрыла лицо руками. По оконному стеклу застучали первые капли начинающегося дождя... * * * Хинату выписали на следующий день. Куренаи-сэнсэй освободила её от тренировок, чтобы она смогла восстановить силы, причём по удивительному совпадению именно на три дня. Девушка пыталась было доказать, что уже вполне хорошо себя чувствует и отдых ей не нужен, однако сэнсэй не желала ничего слушать. Поэтому Хината проводила неожиданно свалившееся на неё свободное время, просто гуляя по цветущим улицам и радуясь красотам природы. Несколько раз она сталкивалась с Темари, однако та делала вид, что не замечает её, и молча проходила мимо. Для самой же Темари эти дни стали настоящей пыткой. Сказанное Хинатой вертелось у неё в голове, она ни на минуту не могла перестать думать об этом. Девушка искала в себе то, о чём услышала от Хины... и не могла найти. Ей хотелось просто отбросить её слова, забыть о них, как о простой ошибке, но она почему-то не могла этого сделать. Ей странным образом ХОТЕЛОСЬ, чтобы Хината оказалась права... Однако всё указывало на обратное. «Да, трудно искать в своём сердце добро, если его там никогда не было», — с непонятной грустью размышляла Теми. — «Хината... Бедная наивная девочка. В этот раз ты ошиблась. Вот только не могу понять, почему МНЕ от этого становится грустно...» * * * Вот наконец и наступил указанный день. Только-только успевшее подняться из-за горизонта солнце освещало первыми лучами кроны деревьев, пробиваясь через лёгкий утренний туман... Хината стояла перед зеркалом. Отражение выглядело грустным и каким-то уставшим, словно, как и сама Хината, не хотело идти драться. «Глупая я... Ведь это же не будет настоящим боем. Мы не будем сражаться до смерти. Так, поколотим друг друга, и всё...» — пыталась ободрить себя Хина. — «В конце концов, разве это как-то повлияет на наши отношения? Нет, наверное... Стоп!» — девушка вздрогнула. — «А какие у нас отношения? Она же ненавидит меня... Я открылась ей, а она не сказала мне ни слова. Значит, её совершенно не волнуют мои слова? А зачем... зачем тогда всё?» — глаза темноволосой девушки наполнились слезами. Однако уже через несколько секунд она решительно вытерла соленые капли, текущие по щекам. — «Ну и пусть! Пусть я для неё никто! Я приняла решение и не отступлюсь от него...» А в это время на другом конце деревни Темари подходила к парку. С ней был Гаара, который неизвестно с чего вызвался её проводить. Они шли молча: Гаара хмуро смотрел в никуда, а Темари пинала маленькие камешки, попадавшиеся на пути. Наконец они оказались у входа в парк. Девушка опустилась на скамейку, парень последовал её примеру. Некоторое время они сидели молча. — Всё... Спасибо, что составил компанию по пути, — с какой-то странной улыбкой поблагодарила молчаливого парня Теми. — Теперь можешь возвраща... — Ты ведь не хочешь с ней драться? — неожиданно спросил её Гаара. — Что? — удивленно повернулась та. — Ты ведь не хочешь с ней драться, верно? — не глядя на неё, повторил он. — Я... Я не знаю, — честно ответила она. — А почему ты спрашиваешь? — Раньше бы ты сказала: "это не твоё дело"... — Гаара задумчиво взглянул на светловолосую девушку. — Ты изменилась. — Это что, плохо? — Нет. — Значит, хорошо? — Нет. — Я тебя не понимаю... — Твоя маска исчезает, ты становишься самой собой — это хорошо. Но маска может исчезнуть для всех, и ты станешь уязвимой — это плохо. — Чёрт! Да о какой такой маске ты говоришь?! — раздражённо рявкнула и без того замученная этой проблемой Темари. — Да брось ты, — усмехнулся Гаара. — Не надо думать, что я всего лишь тупая машина для убийства и ничего более. Может когда-то так и было, но теперь я изменился. Тебя же я знаю с самого детства, поэтому уж кого-кого, а меня ты не обманешь. Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Девушка притихла и понурилась. — Я... Я совсем запуталась, — горько прошептала Темари. — Вы в один голос твердите мне, что я не такая, какая есть, но, сколько бы я не искала в себе другого человека, так ничего и не смогла найти... — Понятно. Так ведь никто не может. Как можно найти самого себя? Ведь это и есть ты. Это как ловить собственную тень. — Тень? — Теми задумалась. — То есть для человека невозможно понять, какой он на самом деле? — Не совсем, — Гаара наклонился и поднял с земли горсть песка. — О человеке можно судить по его поступкам. В том числе и о самом себе... если, конечно, не оправдывать свои деяния. — Тогда... Я, наверное, чудовище, — подавленно прошептала светловолосая девушка. — Я вызвала Хинату на бой, хотя понимала, что она гораздо слабее меня. — Но ты же не бросила её, когда ей стало плохо, верно? — Нет, не бросила... Но при чём тут это? Любой бы... — В том-то и дело, что не любой, — парень мрачно сжал песок в кулаке. — Помнишь, каким раньше был я? Я бы не только бросил её, но и добил безо всяких колебаний. А ты не смогла так поступить. Неважно, какие ты для этого подыскала причины, важен результат. Ты способна творить добро. Я всегда знал это, просто раньше меня это не интересовало. Видимо, она тоже разглядела в тебе настоящее. Раз так, ты ей небезразлична. — Что ты имеешь в виду?! — девушка подскочила на скамье как ужаленная. — Неужели ты считаешь, что она... — Нет, ну не обязательно влюбилась. Хотя... кто знает, — задумался Гаара. — Но какие-то тёплые чувства она к тебе точно питает. Иначе увидеть истинную суть человека, взглянув сквозь его маску, почти невозможно. Не хватит терпения и желания делать это. Кстати... а что ты думаешь о ней? — Пф! — презрительно бросила Темари. — Ничего я о ней не думаю! — Ну да, конечно... — саркастично хмыкнул тот. — С тех пор, как ты была с ней в больнице, ходишь как в воду опущенная. А про тренировки я вообще молчу. Кто вчера попал сюрикеном прямо в пятую точку Канкуро, я, что ли? Так что давай начистоту, если ты хочешь хоть немного разобраться в этой ситуации. Что ты чувствовала, находясь рядом с ней? — Рядом с ней? — Да. — Рядом с ней... рядом с ней мне было... было спокойно и уютно, как будто я дома... И хотелось, чтобы всё осталось так навсегда... — А теперь подумай, как можно назвать это чувство. Может... любовь? — А как думаешь ты? — Я никогда не получал и не испытывал любви, поэтому не берусь судить об этом, — с задумчивой грустью ответил Гаара, пересыпая в ладонях песок. — Важно то, можешь ли ты сама назвать это чувство любовью. — Не знаю. Я никогда не любила... — растерянно сказала Темари. — Ладно, не переживай, когда-нибудь ты поймёшь. Главное — очень этого захотеть... и не наделать глупостей. Я думаю, ты справишься, но всё равно — удачи тебе. Девушка опустила голову и зашмыгала носом. — Спасибо тебе, Гаара, — выговорила наконец она. — Я никогда не думала, что ты... — Что я не бездушное бревно? — хмыкнул тот. — Нет-нет, я не это имела в виду! — взволнованно замахала руками Темари. — Да ладно тебе. Когда-то всё так и было. Но люди склонны меняться. Вот и я изменился. Так что нужен будет совет — обращайся, сестрёнка. Ладно, мне, пожалуй, пора, — он легко поднялся со скамейки и внезапно потрепал Темари по льняным волосам. — Запомни: незачем переступать через себя только потому, что тяжело срывать маску, которая уже приросла к лицу. Поступай так, как тебе хочется поступать. Лишь так ты сможешь обрести свободу. Гаара развернулся и ушёл домой, отдыхать перед тренировкой. А Темари, проводив его глазами, осталась ждать девушку, так внезапно и так сильно изменившую её жизнь. * * * Хината появилась примерно через полчаса. За это время Темари чуть не умерла со скуки и собиралась уже пойти и притащить Хину за шкирку. Хината молча села на скамейку рядом с ней и уткнулась взглядом себе под ноги. Помедлив пару секунд, Теми обратилась к ней: — Ну, ты готова? — Да, я готова... — тихо ответила та. — Тогда пошли. Уже через десять минут они были на том самом месте, где в прошлый раз Хината потеряла сознание. — Ну что ж, начнём, — сказала Темари, сделав для разминки несколько ударов по воздуху. — Я готова. — Тогда нападай! — Я готова сказать тебе... что я не хочу, не могу и не буду с тобой драться, — твердым голосом произнесла Хина. — Что ещё за дела?! Сражайся, чёрт тебя дери! — Нет! — повторила свой отказ темноволосая девушка. — Даже если ты решишь убить меня, я не буду драться! — Тогда получай! — Темари понеслась на неё, на ходу замахиваясь кулаком. Она была всё ближе и ближе... Хината стояла на месте, прислонившись к дереву и закрыв глаза, даже не пытаясь защищаться. Кажется, она улыбалась. Глаза Теми щипало, как от песка, в горле стоял солёный ком... «Её улыбка... Я... наверное... Нет... я действительно...». Кулак застыл в сантиметре от щеки и, разжавшись, лёг на неё мягкой ладонью. Хината открыла глаза и встретилась с зелёными глазами Темари. Однако сейчас в них не было холода. В них лучилось тепло, способное растопить даже вечную мерзлоту. И Темари в глазах, смотревших на неё, видела то же самое тепло, что сейчас растекалось внутри неё самой, оживляя давно, казалось бы, охладевшее сердце. — Почему ты остановилась? — тихо спросила Хина, накрывая её ладонь своей. — Прости меня... — прошептала Темари, обняв девушку. — Я не могу ударить человека, которого люблю. — Я тоже... — улыбнулась Хината, опустив голову на её плечо. КОНЕЦ. Scorpio 06.06.07	NC-17	Закончен	Нет
1	Scorpio	Второй секрет	Хината не появляется в Деревне уже долгое время. Однако её клан утверждает, что с ней всё в порядке. Тсунаде поручает Сакуре тайно пробраться в Дом Хьюга и узнать, что случилось.	Hurt/Comfort,Романтика	198	2009-09-04	— Вызывали, Тсунаде-сама? — Да... Присаживайся, Сакура... — светловолосая женщина развернулась к девушке. — Скажи, когда ты последний раз видела Хинату? — Хинату? Хмм... — куноичи наморщила лоб. — Насколько я помню, она не появлялась в городе уже недели две... Словно пропала куда-то... — Ясно... — Хокаге откинулась в кресле. — То же самое сказали и остальные... — Вы считаете, что с ней что-то случилось? — обеспокоенно спросила девушка. — Нет...точнее, не уверена... Я отправляла посланника в Дом Хьюга, однако они ответили, что Хината дома, и с ней всё в порядке. Тем не менее, никаких внятных объяснений по поводу её отсутствия дано не было. Поэтому я считаю нужным проверить их слова... — Тсунаде взглянула Сакуре в глаза. — Ты готова мне в этом посодействовать? — Конечно, Хокаге-сама... Но...как? — Ну, посуди сама... — начала объяснение та. — Официальную проверку мы организовать не сможем — это будет расценено кланом Хьюга как прямое оскорбление. Поэтому единственный способ — это скрытное проникновение. — Скрытное? — Сакура была ошарашена. — Вы предлагаете тайно пробраться в дом Хьюга? — Именно. — подтвердила Хокаге. — Но...почему я? — Чистая логика... Хината — девушка, так что посылать ребят следить за ней нельзя. Мало ли в чём заключаются её проблемы... А из всех девушек-ниндзя, которые бы подошли для этого задания, в данный момент свободна только ты. Итак...согласна принять эту миссию на себя? — Да, Хокаге-сама! — убеждённо ответила Сакура. * * * Ночь выдалась тёмной. Гибкая фигура в чёрной одежде неслышно приближалась к своей цели — Дому клана Хьюга. Обходя часовых и установленные против незваных гостей ловушки, ниндзя наконец оказался на крыше нужного здания. «Так... Если я не забыла расположения, то комната Хинаты должна быть на западной стороне...» — размышляла девушка, осторожно пробираясь вперёд. Наконец, она достигла края крыши и, медленно свесившись вниз, заглянула в освещённое окно. В небольшой, но уютной комнате горел камин. Перед ним сидела девушка, прижав ладони к лицу... До ушей Сакуры донёсся еле слышный шёпот. — Нет...нет...нет... Это ужасно... Я заперта в доме, как в клетке.... Ничто не держит, но...я не могу выйти отсюда, даже если захочу... Я не могу смотреть на людей, я даже не могу смотреть на своего отца... Ну почему, почему это происходит? За что мне это? Сколько мне ещё придётся терпеть, пока это кончится? Я...я так больше не могу... — девушка уронила голову на колени и тихо заплакала. «Хмм...кажется, у Хинаты случилось что-то серьёзное...» — подумала Сакура. Вдруг одна из плиток, покрывавших крышу, хрустнула под её телом. Услышав этот звук, плакавшая девушка моментально вскочила и встала в боевую стойку. — Кто там? Выходите! Я слышу вас! — она пыталась придать голосу жёсткость, однако чувствовалось, что она боится. «Мда...придётся всё ей объяснить, иначе она переполошит охрану, и меня сначала прибьют, а потом уже будут разбираться кто это был...» — Хината... Хината это я, Сакура... — тихо сказала она, бесшумно запрыгнув в окно. — С-с-сакура? — темноволосая куноичи испуганно отступила. — Ч-что ты т-тут делаешь? — Ты давно не появлялась... Хокаге беспокоится, вот и отправила меня сюда... — успокаивающе ответила Сакура. Она попыталась приблизиться к девушке. — Нет... Не подходи ко мне... — дрожащим голосом прошептала Хината, прижимаясь к стене. — Хината...я просто хочу помочь тебе... — Нет, не подходи, прошу... — девушка, всхлипывая, опустилась на пол у камина и закрыла глаза ладонями. Сакура медленно подошла и села перед ней. — Хината, что с тобой? — Ничего...ничего...всё в порядке... — Тогда почему ты прячешь глаза? — Я...я просто... — Хината... Я не сделаю тебе ничего плохого — ласково прошептала куноичи, сняв маску с лица и положив руки на её плечи. — Посмотри на меня... — Нет...не надо... — тело Хинаты дрожало, как в лихорадке. — Ну пожалуйста...посмотри мне в глаза... — В...в глаза? Л-ладно... — Хина опустила руки. Первым чувством Сакуры был шок. Обычно бесцветные глаза Хинаты мерцали ярким голубым светом, исходящим из центра, где у обычных людей находится зрачок. — Х...Хината... Что с тобой произо... — начала девушка, но тут взгляд темноволосой девушки случайно скользнул вниз. Девушка приглушённо вскрикнула и снова закрыла лицо, уткнувшись головой в колени. Сакура прижала всхлипывающую девушку к груди и гладила по голове, пока та не успокоилась. Однако глаз Хина больше не открывала. — Обьясни же мне...что с тобой творится? — П-понимаешь... — после долгого молчания ответила Хината. — Каждый в нашей семье имеет эту способность — бьякуган. Это даёт преимущество в бою. Однако...у него есть и некоторые недостатки... — Какие? — осторожно спросила Сакура, помедлив. — Дело...дело в том... — было видно, что Хинате было очень тяжело говорить, однако она продолжила. — Дело в том...что начиная с некоторого возраста, у бьякугана появляется ещё одна особенность... Она помогает обнаружению скрытого оружия. И в течение некоторого времени, пока организм не привыкнет к ней...она работает постоянно...независимо от нашего желания... — тут она вновь замолчала. — И...что это за особенность? — осторожно осведомилась девушка. — Мы...мы можем видеть сквозь...сквозь одежду... — собравшись с духом, ответила Хината. — Сквозь одежду? — ошарашено переспросила Сакура. — То есть, ты видишь людей...голыми? — Да... — шмыгнула носом Хина. — Минуточку...значит, когда ты посмотрела на меня, то... — Д-да... — потерянно пробормотала Хината. «Вот это влипла, так влипла...» — лицо Сакуры постепенно начало приобретать оттенок помидора. — Прости меня, Сакура-тян... — всхлипнула темноволосая девушка, прижимаясь к ней. — Я...я не хотела...честно...прости меня... — она вновь тихо заплакала. «Да какого дьявола?!» — внезапно раздался голос Внутренней Сакуры. — «У неё проблемы, а ты тут размазываешься только потому, что она увидела тебя обнажённой?! Твой эгоизм, милая моя, переходит все границы! Ты должна ей помочь!» «Как? Как я ей помогу? Это может пройти только само собой...» «Тогда хотя бы успокой её, чёрт тебя дери!» «Ну...я попытаюсь...но как?» «Думай головой! Она боится смотреть на тебя? Тогда сделай так, чтобы она перестала бояться!» «Но...я не знаю как...» «От постоянного вранья появляются морщины, между прочим! Ты прекрасно знаешь, что должна сделать!» «Но я... Я не могу...это слишком...» «Слишком что? Кто там говорил «всё ради друзей»? Ну, вот и давай, действуй...» «Но...» «Действуй, я сказала! Это между прочим и моё тело тоже!» «Я...я не могу...» «Бросаем подругу в беде, значит?! Хорошо... Если не можешь ты — это сделаю я!» «Как?!» «Очень просто, милая моя!» — неожиданно глаза Сакуры ослепило ярким светом, а потом она погрузилась в темноту. «А теперь забейся в уголок, и не мешай!» — донеслось до неё откуда-то сверху. * * * — Ну не плачь, Хината... — ласковым голосом говорила Сакура, прижимая девушку к себе. — Ничего страшного не случилось, всё хорошо... — Но...я ведь...видела тебя... — всхлипнула та. — Ну и что? Мы ведь девушки, зачем нам стесняться друг друга? — улыбнулась куноичи. — Дай мне свою руку... — она, расстегнув молнию на своём костюме, обхватила руку зажмурившейся девушки и положила на обнажившуюся грудь. Хина вздрогнула и попыталась отстраниться, но Сакура держала крепко. — С-с-сакура... Н-не надо... — Не бойся, всё хорошо... Видишь, я не стесняюсь тебя... Открой глаза... — Но... — Прошу тебя...взгляни на меня... — мягкий голос Сакуры обволакивал сознание девушки. И наконец, решившись, Хината распахнула глаза. Её взгляд застыл на лице подруги, не решаясь опуститься ниже. Сакура отпустила её руку, и она безвольно опустилась на пол. — Хорошая девочка... Взгляд неуверенно начал опускаться ниже, пока не застыл на уровне груди. Лицо Хинаты порозовело. — Не стесняйся... Скажи мне, я красивая? — Д-да... Очень... — смущённо пробормотала Хина. — Тогда прикоснись... — Я не... — Давай... Хината снова взглянула девушке в глаза. Та смотрела на Хину мягким и спокойным взглядом, в котором не было и тени смущения или насмешки. Темноволосая куноичи неуверенно прикоснулась ладонью к обнажённому телу. — Она такая тёплая...и мягкая... — заворожено прошептала она, гладя нежную кожу. Внезапно Сакура вздрогнула и застонала. — Тебе больно? — спросила Хина, испуганно отдёрнув руку. — Нет... Мне приятно... — улыбнулась в ответ та. — Пожалуйста, продолжай... * * * «Эй ты! Какого дьявола ты творишь с моим телом?!» «Это НАШЕ тело, так что не выступай... Я помогаю этой девушке... К тому же...это очень приятно...» «Немедленно прекрати это! Иначе я...» «Иначе ты «что»? Ты ничего не можешь сделать в данный момент. Так что сиди и помалкивай» Дьявол... Неужели ничего нельзя сделать? Давай, Сакура, напрягись... Ты должна вернуть контроль над своим телом, пока не стало слишком поздно... Давай... Давай! ДАВАЙ ЖЕ!! * * * Судорожно вдохнув воздух, словно после глубокого нырка, Сакура осознала, что вновь вернулась в реальный мир... Ещё толком ничего не соображая и не ощущая, она попыталась принять вертикальное положение, однако кто-то ей мешал... Открыв глаза, Сакура увидела над собой Хинату. Через мгновение она поняла, что лежит в её постели...голая. — Хината, я... — Тсс... — темноволосая девушка прижала палец к её губам. — Ничего не говори... — она прижалась к Сакуре своим горячим телом, также избавленным от бремени одежды, и мягко поцеловала в губы. Сакуру словно по затылку ударило. Мир вокруг расплылся, все ощущения сконцентрировались на теле, которое дрожало как осиновый лист. Она чувствовала, как язычок Хинаты осторожно проникает в рот Сакуры и встретился с её языком. Девушка пыталась сфокусироваться на пути выхода из столь нестандартной ситуации, однако тело, разбуженное ласковыми прикосновениями рук её подруги, отказывалось ей подчиняться. Она ощутила как руки Хинаты, до этого блуждавшие по её спине, легли на её грудь. Девушка попыталась было протестовать, однако для этого надо было освободить рот... Наконец Хината освободила её губы от сладкого плена, переключившись на шею и постепенно перебираясь ниже. Розоволосая девушка тяжело дышала, восстанавливая дыхание. — Хината...подожди... Ты... — она не успела завершить фразу, поскольку в этот момент её груди коснулись губы подруги. У девушки вновь перехватило дыхание. Пока она пыталась справиться с этим, язык Хины быстро продолжал свой путь вниз, а ловкие пальчики занялись сосками. — Хината...Хината... — шептала Сакура, постепенно проваливаясь в полубред. Поэтому она не ощутила момента, когда между её ног оказалась темноволосая голова наследницы клана Хьюга... Первое же прикосновение языка к её самому интимному месту швырнуло Сакуру в бездонное небо, заполненное вспышками фейерверка, которые пронизывали всё её тело горячей волной... * * * Когда она пришла в сознание, то увидела улыбающееся лицо Хинаты. Девушка лежала рядом с ней, и их тела прижимались друг к другу. — Спасибо тебе, Сакура... — прошептала Хина, и накрыла её губы поцелуем. У Сакуры не было сил протестовать...да и, честно говоря, не особенно хотелось это делать. Возможно потом, трезво оценив произошедшее, она будет думать иначе... Но сейчас... Когда её тело ещё помнило тот водоворот удовольствия, в который её погрузили ласки этой девушки... Когда соприкосновение их тел приносит такое умиротворение и уют в её вечное одиночество... Когда душу разрывает от нежности и благодарности к этому милому, тихому человеку рядом с ней... — Мне так хорошо с тобой, Хината... — нежно ответила она темноволосой девушке. — Это...было так...приятно... — Правда? — обрадовано переспросила та. — Ведь я совершенно не понимала, что делала... Как будто я просто ЗНАЛА что делать... — Ясно... — хитро улыбнулась Сакура. — Ну...теперь моя очередь... «Неужто ты, моя прелесть, резко поумнела?» — ехидно вопросила Внутренняя Сакура. «Да ну тебя, извращенка... Не мешай, я занята...» «Ну-ну...» * * * Светало. Скрываясь от первых лучей солнца, в сторону Деревни Скрытого Листа быстро перемещалась девушка в чёрном. «Слушай, что ты с ней сделала? Я никогда раньше не видела Хинату столь...уверенной...» «Хе-хе... Так я тебе и сказала, дорогая моя...» * * * Из личного дневника Хинаты: «Благодаря Сакуре, я смогла как-то пережить время, пока стабилизировалась моя новая способность... В дальнейшем, пока это происходило, она регулярно навещала меня... Я не знаю, что я испытываю к ней... Но, в любом случае, я очень благодарна за всё, что эта милая девушка для меня сделала...» КОНЕЦ. Scorpio [27.04.08]	NC-17	В процессе	Нет
1	Scorpio	Мелисса	Иногда молчание может быть красноречивее любых слов...	Романтика	14	2009-09-04	Закатное солнце бросало последние остывшие лучи на переплетение ветвей Сказочного Леса. Затихало щебетание птиц, предчувствовавших скорый приход темноты. И лишь вездесущие цикады оживляли дремлющий лес первыми робкими стрекотаниями… — Мелисса, чёрт тебя дери! – звонкий голос вспугнул птиц на ветках. – Ты спишь, что ли?! Атакуй! Сирена лениво обернулась на крик. Миала, её хозяйка-дрессировщица, увлечённо молотила приманенного серафима. Существо яростно отбивалось, однако исход поединка уже был ясен. Неудивительно, учитывая сколько денег хозяйка потратила на новые броню и булаву… — МЕЛИССА! Проснись же, наконец! Мы сюда не отдыхать приехали, а работать! Неторопливо поднявшись с травы, сирена оглушила незадачливого четырёхкрылого ангела Белым Шумом, после чего добить его не составило труда. Сделав своё дело, она со скучающей миной вновь уселась на облюбованное место. Спустя пару мгновений к ней присоединилась её хозяйка, устало отбросив оружие. — Слушай, Мэл, может ты мне всё-таки объяснишь что с тобой творится в последнее время, а? Сирена хмуро отвернулась, делая вид, что разглядывает ползущие по оранжевому небу облака. — Мэл, не веди себя как ребёнок… Уже вторую неделю ты сама не своя… Делаешь вид, что меня вообще не существует… Я хочу понять в чём дело. Никакой реакции не последовало. Тогда Миала взяла сирену за плечи и развернула к себе. Та не сопротивлялась, опустив взгляд вниз, избегая встречи с голубыми глазами хозяйки. — Ну объясни же мне наконец… — мягко проговорила дрессировщица. – Я что, чем-то тебя обидела? Сирена отрицательно мотнула головой. — Может ты устала и хочешь отдохнуть от этих постоянных разъездов? Снова молчаливое мотание. — Ну тогда что с тобой? Ответа вновь не последовало. Лишь шум ветра в кронах столетних деревьев нарушал наступившую тишину. — Ладно… — вздохнула Миала. – Если ты не хочешь мне говорить – я не буду тебя заставлять… Пойдём, пора возвращаться в город… * * * — Ааапчхии!!! Дьявол, не надо было торчать в этом лесу так долго… — Миала вздохнула, поплотнее укутавшись в одеяло. – Теперь вот торчи дома и валяйся в постели… — она покосилась на сирену, сидящую у кровати и смотрящую на неё с немым укором. – И не надо делать такое лицо, я знаю, что сглупила! Сирена хмыкнула, разглядывая свои ногти. — Да-да-да…большое спасибо за сочувствие… * * * Прошло три дня с тех пор, как Миала заболела. Несмотря на все выписанные знахарем зелья, болезнь не уходила. Лишь усиливалась… Мелисса ухаживала за своей хозяйкой как могла, но это тоже мало чем помогало… — Что…что со мной такое? – с трудом произнося слова вопросила девушка стоящего у её постели лекаря. – Это же был простой насморк… — Боюсь, что нет… — вздохнул тот, сцепив пальцы в замок. – Судя по всему, ты подхватила в лесу болотную лихорадку… — И насколько…насколько всё…серьёзно? — К сожалению, крайне серьёзно… Лекарства от неё нет. Либо человек побеждает болезнь сам, либо болезнь убивает его… — Значит…я…умру? — Я не знаю... Всё что мог — я сделал. Теперь лишь от тебя самой зависит исход… — Я понимаю… И…спасибо вам за всё… — девушка устало откинулась на подушку. Весь день до самой глубокой ночи Мелисса не отходила от Миалы, пока ту не сморил тяжёлый, душный сон. Через некоторое время задремала и сирена, сидевшая у её кровати. * * * Внезапно сирена проснулась. За окном царила непроницаемая темнота. Девушка перевела взгляд на спящую хозяйку и замерла: та дрожала как осиновый лист и что-то шептала пересохшими губами. Сирена придвинулась ближе и наклонилась над ней. — Нет… нет… Церберы… всюду… везде… Их так много… Не хочу… нет… Мелисса… Мелисса… Где же ты… Я боюсь… Не оставляй меня… Прошу... Мелисса села на кровать, приподняла хозяйку и крепко прижала к себе. Та продолжала шептать что-то совсем бессвязное, горя в лихорадке. Мелисса начала медленно покачиваться из стороны в сторону, словно убаюкивая ребёнка, а потом внезапно запела. Странная то была песня... Незнакомая, неведомая, живая… Она окутывала своим звучанием, как молодой плющ, обвивающийся вокруг большого дерева. Слова неизвестного людям языка срывались с уст сирены и не исчезали. Они наполняли пространство вокруг двух девушек какой-то таинственной силой, преображавшей и оживлявшей всё сущее. Силой самой Жизни… Песня длилась долго. Пока она звучала, время потеряло свой смысл и значимость, однако чувствовалось, что не одно мгновение прошло с её начала. Миала утихла и больше не бредила. Сирена уложила хозяйку обратно в кровать, и накрыла одеялом. Потом склонилась над ней и легко, почти неощутимо коснулась губами её щеки. «Не бойся… Я всегда буду рядом с тобой…» * * * Наступило утро. Проснувшееся солнце золотило крыши домов своими лучами, а город постепенно пробуждался, прогоняя ночную тишину обычной каждодневной суетой. — Йэххх… — Миала с наслаждением потянулась, выйдя на крыльцо дома. – Как хорошо снова чувствовать себя в норме… Мелисса! Ты идёшь со мной на рынок, или мне одной идти? Сирена появилась на пороге, потирая заспанные глаза. — Хехе… Наша спящая красавица соизволила проснуться? – весело хмыкнула дрессировщица. В ответ сирена лишь хмуро на неё покосилась. — Ладно, ладно, не дуйся! – Миала подняла руки в шутливом жесте капитуляции. – Я понимаю, что ты очень устала из-за моей болезни… Ты ведь в одиночку за мной ухаживала. Я даже не знаю, как бы я без тебя со всем этим справилась… Не обижайся, хорошо? Мелисса молча кивнула. – Вот и отлично… — улыбнулась дрессировщица. – Ну что, пошли? Она быстрым и лёгким шагом двинулась по городу. Сирена шла рядом, украдкой бросая взгляды на её радостное лицо. «Я не позволю тебе умереть… Потому что ты – это всё, что у меня есть… И всё, что дорого мне в этом мире…» КОНЕЦ [02.05.09]	G	Закончен	Нет
1	Scorpio	Бегущие в солнечном свете	Возвращение давно потерянного способно пробудить истинную суть любого...	ОЖП,Романтика	37	2009-09-04	Ночь накрыла своим иссиня-чёрным покрывалом спящую деревню Листа. Большая часть жителей давно уже спала и видела сны, однако в одном из окон всё ещё горел свет... — Фууф...наконец-то я дочитал... — утомлённо вздохнул невысокий блондин, захлопнув книгу. — Однако это стоило того, чтобы выпросить у Старого Извращенца его новое художество... Хм...ну а теперь — спать, спать, спать! Парень погасил настольную лампу, и, переодевшись, нырнул в постель. Блаженно вытянувшись под одеялом, он закрыл глаза и провалился в безбрежный океан сна... * * * — Ой...где это я? — Наруто удивлённо оглядывался по сторонам. — Мда... Что-то мне это место напоминает...и не очень хорошее... Он не торопясь пошёл по каменному коридору, опасливо озираясь. Никакого освещения не было, идти приходилось практически на ощупь. Однако потом вдали загорелись два красных огонька. Парень пошёл на них, поскольку это был единственный ориентир. Они все увеличивались и увеличивались в размерах, пока Наруто не вышел в небольшую залу, слабо освещённую несколькими лампами где-то наверху, заканчивающуюся решёткой. Огни были за ней, и...они двигались... — Ну здравствуй, дружок! — неожиданно послышался хриплый голос. — А?! — Наруто аж подскочил. — Кто тут?! — Хех...ну а ты подумай... — неожиданно в темноте за решёткой что-то шевельнулось, и в полосе света, падавшей на клетку, появилась огромная лисья морда. — Ты?! — Я, я... — Это ты привёл меня сюда? — настороженно спросил Наруто. — Да...кто же ещё... — хмыкнул Кьюби. — Ну и...зачем? — У меня есть к тебе одно дело... — Какое дело может быть у тебя ко мне? — удивился парень. — Мне нужно попасть...в одно место...а так как я запечатан в тебе, то без твоего участия сделать это не удастся... — буркнул Лис. — Да ну? — ехидно переспросил блондин, привалившись спиной к стене. — Что-то мне подсказывает, что ты просто хочешь обманом найти путь на волю... — Если бы... — тяжело вздохнул Лис. — Но, к сожалению, всё гораздо сложнее... — А если поподробнее? — любопытно спросил Наруто. — А если я тебя съем?! — ощерился Лис. — А если я тебе помогать не стану? — парировал тот. — Хмм... Ну...ладно... — сдался Лис. — Мне...мне нужно навестить одну...знакомую... — Знакомую? Тебе — знакомую? У-ха-ха-хааа!!! — от смеха Наруто чуть не свалился на пол. — Ты хочешь, чтобы я в это поверил? — Мне плевать, веришь ты или нет... — хмуро буркнул Лис. — Тем не менее, это так... — Стоп...ты что, серьёзно? — ошарашено взглянул на него парень. — Я хоть раз был несерьёзен? — процедил демон. — Допустим, что ты говоришь правду... Но как я могу доверять тебе? — Самостоятельно вернуться из того места, куда нам необходимо попасть, я не в состоянии. В случае твоей гибели я останусь заперт там надолго, а это не входит в мои планы. Заставить тебя я тоже не могу, это можно осуществить только по своей воле. А мне действительно крайне важно нанести туда визит... Поэтому я... — Лис замолчал на секунду. — Я прошу тебя помочь мне сделать это... Так каков будет твой ответ? Наруто испытующе смотрел в огромные огненные глаза. То ли ему казалось, то ли в них действительно мелькнула...грусть? — Ладно...я помогу тебе... Итак...куда мы направимся? — В Изначальный Мир... * * * «Долго нам ещё идти?» — мысленно задал вопрос Наруто, лениво топая по лесной тропинке. «Имей терпение... Мы почти пришли.» «Может ты всё-таки объяснишь толком, что именно мы ищем?» «Не переживай. Ты сразу поймёшь, когда увидишь...» — хмыкнул Лис. Тяжело вздохнув, парень продолжил свой путь. Прошло уже около недели с тех пор, как он оставил деревню Скрытого Листа, заявив удивлённой донельзя Хокаге, что берёт отпуск... В принципе путешествие было спокойным и не доставляло особых неудобств. Однако постоянные недомолвки Лиса о цели их пути начинали понемногу раздражать. Всё, что Наруто знал — это название пункта назначения, хотя понятия не имел что это такое и где находится, руководствуясь указаниями демона. Если бы не данное им обещание, Наруто давно бы плюнул на эту затею и вернулся домой, однако своё слово нужно держать, так что его вояж продолжался дальше... Солнце давно зашло за горизонт, отдав лес во власть ночи. Ночные птицы пробуждались от дневного молчания и заполняли тишину своими песнями, которые заглушали даже вездесущих цикад... Наконец Наруто заметил впереди какое-то неяркое свечение. Он ускорил шаг. Через несколько минут он подошёл к поляне, огороженной со всех сторон огромными, слегка мерцающими каменными глыбами, в которых был единственный проход. «Мы пришли?» «Да...» «И что теперь?» «Подходи к вратам. Только медленно...» Парень начал осторожно приближаться к указанному месту. Когда до прохода оставалось несколько шагов, каменные глыбы неожиданно вспыхнули ярким золотым светом. Их сияние растеклось по земле, образовав вокруг опешившего Наруто круг. — Кто ты, пришедший к порогу Изначального Мира?! — громовой голос, казалось, исходил отовсюду. «Выпусти меня! Скорее!» — пробормотал Лис. «Чего?!» «Дай мне свободу, или нас сожжёт как мошку!» «Я...» «Просто открой эту чёртову решётку!» «Но...как?!» «Вот так!» Неожиданно мир вокруг исчез. Наруто оказался в том же подвале, перед огромной решёткой, из-за которой на него смотрели горящие глаза. — Прикоснись к печати! Скорее, у нас мало времени! — А ты не обманешь меня? — недоверчиво переспросил тот. — Дьявол! Если ты отправишься на тот свет, я отправлюсь следом! Давай же!!! Подстегнутый безумным рёвом Лиса, парень положил свою ладонь на печать. В то же мгновение решётка исчезла. Лис растворился в воздухе, и Наруто остался в одиночестве... * * * — Кто ты, пришедший к порогу Изначального Мира?! — Я? — парень с усмешкой блеснул огненными глазами. — Я Кьюби, девятихвостый демон, потомок великого Акаи Кицунэ... — Назови три основы! — Сэймэй...Шикё...Сайсэй... — ответил Лис. — Путь открыт! Золотой круг исчез. Поляну, окружённую скалами, заполнил поток энергии, принявший форму водоворота. Лис в теле Наруто прошёл через врата, и исчез в этом потоке... * * * Темнота. Пустота. Холод. Лис открыл глаза. Над ним в невообразимую вышину уходили верхушки деревьев, рядом с которыми гигантский демон, в этом мире принявший свою истинную форму, казался котёнком. — Ну...вот я и дома... — устало вздохнул Лис, щурясь от яркого света, заливавшего лес. Поднявшись и отряхнувшись, он неторопливо пошёл вперёд. Он прекрасно знал дорогу, хотя не был тут почти десять тысяч лет... * * * «Эй!» «А? А...это ты...» «Нет, это не я! У нас получилось?» «Да...» «И что теперь?» «А теперь мне надо разобраться с кое-какими своими делами...» «А мне что, тут прикажешь торчать?» «Что, не нравится?» — ехидно спросил Лис, неспешно шествуя по лесной тропинке. — «А я там полтора десятка лет торчал, между прочим...» «Ладно, кончай... Ты вытащишь меня отсюда или нет?» «Людям нельзя находиться в этом мире... Так что придётся потерпеть...» «Да ну?» — съязвил парень. — «Тогда какого дьявола я тут делаю?» «Я что, не обьяснил?» — огрызнулся Лис. — «Я же запечатан в тебе! Потому без тебя мне сюда не попасть!» «Ладно, я понял... А куда мы идём?» «Не задавай лишних вопросов...» — хмуро буркнул демон. «Ну скажи хотя бы где мы находимся?» «Это Изначальный Мир... Мир демонов, таких как я... А в остальном...ты все видишь моими глазами, слышишь моими ушами, и чувствуешь моими лапами, вот и делай выводы сам...» «Угу... Минуточку! Это что же, в человеческом мире ты так же чувствуешь всё то, что чувствую я?!» «Да. А ты не знал?» «Чёрт...» * * * «Мы пришли...» — Лис вышел на большую, залитую солнцем поляну. Помедлив, он направился к огромной двери, закрывавшей вход в вырубленную в скале пещеру. «А теперь сиди тихо, и не отвлекай меня по пустякам...» — Лис, собравшись с духом, постучал в дверь лапой. За ней послышался шорох, и она медленно распахнулась. — Я пришёл... — тихим голосом сказал Лис, глядя в удивлённые изумрудные глаза. — Долго же тебя не было, Кью... — прошелестел мягкий голос. — Я знаю, Джуу... * * * — Эй, Кью, шевелись! — Джуу, подожди меня! Ты же знаешь, я не могу так быстро бежать! — Это потому что ты ленивый! — Что?! Друг, называется... Больше не буду приносить тебе цветы по утрам! — обиженно пробурчал маленький рыжий лисёнок, усевшись под деревом. — Да ладно тебе... — серебристая подружка легонько пихнула его лапой в бок. — Я же пошутила! — Не верю! — тот демонстративно отвернулся в другую сторону. — А если я скажу, что ты самый умный, сильный и красивый на свете? — состроила умильную рожицу лисица. — Ну... Нет, всё равно не верю! — И как же мне тебя убедить? — хихикнула она. — Хмм...надо подумать... — лисёнок озадаченно почесал лапой за ухом. — Ну? Ну? Ну? — Не мешай, я думаю... — Думай быстрее, нам пора домой... — Вот, я придумал! — обрадованно воскликнул лисёнок. — Выкладывай... — Давай заведём семью, когда вырастем! — Э? — округлила глаза серебряная лисичка. — Ну...в смысле...будем жить вместе, в отдельной пещере...заведём лисят... — Э... Ну... Я... — Ну так что, согласна? Иначе я тебе не поверю! — Ну ладно, ладно, уговорил... — смеясь, Джуу подняла передние лапки в шутливом жесте капитуляции. — Но ты должен стать сильным и смелым, иначе я передумаю... — Я стану. Обещаю... — уверенно ответил лисёнок, глядя на подружку. — Верю, верю... А теперь побежали быстрее, а то не успеем до захода солнца! — Бегу... Эй, подожди меня! * * * — И что же привело тебя к нам? — ехидно вопросила лисица с роскошной, отливающей серебром шерстью, подвинув гостю лапой пиалу с зелёным чаем, и усевшись напротив него. — Не надо ёрничать, Джуу... — поморщился тот. — Ты же знаешь, по определённым причинам я не мог придти раньше... — Конечно... — хмыкнула Джууби. — Планы по захвату мира, и прочее в том же духе...куда там до подруг детства, такие мелочи можно и отложить на потом. — Ну... Хорошо, не буду отрицать, я слегка...увлёкся человеческим миром... — «Слегка»? — Ладно, я слишком им увлёкся...и что с того? — отмахнулся Лис. — Ты рассуждаешь так, как будто это свойственно одному мне. А по тем местам шатается ещё восемь демонов, между прочим... — Я знаю, но до них мне нет ни малейшего дела... — отрезала лисица. — А как же Райдзу? — усмехнулся тот. — Ты что, не знаешь моего брата? Ему бесполезно что-либо говорить... Каждый раз, возвращаясь сюда после очередной гибели, он вновь уходит на перерождение в человеческом мире со словами «в этот раз всё будет иначе». Поражения его совершенно ничему не учат... — хозяйка пещеры вздохнула. — Да уж... — Но оставим наши семейные проблемы... Почему ты всё-таки решил вернуться? — Я...я не вернулся...насовсем. Лишь на сегодня, а потом я вернусь в мир людей, Джуу... — опустив глаза, ответил Лис. — Снова бросаешь меня, да? — Что значит «снова»? — озлился тот. — Насколько я помню, в тот раз ты послала меня подальше, сказав, что не видела более непостоянного демона. — А нечего было увиваться за всеми подряд. — хмыкнула Джууби. — Я решила, что небольшой урок тебе не помешает... — Как мило с твоей стороны... — Всегда пожалуйста. На несколько минут наступила тишина, нарушаемая лишь шумом ветра в кронах деревьев снаружи. — Хмм...наверное я не должен был приходить... — вздохнул Лис. — Но всё равно, был рад тебя увидеть. Мне пора, пожалуй... — он поднялся и двинулся к выходу. Темнота. Пустота. Холод. Шаги были тяжёлыми. Казалось, что лапы налились свинцовой тяжестью. Темнота. Пустота. Холод. Глубоко внутри вновь разгорался пожар всепоглощающей ненависти, оставивший Лиса в тот момент, когда он ступил на знакомые с древних времён земли родного мира. Темнота. Пустота. Холод. — Подожди... Лис медленно обернулся. Джууби смотрела в пол, пряча глаза. Потом поднялась, и подошла к нему. — Я...я так рада, что ты здесь... — еле слышно прошептала она, уткнувшись носом в его грудь. Они проговорили до самой темноты, не замечая времени... * * * — ...и вот тогда этот однохвостый кретин решил сразиться со мной. И, естественно, получил весьма солидную трёпку... — Мда... Шукаку всегда отличался редкостной самонадеянностью... — хмыкнула Джууби. — Более чем... — усмехнулся Лис. Внезапно раздался лёгкий стук в дверь. — Кто это? — насторожился Кьюби. — Это...эмм... — Только не говори, что у тебя есть кто-то другой... — процедил тот. — Нет, это совсем не то, что ты думаешь... — начала лисица. — Сейчас посмотрим... — мрачно ответил Лис, и двинулся к двери. — Нет! Я сама открою! — Я чувствую твой страх... Чего же ты боишься, интересно знать? — Лис распахнул дверь. — Кто вы? — на Лиса смотрели два огненных глаза, как две капли воды похожих на его собственные... Исключая тот факт, что их обладатель смотрел на него снизу вверх. — Маккаби! — серебряная лисица оттеснила Лиса от двери. — Ты сегодня долго... — Ну...я немного заигралась, извини... А кто наш гость? — Это... Это Кьюби, мой старый знакомый... — Правда? Тогда прошу простить мою невежливость... — маленькая рыжая лисичка церемонно поклонилась. — Меня зовут Маккаби, очень приятно... — Мне тоже... — выдавил Лис. «Кого же она мне напоминает?» — лихорадочно крутилось его голове. «Не понимаешь?» — ехидно уточнил Наруто, до этого момента деликатно молчавший. «Эээ...» «Мда, ты безнадёжен... Иди в озеро посмотрись...» Взгляд юной лисицы вновь повернулся к хозяйке пещеры: — Мам, а почему я никогда не видела нашего гостя раньше? * * * — Почему ты не сказала мне? — помолчав, спросил Лис, когда Маккаби отправилась спать. — Я... — Ты сочла меня недостойным знать, что у меня есть дочь? — Нет, это не так... — Тогда почему? — он взглянул в её изумрудные глаза. Та потупилась. — Понимаешь... Я...боялась... — Боялась? Чего? — Твоей реакции... Ты мог испугаться этого, и покинуть меня снова, теперь уже навсегда... — Ясно... — с тяжёлым вздохом сказал Лис. — Прости...я не хотела... — Я понимаю... — Не считай меня предательницей, прошу... — Не понимаю я только одного...с чего ты взяла, что я испугаюсь того, чего так долго ждал? — Ты... — лисица вскинула на него взгляд. — Думала, я забыл? — улыбнулся тот. — Я помню наше обещание... И не собираюсь его нарушать... Потому что это было моей мечтой с тех пор, как я впервые увидел тебя, Джуу... Несколько мгновений лисица смотрела на Кьюби, сдерживая тяжёлые капли в уголках глаз, потом всхлипнула и крепко прижалась к нему. Лис мягко обнял её лапой. — Останься...прошу, останься с нами... — дрожащим голосом шептала Джууби ему на ухо. — Нашей дочери нужен отец...а мне...нужен ты... Каждый раз, глядя на Макки, я вижу в ней тебя...она абсолютно такая же... Вы...вы точно подружитесь... Она...так часто расспрашивала меня о своём отце... А мне...было нечего ей сказать, потому что я не знала о тебе нынешнем ровным счётом ничего... — Прости...но сейчас я не могу с вами остаться... — прервал её монолог Лис. — Почему? Скажи, почему? — Потому что я дал обещание тому, кто помог мне вернуться сюда... А ты знаешь, что свои обещания я выполняю всегда, чего бы это ни стоило... — Ладно...я подожду... Как ждала раньше, так буду ждать и теперь... — Не волнуйся, в этот раз меня не будет не так уж долго... — улыбнулся Лис. — Я верю... — ответила Джууби, улыбаясь чему-то. * * * Сияющий портал за спиной Наруто мигнул, и растворился в ночной тиши. Парень, вновь получивший назад своё тело, двинулся в обратный путь. «Ты уверен, что тебя нельзя выпустить из моего тела, не угробив меня самого?» «Нет... Разделение убьёт тебя. А так как я тебе теперь кое-чем обязан, то этот вариант отпадает...» «Да...к сожалению...» «Не распускай нюни...мне не так уж долго придётся ждать.» — усмехнулся Лис. — «Лет через восемьдесят я снова вернусь домой...если тебя раньше кто-нибудь не пристукнет...» «Хех! Мечтай дальше, Лис...» — в тон ему ответил парень, закинув руки за голову. Луна ярко освещала лежащую перед ним тропинку. Ночной воздух нёс прохладу и запах цветов. Жизнь шла своим чередом...хотя...для трёх созданий в этом необъятном мироздании она стала немного счастливее... * * * — Маккаби... — Да, мама? — Я хочу рассказать тебе...о твоём отце... КОНЕЦ. Scorpio [08.05-10.05.08]	NC-17	В процессе	Нет
1	Split	Ты не моя	Спустя несколько лет счастливой жизни Мичиру возвращается в давно забытую квартиру. Зачем?	Ангст,Драма,ООС	29	2009-09-20	Ты не моя Темным вечером я шла по серой мостовой, сколупывая засохшую грязь с любимого платья. Надо же было так шлепнуться на ровном месте! Стояла такая промозглая погода, что все мысли были об одном: прийти домой, выпить чашечку горячего шоколада и забыться в тепле любимых рук, сидя у камина. Но я тут же возвратила себя на землю: дома меня никто не ждет. Мутная луна освещала прибрежные волны почти осязаемым светом, и все в тот день казалось нереальным, выдуманным и примененным на практике. Я даже подумала, а не постарался ли какой-нибудь демон, вроде старого знакомого — лорда иллюзий. Но я посмотрела на море и убедилась в его спокойствии. Все нормально. Все так, как должно быть. Я наконец добралась до своей старой квартиры. Боже, как давно я жила здесь! Все будто так, как и было, когда я в последний раз покинула свой уголок и нырнула с головой в богатую на события любовь — постоянный страх, риск, опасность, дневные перепалки с уродливыми монстрами и ночные приключения в постели, каждый поцелуй — под страхом смерти, любовь на лезвии ножа. Да, все действительно так, как я оставила: на полу сумки с собранными вещами, которые я вот уже три года не могу забрать, искусственные розы в вазе на столе, мольберт у окна с забытой картиной. На картине — она. Улыбается, светится счастьем, бередит мою душу. Я схватила полотно и порвала на большие куски. Выбросила в форточку, и их подхватил ветер. Ну и хорошо, пусть принесет подарок своей хозяйке. Я сняла платье и кинула в стиральную машину, по холодному паркету прошла к шкафу. Ностальгия никогда не мучила меня, но сейчас необыкновенная тоска разлилась по всему телу: на полочках лежали обожаемые в прошлом топики, свитера, брюки и универсальные джинсы. С нескрываемым удовольствием я влезла в последние. Как я могла три года носить платья и юбки? Забыть комфорт старых добрых штанов? Наплевав на вычурную женственность, я прошагала по комнате, расшвыривая ногами пустые баночки из-под красок и грязные тряпки, которыми вытирала когда-то руки после рисования. Не совсем ловко, как хотелось бы, я запрыгнула на широкий подоконник, подтянув к себе ноги, обняла колени, поковыряла на них стершуюся ткань. Луна в окне откровенно смеялась надо мной: я оказалась кем-то вроде бабки у разбитого корыта. Из-за жадности ли? Точно нет. Из-за любви. Я потянулась рукой к горшку с когда-то живыми бархатцами, надеясь, что не забыла старую привычку. Да, действительно, за горшком лежит пачка сигарет. Я взяла ее в руки и хотела закурить. Передумала. Я не курила три года, зачем возобновлять плохой образ жизни? Тогда я просто всмотрелась в звездное небо и начала вспоминать, как я докатилась до этого. Тогда я была счастлива. После времени постоянных схваток и волнений под угрозой смерти мы начали спокойную, семейную жизнь. И мой, и график Харуки не был нормированным, если не считать ее ежедневные тренировки. Сначала я ходила на мотокросс, чтобы посмотреть, как занимается моя вторая половинка, но стойкий запах машинного масла и дорожная пыль начали меня нервировать, поэтому я смотрела на Харуку только на настоящих гонках. Иногда я днями и ночами пропадала в концертных залах. Так приятно было чувствовать, как множество любителей классической музыки с трепетом вслушивается в тихую мелодию, рожденную движениями моих рук. Скрипка — мой проводник в мир мечты, где все эмоции незамутнены, и они звенят свежестью звука. На концертных площадках я забывала об оркестре за моей спиной и свободно текла по собственному звучанию. Заваленная розами и плюшевыми медведями, я приходила домой. Какой бы уставшей я ни была, сколько бы негативного во мне ни было, я скрывала это своей фирменной улыбкой. Тем более, что вид Харуки, обеспокоенной моим долгим отсутствием, действительно зажигал мои глаза счастьем. Все свободное время мы проводили вместе, устраивали пикники, звали всех сейлоров в гости, уезжали на море, где я тайком от Харуки уходила ночью на пляж, и во мне рождались идеи новых картин. Я не рисовала Харуку. Та картина, оставленная в прежнем доме, была первой и последней. Нашу жизнь нельзя было назвать тихой и спокойной: мне, как всемирно известной скрипачке (пафосно-то как!) Мичиру Кайо приходилось частенько оставлять родной Токио. То же самое делала и Харука: по всему миру о ней мечтали тысячи и тысячи преданных поклонниц. Но возвращаясь, мы не оставляли друг друга ни на секунду, словно в страхе внезапной потери. Все началось как-то странно. Имело ли это начало? Могла ли я догадаться, к чему это приведет? Сомневаюсь. Те ссоры ничем не отличались от обычных семейных распрей миллионов людей на Земле. Обычно мы с Харукой ссорились в шутку, и каждый наш конфликт заканчивался сексом во имя примирения. Тогда все изменилось, потихоньку, но Харуку стали нервировать обычные бытовые мелочи типа назойливого запаха краски, бесконечных трат на шопинг, моих недельных отсутствий по ночам или, наоборот, постоянных посиделок дома. Она заводилась медленно, но надолго. В начале каждой ссоры я говорила себе, что останусь хладнокровной и невозмутимой, она быстро остынет, и все будет, как раньше. Но в какой-то момент у меня словно крышу срывало и я выкладывала все, что о ней думала. Хотя на самом деле я так не думала. Ну зачем же я это делала?! Сейчас поздно об этом думать. Наверно я теперь всегда буду помнить ее именно в разгар ссоры. Буквально каждый день мы находили причину для бесконечных разбирательств. Сначала словесные перепалки, где еще мелькали какие-то просьбы, аргументы, объяснения, потом шел мат с ее стороны и ряд междометий — с моей, дальше уже напирала я. Ни с того ни с сего я начинала бить посуду, которая с характерным звоном возвещала о трещине в наших отношениях, она в ответ на мое мелкое хулиганство валила мебель. Когда она схватилась за одну из моих картин и вспорола полотно кухонным ножом, во мне проснулась неутолимая жажда мести. Ненависть подкатила к горлу, а глаза заволокло пеленой — я рванулась к ней и потянула за волосы так, как будто хотела снять скальп. Харука в долгу не осталась и с силой толкнула меня в грудь. Я больно ударилась о заднюю стену и всерьез намеревалась ударить ее в лицо, но вместо этого оставила на нем длинные полоски своих наманикюренных ногтей. Это не могло остаться безнаказанным, и она с яростью бросила меня на пол. Она очень часто стала использовать этот метод в пылу драки и пинала меня в спину. Я сворачивалась в комочек, стараясь спрятать руками лицо, и с коротким, высоким криком выносила каждый удар. Так продолжалось, пока я ни начинала плакать. У Харуки будто светлел разум и она с удивлением и ужасом смотрела на меня, содрогающуюся в рыданиях. Тогда она садилась рядом, согнув ноги в коленях, и прятала лицо, хватаясь трясущимися холодными пальцами за горячие пряди, прикрывающие лоб. Может, она даже рвала на себе волосы. Я не знаю. Я все еще лежала комочком, чувствуя, как спина отекает ноющей болью. Пару раз я слышала короткие всхлипы где-то в ее стороне. Неужели скупая мужская слеза все-таки узнала бархат ее кожи? Нет, в те моменты она была настоящей женщиной. И ее сильные широкие плечи дрожали так по-женски. Так мы и проводили вечера: рыдая каждая по отдельности среди разгромленной квартиры, на полу, полном осколков посуды, и слушая мерное тиканье часов. Так уходила любовь. Как оказалось, из ее сердца в мое. И отдавалась гулким звуком одиночества. Ненависти нет, нет Харуки. Она говорила, что я ее подавляю. Указываю, что носить, что есть, куда ходить, как сражаться, как жить. Какая глупость! Я всегда предоставляла ей свободу, никогда не была навязчивой. Просто я ей об этом не говорила. Нет, я не указывала, я советовала. А может, она права? В конце концов, это я заставила ее стать воином. Или это был ее выбор? Надо же, после стольких лет вместе у нас еще остались загадки. У меня. Когда-то я думала, что она читает меня, словно открытую книгу, но только те страницы, которые мы обе друг другу позволяем. Помню, как мы отдыхали на море после победы над Апостолами смерти. Как это было давно... — Ты еще не спишь? — Харука подкралась незаметно. Она только что вернулась с вечерней прогулки, в отличие от меня: я стояла на балконе нашего номера в отеле и любовалась перекатами волн и характерным морским шумом. Да, мы всегда могли побыть одни, если хотели. — Я вышла на минутку увидеть пляж, — Харука обняла меня сзади за талию и положила подбородок мне на плечо. — Ты скучаешь по ним? — ее длинные тонкие пальцы скользили по шелку моего халата. Когда-то она мне его подарила. Не представляю, как она поняла, что меня беспокоило. Возможно, она сама испытывала то же самое. — Даже не знаю. Просто до этого мы всегда были одни, а с ними... Я почувствовала, что мои действия небессмысленны. Я понимаю: они внутренние воины, и нам не по пути, но с ними было так уютно. Они еще такие дети. Я завидую, — Харука прижалась ко мне сильнее и я почувствовала, как ее волосы щекочут мне шею. — Да, мы не так молоды, но еще не стары. Так и должно быть, и течение жизни не остановишь. Но мне совсем не интересно, что сейчас в их головах, я полюбила тебя. Не только за красоту и таланты, мудрость и заботу, силу и надежность. За все. За то, что ты такая, какая есть, — и она нежно поцеловала мне ухо. Из моей груди вырвался сдавленный вздох. Она очень редко говорила, что любит меня, поэтому эти слова были особенно ценны. Харука развернула меня к себе, и мою шею обдало жаром ее дыхания. Поцелуй за поцелуем она продвигалась ниже, пока губами не отвернула ворот моего халата, за секунду до этого развязав поясок. Я обмякла в ласковых руках гонщицы, но нашла в себе последние силы легонько толкнуть ее, намекая, что пора бы уйти с балкона в более интимное место. Довольно неловко, задом наперед (так как мы были заняты более важным делом, чем статный выход с балкона) мы ввалились в номер. Я скинула с плеч ненужный халат и сбросила с ног туфли. Харука уложила меня на кровать, и ее поцелуй стал более требовательным. Лежа под ней, я потянулась к пуговицам на ее рубашке и с удивлением обнаружила, что последняя уже расстегнута, значит Харука успела подготовиться заранее. Радостно стянув с нее рубашку, я нежно провела рукой по ее бархатной, слегка разгоряченной коже. Ее спина напряглась, и я вспомнила, как она раньше вздрагивала, когда я брала ее руки в свои. Я открыла глаза, чтобы посмотреть на выражение лица Харуки, но, как оказалось, она тоже пристально смотрела на меня. Игривый блеск в ее глазах и бесконечное доверие в моих. Каждый раз, как первый. Мы перекатились по широкой постели, и я, будучи сверху, стянула со своей гонщицы брюки. Не заставляя себя ждать, Харука расстегнула мой бюстгальтер и отшвырнула его куда-то вверх (кажется, он повис на люстре) и снова перекатилась. Надо отдать ей должное, подчиняться она не любила. Да я и не могла представить ее в этой роли. Ее рука скользнула по моей шее, груди, животу и ниже, нежные прикосновения в этом совсем неприличном месте заставили меня выгнуться дугой навстречу Харуке, позволяя снять с себя последнее белье. Там уже настойчиво порхал ее язычок, и с каждой волной ласки у меня все больше притуплялось зрение, обостряя слух, обоняние и другие ощущения. Весь мир стал четче, но уменьшился до размеров постели, где я без боя сдавала свою крепость. Вскоре, полностью лишенные одежды, мы уже наслаждались друг другом, и, судя по очень позднему пробуждению, невообразимо смятой простыне и моей прическе, все прошло блестяще. Солнце было уже высоко в небе, когда я почувствовала, как Харука перебирает мои волосы. Поцелуй в макушку отозвался непередаваемым теплом по всему телу. Я перевернулась и уткнулась Харуке в шею, которую незамедлительно покрыла легкими, невесомыми прикосновениями своих губ. Гонщица сильно прижала меня к себе, до боли в уставших руках. — Не отпускай меня, Харука, — я не узнала свой голос, он непривычно дрожал, и я боялась, что моя подруга не услышит этих слов. Но Харука услышала, и наши обнаженные тела прижались друг к другу еще сильнее. Я хотела, чтобы каждая клеточка моего тела соприкоснулась с теплом Харуки. Боже, как мне ее не хватает. Я дрогнула, распрощавшись с воспоминаниями, и чуть не свалилась с подоконника. Мое тело, не забывшее еще сладкого наслаждения, подаренного гонщицей, плохо слушалось. Меня бросило в жар, и бедра конвульсивно дернулись, желая прижаться к несуществующей в моей жизни подруге. Тихий, сдавленный стон разочарования вырвался из горла, и я всем естеством прижалась к холодному стеклу, напрасно мечтая остудить горячее тело и мысли. Моя любовь билась в судорогах где-то глубоко внутри, она не могла найти выхода и сжигала меня изнутри. Все налилось тяжестью, но снять это наваждение было некому. Взяв себя в руки, я спрыгнула с подоконника и вышла на улицу. Там было темно и холодно, что остудило возбуждение. Не зная, куда идти, я доверилась механической памяти. Зря. Она привела меня к дому, где еще двадцать четыре часа назад я ругалась с Харукой. Неужели я не могу без нее жить? Меня снова захлестнули воспоминания. На этот раз наше расставание. — Мичиру, мне надо с тобой поговорить, — я только что вышла из душа и, расслабленная донельзя, равнодушно кивнула. Меня даже клонило в сон, ноги неуправляемо подкосились, мне осталось лишь грациозно упасть на диван и принять самую соблазнительную позу. На Харуку это, к моему удивлению, не подействовало. Вместо того чтобы наброситься на меня, срывая влажное полотенце, она встала рядом, у окна, с серьезным взглядом рассматривая далекие перистые облака. — Мы с тобой уже давно встречаемся... — Ты стала мне такой родной, Харука, — я не смогла не перебить подругу. — Мне кажется, что мое сердце может биться лишь в такт твоему. Я готова на все, чтобы уберечь тебя от смерти. — Хм... Да, ты права. Мы... связаны. Ты не раз рисковала из-за меня, да и я не представляла жизни без тебя. Все эти годы. Тебе не кажется, что мы... притесались друг к другу, привыкли? — Что? Ну да, это неизбежно. Но это делает любовь только долговечней. — Или убивает ее. — Ты о чем? — Последнее время мы постоянно ссоримся, кричим... — Я думала, все уже прошло, мы пережили этот этап... — Я... Я больше не люблю тебя, Мичиру, — что-то тяжелое и мертвое упало у меня в груди, придавив всякую возможность кричать, рваться, остановить это сумасшествие. Ко мне никогда не приходило в голову, что наши отношения когда-нибудь закончатся. Мы подруги, воины, любовники. Это было предначертано судьбой. — Когда? Когда ты поняла... что не любишь? — Когда я влюбилась по-настоящему. Я люблю другую, Мичиру, и не хочу тебя обманывать. Все, что было между нами, мне очень дорого, но ничто, кроме дружбы, меня с тобой уже не связывает. Я сглотнула. Мои мокрые волосы обдали тело ледяным холодом, и туго обвязанное вокруг него полотенце стеснило грудь. Если Харука что-то решила, ее не переубедить. Но видеть ее после этого я не смогу. Поэтому я уйду из ее жизни. Навсегда. Как подруга, воин и любовница. Одним сейлором меньше, переживет. Но все-таки меня беспокоил один вопрос: — Кто она? — Усаги. То, что я испытывала к ней, не было простой привязанностью, симпатией, увлечением... Это любовь. — И она тоже... любит? — Как оказалось. Если бы не ее признание, я бы никогда не рассталась с тобой, но ее волшебные глаза манили меня целую вечность. И теперь я получила право обладать ими... и всей Усаги. Мне ничего не оставалось, как уйти. Я не собирала вещи. Жезл воина, скрипка, платья, мольберт... Разве мне это нужно в новой жизни? Жизни, где нет Харуки? И вот, сутки спустя, я стою здесь, перед нашим домом. Уже ее домом. Я просто не могу преодолеть любопытство и подхожу под окна ее спальни. Мне холодно. Разгуливать по ночному, пускай и летнему, Токио в рваных джинсах и футболке зябко и непривычно. Как странно снова прикасаться к этим стенам, ощущать каждую неровность каменной облицовки. Увидит ли она меня? Скучает ли? Может ли жить? Я весь день проживаю как последний, а она? Ей так же плохо? Мне пришлось подняться на цыпочки, чтобы заглянуть в окно. Теплый, мягкий свет обволакивал нежно-голубые стены до боли знакомой спальни. На постели двое, и для них не существует больше никого и ничего. Они сливаются в безумном танце ласки, ныряя в удовольствие с головой и вновь поднимаясь к свету вдохнуть воздух для нового погружения. У Харуки знакомые чертики пляшут в глазах, а на лице сияет улыбка. Смутно знакомый силуэт девушки рядом с ней заставляет неверяще вглядываться в запотевшее стекло. Длинные золотые волосы разметались по подушке, а большие наивные глаза словно смеются, прячась под пушистыми ресницами. Неужели в этой безупречной девушке можно узнать Усаги? Только Усаги Харука может с такой нежностью целовать, яростно вжимая свою подругу в постель, но одновременно боясь причинить ей даже малейшую боль. Как бабочке, которую нужно держать в руках так, чтобы она не улетела, но и не раздавить ее, сжимая пальцы слишком сильно. Харука счастлива, она нашла свою бабочку. Холодные капли дождя упали на город, покрывая его дома и улицы сильнейшим ливнем. Я промокла до нитки, но продолжала идти по тротуару, разглядывая точки на асфальте. Джинсы внизу стали влажными и грязными и дарили неприятные ощущения при соприкосновении с кожей. Моя мокрая футболка, наверно, чересчур много открывала прохожим, хотя в три часа ночи их трудно встретить. Каблуки мерно отбивали четкий сердечный ритм. Не прерываясь, не затухая, по привычке продолжая движение. Я буду долго жить по привычке, храня воспоминания о тебе, Харука. Не моя, но такая любимая...	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Летные забавы	В небе все по-другому. В небе две женщины - одно целое, но на земле они чужие, просто коллеги, которые обмениваются вежливыми приветствиями.	Ангст,Романтика	34	2009-09-23	Так забавно: на земле я к ней ничего не чувствовала, не испытывала в ней потребности, сотня других «не». Мы жили разными жизнями и забывали друг о друге, покинув борт. Но стоило оказаться в замкнутом пространстве самолета, как я вылавливала моменты, чтобы прикоснуться хотя бы к ее запястью. Я даже не знаю, как это началось. Случайный взгляд? Свежее тепло ее тела, когда самолет провалился в очередную воздушную яму? Ее губы на моих — во время взлета? Все было так естественно, что я не заметила точки отсчета. С другими бортпроводницами меня ничего не связывало. Конечно, в _том_ самом смысле. Мы просто вместе работали. Пристегните ремни, маски выпадают автоматически, аварийные выходы да чай-кофе без танцев. Только с ней. Было в Самире что-то сводящее с ума. Именно в воздухе, не на земле. Как будто бы меня гипнотизировали ее сила и уверенность, которые проявлялись именно в рейсе. О любви не могло быть и речи: мы обе — гетеросексуальные женщины, и счастливыми нас делают мужчины. Впрочем, и несчастными тоже. Но в узкой туалетной кабине, в которой мы с трудом помещались, было плевать на земные условности. Самира торопливо расстегивала мою блузку, до боли сжимала вмиг затвердевшие соски и кусала мочки ушей. В торопливых ласках не было ни грамма нежности, только какая-то животная агрессия. Быстрее, быстрее, пока ни один пассажир не проснулся и не пошел справить нужду. Пока никому не потребовалась наша помощь. Пока самолет то и дело проваливается в воздушные ямы, так, что где-то глубоко внутри все сжимается. От ее пальцев. От ощущения падения. От бесстыдности нашего уединения. Тише, тише, чтобы никто не услышал. Хотя члены команды отлично все понимали. Только молчали. Ничего не говорили ни нам, ни начальству. Каждый развлекается, как может, пока это не мешает работе. И от их молчаливого знания ощущения были только острее. Каждый раз, когда ее пальцы якобы случайно скользили по моему запястью, я почти была готова кончить. Милое и приятное сумасшествие. Но ведь не может вечно быть хорошо? Случайный взгляд, брошенный на другую бортпроводницу, стал поводом для ревности. Такой необъятной, что я до сих пор не могу понять, откуда ее столько во мне. Если бы ревность можно было материализовать, то появилась бы женщина, похожая на меня как две капли воды, только истеричная и столь же несдержанная, как наша с Самирой туалетная страсть. Забавно. Ведь вне рейса она не была мне нужна ни на секунду. Ровно до тех пор, как родилась ревность. И сразу начались предложения встретиться вечером в кафе. А почему бы и нет? После долгого перелета мы проводили пару дней в гостинице. Отдыхали. Почему не отдохнуть вместе? Пусть мы не в небе, но в рейсе! И было бы неплохо повторить наши упражнения в более удобных условиях. Так думала я. Самира не разделяла моей точки зрения. Она говорила, что встречается с кем-то из своих ухажеров, чтобы расслабиться _по-настоящему_. Как будто бы у нас было по-игрушечному. Хотя было, как выяснилось. Всего лишь летные забавы. На моем месте могла оказаться любая другая бортпроводница, которая не послала бы Самиру при первом поползновении. Помните о ревности? Мне ведь хватило дурости навести справки. Мы с Самирой далеко не всегда летали на одних рейсах. На других у нее были такие же игрушечные любовницы, как и я. Я считаю, это несправедливо. Конечно, мы ничего друг другу не обещали и, вообще, просто развлекались, но... Но должна же быть чистоплотность. Ладно бы мужчины, я тоже себе в них не отказывала, но другие _женщины_? Это подло. Стоило узнать больше, как ревность стала сильнее. Глупая, хоть и оправданная ревность. Но я никогда не умела контролировать свои личные эмоции. Это не так, как с работой: улыбаемся и машем. Все куда сложнее. Зачем сдерживаться? Какой в этом смысл? Это как... сидишь дома, хочешь пукнуть, пардон муа, но изо всех сил пытаешься подавить позыв, что было бы вполне логично, когда находишься в обществе. А тут еще и... Да, оскорбленная гордость. Я же чувствовала себя уникальной. Такой особенной, что яркая Самира каждый рейс запиралась со мной в кабине и жадно поглощала мое тело. Мяла его, сжимала, подчиняла своим желаниям. А я не могла ей сопротивляться. Не хотела. Да и зачем, если мне было чертовски хорошо? Правда оказалась жестокой. Впрочем, мы ведь никогда ничего друг другу не обещали. В одном из рейсов я решила проявить силу воли и _отказала_ Самире. Такая... глупость. Не знаю, что хуже: быть одной из многих «рейсовок» или понять, что мне очень легко найти замену. Самира соблазнила новенькую. Услышала мой отказ, пожала плечами и затащила в туалетную кабинку _другую_ женщину. На _моих_ глазах. Я была готова выть, но улыбалась и не замечала взглядов членов команды, «ничего не знающих» о наших отношениях. Не знаю, как долетели. В голове было пусто, в желудке — холодно, а в груди — жарко. Я с трудом сдерживалась, чтобы не вскрыть туалет. Вряд ли подобная сцена была бы кому-нибудь интересна. К тому же, я не хотела унижаться. Это же на самом деле унизительно — просить о любви у человека, которому на тебя плевать. Ведь я была всего лишь одной из многих. Если бы можно было надеяться на взаимность... Но акценты расставлены, ответы заранее известны, и выигрывает всегда казино. Я бы пережила. Справилась бы. Приходила же я в себя после мужчин, разве женщина лучше или хуже? Только Самира не давала мне уйти. Не на земле, в небе. Я меняла рейсы, чтобы не сталкиваться с ней, но она переводилась следом, словно проверяла меня на прочность. Я держалась. Разве у меня был выбор? Сопротивлялась ей и соблазну, но... Естественно, проиграла. Знаете, у слабых всегда так. Конечно, я могла бы бросить эту работу и найти другую, тоже ведь вариант. Но это было уже слишком глупо: из-за секса, пусть и нестандартного, менять _всю_ жизнь? Проще было уступить Самире и ловить свои оргазмы в узкой кабинке туалета. Что я и делала. Совершенно не сдерживаясь. Мне хотелось причинить ей боль, я впивалась зубами в шею или плечо. Очень удобно: так похоже на приступ страсти и помогает избавиться от излишков агрессии. Иногда, чувствуя на себе и в себе ее руки, я представляла, как мои — сжимаются на ее шее, сильнее и сильнее. Ее лицо краснеет, наливается багрянцем, Самира хрипит и... я бурно кончала, когда она умирала в моих фантазиях. О, это были шикарные оргазмы. Конечно, я «убивала» ее и другими способами. Никогда не думала, что у меня такая богатая фантазия. Но чтобы и в реальности? Самира обошлась со мной... подло, как ни крути. Она использовала меня, но и я — ее. Мне доставляли удовольствие мысли об ее смерти от моих рук, но между мыслью и действием есть определенная разница. Я не убивала ее. Да, у меня нет алиби, весь вечер и всю ночь я провела в комнате, в одиночестве, но я не убивала ее. Зачем? Смысл? Я ведь уже не чувствовала в ней потребности: на самом деле — _всего_лишь_секс_. При этом, с хорошими оргазмами. Эта как отрубить свою руку за то, что она пообщалась с чужой женщиной. Глупо. Когда, конечно, больше не ранит мысль о том, что, возможно, моя рука стимулирует _не_мое_ тело без моего благословления. Меня — уже не ранило, но я не знаю, как это доказать. Впрочем, должны же быть улики. Просто кто-то из коллег указал на меня пальцем, да? «У нее был мотив». Не было. Именно поэтому я и рассказала все, ничего не утаивая. Я, наверное, даже буду скучать по ней. Никто не знает мое тело лучше нее. Но в небе всегда будет хватать Оль, Лен, Наденек и других Катериночек. И я смогу быть их Самирой. Конечно, если вы не лишите меня неба.	NC-17	В процессе	Нет
1	Русёна	Всем богам спасибо за тебя.	Знакомство, которое переворачивает всю жизнь, чувства, бороться с которыми не стоит, любовь, которую так легко разрушить и так сложно сохранить. Во второй части – Первая годовщина отношений и некоторые события прошедшнго года. Третья часть затрагивает прошлое некоторых из друзей Андрея и Димы	Ангст,Нецензурная лексика,Повествование от первого лица,Повседневность,Психология,Романтика,Элементы слэша,Элементы фемслэша	109			NC-17	Заморожен	[]
1	Русёна,Bagi San	Другая любовь	Муж ушел к другой и привычная жизнь изменилась.	Романтика	73	2009-10-19	Она нервно курила на кухне сигарету за сигаретой. И зачем надо было бросать когда-то? Ради чего? Все равно вся жизнь, такая устойчивая до сих пор, полетела в тартарары. Чем, ну чем она плоха?! Дом всегда прибран, еда на столе вкусна и разнообразна, включая ежедневные салатики, дети и супруг обихожены. И от секса с мужем не отлынивала. Если только иногда, в "женские дни", или по болезни какой. И ведь не уродина, фигуру после родов, слава богу, сохранила, да и за собой следила, хоть и домохозяйка. Ну что еще мужикам надо?! Она сделала последнюю затяжку, затушила бог знает какую по счету сигарету и резко встала — надо что-то делать. Кажется. Или уже не надо? Сердце вдруг заболело и стало трудно дышать. Где же эти чертовы лекарства? Плохо. Как плохо. Придется все же вызвать скорую. Сердце всегда было ее слабым местом. *** В стерильно чистой палате было занято всего две кровати. Даже странно. Я расположилась на одном из свободных мест — у окна. Люблю смотреть на небо. А здесь мне больше ничего и не придется делать. Только лежать и тупо пялиться в проплывающие в вышине облака. Жизнь явно закончена. Все хорошее осталось позади, там, где любимый, единственный в жизни мужчина — мой муж — был еще со мной. А теперь я осталась одна. «Господи! Да за что же? Ну почему, почему он вот так взял и ушел?» И в голове начали прокручиваться события недавнего прошлого… — ... Ты слушаешь? Алло? Я вышла из ступора: — Повтори, я не поняла, что ты сказала? Слова подруги, только что произнесенные по телефону, все еще перекатывались в голове бессмысленными звуками. — Я ж тебе говорю: он с этой Галкой уже лет пять встречается, а может и больше. Хочешь, я тебя с Танькой познакомлю, и она сама все расскажет? Я молчала, не в силах осознать, о чем, собственно, мы сейчас разговариваем. — Да ты там что? Эй, проснись! Ты чего молчишь? — Я… да нет, не может быть… — новость потихоньку обживала уголок в душе, разъедая мой уютный мирок. — Ты что, переживаешь, что ли? Да ты не боись, они все такие, эти мужики. Это просто мы не знаем, а они все трахнуться готовы с любой. И любовниц имеют, но это ничего, это как бы положено по статусу — раз имеешь свой бизнес, то непременно машина, дача, любовница. Он же тебя любит. И домой всегда приходит. Верно? Так что ты там не сильно переживай. Устрой ему небольшое внушение, пусть виноватым себя чувствует, и будешь веревки из него вить, — голос подруги был какой-то возбужденно-сочувствующий, словно она и переживала, и получала удовольствие одновременно. Отчего-то мне стало противно слушать ее. — Спасибо за новость, но я сейчас занята. Потом как-нибудь поговорим, — я собралась нажать отбой. — Подожди! Давай я к тебе сейчас приеду? Я разозлилась: нашла, блин, развлечение. — Нет-нет, я сейчас ухожу, у меня дела, — и нажала наконец-то кнопку отбоя. Трубка выпала из ослабевшей руки на диван, где я сидела во время разговора. И я вдруг резко ощутила пустоту в квартире, и то, что я одна здесь, обрушилось четким осознанием одиночества не только физического. Стало зябко, а в горле горько, и глаза все сильнее жгло от удерживаемых слез. Я обхватила сама себя руками за плечи, обида на мужа и жалость к себе наконец-то достигли пика, и слезы сначала с трудом, а потом буквально потоком полились из глаз. Я рыдала. Громко, в голос, с подвыванием, раскачиваясь вперед-назад, пытаясь исторгнуть из души эту боль, что поселилась и все росла и росла где-то там, в груди. Но в конце концов слезы иссякли, оставив только ощущение пустоты и безысходности. Прерывисто вздохнув, я встала и медленно поплелась на кухню заварить крепкого чая. «Надо лицо умыть, скоро Денис вернется. Что же ему сказать? Или сделать вид, что ничего не знаю?» Постояв какое-то время в оцепенении посреди кухни, я очнулась от непонятного своего зависания и поплелась в ванную. «Ничего я говорить не буду. Не знала и не знаю», — пришло решение. Муж вернулся как обычно поздно. Утомленно сбросил пиджак: — Такой напряженный день. Устал как собака. Сейчас в душ — и спать. Все было так обыкновенно, только вот я на все смотрела теперь иначе. — Ты будешь есть? — я старалась вести себя спокойно, хотя в душе все кричало: «Что же ты лжешь?! Я ведь все знаю!» — Нет-нет, не буду. — Почему? Целый день позади, наверняка проголодался, — я действительно не обращала раньше внимания, что по вечерам он редко ест, словно сыт уже. — Я же сказал, что не хочу! Это его раздражение раньше я списала бы на утомление от работы. Я подошла к нему и обняла сзади, прижавшись щекой к спине. — Ой, да ладно, дорогая, я же сказал, что устал, — он разжал мои руки и вывернулся из объятий. — Мы с тобой так редко бываем вместе. Я скучаю. Может, все же сегодня займемся любовью? — с надеждой, что в постели он оттает, я призывно посмотрела на мужа, желая поймать его взгляд. Он с досадой бросил, не глядя на меня: — Ирина, мне кажется, твоя повышенная возбудимость от безделья. Нашла бы ты себе какую-нибудь работу! И вообще, мне еще один деловой звонок надо сделать. Ты иди пока, включи воду в ванне, — Денис подтолкнул меня к двери и взял в руки трубку. Мне стало горько от этих слов. До звонка подруги эти фразы огорчили бы меня, но не ранили своим равнодушием, списались бы опять на усталость. Сжав зубы, чтобы не расплакаться, я развернулась и пошла было в ванную, но вдруг подумала: «А ведь почти каждый вечер у него деловые звонки. Деловые ли?» Не выдержав внутреннего напряжения, решила подслушать и пошла на кухню за второй трубкой, но успела уловить только окончание разговора: — … лю тебя! — промурлыкал женский голос. — Я тоже! До завтра, — ответил мой муж. Теплые интонации в его голосе так отличались от обычного устало-раздраженного тона разговора со мной. Я так и стояла с телефоном в руках, когда на кухню неожиданно вошел Денис. — Ты чего не… — он осекся, посмотрел на трубку, на меня, снова на трубку. — Ты подслушивала?! — такого он от меня явно не ожидал. — Да, я все знаю, — мне не было больше смысла сдерживаться. — Как же ты так мог? Чего тебе не хватает? Что я делаю не так? — вопросы вперемешку со слезами хлынули из меня потоком. — А о детях ты подумал? Сперва растерявшись, он быстро пришел в себя: — Именно о детях я и думал все время! И нечего тут истерики устраивать. Что есть, то и есть. Да, ты замечательный человек, но все мы меняемся со временем. Мы были слишком молоды, когда женились! Он даже не пытался извиниться! Я не знала, что же мне теперь делать. Гнев, обида, ревность толкнули меня выкрикнуть: — Ну и уматывай к этой своей шмаре! Ты мне не нужен! Обойдусь без тебя! — и одновременно в душе жила надежда, что вот сейчас он опомнится, начнет извиняться, и мы помиримся — я его, конечно же, прощу. — Ну и замечательно! Не будем больше обманывать друг друга, притворяясь дружной семьей! Он стал лихорадочно снова одеваться. Я обмерла. Я ведь не этого хотела! Но сказать «Останься» не давали сохранившиеся еще чувства злости и обиды. И надежда, которая умирает, как известно, последней. «Хорошо, что лето, дети на даче с бабушкой. Он сейчас возбужден. Потом успокоится, обязательно одумается и вернется. Здесь же его дом, дети». Вытерев все еще бегущие по щекам слезы, ничего больше не говоря, я ушла в спальню и бездумно повалилась на кровать. Щелкнула замком закрывшаяся входная дверь, будто точку поставила. Я подхватилась и выскочила в коридор, словно надеясь увидеть его и остановить. Но там была лишь пустота. И я очень ярко-резко осознала – муж, мой муж, Денис, мой единственный в жизни мужчина — бросил меня. Ушел. К другой. Бесцельно зайдя на пустую кухню, уцепилась взглядом за пачку сигарет, что Денис, наверно, просто забыл. Я закурила, желая как-то успокоиться, но ничего не получалось. Сигарета за сигаретой, руки дрожат, голова кружится и сердце готово выскочить из груди… И вот я здесь. На больничной койке. Через неделю меня выписали. Надо было как-то приспосабливаться к новому ритму жизни. Надо как-то объяснить все детям. Побродив по пустой квартире, пришла к решению, что лучше всего, если я чем-то отвлекусь, а работа, желательно с большим количеством людей, подходит для этого идеально. И тут обнаружилось, что найти что-то стоящее не так-то просто: требовалось образование, опыт, а кое-где мешало ограничение по возрасту. Мои тридцать четыре, незаконченное высшее и стаж домохозяйки никак не способствовали поискам. — ... Да ты что?! Выгнала? — подружка моя закадычная то ли радовалась, то ли возмущалась так — голос прямо звенел. — Ты мне лучше посоветуй что по поводу работы… Но она, похоже, не слушала меня: — То-то тебя целую неделю не было! Звоню, звоню, а никто трубку не берет. А что сотовый отключила? И где вообще была? Я не стала говорить про больницу. И про то, как же мне было плохо. И что общаться совсем не хотелось. Ни с кем. — На даче у знакомой. Там телефон вне зоны, — соврала я. — И что делать собираешься? — Ты меня совсем не слушаешь? Я спросила твоего совета по поводу работы! — меня уже стала раздражать ее болтовня. — А! Ну да. Попробуй агентом. По недвижимости. У нас тут недавно соседи поменялись, так я у них могу спросить телефон ихнего агента. Заодно хорошая причина зайти и познакомиться! А то так просто соваться вроде и неловко. «Господи, и здесь она выгоду себе нашла» — подумала я, но все же совет был дельный. И я решила попробовать: — Давай, бери телефон. Уже на следующий день я звонила Марине — так звали эту самую риэлтора. Мы договорились о встрече в ее агентстве и о том, что она возьмет меня в ученики. И вот я на пороге небольшого офиса в центре города. Окидываю взглядом присутствующих людей, пытаясь догадаться, кто же из женщин Марина? «Может, эта?» Девушка, говорящая по телефону, привлекла мое внимание сразу: деловой костюм, уверенные движения, серьезное выражение лица. Правда, на меня она взглянула только мельком. Но ведь в лицо мы друг друга не знаем. Я было сделала шаг в ее сторону, но тут из дверей в соседнее помещение вышла молодая женщина лет двадцати пяти, максимум двадцати семи — привлекательная, стройная, излишне ярко одетая, с шикарными каштановыми волосами до середины спины и, словно споткнувшись, уставилась на меня. Выражение лица непонятное: ошеломление? Удивление? Узнавание? Да нет, я ее точно впервые вижу. Тогда что? Я быстренько осмотрела себя — все ли в порядке? Подумалось, либо в одежде моей что-то не так, либо с косметикой, либо с прической. Но тут эта женщина словно пришла в себя, заулыбалась мне и двинулась навстречу: — Здравствуйте, Ирина. Вы совсем не такая, как я представляла, — она уже была рядом, когда до меня дошло — это и есть искомая риэлтор. — А вы — Марина? — уточнила я на всякий случай. — Именно! — радостно подтвердила она. — А какой вы меня представляли? — было любопытно, как я выгляжу со стороны. — Ну не такой обворожительно красивой, — лукаво сверкнули ее глаза. — Вы меня смущаете, — мне был приятен этот комплимент, давно уже я не слышала лестных слов в свой адрес от других людей. За последний год мы с мужем ходили в гости только однажды — какое-то мероприятие по работе. И то тогда я ни с кем не общалась — Денис не отпускал меня от себя. Сейчас вот подумалось — почему? Чтобы кто-нибудь случайно не проговорился о его любовнице? Наверняка ведь знали. — Это истинная правда. Но давайте перейдем на «ты»? Мы вроде как почти ровесницы? Не против? Дождавшись согласного кивка и взяв меня за руку, Марина повела за собой в ту дверь, откуда только что вышла. — Это наше рабочее помещение. Здесь компьютеры, на стенах всякие объявления. Там, за перегородкой, что-то вроде кухни, — я слушала ее доброжелательный голос и думала о том, что надо было давно уже найти себе какое-нибудь дело. Тогда и муж, может быть, не ушел бы. Или все равно ушел? Тем не менее, я точно не так остро переживала бы наш разрыв. Дела не позволили бы. И дни замелькали, как столбы электропередачи за окном поезда. Каждый день что-то новое — показы, просмотры, созвоны с клиентами, агентами, ликбез по правилам проведения сделки, юридическим тонкостям, видам и типам домов, особенностям районов и многое другое, о чем я даже и близко не подозревала. Марина всегда брала меня с собой, либо сопровождала на моих показах, и мы быстро сдружились. Как она пояснила: удобнее всего работать в паре, что мы с ней и делали. Довольно быстро я стала испытывать к ней чувство доверия и рассказала ей о себе почти все. Она оказалась чутким человеком: внимательно выслушивала, тактично молчала, прекрасно могла отвлечь, стоило мне только загрустить в ее присутствии. Несколько раз я приглашала ее к себе в гости, так как находиться дома одной было все еще тяжко. И почему же у меня не было такой подруги раньше? Так пролетел месяц. Начался август. Скоро должны были вернуться дети от свекрови, где проводили до сих пор каждое лето. «Надо будет как-то им все объяснить, и неизвестно еще, как они воспримут, что папа теперь не с нами, — беспокойство о предстоящих объяснениях с сыновьями я старалась подавить: — Впрочем, старшему уже шестнадцать… Да и младший сын скоро паспорт получит. Они наверняка переживут сообщение о нашем разводе без сильных эмоций. Вот интересно, знает ли свекровь о любовнице своего сына, или от нее он тоже все скрывал?» Но мысли о моем неверном муже посещали меня все реже и реже. Мы с ним так и не виделись больше. Вещи свои он, видимо, забрал, пока я в больнице была. Наверняка даже и не знает, что я туда попала. И слава богу. Новые впечатления потихоньку залечивали рану на сердце. Только вот ночами тоска накатывала. Все же раньше хоть изредка, но муж прикасался ко мне. А теперь? Я ведь не старуха — хотелось ласк, поцелуев, секса, в конце концов. Но представить около себя другого мужчину я не могла. Какое-то раздвоение личности — и хочется, и колется. И что же делать мне теперь? Вот этими своими переживаниями я однажды поделилась со своей новой подругой. Мы шли как раз с последнего просмотра, где в очередной раз клиент сказал нам, что подумает и позвонит. Ну, это обычное дело. Но вот домой идти не хотелось, я предложила зайти в кафе. Марина была непривычно молчалива и явно волновалась. Я стала думать, уж не случилось ли что у нее, когда она предложила: — У меня есть одна идея. Давай пойдем к тебе, там я все расскажу. Я обрадовалась: вечер не в одиночестве — это здорово! И вот тишина пустой квартиры разбита нашими голосами. Я пошла ставить чайник, когда Марина вдруг сказала: — У нас в доме работы какие-то ведутся, и нет горячей воды. У тебя помыться можно? — Да без вопросов! — я принесла ей чистое полотенце. Как-то так получилось, что у Марины в гостях я ни разу не была. Не знала толком, почему она одна. Стоило только завести разговор на эту тему, как она умело сворачивала беседу на что-то более актуальное. «И что она так не любит о себе говорить?» — недоумевала я. Тут пришла шикарная идея подпоить ее — была у меня бутылочка хорошего вина. Подвыпив, люди более откровенны. И тогда она, может быть, расскажет о себе что-нибудь. Да и переночевать, если что, она могла у меня — и детская пока свободна, и в гостиной лечь можно. Почему такая задумка раньше мне в голову не приходила? Поэтому, пока Марина плескалась под душем, я достала бутылку и сделала легкие закуски. Выйдя из душа обернутой в одно полотенце, Марина начала говорить: — Я пока не буду одеваться — обсохну, ты не про… — она замерла на пороге кухни, увидав накрытый стол, — …тив, — закончила автоматом начатую фразу и как-то странно посмотрела на меня блестящими глазами. Я улыбнулась: — Ты не удивляйся. Я просто вспомнила, что у меня есть бутылочка хорошего вина. Ну не пить же мне ее в одиночку! Вот и решила, что мы можем отметить начало моей трудовой деятельности, да и за знакомство выпьем, пусть даже больше месяца прошло. Или ты не пьешь? Как-то эта мысль раньше меня не посетила, и я встревожилась, что надо было сперва предложить, а потом уже накрывать на стол. — Да нет, пью, конечно. В меру, — поспешила она добавить, словно я могу ее заподозрить в пьянстве. Мне стало смешно. Я хихикнула: — Ну, садись тогда к столу, алкоголик. Мы сидели и болтали о всякой всячине: делились своими увлечениями, обсуждали рабочие моменты или людей, обменивались мнением о просмотренных фильмах, прочитанных книгах, перескакивали на разговор о музыке, или где бы хотелось побывать. Почти так же, как и раньше, когда она заходила ко мне в гости. Только вот сейчас мы обе выпили вина, и Марина смотрела на меня так, что у меня почему-то начало стучать чаще сердце. И как-то меня все это застолье взволновало. Словно что-то ожидалось. То ли мной, то ли ею. Я почему-то вдруг неожиданно осознала, что она ведь в одном полотенце, и мне стало отчего-то неловко. — Послушай, ты уже давно обсохла. Давай я тебе халат дам, и можешь остаться переночевать. Я тебе в детской или в гостиной постелить могу. Я встала и пошла в спальню — достать один из домашних халатов, которых у меня было немеряно. Перебирая плечики с одеждой, вдруг почувствовала, как Маринкины руки легли на мои плечи. От неожиданности я вздрогнула, хотела обернуться, но тут к спине моей прижалась мягкая грудь и тихий шепот прошелестел около уха: — Послушай. Не оглядывайся. Просто закрой глаза. И просто доверься мне. Было что-то такое в ее голосе, что я решила не сопротивляться просьбе. Или это вино подействовало? «Да не важно», — подумала я, закрывая глаза и ощущая, как Марина целует мне шею, а руки ее замыкают меня в кольцо объятия. Мурашки толпой пробежались по телу и сгинули, оставив каждую клеточку кожи в ожидании чего-то необычного, непривычного, волующе-запретного. Я выдохнула — и когда это дыхание успела задержать? — откинула голову назад, и положила свои ладони поверх Маринкиных. «Господи, что же мы делаем?!» — со сладким ужасом подумалось мне. Но сопротивляться совершенно не хотелось. Вот бывает так: осознаешь, что это нехорошо, неправильно, но все равно делаешь. Я провернулась в кольце ее рук и заглянула в сумасшедшие глаза подруги, которые с отчаянным ожиданием смотрели мне прямо глубоко в душу. Что-то уловила она там, потому что вдруг счастливо улыбнулась и поцеловала меня — и нежно, и страстно одновременно. Было ощущение, что я первый раз в жизни обнимаюсь и целуюсь. «Как девчонка» — мелькнула мысль, пока мои губы отвечали на поцелуй и продолжали начатое не мной, но такое желанное сейчас действие. Я не знала, что будет завтра, и знать не желала. Все, что мне хотелось сейчас — целовать, обнимать, ласкать и гладить упругое молодое тело в моих руках. И гори оно все синим пламенем! Смелые пальцы Марины ловко расстегивали пуговки-кнопочки-крючочки на моей одежде, помогая избавиться от лишнего сейчас одеяния. Мы упали на кровать, благо она была рядом. Я ощущала под своими ладонями возбуждающе-непривычный шелк женской кожи, пальцы путались в длинных волосах — оказывается, это здорово. Глаза утопали в ответном затуманенном взгляде, а в сознание музыкой лились слова: — Радость моя, счастье, Иринусеночек мой, ненаглядная, солнышко, я ведь так давно тебя искала, любимая моя, с первой же секундочки, желанная, неповторимая… Господи! Да я столько ласковых слов одновременно и не вспомнила бы, и тем более, не слышала в таком количестве даже от мужа. Теперь он казался таким невозможно далеким, словно в другой жизни. И только голос, губы и руки Марины были сейчас реальны и желанны. Каждая клеточка моего тела отзывалась на ее умелые прикосновения, словно она точно знала – где, что и как. Это было безрассудство. Отчаянная смелость с моей стороны и долго сдерживаемая страсть — с её. Я даже и не удивилась почему-то, когда поняла, что Марина в меня влюблена. Возможно, интуитивно знала, да принять такое сознательно не так-то просто. Но сейчас все было не важно, кроме нее самой, ее рук, губ, языка. Она доводила меня до безумия, ввергая в такой силы оргазм, о существовании которого я и не подозревала. Ее смелость и раскованность в сексе были для меня примером. И я старалась порадовать ее ответными ласками. Теперь-то я понимала, что опыт подобных отношений у нее немаленький. И может именно поэтому она до сих пор одна, без парня или даже мужа. Я же удивлялась сама себе: откуда во мне такая развращенность? Мне не было стыдно — мне было хорошо, нет — отлично, восхитительно, замечательно! Маринка отзывалась на мои прикосновения всем телом, изгибаясь, трепеща, постанывая, вскрикивая и что-то шепча уже совсем бесстыдно-матерное. Никогда бы не подумала, что мат в постели может звучать так эротично! Угомонились мы только под утро. Обессилено откинувшись на подушки, лежали рядом, счастливые и довольные, радуясь, что все у нас так классно. Мне очень хотелось поделиться своими эмоциями, еще бурлившими в душе, поэтому я заговорила: — Ты знаешь, ведь у меня кроме мужа никого не было. Мы с ним на первом курсе познакомились, мне всего семнадцать было. Я залетела от него, расписались, думала всю жизнь с ним проведу… И вдруг вот так все перевернулось. И еще ты. Я и не представляла, что такое бывает. Где-то я слышала, что если из твоей жизни что-то ушло, значит придет что-то другое. Как бы место надо освободить для нового. Знаешь, подруга, что сказала мне об измене Дениса — считай, виновница нашего с ним разрыва — нас с тобой и познакомила. Правда, забавно получилось? Я теперь ей благодарна, а тогда она меня так раздражала. — А я вот тебя только увидала, так меня как током ударило. Тоже ведь не думала, что можно вот так, не зная человека, влюбиться. В книгах, конечно, пишут, но всегда считала это выдумками. У меня ведь была партнерша, с которой я довольно хорошо ладила. Почти два года вместе. А тут ты. Боялась выдать себя перед тобой — вдруг бы потеряла то, что имела — твою дружбу, доверие. Сперва держалась, пыталась отвлечься от тебя. Но однажды в момент оргазма назвала ее Ирочкой и Иринусеночком… Мы поругались. И я ей призналась, что влюблена по уши. Она ушла. А я не стала удерживать. И сейчас ты не представляешь, как я счастлива, что я смогла показать тебе свою любовь. И что ты рядом, что не испугалась, не оттолкнула. Мы помолчали, размышляя каждая о своем. Затем я спросила: — И что же теперь с нами будет? — А что будет? То, что и есть: мы, любящие друг друга. Ты ведь любишь меня? — она приподнялась на локте, заглядывая в мои глаза. Я задумалась, проверяя саму себя. — Думаю, что да, — больше самой себе, чем ей, ответила я спустя минуту. Она облегченно откинулась на подушки: — И это — самое главное. А все остальное — мелочи жизни, поверь мне. Вместе мы любые беды преодолеем. Я буду рядом. Я знаю себя. Пока ты этого желаешь, я с тобой буду. Потому что люблю. Я вдруг ощутила ту самую стену, за которую иногда так хочется спрятаться от окружающего мира. «Надо же, Марина — моя опора. Моя сильная половинка. Моя… любимая. Невероятно! Чудны дела твои, Господи!» — я облегченно вздохнула, прижалась к теплому боку Маринки и блаженно провалилась в сон. Начиналась другая моя жизнь. Другая любовь. И это — самое главное. 05.10.09-18.10.09. СПб. Русёна.	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Пластинка	Дин и Кастиэль попадают в пещеру, из которой нет выхода, а силы ангела запечатаны. Есть два способа выбраться на свободу: чудо и грехопадение. Ждать первого или решиться на второе?	Ангст	293	2009-10-19	— Вот так попали. _Попали_ же? Кас, ты тут? — Да, Дин. Голос Каса был привычно механическим, и это утешало. Хотя если вспомнить, что он предпочитает умирать, не проявляя эмоций... — Слушай, а куда мы попали? И главное — как? В смысле, как выбираться будем? — Не знаю. — Вот. Вот ответ, достойный настоящего мужчины. Уважаю. — Спасибо. Дин не понял, была ли это ирония, но решил не связываться. Важнее было найти фонарик. — Фонарик, фонарик, фонарик... Кас, почему мы в темном-темном месте, и у нас нет фонарика? — Не знаю. — Мужик, что еще я могу сказать, — вздохнул Дин. Наверное, ему давно надо было разработать особый плащ, в котором хранились бы предметы первой необходимости. Например, пара фонариков. — У меня же есть телефон! Был? Есть! Лучше бы Дин осматривался только с помощью рук. Первым, что он увидел, было лицо Каса, столь сильно похожего на мертвеца, что телефон чуть не отправился в свой электронный рай. — Твою ж! Кас, ты можешь быть менее мрачным? Ты же ангел. Улыбнись, что ли. — Я попытаюсь. — Забей, не надо улыбаться, Кас, — сказал Дин секунду спустя. — Не надо. Так только хуже. Итак, где мы? И где выход? После короткого обследования Дин выяснил, что они в воздушном кармане. С шести сторон их окружал пористый камень, и не было ни малейшего намека на выход. — Попали, — присвистнул Дин. — Хорошо попали. У меня сейчас разыграется эта... как ее... боязнь закрытых пространств. Одного пробуждения в гробу мне хватило. — Клаустрофобия. — Что? — Клаустрофобия. Боязнь закрытых пространств. — Может быть, у тебя и клаустрофобия, а у меня просто страх гроба. Ни просыпаться, ни засыпать в нем я не желаю. Перенеси нас отсюда. Плевать на мои естественные потребности. Неделей больше, неделей меньше. — Не могу. — Что? — Не могу. Я запечатан. Кас был возмутительно спокоен. Дин посветил ему в лицо мобильником и в очередной раз вздрогнул: мало того, что в гробу, так еще и с покойником. — Я и в первый раз услышал. И даже понял, что это значит. Я не понял, почему? — Потому что не могу и запечатан. — Мужик. Тогда надо продолбить камень, может быть, сеть появится, тогда я позвоню Сэму, а он нас вытащит. — Не получится. Стены толстые. В любом направлении. — То есть ты не можешь нас перенести, но у тебя остался твой супервзгляд, способный проникнуть сквозь толщу камней и выворачивать душу наизнанку? — Да, Дин. — Замечательно. Я просто в восторге. И что предлагаешь? Сидеть и ждать, пока задохнемся? Или пока кто-нибудь не найдет нас? Ах, да, я забыл, ты развлекся художественной росписью по моим ребрам, и меня теперь не найти ни ангелу, ни демону. Даже человеку! И непонятно, какие цели преследуют ангелы, которые нас сюда отправили. Или это были не ангелы? Раком желудка меня уже пугали, сейчас пытаются достать похоронами заживо? — Успокойся, Дин. Ты ничего не добьешься криком. — Зато мне полегчало. Правда, я все еще не знаю, как отсюда выбраться. Есть предложения? Или ангелы настолько привыкли перемещаться чпоками, что не знают других способов? Дин замолчал, дожидаясь очередного нравоучения, но Кастиэль не отвечал. — Кас? Надеюсь, ты не чпокнулся без меня? — Нет. — Предложения? — Нет. — Совсем ни одного? Давай долбить стену. — Твоим мобильным? Мне кажется, ты оставил кирку дома. — Вы только посмотрите! Кастиэль шутит! — Есть один способ, но он тебе не понравится. В голосе Каса не было ничего необычного, только привычная ангельская печаль, но кишки Дина скрутило в тугой узел. — И что это за способ? — Содомия. До Дина не сразу дошел весь смысл короткого слова. Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы переварить предложение и сморщиться от отвращения. — Ни. За. Что. — Я же говорил, тебе не понравится. Поэтому предложений нет. Дин не удержался, осветил мобильником лицо Каса и снова увидел невозмутимую и отрешенную морду, как будто ангелочек господен не предлагал всего лишь минуту назад отвратительный грех. Конечно, Дин не был невинной овечкой, даже успел избавиться от своей второй девственности, но трахаться с мужчиной? — У Кастиэля проснулось чувство юмора, — сказал Винчестер. — Знаешь, если бы ты был демоном, я бы повелся. А так — хаха. И ни за что. — Я не шутил. — Я тебе верю, мужик. Если бы ты шутил, ты бы уже раскололся и засмеялся бы в голос. Лучше бы ты сказал, что у тебя кирка под плащом завалялась. — У меня под плащом кирка завалялась. — Шутка вечера, — хмыкнул Дин. Нужно было найти какое-нибудь решение, но ничего не приходило в голову. Совсем ничего. А Дин не был готов умирать еще раз. Не сейчас. Когда-нибудь позже — да, но не сейчас. Ему было плевать на мир, который катится прямиком в ад, и на ад, который катится прямиком в мир. Дин не чувствовал себя последним героем, который может спасти человечество от игрушек ангелов и демонов. Он просто не хотел умирать. Тем более, в этой пещере. Дин еще раз пошарил по карманам, убедился, что не прихватил с собой ничего полезного, и устало опустился на холодный камень. — Кас, когда твое «не могу» станет «могу»? — Не знаю. Дин вздохнул. Он ничего не мог сделать, и это раздражало. Самое отвратительное в ожидании — беспомощность. Осознание того, что не сможешь предотвратить неизбежное. Как ни трепыхайся. Как ни сжимай челюсти. Как ни пытайся взглядом убить врага. Неважно, насколько активно ищешь выход. Невозможно найти то, чего нет, остается ждать, и тогда короткая пауза превращается в часы. Дину было страшно представить, насколько растянутся часы _этого_ беспомощного ожидания. Несуществующая секундная стрелка отсчитывала минуты и била по мозгам, камень холодил зад, и Дин еле удерживался от щелкания пальцами. С каждым вдохом было тяжелее дышать, и гроб казался все меньше: его крышка не выдерживала веса наваленной на нее земли и со скрежетом проседала. Дин _слышал_, как камень царапает камень, и был уверен, что Кастиэль будет запечатан еще слишком долго. — Твою мать, — прорычал Винчестер и подскочил. Он почти хотел удариться головой о потолок, чтобы убедиться — страхи не беспочвенны, но крышка гроба торопливо отодвинулась, не желая отдавать инициативу беспомощному человеку. Дин сжал челюсти и кулаки, пытаясь уничтожить секундную стрелку, и ему это удалось: пульсация в ушах заглушала все прочие звуки. — Ненавижу ждать. Не-на-ви-жу. Кас, ну а как насчет твоей ангельской крови? Нарисуй на камне значки, прошепчи тарабарщину на своем языке, и мы отсюда чпокнемся. Я тебе мобильником подсвечу. — Не получится. — Почему? — Потому что не получится. Дин заставил себя разжать кулаки, но не смог снова сесть. Движение не так мучительно, пусть оно всего лишь обман, иллюзия, но создается видимость хоть какого-то действия, а не пассивное ожидание чуда. — Ты пробовал? — Нет. — Так попробуй! Страх вцепился в поясницу когтями, и Дин опасался, что зубы самого опасного зверя вцепятся в шею, и тогда можно будет забыть об остатках разума и контроля. — Это... — Попробуй! Повисла долгая пауза: Дин слушал биение пульса в ушах и глубоко дышал, пытаясь согнать страх с поясницы, а Кастиэль — молчал. — Хорошо. Как только ты дашь мне нож. Или стекло. Или еще что-нибудь, чем я смогу разрезать вену. — Твою!.. Конечно же, в карманах не оказалось ни ножа, ни зеркала. Если бы у Дина было что-то острое, он давно попытался бы проковырять выход. Пусть бесполезное, но _действие_. — Прости. — Не надо, — рыкнул Винчестер и начал мерить шагами гроб, в котором был заперт. Ведь движение равно действию, а ждать не так мучительно, когда что-то делаешь. Что-то бездумное, механическое, на чем можно сконцентрироваться, лишь бы страх втянул когти и перестал холодить яйца. Дин сделал всего три шага и запнулся о вытянутые ноги Каса. — Твою!.. — Про... — Не надо! Можно было бы подраться, тоже неплохой способ убить время, сбросить агрессию, выбросить адреналин и избавиться от страха. Можно было бы. Но Кас не давал повода. Дин дошел до стены и начал обследовать ее руками. Как будто наощупь мог найти выход, который не заметил раньше. К тому же, поиск — тоже действие. Естественно, под руками был только шершавый камень и ни малейшего намека на путь к свободе. Но секунды оставались секундами, минуты — минутами, дыхание замедлялось, а страх отступал. — Кас, — позвал Дин друга, закончив с обследованием второй стены. — Что? — Как насчет чпока? — Никак. — Тогда почему ты так спокоен? — Потому что беспокойство бессмысленно. Иногда Дин хотел, чтобы Кас был более человечным. Иногда он почти ненавидел друга за логичность. — Кстати, мне надо в туалет. Пока что терпимо, но рано или поздно, мне придется расстегнуть ширинку и сделать свое грязное дело. — Я тебе предлагал вариант. — Ты шутил. — Нет. — Да, — сказал Дин с нажимом. — Нет. — Еще одно «нет», и я решу, что ты — не Кас. Ты же ангел, твою мать! Как ты можешь предлагать... это? — Ты правда хочешь знать ответ? — Да. — Потому что это выход. Безразличные интонации Кастиэля вызывали злость. Хорошее чувство. Его пугается даже самый опасный зверь. Пугается настолько, что втягивает когти и исчезает. Только невозможно все время быть на пределе. — Хорошо, — выдавил Дин. — Содомия. Почему? — Грехопадение. — Я все понял. Спасибо, что просветил, — Дин и не думал скрывать раздражение. — Грехопадение ведет к высвобождению огромного количества энергии. — И? — И мне ее хватит, чтобы переместить нас отсюда. — И тебя нисколько не отталкивает способ грехопадения? — Это выход, Дин. — Да пошел ты в жопу! — Технически, туда должен пойти ты. — Ты понял, что я имел в виду, — огрызнулся Дин. — Да. — Вот и не неси чушь. — Прости. — Не надо. Камень не стал теплее, пока Дин обследовал стены. Стоило сесть, как холод начал подбираться к заднице, толстая джинсовая ткань не спасала. Даже если бы Кас был женщиной, сложно было бы решиться заняться с ним сексом. Просто потому, что он — друг. Который не раз выручал. Во рту горчило от одной мысли, что выход находится в заднице друга. — А это обязательно? Есть же другие грехи. Просто подрочить? Я могу тебе руку на спину положить, а ты подрочишь. Грех же, — сказал Дин. Ремень давил на живот и на переполненный мочевой пузырь. Дин не знал, на сколько ему хватит выдержки. Сколько должно пройти минут, чтобы он сдался и облегчился? Сколько должно пройти часов, чтобы он сдался и начал искать выход в заднице друга? — Да, Дин, обязательно. Онанизм грех, но малый. Кас был слишком спокоен. Совершенно спокоен. Настолько спокоен, что Дин сомневался, Кас ли это. — Докажи, что это ты. — Что? — Докажи, что это ты. А не кто-то другой, захвативший твой сосуд. — Как? — Расскажи что-нибудь, что знаем только мы. — Я вытащил тебя из ада. — Известно всем. — Тебе не нравится, когда вторгаются в твое личное пространство. — Недостаточно. Дальше. — У меня не было женщины. — Ты же ангел, любой демон мог это предположить и угадать. — Ты повел меня к женщинам. Она сбежала. До сих пор не понимаю, почему. Я всего лишь хотел ей помочь. Дин широко улыбнулся, вспомнив поход в бордель. Пожалуй, только Кастиэль мог так облажаться. Но сейчас этот святоша... — Знаешь, я тебе не верю. Не будет никакого выброса энергии. Если ты собираешься согрешить без желания греха, то разве это грех? — Дин, ты на удивление логичен. — Это сейчас комплимент или оскорбление? Кас не ответил. Дин ждал долго, но тишину пещеры нарушало только их дыхание. — Буду считать комплиментом. Кас, расскажи, какие есть грехи. Все варианты, а не только... этот. Должны же быть варианты. — Я проанализировал все возможности, Дин. Эта — самая подходящая. — И все же, расскажи. — Нет, Дин. Это излишне. — Кас, твою мать! — И прекрати ругаться. Винчестер был готов поспорить, что услышал зевок. Только вот у ангелов нет потребности во сне. А так же — в кустах, в гамбургерах, в пиве. Дин был готов забыть об еде, воде и теплой постели, но его организм не хотел отказываться от самой примитивной потребности. Не хватало сил ответить на очередной укор. Не было такой позы, в которой можно было бы не думать о кустах. Кустиках. Тонком деревце в поле. Кактусе в пустыне. Любом месте, в котором можно облегчиться. — Когда исчезнет печать? — сдавленно спросил Дин. — Не знаю. — К черту, — пробормотал Винчестер и поднялся, чувствуя резь в низу живота. Облегчение было похоже на... вымученный оргазм: организм болезненно расслабился, но об удовлетворении можно было и не мечтать. Маленькая пещера тут же превратилась в привокзальный подземный переход, облюбованный бомжами и алкашами: в воздухе разлился густой запах аммиака. — Замечательно. Зассанный гроб. Всю жизнь мечтал подохнуть в зассанном гробу, — процедил Дин, шагая в свой угол. — Мне жаль. — Не надо. Первые минуты запах впивался в ноздри и мешал дышать, но потом исчез. Человек так легко ко всему привыкает. Первое убийство дается тяжело, каждое последующее — все легче, пока не станет рутиной. Первая жертва пыток ранит душу палача, сотая — криками приносит удовольствие. Поначалу тошнит от мысли, что выход находится в заднице друга, позже становится плевать. В конце концов, это же выход. — Только у меня не встанет. — Что? — У меня на тебя не встанет, — терпеливо повторил Дин. — Почему? — Потому что я тебя не хочу. Потому что ты — мужчина, — с раздражением ответил Винчестер. — Потому что ты — мой друг. Еще десяток «потому что», твою мать! Просто — не хочу. Мне неприятна одна мысль. — Ты хотел сломать первую печать? — Кас, это удар ниже пояса. — Так хотел или нет? Хотел пытать души? Хотел, чтобы отец умер за тебя? — Прекрати! Я не знал. — Зато сейчас знаешь. И можешь сделать осознанный выбор. — Я тебя ненавижу. — Если бы я умел ненавидеть, то этого греха хватило бы, чтобы выбраться отсюда. Жаль, что я не умею. Если бы Кас насмехался, было бы проще. Но он просто констатировал факт. «Я тоже сомневаюсь, Дин». «Останови своего брата, Дин». «Прости, Дин». «Я не знаю, Дин». Говорил «жаль», но не чувствовал сожаления. Бросаться словами легко. — Ненавидеть легко, — зло сказал Винчестер. — Трахать тяжелее, — хмыкнул он. — Это просто, Дин. Ты регулярно был с другими. Всего лишь физиологические реакции. Прихоть. Просто представь какую-нибудь женщину. — Создается впечатление, что ты этого _хочешь_. — Нет, просто мне не очень приятен запах мочи. И еще менее приятен запах кала, а рано или поздно тебе придется справить и другую нужду. Дин поморщился, будто на язык попало что-то кислое. — Ты умеешь утешить, а будущее, твоими стараниями, становится все радужней и безоблачнее. — Я рад, что тебе стало легче. — Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делал. — Пытал бы души? — Ты сегодня просто сама доброта, — выдавил из себя Дин спустя несколько секунд. — Общение с тобой накладывает отпечаток. Есть чему поучиться. — Ты хочешь что-то сказать? — Я сказал, что хотел. — И что это должно значить? — Не знаю. А ты как думаешь? — Я не думаю. Во мне это не заложено, — зло сказал Дин. Кас не ответил, а Дин не стал настаивать на продолжении неприятного разговора. Сидеть взаперти тяжело, даже если время течет нормально и страх не впивается когтями в поясницу. Сначала все в порядке, но потом просыпается жажда. Чуть позже к ней присоединяется голод. Проходит всего несколько часов, и тело устает сидеть на холодном камне. Впрочем, вряд ли горячий песок был бы лучше. А еще — приходится думать. О прошлом и о будущем. Об ангелах и о демонах. Об ошибках и о принятии решений. Думать, несмотря на то, что это не заложено. Дин попытался уснуть, но не получилось. — Я устал. — Прости. — Твою мать, Кас, ты-то тут при чем? — Потому что ничего не могу изменить. — Я тоже. Что, мне тоже просить прощения? — Иногда не повредит. — Еще одна философская мысль? Откровение от Кастиэля? — Если тебе так удобно. — Мне удобно на кровати с гамбургером в одной руке и с пивом в другой, но мы же не об этом? — Ты знаешь, что надо сделать. — Аха, еще не забыл, — зло сказал Дин и замолчал. Прошел час. Или два. Или всего десять минут. Дин не знал и не хотел проверять по мобильнику. — Давай так, — предложил он. — Если ты меня возбудишь, то я... То мы отсюда выберемся. — Если бы я знал как, — ответил Кас. — То есть я должен возбудить себя, бурно кончить, и вот тогда мы чпокнемся на свободу? — Да. — Замечательно. Вот сейчас я в полном восторге. То есть до этого я тоже был очень рад, но сейчас мне просто не хватает слов, чтобы передать всю глубину своего восхищения твоим планом. Чпок! — Мне тоже это не нравится, Дин, а ты ведешь себя так, будто я получаю удовольствие. Словно это я запер нас здесь, чтобы совратить тебя. — А это не так? — Нет, Дин, — невозмутимо сказал Кастиэль. Винчестер ждал. Чего-нибудь. Знамения. Спасения. Нравоучений. Чуда. Но ничего не происходило. Где-то наверху набирал обороты апокалипсис, а Дин Винчестер сидел и пытался избавиться от тошноты, подкатившей к горлу: он был почти готов спасти себя через задницу друга, несмотря на то, что тридцати лет еще не прошло. — Сколько мы тут уже торчим? — спросил он у Каса. — Двадцать часов семнадцать минут. — Откуда такая точность? — Я считаю секунды. Складываю их в минуты. А те в часы. — Зачем? — Чтобы не бегать по пещере в поисках выхода, которого нет. — Кастиэль опять шутит? — Да. — Хочу жрать, — сказал Дин и зевнул. — И похоже, спать. — С первым помочь не могу. Со вторым — мешать не буду. — Сама доброта. И чисто ангельское терпение. Как тебе удается? — Наверное, потому что я — ангел? — Спасибо тебе. Тайна личности Капитана Очевидность наконец-то раскрыта. — Кто такой капитан Очевидность? — Капитан Очевидность — это... Капитан Очевидность. Это же очевидно, — с улыбкой сказал Дин. Кас не ответил. Наверное, пытался понять, но Дину было все равно: он наконец-то расслабился и сбросил с себя напряжение последних часов. — Спасибо, Кас, — сказал Винчестер, разминая ноющие мышцы. — За что? — За то, что ты есть. Но было бы проще, если бы ты был горячей цыпочкой. — Мне извиниться? — Не надо, — хмыкнул Дин. — Значит, анальный секс? С мужчиной? — Да. — О последнем пункте надо забыть. Срочно. Кас, ты же ангел, сделай меня геем. — Я не могу. — Да, это было бы слишком просто. Слушай, а ангел вообще может поменять ориентацию? Не свою, конечно. Нужно было вспомнить какую-нибудь горячую штучку, Дин не раз думал о пылких и страстных девушках, общаясь с собственной рукой. Конечно, темная пещера и компания ангела — это не удобный унитаз и журнал в левой руке, но можно было попытаться, вдруг получится сорвать джекпот и вернуться в жаркие объятия апокалипсиса. — Нет. — Почему? Наверное, было ошибкой поддерживать ненавязчивую и бессодержательную беседу, пытаясь привести член в боевую готовность, но Дин не мог заткнуться: голос Каса напрягал не так сильно, как собственное сопение и шлепки, слишком громкие для тишины замкнутого пространства. — Потому что это выбор, Дин. Выбор каждого отдельного человека. — Даже если этот отдельный человек родился геем? — Это все равно выбор. Вы же идете против своей природы, стрижетесь, бреетесь, красите волосы, даже меняете цвет кожи и пол. Выбор, Дин. — Как у меня? — Как у тебя. — И какой выбор правильный? — Я не буду отвечать на этот вопрос. — Почему? Рука привычно мяла член. Никто лучше нее не знал, как доставить хозяину удовольствие, но Дин не чувствовал ни малейших признаков возбуждения. — Представь, что горит дом. В доме два незнакомых тебе ребенка. Ты можешь спасти одного из них. Кого ты выберешь? Допустим, твой отец жив. Демон угрожает твоим отцу и брату. Ты можешь спасти только одного из них. Кого ты выберешь? — Хочешь сказать, правильного выбора нет? — Правильный выбор есть. Только я не буду давать тебе подсказки и принуждать. Не сегодня. Это — твой выбор, Дин. — Ангелам так проще, да? «Это твой выбор», а когда он сделан, пробраться в душу и сказать «Ты ошибся, чувак»? — Грехи можно простить. — Все? — Ты — был прощен. — Мы снова о старом. «Дин, детка, ты начал апокалипсис». — Это то, в чем ты себя винишь. — А ты нет? Кас молчал. Член не реагировал на домогательства давней подружки. Наверное, она ему приелась. — Бесполезно. Я не могу. Я даже сделал выбор, но не могу. — Я могу помочь? — Как? Нежным женским голосом будешь шептать мне на ухо непристойности? Или внезапно отрастишь женскую грудь? Или возбудишь меня мягкой женской ручкой? — Слишком много женщин. — Потому что я люблю женщин. — Ты сделал выбор, Дин. — Да, но я не... — Ты выбрал ожидание. Мы будем ждать. — Но... — Не надо, Дин. — Хорошо, не буду, — сказал Винчестер, улыбаясь. Время текло то медленно, то быстро, но монотонная «работа» не позволяла ему сорваться в галоп или плестить, как черепаха. Вверх, вниз — чем не увлекательное занятие, пока ждешь чуда? К тому же, все еще была вероятность, что получится сотворить его своими руками. Рукой. Правой. — Ха! — воскликнул Дин. — Маленький Дин, я знал, что ты меня не подведешь. Кас, я готов. Пусть и через жопу, но мы отсюда выберемся. Оголяй зад, пока маленький Дин не упал в обморок. — Ты уверен? — Кас, твою мать! Быстро! В тишине пещеры звуки были слишком громкими. Пусть они не сильно отличались от того, что можно услышать в общественном туалете, но перед членом стояла совсем другая задача. — Кас, ты готов? А то оба Дина на грани обморока. — Да, Дин. — Ну и где ты? Когда холодные пальцы коснулись руки Винчестера, тот едва не подпрыгнул. Чуть позже он шумно выдохнул, почувствовав ладонью задницу. Мужскую. Каса. — Только не падай, маленький Дин. Нам очень нужна твоя помощь. Дурацкая ситуация и глупые слова. Дин смог отвлечься, пока возбуждался, но как только под рукой оказалась голая правда жизни, снова занервничал. Он торопился и безуспешно тыкался в подставленный зад, раз за разом не попадая. — Успокойся, Дин. — Я спокоен! — Ты нер... — Не надо! Выступивший пот собирался в тонкие струйки и стекал. По спине. По лицу. По груди. К горлу снова подкатила тошнота. Дин сглотнул, но кислая горечь не исчезла. — Я не могу, Кас. Не могу. — Сядь, — приказал Кастиэль. — Что? — Сядь. А еще лучше, ляг на спину. — За?.. — Сядь! — рявкнул Кастиэль. Дин подчинился, чувствуя, как растворяется жалкое возбуждение, которого он добился. — Что?.. — Молчи, — перебил Кас Дина. — Я все сделаю сам. Прикосновение ладони к члену было неприятным. Но стало еще хуже, когда головка проникла в узкий и сухой зад. Дин никогда не был консерватором в вопросах секса и знал не одну позу, но происходящее было чем угодно, а не любовными играми, которые должны принести удовольствие. Мутило от отвращения. От неправильности и абсурдности _этого_ полового акта. От ощущения чего-то скользкого на члене и яйцах. От чисто физиологического удовлетворения, которое вызывали ритмичные движения Каса. «Вверх-вниз. Это как рука, детка, только жопа. Надо кончить. Можно кончить, если представить, что на груди женская ладонь, а на члене — всего лишь плохо возбудившаяся подружка. Или рука. Только жопа». Кас двигался все быстрее, член становился все тяжелее, а тошнота была все более одуряющей. Если бы было чем, Дин повернул бы голову на бок и блеванул. Но желудок был пуст, а слюна — слишком ценна, чтобы ее сплевывать. «Это как рука, детка, только жопа». Наконец-то, сперма вырвалась из члена, и Дина ослепила белая вспышка. — Вот так попали. _Попали_ же? — в который раз спросил Дин. Только он, как и раньше, не помнил, что все это уже было. Пещера, поиски, истерика, смешки, злые разговоры, секс. Может быть, в этот раз все пойдет по-другому. — Кас, ты тут? — Да, Дин. Но Кастиэль не хотел, чтобы все шло по-другому. «Это мой выбор, и я от него не откажусь». — Слушай, а куда мы попали?..	NC-17	В процессе	Нет
1	Фармазоня	Длиною в жизнь	Нежный роман сквозь время и сизый дым папирос.	Драма,Романтика	26	2009-10-31	В комнате Ф. всегда было немного сумрачно, ибо, как она говорила, свет давил ей на глаза. Из-за полумрака, да еще из-за большого количества вязанных тонких салфеточек, укрывающих все поверхности, комната казалась странно-сказочной, как будто комната Спящей красавицы, где все вокруг покрылось паутинками и пылью. Сама хозяйка комнаты, конечно, рассмеялась бы, если бы мы сказали ей об этом. Это была уже довольно дородная и зрелая дама, в том возрасте, который ошибочно зовут «бальзаковским». Самой поразительной чертой в лице Ф. была тихая грусть в ее глазах. Какая-то томная тоска всегда таилась в ее глазах, даже когда она шутила, а шутила она часто, но всегда с оттенком той самой грусти. Мы, юные девушки из гимназии, приходили к ней и рассаживались вокруг кушетки, на которой Ф. любила возлежать в бархатном халате, в который каждую из нас можно было обернуть раз восемь. Мы любили внимать низковатому и непередаваемо-чудесному голосу Ф., пока она курила папиросу и рассказывала нам истории о своей жизни. Всегда относясь к себе иронично, она весьма искрометно и смешно рассказывала даже о таких вещах, от которых мы мучительно краснели и стыдливо хихикали. Часы тихо отбивали шесть часов, и мы вынуждены были удаляться, так как Ф. врач прописал полный покой, но она никогда не отпускала нас просто так. Мы всегда уходили с карманами, полными конфет или с пирожными в тонкой салфетке. Однажды мы пришли, но Ф. задерживалась, потому ее крикливая домработница провела нас в сказочную комнату и ушла в кухню грохотать ведрами и причитать. До этого нам очень стеснительно было разглядывать какие-либо вещи в этой комнате, потому мы с удовольствием обнаружили, что кроме салфеток и огромного количества книг в комнате еще стоит огромное количество всяких побрякушек, а также старых фотокарточек. На одной из фотокарточек мы увидели красивую тонкую женщину с темными глазами. Было в ней что-то невероятно царственное, будто вот-вот она достанет зеркальце и спросит, кто на свете все милее. Когда Ф. появилась, мы, не сговариваясь, спросили об этой женщине. Хозяйка комнаты, грустно улыбнувшись, подошла к трюмо и сняла карточку с ее места. На обороте мы увидели подпись «Моей обожаемой швейке Ф., с любовью от А.». — Это мой поэт, — сказала Ф. своим невероятным голосом. Она не села как обычно на кушетку, а устроилась за трюмо и закурила папиросу. Мы устроились вокруг рассказчицы, ожидая очередного рассказа. Выпустив струю сизоватого дыма, Ф. начала: — Шел, дайте вспомнить… Тысяча девятьсот двенадцатый год. Я была совершенно юной, чуть старше вас, восторженной кокеткой, зачитывающейся стихами и пишущей собственные стихи. Больше всего я любила Пушкина, читала его просто взахлеб, так что меня за волосы оттащить от его сборников нельзя было. И вот в моей гимназии девочки стали писать в альбомы стихи, которые были такими же чистыми и невероятными, как и стихи Александра Сергеевича. В мой альбом тоже написали несколько, и я никак не могла понять, как можно было упустить его стихотворения мне, его так обожавшей. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что эти стихи написала женщина. Я настолько удивилась, что даже потеряла аппетит, читала-читала все, искала новые. У молодой поэтессы не было сборников, пока ее стихи просто от руки переписывались из альбома в альбом, снабжаясь ненужными украшениями и завитушками. Я вызнала адрес поэтессы, когда узнала, что пока она живет в Петербурге. После этого я целую неделю старалась собраться с духом и пойти к ней, чтобы выразить свое восхищение. Мне хотелось ее видеть, понять, что за ангел так может писать. Наконец, на исходе недели, я собралась, надела самое лучшее свое платье, такое бархатное, с рюшами, тонкой талией. Я его просто обожала и считала себя красавицей в нем. Взяла альбом, уже полностью исписанный стихами, украшенный сухими веточками и бусинками, да букетик хризантем. И отправилась по адресу. Ох, как у меня руки холодели… Но я подбадривала себя стихами, которые шептала про себя. Вроде успокоилась, пока шла по тихим улочкам, но как поднялась к двери, так все слова сразу забыла. Очень испугалась, что не она сама мне откроет, а я обращусь, или наоборот, у нее самой ее позвать попрошу. Уж думала оставить сувениры на дорожке, да и сбежать, но вдруг дверь открылась. Я вся обомлела. Кто бы ни открыл дверь, но более невероятной женщины я не видала. Все в ней было просто шикарным. От сияющих темных волос, уложенных в прическу, до кончиков туфелек, Она была просто царица. Ее черные глаза заглянули сразу в мое сердце, а губы изогнулись в приветливой улыбке. «Вы ко мне?» — спросила Она бархатистым голосом. Я, совершенно растерявшись, что-то пробормотала, а потом протянула ей букетик. «Что это?» — улыбнувшись, удивилась Она и царственно поправила шаль. «Ц-ц-цветы в-в-вам… п-п-поэту» — сказала я, с трудом припомнив слова от робости. Я думала, сейчас Она возьмет цветы, да и выставит меня, глупую, вон, но Она приняла букет с таким почтением, будто королева принимает подарок от рыцаря, и пригласила меня в свою квартиру. Я совершенно никак не могла оправиться, даже когда Она принялась меня отпаивать чаем. Постепенно я освоилась, и решилась протянуть Ей свой альбом, попросив надписать его. А. улыбнулась и достала с полки маленькую книжку в довольно простом переплете, Она быстро надписала мне свой сборник и передала, все также приветливо и светло улыбаясь. Сердце в моей груди так грохотало, что я боялась, не слышит ли Она его. «Вы пишете сами?» — спросила Она, положив альбом себе на колени и листая его тонкими пальцами с аккуратными ногтями. «Никогда не пыталась» — выдавила я из себя. «Но собираетесь?» — Она улыбалась, глядя на стихи Пушкина и свои, соседствующие рядом. «Поэтов не может быть много» — сказала я, а Ей так понравился мой ответ, что она засмеялась своим невероятным бархатным смехом. Мы разговаривали очень долго, до тех пор, как желтые фонари стали светить в окно, а Она зажгла лампу. Я все любовалась ее до странного красивыми, острыми чертами лица, которые ничуть не сгладились в мягком свете лампы. Конечно, мне ужасно не хотелось уходить от нее, так бы и просидела вечность в этой уютной комнате, слушая ее голос. Мы поговорили еще немного, а потом за мной приехал экипаж. Она протянула мне руку на прощание и вдруг сказала, что будет рада видеть меня снова. Я, конечно, подумала, что это просто формула вежливости, но она дала мне свой постоянный адрес в Ташкенте и сказала писать ей, а если я буду там, то заехать. Пока я ехала обратно, я все вспоминала ее строгую красоту да прижимала томик стихов к груди. С тех пор я приезжала к ней, боясь быть слишком навязчивой, но она принимала меня неизменно приветливо и даже будто была рада видеть. Но вскоре она уехала в Париж, и мне стало так пусто, что только стихи ее помогали мне не грустить. Ф. замолкла, по комнате клубился сизоватый дым ее папиросы, да в отдалении били часы. Мы сидели, пораженные тем, какая нежность звучала в грубоватом голосе Ф. В ее глазах появилось что-то совершенно иное, смешавшееся с тоской. Словно далекая тень улыбки, но грустной. Ф. помолчала немного, а потом обернулась к нам и предложила пирожные. С грустной улыбкой она установила фотокарточку обратно и поднялась из-за трюмо. Одна из нас спросила, почему швейка, на что Ф., озорно сверкнув глазами, сказала, что это история на завтра. Мы ушли, когда за окном уже совсем стемнело, а Ф. посетовала, что сегодня невероятно утомилась, пока ругалась со всеми подряд. Когда мы пришли в следующий раз, надеясь на продолжение рассказа, мы застали Ф. в ее строгом костюме, за письменным столом. Она поприветствовала нас и усадила за чай, хотя она улыбалась, мы чувствовали, что выбрали неподходящее время. Так длилось несколько дней, но потом меланхолия Ф. прошла, и она вновь заняла место на кушетке. Закурив свою папиросу, она сама начала рассказ, совершенно без наших вопросов. — Мы подружились с Ней, мы обе обожали Пушкина, и могли часами беседовать о нем. Иногда мы просто молчали, сидя бок о бок где-нибудь возле пруда или в беседке. Я очень любила проводить вечера у нее, под уютной оранжевой лампой. Однажды у нас зашел разговор о стихах, которые положены на музыку. А. грустно улыбнулась, сказав, что ее стихи никогда не будут петь, но я, уже привыкшая к ней, а потому не боявшаяся, мгновенно изобразила белошвейку, сидящую за машинкой, и гнусаво пропела на шарманочный мотив несколько строчек стихотворения А. Она засмеялась до слез, а я изобразила еще одну песню швейки, делая вид, что стачиваю наволочки. С тех пор, А. время от времени просила меня: «Ф., милая, швейку! Умоляю». Мы засмеялись, потому что, рассказывая, Ф. вновь разыграла перед нами швейку и немного спела. Указав на карточку, она с улыбкой сказала, что это была их личная шутка, потому А. так подписала свою карточку. Мы спросили, что случилось потом. Обратив свой томный взор на нас, Ф. грустно сказала, что А. была часто в разъездах, вышла замуж, потом у нее родился ребенок. — А я все не могла найти никого. Что-то меня останавливало, я постоянно чувствовала себя неживой. Лишь при личных встречах, да читая письма А., я оживала и расцветала, что все сразу замечали. Когда А. тяжело заболела, я бросила все дела и примчалась к ней. К тому времени сын ее уже вырос, а муж ушел, Она была совершенно одна, подавленная и грустная. Но в ней все равно осталась эта поразившая меня неправильная царственная красота, хотя ее губы посинели, а кожа побелела от болезни. Я ухаживала за ней, мы много беседовали, пили чай. Невыразимое удовольствие доставляло мне ее присутствие, я никак не могла объяснить, почему же. Она была одинока, и я старалась скрашивать ее вечера. Уже давно минули дни оранжевых ламп и теплых шалей, но мы все равно чувствовали себя уютно рядом друг с другом. Мы проводили целые вечера, беседуя. И когда А. становилось получше, мы отправлялись гулять по улицам, я болтала какую-то чепуху, а она тихо смеялась и иногда рассказывала истории, связанные с тем или иным домом. Конечно, больше всего мы разговаривали о Пушкине. А. им восхищалась едва ли не больше, чем я, а я все вспоминала, как приняла ее стихи за пушкинские. Однажды я рассказала Ей об этом, и А. взглянула на меня с огромной благодарностью. Эти слова были для нее высшей похвалой, которую только можно придумать, хотя она и сказала мягко, что с Пушкиным невозможно кого-либо сравнивать. А. совсем поправилась, и мы уже собрались расставаться, отчего мое сердце сжималось, ибо Она собиралась уехать в Париж, а меня дела влекли в Москву. Я будто чувствовала, что мы никогда не увидимся боле, и боялась расставаться с Ней. Мы коротали последние холодные вечера при свете керосиновой лампы, безбожно чадящей и распространяющей мерзкий запах. В последний вечер мое сердце едва не остановилось при виде собранного чемодана. Похудевшая после болезни, А. уже закуталась в свою шаль, на груди у нее висел медальон. Мы сели пить чай, разговор совершенно не клеился, даже Пушкин нам не мог помочь. Вдруг А. тихо обратилась ко мне. Ее голос звучал очень ласково и бархатно, поэтому я подняла глаза от чашки и увидела тепло, с которым она смотрит на меня. Она улыбнулась и взяла мою руку в свои прохладные ладони. «Ф., милая, я не знаю, как бы я справилась без вас. Я вас так люблю…» Я расплакалась и расцеловала ее тонкие пальцы. «Я тоже вас очень люблю».	NC-17	В процессе	Нет
1	That	Дневник будущего	Чем хуже будущее? Или чем лучше прошлое?	Фантастика,Философия	12	2009-11-10	"Будущее, почему мы всегда считаем, что оно будет плохим. Катастрофы, катаклизмы, войны — вот какими всегда были мысли о будущем, практически во всех фантастических книга или фильмах, происходило что-то непоправимое. Но вот оно — будущее. И жизнь здесь также хороша, как и всегда. Может, конечно "мы" не знаем, что было раньше, как хорошо или как ужасно было тогда, что появлялись такие утопические произведения. Может, я не понимаю жизни, но я не знаю, почему вчера было лучше сегодня, или завтра должно быть хуже, не знаю, почему завтрашняя красная луна будет не такой как сегодняшняя бледная. Может, мы живем и не так как наши предки, но не хуже них это точно. Пусть у нас нет их космических кораблей, на которых они прилетели, пусть мы останемся на этой планете, может и навсегда, но это наш мир. Пускай на них была легкая одежда, так как им не надо было опасаться холода, пускай у них всегда было светло и тепло даже без ламп, и жили они похоже на земле а не под ней, так как даже на этой планете они строили постройки на поверхности, сейчас там остались одни лишь развалины, и то если их не занесло снегом…" "Странно! Каждый раз, когда я хожу в библиотеку, ко мне приходит все больше вопросов, чем ответов. Многие из книг противоречат друг другу. Сегодня я нашла данные, в которых достаточно подробно описывается планета наших предков. Оказывается, наши планеты очень похожи, только у них происходила такая вещь как смена времен года. Как я поняла это когда некоторое время холодно и лежит снег, а потом становится тепло, снег превращается в воду, и именно тогда они выращивали продукты чтобы прожить холодный сезон. Эта книга была на видном месте, и я не знаю, как ее не конфисковали люди правителя, и то почему я не замечала ее до этого…" "Наверно я стала интересоваться нашим прошлым после того как правитель решил что нам это незачем знать, кем были наши предки, как они на самом деле жили. Может это и правильно, но я в этом не так уверена. Да, мы начали бояться за то, как мы живем, мы начали строить догадки о том что будет завтра, и это вызывало страх. Мы пытались найти ответ в прошлом, как это пережили наши предки. Может и у них был страх о завтрашнем дне, и поэтому они описывали его совсем не в радужных красках, а мы читая эти произведения переняли этот страх? И это стало опасным для нас? Поэтому все старые книги уничтожались? Теперь же нас полностью контролирует страх, от которого надо избавляться! Но как?.." "Я не знаю, что такого противозаконного я делаю, но мне кажется, за мной следят. Я боюсь выходить из своей комнаты. Я боюсь своей тени. Я боюсь спать. Мне кажется, что я на правильном пути, если за мной следят. Та книга! Теперь я знаю, что это была ловушка. И наконец я поняла суть, того что я пыталась найти, и поняла я это когда осознала, что следят за мной не спроста. Мы боимся не того что завтра будет хуже чем вчера, а того что это "хуже" может отразиться на нас. Мы боимся смерти, и то что эта смерть настигнет нас раньше…". На этом дневник обрывался чернильной кляксой и отпечатком ручки…	NC-17	В процессе	Нет
1	Yuzik	Черное кружево	Депрессия, уныние и готика. Два врага, схватка и неизбежное влечение.	Hurt/Comfort,Ангст,Драма,Мистика,Фэнтези	80	2009-11-12	Черное кружево сплетает паранойю Из пустотелых неглубоких фраз. Оно играет как всегда тобою В жестокую игру и не отводит глаз. И темным линиям подвластно зазеркалье В готичном храме проявляясь вновь, И нет такой истории печальней – Стать узником тех кружевных оков. Они опасны болью и страданьем, Они вплетают в кровь твою испуг. Заводит путь их в разные мечтанья, В тенистых безднах пробуждая звук. Опасно кружево пустым прикосновеньем И неизбежна смерть от сумрака его. Оно не сделает тебя навеки пленным, Оно на части разорвет тебя всего. Ты будешь биться в этих черных сетях, Страдать, скучать, мечтать, существовать. Пока ты жив, ты будешь вечно пленным. Пока любим, ты будешь вечно умирать. Холодные, мрачные стены из серого льда дышат вековой усталостью. В залах холодно. На полу разбитое зеркало… Это приносит несчастье, если в него посмотреть. В осколках отражается весь зал… Пусто. Гулкое эхо ветра гуляет где-то под потолком. Протяжно стонет и иногда затихает. Звуки голоса нестройно вклиниваются в эту полутишину, ломают ее, разбивая вдребезги, как зеркало… Усталость. Откуда-то доносится тихое пение. Ты, как всегда, что-то мурлычешь себе под нос. Голос становится чище. Такая странная песня… Твой голос беззаботен, слов не разобрать – опять какой-то средневековый диалект. Построение фраз и интонации несут в себе историю мира, где-то когда-то жившего. Я не вижу, но чувствую, как ты улыбаешься. Зная, что я где-то здесь. Ты ощущаешь мое присутствие по внезапному сквозняку, пробежавшему между колоннами. И улыбаешься… Тонкая линия губ вытягивается. Скоро она превратится в оскал – так мне всегда казалось. Ты – чудовище. Но я – еще больший монстр в своем извращенстве, потому что все еще здесь нахожусь. Хотя, кто мне позволит уйти? Нежно-жестокий плен. Хм, нежность… Нежностью ты был для меня только с самого начала. Нежность схватки и мертвая романтика тупого бешенства. Сейчас это превратилось в постоянную холодную войну. Войну на двоих… Откуда-то проник крик чайки и заставил тебя оборвать свое пение. Ты почти удивлен. А ведь за этими стенами все также продолжается жизнь. Ну, хоть где-то… А ты забыл. Мне это так все надоело. Я бы хотел уйти, если бы мог. Но и здесь я кощунствую. Я могу. Просто, что же останется? Мой мир рухнет окончательно. Ты для меня не важен. Я тебя ненавижу. Но, похоже, ты и эти стены – все, что еще осталось в руинах моей души. Я не знаю, так ли это и для тебя, но эта игра надоест когда-нибудь и тебе. И тогда кто-нибудь из нас умрет. Ты ненавидишь меня не меньше, но тебе это, кажется, нравится. Боже, ну, зачем же ты со мной так… Эта ненависть обязательно убьет нас обоих. Сначала кто-то из нас погибнет, а оставшийся в живых не вынесет одиночества в этой мрачной клетке. Да, даже, если бы и не было этой клетки или полной свободы, мы просто не выжили бы друг без друга. Привычка – второй характер? Да, но тут другое. Мы настолько привыкли, что уже просто дышим друг другом. Хотя, у меня постоянно невыплаканный ком слез и ненависти в горле… Когда ты подходишь ко мне, на твоих губах играет злая усмешка. Тебе так нравится играть. Так нравится видеть мою ярость и злость на лице. Мои мысли сосредоточены, взгляд холоден, а губы сжаты в тонкую линию. Твоя улыбка превращается в хищный оскал, и ты нападаешь. Внезапно мне становится смешно. Я стараюсь сдержаться, но все равно улыбаюсь. Ты так ошарашен, что пропускаешь удар. Теперь и твоя злость рвется наружу, а мне становится еще смешнее. Ты не ожидал такого? Ожидал, что мы сможем поменяться ролями? Теперь, я веду! Злость придает тебе силы, но ты становишься неуклюж. Твои удары направлены, но не верные. Как будто ты забыл, с кем имеешь дело! Смешной, честное слово. Мне вдруг на ум приходит забавная мысль, что если ничего не начать менять, то мы застрянем тут с тобой навечно. Хотя, и так уже прошло много времени с нашей первой встречи… И еще больше с нашего заточения. «Нет, ну, ты такой милый, когда злишься!...» Мои слова сбиты неровным дыханием схватки, а ты разъяряешься от них еще сильнее. В конце концов, мы оба падаем на мраморный пол. Наша кровь смешивается, растекаясь по гладким плитам. Наши мечи звенят в унисон от сильных ударов и раскалены до бела. Мы неровно дышим, даже не делая попыток дотянуться до противника и продолжить бой в рукопашную. Я смотрю в высокий потолок. Черная вуаль затягивает, манит своими узорами. Такая же призрачно красивая и опасная, как и ты. «Что на тебя нашло?...» — ты все еще удивлен и сердит. Удивлен моим поведением – тебе вряд ли когда-нибудь доводилось видеть меня смеющимся. Сердит, потому что так легко обманулся моими обычными повадками. Мне даже кажется, что я слышу, как ты мысленно ругаешь себя за то, что попался в ловушку. «Захотелось тебя удивить», — я уже давно решил, что мне терять нечего. Еще до встречи с тобой. Тогда, когда я лишился всего и потерял себя. «Здесь становится скучно…» Ты молчишь в ответ. Мне показалось или тебя действительно задело то, что мне скучно с тобой? Просто, я так устал от этой ненависти… Внезапно меч оказывается у тебя в руках, и мне не хватает секунды, чтобы уклониться от удара. Твой меч пронзил мне грудь, не дав подняться, пригвоздил к полу. Ты склонился надо мной, руки стискивают рукоять меча, в твоих глазах удивление. Я не смог увернуться? Знаешь, мне просто надоело поддаваться тебе… Я опять слабо улыбаюсь. Похоже, моему лицу понравилось это глупое забытое выражение. «Зачем… Ты?...» — ты шокирован. И я бьюсь об заклад, что ты испугался. Что, так не хочется остаться одному? Не волнуйся, ты привыкнешь. Я все время был один. Только теперь боюсь, что и сам не смогу без компании… Ты, похоже, тоже решил меня удивить, потому что я замечаю две блестящие дорожки слез на твоих щеках. Вот этого я от тебя точно не ожидал. Хотя… Мы же так похожи. Твои руки дрожат, и ты отпускаешь меч, отступая назад. Твои глаза полны боли и слез. Я поднимаюсь с пола, с трудом вытаскиваю лезвие и опять усмехаюсь. «Ты промахнулся», — констатирую я, и понимаю, что сейчас ты меня точно в блин раскатаешь. Хотя, теперь у меня и твой меч. Что ты на это скажешь? Ты делаешь еще шаг назад. Ты готов умереть. Обреченность в твоих глазах сменяется решимостью, но я не сделаю этого. Я ведь тоже не хочу остаться один… Я протягиваю тебе меч. «Будешь мне должен потом…» Ты рычишь, выхватывая меч, и вновь бросаешься на меня. Поединок продолжается. Все становится на свои места, но мне кажется, что что-то все-таки начало меняться. Ночью в этом замке можно заблудиться. Особенно, когда призрачный свет Луны не проникает в большие окна. Абсолютно темно в старых путаных коридорах. Только в больших залах и на лестницах горят свечи. Бледное призрачное пламя чуть дышит в кованых канделябрах. Отсветы пляшут по углам, пугая тьму. Я редко сплю. Особенно, ночью. Пребывание здесь во многом нас изменило, в том числе и лишило нормального сна. Поэтому, для меня предпочтительнее ночь. Я люблю подолгу сидеть на окне, разглядывая звездное небо. В нем пусто и тихо, как и в моей душе в такие моменты. И лишь большие яркие звезды наполняют пространство. Такое ощущение, что ничего, кроме этого неба нет. Просто я не смотрю вниз с высокого окна. Слишком силен соблазн. Но и от этой мысли я уже отказался. Зачем бередить душу тем, что вряд ли когда-нибудь исполнится. Хотя, это заточение не лишило нас свободы как таковой. Мы свободны в выборе и делаем, что хотим. Замок это не ограничение. Это данность, с которой мы теперь живем. Мы вольны везде и всюду. Это раньше нас сковывали какие-то обязательства, привязанности, поступки. Все, что дает нам совместное существование с миром. Теперь, этот мир стал замком и тобой. Свел себя к минимуму, предоставив еще большую свободу. Свободу от мыслей о цели своего существования… А то, что мы с тобой – враги… Так уж повелось, и даже я не смогу вспомнить с чего все начиналось. Мы словно привыкли ненавидеть друг друга… Иногда мне кажется, что если ты и думал об этом, то это было давно. Сомневаюсь, что ты терзаешь себя подобными мыслями. За все это время ты перепробовал многое: от обычного ничегонеделанья до праздного времяпрепровождения. Вот и сейчас ты, наверное, танцуешь в каком-нибудь зале под аккомпанемент призрачного оркестра теней. В окружении таких же танцоров. В темноте ведь не видно. Я представляю твое стройное тело, прогнувшееся в очередном па, легкую полуулыбку на бледном лице, развевающиеся одежды… А рядом лишь темные шорохи твоих движущихся теней… Я продолжаю смотреть в окно. Вижу черный силуэт птицы, как будто разрезавший небо напополам. Замечаю легкую дымку в пространстве. Звезды тускнеют под покровом набегающих облаков и рассвета. Становится светлее. Раннее утро идет в нашу мрачную обитель, сменяя тьму на глубокий сумрак. Небо заволакивает тяжелой серой ватой, накрапывает дождь. Я чуть слышно вздыхаю… Вот и эта зима сменяется весной. Скоро в сырых коридорах и по углам начнет оседать тепло. Тьма длинных ночей сменится глубокими сумерками, и все чаще будет идти дождь, принося на ветру влажные запахи оттаивающего мира… Я слышу эхо твоих легких шагов. Неужели, ты решил, что раннее утро сделает меня чуть слабее, чтобы ты смог выиграть этот поединок. Что ж, попытайся, хотя все будет тщетно… Ты медленно подходишь к окну, долго стоишь, вглядываясь в небо, не обращаешь на меня внимания. Потом, следуя моему примеру, садишься на подоконник и замираешь, не реагируя ни на что. Я стараюсь не удивлять тому, что на этот раз вместо ожесточенного поединка ты выбрал скучные посиделки со мной. Обычно ты приближаешься ко мне только на расстояние своего меча, не ближе, и даже в битве стараешься не дотронуться до меня лишний раз. Похоже, тебе тоже стало скучно. Я разглядываю тяжелые капли, провисшие в пространстве, и медленно вдыхаю аромат первого весеннего дождя. Твой голос тих и печален: «Думаешь, так будет всегда?...» Скорее всего это даже не вопрос. Погрузившись в себя, ты ведешь мысленный диалог сам с собой. Но я все же решаюсь ответить. «Нет. Все постоянно в движении. Все постоянно меняется. И даже теперь… Уже весна…» «Я не об этом». Ты резко обрываешь меня, поднимая усталый взгляд. Молчишь. Но я и так знаю, что ты имел в виду. Просто я уже прошел этап подобных вопросов. Скоро и ты поймешь, что они не нужны. Скучно. Я поднимаюсь и ухожу, оставляя тебя наедине с самим собой. На этот раз мы не стали драться. Уже что-то изменилось. Но когда ты это поймешь, будет уже слишком поздно. А я лишь постараюсь не сделать это существование еще более отвратным и безразличным. Вечером происходит что-то странное. Тени безумно метаются по углам и шелестят ветром в высоких потолках. Только когда я смотрю в окно, я понимаю, от чего поднялся такой переполох. Первая весенняя гроза… Это так красиво. Небо заволакивает сизыми тучами, упругие струи проносятся вниз, оставляя на подоконнике мелкие брызги. Мы встречаемся с тобой в большом зале. Похоже, ты тоже забыл, как это бывает весной. Ты спокойно обнажаешь свой меч, намереваясь продолжить драку. Что ж, я не возражаю. Вспышки света кидают от наших фигур длинные тени, и мы чуть не падаем, запутываясь в них, застигнутые врасплох оглушающим ударом грома. Черт бы побрал нас с тобой, встретится в этой башне. Она одна из самых высоких. Здесь такое ощущение, что находишься на открытом воздухе, подвластный всем ветрам и непогоде. Поэтому, гроза здесь особенно дикая. Наши мечи тихонько звенят от сильных ударов. Поединок превращается в танец. Танец, под оглушающую музыку грозы и ветра… Такая ностальгия. Я опять легонько улыбаюсь. Ты принимаешь это как вызов и бросаешься в атаку с удвоенной силой. Раскат грома такой сильный, что оглушает нас. У меня темнеет в глазах, и я слышу, как по железному шпилю ползет молния, взрывается и рушит крышу прямо на наши головы. Ты оглушен, так же как и я, поэтому не успеваешь отскочить, когда тяжелая плита придавливает нас. Ты оказываешься так тесно прижатым ко мне, что я ощущаю твое дыхание на своем лице. Ты зло смотришь на меня и пытаешься выбраться. Но не тут-то было. Если бы не, рухнувшая раньше, деревянная балка, эта плита раздробила бы тебе позвоночник и убила бы меня твоим телом, пронзив насквозь. Тогда мы бы стали единым целым… Это опять меня насмешило — я даже пугаюсь подобной безрассудности. Здесь и сейчас, замурованный заживо, я смеюсь над своей судьбой. Если это называют настоящей храбростью, то я просто сорвиголова… От смеха меня сдерживает только твой взгляд. Я вижу в нем волну ненависти и страха, кровь путается в твоих волосах, стекая с раненной головы. «Что смешного?» — зло шипишь ты, и пытаешься пошевелиться. «Никогда бы не подумал, что мы будем с тобой настолько близки…» — я намеренно злю тебя, решая продолжить поединок на словесном уровне. Только ты, похоже, не хочешь продолжать игру. «Лучше бы подумал, как нам отсюда выбраться», — ты пытаешься хоть чуть-чуть повернуть голову, чтобы осмотреться. Не получается. «Тебе виднее, ты же сверху…» — я злорадно усмехаюсь, полагая, что после этого, ты точно вцепишься мне в глотку. Ты удостаиваешь меня еще одним злобным взглядом, но ничего не говоришь. Я решаю успокоить тебя: «Стены сами восстановятся к утру, или ты забыл, где мы находимся?» И тут же снова задеваю тебя: «Так что мы не умрем, если, конечно, раньше не захлебнемся твоей кровью… Или ты не испепелишь меня своим взглядом…» Твоя кровь тает в моих волосах. Я собираюсь сказать еще что-то, но ты вдруг накрываешь мои губы яростным поцелуем, жестоко ласкаешь языком и прикусываешь кожу до крови. Я так изумлен, что просто смотрю на тебя. Ты зло усмехаешься, отпуская мой рот, и поясняешь: «Похоже, это единственный способ заставить тебя заткнуться…» «Тогда я не замолкну». Я приподнимаю голову, ловя твои губы, возвращаю поцелуй, решив не дать тебе возможность выиграть хотя бы этот раунд. Ты так ошарашен, что не пытаешься разорвать поцелуй. Несколько минут, и ты расслабляешься, а я отпускаю твой рот, тяжело дыша. Мы смотрим друг другу в глаза, пытаясь найти ответ на вопрос: что же на нас нашло. Так и не находим. А ты вновь приникаешь к моим губам. Это просто какое-то сумасшествие… Мы прерываемся не надолго, дав друг другу возможность отдышаться, а потом вновь целуемся. Никогда бы не подумал, что нам придется так сражаться… Минуты медленно текут. Напряжение возрастает. Но мы отбросили все мысли, и все также ласкаем друг друга. Это что-то непередаваемое… Бесконечное время нежности и ласки обрывается, когда я чувствую на своей коже поток прохладного воздуха. Близится утро. «Что, понравилось?» — я предчувствую скорую развязку. «Я бы вытер рот, да не могу», — ты ехидничаешь, и чувствуешь спиной, что тяжесть стены становится меньше. Я вижу, как стена за твоей спиной теряет очертание поверхности, превращаясь в густую призрачную дымку. Ты резко вскакиваешь, разбивая толщу эфемерного камня, и тут же чуть не падаешь с ног. Тело затекло и плохо слушается. Поэтому, я медленно встаю, начинаю разминать скованные мышцы. А ты тихо уходишь. Что ж, этот бой закончился в ничью. Посмотрим, что будет завтра. Я смотрю в окно. Ночное небо затянуто тяжелыми тучами. Наверное, опять будет снег. Облака темные, сизые, а небо все равно черное. Такая глупая безысходность. Сон растворяется в моем теле. Проходит насквозь, не задерживаясь. Такие вот минуты спокойного созерцания подобны медитации. Они несут покой телу, душе, мыслям. Хочется просто смотреть и смотреть, отдавшись течению холодного воздуха, бьющего в окна. Внизу чуть светлее. Снежная поверхность земли оттеняет облака сумраком. И, если бы земля перевернулась, было бы похоже, что туман плывет над черной водой… Высота больше не пугает. Я уже давно к ней привык. Еще с самого начала, когда мы осматривали свои теперешние «владения». Мрачную клетку в поднебесье. Мы тогда с детским любопытством облазали каждый угол. Знакомились с обитателями этого замка. Искали лазейки и удобные места для засады. Потом надоело. Теперь, мне абсолютно безразлично из какого угла ты на меня нападешь. Не то, чтобы я был готов в любое время отразить твой удар. Просто, все равно… Мне нравятся высокие мозаичные потолки больших залов. Их черно-белый крапленый узор создает иллюзию вечности. Нравится бродить по темным коридорам, в которые проникают слабые лучи, создавая причудливые тени на полу… И еще одно место. Оно совершенно особенное. Это почти самая высокая башня этого замка. Маленькая комнатушка под хлипкой крышей, небольшое высокое окно. Это была старомодная темница. Скорее дань традиции, чем настоящая тюрьма. Для узников подготовлены другие кельи, они в подвале. Там же пыточная камера. Это – скорее средство уединения. Раньше там стояли стул и стол, теперь остались лишь каменные нары на тяжелых цепях. Рядом с комнатой дверь на массивный широкий балкон. В первый раз, когда я на нем оказался, у меня захватило дух. Мощные потоки воздуха. Тускло блестящее солнце сквозь нагромождение облаков, то тут то там, открывающее яркие кусочки голубого неба. И быстрое движение туч. Как будто сам летишь… Я подошел к перилам и заглянул вниз – небо. Как будто все – одно пространство, заполненное им самим. Замок находится на большой скале, воздвигнутый вверх, как шпиль, решивший вспороть небо. Кто-то раньше называл этот замок «Логово дракона», а кто-то – «Убежище Богов». Но воздвигнут он был явно в странных целях… Почему-то сейчас мне захотелось оказаться в том месте. Смотреть, как луна пробивается сквозь тяжелую завесу облаков, и вдыхать морозный воздух. Я иду по ночным коридорам, пытаясь вспомнить дорогу. Потом спохватываюсь – туннели сами меня выведут, если я твердо знаю, куда хочу попасть. Такой странный замок… Стены расступаются. Из низкого прохода я натыкаюсь на тяжелую дубовую дверь, ведущую к лестнице. Я медленно поднимаюсь по спирали. На стенах чуть видно горят блеклые факелы. В маленьких оконцах теряются обрывки облаков. Наконец, я выхожу на открытое пространство. Холодный воздух обжигает, льдинками пробираясь в легкие и рассыпаясь по коже. Я подхожу к перилам. Камни блестят изморозью – весна еще не успела сюда добраться. Я смотрю в бескрайний простор. Облака медленно уходят. Ровный свет Луны течет на балкон и переливается в воздухе. Тихо. Лишь ветер шелестит в высоте. Потом я слышу взмахи крыльев – две большие черные птицы несутся в даль, теряясь в призрачности облаков. Я следую за ними взглядом, отделяясь от своего тела, скольжу в потоке воздуха. Вот ветер треплет мои крылья, я взмахиваю ими и падаю вниз, ложась на упругие слои туч. Судорожно передергиваю плечами и переступаю с ноги на ногу. Все-таки зябко здесь ночью. «Решил сбежать?» — я чувствую тебя спиной. Ты стоишь слишком близко, а потом твои пальцы прикасаются к моей ладони. Ты резко разворачиваешь меня лицом к себе и тонешь в моем взгляде, полном спокойствия и безразличия вечности. Я усмехаюсь, видя твой страх, прикрытый привычной злостью. Ты вытаскиваешь меч, и мы снова деремся. Мне это так надоело. А для тебя, по всей видимости, это уже последнее средство от тоски. Иначе, ты давно бы умер. Ты загоняешь меня на перила своими резкими выпадами. Я медленно балансирую на широком выступе, отражая твои удары, отступаю по камню, пока не теряю равновесия и не срываюсь вниз. Секунда полета, и я вишу над глубокой пропастью. Ты схватил меня за левое запястье и держишь. Я смотрю вниз, а потом поднимаю голову и встречаю взгляд твоих испуганных глаз. Ну, что, я тебя развлек? Решив играть до конца, прошу: «Отпусти…» Мне все равно, что со мной будет. Разобьюсь о камни или воспарю подобно птице. Хоть что-то, а не это размеренное существование… «Ты меня не оставишь!» Ты с силой дергаешь меня за руку, и я мягко приземляюсь на пол. Ты тяжело дышишь, поднимая меч, я встаю с колен. «Знаю, знаю, ты лучше сам меня убьешь…» Нет, мне просто интересно, сколько еще ты будешь тянуть резину. Давно пора было решить этот вопрос. Я ожидал, что ты сейчас вспорешь мне сердце, а ты бросил меч и просто схватил меня за грудки. Зло прошипел в лицо: «Вот именно!» И впился в мои губы. Что за странная привычка везде и всюду лезть ко мне в рот? Твои прикосновения грубые и одновременно нежные. В них скользит какое-то чувство. Но пока я пытаюсь уловить его, ты разрываешь поцелуй. Поднимаешь меч и быстро уходишь, оставив меня наедине с Луной. Что ж, моя шутка удалась… После того случая на балконе, ты долго скрываешься от меня. Я неделями брожу по замку, подолгу сижу в библиотеке, перебирая старинные манускрипты. Я уже давно выучил их наизусть. Но без тебя становится так скучно… Никто не надоедает своими вечными драками, злым и ехидным выражением лица, глупой игрой. Я теряюсь в догадках, что сейчас с тобой происходит, но не прихожу к однозначному ответу. Я просто сомневаюсь, что твои чувства похожи на мои. Я давно в тебя влюблен, ты не знал? Это началось где-то в середине нашей бесконечности. Когда мне уже вдоволь хватило этой ненависти и поединков. Теперь, это чувство осталось где-то глубоко внутри меня. Теперь, ты меня развлекаешь. Я ничего не говорил, да и не буду. В конце концов, это еще один поединок. Правда, теперь уже со своими чувствами… Мне всегда казалось, что мы просто не достойны чувствовать что-либо подобное. Сейчас, это не имеет, ровным счетом, никакого значения. Особенно, когда ты вот так смотришь на меня. Разве ты видишь во мне лишь соперника? Я не знаю. Но рано или поздно наше существование закончится. Так каким же будет твой ответ? Что ты выберешь? Хотя, знаешь… Для меня это не будет иметь значения. Какая разница, когда закончится моя вечность – прямо сейчас или через сотни лет. Для меня в этом нет никакого смысла… Я не хочу что-либо чувствовать. Я хочу сбежать от этого. Мне хватило боли за всю эту жизнь. Поэтому, сейчас я четко осознаю, что хочу лишь трусливо сбежать от всего этого. Тебя нет. Я обошел уже добрую половину замка, но тебя нет ни в одном зале. Это так странно и не похоже на тебя… Кажется, это ты решил сбежать от нахлынувших чувств. Что ж, не буду мешать. Только вот непонятный тонкий голосок тревоги свербит у меня где-то под сердцем… Поэтому, я продолжаю поиски. В одной из заброшенных галерей нахожу разбитые статуи. Я помню их. Целые сотни белокаменных скульптур, покрытые слоем пыли и грязи. Ровные срезы и острые осколки говорят о том, что это твоих рук дело. Твоего меча. Похоже, здесь ты вымещал свою злость после очередного неудачного поединка со мной. Пыль на осколках показывает, что ты давно прошел этот этап. Но это наводит меня на мысль, что я уже близко к твоему убежищу. Для своего ночлега я всегда выбирал помещения на верхних этажах, почти под самой крышей. Роскошные спальни, кровати с тяжелыми балдахинами, богатая, но старая, и от этого не менее красивая, мебель. Все это не вызывает никаких чувств у меня. Зато ты напротив всегда стремился к комфорту. Я же не привязываюсь к вещам, чтобы они смогли сохранить для меня свою истинную ценность… Ты же предпочитаешь огромные залы с высокими потолками. Блуждая между массивных колонн, ты играешь со сквозняками… А потом медленно танцуешь, как будто растворяясь в воздухе, следуя за его потоками. Вечерами, когда тебе надоедает развлекаться, ты проводишь время в одной из небольших гостиных комнат. Разжигаешь камин. Большое, уютное кресло пододвинуто к огню, и ты сидишь с бокалом красного вина в руке, о чем-то думаешь или читаешь книги… В одном, заполненном светом, зале ты однажды находишь старинный рояль, и музыка наполняет стены нашего убежища. Старинные сонеты так романтично-прекрасны, что я замирю, вслушиваясь в тихую мелодию. Тебе всегда нравилась музыка. Я иду дальше. Найти тебя стало моей последней надеждой. Больше всего я боюсь остаться один. Это равносильно смерти. Но даже смерти я бы никогда не боялся так отчаянно, если бы знал, что в этот момент ты будешь рядом со мной. Я вижу, как в углах и под потолком сгущается тьма. Тени никогда до этого не выглядели такими мертвыми, и это подтверждает мои мрачные подозрения. Что-то случилось. Слабый сквозняк, неизвестно откуда взявшийся, заставляет меня оглянуться и пристально посмотреть во тьму за моей спиной. Еле слышный, испуганный чужим присутствием, шорох теней говорит о том, что я на правильном пути. Шорох пробегает вперед по узкой галерее, и я следую за ним. Спускаюсь в путаницу коридоров и иду от одной двери к другой. Ни одна не заперта. Но я нигде не чувствую твоего присутствия. И лишь в самом конце одного из длинных коридоров я натыкаюсь на запертую дверь. Боясь, что попал в тупик, делаю легкий пас рукой, снимая закрывающее заклинание, и вхожу. Это небольшая спальня, заполненная полумраком догорающего камина и единственной свечи, стоящей у изголовья кровати на старинном комоде. Я слышу неровное дыхание и замечаю твой силуэт на постели. Ты спишь. А я уже начал волноваться… Я присаживаюсь на край и только тут замечаю твои пылающие щеки и испарину на лице. Я прикасаюсь к твоему лбу и тут же отдергиваю руку. Ты горишь. И это не банальная простуда. Вслушиваясь в рваное поверхностное дыхание, пытаюсь угадать твой пульс, но мне и так уже ясно, что это серьезная лихорадка. И она уже давно тебя скосила. Я начинаю хаотично вспоминать рецепты старинных зелий. Когда-то я думал, что подобные знания сослужат мне хорошую службу, но все, как обычно, получилось не так. Особенно, в купе с магическими артефактами и колдовством, которым я когда-то владел. Но именно сейчас это заставляет меня действовать. Я быстро нахожу то, что мне нужно. В комнате аптекаря полно засушенных трав и кореньев, и не хватает лишь самого малого… Но это меня не останавливает. Если уж пришлось вспоминать былое, так уж до конца. Я не знаю, как ты умудрился подхватить эту болезнь, но это серьезнее, чем я думал. По всей видимости, старое проклятие нечесаных ведьм, когда-то бросивших его по ветру. Я недоумеваю над твоей неосмотрительностью. Порой, сквозняком сюда заносит и не такие вещи, но ты должен уметь от них защищаться. И я лишь вздыхаю над тобой. Я разжигаю пожарче камин и грею воду. Лекарство я приготовил, и хорошо бы сделать компресс. Это поможет сбить температуру и облегчить твои страдания. Я пою тебя мутным теплым настоем, а ты даже не приходишь в себя, проваливаясь в еще более глубокий сон. Я сижу у камина, читаю книги. Старинные трактаты по философии и идеологии наводят на меня тоску, но я лишь убиваю время, ожидая, когда ты очнешься. Изредка меняю компрессы и даю тебе еще лекарства, с тихой радостью замечая, что тебе становится легче. Дыхание выровнялось, и цвет кожи улучшился. Теперь, ты просто спишь. А я думаю о том, не оставить ли тебя выздоравливать в одиночку. Но с другой стороны – увидеть твою удивленную мордашку для меня занимательнее всего, и я остаюсь ждать твоего пробуждения. Мягкий шорох простыней выводит меня из задумчивости. Я разомлел у горящего камина и, теперь, оглянувшись, вижу, как ты шевелишь руками, просыпаясь. Я неторопливо встаю и присаживаюсь к тебе. Ты сонно трешь глаза и, наконец, поднимаешь на меня свой изумленный взгляд. «Какого…» — читается на твоем лице, но я предупреждаю все твои вопросы, произнося: «Ты был болен, но сейчас уже все прошло. Отдыхай». Я встаю, собираясь уйти, но твоя рука внезапно останавливает меня, схватив за рукав. Сквозь ткань я чувствую длинные тонкие пальцы. Они слегка дрожат, как и твои губы, произносящие: «Не уходи…» И я покорно присаживаюсь обратно. Ты молчишь, не зная, что сказать. Но легкий румянец на твоих щеках с головой выдает тебя и все то, что сейчас в твоих мыслях. Ты смущен своим поступком, но тебе куда более приятно, как поступил я. «Тебе лучше поспать», — говорю я, накрывая твою ладонь своей. «Ты еще слишком слаб. Я побуду с тобой… Спи». И ты с благодарностью и облегчением закрываешь глаза, крепко сжимая мою руку. А я с болью вспоминаю те кошмары, что мучили тебя во сне. Одну ночь ты почти не унимался на кровати, ворочаясь и крича. А я пытался успокоить тебя, отпаивал настоем и молил всех Богов и демонов, чтобы тебя оставила в покое эта тьма… Я держу тебя за руку и улыбаюсь, понимая, насколько сам устал. Но я больше не позволю тебе страдать, и поэтому останусь с тобой здесь и сейчас. Когда ты засыпаешь, я укладываюсь рядом с тобой поверх одеяла. Я держу тебя за руку, наслаждаюсь спокойствием и легкой улыбкой на твоем лице, и тоже засыпаю. Я не знаю, будем ли мы с тобой вместе. Я не знаю, сподвигнут ли тебя последние события к каким-либо действиям. Я не знаю, что ты чувствуешь ко мне. Но я хочу лишь одного, чтобы наша вечность никогда не кончалась. Чтобы я смог быть с тобой хотя бы еще чуть-чуть… Наша борьба превратилась в ожесточенное противостояние, в конце концов, доведя нас до одержимости друг другом. Мы не сможем существовать по отдельности, но мы уже и не сможем убить друг друга. После всего этого мы не сможем даже поднять мечи друг против друга. Тогда что же мы будем делать дальше? Я не знаю. И я не хочу думать об этом. Что бы ни случилось, это уже мало что изменит. Мы обречены. Утром первый солнечный луч касается твоего лица, и ты просыпаешься. Что-то давит тебе на грудь, ты открываешь глаза и удивляешься, обнаружив меня в своей постели. Но тебе так тепло… Ты закрываешь глаза, решив продлить ненадолго это блаженство умиротворения. Я спокойно сплю. Эти последние дни и меня вымотали. Ты скрываешь легкую полуулыбку и все-таки встаешь. Осторожно, чтобы меня не разбудить, поднимаешься с постели. Ты все еще слаб, но чувствуешь себя очень хорошо. Потягиваешься у окна, подставляя полуобнаженное тело ярким лучам, и глубоко дышишь. Ты рад, что я все-таки остался с тобой. Даже не смотря на то, что мы враги, тебе чертовски приятна подобная забота. Если бы не я, ты бы умер. Но я всего лишь вернул тебе долг за тот случай на крыше. Ты снова улыбаешься, поправляя длинные локоны, забираешь свою одежду и уходишь, оставив мне в благодарность мягкий поцелуй в уголок рта. Тебя не будет здесь, когда я проснусь. Зачем? Ведь я и так пойму. А ты решишь, что нам делать дальше. ...Следующие несколько дней мы снова не видимся. Но я чувствую, что с тобой все хорошо. Я снова слышу эхо твоего голоса в старых залах, твое пение и игру на рояле. Мелодия тиха и беззаботна, и я понимаю, что ты умиротворен. Я тоже наслаждаюсь этим безоблачным спокойствием, но мрачный голос тревоги где-то у меня под сердцем, снова не дает мне спокойно дышать. И я боюсь, что грядущее навсегда изменит нашу жизнь. В один вечер так все и происходит. Теперь, когда я вспоминаю ту нашу жизнь от начала и до конца, мое сердце наполняют невыносимые боль и печаль. Так не должно было случиться, но это все решило. И мы не вправе были выбирать. Из нас должен был остаться только один… И им стал ты. Я понимаю, что тогда одержал над тобой полную победу. Но мой проигрыш убил тебя. И, скорее всего мы оба проиграли. Иначе, наверное, было просто нельзя… В тот вечер было так холодно. Я сидел в огромном зале, наполненном отсветами огня большого камина. Я смотрел в это безжизненное пламя, и все внутри меня переворачивалось… Я пил подогретое вино и пытался успокоиться, но не мог. Донимал испуганный шорох теней, изводил шелест сквозняков под потолком, и тяжелое напряжение в небе просто лишало меня способности здраво мыслить. Я не знаю, где ты тогда был, но мы оказались в главном зале одновременно. Как раз, когда началось это представление. Я до сих пор помню твое сбившееся дыхание и сосредоточенное напряжение в глазах. Мы стояли рядом друг с другом посреди зала и смотрели на высокую стену, на которой появлялось огромное черное зеркало. Высокое и широкое, от пола и до самых сводов потолка. Черно-матовая зеркальная поверхность, поблескивала под ярким белым светом, залившем весь зал. Свет идет неизвестно откуда и со всех сторон. Серебро окантовки зеркала нестерпимо сверкает под ним. А мы стоим, не шелохнувшись, и смотрим на это, как на священнодейство. Хотя, уже в этот момент я начинаю подозревать, что это ничто иное, как явление тех самых сил, что заточили нас здесь. Я не знаю, являются ли они действительно всемогущими, но то, что сейчас решится наша судьба, уже и так понятно. По всей видимости, ты тоже это понимаешь. Я вижу вызов, стремление и храбрость в твоих глазах. Что ж, ты всегда был так непокорен и горяч. Никогда не сдаешься… Но тогда это чуть тебя не погубило. Ты делаешь решительный шаг вперед, и я буквально вижу, как на тебя несется поток огромной силы, вырвавшейся из зеркала. Проклясть, убить, разорвать на кусочки, раздавить или просто развеять в пыль… Что угодно. Но что бы это ни было, я не позволю этому случиться! Я успеваю за доли секунды до удара. Встаю прямо перед тобой, лицом к лицу, прикрывая твое тело собой. Не было нужды сшибать тебя с ног, уводя с линии удара, или прятаться самому. Это наказание, и от него никуда не деться. И это единственное, что я успел сделать для тебя за всю нашу вечность… Я принимаю удар на спину, чувствую, как разрушается каждая моя клетка, подчиняясь новому проклятию. Ужасная боль терзает меня внутри, а я лишь улыбаюсь твоим, обезумевшим от страха, глазам. Поток энергии исчезает, и я падаю в твои руки, не в силах стоять на ослабевших ногах. По всему замку проходит дрожь, и свет в зале медленно тухнет. Зеркальная поверхность тает и исчезает со стены. Что ж, веление отдано, и силы уходят, оставляя нас наедине с нашим горем. «Зачем?! Зачем ты это сделал?!» — яростно кричишь ты, а я все также улыбаюсь. «Неужели ты… И теперь не понял?...» «Ты…» — судорожно выдыхаешь и падаешь на колени перед моим телом. Ты горько плачешь, а мне так больно это видеть, что весь тот удар, по сравнению с этим, для меня ничто. «Я тебя никогда не оставлю… Мы… Всегда будем вместе…» — из последних сил шепчу я, а ты обнимаешь меня, забирая последний мой выдох своим поцелуем… Теперь, вспоминая все это, я, наконец, могу осознать всю полноту тех чувств, что испытывал. Теперь, они для меня самое дорогое. Пока я не могу быть с тобой – они для меня все. Это было последним нашим с тобой испытанием. Испытанием временем. Испытанием еще одной вечностью. Вечностью друг без друга… Я был навечно проклят вместо тебя. Я погружен в глубокий сон, и мое тело, наверное, так и покоится в оцепенении в этих руинах замка. Ты же остался жить. Я не знаю, в каком мире ты теперь и что с тобой происходит. Но точно знаю одно: если когда-нибудь твое сердце перестанет биться, вслед за ним остановится и мое. Мы больше не сможем друг без друга жить. Я знаю, что ты также нетерпеливо ждешь меня, ждешь, когда я очнусь. Ждешь, когда закончится эта вечность, когда мы снова сможем быть вместе. И я лишь боюсь, что когда этот момент настанет, отпущенное нам время кончится. Но даже после смерти мы будем вдвоем. Теперь, это больше ничто не изменит. Мы больше не потеряем друг друга, а, соединившись вновь, никогда не расстанемся. Теперь, мы сможем быть вместе навсегда…	NC-17	В процессе	Нет
1	Джин Соул	SI VIS AMARI	Король поручает рыцарю найти и казнить опального принца. Сможет ли рыцарь выполнить этот приказ?	Аристократия,Исторические эпохи,Романтика,Рыцари,Упоминания изнасилования	449			NC-17	Завершён	[]
1	Чайка	Компьютер детям не игрушка	Что бывает, если думать вслух.	Романтика,Смена сущности,Юмор	89	2009-11-14	Сегодня проходила одна из самых необычных конференций Скайпа: на ней собрались все программы. Причина тому была довольно весомая – они обсуждали нового юзера, а точнее лузера... Появился он недавно, но уже успел переполошить все программы, считая, что разбирается в них лучше отцов-разработчиков, и сменил всем настройки по собственному желанию. – Это возмутительно! – слаженности импульсов двух браузеров можно было позавидовать. – У меня пол-окна забито ненужными панелями, недавно установленные программы постоянно выясняют, чья страница должна быть стартовой, и он зачем-то отключил блокировку всплывающих окон! – обычно Эксплорер был собран и спокоен, но сейчас пребывал в бешенстве. Новый юзер начал использовать его для выхода в интернет и, когда тот, вдруг, начал изрядно тормозить, перешел на Файерфокса. – Он запретил мне самому устанавливать обновления! Мне даже плагин без него не скачать! – Лис буквально пылал от праведного гнева. Опять восстановился безумный поток импульсов со всех сторон. Касперский жаловался на отсутствие новых баз данных. Ворду юзер изменил настройки шрифтов, загрузил ему иероглифы и добавлял в словарь все, что проверка орфографии не принимала. Неизвестно как уживались четыре разных видео плеера. Фотошоп ныл по поводу того, что его великие художественные таланты тратятся впустую на редактирование фотографий или, максимум, подрисовывание рожек. Даже установленная на компьютер Хацунэ Мику превратилась в Йоване Хаку. Только играм было все нипочем, главное – чтобы не удалили, они даже специально тормозили, чтобы их долго не могли пройти. А обычно юзер любил зависать в них на несколько часов, давая всем остальным программам передохнуть. – Вам ещё повезло! – обиженно сказал Скайп. Все удивленно уставились на него. – Про моё существование он вообще, кажется, не знает. Только бедную Аську без конца донимает. Из дальнего угла при упоминании своего имени начала всхлипывать сама Аська. Выглядела она жутко уставшей, появились синие круги под глазами от вызовов в любое время дня и ночи, а от веселого задора не осталось и следа. – Везет, да? – её голос-импульс подрагивал, говорила она явно с усилием. – Ты даже не представляешь, как мне стыдно перед сестрами и их юзерами за нашего... Да, ещё я месяц в одном платье хожу! – Успокойся, – начал утешать её Винамп, так как это была больная тема для них обоих. – Мне он вообще все скины удалил, за ненадобностью, видите ли! Я теперь хожу в том, в чем программист создал! Винамп выглядел как высокий парень лет двадцати с темными короткими волосами, одетый в легкие футболку и джинсы, подчеркивающие хорошую фигуру. – Бодиартом что ли заняться? – произнес свои мысли вслух Фотошоп. – А почему бы и нет? – ответил Винамп. Графический редактор перевел на него вопросительный взгляд и принял уверенный импульс с просьбой вступить в союз. Через мгновение они оба исчезли с конференции, разочаровав своим молчаливым уходом Скайпа. Только Троян предчувствовал его будущий всплеск любопытства и уже прикидывал, как незаметно за ними пошпионить. Беглецы появились в личном пространстве Фотошопа, где никогда не был Винамп. И с чего бы ему сюда заходить? Они совершенно разные программы, не пересекающиеся практически. Теперь Винампу стало понятно, почему графический редактор занимает столько места. Это была целая квартира-мастерская. Слева стоял широкий стол, который (несмотря на стереотип о художественном беспорядке) выглядел весьма аккуратно: сложенные листы разных форматов, открытый набор кистей и палитры. В самом столе было множество ящичков, в которых, по-видимому, хранилось все остальное, что там используют графические редакторы. Рядом в шкафу были сложены папки с готовыми рисунками и набросками. Чуть впереди был поставлен классический треножный мольберт, на котором был помещен какой-то эскиз, и стул. Видимо, от скуки Фотошоп практиковался, чтобы не забыть свои навыки. А справа стоял раскладной диван с мятым одеялом. – Засиживаешься до слипающихся библиотек? – догадливо спросил Винамп. – Все равно юзер не вызовет, а иногда накатывает вдохновение... – вздохнул графический редактор. – Только иногда? – съязвил плеер, но только, чтобы расшевелить художника. Фотошоп всегда выглядел непроницаемым, с легким бликом важничества. Но сейчас он казался скорее грустным. Пара прядей выбилась из короткого хвоста, одежда была несколько неопрятной, а лицо практически ничего не выражало – Фотошопу было скучно. – Давай начнем, а потом может и вдохновение появится, – он немного оживился. – Снимай футболку. Любого другого эта просьба могла бы смутить, но не Винампа. С легкостью модели, которую сейчас оденут для показа, и даже с облегчением, он снял невзрачную футболку. Фотошоп оглядел своеобразный холст и невольно залюбовался. Сходство с оным придавала светлая кожа, а к идеальной фигуре подходило все. Винамп относится к тем, кто с одинаковым достоинством будет носить и дамское платье, и деловой костюм. Высокий и хорошо сложенный, он с любопытством смотрел на эту ситуацию. Его голос вывел Фотошопа из транса: – Откуда начинать будешь? – Эм, – графический редактор немного замялся, наспех подбирая концепцию и материалы, – пожалуй, с руки. Плеер разрешил ему изменение внешнего облика и кивнул. Выбрав кисточку и набрав краски, Фотошоп осторожно прикоснулся первым штрихом к кисти Винампа. Это было необычно для обоих: Фотошоп всегда творил в одиночестве, закрывая личное пространство ото всех, а Винампа ещё никогда не “одевали” напрямую. Даже Winamp Skin Creator – лишь портной, который делает все по заранее известным меркам. – Хах-ха, – кисточка слегка щекотала плеера. – Не дергайся! – Фотошоп сам немного трясся, а тут ещё и модель не стояла на месте. «А какие ещё звуки он может издавать?» – пронесся импульс в голове графического редактора. Но он тут же стер его и сосредоточился на работе. Легкие штрихи перешли в разноцветные узорчатые линии, обводящие пальцы. Венами заплелись на предплечье две лозы, распускающиеся на плече невиданными фрактальными цветами. Они стояли так близко, что чувствовали биение алгоритмов друг друга. И то ли графическому редактору наскучило рисовать одной кисточкой, то ли он сам захотел выводить свой шедевр, Фотошоп перешел на другой распространенный прием – палец. Он набрал подушечками разных красок и провел ими по ключице Винапма, услышав невообразимый импульс-стон. Плеер заметно покраснел, а сам графический редактор сейчас выглядел так, будто его облили красной краской. – Что ты д-делаешь? – сбивающимся голосом спросил плеер. Пряча взгляд, художник набрал и второй рукой краски, пробубнив что-то вроде «вдохновение накатило». Сначала также симметрично окрасил вторую ключицу, начал спускаться ниже – получилось нечто вроде мехового воротника, пальцы стрелами прошлись по ребрам, обрисовали рельеф мышц живота, спускаясь до джинсов. Слушая невообразимые звуки, издаваемые плеером, у Фотошопа начали завихряться все импульсы и путаться библиотеки, что вырисовалось как недвусмысленные завитушки, спускающиеся от пупка к джинсам. В шоке от содеянного, горе-художник, не в силах бороться со смущением, спрятался от взгляда модели за её же спиной. Фотошоп перевел дыхание и немного успокоился, вспомнив, наконец, о деле. На острых лопатках прорисовались крылья, с плеча «попадали» листья цветка, а на шее удлинились волосы. Но когда Фотошоп заботливо прорисовывал каждую волосинку на чувствительной коже Винампа, тот продолжил свою симфонию из вздохов и стонов. Краска обновилась на щеках Фотошопа, а его мысли больше напоминали воду в стакане после рисования: дикая смесь разных цветов, превращающаяся в пугающую муть. И в этой мути промелькнул ярко-красный цвет. – Повернись, пожалуйста, – Фотошоп постарался сделать импульс максимально спокойным. И, пока Винамп со вздохом выполнял просьбу, художник лишь одним пальцем набрал новой краски, красной краски. – Какого?.. – лишь успел проговорить Винамп, когда Фотошоп указательным пальцем провел по его губам, добавляя им цвета. Но договорить плееру не суждено было. Так как Фотошопу уже был разрешен вход в личное пространство, ему не составило труда пересечь последнюю границу, оставляя свой след уже на программном уровне. Винамп почти не сопротивлялся, а потом и страстно отвечал, смазывая краску с губ. Графический редактор приобнял его за плечи, размазывая собственные рисунки, но это ничего не значило по сравнению с восхитительными стонами плеера. Плавно они переместились на диван, где, не теряя времени, Фотошоп начал снимать с Винампа оставшиеся джинсы, попутно пройдясь поцелуями по дорожке из волос, которую сам и нарисовал. Он делал все, чтобы услышать тот невообразимый спектр звуков, который мог озвучить плеер. – Ты в курсе, что все смазал? – невинно спросил Винамп, когда смог воспроизводить связные импульсы. – Ничего, ещё нарисую. С этого момента Винамп каждый день, на зависть Аське, ходил в новых скинах, сделанных Фотошопом. Конец	NC-17	Закончен	Нет
1	Арика Сефия	ДНЕВНИК	"Сегодня мне впервые открылась бездна. Я никогда не видел её такой пустой и бездонной. Возможно, потому, что я впервые её видел...."	ER,Ангст,Групповой секс,Драма,Повествование от первого лица,Повседневность,Психология,Смерть основных персонажей,Учебные заведения,Философия	27	2009-11-17	Название: ДНЕВНИК Автор: Арика Сефия Нэцу Фандом: Ориджинал Статус: Закончен Рейтинг: NC-17 Категория: яой Жанр: ангст, романтик-воспоминания, повседневность, PWP Предупреждение: секс, мат, суицид, а так же любовный треугольник, групповой секс, псевдопсихолого-философские выверты…. Комментарий: читайте и всё поймёте 12 сентября 2006 года. Сегодня мне впервые открылась бездна. Я никогда не видел её такой пустой и бездонной. Возможно, потому, что я впервые её видел. Дима…. Самое красивое имя на моих губах. Самый красивый образ в моём сознании. Я до сих пор люблю его. Хотя это уже бесполезно. – Он никогда больше не полюбит меня, никогда меня не любил и сейчас…. Наверное, сейчас он ненавидит и презирает меня. И не любит. Он забыл обо мне. Забудет. Забывает. Меня нет в его жизни – я лишь лишний след в его судьбе, который стирается с каждой минутой и с облегчением исчезнет. Так будет хорошо, так будет правильно для него. А я? Исчезну. Бездна открылась мне… наконец-то…. Теперь она ждёт. Я приду. 13 сентября 2006 года. Новый день. Такой-же пустой и чёрный, как и сотня других, котроые будут теперь со мной. Пока я не сойду в бездну. Но я ещё не готов. Я пока хочу жить. Я видел его. Он был счастлив. Для него меня нет. Я схожу с ума…. Он целовал другого парня так страстно, так радостно, так тесно обнимал, так нежно поглощал глазами. Он никогда не смотрел на меня так, никогда так не обнимал. Я для него призрак теперь. Я забыт…. Я проснулся на мокрой подушке сегодня утром – никогда не думал, что буду плакать ночью как девчёнка. На простыне расползалось белое густое пятно…. Но мне очень плохо. Значит, я ещё жив – это единственное, что держит меня. Боль – причина, последствие и признак…. Под душем сидел больше получаса. Дрочил, дико, исступлённо, вспоминая его счастливое лицо, его тёплые губы, приоткрытые для другого, руки, обвивающие его шею. Я никогда на поступал так, но после него это сжигает меня изнутри, сводит с ума. А я не хочу прийти в бездну вот так. Чувствую, что сорвусь, однажды просто завалю его. Всегда хочу его, когда вижу, когда думаю о нём. А я для него никто. Знаю, что и с новым парнем он поступит также, как со мной – окрутит, похитит, поиграет, окунётся в омут с головой и ускользнёт в новое море. Надеюсь лишь, что этот, новый, будет сильнее меня. Он не увидит того, что пришло ко мне вчера. Я даже сочувствую ему – а ведь должен ненавидеть: он похитил у меня самое дорогое существо. Но правда в том, что для Димы даже самое глубокое чувство, лишь временный океан, который он переплывёт рано или поздно, чтобы найти новый. Его чувства – не игра. Они ветер: приходят одни, уходят другие. Для него нет вечной любви – только цепь ярких глубоких колодцев с настоящими, но короткими чувствами. В них он топит таких как я – не первый и не последний. Но он для меня – был всем…. 15 сентября 2006 года. Думаю, что я готов. Его звали Дима. Да что я говорю – и сейчас зовут. Но только не я. Я никогда не позову его снова. Он исчез и я исчез тоже. Дима. Дмитрий Танаян. Красивый черноволосый пацан с глубокими серо-бирюзовыми хамелеоновыми глазами. Их цвет всегда скользил от сапфирово-синего через серый бархат к изумрудно-зелёному…. Когда в них светилось небо, он был особенно прекрасен и наивен, а с тёмным ночным бархатом в глазах он становился юным бесстыжим распутником. Я любил его за это. Любил таким. Любил разным. И он меня любил, разный любил. Но это ничего не значит. Ему 16 лет. Полускорпион-полустрелец, там есть ещё одно какое-то созвездие, кажется, называется Змееносец… хм.., действительно, совпало… родился 21 ноября 1989 года, Змея, очень красивая и гипнотическая настоящая ядовитая кобра, 2 группа крови. Что ещё? Талантливый танцор, с прекрасным голосом, который хочется слушать и слушать? Красиво рисует? Да и почерк у него о-го-го какой! Такие только в прописях видел…. Обожает Японию? Великолепно владеет языком, кисточкой и палочками для еды? Спец в восточных единоборствах? Начитанный, весёлый, с потрясным чувством юмора, ироничный, быстрый и подвижный, как ртуть, сильный и всегда свежий, не смотря на любые физические упражнения? Отличный друг, рисковый пацан, классный гонщик-экстремал и просто невероятный любовник? Он был целым миром, непознанным и неописанным, полностью раскрытыми для меня. Как я был открыт для него. Он сохранился во мне до самой последней капельки. Но я в нём исчез, выветрился, испарился быстро, легко и навсегда. Моё место теперь отдано другому и так уже будет всегда. Мы познакомились около года назад. Я вообще почти не общаюсь с ребятами из других классов, но в тот день у нас с 10 В был сдвоенный урок, потому что какая-то из училок заболела, а все остальные были заняты. Естественно, несчастных школьников никто и не догадался отпустить погулять. Пришлось париться в душном классе, рассчитанном на втрое меньшее количество народа. Я был зажат между двумя парнями с боков и какой-то сильно накрашенной воняющей грудастой блондинкой, сидящей сзади вполоборота к нам. Перед самым звонком в класс влетел парень, запыхавшийся, тяжело дышащий, но вовсе не вспотевший и такой…. Я не знаю, что со мной случилось. Смахнув разные стороны и немаленьких парней, и матюгающуюся, как обколотый грузчик, крашеную шлюху, я освободил ему место. Он заметил это и сквозь перезаполненный народом класс двинулся ко мне. Глядя на мою раздухарившуюся морду никто другой и не подумал занимать драгоценное местечко. Парни уползли куда-то к стенке, блондинка, шёпотом возбухя что-то про ебанувшихся педиков, собрала свои манатки и тоже слиняла. Мы с парнем остались одни. И, что удивительно, никто к нам не подсел. Наверное, я действительно здорово всех распугал. Хотя вообще я тихий…. Мы проговорили весь урок и вместе болтались на переменах. Я почему-то жутко расстроился, что сдвоенных уроков больше нет. Потом он прегласил меня к себе. В тот вечер мы впервые поцеловались…. Я чувствовал себя попавшим в женский слёзно-сопельный роман, но, что самое дерьмовое, мне это стопудово нравилось. Я хотел, чтобы это длилось вечно…. Мы всё свободное время проводили вместе, и нам всегда было хорошо. Мы почти никогда не ссорились. Мы трахались постоянно – и он меня, и я его. Я позволял ему всё. Иногда он приводил с собой дружков и устраивал групповушки – он вообще был порядочным извращенцем. Но я знал, что он любит меня. Сильнее, чем я люблю его. В первый раз это я затащил его в постель, хотя до того всегда считал себя несгибаемым натуралом. Но слишком сильно хотел его. Наваждение пришло и не уходило. До сих пор. Потом было лето, которое мы провели вместе, настоящий романтический рай, и я думал, что обрёл счастье. Но всё было слишком хорошо. Недавно он сказал мне, что всё кончено. А потом я увидел его с другим. Это новичёк, Слава, приехал из какого-то другого города заканчивать здесь школу. Димка сразу повис на нём и не отпускал. Думаю, и потрахались они уже в первый вечер своего знакомства. И, увидя их вместе, я сразу понял, что это конец, действительно, бесповоротно, как недостроенная трасса ведущая к обрыву. К бездне. И бездна со мной. Я стою на грани. Но прыгать ещё слишком рано для меня. Я не готов. Мне нечего сказать Диме, который с каждым днём чувствует меня всё меньше…. 14 сентября 2006 года Сегодня я весь день смотрел на него. На физ-ре, в душе, в столовке, в раздевалке…. Так хотелось подойти к нему, коснуться, поцеловать…. Затащить в какой-нибудь тёмный уголок и затрахать там до смерти. Я как-будто мазахист. Он всё время со Славкой – ни на шаг не отстаёт от него, липнет, целует, обнимает. Шлюха! А я, придурок, хочу его сейчас, ещё сильнее, намного сильнее, чем раньше. Как будто боль и вожделение смешались во мне. Я знаю, что не смогу выдержать. Мне нужна разрядка. В душевой чуть не набросился на одного из новичков. Десятиклассник, он тоже приехал откуда-то из тьмутаракани, да только родители его обосновались тут надолго, и он сам, закончив школу, собирался поступить в местный универ. Я немного знал об этом, потому что вокруг слишком много болтали об этом…. Щупленький, стройный, но с красивой фигурой, смазливенький светловолосый четырнадцатилетний паренёк с огроменными наивными тёмно-ржавыми глазами, во всём его облике сквозила какая-то необъяснимая, существующая только на уровне ауры, мужественность. Он чем-то напомнил мне Дима, но я сразу же понял, что между ними нет ничего общего. И я захотел его так, как никого в своей жизни, кроме Димки, не хотел. Не знаю, как я сдержал себя. Кусал губы потом в туалете до крови, руками надраивая свой не желающий опускаться пент. На урок по геометрии я так и не пошёл. Да какая уж тут геометрия, когда тут такая херня. Остальные уроки пролетели как-то незаметно. Я искал своего Димку глазами, съедал, трахал, не слушая учителей думал то о нём, а то вдруг ловил себя на мысли об этом белобрысом. Надо с этим быстро кончать. Я ведь люблю Димку. Хотя какая, к чёрту, теперь любовь?! Какая верность?! Он сам первым изменил мне. Но я сам не мог. Пришёл домой, лежал на кровати. Забил на уроки и друзей, на комп и родителей, думал о своём, о прошлом, о ветрености, о своей любви и чужих… эмоциях? чувствах? Такое чувство, будто все отношения для моего Димана, нет, уже не моего… — это виртуальная игрушка. Есть такие – симуляторы свиданок называются. Я в них не играл, а вот Дим. Да во что он толко не играл – от стрелялок и гонок до девчачьих РПГшек, а смотрел и того больше…. В его фильмотеке было невообразимое количество аниме от ужасной Сейлор Мун до великого Волчьего Дождя, Бибопа Ковбоев и… что угодно от фантастики до жёсткого яоя. И манги этой у него тоже было завались. Он под всё это добро даже кладовку оборудовал. И всем своим показывал. Мне тоже. Мы даже трахались там пару-тройку раз, между стеллажей с книжками, дисками и кассетами. Это было потрясно, просто нечто невероятное…. Как и всегда с ним. Я любил его и за это тоже. И сейчас люблю. Ну почему ты такой сволочь, Дим? Почему так легко выбрасываешь людей из своей жизни? Неужели для меня у тебя совсем нет места?Без тебя я бы не увидел бездну. А теперь она за твоей спиной… — ты улетел дальше, а я так остался на краю. 18 сентября 2006 года. Схожу с ума. Не могу так больше. Просыпаюсь посреди ночи и чувствую, что трясусь. Руки-ноги холодные, глаза на мокром месте – ну что за девчачник! Хорошо хоть школу закрыли на карантин – никто меня таким не видит. А Димка не видит вообще. Сижу у себя в комнате, смотрю в окно. Пытаюсь ему позвонить, набираю номер снова и снова, но на последней кнопке рука замирает и я не могу. Знаю, что мне ответит Славка. Вы ведь вместе сейчас? Видел вас недавно – такие довольные, счастливые. Так хотелось подойти и что-то сделать! Но я следил за вами. Вы и не видели меня. Наверное, вообще почти ничего не видели, кроме друг друга. Ебётесь поди сейчас. Ну и пошли на хер… Хих…. Напился как свинья, накурился до одури…. И зачем мне сейчас жить? Проще спрыгнуть с обрыва…. Недавно звонил Серёга, тот белобрысый, кого я чуть не отымел. Просил помочь с домашним заданием. Обматерил, послал подальше, предложил сделать минет себе, мне, Димке и чёртовому дедушке, потом от души предложил…. Он так быстро положил трубку, что я думаю, он там отрубился прямо на телефон. Лучше бы он обматерил меня – легче бы стало. От второй бутылки водки воротит, как от перепрелой гнили, в животе почти танцы с соблями, и всё время тянет блевать. А ведь ещё не похмелье. Что я с собой делаю, педераст несчастный? 21 сентября 2006 года. Школу, наконец, открыли. По мне лучше бы не открывали. Ну что за карантин! В начале года и на три дня! В прошлом октябре почти на месяц закрыли. Мы тогда с Димкой…. Все три дня провалялся дома, продрых после бухлянки, что устроил в понедельник. Так хреново мне ещё никогда не было. Болело всё – почки, печень, лёгкие, желудок, мозги и даже кишечник. Вообще не представляю, как я мог лежать. Половину времени проводил вобнимку с унитазом или верхом на нём, вторую – дрых без задних ног, но с больной задницей, на которую даже перевернуться не было желания. Что я с ней сделал-то? Знаю ведь, что у меня в тот день никого не было…. В общем к пятнице тело прошло, голова правда, как с похмеля, и к тому же словно дерьмом набита. Нажрался аспирина и ещё чего-то такого. Отошло. Потом вырвало. Потом я увидел Димку со Славкой и мне сразу же стало хорошо. Ну всё-таки мой Димка – самое лучшее для меня лекарство! Хотя какой он мой? Никак не могу привыкнуть, что уже не мой он…. К физре я одыбал, почуял вкус к жизни и задышал спокойно. Наверное, мне просто надо было немного встряхнуться…. Я пошёл в раздевалку, чтобы форму одеть, а там как раз был этот самый Серёга. Везёт же нам на такие встречи – физра у нас с ним в одно время! И снова в нигляже. Я так и замер с открытым ртом. Челюсть даже подбирать не стал. Пока он меня не видит стоял и следил за ним. А он голышом гимнастику сделал, по раздевалке свою разбросанную одежду подобрал. Я ещё в прошлый раз заметил, что он, идя в душ, свою одежду повсюду разбрасывает. Только чё он перед уроком-то туда попёрся? Потом вспомнил – он же дрался на перемене с Сашкой Пером из параллельного класса. Они оба здорово измазались в удобно валявшейся на заднем дворе вчерашней грязной луже. К тому же у Серёги была кровь на колене – я видел, как расплывалось тёмное пятно по разодранным брюкам. Вообще Серёга не драчун, но Сашка может вытянуть на стрелку любого, кроме Димана или меня. Я вообще не дерусь. Из принципа почти. А с Димкой он раньше спал. У них роман был в младших классах. Правда, я не уверен, что Диман его помнит, как и меня. Как и Славку своего когда-нибудь. Игорь был у него первым. Он уехал на какой-то чемпионат и там попал под машину. Говорили, несчастный случай. Но я слышал, как они говорили в одном из пустых классов, и явно расставались. Правда, я тогда Димку не знал. А Игорка уехал расстроенный и даже на соревнования свои не попал. Просто машину не заметил. Вторым был Денис. Это длилось полгода. Потом Дэн уехал в другой город, где его родители получили работу, и связь между ними заглохла. Третьим был Борис. Борька. Они познакомились в лагере, провели вместе три сезона…. И разъехались. Борька был такой-же сучкой, как и Дим…. Потом был Сашка, потом Алёха – он потом перевёлся в колледж, Васька – теперь у него страшная привычка резать себе вены по выходным…. Толик просто перешёл на другую смену. Вадим на три месяца загремел в психушку. Олег спрыгнул с крыши. И теперь ездит по дому на инвалидной каталке. Ходить он теперь никогда не сможет, говорить – тоже. Рисует только. Но врачи разводят руками, говорят, что жить ему осталось не больше двух-трёх лет. Он просто медленно угасает. Видел я как-то его рисунки. Там – только Димка…. И я… иногда кто-то ещё. Наверное, он сейчас бы и Серёгу рисовал, если бы его видел. Коля просто не замечает бывшего любовника, Андрей нашёл себе девушку, Юлька из старших классов (тогда он был в старших, теперь в институте мается) женился. У него и ребёнок теперь…. Остальные как-то нормально перенесли этот разрыв, так сказать «остались — с Димкой — друзьями». Кое-кого из них он приводил к нам на групповухи. А мне некого было приводить. Обычно я оставался один против всех…. Так вот, Серёга подрался с Сашкой, из-за Димы, наверное. Разбил ему челюсть, сломал нос, здорово потрепал руку и ногу левые, за что Саш засандалил ему под каленку и поставил неслабый синяк на скуле. Очень аккуратной скуле между прочим…. Потому Серьга и попёр мыться перед занятием, а не после, как обычно. Дождался, пока все выйдут и…. Я беззвучно икнул и быстренько смотался к дверям спортзала. Они, как я и боялся, были заперты. Очевидно, народ не дождался нас и попёрся на улицу, на урок, который «добрейшая» директорская растянула на вторую половину дня, отхватив при этом часть первой. В ощем, они развели там какие-то соревнования с одиннадцати часов до семи вечера. Поставили там палатки, чтобы в школу не мотаться…. У нас неплохой школьный двор и улётная спортплощадка, и при желании там можно неплохо развернуться. Вот они и развернулись. На всю катушку. Только мы тут остались. Одни. Без жратвы почти. Хотя….Но соблазн другого рода был намного серьёзнее. Перед глазами всё ешё стояло голое тело Серёги, его упругая попка. Так безумно хотелось воткнуться в неё…. Новое наваждение было почти непреодолимо и так же сильно, как и старое. Я не знал, что мне делать. Но всё-таки вернулся в раздевалку. Не слишком-то приятно болтаться в пустом гулком спортзале да и вообще…. Лучше будет, если нас найдут в раздевалке. Надеялся только, что новый он уже оделся. Надежда оказалась почти напрасной – он уже натянул брюки, но выше пояса всё ещё был нагой. Ну почему этот парень такой тормоз? Я нарочно громко захлопнул дверь и, криво усмехнувшись, произнёс. — Ну всё, приехали! Нас тут закрыли…. Серый взглянул на меня, испугано охнул и отступил. На несколько минут в небольшом помещении зависла пауза. В душевой почему-то текла вода…. И вдруг в старой двери за моей спиной щёлкнул ключ…. Ошалелое молчание стало почти осязаемым. А когда мы оба врубились в происходящее и ломанулись к двери, там уже никого не было. Очевидно, кто-то из благоразумных и озабоченных учителей вернулся запереть раздевалку. Так как здесь было тихо в это время – за дверью даже шума воды не слышно – он просто сделал своё дело и ушёл. Хорошо хоть, что свет можно было выключить только изнутри…. Но положение осложнилось. Мы с Серым сели на скамейки друг напротив друга, откинувшись спинами о стену, и устало замерли, обмозговывая своё положение. Вообще помещение для подготовки к занятиям физической культурой было не слишком маленьким – узкая недлинная прихожая с двумя рядами скамеек у стен, в которой мы сейчас и обретались. Из неё вели двери в душевую и непосредственно в раздевалку, где на стальных пластинах были впаяны крючки для одежды, у стен стояли довольно широкие полки для обуви. Именно там обычно все и переодевались. У общего между раздевалкой и душем стены был прилеплен маленький, но давольно удобный туалет, практически соединяющий эти два помещения как второй проходной «коридор». Им предпочитали пользоватися, когда набивалось много народу. Я тяжело вздохнул и поднялся на ноги, чувствуя, что стоит переодеться – почему-то становилось душно. Я бесшумно подошёл к двери и тихо приоткрыл её. И окаменел наподобее соляного столпа. Увидев то, чего видеть был не должен и, честно говоря, абсолютно не ожидал. На одной из полк, удобно раскинувшись и прижимая щёку к предплечию вытянутой вперёд руки на животе лежал абсолютно голый Димка, а Славка, тоже голый, лежал на нём сверху и внаглую трахал его. И этим делом они явно начали заниматься не сейчас. Сглотнув тугой противный комок в горле я смотрел на них, немея от боли и наслаждения, и острого прилива возбуждения, сосредоточившегося где-то внизу живота в стремительно набухающий комок. Это было как безумие тогда – я хотел и ненавидел, я жил и купался в своём чувстве, мне было так хорошо, так болезненно хорошо наблюдать за ними. Каждое их движение, каждый толчёк бёдер Славы, с которыми его толстый и красивый член входил и выходил из тела моего любимого. Он так извивался, так корчился и постанывал от действий своего нового любовника. Я полностью окунулся в пучину садо-мазахистский ощущений…. И очнулся только тогда, когда чей-то локоть коснулся моей спины. Чуть обернувшись, я увидел стоящего прямо за мной Серёгу, который тоже смотрел, широко раскрытыми от шока и возбуждения глазами. Я бесстыдно потянулся к его паху и положил руку прямо на его твердеющую, стеснённую штанами плоть. Он легонько вздоргнул и отступил. Я не мог больше терпеть. Мои мозги плавились, разум отказывался работать, всё моё существо сосредоточилось в комке пульсирующей плоти у меня между ног. Я закрыл дверь, повернулся к нему и в несколько шагов оттвеснил его ко второй двери. Зажатый в угол, он испугано замер, ошарашено глядя мне в лицо. Уверенным движением я положил его руку на свой напряжённый тугой узел. Я почти не соображал, я жил только желанием. И ничто сейчас не смогло бы остановить меня. Я знал, что та парочка специально спряталась в душевой, чтобы потрахаться вволю когда все уйдут. Но Серый прособирался, а я так засмотрелся на него…. Теперь моё вожделение срочно требовало удовлетворения. Одним движением стянув его штаны, я опустился на колени и взял в рот его член. Как давно я не испытывал этого ощущения. После Димки у меня никого не было, но, хотя расстались мы не давно, мне уже казалось, что прошли года. Бездна разверзалась всё шире. Я не хотел сейчас противиться желанию. Ощущение вибрирующего наполняющегося пениса у меня во рту казалось манной небесной, а когда он слил своё напряжение мне в рот…. Я с удовольствием проглотил его белую половую слюну и, взглянув ему в лицо, искушающе облизал губы. А потом вынул из штанов свой член и начал медленно массировать его. Мне казалось, что он должен был ненавидеть меня за то, что я сделал, презирать, плюнуть мне в лицо, послать на хер…. Но он опустил руки мне на плечи и рывком поднял меня с колен. И несколько минут мы просто смотрели друг другу в глаза. А потом просто впились губами в губы друг друга. И я понял, что он хочет меня также сильно, как я его. Спустя мучительно долгий поцелуй он соскользнул на пол и, обнимая меня за талию, прижался лицом к моему паху. Потом, дразняще взглянув на меня, взял мой член в рот и активно заработал удивительно мягкими губками и ловким языком, доводя меня до экстаза. Я вцепился пальцами в его волосы. Его пальцы заскользили у меня между ягодиц, потом проникли в прямую кишку. Я не смог сдержаться и закричал. От дурманящего тандема у меня по телу пробежала пьянящая, сжигающая сладость и слабость. Я кончил ему в рот и, кажется, не один раз, чего со мной раньше не бывало. Он поднялся на ноги, довольно облизывая губы, и потянулся ко мне за поцелуем. Я с удовольствием ответил ему, перехватывая преимущество. Его пальцы всё ещё пархали в моей заднице. Отстранившись от его губ, я твёрдо взглянул в его мутные глаза. — Не позволю тебе трахнуть себя… — прохрипел я и он резко вздрогнул, теснее прижимаясь ко мне. – Сначала я хочу сам это сделать, так что будь моей девочкой…. Он испуганно задрожал, попытался дёрнуться, но мои пальцы уже добрались до его анального прохода и проскользнули его, творя невообразимые вещи, растягивая до не слишком болезненной ширины его девственное отверстие. — Отпусти… меня… — прохрипел он, упираясь руками мне в грудь. Но его хер уже встал. Я начал ласкать его рукой, чтобы добыть немного смазки. Я всё-таки не ожидал такого и не подготовился…. Достаточно разработав его проход и в довольно короткое время, я убрал руку и с усмешкой посмотрел на него. — Нет… — прохрипел он умоляюще. — Ты ведь не хотел этого… — усмешка стала чуть шире. Я почувствовал вкус победы на губах. — Я не хочу… чтобы кто-то делал это со мной… — через силу произнёс он. – Но… я не могу сдерживаться. Я не могу выдержать это – что ты делаешь со мной…. Я хочу, чтобы ты вставил мне прямо сейчас. Иначе я просто сойду с ума…. Запечатав ему рот поцелуем, я медленно и аккуратно вторгся в него и задвигался, постепенно ускоряя темп, порождая в нём просто звериное удовольствие каждым своим толчком…. ….Я кончил в него в третий раз и пока не собирался останавиливаться. Он отдавался мне с дикой, первобытной страстью, как будто сам действительно был женщиной. Из его груди вылетали только стоны блаженного удовлетворения. Каждого толчка он ждал, как дара божия, и принимал его, раскрываясь полностью навстречу мне. Совсем как Димка. Но я почти забыл о своём прежнем партнёре, окунаясь в пучины нового. И мне было налевать, что Димка и его новый любовник сейчас наблюдают за нами, сгорая от такого же нетерпеливого желания…. ….Мы совокуплялись, почти не останавливаясь, до самого вечера. Димка и Славка не мешали нам, а мы – им. Я плавал на седьмом небе от счастья – у меня давно не было такого классного секса. Я упивался каждой минутой совокупления. Я дал Серёге трахнуть меня, и он с радостью делал это не один раз. Мне потрясно было и входить в него, и принимать его в себя. Мне было также хорошо, как и с Димой…. За пятнадцать минут до конца мы прибрали все следы нашей бурной страсти, подтёрли полы и всё такое. Всё стало чинно-благородно, словно и не было здесь никаких блядских увеселений совсем недавно…. Уборка заняла три минуты. Потом мы с Диманом пошли в душ. Славка внаглую свалил от работы и теперь, уже помывшись, преспокойно одевался в соседнем помещении. У Серого ещё остались какие-то дела. Мы с Димом остались одни. Я старался не смотреть на него, хотя сердце стучало как сумасшедшее. Но когда он подошёл ко мне сзади и крепко обнял, я не выдержал, обернулся и оказался к ним лицом к лицу. — Ну как? – ехидно, с хрипцой прошептал он. – Хорошо поебался? Он трахается лучше, чем я? Я крепко схватил его за запястья и прямо заглянул в глаза. — Ты – блудливая стерва… — выдохнул я в его лицо и вцепился губами в его губы, до крови, до отметин кусая их. Потом мои губы заскользили по его шее, груди, оставляя яркие метки. Потом я грубо перевернул его и он, наклонившись, расставил ноги, подставляясь мне. Палец. Потом два…. Но я не мог ждать. Я разом вошёл в него и жадно задвигался. Он не сопротивлялся. Ему было также хорошо со мной, как и раньше. Нам было даже ещё лучше, чем в наши бурные ночи. Этот украденный трах жёг как клеймо. — Похотливая блядь… — шептал я в его ухо и это заводило меня ещё сильнее. – Маленькая ревнивая шлюха. Ты сам бросил меня. Ты сам завёл себе новово жеребца… — мне было ещё лучше от того, что Димка приревновал меня. Но бездна не уходила. Теперь я принадлежал ей. Но от её близкого дыхания мне было ещё лучше и приятнее сейчас…. Мы не могли остановиться. Он гормко, не стесняясь, стонал подо мной, и я вторил ему не тише. Или, может, наоборот…? Нечаянно подняв голову и взглянув в прихожую я увидел окаменевшего там потрясённого Серёгу, огромными глазами смотрящего на нас. Я почти рассмеялся ему в лицо. И мне вдруг стало так хорошо. От его взгляда я возбудился ещё сильнее, моя плоть ещё глубже проникала в Димкин анус, по телу от живота пробежала жаркая ласкающая волна. Я растворился в удовольствие, которое, казалось, было выше всех переносимых пределов. Я кончил прямо в Димку, моя тёплая сперма заполнила его узкий проход и потекла по бёдрам. Я накончал так много, что оставалось только удивляться, как в меня вообще столько поместилось и откуда вообще взялось после восьми часов почти безостановочного спаривания с Серым. Он, не отрываясь, смотрел на нас, по щекам текли слёзы. Дима распраямился и весело взглянул на меня. — Ты всё ещё принадлежишь мне… — улыбнулся он, его глаза торжествующе смеялись. – Я не отпущу тебя так просто. Я опустился на одно колено и нежно поцеловал кончик его члена: наша извечная шутка – рыцарь и принцесса. Он весело улыбнулся, провёл ладонью по моей щеке и выскользнул из моих рук, направился в туалет. Переждать, пока я помоюсь. Я встал с колена и направился к Серёге, но он лишь злобно зыркнул на меня и бросился в туалет, в котором уже засел Димка. Мне не хотелось думать о том, что же почувствует Слава, который наверняка прекрасно слышал, что произошло, как не хотелось и смотреть, что сейчас творится в туалете, который мелко сотрясался и жалобно стонал на два голоса. Я прекрасно мог представить, что там – разозлённый на меня Димка решился поиметь Серёгу и сейчас активно претворял своё жиелание в жизнь. Но долго я не выдержал. Упорство – не мой конёк. Приникнув к приоткрытой – наверняка не случайно – двери, я стал следить за двумя моими любовниками. Димка сидел на унитазе, чуть раздвинув ноги, и на его коленях, быстро и нетерпеливо насаживая себя на его член, приподнимался и опускался Серый. Заметив мой взгляд, Дим победно и хищно улыбнулся и, развернув себя вместе с партнёром так, чтобы Серёге пришлось упереться руками в бачок, задвигал тазом с удвоенной скоростью. Сер громко беспомощно застонал и кончил. Димка драл, драл и драл его, пока не выплюнул своё горячее семя в его податливый, мягкий и тугой зад. Похлопав партнёра по ягдицам, он вынул член и повернулся ко мне. — Какая же ты всё-таки трахнутая блядь… — тихо и восторженно сказал я Диме. – Я всегда буду любить тебя. И ты, козёл, это знаешь. Жаль, что ты не способен на подобные чувства в ответ. Надеюсь, твой Славка выдержит, когда ты его кинешь ради нового «вечного чувства»…. С этими словами я пошёл мыться. Димка вышел следом, а за ним и смущённый, не знающий куда себя девать Серый. Мы молча и спокойно вымылись и пошли одеваться. Когда мы почти собрались, налетела толпа потной, наигравшейся молодёжи и мы потеряли друг друга в этой толпе. Выбравшись наконец из этого тесного ада, мы так и не нашли друг друга сегодня…. Недавно звонил Серый. Потом Диман. Он давно не звонил мне. И лучше бы не звонил снова. Я не стал слушать его. А вот с Серым болтал полчаса…. 27 сентября 2006 года. Сегодня я опять напился…. Чёрт! Я так скоро становлюсь алкоголиком…. Три бутылки водки на двоих, потом ещё пиво…. Или… пиво сначала? А, чёрт! Не помню! Голова раскалывается…. Зато помню кое-что похуже…. Последние шесть дней я не видел Димку, не говорил с ним. Я сам его избегал. Но не видел – это слишком сильно сказано. Я всё также из-под тишка слежу за ним, но теперь…. Я рад, что он меня не замечает. С Серым постарался вести себя, как-будто ничего не произошло. Мы с ним здорово подружились, он оказался классный парнем, хотя и бывший натурал. Мы почти всё время с ним проводили вместе. И допроводились…. Насмотревшись сегодня на моего ненаглядного, я дома напился, ну и Серого споил за компанию…. Блядь! Я же говорю, что живу как в каком-то сраном шлюхином романе. В смысле, ср…озовом ромашке о любви для женщин за сорок и далее…. И вот сейчас. Перечитав всё, что написал за 21 число, чуть не выблевал – такая извратная муть…. Но, по крайней мере, так всё и было. Нет, сестрёнкины романы и Димкины яои не пропали даром – какой талант загибается! Может, пару фанфишек написать…. Хотя и это безобразие тоже в какой-то мере фанфик. О жизни. И для…. Но я пока просто пишу всё, чем живу от заката до рассвета и наоборот. Правда, не слишком регулярно – регулярность меня не прёт. И…. В общем, мы с Серганом натрахались… нахрюкались до чёртиков у меня на квартире. Предков дома не было – все свалили в гости к бабкам-дедкам в пригород. Оставили меня в гордом одиночестве. А я Серёгу к себе притащил. Нажрались мы с ним… хоть святых выноси… хоть нас. Я вообще перестал контролировать себя. Помню, сорвал на парне всю одежду. Она теперь так выглядит…. В первый раз взял его прямо на полу. Трахались как полоумные. Чуть ему жопу не разодрал. Потом усадил его на стол и трахал как секретаршу. Он стенал и возился, бёдра вскидывал так высоко…. Он был такой сладкий и умопомрачительный, мать твою! Так тесно сжимал меня…. Я думал, он меня раздавит. Он вёл себя, как настаящая шлюха, предлагая мне себя снова и снова. И я, конечно, не мог отказать. В ход пошли разные приспособления – вибраторы, членоимитаторы и другая подобная хрень. Наследство от моего старшего женатого братишки. И брат, и сестра уже обзавелись своими семьями, и оба через семь-восемь месяцев ожидают прибавления. Хорошо всё-таки быть гомиком – никаких тебе подобных неожиданных «подарочков». Только через жопу…. Я воткнул в себя какую-то фаллохрень, Серый двигал её во мне, а я в это время двигался в нём. Было потрясно. Действительно на удивление потрясно…. Я кончил быстро и два раза подряд, потом ещё и ещё. Меня словно распирало. Мы опробовали все игрушки…. Потом перебрались на диван и резвились там, постоянно меняясь местами. До кровати доползли только под утро, но установиться пока не могли. Я снова воткнулся в уютную жопку Серёжика и здорово надрал её. Потом мы, наконец, вырубились. В школу опоздали и вооще забили на неё. Весь день не вылезали из постели, заливаясь попутно и совсем не просыхая. Но к вечеру удалось проспаться. Серёга сейчас в ванной. А я тут пишу. Как он, наверное, меня материт. Я уже дважды сделал с ним такое…. Ему должно быть отвратительно всё, что связано со мной. Но он мне действительно нравится. Я не люблю его. Я никого не могу любить, кроме моего Димки…. Тьфу ты, не моего! Зараза! Зато мой Серёга…. Тьфу ты тысячу раз!!! Он ведь тоже не мой…. Так – насильник и его счастливая жертва. А ведь у меня действительно никого нет…. 5 октября 2006 года. Школу закрыли на карантин. Мы теперь свободны, как ветер. Я счастлив, как никогда в своей жизни. Мне кажется, я влюблён. Да что там кажется – я влюблён! Я люблю! Мой Димка! И он отвечает мне. Он тоже меня любит. И он не врёт, я знаю. Как мне хорошо…. Родители уезжают к дедушке с бабушкой. Я напросился остаться здесь, сказал, хочу подучить уроки, задания, материалы к началу занятий…. Они обещали вернуться через месяц. Мама, папа, моя бешенная сестрёнка и зануда-братец с сексуальными причудами отправились путешествие за город. Ну что ж, туда им и дорога. Я не буду плакать. Я не буду один. Ко мне переедет Дима. Он обещал. Я обожаю его. Я готов на него молиться. Он мой, а я принадлежу ему. И так будет даже больше, чем вечность. Ничто не разлучит нас. Вчера был потрясающий день. Мы с Димком встречались на переменах, прятались в укромных уголках, целовались до опьянения. А после четвёртого урока забрались в туалет и с самого начала урока ебались там. Я обожаю, когда он имеет меня. Когда его член внутри, мне кажется, я влетаю, разрываюсь на куски, и я так счастлив. Я люблю всё, что он делает со мной. Мы заперлись в кабинке и делали это весь урок, потом всю перемену и весь следующий урок, а потом под шумок сбежали домой. На нас не обращали внимания, потому что бачёк в кабинке, где мы прятались, завывал ещё страшнее, чем мы вдовоём, и причём почти постоянно. Мы часто этим пользовались. Как и тем, что во время физры на улице раздевалки в спортзале запирались. Мы ловили любой шанс. И вот теперь у нас целый месяц. Он завалил меня прямо на пороге, словно и не было тех полутора часов в школьном туалете. Потом мы «прошлись» по всем комнатам, перекусили на кухне и в конце-концов обустроились на ковре в гостиной. Он позволил мне. Впустил меня в себя. И он был такой восхитительный, жаркий, узкий. Мне нравится любить его также, как и позволять ему любить себя. Я овладевал им снова и снова, не в силах остановиться или передохнуть. Мне необходимо было чувствовать его на себе, чтобы верить. Я люблю его…. Я слишком люблю его. Я живу им, дышу им, я молюсь на него. Я не смогу без него ни дня. Мой Димка. А я принадлежу ему. Весь, без остатка. Потому что я хочу, чтобы было так. И так будет всегда, даже дольше чем вечность. И ничто не сможет нас разлучить, потому что мы не позволим…. Он лежит сейчас на полу, смотрит в потолок и гладит ладонями моё бедро. Мне вснгда хорошо с ним…. Он единственный, кто действительно понимает меня, кому я действительно нужен. И плевать на всех предыдущих его парней! Их уже не существует. Я раздвигаю ему ноги и снова всаживаю ему. Какой же он красивый в такие минуты. Красивее только когда сам входит в меня…. У нас впереди целый месяц и мы не упустим его…. Я целую его висок, волосы, жёсткие и влажные от пота, мокрую шею. Его губы и ногти уже оставили на мне немало своих метин. Я полностью помеченим. А он мною. И я счастлив от этого. Он мягко двигается навстречу мне. Мои толчки находят в нём живой, страстный отклик. Мы срастаемся друг с другом, двигаясь, как одно. Это и есть полное слияние. Я хотел бы трахаться с моим Димкой вечно. Но это, к сожалению, невозможно…. Потом я сам надеваюсь на него и он уже треплет меня. И так до самого вечера. Если бы это время я мог растянуть на всю жизнь…. 28 сентября 2006 года. Я проснулся в полночь. Всё было как и всегда. На щеках влажные дорожки от слёз. Руки холодные, как лёд, ноги, наверное, тоже…. Пустота внутри… кажется не такой пустой, тёплой. Бездна дрожит перед глазами, всё ещё манит, но мне не хочется пока окунуться в её объятия. И что-то не так…. Рядом, окутывая меня – какое-то тепло, тёплое тело прижимается к моему боку, согревая меня. Шелковистые недлинные волосы щекочут грудь. Руки обнимают, горячая кожа соприкасается с моей. Дима…. Нет, Серёга! Он спит рядо со мной. Так невинно и крепко, так доверяясь мне. Я почти люблю его. Но я люблю Димку. У меня одинаково встаёт на них обоих, и я не хочу видеть слёзы в рыжих глазах, но Дим в тысячу раз дороже для меня. Он показал мне ад, открыл мне бездну, к которой я лечу. Но я всё также хочу его, хочу быть с ним, растворяться в нём, теряться в его руках. Хочу, чтобы вместо Серёжки был он. Так больно и так жарко в груди. Безумная, благодарная нежность и желание, желание того, чтобы вместо него был другой – не честно, грешно, жестоко и глупо. Он вернулся из ванны и, не глядя на меня, устроился рядом. Он отгородился от меня спиной, как щитом, как стеною…. Я не винил его – я должен быть ему противен. Я оттрахал его два раза. Я даже думал о нём иногда. Я нагло сравнивал его с Димкой. Порою мечтал с ним о Димке, кончая в него, думал о Нём…. Сегодня я был особенно жесток. Я трахал его с мыслями о том, что в нём это делал Дима, всё ещё мой Дима, что в нём была Его сперма, что Он кончил в него, а я следую по Его пути, и эти мысли заводили меня сильнее, чем что бы то ни было в этой жизни, и я кончал снова и снова с мыслями о Нём, словно через это прикасаясь к Нему, кончая в Него…. Я впускал его в себя, желая ощутить на его члене следы Его пальцев. Это было как наваждение. Словно я впускал одновременно и Его тоже…. Я как будто трахался с ними обоими. И не думал об этом, просто чувствовал незримое Димкино присутствие. И я снова изменял Серёге. С ним-же, потому, что думал не о нём. Изнасиловал и одновременно изменял. Какая же я всё-таки сволочь. Димка, ты правильно сделал, что бросил меня. Хотя… я стал сволочью из-за тебя. Я снова хочу тебя. Рядом со мной лежит тёплое, живое тело, а у меня встаёт только от мыслей обо мне. Ты ведь делаешь это сейчас? Со Славкой? Или нашёл себе ещё кого на ночь? Серёга шевельнулся и открыл глаза. Проснулся. Я взглянул на него, очинаясь от своих мыслей. Димка отступил в тень. Но он никуда из меня не уходит. Тёмные рыжие глаза смотрят на меня. — Прости… — шепчу я. Что я могу ещё сказать? Снова воспользовался им. Ублюдок. И если тогда я действительно его хотел, сейчас я хотел взять Димкины прикосновения с его тела, слиться с ними, прикоснуться к Диме через него. И хотя не скорю, я действительно хотел его, вместе с ним я хотел и Димку…. Он слабо улыбнулся, обнажая белые ровные зубки. Какая же у него милая улыбка. Как у Димы когда-то… и сейчас, наверное. Только не для меня. — Привет, — смущённо прошептал он и завернулся в покрвало до самого подбородка. — С тобой всё в порядке? – какой позорный вопрос. Я не имею права задавать его. — Ты любишь его…? – странный вопрос. Но я знаю, почему он. — Да… — я не могу лгать ему. – Я всегда буду любить его. — Тогда почему…? — Он оставил меня… — тихо, как вздох. — Он лгал тебе? — Нет. Он никогда мне не лгал. Но его слова слишком недолго были не были ложью. Он не способен на долгие чувства. Настоящие – но слишком короткие. В этом он весь. — Я заменяю его для тебя? – в голосе непрошеная, нежелаемая дрожь. — Нет, я действительно хотел тебя, — и это даже почти не ложь. Наверное. По крайней мере насчёт первого раза. Он встал и, отвернувшись, подошёл к окну. — Но ты не любишь меня… — слова тяжёлые, как мокрый песок. — Нет. И никогда не смогу. Для меня существует лишь один – Дима. — Но я тебе нравлюсь…? – для него важно услышать этот ответ. — Да, ты мне очень нравился. Никто и никогда мне не нравился также как ты…. — Кроме Димы, — печально улыбнулся Серёга. Хотя я не видел в темноте, это было заметно по голосу. – Когда ты стал голубым? Он сделал тебя…. — Нет. Его звали Лой. Он был на десять лет старше меня. Мне было 14…. К этому возрасту у Димки уже было несколько партнёров. У меня – ни одного. Мы с Димкой ещё не были тогда знакомы – познакомились лишь год назад. Со мной у него было дольше, чем с другими. Он ни с кем не держался дольше двух-трёх месяцев. А со мной…. Так вот, все звали его Лоем. Я уже не помню, каким было его настоящее имя. Кажется, Илья. Он заметил меня в школе – приходил заменять нашего учителя по географии. Вообще он был начинающим географом, собирался преподавать в универе. Но друг попросил его поработать у нас…. Первый его урок был в нашем классе. Он сразу запал на меня. А я – на него, как кажется. Всё время не отрывал от него глаз. Он был таким красивым. Через неделю он трахнул меня. А через месяц об этом узнали в директорате. И его уволили. По моему, еще завели уголовное дело. За растление несовершеннолетних. Он наглотался какой-то срани и умер до того, как его нашли. Я нашёл…. Это было хуже всего. Первый Димкин тоже покончил с собой. Почти. Ещё один умирает сейчас, другой до сих пор режется. Никто не может его остановить…. Димка был такой – как тайфун. А у меня были только Лой и он… и ты…. — Я всегда считал себя нормальным. У меня и девчёнко была… — Серый невесело усмехнулся. – А теперь всё, что я хочу – это ты и…. — У тебя встаёт на Димку? – я горько хмыкнул. Он стыдливо вздохнул и опустил голову. — У многих встаёт. И он многим даёт. Он как бесплатная, но очень дорогая шлюшка. Он любит это делать. Особенно со мной. Он говорил, что лучше, чем со мной, ему ни с кем не было. И я думаю, он не врал. Он до сих пор…. У меня всегда встаёт даже при мысли о нём. И я ничего не могу с собой поделать. — Трахни меня, как будто я это он… — прошептал Серёга севшим голосом, не глядя на меня. — Ты просишь слишком много… и… — я не хотел, чтобы он делал так. Он прямо взглянул на меня. — Мы оба будем думать о нём, — голос тихий, но твёрдый, полный скрытого возбуждения. – И кончим для него…. Это игра, возможно. Но я хочу. Я похлопал рукой по постели рядом со мной. Он без слов понял, подошёл и лёг. Я прижал его сверху, вдавливая его грудь в одеяло, лаская руками его выгибающуюся спину. Он положил щёку на скрещенный под подбородком руки и смотрел в окно. Я раздвинул его бёдра и вошёл в него. Это было потрясающе…. Мы двинулись в унисон, изгибаясь от непереносимой радости, вместе кричали его имя, вместе думали о нём. И у нас был сильнейший общий оргазм на троих. Потом я перевернул его лицом к себе и заставил нас обоих на время забыть о Димке. Пусть он следит за нами из глубин моего сознания. 16 марта 2005 года. Скоро зацветёт сакура. Димка обожает это дерево…. Мы оба мечтаем о том, как наконец-то станет тепло, просохнет грязь, можно будет скинуть надоевшую тёплую одежду и наконец-то получить возможность трахаться на улице, прямо на земле, на траве…. У Димы в комнате растёт самая настоящая сакура, большая, разлапистая и постоянно цветущая, необыкновенно ароматно пахнущая. Жаль только, что вышитая на габелене. Мы очень любим заниматься с ним сексом под этой сакурой. Я думаю, рядом с нею он получает мощный оргазм, что в совокупности со мной даёт совершенно невероятные ощущения. А я готов это делать везде, где он захочет. Сегодня он имел меня, наверное, тысячу раз. И ему всё мало. И мне тоже…. Хотя после Новогодней ночи…. Димка, ну почему мы такие… бляди? Я не могу думать ни о чём, кроме тебя. На пальцах – шёлк твоих волос, на губах – атлас твоих губ, в памяти бархат твоих глаз, нежность твоего голоса. И всё тело горит от одних воспоминаний, как от твоих прикосновений ко мне. Я сойду с ума без тебя. Сойду без всего этого. Без твоей любви. Твоего тела. Сердца…. Мы пили японский чай под твоей сакурой, ели палочками приготовленных тобою омаров и суши, смотрели что-то неприличное и смеялись, касаясь друг друга в таких местах…. А потом сорвались и занялись этим. Ты держал мои запястья одной рукой, другой распахнул полы моего кимоно, потом распахнул своё. Твой хрен был такой твёрдый и мощный, что, казалось, он протаранит меня. Ты драил меня так жёстко. Всё время шептал, что я тесный и сейчас раздавлю тебя, а я сжимал и раскрывал себя в такт твоим движениям, подчиняясь каждому твоему порыву. И нам было так хорошо. Я сейчас заново переживаю все свои дни с тобой. Порой они мне кажутся ярче реальности. Я люблю тебя, Дим. Всегда. 28 сентября 2006 года. Вечер. — Что это? – Серый обнимает меня за плечи, кладя голову мне на плечо и заглядывая в мои записи. — Дневник. — Много уже…. Можно мне прочитать. — Ещё нет. Я дам, когда буду готов. Я пишу всё, что помню, что чувствую. Всё. Я пишу сейчас и для тебя тоже. — Но ты пишешь для Димки. — Для него и о нём. Я хочу оставить свой след в нём. Но я пишу и о тебе. Пусть он знает всё. Я люблю его, я принадлежу ему, хотя он больше не принадлежит мне. Он никогда никому не принадлежал. — Я принадлежу тебе…. — Сейчас…. Было время, когда Дим принадлежал мне. Также, как ты сейчас. Только мне одному. И я был единственным, кому он позволял владеть собой. Все остальные… только ловили ветер. И ты – такой же ветер, как и он. Я смог поймать тебя…. — Я не ветер. Я твой огонь…. — Ты не можешь сказать, что принадлежишь только мне. — Могу. Я принадлежу только тебе. И я хочу тебя. Сейчас. — Подожди, я допишу…. — Что ты пишешь сейчас? — То, что мы говорим. Я могу вспомнить об этом и потом. Но хочу сейчас…. — Понимаю…. — Не трогай его… или я не выдержу…. — Скорей бы уже…. — Ах ты, ёбнутый извращенец…. Скажи спасибо, что я быстро пишу. Сам напросился. 29 сентября 2006 года. Он приходил ко мне. Вчера-сегодня…. Этим вечером, в общем так. Я открыл дверь. На пороге стоял мокрый Димка. Один. Он прошёл в дом, закрыл дверь. Не удивился, что у меня Серёга, и даже голый. Даже как-то довольно улыбнулся. Ни слова не говоря разделся, пошлёпал в ванную. Мы с Серым, не сговариваясь, попёрли в спальню, и там разрядились друг с другом…. Он пришёл к нам, одетый в халат, с мокрыми спутавшимися волосами, прилипшими к шее. Он смотрел, как я всаживал Серому, и в его глазах светилось…. То, что и должно быть в Его глазах. Я шумно кончил, кайфуя и от того, что он смотрел на меня, и от того, как смотрел. Я словно кончил одновременно и в него. И Серый это понимал. На мгновение в его глазах проскользнуло разочарование. Но он знал о моей любви. И почти знал о бездне. Димка скинул халат, являя нашим вздором свой напружиненный хуй. Я задрожал от возбуждения, не способный оторовать от него взгляд. Серый выкатился из-под меня. Димка подошёл к постели, сел между моих раздвинутых ног и глубоко засадил мне. Я ахнул и затрясся. Он заставил меня подняться на четвереньки, потом удобно устроился, и при этом его член легонько дёргался во мне, потом к нам присоединился Серый, от всей души всадив Димке по самые яйца…. Всю ночь и утро мы провели вторём, трахаясь или все вместе, или парами попеременке, чаще я с Димкой или Димка со мной, реже кто-то из нас с Серым. Но ему по ходу нравилось даже наблюдать за нами…. Утром мы собрались, оделись, и разошлись в школу. И это был конец…. 30 сентября 2006 года. Димка всё-таки сука. Вчера весь день не отходил от Славика, постоянно лапал его, пользовался тем, что ему всё можно…. Трахнулся пару раз с ним в туалете. У меня на глазах. Ублюдок. Как же я ненавижу его! Бездна всё сильнее. Я слишком люблю его, чтобы не смотреть вниз. Когда-нибудь я убью Славку. Или изнасилую. Хотя его время, похоже, на исходе. Я видел, какие взгляды Диман бросал на Юрку из параллельного с нами класса. Он явно хотел чего-то с ним. Так что Славке скоро будет понос…. То-есть посыл…. В общем, хреново ему будет…. Но я почему-то не очень уверен в этом. 1 октября 2006 года. Вечер. Уже почти конец дня. Как я и думал, Димка выходные провёл с ним, своим новым, Юркой. Но продолжать они, похоже, не собираются. поебались и разбежались. Славка всё ещё у дел. Хотя дерьмово ему сейчас…. Даже мне звонил…. А вот Димка…. Не знаю, зачем я трепался с ним. С Серым не виделся два дня. Скучаю по нему – даже сам офигеваю о своих чувств. Хочу подонка почти так, как Димку. Вспоминаю нашу последнюю ночь. Потом представляю Димку с Юркой – такой щупленький зеленоглазый шотен, упрощённая безшрамная версия Гарри Поттера. И у меня в итоге почти круглосуточный стояк. Хочу поебаться, а не с кем. Поссорился с предками, обматерил девчёнку на улице, послал кого-то в непечатное место и…. Я устал. 3 октября 2006 года. Чёрт! Всё идёт как через задницу! Завалил пару важных контрольных – и откуда они только берутся…. Не видать мне спокойных каникул, как своих ушей. Дурацкая школа! где сделали университетскую систему сессий-каникул – только два раза в год. Зато подолгу…. Но в то же время эти экзамены… тоже уже задавали. И средисемитровые проверки! Нет, чтобы как в других школах…. А у меня Димка с Серёжкой уже второй или третий день из головы не выходят. Вот бляди…. Сегодня видел, как они трахались на перемене. Нашли себе местечко, где, как думали, их никто не найдёт. Но я часто бывал здесь с Димкой…. Диман так натягивал Серёгу, он так извивался под ним, так сладко орал…. Я так и не позволил им заметить себя – стоял и смотрел, а они ебались. Стройное гибкое тело скакало на таком-же красивом теле, бёдра двигались в едином ритме, вздымаясь и опадая…. Я никогда не видел их такими красивыми…. Бляди… как же я презираю их и себя, за то что не могу не любоваться ими, не могу не тянуться к ним, что жажду их каждой капелькой своей плоти, каждой фиброй души. И как же я люблю их. Их обоих. Но на самом деле я люблю только…. Чёрт! Кому я вру? Я ведь ревную их друг к другу! Но с Серёжкой это всё-таки… более ненастоящее. Не реальное. Настоящее у меня только с одним…. Серый кончил прямо у меня на глазах, пустил целый фонтан. Я никогда не видел, чтобы из него выходило так много спермы. Он никогда не был таким щедрым для меня. По его ногам текли белые струйки остывающей Димкиной спермы – похоже, он тоже накончал в него целое море разливное. Но хрена своего из обильно увлажнённой задницы не вынул. Надеялся на второй раунд, гнида…. И он же его и получил…. Они просто не могли оторваться друг от друга. Потом прозвенел звонок. И я смылся. Хорошо, что препод пришёл ещё позже, чем я…. А Димка с Серым пришли только к следующей перемене. Славка смотрел на Дима дикими глазами. Видимо, страдал. Как и я. Мне даже жаль его. Сволочь. Но так ему и надо. Получит от моего Димки по первое число. Бездна смотрит в глаза. Ждёт, когда я брошусь в её распахнутые объятия. Но я ещё не готов…. 8 октября 2006 года. Схожу с ума. Не трахался уже 5 дней. Перестоял во вторник под холодным душем. Простыл, как собака. До конца недели не был в школе. Серый так и не зашёл ко мне. Зараза. И Димка – но что с него возьмёшь. Мы с ним всё-таки расстались. Как же мне хреново было эти пять дней! А сегодня ещё хреновее! Стояк душит все желания. Хочется забить себя в чью-нибудь податливую задницу и хоть ненадолго обо всём забыть. Но обе мои задницы сейчас наверняка заняты друг с другом. Я их знаю. С Димки станется. Да и Серый тоже на него хвост зержит…. С тех пор, как Дим его в том туалете отодрал…. Они неплохая парочка. Но мне не легче от этого ни на грамм. Скорей бы уже это всё кончилось…. 9 октября 2006 года. Кончил. Несколько раз. Как хорошо…. Припёрлись оба, вчера, поздно вечером. Оба пьяные, как свиньи. И оба беспокоились…. Наверное, предки их из дома вышвырнули…. Но ничего – у меня пока спокойно…. Устроились у меня на постели и занялись друг другом: лизались, ласкались. Я хотел уже куда-нибудь свалить…. Вот только Димка поймал меня в дверях, обнял за талию, прижался грудью к моей спине…. И начал раздевать. Серый с другой стороны обнял меня за талию и полез целоваться в губы. От него так несло, что я чуть не рухнул от передоза. Но растаял, позволил им утащить себя на постель и заебать до полной бессознательности. Хотя где было моё сознание, когда я им всё это позволял? Облизав меня для начала, они удобно устроились надо мной и начали спариваться. Друг с другом. Так, чтобы я смотрел. И у меня вставало от одного взгляда на них. Так встало…. Димка стоял на четвереньках, выгибаясь дугой, его живот был прямо над моим пахом, руки почти касались моего бока, как и гладкие блестящие коленки с другой стороны. Серый стоял между его ладыжек на коленях, медленно качая задом, плавно вгоняя и вытягивая свой хуй из заднего прохода моего любимого. Я не мог оторвать взгляда от этого толстого объекта. И под моим взглядом он кончил быстрее, его быстро стынущая сперма густо закапала мне на живот. Из охваченного рукою Серого Димкиного ствола на меня хлынул сильный поток…. Я глухо втянул воздух и присоединил свою струю к озеру. Дим выскользнул из-под Серого, устроился у меня между ног, и начал слизывать наше общее наслаждение с моего живота. Я чувствовал, что не выдержу. Серый пристроился у него за спиной и воткнул себя в мои чуть разведённые ягодицы. Димка ничуть ему не мешал, и ему даже нравилось быть между нами. Он беззаботно и довольно продолжал заниматься своим делом. Когда Серёгин пенис переместился в его зад, он, не смущаясь, сам всадил мне по самые яйца. Это была одна из самых потрясных ночей в моей жизни. Только почему-то им обоим сейчас хоть бы что, резвятся до потери сознательности на моей кровати, пачкая её своей спермой снова и снова, а я как назло почему-то мучаюсь жутким похмельем. Словно за них обоих. И задница болит. Пойти что-ли их отыметь за это? 9 октября 2006 года. Чуть позже (часов на 6-7) Так и сделали. Из постели выбрались только к обеду, счастливые и довольные. Хорошо, что у меня официально ещё больничный. А они ведь ко мне в гости заходили? Вот и заразились на пару дней. Только с чего это мы болеем вместе? Бездна ближе, чем когда-либо. Лукаво подмигивает мне. Жди-дожидайся меня… пока…. 31 октября 2005 года. Три недели провалялся в постели с жутким гриппом. И всё это время Димка не отходил от меня. Все, наверное, поняли, что между нами что-то есть…. Но мне наплевать. Мне даже нравится, что он постоянно рядом. Сегодня он даже забрался к нему в постель. Пользовался тем, что я больше не заразный – целовал и ласкал меня. Как же я хотел его всё это время…. Нужно будет ещё недельку «поболеть». Для профилактики. Димка здорово засадил мне тогда. Жарко. Я сразу понял, что долго больше не буду болеть – а если он заразится, сам так его полечу…. Потом он читал мне сказку на ночь, что-то из Агаты Кристи, потом спел мне колыбельную – вреде «Мунлайт Дестину». Он у меня так поёт! Зашибись…. Я заснул у него на руках. И я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как тогда…. 3 ноября 2005 года. Я вышел в школу. Полежать ещё недельку не получилось, но я вытянул себе ещё три дня. Димка встретил меня так, словно мы сотню лет не виделись – налетел, обнял, поцеловал… прямо в губы. При всех. И я был счастлив от этого. И плевать, что теперь нас все посчитают педиками – в конце-концов так оно и есть. Но все восприняли это нормально. Знали уже всё о нас… паразиты! Но всё-таки хорошо, что не закидали картошкой ^ — ~`. Вот уж чего у Димка-то набрался…. Так сильно люблю его! 18 июля 2006 года. Я самый счастливый человек на Земле. Не знаю, может схожу с ума. Димка со мной! Только мой! Мы только вдвоём! Ходим ловим рыбу, гоняем бабочек, играем вместе в лапту или в теннис, плаваем до изнеможения, жжём ночью костры… и любим друг-друга в их мерцающем свете. Рассказываем друг другу странные истории. По большей часть он. А я слушаю и впитываю в себя каждую его частичку. Обычно он сидит при этом у костра, а я лежу головой у него на коленях и он ласкает мои волосы. Иногда он меня целует. Прямо в губы. И тогда я хочу, чтобы время замерло для него, для нас. Всё осталось вот так. Нам действительно хорошо вместе. Мы как две половинки друг друга – эту сказку он мне тоже рассказывал. Он иногда очень много треплется. Но мне нравится, нравится всё, что он делает, всё, чем он есть…. Я люблю…. И бесконечно готов кричать об этом. 10 октября 2006 года. Я во тьме. Тёмная ночь нависает надо мной, как бездна холода и льда. Звёзды яркой колыбелью мигают мне из окна. Я один. Я в одиночестве. Весь мир пуст вокруг меня…. Какой же холод! Без них у меня нет жизни, без Димы. Они словно забрали мою искру с собой, когда ушли. Оба. Сёрый… и Дим. И сейчас мне кажется, что навсегда. В голове страшные мысли – встать, распахнуть окно, впустить ночной воздух в тугую комнату, встать на подоконник и улететь вниз…. Я не сделаю этого – не здесь. И рано. Я сижу на полу перед распахнутым окном и плачу. Потом всё-таки встаю и забираюсь на тоненький порог между жизнью и бездной. Ветер срывает мои слёзы, уносит их вдаль. Звёзды целуют в глаза, Лунный свет почти кусает кожу. Я хочу взлететь. Но полёт пока не для меня. Бездна пока не призовёт меня к себе. Я буду жить. Ещё не долго. Так много слов ещё осталось сказать. Димка, аи шите…. Всю жизнь…. Я знаю, ты меня поймёшь…. 15 октября 2006 года. Я почти свободен. Почти. Только бездна смотрит на меня свои тёмным взглядом. Я дописал вчера один роман и пару песен для Димки. Я так много сделал для него в последнее время: костюмы для косплея, оранжировки его песен, клипы и всякую подобную мелочь. Недавно начал замечать, что делаю то-же самое для Серого. А ещё начал писать фанфик о них, как они любят друг друга. Знаю, почти всё правда. Только без меня…. Как-то больно и по-мазохистский приятно. Нет, я всё таки ненормальный! Люблю, когда они вместе. Люблю их. Люблю тебя, мой Д…. Не буду больше писать об этом, или ты просто возненавидишь меня. 17 октября 2006 года. Я почти научился терпеть без тебя, без вас. Я молча болею, наблюдая за вами. Как и Славка. Ему, наверное, больно сейчас…. Ты до сих пор не порвал с ним, мой Димка. Пусть и не мой уже. А я ведь всё-таки поимел его. Как он меня достал. Горячий, узкий, тесный. Наверняка был девственник там. Но ему понравилось. Ему понравился я. Наверное, буду теперь утешаться с ним, а он – со мной. Я не забываю о тебе, Дим, о вас. Но я вам больше не нужен… ведь так? Сами забыли обо мне и отдались в объятия друг друга. Мне не обидно, мне больно. Мне смертельно больно, Дим…. 21 октября 2006 года. Чёртово время. Какого чёрта я умудрился забыть свой дневник, да ещё открытым на последней странице! Я вчера писал в нём о том, что снова трахался со Славкой. И ещё какую-то хреномуть…. В общем, Димка с Серым наткнулись на него в моей парте и прочитали последние записи. А после уроков заявились ко мне. Вместе. И вместе с вещественным доказательством, которое, к счачстью, вернули мне, а не уничтожили на фиг. Потом они вдвоём несколько часов меня насиловали, через каждые пару-тройку раз сменяя друг друга. не сказать, чтобы я сильно против, только теперь жопа у меня так болит, что я не то что сидеть – лежать ни в каком, кроме как на животе, положении не могу. Да и штаны, и даже трусы не могу надеть на себя. Ужас…. Сидят тут рядом, чяй между собй пьют, треплются. Смотрят, как я пишу. Подлюги! Как же я их…. Но обещание есть обещание…. Как только чуть отойду – точно всё им припомню…. Хотя, честно говоря, правильно они меня отодрали. Заслужил я. Только больно очень. Скотина. И они скоты тоже…. Зато бездна тихо подмигивает где-то вдали. отодвинулась от меня, пугают они её. Как хорошо, когда есть кто-то, способный спугнуть бездну. Только знаю я уже, что вечность долго не бывает…. 5 сентября 2005 года. Как же хорошо…. Хорошо, когда они оба рядом. Я давно не чувствовал себя таким счастливым…. Завтра… и конец…. … Сегодня я впервые увидел Его…. Всю перемену сидел и матерился про себя: этот долбанный учитель просто забил на свой урок и послал всех нас вместе на три буквы…. И придурочный дирек посрал на наши желания и впендил нас как каких-то … в этот В…. И сидеть нам теперь, как сраным килькам в банке – тесно, душно, даже писать нормально не получится, а ещё эта белобрысая блядь тычется в меня своими коленками, а педик справа всё пытается передать через мои колени какую-то хрень педику слева. Наверное, хочет втереть ему косячок по доброте душевной, чтоб не одному потом…. Мне действительно было хреново…. Пока я не увидел Его! Его волосы, глаза, походку, его классную фигуру. И тогда я понял, что попал. Я смотрел на него, не отрывая вхгляда, всем своим видом разгоняя всех, кто мог бы занять бесценное место рядом со мной, предназначенное только для одного…. — Привет! – сказал Он, плюхаясь рядом. И я чуть не взорвался от счастья, услышав его голос. Потом мысленно отпинал себя, послал подальше, обозвал извращенцем и дебилом и заговорил с ним. — Меня зовут Дима. Дима Танаян. Я наполовину армянин. Я тоже сказал, как меня зовут. Мне нравилось слышать его голос. Я почти не замечал, что говорю сам. За первые пятнадцать минут я узнал у него почти обо всём – когда и во скалько он родился, кто по гороскопу, что у него первая группа крови, такая же как у Зайки Цукино из СМ, что он обажает Японию вообще и Аниме в ОЧЕНЬ большой частности, что знает японский лучше родного русского, что живёт без отца, только с матерью и братом, который уже в универе, что пишет песни и много писем в Свой Любимый Журнал, особенно двум парням – Рыжему и Купе…. Мы болтали много и почти ни о чём…. Урок пролетел незаметно. Мы совсем не слушали, что нам втирал очкастый аллигатор про «пестики и тычинки» или что-то в этом роде. Я слышал только Его. Урок плавно перетёк в перемену, но мы никак не могли наболтаться. Пока не прозвенел звонок и мы не разошлись по кабинетам. Позже мы встречались через каждую перемену. А потом он пригласил меня покурить. Мы нашли укромный уголок в переулке и там он прижал меня к стене и поцеловал. Я не сопротивлялся, я и сам безумно этого хотел. Просто чувствовал, что так и надо. Он отстранился от меня и долго смотрел мне в глаза затуманенными своими. Потом я сам его поцеловал…. Мы словно не могли нацеловаться, мы словно впитывали друг друга с каждым поцелуем. И я был на краю счастья и безумия. Я знаю, что он был там со мной. Мы долго бродили, до самого вечера, до темноты, просто держась за руки. Пока не забрели в тот переулок, где в первый раз поцеловались. И он снова прижал меня к стене. И снова целовал. Наши руки скользили по телам, сдирая одежду, лаская кожу, сводя с ума…. Потом он целовал каждую клеточку моего тела, плавно спускаясь вниз, пока не прикоснулся к моему члену. Он уже стоял, напряжённый и готовый. И Димка впервые взял его в рот. Я тогда чуть сразу не кончил, кодга он коснулся меня губами, а потом почувствовал жар его рта на себе. Его пальцы вонзились в мой анальный проход и принялись разрабатывать его. Но ни он, ни я долго не выдержали. Когда я выплеснулся в его рот, он выпустил меня из себя, поцеловал в губы, а потом быстро, но аккуртно втолкнул свой пенис в меня…. И он трахал меня до помутнения рассудка. Прижимал меня к стене всем телом, крепко держал мне руки над головой, целовал меня и двигался, двигался, двигался во мне, кончая, замерая на несколько секунд и снова начиная движение…. Мы продолжали так до рассвета, а утром обессиленные опустились на свою разбросанную одежду. Мы просто не могли двигаться. Я сейчас благодарю бога, что нас там за ночь маньяки не застукали. То-то было бы им развлечение! Потом мы еле оделись. Он помогал мне, хотя у него самого и дрожали руки. У меня же дрожало всё. И зад отваливался. Он привёл меня домой, затащил в ванную, помог мне помыться. Потом мы доползли ко мне на кравать, рухнули там и заснули до обеда…. А потом я взял у него реванш и трахал его до самого вечера, пока у него самого жопа не начала разваливаться. Вечером он так и не попал домой. Я уговорил его остаться на ночь. Как хорошо, когда можно запереться у себя в комнате, врубить музыку и ничего не слышно…. 17 июня 2006 года. Классный день! Сегодня Его День Рождения…. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Делали всё, что бы он ни захотел: с утра посмотрели Х и ПАРАД-ПАРАД. По-моему, тупая хреновина, но его почему-то заводит…. Ну она и завела его…. Нет, первую серию мы отсмотрели честно, но вот вторую… у меня было чувство, что сами девочки из-за экрана таращатся на нас. Мы представляли собою просто почти ходячую Кама-Сутру…. Кстати, он мне подарил подобное безобразие на мою Днюху. Прямо специально для геев. И в Манга-стилистике. Наверняка где-то в Японии раскопал, извращенец…. Он туда раз-два в месяц ездит и меня как-нибудь обещал взять. Ну да когда это будет? Когда рак на горе и всё такое…. В общем, я уже и не жду…. Ну её! Наши «постельные» упражнения закончились где-то к половине четвёртого. Потом мы потопали в ниппоновский ресторан, там похавали на полгода вперёд, причём мне пришлось делать это палочками, а Дим, зараза, владеет ими лучше, чем я вилкой! Потом он потащил меня на какой-то фильм Курасавы, потом мы сходили на концерт группы НикаХима. Удалось даже автографы взять…. А Димку там вообще как-будто все знали. Никовцы его на сцену выскребли и он у них полконцерта отработал затак. Правда, они потом с нами пиво пили, болтались, надарили кучу всего. Дим был в осадке. Приехал домой счастливый и захмелевший. А тут ещё я! Мы с ним торта пожрали, я ему подарочный набор нововыпущенной СейлорМушки вручил, и такой-же набор Гравитэйшна, несколько дисков с Аюми и другими из дж-поп и джи-рок, огромный плакат с кем-то, кем-то и кем-то, новый номер его Святейшего Журнала и все номера с 1 по 100. Знаю, что он их собирает, а первой сотни у него точно не было. Потом мы скакали на кровати, орали песни на японском, ели мороженое и пытались комплеить прин Серенити. У меня получилось лучше. Тогда Дим заделался голым Эндиком и всыпал мне по первое число. Я не обиделся…. Но в конце концов Серенька всё-таки засадила своему благоверному по первое число. А ещё говорила «Я-Сейлор Мун, Я-Сейлор Мун»! Хрен ей в задницу…. Да и мне тоже…. Димкин…. ИВАН КУПАЛА Всё-таки это самое лучшее лето в моей жизни. Просто райское лето. После него только умереть. Я с самого первого дня всё это время был так счастлив…. И также готов был вопить об этом хоть на самом краю света. Как хорошо знать, что такое счастье не может продолжаться всегда! Но сейчас мне просто хорошо до одури. Мы весь день купались, потом разожгли костёр, плясали вокруг него, как дикари, и пели разные песни на русско-японском языке. Он подарил мне диск Арии. Знает, зараза, что я их люблю, просто обожаю…. Он всегда мне какие-то мелочи дарит на разные празднички такие. Потом сидели, завернувшись в одеяла, и он пел мне песни с нового диска. На память. Наверняка пере этим до дыр заслушал его…. В полночь скакали через костёр, голые и счастливые, потом просто лежали на траве, и блики огня скользили по нашей влажной коже, путались в Димкиных волосах. Он ласкал моё тело, сначала почти невинно, потом до бесстыдного откровенно, а потом…. Он смотрел на прямо мне в глаза и его губы шептали, как заклинание, слова песни. Почему-то это была песня «Чужой»…. Он долго пел мне, а я лежал в его объятиях, прижимаясь щекой к его груди и мечтая никогда его не отпускать. Я весь погрузился в его голос. Я обожал его. Луна окружала нас своим золотистым сиянием. Она словно действительно была Усаги, и я верил во все те сказки, что так любил Дим. Потому что я сам любил и всегда буду любить его. Вот так-то мой Дима. Я всегда останусь твоим…. 31 августа 2006 года. Заканчивается наш персональный рай. Мы возвращаемся из нашего Эдена. Завтра начинается школа. Завтра начинается новый год. Завтра начинается что-то новое…. И почему-та эта ночь сегодня пугает меня. Первая за столько времени ночь без него. Он сидит у меня между ног, прижимаясь спиной к моей груди, и его шелковистые волосы щекочут мне кожу через ворот рубашки. Мне хочется смеяться и плакать. — Ты знаешь, я ведь люблю тебя… — впервые он говорит мне это, и его голос грустно-серьёзен. Я жду…. — Я тоже люблю тебя… — вдруг тихо говорю я. Мы, не отрываясь, смотрим на звёзды, но настолько невероятно чувствуем друг друга, как никогда в жизни…. – Я по-настоящему люблю тебя. Дим. Я хочу всегда быть только с тобой. Хочу всегда принадлежать только тебе. — Ты знаешь, Солнышко, вечность никогда не бывает вечной… — грустно и с каким-то сожалением сказал он. У меня болезненно сжимается сердце. — Но пока мы вместе, и нам больше ничего не нужно… — теперь он смеётся и мне становится легче. Я представляю, как тянусь и целую его…. Но мы сидим неподвижно и просто смотрим, смотрим, смотрим на звёзды. Я никуда его не отпущу…. 1 сентября 2006 года. Сегодня начался новый учебный год. Мы расстались сегодня утром и разошлись по своим классам. Не знаю, почему, но я уверен, что мы теперь долго не увидимся…. 5 сентября 2006 года. Ровно год с нашей встречи. Он тоже помнит…. Мы забили на всё и весь день провели вместе. Он подарил мне диск со своими клипами по Арии и Маврину, небольшой серебряный кулон. Он никогда никому подобного не дарил. Мы купили его вместе, вернее, целый набор – три небольших чернёных серебряных креста…. Один взял ты, другой – я. Третий…. Пока остался у тебя. Он нам пока не нужен…. Ты улыбался и мне было хорошо рядом с тобой. Всё было словно квинтэссенция счастья. Я просто летал рядом с тобой. Я любил…. Димка, что же я делаю сейчас? 6 сентября 2006 года. 00:00 Вот и конец. Димка сказал, что между нами всё кончено. Холодно сказал, отстранённо. Как чужой. Просто отвернулся и ушёл. Я не поверил. Этого не может быть! Мы же так любим друг друга!!! Что же ты делаешь, Дим? 12 сентября 2006 года. Сегодня бездна открылась у меня под ногами. Я никогда не видел её такой пустой и бездонной. Возможно, потому, что я впервые вижу её. Дима…. Что же я делаю? Дим…. Я ведь просто схожу с ума. Пишу в дневник старые числа, переживаю их так, как будто всё это происходит сейчас. Лечу за каждым дыханием. Стараюсь записать их для тебя. И для Серого…. Сейчас ведь на самом деле 21 ноября, мой День Рождения. Как же мне больно сейчас. Несмотря на то, что вы оба со мной. Ничего не изменилось. Димка, я до сих пор не существую для тебя. Пусть, как случайный партнёр. Но не как любимый. Ты уже не любишь меня. А я не могу не любить. Я вспоминаю каждую нашу минуту вместе, как сокровище, я хочу тебя, хочу быть с тобой. Но это только фантом. Ты спишь со Славкой, ходишь с ним вобнимку по школе, всё ещё вешаешься на него, целуешь, и даёшь ему драть себя у меня на глазах. Ты даришь мне моё извращённое мазахистское удовольствие…. Но я вижу, что у тебя с Серёгой. Это намного больше, чем у тебя было с любым из твоих «Слав», глубже и прочнее, чем у нас с тобой. И ты прячешься от этого поэтому. Ты боишься чувства, что свяжет тебя. Но оно тебя уже связало. Ты не сможешь дышать без него, также, как я не дышу без тебя. Это то, вечное и настоящее, что ты всегда искал и чего всегда опасался в отношениях с нами…. Серёга…. Ты разрываешься между нами. Однажды я сказал тебе, что не смогу тебя полюбить. Я солгал тогда. Солгал и тебе и себе. Я люблю тебя также сильно, как Димку. Вы оба разные и оба одинаковдо дорого значите для меня…. Я люблю вас обоих, обоих по-разному и одинаково сильно…. Ты страдаешь, когда видишь его со Славкой. Ничего, скоро он поймёт, что ему нужен только ты, как и он тебе. Славка уйдёт. Обещаю, что ты – останешься! Вы уже не ревнуете меня друг к другу. У нас получился такой практически равнобедренный треугольник. Но я знаю, что в этой фигуре я всего-лишь лишняя планка. Бездна – вот мой ответ. Вы оба не любите меня. Ты рвёшься ко мне, ты со мной встречаешься. Но ты не способен закрыть растущую пустоту в моём сердце. Лишь когда вы оба вместе, мне может быть действительно хорошо и легко и тьма отступает. С каждым днём она всё сильнее дышит мне в затылок. Настоящее дыхание тьмы. Сегодня я лежал и мечтал, как пойду в ванну, включу воду, погружусь в тёплый расплавленный газ и острой, холодной иглой разрежу себе вены, а потом погружусь в приятную принимающую меня жидкость с головой, и вода окрасится в дурманящий пряный красный цвет – цвет моей крови…. Но есть ещё то, что держит меня – многое, что я ещё должен вам сказать. А потом? Потом я наконец-то исчезну. Бездна наконец-то открылась мне…. И она меня дождётся. И я прийду. Когда зацветёт священное дерево и стряхнёт свои тонкие лепестки, как сигаретный пепел, на землю. Для тебя ведь оно тоже священное теперь, Серый? Как и для Дима…. Как навсегда будет и для меня. 21 ноября 2006 года. Пожалуй, я должен быть счастливым. Димка сказал мне, что он всё ещё любит меня. Серёга сказал мне то-же. Кажется, что они всерьёз подумывают про шведскую семью…. Только я знаю, что всё это ложь! Но я всё-равно верю. Сегодня я хочу быть свободным, как раньше. Это МОЙ день! Последний МОЙ день…. И я хочу и возьму от него всё. Я буду верить в нашу совместную любовь на троих. В конце-концов, почему нет? Я дам им обоим отсосать у меня, и сам буду сосать у них. Я дам им обоим трахнуть себя, и сам сделаю с ними тоже. Мы будем отдаваться друг другу втроём и это будет безумие! Мы будем петь и пить, смотреть Волчий Дождь, танцевать, есть торт и сладости – всё и всегда. И любить, любить, любить друг друга, снова и снова заниматься сексом. Пока не умрём. И не возродимся. Все трое. Совершенно чужими мне. Я буду любить вас, парни. Любть вас ВСЕГДА!!! 14 апреля 2006 года. Конец…. Я наконец пришёл к бездне. Она смотрит не в глаза всеми цветами радуги. Она ждёт. В этой тетрадке – вся моя жизнь, от первого до последнего вздоха, даже то, что я не должен был помнить…. Она вся для вас, двух людей, которых я люблю больше всего на свете. Для вас я жил последние семь месяцев. Для вас я не делал шаг. Здесь растёт сакура. Димкины родители посадили её здесь, когда он только родился. Она растёт здесь, дикая и прекрасная, на самом дерегу обрыва, и роняет свои розовые листы в его сонную бездну, мою…. Я готов сделать шаг. Мне не страшно. Я хочу почувствовать под собой ветер. Оттолкнуться пятками от земли и полететь вниз. Я не хочу думать о боли встречи с землёй – кажется, моя бездна встретит меня раньше и проглотит в свои объятия. Я буду там один. Но это не страшно – я буду жить там мыслями о вас. Дим, я знаю, что ты прийдёшь сюда. Это – твоё любимое место. Это нашё с тобою любимое место. Сколько раз мы любились здесь в прошлом году под сакуровой вьюгой…. Позови Серёгу. Спуститесь вниз – ты знаешь, здесь есть тропинка. Поднимите моё тело. Сожгите его здесь, под священной кущей…. Закопайте мой прах под её корнями вперемешку с цветущими листами, оставьте со мной мой крест – он моя связь с вами… и ваша со мной. Это вечный залог нашей любви. В любите меня, я знаю. Но я здесь лишний. Дим, ничего не говори Славке. Он скоро уедет отсюда. Знаю, вы до сих пор встречаетесь с ним. Но вы оба знали с самого первого раза, что это будут «отношения на год». А вот Серый останется с тобой. Он никуда от тебя не уедет. И ты от него не денешься. Прошу, не отталкивай его. Не борись со своим чувством. Отпусти себя. Не дай ему погрузиться в мою бездну! Заполни в нём ту пустоту, что оставлю я. Пусть он не следует за мной…. Я хочу знать, что вы вместе. Дима, я люблю тебя. Забудьте меня, прошу. Ты так хорошо это умеешь. Научи его забывать. Серёга, я по-настоящему люблю тебя. Моя любовь одна, на вас обоих. Моё сердце – для вас. И я принадлежу вам. Прошу тебя, ЖИВИ! Подари Серёге частичку моей любви. Я знаю, что Димка отдал тебе наш третий знак. Носи его всегда, как и он, носите, не снимая. Помните, но забудьте. Помните счастье, прогоните боль…. Любите друг друга, как будто в каждом из вас половина меня. Вспоминайте меня, как сон…. Прочитайте мой дневник. И делайте с ним всё, что хотите. Он весь – лишь для вас, как и я, он полностью в вашей власти…. Сделайте, как я прошу. Я Верю в вам обоих. Верю, Надеюсь, Люблю…. Прощайте. Моя бездна ждёт меня. Я сделаю шаг и моё тело полетит вниз, срастаясь с ветром, ударится о камни, содрогаясь от боли, и замрёт навсегда. Из разбитых губ потечёт капелька крови…. Я почему-то так ясно вижу это. Вы прийдёте и заберёте его, и предадите моё тело огню. Я, как и Зой, хочу умереть красиво…. Моя душа уже будет в безвестной пустоте, полной лишь воспоминаниями о вас. Простите. Я ЛЮБЛЮ ВАС…. ВСЕГДА…. Илья Ария	NC-17	В процессе	Нет
1	Арика Сефия	Клон	Великая четвёрка Лордов Тёмного Королевства возрождается на земле, но их лидер, Ледяной Лорд Кунсайт, всё ещё мёртв... И вдруг появляется молодой человек, как две капли воды похожий на Кунсайта, но более юный и вспыльчивый, чем Зой....	Ангст,ОЖП,ОМП,Романтика,Смерть основных персонажей,Элементы гета,Элементы слэша	5			R	Заморожен	[]
1	Xiaoxin	Занимательные извращения природы или «Что курил автор?»	Обычный съемочный процесс передачи, которая выходит в ночном эфире на платном канале.	PWP,Стёб,Элементы гета,Элементы слэша,Элементы фемслэша	223	2009-12-04	Так, группочка в сборе? Сегодня снимаем очередную серию из цикла «Занимательные извращения природы или «Что курил автор?» Написано молодым, подающим надежды мальчиком во время поездочки в Амстердам — Мекку и Медину всех сценаристов. Скрипт все прочитали? Отличненько. Анечка, иди сюда. Будешь комарихой. Почему ты? Потому что у тебя длинный носик, тонкие лапки и очаровательное брюшко. Анечка, хватит дуться. Это — комплимент. Ты же давно хотела сняться, а эта роль явно написана для тебя. Когда еще предоставится шанс покинуть славные ряды уборщиц и появиться на голубом экранчике? Вот молодец, Анечка. Теперь снимай одеждочку. Как зачем? Ты видела одетеньких комарих? Они летают голенькими и не страдают глупенькими предрассудочками. Все натуральненько и естественненько. Давай, раздевайся. Что значит «не буду»? Как это понимать? Ты же хотела сниматься? Вот и снимай. Для начала — одеждочку. Потом дядя Федор снимет тебя, и ты станешь звездочкой ночного эфирчика. Вот молодец, Анечка. Теперь ты, Наташенька. Нет, Наташенька, не надо раздеваться. Потом, когда дядя Федор настроит камеру. Да, Наташенька, ты будешь главной героиней. Да, милая, главные героини ночного эфирчика часто голенькие. Ты тоже будешь голенькой, но разденешься перед камерой. Потом Степан наложит на картиночку звук, получится красивенько. Да, Наташенька, перед камерой. Да, Наташенька, ты в главной роли потому, что на тебя встанет даже у кастратика, не говоря уже о какой-то комарихе. Нет, Анечка, ты не какая-то комариха. Ты особенненькая. Необычненькая! Ты — главненькая комариха этой серии! Ты откроешь в себе неожиданненькое! Анечка, не надо открывать ротик, это очень ожиданненько. Иди, потренируйся в жужжании. Как комары не жужжат? А что они делают? Пищат? Да, Анечка, у тебя хорошо получается писк, но все равно надо порепетировать. Одень ведерко на голову и пищи, выбирая идеальный тембр. Или как это должно называться? Почему на площадке нет ни одного филолога? Кто будет подсказывать мне слова и редактировать мой текст? Как я не попаду в кадр? Что значит «режиссер всегда остается незримым»? Какой ужас! Мое имя не останется в анальных историях? Кажется, я только что сказал глупость. Неважненько. Дядя Федор, мы готовы? Да? Так, всем внимание, мы готовы! Камера! Мотор! Наташенька, ты подходишь к зеркалу и медленненько раздеваешься. Медленненько, я сказал! Вот молодец, Наташенька. Не забудь проверить свое личико на наличие прыщиков. Я знаю, что ты совершенство и у тебя нет прыщиков, потому что ты пользуешься прыщебоем. Кстати, где прыщебой? Коленька, я не о тебе. Есть разница между прыщавым мальчиком и прыщебоем. Итак, где он? Спонсор нас убьет, если мы не сделаем рекламочку! Вот, Наташенька, ты проверяешь личико и удовлетворенненько вздыхаешь. Наташенька, я не просил тебя имитировать оргазмик. Удовлетворенненько значит довольненько. И довольненько не потому, что этот скотина наконец-то кончил. Вот так, Наташенька, молодец. Анечка, твой выход. Анечка, где ты? Кто-нибудь, снимите с Анечки ведро. Спасибо, Лясечка. Анечка, твой выход. Не забывай, ты — комариха, летаешь, дергаешь своими лапками и целишься носиком во все вкусненькое. Анечка, елочки-палочки, мы же не дешевенькую порнушечку снимаем. Зачем тыкаться носиком сразу туда? И вообще, в сценарии же написано, что комариха сначала изучает женщину, которая мастурбирует перед зеркалом. Наташенька, ты слышала? Главная героиня мастурбирует перед зеркалом. Что значит «не буду»? Наташенька! На тебя даже у кастратика встанет, а ты хочешь сказать, что у тебя на себя не стоит? Что значит «не умею»? Вот и учись. В сценарии же написано «главная героиня стоит перед зеркалом и учится мастурбировать». Да, Наташенька, так и написано. За попочку и сосочки себя пощипай, представь, что это делаю я. Да, Наташенька. Потом поласкай себя пальчиком, никакой разницы не заметишь, что твой пальчик, что мой дружочек. Молодец, Наташенька. Итак, главная героиня учится мастурбировать перед зеркалом, а комариха кружит вокруг и наблюдает. Выбирает самые аппетитненькие местечки. Но пока не садится на главную героиню, потому что мы снимаем не дешевенькую порнушечку. Умненькие комарихи ждут, пока главные героини пойдут спать. Молодец, Анечка, кружи вокруг. Можешь губки облизать, ведь на главную героиню встанет даже у такой особенненькой комарихи, как ты. Особенно у такой особенненькой комарихи, как ты. Вот так, молодец, Анечка. Наташенька, не затягивай с мастурбацией. Приятный оргазмик и спать. Что значит «не чувствуешь»? Сымитируй. Что значит «не знаю как»? А как со мной имитируешь? Вот так и сейчас. Да, миленькая, себя обманывать сложнее, но ты же гениальненькая актрисочка, звезда ночного эфирчика! Я в тебя верю, постарайся, Наташенька. Вот, молодец. Моя девочка. Теперь себя медленно погладь, а потом оближи пальчики, медленно и сексуально. Смотри, у дяди Федора уже не только камера стоит. Да, Наташенька, ты бомбочка. Анечка, пока Наташенька идет в кроваточку, ты кружишь вокруг. Да, милая, только не надо так размахивать лапками. Делай это изящненько. Вот, умничка. Как только Наташенька накроется простыночкой, попищи немного, чтобы твоя любименькая женщина крепенько уснула под сладкую колыбельную песенку. С чувством, Анечка, с чувством. Ты же умненькая комариха, ты же знаешь, что глупенькие человеческие женщины подпускают к себе, только когда спят. Ну или если шпионом под юбочку залезть. Анечка, это был образ. Я знаю, что на Наташеньке нет юбочки. Наташенька, ты засыпаешь. Сладенько так, приоткрыв ротик. И закинь рученьку за голову, грудь смотрится настолько соблазнительно, что... Дядя Федор, положите руки на камеру! Снимайте! А штаны оденьте! Что значит «наденьте»? А, правильно говорить «наденьте»? Не учите меня жить, лучше помогите материально. Натягивайте уже штаны и снимайте. Фильм, дядя Федор, а не штаны! С кем мне приходится работать? Лясечка, принеси мне кофе. Спасибо, моя девочка. Нет, Наташенька, я тебе не изменяю. Только ты — моя девочка. Просто Лясечка принесет мне кофе. И вообще, Наташенька, не забывай, ты спишь. Спи! Нет, я с вами точно инфарктик заработаю. Так вот, Наташенька спит. Анечка, нежненько пальчиками проведи по пухленьким приоткрытым губкам Наташеньки. Не сводя с них зачарованного взгляда. А теперь наклонись и легонечко поцелуй. Анечка, елочки-палочки, не надо совать в ротик Наташеньки свой язычок. Я понимаю, на нее встанет даже у кастратика, но мы же не дешевенькую порнушечку снимаем! Наташенька! Спи и не возмущайся! Лясечка! Где мой кофе? Спасибо, Лясечка. Анечка, легонечко поцеловала губки. Теперь шейку. Не забывай, ты комариха, тебе очень нравится местечко, где бьется жилка. Такая эротичная жилочка. Такая... Такая... О чем это я? Ах, да. Анечка, жилочка, а потом сосочек. Аккуратненько проведи по нему язычком. Вот видишь, Анечка, ты особенненькая комариха, даже у Наташеньки сосочек сжимается, потому что ему нравится твой язычок. Теперь еще раз. И обведи вокруг. И втяни в роточек. А свободной лапкой стягивай с Наташеньки простыночку, тебе же хочется добраться до всех вкусненьких местечек? Что значит «не хочется»? Анечка, в сценарии написано «Комарихе хочется добраться до всех вкусненьких местечек»! Вот, молодец, Анечка. Теперь с чувством ищи губками все вкусненькие местечки. Ну откуда я знаю, какие местечки для тебя самые вкусненькие? Давай сверимся со сценарием. Вот, написано же черным по белому «комарихе очень нравится животик главной героини, комариха писко-вздохами выражает свой восторг и легонечко покусывает животик главной героини». Легонечко, Анечка, с чувством. Зубками прикусила, а потом язычком поласкала, чтобы твоя любименькая женщина почувствовала себя хорошо и не проснулась, а то она не даст тебе добраться до самого вкусненького. Вот так, Анечка, молодец. Наташенька, ты сквозь сон довольненько вздыхаешь. Тебе очень нравятся легонькие покусывания и бойкий язычок Анечки. Очень. Тебе правда нравится? Анечка, потом покажешь мне, как ты это делаешь. Спасибо, Анечка, ты будешь звездочкой. Так вот, Наташенька довольно вздыхает и раздвигает ноженьки. Наташенька, ну тебе же нравится? Вот. Понравится еще больше, Анечка же должна добраться до самого вкусненького? Умничка. Анечка, погладь Наташеньку. С чувством, Анечка, с чувством. Чтобы Наташенька стала более пахученькой и тепленькой, ты ведь комариха, тебе нравятся запахи и вкус человеческого тела. Тем более, твоей любименькой женщины. Молодец, Анечка, молодец. И теперь между ноженек Наташеньки носиком поищи самое вкусненькое. Дядя Федор, снимай! Да не штаны, дядя Федор! Снимай, как Анечка носиком ищет вкусненькое! Анечка, нашла? Вот умничка, а теперь язычком сними пробу. Вкусненько? Вот, я же говорил, все будет чудесненько. Не говорил? Значит, говорю: все будет чудесненько. Все уже чудесненько. Попробуй язычком еще раз. Видишь, как довольна твоя любименькая женщина? Как она вздыхает? Да, Анечка, это все ты. И еще пальчиками погладь. Язычком пимпочку, а пальчиками внутри. Смотри, как Наташеньке нравится. Наташенька, двигай бедрышками, двигай. Вот, умница ты моя. Лясечка, как ты думаешь, девочкам надо давать указания, или они сами справятся? Справятся? Вот я тоже так думаю. Меня просто распирает от гордости, таких актрисочек вырастил. Посмотри на них: как двигаются, как убедительненько дышат, как вошли в роль. Никакой поддельненькой имитации, все так естественненько, так естественненько. Степан, пиши звук, потом используем вместо этой глупенькой музычки. Что может быть лучше дыхания моих девочек? Молодец, Степан. Ой, как Наташеньке хорошо. Ты только посмотри на нее, Лясечка. Мое сердце просто радуется. Как она ноженьками дергает! Наташенька! Не задуши Анечку! Наташенька! Кто-нибудь, разожмите ноженьки Наташеньки! Спасибо, Коленька. Молодец, Коленька. Анечка, ты в порядочке? Вот и хорошо, Анечка. Ну ты же читала сценарий. И ты умненькая комариха: глупые женщинки всегда пытаются убить комарих, у них это в крови. Конечно, это было бы натуралистичненько, но не буду же я спокойненько смотреть на то, как убивают мою новую звездочку. Наташенька, ты моя главная звездочка. Ты даже звездец, а у Анечки все только начинается. Но тебе же понравилась Анечка? Ну вот, видишь. Лясечка, где мой кофе? Спасибо, Лясечка. В общем, спасибочки, я на сегодня кончил. Завтра в восемнадцать ноль ноль снимаем новую серию из цикла «Занимательные извращения природы или «Что курил автор?» О клопиках. Шурочка и Юрочка, вы будете в главненьких ролях. Почитайте про клопиков, они такие затейливенькие, такие занимательненькие. И побрейтесь, мальчики, где вы видели волосатеньких клопиков? Степан, не забудь наложить звук. Наложить звук, а не забить на звук, Степан. Если будет как вчера, я впишу тебя в анальненькие истории. Без смазочки. Все, разбежались, деточки мои. По домам. Наташенька, ты сегодня ко мне? Нет? К Анечке? Хорошо, Наташенька. Приятных вам с Анечкой снов. Лясечка? Где Лясечка? Что, Коленька? Все разошлись, только ты остался? Коленька, ты хочешь стать звездочкой?	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Jesse Forever	Есть любовь, есть охота, есть никогда, есть навсегда. Все вместе и ничего сразу.	Романтика	19	2009-12-04	— Я люблю тебя, Джесс! — кричит Памела на ухо подруге: ветер все равно развеет слова. Хорошо, если Джесс хотя бы почувствует признание. Приятно прижиматься грудью к ее спине, бедрами чувствовать ее бедра и знать, что вечером, когда Пэм и Джесс окажутся в дешевом мотеле, между ними не будет одежды. Сильные пальцы Джесс будут разминать бедра Пэм, слишком напряженные после целого дня на мотоцикле. Памела не знает, каким звуком, каким жестом передать свое счастье от одного только предвкушения. С ними равняется харлей. Сидящая за водителем девица показывает средний палец, и мышцы Джесс напрягаются, Пэм чувствует это всем телом. Подруга всегда ловится, и Кэтти пользуется этим. Иногда Памела готова поговорить с заразой по душам, но к концу гонки забывает обо всем: Джесс получает удовольствие, даже когда проигрывает Роду. — Иногда я тебя ненавижу, — говорит Пэм, расчесывая спутавшиеся кудри. — Надо одевать шлем, — отвечает Джесс и глубоко затягивается. У нее короткие волосы. Не ежик, просто обрезанные так, чтобы не щекотали шею. «Они опять мешаются», — говорит Джесс раз в месяц и состригает несчастные милиметры. «Как тебе не жарко?» — спрашивает она, глядя на кудри Пэм. — Я тоже тебя люблю, — улыбается Джесс и целует Памелу. Как всегда неожиданно. К этому невозможно привыкнуть. Ее губы обветренные, родные. Ее дыхание горько-сладкое. Пэм знает, что у Джесс уже онемел рот: хватает всего пяти затяжек. Пэм знает, что пальцы Джесс сейчас очень чувствительны. Как клитор. А еще — они горчат на языке, но Памела не останавливается, даже когда стучат в дверь. Ей слишком нравится смотреть в расширившиеся зрачки Джесс. — Да открывайте уже, — кричит Род. — Я выиграл, я угощаю. Победивший платит. Джесс сглатывает и отводит взгляд ото рта Пэм. — Хочу есть, — говорит она. — Пойдем. Ее пальцы все еще горькие, а голос дрожит. — Хорошо, — говорит Памела, жалея, что рот снова пуст. Род щедро покупает всем картофель и отбивные. — Хочу в Техас, — говорит он и пьет кофе. — Равнина и пустыня — романтика. Можно даже подзаработать на палатку и переночевать под открытым небом. Представляешь, малыш, какое там небо. Глаза Кэтти восторженно блестят, и Пэм в очередной раз восхищается этой женщиной, отказавшейся от достатка и положения, лишь бы быть свободной. И конечно же, с Родом. «...If you care enough for the living Make a better place for you and me». Майкл замолкает, и из динамиков льются первые аккорды признания в вечной любви. — Поехали в Техас, — говорит Джесс и отправляет в рот очередную хрустящую картошку. Памела знает, что подруга почти не чувствует вкуса, а потому не остановится, пока желудок не будет набит битком. — And I will always love you, — подпевает Пэм, размахивая руками. Кэтти звонко смеется и подхватывает. — I will always love you. Род опускается на колено, берет руку Кэтти и прижимает ее к своей груди. — You, my darling you. Джесс смеется, и Памела любуется ею. — Значит, Техас? — спрашивает Род, садясь за стол. — Да, — кивает Джесс. — И я тебя сделаю, — подмигивает она. Иногда Пэм ревнует, как сейчас. Вроде бы, нет повода, Памела знает, что Джесс ее любит, но у ревности нет логики и разума, сплошные эмоции. — Я тебя ненавижу, — шепчет она, когда язык Джесс скользит по бедру. — Ненавижу, — когда в нее проникают теплые пальцы. — Господи, как же я тебя люблю, — говорит она после, когда Джесс стоит у окна и курит. — Я тоже ненавижу тебя, — мягко говорит Джесс. — Именно поэтому я с тобой. Скучно быть с человеком, которого любишь. Иногда Пэм пугается, что Джесс — серьезно, но не позволяет себе думать об этом слишком долго: надо быть осторожной не только с желаниями, но и со страхами. И те, и другие имеют дурную привычку становиться реальностью. — В мире столько удивительного и необычного, — говорит Памела утром, изучая дорожки линий на ладони Джесс. — Например, ты. Или вампиры. Джесс хмыкает и щелкает Пэм по носу. — Вампиров не существует, крошка. — Да, а я — не медиум, — ворчит Памела. — Ты — не медиум. Но у тебя богатая фантазия. За это и люблю. — Ты же говорила, что ненавидишь. — Разве это не одно и то же? — хмыкает Джесс и выползает из-под одеяла. У нее красивое и крепкое тело. Пэм мечтает, что к тридцати станет такой же, избавившись от детских припухлостей. — Ты мне не веришь, — говорит она и тянется, наслаждаясь тем, как ноют мышцы. — Верю, — отвечает Джесс, надевая футболку. — Как я могу тебе не верить? Мы же спим в одной постели. — Только каждый раз в разных, — смеется Пэм. Горячий кофе обжигает язык, запах яблочного пирога щекочет ноздри, а Род хвастается палатками, которые успел заработать за ночь. Памела никогда не спрашивает, откуда Род и Джесс берут деньги, это неважно, совсем неважно. Может быть, через пару месяцев она прошепчет этот вопрос в обветренные, родные губы, но не раньше. Спрашивать надо тогда, когда собираешься помогать. И следует молчать, пока прохлаждаешься, пьешь горячий кофе и принимаешь контрастный душ, не заботясь о деньгах. В пустыне холодно. Днем жарко, а ночью зубы танцуют чечетку. Памела дрожит в спальнике и жалеет, что не может грудью прижаться к спине Джесс: было бы теплее. — Знаешь, что из двух маленьких получается один большой? — спрашивает Джесс. — Я думала, наоборот, и то при определенных условиях. — Озабоченная. Если состегнуть два маленьких спальника, получится один большой. Наверное, Памела любит Джесс за находчивость. Или ненавидит. Хотя это одно и то же. Утром на зубах скрипит песок, но Пэм не хочет шевелиться: Джесс спит слишком уютно, и это еще одно чудо, которым надо наслаждаться. — Мне нужна твоя помощь, — говорит Род, когда они сидят в кафе. — Что-то не так с Кэтти? — спрашивает Памела. — Нет, все в порядке. Мне нужна помощь медиума. Пэм невольно сглатывает, но тут же улыбается. — Хочешь попросить благословения у родителей? — Нет. В пятнадцати милях отсюда маленький городок. Там что-то происходит. Что-то сверхъестественное. Я хочу, чтобы ты попыталась узнать, _кто_ там происходит. — Ты поверил в мои росказни? — Это не росказни, Памела Барнс. И гибнут люди. Я должен это остановить. — Ты?.. — Да. — А Кэтти? — Нет. Джесс тоже не охотник. — О чем шепчетесь? — спрашивает Кэтти, вернувшись из туалета. — Об охоте, — отвечает Род. — Малыш, я так соскучился по охоте. Надо как-нибудь вернуться в Канаду и погулять по лесам. Пэм молча пьет кофе и думает, известно ли Джесс о другой стороне мира. «So if you are in sight and the day is right She's a hunter...» Радио насмехается, но Пэм не верит ему. Джесс сильная, Джесс решительная, Джесс непреклонная, но она не охотник. Пэм пьет кофе и думает, пока Джесс возится с мотором. Радио смеется и смеется, пока Род и Кэтти обжимаются. А на копченную индейку никто не обращает внимания. — Знаешь, я любила бы тебя, даже если бы ты любила охоту, — говорит Пэм, уткнувшись носом в спину Джесс. Подруга опять пахнет машинным маслом, и этот запах успокаивает. — Так ты поможешь? — спрашивает Род на следующий день. Памела кивает. — Только... — Я не настолько болтлив. Ей не нравится эта работа. Она не хочет связываться с охотой, но не может и отказать. Гибнут люди. Пэм рассказывает Роду все, что смогла узнать, и не задает ни одного вопроса. Вечером она берет у Джесс самокрутку и глубоко затягивается. Дым прочищает мозги, и рот начинает неметь. Не до конца, для этого надо сделать еще пару затяжек и покатать сладкую горечь по языку, но Пэм не хочет онемения. — А еще я умею видеть будущее, — говорит она. Джесс улыбается. — Завтра я буду плакать, а ты будешь держать меня за руки и говорить, что я сама виновата и меня никто не заставлял, — продолжает Памела. — Что ты задумала? Джесс не любит сюрпризы, но об этом можно забыть. Пэм от них тоже в восторге, а ее никто не спрашивает и не предупреждает. — Крошка, ты дура, — говорит Джесс на следующий день, когда Памела обливается слезами. — Ты должна была сказать, что я сама виновата и меня никто не заставлял, — через силу улыбается Пэм. — Из тебя фиговая ясновидящая, — смеется Джесс. Она ухаживает за своей дурной подругой, пока заживает спина, и ничего не говорит о татуировке. — Ты и правда думаешь, что это навсегда? — спрашивает Джесс в один из вечеров и делает большой глоток пива. — Да, — уверенно отвечает Пэм. За стенкой скрипит кровать, Кэтти протяжно стонет, и пальцы Джесс снова слишком чувствительные. Конечно же, это навсегда. Даже если Памела ошибается.	NC-17	В процессе	Нет
1	Rin Kagamine	На краю пустоты	Ты все стоишь у окна и смотришь на луну... это все что у тебя есть... и ждешь его... женщина... я не понимаю тебя... / Я понимаю что ты подчиняешься другому и уже давно не хочу никуда и буду служить и вести себя хорошо... Только чтоб быть с тобой...	Романтика,Флафф	62	2009-12-07	-Что ты делаешь,женщина? Орихиме стояла перед окном всегда показывающем лишь одну картину. Лунный свет вытачивал на её лице холодную боль и непонятные Улькиоре чувства. Боль ли это? Страх? -ты ждешь его? Девушка опустила голову и слегка помотала. -что ты испытываешь? Её тело вздрогнуло и она посмотрела на своего единственного собеседника. -Скажите Улькиорра-сама, вам приходилось когда нибудь ждать? -я жду приказов Айзена-сама. -я так и думала... -она подошла ближе и дотронулась до места где некогда была душа. Теперь это лишь пустое место...пустое место...пустой... -Ты ведь не испытываешь чувств да? Ты тоже был пустым. А когда то ты был человеком... Ты помнишь что ты чувствовал при жизни? Помнишь свою жизнь? Он не помнил. -что ты хочешь сказать женщина? Орихиме отвела лицо. -когда Айзен-сама перестанет нуждаться во мне, вы ведь не отпустите меня,да? Убьете? -тебе страшно? -я не знаю. Я не хочу причинять боль тем кого люблю. Вы ведь тоже не хотите расстраивать Айзена-сама? Её голос отскакивал от стен и создавал ощущение внутри арранкара подобие внутреннего голоса. -ты не совсем права. Я иду за ним потому что считаю его действия правильными. Тут не замешены посторонние чувства. За эти долгие дни Улькиора был единственным с кем говорила Орихиме. Сама не зная почему, она испытывала нежность к этому существу. Улькиора взял руку Иноуэ и убрал от дыры Холлоу,и крепко сжал своей холодной широкой ладонью. Другой повернул лицо к себе. -женщина, ты все еще жива и чувствуешь столько сомнений. Посмотри в мои глаза. Девушка повиновалась. Холодный ясный взгляд проник в её разум словно пытался наощупь нашарить и отобрать самое дорогое в ней. Любовь к Ичиго. Найти и разбить. -мне холодно. -ты сильная женщина. Я не испытываю к тебе ничего. Ни жалости, ни привязанности,ни любви. Ты боишься именно этого после того как ушел временный шинигами. Ведь так? Тебе нужна замена. Поддержка. И ты нашла её во мне, хоть повода я и не давал. Я всего лишь выполнял приказы. Из глаз Орихиме вырвались слезы, горячим безутешным потоком. Разбил. Разбил надежду. -пожалуйста не говорите так. Улькиора говорил все это не просто так. Он хотел знать. Хотел видеть реакцию. Хотел снова чувствовать. Только рядом. Только вместе с ней. Только когда она плакала о временном шинигами. Что это? Это ненависть? Боль? Чувство собственности? Как она представляет себе его? Кто он ей? -почему? Что ты испытываешь? Если он настолько глуп и попытается снова спасти тебя-умрет. Иноуэ вырвалась из его змеинных рук и осела на пол. я, -вдруг безжизненно заговорила она,— не жду когда он прийдет за мной. Я вообще уже не жду. Я нужна Айзену-сама. Пусть так будет, пока я нужна, чувствую себя живой. Сильная... Вдруг Шиффер взял девушку на руки и открыл проход в мир живых. Они оказались парящими в воздухе напротив окна Куросаки. Горел свет. Ичиго о чем то весело говорил с Рукией. Так тепло. Я не понимаю, девушка повернулась к холодному лицу своего надзирателя, -зачем мы здесь? Смотри. Им хорошо вдвоем. Ты же можешь чувствовать. Между ними эта нить. Зачем? Зачем мне показывать это? Я рада, что у них все хорошо. Я рада!!! почему же ты плачешь? Тебе не стало легче? Она не ответила. Улькиора пренес её в место возле реки и поставил перед собой. Ты противна мне женщина. Она снова сжалась и заплакала громче. Что ты чувствуешь? Сколько можно спрашивать???!!! столько сколько потребуется, чтоб понять, женщина, кто я для тебя. Орихиме дернулась. Кто ты? Я ...я... только ради тебя...-задыхаясь от слез, голос срывался на крик.— только ради тебя я все еще жива! Только ты... мне больно только ради тебя! И ты никогда не поймешь этого! Никогда! Она занесла руку для пощечины, но длинные пальцы сцепились на запястье и повалили на траву хрупкое тело девушки. Хочешь сказать женщина, что я нужен тебе? Ты просто ненавидишь меня за то что я забрал тебя у него когда то! Это ведь так? НЕТ! Нет! Улькиора-сама я люблю вас. Я готова служить Айзену лишь бы быть рядом...слушать эти вопросы от которых больно... бессмысленно молчать...нет надежды...терять нечего... его лицо так близко к моему... холодное и беспрестрастное...Куросаки-кун, прости меня и пойми...прощай... Улькиора-сама, я вас люблю...я буду продолжать делать как вы хотите...только вам... сколько потребуется... Глаза «четверки» расширились. Орихиме... -внезапно он обнял девушку и сжал...-ты теплая, Орихиме, теплая...моя...я ждал...казалось вечность ждал этих слов! Ты заставила меня чувствовать...тепло... Он жадно впился в теплые губы своей жертвы. Голова кружилась и теплые руки обвились вокруг тонкой шеи. Она потеряла дыхание, словно надышаться давал только он... не отрываться никогда от него...никогда...он рядом! Он хочет быть рядом... пожалуста, Улькиора-сама, станьте смыслом моей жизни! Я больше не выдержу, услышьте меня! Успокойся,Орихиме я рядом! Я с тобой! Ты не одинока больше! Я держу тебя! Он медленно потянулся к молнии на ее груди и расстегнул. Рука скользнула вдоль нежного тела и замерла между груди. Там билось сердце. То что так тревожило его. Хрупкое маленькое создание. Руки Куатры скользнули вниз и Иноуе сжалась. Не бойся меня. Девушка протянула руку к белоснежному торсу нависающего над ней тела и расслабилась. С этой секунды происходящее вокруг словно замерло. Они одни оказались на целой земле. Казалось остановилось не только время но и мысли и ветер и вздох...наполненные этим чувством руки тянулись к самой душе столь дорогого ей арранкара. Улькиора...у меня это впервые... не бойся...это всего лишь значит что я не опоздал и это первая победа над Куросаки! Он не знал, что теряет. Ульки...-слова утонули в поцелуе...выдержка,как некогда и маска пустого треснули... Орихиме сквозь сжатые зубы жадно глотала воздух. Не видя и не понимая ничего кроме ориентира из рук Улькиоры, она дотянулачь до его спины и безпомощно впилась в нее изящными ногтями. Ни Айзен ни сам повелитель мира сейчас не в силах был остановить эти исстрадавшиеся, нашедшие друг друга сердца. Вновь и вновь словно касаясь души друг друга они прятались и находили себя друг в друге. Сжимая Иноуе на груди, впервые Улькиоре было что защищать. Он улыбался. У меня ноги затекли... Куатра прижал её крепче и взглянул на небо. Сила переполняла его тело. Иноуе...скажи, ты держалась из последних сил потому что чувствовала силу когда знала, что любишь,да? Девушка подняла голову. да... я чувствовала, что должна быть с тобой... ха ха...я говорил о Куросаки, глупенькая. Я хотела защищать и становилась сильнее думая об этом...но не так как сечас... когда чувства взамны...сейчас я чувствую что мы безграничны...я способна на все... моя теплая...ты воплощение бога...ты дала мне новую жизнь...это будет длиться вечно! давай вместе создадим новый, свой собственный мир для нас...только для двоих! Утро. Орихиме тихо спит на троне Лас Ночес. Улькиора осторожно поцеловал жену. С божественной силой девушки, они смогли свергнуть Айзена и Иноуе стала королевой Хуеко мундо. Кто то же должен был следить за порядком в этом нестабильном мире. Битва кончилась, когда пустые склонились перед спасительницей...та что подарила надежду даже тем кто навеки потерял её. -папа, в зал вошла девочка, -папа, надо торопиться или мы опоздаем в школу, Куросаки-тян будет смеяться,если меня опять поставят в корридор за опоздание. -тише,дорогая,тише, маму разбудишь... ты ведь старше на два года! Почему именно Куросаки твоя лучшая подруга? просто мы обе рыжие в школе...это как то странно... Улькиора улыбнулся. -как давно это было...	NC-17	В процессе	Нет
1	Улыбка_Кота	---	Нет описания	Дарк,Драббл,ООС,Романтика	181	2009-12-08	Принц дремал на коленях Хаято с совершенно несвойственным ему выражением лица. Его по-детски трогательная улыбка заставляла замирать сердце Гокудеры, который не в силах сдержаться нежно поглаживал светлые волосы. Бельфегор нашел его сам, неизвестно каким образом. Нельзя сказать, что появился он со своими весьма странными фантазиями не вовремя, как и нельзя сказать, что Хаято особо им сопротивлялся. В то время, когда в жизни правой руки Вонголы появился Бел, Гокудера был обеспокоен непонятными отношениями с Тсуной и ему необходимо было отвлечься... Однако он просчитался, взяв принца в любовники, потому что постепенно Бельфегор не только стал занимать все больше его свободного времени и крохотного пространства комнаты, но и стал заполнять нежностью сердце Хаято. Единственное, что не устраивало подрывателя, так это то, что появлялся принц тогда, когда ему вздумается, абсолютно наплевав на занятость Гокудеры. Сладко потягиваясь принц привстал на локте, на его лице появилась привычно сладковато-дерзкая улыбка. -Ха-я-то.... — томным шепотом протянул Бел — Я хочу еще.... Хаято почувствовал как его живота касаются холодные тонкие пальцы. Прикосновения принца завораживали, но Хаято слишком хорошо знал, что за этим последует, чтобы полностью отдаться чарующему удовольствию. Больше всего Бельфегора возбуждала кровь. Ее вкус, ее цвет, ее запах заставляли сердце биться быстрее, отдаваясь в висках. Собственная кровь принца и вовсе сводила с ума. Бел испытывал еще большее удовольствие, наблюдая как капли их крови смешиваются и растекаются темными пятнами на простыне... Хаято лежал неподвижно, наблюдая, как Бельфегор привычно обрабатывает нанесенные во время ласк раны и, придумывая, что сказать ребятам из Вонголы, которые завтра непременно будут спрашивать откуда эти бинты и царапины. Принц выглядел бесконечно довольным, слизывая последние капли крови с тела Гокудеры. Даже не в силах двигаться правая рука Вонголы не мог не улыбаться, глядя на его чересчур довольную мордашку, Бел же, не замечая ничего на свете, тихо намурлыкивал известный лишь ему мотив, улегся рядом с Хаято, положив голову ему на плечо. На лице принца снова появилось трогательно-детское выражение, он снова непривычно ласково улыбался. Ради таких минут, ради такой улыбки, Хаято был готов терпеть что угодно от этого несносного мальчишки. Наверное, он просто его любил....	NC-17	В процессе	Нет
1	Xiaoxin	Двое	Быть влюбленным легко. Жить вместе - сложнее. Победа за бытом или за любовью?	Драма,Романтика	53	2009-12-11	Предложение — Я тебя люблю, — сказала Лиса и поцеловала ладонь Марго. — Я тебя тоже, — вспыхнула та. — Давай жить вместе. — Сдурела, что ли? А родители? — Мы им скажем. Или не скажем. Мои поймут, а твои? — А мои — нет, — поморщилась Марго. — Они до тошноты консервативны. К тому же... Что я скажу Карстену? — Что любишь другого человека и собираешься с ней жить. — Прямо так и с «ней»? — Да, — уверенно сказала Лиса. — Разве ты меня не любишь? Мне надоело встречаться украдкой и... Я просто хочу, чтобы у нас была семья. Чтобы мы были вместе. Приходить домой, а там ты. Или ждать тебя дома. А не встречаться по паркам и кафешкам. — То есть, если мы начнем жить вместе, парки и кафе отменяются? — засмеялась Марго. — Нет, но они не будут единственным, что у нас есть. — Может, не будем говорить моим? Нормальное явление, что студентки снимают квартиру с кем-то. Я... Я не хочу выяснять с ними отношения. Лиса отпустила ладонь Марго и взъерошила свои волосы. — Все равно придется сказать. Рано или поздно. Самой. Иначе расскажет Карстен. Не будешь же ты продолжать с ним встречаться, если мы будем вместе. Лиса не спрашивала, а утверждала. Наверное, именно это и нравилось Марго в ней больше всего: подруга была уверенной и добивалась того, чего хотела. Например, вбила себе в голову, что любит Марго, и не давала ей прохода, пока та не ответила взаимностью. Почему бы и не полюбить человека своего пола? Тем более, когда настолько приятно быть рядом. — Не буду, — согласилась Марго. — И тебе надо будет объяснить. — Не обязательно. Просто скажу, что между нами все кончено. — Ну да, конечно. Хочешь, порепетируем? — предложила Лиса. — Зачем? — удивилась Марго. — Чтобы ты увидела, как это непросто. — Ну давай. — Ты — это ты, а я — это Карстен. Я прихожу на свидание с букетом. Лилий, ты ведь так любишь лилии, а я это точно знаю. Естественно, когда я тебя увижу, я брошусь тебя целовать, вот так. Лиса прижала к себе Марго и нежно поцеловала. Перед глазами снова закружились эти глупые звездочки, которые появлялись каждый раз, когда Марго чувствовала вкус подруги на своих губах. — Так нечестно, — надувшись, сказала она. — Я тебя люблю, и каждый поцелуй лишает меня способности связно думать. — То есть репетиция отменяется? — Ты думаешь, он отвяжется, если я скажу, что другой — на самом деле другая? Сама же знаешь, что «любовь между женщинами» — детские игры и несерьезно, и так далее, и тому подобное. — Это его проблемы, отвяжется он или нет. Тебе просто надо сказать, — настойчиво повторила Лиса. — Не хочу. Не хочу говорить родителям. — Надо срочно найти друга-гея. Чтобы ты выдала его за своего нового парня. — Да, а жить я буду с подружкой, — засмеялась Марго. — Как хочешь, я не настаиваю, — сказала Лиса и завалилась на траву, разглядывая плывущие по небу облака. — Нет, ну правда, это же такие проблемы. — Проблемы есть сейчас, будут и потом. Или ты всю жизнь собираешься встречаться с мужчинами, чтобы твои родители ничего не заподозрили? Или еще лучше, выйдешь замуж, а меня будешь любить тайком? — Лиса, ты зануда, — буркнула Марго. — Нашла о чем думать. Вот когда я закончу институт и найду работу, мне будет плевать на мнение... — Всегда есть варианты, — перебила ее Лиса. — Всегда. Но я не настаиваю. Не хочешь, не надо. Я всего лишь предложила. — Будешь мороженое? — Да, клубничное. — Я быстро. Удивительно, что в облаках можно увидеть то, что творится на душе. Вот например, откуда эти разбитое сердце и слово «нет», ведь еще минуту назад их не было? Странности любви Марго всегда спрашивала себя, что Лиса в ней нашла. Ведь она была совсем обычной: среднего роста, средней внешности, средней успеваемости. Средней. Каждое утро на нее из зеркала смотрела склонная к полноте невыразительная блондинка с серыми глазами. А Лиса... Лиса была яркой. Высокой и подтянутой. Ее черные волосы и яркие синие глаза обжигали каждый раз, когда Марго любовалась ею. Лиса получала высшие баллы и все ожидали, что она войдет в десятку лучших студентов. Она без проблем нашла оплачиваемую практику. Сотни студентов подрабатывали официантами и продавцами, а Лису взяли в международный концерн. Марго завидовала своей подруге. И восхищалась ею. А Лиса любила Марго. Несмотря на всю ее обыкновенность. Любила и хотела жить вместе. — Так странно, — говорила Марго. — Ну вот почему я? — Любовь зла, полюбишь и... Лиса замолкала, пытаясь подобрать рифму, а Марго обижалась. По-настоящему. — Знаешь что? Ищи себе другого козла! Она разворачивалась и пыталась уйти, но Лиса не давала: смеялась и сковывала ее кольцом своих рук. Раз за разом. — А мне не нужны другие. Я люблю тебя. Марго дрожала, когда горячие губы нежно прикасались к основанию шеи. Так странно, они обе были девушками, но только в руках Лисы Марго чувствовала себя на самом деле счастливой и спокойной. Как будто только так и было правильно. — Я тоже тебя люблю. С каждым разом признаваться было все легче. А ведь еще полгода назад... Впрочем, это было слишком давно. Признание Марго пригласила Лису на ужин. К себе домой. Обманула, сказала, что родителей не будет дома, что им удастся побыть наедине. Позже она попросит прощения. Сейчас ей нужны были другие слова, совсем другие, и Марго не знала, как объяснить родителям, что хочет жить с Лисой. Мама вела светскую беседу, но то и дело смотрела на дочь, пытаясь понять, что та задумала. Папа ел невозмутимо, как будто ничего не происходило. Лиса вежливо отвечала на вопросы и нахваливала стряпню. А Марго все больше нервничала с каждой минутой. — Я буду жить с Лисой, — выпалила она, когда мама принесла чай. — И из-за этого ты весь вечер как на иголках? — спросил папа. Но родители были неважны, совсем-совсем неважны. Больше всего Марго заботила реакция подруги. Которая удивилась, которая смотрела на нее с больно ранившим недоверием и сладко приласкавшей надеждой. — Не как подруги, — сказала Марго, густо покраснев. — Как жена и... жена. Она ожидала звона разбившегося чайника, охов, крика, ругани, чего угодно. — Говорила же я, надо было следить за тем, что она читает, — покачала головой мама, разливая по чашкам чай. — А ты все твердил, что у нее своя голова на плечах есть. — Ну так есть же, — сказал папа. — Есть. Причем совсем своя. Пусть и слегка дурная. Марго переводила взгляд с одного на другую и не могла понять, что происходит. — То есть... вы не против? — осторожно спросила Лиса. — Да нет, живите, — махнула мама рукой. — Набивайте шишки. Хорошо хоть детей не сделаете, это была бы очень неприятная шишка. — Спасибо, — прошептала Марго. — Спасибо, — повторила за ней Лиса. — Я обещаю... я позабочусь. — Да-да, — сказал отец, потеряв интерес к разговору. — У меня футбол. Вы все сказали, или я вам еще нужен? — Я тебя люблю, папочка! — закричала Марго, вскочив со стула и повиснув у отца на шее. — И тебя, мамочка! Оба родителя получили порцию дочерней любви, посмеялись и разошлись по своим делам. — Не понимаю, что это было, но одна проблема позади. Теперь твои родители. — Мои уже давно все знают, — сказала Лиса. — Я не скрывала от них, какие у нас с тобой отношения. Марго прищурилась. — Знаешь что, могла бы и меня спросить, не против ли я. — Можешь не переживать, я не рассказывала, что именно тебе нравится, — подмигнула Лиса. — Просто сказала, что люблю тебя. Как женщина женщину. — Да ну тебя, — покраснела Марго. — Ты тоже могла бы предупредить меня. — Ну извини. — И ты меня извини. — Я тебя люблю. Лиса всегда пахла черникой или лимоном. Это сводило с ума. Особенно, когда черничный язык ласкал опухшие от поцелуев губы. Квартира Лиса работала, и квартиру искала Марго. Надо было учесть столь многое, начиная со стоимости аренды и заканчивая близостью магазинов. У обеих уже были водительские права, но содержание машины было не по карману, а значит продукты придется таскать на себе. По пути с работы или учебы. А еще должно быть минимум две комнаты. Марго посмотрела десяток квартир, но в каждой что-то было не так. Вечерами, встречаясь с подругой, она рассказывала о недостатках и тяжело вздыхала. — Создается впечатление, что ты просто не хочешь жить вместе, — сказала Лиса. — Просто выбери любую квартиру, которая нам по карману. — То есть тебя устроит и клетушка в тридцать квадратов? — раздраженно спросила Марго. Лиса нахмурилась и задумалась. — Нет, тридцать квадратов мало. Сорок пять уже нормально. Две комнаты и кухонная ниша. Зачем нам больше? — Ниша? А где мы будем есть? — В общей комнате, это же очевидно, — сказала Лиса. — Но большая кухня была бы лучше, — возразила Марго. — Видишь? Об этом я и говорю. Надумываешь проблемы. Большая кухня, выше квартплата, высокая квартплата нам не по карману, у тебя стипендия, у меня небольшая зарплата, квартплата пониже, маленькая кухня, а маленькую кухню ты не хочешь. Может, и не будем искать, зачем нам квартира? Нам и так неплохо, правда же? — Я сейчас обижусь. — А я не обижена, — с иронией сказала Лиса. — Я просто так тут сижу и ворчу. — Знаешь, если на то пошло, давай искать квартиру вместе. — Ты же знаешь, я не могу из-за учебы и работы. — Да, а я могу. У меня полно времени, мне его просто некуда девать. Конечно же, я же не столько усилий вкладываю в учебу и, о ужас, не зарабатываю деньги! Мне стыдно. Прости, что я тебя так напрягаю. Марго достала кошелек, достала десятку и положила на стол. — Этого должно хватить, чтобы заплатить по счету. Пока. Естественно, Лиса не дала ей уйти, кто бы сомневался. Схватила за руку и требовательно сказала: — Сядь. — Если я останусь, мы точно поругаемся, — предупредила Марго. — Глупо ссориться из-за таких мелочей. — То есть все, что я делаю, это мелочи? Я бегаю, как угорелая, изучаю объявления, договариваюсь о встречах, смотрю квартиры, мотаюсь из одного конца города в другой, и это — мелочи? — Ты же знаешь, что я имела в виду не это, — вздохнула Лиса. — А что? — У нас еще будут поводы для ссор. Давай не будем ругаться сейчас. Я найду квартиру. Правда, найду. Мы найдем. Вместе. Просто я не могу по будням. Давай посмотрим в субботу? Мне же не обязательно писать курсовые целый день. Марго смотрела в синие-синие глаза и понимала, что в этой битве ей не выиграть. — Хорошо. Она слишком любила Лису. Слишком хотела быть с ней. Настолько, что даже рассказала родителям об их связи. — Вместе. Надеюсь, ты поймешь, насколько это не просто. Но сейчас я пойду домой. Отпусти. Лиса держала ее руку несколько долгих секунд, но все же выполнила просьбу. — Я тебя люблю, — сказала она, чмокнув ладонь Марго. — Это взаимно. Неприятно так расставаться. Но если бы они продолжили выяснять отношения, ничем хорошим это не закончилось бы. Спустя три недели и два десятка квартир они нашли свою. Небольшую, двухкомнатную, с кухонной нишей и маленькой ванной. Светлую и уютную. Первая ночь Обустраиваться помогали родители. Марго никогда не думала, что домашнее хозяйство требует таких затрат. Мало того, что пришлось купить сотни вещей, так нужно было сделать и ремонт. Побелить, покрасить, вымыть, занавесить, почистить. Час за часом Марго и Лиса проводили в магазинах, выбирая краску, ложки, кружки, кастрюли, чайник, тарелки. Обе думали, что шоппингу не будет конца. — Нам так никаких доходов не хватит, — засмеялась Лиса, рассчитываясь за жидкость для мытья посуды и губки. — Хорошо хоть стираться будем у родителей. — Придется мне найти подработку, — сказала Марго. — Ну уж нет. Я хочу, чтобы ты была дома, когда я прихожу с практики. Зачем мне еще одна квартира без тебя? Когда переезд был позади, последняя коробка распакована, а родители убрались по домам, Марго прижала Лису к стенке и крепко поцеловала. — Что это было? — Всегда хотела почувствовать, каково проявлять инициативу, а то все ты да ты. Знаешь, мне понравилось, — подмигнула Марго. — Кажется, пришло время кое-что поменять в наших отношениях. Думаю, переезд — самый правильный момент. Лиса никогда не получала столь полного удовольствия от их близости. И даже не хотела думать, что тому причина. Она была счастлива и горела под прикосновениями Марго, которые с каждой минутой становились все увереннее и интимнее. Но настоящее блаженство Лиса испытала, когда обняла любимую женщину, уткнулась носом в ее спину, ощущая ее запах, и уснула. Разве ей большее удовольствие, чем обнимать человека, который безраздельно владеет сердцем? Зубная паста — Ты снова не закрыла тюбик, — хмуро сказала Марго. Утро началось великолепно. Эта проклятая зубная паста уже не первый раз была камнем преткновения. Лиса постоянно забывала закрыть тюбик, а Марго — злилась. Раздувала из мухи слона. — Прости, — сказала Лиса. — Рано или поздно я переучусь. Честное слово. Смотри, я напишу на стикере «закрой крышку» и прилеплю его на зеркало в ванной. Тогда точно не забуду. — Это же настолько просто, — проворчала Марго. — Почему ты об этом забываешь? — У всех есть свои маленькие слабости. На нее было невозможно злиться. Особенно, когда Лиса _так_ целует. Раздражение тут же выветрилось вместе со всеми мыслями, и Марго весь день глупо улыбалась, слушая лекции и отвечая на вопросы профессоров. Только стикер не помог. — Ты снова... — Мне просто нравится тебя успокаивать, — подмигнула Лиса, усадив Марго себе на колени. — Правда-правда. Ты так очаровательно краснеешь, когда злишься. Врала. Марго в этом нисколько не сомневалась. Но ей нравилось, как Лиса просит прощения. Карстен — Добрый... вечер, — сказала Лиса, вернувшись домой. Естественно, она не обрадовалась, увидев бывшего парня своей девушки. — Какими судьбами? Еще меньше ей нравилось, что Марго покраснела и отвела взгляд. — Зашел проведать свою подругу, — хмуро ответил Карстен. — О. Лиса не знала, что сказать. Не знала, что сделать, потому бросила сумку на кресло и пошла в душ. Ведь ничего не происходит, Марго ее любит, а мужчинам свойственно не верить в то, что две женщины на самом деле хотят быть вместе. Впрочем, не только мужчинам. Горячая вода не избавила ни от злости, ни от раздражения. Лиса хотела побыть вместе с любимой женщиной, а вместо этого терзалась ревностью. — Трусиха. Надо было выставить его. Надо... надо запретить Марго с ним встречатся. Ведь... По щекам текла соленая вода, и это злило еще больше. Лиса совсем не хотела, чтобы Марго и, тем более, Карстен видели покрасневшие глаза. Все в полном порядке. Они обе имеют право общаться со своими друзьями. Даже если это бывшие кавалеры. Ведь они взрослые люди и любят друг друга. Если бы у Лисы было немного больше ума и уверенности в Марго, то она не проливала бы сейчас слезы. Контроль над дыханием помог взять себя в руки. Ревновать — глупо. Ревновать — значит не доверять. А Лиса верила Марго. В конце концов, та жила именно с ней. Приведя себя в порядок, Лиса вышла из ванной и вздохнула с облегчением: Карстен уже ушел. — Как прошел день? — спросила она у Марго. — Он не верит, что мы с тобой пара. Думает, что у меня другой мужчина, а я просто не хочу ему говорить. — Я спрашивала не об этом. — А я говорю именно об этом. — Это его проблемы. Я знаю, что ты любишь меня, а не какого-то там другого мужчину. И мне этого достаточно. — Вообще, я надеялась, что ты поможешь мне объяснить Карстену... — Нет, — перебила Лиса Марго. — Нет. Я не смогу. Даже если мы займемся любовью у него на глазах, ничего не изменится. Он в очередной раз подумает, что ты пытаешься обмануть его. Или я не права? Ведь между женщинами не может быть серьезных отношений. — Не злись, — шепотом попросила Марго. — А я и не злюсь, — сдержанно сказала Лиса, спрятавшись за открытой дверцей холодильника. — Злишься. — Нет. — Да. — Нет! — Нет? — Да! Злюсь. Стало легче? — выкрикнула Лиса, захлопнув холодильник. — Да. Я хочу, чтобы ты говорила мне правду, тем более, если тебе что-то не нравится. Я не хотела, чтобы он приходил, но... Марго не знала, как объяснить, почему не выставила Карстена, почему вообще пустила его в квартиру. — Я устала, — сказала Лиса, потерев лоб. — Спокойной ночи. Марго чуть не разрыдалась, когда любимая ушла спать, даже не поцеловав ее на ночь. — Ты неправа, слышишь?! Неправа! Я же _тебя_ люблю! — Я знаю. Просто устала. — Тогда спокойной ночи. Лиса не обернулась. Почему после девяти вечера звук захлопывающейся двери особенно громок? Желание Невозможно устоять перед искушением. Просто невозможно. Марго лежит так близко, что нет необходимости тянуться к ней: руки Лисы крепко держат добычу в объятиях. Кожа Марго пахнет лимоном и мятой. Хочется проверить в тысячный раз, какова она на вкус. Лиса не сдерживается и утоляет свое любопытство, оставляя влажные следы на спине своей женщины. Язык скользит вверх и вниз, зубы метят шею и плечи, а участившееся дыхание Марго будит желание, пока еще слабое, без темноты в глазах и биения пульса в ушах. Каждый раз Лиса словно сходит с ума. Безумие нарастает постепенно: тихие вздохи, полная грудь, острые соски под ладонью и кисловатые запах и вкус Марго подталкивают к грани. Иногда Лиса кончает только потому, что Марго — от сжавшихся пальцев ног до глухого стона — принадлежит ей. Рождество Рождество — семейный праздник. Лиса и Марго впитали это знание с молоком матери. Правда, было непонятно, с какой именно матерью встречать _это_ Рождество. Обе прислали приглашения. В один день. Даже на одинаковых открытках. Обе позвонили дочерям. И снова одновременно, будто сговорились. Конечно же, и Марго, и Лиса пообещали, что непременно будут у мамы. — Только клонирование до сих пор не применяют на людях, — со смехом сказала Лиса. — По крайней мере, легально. — Не понимаю тебя, — буркнула Марго. — У нас проблема! — Ты так думаешь? Ну, вообще-то похоже на то, но любую проблему можно решить. Например, каждая идет к своей маме. — Не вариант, — покачала головой Марго. — Мне тоже не нравится, — согласилась Лиса. — Потому есть вариант номер два: мы заболеем и не сможем прийти. — Это же ложь. — Могу тебя отравить, тогда будет правда. Или хочешь, ногу сломаю, — подмигнула Лиса. — Ну уж нет, — засмеялась Марго. Как оказалось, простуда и в самом деле повод не идти к родителям. К тому же, обе встречали Рождество с семьей. Из двоих человек. — Знаешь, мне понравилось болеть, — тихо сказала Марго, грея руки о кружку с глинтвейном. — Мне тоже. Надо повторить на Новый год, — улыбнулась Лиса, зарывшись носом в волосы подруги. Прокладки vs. тампоны Мечта любой женщины: проснуться утром, доползти до туалета и обнаружить, что начались месячные. Правда, мечта. Потому что не на учебе, не в автобусе и не посреди ночи. Дома и утром, когда тело уже скорее живо, чем мертво. Но любую мечту может испортить отсутствие средств гигиены. Марго выпотрошила шкафчик в ванной. Естественно, безрезультатно. Она нашла десятки кремов, ватные палочки, косметику, запасы мыла и шампуня, но не прокладки или, на худой конец, тампоны. Спустя десять минут Лиса была проклята, изнасилована и убита парой экзотических способов. Ненависть к подруге никогда не была сильнее. — Неужели нельзя зайти в магазин и купить новые? — прорычала она, отшвырнув очередную упаковку не_прокладок и не_тампонов. Марго давно так не злилась, разве что после той дурацкой истории с Карстеном. И тогда тоже была виновата Лиса! Временно решив проблему, Марго сбегала в магазин и купила прокладки. Учебный день был спасен, но настроение — безнадежно испорчено. Оказалось, что делить жизнь с женщиной не так-то просто. Можно пережить обмен одеждой и даже эту проклятую зубную пасту, но прокладки... К Марго никто не подходил. Удивительно, но у большинства людей срабатывают инстинкты, как будто слабый нос человека способен уловить запах опасности и предупредить тело, не известив при этом сознание. И это злило, особенно, когда был нужен повод сорваться. Марго вернулась домой раньше Лисы. Уютная и светлая квартира превратилась в узкую клетку, в которой не могла развернуться раздраженная львица. Часы спустя, когда открылась входная дверь, Марго злорадно оскалилась: наконец-то у нее появилась возможность выпустить пар. — Привет! — лучезарно улыбнулась Лиса, вызвав очередной приступ бешенства. — Что-то не так? Уже начался ПМС? Она вела себя как ни в чем ни бывало. Марго была готова вцепиться ей в глотку. — Сегодня утром заметила, что у тебя прокладки закончились, решила на всякий купить, — сказала Лиса. «Надо же, она _заметила_!» — Ты какая-то странная. Что случилось? — Да ничего! — рыкнула Марго. — Просто у меня начались месячные, а кое-кто не догадался купить прокладки. — Кое-кто — догадался, — прищурилась Лиса. — И кое-кто не виновата, что другая кое-кто не может позаботиться о себе. Держи. — Мне нафиг не нужны твои прокладки! — крикнула Марго, ударив подругу по руке. Мягкая упаковка упала на пол почти бесшумно, а синие глаза подруги вспыхнули от гнева. — Ну извини, — сдержанно сказала Лиса. — И это все, на что ты способна?! Израсходовала все затычки и всего лишь просишь прощения? — Я должна встать на колени, припасть губами к твоим стопам и слезно молить простить засранку? — Не помешало бы! — Облезешь и неровно обрастешь, — бросила Лиса и пошла на кухню. — Мы еще не закончили! — Не знаю, как ты, а я — закончила. Естественно, Лиса не обнаружила ужин. Радовало, что в недрах холодильника спрятались овощи и фрукты. — Ты всегда уходишь от разговора, — сказала Марго, встав в дверях. — Всегда. — Да? — Да. У нас есть проблема, а ты не хочешь ее обсуждать. Лиса сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — У нас сейчас одна проблема — твое плохое настроение, то есть твое желание выпустить пар. Как же, такая возможность поругаться. Других проблем у _нас_ я не вижу. — А как же?.. — Это твоя проблема. Что ты о себе не позаботилась. Могла бы в сумочку положить пару прокладок «на всякий случай». Кто был бы виноват, если бы у тебя начались месячные не дома? DM, что не открыл филиал в институте? — Тогда была бы виновата я, но дома-то!.. — Марго, мы уже полгода живем вместе, а ты не запомнила, что я пользуюсь исключительно тампонами? Мне не нужны твои прокладки. Для меня вопрос исчерпан. Я на пробежку. Лиса положила на стол так и не надкушенное яблоко и пошла переодеваться, оставив покрасневшую Марго в одиночестве. Она не стала мешать и ночью, решив спать на диване. Слишком узком, чтобы свободно лежать на нем вдвоем. Замечательно узком, чтобы без слов попросить прощения. DM (сокр. От Drogerie Markt) — международная сеть магазинов по продаже хозяйственных товаров, предметов гигиены и косметики Недопонимание Лиса вернулась с пробежки мокрой, но довольной. Марго заворчала, когда любимая полезла обниматься, не удосужившись сходить в душ, а та, как и тысячи раз прежде, только смеялась. — Это же не гигиенично! — Зато затащить тебя в душ будет очень даже гигиенично. Потрешь мне спинку? — Лиса, — строго сказала Марго. — Для этого не обязательно было марать мою одежду. — Обязательно. — Будешь выступать, пойдешь в душ одна. — Надо облить тебя кофе. Или молоком. Чтобы у тебя появилась Очень Сильная Потребность в душе. — Ты не посмеешь. — Спорим? С Лисой было лучше не связываться, когда у нее блестели глаза. Марго вздохнула, взяла ее за руку и нарочито обреченно поплелась в ванную. Обе получали удовольствие от этой примитивной игры. Контрастный душ был единственным, что Марго никогда не нравилось в этой затее. Она не понимала всей «прелести» чередующихся температур и всегда пыталась увернуться от холодных струй. Но в остальном... Марго нравилось мыть сильное тело Лисы и ухаживать за ее волосами. Совместный душ был самым интимным моментом их жизни. Лиса разделяла мнение Марго. Иначе зачем она столь упорно затаскивала подругу в ванную? — Не хочешь тоже заняться джоггингом? — спросила Лиса. Разнеженность и умиротворенность как ветром сдуло. Марго давно ждала, когда поступит подобное предложение. «Не хочешь вместе бегать?», «Не хочешь заняться фитнесом?», «Я думаю, овощи и фрукты полезнее шоколада и пасты». — Я для тебя недостаточно стройная? — ровным голосом спросила Марго. — Что? Это-то при чем? Я предложила тебе бегать, а не худеть. — То есть, недостаточно? Как назло, пошла холодная вода, но Марго стиснула зубы и не дернулась. — Мне было бы интересно понять логическую цепочку, которая привела тебя к такому выводу, но об этом потом. Мне нравится твоя фигура. Я не считаю, что в ней что-то не так. Просто было бы здорово, если бы мы бегали вместе. И это полезно. Все. Никакого подтекста. — Если ты считаешь, что мне надо заняться собой, так и скажи. Не надо ходить кругами. — У тебя опять ПМС? — устало спросила Лиса. — Нет. — Спасибо, что потерла спинку. И прекращай нести чушь. Я с тобой не из-за твоей фигуры или прекрасных глаз и так далее. Так случилось, что я тебя люблю. Тебя, черт побери. А если ты недовольна собой... Мне жаль, что моя любовь не придает тебе уверенности. Правда, жаль. Но не надо приписывать мне свои мысли. Пожалуйста. — Ты не права, — прищурилась Марго. — Совсем не права. Я довольна собой и уверена в себе. А вот ты... — Хватит, — попросила Лиса, выходя из душевой кабины. — Мне без разницы, сколько в тебе килограмм дурного настроения. Всегда было без разницы. Иначе я жила бы с другой женщиной. — Да? А что, были варианты? — с иронией спросила Марго. — Были. И до сих пор есть. Только они меня не интересуют. Лиса закончила вытираться, обмотала голову полотенцем, надела халат и вышла из ванной, а Марго стояла и пыталась переварить услышанное. Через пару секунд она выбежала вслед за подругой. — Что значат эти «варианты»? — спросила она, схватив Лису за руку. — Больно. Отпусти. Марго заставила себя разжать онемевшие пальцы. — Это значит, что если бы я любила другую женщину, то жила бы или встречалась бы с ней. Все просто. — Даже так? То есть незаменимых нет? — Нет, — холодно улыбнувшись, ответила Лиса. — Природой не предусмотрено. Если, конечно, есть желание заменить. У меня его — нет. — И как только я тебе надоем... — Твою мать, Марго! — взорвалась Лиса. — Хватит нести чушь! Ну почему ты слышишь то, что хочешь, а не то, что я говорю? Я говорю, что люблю тебя и мне не нужны другие, ты слышишь, что найти тебе замену — раз плюнуть. Я предлагаю заниматься спортом вместе, ключевое слово — «вместе», ты решаешь, что я недовольна твоей фигурой, внешностью, задницей, грудью, понятия не имею, чем именно. Может быть, всем? — Может быть, всем, — глухо сказала Марго и развернулась. На глазах выступили слезы, а подбородок предательски дрожал. Марго сделала глубокий вдох, взяла себя в руки и оделась. — Я заказала пиццу, — сказала Лиса, зайдя в спальню. — Надеюсь, ты ничего... Что это значит? — Я поживу у родителей некоторое время. — Зачем? — Мне надо отдохнуть и подумать. — А как же пицца? — Мне стоит воздержаться от подобной пищи. Килограммы, сантиметры, сама понимаешь. Лиса молча наблюдала, как Марго собирается. — Ну и вали, — сказала она, когда рюкзак был закрыт. Эта фраза ударила больнее всего. Лиса вычеркнула Марго из своей жизни вместо того, чтобы остановить, удержать, переубедить. Так просто, будто эти отношения ничего не значили. Хотелось сказать, что пошутила, что ее дом здесь, что никакого отдыха ей не надо, она и так все знает, но Марго ушла. Из упорства и гордости. Одиночество После ухода Марго квартира стала неожиданно большой и пустой. Лиса терялась на кровати, которая оказалась такой огромной, и не знала, куда себя приложить. Работа, учеба и спорт на время избавляли от тоскливых мыслей, но ночи... Ночи были слишком долгими и бесконечными. Иногда Лиса хотела плюнуть на все, прийти домой к родителям Марго и утащить любимую женщину в свою пещеру, соблюдая лучшие мужские традиции: ударив дубинкой по голове и перекинув через плечо. Естественно, она этого не делала. Даже не звонила, чтобы не навязываться. Марго вернется, когда остынет и обдумает все свои важные мысли. Надо просто подождать. Только день проходил за днем, круги под глазами Лисы становились все глубже и темнее, но Марго не давала о себе знать. Лиса стала засыпать только после трех бокалов вина. Лиса забросила вечерние пробежки и перестала ходить в спортзал. Лиса завалила доклад по простейшей теме. Лиса сдалась и дала волю своему эгоизму. — Слушай, — хрипло сказала она, глядя в глаза Марго. — Ну не нравится тебе идея с пробежками, черт с ней. Давай вместе небегать. Пить кофе, играть в карты, валяться на диване, без разницы. Просто... просто вернись домой. Пожалуйста. Почему-то Лисе показалось, что ее обвели вокруг пальца и привязали к себе еще крепче. Наверное, ей стоило почувствовать себя обманутой. Но все растворилось во вкусе лимона и мяты. Пикник Марго всегда любила сентябрь. Хоть и приходилось надевать кофту, воздух был все еще теплым, солнце — таким ярким и золотистым, каким не бывает летом, а птицы — деловитыми и шумными, воспитывающими подросшее поколение и собирающимися на зимовку. — Пойдем на пикник, — предложила Марго. — Когда? — спросила Лиса, не отрываясь от монитора. — Прямо сейчас. Небо чистое, тепло, выходные. — Я пишу отчет. — Ну да. Но он же не убежит. — Давай через час. Я как раз закончу. — Давай, — обрадовалась Марго. Если честно, она ждала отказа. У Лисы всегда были какие-то дела. Марго казалось, что раньше они проводили вместе больше времени, а после переезда парки и кафе ушли в прошлое. Да и зачем куда-то ходить, когда дома дешевле и уютнее? Пока Лиса дописывала отчет, Марго собирала сумку: вино, штопор, стаканы, сыр, плед и прочие мелочи, необходимые для удачного пикника. — Я готова, — прошептала Лиса, прокравшись на кухню и обняв Марго. — Вот не надо так делать, — попросила Марго, пытаясь выбраться из кольца рук. — Как? — Не надо грызть мое ухо, от этого слабеют колени, а ноги мне пригодятся, чтобы дойти до озера. — Ты уверена? — вкрадчиво спросила Лиса. Марго задрожала, но сжала кулаки и сказала: — Да. — Хорошо. Стало так одиноко без рук на талии и губ на мочке уха, но Марго не поддалась соблазну. — Тебе помочь? — спросила Лиса. — Нет, все готово. Но сумку несешь ты. — Не вопрос. На озеро? — Да. Лиса чмокнула подругу, взяла сумку и пошла обуваться, а Марго крепко задумалась над тем, что пора бы уже накачать свои слабые мышцы ног. — Я тебя люблю, знаешь? — сказала она и прикоснулась губами к основанию шеи Лисы. — Знаю. Я тебя тоже. Ты же в курсе? — Да. Марго всегда любила сентябрь. Как ни странно, в нем было больше романтики, чем в любом из весенних месяцев. Наверное, потому что на ее коленях лежала любимая женщина, лицом которой можно было любоваться до бесконечности. Кофе Лису разбудил запах кофе. Она медленно села на кровати, пытаясь установить связь с мозгом, и столь же неспешно открыла глаза. На этом прекрасное утро закончилось. Одного взгляда на часы хватило, чтобы сконнектиться с сознанием и понять, если не поторопиться, то можно опоздать на автобус, а значит на электричку, а про работу вообще лучше не думать. Лиса вскочила с кровати, схватила приготовленные с вечера вещи и побежала в душ. — Плиз, сделай мне кофе! — выкрикнула она. — С молоком и без сахара. Быстро приведя себя в порядок, Лиса побежала на кухню. — Спасибо, — сказала она, взяв протянутую кружку и сделав большой глоток. — Что это? — Чай, — ответила Марго, густо покраснев. — Я просила кофе, — раздраженно сказала Лиса. — Кофе закончился. — Но я до сих пор чувствую запах. — Я выпила последний. Я не знала... — Ты будешь спать весь день после ночи за компьютером, — перебила Лиса Марго. — И ты выпила последний кофе, несмотря на то, что именно мне работать? — Прости. — Знаешь что? — Что? — вскинув голову, спросила Марго. — Ничего. Лиса со стуком поставила кружку на стол, чай с молоком вылился на стол. — Я правда не подумала. — Вот именно. Не подумала, — рыкнула Лиса, обуваясь. — Не удивительно. — Что ты хочешь этим сказать? — Ничего. Куплю кофе на вокзале. — Но... — Я опаздываю. Поговорим вечером. Марго ожидала, что Лиса хлопнет дверью, но та сдержалась. — Значит так, да? Значит, я эгоистка? А сама-то! Жутко хотелось разрыдаться. Особенно потому, что Марго понимала, Лиса в чем-то права. Но не хотелось признавать это вслух. Марго не пошла спать, дождалась восьми утра и сходила в магазин, чтобы купить кофе. Когда Лиса вернулась с работы, подруги дома не было. Зато на кухонном столе стояло десять банок легального доппинга. И открытка. «Все для тебя, любимая. Ушла гулять. Вернусь поздно. Не жди». — То есть так, да? Дома не ночевали обе. Молчание Самая большая проблема в назревшем и гноящемся конфликте — молчание обеих сторон. И Лиса, и Марго отлично это понимали, но не делали ни попытки поговорить друг с другом. Одна — работала с утра до вечера, вернувшись домой отправлялась на пробежку, а после падала спать. Другая — весь день бездельничала или поддерживала домашнее хозяйство, а ночь проводила за компьютером. Всегда можно найти более приятное занятие, чем болезненное выяснение отношений. Можно было бы поставить точку, раз уж ситуация зашла в тупик, но обе предпочитали многоточие: оно давало хоть какую-то надежду. Только ни Марго, ни Лиса не знали, на что именно. Наверное, на то, что все будет хорошо. Само по себе. Подруги обменивались очень важными сплетнями, обсуждали проблему голодающих детей Африки и серьезно размышляли над покупкой котенка. Только никак не могли выбрать, какого именно. Постоянно что-то было не так, и приходилось искать другой вариант. Зато в доме царили чистота и порядок, а кухня и ванная комната поражали воображение запасом предметов первой необходимости. Их отношения стали предельно гармоничными. Ни ссор, ни скандалов, ни косых взглядов. Сплошные улыбки и редкие прикосновения друг к другу. Чтобы не дай Бог не обидеть все еще любимую женщину. Кто-то когда-то сказал, что молчание — золото. Если это так, то Марго и Лиса были очень богатой семейной парой. Классической семейной парой. Сожителями, научившимися не мешать друг другу и лелеять собственные интересы. Иногда одна из них набиралась смелости, чтобы поговорить, но у другой не было времени. Или сил. Или... Чего-то еще. Зато гармония и покой были в целости и сохранности. Ведь это самое главное, правда? — Спокойной ночи, любимая, — сказала Лиса так тепло и нежно, что год назад Марго не выдержала бы и начала борьбу с ее пижамой. — Спокойной ночи, — пожелала она спокойно, выключив свет. — Кстати, на Рождество я к маме. Ты со мной? — Нет, я обещала, что буду у своей. — Хорошо. Передаешь ей привет и поздравления? — Конечно. А ты — своей. — Обязательно. — Я тебя люблю. — Я тебя тоже. Слова могут совершенно обесцениться всего лишь за полтора года.	NC-17	В процессе	Нет
1	Sora Akanegasaki	Притягивающая слабость	Он не может позволить себе слабость... Исключения только подтверждают правила.	Романтика	304	2009-12-11	Он не может позволить себе слабость. Хибари поднимает взгляд на циферблат больших напольных часов, оглушающе отстукивающих минуту за минутой. Комната не погружена в темноту лишь из-за настежь распахнутого окна, которое занимает почти всю стену; штор на окне нет вообще, даже тонкой и невесомой ткани прозрачного тюля, и яркой луне ничто не мешает резать бледно-белыми линиями мягкий светлый ковер на полу. Кто сказал, что сегодня самый лучший день? Глупый, какой же глупый человек. Даже нет, не человек — травоядное. Кёя, тот самый Кёя, что умудрялся даже спать устрашающе, при виде которого цветы вяли, а дети плакали, был морально подавлен и дезориентирован. Он не мог понять, что происходит, и его это, понятное дело, нервировало. Ведь Хибари всегда мгновенно разбирался во всякой ситуации, а любое задание проходило без проблем. Хранитель Облака великолепен. Всегда. Почти полночь. Шум на улице постепенно стихает; ночной жизни в этом районе нет, а редкая машина, окидывающая ядовито-желтым светом окрестные дома, не заслуживает внимания. Подходя к окну, он думает, как же много изменил в его жизни этот непредсказуемый босс Каваллоне. Как же это было неожиданно, непривычно и… приятно. И до сих пор Кёя не понимает, почему не стал сопротивляться этому безумно притягивающему обаянию Дино. Сегодня был поход в кино и сладкий попкорн. Тёмный кинозал, тонкие пальцы в мягких волосах и липкие губы. Дино приглушенно смеялся, Хибари хмурился, но совсем не зло, нет, это было будто дань образу. На самом деле он давно не чувствовал себя так хорошо. Так уютно. Так… правильно. Да что там, он никогда себя так не ощущал. Это пугало и манило одновременно, но глаза Каваллоне, эти глаза, смотрящие словно глубоко внутрь и способные разглядеть всё без слов, успокаивали. Кёя не мог разобраться в себе. Чувства? Раньше это слово приводило его почти в недоумение, а сейчас казалось чем-то. Чем-то, что должно что-то значить. Хибари раздражен своим состоянием. Его тянет к Каваллоне. Физически тянет. И весь вечер в одиночестве противно сказывается на самочувствии – такого хмурого выражения лица у него нельзя было заметить, даже когда какой-нибудь травоядный болван осмеливался устраивать беспорядки на территории школы. Глупый, ну глупый же. И сейчас Кёя думает так уже не о Дино. Это как наваждение. Бездумно смотря вдаль, на яркие огни города, смазывающиеся в одну светлую полосу, Хибари не может себя понять. Да уже и не пытается. Иногда легче признать действительность, чем отрицать очевидное. Горячие щеки и бессмысленный взгляд – чувство опьяняет, сильно, вызывая зависимость. Он не может позволить себе слабость. Хотя, слабость в виде этого солнечного идиота выглядит несколько иначе. У каждого правила есть исключения, так? Хибари улыбается и отходит от окна. Он знает, что Дино скоро придёт, ведь редкая машина, что совсем не беспокоит местных жителей и стоит под окнами, любимой марки Каваллоне. И снова горячие руки, нежные губы, и глаза, позволяющие всё. Кто сказал, что сегодня самый лучший день? Хибари, выгибаясь под жаркими ласками Дино, думает, что этот кто-то всё же был прав.	R	В процессе	Нет
1	Sora Akanegasaki	Загадка праздника	О Рождестве, снеге и романтике.	Романтика	60	2009-12-11	Грелл любит невероятные человеческие праздники. Эти обычаи и традиции, определённые дни, памятные сувениры, сами люди, окутанные духом торжества – всё кажется ему настолько любопытным, что каждый раз на какую-либо значимую для людей дату он сбегает на Землю, в тот удивительный мир. Это притягивает и дарит новые впечатления, а Грелл, как истинная актриса, обожает все новое. Уильяму совсем не нравятся такие выходки своенравного шинигами, но когда Грелл в очередной раз, наплевав на наказание, сбегает, Ти Спирсу остается только смириться. Наверное. После, он даже, в некотором роде, начинает отпускать Сатклиффа будто на выходные, хотя работа шинигами такого не предусматривает. Англия в это время года прекрасна. Снежные крыши, разноцветные лампочки, хорошее настроение и сладкие леденцы. Здесь зима никогда не приходит внезапно – она медленно и постепенно вступает в свои права, поливая землю дождём и замораживая воздух. Она красива в своём великолепии, и люди, даже самые желчные, что не умеют радоваться жизни, забывают свои обиды и пытаются насладиться праздником. Прекрасным праздником этого времени года – Рождеством. Безумный ажиотаж в магазинах и пустующие улицы – люди так непредсказуемы. Это нравится. Не может не интересовать. Грелл любит зиму, когда можно зябко кутаться в тёплый пушистый шарф и когда можно ловить колючий снег горячими губами. Он любит Рождество, когда можно дарить и получать подарки и наблюдать, как на мгновение теплеет взгляд Уилла, получающего из рук подчинённого какой-нибудь милый сюрприз. И ещё он любит, когда Уильям не срывает с двери кабинета венок из омелы, ярко-зелёный, обладающий запоминающимся ароматом, лишь произносит немного раздражённо, но с улыбкой в уголках губ: — Это просто праздник какой-то. * В это Рождество у них работа. Демон, на самом деле слабый и бесполезный, каким-то образом пробрался в мир людей и начал сеять панику среди народа. Люди, боящиеся любого шороха, испытывают неконтролируемый ужас при виде демона. Уильям составил план поимки и даже не волнуется за успех операции, он просто уверен в своей правоте. И ведь наверняка так и будет – задания Ти Спирс всегда выполняет великолепно, без единой ошибки, легко устраняя внезапно возникшие проблемы. Сатклифф же весь вечер вынашивает коварный план прогулки с Уиллом. Романтичной. И чтобы снежинки мягкими лепестками опускались на плечи, чтобы были горячие руки и морозный воздух. И шарф, один длинный мягкий шарф. Один на двоих! Зверь, гонимый голодом, уже не замечает ничего. Он перестаёт намеренно пугать людей. Взмах остро заточенной, лучшей, косы и демон останавливается. У него нет сообразительности, так что вряд ли осознает, что произошло. Уильям аккуратно убирает Косу, как всегда прекрасно справляясь с демоном. Морщится, до сих пор недоумевая, почему на это лёгкое дело послали их двоих. Задумчиво смотрит в небо, размышляя почему послали именно его. Грелл тянет его за руку под тихий шепот, обещая показать что-то интересное. Внезапный порыв будто толкает Уилла идти за напарником. Либо осознание, что сдерживать улыбку с каждым разом становится всё сложнее. А Грелл хочет разгадать этот праздник, эту атмосферу, этот дух Рождества. Вместе с Уиллом. Поэтому он и навязался на это задание, ведь Ти Спирс явно не захотел бы спускаться сюда; он вообще людей не очень-то и любил. Ведя Уилла по безлюдным улочкам, Сатклифф жадно ловит каждую деталь, каждый звук, каждый отблеск торжества. А чужая ладонь в руке нежно греет пальцы сквозь тонкую кожу перчатки. * Два силуэта посреди тёмной улицы. Все истинные англичане уже давно сидят по домам, и эти двое выглядят странно и непривычно. Случайности иногда бывают очень полезны. Прогулка под снегом вместо возвращения тому прямое подтверждение. А целоваться на морозе нельзя. Но кого это волнует?	NC-17	В процессе	Нет
1	Унхайлиг	Холодный	Этот холод, неистовый и всепоглощающий, мучит твою душу, убивая день за днём — знакомо? Нет, конечно.	Ангст,ООС,Повествование от первого лица	49	2009-12-13	Холодно... И даже не физически, а, скорее, душевно. Этот холод, неистовый и всепоглощающий, мучит твою душу, убивая день за днём — знакомо? Нет, конечно. Вот почему ты — бесчувственная холодная кукла? И если сначала меня это нисколько не заботило, то почему сейчас я страдаю из-за твоей апатичности? Откуда это безрассудное желание быть навеки твоим? Не отвечаешь... Естественно, ведь я так и не задал тебе этот вопрос. Холодно и больно... И эту боль не могут заглушить ни лекарства, ни выпивка — только ты. Как же смешно: источник боли является единственным лекарством! Но, в таком случае, ты относишься к ряду наркотических препаратов — и я уже целый год нахожусь в зависимости. В те редкие моменты, когда ты появляешься без Хируко, мне безумно хочется провести рукой по шелковистым волосам, скользнуть кончиками пальцев по кукольному лицу, но я знаю — в таком случае к моей душевной боли присоединится ещё и физическая. А ведь тебе нравится приносить мне боль, и ты никогда не лишал себя удовольствия продемонстрировать свою силу — доказательством является огромное количество шрамов, свежих ран и ссадин. Думаешь, рассматривая их, я вспоминаю те моменты со страхом? Ошибаешься — всё это отметки, которые подтверждают, что я вызвал в тебе хоть какую-то эмоцию. Пусть для начала хотя бы злость... Холодно, больно и страшно... И боюсь я за себя. Да, я эгоист! Я боюсь, что умру и проведу в загробном мире вечность без тебя. Ты ведь будешь жить вечно, как и твоё искусство. Знаешь, я пришёл к выводу, что это самое искусство для каждого своё: для меня это взрыв, короткая вспышка — ведь я скоро погасну, а для тебя — вечность, ведь твоё существование на земле не ограничено временем, ты его победил. Я понял всё это, но тебе не скажу, хотя все удивляются (да и ты наверно тоже), как мы можем так долго не спорить о так называемом арте. Я буду молчать — вот и исполнится твоё желание, чтобы я заткнулся. Но, хочу отметить, что тебя я больше не боюсь — я боюсь лишь своих чувств к тебе. «К тебе»... И как давно я осмелился называть тебя на «ты», хоть и в своих мыслях? Не так уж давно — всего несколько дней назад я уничтожил в себе это уважительное отношение, но мне не суждено проявить это в жизни. Спросишь, почему? Да потому что я не смогу так долго обманывать себя — вы как были моим Данной, так им и остались... Холодно, больно, страшно и стыдно... И с каждым днём это всё усугубляется. Мне стыдно за свою любовь к тебе! Это всё неправильно... Господи, и как же это ты ещё не в курсе моих чувств к тебе?! Об этом уже знают (и как они только догадались?!) все члены нашей организации и нисколечко этого не скрывают. Самым обидным является то, что они опошляют мои чувства до самого что ни есть неприличия. Да ты и представить не можешь, как это стыдно, когда Хидан, который не единожды делал мне вполне однозначные предложения, называет меня извращенцем. Хотя я и вправду стал фетишистом — полюбить куклу, это надо же было до такого докатиться! Этот стыд за свои мысли сожжёт меня дотла, а я, к сожалению, отнюдь не феникс... Холодно, больно, страшно, стыдно и горько... И горечь никак не сходит с губ. Почему ты меня не прогнал, когда я зашёл к тебе в мастерскую?! Почему не остановил, когда я подошёл к тебе?! Да почему же, чёрт побери, не ударил, когда я прикоснулся к тебе?! Нисколечко не сопротивлялся, позволил развернуть к себе и заглянуть в бездонные глаза, прямо в душу... Да я же знаю — ты не можешь быть куклой! Никогда у кукол не отражалось столько эмоций в их стеклянных глазах. Но это было лишь мгновение, одно счастливое мгновение — а потом осталось лишь безразличие, которое раскололо мою душу на мелкие кусочки. Мне хотелось кричать, сметать всё на своём пути, даже ударить тебя — хоть и знаю, что боли не почувствуешь... Но почему же вместо удара я потянулся губами к твоим губам? Тот сладкий миг прикосновения, одно мгновение — я думал, ты оборвёшь его так же, как и предыдущее, но ты лишь податливо прижался ко мне, позволив мне этот поцелуй. Твои руки крепко обвили мою шею, не давая отстраниться. И вот в какой-то момент сквозь жар собственного тела я почувствовал весь твой холод — меня в миг осенило, что ты ведь ничего не ощущаешь. Это была просто игра для тебя? Но я не хочу быть очередной марионеткой, я живой, понимаешь — живой, и не собираюсь погибать ради тебя! Я только тогда понял, что не хочу быть твоим — я хочу равноправной любви! Я попытался оттолкнуть тебя, но ты не дал мне отдалиться ни на миллиметр. Я просто окунулся в твои объятья. Неужели ты не собирался меня отталкивать?.. Больше не холодно... И неужели с тех пор прошло столько лет? А ведь мои наивные мечты не сбылись — я помню, как жестоко ты оттолкнул меня в тот вечер, как только я признался тебе в любви. Как быстро нежные объятья и поцелуи сменились грубой руганью, как растаяла показная нежность в глазах, и ты просто вылетел из мастерской, оставив меня одного. Наверно, на следующий день мои запухшие от слёз глаза объясняли намного больше, чем мои пустые отговорки — ну конечно все сразу поняли причину моей апатии. Да, тогда ещё Конан пыталась меня утешить, как-то отвлечь от мыслей, занять чем-то интересным — но всё было бессмысленно, ведь сколько не пытайся клеить мою истерзанную душу, всё равно слишком много осколков навеки затерялось в твоей мастерской. И через день я умер — сам себя похоронил, сам справил поминки. Осталась лишь яркая оболочка, а внутри — пустота. Ты же заметил эти перемены — заметил, но молчал. И все остальные молчали... И я всё ещё помню тот день, когда я стоял над твоим расколотым телом и пытался заплакать — но не мог. А скорее, не хотел. Я помню, как в предсмертной агонии ты признался мне в любви, как впервые за годы нашего знакомства я увидел на кукольном личике отражение боли — но и это меня не тронуло. Я просто стоял и смотрел, как ты погибал. В тот момент мы впервые поменялись ролями — ты стал беззащитным человеком, а я — бесчувственной куклой. Просто смотря тебе в глаза, я вслух пожелал тебе гореть в аду и там отвечать за все мои мучения. Я не знаю, были ли это слёзы или просто капли дождя стекали по твоему лицу, но ты, наверное, ощутил всю боль безответной любви. Я помню, что перед тем, как навсегда сомкнуть веки, ты попросил меня никогда тебя не забывать... ...Ах, Данна, Данна, что же вы наделали?! Да, я по сей день исполняю вашу просьбу, я не могу вас забыть! Вы всегда говорили, что из меня получилась бы хорошая кукла — так вы, не ведая того, и превратили меня в неё. Всю свою жизнь я нёс в душе эту пустоту — наследие от вас, эти душевные раны — как вечную память и эту бесчувственность — как наказание... Догорает свеча — последний источник призрачного тепла. Но я уже не почувствую холода. Когда догорит эта свеча, я наконец то увижу вас вновь, Данна! Ведь с последней искрой догорит и моя жизнь...	NC-17	В процессе	Нет
1	PoisonIvy	Папина дочка	В этой небольшой зарисовке автор фантазирует, какой могла бы быть Хотару, когда немного подрастет... В аниме ей уделяли незаслуженно мало внимания!	ООС,Флафф,Юмор	195	2009-12-20	Вся школа только о ней и говорила. — Завтра к нам придет новенькая! Я сто-о-олько о ней слышала… — И я! … И я! … Я тоже! — У нее такие знаменитые родители! Просто с ума сойти! — Она – солистка самой классной рок-группы — The Rebirth! А ведь ей всего шестнадцать! — И как она играет на гитаре… Ах… — А я читала в одном журнале, что еще и очень хорошо рисует! Иллюстрации к последнему альбому The Rebirth она сделала сама! — Я слышала, она и ее родители долго жили в Швейцарии, и она свободно говорит и по-английски, и по-французски! — Она – чемпионка среди юниоров по пулевой стрельбе! Говорят, она всегда с собой пистолет носит! — Мне так нравится, как она одевается! Готика – это так… невообразимо стильно! — А мне нравится, что она на мотоцикле ездит! Вы его видели? Это что-то! — А рядом с моей партой есть свободное место! Непременно приглашу ее – она такая классная! — Говорят, на нее не нашлось подходящего комплекта школьной формы – очень нестандартная фигура. Так что она пока будет ходить на занятия, в чем захочет… Интересно, в чем она придет? — А вот наступит завтрашний день, и узнаем! И вот этот день наступил. Бодрый утренний свет освещал просторную аудиторию, занятия еще не начались, поэтому ученики пользовались свободными минутками, чтобы дочитать интересную мангу, поболтать по мобильному, перекусить, может быть, даже подготовиться к уроку, и, конечно же, в очередной раз обсудить новую ученицу. Лишь Чиби-Усу не волновали эти проблемы. Она использовала свободные минутки, чтобы… поспать. Но вот дверь открылась, и на пороге появилась она. Класс замер. В воцарившейся тишине Уса-тян, довольно посапывая, повернулась на другой бок. Новая ученица вошла в аудиторию, и класс тихо ахнул. Ее изящная фигурка, словно выточенная из белоснежного мрамора, казалась хрупкой, но одновременно таила в себе огромную неведомую силу. Особенно это было заметно в ее взгляде: фиолетовые глаза смотрели спокойно, почти умиротворенно, но было ясно, что в любой момент они с легкостью заглянут внутрь чьей угодно души. Прическа новенькой, на первый взгляд, казалась классическим каре, однако это было не совсем так. Черно-фиолетовые волосы были немного длиннее спереди, где их кончики опускались ниже подбородка, ближе к затылку каре плавно становилось короче. Ростом новая ученица была чуть выше среднего, а, возможно, она казалась такой из-за своей стройности. Черты ее лица были тонкими, а его выражение заинтересованным и одновременно загадочным. Сплетницы-модницы ожидали, что новенькая появится в готичном наряде, в котором все привыкли видеть ее на выступлениях TheRebirth, но она выбрала другой стиль. На девушке был строгий, абсолютно черный костюм: прямые брюки с безупречно отутюженной стрелкой; пиджак классического покроя, немного приталенный, застегнутый на одну пуговицу; нежно-лиловая шелковая рубашка с широким воротником и мужской шейный платок цвета бледного золота. Но в самое сердце модниц поразила шляпа. Это была черная шляпа из мягкого фетра с короткими полями, она была чуть надвинута на глаза, возможно из-за этого ее обладательница казалась похожей на юного гангстера из Чикаго… Или на молодого французского франта? Новенькая сняла шляпу, и пышная челка упала на лоб. Привычным движением девушка провела рукой по волосам, поправляя их, и окинула класс взглядом. Все смотрели на нее с ожиданием. — Здравствуйте все. Я ваша новая ученица, — девушка учтиво поклонилась, держа шляпу у груди. — Мое имя- Ей не удалось договорить. В очередной раз поворачиваясь на другой бок, Чиби-Уса смахнула свои учебники со стола – и книги с шумом попадали на пол. Все обернулись на звук. Маленькая принцесса проснулась, потянулась, пару раз моргнула, поправила оданго, затем протерла глаза, огляделась. Заметила новенькую и… — Хотару-тян! – радостно взвизгнула она и, раскидав всех на своем пути, повисла на шее любимой подруги. Класс снова ахнул. — Я тоже рада тебя видеть, Чиби-Уса, — ответила Хотару, и ее бледно-розовые губы изогнулись в счастливой улыбке. Одной рукой она ловко подхватила девушку за талию и аккуратно поставила на пол. Но руки не убрала. — Нет-нет! Не называй меня так! – запротестовала принцесса. — Я уже взрослая. Зови меня — Уса-тян. — Хорошо, Уса-тян, — кивнула Хотару, затем она повернулась к классу. — Простите, я так и не представилась. Мое имя – Томое Хотару. — А можно просто «Хотару-тян»? — тут же раздался ехидный вопрос откуда-то с галерки. Хотару лишь сверкнула глазами в сторону остряка: на последних партах началось шебуршание – кто-то прятался. Может, этому «кто-то», конечно и привиделось, но он-то был уверен, что ему удалось разглядеть ремень кобуры сквозь ткань пиджака. И почему он не смог удержаться от шуточки? — Не нужно прятаться. На первый раз я, как правило, прощаю, — спокойно сказала Хотару. — Так называть ее можно только мне, — гордо объявила Чиби-Уса. — Верно, cheri, — улыбнулась темноволосая и подмигнула. Вспомнив смысл иностранного слова, принцесса захлопала глазами и премило покраснела. Хотару довольно улыбнулась. — Поможешь мне найти свободное место? — Конечно! Садись рядом со мной – здесь свободно! С этими словами Уса-тян схватила Хотару за руку и потянула за собой. В классе раздалось несколько разочарованных вздохов. * * * Харука проснулась и удивилась: в руке у нее почему-то был будильник. Гонщица поднесла его к глазам. Было четыре часа дня. — Ого, ничего себе, вздремнули пару часиков! … Мичиру, милая, просыпайся скорее, — она легонько потрепала любимую за плечо, — А то опоздаем. — Да-да, — донеслось из-под одеяла, — Сейчас… — Мичиру, мы же не хотим опоздать, верно? — Но сегодня был такой сумасшедший день… — Не день, а утро. — Ну, утро... Утро действительно было сумасшедшим. В семье воинов внешних планет давно уже не бывало такого безумного утра, ведь Хотару предстоял первый день в новой школе. А все семейство лишь на днях окончательно переехало из Швейцарии обратно в Токио. — Где мои туфли? Еще вчера вечером они были вот здесь. Хотару стояла в прихожей и оглядывалась в поисках. Из кухни выглянула Мичиру. — Полагаю, ты не собираешься надевать в школу эти свои … готические боты? — Нет, Мичиру-мама, мы же с тобой еще вчера договорились. — Умница, — улыбнулась Мичиру и снова исчезла за кухонной дверью, оставив Хотару лишь ароматы завтрака. — Что ж, попробуем другой вариант, — решила она и стала подниматься на второй этаж. — Харука-папа? — Я в гардеробной! Хотару открыла нужную дверь, за которой ее сразу же встретили вопросом. — Черт возьми, почему Тоудо-сан решила попросить отгул именно в этот день?! Харука возвышалась над гладильной доской. В одной руке у нее был, ясное дело, утюг, в другой она держала нежно-лиловую рубашку. Воин, гонщица, спортсменка – у Харуки было множество талантов, но гладить рубашки она совсем не умела. А тут еще кругом разобранные шкафы, сразу не разберешь, где розетка, или, хотя бы, удлинитель, и повсюду эти коробки, какие-то невозможные тюки, все почему-то совсем неустойчивое и так и норовит свалиться. — Вот почему именно сегодня? – повторила свой вопрос Харука. — Знала бы заранее – ни за что б не согласилась! — Наверное, потому, что ей тоже нужно проводить ребенка в школу, — Хотару старалась отвечать ровным голосом, но вид взъерошенной Харуки в пижаме, пытающейся выгладить рубашку, ее здорово веселил. — Или ты думала, что у экономки не может быть детей? — Может, конечно… Ай, черт побери! Кажется Харука обожглась. При чем не в первый раз. Хотару поняла, что надо немедленно спасать ее. В смысле — рубашку. И сделала несколько аккуратных шагов внутрь комнаты. — А еще эта Сецуна… Срочные у нее, видишь ли, дела, — сердито буркнула гонщица. — Предусмотрительная хитрюга… — Конечно, она же смотрит в будущее. — Мичиру, между прочим, тоже ловко придумала! — продолжала ворчать Харука. — «Я сделаю завтрак, а ты помоги с одеждой.» Хотару ласково улыбнулась и взяла из рук гонщицы утюг. — Харука-папа, давай лучше я. Лицо воина неба озарилось счастливой улыбкой, у нее словно гора с плеч свалилась. Как только Хотару сняла с нее этот тяжкий груз, Харука сразу же перестала дуться на Мичиру с Сецуной. И даже на Тоуду-сан. — А ты помоги мне, пожалуйста, найти мои ботинки, — попросила дочка. — Вчера я начистила их и оставила в коробке в прихожей. Коробка темно-синяя такая, на ней написано «Carlo Pazolini». — Темно-синяя коробка, говоришь?«Carlo Pazolini»? — Ага. — Нет проблем, Хотару. Мне кажется, я знаю, где искать, — и в пару прыжков спортсменка выбралась из гардеробной. «Вот досада!» — мысленно расстраивалась Харука, направляясь в свою комнату, — «А я еще думала, откуда у меня такие стильные новые ботинки? И начистил еще кто-то так хорошо, старательно. Вот, думала, повезло! Carlo Pazolini… Эх!» — Ты, что же, совсем не волнуешься, Хотару? – спросила Мичиру, раскладывая омлет по тарелкам. — Нет, нисколько. Мне даже интересно. — Даже интересно? – переспросила заботливая мама. — Вот как! И что же тебе интересно? — Ну-у… — задумчиво протянула Хотару. — Например, есть ли в этой школе действительно хорошенькие девушки? Харука расхохоталась, и ее возлюбленная немедленно шикнула на нее, хотя сама с трудом сдерживала смех. Воину неба пришлось притихнуть, но остановится она не могла. Хотару улыбнулась ей, а та в ответ подмигнула. — Как тебе не стыдно, Хотару, а учеба? – насколько могла строго спросила Мичиру. — А что учеба? Я уже все узнала. Программа в моем швейцарском колледже по многим предметам опережала японские школы. А другие предметы я нагоню, так что волноваться совершенно не о чем. Об иностранном вообще можно не беспокоиться. — Но тем не менее- — Время! – сквозь смех прервала их Харука, указывая на часы. — Точно! – воскликнула Хотару. Она вскочила изо стола, отправила в рот последний кусочек омлета, допила кофе и сняла салфетку. — Где ключи от гаража? — Харука отвезет тебя, — сказала Мичиру. — Или… — она перевела взгляд с гонщицы, что сидела за столом все еще в пижаме и преспокойно поедала омлет, на дочку. — Подожди-ка, ты что это – собралась в школу на своем безумном мотоцикле??? — А на чем же еще?! – в голос ответили ей Харука и Хотару. — Нет, я должна была догадаться, — смеясь, проговорила Мичиру. — Эта любовь к выпендрежу передается… Она замолчала, подбирая нужное слово. Хотару нахмурила брови, а Харука перестала жевать. — Любовь к выпендрежу? — Ну, конечно! Будешь отрицать? Мичиру обернулась к главной любительнице повыпендриваться и посмотрела на нее, ожидая ответа. Харука, поразмыслив, покачала головой. Хотару сделала тоже самое. — Вот то-то же, — Мичиру достала из кармана халатика ключи от гаража. — Держи, Хотару! – и кинула дочке. — Спасибо, ма! Та ловко поймала ключи и удалилась в гараж, залихватски покручивая связку на пальце. Через несколько минут Харука уловила рычание мотоцикла Хотару. — Пойдем, проводим ее? И они вышли на крыльцо. На площадке у гаража стоял черный чоппер, выполненный в готическом стиле. Хотару, уже в шлеме, укладывала в специальные кофры свой портфель и шляпу. — Хотару, удачи тебе! — Уверена, твой первый день в новой школе пройдет на отлично! — Спасибо, Харука-папа, Мичиру-мама! – дочка помахала рукой и села на мотоцикл. Грозно рыча, чоппер выехал за ворота. — Счастливо! Увидимся днем! – попрощалась Хотару и дала газу. — Аккуратнее на дорогах! Не вздумай лихачить! – успела крикнуть Харука. — Кто бы говорил! – донеслось уже с улицы. — Ну и утро, — выдохнула Харука, проводя рукой по волосам. — Дорогая, предлагаю вздремнуть пару часиков. — Прекрасная мысль, — позевывая согласилась Мичиру. — Главное, не проспать праздничный обед… — Мичиру, милая, уже половина пятого. Бедняжка Мичиру так и подскочила на кровати. — Сколько, ты сказала?! Что же ты меня раньше не подняла?? — Но, милая, я пыталась! — Значит, плохо пыталась… Вставай же скорее, Харука! А то опоздаем! – последняя реплика донеслась до нее уже из ванной комнаты. — Вот, как всегда… * * * Через полтора часа, то есть в ровно назначенное время, парочка уже была в уютном ресторане на побережье. Харука моментально решила, из чего будет состоять ее праздничный обед, и теперь неспешно листала винную карту, подбирая вино достойное праздника. Мичиру, напротив, слишком волновалась за Хотару, и потому никак не могла определиться с выбором. — Ох, остались бы Швейцарии: тихая, чудесная страна, — вздыхала Мичиру. — И климат полезный для Хотару. — Милая, Хотару давно уже поправилась и окрепла, тебе любой врач скажет. А здесь – наш дом, наши друзья… — Да, ты права, Харука, — согласилась Мичиру. — Я сегодня просто сама не своя… Волнуюсь за нашу девочку, ведь раньше у нее не все было гладко с одноклассниками, помнишь, в школе Мюген? — В школе Мюген вообще не все было гладко. — Я про другое. — А я понимаю… Но теперь все изменилось. Вот увидишь: Хотару будет звездой школы, все ее будут на руках носить! — Да знаю я, знаю… Но ничего не могу с собой поделать, — Мичиру в очередной раз вздохнула. — Все время думаю: как она там, моя маленькая? — Маленькая?! – Харука выглянула из-за винной карты. — Да она скоро меня догонит! — Ах, я не об этом… Ничего ты не понимаешь… Неужели, ты совсем не волнуешься?? — Было бы глупо волноваться за девушку, которую воспитали мы. — Верно… Но если кто-нибудь все же посмеет обидеть ее… — грозно заявила Мичиру, и ее изящный кулачок с шумом опустился на папку меню. — Конечно-конечно! Мерзких обидчиков накроет цунами! У-у-у! – Харука подняла руки вверх, чтобы цунами вышло более убедительным. Девушки расхохотались. — Спасибо, любимая, ты всегда меня поддерживаешь. Мичиру вложила свою ладонь в руку гонщицы. Харука приобняла свою возлюбленную за плечи и ласково поцеловала в висок. — Все будет хорошо, милая, — она с нежностью провела рукой по аквамариновым локонам. — Вот увидишь, Хотару произведет просто неимоверный фурор в этой школе. Поверь мне. От нее там все будут в восторге: и учителя, и ученики… Но особенно ученицы, — Харука хитро улыбнулась, — Держу пари, наша дочь уже кого-нибудь охмурила и, возможно, даже приведет с собой на обед. — Кого-нибудь? – с возмущением переспросила Мичиру, Харука тут же отрицательно замотала головой. – Наша Хотару?! Да никогда. – Харука усердно закивала. — Я уверена, если она кого-нибудь и приведет: это будет самая красивая девушка в школе. – Маленький кулачок снова с шумом опустился на меню. — А ты совершенно права, милая, — расплываясь в довольной улыбке, Харука кивнула на входные двери. На пороге стояла Хотару. Одной рукой она обнимала сияющую Чиби-Усу, а двумя пальцами другой приподнимала шляпу, чтобы обнаружить, какой из столиков заняли родители. Пока Мичиру удивленно хлопала ресницами, Харука помахала дочери. — Привет, Харука-папа, Мичиру-мама! Вы же не против, если Уса-тян пообедает с нами? Родительницы переглянулись, обменялись одним им понятными знаками и захихикали. — Конечно же, мы только за, — ответила Мичиру. — Харука-сан, Мичиру-сан, я так рада снова видеть вас! – глаза Чиби-Усы радостно блестели. — Огромное спасибо за приглашение! Младшее поколение устроилось на диванчике напротив, и Мичиру тут же приступила к расспросам: ей не терпелось узнать, как прошел первый день в новой школе. Харука, хитро ухмыляясь, снова углубилась в винную карту. Лишь изредко она выглядывала из-за кожаной папки: чтобы получше рассмотреть юную принцессу и одобрительно подмигнуть Хотару. Чиби-Уса, как и их дочь, тоже сильно изменилась за прошедшее время. Из маленькой капризной упрямицы она превратилась в прелестную юную девушку, умудрявшуюся органично сочетать детскую непосредственность Усаги с рассудительностью Мамору. — … И вообще, мне все понравилось: и учителя, и учениц… учащиеся, — тем временем рассказывала Хотару. — Даже физкультура здесь нескучная, и столовая вполне сносная. Уса-тян подросла, стала женственной, и даже немного кокетливой. Она сидела, забавно подпирая кулачком подбородок, и бросала нежные взгляды на Хотару. Ее щечки при этом чуть алели, а в глазах мерцали звездочки, нежно-розовые волосы волнами лежали на плечах, и острые кончики оданго озорно глядели вверх. Видимо, почувствовав взгляд Харуки, Чиби-Уса посмотрела в ее сторону. «А она, наверное, и правда – самая красивая девушка в школе,» — подумала Тено, встречаясь взглядом с принцессой. – «Какие чудесные глаза, в них столько тепла… И этот цвет… Как же он называется? … А! Бордо!» — Точно!! И как я раньше не додумалась? – довольно воскликнула Харука и с шумом захлопнула винную карту. — Что?! – встрепенулись все. — Бордо! – ответила Харука. – Я наконец-то выбрала вино, достойное сегодняшнего случая! — Отличный выбор, па! – тут же поддержала Хотару. — Ааа, — протянула Мичиру, отвлекаясь от повествования о школе. — Ооо, – удивилась Уса-тян. — А что это за вино? — Это красное вино, юная леди. И очень вкусное. Последняя реплика принадлежала Сецуне, которая появилась, как всегда, очень вовремя. — Сецуна-мама! Как здорово, что ты успела! – обрадовалась Хотару. — Я так рада тебя видеть! – чуть ли не визжала от счастья Чиби-Уса. — Я знала, ты сумеешь разобраться со своими делами точно в срок! – таинственно улыбаясь, сказала Мичиру. — Могла бы и пораньше с ними разобраться, мне бы не пришлось… — буркнула Харука, вспоминая утреннюю битву с утюгом, и тут же, рассмеявшись над самой собой, добавила. – Ладно, чего уж там! Садись скорее к нам. Сецуна заняла место во главе стола, проворный официант тут же вручил ей меню, и девушка открыла папку. Но она не стала изучать список блюд. Глядя поверх папки, она с тихой, спокойной радостью взирала на две пары, что сидели по обе руки от нее. Они казались такими счастливыми. Вот, на диванчике справа – Харука и Мичиру, они сидят обнявшись: морская нимфа положила свою головку на плечо духа ветра и сейчас нежится, позволяя длинным пальцам заигрывать с аквамариновыми волнами волос. На диване слева: Хотару и Уса-тян. Юная принцесса изучает меню, водя тонким пальчиком вдоль строк, и фиолетовые глаза ласково следят за его движениями. Одной рукой Хотару обнимает девушку за талию, а другой нежно перебирает пряди розовых волос. Неожиданно она что-то шепчет принцессе на ушко, и на щеках Чиби-Усы проявляется легкий румянец. — Мдаа… Папина дочка, — тихо заключает Сецуна. Яркое, теплое солнце сияет на лазурном небе. Солнечные лучи озаряют маленькие невесомые облачка, и кажется, будто они светятся изнутри. Свет солнца падает на белый песок пляжа, и каждая песчинка стремится поймать его – чтобы и самой сиять подобно звезде. Лучи солнца отражаются в водах океана, и волны, поймав свет, тоже начинают сиять. Но ярче всех сияет довольная Харука – единственная, кто слышала последнее замечание Сецуны.	NC-17	В процессе	Нет
1	Фармазоня	Зверушка	По мирам шагает армия металлических тварей. А ты однажды можешь стать просто домашним зверьком их предводителя.	Дарк,Смерть основных персонажей,Фэнтези	37	2009-12-20	Это было действительно глупой идеей, ты не находишь?.. Пробираться в лагерь завоевателей, пытаться устроить там переполох… Глупый маленький повстанец, ты был столь глуп и отчаян, что не взял никого. Тебя схватили, грубо связали. Ударили по голове чем-то тяжелым. Ладонь. Да, твари, захватившие все вокруг, были не из плоти и крови. Они были будто из металла… они демоны. Настоящие демоны. Ты не понимаешь, что они говорят между собой. Их язык мелодичный и певучий, но ты его ненавидишь. Они грубо смеются, таща твое безвольное тело куда-то. Ты приходишь в себя в каком-то шатре. Ты не один. На тебя смотрит очередная тварь, разглядывая, будто на ярмарке. Ты смотришь на него дерзко. Пусть знает, что тебя не сломить. Твои руки свободны, но голова гудит. Вряд ли ты сможешь убежать. Или напасть. Умнее было бы убежать, да? Ты фокусируешь взгляд. Замечаешь, что эта тварь отличается от тех, что сожгли твой дом или волокли до шатра. Кожа отливает каким-то благородным серебром, она отполирована, с презрением думаешь ты. А глаза завораживают тебя. Хочется кричать от взгляда в эту бездну. Этот демон усмехается, глядя на тебя. Отворачивается обратно к своему столу. Тебе хочется плюнуть на эту полированную кожу. Хочется испачкать его. Поцарапать. Лишь бы эта сволочь не выглядела столь аристократичной. — Это было действительно глупой идеей, ты не находишь? Ты вздрагиваешь, моргаешь, думая, что ослышался. Тварь заговорила с тобой. Издеваясь, не глядя на тебя, снизошла до твоего языка. Ты не отвечаешь. Во-первых, ты гордый! Ну, а вообще, у тебя язык распух, потому что ты его прикусил. Демон не смотрит на тебя. Он смотрит на карты, разложенные на столе. Ты, обнаглев, начинаешь разглядывать этого завоевателя и его шатер. С груди демона свисает странный медальон в виде четырехконечной звезды. Ты с удовольствием размышляешь, что у этой штуки острые края и их можно вонзить твари в горло. Потом ты с разочарованием вспоминаешь, что он не такой мягкий. Демон не торопится говорить что-то еще. Он увлечен. Ты с содроганием замечаешь в углу шатра целую лужу крови. Ткань шатра испачкана свежей кровью, но на ней есть и старые следы. Рядом с этим углом находится кровать. На ней лежит кто-то. Ты распахиваешь глаза, с трудом сдерживая тошноту. Истерзанное тело девушки, все в крови. Ты не хочешь замечать оголенные кости. Не сдержав всхлип, ты расползаешься по полу, тебя тошнит. Демон задумчиво отрывается от карт. Смотрит на тебя, потом переводит взгляд на труп в постели. Коротко позвав воина, он приказывает убрать тело. Ты только через какое-то время можешь, дрожа, вернуться в прежнее положение. Подняв заплаканные глаза, ты встречаешься взглядом с демоном. С ужасом ты понимаешь, что эта тварь сделает с тобой то же самое. — Нет, ты, грязный щенок, слишком высокого о себе мнения, — вновь отзывается демон. Медленно моргнув, ты понимаешь, что он может читать твои мысли. Или ты уже давно разговариваешь сам с собой вслух. Ты с удовольствием начинаешь думать, как ненавидишь эту тварь и как хочешь убить его. Кинуть в горящую лаву. Разобрать по частям… Тебя грубо тащат из шатра. Обращенный лицом назад, ты видишь, как демон выходит так же. Хмыкнув, ты размышляешь, что все-таки сумел доставить демону мелкие, но неприятности. Тебя швыряют в какую-то яму. Чудом ничего не сломав, ты озираешься. Пусто, страшно… Капает вода… Ты приникаешь к тоненькой струйке, пытаясь избавиться от последствий мелких неприятностей. И начинаются твои угрюмые дни в роли пленника. Ты пытаешься ногтями расковырять влажную землю. Иногда ночью слышатся душераздирающие крики твоих соплеменников. Ты не понимаешь, почему эта тварь так любит развлекаться со смертными. И знаешь, что однажды он может решить развлечься с тобой. Ты дрожишь при мысли о такой мерзкой смерти. Ты знаешь, что должен либо выбраться отсюда, либо убить себя раньше. Но ни то, ни другое ты никак не можешь совершить. Ты понимаешь, что трус, и злые слезы наворачиваются на глаза. Тебя практически не кормят. Тебе кидают мясо, но ты его не ешь, подозревая, что это тела жертв демона. Ты уныло жуешь хлеб практически всухомятку, и у тебя уже нет сил не только на побег, но и на то, чтобы вонзить себе что-нибудь в сердце. Ты сбился со счета, сколько ночей провел в промозглой дыре. Наконец, тебя вытаскивают. Отряд снимается с места, пленников собираются убить. Ты разглядываешь тех, кто был твоими невидимыми соседями. Они изнурены, как и ты. Но они хотят продолжать бороться. Умереть, борясь. Тебе уже все равно. Ты трус, ты мечтаешь о смерти. Появляется демон. Все пленники, кроме тебя, становятся похожи на свору взбесившихся псов, пытающихся тяпнуть врага за ляжку. Демон, просто пройдя мимо, рукой пробивает голову одному из псов, брезгливо вытирает руку о его одежду и идет дальше. Ты, не успев зажмуриться, падаешь в обморок. Ты не один такой, вас сваливают в кучу, пока демон говорит что-то своим капитанам на мелодичном языке. Ты приходишь в себя раньше всех, пока демон еще не закончил. Ты уныло смотришь на него, пока он не переводит взгляд на тебя. — Ты любишь нарциссы? Что за херня… Ты медленно моргаешь, виня во всем слуховые галлюцинации. Демон смотрит на тебя, кажется, ожидая ответа. Ты так давно не разговаривал, твои губы трескаются, стоит тебе их приоткрыть. Но ты выдавливаешь презрительный отрицательный ответ, глядя на бутон нарцисса на медальоне. Демон ухмыляется, поворачивается к капитану и что-то приказывает. Тебя хватают и куда-то тащат. Ты не видишь, как расправляются с твоими сородичами. Ты в ужасе думаешь, что с тобой собираются сделать. — Ты все еще слишком высокого мнения о себе. Давно в зеркало смотрелся? Ты тоскливо смотришь на демона. Он близко, можно плюнуть, да нечем. У тебя нет даже сил на ненависть. Хочется смерти. Легкой и быстрой. Еще хочется плакать. Ты вовсе не герой-повстанец, а глупый мальчишка, который просто… Демон поднимает твое лицо за подбородок, его пальцы, к твоему недоумению, не холодные, а даже немного теплые. — Мама? Две сестры и бабушка? – ядовито спрашивает демон. Ты моргаешь и все-таки начинаешь плакать. Ты много дней провел в тоске, выплакал все глаза. И вот, опозорился прямо перед этой тварью. — Опозорился? Считаешь, что выворачиваться наизнанку это не так позорно, как плакать? – в голосе демона есть яд и усмешка. Но он звучит бархатно, обволакивая и завораживая. Прикрыв глаза, демон добавляет. – Интересные мысли, щенок. Ты ко всему еще и позорно краснеешь, при этом холодея. Тебя тащат к реке, грубо бросают в воду. — Мойся, — говорит один из солдат. Ты едва не рыдаешь от удовольствия, в душе надеясь утонуть. Возникает мысль уплыть, но у тебя нет сил. Ты сидишь в воде, как маленький, то жадно горстями черпая воду, то обливаясь ей. Два абсолютно одинаковых солдата стоят как столбы, ожидая пока ты наиграешься. Когда ты совсем синеешь от холода, ты добровольно выбираешься на берег, качаясь от голода. Тебя подхватывают и ведут к остальным. Нет, не осталось уже никаких остальных, ты единственный человек среди этих металлических демонов. Главный кидает тебе что-то, оказавшееся куском мяса. Ты с отвращением роняешь кусок на землю. — Олень, — кратко бросает демон, садясь на серебряного коня. Ты даже не можешь сообразить, это оскорбили тебя или сообщили сорт мяса. Сглотнув, ты падаешь на колени и со звериной яростью пожираешь немаленький кусок за один присест. Похожий на бойцового пса ты смотришь снизу вверх на всадника. Тебя привязывают к серебряному коню, кавалерия приходит в движение. Теперь от сытости к тебе возвращаются наглость и глупость. — Почему? – спрашиваешь ты, пока армия демонов неспешно движется к границе завоеванных земель. Демон явно не собирается с тобой разговаривать. Слышен лишь мерный топот тяжелых воинов, где-то сзади строя звучит мелодичная речь чужеземцев, их хриплый смех. Серебряный демон сидит на коне, словно жердь проглотил. Наступает ночь, за ней день, но армия неутомимо и с ленцой продолжает продвигаться, практически не останавливаясь. Ты уже давно стал спотыкаться, некоторое время даже плюнув на все волочился за конем по земле, но ради тебя одного эта бездушная тварь не собирает останавливать воинов. Когда же граница еще не завоеванных земель преодолена, демоны начинают разбивать лагерь. Ты просто плюхаешься на землю возле коня и даешь себе слово никогда не подниматься. Тебя тащат во вновь поставленный шатер главнокомандующего, ты, вспомнив, как расправляется со своими пленниками демон, начинаешь дергаться и отбиваться. Но солдатам все равно, тебя кидают на пол к ногам демона. Ты медленно отползаешь от демона, глядя в его бесстрастное лицо. — Еще немного, и я начну думать, что ты этого хочешь, — равнодушно замечает демон, садясь за стол. — Нет, — быстро и хрипло отвечаешь ты. Демон усмехается, разворачивая какое-то письмо. В палатке повисает абсолютная, пугающая тишина, будто ты оглох. Демон даже не моргает, пробегая глазами по строчкам многостраничного письма. Снаружи все-таки прорываются какие-то звуки, похожие на грубые песни. Ты медленно оглядываешься. Следы крови в палатке остались, но теперь это тебя почему-то не задевает. Ты скользишь взглядом по пустоватой палатке, с совершенно непонятными для неживого демона предметами. Кровать для того, кто не спит, сундук… Ну и стол, за которым он проводит большую часть времени. На столе бумаги серебристого цвета, карты, книги в темных обложках. А письмо, которое читает демон, из настоящей, тонкой белой шелковистой бумаги. Будь он человеком, можно было бы подумать, что это любовное письмо. Из тех, что пропитываются духами и шлются с почтовыми голубями. — Я убью тебя, — равнодушно говорит в пустоту демон, не отрываясь от письма. Ты вздрагиваешь, отползая подальше. Ты уже забыл, что твои мысли как на ладони. — Ты постоянно с кем-то разговариваешь про себя, — демон откладывает письмо и поворачивается к тебе. Ты сглатываешь, глядя в глаза демона. — Почему? – испытываешь ты судьбу снова. — Ты любопытный, глупый и упертый, — демон явно не отвечает на твой вопрос, а просто равнодушно констатирует факт. — Ты холодный, тупой и бесчувственный, — ты не знаешь, что заставило тебя раскрыть рот. Но усталость от всего этого, постоянный страх и ненависть толкают тебя в пропасть. – Приперся, завоевал, убил, изнасиловал. Даже не понимаешь, что мы живые! Мы умеем любить и чувствовать! Нам больно, мы голодаем и не любим холод! – слезы текут по твоим щекам, ты не можешь остановиться. Демон не меняется в лице, бездушный железный котелок. — Титановый, — ровно поправляет демон. – И мы Высшая раса. Звездные, а не демоны. — Высшая?.. – хрипло переспрашиваешь ты. Демон молчит, снаружи раздается еще пока редкий стук капель. — Что со мной будет? — Я обещал повелителю привезти жителя какого-нибудь мира в подарок. — В подарок? – ты даешь петуха, воспылав ненавистью вновь. — Хочешь, можешь умереть, — равнодушно отвечает демон, возвращаясь к бумагам. Ты опускаешь голову. — Есть хочу, — бормочешь ты. – И пить. Пить очень сильно. — Выйди на улицу, там вода. Ты выбираешься под прохладный дождь, ловя ртом дождевые капли. Твои ноги болят, воспользоваться неожиданной свободой ты не можешь. Да и некуда тебе бежать. Проходят дни, недели, месяцы. Ты уже почти привык, одичал, сам гоняешься за своей добычей по лесу. И вот однажды солдат ловит тебя и привязывает к коню главного демона. Уже совсем ничего не соображая, ты царапаешь некогда блестящий и полированный металл и пытаешься укусить стальные пальцы. Все войско выглядит несколько потрепанным, некоторые солдаты проржавели до дыр, они бережно зажимают свои раны. Ты уже давно заметил, что демоны внутри пустые, как куклы. А ночью ты видишь легкое синеватое свечение из ран. Главный демон никогда не отвечает на твои вопросы, ты в отместку давно воруешь у него те шелковистые письма. Но он даже не замечает, что что-то пропадает. Войско топчется на месте, постепенно охватываемое свечением. А потом ты чувствуешь резкий рывок, будто тебя дернули за руку. Сидя на коне с закрытыми глазами, ты вдруг начинаешь чувствовать запахи металлов, крови, каких-то других запахов, связанных с рыцарями и латами. Из твоего мира вдруг пропали живые запахи. Ни травой не пахнет, ни водой, ни цветами. Раздаются странные металлические звуки и металлический скрежет. Ты открываешь полубезумные глаза и вскрикиваешь. Вокруг тебя царство металла и дерева. Тебя куда-то тащат, ты видишь существ, похожих больше на главного демона, они с любопытством смотрят на тебя и перешептываются. Все они чистые и отполированные, одеты в какие-то длинные струящиеся одежды. Перед демоном, который тебя тащит, они расступаются, кажется, слишком поспешно. Тебя приводят в странную комнату, которая абсолютно не подходит тому демону. Она точно не может принадлежать воину, да и просто мужчине. Ты смотришь на большую кровать с балдахином. — Кортар! – из-за балдахина возникает второй, точно такой же демон, только с длинными волосами, отполированный и сияющий. — Мой король, — почтительно, но как-то холодно отзывается первый. — Ты… привел?.. – король смотрит на тебя, как на диковинную зверюшку. — Это человек. До тебя с запозданием доходит, что ты понимаешь их речь. Или ты уже давно сошел с ума, и на самом деле тебе это все снится, а ты валяешься в сырой яме. Король обходит тебя вокруг, сияя. — Он такой маленький… И мягкий. — Развлекайся, — бросает Кортар, разворачиваясь к выходу. — Подожди! Спасибо, что показал, но… верни его домой… От этого ты вдруг начинаешь плакать. Король испуганно смотрит на тебя, потом на Кортара. — А. Его мира больше нет. Они оказали сопротивление, — сухо отвечает тот. — Ясно, — тихо говорит король и усаживает тебя в мягкое кресло. В этом кресле ты проводишь дни, свернувшись в клубочек. Демоны ничем не питаются, но полированный и блестящий король кормит тебя какими-то ягодами и откуда-то взявшимся хлебом. Тебя поят вином, а еще иногда играют как с котенком. — Он очень грустный, Кортар, — тихо говорит король своему главнокомандующему. Тот задумчиво смеряет его взглядом, а потом смотрит на тебя, уныло жующего корочку. — Могу отправить его в мир... к подобным, — тебе страшно не нравится холодный тон главнокомандующего. Он вообще всегда так отвечает королю, совсем не похоже на мягкий и теплый тон того. Тебе кажется, что Кортар ненавидит короля. Нет, даже не кажется, это совершенно очевидно. Как только король не замечает, тебе остается только удивляться. Странным образом ты привязываешься к королю. К Райсенду. Он такой ласковый, совсем не похож ни на Кортара, ни на солдат. Хотя он относится к тебе как к зверушке, он все равно признает, что у тебя есть разум. А Кортар не признает. Кажется, он не признает, что и король тоже разумен. — А такие тоже есть? — интересуется король, положив руку тебе на голову. — Да. Множество, — холодно отвечает Кортар, рубя фразы. Король улыбается, а ты испуганно прячешься за него. Не собирается тебя никто отпускать, наверняка. Кортар не делает ничего, чтобы действительно радовать короля. Это получается у него случайно, потому что Райсенд радуется всему. Он отдает тебя своему жестокому главнокомандующему с просьбой проследить, чтобы ты устроился в новом мире. Кортар коротко кивает. Вдруг испугавшись ледяного огня в глазах главнокомандующего, ты вцепляешься в подол одеяния короля. — Не отдавайте! — испуганно лепечешь ты, получив мрачный взгляд Кортара. — Не бойся, ты в новом мире заживешь, как в старом, — ласково улыбается тебе Райсенд. Ты отбиваешься, истерически рыдая. Кортар тащит тебя прочь, отойдя достаточно далеко от королевских покоев, он отшвыривает тебя к стене. — Если ты сейчас же не замолкнешь, пожалеешь. — Отп-пустите? — икаешь ты. Кортар задумчиво хмыкает и подзывает офицера. — В Кузню его. Расплавить. Тебя берут под руки, ты сквозь слезы смотришь на главнокомандующего, который вообще не смотрит на тебя. Расплавить. Как живого человека расплавить... Ты вырываешься, пытаешься вырваться. Тебя тащат прочь из дворца, главнокомандующий возвращается к королю. Ты мог бы сдаться, ведь смерть давно стала твоей мечтой. Но тебе так страшно, ты не можешь унять слез... В Кузне очень жарко, тебя бросают к ногам очередного металлического демона и, прожурчав что-то уходят. Демон задумчиво смотрит на тебя, ты с удивлением отмечаешь женские черты силуэта. Зачем этим тварям женщины?.. Демон задумчиво прикрикивает на своих подмастерьев, те топят жарко печь. Несмотря на духоту и жару, царящую здесь, ты дрожишь. У тебя нет никакого шанса сбежать. Тебе некуда бежать. И не зачем. Заметив мечи неподалеку, ты медленно подбираешься к ним. Огонь — это страшно. Ты уже давно понял, что трус. Теперь осталось только трусливо избежать медленной и мучительной смерти. Даже если демон заметила твое движение, она не подает виду. Ты смотришь, как к огромному жерлу подводят молодого на вид металлического демона. Он с ужасом смотрит на огонь, но его подталкивают внутрь. Расплавить. Это их страшная смерть?.. Из огня раздается душераздирающий крик, ты хватаешься за меч, по глупости порезавшись. Под дикий крик ты должен покончить с последним представителем своего мира. Убить зверюшку короля металлических демонов.	NC-17	Закончен	Нет
1	Sonozaki_Vivien	Любовь Мион	"Ски дайо. Мион-тян"	Повседневность,Психология,Романтика	30	2009-12-23	Ски да йо. Ми-тян. Вот все, что было написано на обороте рекламного объявления автосалона «Акено». Записка Мион давала совершенно лаконичную информацию об ее чувствах. «Подложу записку в «Сновидения»… Нет, манга же сейчас у Кейчи, это он должен мне ее вернуть, а не я… Так. Так. Так-так-так-так. Тогда – просто под дверь? Ха, выбросит. Перед дверью? Еще не факт, что заметит. А может, вообще отказаться от этой затеи?..» Не додумывая идею до конца, Мион бросается на улицу. В Хинамидзаве поздний вечер. Шумит трава, поют цикады, эхом в голове Мион отдается собственный бег, удары подошв о рыхлую землю. Собирается дождь. Воздух начинает неумолимо сыреть, ветер усиливается, дыхание Мион сбивается от долгого бега. Наконец она достигает цели – сквозь заросли кустов ежевики виден дом Кейчи. «Может, не надо? – Надо». Снова разговор со своим внутренним голосом. «Все равно бесполезно. Я же знаю… — Вживую ты ему ни за что никогда ничего такого не скажешь. Не признаешься. Но ведь надо, чтобы он был в курсе! Может, хоть сам решительнее, чем ты, окажется… – Не знаю.… Да. Наверное… — Тряпка. Никогда не думала, что ты будешь такой слабой. Даже парню в любви признаться не можешь. – Да могу я! Только.… Надо ли? – Ты мне надоела уже своим нытьем.… Иди! – Куда? – Да куда хочешь». Мион увидела, как в окне второго этажа погас свет. «Лег спать...» Девушка смяла записку в кулаке. Из глаз закапали слезы. «Не могу! Не могу! Не мо-гу…» Внутренний голос молчал. Мион осталась совершенно одна, наедине сама с собой. Пошел дождь. Девушка отерла крупную каплю со щеки.… Расправила записку на ладони, перечитала. Слова, написанные в спешке, гелевой ручкой, расплывались – оттого, что бумага быстро размокла под дождем. Мион подошла к дому ближе. «Будь что будет». Девушка бросила записку на дорогу и медленно пошла домой сквозь сумеречную стену дождя. — Рена-тян! Рена-тян! – догнал. — Утро, Кейчи-кун, — изумленно произнесла Рена. – Почему сегодня так рано? Кейчи отдышался, поднял голову и – пару секунд на размышление: — Не знаю. Просто так… Вчера рано спать лег. — А… Понятно. Некоторое время стояли на дорожке, молча глядя друг на друга. Молчание. Молчание. Молчание… Шаги. — Эй! Кейчи-кун! Рена-тян! Чего застыли? – Мион поравнялась с Кейчи. Рена смущенно опустила взгляд. Кейчи вздрогнул, словно вышел из оцепенения, взглянул на Мион: — Да так, ничего. Пойдемте в школу. — Ага, — сказала Рена, улыбнувшись подруге. — Пойдемте… «Сегодня утром все было как всегда. Сатоко забыла сменку – второй день подряд! Не вселенская трагедия, конечно, но все-таки неприятно, что либо я, либо Чия-сенсей будет по два раза пол в классе мыть. Сатоко же не заставишь… Сегодня играли в карты. Сначала Рена-тян выиграла. Кажется. А во второй раз – я. После школы немного гуляли с Реной и Кей-тяном. Рика-тян заболела – мы заходили ее проведать. Ничего такого, просто горло. Пишу дома, Шион – в гостях, сидит в большой комнате, ест печеньки. Только что дошло – забыла отдать Кейчи-куну его тетрадь с конспектами!» — Ну, я пойду, — Рена посмотрела Мион вслед. – Ми-тян ушла. Делать нечего… Вырвалось: — Да почему? Удивленный взгляд широко раскрытых голубых глаз... — Ано… В смысле – можно еще погулять… Вдвоем, — смущенно продолжил Кейчи. Рена собирается что-то возразить… — Или давай я тебя просто до дома провожу, — Кейчи быстро находит компромисс. Коротко выдыхает. — Ну, пойдем, Кейчи-кун, — отвечает Рена. Вечереет. Поют цикады. Солнце уходит — не слепит глаз, но немного греет. Небо совершенно, девственно чистое… Они идут по тропинке. Рена вспоминает утренний эпизод. «Утро, Кейчи. Почему так рано? – Вчера рано лег…» Что такого странного в этих словах? Ничего. Но в интонации, с которой они были произнесены, Рене слышится нечто…новое, странное, будоражащее сознание, заставляющее сердце биться быстрее, а шаги – замедляться… Что это? Любовь? Рена еще ни разу в жизни не испытывала ничего подобного. Ей хочется снова поймать эти ощущения. Но она молчит, боясь сказать что-нибудь не то… Кейчи просто шагает рядом с Реной. У него в голове тоже много разных мыслей; и по неясной причине все они так или иначе связаны с той, кто идет сейчас рядом с ним. В последнее время его часто одолевали минутные порывы – странные, необъяснимые: подойти к Рене, заговорить с Реной, взять Рену за руку… Как сейчас. — Слушай, Рена-тян… — Кейчи осторожно дотрагивается до ее пальцев. Девушка вздрагивает и поднимает глаза на Кейчи. – Да, Кейчи-кун? — Ты же не против, если я...ано… – дыхание сбивается. Кейчи берет Рену за руку, не дожидаясь разрешения. Вдруг – чей-то звонкий голос позади: — Кейчи-кун! Конс… — Кейчи оборачивается. — …спекты, — Мион затихает в нерешительности. «Что это? Они держатся за руки?.. Ксо! Ксо! Этого не может быть! Я не верю! Это…» — Что, я, кажется, помешала? – растерянность мгновенно заменяется насмешкой. Рена и Кейчи сразу разнимают руки. Рена стремительно краснеет. — Ми-тян… Вечер. Небо наконец затягивается облаками. И ничего с этим поделать, разумеется, невозможно.	NC-17	В процессе	Нет
1	Sonozaki_Vivien	Дождь	Я не знаю, кто для меня больше загадка - этот человек или персонаж, которого он отыгрывает. Отыгрывает настолько хорошо, что эти границы стираются.	Мистика,ОЖП,Психология	32	2009-12-23	Идет дождь. Капли текут по оконным стеклам, стучат по подоконникам, и всем, кто их слышит, кому тепло и уютно, потому что они — в теплых квартирах, и от компьютера исходит тепло — еще теплее и уютнее от осознания того, что тем, кто сейчас стоит под дождем — холодно и одиноко. И в этом нет ничего плохого. Напротив — это естественно. Многие люди любят дождь именно за это ощущение уюта. Не все, конечно. Кто-то любит его... больше. "Я больше дождь люблю..." Больше снега. Или больше солнца, не знаю. Кто-то его любит беспричинно. "Ну ведь надо что-то любить!". Кто-то — за воспоминания. "Помнишь, как мы гуляли под дождем, и дождь пошел? Помнишь? Вообще, не дождь — ливень! Как из ведра! Как мы потом пошли в какой-то подъезд... Помнишь? — потом должно быть смущенное молчание. — Это, кстати, был мой первый поцелуй...". Ночь. Я читаю чужие придуманные мысли. Долго читаю, глаза даже болят. Перечитываю много раз. Я пытаюсь найти хоть один намек на то, как узнать этого человека в жизни. Не нахожу ничего. Впрочем, я уверена, что мы никогда не встретимся. К тому же... Он, судя по всему, сумасшедший. На самом деле сумасшедший. Так что лучше с ним и не встречаться никогда. Но мне безумно интересно. И я ищу, ищу их везде, эти намеки. Зачем — я не знаю. Просто мозг требует работы. А кровь — азарта. И еще есть потребность заглушить своё раздражение на придурков, которые меня окружают в реале. Странное занятие я избираю для этого — анализировать чужой ролевой отыгрыш, а? Да еще персонажа, у которого совершенно другие стремления, нежели у меня. "Возможная причина анализа — поиск человека с достойными взглядами на жизнь и стоящей целью в этой жизни." Проверка всех подряд. Глупая причина. Какую цель можно считать стоящей, а какую — нет? Не может быть объективного ответа на этот вопрос. Даже не знаю, кто для меня больше загадка — этот человек или персонаж, которого он отыгрывает. Отыгрывает настолько хорошо, что границы между ними стираются, и мои усилия найти зацепку за реальность бессмысленны... Нашла! Три слова. Теперь я знаю — он в жизни хоть что-то любит. — Я тоже люблю его, — взрезаю шепотом вязкую тишину. — Кого? Вздрагиваю. Боюсь обернуться... Мысли мгновенно проясняются. Я жду, что будет дальше. Тишина, пронзенная чужим голосом, снова срослась воедино и окутала собой меня и мою тень. Будто не произошло ничего. Но голос... Он был слишком реален, чтобы почудиться мне. Это подтвердилось спустя мгновение: — Так кого же? Значит, там, в темноте, все же кто-то есть. Он слишком близко... Поздно бояться. Поэтому я отвечаю: — Дождь. — Ты сказала..."тоже"? А кто еще его любит? Ты определенного человека имела в виду. Да? — Ты с ним не знаком. — Уверена? — Ага. Помолчали немного. — Да я сама с ним не знакома, если честно. — Тогда откуда ты знаешь, любит он дождь или нет? — А ты любишь дождь? — Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорим? — я слышу, как он делает шаг в мою сторону. Но не оборачиваюсь. — Прямое отношение. — Я люблю дождь. — Я так и думала. — Ха. Я его знаю все-таки? — Неоткуда. "Надо перебороть свой страх и обернуться. Обернуться. Обернуться..." Оборачиваюсь! Никого нет. Только темнота. Я выдыхаю... — Что, потеряла меня? — шепчет он мне. Чужое дыхание щекочет мне шею. Я закрываю глаза. — Кто ты? — Снова "ты"? Никакого уважения, — он гладит меня по волосам. — Вивиен... — Откуда ты знаешь мое имя? Он засмеялся. Истеричный смех. Нарочито громкий. Злой. Меня пронзает страшная догадка... "Нет! Невозможно... И не имеет значения! Кто бы это ни был... Мне страшно! Что мне делать? Что мне делать?!" — Ты напугана... — заметил он, положив руки мне на плечи. "Такие бледные руки..." — Я вовсе не испугалась. — Неужели? — он резко крутанул стул, на котором я сидела, и наклонился надо мной. Я увидела его глаза. Глубокие черные колодцы, на дне которых пляшут красные фонари. Я пытаюсь не терять самообладание. Это сложно. Говорю как можно увереннее: — Комната была закрыта на ключ. Как ты вошел? Он улыбается. — Это секрет. Он красивый. Черные волосы, челка свисает на лоб. Черты лица тонкие. Аристократические черты лица. Белая кожа. Теплые руки. "Я боюсь! Я хочу открыть глаза!" Он улыбается. " Пусть это будет сон!" — Молчишь... А вроде хотела со мной поговорить. "...Сон! Пусть он закончится! Сейчас..." Я рывком встаю со стула... И в это же мгновение открываю глаза. Темная пустая комната. Вокруг знакомые предметы. И тот же пейзаж из окна. Я стою посреди комнаты. Стул, на котором я сидела, опрокинут. "Почему я испугалась? Это был сон. Просто сон." Распахивается окно и в комнату врывается холодный ветер. Он разрушает сгустившуюся тишину. "Нет. Не-е-ет... Не просто! Воплощение ББ явилось ко мне во сне. ББ — как живой. Если так — его стоит боятся, наверное. Но это сон! И даже если меня убьют... Я смогу проснуться! И если я снова тебя увижу, все будет не так, как сегодня. Не упущу свой шанс, Бейонд."	NC-17	В процессе	Нет
1	Sonozaki_Vivien	Апломб	Полчаса назад...	Ангст,Драма,Философия	108	2009-12-23	— …Две трети – вечная мерзлота, — Америка чеканил каждое слово, — и это именно те территории, где находятся основные экономические ресурсы. Когда мерзлота начнет таять, грунт расползется, людей эвакуируют. Добыча ресурсов будет прекращена. – Америка обвел присутствующих торжествующим взглядом. – Вы меня понимаете? Понимаете, что это значит? — Твоя мысль ясна, — Англия посмотрел в глаза своему оппоненту. – Пути природы неисповедимы, ведь так? Америка улыбнулся: — Я рад, что мы пришли к общему мне… — Но есть один вопрос. — Ну? — А что потом? — Потом… — Альфред усмехнулся. – Скажу так: агрессия обиженных на природу будет подавлена. — Чтобы захватить восток, нам потребуется одна неделя. — Яо… — Ты со мной или нет? — Я… Я не знаю, Яо. Правда. Это сложно… — У меня все готово! Ты должен решиться, Кику. — Честно говоря, я не хочу войны. Я правда не хочу. — Если Россия проиграет, то никогда не догонит нас по развитию. Никогда не станет нормальным, развитым государством. Наравне со всеми. А он проиграет… Если мы пойдем вместе. — Но, Яо, ты его недооцениваешь. Зачем ты говоришь мне все это, когда прекрасно знаешь и сам, что потенциал… — К черту потенциал ару!! — Ты уже лет десять не говорил этого слова. Мне казалось, совсем отучился… Китай опустился на стул и закрыл глаза рукой. Кику продолжил: — Я не хочу гибели моих людей. Каждый из них представляет ценность и приносит пользу стране. Ничего хорошего из войны не выйдет. К тому же… Вполне возможно, что у них все еще есть ядерное оружие. — Провалы в памяти ару?! Брагинский уничтожил его в прошлом году. — Ты ему веришь? — Н…нет, но… — Яо! Ты не боишься, что он может просто направить на Китай ядерные боеголовки, и все твои планы полетят к чертовой матери?! — Русский мат, Кику? — Это не мат, — Кику смутился. — Ладно, Япония. Я тебя понял. — И что? — Я иду. — Ты ненормальный? Яо! — У них слабая защита на Дальнем востоке! Мы с легкостью сможем его завоевать. — Ты хочешь сказать, у БРАГИНСКОГО настолько слабая армия, чтобы не обратить тебя в бегство? — На что ты намекаешь? — Россия не может быть слабо вооружен, не защищен по определению. — Нет. Может, Кику. Моя разведка открыла мне глаза на многое. Я иду. Яо развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Кику остался сидеть в кресле и смотреть на огонь в камине. — Жаль. Правда жаль. Господи, как холодно. Эти пустые улицы… Эта ночь, снежная ночь, дороги, покрытые льдом. И холод. Главное, холод. А ведь он мягкий. Если очень сильно задуматься, не замечаешь. Чувства просыпаются только тогда, когда, поправляя упавшие на глаза на глаза пряди волос, прикасаешься ледяными пальцами к шее, щекам, и понимаешь, что сама почти стала хрупкой ледышкой. Наташа бежала по дороге, мимо указателей, одиноких автобусных остановок, через мост, по склону, в гору, снова вниз… Она точно знала, куда ей нужно. «Россия предлагает дружбу – жди оккупации!» — Америка, как всегда, самоуверен и непоколебим. Но она ему не поддастся… «Скольких ты уже обработал до меня?» — Наташа смотрит ему прямо в глаза, смело, прямо, зло, как только может. Альфред устало вздыхает. «Ты что, правда не веришь мне?» — медленно произносит он. «Не верю! С чего ты взял, что Иван хочет меня завоевать?!» «А разве это не очевидно? С каждым годом температура повышается! Скоро половина его территорий превратятся в непроходимую топь! А жить на что-то надо, нэ? Где он будет качать нефть?» «Он…он сейчас не столько слаб, чтобы жить за счет одной нефти! Он что-нибудь придумает!» — кричит Наташа. «Наивная…» — улыбается Альфред. «И вообще, тебе какое дело?! Ты пришел ко мне впервые за много лет, ты мне никогда не помогал, и почему я должна тебе верить? Я тебя почти не знаю! А брат… У нас союзное государство! Мы помогаем друг другу! И не смей на него клеветать!» «Ты такая красивая, когда злишься» — Америка делает шаг к Белоруссии и гладит ее по волосам. Наташа краснеет…и дает Альфреду пощечину. «Ты пожалеешь, что меня не послушала. Пожалеешь вдвойне, когда увидишь, во что он превратиться через несколько месяцев» — бросает Альфред, и быстрым шагом уходит. — Что же делать? Что же мне делать?.. – Наташа опустилась в мягкое кресло и закрыла глаза. «Вообще-то он прав.. Скоро дела Ивана могут пойти хуже… Но он не станет никого завоевывать! У него ведь даже министра нападения нет. Тогда при чем здесь Америка? Я что-то не слышала, чтобы он был бескорыстно добрым…» — Беларусь сморщилась при воспоминании о рассказе сестры про «проверку доверия 2011» для вступления в НАТО. «Он готов на все для достижения своих целей. Сейчас он хочет… Судя по всему, хочет, чтобы Россия пал. Но тогда… Тогда…» Она распахнула глаза от ужаса: — Братик! Наташа вскочила с кресла, схватила с плечиков в коридоре шубу и метнулась на улицу, забыв запереть дверь на ключ. — И что? Ты с ним согласен? – Артур бесшумно поставил уже наполовину пустую кружку чая на стол и взглянул на Францию. Тот зевнул: — Вообще-то мне претят все эти дурацкие идеи. «Глобальное потепление»… «Глобальная катастрофа»… «Глобальные объединения»... — Думаешь, он просто пытается так повысить свой авторитет? – Артур внимательно посмотрел на собеседника. Тот, помедлив, томно произнес: — Un ami c’est quelqun qui ne se sent pas superier a toi… И это относится ко всем, к Альфреду в том числе. Его назойливость, его безыскусная душа … Il m'agace, — Франциск сморщил носик и потянулся к носовому платку. Чихнул. Изящно свернул платок и засунул в нагрудный карман рубашки. – Хотя, надо отдать ему должное – независимо от того, согласны мы или нет, Брагинский будет стерт его заботливым другом Альфредом с лица земли. Не думаю, что мы, — он сделал жест в сторону Киркланда, — должны вмешиваться в их…сугубо дипломатические отношения. Наташа нажала на кнопку звонка ворот. Через несколько секунд из динамика под кнопкой раздался хрипловатый голос: — Кто? — Это я, братик, — тяжело дыша после долгого бега, произнесла Беларусь. — Зачем пришла? Я же просил… — Открой! Я по важному делу! С писком ворота открылись. Наташа вбежала во двор, обнесенный высоченным забором, и застучала в дверь. Спустя несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стоял Иван Брагинский с картонной коробкой в руках. Он выжидающе посмотрел на гостью. Наташа тихо сказала: — Я…я правда по важному делу…. Что-то случилось? – спросила она, увидев, что запястье левой руки Брагинского перебинтовано, а полы пальто так почернели, будто его держали над открытым огнем. — Это с тобой что-то определенно случилось, раз ты не бросилась сразу на мне висеть, – невесело заметил он. – Ладно, давай, заходи уже, – он пропустил сестру вперед и запер дверь на цепочку. — Садись, — Россия накрыл на стол – разлил по тарелкам красный борщ, поставил початую бутылку водки и указал сестре на деревянный табурет. Наташа не села. «В его глазах…печаль. Он даже ни разу не улыбнулся. Наверное, знает!» — Садись, Наташ, — Иван внимательно посмотрел на сестру. — Я не смогу есть, братик, — Наташа опустила взгляд. – Мне нужно кое-что тебе рассказать. — Ну, что? — Я, конечно, ничего точно не знаю… И вообще, это только…только догадка… Но… Ваня! На тебя хотят напасть! – не в силах больше сдерживаться, Наташа зарыдала и бросилась Брагинскому на шею. — Успокойся, успокойся… — Иван прижал к себе дрожащую от плача сестру, погладил ее по голове… — С чего ты это взяла? – Россия мягко отстранил девушку и посмотрел ей в глаза. Наташа отерла слезу со щеки… — Альфред Джонс. Америка. Он приходил ко мне. Он хотел, чтобы я думала, что ты… хочешь меня убить. Он сказал, это потому, что скоро тебе негде будет добывать нефть, — Иван хмыкнул. Белорусь опустила взгляд и продолжила рассказ. — Я знаю, что он еще был у Райвиса и Гилберта, но, думаю, не только у них. И, знаешь… Сама не понимаю, откуда я это взяла. Но… Я просто уверена, что если у тебя на самом деле пропадет часть земли, Альфред на тебя нападет. Если ты… — Если я дам повод. Например, оккупирую тебя, — подытожил Россия. — Но ты не дашь повод! Я знаю! – прошептала Наташа, вновь прижимаясь к груди Брагинского. Тот обнял ее и негромко сказал: — Да нет. Если я его не дам, Джонс его сам придумает. Его такие мелочи не остановят. Несколько минут они сидели, обнявшись – Наташа у России на коленях. Он обнимал ее впервые за много лет. Наташа боялась, что эти объятья закончатся слишком быстро, поэтому, чтобы ничего не менялось, просто крепко прижималась к Ивану. Хотя поцеловать его безумно хотелось. Наконец Иван произнес: — За полчаса до твоего прихода моя разведка донесла мне, что китайские войска приведены в боевую готовность. Как думаешь, зачем?.. Снова повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в очаге. — Ваня… — М? — Почему все хотят тебя убить? — Да потому, что я самый сильный. А они сами хотят быть самыми сильными. Вот и вся причина, — невесело улыбнулся Иван. — Ты самый сильный?... Но если все на тебя нападут, ты ведь не бу…нет! Прости меня, Ваня, прости! Прости! – Белоруссия снова уткнулась в плечо Брагинскому. Тот устало произнес: — Никто на меня не нападет. Никто и никогда. — По-почему ты так думаешь? – Наташа снова заплакала. Ей было по-настоящему страшно за Брагинского. «Может, он пьян? Неужели он правда не понимает, что ему грозит?!» — Потому что я их всех взорвал. Полчаса назад. — ЧТО?!	R	Заморожен	Нет
1	Suzuki_b_king	Тайфун идёт!	Однажды Сакура после пребывания в Европе возвращается домой и попадает в гости к Вайсс. Тут-то всё и начинается	Нецензурная лексика,Юмор	19	2009-12-24	Приятно осознавать, что ты являешься владельцем какой-то хорошей вещи. Пусть даже и не материальной. Особенно если это возвращение домой. Только тебе принадлежит этот ни с чем не сравнимый трепет, когда ноги касаются родной земли, а сердце готово выскочить навстречу улицам, знакомым с детства. Честно сказать, я не очень люблю самолёты, но дядя был настолько категоричен, что я не стала с ним спорить. В принципе, спорить с самым лучшим дядей в мире совершенно не логично, но у меня за последнее время жутко испортился характер, и я ничего не могла с этим поделать. Времени прошло не так уж много, но от прежней Сакуры мало что осталось. Слишком много произошло событий. Смерть родителей и переезд в Европу, где на данный момент я училась в университете. Были каникулы, и я приехала домой к бабушке. Краем глаза я глянула в зеркальную витрину какого-то магазина, по которой ещё стекали прозрачные капли недавно прошедшего дождя. Симпатичная миниатюрная девушка в элегантном шёлковом сиреневом платье с изысканным декольте и стилизованной юбкой-колоколом, открывающей стройные ноги бегуньи. Я практически не ношу туфлей на высоких каблуках, так как не вижу смысла что-то улучшать с их помощью. С веток деревьев упали последние тяжёлые капли, и я, тряхнув головой, пригладила аккуратно уложенные карамельные волосы. Как ни странно, именно поступив в университет, я решила покончить с художественным беспорядком на голове, выбрав среднюю длину волос и классическую укладку, так как она больше соответствовала моему статусу. Фигура у меня всегда была классная, а вот со стилем были проблемы. Я вдохнула свежий прохладный воздух, насквозь пронизанный озоном и лучами вышедшего солнца. Как хорошо. Багаж доставят домой и без моего участия. Пока можно спокойно пройтись пешком, восстанавливая в памяти вид мест, где я провела всё своё детство. — Сакура!! Неужели это ты? – окликнул меня звонкий девичий голосок с другой стороны улицы. Я обернулась. Ко мне быстро приближалась миловидная девушка в джинсовом костюме с мотоциклетным шлемом в левой руке. — Айя-тян! – воскликнула я, не веря своим глазам. — Ну и встреча! – она обняла меня. — Ты как тут оказалась? — Прилетела на каникулы, — я несколько растерянно развела руками. Я ожидала встречу с кем-то из знакомых, но всё же это было скорее из разряда фантазий, нежели реальности. — Надо же! А выглядишь, как будто только что сидела на приёме рядом с дипломатами ЕС. — Ну, — пожалуй, мило смущаться — не мой конёк, — всё меняется. А ты как? — Я ездила за пластмассовыми поддончиками, — она кивнула в сторону синего скутера, к которому были прикреплены странного вида квадратные объекты, замотанные в отделочную бумагу, — работаю в магазине. — Цветочном? – глупо уточнила я. — Ага! Поехали к нам, поговорим, а заодно и ребят проведаем. Я попыталась отвертеться, но Айя схватила меня за руку и потянула к своему пластиково-стальному пони. Пардон, скутеру. Я невольно отметила фирму. Хонда. Айя-тян — патриотка. За что ей почёт и уважение. Прошло немало времени, и магазин «Конэко» выглядел куда лучше прежнего. Больше. Внушительнее. Они что, прикупили соседнее помещение? Так, Сакура, не суй свой нос в чужие дела. Нас встретил Оми. Он возмужал и вытянулся, но, по-моему, всё равно остался прежним чибиком. Так что враньё всё это, что он глава «Сверхсуперсекретной корпорации по борьбе с организованной и не очень организованной преступностью». (Ой, кажется, она не так называется. Но дело не в этом. У меня всегда была плохая память на странные названия). Некоторое время он молча смотрел на меня. Потом его брови медленно поползли вверх, скрывшись за занавесом густой бледно-золотистой чёлки. — Оми, ты знаешь, что так смотреть на гостя, по меньшей мере, неприлично, — начала Айя, подталкивая меня к входу в магазин. — А по большей? – ляпнула я. — Сакура??? — Оми, ты сегодня сама внимательность, — похвалила его младшая Фудзимия, всовывая в его руки поддоны в жуткой упаковке, — где остальные? Не отрывая от меня взгляда и едва не прошляпив момент, с трудом ухватив груду подносов, он ответил: — Йоджи и Кен здесь. А Ран на мисс…то есть, я хотел сказать… — На какой такой это он мисс? – раздался низкий и крайне, просто до неприличия заинтересованный голос Йоджи, вышедшего из подсобки, — а я думал, он поехал задание выполнять… блядь, Сакура! — Я тоже рада тебя видеть, Йоджи, — согласилась я. Вариант первый: он как-то связывает эти понятия. Вариант второй: это междометие. Йоджи обошёл вокруг меня, удовлетворённо цокнув языком, послал мне самую очаровательную улыбку, на которую только было способно его мартовское кошачье величество. После этого я поняла, что возможен только первый вариант толкования. Реакция Кена, конечно, уступала по экспрессии реакции двум предыдущим, но зато была не менее милой и тёплой. Я довольно много времени провела в «Конэко», рассказывая о том, что со мной происходило за эти два года, и слушая не менее невероятные истории своих приятелей. Все работают в магазине и (!) считают заработанные здесь деньги своим основным доходом. Правда, Кен обмолвился, что иногда подворачивается интересная подработка (что значило — Вайсс остались Вайсс.) Оми сказал, что Критикер есть, но Вайсс на них больше не работают… (Ах, вот как называлась эта сверхсуперсекретная организация!) Меня напоили вкусным чаем и всё время подсовывали какие-то булочки с клубничным джемом. Айя-тян говорила, что печёт их сама, но меня немного смутил тот факт, что до этого они были завёрнуты в прессованный полиэтилен с этикетками, на которых было написано «Кондитерская госпожи Лао». Что-то Айя не упоминала, что сменила фамилию. Особенно на китайскую. В «Конэко» я просидела до темноты. Йоджи героически вызвался подвезти меня домой, но я заверила, что идти тут совсем немного. При выходе из магазина я столкнулась носом к носу с Раном. Сначала он чуть не сбил меня с ног, а потом, пробормотав что-то вроде «клиентам тут не место», прошёл внутрь. Я обернулась, всё ещё стоя на пороге, глядя в спину сказочному принцу из моего детства. Да, я, конечно, не ожидала распахнутых объятий и красной атласной ленточки вместо деревянной двери, но всё же... Есть, во всяком случае, такое понятие как вежливость. — Ран, ты не узнал Сакуру? – невинно поинтересовался Кен, подталкивая Абиссинца в плечо, чтобы тот развернулся. Фудзимия нехотя обернулся. Его гранатовые волосы стали длиннее и при этом освещении казались темнее. Прошёлся по мне стеклянно-фиолетовым взглядом. Ни одна из правильных мраморно-белых черт его красивого лица не дрогнула. — Сакуру? Он это сказал так, словно перед ним стояла японская декоративная вишня, цветущая розовыми махровыми цветами, а Кен вдруг решил обратить на это его внимание. У меня пропал дар речи. Я не знаю, что говорить в таких ситуациях. Так и стояла, схватившись рукой за косяк двери. Ещё минуты две он смотрел на меня так, а потом отвернулся и направился к лестнице на второй этаж, оборонив при этом: — Простите, я вижу вас впервые. У меня отпала нижняя челюсть. Йоджи попытался что-то ему сказать. Айя бросилась вверх за братом. Кен и Оми удручённо переглянулись. — Сакура… — сделал шаг ко мне Оми. — Д-до свидания, ребята, — произнесла я, почувствовав, как на глаза почему-то наворачиваются слёзы, и пулей вылетела из магазина. Бежала я быстро. Впрочем, как делаю это всегда. Боковое зрение запечатлело стоявший неподалёку ярко-красный спортивный Феррари. Машина показалась знакомой, но мне тогда было не до неё. Скотина! Бревно бесчувственное! Не узнал! Впервые видит! Да я его..! Да, я с ним..! Надо же, а я-то ещё была влюблена в него! Страдала, сопли и слёзы лила. Дура! Ну, ты у меня ещё попляшешь! Ну, я тебе устрою! Тоже мне Снежная королева! После радушного приёма бабушки, осоловев от вкусной домашней пищи и позднего времени, я немного остыла и поняла, что ничего ужасного в том, что сегодня было в магазине, нет. Ну, не узнал. Но он же Фудзимия! Куда страшнее было бы, если б он при встрече потянул меня на второй этаж к себе в комнату. В это мгновение мне представились лица остальных Вайсс, и я начала хихикать. То-то была бы потеха! Мои пальцы бездумно скользили по клавиатуре ноутбука. Хотя… это его не оправдывает. Совершенно не оправдывает. Нужно взять реванш. Конечно, ничего я ему сделать не смогу. Мои пакости – это всё же не тот калибр, от которого Рану нужно надевать бронежилет. А на что-то большее я просто не способна. Из человеколюбия (кстати, дядя всегда говорил, что это не очень хорошая черта). По телевизору передавали новости о тайфуне и советовали не выходить на улицы. Циклон не набрал силы, скорость невелика и вряд ли достигнет стадии урагана, но предосторожность не помешает. Бабушка сказала, что тайфун идёт и лучше послушать гидрометеорологов. Но я и так не собиралась совершать прогулку по Токио во время урагана. Сказала и забыла. Прогнозам нельзя верить нигде. Япония не исключение. Но всё же… вернёмся к нашим баранам, пардон, абиссинцам. Не бывает безвыходных ситуаций. Мстительность начала набирать во мне обороты Я подвинула ноутбук к себе. Сделаем всё по дедушке Фрейду. Физического вреда не причинит (я же не зверь!), но душа, в смысле самолюбие будет удовлетворено Итак… /Ран был доволен тем, что они купили участок с пристройкой, находящийся за магазином. В пристройке всё переделали, и из неё получилось весьма приличное место для отдыха, включавшее в себя также небольшой спортзал с бассейном. Ран осмотрелся. Взгляд задержался на Йоджи, уверенно и красиво рассекающем руками прозрачную голубую воду. Вот нахал! Даже не подумал о плавках. А если сюда зайдёт Айя? Хотя…это ещё вопрос, кто первый смутится. В последнее время сестра стала почти неуправляемой. Йоджи перевернулся на спину и подмигнул Абиссинцу: — Что стоишь в дверях как неродной? Проходи, не стесняйся. — Тебя, что ли, стесняться? – фыркнул Ран, стягивая с себя через голову чёрную футболку. — А ты привёл с собой ещё кого-то? – приподнял светлую бровь Балинез. Ран фыркнул ещё раз, невольно наблюдая за тем, как Йоджи выбирается из бассейна. Его совершенно не заботило то, что на него смотрит, не отрываясь, пара ошеломлённых огромных фиолетовых глаз. Ран стряхнул с себя наваждение и принялся за джинсы. Это ещё что такое? Он смотрит на обнажённого Йоджи! И, кажется, понимает, что находят в нём женщины. Йоджи прошёл мимо него, слегка вильнув бедрами. Не из желания произвести впечатление, а просто, дабы опыт не потерять. Подойдя к плетённому из лозы креслу, слегка наклонился и взял свой шёлковый халат с золотыми драконами. Ран всегда считал этот халат верхом роскоши и вульгарности, однако Балинез не спрашивал у него совета. Но сейчас Ран осознал, что думает далеко не о халате. И даже не о роскоши и не о вульгарности. Он думал о… Мотнув головой и наконец избавившись от всей одежды, он с разбегу прыгнул в бассейн. Йоджи сел в кресло, как раз напротив бассейна, с любопытством наблюдая, как плавает их лидер. Неторопливо прикурил. Закинул одну стройную ногу на другую, даже не потрудившись вернуть на место полы разметавшегося халата. Фудзимию начало нервировать такое положение дел. Кудо – ни капли. Проведя двадцать минут в приятно освежающей воде и с не оправдавшейся надеждой, что Йоджи встанет и уберётся подальше, Ран с неохотой начал вылезать из бассейна. При этом нефритовый и фиолетовый взгляды пересеклись. Сколько времени это продолжалось – неизвестно. — А что это ты на меня так смотришь? – спросил Ран, пытаясь сделать это как можно беззаботнее. — Да вот, — Йоджи, не отводя от него своих зелёных глаз, выдохнул в сторону струю сизого дыма, — смотрю. Ран медленно повернулся к нему спиной, чувствуя, как слюна застревает в горле. Он слишком хорошо знал этот взгляд. Только… ранее Балинез приберегал таковые на особый случай. Боже, почему я бросил свою одежду поблизости от него? Нога Рана соскользнула назад, но тут он почувствовал, что что-то его держит и не даёт рухнуть назад в бассейн. Проволока Йоджи мягко обвилась вокруг его торса, не давая возможности двинуться. Через секунду Балинез оказался рядом. — У тебя новая модель часов? – попытался отвести тему разговора Ран, стараясь не смотреть в ставшие невыносимо близкими зелёные глаза. — Да, решил улучшить их немного, — согласился Йоджи, вернув проволоку на место, но при этом совершенно не собираясь отодвигаться от Абиссинца. Проволоку заменили недвусмысленные стальные объятия. По мнению Йоджи, сейчас в командире что-то было. Влажные гранатовые волосы, широко раскрытые фиолетовые глаза, в которых недоумение слилось со страхом того, что может произойти. Надо же! Не говоря лишних слов, Йоджи крепче сжал его и безаппеляционно прижался к раскрывшимся для вопроса губам. Возмущение погасло в тот же миг, когда его рот оказался во власти жёсткого и горячего поцелуя. — Йоджи, — прошептал он, как только смог это сделать, — может не… — Ран, что-то в тебе некстати проснулась болтливость, — хриплым голосом прервал его Йоджи, умудрившись прихватить его язык зубами, — раньше я за тобой её не наблюдал. Ран вспыхнул и с такой силой ответил на поцелуй, что Балинез невольно почувствовал, как помутилось в голове. — А я думал, ты с женщинами… — Ну, почему же, — не смутился Йоджи, — и с женщинами тоже. Было что-то странное. Почему-то не возникало и мысли, что они делают что-то неправильное. Особенно когда Йоджи потянул его за собой на татами. И когда целовал его шею, прикусывая кожу. И когда сжимал его бёдра своими. Рана совершенно не смущал тот факт, что Кудо умудрился оказаться сверху. Как говорится, ещё не вечер. В момент, когда рот Балинеза обхватил его член тугим жарким кольцом, эта мысль даже не казалась абсурдной. Ран застонал и выгнулся навстречу пылающему жару. — Да, так…ещё…— хрипло прошептал он, стараясь не смотреть на своего неожиданного любовника. Йоджи приподнял голову и ухмыльнулся. — Как скажешь. С каждым стоном Абиссинец чуть раздвигал ноги. Йоджи секунду смотрел на него не двигаясь, а потом понял, что от такого приглашения не стоит отказываться по двум причинам. Первая: его катана стоит на катанакакэ на втором этаже «Конэко», так что даже если его что-то и огорчит – махать ею он не будет. Вторая: кто его знает, когда представится возможность трахнуть командира ещё раз? Ран сильнее впился пальцами в плечи своего любовника, словно не совсем отдавая себе отчёт в том, что он делает. Особо не давая раздумывать и Балинезу, притянул за шею к себе и впился в его рот. Губы самого Фудзимии стали под цвет волос, что представляло собой насколько прекрасное, настолько и развратное зрелище. Йоджи решил не сопротивляться, с трудом удерживая тело выгнувшегося Рана в своих руках, когда понял, что терпеть не может и втиснулся в него. Тот не сопротивлялся, только негромко ахал и вздыхал, раздирая в кровь плечи Балинеза. — Дикая… абиссинская, курва японская, — промурлыкал диагноз Кудо на ухо выгнувшегося дугой Фудзимии. Ран в ответ по-садистски сжал его внутри себя, предоставляя возможность только сдаться перед жарким и влажным натиском. …Выбраться из состояния полусонного оцепенения помог резкий оклик Айи, которая пообещала, что оторвёт им всё, что движется, если они не поспешат выбраться из бассейна, так как ужин остынет, а подогревать она не собирается. Услышав её, брат неожиданно вздрогнул и прижался к Йоджи. Тот нежно гладил гранатовые волосы, его губы почти касались горячего лба. — Тихо. Всё хорошо. Давай вставать, а то она чего доброго влетит сюда. Ран приподнял голову. Какое-то время потемневшие фиолетовые глаза, не отрываясь, смотрели в прозрачно-зелёные. Через секунду хриплый голос Фудзимии отдался эхом от стен: — Кудо, а, собственно, какого … Зайдя в магазин на следующий день (меня силком привез сюда Оми под предлогом вроде ты-не-так-поняла-что-вчера-произошло), я точно поняла, что здесь что-то не так. И даже не то, что мне сегодня был прислан огромный букет из бело-жёлтых гладиолусов и в нём была записка с извинением от Фудзимии. И даже не то, что бабушка пыталась вывести меня при помощи нашатыря из обморока. И не то, что приехал Оми и, что-то неразборчиво треща на тему ты-забыла-сумку-в-магазине, посадил меня, как куклу, на заднее сидение своего мотоцикла, привёз в «Конэко». И не Йоджи, бессовестно разгуливающий в одних брюках, даже не потрудившись прикрыть свою мускулистую грудь и плечи в зверских царапинах. Стоп! Плечи… в зверских … царапинах? О, боже… — Оми, — начала я, — а у Йоджи есть подружка? Чибик хмыкнул: — Думаю, что нет, но склоняюсь к тому, что да. — А поконкретней? – раздражённо уточнила я. — Сакура-тян, да ты что! – ещё чуть-чуть, и он бы покрутил пальцем у виска, — у него каждая третья здесь подружка! А остальные две думают, как её отравить ядом кураре. М-да, неудачный вопрос. Мне было как-то неловко. Тем более что никакой сумки я не забывала. — Сакура, — подозвал меня Йоджи. — Что?– безнадёжно отозвалась я, понимая, что я в тупике. Особенно когда увидела, как ко входу магазина подъехал Кен и к нему вышел Ран. — Не стой там, как Венера Милосская, помоги мне, пожалуйста. — Ага, — не стала спорить я, подойдя к нему. Йоджи пытался придать товарный вид пузатому горшку с хлорофитумом. Горшок был добротно сделан, но дизайн, мягко говоря, не впечатлял. Кудо решил это исправить при помощи чернильно-фиолетовой обёрточной бумаги. Однако для этого дела двух рук было однозначно мало. — А почему вы не открыты? – спросила я, придерживая бумагу в тех местах, где только что были длинные пальцы Балинеза. — Да здесь … э-э, — Йоджи фыркнул, — давно уже решили устроить выходной. К тому же постоянные разговоры об этом тайфуне вряд ли внедрят в головы клиентов желание пройтись по улице и купить цветы. — Думаешь, это правда? – я покосилась на окно, — там солнечно. — Сейчас солнечно, потом – придёт тайфун, — не смутился Йоджи, — всякое может быть. Не зевай, вишенка. — Ай! – возмутилась я, когда он начал придавать рельеф, перетягивая бумагу золотистой бечёвкой, — предупреждать заранее надо! — Все девушки одинаковые, — пробормотал он. Не знаю, нарывался он или нет, но я не стала рассматривать его фразу как желание усомниться в нашей индивидуальности и снова глянула в окно. То, что я увидела, заставило меня выбросить из головы всякие погодные неурядицы. Ран разговаривал о чём-то с Кеном. Последний уже давно слез с мотоцикла, но почему-то до сих пор не торопился заходить в магазин. Со своим лидером он разговаривал несколько возбуждённо, как будто видел, как в двух кварталах отсюда приземлилось НЛО. Впрочем, слов я не слышала, так что это всего лишь мои домыслы. Тот только кивал и произносил кое-какие реплики. Неожиданно Ран положил Кену руку на плечо. Сибиряк никак не отреагировал, продолжая о чём-то говорить. Ран сдержанно усмехнулся, и его рука скользнула по шее Кена вверх, утонув в чёрных лаковых волосах. Кен замер на полуслове. В его глазах появилось какое-то странное выражение. Полусмущение, полуликование. Чуть приоткрытые губы выглядели до неприличия соблазнительно. Через секунду Ран быстро и властно притянул его к себе, страстно приникнув к его рту. Я икнула. На большее в этот миг просто была не способна. Ран… ну, это ещё ладно… но Кен! — Придержи, пожалуйста, эту штуку, — послышался голос Йоджи. Не в силах оторваться от того, что происходит на улице, я наугад схватила горшок. — Йоджи… — А? – отреагировал предел мечтаний каждой третьей девушки и остальных двух, которые только и думают, как отравить свою товарку ядом кураре. — Что они делают? – спросила я, уставившись на не отрывающихся друг от друга Рана и Кена. — Да, вот здесь… что? – Йоджи поднял голову, оторвав взгляд от бечевки, — а… ну, целуются. — З-з-зачем? – чуть не упала я. — Сакура, — укоризненно посмотрел на меня блондин, — в твоём возрасте уже стыдно задавать такие вопросы. Я попыталась сгрести мысли в кучу, но ничего не вышло. — А они что…ну…как его…ну…это самое… Йоджи убрал горшок с прилавка. — Не понимаю, о чём ты хочешь спросить. — Спят вместе? — Ты что! – замахал руками Кудо, — как тебе в голову такое придёт! А ещё приличная девушка с виду! Спит каждый в своей комнате и точка. Он посмотрел в окно и задумчиво протянул: — А вот то, что трахаются – не исключено. Рядом что-то грохнулось. Сразу подумалось, что это я второй раз день упала в обморок, но потом, увидев лежавшего рядом Оми, поняла, что он меня опередил. Мораль: ну, не вовремя мальчик вышел. Потом пришлось затянуть к Оми на кухню и усиленно отпаивать чаем от увиденного. Кстати, когда он упал, в магазин как ни в чём не бывало вошли Кен и Ран. И пока Кен оттаскивал Оми из самого магазина, вы не поверите… Ран извинился передо мной лично! Сказал, что вчера действительно не узнал, был не в настроении и всё такое прочее. А также надеется, что я на него не в обиде и он действительно рад меня видеть. А! И ещё предложил остаться у них, пока над Токио ещё нависает угроза тайфуна. После таких слов грех было не упасть в обморок, но я только глупо захихикала и сказала, что воспользуюсь их предложением (будто я боюсь сказочного тайфуна!). Но… мне надо было кое-что обдумать. На кухне обнаружились Айя-тянские пирожные, шербет, булочки с яблоками и зелёный чай с жасмином. Оми пришёл в себя почти сразу и под угрозой быть утопленным в китайском чае начал адекватно воспринимать реальность. Я вонзила зубы в шербет. Вкус обещал быть отменным. — Ты видела? – тихо спросил Оми. Я не стала ёрничать и честно ответила, что лучше б не видеть такого. — Это у вас тут что, норма? — Да… Тут у нас такое, — начал Оми, оглянувшись по сторонам. — Что? – напряглась я, стараясь расцепить челюсти от шербета, — Кен закадрил Рана? Оми помотал головой: — Не знаю. Сегодня я видел их впервые. А вот… — Ран переспал с Йоджи? – задала я давно вертевшийся на языке вопрос. Глаза Оми чуть расширились. — Ну, раз и ты уже знаешь… Да. Было дело. А после этого Айя и Ран страшно поругались. — И? — Айя в отместку тоже переспала с Йоджи. Шербет выпал из моих рук. — Эээ, — на более адекватную реакцию я была просто не способна. — А дальше? — Дальше они снова ругались. Только теперь на тему «уводить любовника у своего собственного брата – это не по-семейному». — Да, действительно, — пробормотала я, — а … Йоджи как среагировал на это? — Он сказал, что мог бы обслуживать две конторы. Я закашлялась. В нём-то я не сомневалась. — Слушай, Оми…а с Раном это … давно? Несколько минут Оми тупо смотрел в пол. — Сакура-тян, ты мне не поверишь, но это так. — Ну? Ответ был именно тем, которого я боялась больше всего. — Со вчерашнего дня, а точнее, ночи. Погода и вправду ухудшилась, но до урагана было далеко. Тайфун прошёл. Были просто сильнейшие порывы ветра, сгибающие деревья. Однако это было, пожалуй, самым жестоким проявлением циклона. Весь день я проболтала с Айей. Магазин так и не открылся. Старший Фудзимия и Оми ушли на разведку, перед новой миссией. Йоджи и Кен возились в кладовке. Айя, как оказалось, сегодня утром умудрилась переспать с Йоджи далеко не в первый раз, но… просто Ран об этом не знал. Представляете себе её реакцию на действия брата? Мы вместе похихикали над подробностями, а потом нам стало скучно, и Айя предложила подключить к нашей беседе парней. Найти их почему-то оказалось не так просто. В подсобке никого не было, кладовка пустовала, их комнаты были пусты. Я пока деликатно молчала о своих домыслах, но почему-то эта идея стала слишком навязчивой. — Сакура-тян, слушай, — Айя начала набирать скорость, взбегая по лестнице, — а как ты думаешь, почему их тянет друг на друга? — Ну, — я замялась, — наверно, есть какой-то фактор. — Фактор? – Айя остановилась, и я с размаху врезалась в её спину, — фактор… А то, что они бляди – это достаточный фактор? — Вполне, Айя-тян. Она, не сбавляя ходу, ударила ногой по двери, практически снеся её с петель. Надо сказать Рану, чтобы присмотрел за младшей сестрой. Она скоро так весь Токио развалит. — Эээ, Айя, Сакура… Нашим глазам предстал обнажённый Кен, над которым навис не менее обнажённый Йоджи. То, чем они занимались, явно не предназначалось для наших глаз. — Эээ, Кен-кен, Йоджи… — Я могу всё объяснить, — Кен попытался отпихнуть приникшего к его шее Йоджи и негромко вскрикнул, когда тот только сильнее стиснул его бёдра своими коленями. — Нет, не могу, — выдохнул Сибиряк, запрокинув голову и тем самым давая блондину возможность вытворять с его шеей, что пожелает. — Зайдите часика через два, — промурлыкал тот как истинный мартовский кошак, проводя языком по подбородку Кена. — А вам хватит? — съязвила я, но Айя тут же схватила меня за шиворот и вытянула в коридор, захлопнув дверь, пока Балинез не метнул в нас свою проволоку. На следующее утро я пошла за продуктами. Погода была ясной и солнечной. Настроение было чудесным. Неожиданно передо мной круто развернулась красный «Феррари» с гостеприимно распахнутой задней дверцей. — Сакура-сама, не будете ли вы столь любезны составить нам компанию? – спросил приятный баритон. Я замерла. Кроуфорд! Уж не знаю почему, но этот голос впечатался мне в память и не узнать его было выше моих сил. Можно было дать дёру, но тут я увидела, что за рулём сидит солнце шварцевской четвёрки, несравненно самоуверенный и обворожительно сволочной герр Шульдих. Что значило, что шансов у меня никаких. Я мысленно послала их обоих и села в машину. Всё равно у меня только один путь – вперёд. — Надеюсь, ты рада нас видеть? – участливо поинтересовался Шульдих, разворачиваясь к нам с Кроуфордом. — Нет слов просто, как рада, — выдавила я. Они оба начинали действовать мне на нервы. А нервы, знаете ли, штука тонкая. Тут они ещё есть, и тут же их нет. Что-то подобное говорил Винни-Пух. Шульдих ухмыльнулся и, отвернувшись, резко крутанул руль. — Если насилие неизбежно, расслабься и получай удовольствие, — посоветовал телепат. — Следи за дорогой, — фыркнула я. Брэд подождал, пока мы обменяемся любезностями. Он всегда умел держать паузу. — Сакура… у нас есть к тебе деловое предложение. Я чуть не выпала из машины. — Купить пакет акций «Дженерал Моторз»? — Это слишком, — спокойно отреагировал он, — речь идёт о твоём, гм, так называемом … даре. — Что? Даре? Каком даре? О чём вы? Брэд неторопливо достал сигарету из дорогого серебряного портсигара: — Не возражаешь? Я мотнула головой. Мне стало интересно. — Какой дар? — Понимаешь ли… к нам вчера, чисто случайно, конечно, попались в руки Фудзимия и Цукиено… Я подпрыгнула: — Что? — Успокойся, — рассмеялся Шульдих, — целы и невредимы. — Под заботливым присмотром Фарфарелло, — добавил Кроуфорд. Я набрала воздуха в грудь. — Шульдих покопался в мозгах обоих и нашёл неожиданные вещи. Я почувствовала, что краснею. — И тогда мы поняли, — продолжал как ни в чём не бывало Брэд, — что ты начала пользоваться своим даром. Я подняла на него глаза. — Можно объяснить толком, а? — Легко. Когда ты вместо Айи лежала на алтаре во время Ритуала, в тебя были направлены мощнейшие потоки энергии, в основном, телепатической. Сначала ты ничего не замечала. И не заметила бы, если б не понесло тебя в национальную забаву женщин вашей страны. После Ритуала у тебя проявились так называемые побочные эффекты. Мы о них знали и ждали, когда они проявятся. — То есть вы хотите сказать, что всё, что я напишу, может… — Именно. Хотя не всегда всё получается именно так. Иногда ситуация начинает развиваться несколько другим путём. Я вспомнила Кена и Йоджи и покраснела ещё больше. — Суть, однако, всё равно остаётся прежней, — невозмутимо сказал Брэд. — Но как вы поняли? Вайсс не в курсе моего… моих… ну, в общем… — За тобой следили, Kirschемadchen, – улыбнулся Шульдих одной из своих самых очаровательных улыбок. Я задумалась. Это давало определённые плюсы, хотя и было невероятно. — В чём заключается ваше предложение? Шульдих перебросил мне фотографию полного мужчины средних лет. Брэд всунул в другую руку инструкцию к действиям. Я покрутила обе бумаги в руках. — А я? Что получу я? — Фудзимия и Цукиено вернутся домой. Что ж, предложение было действительно деловым. Аве Кроуфорд, почёт и процветание. — Я согласна. — Конечно, Liebchen, — одобрил немец, — конечно. Перед тем, как меня высадить, Шу наклонился и шепнул: - И… Сакура, прекращай читать яой. - Что-о-о-о-о??? – взорвалась я. Через секунду мотор глухо рыкнул и от них и след простыл. Да как он смеет обо мне такое думать? Что я. Читаю. Яой! Я! Значит, я! Читаю. Яой! ДА НИКОГДА! Я не читаю яой, запомните раз и навсегда! Я пишу яой! В руках были фотография и лист с инструкцией, но я на них не смотрела. Чуть позже. В голове прокручивалось совершенно другое. Брэд Кроуфорд. Брюнет. Глаза: ореховые с янтарём. Рост: около двух метров. Фигура: спортивная. Задница: нет слов. Шульдих. Шу-y-y-y-льдих. Губы сами по себе стали расползаться в наглую и счастливую улыбку. На тебя, itoshii, у меня особые виды. (Представляю, какую рожу бы скорчил телепат, узнав, как я его называю). От этого мне стало ещё лучше. Наши метеослужбы опять ошиблись. Угроза тайфуна не миновала. Совсем не миновала. И вряд ли теперь вообще минует. Чёрта с два! Тайфун идёт!	NC-17	Закончен	Нет
1	Улыбка_Кота	Доброе утро!	без описания	ООС,Романтика	92	2009-12-28	Рассветное солнце коснулось своими лучами верхушек домов, лениво согревая их теплым светом. Не обошло оно и крышу школы Намимори, где тесно прижавшись друг к другу, укрывшись одним только пиджаком, дремали два юноши.Один из них недовольно поморщился явно не радуясь наступлению утра и приподнялся. Взгляд его упал на все еще безмятежно спящего парня, рука сама собой стала приглаживать растрепавшиеся темные волосы, а сам парень краем глаза отмечал насколько прекрасен бывает рассвет, если встречать его рядом с любимым человеком. Мукуро не знал сколько точно прошло времени с момента его пробуждения, солнце светило уже отнюдь не лениво, возле школы стали появляться первые ученики, а Хибари все еще спал. Рокудо откровенно скучал. Уходить ужасно не хотелось, ждать пробуждения Хибари ужасно надоело, а разбуженный и не выспавшийся Кея страшнее самого ада. Чем только хранитель Тумана не пытался себя занять — плевал в проходящих внизу учеников и преподавателей, насылал эротические иллюзии на них же, рассматривал облака, даже пытался достать Хиберда, за что рисковал получить по шее от Хибари, ничего не помогало. Кея проснулся от громкого распевания Хибердом матерных песен. Мукуро рядом уже не было. Мысленно пообещав себе избить иллюзиониста до полусмерти он развернул записку прикрепленную к лапке верещащего птица. "Доброе утро, любимый ^_~" значилось в ней. Любой стoронний наблюдатель сейчас не узнал бы главу Дисциплинарного комитета, Кея мягко улыбнулся одними уголками губ, погладил Хиберда и весело насвистывая гимн любимой школы направился прочь. Убийство Мукуро откладывалось на долгий, очень долгий срок.	NC-17	В процессе	Нет
1	Улыбка_Кота	не придумано	...	Ангст,ООС,Повествование от первого лица,Романтика	65	2009-12-30	-Чикуса...Эй, Чикуса, — Кен нетерпеливо теребит меня за руку, — Мукуро-сан же вернется? Тяжело вздыхаю и притягиваю к себе этого идиота, который каждый вечер спрашивает одно и тоже и удовлетворенно засыпает после того как я согласно киваю в ответ. Что я могу еще ответить кроме как "да", когда он ТАК на меня смотрит? Между тем от Мукуро-сан нет известий уже более недели, от этой девчонки Хром тоже нет ни слуху, ни духу. Стоит ли говорить как расстроен Кен?...Некоторое время сидим в тишине, которую нарушает лишь наше дыхание, стук сердец, да ветер, гуляющий по комнате. -Чикуса...— Кен дрожит, видимо замерз, что немудрено с такими то сквозняками. -Что? — обнимаю его еще крепче пытаясь согреть. -Мне одиноко без Мукуро-сан — голос полный грусти и тоски настолько, что мое сердце болезненно сжимается. Снова в тишине я прижимаю к себе всхлипывающего Кена, надеясь что наш разговор не продолжится. За столько лет что мы провели вместе, я так и не научился разговаривать с ним, убеждать или успокаивать. Но сейчас меня беспокоят другие, не менее тяжелые и удручающие мысли: если я исчезну как Мукуро, будет ли Кен переживать и убиваться так же? А что если нет? Сердце снова болезненно сжимается, а в горле возникает давящий комок. — Чикуса, — снова зовет меня Кен, только теперь я замечаю что всхлипывания уже несколько минут как прекратились -Чего тебе? — Обними меня крепче, холодно — утыкается носом в плечо продолжая что-то невнятно бормотать. Нет, при всем моем уважении к Мукуро-сан не отдам ему Кена, ни за что, никогда... Утро наступило незаметно и, как мне показалось, слишком быстро, застав нас тесно прижавшихся к друг другу. Как оказалось, застало нас не только утро. Из одного из вечно темных углов нашей комнаты послышалось знакомое куфуфуканье, похоже Мукуро-сан все-таки соизволил вернуться, причем как всегда выбрав не самое удачное время. Радостный вопль Кена над охом оглушает, стараясь сохранять максимальное спокойствие я молча наблюдаю как он виснет на Мукуро-сан весело что-то крича о том, как рад его видеть. Но чего мне стоит эта маска спокойствия! Ревность гложет сердце, колени предательски подрагивают, в висках гулко стучит кровь. Я боюсь вслушиваться в вопли Кена, боюсь смотреть как он обнимает Мукуро гораздо крепче и нежнее чем обнимал накануне меня...Рокудо, кажется, тоже не особо слушает это прыгающее и вопящее создание, которое иначе как идиотом в данной ситуации и назвать-то трудно, лишь снисходительная улыбка как обычно застыла на его губах, в глазах мелькает хитрый блеск. Почему-то от этой хитрости мне становится не по себе...Что же вы задумали, Мукуро-сан? День прошел совершенно незаметно под беззаботную болтовню и глупые шутки Кена и редкое куфуфуканье Мукуро-сан. Но черт, я должен был догадаться, должен был хоть что-то заподозрить, когда Рокудо с хитрющей улыбкой просил меня сходить за чем-нибудь вкусненьким к ужину. Меня не было не больше получаса! И, Ками, лучше бы я не возвращался еще столько же! Лучше бы опоздал на тот автобус, шел не торопясь, подольше бы глазел на витрины или любовался вечерними огнями города, все лучше чем то, что я сейчас увидел. Мукуро и Кен..Кен и Мукуро...Нет, это то, что я больше всего боялся себе представить, это не приходило ко мне даже беспокойными ночами в самых ужасных кошмарах! И самое ужасное — кажется Кен счастлив. Счастлив вот так выгибаться от ласк Мукуро-сан, сладко постанывать и рычать от удовольствия... Не замечаю как подгибаются колени, как я уже сижу на холодной земле не в силах ни прикрыть дверь чтобы хуже слышать то что за ней происходит, ни уйти подальше, ни просто пошевелится. Мысли текут вяло, непослушно, неохотно, вся жизнь становится вдруг пустой и бессмысленной. Все это время я жил, выживал, боролся, только потому что Кен был рядом, мне нужна была жизнь без него. Кен болван, вспыльчивый и импульсивный болван, никогда не думающий о своих действиях и их последствиях, но добрый и преданный, а еще...он мой, только мой идиот...Слезы текут сами собой обжигая глаза и щеки, до крови кусаю губы, понимая что не могу успокоится, не могу смириться, не смогу думать о нем спокойно как о каком-то чужом. Чья-то рука мягко ложится мне на голову. Мукуро садится рядом извлекая из пакеты с покупками баночку сока. — Не бойся, Чикуса, — голос Мукуро-сан мягкий, ласковый, гипнотизирующий, — не заберу я твоего Кена, мне и Хибари по уши хватает ~куфуфу. Все что видел — забудь. Считай это необходимой мерой — весело подмигивает и тут же растворяется в дымке тумана, оставив спящего Кена, ничего не понимающего меня и кучу вопросов. Кен ни с того ни с сего проснулся среди ночи с испуганным криком. -Что такое? Кошмар приснился? — обнимаю его утыкаясь носом в светлые волосы и вдыхая их запах, нет запаха слаще для меня. -Да... — шепчет он внезапно прижимаясь всем телом и обхватывая руками, чувствую как его пальцы с силой сжимают кожу, оставляя следы. — Мне приснилось что ты ушел, продолжает Кен все тем же дрожащим шепотом, — ушел и никогда не вернулся. Почему мне стало вдруг так хорошо? Почему в груди вдруг потеплело, а улыбка сама собой заиграла на губах? Целую его шею, покусываю ухо урча от удовольствия, но Кен отодвигается и серьезно смотрит прямо в глаза. -Ты же не уйдешь, Чикуса? Не оставишь меня? -Нет конечно, — снова притягиваю его к себе жадно вдыхая его запах и целуя горячую кожу -Я рад...— он совершенно расслабляется в моих руках, готовый снова погрузиться в сон. — Знаешь, Чикуса,— вздрагивает, словно вспомнил что-то — люблю. Замираю. Это одно простое слово "люблю" из его уст,вдруг освобождает во мне что-то давно, очень давно назревающее внутри -Я тоже, Кен — тихо шепчу целуя краешек губ. Кен улыбается блеснув в темноте клыками и довольно рычит. -Всегда любил — продолжаю я, но Кен уже не слышит, в тишине нашей комнаты раздается его лишь его тихое посапывание.	NC-17	В процессе	Нет
1	Tashka	Лунный полдень	Мою продолжение Сумеречной саги.	Романтика,Фэнтези	17	2010-01-13	Пролог. Мы сдались на милость тьме. Мы живём как бы во сне, Не покидая мир живых. Мы не ведаем тревог, Исходившие дорог Больше, чем бывает их. Мы привязаны к телам. Мы блуждаем по мирам. Чужд для нас реальный свет. Устав от яркости цветов, Хранители полутонов, Мы стали вечно жить вне лет. В пространстве мы невечны. Мы, как рассвет, конечны. И ждём всегда времён других. Свободы мы желаем, Но в то же время знает, Что без живых нет нас самих. Лунный полдень. Первая глава. Новый дом. «Милый, милый Форкс! Мне тебя будет не хватать, ведь я родилась тут и выросла! – этими мыслями я села в машину» — Ну, Ренесми, не охота покидать Форкс? – игриво спросил папа. Ведь он привык к бесконечным переездам. А у меня такое чувство, что от моего сердца оторвали большой кусок плоти. И сейчас сердце ноет. Здесь дедушка, Джейкоб и бесконечно прекрасные просторы. — Нет, не охота, — я старалась произнести эти слова беззаботно, но голос предательски дрогнул. Папочка ласково улыбнулся. Глаза смотрели обожающе и любяще. Но когда подошла мама, его любовь и обожание усилилось в несколько раз. Мама нежно обняла меня. Я знала, что маме тоже плохо. И я понимающе улыбнулась ей. Кто-то залился смехом. Я знала кто и мои родители тоже. Это мой дядечка Эммет как всегда смеётся в не нужное время. — Эсми, у нас точно нет больше свободного места? – детским голоском пропела Элис. Все знали, сколько вещей у Элис. И Эсми тоже. — Элис, у нас далекий путь! Ты ведь не хочешь, что б все несли вещи. У меня здесь тоже остаётся много вещей. Ведь ты всё ровно в Джуно накупишь много-много модных платьев и стильных туфель! – весело промурлыкала Эсми. — Да, – обречённо потянула Элис. Эммет и Джаспер начали нагружать машины. Это заняло несколько минут. После работы Эммет покачал свои мускулами. Над Форксом тихо нависло густое облако тумана. — Мам, пап? Можно проститься с Джейком? – уныло спросила я — Да, — ответила за обеих мама. Я быстро выскользнула из машины и побежала в лес. На горизонте уже маячила фигура Джейка. Он был очень грустен. Ведь он мой лучший друг! Мы с ним знакомы уже целый год и даже с половинкой! Хотя на вид мне двенадцать лет. — Джейк, я буду приезжать! – начала я свою прощальную речь. Сердце просто истекало кровью. Не хотело бросать своё солнышко… — Раз в неделю на выходные. Будем охотиться вместе! – Джейк смерил меня грустным взглядом. Дура, Ренесми ты дура. Ведь он ещё не полюбил кровожадных вампиров. И теперь я сама предлагаю ему увидеть как я, его цветок, который быстро растёт под его лучиками, заставляю его, узреть расчленение беспомощного, пушистого и невинного зверька. Он прижал мою руку к своей груди. — Несси, я буду ждать! И ещё вот тебе талисман на память, – с этими словами ко мне на ладошку упал рыженький волк. Как Джейкоб! — Спасибо, я скоро приеду! – быстро проговорив слова. Я убежала в лес. А он так и остался стоять. Один, совсем один. Слёзы градом лились из моих глаз. Вся моя семья была лишена такой радости. А я раньше считала, что слёзы мне не нужны. Добравшись до речки, я плеснула холодную воду на лицо. В воде на моём отражение не было красноты. Всё, можно идти! Карлайл и Эсми уложили последнею коробку в свой Мерседес. Розали гордо обтирала и без того блестящий красный кабриолет. Элис и Джаспер пристегивались. А мама и папа ждали меня. — Ну, как всё прошло? – волнующе спросила мама. — Нормально, — показав рыжего волка села в машину. — Ну-с дамы. В путь. – Задорно сказал папа. Пощекотав меня по носу и, чмокнув мамочку, он сел за руль. Опять я на заднем сиденье. Мама и папа взялись за руку, и машина плавно покатилась по дороге. Быстро за окном сменялись пейзажи. То бесплодная равнина, то густой лес. И наконец, гордые склоны Аляски, покрытые тысячелетнем снегом. Тихо укрывали крупные снежинки сосны. «Ну, вот мой новый дом – без радости подумала я.» В чаще леса, расположилась полянка. И в центре поляны стоял большой дом. Узнаю стиль Эсми. Через множество прозрачных стен было видно нежно-кремовые стены. А немного дальше стоял домик. Я сразу поняла, что это наш приют. И улыбнулась. — Видно тебе нравится наше убежище? – интригующе спросил папа. — Да, дом как в Форксе. — Эсми постаралась, — дополнила мама. — Эдвард, а нам комната причитается? – лукаво спросила мама. — Да, она на первой этаже. А комната Несси на втором. Кстати Несс у тебя будет своя ванна! – рассказывал нам план дома папа. — А сейчас куда, к нам? Или к остальной семье? И как насчёт что б посветить меня в нашу легенду? – быстро задала я вопросы. — Я сестра Эммета, Карлайл и Эсми, как всегда, наши папа и мама,— начало мама. — Ты их дочь, я брат Элис, а Джаспер и Розали наши двоюродные брат и сестра, – закончил папа. К этому времени я с мамой и папой, отперла дверь в новую жизнь и обитель. Глава вторая. Всё новое и как бы старое. Выйдя в дом, я очень изумилась. Через множество окон проходил редкий свет. Хотя светом это назвать язык не повернётся. Только редкие лучики солнца пробивались через густую пелену снега и тумана. В доме всё дышало уютом. Все вещи были похожи на старые. Из Форкса! « Ренесми Карли Каллен! Выброси грустные мысли из своей полу – вампирской головы! Ведь ты скоро увидишь Джейка! – подумала я. » — Ну, как дом? – безынтересна спросил папа. Ведь он знает, о чём я думаю. — Как в Форксе! Но как? – недоумённо пролепетала я. — Я с Эдвардом попросила Эсми, что б она сделала этот дом похожий на старый. Я думала, тебе понравится. Что б у тебя было ощущение, что ты и не уезжала. Но если тебе не нравится, Эммет и Джаспер под руководством Эсми быстро переделают, – неуверенно спросила мама. Да. Даже став вампиром мама не утратила своё природную неуверенность и безразличие к спорту. Ничего не сказав, я обняла мамочку с папочкой и крепко – крепко прижалась к ним. Ах, как приятно вдыхать родной и такой знакомый запах. Посмотрев на родителей, я увидела, как они расплылись в улыбке. Прям не расплылись, а просто расплылись в огромной – огромной улыбке. — Ну что, сейчас по плану у нас разборка вещей, — пошутил папа. — Да. Но скоро это превратится в жуткое испытание. Ведь скоро Элис поедет по магазинам… Не дав договорить, папа нежно поцеловал маму в губы. Я решила, что лучше пойду, распакую вещи. Быстро выхватив свою коробку из цепких рук папочки и быстро – быстро побежала наверх. Войдя в комнату, я просто прилипла к месту. Она было по большой части былая, хотя были и розовые краски. Видно руку Эсми и Элис. От этой мысли у меня душе стало спокойно. Я увидела шкаф, открыв, я ахнула! Шкаф был полон всякой одежды. И я с чувством швырнула коробку в дальний угол. Бухнувшись на кровать, смотрела на потолок. «Хватит валяться! Что же мне поделать? Ах, да! Пойду к дедушке и бабушке! И кажется, мне надо поторопиться, – подумала я.» И в подтверждение моей последней мысли что – то с грохотом разбилось. «Да, но как? Через окно! – подумала, сделала» И вот я уже на прохладной земле. В доме бабушке и дедушке приветливо горел свет. Войдя в гостиную, я увидела большого медведя – гризли. Он тяжело дышал, его сердце тяжело билось. — Ну как дампир! Нравится тебе мой подарочек на новоселье? Если не хочешь, я съем! – предвкушено произнёс дядечка. Мама хочет, что б ела только человеческую пищу, а Эммет всякий раз приносит мне вот такие подарки! Я возмущённо зашипела! «Вот как! Съесть моего гризли!» Я сладостно и легко проткнула тонкую кожу медведя. И его горячая кровь погналась по моим венам. Ах, какое пьянящие чувство! Убрав кровь гризли с моих губ, я быстро бухнулась в кресло. — Эммет, как ты мог! – гневно воскликнула Эсми, — ведь ты знаешь, что Белла хочет, что б Ренесми ела только человеческую пищу! — А что! – непонимающе ответил Эммет, — Элис видела это! Так, что выбора не было! Элис подтверди! — А, что я! – пролепетала Элис. Джаспер слегка обнял свою возлюбленную. Эммет посмотрел на её таким жалостливыми глазами, что она сдалась. — Эсми, я, правда, это видела, – потвердела она. Эсми возмущённо взвизгнула. — Тогда Эммет удери здесь! — Ладно, — нехотя подчинился он. Когда уборка закончилась. Джаспер спросил: — Несси, а где Белла и Эдвард? – спросил мой второй дядя. — Они громят дом, – слегка ухмыльнувшись, произнесла я. Эммет прям катался по полу. — Ещё одного ребёнка хотят? – еле выговорил Эммет, они с Розали хихикали. А кто — то рыдал от смеха. — Эсми и Элис. Дом просто чудо! Большое спасибо! И Элис, спасибо за гардеробную! – я решила пустить беседу по другому ходу. Не люблю когда кто – то обсуждает личную жизнь мамы и папы. — Правда? О, Несс, спасибо! – благодарно промурлыкала она. Моя тётушка чмокнула меня в щёчку. — Спасибо! – повторила она. — До свиданья! Я пошла. Завтра тяжёлый день. Мой первый учебный день! – я, правда, очень устала. Все ответили мне тем же. Ведь они привыкли, каждые несколько лет новая школа и новое место. Подпрыгнув, я влезла к себе в комнату. И я быстро уснула под шум биения стекла Продолжение следует…	NC-17	В процессе	Нет
1	Русёна	Воспоминания.	Однажды, в случайном столкновении, ты вдруг понимаешь, что твоя судьба – вот она, перед тобой. Но надо еще завоевать ее, заслужить, добиться. Всеми средствами. Вот так и у героини этого рассказа.	Романтика	34	2010-01-15	Название: «Воспоминания» Фендом: Ориджинал Автор: Русёна Email: [email protected] Бета: нет Рейтинг: PG-13 Пейринг: Вероника/Галина Жанр: angst – немного, romance Направленность: фемслеш Cтатус: завершен Размер: мини Дисклеймер: Все мое, любые совпадения случайны. Размещение: Можно, но с моего согласия Предупреждения: юри Содержание: Однажды, в случайном столкновении, ты вдруг понимаешь, что твоя судьба – вот она, перед тобой. Но надо еще завоевать ее, заслужить, добиться. Всеми средствами. Вот так и у героини этого рассказа. От автора: Написано для конкурса: Русский фемслеш-2009. Хотя начало взято из моего ранее написанного слэша. Я давно хотела чуть больше об этих героинях рассказать. Надеюсь, представленное на ваш, дорогие читатели, суд творение понравится вам. Воспоминания. – Вероника! Мне это надоело! Опять улыбаешься всем подряд? – разъяренная Галка влетела в комнату, сжимая в руке конверт. – Ой! Линочка, чесслово, я не нарочно, просто неудобно было выбрасывать на глазах у Стасика, а потом просто забыла. – Стасика?! Забыла? Да это уже все границы переходит! Ты обещала, что никакого флирта не будет! И какого тогда хрена в твоем кармане эта бумаженция? Галина трясла мятым конвертом с очередным признанием в любви у меня перед носом, в своей ярости похорошев невероятно. Я в который раз залюбовалась ее горящими глазами, румянцем на щеках, рассыпанными в беспорядке локонами русых волос. И, не удержавшись, крепко обняла, предотвращая попытки выбраться из кольца моих рук. Видя бесполезность своих трепыханий, Лина успокоилась, расслабилась и спрятала свое лицо у меня на груди. Я бережно приподняла ее за подбородок и нежно, медленно поцеловала. Уже далеко не впервые у нас с ней происходили такие маленькие скандальчики. Всякий раз примиряясь, мы с неистовостью молодости отдавались друг другу. Так повелось с самого начала, с первого курса юрфака. Вот уже без малого пять лет. – Родная, ну ты же знаешь, я не так давно устроилась в эту фирму, не могу же на всех букой смотреть. Как ко мне станут тогда относиться? Ты ж понимаешь, улыбкой можно большего добиться, чем злобным взглядом и хмурым выражением лица. Ну, все? Не злишься? …Это было, как схватиться за оголенный провод под напряжением: все тело протрясло мелкой дрожью, и глаз не оторвать от серых озер встречного взгляда, и рук – от худеньких и хрупких плеч. Я сбила ее на повороте с лестницы, торопясь в аудиторию на первое занятие. И, помогая подняться упавшей девушке, уже знала, что ни за что ее не отпущу, никому не отдам, через что угодно пройду, добьюсь любым путем. Таких эмоций, такого чувства.…Не представляла, что могу такое испытать. Этот самый «путь» занял у меня почти весь первый курс. Зато теперь, уже так долго, я была счастлива. И дарила счастье любимой – Галке, Галине, Лине, Линочке, птенчику моему. А еще знала, что приложу все силы для сохранения наших отношений, для того, чтобы быть вместе до…бесконечности. Свою неправильную ориентацию мне помогла осознать двоюродная сестра, и довольно рано. Заодно научив прятать ее от окружающих, чтобы не быть изгоем среди одноклассников. А может, она была причиной? Впрочем, я не жалею. Мы с мамой жили вдвоем в трехкомнатной квартире, сестра часто оставалась ночевать у нас. Мама не смогла простить измены отца во время беременности мной, для нее это был сильнейший шок, и ни о каком мужчине в нашем доме не могло быть речи с самого моего рождения. Уже будучи взрослой, я как-то раз спросила маму, знала ли она о наших с сестрой играх, на что мама бурно возмутилась. Только мне кажется, лукавила она. …– Не злишься? – повторила я, заглядывая в любимые глаза. Лина улыбнулась уже спокойно: – Ну и как я могу на тебя злиться? Только хватит уже меня провоцировать, ты же знаешь, как болезненно я переношу внимание парней к тебе. Мне каждый раз начинает казаться, что в этот раз тебя отберут у меня, а я и сделать ничего не смогу. Я ведь вижу, как ты смотришь на маленьких детей. Когда-нибудь тебе захочется иметь нормальную семью, – Галя потерянно вздохнула, вновь прижимаясь ко мне. Господи, как же ей передать всю глубину моих чувств к ней? Как утихомирить ее повышенную ревность? – Глупенькая. Вот когда рак на горе свистнет…– я гладила ее по голове и думала, что уже в третий раз моя Лина поднимает эту тему. И что мне делать? Как освободить ее от этих тревог? – Мы же с тобой в прошлый раз что решили? Что придет время, родим от какого-нибудь симпатичного мужичка, и будем вместе воспитывать. Мы же все-таки женщины, нам проще. Представь, если бы мы обе мужчинами родились. Вот тогда бы у нас с тобой была проблема. А так не забивай себе голову ерундой. Я тебя очень люблю. И буду любить. Веришь? Лина в последний раз вздохнула, отстранилась от меня и бодренько так говорит: – А вот я возьму и поеду в отпуск одна, и будет тебе тогда наказание за все сразу. Тогда перестанешь меня дразнить. – Ах, ты! – я попыталась ее снова поймать, она увернулась и сбежала из кухни. Почти сразу в ванне заработала стиральная машина, видимо, письмо ей попалось при проверке карманов перед стиркой. Я же продолжила готовить обед на завтра. Лина очень хотела съездить этим летом на море, так как в прошлом году мы выпускались, а затем искали работу. В одну организацию нам не удалось устроиться, поэтому нам обоим пришлось подстраиваться под графики отпусков своих фирм. Совпадение получилось на ноябрь. Не лучшее время. Тут я вспомнила, что в сентябре у нас должен быть корпоративный выезд на природу и решила, что для Лины это будет неплохое развлечение. Сама я устроилась на работу в октябре и так же не была на весеннем выезде по причине простуды моей любимой. Женщины в отделе отзывались об этом мероприятии с удовольствием, особенно им нравилась возможность ехать с семьей и продуманная организация всех трех дней. «Решено!» – подумала я, представляя, как будет довольна Лина. Вечером, уже устраиваясь около меня ко сну, моя любимая пробормотала: – Знаешь, меня последнее время все на прошлое пробивает: как мы познакомились, как впервые поцеловались, как ты соблазнила меня. К чему бы это? Как думаешь? – она приподняла лицо от подушки и вопросительно заглянула в мои глаза. – Не знаю. У меня то же самое. Только вот сегодня, на кухне, вспоминала нашу первую встречу, – я нежно провела ладонью по ее волнистым волосам, пальцем легонько коснулась щеки. – Думаю, ничего плохого это не несет: просто мы давно вместе, наверняка у любой семейной пары бывает такое. – Да? Как бы узнать поточнее, – снова устраиваясь на подушке, задумчиво произнесла она. – Ну, давай уж спать. – Спи-спи, – Лина любила засыпать на животе, а я ее привычно обняла, но эти ее слова слегка встревожили меня. Мысли крутились, не давая уснуть, выхватывая то один, то другой кусок из памяти. Тихое равномерное дыхание рядом – Лина уже уснула. А я все вспоминала… … – Мама, ты знаешь, а я влюбилась, – медленно размешивая сахар в чае, я задумчиво наблюдала за движением одинокой чаинки, которая металась в чашке, словно пыталась вырваться из маленького водоворота, но это у нее не получалось. «Вот и меня теперь также в глубину тянет», – перед мысленным взором стояло смеющееся лицо Галины со слегка порозовевшими щечками, когда этот придурок Игорь что-то шептал ей на ухо. – Давно пора. И кто же это? – мамин голос выражал недовольство, диссонируя с только что произнесенными словами. Она все также продолжала мыть посуду, будто эта новость нечто совершенно обычное. – Наверно, один из ваших недоразвитых студентов? Я усмехнулась: опять она за свое. Сколько можно ненавидеть? Почему она так? Мужчины тоже люди. И среди них есть вполне нормальные экземпляры. Даже я это понимаю. «Может, сказать ей?» – изначально я вообще не планировала ей что-либо говорить, но вот сорвалась эта фраза. «А, впрочем, после буквы А следует Б?» – Мама, это не парень, – посуда перестала греметь, – и совсем даже не мужчина, – слышу, как мама поворачивается ко мне, – это девушка из моей группы. Мама подходит и медленно садится на свободный стул. Я не смотрю на нее. Мне кажется, она давно подозревала о моих нестандартных наклонностях. Но ни разу еще в открытую мы эту тему не обсуждали. Установилась тишина. Какая-то спокойная, словно довольная кошка после миски вылаканных сливок. Кажется, что сейчас замурлычет. Я улыбнулась: «Ага, уже крыша едет – мурлыкающая тишина. Придет же такое в голову». – Я рада, – мамина рука легко коснулась моих волос, что занавесью прикрыли лицо от окружающего мира. – Рада, что ты, наконец, призналась мне. Что доверяешь. Я ведь всегда была и буду на твоей стороне. «Вот. Так и думала, что для нее это не страшно. И чего же я тогда тянула?» Мне так захотелось утонуть в маминых объятиях, как когда-то в детстве, когда она успокаивала меня, гладя по голове и проговаривая что-то умиротворяющее, потому я опустилась на колени перед ней, обняла, и уткнулась куда-то в живот, ощущая на волосах, как и прежде, ее теплую ладонь. У меня самая замечательная мама на свете! …– Послушай, точно тебе говорю: ты ему нравишься. Я сама слышала разговор, что если бы ты проявила активность, то он давно с тобой был. Типа ждет доказательства того, насколько сильны твои чувства. – Правда?! – Муромцева была глупо счастлива. – А что мне делать? – Что-что. Вон, за Леркой понаблюдай. И поступай так же. Прижмись так ненароком, заговаривай почаще. А лучше просто наберись храбрости на вечеринке, что в субботу в общаге будет, и поцелуй его. Нехорошо, конечно, подставлять дурочку. Да ладно. Что только не сделаешь ради своей любви. И пусть все выдумка, но уверена на сто процентов, что Игорь Смол, как почти любой из парней, поведется. И в субботу я с удовольствием наблюдала, как этот козел Игорь и Муромцева выходят из комнаты, где гудела вечеринка. Осталось только подстроить так, чтобы все дальнейшее увидела Галина. Я выглянула за дверь удостовериться, куда они пойдут. Ну конечно, как и предполагалось, в свою с Ником, соседнюю, комнату. Я метнулась к Николаю: – Послушай, мне позарез нужна ваша с Игорем комнатка – там сумка с косметикой, дай ключи. – А Игорь где? – подвыпивший Коля отвлекся от своего дерганого танца, оглядывая присутствующих. – Да в туалет пошел проблеваться. Ну да-ай, – заныла я. – Ладно, держи, – я быстро схватила ключ, улыбнулась: – Пасибки! – и выскочила из комнаты. Галя не любила такие мероприятия и бывала на них редко. Вот и сейчас она лежала в нашей комнате одна, читая какую-то книженцию. – Линуля, мне надоело быть там одной, я хочу, чтобы ты сейчас пошла со мной, – все же мне было страшно: как она среагирует? Но, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А я уже достаточно изучила ее характер. – Да? Чего это так? – она с любопытством посмотрела на меня. – Ну, пожалуйста, прошу! Там меня один домогается, а так он перестанет ко мне приставать. Ну помоги! Побудь рядом! – А ты просто не ходи туда. – Так скучно здесь, а там весело! Всего-то двумя этажами выше, – я сделала самую умильно просящую рожицу, какую только могла. Галя вздохнула, но все же отложила книжку. «Есть!» – я радостно ей улыбнулась, коротко прижалась и чмокнула в щечку: – Спасибочки! Мы поднялись наверх, где гуляла наша группа. – Подожди, у меня там, – я махнула рукой в сторону нужной мне комнаты, – косметика в сумке – надо поправить боевую раскраску, – и я направилась туда, держа за руку Галинку. Дверь, разумеется, была закрыта. Я, делая беззаботный вид, но все же от внутренней нервозности торопясь, вставила, провернула ключ и быстро распахнула дверь, одновременно шаря по стене в поисках выключателя. Свет вспыхнул, высветив прелестную картину «А-ля любовнички». «Это превзошло все мои ожидания!» – одновременно радуясь за себя и огорчаясь за Галину, подумала я. Немая сцена продолжалась недолго. Галя, ни слова не говоря, выскочила за двери, и я бросилась за ней – поддержать, успокоить, прижать к себе, укачивая и гладя ее такие шикарные волосы. Когда моя дорогая подруга немного успокоилась, я заговорила на волнующую меня тему: – Галюшка, помнишь наш разговор по поводу твоего дорого Игоречка? Ты утверждала, что не потерпишь измены. – И не потерплю. Козел блядский. – Да все они такие, – продолжила я ее успокаивать своим методом. «Пусть их всех возненавидит, как моя мама. А я всегда буду рядом. Да, я сволочь. И еще та сволочь. И поступила подло. И еще раз поступлю, но ни за что никому ее не отдам. Я на многое могу пойти ради нее. Вот так. И плевать на всякие там угрызения совести. Главное, Галя со мной». Она, уже затихшая, сидела в моих объятиях, а я легонько поглаживала ее по плечам, по волосам, по щеке – везде, где считала возможным на данный момент, и легонько касалась губами волос на ее виске. Это совсем легкий поцелуй. Как ребенка мать целует. …Очередная вечеринка. Сколько их проходит в студгородке каждый год! На празднование восьмого марта Галинку я все же затащила. Как-никак, а наш, женский, праздник. Я решилась. Признаться в своих чувствах. Хотя было жутко страшно. Только надежда, что под действием алкоголя Лина воспримет мои откровения более спокойно, придавала мне силы. И еще то, что мы с ней уже столько времени вместе. После короткого увлечения Игорем, закончившимся разоблачением его измены, Галя больше не подпускала к себе парней. Я же всеми силами поддерживала этот ее настрой, ограждая от особо навязчивых ухажеров – моя Лина очень симпатична. Какой-то парень, случайно забредший к нам из другой пьянствующей компашки, никак не отставал от нас с Линой. Я решила высказать ему все прямо, но без свидетеля в лице Гали, а потому согласилась на медленный танец с ним. – Послушай, по-хорошему прошу, отстань от моей подруги. Ей сейчас не до новых знакомств. Совсем недавно ее парень ей изменил, и она это видела, теперь ни с кем не хочет иметь никаких отношений. Тебе понятно? Просто найди себе другую пассию. – М-м-м, а меня и ты устроишь, – не растерялся этот липучий идиот, – прижимая меня к себе покрепче. Я поморщилась и постаралась отодвинуться, но он, не вняв моему противодействию, еще и лапу свою мне на задницу положил. Меня просто передернуло от отвращения. Я оглянулась на Галю. Она стояла с подозрительно блестящими глазами и криво как-то улыбалась. А столкнувшись взглядом со мной, вдруг резко развернулась и бросилась вон из полутемной комнаты. С трудом отпихнув парня, который чуть не упал – он был достаточно для этого пьян, я кинулась догонять Линочку, не понимая еще, что случилось. Мне повезло: она не сразу попала ключом в замочную скважину, и я догнала ее у дверей нашей комнаты. Хоть лица ее не было видно, но всхлипы я отчетливо слышала. Встревожено заколотилось сердце: – Что случилось, солнышко? Она, не отвечая, открыла, наконец, дверь и попыталась захлопнуть ее у меня перед носом. Конечно, это у Лины не получилось, и мы вместе ввалились в комнату. Дверь захлопнулась. – Ты можешь пояснить, что с тобой такое? Тебе кто-то что-то сказал? Или еще как обидел? Клянусь, я жизнь этого человека в ад превращу, только скажи – кто? – я попыталась обнять ее, но она отшатнулась от меня и бросилась на кровать, рыдая уже в голос: – Вот и пусть твоя жизнь будет на ад похожа! Вот и устрой себе ад! Ты такая же, как все эти парни! Как Игорь! – косметика размазалась, лицо покраснело, а мне она сейчас казалась самой привлекательной на свете девушкой. Я таяла от этих неявных признаний. – Дурочка! Какая же ты дурочка! – я присела рядом на кровать и наклонилась над ней. Мне самой хотелось плакать, только от противоположного – от радости. – Уйди! Видеть тебя не хочу! – попыталась она меня оттолкнуть. – И я тоже дурочка, – не обращая внимание на ее попытки отпихнуть меня, я поймала ее руки и прижала к кровати: – Да я же люблю тебя! Люблю! Давно люблю, с первой встречи! Очень! Я все для тебя сделаю! – и, уже не в силах сдерживаться, начала отчаянно покрывать ее лицо, шею, грудь поцелуями. Заведя руки Лины за голову и перехватив их одной рукой, удерживая от сопротивления, опустила другую на такую желанную, упругую, замечательную, да просто великолепную, грудь. Наше частое дыхание перемешивалось, тело Лины вздрагивало под моей ладонью. Почувствовав, что она уже не дает мне отпора, и даже отвечает на мои поцелуи, я другой рукой стала гладить ее бедра, которые так давно мечтала поласкать. Руки ее обхватили меня, вызывая россыпь сладких мурашек, что сбегали по спине куда-то вниз, в пах. Безумство взаимных ласк затягивало нас все глубже. Она, словно бутон прекрасного цветка, раскрывалась передо мной, доверяя моей руке быть в самом сокровенном месте. У Гали оказалось очень отзывчивое тело, и скоро стоны, перемешанные с бессвязной речью, достигли некой границы, завершающая волна прокатилась по стройному стану, она замерла на какой-то миг в крайнем напряжении и вдруг обмякла под моими руками, выдохнув полустон-полувсхлип. Господи! Как я была счастлива! Я прижала мою любимую к себе, успокаивающе продолжая поглаживать. Легко целуя в закрытые глаза, в губы, в волосы. Кажется, что больше мне и не надо ничего, лишь бы она вот так лежала в моих руках. …Это было началом наших отношений. Которые – я так надеюсь на это – будут и будут продолжаться. А иначе я без Лины не выживу в этом мире. Я посмотрела на спящую рядом девушку: она улыбалась во сне. И бесконечная нежность вновь затопила меня. Как и тогда, на заре нашей любви. 14.01.2010г, СПб, Русёна.	NC-17	В процессе	Нет
1	thegamed	Некоммуникабельность	У Миранды скоро свадьба.	Юмор	543	2010-01-17	— Андреа, вы уже связались с моими ювелирами? — Вашими ювелирами? — По поводу колец. Честное слово, Андреа, вы сегодня голову дома забыли? — Да, ваши ювелиры. Конечно. Кольца. Разумеется. — И с поставщиками канцтоваров по поводу приглашений. — Приглашений? — Нужно будет еще решить вопрос о месте проведения. Я предполагаю что-то небольшое, интимное, всего сотни две или три человек. — Двести-триста гостей, ясно. Какое помещение вам нужно? — Я не знаю, возможно, что-то романтичное? — Романтичное. Хорошо. Э. — Когда у меня назначена встреча с Элиотом? — Элиот? — Элиот Шпитцер. Андреа, вы меня вообще слушаете? Это крайне важное событие, и вам совершенно необходимо сосредоточиться. — Вы хотите встретиться с Элиотом Шпитцером, губернатором? — Да. И поговорить с ним об этом возмутительном законе. Нет решительно никакой причины, по которой нам могли бы запретить жениться. — Жениться? Кто женится? — Мы, конечно же. — А «мы» это… — Вы и я. Андреа, вы уверены, что хорошо себя чувствуете? — Ээ. — Андреа? Эмили? Эмили! Позвоните моему врачу. С Андреа, кажется, что-то случилось. — Миранда? — Вам уже лучше? Врач больше не нужен? — Мы не можем жениться. — Я знаю это, именно потому я и должна поговорить с Элиотом, чтобы он изменил этот нелепый закон. Нет абсолютно никакого разумного объяснения тому факту, что мы не можем… — Но Миранда, мы не можем жениться, потому что мы не встречаемся. — Мы не… О чем это вы говорите? — О чем это говорю я? Миранда, вы моя начальница, вот и все наши отношения. — Это совершенно не касается вопроса. Я уверена, что достаточно ясно объяснила вам свои намерения. — Ваши – что? — Мои намерения. Мои намерения вступить с вами в брак. — Нет. Нет, я бы это запомнила. Я у вас работаю. Я прихожу на работу и работаю, а потом ухожу домой, и мы не видим друг друга, а потом я возвращаюсь на работу и мы работаем снова. — Андреа, у меня нет времени на ваши утомительные жалобы о том, что вы якобы перерабатываете. Нужно удостовериться, что все приготовления… — Миранда, вы ни разу ничего никогда об этом не говорили. Кроме того, раз уж вы собрались на мне жениться, то могли бы, черт подери, и выслушать мои жалобы! Не то чтобы мы собирались пожениться — мы же не встречаемся! — Вы уверены, что я ни разу об этом не упоминала? — Да, можете даже проверить мою записную книжку, вы же знаете, я все в ней записываю. — Это вы могли и не записать. — Вы вообще помните о том, что когда-либо говорили мне про свадьбу? — Вероятно, я приняла решение не информировать вас о детальных планах, но несмотря на это… — Миранда, нет. Ни за что. — Почему? — Потому что… потому что… — Это не ответ. Итак: ювелиры, подходящее помещение, подготовьте список гостей – триста пятьдесят, но не более того… — Миранда, прекратите! — Андреа? — Я не собираюсь выходить за вас замуж! — Вы все еще не представили мне достаточно убедительных причин, по которым свадьба не могла бы быть проведена. — Вы меня даже не спрашивали. — Простите, что? — И мы ни разу не целовались! Вы хотите на мне жениться, но ни разу не поцеловали меня. — Вы также никогда не целовали меня. — Я даже не знала, что вы хотите, чтобы я поцеловала вас. — Теперь вы знаете. — Вы хотите поцеловать меня. Так, значит, вы – хотите поцеловать — меня? — Андреа, перестаньте ухмыляться. — Но вы же хотите поцеловать меня. — Андреа, в самом деле. Нужно еще провести приготовления. Вам нужно выбрать кольцо для помолвки. Выбор обручальных колец мы можем отложить на несколько недель. Встречу с Элиотом назначьте как можно раньше: свадьба будет в июне, и, таким образом, у него будет четыре месяца, чтобы сделать это мероприятие полностью законным. — Думаю, что сейчас вы должны меня поцеловать. — Андреа, почему вы еще не назначили встречу? — Так и быть, я сейчас позвоню ему. Но вы определенно должны поцеловать меня позже. Кстати, Миранда. — Что? — С Днем святого Валентина. — Сегодня День святого Валентина? — Да, он бывает каждый год в феврале. — А. Сделайте заметку в моем расписании на следующий год. И подберите себе какую-нибудь одежду на сегодняшний вечер. — Значит, столик мне тоже нужно будет заказать? — Андреа, мне что, вообще все нужно вам разъяснять?	NC-17	В процессе	Нет
1	thegamed	Пять случаев, когда от звуковой отвертки был один вред	Никогда не прикасайтесь к звуковой отвертке.	Юмор	1197	2010-01-17	1. Чайник на кухне ТАРДИС не работает. Если говорить совсем точно, не работает он потому, что разобран до последнего винтика и встроен в панель управления. Конечно, импровизация Доктора впечатляет, но есть и обратная сторона медали: готовить чай стало гораздо труднее. Доктор опускает чайный пакетик в кружку и сует туда же звуковую отвертку, чтобы вскипятить воду. Кружка взрывается — пальто, джемпер и лицо Доктора оказываются облиты холодным чаем. — Капитан! — вопит Доктор. Ухмыляющийся Капитан Джек неторопливо показывается в дверном проеме. — Звал меня? — Что я тебе говорил насчет моей звуковой отвертки? — Хм... ничего? — Никогда не прикасайся к моей звуковой отвертке. — Здесь у вас столько всяких правил: Джек, не смотри так на Розу, не задень случайно ТАРДИС... — Джек, никогда не заговаривай со мной до того, как я выпью чая. 2. — Доктор? — Роза тычет распростертого на полу Доктора носком ботинка. — Доктор! Если бы инопланетяне застрелили его — или, там, по голове стукнули, она беспокоилась бы больше; но твари просто направили на него эту свою усыпляющую пушку, с тех пор Доктор и валяется тут в отключке. Храп начинает действовать на нервы. Роза подбирается ближе к Доктору, выуживает из его кармана звуковую отвертку и подносит к наручнику на своем запястье. Ничего не происходит. Может, есть специальная функция снятия наручников? (К сожалению, единственной настройкой, которую Доктор удосужился ей показать, было восстановление колючей проволоки.) А может быть и нет. Роза снова принимается пихать Доктора в бок. 3. Доктор пристально разглядывает звуковую отвертку — в основном для того, чтобы не встречаться глазами с Донной. — Я правильно тебя понимаю, — возмущается она, — что единственные замки, с которыми твоя звуковая отвертка не справляется, — это замки с нерушимыми печатями? — Угу. — Просто потому, что ты не нашел времени запрограммировать ее на открытие нерушимых печатей? — Ага. — И поэтому первый попавшийся инопланетянин, желающий запереть тебя в зоопарке, покопаться у тебя во внутренностях или угнать ТАРДИС, просто должен посадить тебя в комнату, закрытую на замок с нерушимой печатью? — Очевидно, да. — Идиот! 4. Мастер забавляется, исследуя звуковую отвертку Доктора. — Эй, — возмущается Доктор, — я же поставил на нее генетический замок! — Ах, генетические замки такие простые, — объясняет Мастер, тыкая во все кнопки подряд. — А где тут функция, чтобы убивать людей, сжимая их до размеров маленьких-премалюсеньких куколок? — Моя отвертка не может убивать людей, сжимая их до размеров мал... нет здесь такой функции! Разобидевшись, Мастер отбрасывает отвертку. — Ну и какой тогда в ней прок? 5. Злейшие враги Доктора завладели его величайшим оружием. Теперь он окажется в их безраздельной власти. Три Далека смотрят на звуковую отвертку, лежащую на панели управления. — ПОДНИМИ. ЕЕ. — САМ. ПОДНИМИ.	R	Заморожен	Нет
1	Kristina.M.R.C	"Нарцисса в деле"	Один день из жизни Пожирателя Смерти.	Фэнтези	72	2010-01-21	Ещё один день подходил к концу. Служащие Министерства Магии, занимающие незначительные должности, спешили покинуть здание до захода солнца. Выходя из здания, волшебники сбивались в небольшие группки, что-то обсуждали между собой, параллельно озираясь по сторонам, как бы боясь быть услышанными, и быстрым шагом направлялись к порталу. — Муравьишки,— прошипела женщина в длинном плаще, которая вот уже 20 минут наблюдала за выходом из Министерства Магии. — Как долго тянется время,— прошептала в ответ вторая женщина в плаще, нервно вертя в руках волшебную палочку. -Успокойся, -рявкнула первая, окинув свою спутницу злым взглядом, — Он скоро должен выйти!!! И я предупреждаю тебя Цисси, всё должно пройти успешно!! ОН не простит промаха!! Вторая женщина явно сомневалась. -Пока ещё есть возможность, ты можешь уйти, я не скажу ЕМУ!! -Нет, я останусь с тобой Белла. Если он выбрал меня, значит это должна сделать именно я. Наступила недолгая пауза. Та, которую звали Белла, обдумывала слова, сказанные второй женщиной. -Цисси, может, мы ещё раз обговорим наш план?? -Нет Белла, я всё помню, я помню наш план!! Успокоившись Белла, продолжила наблюдать за зданием. Через несколько часов солнце скрылось за горизонтом, и ночь медленно опустилась на город. -Цисси!! – возбуждённо шикнула Белла, он вышел!! Женщина незамедлительно отреагировала, прижавшись к стене, и вытащила палочку. -Я буду стоять прямо за тобой и если что, я помогу тебе, — сказала Белла, надевая маску на лицо. — Я справлюсь,— жёстко ответила Цисси. В это время полноватый, невысокий мужчина с портфелем в руках, приближался к повороту, за которым его ждали две фигуры в масках. Мужчина шёл не спеша, что-то бормоча себе под нос, думая о Министерских неотложных делах. Завернув за угол, он почувствовал чьё-то присутствие, но поспешил отогнать от себя плохие мысли, объясняя это тем, что в последнее время он мало спал, поэтому и чувствует себя отвратительно. Мужчина напоминал мышь, которую подстерегает кошка, мышь, которая чувствует опасность, но понимает это, лишь попавшись в когти хищницы. -Пий Толстоватый!!! – фигура в маске выступила из мрака, преградив путь мужчине, который от неожиданности подпрыгнул на месте. На его лице застыл ужас. — Вы здесь?? – с трудом выдавил он из себя. -ты нам нужен живым Пий, — неожиданно из темноты вышла вторая фигура в маске, — Пока живым,— и женщина в плаще зашлась истеричным смехом. Пий попятился, назад пытаясь вытащить из мантии палочку, но руки предательски путались в материи. -Империо!! – произнесла первая фигура. Жёлтый свет вырвался из палочки и ударил волшебника прямо в грудь. Мужчина резко согнулся и пронзительно ахнул, но уже через мгновение выпрямился и улыбнулся фигурам в масках. -Запомни Пий, настаёт новое время, грядут перемены!! Теперь ты новый министр магии. Новая задача Министерства — переловить и уничтожить всех грязнокровок, а осквернителей крови заточить в Азкабан. Чистота крови навек!!! -Чистота крови навек,— повторил Пий за фигурой в маске и продолжил свой путь домой.	R	В процессе	Нет
1	Фармазоня	Kiss, kiss, fall in love!	Хикару влюбляется в Харухи... а что делать Каору?	Повествование от первого лица,Романтика,Юмор	94			PG-13	Завершён	[]
1	gibbon	Данька	Короткая история "за жизнь", история непростых взаимоотношений двух соседей и хороших друзей, легкий намек на слэш, большую часть читателю предоставляется додумать самому.	Нецензурная лексика,Повседневность	66	2010-01-24	Я спал без сновидений. Провалился в сон, как в бездонный колодец. Я бы, вероятно, так и проспал до утра, но... Я чувствовал горячие жадные руки, оглаживающие мое тело, жар разгоряченного дыхания на моем плече, тихие стоны... Это было так возбуждающе, так вовремя и так испепеляюще горячо! Я отдался на волю этих рук, этого горячего, гибкого, стройного тела, лишь тихонько постанывая от возбуждения, даже не проснувшись до конца. Мне казалось, что все это мне снится, и просыпаться я не хотел. Не знаю, сколько это продолжалось, но внезапно я почувствовал, что у горячего, гибкого, стройного тела рядом со мной — возбужденный член, и он ИМ трется о мое бедро! Осознание этого факта заняло сотые доли секунды, и я подскочил на кровати так резко, как будто она внезапно покрылась горящими углями. На моей кровати лежал Данька. Именно он терся об меня и лапал. Именно его тело возбуждало меня во сне. Черт, черт, черт!!! Он даже не проснулся!!! Я со злостью пихнул его в бок ногой. — Сань, ты че? — недовольно заорал он, сваливаясь с кровати. — Охренел что ли?! Перед глазами пошли бардовые пятна ярости. — Я охренел??? Это я-то охренел?! — я сдерживался из последних сил. — Да ты меня чуть не трахнул, урод! Пидор конченный! Друг называется! — я пнул ногой кровать, чтобы хоть как-то выплеснуть свою ярость. Нога отозвалась болью и, как ни странно, меня это немного успокоило и как-то... отрезвило что ли? Данька смотрел на меня округлившимися от шока глазами. — Да ты гонишь! — сказал он, выпучив глаза. — Я не мог, Сань! Какой на хрен трахнуть! Ты гонишь!.. Сто пудов! Наверное, просто приснилось, — сказал он уже с большей уверенностью и как мне показалось с надеждой. Я провел пятерней по волосам. — Ни хрена мне не приснилось. — сказал я уже спокойнее, еще раз пнул кровать, резко развернулся и пошел в ванную. Ополоснув лицо ледяной водой, я уставился на свое отражение в зеркале. Да уж, красавец, ничего не скажешь. Небритая, опухшая рожа, осоловелые глаза и волосы торчат во все стороны. Прям мечта пидарасов всего мира. Я усмехнулся. Чего я правда так завелся? Видать приснилось ему, что он с бабой, вот и облапал меня. Мы же оба были не в адеквате вчера. Я еще раз умылся и вернулся в комнату. Данька сидел в той же позе, в которой я его оставил, когда уходил, и, видимо, пытался что-то то ли вспомнить, то ли обдумать. В общем, вид у него был довольно ошарашенный до сих пор. Да, весело денек начинался. — По кофе? — спросил я, доставая сигарету. Он кивнул. Я пошел на кухню варить кофе. Надо Даньке, что ли бабу завести. Мысли текли медленно и спокойно, все произошедшее почему-то вызывало уже скорее желание посмеяться. — Эй, педик, кофе готов, — крикнул я в комнату. — Сам педик, — недовольно пробурчал Данька, заходя на кухню. Он уже успел натянуть джинсы и майку, я же по-прежнему был в боксерах. – Иди, оденься. Меня понесло: — А что такое, сладенький? Я тебя возбуждаю, пра-а-ативный? — я игриво шлепнул его по плечу. Данька насупился и отпихнул мою руку. — Да ладно тебе, расслабься, — мне стало его даже как-то жалко — слишком серьезно он все воспринимал. Я взъерошил ему волосы на голове. — Мало ли чего приснится. Надо тебе девчонку найти и проблем таких больше не будет. Пей. — я пододвинул чашку к Даньке и пошел в комнату. Натянул джинсы, толстовку, вышел на балкон и закурил. Не хотелось бы, чтобы между нами возникала какая-то неловкость. Терять друга из-за такой фигни... Он просто мелкий еще, подумал я со вздохом, вот и не умеет контролировать себя. Надо ему и правда девчонку найти, причем такую, без комплексов, а то Данька такой скромняшка, что еще полгода ни на что не решится. Я мысленно перебирал в уме знакомых девчонок, выбирая ту, которая ему подойдет. Он внешне ничего, симпатяшка и по идее вниманием не должен быть обделен, но вот эта его скромность... Не хватает ему уверенности в общении с девчонками. Дым от сигареты тянулся тонкой струйкой в небо, на горизонте появлялись первые рассветные лучи. Я усмехнулся. Давненько я не встречал рассвет. Проснулся — и сразу на работу. Как-то не было ни времени, ни желания вставать рано и любоваться красотами природы. А зря. Красотища какая! И тишина. Город еще не проснулся и вокруг разлит покой. Воздух холодный, свежий. Бодрит. Я переступил босыми ногами. Хотя холодновато малость. Выкинув окурок, я вернулся на кухню, взял остывшую чашку кофе. Пить его уже не хотелось. Я вылил его в раковину и насыпал себе растворимого. Данька молчал, опустив голову и спрятав лицо за длинной челкой. — Какие планы на день? — спросил я, потягивая крепкий обжигающий кофе. Он пожал плечами. — Наверное, к Максу поеду. Он просил помочь на стройке. Макс был нашим общим другом. Он строил дом уже года четыре и периодически мы все приезжали ему помочь. Так как сегодня было воскресенье и ни работы, ни учебы не было, Макс планировал проработать целый день. У меня никаких особых планов на сегодня тоже не было. Отоспаться уже не удастся, точняк, поэтому: — Я тоже поеду. Давай, пожуем чего-нибудь и поедем. **** Данька — мой сосед уже лет восемь, с тех самых пор, когда я стал жить отдельно от родителей. Моя мать второй раз вышла замуж, когда мне было 17. Не то, чтобы мне не нравился отчим, но как-то меня напрягало, когда он пытался меня воспитывать. Да и когда мать забеременела от него и начались хлопоты, связанные с ребенком — все-таки поздние роды, да и ребенок был о-о-очень долгожданный и желанный — я почувствовал себя лишним. Уже тогда я стал закидывать удочку отчиму, намекая, что в универ добираться далеко, заниматься, когда в доме маленький ребенок трудно... В общем, отчим не дурак, быстро все понял, поднапрягся и купил мне квартиру поближе к центру, благо деньги позволяли. Мать, конечно, сначала была против, но когда родился маленький Киря, ей было уже не до меня, и она успокоилась. Все-таки отношения с родителями намного лучше, когда ты лишь навещаешь их периодически. Вот так вот я и стал счастливым обладателем двухкомнатной квартиры в центре города. По этому поводу у меня периодически оседали все друзья, так как большинство до сих пор жили с семьями, и только у меня была свободная квартира, куда никогда не наведывались родители. Уже во время универа я начал подрабатывать, чтобы не зависеть от отчима. Сначала на стройках, на разных подработках — в общем, где придется, лишь бы платили. Потом пошел стажером и за месяц освоил установку и наладку электрооборудования. Для повышения понадобилось профильное высшее. Пришлось переводиться, отчим помог и тогда, за что я ему до сих пор благодарен. Теперь стабильно устроился, уже второй год как веду оседлый образ жизни, даже подумываю жениться, но как-то пока эта мысль еще немного пугает. Что же касается Даньки, то он живет двумя этажами выше меня. Он единственный ребенок в семье, если его семью, состоящую из матери-алкоголички, конечно, можно так назвать. Наверное, именно из-за нее он немного скованный и замкнутый. Когда я только переехал, я часто видел его во дворе. Зачастую, он просто просиживал весь вечер дотемна на какой-нибудь скамейке, как я узнал позже, ждал, пока мать с очередным мужиком напьется и заснет. Я стал зазывать его к себе, потом он уже приходил сам. Я воспринимал его как младшего брата, которого у меня никогда не было. Мне было его до жути жалко. Да и коротать вечера в одиночку, когда привык жить с семьей, было не особо весело. Он мне тогда заменил семью. Так и сложилось, что он зачастую оставался у меня ночевать или просто кантовался, когда не хотел идти домой. Я даже дал ему запасные ключи от квартиры, чтобы он мог там побыть, когда меня нет дома. Данька никогда не напрягал и не мешался, видимо, этому его тоже научила мамаша. Сейчас он стал приходить реже, потому что у меня время от времени остается Таня, но все же такие случаи не редкость. А с тех пор, как он подрос, я стал брать его в свою компанию. Он надежный, компанейский, в общем, свой в доску, и ребята тоже к нему относятся как к своему. Вот только с девчонками до сих пор никак. Насколько я знаю, у него еще ни одной не было. Даже не знаю, почему. ** Танька тихо сопела во сне. Меня всегда это в ней умиляло. Всегда такая серьезная, собранная, ответственная, во сне она была похожа на маленькую девочку. Вечно мерзла и сворачивалась калачиком у меня под боком. Я люблю, когда она остается у меня на ночь, как сегодня, тихо сопит мне в плечо, шекочет волосами шею. Обычно я быстро засыпаю рядом с ней. Но почему-то сегодня нежное женское тело, прижавшееся ко мне, напоминало о том, что произошло тогда. Данька не был у меня уже почти два месяца. С того дня он ни разу не оставался у меня с ночевкой, даже в гости не заходил. Честно говоря, мне его не хватало. И непонятно, неужели он настолько смущается своей ошибки и минутной слабости? Встречаясь со мной во дворе, он здоровался, мы даже болтали пару раз, но что-то неуловимо изменилось. А что — я не мог понять. Я покосился на Таньку. Она завозилась во сне, видимо, я не давал ей спать. Но сна не было. Я тихонько вытащил руку из-под нее, стараясь не разбудить, встал, достал сигареты, накинул толстовку и джинсы и вышел на балкон. На улице было свежо, несмотря на то, что уже была середина мая. Ярко сияли звезды, верещали сверчки, наверное, я не очень в насекомых разбираюсь, но было как-то уютно и светло на душе. Спокойно. Тихо шелестели деревья, как будто разговаривали между собой, распространяя сладкий аромат чего-то цветущего. Наверное, вишня, подумал я. На скамейке перед домом сидела целующаяся парочка. Я даже позавидовал им немного, вспоминая, как это было у меня, но это чувство быстро прошло, стоило только вспомнить, как мы торчали на улице зимой, а потом, проводив Таньку, я шел домой. Брр! Нет уж, увольте. Уж лучше так, как сейчас: лежать на теплой кровати, обнимая ее податливое, нежное тело и так, прижавшись друг к другу, засыпать. Я уже отвел глаза от парочки, тискающейся на лавочке внизу, Как снова задумчиво посмотрел на них. Мне кажется или эта девочка мне знакома? Мне было хорошо видно парня, который шарил по ее телу руками и тесно прижимал ее тело к себе, и его я не знал. Но вот девушка... Она мне смутно кого-то напоминала. Изгибаясь под его руками, она прижималась все теснее, страстно отвечая на поцелуй, темные волосы до плеч, спрятанные под шапку, растрепались под рукой ее спутника. Она сидела у него на коленях лицом к нему, и до завершения всего этого им явно не хватало только места. Я так и не понял, то ли она повернулась как-то по-другому, то ли просто свет упал под другим углом, но внезапно, в этой страстно целующейся, не стесняясь своего желания, девочке, я узнал... Даньку??? Мой Данька, мой младший братишка?.. Он сидел на лавке и сосался с каким-то парнем?!!! Не помню, как я долетел до лавки. Помню только жаркие волны ярости. Не знаю, как мне удалось не убить их обоих на месте. Я схватил Даньку за шкирку, отпихнул от себя и со всей силы врезал этому парню, прохрипев что-то типа: — Пошел нах.. ублюдок, пока жив, и чтоб я тебя больше не видел!!! Затем, даже не дожидаясь выполнения своего приказа, развернулся к Даньке и стал методично лупить его по морде со всей силы. Ярость не унималась. Я уже пинал его ногами, хрипя обрывки каких-то ругательств. Я бы убил его, если бы на моих руках не повис этот педик, который был с ним: — Стой! Тормози! Ты же убьешь его!!! Я развернулся и переключился было на него, впечатав пару раз кулак в его тело. Остановился только тогда, когда до моего воспаленного яростью сознания наконец-то дошло, что Данька почти бессвязно стонал уже давно: — Оставь его... пожалуйста! Пожалуйста! Саня... не надо... пожалуйста... — я отшвырнул пацана в сторону. — Данька... как же так? — я схватился за голову и опустился на лавку. Медленно приходило осознание того, что я чуть не убил того, кого считал младшим братом и вообще какого-то левого пацана. Если он на меня завтра заявит, то будет абсолютно прав. Но эта мысль прошла как-то мельком, не задев моих эмоций. Не умещаясь в голове, вызывая боль и пульсацию, как вспышки яркого света в темноте вспыхивали только мысли о том, что это Данька, брат... Педик. Сосался. С парнем. Данька, который заменил мне всю семью... и так по кругу. Я совершенно обессилел от этих мыслей. Казалось, голова сейчас лопнет. Обрывками сознания, свободными от этих пылающих мыслей, замечаю, что парень подполз к Дане и легонько тормошит его: — Дань! Данька, ты живой? Дань? — он почти шептал, видимо боясь моей очередной вспышки безумия. Я провел ладонями по лицу, почувствовав себя беспомощным стариком лет семидесяти. Поднялся с лавки и подошел к Даньке, растерянно прошептав: — Как же так? — белобрысый зыркнул на меня зло и снова повернулся к Даньке. Мальчик был, похоже, без сознания. Я не на шутку испугался. Пощупал пульс. Слава Богу, жив. Схватив его на руки я почти побежал к своей квартире, уже на ходу бросив парню, который с ним был: — Пошли. Тот послушался. ** Обычно под одеждой этого не было видно, но сейчас, неся его на руках, я почувствовал, что он очень худой и легкий. Мне хотелось плакать от одной мысли, что я избил его, причинил боль этому хрупкому телу. Я уже мысленно отодвинул мысль о том, что с ним был этот белобрысый пацан — как я мог сделать такое с ним, с Данькой? Я старался нести его аккуратно, чтобы не причинить еще большую боль, но он все равно время от времени тихонько стонал. Дойдя до распахнутой настежь двери квартиры, я внес его, положил на диван на кухне и прикрыл дверь в комнату, чтобы не разбудить Таню. Метнулся в ванную за аптечкой, набрал воды в таз и стал аккуратно протирать такое знакомое и родное лицо, стирая с него кровь. Руки дрожали. На полу рядом со входом на кухню закрыв глаза и оперевшись на стену сидел белобрысый. У него на лице тоже была кровь, но гораздо больше меня волновало то, что Данька не приходил в себя. Обтерев его, я положил мокрую салфетку ему на лоб и стал ощупывать голову и тело в поисках повреждений. На голове ран не был, но был ушиб, наверное, он получил его при падении, когда я скинул его с колен белобрысого. Лицо и торс были в гораздо худшем состоянии. Покрытое ссадинами, это тонкое и какое-то изможденное тело вызывало острое чувство вины. — Боже, Дань, прости, прости меня, — я бессвязно шептал, положив голову ему на живот, чувствуя, что этого я себе никогда не прощу. Кое-как я взял себя в руки и, потянувшись за йодом и бинтами, встретился взглядом с глазами Даньки. Он смотрел на меня молча, без укора, и я не мог понять выражения его глаз. Я застыл, не зная, что сказать, что думать. В голове было пусто и только море эмоций шквалило в душе. Я наклонился и слегка обнял его: — Слава Богу! Ты как? Жив? — Ага, сначала чуть не убил, а теперь радуется, что не убил, — с нервным смешком сказал белобрысый. Я вздрогнул. Он прав. Отодвинувшись стал молча обрабатывать Данькины раны, а затем и белобрысого. — Хочешь чего-нибудь? — спросил я Даньку. — Пить. Жадно выпил стакан воды и снова лег, прикрыв глаза и полностью расслабившись. В животе у него забурчало. — Ты голодный? — спросил я. — Когда ты ел в последний раз? Он равнодушно пожал плечами и отвел глаза. Я почувствовал, что снова начинаю злиться. — Дань, ну почему ты не приходил? Почему? Он просто молча смотрел на меня, потом отвел взгляд, и у меня появилось такое чувство, что я чего-то очень многого не понимаю. Я больше ничего не говорил. Полез в холодильник, сделал кофе, бутерброды, разогрел какую-то еду, которую приготовила Таня, накрыл на стол и сидел, наблюдая, как они молча едят. Рука с сигаретой дрожала. В голове было пусто и тоскливо. Сердце мучало чувство вины. Хотелось поговорить с Данькой по душам, как раньше, спросить, понять, что происходит, но при белобрысом этого делать не хотелось и выгонять его посреди ночи было как-то неудобно. — Я постелю на диване и на полу — сказал я, и получилось, как будто я спрашивал. Белобрысый глянул на меня исподлобья: — Я ушел домой. Надеюсь, ты его не добьешь? — спросил он с вызовом. Я только скрипнул зубами и покачал головой. Сказать было нечего. — Я тоже домой — сказал Даня. — Нет! Ты останешься! — резко сказал я, но, увидев его глаза, добавил уже мягче,— Ну зачем, Дань? Останься. Данька посмотрел на меня, потом тихо вздохнул и кивнул. Белобрысый подошел к нему, погладил нежно его щеку, и Данька, накрыв его руку своей, улыбнулся как-то по-особенному нежно: — Все будет хорошо — прошептал он, — Спасибо тебе за все – и, придвинув его ладонь к своим губам, поцеловал. Я отвернулся. Это было слишком лично, слишком нежно, слишком... просто слишком — и в моей голове это не укладывалось. Захотелось врезать ему еще раз. — Я пойду, постелю пока — я вышел из кухни, давая им время попрощаться, нарочито медленно разложил диван, постелил белье. Услышал, как хлопнула входная дверь. Подождав немного, вошел в кухню. Данька сидел на том же месте, обняв колени и положив на них голову. Правая щека начала распухать. Снова внутри зашевелилось чувство вины. — Почему ты не приходил ко мне все это время? — тихо спросил я. Почему-то именно этот вопрос мучил меня больше всего. — Я не мог. — Почему? Он тяжело вздохнул: — Саш, можно я пойду спать? Я помолчал. — Сам дойдешь или помочь? Он молча встал и слегка прихрамывая пошел в комнату: — Не переживай, не так уж хорошо ты меня и отделал. Жить буду. Долго еще я стоял на том же месте, слушая тихие шорохи и скрип дивана. Остаток ночи я просидел на кухне, курил, пил кофе и думал, думал, думал... Как же так получилось? ** В тот день мы так и не поговорили. Утром проснулась Таня, мне нужно было на работу. Я написал ему записку, чтобы он меня дождался, если сможет, или пришел вечером. Поговорить. Он пришел. Но о случившемся мы так и не поговорили. Поели в напряженном молчании, потом он сорвался, сказав, что у него встреча. Я не спросил, с кем. Кивнул и взял с него слово, что он не будет меня избегать и будет приходить ужинать, как раньше. Он пообещал. И приходил. Только как раньше не получалось. ** Осенью Даньку забирали в армию. Проводов не было. Мы собрались с пацанами у меня на квартире, что-то пили, на душе было муторно. Я все думал, как он там, в армии будет, если он... ну... не совсем традиционный? Его ж забьют там или по кругу пустят, и неизвестно, что из этого хуже. Данька наоборот был непривычно оживлен, шутил, и на мгновение показалось, что вернулись старые времена, стало легко и спокойно. Тупая иллюзия мозга. Я, кажется, все-таки напился. Смутно помню, что почти все пацаны остались у меня, что кто-то меня укладывал в постель, пока я разглагольствовал о чем-то великом и очень важном. Мне снилась Танька, нежный поцелуй в висок и тихий шепот: — Как же я тебя люблю... До боли... — и тихий болезненный вздох. ** Когда я проснулся, на плече у меня спал Данька. Он притиснулся к моему телу, рука лежала поперек моего живота. Отталкивать его не хотелось. Его теплое дыхание согревало плечо. Во сне его лицо выглядело странно детским и беззащитным. "Как же ты будешь там один?" — крутилась в голове навязчивая мысль. Я лежал и смотрел на Даньку, перебирая наши общие воспоминания и глядя на его спокойное спящее лицо. Было грустно, хотелось обнять его и закрыть собой от всего мира. "Что же творится, что происходит сейчас с тобой, Данька?" Я высвободил руку, встал, оделся и пошел варить кофе. Спустя пару мгновений пришел и Данька. — Я тебя разбудил? — спросил я, сдвигая сигарету в угол рта. — Я сам проснулся. — Он улыбался, но в его глазах отражением блестела моя тоска. Потом мы долго пили кофе, постепенно подтягивались пацаны, началось шумное обсуждение, кто сколько выпил, кто первый отрубился, кто что творил. Тоска отпустила. Пришло ощущение, что все наладится, и Данька вернется, и год пролетит за одну секунду, а потом снова будут долгие вечерние посиделки, разговоры. Мы травили анекдоты, вспоминали смешные истории. Данька тоже проникся и даже изобразил, как пьяный Макс клеит девчонок, причем он так смешно изображал и самого Макса и его повадки и девчонок, что мы просто животы понадрывали. **** К Даньке я ездил всего один раз, потом его перевели куда-то на север, фиг доедешь. Мое беспокойство было напрасно, Данька прижился, хотя, конечно, его первое время лупили и напрягали. Я рассказал ему, что женился на Таньке, что она ждет ребенка. Он долго меня подкалывал бешеным папашей и захомутанным женатиком, изображал, каким домашним тираном я стану годам к сорока. У меня аж слезы на глазах выступили. После армии он пару раз звонил, сказал, что осел в том же городе, где служил, что встретил девушку и собирается жениться. Я требовал приезда или хотя бы фотки, возвращал все подколки по поводу женатиков и папаш. Он хохотал. Я улыбался. Все хорошо. Теперь все снова будет хорошо.	NC-17	Закончен	Нет
1	Redgi26	Чувства к будущей девушке	просто мои чувства и мысли	Драббл,Романтика	14	2010-01-25	Сегодня хороший день. И этот день не может испортить даже то, что я все еще пока без тебя, но – придет и такой, когда я не буду одна. Придет тот день, когда в моей руке будет твоя, когда наши сердца будут биться в унисон и не смогут быть друг без друга. Повстречав тебя – сегодня, завтра или когда-то ещё, – завоевала бы тебя и не отпустила бы уже никогда. Встретив тебя, единственную, влюбилась бы так, что сердце мое замирало при одном взгляде на тебя – такую любимую, дорогую мне. И когда пришлось расставаться хоть на несколько часов с тобой, моя жизнь бы замирала, останавливалась без тебя, становилась бы для меня мукой. Но всего недолго бы ждала, а потом мое любимое, ненаглядное солнышко возвращалось ко мне, даря мне своё тепло, самую прекрасную и лучезарную улыбку, и моя жизнь расцветала заново, мое сердце билось быстрее, когда ты со мной. Полюбив тебя, я наслаждалась бы этим чувством, мне было бы все равно, что ты такая же девушка, как и я, самое главное, что ты любишь меня, и я люблю тебя тоже, а остальное – не важно. Мне было бы все равно, если бы мне говорили из-за этого злые, обидные слова, пытались заставить быть как все – да, неприятно слушать в свой адрес такие комментарии, но мне это было бы неважно. Даже если родители меня бы не поняли, отвернулись бы от меня, я бы смогла это перенести и радоваться, что ты у меня есть, и ты со мной. Если б тебя обидели или просто с твоего прекрасного личика пропала бы улыбка, о которой я так мечтаю, я бы не оставила это безнаказанным для того, кто обидел мою любимую, утешила бы тебя, сделала бы все что угодно, лишь бы ты снова улыбалась мне, всегда была веселой. Никогда бы больше не дала тебя в обиду, для меня главной в жизни стала бы только ты. Ты для меня стала бы путеводной звездой, что освещает мою жизнь и дарит радость. Для тебя, моя любимая, я бы жила, стараясь, чтобы каждый твой день начинался с улыбки. Я бы дарила тебе розы, но не красные – их дарят слишком многим, – а дарила бы белые, в знак нашей любви, говоря, что ты нежная и светлая девушка моей мечты. Даже если проблемы и невзгоды навалятся так, что плечи не выдерживают, и тяжело становится от этого, я все равно была бы счастлива лишь оттого, что ты рядом со мной. Я не люблю показывать свои слабые стороны, стараюсь быть сильным человеком, я привыкла в одиночку справляться и переносить все с поднятой головой. Но даже мне иногда становится невыносимо плохо – тогда я бы прижалась к тебе, обнимая тебя так нежно, как только могу, чтобы лишь ты могла бы видеть мою слабую сторону. Я бы просто сидела с тобой, долго-долго так прижимаясь, а ты бы гладила бы меня по волосам и шептала бы нежные слова. А когда б у тебя возникли бы проблемы, я бы приложила бы все силы для решения их, и поддержала бы тебя независимо от ситуации. Когда б поругались мы с тобой, я купила бы тебе самого красивого и мягкого мишку и пришла бы к тебе – с ним и с шикарным букетом роз, прося прощения, чтобы не потерять тебя, чтобы мы были всегда вместе. Оставаясь с тобой наедине, дарила бы тебе самые нежные ласки. А над твоим ушком шептала бы тебе, какая ты красивая, что ты самая лучшая, что ты моя сказка, что самая прекрасная жизнь без тебя мне не покажется раем. И счастьем было бы, прикасаясь к тебе, доставлять тебе невероятное удовольствие и наслаждение. Без тебя моя жизнь часто кажется пустой и ненасыщенной, где каждый день – как неудавшийся рисунок, помятый бумажный лист, что выброшен впустую и затерян где-то в памяти. Красота жизни в одиночестве видна не настолько яркими красками, как в мечтах о тебе. В моей жизни самое важное, что остается сделать – это встретить тебя, полюбить, а главное – получить от тебя взаимность на мои безумные чувства к тебе. И прожить нашу сказку любви – вместе навсегда.	NC-17	В процессе	Нет
1	gibbon	Моя любимая тень	В поезде встречаются мальчик и убийца. На утро пропадают мальчик и сумка убийцы.	BDSM,Грубый секс,Групповой секс,Изнасилование,Насилие,Нецензурная лексика,Повседневность,Современность,Счастливый финал	2991	2010-01-26	Глава 1 Черные перчатки обволакивают кожу рук... Последний взгляд в зеркало, чемодан в руку, тихий щелчок замка. Меня поглотила ночь. Черная одежда, смуглая, темная кожа — мы дружим с темнотой, мы с ней — одно целое. Бесшумно двигаюсь по улице. Я иду пешком, отмеряя метры широкими шагами. Чемоданчик плавно качается в руке. В голове — математические расчеты. Для разминки. Два в пятнадцатой степени это 32768.... На периферии сознания машинально оцениваю и отслеживаю случайных прохожих, тихие стоны из подворотни большой грязно-серой многоэтажки, внимательный настороженный взгляд охранника супермаркета... Нехорошо. Сворачиваю в узкий проулок и иду подворотнями. Моя цель — белоснежный особняк на окраине города. Четырехэтажное великолепие в оковах чугунного забора, оскаленного остриями вершин, замаскированных кустами роз. Розы, лишенные шипов, лишь неудачная декорация. Слабая попытка скрыть безвекие глазницы камер. Но мне это не важно. Я приготовился. У меня есть схема расположения камер, график смены охранников, план расположения комнат заучен наизусть. Я спокойно прохожу незамеченным, проскальзываю, просачиваюсь сквозь охрану. Я не человек, я Тень. Идеальный убийца. Совершенная и безжалостная машина. Камеры и охранники не могут остановить меня. Верхний этаж, угловая комната. Бесшумно открытая дверь. Переплетение двух тел на кровати. Светлое, безволосое тело мужчины, белоснежное, даже на фоне мужского, прекрасно сложенное тело женщины. Иссиня-черные длинные волосы женщины обволакивают их шелковой волной. Две аккуратные дырки в висках, легкие судороги. Они не успевают даже закричать. Прекрасная черно-белая картина расцветает тонкими подтеками ярко-алого цвета. Фиксирую образ уже безжизненных, переплетенных посмертно тел фотоаппаратом. Снова быстрые шаги отмеряют метры холодного равнодушного асфальта. Снова холодное равнодушное сознание отмечает редкие мелькающие мимо тени. Гостиница. Выписаться. Вокзал. Билет на ближайший поезд. Жидкий вонючий кофе, краткое ожидание, грязный темно-зеленый поезд медленно выползает из чрева тоннеля. Вагон за вагоном, разделенные короткими сцепками. Напоминают червя. Я захожу в его туловище. Мне не нужно сверяться с билетом. Номер вагона, место и время я запомнил сразу же. Заспанная проводница со всклокоченными волосами и перекрученным швом юбки угрюмо рвет билет. В купе едут двое. Мужское и женское тела на верхней и нижней полке закутаны в простыни. На верхней справа стоит рюкзак с множеством разноцветных значков. Сажусь на нижнюю полку, открываю учебник географии за 9 класс, взятый с места предыдущей работы. Откидываюсь на спинку порезанного сиденья, глаза скользят по строчкам. Ребенок задает вопросы. Мне не хочется отвечать ему, и я не отвечаю. Они проходят сквозь мое сознание. Только смотрю в упор, не отводя взгляда. Ребенок замолкает и тоже смотрит на меня, слегка склонив голову набок, как на любопытное насекомое. Меня это слегка раздражает, но раздражение проходит вскользь, как будто просто обозначая, что вот сейчас оно должно было бы появиться. Время идет. Мы просто смотрим друг на друга. У ребенка открытый взгляд. Глаза карие, даже почти желтые, с темными крапинками. Если бы зрачок был вертикальным, они были бы похожи на кошачьи и разрезом, и цветом. Челка падает на глаза, но он не отбрасывает ее, как будто боясь отвести взгляд. Стрижка у ребенка смешная, как и одежда. Длинная челка и хвост, затянутый тонкой черной резинкой, а по бокам голова почти выбрита. Волосы темные, но в свете мелькают рыжие отблески. Он одет в джинсы цвета хаки с множеством карманов, молний и клепок. Под боковым карманом прицеплен брелок в форме какого-то пушистого животного, то ли крысы, то ли котенка. Из-под бежевой с разводами капюшонки выглядывает ярко-рыжая футболка. На ногах серо-зеленые кеды с огромным вытащенным язычком и рыжими же шнурками. На капюшонке нарисован от руки смайл с длинным зеленым высунутым языком и надписью "WHAZZUP??" по диагонали. В ушах по несколько дырок. Почему-то расслабившись, я смотрю на ребенка уже с интересом, но говорить не хочу все равно. Он улыбается и, устроившись поудобнее на МОЕЙ полке вместо своей верхней, начинает говорить. Я ни о чем не спрашиваю, но слушаю. Он едет в Город, как и я. Ему 19 лет. Он живет один, потому что родители уже год как работают за границей. Они зовут его с собой, но он не любит Испанию. У него большая, светлая квартира почти в центре Города, а окна спальни выходят на статую Большого Значимого Коммуниста, в честь которого назван весь Город и самая главная улица в нем, на которой и живет Ребенок. Ребенка, кстати, зовут Макс. Он учится на программиста, суть его будущей профессии я понимаю смутно, но название запоминаю. Я вообще запоминаю все, что говорит Ребенок, в том числе и о Городе. Возможно, мне придется скрываться или осесть в нем, поэтому я должен знать как можно больше. Поэтому я начинаю задавать вопросы. Как долго он живет в Городе? Большой ли Город? Ребенку не нужно задавать много вопросов — он очень красноречиво и с большим удовольствием рассказывает мне все, что мне интересно и даже больше. Словно случайно, Ребенок упоминает, что в Городе 4 гостиницы, что самая удобная и недорогая расположена в центре, недалеко от его дома. Моя расслабленность уходит, как будто ее не было. Я недооценил Ребенка... Макса. Я не смотрю на него, только вычленяю нужное из потока слов. Вопросы больше не задаю. Ближе к полуночи выключают свет, и Ребенок резко замолкает, настороженно глядя на меня. Я молча встаю и выхожу. Холодная вода помогает взбодриться. Сигаретный дым снимает напряжение. Я, кажется, устал, но сейчас спать нельзя. Может только вздремнуть, чутко реагируя на шорохи. Когда я возвращаюсь в купе, Ребенок лежит на своей полке, глядя на меня настороженно из-под челки, и молчит. На секунду замираю, глядя в мерцающие в темноте кошачьи глаза, молча, ложусь и отворачиваюсь к стенке. Проснувшись от неожиданно глубокого сна, мрачнею: я не мог себе этого позволить. Осматриваюсь. Мужчина и женщина еще спят. Ребенка нет. Моей сумки тоже. Глава 2 Мне понадобилось 2 дня, чтобы узнать адрес Макса и проникнуть в его квартиру. Я долго думал, зачем он это сделал, и этот вопрос занимал меня нешуточно. Поэтому в целях безопасности мне пришлось проследить за ним, навести кое-какие справки и лишь после этого заняться им вплотную. Я пробрался в квартиру ночью. Тяжелая металлическая входная дверь открылась мягко и бесшумно. В квартире царил полумрак. Окна были темны уже два с половиной часа. Первый поворот направо — большая кухня с выходом на балкон. Посередине — круглый стол, рядом с ним угловой диван. Вся правая стенка заставлена шкафчиками бежевого цвета. Полоса шкафчиков прерывается только однажды — печкой. Прямо — большое окно и дверь на балкон. Закрытая. Слева — вход в комнату, по-видимому, зал. Отмечаю про себя стандартную для этого помещения обстановку и нестандартный огромный плазменный телевизор во всю стену. Никого нет. Прохожу дальше по коридору. Еще одна развилка. В одной из этих комнат — мальчишка. Другая — родительская. Так как чаще всего свет горел в той, что слева, направляюсь туда. Дверь закрыта плотно и тихонько скрипит, когда я ее открываю, возвещая о моем приходе. Мальчишка спит. Несильный захват, поднимаю его за воротник растянутой майки, вытаскиваю из кровати и бросаю на стул, стоящий рядом с компьютером, защелкиваю наручники. Так, мера предосторожности. Единственный ответ от мальчишки — тихий стон, когда я выкрутил ему руки. Включаю свет, осматриваю комнату, затем направляюсь в последнюю неосмотренную комнату. Как я и думал, спальня родителей. Пустая. Мальчишка не врал в том, что рассказывал мне в поезде. Почему? Дал мне очень явную наводку на свою квартиру, утащил мою сумку, которую я обнаружил на столе в его комнате, и даже не особо сопротивлялся, когда я вытаскивал его из кровати. Ну, это, возможно, потому, что не успел проснуться и быстро среагировать. Скорее всего, это ловушка. Я думал об этом и раньше, но не мог не прийти за вещами. Значит, чем дольше я здесь нахожусь, тем большей опасности себя подвергаю. Но у меня есть несколько вопросов к наглому Ребенку. Макс сидел на том же стуле, где я его и оставил, да и куда бы он делся из наручников? Смотрел на меня, не отводя взгляда, когда я резко и сильно ударил его в живот. Стул откатился к стене. Скривился, долго не мог распрямиться, тяжело выдыхал воздух сквозь сжатые зубы. С трудом выпрямился, продолжая морщиться. Прикусил губу, видимо, чтобы справиться с болью. Слегка побледнел. Уставился на меня снова спокойным взглядом без следа страха. Это было уже интересно. Я поставил стул напротив, почти ласково отвел челку с его лица: — Поговорим? Он взглянул на меня с любопытством: — Не хочу подавать тебе идею, но я думал, будет хуже. — Будет, — с нежной улыбкой пообещал я. Мальчишка был бы забавным, если бы не его поступок. — Зачем ты взял мои вещи? — А ты как думаешь? — ухмыльнулся мальчишка и получил еще один мощный удар — снова в живот. Пока он приходил в себя, я решил осмотреть содержимое своей сумки. Сверху вещи, они меня не особо интересовали. В сумке двойное дно, под которым хранилось мое оружие и фотография заказчика. Хранилось. В этом слове самое примечательное — это прошедшее время. Оружие было на месте. Фотографии не было. Я аккуратно закрыл сумку, поставил ее на пол. Спокойно повернулся к мальчишке и ударил его еще раз. За то, что смеет причинять мне неприятности. Злости как таковой не было. Но так надо. — Итак. Попробуем еще раз, — спокойно произнес я. — Где фотография? — У друга. Надежного. За вчерашний день мальчишка выходил только в университет, но это не совсем ТОЛЬКО. Это — полторы тысячи студентов, каждый из которых может оказаться на редкость надежным другом для Макса. — Что ты хочешь? — Для начала развяжи меня и перестань бить. Я задумался о том, какие последствия повлечет для меня обнародование фотографии вкупе с фотороботом. Мое настоящее имя и данные мальчишка не мог узнать даже из документов, потому что они были поддельными. После краткого раздумья я пришел к выводу, что это повлечет за собой определенные трудности с заказами и необходимость некоторое время скрываться. Пережить это в принципе реально, но желательно этого избежать. Я снял наручники. Мальчишка стал растирать руки. Я снова сел на стул напротив. — Спасибо, — нейтральным тоном произнес он. — Что дальше? — Мне нужно, чтобы ты выполнил заказ. — Чей? — Мой. — Что нужно сделать? — Убить, — пожал он плечами с таким выражением, как будто это само собой разумеющееся. — Кого? Он развернулся на стуле, достал из ящичка стола фотографию молодого мужчины в темно-сером костюме, стоящего на улице и улыбающегося в камеру: — Его. Я еще раз взглянул на фотографию. Темные волосы уложены в аккуратную стрижку, полная нижняя губа, темные глаза, обаятельная улыбка пухлых губ. — Я заплачу — произнес мальчишка. Я посмотрел на него и задумался ненадолго, оценивая возможность подставы. — Тогда зачем было утаскивать мои вещи? Мог сказать мне это в поезде. Мальчишка фыркнул: — Можно подумать, ты бы согласился. Я кивнул. Не согласился бы точно. — К тому же, мне нужно было удостовериться, что ты именно тот, кто мне нужен, — добавил он. Задавать вопрос, почему он вообще изначально решил, что я убийца, я не стал. Не время. – Как мне называть тебя? – он склонил голову, с любопытством глядя на меня. Абсолютный ребенок. Только мозги и желания не детские. — Тень, — коротко ответил я. Помолчал, вглядываясь в фотографию: — Кто это? — Мой бывший любовник. — Что мешает мне прикончить тебя и найти твоего друга — надежного друга — с фотографией? — Я слишком долго ждал тебя, — он пожал плечами. — Честно говоря, я думал, что с теми абсолютно явными наводками меня можно было найти уже в тот же день. Если я не отзвонюсь ему завтра и после этого не буду отзваниваться каждый день утром, он отправит фотку в газету с подробным описанием твоей внешности и твоим чистосердечным признанием — его я сочинил сам, уж извини, — он ухмыльнулся. — Ты в нем очень искренне сожалеешь о содеянном и признаешься за компанию еще в парочке десятков убийств. Ну, так как? — Каковы гарантии, что этого не случится после выполнения заказа? — сухо спросил я. — А никаких. Разве что мое честное пионерское. — Ты не был пионером — машинально отмечаю я. Он бы никак не успел. — Точно, не был, — мальчишка снова ухмыльнулся, лукаво глядя на меня своими кошачьими глазами. Я откинулся на спинку стула, перебирая возможности выхода из данной ситуации. Можно отследить утренний звонок другу и выйти на него. Но это если он будет звонить с городского. А если с мобильного? Нужно попытаться узнать его. — Мне нужны данные на объект: адрес, распорядок дня. И, конечно же, пожелания заказчика. Где он должен умереть? С кем-то или один? Как? В какое время? И еще мне нужен будет твой номер телефона, чтобы звонить в случае вопросов. Он протянул мне листок, который также как и фотографию вытащил из ящичка стола. — Мой городской телефон, думаю, ты узнаешь без проблем. Ближайшие два дня я буду дома. Думаю, ты управишься за два дня? — спросил он. Я пожал плечами и взглянул на листок. Имя, фамилия, адрес квартиры, адрес работы, график работы. — Завтра вечером после работы он поедет по этому адресу, — мальчишка выхватил листок и дописал ниже улицу и номер дома. — У его теперешней подружки день рождения. Я взглянул на него. Неужели стоит убивать только из-за того, что тебя бросили? Некоторое любопытство и интерес к бесспорно умному мальчишке жирной чертой перечеркнуло презрение. Макс тем временем продолжал: — Умереть он должен один, хотя если тебе заодно придется убрать его подружку, мир вряд ли будет страдать. Где и когда — безразлично, но желательно, чтобы ты уложился в двое суток. Способ тоже на твой выбор. Но... Пусть он мучается! — вдруг с яростной злобой произнес мальчишка. — Как именно мучается? — лениво уточнил я после короткой паузы. Мальчишка уставился на меня, затем зло улыбнулся: — Трахни его. Грубо. Без смазки. Столько раз, сколько сможешь. Можешь подручными предметами. — Сам не буду. — Почему? — удивился Макс. — Во-первых, на парня не встанет, во-вторых, после изнасилования, тем более, многократного, на нем останутся частицы моего ДНК. Я не могу рисковать. Мальчик посмотрел на меня с интересом. Затем кивнул, встал и отвернулся к окну. — Ты прав. Да и потом, ему это еще и удовольствие, небось, доставит. У него в ванной есть замечательная швабра. Воспользуйся ей. — Не слишком ли наказание для бывшего любовника? — хмыкнул я. — В самый раз! — отрезал мальчишка. — Причины тебя касаться не должны. — Он резко развернулся и посмотрел мне в глаза. Я кивнул, подошел к Максу вплотную и грубо схватил за подбородок, надеясь, что завтра у него проявятся синяки: — Я приду через двое суток. И лучше бы фотография была здесь. Он смотрел на меня как кролик на удава — не мигая, широко раскрытыми глазами с расширившимися зрачками. Затем резко дернулся, освобождаясь из моих рук, и, сильно обхватив меня за шею, жадно прижался к губам, пропихивая язык внутрь и втискиваясь своим телом в мое. Я опешил. Поцелуй длился. Мальчик терся об меня своим горячим гибким телом, запустив руки в волосы и притягивая голову теснее, вжимался в меня пахом, слегка двигая бедрами, возбуждая, опаляя своим жаром. Я пришел в себя и резко оттолкнул его. — А говорил, на парня не встанет — ухмыльнулся он, выразительно косясь на мою ширинку. — Так то на парня! — хмыкнул я, резко развернулся, схватил сумку и ушел из квартиры. Глава 3 Артур Зебовски, предприниматель. Специализация на компьютерной технике. Владелец небольшой фирмочки. Спонсировал открытие фирмочки его отец, Влад Зебовский, один из самых богатых и влиятельных людей в области. Артур получил образование в Европе, где долго жил. Вернулся, когда ему было 19, как Максу сейчас, сначала работал в фирме отца менеджером-консультантом, потом старшим менеджером, затем исполнительным директором. Его фирма числится дочерней компанией его отца, который всячески поддерживает сына и, судя по всему, чрезвычайно гордится его достижениями. Насколько я понял, гордиться есть чем: сыночек сделал неплохую репутацию, его фирмочка вполне независима, планируется ее расширение и открытие сети розничных точек. В корпорации Артур слывет человеком строгим, но справедливым, вдумчивым и дальновидным руководителем, большинство сотрудников в нем души не чают. Уже подозрительно, не так ли? Этакая душа общества. Как я выяснил, со своим бывшим любовником мой юный наниматель познакомился все в той же фирмочке, где проходил практику и работал какое-то время. Затем внезапно и без видимых причин уволился, и случилось это чуть больше месяца назад. Уволился по собственному желанию и без объяснения причин своего ухода. Возможно, это было связано с тем, что Артур Зебовски обручился с некоей Натальей Ким, дочерью крупного нефтяного магната. По слухам, Ким беременна. Свадьбу планируют играть через 2 недели. Что-то становится понятно? Возможно. Непонятно одно — что мне делать со всем этим? Спустя сутки я захожу в квартиру Макса. Он сидит перед компьютером. Когда я вхожу, поднимает голову, хотя, могу поспорить, я вошел бесшумно. — Чай, кофе? — произносит он спокойно. — Крепкий чай без сахара и с лимоном, — также спокойно отвечаю я. Кухня у Макса очень уютная, в желто-оранжевых тонах, темно-бежевый диван, такого же цвета мебель, ярко-оранжевые занавески, желтые абажуры на трех бра уютное приглушенное сияние. Верхний свет Макс не включает. Он ставит канареечно-желтый чайник, заваривает чай, достает какие-то тарелочки с печеньками и конфетами, молча и спокойно сервирует стол, затем разливает готовый чай по кружкам и садится напротив. Он бледен, под глазами круги, мне кажется, он чем-то обеспокоен. Еще мне кажется, что мой приход ему неприятен. — Я так понимаю, без исповеди никак? — спрашивает он напряженно. Я просто киваю. Затем все же отвечаю. — Я не могу убивать человека просто из глупой подростковой ревности, тем более что его невеста беременна, и мне не хотелось бы оставлять его ребенка без отца беспричинно. Я не понимаю, зачем, поэтому хочу это знать, — непривычно длинная речь для меня. — А ты всегда у своих клиентов спрашиваешь? — Нет. Обычно я беру много времени на подготовку и выясняю все самостоятельно. К тому же, я в основном работаю с бизнесом. Там мотивы кристально чисты и прозрачны. Деньги. — И это достойная причина для убийства? Я пожимаю плечами: — В данной ситуации я причины не вижу вообще. Человек решил остепениться, создать семью. Да и для тебя не должно быть уж очень большой проблемой найти себе кого-нибудь, ты достаточно смазливый для этого. На мгновение его глаза вспыхивают усмешкой: — Стало быть, ты оценил мои неземные прелести? Я только морщусь. Он вздыхает, делает большой глоток чая, словно набираясь сил перед неизбежным. — В глубине души я знал, что ты придешь. Хотя я все же надеялся этого избежать. — Он смотрит в кружку, обнимая ее тонкими ладонями, словно пытаясь согреться. Затем начинает рассказывать: — Я пришел в фирму чуть больше года назад. Я тогда только окончил первый курс, но так как в компьютерах я очень неплохо шарю, я решил устроиться на лето на подработку. Я пришел, заполнил все положенные анкеты и спустя пару дней меня пригласили на собеседование с Зебовски. Я очень волновался, потому что устроиться в эту фирму мне хотелось безумно: за ней большое будущее, да и без работы никогда не останешься. Дочерняя фирма и основная постоянно обмениваются персоналом, да еще и загранкомандировки, стажировки и все прочее. Мне, конечно и родители могут обеспечить это, но им для этого нужно очень сильно напрягаться. А мне к тому же хотелось добиться всего самому, без их помощи. Собеседование прошло хорошо, меня взяли на испытательный срок (который позже в универе оформили как прохождение практики). Сначала я работал в отделе по ремонту, наблюдал, помогал, в общем, работал мальчиком на побегушках. Спустя месяца два меня оформили на работу с частичной занятостью. Зебовски предложил мне подработку после универа с очень неплохим заработком и перспективой последующего устройства на полный рабочий день. Так прошло чуть больше полугода. Я по-настоящему наслаждался этой работой. В фирме работает очень много чрезвычайно умных и знающих людей, Зебовски довольно хорошо разбирается в людях и умеет подбирать специалистов и создавать им рабочие условия. Он очень хороший руководитель, этого у него не отнять. — Макс хлебнул чай и замолчал ненадолго, затем продолжил: — Спустя полгода или чуть больше после моего устройства в компанию Зебовски вызвал меня к себе и сообщил, что он едет на трехдневную конференцию по компьютерным технологиям и средствам связи в Америку и ему нужен сопровождающий. Он предлагал мне поехать с ним. Я загорелся этой идеей, тем более что все документы у меня были готовы — спасибо родителям. С этой конференции все и началось. Сначала он ненавязчиво дал мне понять, что предпочитает мальчиков. Это произошло еще при посадке. Его провожал красивый спортивного телосложения брюнет, они долго разговаривали, а затем так же долго целовались и обжимались, прощаясь. Я был шокирован. Меня провожала Настя, моя девушка на тот момент и, как я тогда думал, будущая невеста и жена. Я скромно поцеловал ее в щечку на прощанье. В отеле произошла непредвиденная ошибка — без сомнения случайная — и нас поселили в одном номере. Расположившись, мы отправились на саму конференцию, затем — на банкет после нее. Артур много пил и постоянно подливал мне, так что к концу вечера мы оба были не совсем трезвы. Мы едва смогли добраться до номера, меня жутко тянуло в сон, глаза закрывались на ходу. Артур тоже был сильно пьян, но поддерживал меня. Мы зашли в номер, я рухнул на свою кровать, сверху на меня рухнул внезапно полностью протрезвевший Артур. Он сходу начал меня целовать, оглаживать, шептать какую-то чушь про то, как долго он ждал и как хотел, и что не стоит ломаться, что мне понравится. Я слабо сопротивлялся, пытался его с себя скинуть, но у меня не получалось, он как паук уперся руками и коленями в кровать, и я не мог его даже сдвинуть. Меня стало мутить. Я заплакал. Я просил его остановиться. Я чувствовал себя безумно слабым и беспомощным. Руки были как ватные. Глаза закрывались, но трусливо потерять сознание не получалось, и я воспринимал абсолютно четко, как он оглаживал, облизывал, целовал мое тело, как залез в штаны, лаская помимо моей воли вставший член, как взял его в рот, как сосал, жадно причмокивая и быстро двигаясь вдоль всей его длины, забирая в рот полностью, соскальзывая и вновь начиная сначала, мучительно долго, бесконечно, жарко. Я слышал свои собственные стоны, закусывал губы, пытаясь оттолкнуть его и одновременно толкнуться в него глубже, стремясь кончить как можно быстрее. В мозгах не осталось больше ничего, только это желание, только его скользящий, влажный, ненасытный рот, а потом вдруг он остановился, зашевелился. Я открыл глаза, чтобы взглянуть, что происходит, и в тот же момент почувствовал, что удовольствие закончилось: он загнул мои ноги вверх, до упора и начал меня трахать, грубо всовывая и вытаскивая свой член, втыкая его в меня до упора. Я кричал уже от боли, он рвал меня, безжалостно, безостановочно, а я молился только о том, чтобы это закончилось как можно скорее. Глава 4 Голос мальчишки был тихим и безжизненным; он дрожал, как будто от холода, обнимая себя за плечи. Мне было неприятно смотреть на это беззащитное лицо без единой слезинки, на его дрожание, беззащитность и слабость. Я легко поднялся, сел на диван позади него и обнял его за талию, успокаивающе поглаживая и думая про себя, зачем мне все это надо? Я что психолог, выслушивать эту исповедь? Но останавливать его я уже не имел права — после того, как сам заставил его начать этот рассказ. Он сначала не заметил моих движений и, когда я обнял его, вздрогнул от неожиданности, замер на несколько секунд неподвижно, но затем расслабился и откинулся на меня, сделал судорожный вздох и продолжил: — Хуже всего было то, что после всего этого он стал вдруг необычайно нежным и ласковым. Взял меня на руки, отнес в ванную, вымыл, нашептывая какую-то успокаивающую чушь. А я только ревел позорно, со всхлипами, безостановочно. Я был безвольной куклой. Я не отталкивал его, не сопротивлялся, не мог даже руку поднять сам. И он все делал за меня. Вымыл, закутал в полотенце, взял на руки, отнес в комнату, смазал чем-то там, видимо, каким-то антисептиком и, положив на кровать, улегся рядом, обнял меня, покачивая как ребенка и поглаживая по голове. Так мы и заснули. Только разница была в том, что он спал довольно крепко и спокойно, а мне всю ночь снились кошмары. Один из них и разбудил меня. Я посмотрел на спящего рядом человека и понял, что мне нужно бежать, что, если я останусь, это повторится. Я тихонько выскользнул из-под его руки, превозмогая нечеловеческую боль, натянул вещи и выскользнул в коридор. Передвигаться быстро я не мог вообще, да и просто передвигаться было очень тяжело. Но у меня были с собой деньги и паспорт, и спустя пару часов я уже летел домой. Мне повезло, что был ранний рейс. Я бы не смог ждать самолет долго. Добравшись до дома, я отключил все телефоны, запер дверь, закутался в одеяло и забылся тяжелым сном. Просыпаясь, я пил. Все, что было в холодильнике: водку, остатки какого-то дорогого коньяка, дешевое пиво в огромной пластиковой бутылке. Я пил и снова проваливался в сон. Мне казалось, что я выпал из жизни и живу во сне. И все, что произошло, мне тоже снилось. Не знаю, сколько времени прошло так. Артур вызвал слесаря. Сказал, что человек внутри болен и не может открыть дверь. Дал ему две бутылки водки. И все мои засовы, замки оказались бесполезны. Впрочем, так оказывалось всегда, когда дело касалось Артура. Как мне потом рассказывали, он попросил того же слесаря починить дверь и сидел со мной двое суток, не давая пить и ухаживая за мной, как за ребенком. Обрывочные воспоминания об этом кажутся мне нереальными и фантастическими. Как он лежал рядом, шептал, что не хотел, что все будет хорошо, просил прощения, гладил нежно, целовал, заботился, кормил. Это было как в детстве, когда болеешь, и мама заботится о тебе. На второй день я проснулся окончательно. Он лежал на постели рядом со мной. Я дернулся так сильно, что упал с кровати, попятился и забился комком в углу комнаты, глядя на него не отрываясь и пытаясь понять, как это чудовище оказалось в моей квартире и реальность ли это или я продолжаю бредить. Артур тут же проснулся, с силой провел ладонью по лицу и взглянул на меня виновато: — Макс. Прости меня, — тихо сказал он. Я только ошалело смотрел на него, стараясь вжаться в угол как можно сильнее. Он долго говорил мне что-то, отвлекая от своих медленных движений ко мне навстречу. Тихо шептал, затем, подобравшись, попытался схватить, но я резко метнулся в сторону коридора и закричал. Я тогда был как животное. Ни одной разумной мысли, только рефлексы. Я боялся его ужасно. Я, наверное, слабак, но тогда, все отвращение, весь стыд, весь ужас произошедшего перекрыло чувство страха. Я боялся его прикосновений как огня. Он успел схватить меня, я продолжал вырываться. Я уже не кричал — я рычал, кусался, лягался. Он терпел, шипел от боли при укусах, отдергивался, но тут же перехватывал руки, не выпуская меня. Он намного сильнее меня, к сожалению. Он держал меня крепко, не давая выскользнуть из его рук. И тогда я заскулил от отчаяния и заплакал от своей слабости и беззащитности от него. А он усадил меня к себе на колени, обнял нежно за плечи, стал гладить, целовать. Я стал успокаиваться, погружаться в дремоту, вяло удивляясь тому, что могу засыпать в ЕГО руках. И тогда его поцелуи стали более настойчивыми. Они больше не несли утешения. Я почувствовал это и снова рванулся из его рук, но он удержал, а потом мне уже не хотелось уходить. Мальчишка вздохнул, потянулся немного вправо, взял со стола сигареты и закурил. — Он очень умелый любовник и в тот раз он был очень нежен и внимателен, раз за разом доводя меня до оргазма, но при этом, не переходя непосредственно к акту, используя только губы, язык и руки. Я кончал раз за разом, уже не сопротивляясь и понимая, что ЭТОГО я не забуду никогда. Это было безумное наслаждение. Он ослаблял меня им еще больше, чем борьбой раньше. Он был очень возбужден, я чувствовал это, видел, но он позволил себе войти в меня только спустя множество моих оргазмов, когда я был размякший и ослабленный удовольствием. И это тоже было сладко. Это было удовольствие несмотря на боль. Это стало моим наркотиком. Я вернулся на фирму, в университет, расстался с Настей — это было самым сложным, но я понимал, что со мной ТАКИМ у нее нет и не будет счастливого будущего. Я был грязным, я перестал быть нормальным, мне было нельзя оставаться рядом с ней. Я не хотел портить ей жизнь. Артур приходил раз в два-три дня. Мы не разговаривали, только спали вместе. Иногда он вызывал меня к себе в кабинет и трахал там. Так же без слов и объяснений. Глава 5 Рассказ вновь оборвался. Макс задумался. И я задумался. Достаточно ли рассказанного для жестокого, мучительного убийства? По моему мнению – недостаточно. Явно видно, что Макс давно уже смирился с тем, кто он есть, а значит, от всего происходящего они оба получали удовольствие. Так какого черта сейчас тут разыгрывается нешуточная трагедия? Уж не водит ли меня мальчишка за нос? Я слегка напрягся, но от моих мыслей меня вновь отвлек тихий равнодушный голос Макса: — Теперь мне уже не стыдно за все произошедшее, возможно, я даже должен быть благодарен Артуру за то, что он не позволил мне сломать Насте жизнь. Хотя кто знает, может, ничего такого мне бы никогда и не захотелось, не изнасилуй он меня тогда. – Мальчишка как будто читал мои мысли. – Более того, в определенном смысле, меня устраивало то положение вещей, которое сложилось между нами: никто никому и ничем не обязан, живем каждый своей жизнью, и только секс связывает нас. Единственное, что меня немного напрягало, это то, что отношение Артура ко мне не было ровным и равнодушным, он больше всего возбуждался от моих унижений. Он целенаправленно причинял мне боль, оскорблял, опускал при сотрудниках и своих друзьях. А уж если ему случалось довести меня до слез, это был для него праздник удовольствия. Соответственно, секс с ним тоже был достаточно грубым. Но я терпел. Унижался. Плакал. Распределение ролей было увековечено раз и навсегда: он брал, а я подставлялся. Это не подлежало даже обсуждению. Почему я терпел? – он вздохнул. — Черт его знает. Я что-то чувствовал к нему. Наверное, так чувствует себя преданная собака, которую бьет ее хозяин. Больно, обидно, но это же ХОЗЯИН! Вот таким я стал одноклеточным существом. Я отдалился от всех друзей, потому что в любой момент мог понадобиться ему, да и меня занимал только он, отношения с ним, а с друзьями говорить о нем я не мог. Закончилось все весьма предсказуемо. Он решил жениться, обручился с этой своей сучкой и решил позабавиться напоследок. Оказалось, что тот брюнет, который провожал его в аэропорту, никуда не исчезал и именно он был его полноправным партнером все это время, а я лишь игрушкой, средством поразвлечься. Он не посчитал нужным сообщить, что в наших, так называемых «отношениях» что-то изменилось. Он позвонил мне, когда я уже спал, сказал, что заедет через 15 минут, чтобы я был готов. Я быстро ополоснулся в душе, оделся. Я старался одеваться так, чтобы ему нравилось. – Макс усмехнулся. – Ну, натуральная сучка, только что не красился. Он приехал не один, а с этим своим другом. Я удивился, но ничего не сказал. Они прошли в комнату, вдруг Артур с силой обнял меня, начал страстно и жестко целовать, я привычно обмяк в его объятиях. Я даже не заметил, как он завел мне руки за спину и свел их вместе. Брюнет быстро обмотал их скотчем. Я опомнился только в тот момент, когда мои руки оказались абсолютно неподвижны. Вся эта ночь запомнилась мне непрерывным потоком боли и унижения. Сначала они меня «растягивали»: Артур начал нежно, засунул в меня два пальца, даже смазал их предварительно смазкой и, найдя самое чувствительное место, начал его ласкать, выводя меня из напряженного, настороженного состояния и заставляя забыть обо всем, кроме его рук. О, он прекрасно знает мое тело! Спустя минут пять я уже стонал, не обращая внимания на курившего в стороне брюнета, ерзал на его коленях, подаваясь бедрами вперед и желая большего. И получил. Да уж, в ту ночь я получил по полной! Вытащив пальцы, Артур вышел и вернулся с бутылкой шампанского. Он трахал меня бутылкой. Им было интересно, как глубоко ее можно засунуть в меня. Я орал от боли, я просил его остановиться, истекая кровью. Он снова рвал меня. Возбудившись, он поставил меня на четвереньки и стал трахать меня в рот, дергая меня за волосы, а его партнер пристроился сзади и трахал меня рукой, сжатой в кулак. Артур кончил и стал меня тупо избивать. Они перетянули мне член скотчем у основания и дрочили его, возбуждая. Потом брюнету пришло в голову воспользоваться ножом. Это длилось бесконечно. Когда им надоели мои крики, они залепили мне рот скотчем. Я был весь в крови, я только жалобно стонал, умоляюще глядя на Артура, мысленно заклиная его прекратить. Они пили коньяк прямо из горла, затем обливали им меня и поджигали кожу, фотографируя и смеясь. Затем им пришло в голову, что сучка должна выглядеть как сучка. Они нарядили меня в какое-то платье, видимо, оставшееся еще после Насти, накрасили, как шлюху, фотографировали, засовывая оба члена мне то в рот, то в задницу, а потом выложили эти фотографии на форуме нашего универа и на рабочем сайте. Наигравшись со мной, они занялись сексом. Медленно, нежно, тягуче они ласкали друг друга. Они занимались любовью. По-другому я это назвать не могу. Они шептали друг другу признания в любви, гладили друг друга, целовали… Ты представляешь, каково это? ТЫ СЕБЕ ЭТО ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?! Макс кричал, не осталось ни следа от его равнодушия. Шокированный его рассказом, я только гладил его в ответ, стараясь успокоить. Я чувствовал себя ответственным за все это. Его сотрясали рыдания, но лицо было сухим, голос лихорадочно дрожал. – Я любил его. Я его любил. Глава 6 — Любил его… — Макс уже тихо шептал, дрожа всем телом и склонив голову так, что челка почти касалась коленей. Я развернул его к себе, обнял его, положив его голову себе на плечо и продолжая обнимать: — Тише, маленький, шшш… — я сам не разбирал, что шептал. Макс вцепился в меня судорожно, не оторвать, как будто от этого зависела его жизнь. Он трясся, как будто в рыданиях, но лицо его было сухим, я это чувствовал. Я подумал, что ему, наверное, нужно что-то выпить. Я попробовал оторвать его от себя, чтобы встать и залезть в холодильник. М-да, не таким я предполагал наш разговор. Макс вцепился в меня еще сильнее, обнял мою талию ногами и заскулил. В результате к холодильнику пришлось идти, придерживая обвивавшее меня тело. Не очень, в общем-то, легкое, надо заметить. Добрался кое-как до холодильника, вытащил бутылку с водкой, налил в стакан и снова попытался отцепить его от себя. — Макс, тебе нужно выпить. Давай, маленький, выпей, я никуда не ухожу. Он слегка отстранился, не размыкая, однако, рук. Я влил в него весь стакан. Макс закашлялся, судорожно вдыхая воздух. Я увидел на столе застаревший бутерброд с плавленым сыром. Не Бог весть что, конечно, но лучше чем ничего. Впихнул его Максу в рот и заставил прожевать. Он вяло жевал один кусок минут пять. Он почему-то так и не слез с моих колен. А я почему-то так и продолжал гладить его по спине и по голове. У него очень мягкие волосы, у этого несчастного ребенка. Гладкие, пушистые и пахнут чем-то… Не знаю, что это. Очень приятно, в общем, пахнут. Я повернул голову к нему, касаясь его головы и наслаждаясь этим ароматом. Провел носом и губами по его волосам, зарываясь в них всем лицом. Затем вдруг понял, ЧТО я делаю. Я выслушал рассказ мальчишки об изнасиловании, о его растоптанных чувствах и первое, что я делаю после этого, это… А что я, собственно, делаю? — попытался я оправдаться перед самим собой. – Ну, погладил, ну дотронулся до волос, это же ничего не значит! Мысленно я зло посмеялся над самим собой. Кому я рассказываю? Утешитель нашелся! Да я тоже, — да, да – я тоже хочу трахать его! Я хочу гладить целовать его тело, заменить эти всхлипы стонами удовольствий, а несчастное выражение лица – на гримасу желания и страсти. Блять! Я чудовище!!! Занятый самобичеванием, я не сразу замечаю, что Макс уже не трясется и не всхлипывает. Он трется лицом о мое плечо и шею и разве что не мурлыкает. Руки уже не цепляются за меня, а нежно, но крепко обнимают спину. А ноги… Точнее бедра весьма интенсивно трутся о мой пах. В общем, по-моему, истерика у мальчика прошла. Я резко схватил Макса за шкирку и оттащил от себя. Заглянул в лицо. Посмотрел специально зло и строго, чтобы привести и его и себя в чувство. Но то выражение, которое я увидел на его лице… Ему нравилось! Ему нравилось подчиняться, на лице было выражение полной и безграничной покорности мне. Он не сопротивлялся абсолютно, все мышцы были расслаблены. По лицу блуждала умиротворенная улыбка. Глаза закрыты. И вот это выражение его лица что-то во мне перемкнуло. Я сорвался. Потерял привычное самообладание. Мне жизненно необходимо было подтвердить, закрепить, заклеймить на нем эту покорность, принадлежность МНЕ. В голове билось единственное слово: МОЙ! МОЙ! МОЙ! Я накидываюсь на него, обнимаю с силой, так, что он не может дышать, впиваясь в губы, кусая, всасывая, грубо врываюсь в его рот, утверждая: Я – ХОЗЯИН! Трусь об него пахом, прижимая его бедра к себе, давая почувствовать, НАСКОЛЬКО я его хочу. А он – мягкий, податливый, покорный, ласковый. Он только громко стонет и вжимается в меня все сильнее и сильнее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. Мне кажется, что он действительно мурлычет. Я рычу, мне мало просто трогать, гладить и целовать его. Я подхватываю его под бедра, кое-как дотаскиваю до спальни, пересчитав его и своей спиной все стены и повороты. Швыряю его на кровать. Он продолжает выгибаться, тянет ко мне руки, шепчет: — Ну, пожалуйста! Пожалуйста!!! Мне нравится видеть его таким. Ни следа насмешки. Ни следа упрямства. Он весь принадлежит мне. Огненной вспышкой мелькнуло в голове две мысли. Первая: я, наверное, садист. Вторая: сделал ли его таким Артур или он был таким всегда? Мелькнули и ушли. Я снова набрасываюсь на него. Срываю одежду, что-то снимаю, что-то рву, пытаясь добраться до его горячего, страстного тела. Боже, Как же я хочу его!!! Глажу, ласкаю, целую, кусаю, вылизываю, мну, царапаю ногтями… Он извивается на кровати, выгибается, подставляясь под меня, под мои руки, губы. Я хочу быть нежным, хочу ласкать его медленно, но он не дает. Он весь в движении. Он скользит вдоль моего тела, пытается раздеть, но мне мешают его руки, и я развожу их в стороны. Он подается пахом мне навстречу. — НУ, ПОЖАЛУЙСТА!!!! – кричит он. – Я хочу тебя, хочу, хочу!!! Я подскакиваю, срываю джинсы, рубашку, боксеры на одном дыхании, подскакиваю к нему, вспоминаю, что нужна смазка. Мозг воспален, я шарю глазами по квартире, чертыхаюсь, снова подскакиваю к нему, облизываю свои пальцы, вызывая его стоны, засовываю в него, проверяя реакцию. Он сразу резко насаживается на них. На лице нет боли. Я начинаю расширять его, но он пытается отодвинуться и опять стонет: — Нет, не хочу! Хочу тебя! – появляется безумное желание наказать его за протест. Рывком подтягиваю его к себе, развожу ноги, задираю их почти к его голове и любуюсь на него, замораживаю это мгновение. — Проси, — хриплю. – Проси или я уйду, — черта с два я смогу от него сейчас уйти! Да у меня даже от этой коротенькой паузы сводит все внутренности! В его глазах страх: — Нет, прости, не уходи, пожалуйста, я тебя так хочу, не уходи, пожалуйста, не уходи! – он продолжает скулить, но я уже не слушаю. Я резким толчком забиваю себя в него на полную длину, ловя восприятием громкий протяжный стон удовольствия, в котором слились наши голоса. Я хочу, хочу медленно, но уже не могу. Я резко вбиваюсь в него, вколачиваюсь, стараясь проникнуть глубже, стараясь соединиться, слиться с ним. Он царапает мне спину, втыкая короткие ногти в плоть, и снова стонет. Боже, как я люблю его стоны!!! Я обнимаю его член рукой, слегка сжимаю, провожу по всей длине. Я уже на пределе, я хочу кончить вместе с ним. Пара движений рукой, еще более глубокое проникновение и он начинает биться в судороге оргазма, короткими толчками трется о мою руку, сокращается весь, и эта дрожь освобождает и меня. Он мой. Я в нем. Что я наделал??? Эпилог Я вернулся к Максу спустя сутки. Вошел тихо. Он сидел на диване, уставившись в одну точку. При моем появлении вздрогнул, но его пустой взгляд не изменился. Я достал конверт, вытащил фотографии, протянул ему. На них были Артур и брюнет. На лице Артура была кровь и косметика. Одет он был в красное латексное платье, какие носят шлюхи. На первой фотографии он брал в рот у брюнета. На второй у него из задранной вверх задницы торчала бутылка шампанского, загнанная в него до середины. Дальше Макс смотреть не стал, прошептал бескровными губами: — Он мертв? — Пока нет. Эти фотографии еще должна увидеть его невеста, ее семья, его коллеги. На сайтах я их, кстати, уже выложил. А убивать его или нет решать тебе. Он уткнулся взглядом в фотографии: — Нет, – прошептал он. Я кивнул. Он взглянул на меня: — Ты уйдешь теперь? – тихо и ровно спросил он. Я снова кивнул. Он отвел взгляд и замер: — Тогда уходи. — Ты уйдешь со мной. Он вздрогнул и посмотрел на меня с каким-то странным выражением: — Что? — Я хочу, чтобы ты ушел со мной. Точнее уехал. Можешь оставить записку родителям. — Но… куда? Я пожал плечами: — Куда первый поезд пойдет. Нам придется начинать все с нуля. Я не смогу быть с тобой и продолжать свое дело. У меня есть деньги, на первое время хватит. Как Тень я умер, — я помолчал, затем взглянул на него вопросительно, чувствуя как ладони становятся влажными в ожидании его ответа. — Ты поедешь со мной? Он долго смотрел на меня, затем робко улыбнулся: - Да.	NC-17	В процессе	Нет
1	Bendi Broun	ERROR	Сенди. Юный хакер. Живет своей спокойной обыденной жизнью. Только свет монитора позволяет ей жить, потому что больше нет ничего. Реальность сера и скучна. Да и реальна ли её реальность? это интернет зависимость или она все же способна найти ответ на главный вопрос? Только он приходит каждую ночь и вглядывается в пустой экран её монитора. Он все еще здесь.	Нецензурная лексика,Психология,Философия	4			R	Заморожен	[]
1	Арика Сефия	Измена	Любовь, измены, ревность... и чем всё это кончается. Форменный бред начинающего	Драббл,ООС,Смерть основных персонажей	13	2010-01-28	Название: Измена Автор: Арика Сефия Нэцу Фандом: Sailor Moon Рейтинг: PG-15 Статус: завершён Категория: яой Жанр: убийственная романтика Персонажи: Ши Тенно Диклаймер: Не для денег, для души… Измена Джедайт подошёл к Зою, обнял узкую изящную талию, щекоча ухо горячим дыханием. Рыжеволоссый юноша обернулся и взглянул на Лорда Иллюзий. Их взгляды встретились. На секунду в глубине завораживающих зелёных глаз вспыхнули тёмные огоньки. - Доброе утро, - шепнул Джед в маленькое чуткое ушко, прижимаясь губами к полуоткрытым губам. Языки сплелись в неторопливом чувственном танце. Зой позволял целовать себя, целовал в ответ, растворяясь в привычной сладости… Так они стояли некоторое время.. - Когда ты расскажешь о нас Кунсайту? - Джед наконец решился оторваться от сладких искушающих губ. - Ты ведь расскажешье ему? - А ты когда расскажешь Нефриту? - ответил вопросом на вопрос Зой. Они стояли вобнимку полуобнажённые и прекрасные как боги. И почти такие же порочные, как древние боги Земли. Прекрасные медные кудри младшего лорда, обычно забранные в хвост, свободно рассыпались по плечам и спине, орттеняя светлую кожу. Несколько прядей упали на грудь, придавая облику юноши ещё больше непринуждённой привлекательности. Губы Зоя алели, тёмно-зелёные глаза под тяжелыми веками горели страстью. Взляд, устремлённый на Джеда, был полон любви и Лорд Иллюзий отвечал ему тем же. - Я люблю тебя, - тихо шепнул Зой, проводя рукой по коротким золотым волосам любовника. В словах не было нужды - хватало и взгляда, и жеста, и прикосновения, чтобы понять, что они чувствуют друг к другу. Но Зойсайту как будто нравилось повторять это вслух снова и снова. Его любовь была похожа на омут, в котором так легко и приятно тонуть. - Я тоже, - отозвался Джед. - Они скоро вернутся из командировки… - Джед мечтательно улыбнулся. - …и тогда мы им всё расскажем, - подхватил рыжеволосый красавец, запечетлевая на его губах самый сладкий поцелуй. Ждать оставалось недолго. Зой сидел в своей комнате, рассеяно проводя щёткой по распущенным шелковистым волосам. Экзекуция продолжалась уже пару часов, но Зой всё никак не мог остановиться. Дверь за его спиной, на которую он до этого не обращал внимания, занятый своими мыслями, внезапно открылась. В комнату быстрым решительным шагом влетел молодой мужчина, замер на середине и огляделся. Младший лорд порывисто обернулся. - Кунсайто-сама! - воскликнул он, бросаясь на шею неожиданному гостю, повиснув на его шее, запуская палцы в серебристый поток волос. Зойс прижался губами к холодным неподвижным губам, потом отстранился и пристально взглянул в штормового цвета глаза. - Что случилось? - тихий вопрос сорвался с губ Зой, растерянность, беспокойство, непонимание были так естественны на его лице, но глаза сребровласого оставались холодны как лёд. - Я всё знаю, Зой! - словно приговор произнёс Кун и его убийственно спокойный голос разнёсся по комнате как удар колокола. - Что?! - воскликнул Зойсайт, отстраняясь, бледнея и готовясь броситься в обморок. - Ты знаешь, о чём я говорю, - холодно выплюнул его возлюбленный. - Но как? - едва слышно простонал закативший глаза рыжик. - Ты даже не отрицаешь! - горько хмыкнул Лорд Льда. Холодные серые глаза наполнились болью. - - Ты предпочёл меня этому ничтожеству! Так ты мне отплатил за мою заботу, за мою верность, за мою любовь!? Я не знал тебя таким. Жалкий, бросаешься на любого, кто тебя поманит. Глупая дешёвая шлюшка… И как я раньше не замечал, - презрительные, жестокие слова, в полной мере отражающие ту рану, что нанесла старшему лорду измена его возлюбленного. - Убирайся! Видеть тебя не могу. Похотливое лживое создание… Не удивлюсь, если ему ты так же лжёшь… Зойсайт разжал руки, выпуская блондина из объятий, и медленно вышел из комнаты. На губах его играла странная улыбка… Джед стоял у окна, глядя на звёзды. Он был уверен в своём решении, в своих чувтвах, но глядя на далёкий бархат неба, усыпанный разноцветными искорками, испытывал стыд и чувство вины. Это нервировало, выводило из себя, заставляло думать снова и снова, правильно ли он поступает. А что, если бы… Нефрит как всегда приблизился незаметно, ступая босыми ногами по густому высокому ворсу ковра. - Они прекрасны, вечны и никогда не изменяют… - шепнул звёздный лорд на ухо своему Джедайту. - Нефрит! - воскликнул, оборачиваясь, блондин. - Предатель! - глаза Лорда Звёзд сверкнули гневом. Яростью. Злостью. В них было столько тьмы, отвращения, что Джед тихо ахнул и отшатнулся. - Я ненавижу тебя за то, что ты сделал! - ярость Нефрита была похожа на шторм. - Ненавижу тебя, мерзавец, трус! Звонкая пощёчина оставила на лице Джеда чёткий алый след. Голова блондина резко мотнулась из стороны в сторону. - Ты спал с этим уродом! - горько выкрикнул звёздный лорд. - Я верил тебе! Убирайся. Убирайся к чертям! К своему ублюдочнуму любовнику! Прижимая руку к горящей щеке, Джедайт выбежал из комнаты... Утро ласкало два обнажённых тела, лежавших на роскошной постели. Длинные рыжие локоны перемешались с золотыми кудрями, разметавшись по груде подушек. Джед играл с ими, длинными и мягкими, словно котёнок. - Всё кончено, - улыбаясь, шепнул он. - Ты свободен, я свободен. Всё прошло не так, как мы планировали. Но теперь не важно. Всё кончено, Зой. - Всё кончено, Джед, - пропел рыжеволосый красавец. В маленькой изящной ладони сверкнул миниатюрный кинжал, вонзаясь в сердце Лорда Иллюзий. Кунсайт лежал в комнате бывшего любимого, согнувшись пополам, прижимая руки к животу. По его холодеющим пальцам текла кровь. Лицо было покрыто коркой засохшей и потёками свежей крови. Изо рта и носа всё ещё сочилась сукровится. Боль пронзала его с каждым вдохом. Он задыхался. Он уже давно понял, что происходит. - Значит, ты всё-таки сделал это, Зой, - мимолётная улыбка коснулась его искусанных губ. - Но ты всё же не доверял своему яду и убил меня второй раз. Я не могу даже тебя ненавидеть… Дыхание прервалось… Кровь ещё продолжала сочиться из ран, остывая не только на снаружи, но и в внутри. Он стоял, глядя в открытое окно. Молодой человек подошёл к нему сзади и обнял… Рыжие локоны, свободно распущенные по плечам, перемешались с тёмно-каштановыми. - У нас всё получилось, - мурлыкнул Зой. - Вчера Королева получила отравленное письмо. Я убедился в том, что она его открыла. Она ничего не заподозрила. - Металлия отправилась в долгосрочный отпуск и теперь нам никто не помешает, - Нефрит обернулся к нему и губы двух преступных любовников слились в поцелуе. Лучи солнца играли на их перепутавшихся кудрях, танцевали на обнажённой коже. Лишь на миг они оторвались друг от друга. И прозвучали слова клятва, на этот раз искренней. - Я люблю тебя, мой король, - шепнул Зой. - Я люблю тебя, мой Король, - повторил Нефрит и их губы соединились вновь…	NC-17	В процессе	Нет
1	Rees	Неуязвимые	написано на первый драббл-тур в дайри-сообществе Femslash-kink по заявке: "Герои, Трейси Штраус/Клэр Беннет, побег".	Ангст,Драббл,Ужасы	14	2010-01-28	Ну же, Трейси. Она задыхается. Это все Клэр. Чудесная девочка Клэр, чудесный техасский цветочек, это руки Клэр, голос Клэр, это длинные волосы Клэр щекочут ей мокрую шею и плечи, которым уже не поможет никакой крем от загара. Давай! Трейси Штраус задыхается в своем персональном аду. Это действительно ад, по-другому и не скажешь: в прицеле десятка теплогенераторов, на жестком стуле – хотя какое сиденье покажется уютным после того, как ты бессменно провела на нем больше двадцати четырех часов? – со скрученными назад руками и неистребимой, бьющейся болью во всем теле. Трейси, беги! Ты предлагаешь мне бежать, ты? – спекшиеся губы разлепляются с трудом. – Ты, которую я полночи ждала в машине, когда свет у вас погас уже и в кухне, и в гостиной, а ты все не приходила и даже позвонить не соизволила?.. Ты, которая думала, что достаточно назвать мне вымышленное имя – и ты можешь считать себя в безопасности?.. Ты ведь хочешь еще раз меня увидеть, Трейси? Волосы Клэр пахнут лавандой – чем-то приятным, нежным, – давно забытым ощущением ухоженности и чистоты. Хочешь? Но, Клэр, ведь я-то не бессмертна! У них есть оружие… Мне учить тебя выживанию? – невидимый голос становится жестче. – Покажи им, что ты можешь, Трейси, – и снова – ласкающий кожу шепот: – Тебе не обязательно быть бессмертной, чтобы победить. Главное не то, что неуязвима ты, а то, что они уязвимы. Главное совсем не это… Глаза Трейси Штраус крепко зажмурены, когда она пробует пошевелить затекшими руками – и, натолкнувшись ими на свободное пространство – целый ворох свободного пространства, – она резко выдыхает, издавая какой-то животный звук, и торжествующе улыбается; мышцы лица расслабляются, но глаза она по-прежнему держит закрытыми. Она знает, что если откроет – то увидит все то же: на безжалостно-красном фоне бледное лицо, черное тело и стопку белоснежных листов в черных руках, и, едва ее мучитель поймет, что она пришла в себя, начнется допрос. Трейси уже не уверена, что знает, как это – приходить в себя, что по-прежнему на это способна; ее голова опущена на грудь, глаза закрыты, и она прислушивается – — помни, дело не в том, что неуязвима ты, — бормочет в ушах далекий голос Клэр, — дело в том, что они для тебя уязвимы.	PG-13	Закончен	Нет
1	Rees	Бальзамина	маги могут много.	Hurt/Comfort,Ангст,Драббл,Драма,Романтика	33	2010-01-28	— Бальзамина, — бормочет Проспер Альпанус, осторожно поглаживая твой лоб, и вновь, как и в лесу, ты закрываешь глаза, отдаваясь его чутким рукам, его нежной, прохладной ласке, его успокаивающему голосу – всему доктору Альпанусу, который, кажется, один способен приглушить в твоем сердце неизбывную ужасную тоску по Кандиде. Наверное, он тоже не может без... — Бальзамина, — выдыхает Проспер Альпанус, его чудодейственные руки скользят вниз по твоему лицу, и, повинуясь невысказанному приказу, ты открываешь глаза. Снова это потрясающее ощущение незамутненной чистоты взгляда, мучительно полного дыхания, вспышки молодой свежести во всем теле охватывает тебя, и, словно в какой-то очарованной истоме, ты падаешь к его ногам, ловишь руками его руки, задыхаясь от нахлынувшего незаслуженно счастья, шепчешь: — Проспер, милый Проспер! Ты целуешь край его одежды, его руки, губы, страстно ища желаемой прохлады – и раз за разом находя ее. Сейчас в целом мире он для тебя – единственное божество, этим глотком пьянящей нови ты обязан ему и его позабытой любви, но, сколько бы ты ни уверял его, что никогда не забудешь этих восхитительных минут, достойных пера лучшего поэта, он заставит тебя забыть – простым движением руки. Зная, что никакого «потом» не будет, ведь не тебе переубеждать высокоученого доктора, ты жмешься к нему с отчаянной жадностью, на которую одну имеешь безоговорочное право, но, занятый его губами, не видишь его глаз – глаз человека, глядящего в будущее с нескончаемой печалью... словно наперед знающего, что робкие касания настоящей индийской принцессы не спасут от воспоминаний о несдержанном жаре ласк бедного влюбленного студента.	PG-13	Закончен	Нет
1	единорожка..	Last Christmas	Джинни всегда будет помнить его сказки о феях и свое самое счастливое Рождество.	Драма,Занавесочная история,Романтика,Смерть основных персонажей	120	2010-01-28	Last Christmas I gave you my heart… (George Michael «Last Christmas») Иногда хочется верить, что мир вокруг – красивая, хоть и немного жестокая сказка, умело выведенная чьим-то пером. Кажется, что все, что тебя окружает, пронизано невидимыми лучами какой-то таинственной магии, которую не смог изучить еще не один волшебник. Джинни верит, что эта магия существует, стоит лишь вдохнуть терпкий морозный воздух или подставить лицо падающим с неба снежинкам. А еще она любит водить пальцами по холодному стеклу, на котором мороз успел оставить свой след. Тогда ее руки становятся холодными и напоминают прикосновения его ледяных пальцев. Джинни дотрагивается до своих щек, поднимает голову к низкому серому небу, и ей кажется, что он снова рядом с ней, сейчас подойдет ближе и прошепчет что-то на ухо. И девушка действительно слышит тихий ласковый шепот. Джинни знает, что он где-то рядом, что снова вернулся к ней. Пусть его глаза – это всего лишь небо, шепот – шум зимнего ветра, а прикосновения – морозный воздух, Джинни все равно улыбается. Он всегда будет рядом с ней, хоть им и никогда не удастся вернуть то Рождество. * — Скажи, Сириус, а откуда берется снег? – спрашивает рыжеволосая девочка, уютно умостившись в большом кресле. Она сидит, поджав под себя ноги и накинув на хрупкие плечи старый темно-зеленый плед, и внимательно смотрит на черноволосого мужчину с уставшим лицом. Тот, кажется, слегка обескуражен ее внезапным вопросом и не сводит с нее пристального взгляда. Девочке от этого явно становится не по себе, но она не может отвести глаз от собеседника. А тот не сдерживает улыбку и привычным жестом откидывает со лба прядь волос. — Говорят, что снежинки – это души умерших фей, — шепчет Сириус, отводя взгляд к окну, за которым кружатся пушистые хлопья снега. — Души? – недоверчиво переспрашивает девочка. – Но мама говорила, что души бессмертны, а когда снежинки тают, то превращаются в воду и исчезают. В ее глазах отражается отчаяние и кажется, что эти снежинки – весь смысл ее жизни. А Сириус лишь улыбается и рассматривает эту маленькую девочку, так похожую на рождественского ангела. — Они тают, но не исчезают навсегда, — говорит он. – Они обязательно возвращаются со следующим снегопадом. Джинни нравится этот ответ, и она несмело улыбается Сириусу. Она верит ему и любит слушать его сказки. Он всегда рассказывает ей то, что заставляет девочку верить в силу, большую, чем любая магия – в мечту. Наверное, Сириусу ничего не остается, кроме того, как мечтать, думает Джинни. Однажды она наблюдает за тем, как он дремлет возле пылающего камина, а в его руках осталась недопитая бутылка огневиски. Тогда девочка скидывает башмаки, чтобы ее шаги были тише и на цыпочках подходит к нему. Забирает из его рук бутылку, ставит на журнальный столик и накрывает Сириуса пледом — так ему будет уютнее. Сама Джинни садится в соседнее кресло и еще долгое время всматривается в черты Сириуса. Когда-то он был очень красивым, и девочке кажется, что даже Азкабан не смог забрать у него навсегда эту красоту. Пусть его кожу рассекают едва заметные морщины, а лицо похудело, ей нравятся его черты. И почему-то так хочется подойти к нему, убрать со лба непослушную челку, прикоснуться к губам. Они кажутся девочке такими мягкими… Некоторое время Джинни во власти этих безрассудных желаний и одновременно удивлена своей тягой к взрослому мужчине. Но вдруг в комнату с шумом вбегают мокрые от снега и весело смеющиеся Гарри, Рон, Гермиона и близнецы, и Сириус просыпается. Джинни слегка разочарована, что ее друзья нарушили такую идиллию, но в тоже время рада, что благодаря их вторжению она не совершила безумный поступок. Она смеется вместе со всеми, но теперь почему-то не может отвести взгляда от Сириуса и не наслаждаться его бархатным голосом. Она считает свои чувства безумием, но ничего не может с собой поделать. Но со временем Джинни понимает, что Сириус не может жить без безумных поступков. Вечерами, когда только-только начинает темнеть, а на домах зажигаются рождественские фонарики, он превращается в большого черного пса и выбегает на площадь вместе с остальными ребятами. Все играют в снежки, Сириус так забавно пытается поймать их, а потом валяется в сугробах. Мама Джинни недовольна тем, что он ведет себя так беспечно, спокойно выходя на улицу, и постоянно корит его за это. Девочке кажется, что она недолюбливает Сириуса, но на это плевать. Она знает, что он – самый добрый, самый веселый и самый милый, и будет так считать всегда. Джинни очень упряма, поэтому мама не упрекает ее за слишком тесное общение с Блэком. Джинни наблюдает за ним изо дня в день, но не может позволить себе большего. Он называет ее «малютка Джин» или «рыжий ангел» и ласково ерошит волосы. От этих прикосновений девочка всегда заливается краской и прилагает все усилия, чтобы не убежать и не спрятаться от смущения. Джинни всегда была слишком стеснительной. А еще он любит рассказывать ей сказки, как тогда, о снежинках. Вечерами, когда все уже легли спать, Джинни спускается в гостиную, где всегда встречает Сириуса. Он сидит в своем любимом кресле между камином и широким окном, смотрит на падающий снег или тлеющие угли в очаге, и о чем-то размышляет. Перед ним почти всегда стоит бутылка огневиски, и в комнате пахнет чем-то сладким. Джинни тихонько ступает босыми ступнями по истоптанному сотнями ног ковру, старается не запутаться в полах длинной белой сорочки. Больше всего на свете она боится нашуметь и разбудить маму, которая непременно накажет ее за ночные прогулки. Но это единственная возможность побыть с ним наедине, а Джинни, как истинная гриффиндорка, любит риск. Джинни слушает выдуманные истории Сириуса об эльфах, феях и странах, где царит вечное лето. Она любит класть голову ему на колени и чувствовать прикосновения его пальцев к своим волосам. От него всегда пахнет ликером, шоколадом и дымом, и ей нравится этот запах. Когда она засыпает у него на руках, он бережно берет ее на руки и несет в комнату. Его походка нетвердая, но все же ему удается удержать почти невесомое тельце девочки. Он кладет ее в нагретую постель, уютно накрывает пуховым одеялом и не сдерживается – легко целует в лоб. Будь он трезв, этого бы никогда не произошло. А Джинни думает, что все это ей снится и улыбается. Она не знает, что Сириус потом еще какое-то время сидит рядом с ней и любуется ее кукольными рыжими кудрями, светлой кожей и золотой россыпью веснушек на аккуратном носике. Девочке снятся танцующие в воздухе феи, облаченные в легкие белые платья, они играют со снежинками и поют песни о вечном лете. Днем Джинни чувствует себя окрыленной и не понимает, почему ей так хорошо. Она смотрит на снег и смеется, а где-то по дому ходит Сириус и напевает рождественские гимны. Его лицо озаряет улыбка, а глаза искрятся счастьем. А еще позже невысокая девочка в разноцветной шапке бегает по площади вместе с большим псом. Она заливается звонким смехом, а собака лает на всю улицу, забрызгивая девочку мокрым снегом. Джинни валяется в сугробах, а пес рядом с ней забавно гоняется за своим хвостом, чтобы ей было еще веселее. Чуть позже, вернувшись домой, они сидят у камина, согреваясь после продолжительной прогулки по морозному воздуху. Джинни сушит свои промокшие волосы и запускает руки в густую черную шерсть собаки. Ей нравится к нему прикасаться, когда он и человек, и собака. Он всегда такой теплый, мягкий и добрый… И снова, когда наступает вечер, они сидят вместе в гостиной и смотрят на пролетающие за окном души фей. Джинни снова кладет голову ему на колени, а он шепчет «малютка Джин». Девочка улыбается, но не хочет ничего говорить – ей нравится с ним просто молчать. Вот только когда эта тишина затягивается, Джинни решает совершить первый безумный поступок в своей жизни. Она тянется к столику, где стоит открытая бутылка с огневиски, решительно берет ее в руки и делает несколько больших глотков. Напиток слишком приторный на вкус, он обжигает горло, глаза тут же начинают слезиться. А Сириус не забирает у девочки бутылку – то ли он очень пьян, то ли просто хочет посмотреть, что с ней будет после нескольких глотков огневиски. Ведь Сириус тоже любит безумные поступки. Когда у девочки начинает кружиться голова и внезапно поднимается настроение, она поднимает голову и долго смотрит ему в глаза. Он как-то странно улыбается, а Джинни больше ничего не нужно – она может часами смотреть на его улыбку. Она знает, что еще маленькая, и для него навсегда останется «малюткой Джин», но все равно садится ему на колени, обхватывая его тело ногами, и кладет руки на плечи. Пускай она маленькая девочка, но все равно наклоняется и целует его в губы. Это невинный, неумелый поцелуй, но такой трепетный и до дрожи в теле приятный, что он просто кладет ей на талию теплые руки и отвечает. Ей нравится вкус его губ – такой же сладкий, как и огневиски, и еще больше кружит голову. Когда Джинни начинает не хватать воздуха, она отстраняется и долго улыбается, глядя в его серые глаза. Утром Джинни просыпается в своей комнате. У нее очень болит голова, и в ней роится столько запутанных мыслей. Ей снился самые прекрасный сон на свете, и она отдала бы все для того, чтобы пережить его снова. Вот только почему раскалывается голова и ее подташнивает? Она вспоминает, как в своем сне пила огневиски и начинает сомневаться – а что, если то был вовсе не сон? За завтраком, в столовой, она краснеет и не может понять, почему Сириус так пристально ее рассматривает. Неужели она делала что-то непозволенное? Ведь она помнит только поцелуй, а если бы было что-то серьезнее, то она бы не смогла этого забыть. Приближается день возвращения в Хогвартс, и с каждым часом Сириус кажется все более подавленным. Джинни пытается поговорить с ним, но он закрывается в комнате на верхнем этаже и никого к себе не пускает. Она хочет, чтобы он снова рассказывал ей о феях и был таким же веселым, как в прежние дни, но почему-то кажется, что такого больше не будет. И от этого Джинни очень грустно. Она весь день сидит возле его комнаты и ждет, когда же он оттуда выйдет. Но этого не случается, и поэтому девочка начинает дремать прямо на полу, в темном уголке этого большого дома. Она вздрагивает и просыпается от голосов Гарри и Рона, которым было велено разыскать ее и отправить на кухню, помогать маме. Вечером, перед сном, Джинни выходит из ванной и снимает халат. Ей почему-то очень жарко, а на лбу выступает испарина. Она не понимает, что с ней творится, и не хочет знать, так как уверенна – это ее не обрадует. Девочка знает, что почти выросла, и боится этого. Она хочет всю жизнь быть «малюткой Джин», маленькой, беззаботной и жизнерадостной малышкой. Она хочет верить в фей и эльфов и знать, что рано или поздно попадет в страну, где никогда не заканчивается лето. Джинни рассматривает себя в зеркале, и понимает, что уже нет той малышки с пухлым тельцем и невинными глазами. На нее смотрит какая-то другая, уже почти взрослая девушка с округлыми формами и красивым женственным телом. Джинни протягивает руку и касается своего отражения, будто не верит, что видит себя. Когда раздается стук в дверь, она никак не реагирует, и продолжает глядеть в зеркало. После третьего настойчивого стука, двери медленно открываются, и в комнате появляется Сириус. Какое-то время девочка молча смотрит на него, совсем забыв о своей наготе, но потом ее лицо заливается краской и она хватается за халат. А Сириус улыбается своей загадочной, немного печальной улыбкой, не сводя взгляда с тела девушки. — Я хочу рассказать тебе о сказочной стране и танцах фей, — говорит он, а Джинни улыбается. Когда она слышит этот голос, она забывает обо всем на свете. Она не хочет, чтобы Сириус уходил, и поэтому крепко держит его за руку, мысленно моля о еще одном маленьком безумии. Сириус рад, что не пошел на поводу у своей слабости, что устоял перед этим рыжим ангелом. А Джинни беспечно лежит на мягком коврике возле камина, кутается в свой пушистый салатовый халат и нежится в объятьях Блэка. Он рассказывает ей волшебные сказки и ласково улыбается. Джинни хочет остаться маленькой девочкой, но ей кажется, что с каждым часом становится все взрослее и взрослее. От этого она плачет, а он вытирает ее слезы, целует щеки и говорит, что для него она навсегда останется малюткой Джин. Она не хочет, чтобы наступало утро, хочет, чтобы эта ночь была вдвое длиннее, но понимает, что ход времени неумолим. — Пообещай мне, что мы еще увидимся, — шепчет Джинни. Сириус накручивает на палец ее огненный локон и смотрит в серый потрескавшийся потолок. — Увидимся, — уверенно отвечает он. – Ведь впереди еще летние каникулы, а потом снова Рождество. И я обещаю, что к тому времени придумаю новые сказки. Джинни довольна этим ответом, и она верит ему. Ей хорошо с ним, и она надеется, что когда-нибудь она будет слушать его сказки о феях целыми днями, ведь она пока еще не совсем выросла, и до того момента у нее осталось столько времени! * Дорога на улице заледенела, снег, падающий с неба, становится все гуще и гуще, а Джинни продолжает идти вперед, не обращая внимания ни на гололед, ни на морозный ветер. Ей нравится этот холод, нравятся снежинки, ведь о них можно придумать столько сказок. Она идет вперед, совершенно не зная, куда направляется, а в голове возникают образы волшебных фей, которые кружатся в танце, летая по воздуху. Мысли сплетаются в единую цепочку и вскоре в голове Джинни возникает очередная сказка. Она знает, что когда придет домой и будет укладывать спать малютку Лили, то расскажет ей очередную волшебную историю, а утром дочка будет спрашивать, кто научил ее маму придумывать такие замечательные сказки. И тогда Джинни будет просто улыбаться и гладить девочку по рыжим волосам. Джинни останавливается, закрывает глаза и вдыхает свежий морозный воздух. Перед ее глазами предстает улыбающееся лицо, задорные серые глаза, а в ушах звучит тихий голос, который шепчет ей: «Малютка Джин». Из глаз женщины текут слезы, она вытирает их с щек красными варежками и смеется. Нет, она вовсе не несчастна, напротив – она самая счастливая на свете. Ведь у нее трое замечательных детей, любящий муж и теплый дом, полный предрождественской суматохи. А то, что она плачет... Просто она помнит, что он обещал ей следующее Рождество. Иногда ей кажется, что он все-таки исполнил это обещание, ведь именно в эти снежные дни ее воспоминания о нем становятся еще ярче и реальнее, а говорят, что человек жив до тех пор, пока о нем помнят. И Джинни помнит, и будет помнить всегда свой первый поцелуй, первое волшебное Рождество и первый шаг к взрослению. Девушка вытирает остатки слез, смотрит на улицу, мерцающую разноцветными гирляндами, и решительно идет в сторону своего дома – туда, где ее ждет тепло и уют.	NC-17	В процессе	Нет
1	единорожка..	Идеальный мир	Небольшая зарисовка отношений двух сестер Блэк после освобождения Беллы из Азкабана.	Инцест,Повествование от первого лица,Романтика	88	2010-01-29	... Мягкие хлопья снега тихо ложатся на землю, устилая ее пушистым покровом. Сумерки вступают в свои владения, темно-серой дымкой сгустившись над деревьями. Черный лес замер, и ветер не осмеливается нарушить его покой. Лишь только снег неустанно припорашивает ветки, делая их более чудными. Мороз слегка коснулся оконных стекол, и теперь там красуются причудливые узоры. Спустя несколько минут снег усиливается, и теперь я практически не могу разглядеть, что творится за окном. Я тихо задвигаю штору и возвращаюсь в теплую комнату, где единственным источником света является пламя в камине. А ты сидишь напротив очага и безмолвно смотришь на пляшущие языки пламени, словно хочешь найти там ответы на все свои вопросы. Я уже привыкла к тому, что с самого дня твоего возвращения ты сидишь у огня. Наверное, в том месте, где ты провела последние годы, его не было, ведь так? Я же неподвижно стою у окна и смотрю на тебя, не в состоянии отвести взгляда от твоего облика. На моих губах невольно появляется улыбка, но я все еще не решаюсь подойти к тебе ближе. Ты стремишься к одиночеству, тебе трудно выносить чье-либо общество. Но ты никогда меня не прогоняешь, как это делаешь с другими, ты просто молчишь. А порой ты позволяешь мне сидеть рядом с тобой, и тогда я прижимаюсь к тебе, уткнувшись носом в твое плечо и перебирая пальцами черные пряди твоих волос. Я знаю, тебе нравится, когда я к тебе прикасаюсь. В такие моменты ты всегда улыбаешься, и мне сразу становится так тепло. Мне хочется сидеть так рядом с тобой вечно – касаться губами твоего лица и вдыхать твой запах. И тогда мне кажется, что этих пятнадцати лет и не было, что время внезапно повернуло вспять и вернуло мне тебя. Только теперь ты другая. И я не могу понять, когда ты настоящая – когда ты так тихо смотришь в камин или когда сотрясаешься от истерического смеха после очередной похвалы Темного Лорда? А прежде ты всегда была такой беззаботной, немного безрассудной и очень гордой. А еще мне кажется, что никто не способен тебя заставить заговорить, кроме Темного Лорда. Но и с ним ты говоришь лишь по делу, он этим доволен, а ты безгранично счастлива этому факту. Но мне не нужны слова, для того, чтобы тебя понять. Мне стоит лишь глянуть в твои глаза, и тогда я могу понять все, что ты чувствуешь и все, что хочешь мне сказать. Тебе нравится, когда я рядом. А иногда даже на твоем хмуром лице мелькает некая тень улыбки, и я вспоминаю ту Беллу, которую знала с детства. Мы вместе кутаемся в плед, ты кладешь голову мне на колени, а в твоих черных глазах отражается пламя камина. За окном поднимается метель, но нам с тобой на это плевать, потому что мы можем ощущать тепло друг друга. И ты знаешь, что я всегда буду рядом с тобой, до самой последней минуты, ты можешь на меня всегда рассчитывать. Моя самая любимая Беллатрикс. Держи меня за руку и не отпускай. Я снова чувствую вкус твоих губ, таких же сладких, как и прежде. И снова я становлюсь маленькой Цисси, беззаботной и счастливой девочкой. Я закрываю глаза, а ты все так же близко – твое горячее дыхание обжигает мне щеки, а нежные пальцы скользят по ключице. И снова я возвращаюсь тот мир, что мы с тобой построили для нас двоих много лет назад. Только мы с тобой, такие разные, но в тоже время такие близкие. Обними меня, и мы снова окажемся в том идеальном мире. Ты снова кладешь мне голову на колени, закрываешь свои глаза. Я облокачиваюсь на подушку, не отпуская твоей руки. Твое дыхание становится ровным и размеренным, мои глаза медленно закрываются, и я снова широко улыбаюсь. … А снежные хлопья летают по воздуху, подгоняемые порывами ветра. Он, словно, раненый зверь, воет в щелях и водосточных трубах, а в камине тихонько трещат дрова, в комнате тепло и уютно, а главное, рядом со мной моя Беллатрикс.	NC-17	В процессе	Нет
1	Фармазоня,lynxur	Заговор	Во дворцах всегда плетутся интриги. А вот кем плетутся и зачем...	Ангст,Смерть основных персонажей	27	2010-01-29	Первый министр внимательнейшим образом наблюдал за тем, как явно Король отдает предпочтение всего одной Фаворитке. Окружающие Короля Дамы, казалось, не слишком волновались, что внимание уделяется вовсе не им, они наслаждались присутствием красивого Короля, который улыбался и сверкал глазами. Задумчиво отведя взгляд, Первый министр заметил, что один из двух Шутов Короля растерял всю свою веселость и довольно мрачно наблюдает за Королем. И Фавориткой. Второй Шут встретился взглядом с Первым министром и тоскливо вздохнул. Первый министр пожал плечами и удалился в свою обитель, где ему было легче заниматься своими делами (делами Государства, которыми Король пренебрегал). И этот глупый аромат роз его отвлекал. Розами пах Король и все вокруг него. Даже шуты, и те пахли розами, стоило им всего немного подурачиться рядом. Не говоря уж о Фаворитке, которая благоухала чуть ли не сильнее, чем сам Король. Первый министр злился и мечтал вырвать с корнем все эти глупые кусты. И перекрасить стены Тронного зала из мерзкого розового обратно в синий. Вот это было бы как раз по-королевски. Да, темно-синий. И никаких роз. — Ах, как Вы мрачны, Первый министр! – в тихую и серую обитель ворвался запах роз вместе с одним из Шутов. — Я работаю, — был ему сухой ответ. Еще Первый министр поморщился, показывая, что вовсе не рад видеть Зеленого Шута. Но тот привычно проигнорировал все намеки Первого министра, усевшись к тому на стол и позвякивая бубенчиками на глупой шапке. Тонкие пальцы шута теребили помпон на груди, отвлекая Первого министра от важных государственных мыслей. — Ты должен быть рядом с Королем, — широко улыбнулся Шут, неожиданно отбросив все формальности и заставив Первого министра еще раз поморщиться. — Вокруг него сейчас достаточно народа. Слезь с моих бумаг. Шут улыбался и даже не думал слушаться грозного Первого министра. Ну конечно, они вообще никого не боятся. Только своими помпонами бесят. И запахом роз. И шутками на грани преступления закона. — Да, вокруг него сейчас много народа, а он только на одну смотрит. Ах, разве не чудесно, что Король влюбился? – Шут тихо засмеялся, внаглую разваливаясь на столе Первого министра. Первый министр, смерив Шута испепеляющим взглядом, отложил перо. — Во-первых, Король не имеет права ни в кого влюбляться. Во-вторых, ты разлегся на указе Короля. И в-третьих… — В-третьих? – Шут прикрыл один глаз, глядя на Первого министра. – Почему ты так любишь все систематизировать? Все скучно, все по полочкам… И Король каждый день в кого-нибудь влюбляется. Разве он не влюблялся и в тебя? – мурлыкнул Шут, ухмыльнувшись. — Важнее всего Государство. И, к тому же, у Короля есть невеста, — холодно ответил Первый министр. — И каково тебе из Фаворитов стать просто Первым министром? – Шут пропускал все мимо ушей. Первый министр пытался дышать спокойно и ровно, не показывая своей ярости. И старался не замечать ни проклятого запаха роз, ни откровенно любопытного взгляда Шута, ни его ухмылки. — Выметайся. — Наверное, это очень обидно. Хотя ты такая важная шишка… Но Фаворитка потрясающе умна, вдруг она тоже повторит твою блестящую карьеру? Женщина-министр, — Шут тихо смеялся, его глаза сверкали холодным огнем. Первый министр задумчиво взглянул на дверь, за которой раздавались восхищенные речи Дам. Шут перевернулся на живот, явно принимая рабочий стол Первого министра за лежанку. — Конечно, Король слишком много отвлекается, да? – задумчиво сказал Шут, читая мысли Первого министра. – Его Шуты уже с ног сбились, чтобы показать, как на самом деле уже все плохо в Государстве. Ай-яй-яй, Король не справляется, его ручки очень слабы для управления этой каретой с понесшими лошадьми, — Шут поцокал языком, прикрыв глаза и косясь на собеседника. За такие речи Шута можно было бы сразу отправлять на плаху. Если бы, конечно, Первый министр не думал так же. — Какие метафоры, — хмыкнул Первый министр, выудив один из указов из-под Шута. — М, да. Наше государство - это карета… кучера не видно, его лицо скрыто ночью и тенями, — Шут покачивал ногой. – А внутри сидим все мы. И если карета грохнется с обрыва, мы тоже грохнемся вместе с ней… Ведь кучер должен видеть дорогу, а его руки должны быть достаточно крепки и сильны, — ладонь Шута накрыла руку Первого министра. — Ты чересчур серьезен для Шута, — Первый министр убрал руку. — Я боюсь высоты, — Шут улыбался уже несколько страшновато. Если бы Первый министр, конечно, умел бояться. — Второй Шут не боится? — Да вы взгляните на него, его вообще мало что беспокоит. Ну, кроме того, что внимание Короля отдано не ему. — Оно никогда ему не принадлежало. — У, я слышу ревность. Ну, все-таки, на тот мой вопрос ты не ответил. — Слезь с бумаг. Какое-то время в кабинете Первого министра стояла тишина. Если бы кто-нибудь в это время подкрался к двери и решил подслушать, он бы услышал только шелест бумаг и очень тихие смешки Шута. А примерно через полчаса Шут вновь играл со своим помпоном. — Хм, так что делать с понесшими лошадьми? — Пристрелить. — Фи, господин Первый министр. Для начала стоит остановить карету. И сменить уставшего кучера. — Ты спросил только про лошадей. Шут надулся. Вздохнув, он все-таки слез со стола Первого министра. Около дверей он обернулся. — Да, кстати, Король устраивает бал. Опять. Первый министр спокойно разглаживал немного примятые бумаги. * Король иногда все-таки решал сложные проблемы. Например, как сейчас, какого цвета платье больше пойдет его Фаворитке. Первый министр стоял поодаль, сложив руки на груди. Вокруг Короля вертелись его Шуты, предлагая то одно, то другое платье и иногда перешучиваясь. Фаворитка сидела перед Королем, смущенно улыбаясь. — Вот посмотрите, разве это белое не чудесно? – звякнул бубенчиками Синий Шут. — Или вот кр-расное! Страстно! – влез справа Зеленый Шут. — Нет, все не то, — вздохнул Король. Зеленый Шут задумчиво смотрел то на Короля, то на краснеющую Фаворитку. — Розовое? — О! – Король засиял. Первый министр поморщился и вышел. В конце концов, он вовсе не обязан участвовать в этом. А Король действительно даже не догадывается, насколько плохи дела его Государства. И Королева соседнего вот-вот объявит войну. Хотя это страшная глупость, но Король совсем зря отнял у нее Принцессу и сделал ее своей Фавориткой. А Король смеется и танцует. Первый министр просто физически не способен справиться абсолютно со всеми проблемами, которые накопились. Точнее, не все он может уладить одними своими силами… — Она выбрала розовое, правда ли, прелестно? – отвлек Первого министра голос Зеленого Шута. — Да, прелестно. — Это подчеркивает румянец ее щек, — мурлыкал Шут. — Я ушел оттуда, а ты мне решил все доложить? — Один из Рыцарей намекает, что сегодняшний бал может закончиться сюрпризом, — вдруг серьезно сообщил Шут. Первый министр обернулся. Шут задумчиво теребил один из бубенчиков и смотрел в глаза Первому министру. — У нас уже есть Рыцарь? — Да, и его вассалы тоже у нас есть. — Не устал везде бегать, везде играть, везде смеяться? – холодно спросил Первый министр. Шут рассмеялся, его бубенчики отозвались серебряным звоном. — Что Вы, господин Первый министр, я тут совсем ничего не делал. Просто Рыцарь тоже не хочет разбиться в карете. — Вот как, — Первый министр отвернулся и отправился в свою обитель. Шут, распространяя запах роз и трель бубенчиков, побежал за ним. В обители их ждал Рыцарь с одним из своих самых верных вассалов. — Господин Первый министр… — оба поклонились, Рыцарь задумчиво взглянул на Шута, который держался уже как тень. — Добрый день. Не ожидал Вас здесь увидеть, — Первый министр сел за стол, Шут, подав вино присутствующим, уселся рядом с ним на пол. — Думаю, главную новость вы уже знаете. — Королева?.. — Да, — Рыцарь задумчиво смотрел на кубок в своей руке. – Север. Первый министр вздохнул. Король отказался даже думать об этом, полностью поглощенный своим балом. Между прочим, он должен был пригласить свою Невесту. — Желательно бы решить все миром, — Первый министр задумчиво разглядывал донесения, доставленные Рыцарем. Король слишком легкомысленен. Он слишком увлекается разведением роз и Фавориток. Он слишком… Первый министр взглянул на Шута, привалившегося к его креслу и по привычке перебирающему пальцами помпоны. — Это еще не война, но это будет ее объявление, — Рыцарь так и не отпил из своего кубка. — Провокация? — Тамошняя Королева действует на эмоциях. А после фактического похищения Принцессы она все время на эмоциях. Первый министр тихо вздохнул. Все Короли какие-то идиоты… * До бала оставалось всего несколько часов, Король даже не замечал, что все вокруг него напряжены. — Как умело ты используешь ситуацию, — мурлыкнул Шут, мешая Первому министру собираться на бал. — Не понимаю, о чем ты. — Наш Рыцарь – самый сильный из всех. А у его Вассала есть еще несколько весьма влиятельных Вассалов. В общем, за тобой огромная сила. — Ты тоже пытаешься сделать карьеру? – Первый министр повел плечами, беря в руки перчатки. Шут обиженно засопел. — Я уже сказал, что мне не улыбается полететь с обрыва. — А так твоя голова может полететь. С плахи. — Я рискну, мой господин. Ведь головы наши с вами полетят вместе. Первый министр не слишком в это верил. Вообще, всю эту паутину сплел Шут, как это ни странно. Он был гораздо более на виду, чем Первый министр, но умудрился… А преданность Первому министру вроде как даже не обсуждалась. А тот не верил Шуту. Ни его улыбкам, ни его рукам, ни его взглядам. Не говоря уже о словах. Возможно, Шут будет все-таки немного удивлен тому, как вся его паутина спутает его самого… *** Ночь, дикая музыка, крики. Похищенная вновь Фаворитка, кровь Короля на бледном челе. И невыносимый запах роз. У Короля нет наследников. Ах, врачи бьются за его жизнь, но увы… Кажется, они не могут помочь Королю, предательски раненному кинжалом прямо в сердце... Первый министр задумчиво посмотрел на уже омытое лицо Короля, навеки теперь спокойное и неулыбчивое. Шуты стоят по бокам от ложа Короля, сменившие яркие одежды и бубенчики на траурный наряд. На севере война. В столице траур. Там, на севере, пламя и порох, здесь - унылый серый дождь и мокрые приспущенные флаги. Но новый Король грядет. Зеленый Шут, подняв глаза, встречается взглядом с Первым министром. Чтобы он там ни прочитал, но его глаза расширяются, и он нервно облизывает губы. После похорон Короля Зеленый Шут куда-то исчез. Он предатель, преступник, шпион и у него больше не было никакой защиты. Через месяц только окровавленный помпон будет о чем-то напоминать, но и он будет втоптан в землю разъяренной толпой. Увы, новый Король не помнил о страстных ночах, которые делил с ним Зеленый Шут. Карета Государства вновь едет спокойно по широкому тракту, кучер поменялся, уже светает. Новому кучеру просто надо пристрелить понесших лошадей, дабы сменить их на тихих и спокойных, которыми он будет править сильной и крепкой рукой.	NC-17	В процессе	Нет
1	Фармазоня	Зеркало и ночь	Неразделенная любовь может толкнуть на странные поступки.	Ангст,Драма	125	2010-01-29	Каким же издевательством звучит обращение «мамочка». Какая мерзость – быть мамочкой этой… плоскодонки, этого неопределенного и неопределившегося существа! Но как сладко – думать, что папочка и мамочка должны быть вместе. Это все испепеляет изнутри, остается только оболочка. Спокойная и холодная на вид оболочка, которая не выдает пожара внутри. Сейф. Типичный отцовский сейф. С детства Кёя научился быть равнодушным ко всему, не выдавать своих эмоций никогда. Не всегда получалось, однако он старался, где-то в глубине души завидуя настоящему хладнокровию и каменноликости Моринодзуки. Каждый в клубе носит свою маску, Кёе досталась маска Серого кардинала и Лучшего друга. Проклятая Харухи только не носила масок, будучи такой же простой, как рельса. Больно было видеть, как Тамаки сюсюкает с ней, носится как с маленькой. А она даже не понимает, что Король в нее влюбился, втрескался, втюрился, как последний идиот. И Хикару. И Рэнгэ. Как можно… Кёя умел ненавидеть, очень даже хорошо умел. Он ненавидел практически все, связанное с Харухи, и ее саму. Он ненавидел ее глаза, ее простодушную улыбку, ее ручку, проданную на аукционе. Он ненавидел даже Тамаки, который так просто предал их дружбу. И любил. Он не мог отречься от прошлого, от уютных вечеров за котацу и обсуждениями планов. Не мог отречься от почти детской улыбки Тамаки, от его ярких глаз и пальцев музыканта. Теперь Тамаки больше не вваливался в комнату Кёи с ворохом ярких журналов, они больше не перебирали вместе фотографии для новых выпусков. Кёя даже самому себе не признавался, что счастлив урвать себе кусочек яркого и обворожительного Короля. А теперь все кончилось. Все слова, что Тамаки говорил клиенткам, все они относились к Харухи… Кёя прекрасно знал, что ему вообще ничего не светит, потому что Тамаки был натуральным с ног до головы. Однажды тот даже ляпнул что-то сильно гомофобское во время визита Дзука клуба, но тогда еще Кёя не сильно осознавал свое отношение к Тамаки. Дело было не в том, что Кёя не мог надеяться на взаимность. А в том, что Тамаки полюбил именно Харухи. Практически мальчишку. По вечерам Кёя часто садился перед зеркалом и снимал очки. Будь он девушкой… Мысли сумасшедшего. Но все-таки, однажды он решился попробовать. Он взял косметичку у сестры и одолжил у нее одежду. После пары часов тренировок из зеркала на Кёю смотрела девушка. Мрачная и поджимающая идеально накрашенные губы. Может, Кёя сошел с ума, но ему даже понравилось. Осталось только понять, понравится ли Тамаки. Кёя легко нашел женскую форму Орана, а уж за париками дело вообще не стояло. Конечно, Тамаки мог бы узнать за новой клиенткой Кёю, так же как и остальные, но тому было уже практически все равно. Близнецы приветствовали новую клиентку розами, Кёя попытался определить, поняли ли они что-либо, но его проводили за столик. Кёя еще раньше, чувствуя себя полнейшим идиотом типа Тамаки, записал самого себя к Королю. Тамаки, освободившись от Цубаки-тян, подошел к Кёе и обворожительно улыбнулся, не подозревая, как у «клиентки» зашлось сердце в каком-то бешенном африканском танце. Король уселся напротив и мурлыкнул: — Рад вас приветствовать в нашем Клубе. Я весь к вашим услугам… Могу я узнать ваше имя, блистательная принцесса? Блистательная принцесса едва не испортила все, по привычке захотев поправить очки. — Кагами, — коротко бросил Кёя, с ужасом осознав, что высокий, с томной хрипотцой, голос принадлежит ему. Тамаки взял в руку руку Кёи и зажурчал что-то свое классическое про глаза и белую кожу. Но у Кёи уже начала кружиться голова, а по спине бегали мурашки. Он бывал и ближе к Тамаки, но тот никогда на него не смотрел так. И он возненавидел себя за то, что однажды установил временной лимит на одну клиентку. Когда время закончилось, Тамаки послушно поднялся, как будто Кёя стоял неподалеку и сверкал стеклами очков. Король поднес руку принцессы к губам и поцеловал. — Буду рад видеть вас еще у нас. Кёя поверить не мог, что Тамаки такой идиот, и даже не узнал его. Но голова так кружилась, что он понимал глупых клиенток, которые тратили так много денег на Клуб и журналы. Поймав на себе взгляд Харухи, Кёя вдруг осознал, в каком идиотском положении находится. И что будет, если все вскроется. Например, Харухи же видит всех насквозь… В высокой темноволосой девушке она уже давно могла узнать вице-президента Клуба, которого, как ни странно, не было сегодня. Направившись к выходу, Кёя услышал, как Тамаки вдруг объявил бальные танцы. Резко развернувшись, Кёя уже хотел возмутиться, что это не было запланировано, но очень вовремя вспомнил, что он Кагами. Впрочем, он прекрасно понимал, что сейчас Тамаки пригласит Харухи, а все девушки будут в восторге. К его удивлению, Король подошел к нему. В голове мелькнула пессимистичная мысль, что Тамаки его все-таки узнал. Но он предложил Кёе руку и улыбнулся. — Позвольте вас пригласить?.. Кёя никогда себя так странно не чувствовал. Тамаки прижимал его к себе, обнимая за талию и ведя. Несколько раз принцесса сбивалась, начиная вести, но Король продолжал улыбаться. Потом Кёя танцевал с Мори-сэмпаем, и даже с Каору, хотя он всегда думал, что именно этот близнец девушками не интересуется. Потом работа Клуба кончилась… Кёя незаметно смылся с группкой девушек, которые активно, не стесняясь, обсуждали новенькую. К счастью, девушки решили, что Кагами из третьего класса, поэтому ее не видели до сих пор, а девушек из третьего класса больше не было. Спрятавшись в пустом классе, Кёя начал срочно переодеваться и смывать косметику, потому что обещал Тамаки прийти после закрытия и обсудить что-то грандиозное. Отдышавшись и приведя себя в порядок, Кёя явился в музыкальный зал, где кипело уже какое-то обсуждение. Холодными пальцами паранойя сжала горло. Неужели… — А! Кёя! Как жаль, тебя сегодня не было! Мы устроили танцы! – помахал рукой сияющий Тамаки. Или нет. — Да! – почему-то так же сияли близнецы. Или да? — Танцы? – Кёя с удовольствием поправил очки. — Я знаю, что мамочка была бы против, — посмотрел Тамаки щенячьими глазками. – Но это же была прекрасная идея! — Стоило мне уйти… — Кёя! – Тамаки надулся. — Ладно, что было, то было… — обреченно вздохнул Кёя, хотя паранойя все еще не выпускала его из своих объятий. Позже они с Тамаки ехали домой, и тот трепался без остановки. Сначала, как обычно, про Харухи, вызывая жгучую ревность и раздражение. А потом… — И сегодня пришла новенькая клиентка, Кёя! Она была очень молчалива, но слушала все, что я говорил! – вдруг сказал Тамаки. — Харух… Что?.. – Кёя перевел взгляд на друга. — И она не похожа на других, я даже неловко себя чувствовал, — пробормотал Тамаки, глядя в окно. Кёя почувствовал странное головокружение, и вообще ощущал себя очень странно. — Понимаешь, она смотрела на меня… ну как будто иронично. И тепло… — Тамаки улыбнулся. – Глупости такие говорю, но если бы ты ее увидел… — Влюбился, что ли, — кривая ухмылка далась Кёе с еще большим трудом, чем глупая шутка. А сердце жаждало ответа, колотясь как сумасшедшее. Кёя сжал кулаки, прекрасно понимая всю глупость этого желания. — Ну… не знаю… Я специально устроил танцы, лишь бы она задержалась… — Тамаки чуть покраснел и виновато посмотрел на своего более бледного, чем обычно, друга. — М… — выдавил Кёя. — Не знаю, такое неожиданное желание… В смысле, я сам не ожидал… И… Кёя! Запиши ее обязательно ко мне еще раз! Хоть тысячу раз… Кёя грустно смотрел на Тамаки, чуть краснеющего и лопочащего какую-то чушь. Как это все неправильно… Будь Кёя девушкой, он бы понравился Тамаки. Но на Кёю тот даже не смотрит. Ночью Кёя не сомкнул глаз, от досады пиная подушку. В груди что-то пылало от обиды и безнадеги. Тамаки переключился с Харухи, видимо. Но переключился на несуществующую девушку! Вечно у этого идиота все не как у людей! Хотелось даже выть от досады. На следующий день Кёя увидел, что Тамаки тоже явно всю ночь не спал. Но, судя по его одухотворенному лицу, он не пинал подушки. — Кёя, какая фамилия у Кагами? — Кого? – Кёя с трудом поднял гудящую голову с парты. — Ну, моей клиентки! Той, новенькой! — А… м… зачем тебе? — Хочу ей послать букет… И… п-подарок, — Тамаки дико покраснел. Кёя посмотрел на своего друга со смешанными чувствами. Подарки… букеты… Что за идиот. Влюбленный идиот. Забывший про Харухи идиот. — Я все сам перешлю от твоего имени. — Но Кёя! — Все. Или вообще ничего не получишь. — Х-хорошо… Так Кёя получил первый в своей жизни букет из роз и стихи. Видимо, плод мечтаний Тамаки ночью. А внизу была приписка, робкая просьба о свидании. Конечно, Кёя не согласится на такую авантюру. Ни за что. Это же форменное безумие, обман… Тогда почему Кёя оделся в платье сестры и накрасился? Почему он приехал в тот парк, где Тамаки назначил свидание? Почему он покраснел, когда тот подарил ему пышный букет белых роз. Тамаки взял Кагами за руку и повел к ночной реке. Кёя едва сдерживался, чтобы не покусывать губу. — Знаете, Кагами… Вы не похожи ни на одну девушку… — Тамаки взял Кёю за вторую руку, не обращая внимания, что ладошки его принцессы мокрые и холодные. Он поднес их ко рту и начал согревать своим дыханием. – Вы так молчаливы, но так хорошо умеете слушать… И… Кёя чуть покраснел. Вся ситуация была такой слащавой и романтичной, но убивала его. Все слова, каждое слово Тамаки говорил вовсе не ему, а той девушке, которой даже не существовало. Кёя смотрел в глаза другу, чувствуя, как слезы начинают чертить дорожки по щекам. — Кагами-химэ? – осекся Тамаки, глядя на принцессу. Все-таки закусив губу, Кёя вырвался из объятий Тамаки и побежал прочь от него. Как можно дальше, как можно быстрее, рискуя переломать себе ноги. Форменное безумие, так поступать… И приходить на свидание к другу, тоже! Краситься, переодеваться девушкой… Позор… Слезы застилали глаза, Кёя даже не понимал, куда бежит. Ветки кустов цеплялись за идиотскую юбку, каблуки чуть утопали в мягкой земле. Задыхаясь, парень остановился посреди темных зарослей и огляделся. Он явно заблудился в парке. Усевшись на землю, Кёя тихо вздохнул. Девочка-подросток из него явно хорошая вышла… А вот серьезный лучший ученик, наследник и вице-президент Клуба — нет. Кёя дрожащими пальцами извлек пудреницу и уставился на свое отражение, благо луна кое-как все освещала. Тушь потекла, с нижней губы помада смазалась… В целом, сейчас Кёя, глядя на Кагами, решил бы, что ее изнасиловали в парке. Хотя бы пытались. В стороне что-то зашуршало, Кёя почувствовал себя страшно неуютно. В заросли продирался кто-то. Когда к нему ввалился Тамаки, Кёя поднял глаза. С одной стороны, не маньяк какой-то по юное тело пришел, но с другой стороны, зря он убегал, получается. — К-кагами-химэ, я что-то не так сделал? – Тамаки плюхнулся на колени в грязь рядом с Кёей и взял принцессу за руку. Кёя просто мотнул головой. Сейчас он за свой голос не отвечал. Да и хотелось, чтобы Тамаки ушел. Оставил наедине с болью неразделенной любви. Он такой легкомысленный, переключится обратно на Харухи, или найдет себе другую химэ. — Прошу вас… Простите меня, — Тамаки отчаянно сжимал ручку принцессы, не понимая причины ее слез, но боясь, что все испортил. – Что бы ни стало причиной ваших слез… — Уйди, Тамаки, — устало ответил Кёя. Тамаки замер, распахнув свои прекрасные глаза. Кёя вытащил руку из ладоней друга и тяжело вздохнул. Глаза щипало от осознания того, что сейчас он не просто лишится лучшего друга, а лишится абсолютно всего. — К-кёя? – севшим голосом пробормотал Тамаки. – З-зачем? Кёя поднял голову, подставив лицо лунному свету. Как можно объяснить желание хотя бы на некоторое время ощущать себя любимым? Как объяснить безумное решение переодеться девушкой? Кёя открыл рот, чтобы наврать что-нибудь. — Я люблю тебя, идиот, — хрипло сказал он, закрыв глаза. Он ожидал услышать треск веток, топот убегающего Тамаки, или просто какую-нибудь чушь про то, что между мужчинами не может быть настоящей любви. Однако услышал лишь ошарашенное молчание и решился открыть глаза. Тамаки кусал губы, глядя на Кёю. — Я т-такого от тебя не ожидал, знаешь, Кёя, — заговорил он медленно, будто вспоминая слова. Кёя готовился услышать… что-нибудь ужасное в ответ на признание и уже даже решил, как поступит. Просто уйдет из Клуба, переведется в другую школу… Может, даже получится уговорить отца на другую страну. А там все пройдет. Тамаки бросил попытки вспомнить слова и порывисто обнял Кёю, сбившегося с мысли. — M-mon ami… Je… Je… — лепетал он. Глубоко вздохнув, он произнес. – Я понял, кого мне напоминала Кагами-химэ. И… мне кажется… Я полюбил тебя в ней…	NC-17	В процессе	Нет
1	gibbon	Утро, изменившее жизнь	Что делать, если в двадцать шесть ты еще девственник, а с женщинами фатально не везет?	Стёб,Юмор	289	2010-02-03	Свою первую попытку начать серьезные отношения с женщинами Влад предпринял в 18 лет. Ему безумно нравилась эфемерная блондинка с длинными шелковистым локонами и огромными бездонными карими глазами, живущая в доме напротив. Конечно, больше всего ему в ней нравилась упругая грудь четвертого размера и бесконечные стройные ноги, но так как тогда Влад был романтиком, эту неказистую правду он прятал даже от себя в тайных уголках своей души. Как особа эфемерная и прекрасная, его возлюбленная была, по его мнению, достойна только лучшего, поэтому, потратив месячный запас карманных денег, Влад купил ей шикарный букет темно-бoрдовых роз. Он ждал рядом с ее домом с самого утра и ближе к четырем часам наконец-таки дождался. Его богиня плыла ему навстречу, плавно покачивая округлыми бедрами, слегка прикрытыми почти незаметной юбкой, и разговаривая по телефону. Содержания ее разговора Влад не слышал, но когда он заступил ей дорогу, протянув букет и замерев от волнения, не в силах произнести ни слова, она громко вскрикнула в трубку: — Стасюнчик, любимый, я знала, знала, что ты не забыл про нашу годовщину!!! Букет просто прекрасный, только жаль, что ты не принес его сам, а передал с посыльным! Уж я бы отвлекла тебя от рабочих проблем... — последнюю фразу Богиня произнесла мурлыкающим тоном, обходя Влада вокруг и взглянув на незадачливого поклонника лишь мельком. *** Следующую попытку очаровать сложный и непонятный женский пол Влад предпринял в двадцать. Догадавшись, что обаять своей не очень выдающейся внешностью он не сможет, он решил покорить слабый пол тонкой душевной организацией, избрав себе в помощники глобальную сеть. Его визави стала очаровательная девушка двадцати четырех лет, прекрасная шатенка со страстными черными глазами (и опять-таки, упругой высокой грудью — правда, размером поменьше — и длинными стройными ногами) — по крайней мере, судя по фотографии. Он писал ей длинные задушевные письма, она вдохновляла его на безумства и придавала сил в ежедневной жестокой борьбе за выживание и благоденствие. Он любил ее — заочно — радуясь ее терпению, молчаливому пониманию, коротким, но таким трогательным и душевным ответам. Их общение длилось два года. Наконец, отпраздновав в гордом одиночестве годовщину их знакомства и набравшись храбрости от безалкогольного пива, Влад решил, что эта женщина — его судьба, и назначил ей в аське свидание. Ответ не заставил себя долго ждать: "Здравствуйте, вы переписываетесь с абонентом Love-bot. Все ответы бота запрограммированы. Владелец бота не несет ответственности за все написанное ботом, так как предупреждение записано в инфе. Спасибо за внимание!" * К двадцати двум годам Влад пришел к выводу, что намного проще не знакомиться с девушками, а переводить уже знакомых девушек в статус богинь и возлюбленных. Он не был уже так романтичен и, в ожидании высокого и светлого чувства, надеялся скоротать время хотя бы просто расставшись с девственностью. Жертвой его новой теории стала соседка и первая детская любовь Вероника. Родители уехали на неделю, и сердобольная подруга решила, что без нежной родительской заботы Владюшка зачахнет. Она всю неделю с успехом замещала его мать, допытываясь, сколько у него пар, когда он придет, с кем общается, где задерживается и пр. Владу Вероника нравилась несмотря ни на что, поэтому он решил рискнуть. Когда в предпоследний день отсутствия родителей Вероника пожаловалась на боль в спине, Влад, начитавшись напутствий в интернете, предложил сделать ей расслабляющий массаж. С дрожью в руках, трепетно и нежно касался он расслабившегося под его руками нежного, мягкого тела. Едва касаясь, проводил рукой по позвоночнику, щекоча, мял бока. И все думал, думал напряженно и страстно, когда, когда же уже можно будет перейти к чему-нибудь более существенному, чем робкое поглаживание спины. Прошло три четверти часа, прежде чем он решился завести руку немного вперед в попытке дотронуться до груди обожаемой нимфы. Дотронувшись до мягкой окружности, Влад замер, ожидая криков и сопротивления, но девушка лишь слегка потерлась о его руку, развернулась к нему лицом, закинула руку за голову и... тихонько засопела во сне. * В двадцать пять Влад достиг вершин цинизма: решив, что ему не суждено высокое чувство, он опустился, по его мнению, на самое дно — вызвал проститутку. Потому как любовь любовью, а оставаться девственником в двадцать пять — это... очень обидно! То, что прислало ему уважаемое с виду агентство, Влад затруднялся идентифицировать. ЭТО больше напоминало женщину с картины Пикассо: Огромные, жирно подведенные черным, какие-то коровьи глаза существовали абсолютно отдельно от густо намазанных ярко-красной помадой губ а ля Анжелина Джоли. Голову венчал черно-сиреневый кудрявый парик. Когда ЭТО открыло рот, на зубах виднелась толстая линия отпечатка помады.... Представив, что ЭТО прикоснется к нему ТАМ, Влад передернул плечами и, оплатив вызов, выпроводил свой очередной неудавшийся опыт. * Таким образом, единственной подругой Влада в день его двадцатишестилетия была довольно дорогая бутылка мартини, которой он изливал свою душу в маленьком прокуренном баре напротив его дома. * Следующее утро встретило Влада шелком черных простыней и щебетом птиц, которых он никогда раньше не слышал из своей квартиры в центре пропыленного и загазованного города. Ощущение было приятным, и вставать не хотелось. Гибко потянувшись, Влад открыл глаза. Много, очень много нетипичных деталей сегодняшнего утра оглушили Влада. И светлая большая комната, и широкая двуспальная кровать, в которой он лежал, и приятный аромат кофе, витающий по незнакомой квартире, и приятный мужской голос, напевающий какую-то мелодию, — все это было нетипичным, но в момент пробуждения Влада больше всего поразили не эти странности, а непривычное, заставляющее о многом задуматься чувство полной обнаженности... И вот, в тот самый момент, когда Влад уже готов был бежать сломя голову из этого непонятного места, аромат кофе усилился, и в комнату вошел, неся в руках поднос с завтраком, стройный мальчишка лет семнадцати-восемнадцати, с длинной курчавой белокурой шевелюрой, длинными стройными ногами и полным отсутствием груди какого бы то ни было размера. Зато наличествовали огромные голубые глаза и обаятельнейшая улыбочка. — Котик проснулся? — мурлыкнул ангелочек, ставя поднос на столик и ныряя к Владу. — О! Котик ВЕСЬ проснулся! — с радостным энтузиазмом воскликнул он, скрываясь под одеялом с головой. *** Спустя пару часов и пару выкуренных сигарет Влад, утомленный и удовлетворенный, с мурлыкающим ласковым ангелочком под боком, решил, что Богини бывают разные, и, чтобы расстаться с девственностью ТАК, можно было подождать и до двадцати шести лет.	NC-17	В процессе	Нет
1	Lexy	Нарисовать любовь по пикселям	Скромный и тихий Пэйнт уже много лет безответно влюблён в профессиональный графический редактор Фотошоп, не решаясь даже заговорить с ним. И вряд ли что-либо поменялось бы, если бы Файерфокс случайно не узнал его тайну, познакомившись с ним...	Романтика,Юмор	1271	2010-02-07	Это был очередной визит Файерфокса к Касперскому – как браузер он обязан был очень тесно контактировать с антивирусом, потому что именно через браузеры на компьютер обычно могли попасть многочисленные вирусы. В последнее время, правда, встречи с Касперским превращались в пытку смехом, потому что очень трудно разговаривать с антивирусом в его кабинете о серьёзных вещах и при этом не замечать какие-то странные фырканья, доносящиеся из спальни Касперского. Конечно, они присутствовали не каждый раз, но достаточно часто. Сам Касперский делал вид, что ничего не слышит, впрочем, Файерфокс делал так же, но очень трудно хотя бы не коситься в сторону загадочных звуков и шорохов... Сегодняшняя встреча была просто невыносима, Касперский сам бросал мрачные взгляды на свою спальню и постарался закончить встречу побыстрее, а Файерфокса настолько снедало любопытство, что он едва успел поймать своего ручного зверька-лиса за шкирку, когда тот, одним махом спрыгнув с плеч хозяина, устремился к заветной двери в спальню. Водружая недовольно шипевшего лисёнка обратно на плечи, Файерфокс мило улыбнулся ещё больше помрачневшему антивирусу: — Извини. Ты же знаешь, это практически автономный модуль, я его почти не контролирую... Лисёнок выглядел страшно недовольным, но хозяину перечить не посмел, только смешно морщил мордочку, настороженно поглядывая на Касперского, словно уже планировал снова попытаться улизнуть и всё хорошенько разведать. Файерфокс поспешил откланяться, Касперский проводил его коротким деловым кивком, а когда тот вышел, он наглухо запечатал вход в своё личное пространство, чтобы не было незваных гостей. Аккуратно снял очки, преувеличенно спокойно положил их на столик, глубоко вздохнул... Дверь спальни распахнулась, явив взору антивируса его персональное проклятие – раскованного, ни капельки не смущённого Призма, стройного, с длинной чёрной гривой – назвать эти шикарные пряди просто волосами не поворачивался ни один язык программирования, и взгляд жёлтых глаз хищника был доволен до безобразия. — Кажется, меня сейчас будут наказывать? – от этого голоса, вкрадчивого и насмешливого одновременно, непроизвольно пробегали мурашки по спине, словно цепи алгоритмов передёргивались, стремясь покрепче удержаться друг за друга. Внешне, впрочем, антивирус этого не показал. — Клетка карантина устроит? – Касперский скрестил руки на груди, оглядывая самоуверенного Призма, довольно щурившего глаза. Отлично сложенный, вирус обладал литым гибким телом, обусловленным его сущностью – вредоносным программам положено уметь приспосабливаться, но в то же время силы в этой гибкости тоже было немало. И этот чертовски привлекательный Призм в данный момент был обнажён по пояс, бесстыдно провоцируя своего бывшего тюремщика. Возможно ли теперь разобраться, кто из них тюремщик, а кто заключённый? У них были сложные отношения. Они ругались в пух и прах чуть ли не каждую встречу, Касперский восемь раз швырял Призма в карантинную клетку, и все восемь раз Призм выходил оттуда тем или иным способом – либо сидя на полу и не реагируя ни на что неделями, либо теряя терпение и продолжая ссору, при этом карантинные прозрачные стенки вовсе не были помехой. Порой Призм просто соблазнял Касперского, устраивая медленный стриптиз и ни капли не стесняясь ни своего тела, ни своих действий, что обычно срабатывало стопроцентно, и антивирус уже через пару минут швырял победно ухмыляющегося вируса на кровать. Можно было подумать, что Призм обладает полновесной властью вертеть Касперским так, как он хочет, но сам вирус знал, что это только видимость, и он очень хорошо это чувствовал. Касперский обладал такой же невероятной властью над Призмом, просто не в его характере было пользоваться ею, и дело было даже не в способности бросить в клетку карантина или уничтожить в любой момент... Что бы Касперский ни делал, Призм часто ловил себя на мысли, что наблюдает за ним, тянется к нему, стремится прикоснуться хоть ненадолго, и не всегда отдаёт себе отчёт в том, зачем он это делает. Зайти со спины и плавно помассировать плечи, когда Касперский работает за письменным столом, огладить бёдра, когда тот стоит у висящей на стене схемы маршрутизации, провоцирующе запустить руку под ремень его брюк и тут же получить по пальцам точным шлепком. Загородить собой дверной проём из спальни в кабинет, вынуждая Касперского отодвигать его с дороги... Призм даже не сразу заметил за собой такое, а когда заметил, был в жуткой ярости и исчез на несколько недель, пытаясь справиться со своей оскорблённой гордостью – он терпеть не мог над собой никакого контроля, даже если его берут в плен собственные эмоции! Однако этот уход не закончился ничем, чего и следовало ожидать. Даже ухитрившись пробраться на одну из слабо защищённых систем и учинив там полный беспредел, Призм не почувствовал никакого вкуса к жизни, его тянуло назад, к этому чёртовому антивирусу, формат бы его побрал, и противостоять этому становилось с каждым днём всё более бессмысленно. Призм вернулся. Он всегда возвращался, Касперский не звал его назад, не угрожал, он вообще никак не ограничивал Призма и не пытался не пускать его в интернет, но тем не менее, вирус не был способен окончательно уйти. И снова начинались либо ругань, либо сводящие с констант бесконечные часы в постели, либо и то, и другое, пока хватает силы воли что-то связно говорить. Реже случались мирные разговоры, забавные беседы, философские диспуты или неторопливые ласки исследовательского характера, Призм был потрясающе непредсказуем в плане настроения, и потому за одну встречу могло произойти двадцать противоположных по настроению событий чуть ли не одновременно. В данный момент Призм явно был игриво-насмешлив... — Зачем же сразу грозиться клеткой карантина, — успокаивающе протянул Призм, медленно подходя к Касперскому, всё так же стоящему на месте со сложенными на груди руками. – Подумаешь, пошумел немного... Мне скучно! — Извини, я не обязан тебя развлекать. И так уже вся система на ушах стоит и полнится слухами... Никто ещё даже не помыслил о том, что именно ты устраиваешь свои представления во время моей работы, но предположений уже я наслушался столько, что впору за голову хвататься. — Так прогони меня! – Призм подошёл практически вплотную, он по сравнению с Касперским был более стройный, если не сказать худой, но самоуверенности ему бы хватило на четверых. — Так уйди сам, — дёрнул бровью антивирус в ответ на это. Постоянное общение с Призмом накладывало свой отпечаток, Касперский стал язвителен и чуть менее терпим, вирус же, в свою очередь, стал менее агрессивен. Призм поморщился, но решил не заострять внимание на их отношениях. — Какое предположение лидирует? — В смысле? – Касперскому очень хотелось запустить пальцы в густые чёрные пряди, но он сдерживался. Пока ещё сдерживался. — В смысле, кого они предполагают твоей пассией? — Методом исключения остались только те, кто чаще всего со мной контактирует по работе. Все браузеры, программы для скачивания торрентов, чаты и Файерволл. — Надо же! – Призм фыркнул, на миг отведя взгляд. – Браузеры – это все вместе, что ли? Какой разврат! А Файерволл... Кстати, что-то его я крайне редко вижу, а точнее слышу. Раньше он появлялся чаще. — Он единственный помимо меня знает о тебе, так что ничего удивительного. Для редких встреч он предпочитает приглашать меня в своё личное пространство, а не приходить сюда, как раньше. – Касперский всё-таки запустил пальцы в чёрные волосы Призма, властно провёл по ним, прошёлся пальцами по изящной шее и подбородку, и вирус прикрыл глаза, ощущая, насколько ему приятны эти прикосновения, даже если уже давно стали знакомыми и почти что привычными. У него сегодня точно покладистое настроение... Касперский едва заметно усмехнулся, притягивая Призма к себе и с трудом отделываясь от ощущения, что живёт с какой-то гремучей змеёй, которая то ли пригреется от касаний, то ли укусит и ещё долго будет плеваться ядом. Никто не обещал, что с вирусом, да ещё и таким опасным, будет легко, но Касперский не жаловался. Всё это стоило того. * Счастье, что ушедший от Касперского Файерфокс ничего происходящего в его офисе не знал, с него хватало слухов, а если бы он ещё и обнаружил, что всё это время там появлялся опаснейший вирус, не уничтоженный и получивший свободный доступ, пусть и только в личное пространство антивируса... Наверное, жизнь Касперского превратилась бы в ад, потому что мало какая программа поняла бы их союз, и хотя ничего существенного они такой мощной программе, как антивирус, противопоставить не смогли бы, но нервы истрепали бы вконец. К счастью, большинству программ, и Файерфоксу в том числе, важнее была тайна, чем её раскрытие, потому что без тайн очень быстро становилось скучно жить. Проходя по привычному протоколу к себе в личное пространство, Файерфокс, наверное, так ничего необычного и не заметил бы, если бы не лис, который внезапно спрыгнул с плеч, вынуждая прекратить движение и обратить внимание на окружающий мир. Если применить человеческие понятия к внутреннему миру компьютера, то система была огромным зданием с массой коридоров и этажей, каждый этаж в теории предназначен для своего типа программ, подвалы – для служебных приложений и драйверов, первый этаж – для базовых системных программ вроде обыкновенного Проводника, и так далее. Конечно, на самом деле программы чаще всего селились туда, куда удобно или куда хотелось, поэтому почти всегда в системе царил этакий мирный бардак... Разумеется, в таком бардаке система работала медленнее обычного, и иногда по команде юзера случалась дефрагментация диска – запускался Дефрагментатор, который проводил тотальную проверку занятых помещений и затем переселял программы с кабинета в кабинет и с этажа на этаж. Это обычно было долго, нудно, шумно и помогало только на время, потому что программы со временем по-тихому перебирались обратно на удобные места или вовсе меняли этаж, потому что старый наскучивал. По коридорам программы без переселения перемещались обычно очень быстро, каждый следовал своим протоколам или обращался через нужную программу-посредник, но если остановиться посреди дороги, можно было оглядеться и понять, рядом с чьим личным пространством окажешься. На сей раз это был один из верхних этажей, где обитал Касперский и ещё несколько профессиональных программ, Файерфокс даже не успел оттуда далеко уйти. Он быстро нашёл взглядом своего лисёнка, который был крайне непослушен сегодня, и пронаблюдал интереснейшую картину – у двери чьего-то личного пространства стояла какая-то программа, на вид худой парень неброской внешности, несмотря на довольно яркий свитер в разноцветную полоску и чёрные штаны с белой каймой у щиколоток. Парень стоял спиной к Файерфоксу, опираясь о дверь обеими руками и практически прижавшись к ней, он глубоко о чём-то задумался, чуть наклонив голову вперёд так, чтобы его растрёпанная чёлка касалась поверхности двери. Волосы у него были вообще-то когда-то аккуратно уложенные, закрывавшие уши и не доходившие до плеч, но сейчас в них явно слишком много раз запускали пальцы, приводя в состояние вороньего гнезда. Но что самое главное, Файерфокс его не знал! Сбежавший лисёнок, тем временем, подбежал к этому незнакомому парню, обошёл его кругом, привлекая его внимание, и осторожно обнюхал на расстоянии, пытаясь определить, что это за программа. Парень тут же рассеянно улыбнулся, присел, протянул лису руку и негромким голосом поздоровался: — Привет. Ты кто? Лисёнок фыркнул и сел перед парнем, не идя на контакт, но и не убегая. Файерфокс же, наблюдая за этой сценой из-за спины незнакомца, слегка усмехнулся: — И тебе привет. Могу задать тот же вопрос! Парень аж на месте подскочил, в мгновение ока обернулся, он совершенно не контролировал эмоциональные импульсы, поэтому на Файерфокса хлынули информативные потоки об испуге, затаённом страхе, почти панике, смешанной, как ни странно, со здоровым любопытством и интересом, но страх был достаточно велик, чтобы незнакомец с трудом взял себя в руки. — Прости, это было неожиданно, — выговорил он, наконец. – Я совсем забыл, что у тебя есть ручной зверёк и посчитал его просто системным модулем... Файерфокс жестом подозвал к себе лиса, подхватил его в прыжке на руки и посадил на своё плечо, разглядывая незнакомую программу – очень даже симпатичный парень, даже и не скажешь, что был напуган, он уже справился с собой и теперь смотрел со сдержанным интересом и вежливостью. Даже на вид он был тихим и милым, что подразумевало приятное общение. — Не извиняйся, ничего страшного не произошло... Тебя недавно установили? Ты кажешься мне смутно-смутно знакомым, не могу вспомнить, прости, — наморщил лоб Файерфокс, но парень совсем не обиделся, улыбнулся в ответ спокойной мягкой улыбкой: — Нет ничего удивительного, что ты не вспомнил, браузеры со мной вообще не контактируют. Я растровый графический редактор Microsoft Paint. Меня никто не устанавливает отдельно, я встроен в систему. Файерфокс склонил голову набок к тёплой спине ручного лиса, недоверчиво улыбнулся: — А что растровый графический редактор тут делает? Будучи непосредственной и довольно простой программой, Пэйнт практически не удерживал эмоций, не получилось это и сейчас. Услышав вопрос, он покраснел. До корней волос, пылали даже уши, и при этом он не мог сказать ни слова. Файерфокс некоторое время удивлённо наблюдал за этим явлением, а потом тихо ахнул: — Только не говори мне, что всё это время с Касперским был ты! Ведь это был ты? Мы всех подозревали, но почти у всех есть алиби, а тебя обычно не видно, и... — Нет! – обрёл дар речи Пэйнт, прерывая браузера. – Я с Касперским даже не знаком! — Но на этом этаже располагается Касперский, и я недавно от него, там опять кто-то резвился в его спальне, пока мы разговаривали... — Разве это дверь Касперского? – задал встречный вопрос Пэйнт, румянец всё никак не желал сходить с его лица и ему очень шёл. Файерфокс только сейчас обратил внимание на то, чьё личное пространство было рядом, а Пэйнт замолк, отводя взгляд и тихо ругая себя за настойчивость. Уж лучше его бы обсуждали в качестве пассии Касперского, это хотя бы неправда... Файерфокс медленно прикрыл глаза, складывая вместе нужные логические цепочки: — Adobe Photoshop. Личное пространство Фотошопа и его дизайн-студия. А ты у нас парень не промах, запросы у тебя немалые – профессиональная программа! — Прекрати, пожалуйста, — тихо, но твёрдо попросил Пэйнт, по-прежнему смотря куда-то в стену. Файерфокс тут же унял веселье, непринуждённо сел у стены рядом с дверью и рассеянно почесал лисёнка за ухом. — Прости, не удержался. Можно личный вопрос? Пэйнт вздохнул, тоже сел на пол, прислонился спиной к двери личного пространства Фотошопа и ответил: — Задавай. — Фотошоп знает об этом? — Нет. – Тон у Пэйнта был обречённым, точно поползут слухи, но, с другой стороны, он так давно ни с кем не делился своими переживаниями, что ему становилось легче от этого разговора. — Но как такое возможно? Я ещё не успел упомянуть Фотошоп, а ты уже краснеешь, словно иконка Оперы! Как можно не догадаться? Пэйнт взглянул на Файерфокса неожиданно серьёзно, по-взрослому и даже как-то горько: — Для того, чтобы догадываться, надо хотя бы заметить моё существование. Файерфокс был не из тех программ, которые немедленно начнут утешать или пожалеют, потому он на эту фразу только фыркнул: — А вот это уже в твоих руках. Если всю жизнь прятаться да вот так у дверей вздыхать, то нечего удивляться, что тебя не замечают. — Ты общался с Фотошопом? – задал встречный вопрос Пэйнт. Он хоть и был довольно тихой программой, инициативу в беседе не терял. Файерфокс на миг задумался: — Пару раз приходилось по работе контактировать. Совершенно нормальный и серьёзный, спокойный, как все профессиональные программы. — Ключевые слова «по работе», — вздохнул Пэйнт, снова переводя взгляд на стену напротив. – Он трудоголик, создаёт шедевры один за другим, ему некогда даже поздороваться, не то что нормально пообщаться. Я ничего не могу ему дать, у меня слишком примитивные алгоритмы рисования, простая палитра красок и очень мало функций. Он совершенно справедливо меня не замечает. — Уничижением делу не поможешь, — философски заметил Файерфокс. – Программа – это не только набор полезных функций. Инет, например, тоже далеко не идеал в плане удобства и полезных свойств... — Но ты его любишь? – Пэйнт спросил это почти с надеждой, словно положительный ответ давал ему призрачный шанс наладить отношения с Фотошопом. Файерфокс усмехнулся, искоса глянул на него: — А ты быстро оправился, парень, уже не желаешь заключить себя в бесконечный цикл от стыда? — Я... – Пэйнт вздохнул. – Это был не стыд. Просто если расползутся слухи и Фотошоп узнает о моих чувствах, я потеряю даже то малое, что имею, он начнёт намеренно меня сторониться, это вполне в его характере. — Откуда ты знаешь, каков его характер, если не общался с ним дольше пары обменных реплик-импульсов? Пэйнт бросил на Лиса короткий взгляд, спокойно ответил: — Потому что я наблюдал за ним. Об эту фразу разбились все дальнейшие аргументы Файерфокса, он честно себе признался, что у Пэйнта это не просто минутное увлечение. Графический редактор сказал о своих наблюдениях так спокойно, почти печально, что не оставалось сомнений – это всё серьёзно. Файерфокс лично не верил в любовь с первого взгляда, уж скорее он поверил бы в любовь, родившуюся из ненависти, но рядом с ним в качестве живого доказательства сидел спокойный и уравновешенный Пэйнт, полностью осознающий своё положение. Ему, конечно, не хватало решимости, но чувства его явно были сильны. — Тогда ты должен хоть как-то действовать, — после небольшой паузы заключил браузер, но Пэйнт остановил его решительным импульсом: — Не надо мне помогать. Не надо решать мои проблемы. Я рассказал тебе обо всём не для этой цели, а затем, чтобы ты понял: это мой выбор – так жить. Поэтому, если можешь, сохрани наш разговор в тайне, я не хотел бы, чтобы поползли слухи, а рано или поздно они дойдут до Фотошопа. Файерфокс усмехнулся, подумал и кивнул: — Ладно, уговорил. Знаешь, а ты симпатичная программа, зря прячешься и не появляешься ни на каких общих встречах. Уверен, многие были бы рады с тобой пообщаться! — Прекрати, — смутился Пэйнт, махнув рукой, – я совершенно не... Дверь личного пространства Фотошопа внезапно распахнулась, Пэйнт от неожиданности едва не упал внутрь, но успел рвануться прочь, практически исчезая с этого этажа здания. Фотошоп, появившийся на пороге, недоумённо моргнул, что-то заметив краем глаза, затем обнаружил Файерфокса и поднял брови: — Ты ко мне? Я заметил несколько обменных импульсов речи... Файерфокс окончательно убедился, что Пэйнт был прав: Фотошоп действительно не замечает ничего вокруг, если это не касается его работы. Даже сейчас он почти успел застать Пэйнта, но тут же забыл об этом, да и на голоса рядом со своим личным пространством он обратил внимание далеко не сразу, а Файерфокс с Пэйнтом уже давно разговаривали и совершенно не скрывались, благо из личного пространства можно разве что заметить сам факт разговора, но не подслушать его. Фотошоп был красив. Длинные светлые волосы перехвачены короткой лентой у основания шеи и спускаются чуть ниже лопаток, вьющаяся чёлка сдерживается небольшим беретом из тех, что носят художники, на горле был небрежно повязан тонкий шарф, руки слегка перепачканы красками. Тонкие черты лица придавали ему аристократический вид, пушистые ресницы делали задумчивый взгляд очень выразительным. Да, Файерфокс в чём-то даже понимал Пэйнта, но ведь внешность – это ещё не всё. Что же Пэйнт узнал о его характере, наблюдая за ним? — Я разговаривал со своим лисом, — пояснил Файерфокс, поднимаясь. – Извини, если помешал работать. Я уже ухожу. Пожав плечами, Фотошоп отступил, собираясь закрыть дверь личного пространства, помедлил чуть, словно засомневался в логичности происходящего, но не стал задумываться и запечатал вход. Файерфокс же направился к себе, не пробуя связаться с Пэйнтом: что-то ему подсказывало, что он и так его ещё не раз встретит. Браузер оказался абсолютно прав: после следующей встречи с Касперским он намеренно остановился около личного пространства Фотошопа и увидел сидящего рядом с дверью Пэйнта, задумчиво что-то рисующего кистью на небольшом мольберте диаметром максимум в 300 пикселей. Появление Файерфокса Пэйнт заметил, поднял глаза, улыбнулся своей чуть смущённой спокойной улыбкой и вновь вернулся к рисованию. — Ты тут что, каждый день с загрузки до завершения работы? – спросил Файерфокс, иронично вскинув бровь. – А если Фотошоп выходит, ты быстро исчезаешь? Не понимаю я этого! – браузер категорически покачал головой, скрестив руки на груди. Пэйнт упрямо сжал губы в тонкую линию и спокойно сказал: — Это моё личное дело. Файерфокс только вздохнул на это, затем подошёл ближе. — Можно взглянуть? – он указал на мольберт. Пэйнт коротко глянул на браузера, опустил глаза и кивнул. Файерфокс уверенно подошёл, сел рядом, чтобы ему был виден мольберт, и тут же присвистнул: — Ничего себе! И это нарисовано просто одной кистью? На мольберте был изображён огненно-рыжий зверёк, лисёнок Файерфокса, было видно, что изначально он был набросан несколькими штрихами, а потом любовно обведен и раскрашен по точечке. Получилось хоть и не так гладко, как рисует тот же Фотошоп, но очень похоже и, что самое главное, очень живо. Лисёнок на плечах Файерфокса пришёл от картины в буйный восторг, тут же сбежал со своего насеста, подошёл к мольберту, дважды его обежал кругом, даже обнюхал поверхность холста, словно не веря в то, что перед ним рисунок. Пэйнт тихо рассмеялся, Файерфокс тоже не сдержал улыбки, наблюдая за своим непосредственным модулем. Лисёнок же, сообразив, наконец, что это картина и у неё есть художник, переключил своё внимание на Пэйнта и без зазрения совести прыгнул к нему на плечи, безбожно щекоча пушистым хвостом и довольно фыркая ему на ухо. — После такого рисунка ты его любимчик! – усмехнулся Файерфокс, наблюдая за тем, как Пэйнт боится пошевелиться от неожиданно свалившегося на его плечи пушистого зверька. — Я же просто практиковался... ай! – Пэйнт хихикнул, потому что лисёнок слегка куснул его за ухо. – И что мне теперь с ним делать?.. Файерфокс покачал головой: — Ждать, пока ему это надоест! Его ещё никто не рисовал, он, кажется, в восторге от такого внимания к своей персоне... — Разве ты не полностью контролируешь его? – спросил Пэйнт, осторожно поворачивая голову и стараясь не тревожить возившегося на его плечах зверька. Браузер иронично вскинул брови: — Шутишь? И как по-твоему тогда расценивать его поведение, если он под моей командой? Холодный, словно выстуженный кулером голос-импульс со стороны произнёс: — Как знак привязанности, я полагаю. Файерфокс обернулся, встретился взглядом с Интернет Эксплорером, который воплощал собой льдину, принявшую форму человека, во взгляде плескалась бездна высокомерия, хотя за последнее время это высокомерие почти бесследно исчезло из его поведения. И ещё был гнев, очень много гнева, почти что ярости, которую Эксплорер с трудом сдерживал... Пэйнт разом перестал смеяться, быстро поднялся, не обратив внимание на то, что лисёнок в него больно вцепился, чтобы не упасть от резкого движения: — Лису просто понравился рисунок! Эксплорер ядовито усмехнулся: — Можешь ничего не объяснять. – Пачка листов с грохотом приземлилась у ног Файерфокса: — Забирай свои схемы таблиц. Думаю, в дальнейшем тебе хватит помощи твоего нового «друга»! Файерфокс резко встал вслед за Пэйнтом, в глазах мгновенно вспыхнул гнев: — Если это сцена ревности, Нэт, то я впечатлён: делать выводы из автономного модуля – верх глупости! — Значит, мне стоило подождать того, что за этим должно было следовать? – Эксплорер гневно сощурился и отрезал: — С меня хватит! Резкий тонкий звук порванной струны заставил пространство вокруг вздрогнуть, словно от небольшого тектонического толчка – это разорвалась связь между Файерфоксом и Эксплорером по инициативе последнего. — Сволочь, — прошипел Инет напоследок и исчез. Файерфокс малопонятно выругался, пнул стену коридора, сжал руки в кулаки... — Прости, — едва слышно проговорил Пэйнт. — Да ты тут причём! – рыкнул браузер. Вздохнул, взял себя в руки, мрачно скривил рот в усмешке: — Он ревнует меня даже к лишённому разума автономному модулю для мышки, так что прекрати. — Кажется, он был серьёзен, — негромко заметил Пэйнт, пытаясь отцепить от себя лисёнка. Тот, разумеется, по своему обыкновению подчиняться не желал и держался всеми четырьмя лапами за цветастый свитер графического редактора. Файерфокс фыркнул: — В его словах был смысл. Лис хоть и является автономным модулем, но без моей личной симпатии он не действовал бы, что бы ни случилось. Ты мне понравился, — заявил Файерфокс со свойственной ему огненной прямотой. – Думаю, я смогу помочь тебе с Фотошопом. — Мне не нужно... — ...А сейчас прошу меня извинить, — не слушая Пэйнта, продолжил Файерфокс. – Мне пора успокаивать одного весьма нервного и очень злого браузера, который скоро повесит всю систему... Лис! Зверёк поднял мордочку, вопросительно смотря на хозяина. Файерфокс гневно и требовательно повторил почти рыча: — Лис, прекрати! Зверь мгновенно понял, что хозяин не в духе, и потому беспрекословно спрыгнул с Пэйнта и занял законное место на плечах Файерфокса. Браузер тут же исчез, направляясь в личные покои Эксплорера, а Пэйнт остался стоять в одиночестве, сбитый с толку произошедшими событиями. У него была слишком тихая жизнь, чтобы он привык к такого рода встряскам... — Ты что-то хотел? Обернувшись и встретив вопросительный взгляд Фотошопа, Пэйнт покраснел, поспешно подхватил свой мольберт и выдохнул: — Простите, я ошибся этажом! – он тут же исчез. Фотошоп удивлённо посмотрел на пустой коридор, размышляя, что за странные вещи происходят у его дверей и что тут делал этот смутившийся паренёк... * — Ты?! Пошёл вон! — Эксплорер, ты опять создал глюк из ничего. — Не желаю это слушать! И как ты вообще сюда попал? Я разорвал союз! Файерфокс усмехнулся: — Боюсь, что мы столько раз заключали и разрывали союз, что между нами установилась связь помимо нашей воли, я уже давно это понял. – Он подошёл к Эксплореру, сгрёб за грудки и как следует встряхнул, давая волю своему гневу: — А теперь прекрати устраивать мне сцены, ты бы меня даже к часам на компьютере ревновал, если бы не знал, что они неразумны! Хотя тебя, по-моему, это не останавливает! Эксплорер перехватил руку Файерфокса, толкнул его к стене, как следует ударив: — Хочешь сказать, это был неразумный модуль системы?! Лис, мне это надоело, не ходи вокруг да около и не пытайся ни в чём меня убеждать! Файерфокс мощным рывком оттолкнулся от стены, и через секунду уже Эксплорер был прижат к ней, а Файерфокс почти выкрикнул: — Да выслушаешь ты или нет, гордец чёртов?! Тут у обоих на миг потемнело в глазах, а очнулись они на полу на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Над ними возвышался разгневанный Таск Менеджер, мужчина лет сорока, крепкий и очень, очень сильный. — Ещё раз повесите систему своей дракой, я отключу оба ваших процесса. Это ясно? Файерфокс прошипел ругательство, потирая лоб: голова раскалывалась немилосердно. — Ясно, — буркнул он. Эксплорер, явно пребывая в таком же состоянии, тоже кивнул, и Таск Менеджер исчез, не тратя времени на общение с браузерами. Он не в первый раз их разнимал и ему это порядком надоело. Эксплорер сел на полу, повернулся спиной к стене и с наслаждением откинулся на неё, медленно приводя свои алгоритмические цепочки в порядок: уж кто-кто, а Таск Менеджер знал, как оглушать, а сейчас он ещё и не пожалел сил, так что теперь ни на чём невозможно было толком сконцентрироваться. Файерфокс, тихо прошипев очередное ругательство, покосился на Эксплорера и с трудом оформил импульс речи: — Прежде, чем делать выводы, потрудился бы хоть выслушать. — А тебе есть что сказать? – Инет прикрыл глаза, унимая головную боль. — Мой лис может выказать и личную симпатию отдельно от меня. — То есть, ты этого парня терпеть на самом деле не можешь? Так я и поверил! — Нет, парень мне понравился, — рыкнул Файерфокс. — Так чего же с ним не остался? Боялся, что я буду вам мешать, и потому пытаешься наладить со мной относительно мирные отношения? – Эксплорер презрительно фыркнул, а Файерфокс хлопнул рукой по полу и вспылил: — Потому что люблю я не его, а тебя, идиот с циклами на бэдблоках! Эксплорер, не открывая глаз, поморщился: — Я больше этому не верю. Файерфокс даже не помнил, каким чудом вскочил на ноги и вздёрнул Эксплорера за воротник: — Не смей! Не смей, иначе я... – тут Файерфокс осёкся, потому что Эксплорер открыл глаза, не сдерживая эмоций, среди которых была боль. Помимо гнева, усталости, презрения и почти ненависти была искренняя душевная боль, с которой Эксплорер уже не мог бороться. — Давай просто закончим этот разговор, и ты уйдёшь, — устало произнёс Эксплорер. — Ничего я этому пареньку не сделаю. Кто из нас ещё идиот... Файерфокс медленно разжал пальцы, выпуская воротник Инета, выдохнул, покачал головой, а потом рукой насильно приподнял подбородок Эксплорера, вынуждая того смотреть ему в глаза. — Это был Пэйнт, ревнивец ты мой. Он по уши влюблён в Фотошопа, рядом с чьим личным пространством, кстати, торчит каждый день и пугливо исчезает, если Фотошоп за чем-нибудь выходит. А лису моему просто понравилось то, что Пэйнт его нарисовал, причём очень реалистично. Теперь успокоился? — Фокс, если ты... — Никаких «если». Может, ты не заметил, но я сейчас с тобой, а не с ним. – Файерфокс жёстко усмехнулся, склонил голову набок: — Ты заставил меня понервничать, вспылить, заявиться к тебе вопреки разорванной связи и признаться в любви. Тебе этого мало? Эксплорер едва слышно фыркнул, отводя взгляд, но рука Файерфокса на его подбородке не дала отвернуться и вынудила снова посмотреть на него. — Так что ещё тебе необходимо? – продолжил Файерфокс, наблюдая, как в глазах Эксплорера медленно исчезает та пугающая боль, которая остановила его от необдуманных слов и действий несколько минут назад. — Ты просто невыносим, — ответил, наконец, Эксплорер, отводя руку Файерфокса от своего подбородка и смотря куда-то в сторону, он ощущал себя попавшим в дурацкое положение и теперь не знал, как замять произошедшее. Действительно, уважающий себя Эксплорер, старейший в истории появления браузеров – а ведёт себя как ревнивый мальчишка... — А ты по-прежнему невероятно мил, когда сердишься, — едва заметно усмехнулся Файерфокс и милостиво спас Инета от необходимости подводить итоги погасшего конфликта – он просто его поцеловал, крепко, не давая шансов отстраниться, словно в наказание за устроенную сцену. Впрочем, судя по тому, как быстро и охотно последовал ответ, Инет был совсем не против... — Одного к Пэйнту не отпущу, — заявил Эксплорер после поцелуя, когда смог говорить. Файерфокс улыбнулся многообещающей огненной улыбкой: — Право мной командовать надо заслужить! ...Таск Менеджер, сидя за своим пультом управления процессами, взглянул на график занятости ресурсов компьютера и вздохнул: опять начались небольшие сбои системы, причиной которым было происходящее в личном пространстве Интернет Эксплорера. К счастью, эти сбои не были дракой, скорее, её последствиями, и на них можно было закрыть глаза, что Таск Менеджер и сделал, перенаправляя часть свободных ресурсов и стабилизируя систему. Ох уж эти браузеры... * Общий канал связи – это всегда было необычно и встряхивало весь компьютер, кто бы ни говорил, потому что обычно это было очень важно. Громкий общий канал связи встряхивал ещё больше. А громкий общий канал связи в четыре утра, когда система ещё дозагружалась... — Доброй загрузки, доброй загрузки всем, господа, и дамы, разумеется, тоже, куда же без них, совсем-совсем никуда, ах, я отвлекаюсь, так всегда происходит, когда я вспоминаю о прекрасной половине вселенной программ... Вы уже догадались, что происходит? Вы вспоминаете мой голос? Призм, поморщившись, приоткрыл глаза и приподнялся, пытаясь понять, откуда идёт этот отвратительно жизнерадостный громкий голос, совершенно ему не знакомый. Рядом обнаружилось тёплое плечо Касперского, который, кстати говоря, не спал, а внимательно просматривал какие-то бумаги прямо в постели, ухитряясь не будить Призма их шелестом. Когда вирус проснулся, Касперский глянул на него через свои аккуратные строгие очки, едва заметно усмехнулся: — Спи, это к тебе не относится. — Кто этот умалишённый придурок, загрызи его мои коллеги?! – Призм плюхнулся обратно на плечо Касперского, отчего тот едва не выронил бумаги, но всё же удержал их. — Сейчас сам скажет, — равнодушно ответил он. Жизнерадостный голос и впрямь продолжал: — Всё ещё гадаете, господа и милые моему сердцу дамы? О, не разочаровывайте меня, неужели я так плохо вам запомнился? — Такого забудешь, — прошипел сквозь зубы Призм, морщась и размышляя, как бы отгородиться от общего канала этой системы. Уходить как-то не тянуло, но и оставаться не было сил. – Касперский, можно я ему сотру в алгоритмах что-нибудь ненужное? Например, способность формировать импульсы речи? Антивирус рассеянно улыбнулся: — Извини, но нельзя. К тому же, эта программа встроена в систему. Голос, между тем, возвестил: — Дефрагментатор к вашим услугам! Для новичков представляюсь полнее – Disk Defragmenter, запускаюсь в разделе Start → Programs → Accessories → System tools, программа, которая предназначена для наведения порядка в системе для того, чтобы она быстрее работала и все рабочие импульсы не теряли времени, пытаясь найти свою цель в дебрях наших электронных джунглей. Те же, кто меня помнит, прошу прощения за настойчивое напоминание – вы же знаете, что появляюсь я достаточно редко и могу быть знаком не всем! Призм окончательно проснулся, сел на кровати, требовательно и раздражённо смотря на Касперского. — А теперь внятно и чётко объясни, зачем этот [censored] переполошил всю систему своим ангельским голоском! Касперский опустил бумаги, посмотрел на вируса, сидевшего на кровати и ни капли не стеснявшегося своей наготы, что наводило на совсем не рабочие мысли. — Ты никогда не слышал о Дефрагментаторе? — Я уничтожаю системы, а не раскуриваю с ними мануал дружбы, — отрезал Призм. — Тогда представь себе, что система – это большое плоское поле, расчерченное на маленькие квадраты, и этих квадратов на поле тысячи. В идеале каждая программа должна селиться на свой блок квадратов и пользоваться только теми ресурсами, которые ей предписаны, тогда система легко взаимодействует с этой программой, потому что знает, где её искать и какими секторами памяти она пользуется. Эти правила, конечно, стараются соблюдать, особенно в начале установки системы, когда ещё довольно просто расселить программы по нужным блокам. Но со временем нужные блоки оказываются заняты чем-то другим, программы селятся не туда, куда надо, а туда, где есть свободное место, кто-то складывает вещи в чужой чулан, потому что лень разобрать свой, кто-то расползается по сотне соседних секторов, тесня их законных владельцев, кто-то вообще перебирается на другую сторону поля, потому что там ему вроде как удобнее... Дефрагментатор обладает властью разогнать программы по своим местам, проверить каждый занятый байт и перенаправить его куда надо, после чего система работает намного быстрее. Во всяком случае, какое-то время, пока программы опять не начнут перебираться с места на место и учинять беспредел на соседних блоках-кластерах. — И что, сейчас как раз начинается это наведение порядка? — Да. Ресурсы системы полностью освобождены для этой цели, Дефрагментатор сначала проанализирует всю систему, что уже затянется на пару часов, а потом возьмётся наводить порядок. И – нет, тебе нельзя уйти, система наглухо заперта, нет никакого взаимодействия с интернетом, Файерволл вынужден запрещать какую-либо активность. Распоряжение юзера. Дефрагментация пойдёт быстрее, если не придётся размещать принятые новые данные и регулировать отправляемые. — Издеваешься?! – Призм чуть только ядом не плевался. – Мало того, что я должен выслушивать его речи по общему каналу, так он ещё и мне правильное место в системе искать будет? Касперский усмехнулся: — Успокойся, тебе ничего не грозит. Во-первых, у тебя нет правильного места в системе, а во-вторых, его полностью устроит то, что ты располагаешься здесь. — Где же твоя параноидальная осторожность? Не боишься, что поползут слухи? – насмешливо прищурился Призм. Касперский поморщился: — Не перебарщивай с сарказмом. Дефрагментатор имеет власть знать всё о каждом байте в системе и хранит столько секретов, что может сделать состояние, продав из них хотя бы одну десятую, так что ещё один его волновать не будет. — Держи его от меня подальше, иначе я за себя не отвечаю! – заявил Призм и, скривившись, прислушался к тому, о чём, тем временем, вещал вышеупомянутый Дефрагментатор. — ...чтобы все программы сделали себе идентификатор, ну, вы же знаете – ваш класс, имя, номера занимаемых отделов памяти, требуемые ресурсы при работе и так далее. Обязательно прикрепите себе этот ярлычок и смиритесь с ним на какое-то время, дорогие программы, мне нужно быстренько сделать ревизию! Те, кого я уже проверил, и все остальные, в принципе, тоже, вы можете архивировать свои вещи и готовиться к переезду, если вы живёте не там, где вам предписано. Те, кто не знает, где им предписано жить, прошу выйти в коридор из своих личных пространств, я скоро пройдусь по всем этажам и всё-всё вам объясню! И снова информация для новичков – начинаю я обычно с верхних этажей, которые заняты профессиональными программами. От общей связи я на время отключаюсь, если я кому-то понадоблюсь, пожалуйста, наберитесь терпения, я обязательно всех выслушаю. Ии-и начали! Наступила благословенная тишина, и Призм облегчённо прикрыл жёлтые глаза: — Наконец-то он заткнулся... Долго этот процесс переселения происходить будет? — Зависит от объёма жёсткого диска и количества информации на нём. У нас полон комп программ и не так много оперативной памяти на всё это действо, так что, возможно, на сутки. Призм молча состроил скептическую мину: в мире, где вся жизнь происходила в виде электрических импульсов, за одну минуту могло случиться многое, и потому сутки для программ являлись почти неделей в человеческом восприятии. — Мог бы и предупредить, что затевается дефрагментация... Касперский это просто проигнорировал: и так было понятно, что никто заранее не знает, когда юзер запустит дефрагментацию и запустит ли вообще, потому что неординарные действия юзера предвидеть трудно. Понятно, что утром он скорее всего проверит почту, запустит какой-то браузер и зайдёт на несколько любимых сайтов за ежедневными обновлениями, а в выходные будет сидеть ночами за какой-нибудь игрой, это всё выяснено опытным путём, но все остальные действия предсказывать сложнее, чем, скажем, погоду. Внезапно хлопнула дверь личного пространства Касперского, раздались уверенные шаги и затем распахнулась дверь спальни, на что вообще-то теоретически не был способен никто, за исключением таких системных программ, как Таск Менеджер. В проёме показался высокий статный молодой человек с буйной шевелюрой в виде длинных крупных светлых локонов, волна волос падала на плечи и красиво там располагалась. Волосы сверху чисто символически прикрывала зелёная шляпа с длинным алым пером, и вся остальная одежда тоже была под франтоватый старый стиль – просторный воротник белой рубашки, волнистой пеной спускавшийся до груди, широкие манжеты, тёмно-зелёный сюртук, остроносые туфли... Не выбивался из образа даже потрёпанный блокнот в его руках формата А4 и замусоленный карандаш. — Мой дорогой Касперский! – довольно возвестил он, взмахнув блокнотом и склонив голову в коротком энергичном кивке, отчего перо в его шляпе чиркнуло по воздуху алую полосу, а золотые кудри встряхнулись и чуть расправились. – Сколько стартов, сколько шат даунов! Ты всё не меняешься... – Дефрагментатор не испытывал ни малейшего дискомфорта, находясь в чужой спальне и общаясь с едва прикрытыми одеялом двумя программами. Касперский открыл рот, но Дефрагментатор уже пристально присмотрелся к Призму, подошёл ближе. – Так-тааак, незнакомец... гибкая структура, очень агрессивное построение защиты... – он протянул руку, намереваясь пощупать плечо Призма, но тот угрожающе клацнул зубами, словно собирался укусить протянутые пальцы. Дефрагментатор руку убрал, задумчиво добавил: — Да-да, весьма и весьма агрессивное... Я не ошибся, ему нет места в системе, так? – он повернулся к Касперскому, наконец-то дав ему возможность говорить. Тот кивнул, восприняв вторжение Дефрагментатора крайне флегматично. — Да, ты не ошибся, это вирус. Он ограничен моим личным пространством и здесь же временно прописан. — Замечательно, ты избавил меня от лишней работы! Теперь насчёт твоих модулей защиты... — Уже отозваны. — ...и проверки... — Занимают строго свои ресурсы. — ...с отчётами... — Готовлю в данный момент. – Касперский махнул пачкой листов, которую держал в руках, и улыбнулся: — Я так рад видеть тебя, что готов сделать всё, чтобы ты поскорее исчез! Дефрагментатор рассмеялся: — О, ну вы посмотрите, мой дорогой Касперский шутит! Обожаю, когда программы шутят... Что ж, очень рад нашему взаимопониманию, ты как всегда отрада для моих переменных! Скоро зайду за документацией и отслежу занятую память, спасибо за внимание, — Дефрагментатор махнул рукой, что-то чёркая в своём блокноте, и захлопнул дверь спальни, не дав ответить Касперскому ни слова. Призм красноречиво покосился ему вслед, не скрывая презрительного скептицизма: — Он всегда такой... такой? Касперский посмеялся, снова принимаясь за бумаги: — Всегда. — С какой радости его вообще слушают? – Призм поднялся с кровати, привычным щелчком пальцев восстанавливая свою любимую одежду – вызывающие кожаные штаны в обтяжку и тонкую безрукавку со шнуровкой на груди. Касперский хмыкнул: — Не обманывайся его манерностью, он очень силён и умеет пользоваться своими ресурсами. От него невозможно что-то утаить, его нельзя ослушаться и его совершенно нереально переспорить, так что лучшая модель поведения – со всем соглашаться. А ещё лучше заранее подготовить всё, что ему необходимо, как я делаю сейчас, и тогда оставшееся время дефрагментации можно просто спокойно переждать, пока он разбирается с другими программами. Дефрагментатор ещё может выслушать какие-либо просьбы и даже их выполнит, если ему нетрудно это сделать и если это не противоречит его правилам, а в остальном это совершенно непрошибаемая программа. — Прелестно, — хмыкнул Призм в ответ. – Только его визитов мне не хватало для полного счастья... — А визитов и не будет, — ответил Касперский, поднимаясь, создавая себе одежду и проходя в кабинет. – Он только ближе к концу дефрагментации зайдёт перепроверить мои отчёты. Я слишком устал от общения с ним в прошлом и сейчас сделал всё, чтобы он быстро оставил меня в покое. И он это ценит, будь уверен. – Бросая бумаги на стол, Касперский усмехнулся, гадая, насколько мало времени Призму понадобится, чтобы понять, что в их ситуации вынужденного заточения единственным источником развлечений являлись они сами. А если вдобавок вспомнить, что Дефрагментатор придёт ещё очень нескоро... Через пять минут Призм уже полностью завладел вниманием антивируса, устроившись перед ним на его рабочем столе и откровенно соблазняя его даже будучи одетым, просто своим поведением и позой. Заметив, что Касперский тут же забыл об отчётах, Призм рассмеялся: — Что, нравится? Ответом ему был рывок за шнуровку, затем тихий треск от пробежавшего электрического импульса, и безрукавка исчезает совсем, растерзанная в клочья безымянных байтов. Удар о стену, болезненный, но между ними нет вежливости, они вообще кровные враги... — Какое рвение! – Призм закинул руки на плечи антивируса, улыбнулся хищной и довольной улыбкой: — Вы собрались меня уничтожать, господин антивирус? — На сей раз просто прекратить твои выходки, — усмехается Касперский в ответ, внезапно меняя своё решение и отступая от Призма так, чтобы руки вируса соскользнули с его плеч, не дотягиваясь. Призм, немедленно вспыхнув от гнева, рывком притягивает Касперского к себе, в последний момент разворачивая его, чтобы тот оказался на его месте, прижатый спиной к стене. Касперский дёргается, но вирус впивается ему в губы резким пьянящим поцелуем, бесцеремонно вжимаясь бёдрами и недвусмысленно показывая, чего он хочет от Касперского. Даже не хочет, куда там, он требует! Приходит очередь Касперского мысленно усмехаться, и он поддаётся, во всяком случае так какое-то время кажется, потому что он отвечает на требовательный поцелуй, с силой проводит руками по литым мышцам бедёр вируса и прижимает его к себе ещё теснее, словно позволяя делать с собой всё, что заблагорассудится. Призм довольно шипит в паузе между поцелуями, разрывает одежду Касперского, не тратя время на то, чтобы её снять нормально, толкает его на кровать, сам садится сверху... Касперский знает, что Призму нельзя давать волю, увлечённый и распалённый вирус уже не раз пытался оказаться сверху в их невероятном, полном тёмной страсти сплавлении, но антивирус этого непреклонно не позволял. И сейчас, когда Призм оседлал его, он прекратил разыгрывать подчинение и крепкими руками сдвинул бёдра Призма ближе к себе, чтобы тот ощутил самый главный и чувствительный к слиянию алгоритм... Призм на миг пренебрежительно усмехнулся этому нежеланию антивируса быть в пассивном положении, но сам он давно для себя уже всё решил и отступать было выше его сил. Приподняв свои бёдра, Призм с размаху насадился на Касперского, упираясь ладонями ему в живот, от вспыхнувших внутри невероятных ощущений пальцы сжались, оставляя на коже Касперского отчётливые царапины, мир перед глазами мерк, теряя краски, оставалось только безумное желание, растущее с каждым движением. Призм пытался задать свой темп, но руки Касперского, без остановки блуждающие по великолепно сложенному телу Призма, при любом самовольстве спускались на его бёдра и крепко сжимали их, задавая нужный ритм. Призм ненавидел этот контроль, ненавидел себя за то, что позволял его, но в то же время он был пленником этих шикарных ощущений, за них он готов был добровольно раз за разом подчиняться и получал от этого неслыханное наслаждение. Это было сложно и просто одновременно – выгибаться, с рычащим хриплым стоном удовольствия насаживаться в такт заданному ритму и в то же время смотреть на Касперского с истинно королевским повелением, этим взглядом обещая страшные кары, если тот вздумает остановиться. Призм был словно создан из противоречий, но Касперский прекрасно понимал его и знал, что никто во всём электронном мире не подходит ему так, как этот вирус. А потом Призм на миг сцепил зубы, резко наклонился, почти упал на Касперского, крепко поцеловал, прикусил его нижнюю губу, делая несколько инстинктивных финальных движений бёдрами – и мысли стёрлись, сметённые мучительной волной наслаждения от полного и бескомпромиссного единения. Систему, как и следовало ожидать, тряхнуло, пошли мелкие сбои из-за сильной и непредсказуемо скачкообразной занятости ресурсов, но так как это происходило далеко не в первый раз, мало кто обратил на это внимание. Только Файерволл, собиравшийся постучать в дверь личного пространства Касперского, едва не потерял равновесие от сбоев и передумал туда заходить, решив подождать хотя бы пару минут... — Ты так и не отучился кусаться, — отдышавшись, лениво проговорил Касперский, лизнув свою губу и чувствуя на языке металлический привкус повреждённых байтов. Призм, чьё прерывистое дыхание ощущалось на плече, отчётливо усмехнулся и так же лениво ответил: — Не понимаю, с какого бэдблока я вообще должен от чего-то отучаться. — Ну, — задумчиво протянул Касперский, — я тебя приручаю уже почти три месяца, а результатов почти нет... Призм подавился смехом и блаженно прикрыл глаза: — Приручаешь ты, как же. Ты какими-то непотребствами занимаешься, а не приручением. — Каков вирус, таковы и методы приручения. — Смотри, как бы я тебя самого не приручил... этими методами! — Да ты этим частенько занимаешься, разве что безуспешно. Но продолжай пытаться, вполне возможно, что у тебя получится... – Касперского прервал стук в дверь его личного пространства и ровный голос Файерволла: — Каспер, извини за беспокойство, это срочно. Антивирус тут же сдвинул Призма с себя на кровать, поднялся и вернул себе одежду, зная, что по пустякам Файерволл его беспокоить не будет, тем более прекрасно зная, что значат хаотичные небольшие сбои в системе. — Заходи, — пригласил он его, выходя из спальни в рабочий кабинет. Файерволл вошёл, держась предельно невозмутимо и по-деловому, сразу заявил о проблеме: — Мой модуль Anti-Spyware обнаружил одну очень подозрительную программу, которая требует твоей проверки. Для начала просмотри этот отчёт и скажи, что ты об этом думаешь. – Файерволл протянул пачку бумаг Касперскому, и тот немедленно углубился в их изучение. Тем временем из спальни вышел Призм, до пояса обнажённый, что было исключительно в демонстративных целях, поскольку программы могли мгновенно создавать себе одежду и то, что Призм «не успел» одеться до конца, было невозможно. — А передо мной извинишься за беспокойство? – улыбнулся он, хищно и довольно коварно посматривая на Файерволла. Вирус ещё не вполне определился, как относиться к нему – с одной стороны, Файерволл выделил ему отдельный канал и вообще вызывал невольное уважение, а с другой он был тем, кто по определению был сильнее вируса и способен был контролировать его уходы и возвращения на эту систему, а контроля над собой Призм не любил. Касперский не в счёт, там была гораздо более сложная и неоднозначная ситуация. В целом получалось, что Призм вёл себя с Файерволлом провоцирующе и довольно агрессивно, но никогда не пересекал определённой черты, что, кажется, Файерволла вполне устраивало. — Нет. – Ответ был короток, Файерволл даже не посмотрел в его сторону. — Ревнуешь? – протянул Призм, довольно усмехаясь. Файерволл повернулся, ничего не выражающим взглядом посмотрел на вируса и холодно спросил: — А это необходимо? Призм раздражённо дёрнул бровью: с этим типом было совершенно невозможно спорить! Даже сейчас, получив удар по одному из самых уязвимых мест в своих эмоциях, Файерволл обернул вопрос о ревности в совершенно неопределённую форму: то ли нет необходимости ревновать, потому что Призм ничего не значит для Касперского, то ли нет необходимости ревновать, потому что сам Файерволл уже ничего не чувствует к Касперскому, то ли ревность вообще абсурдное предположение в их ситуации... Сам Гейтс не разберётся! — Хочешь сказать, что Касперский тебе уже безразличен? Быстро же ты остыл! – Призма злила спокойная уверенность в себе, которая всегда была присуща Файерволлу, и это провоцировало его на атаку. Однако намечающийся поединок быстро прекратил Касперский: — Призм, не городи рандомной чуши. Я понимаю, что тебе очень хочется устроить сцену ревности, но не Файерволлу же! Он мой друг и никогда не собирался становиться чем-то большим, так что выбери другую цель. И желательно не сейчас, я занят. Призм пристально смотрел на Файерволла, следя за реакцией на слова Касперского, но всё, что было, это чуть сильнее сжавшиеся пальцы на бумагах, и только. Призм с присущей ему противоречивостью настроений сейчас невольно восхитился этой программой: такое потрясающее самообладание уже не впервые вызывало уважение даже у него, уничтожающего системы вируса, который вообще не должен уважать программы защиты. Впрочем, любить тоже не должен. И заниматься всякими непотребствами, угу. И всё же Файерволл не был так спокоен, как казался, поскольку он явно поспешил расправиться с бумагами как можно скорее и вышел, оставляя прекратившего насмешки Призма и Касперского вновь наедине. Из-за уважения, вызванного самообладанием Файерволла, Призм снова и снова не поднимал тему его отношения к антивирусу. В конце концов, ему с Касперским и так было нескучно вместе, а Файерволл всё равно был ему не соперник... Ни Касперский, ни Призм не подозревали, что самообладание Файерволла могло спасать его внешне, но оно совершенно не могло помочь, когда он оставался наедине с собой. Уже долгое время с тех пор, как появился Призм, Файерволл пытался справиться со своими чувствами, но не мог, потому что одно дело любить одинокого Касперского, который видел в нём самого близкого человека, пусть и друга, и совсем другое – видеть, как для Касперского самым близким становится кто-то другой, и этот кто-то другой вдобавок довольствуется вовсе не только дружбой антивируса... Сегодняшнее заявление Касперского не было великой новостью, но очень больно ранило. Файерволл так устал и вымотался от своих эмоций, с которыми не мог совладать, что сейчас едва не заключал свои алгоритмы в депрессивный цикл, и только осознание того, что это почти на девяносто процентов снизит его работоспособность, останавливало его. Наконец, поняв, что время ничего не решит, и напомнив себе, что у Призма и Касперского всё серьёзно и надолго, Файерволл принял решение и вышел в интернет, направляясь к одному из самых известных личностей во всей сети – Гуглу. Хотя Файерволл не был браузером, в интернете он бывал частенько, в основном обновлялся и просматривал последние компьютерные новости, с Гуглом он также был знаком и уже как-то пользовался его услугами. Дельные советы, данные однажды Интернет Эксплорером по составлению запросов, помогли ему быстро освоиться и не быть заваленным с ног до головы кипой абстрактных и неточных ссылок при каждом поиске. Однако сейчас была немного другая ситуация... Файерволл долгое время стоял в огромном зале Гугла и даже ничего не спрашивал, просто бездумно разглядывал рабочих, сновавших по лестницам к нужным отделам высоченных стеллажей, вскидывал взгляд наверх, пытаясь разглядеть потолок, теряющийся где-то далеко так же, как и стены, а затем отстранённо разглядывал самого Гугла, который, как всегда, сидел за своим письменным столом, с колоссальной скоростью что-то помечая, сортируя, молча отдавая подопечным, создавая и удаляя. Гугл не обращал на очередного просителя никакого внимания, тем более, что Файерволл молчал, и занимался своей работой, двигаясь так быстро, что даже очертания его лица слегка размывались, не давая точно рассмотреть его. Наконец, Файерволл вздохнул, вспомнил Касперского и чётко спокойно запросил: — Как избавиться от неразделённой любви? Гугл, почти не прерываясь, взмахнул рукой, бросая на Файерволла мимолётный взгляд и тут же переводя его на бумаги, но что-то его остановило, и он отвлёкся от дел, снова поднимая глаза. Целых четыре секунды он смотрел в глаза Файерволлу, что было неслыханно – Гугл работал настолько быстро, что могло быть проблемой выговорить запрос, но уж никак не получить ответ. Лицо его обрело чёткость – на вид довольно молод, хотя трудно было определить точнее, и совсем не зауряден, такую внешность запомнишь навсегда, хотя ничего очень необычного в ней не было. Возможно, слишком глубоко посаженые глаза, слишком строгий нос и плотно сжатый рот создавали ощущение какой-то неправильности во внешности, красавцем он не был, но и непривлекательным его назвать было трудно. Четыре секунды контакта взглядов – и на пятой секунде Гугл вновь уткнулся в свои бумаги, а на пол перед Файерволлом спланировал один-единственный листик бумаги с указанной ссылкой. Одной ссылкой. Файерволл в некотором шоке поднял лист, пытаясь понять, что это значит: сформировал он свой запрос довольно просто, почти что топорно, тема была тоже отнюдь не нова, и на него должна была выдаться уйма ссылок, сотни, тысячи, они должны были возвышаться горами над Файерволлом или вообще засыпать его с головой, если не попытаться похоронить заживо. Почему выдалась только одна? С некоторой опаской посматривая на совершенно забывшего о его присутствии Гугла, Файерволл исчез, отправившись по указанному адресу. Интернет хоть и был похож на вселенную программ, существовавшую на каждом компьютере, но всё же жил по абсолютно своим законам, и сайты не являлись программами-личностями. Скорее, сайты были помещениями, абсолютно уникальными по своей сути и духу, а вот какого типа были эти помещения и каков был их хозяин, обычно выяснялось при прямом общении. Создаваясь, сайты заранее определялись с размерами и типом помещения – будет это небольшой склад или большой портал знакомств, лента новостей или сайт, посвящённый какой-то игре, а после этого уже формировалось всё остальное. Сайты были сложнее программ, потому что не были постоянными, они вечно перестраивались, менялись, терялись, забывались и вновь развивались, при таком постоянном потоке изменений невозможно быть статичным. В итоге сайт, бывший вначале небольшим залом-архивом и встречавший гостей приветливой девушкой-информатором может превратиться в большое помещение, разделённое на несколько больших архивов-секций и с двадцатью серьёзными профессионалами, которые работают с гостями вместо одной девушки. Впрочем, этот сайт с таким же успехом мог стать опустевшей комнатой, где не будет ни души, и если кто-то заглянет туда, то ему придётся только самому искать на полках что-то нужное ему, отмахиваясь от двухлетней паутины и сдувая с полок пыль. Только самые большие или просто очень яркие сайты, постоянно развивающиеся и поддерживающиеся, могли иметь свой неповторимый облик и характер, что позволяло сформироваться личности, которую можно было назвать разумной сутью сайта. К таким, например, относился Гугл, обладавший своей личностью и способный самостоятельно принимать решения. Однако сайты оставались в большинстве своём просто комнатами, где максимум встретит мелкий служащий с дежурной улыбкой и немного поможет освоиться, неординарные личности встречались редко. Перейдя по странной одинокой ссылке, данной Гуглом, Файерволл попал как раз на такой сайт, где уже некому было встречать посетителей, да и комнатка сама была небольшая. Впрочем, у неё был приятный дизайн – плавные и не режущие глаз цвета, однородный фон стен без раздражающих картинок и надписей, уютно горела лампа на маленьком столике, а рядом стояло даже на вид удобное мягкое кресло. Помимо кресла, столика и лампы в комнате больше ничего не было, но она была достаточно просторной и в то же время достаточно небольшой, чтобы чувствовать себя комфортно. Уютный сайт, вот только хозяина тут давно нет, хотя он точно был, и с первого взгляда можно было сказать, что здесь жила одна из тех самых неординарных личностей, с которыми общаться одно удовольствие. Зачем Гугл послал его сюда? Решив не торопиться, Файерволл сел в удобное кресло и только сейчас обратил внимание на большую книгу, лежавшую раскрытой на столике, она была исписана от руки, но запись обрывалась на середине страницы. Рядом лежало перо, уже начавшее покрываться пылью времени... Файерволл понял, что это когда-то был чей-то журнал в интернете, дневник, или блог, как его ещё называют, но он был самодельным и не имел отношения к крупным сайтам блогов в интернете, имеющим свою неповторимую личность. Кто бы ни создавал этот дневник, он явно делал всё с нуля, простенько, но со вкусом. Сожалея об отсутствии хорошего поиска по записям сайта, Файерволл наугад листнул книгу назад, читая первую попавшуюся запись – они по большей части были короткими. Я давно заметил, что, влюбившись, часто превращаюсь то в беззаботного мальчишку, то в дряхлого старца, придавленного к земле грузом переживаний и тяжёлых, неподъёмных эмоций. Сегодня я был мальчишкой, наслаждаясь его обществом и без зазрения совести играя с ним... В такие моменты я не жалею, что вообще испытываю такие чувства, даже зная, что потом снова буду мучиться от своей безответной любви. Любовь стоит того, чтобы ждать, так, кажется, поётся в одной старой песне? Может, я сейчас наивный оптимист, но сегодня я готов надеяться, что всё-таки дождусь своей любви. Файерволл сдвинул брови: вопрос о том, почему его запрос привёл сюда, отпадал. Но почему ссылка была выдана только одна и только сюда? Для интереса он листнул книгу вперёд, почти дойдя то того места, где записи обрывались. А она красива. Золотые кудри, заразительный смех, улыбчивые глаза, доверчивые движения... И боже мой, что начинается, когда она шутит – у неё великолепное чувство юмора! Я нисколько на неё не обижен, я почти люблю её за ту непосредственность и улыбки, что она так щедро дарит окружающим. Она подходит ему. А я предсказуемо встречаюсь с ним всё реже и реже. Будь рядом с ним хоть сам ангел небесный, мне всё равно тяжело это видеть, даже если он счастлив. Нахмурившись, Файерволл листнул до конца, читая последнюю запись. Она уже не содержала конкретного смысла и была скорее лиричной. Как жаль. Я всё же люблю печаль, она приходит так спокойно и тихо, даже не замечаешь её поначалу. Жаль. Я заплатил свою цену за это спокойствие и теперь получаю его сполна. «Ты платишь за песню полной луною Как иные платят звонкой монетой, Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, Но может тебя, но может тебя, но может, тебя И на свете нету...» Ещё немного полистав, Файерволл решительно захлопнул книгу и поднялся с кресла. У него возникли вполне закономерные вопросы, которые он намеревался прояснить. Зал Гугла встретил его обычным шуршанием бумаг и едва слышным говором переговаривающихся служащих. Какое-то время изучая не замечающего его Гугла, Файерволл решительно спросил, словно создавая запрос: — Что это было? Такой запрос мог бы стать ему вполне приличной бумажной могилкой от обилия ссылок, но Файерволл рассчитал правильно – Гугл воспринял вопрос лично. Он остановил свою беспрерывную работу, посмотрел на Файерволла своим ничего не выражающим взглядом, а потом неожиданно заговорил: — Как ты считаешь сам? У него был звучный, хороший голос, вот только говорил он очень быстро и намеренно сдерживался, чтобы его речь была чётко различима. Видимо, он во всём привык торопиться, потому и медленная речь от него требовала определённых усилий. Однако, Гугл, прервавший работу и лично заговоривший с программой – это было что-то совершенно не вписывающееся ни в какие рамки... — Не надо быть гением, чтобы догадаться, что я попал на сайт, где описывается такая же проблема, как у меня. Но почему именно он и ни одной другой ссылки? — Они тебе не помогут. – Гугл чуть склонил голову набок, и несмотря на некоторую странность его речи, слова не казались механически произнесёнными, Гугл был вполне живым и внимательным собеседником, разве что говорил быстрее обычных обменных импульсов. — Почему? Гугл секунду подумал. — Опиши, какое впечатление на тебя произвёл тот сайт. — Но с чего ты взял, что мне нужно именно это?.. – Файерволл был в абсолютном замешательстве. Гугл пожал плечами – быстрое, почти незаметное глазу движение. — У меня было бесчисленное количество встреч с самыми разными личностями. Я научился многое понимать с полувзгляда. – Он повторил: — Опиши впечатление от сайта. На сей раз задумался Файерволл. Странный вообще это был разговор – программа, которая чаще всего находится в режиме обучения, постоянно задавая вопросы, и крупнейший сайт, привыкший постоянно на всё подряд отвечать. — Там было уютно. Приятно. Записи не так давно оборвались, так что даже не слишком заметно, что сайт брошен, там думали о посетителях и любили их. Гугл повертел в пальцах карандаш, очень простой и приземлённый жест, что сразу прибавило ему естественности. — Ты говоришь в прошедшем времени. Что сейчас? И что ждёт этот сайт в будущем? Файерволл озадаченно посмотрел в ответ, и Гугл пояснил чётче: — Он будет окончательно заброшен и превратится в пыльное старое место, хотя когда-то у этого места был замечательный хозяин. Он тоже хотел избавиться от неразделённой любви. — Ты хочешь сказать, что мне надо мучиться дальше? – в тоне Файерволла против его воли проскользнул сарказм. Гугл так добр! — Нет. Файерволл снова был озадачен. Гугл отложил карандаш в сторону, переплёл пальцы между собой, теперь локти и мизинцы рук касались поверхности стола. — Твои эмоции берут верх над логическими цепочками. – Гугл, казалось, объяснял охотно, но возникали трудности с формулировкой фраз. – Тот сайт... он совершил очень большую ошибку, он потерялся в своём избраннике. Он не отделял его от себя. Он практически считал себя и избранника одним целым. И когда избранник перестал принадлежать его миру, тот исчез сам, уверенный, что если не существует их как одного целого, значит, не существует и его. Файерволл в изумлении смотрел на Гугла, начиная понимать, что тот хотел сказать. Медленно он произнёс, мысля вслух: — Но был я на сайте его одного... Не их двоих как целого. Сайт – его творение. — Потому что он всегда был способен творить. – В глазах Гугла мелькнуло что-то, похожее на удовлетворение: — Он ещё на многое способен в одиночку. Надо не забывать о своём чувстве, надо отпустить его с миром и жить дальше. Может быть, однажды к тебе заглянет гость, который встретит не пустую комнату, а тебя, и это будет самым важным для него. И для тебя тоже. А тех, кто просто заглянет и уйдёт, что-то приобретя, будет ещё больше. Файерволл молча смотрел на Гугла, не опровергая его слова. Поисковик говорил в довольно странной манере, но его вполне можно было понимать, тем более если иметь такое желание. «Не забыть о своём чувстве, а отпустить его и жить дальше»? Тот уютный, но пустой сайт произвёл на Файерволла немалое впечатление, и было понятно, о чём говорил Гугл. И даже стало немного понятно, почему он вообще заговорил: Файерволл не относился к числу несерьёзных программ, решивших заключить себя в депрессивный цикл, неуравновешенным он тоже не был, он вообще являлся очень сильной личностью. Но даже сильные личности бывают не правы и многого могут не знать. А во многом они бывают такими болванами... Гугл не предлагал забыть Касперского, да и это невозможно, иначе он бы давно уже перестал мучиться. Он предлагал отделить себя от Касперского, не считать себя с ним единым целым из-за безответного чувства, и тогда мир переставал рушиться, ведь всегда оставался ещё сам Файерволл... А это вообще-то уже было немало. Файерволл осторожно, не слишком явно, но вне всяких сомнений благодарно улыбнулся Гуглу, эта улыбка заменила много речевых импульсов, показывая, что Файерволл понял его правильно. И Гугл, обычно вообще не проявлявший никаких эмоций, улыбнулся ему в ответ. * — Доброй загрузки, приятно познакомиться, Файерфокс, и с тобой тоже, маленький автономный модуль, рад вас видеть! – Дефрагментатор зашёл в личное пространство Файерфокса так легко, словно для него не существовало запретов. Файерфокс, к счастью, был готов к такой бесцеремонности, так как Эксплорер ему успел всё объяснить, и теперь они оба спешно разбирали заваленный записями кэша огромный шкаф с кучей полок. Хуже всего было то, что из-за их сожительства теперь было очень трудно понять, где кэшированные записи одного браузера, а где – другого, они давно уже перепутали их и не особо беспокоились по этому поводу. Кто же знал, что начнётся проверка! Дефрагментатор, едва увидев, чем заняты браузеры, выразительно покачал головой: — Нет-нет, и не просите, вы можете общаться друг с другом, ходить в гости, да хоть исходники друг у друга изучать, но не работать на одной площади. Вы понимаете, что творится с ресурсами системы, когда запрашивается интернет-страница? Да любой сигнал заблудится у вас в записной книжке, не то что в этом шкафу! — Всё сделаем, — мрачно пообещал Эксплорер, оглушительно чихая от пыли, взметнувшейся со стопки запомненных паролей. – Это будет долгий день... — Дефрагментатор, у меня просьба, — решительно заявил Файерфокс, пользуясь небольшой паузой и возможностью высказаться. Тот махнул рукой, направляясь к двери: — Никаких лишних ресурсов, даже таким симпатичным модулям, как ваш хвостатый друг! Я не делаю исключений даже для прекрасных дам, ах, какое счастье, что они на меня не обижаются... Надеюсь, Опера встретит меня так же любезно, как в прошлый раз! — Это не по поводу ресурсов, — нечеловечески быстро выговорил Файерфокс, пока Дефрагментатор не исчез за дверью. Он приостановился, обернулся, качнулось алое перо на шляпе. — В чём дело? — Это касается одного очень простого графического редактора... Интернет Эксплорер, стащив очередную пачку записей кэша с полки шкафа на рабочий стол, мельком усмехнулся, слушая разговор Файерфокса с Дефрагментатором. Он уже не жалел об устроенной тогда сцене ревности, учитывая то, каким было примирение; вдобавок, теперь у них появилась новая тема для обсуждения, а это очень ценилось на компьютере, который не слишком баловал программы интересными событиями. * Пэйнт поприветствовал Дефрагментатора небольшой доброжелательной улыбкой, по опыту зная, что говорить вслух совершенно бесполезно. Все программы, установленные вместе с системой, уже сталкивались с Дефрагментатором и потому были готовы к его замашкам. Дефрагментатор Пэйнта не разочаровал: — Доброй загрузки, ты у нас графический редактор, так? У меня просто голова кругом, скоро совсем перестану соображать, медиаплейеры заговорят до полусмерти кого угодно, у них совершеннейший бардак в их плейлистах и ссылках на файлы, к которым они обращаются... Так, о чём это я? Ах да, графический редактор, Пэйнт. Как у тебя с ресурсами памяти? Аккуратно положив в стакан кисточку, которой дорисовывал огненно-рыжего лисёнка, Пэйнт ответил: — Как всегда всё в порядке. Мне никогда не нужно много ресурсов, да и комнатка у меня совсем маленькая. — Отлично, это значит, что ты сможешь быстро заархивировать свои вещи. Даю тебе минуту, управишься? — Но... зачем? Я год за годом тихо здесь живу, и ни разу не было никаких проблем... – Пэйнт был в искреннем недоумении. Дефрагментатор махнул рукой: — Мне надо переоборудовать весь этаж, здесь теряется слишком много сигналов системы. К сожалению, для этого мне надо освободить его от программ, поэтому ты временно поживёшь в другом месте. – Дефрагментатор, ещё не успев договорить, уже что-то записывал в свой потрёпанный блокнот, с которого только чудом не сыпались обрывки байтов. – Так, ты у нас растровый графический редактор? Отлично, значит, поживёшь у Фотошопа. — Поживёшь у... что?! – ахнул Пэйнт, теряя дар речи. Дефрагментатор, не отвлекаясь от заметок, состроил знающую мину: — Он ведь тоже растровый графический редактор, так что уживётесь. Ничего, пропишешься на верхних этажах да с ресурсами, выделенными Фотошопу, ещё и обратно возвращаться не захочешь! Так, у тебя что, ещё не собраны вещи? Давай-давай, торопись, у меня просто масса дел, ты себе даже представить не можешь, сколько всего мне надо переделать за такое малое количество времени! — Но... но... Как я буду жить у Фотошопа? Это то же самое, что сравнивать солнце и свечу! – кажется, Пэйнт тихо запаниковал. Дефрагментатор неожиданно внимательно глянул на него, отвлекаясь от своих записей, и с едва заметной понимающей усмешкой заметил: — Зато свеча может то, чего не может солнце. Например, светить ночью. Ты не согласен? Пэйнт ошарашено смотрел на Дефрагментатора, не в силах даже возразить и судорожно соображая, что эта фраза должна значить, а тот словно уже и забыл, что только что говорил, снова чиркнул что-то в блокноте и заявил уже более сурово: — Собирайся и не замедляй процесс дефрагментации! Кто бы мог подумать, что такая компактная и крошечная программа займёт больше моего времени, чем Делфи... Словно во сне Пэйнт послал запрос на ревизию своих вещей, получил ответ от замученного дефрагментаторской суетой архиватора, и вскоре он с парой небольших чемоданов уже стоял на верхнем этаже здания системы перед дверью, знакомой до последнего бита, в которую он так ни разу и не решился постучать. Сейчас за него это сделал Дефрагментатор – точнее, он не стучал, он просто распахнул заветное личное пространство Фотошопа настежь и подтолкнул застывшего на пороге Пэйнта внутрь, не оставляя ему выбора. Редактор пребывал в состоянии шока и слабо соображал, что происходит... Очень просторное пространство, просто невозможно просторное и одновременно уютное. Чувствовалось, что здесь живёт настоящий талантливый дизайнер с массой оперативной памяти, которая позволяла поддерживать эти апартаменты. Пол цвета светлого дерева, такие же светлые стены, несколько мольбертов, уютный диванчик в углу с журнальным столиком, аккуратный шкаф, рабочая платформа рядом с мольбертами, где разложено бесчисленное количество инструментов... Фотошоп отвлёкся от рисовки одной из своих картин, обернулся на звук распахивающейся двери, рассеянно улыбнулся: — Добро пожаловать, Пэйнт. Располагайся где хочешь, я создам тебе любую мебель, у меня достаточно оперативной памяти. — Да, располагайся, — подтвердил Дефрагментатор, — только, боюсь, отдельную комнату тебе создать не получится, ресурсы системы пока на вес золота в микросхемах, и потому я надеюсь, что вы не будете ссориться, это очень негативно влияет на оперативную память! А теперь прошу меня извинить, у меня масса дел, мне вообще давно стоило бы обзаводиться помощниками... – В своей манере не дожидаясь ответа, он просто вышел, закрыв за собой дверь. Пэйнт остался наедине с Фотошопом, совершенно не готовый к этой встрече и тем более к совместному сожительству. Фотошоп, мечта многих лет Пэйнта, был совершенством – изящная фигура, волнистые мягкие волосы, выразительный взгляд, длинные густые ресницы, спокойные движения с едва заметной грацией, проявление художественного вкуса во всём, что он делал или создавал. Он был недосягаемой мечтой, солнцем, которое можешь видеть и до которого никогда не дотянуться... — Не стой, пожалуйста, у порога, проходи, — пригласил его Фотошоп, словно и не замечая растерянности Пэйнта. Отложив кисть, он подошёл ближе: — Тебе помочь распаковать вещи? — Нет-нет, я сам! – чересчур резко выдохнул Пэйнт, вцепившись в ручку своего чемодана, созданного как самораспаковывающийся архив. Если Фотошоп увидит его незамысловатые рисунки, Пэйнт просто умрёт от стыда! — Как хочешь, — пожал плечами Фотошоп, снова берясь за кисть. – Если нужна будет помощь, говори. – Он продолжил что-то вырисовывать на холсте, предпочитая больше не настаивать на общении. Пэйнт беззвучно обругал себя и тихонько поставил два чемодана в один из углов комнаты, пытаясь сообразить, как сделать так, чтобы его простенькие рисунки не увидел Фотошоп. Так опозориться перед профессиональной программой! Пэйнт настолько сильно задумался, что не сразу понял, что объект его безответных чувств стоит прямо напротив него в двух шагах с изучающим взглядом и полуулыбкой на губах. Осознав это, Пэйнт вздрогнул, опустил взгляд, ругая себя за невнимательность и малодушие, а Фотошоп улыбнулся шире: — Хорошо, я понял. Ты стесняешься, не привык к общению и всё такое. Тогда давай сделаем так... – Фотошоп взмахом руки создал небольшую ширму, образовывавшую угол в форме буквы «г», тонкую, но плотную, и установил в углу так, чтобы образовался небольшой личный закуток с узким входом. Ширма была высотой в человеческий рост, а так как потолки были очень высокие, света вполне хватало. Второй взмах руки – и тумбочка, стоявшая в другом конце зала, исчезла, все вещи из неё сложились аккуратной стопкой на пол, и освобождённый от них предмет мебели через мгновение стоял уже рядом с чемоданами Пэйнта. Точно так же освободился один из шкафов, затем был перенесён журнальный столик и кресло. — Ну вот, теперь получше. Я сюда входить не буду, так что можешь расслабиться и распаковываться так, как тебе удобнее. — Но там же были твои вещи! – от эмоций Пэйнт забыл, что не мог говорить из-за смущения. Фотошоп пожал плечами: — Ну они же никуда не делись, верно? Не беспокойся, я без проблем верну их обратно, если понадобится. К сожалению, у меня не хватает ресурсов создать тебе собственную мебель, поэтому поживём пока так. – Улыбка была под стать аристократически красивому лицу, и Фотошоп вышел из своеобразной небольшой комнаты, милосердно давая Пэйнту отойти от пережитого. Принимаясь за незаконченную картину, Фотошоп удовлетворённо услышал, как Пэйнт за ширмой тихонько завозился, распаковывая вещи и наконец-то устраиваясь. Это ж надо быть таким застенчивым! Что ж, Фотошоп был не из назойливых, а Пэйнт настолько старался быть незаметным, что точно не способен помешать работе. Совершенно без определённых событий прошёл почти весь день – по человеческим меркам это был всего час, но жизнь программ текла по своим электронным законам. Пэйнт тихо и аккуратно расположил вещи и даже осмелел настолько, что принялся потихоньку дорисовывать лисёнка Файерфокса, правда, поставил мольберт так, чтобы его было не видно со стороны входа. Под конец дня Пэйнт почувствовал себя измотанным, сказывалось нервное напряжение и общее ограничение оперативной памяти, установленное из-за дефрагментации. Ему надо было передохнуть, а ещё лучше поспать, потому что до рестарта, который снимает всю усталость и придаёт сил, было ещё далеко, дефрагментация шла полным ходом. И Пэйнт бы устроился спать на кресле, которое ему было выделено, но Фотошоп, видимо, угадал его намерения, потому что отложил кисть, подошёл к новоявленному жилищу Пэйнта и негромко постучал по ширме: — Я надеюсь, ты не вздумал там спать? У тебя на кресле во всех циклах бегины с эндами перепутаются, кресло ужасно неудобное! Здесь есть спальня. Я пока останусь здесь, можешь располагаться там. – Фотошоп, не ожидая ответа, направился к одному из оставшихся в его распоряжении шкафов и едва заметно улыбнулся, услышав тихое «спасибо». Пэйнт, оказывается, очень мил, кто бы мог подумать! Пользуясь тем, что Фотошоп пока оставался в главном зале, Пэйнт тихо вышел, нашёл взглядом дверь в спальню и проскользнул в неё, затворив за собой. Сделал пару шагов, огляделся и замер, ощущая, как щёки вспыхивают ярким румянцем... Кровать в спальне была одна. Через минуту в спальню, предварительно постучавшись, заглянул Фотошоп, пронаблюдал ступор покрасневшего Пэйнта и вздохнул, делая несколько спокойных шагов к кровати. — Я должен был догадаться, что тебя смущали слухи о моей ориентации, — произнёс он, обернувшись и поймав взгляд Пэйнта. – Неудобно получилось... Прости. Проясню этот вопрос сразу: да, слухи правдивы, но я ни при каких обстоятельствах не собираюсь никого принуждать. Если тебе неприятно, я могу попробовать поговорить с Дефрагментатором... Пэйнт огромным усилием воли опомнился, ошалело глянул на Фотошопа и отрицательно помотал головой: — Нет... Нет, всё в порядке. Я... даже не слышал никаких слухов. – «И сейчас даже боюсь поверить в сказанное тобой!» — панически пронеслось у него в голове. — Не слышал? – казалось, Фотошоп удивился. – Что ж, теперь знаешь. Но я никогда не действую первым, это исключает вероятность возникновения неприятных инцидентов, особенно с теми, кто не приемлет подобных отношений. Даже если этот кто-то весьма мил! – предоставив Пэйнту самому решать, к чему это было сказано, Фотошоп завершил тему: — То, что кровать у нас в единственном числе, совершенно вылетело у меня из головы... Свободных ресурсов, конечно, не дождаться. Подожди-ка, — Фотошоп вышел обратно в зал, коротким импульсом уничтожил уютный диванчик, после чего вернулся и быстро, пока освободившиеся ресурсы не занял кто-нибудь другой, переделал один диван в два более узких, придвинув их к противоположным стенкам комнаты. Между ними было расстояние максимум в шаг, но оно хотя бы было. — Вот, — заключил профессиональный графический редактор, указывая на один из диванов. – Теперь, я надеюсь, проблема решена. И... пусть тебя не беспокоят мои предпочтения. Я бы не хотел, чтобы ты начал опасаться меня, это сильно напрягает. Пэйнт почувствовал, что к шоковому состоянию тоже можно привыкнуть, и если раньше он от известия нетрадиционных предпочтений Фотошопа вообще повис бы как процесс, наверное, то сейчас он смог только изумиться и смутиться. И даже способен разговаривать! — Нет, меня это не беспокоит... Прости, мне просто надо отдохнуть, я очень плохо соображаю. – Пэйнт осторожно поднял взгляд на Фотошопа, тот несколько тревожно всмотрелся в его лицо, но, видимо, был слегка успокоен увиденным. — Конечно. Отдыхай, я приду через пару минут. – Фотошоп вышел, и Пэйнту ничего не оставалось, кроме как юркнуть под одеяло одной из кроватей, пытаясь расслабиться и перестать думать. Кто бы мог предположить, что про Фотошопа ходят такие слухи! Пэйнт вроде бы знал всё, что было известно о его жизни, и ничего подобного он не слышал... Когда Фотошоп едва слышно постучал в дверь и зашёл, Пэйнт старательно притворился спящим, насильно замедляя работу своих алгоритмов, чтобы не выдать себя. Похоже, Фотошоп поверил, потому что он, какое-то время постояв посреди комнаты, устроился на своей кровати и через некоторое время уснул. Сон Фотошопа был очевиден – вместе с ним, казалось, уснуло и всё личное пространство, краски потускнели, поблёкли, установился полумрак, который трудно было с чем-то спутать, и Пэйнт смог по-настоящему расслабиться. Но заснуть он так и не смог. Промучившись примерно половину программной «ночи», Пэйнт осторожно поднялся и на некоторое время замер над кроватью Фотошопа, зачарованный увиденным. Профессиональный редактор спал совершенно бесхитростно и одновременно соблазнительно, тонкие черты лица смягчились, мягкие волосы разметались по подушке, дыхание было ровным, без скачков и перебоев, одна рука свисала с кровати, тонкое запястье белело в полумраке... Едва слышно вздохнув, Пэйнт вышел из спальни, опасаясь, что засмотрится и потом никак не объяснит Фотошопу свой интерес, если тот проснётся. Зал даже в полумраке не потерял своей теплоты и очарования, Пэйнт с удовольствием прошёлся по нему, едва заметно касаясь стен кончиками пальцев, словно общаясь с этим местом. С интересом рассмотрел все инструменты Фотошопа, разложенные в определённом порядке на его рабочей платформе в виде длинного низкого и узкого стола, взглянул на незаконченный мольберт... Завистливо вздохнул, в полном восторге разглядывая этот шедевр. На рисунке был изображён летящий прямо на зрителя крупный волк, а верхом на нём сидел лёгкий и быстрый эльф, на скаку прицелившийся из лука в кого-то слева от зрителя за краем холста, не видно было даже толком его лица, настолько сильно он прижался к холке волка для выстрела. Позади необычного всадника парой штрихов были изображены ещё волки, вокруг зеленел лес, вдали высился шпиль какой-то башни... Хотя картина была не дорисована, она была мастерски выписана и явно претендовала на звание настоящего произведения компьютерного искусства. Проблема была в фоне – на него Фотошоп пока что явно просто не обращал особого внимания, и в морде волка, почти не было передано выражение его глаз. Фотошоп несколько раз переделывал эти глаза, но так и не пришёл к окончательному результату, что сейчас расстраивало общую картину, словно бы царапая взгляд. Пэйнт задумчиво разглядывал этот недостаток, чувствуя, что разгадка неудачи скрывается где-то рядом, буквально в двух шагах, но трудно уловить, где именно. Не поленившись, Пэйнт сходил в свою импровизированную комнатку, взглянул на холст с лисёнком, где ему как-то удались глаза, сравнил с глазами волка и внезапно едва не подскочил от радости: вот оно! Не задумываясь, Пэйнт схватил кисть, макнул в чёрный цвет и несколькими точками выправил взгляд волка. Получилось зернисто, конечно, Пэйнт не умел рисовать плавно, но зато волк на картине словно обрёл жизнь... И только сейчас до Пэйнта дошло, что же он натворил. Он вмешался в работу Фотошопа! Он, имеющий в распоряжении только двадцать восемь основных цветов и топорную кисть, рисующую по принципу есть пиксель – нет пикселя! От испуга он чуть не выронил свою кисточку, краска с неё могла бы перепачкать весь пол, а он и так натворил достаточно дел... Дрожащими пальцами он стиснул кисточку, затем отнёс к себе в закуток и снова подошёл к картине всадника на волке. Нет, всё-таки это выглядит ужасно, картина вся состояла из мягких переливов и чёткие точки просто бросаются в глаза! К сожалению, стирать Пэйнт умел тоже очень топорно и сделал бы ещё хуже – были бы белые дыры, за это Фотошоп его, наверное, испепелил бы на месте... Пэйнт с надеждой посмотрел на разложенные рядом инструменты Фотошопа, но тут же вынужден был забыть о своей идее: он в жизни не разберётся, что из этого как работает. Было, конечно, что-то знакомое, вроде пипетки, но что означало, к примеру, что-то, похожее на пластырь, ему в голову прийти не могло. Заклеивать неудачные штрихи на холсте, что ли? Ну и чушь ему лезет в голову. Не иначе как от страха... Остаток ночи Пэйнт провёл кошмарно, мучаясь от содеянного и представляя себе реакцию Фотошопа одну страшнее другой. Заснул он только под утро, ни капли не отдохнув. Проснулся он от тихого шороха, шагов и звука открывающейся двери – это вышел из спальни Фотошоп. Ночные страхи хлынули на Пэйнта с новой силой, он с трудом подавил желание накрыться одеялом с головой, словно это могло его спасти. Конечно же, такой отличный художник как Фотошоп сразу же увидит тот кошмар, который он ночью содеял, не подумав... Оставалось надеяться, что это можно будет легко исправить, у Фотошопа должно получиться. Стремительные шаги в спальню прозвучали похоронным маршем, в дверях показался Фотошоп с совершенно неопределённым, почти отрешённым выражением лица. — Это ты сделал? Пэйнт просто смотрел на Фотошопа и не мог заставить себя сказать ни слова. Фотошоп нетерпеливо махнул рукой назад, в сторону своей картины, и конкретизировал вопрос: — Там, на картине – это ты дорисовал волку глаза? Стыд в Пэйнте наконец-то пересилил страх, и он густо покраснел, опуская взгляд. Это было красноречивее любых слов... Фотошоп вообще ничего не сказал, он просто исчез из проёма, даже не закрыв дверь и оставив Пэйнта в некотором недоумении. Что произошло? Через минут двадцать Пэйнт всё-таки решился встать с кровати, имея в голове план тихо проскользнуть в свой закуток и сидеть там безвылазно до тех пор, пока Дефрагментатор не закончит свою тотальную проверку. Осторожно показавшись в проёме двери, Пэйнт с облегчением увидел Фотошопа, стоящего у своей картины с волком и что-то увлечённо рисующего. Кажется, армагеддона не будет, Фотошоп, по всей видимости, сможет исправить самодеятельность Пэйнта... День прошёл так же спокойно, как и предыдущий, Пэйнт вёл себя тише мыши, а Фотошоп увлечённо рисовал, забыв про всё на свете. Под вечер Пэйнт устроился на кресле, собираясь дремать всю ночь, но Фотошоп, закончив работать над картиной, снова легко постучал в перегородку: — Эй, на кресле за сегодняшний день удобнее не стало! Твоя кровать всё ещё в спальне, — и направился в спальню сам. Пэйнт был так рад, что Фотошоп с ним заговорил как ни в чём не бывало, что даже забыл ответить ему, и Фотошоп, не дождавшись ответа, так и скрылся в спальне, а затем через минут десять краски личного пространства начали выцветать, сигнализируя о том, что его хозяин засыпает. Когда полумрак сгустился, Пэйнт отважился зайти в спальню, украдкой полюбовался спящим Фотошопом, но прежде чем ложиться на свою кровать, он вернулся в зал и взглянул на картину. Увиденное повергло его в шок: Фотошоп не убрал его самовольную редакцию, только аккуратно размыл края и словно бы вписал эту дорисовку в общую концепцию. Волк выглядел как живой, словно сейчас выпрыгнет из картины... Пэйнт всё смотрел и смотрел на холст, не веря своему счастью и развеивая все свои страхи: Фотошоп на него не сердится, наоборот, он отлично использовал то, что пытался изобразить Пэйнт. А то, что профессиональный редактор целый день молчал, обуславливалось всего лишь тем, что он работал над картиной! Кстати, об этой работе: лес на фоне явно обрёл более чёткие очертания и был практически закончен, большего тут и не требовалось, под ноги волку теперь стелилась старая каменистая дорога, кое-где поросшая травой, а над лесом запылали отблески заката. Однако теперь смутно царапало взгляд что-то другое... Пэйнт смотрел на картину и так, и этак, а потом наконец понял: стрела, наложенная на тетиву у эльфа, была какой-то ненастоящей, словно не хватало чего-то важного и простого. Поломав голову, Пэйнт догадался: не хватало белого отблеска, придающего объём, и тени от эльфа, падающей на часть стрелы, без этого стрела получалась словно бы наклеенной на холст. Пэйнт помялся перед картиной, дёрнулся было за кистями, потом остановил себя – опять он будет картину портить, и так уже чудом пронесло! Но всё же Пэйнт сходил за своими инструментами и быстро, пока сумасшедшинка, толкавшая его на необдуманные действия, не пропала, чёткими белыми точечками дорисовал отблеск и создал тень от эльфа, падающую на часть стрелы. И снова ему тут же показалось, что он всё испортил, слишком выделялись его художества на фоне общих красивых переливов картины, но на сей раз помимо закономерного нервного страха Пэйнт испытывал ещё и затаённое и захватывающее дух любопытство: что же сделает Фотошоп? В конце концов, такого шанса, как сейчас, у Пэйнта не представится больше никогда, дефрагментация сама по себе большая редкость, а уж временное выселение программ с целого этажа и вовсе исключительное явление, так что Пэйнт всю жизнь бы жалел потом, что не попробовал. Впрочем, эти мысли хоть и были правильными, но ему помогали слабо, Пэйнт через пять минут уже снова ругал себя, убрал кисти подальше и отправился спать, мечтая о том, чтобы посреди ночи пришёл Дефрагментатор и забрал его отсюда, пока Фотошоп ещё не увидел этих каракуль на своей шикарной картине. Промучившись ещё дольше, чем в прошлый раз, Пэйнт крепко заснул под утро, а проснулся почти в полдень, когда Фотошоп уже давно встал. С большим трудом заставив себя подняться, Пэйнт осторожно выглянул в зал и с облегчением слегка расслабился: Фотошоп снова обнаружился у холста, увлечённо рисующий. — Доброе утро, — приветливо поприветствовал Пэйнта художник, на миг отвлёкшись от картины и затем вновь принявшись что-то доделывать. Пэйнт счастливо улыбнулся: — Доброе утро! Настроение у Пэйнта поднялось, и хотя он этот день тоже так и не рискнул выйти из своей комнатки и потревожить Фотошопа, он ждал вечера с нетерпением. Что же Фотошоп сделал на этот раз? Определённо редактор не сердился на Пэйнта, это само по себе было способно окрылить, но ещё интереснее была картина. Ну когда же Фотошоп отправится спать? Лёгкий стук по ширме, наконец, прекратил долгое ожидание Пэйнта, и на спокойное «я ложусь и тебе советую!» он даже смог ответить «спокойной ночи». Дождавшись, пока Фотошоп скроется в спальне и всё личное пространство погрузится в полумрак, Пэйнт вышел из-за своей ширмы и быстрым шагом направился к картине. Невероятно! Художества Пэйнта и в этот раз были только подправлены и размыты, чтобы вписаться в общую концепцию картины, но не стёрты и не убраны, как он ожидал. Пэйнт беззвучно счастливо рассмеялся: пусть даже это было несколько точек, но Фотошоп посчитал его нововведения достойными того, чтобы красоваться на этой шикарной картине, это не могло не радовать! Заново оглядев картину, Пэйнт заметил ещё один недочёт, на сей раз сильно бросавшийся в глаза – плащ за спиной эльфа хоть и развевался весьма естественно, но ему точно не хватало игры света и теней на его складках, буквально нарочито не хватало, Фотошоп несколько раз пытался это поправить, но безуспешно. Пэйнт снова помялся у картины, пытаясь внять голосу разума, и почти уже решился идти спать, но не утерпел и сбегал за своими кистями. Ну ведь Фотошоп его не ругал же за предыдущие вмешательства, правда? И картину никуда не убрал, и вообще... Пэйнт, чувствуя, как в пальцах бьётся вдохновение, аккуратными точками нанёс контур белых отблесков, затем нанёс рядом зелёный оттенок чуть светлее плаща, рисуя так, как привык и как мог – просто хорошо рассчитанными точками. — Слева тоже чуть добавь, — проговорили сзади. — Угу, — на автомате согласился Пэйнт, занося кисть, а затем вздрогнул и шарахнулся от холста к стене так поспешно, словно ему грозила смертная казнь за своё рисование. Бледный от испуга, Пэйнт увидел Фотошопа, стоявшего в проёме двери спальни, в комнате при этом по-прежнему царил сонный полумрак. — Но как...? – едва слышно выдохнул Пэйнт. Фотошоп усмехнулся: — Личное пространство полностью контролируется создателем, разве нет? Вот я и создал видимость сна... Пэйнт, что бы ты сейчас ни думал, ты отлично рисуешь. Точнее, не так: ты обладаешь отличным художественным вкусом и ухитряешься его реализовать даже такими примитивными инструментами, которые есть у тебя в наличии. – Фотошоп сощурился, зал немедленно «проснулся», набрал мощность свет под потолком, хорошо освещая картину. – Смотри, — он подошёл к холсту, выбрал какой-то из своих инструментов, аккуратно подправил края нарисованных бликов Пэйнта, а потом парой движений размыл чёткие пиксели так, что они стали казаться частью рисунка. – Видишь? Пэйнт, так до конца и не веря в происходящее, отступил от картины на шаг: — Но это сделал ты, а не я! Я просто... извини, я... – под взглядом внимательно слушающего Фотошопа Пэйнт совсем смутился и замолчал. Вздохнув, Фотошоп улыбнулся: — Ладно, тогда попробуем вот так, — он взмахнул рукой, и ширма, отгораживающая подобие личного пространства Пэйнта, исчезла, тот даже ахнуть не успел. – Тебе она не нужна, — ответил Фотошоп на немой растерянный вопрос Пэйнта. – Ты отлично рисуешь, и тебе нечего скрывать. Скажи мне лучше, как ты догадался, что на стреле надо блик нарисовать, я долго ломал голову и так и не додумался до этого. Пэйнт несмело бросил взгляд на всадника, ещё не оправившись от шока и удивления. Фотошоп терпеливо добавил: — Пэйнт, я серьёзно. Я не издеваюсь и не пытаюсь таким изощрённым способом тебе отомстить, я действительно считаю, что у тебя замечательный художественный вкус и просто не хватает нормальных инструментов. А с этой стрелой у тебя вообще отлично получилось, ты ухватил суть с одного взгляда, а я просто чувствовал, что в стреле что-то неправильно, но не знал, как это исправить. Так что перестань испуганно моргать, это выглядит невероятно мило, но такими темпами я дождусь ответа только к утру... Тот немедленно упёр взгляд в пол, но Фотошоп терпеливо ждал, и Пэйнт, наконец, несмело сказал: — Я... мне просто показалось, что стрела словно наклеена. Ей словно бы не хватает... живости, что ли. Объёма, наверное. Реалистичности. – Пэйнт говорил медленно и немного сбивчиво, но всё же говорил. — А почему именно блик? – в вопросе Фотошопа было просто весёлое любопытство, и Пэйнту стало немного легче, он даже смог поднять голову и один раз быстро взглянуть на картину. — Стрела казалась слишком тёмной... Однотонной. Я подумал, что её оживит что-то другого цвета, покажет объём... А блик просто придумался сам. – Пэйнт понимал, что его речь похожа на ответ первоклассника, не выучившего урок, но Фотошоп, казалось, не замечал этого. — А тень тебе как пришла в голову? – Фотошоп оценивающе посмотрел на картину, и Пэйнт едва заметно перевёл дух: кажется, и правда всё обошлось. — Я всегда стараюсь проверять тени. – Он ответил более связно, потому что перестал так нервничать. – Лучше даже переборщить, чем не дорисовать их. Рисунок получается неестественным... Фотошоп бросил на него весёлый взгляд: — Ну вот, а ты говоришь, что оно само придумалось! Пэйнт снова смутился, но в этом смущении уже не было такой большой доли страха. Куда там страху – в нём рождалось ликование, его заметили, его скромный талант так высоко оценили! И кто оценил – Фотошоп! — Как думаешь, что ещё в этой картине надо подправить? Пэйнт протестующе вскинул руки: — Я не... — Да брось, — отмахнулся Фотошоп, — я всего лишь спросил твоего совета. Ну так что стоит подправить? Какое-то время изучая картину, Пэйнт, набравшись смелости, осторожно заметил: — Вот тут... тень от волка на дороге. Мне кажется, стоит добавить немного цвета, тени не бывает без цветного оттенка... Слово за слово Пэйнт раскрепощался, поощряемый Фотошопом, и через полчаса он уже вовсю обсуждал картину, звонко смеялся, раскрасневшийся и невероятно похорошевший. Ему, наверное, никогда в жизни не было так хорошо и легко, он раскрылся, делясь своими наблюдениями и опытом, которые копил день за днём, восхищался талантом Фотошопа, активно предлагал массу вариантов мелкой коррекции... Замолк он только тогда, когда почувствовал, что, несмотря на душевный подъём, у него сонно закрываются глаза и он начинает отключаться даже стоя. Уже слабо соображающий, он был уверенным и осторожным движением за плечи направлен в спальню, где был уложен в постель и накрыт одеялом, после чего Пэйнт ничего не помнил даже смутно. Проснулся он снова ближе к полудню, Фотошопа в кровати напротив не было. Испугавшись, что ему просто приснился замечательный сон, Пэйнт подскочил на месте, выглянул в зал, увидел Фотошопа, стоявшего у всё той же картины... — Доброе утро, — тихо и осторожно поздоровался он. Фотошоп обернулся: — Добрый день тогда уже! Иди сюда, полюбуйся, я решил не ложиться и сразу подправить то, что мы вчера обсуждали. Видишь? Пэйнт счастливо улыбнулся, ощущая себя на седьмом уровне сетевого протокола от счастья. * Жаль, что всё хорошее быстро кончается. Пэйнт прожил четыре самых лучших дня в своей жизни, с утра до поздней ночи общаясь с Фотошопом, наслаждаясь его комментариями, рассказами и ненавязчивыми усмешками, они успели полностью закончить картину с эльфом верхом на волке, и Фотошоп сказал, что ему теперь жаль отдавать эту работу, он рисовал её на заказ от совсем недавно установленной на систему онлайн-игры Magic The Gathering, по-простому МТГ. Эльф, оказывается, был одной из карт в этой игре... Фотошоп очень мило общался с Пэйнтом, подшучивал над его стеснительностью, показал ему множество других своих картин и просмотрел также коллекцию Пэйнта. Какие это были чудные дни, время летело просто невероятно быстро... А на пятый день, когда Фотошоп отсыпался после ночного рисования на пару с Пэйнтом, а сам Пэйнт тихо мастерил один эскиз на своём холсте, в личном пространстве Фотошопа объявился нежданный гость. Он распахнул двери так же легко, как это делал Дефрагментатор, только он был, кажется, ещё увереннее, хоть и менее болтлив, и сразу же возвестил с порога: — Фотошоп, принимай гостей! Пэйнт недоумённо поднял голову, оглядывая гостя, и встретил в ответ такой же удивлённо-изучающий взгляд. — Постоялец? Тогда прошу прощения за вторжение, я думал, Фотошоп один! Что для него, в общем-то, характерно... А где он сам? — Он спит, — ответил Пэйнт, с первого взгляда ощущая парадоксальную неприязнь к этому красавцу. А он действительно был красив – очень похож на Фотошопа аристократичностью черт, но более мужественный и словно бы чёткий, что безумно привлекало. Светло-рыжие прямые волосы обрамляли лицо длинными неровными прядями до ключиц, придавая ему несколько дьявольский и без сомнения чарующий вид. Майка, чёрные штаны, на бёдрах перехваченные ремнём, высокие сапоги без каблуков и длинная, чуть ниже колен, накидка тёмно-оранжевого цвета довершали картину уверенного в себе Казановы, у которого никогда нет отбоя в поклонниках. Что же эта программа здесь делает? Незнакомец присмотрелся к Пэйнту, улыбнулся: — А ты сторожишь его покой? Пэйнт, чувствуя, как на щеках расцветает предательский румянец, гневно нахмурился: — Не понимаю, какое вам до этого дело. — Мне? – незнакомец фыркнул, прошёл в зал, затем ладонью громко постучал в дверь спальни: — Фотошоп, я знаю, ты там! Не прячься! Через пару секунд дверь распахнулась, показался сонный и очаровательно растрёпанный Фотошоп, рукой приглаживающий свои вьющиеся мягкие волосы. — Люц? Какого вируса тебе тут понадобилось? — Тебя повидать, конечно же! – незнакомец мигом сгрёб поморщившегося Фотошопа в объятия, фыркнул на ухо: — И неожиданно узнал, что у тебя тут гости... — Как бы тебе помягче сказать, что ты не вовремя... – Фотошоп вздохнул, указал на Пэйнта: — Люц, это Пэйнт, растровый графический редактор. Встроен в систему. Пэйнт, это мой брат Иллюстратор, крайне нетактичен и нахален... — Ты, как всегда, просто верх любезности! – Иллюстратор наклонился к самому уху Фотошопа, его светло-рыжие прямые волосы смешались с вьющимися прядями брата, и тихо-тихо проговорил так, чтобы Пэйнту не было слышно: — Где ты взял так беззаветно влюблённое в тебя чудо? Пэйнт, не выдержав созерцания этой картины, отвернулся, сделав вид, что что-то разглядывает на своём рисунке, где был едва заметными штрихами обрисован город – река и дома на её берегах. А чего он ждал, спрашивается? Что такая великолепная программа, как Фотошоп, останется в одиночестве, да ещё и с распространёнными слухами о своих предпочтениях? Этот красавец с соблазняющей хитрой улыбкой чертовски подходит Фотошопу, потому что в нём помимо шарма чувствовалась и творческая жилка, просто немного другого характера. Ах да, Иллюстратор же вроде как программа для обработки векторной графики... Точно творчество, пусть и с большей долей расчётов. Куда там Пэйнту с его простеньким набором инструментов... — Прекрати городить рандомную чушь, — сдвинул брови Фотошоп, отстраняя от себя брата. – Вечно ты свои шуточки отпускаешь! — Это не шутка, неужели ты сам ещё не понял? — серьёзно спросил Иллюстратор, удивившись, но Фотошоп только отмахнулся: — Хватит. Так зачем ты пришёл? Сейчас вроде как идёт проверка полным ходом, если Дефрагментатор не застанет тебя на месте, он устроит тебе разнос! — Сидеть одному в личном пространстве ужасно скучно! Не понимаю, как ты это выдерживаешь. Хотя, я смотрю, ты не один... — Не начинай. — Зато, раз уж я пришёл, могу дать много дельных советов по поводу твоих картин. Пользуйся моментом, в системе больше нет специалистов векторной графики! — Особенно таких скромных... – Фотошоп извиняющимся взглядом посмотрел на Пэйнта, который старался не поднимать головы: — Не обращай на него внимания, пожалуйста. Он всегда такой... — Не надо меня хвалить, а то моё самомнение и вовсе станет постоянной константой и выйдет за пределы целоисчислительного типа! Идём, — подхватив Фотошопа за локоть, Иллюстратор увёл редактора в сторону от Пэйнта к картинам, сложенным и расставленным вдоль стен. Фотошоп дёрнулся, потянул Иллюстратора за запястье: — Царапаешься. Мой браслет? — Ну конечно, это же твой подарок! – мило улыбнувшись, Иллюстратор всё же увёл Фотошопа к картинам, тут же начав сыпать профессиональными терминами, дельными замечаниями, похвалами и критикой, а Пэйнт... Пэйнт просто изо всех сил попытался сдержать безумное отчаяние, которое поднялось у него в душе. Он ведь надеялся, правда надеялся, что у Фотошопа никого нет и что может быть... может быть, он... Карандаш в его руках едва не переломился пополам, и Пэйнт поспешно ослабил хватку. Спокойно, твердил он себе, сосредотачиваясь на рисунке. Спокойно. Он жил столько лет вообще без надежды, и проживёт ещё столько же. Спокойно. Поставить точку. Ещё точку. На холсте должен получиться хотя бы контур города... Ещё точку. Пиксель. Маленький пиксель, простенький алгоритм... Ещё пиксель. И ещё пиксель. Пиксель за пикселем, пиксель за пикселем... Войдя в нечто наподобие транса, чтобы уйти от бури, бушевавшей в душе, Пэйнт медленно вырисовывал самую потрясающую картину в своей жизни. Точка за точкой он рисовал реку, здания с арочными окнами, лодку, тени на воде, свет от фонарей, сотни, тысячи мелких деталей, он с головой ушёл в рисование. Даже имея в распоряжении так мало инструментов, можно нарисовать многое, было бы терпение и желание, а желание у него сейчас было нереально огромным, потому что только оно помогало не сорваться. Только бы не сорваться, только бы не показать своих чувств, до конца дефрагментации же осталось не так много, она и так уже долго длится, должна же она когда-нибудь закончиться... Пиксель. Ещё пиксель. Смена цвета. Ещё пиксель. И ещё один. Не останавливаться. Не отвлекаться. — ...Фотошоп, мне надо с тобой поговорить. Наедине. Пойдём-ка... Не отвлекаться. — Люц, какого вируса? Говори здесь! Не останавливаться. — Идём, тебе говорю! Там всё подробно тебе объясню... – шаги, захлопнулась дверь спальни. Сжав зубы и онемевшими пальцами держа кисть, Пэйнт продолжил рисовать. * — ...нт! Пэйнт, растровый графический редактор! Мальчик мой, с тобой всё в порядке? Пэйнт очнулся, удивлённо вскинул взгляд: он совершенно забыл о реальности, а прошло немало времени. В зале не обнаружилось ни Иллюстратора, ни Фотошопа, зато был Дефрагментатор, всё такой же энергичный и бодрый, только сейчас ещё и несколько обеспокоенный. — Да, — с трудом оформил речевой импульс Пэйнт. Его голос, обычно мягкий и спокойный, обрёл оттенок хриплого карканья. – Дефрагментация закончена? — Почти завершена, по традиции я собираю все программы в нижнем зале и быстро завершаю проверку всех установленных изменений, твои апартаменты свободны... Только не говори мне, что вы не поладили с Фотошопом, это было бы так досадно! — Нет, — выговорил Пэйнт, откладывая кисть. Пальцы болели, свет резал глаза, приходилось щуриться. – Всё хорошо. — Был бы рад услышать это от него лично! Опять он прячется, ну почему программы вечно прячутся, думая, что я ничего не замечаю? Невозможно не заметить, что здесь присутствует ещё и Иллюстратор! – Дефрагментатор подошёл к двери спальни и бесцеремонно распахнул её: — Даже не пытайтесь меня уверить, что совсем не пытались от меня затаиться! Если я вас проверил, это ещё не значит, что до конца дефрагментации можно устраивать беспредел... Пэйнт просто прошёл к выходу, не замечая, что задел почти законченную картину, и холст опрокинулся на пол. Спустившись в общий зал, полный программами до отказа, Пэйнт нашёл самый тёмный уголок, тихо сел у стены и запрокинул голову, закрыв глаза. Шум общего разговора ему ни капли не мешал, ему сейчас вообще мало что могло помешать, да и никто не обращал на него внимания. Всё, о чём он мечтал, это добраться до своего личного пространства и больше никогда оттуда не выходить. Через несколько минут что-то холодное и мокрое ткнулось ему в руку, а затем невесомый пушистый зверёк забрался к нему на плечи, принявшись довольно фыркать на ухо. Пэйнт обнаружил, что ещё умеет улыбаться, ласково прижался к зверьку, безбоязненно гладя его по пушистой шёрстке. — Лис! Ли-ис, формат бы тебя побрал, да где ты?! – Файерфокс был раздосадован поведением своего зверя и явно шёл в сторону Пэйнта, смутно чувствуя там свой модуль. — У него что, опять личные симпатии? – осведомился Инет, не отставая ни на шаг. – И ты будешь меня потом уверять, что... Та-ак. Пэйнт поднял взгляд, видя, что Файерфокс и Интернет Эксплорер его нашли, и Инет при виде его мрачнел с каждой секундой. — Личные симпатии, говоришь? – проговорил он почти с угрозой, поворачиваясь к Файерфоксу. На них начали оборачиваться другие программы и тихонько перешёптываться. Тот вызывающе скрестил руки на груди: — Ты опять судишь по автономному модулю и воображаешь из-за этого невесть что? Пэйнт зажмурился, молясь всем известным разработчикам, чтобы из-за него не вспыхнул конфликт, только этого ему ещё не хватало. Он так хотел остаться один и никому не мешать! — А ты возьмёшься утверждать, что это не доказательство? – обвиняюще указал на Пэйнта Инет. — Я вообще не должен предоставлять тебе доказательств! – гневно вспыхнул Файерфокс, и тут Пэйнт не выдержал. — Хватит!! Браузеры недоумённо замолкли, прекратилось даже перешёптывание других программ, а Пэйнт поднялся с пола, чувствуя, как в душе обрывается что-то важное. Терять ему точно уже нечего. — Тебе нужны доказательства? – спросил Пэйнт у Инета, смотря давящим и почти отчаянным взглядом. Тот вопросительно вскинул бровь: — Что ты имеешь... Пэйнт оборвал его: — Будут тебе доказательства. – Он силой стащил с себя притихшего лиса, отпустил на пол, нашёл взглядом Фотошопа – конечно же, он стоит невдалеке вместе с Иллюстратором и как-то странно на него смотрит, почти... испуганно, что ли. Неужели Пэйнт так страшно выглядит? Небольшая программка, худой миловидный паренёк со скромными запросами... Пэйнт решительными быстрыми шагами приблизился к Фотошопу, положил руку ему на грудь, второй притянул к себе за шею и крепко поцеловал в губы, сквозь шум в ушах слыша слаженное аханье стоящих рядом программ. Тут же прервав поцелуй, чтобы не выдерживать возможную негативную реакцию, Пэйнт бросил на изумлённого Фотошопа всего один взгляд, вложив в него всё отчаяние и всю силу безответной любви, которая сжигала его изнутри – а потом кинулся прочь, не разбирая дороги, стремясь в своё личное пространство, которое можно запечатать и никого не пускать. Совсем никого, плевать на проверки, пусть его перемещают как блок статичной информации, главное, чтобы никто не пытался с ним общаться... — Стой! – Фотошоп попытался перехватить его за запястье, но не успел и метнулся следом. – Да подожди же! – сумев всё-таки перехватить убегающего Пэйнта, Фотошоп угрожающе заявил: — А ну-ка пошли, разберёмся с твоим поведением! Иллюстратор тихо давился от смеха, пытаясь сдерживаться, но всё равно неприлично громко фыркал, прикрывая рот тыльной стороной запястья... Пэйнту уже было всё равно. Вдобавок профессиональный редактор был сильнее его, потому Пэйнт позволил довести себя до личного пространства Фотошопа и послушно шагнул внутрь, собираясь вытерпеть всё, что угодно, ведь всё когда-нибудь кончается. Кончится и это. — Что ж, — произнёс Фотошоп, запирая личное пространство изнутри повелительным импульсом. – Я должен Иллюстратору очень много свободных ресурсов памяти. Я позорно их проспорил. – С этими словами Фотошоп решительным жестом руки приподнял подбородок Пэйнта и крепко поцеловал в губы, опустив свои длинные ресницы и полностью сосредотачиваясь на ощущениях. Чего Пэйнт совершенно не ожидал, так это этого... Прервав поцелуй, Фотошоп взглянул в полные потрясения глаза Пэйнта и добавил: — И я, конечно, не проявляю инициативы первым, это правда, но кто сказал, что я её не перехватываю потом? — Но... – Пэйнт попятился, упёрся спиной в стену, беспомощно возразил: — ...Иллюстратор... — Он просто дурачится, — совершенно уверенно заявил Фотошоп, подходя ближе. – Неужели ты никогда не видел его раньше? Он себя так ведёт всегда и со всеми! — Но... – опять повторил Пэйнт и запнулся, когда тонкие тёплые пальцы Фотошопа легли ему на губы, призывая помолчать. Профессиональный редактор улыбнулся, второй рукой очертил контур лица Пэйнта, словно гипнотизируя лёгкими ласкающими касаниями. Очень тонкое и приятное взаимодействие на программном уровне... — Я был уверен, что ты не приемлешь подобного, — пояснил Фотошоп. – Ты был так застенчив, что, казалось, повысь голос – и ты исчезнешь, не вынося подобного обращения... А мой брат всё понял с первого взгляда! У него талант, впрочем. Пэйнт с трудом сосредоточился на речи, обрывочно оформил: — Значит, ты на самом деле... меня... ?.. Фотошоп тихо рассмеялся: — Ты невероятно мил! – и снова эта нежная и одновременно сильная рука на его подбородке, а губы целуют так, что подкашиваются ноги и теряется ощущение реальности... Пэйнт судорожно схватился за Фотошопа, прижался к нему, отчаянно отвечая на поцелуй, боясь, что сейчас проснётся, что это всё просто плод его воображения, что всё кончится, что зайдёт Дефрагментатор или этот Люц, как называет Иллюстратора Фотошоп, но никто не заходил и не разлучал их. Дефрагментация была завершена... * Пэйнт медленно открыл глаза, шевельнулся, ощутил, что лежит в объятиях Фотошопа с обнажёнными алгоритмами и немедленно покраснел, вспоминая, какие безумства с ним творил Фотошоп прошлой ночью. Гейтс и линукс, неужели это было на самом деле?! Фотошоп сонно пошевелился, поднял голову, осмотрел пылающие уши уткнувшегося ему в плечо Пэйнта и не сдержал смешка: — Ты неподражаем! Мне кажется, стесняться уже немного поздно, не находишь? Пэйнт не отреагировал, стесняясь ещё больше. К тому же, Фотошоп был такой тёплый и приятный, шевелиться не хотелось... — Ладно, — задумчиво произнёс Фотошоп. Затем он после небольшой паузы выдал: — Помнишь, я говорил про слухи о моей ориентации? Послышалось невнятное мычание, что можно было в целом принять за «да». — Так вот, я солгал. — Как это? – Пэйнт аж подскочил на кровати, мигом поднимая голову и изумлённо смотря на Фотошопа. Растрёпанный, эмоциональный, ещё слегка краснеющий и невероятно милый, он вызывал желание немедленно его поцеловать, но Фотошоп сдержался, ограничиваясь простым любованием, пока Пэйнт ещё не пришёл в себя и не заметил этого. — Нет, не насчёт ориентации... насчёт слухов. Их не было, никто не знал обо мне. — Но... зачем ты сказал мне тогда об этом? – Пэйнт явно до сих пор не понимал. Фотошоп плавно провёл по щеке Пэйнта, очерчивая миловидное лицо, и улыбнулся: — Потому что я хотел, чтобы ты знал. Ты мне понравился, и мне была интересна твоя реакция. Правда, ты тогда пребывал в таком шоке, что, кажется, признайся я в том, что я злобный и ужасный вирус, ты отреагировал бы так же... Предсказуемо смутившись, Пэйнт юркнул под одеяло, спасаясь от комплиментов Фотошопа. Тот тут же отрицательно покачал головой: — Э, нет, не прячься! – он попытался откинуть одеяло, Пэйнт сопротивлялся, и закончилось это смехом, вознёй, щекотанием, дерганьем ткани и крепким поцелуем, когда Фотошоп, наконец, справился с препятствием и добрался до Пэйнта. — Тебе надо прекратить всегда быть таким милым, — заявил Фотошоп после поцелуя. – Иначе ты рискуешь никогда не быть выпущенным из этой кровати, не то что из моего личного пространства... Пэйнт отдышался, собрался с силами и, словно ныряя в пропасть формата, крепко обнял Фотошопа в ответ, пряча лицо где-то у основания шеи в его мягких волнистых волосах. — Не выпускай, — едва слышно проговорил он. И хотя Фотошопу очень хотелось поддразнить Пэйнта, смущая его ещё больше, какое-то чувство, больше похожее на нежность, пересилило, и он просто обнял Пэйнта в ответ. — Не выпущу, — негромко подтвердил он. ...Из постели, впрочем, им всё-таки пришлось выбраться, точнее, в страшной спешке выбрался Пэйнт, потому что в личное пространство Фотошопа зашёл Иллюстратор, сходу возвестив с порога, что собирается зайти в спальню через минуту и пусть потом его не обвиняют, что он не предупреждал. Фотошоп пытался удержать Пэйнта, убеждая, что всё в порядке и он не собирается ничего от Иллюстратора скрывать, но тот уже выскользнул из объятий Фотошопа и одним быстрым импульсом вернул себе одежду – любимый свитер в разноцветную полоску и тёплые, приятные на ощупь мягкие штаны. Фотошоп остался в постели, с досадой смотря на поднявшегося Пэйнта, но не считая себя обязанным вставать и одеваться самому. Тут же распахнулась дверь в спальню, впуская гостя. — Можно было догадаться, что вставать вы в ближайшую загрузку не собираетесь, — с усмешкой заявил Иллюстратор, опираясь о косяк плечом и смотря на предсказуемо смутившегося Пэйнта, на щеках которого вспыхнул неконтролируемый румянец. Фотошоп, невольно едва заметно улыбнувшийся реакции Пэйнта, перевёл взгляд на брата и недовольно сдвинул брови: — Ты заявился сюда только ради того, чтобы сообщить нам это? — О, это было бы слишком скучно, ты бы немедленно меня прогнал! – Иллюстратор усмехнулся, выглядев, как всегда, добродушно-насмешливым, уверенным и немного франтоватым в своём насыщенно-оранжевом плаще и высоких сапогах. – Но меня очень попросила вас побеспокоить наша юная и неопытная программа МТГ, она не заключала с тобой союза и потому не может общаться лично. Она спрашивает, как у тебя успехи с той картиной по её заказу и сможешь ли ты её уже отдать. — Эту картину – не могу. — Стал сентиментальным, братец? – на губах Иллюстратора появилась хитрая улыбка, что в сочетании с длинными рыжими прядями, обрамлявшими лицо, выглядело просто очаровательно. Фотошоп покачал головой: — Я думаю, её вполне устроит копия картины. Верно, Пэйнт? Тот смущённо поднял взгляд на него и несмело улыбнулся. Фотошоп с неохотой встал с кровати, создал себе одежду и со вздохом вышел из спальни, отстранив брата. — Пойду делать копию, — пробормотал он. Иллюстратор отступил на шаг, выпуская его, но когда следом за ним хотел пройти Пэйнт, сделал шаг обратно, загораживая проход. Пэйнт, не ожидав такого, едва не налетел на него, остановился и вопросительно поднял голову. А Иллюстратор внезапно резко стал серьёзен, посмотрел с неприкрытой угрозой и наклонился близко-близко, чтобы обменный импульс речи был воспринимаем только ими двумя: — Разобьёшь ему сердце – придушу. – Пэйнт несколько оторопело отступил на шаг, а Иллюстратор добавил так же жёстко: — Я не шучу, у меня есть удавка, лассо называется. Надеюсь, мы поняли друг друга? Пэйнт, глубоко вздохнув, кивнул. Иллюстратор какое-то время пристально смотрел на него, затем усмехнулся: — Любишь его? Пэйнт, за последнее время почти привыкший постоянно краснеть, снова не удержал смущения, но нашёл в себе силы не отвести взгляда и уверенно ответить: — Да. И меня не останавливает то, что Фотошопу скоро наскучит общение со мной. Иллюстратор оценивающе осмотрел Пэйнта с ног до головы, протянул задумчиво: — Мда, немного уверенности в себе тебе не помешало бы. И уважения к Фотошопу, если на то пошло. Пэйнт, возражая, отступил на шаг: — Я не пытался... — Да знаю я, что не пытался, — отмахнулся Иллюстратор и жёстко продолжил: — Вот что, парень. У Фотошопа когда-то была любовь, сильная, такая одна на всю электронную жизнь бывает, но объект его любви выбрал другого по своей инициативе и полностью осознанно. Всё было без обид и скандалов, Фотошоп очень тепло расстался со своей любовью, но с тех пор он стал очень отстраненным и с головой ушёл в рисование. Его никто не мог встряхнуть, и несмотря на мирное расставание и понимание, он очень тяжело переживал потерю. А сейчас... не скажу, что у него никого не было всё это время, было несколько случайных связей и попытки завязать романтические отношения, однако он ни на кого не смотрел так тепло и не устраивал ни за кем погонь на глазах у всех программ в общем зале. Помни об этом, Пэйнт. И береги его. Пэйнт пару секунд помолчал, затем нерешительно вскинул взгляд: — Тот... та любовь Фотошопа... Это был ты? — Что?.. Нет! – Иллюстратор не сдержал смешка. – Нет, мой братец, конечно, красавец и весьма мил, но люблю я его исключительно как брата. – А потом Иллюстратор неожиданно для себя признался: — Я был тем, кого выбрал любимый Фотошопа. Пэйнт приоткрыл рот в немом удивлении, выдохнул: — А кто был этим... — Хватит об этом, — оборвал его Иллюстратор, приходя в себя и отметая воспоминания. – Я не знаю, к чему ведут ваши отношения, но мне не улыбается вытаскивать его из цикла депрессии. Надеюсь, мы поняли друг друга. — Чего вы там застряли? – донёсся голос Фотошопа от противоположной от спальни стены комнаты, где висела картина. – Программируете мировой заговор? — Было бы неплохо, конечно, но я просто знакомлюсь с твоим другом, — как ни в чём не бывало ответил Иллюстратор, отходя от проёма двери и давая Пэйнту возможность выйти из спальни. – Разве не так? Пэйнт едва слышно вздохнул, нашёл в себе силы улыбнуться: — Конечно, всё в порядке. Он говорил, — Пэйнт поймал предупреждающий взгляд Иллюстратора и спокойно продолжил: — Что ты очень отзывчивая и хорошая программа. Предупреждающий взгляд Иллюстратора сменился одобрительно-весёлым, а Фотошоп фыркнул: — Так я тебе и поверил. Скорее всего, он заявил, что я страшно зануден и что тебе к этому надо быть готовым. — Эй, я могу и обидеться! – заявил Иллюстратор, а Пэйнт, пройдясь взглядом по комнате, внезапно восхищённо ахнул: — Ничего себе! – он подошёл к стене, одной из тех, что во время дефрагментации составляла его каморку. На ней висела не слишком большая, но невероятно красивая картина, которую он не видел раньше – необыкновенно реалистичный город, стоявший на реке, было видно, что наступал вечер, горели огни фонарей, оставляя блики на воде, можно было различить очень много мелких деталей. – Фотошоп, как ты добился такой чёткости?.. Увлёкшись рассматриванием картины, он не заметил, как Фотошоп и Иллюстратор переглянулись между собой. — Хм-м... – Фотошоп, уже снявший копию с картины всадника на волке, подошёл к Пэйнту и осторожно произнёс: — Эта картина тебе ничего не напоминает? — А должна? – удивлённо спросил Пэйнт. Фотошоп как-то странно посмотрел на него и ещё более осторожно произнёс: — Вообще-то эта картина нарисована без применения каких-либо особенных инструментов. Она нарисована кистью, а точнее карандашом, по точкам. По пикселям. Пэйнта словно током ударило, он вздрогнул, испуганно смотря на картину и не веря в то, что видит. По пикселям... Он смутно помнил, как в попытке отключиться от окружающего мира и от тяжёлых переживаний что-то рисовал, сосредоточившись на том, что надо ставить точку за точкой, выбирая определённый цвет и так вырисовывая картину до конца. Но чтобы такое?! — Это же не я нарисовал? – он растерянно обернулся к Фотошопу. – Ты... ты ведь дорисовывал? — Нет, — серьёзно ответил тот. – Это целиком твоя картина. — Но... но... Иллюстратор хлопнул Пэйнта по плечу, улыбаясь как ни в чём не бывало: — Рисунок у тебя что надо получился! Учись, Фотошоп, как из простейших алгоритмов такое сотворять... Ошеломлённый неожиданной новостью, Пэйнт стоял перед картиной и не верил своим глазам. Вот это да! — Я совсем не против взять у него несколько уроков, — улыбнулся Фотошоп. – И боюсь, их потребуется много. Очень много. Пэйнт обернулся к нему, поймал его тёплый ободряющий взгляд и счастливо улыбнулся в ответ. Конец ------------------------------- Авторское послесловие: В тексте упоминается картина(http://yaoi.teinon.net/files/tolsimir_wolfblood.jpg), над которой работал Фотошоп, это действительно арт из игры Magic the Gathering, карта Tolsimir Wolfblood(http://yaoi.teinon.net/files/tolsimir_wolfblood_card.jpg). Также упоминается рисунок (http://yaoi.teinon.net/files/mspaint_wow.jpg), который Пэйнт создал, когда пребывал в отчаянии, эта картина найдена в интернете и заявлена как действительно рисованная в Пэйнте.	NC-17	Заморожен	Нет
1	Lexy	Одна из историй столичной пустоши	сюжет укладывается в рамки своеобразного вызова – «Написать высокорейтинговый фанфик «гуль / главный герой» (именно в такой последовательности), и чтобы никого не стошнило при прочтении. И – да, просто превратить гуля в человека неспортивно».	Ангст,Постапокалиптика,Романтика	647	2010-02-07	— Чёртовы гладкомордые, — доносилось мне вслед, когда я, печатая шаг и закинув лазерную винтовку за спину, шагал по подземелью, направляясь в здешний бар. — Чёртовы гули, — пробормотал я в ответ, не особенно стараясь, чтобы меня не услышали. Я не мог сказать, что не понимаю гулей и их нетерпимость к людям, которым посчастливилось избежать сильного радиоактивного воздействия, равно как и понимал людей, которые испытывали отвращение к тем, кто выглядел как полуразложившийся труп месячной давности, но сам предпочитал соблюдать полный нейтралитет. Ходить по столичной пустоши с плакатом «гули тоже люди» я не стану, но и шарахаться от них не собираюсь. В пустоши есть гораздо более страшные вещи, чем разумный и в общем-то мирный гуль... — Чего уставился? – рыкнул на меня выходивший из бара мирный гуль. Флегматично промолчав, я подождал, пока задира не освободит проход, и зашёл внутрь помещения, довольно уютного, учитывая царившую в мире разруху. Было видно, что за ним пытались ухаживать, то ли из эстетических соображений, то ли из желания привлечь побольше посетителей. Взглянув на бармена, который несмотря на довольно сильно разложившееся лицо, выглядел сущим пройдохой, вернее всего было второе предположение. — К нам пожаловал чужа-ак, — протянул он, оглядев меня с ног до головы и особое внимание уделив видневшейся из-за моего плеча рукоятке лазерной винтовки. Что-то решив для себя и угнездив мою персону в определённое место ранговой таблицы клиентов, гуль улыбнулся: — Чего желаете? Улыбка на его лице выглядела жутковато, если честно. Кожа местами висела сухими струпьями, водянистые глаза щурились и беспокойно перебегали с места на место, редкие волосы кое-как зачёсаны назад, а пальцы переплетались между собой очень ловко, я готов был побиться об заклад, что он отлично умеет вскрывать замки. Неприятный тип, к такому лучше не поворачиваться лишний раз спиной и стоит внимательно следить за своими карманами, иначе запросто можно лишиться нескольких патронов, которых и так вечно не хватает, или крышек, которых ещё меньше, чем патронов. — Покажи, что есть на продажу. Полный ассортимент товаров. — О чём ты... – начал гуль, но, видимо, что-то увидел в моём скептическо-флегматичном взгляде и расплылся в ещё более кошмарной улыбке: — А-а, опытный покупатель! Таких я люблю больше всего... На миг присев за барной стойкой, он через пару секунд выложил на обшарпанную и местами черневшую подпалинами поверхность по одному образцу имевшегося товара – звякнули шприцы стимулятора, мед-х и психо, сухо стукнулась баночка баффаута и – о чудо – рядом лёг винт! Увидев мои блеснувшие глаза при виде винта, гуль понимающе осклабился: — Чудом осталось четыре штуки, будто вас ждали! Будете брать? — Буду, — коротко ответил я, не желая вступать в дискуссию о наркотиках. Да, я наркоман, периодически страдаю от зависимостей. Когда я только вышел из убежища 101 и узнал о существовании наркотиков, я думал, что буду собирать их только для продажи, а не для использования, но когда два супермутанта-мастера расстреливают тебя из минигана, а третий бежит со здоровенным железным молотом в руке и с совершенно недвусмысленными намерениями, то без увеличения скорости реакции и лишней силы никак не обойтись, если хочется выжить. Счастье ещё, что я быстро приобрёл у Мойры в Мегатонне мини-лабораторию, отдав почти все свои сбережения, и могу выводить химикаты из организма совершенно бесплатно без посредства врачей, иначе никаких крышек бы не напасся. Бросив на барную стойку положенное количество крышек, я сгрёб четыре винта, стараясь не соприкоснуться с ловкими руками гуля, с которых так же сильно, как и на лице, облезала кожа. Бармен, заметив это, бросил на меня украдкой презрительный взгляд, но не сказал ни слова, за что ему огромное спасибо. Я, конечно, не брезглив, приходилось в жизни и трупы обыскивать разной степени свежести, и в мёртвых диких гулях копаться, но удовольствия я от этого не получал. А бармен оказался достаточно сообразителен для того, чтобы поостеречься ввязываться в ссору с запыленным путешественником с пушкой за спиной, добравшимся незнамо из какой задницы живым в город гулей. Отойдя от стойки, я прошёл мимо столиков и собрался уже выйти из бара, когда моё внимание привлёк гуль, стоявший в углу бара и безразлично смотревший куда-то поверх голов в стену напротив. Чувствовался профессионализм уже просто в одной выправке, не говоря уже в холодном отрешённом взгляде, из которого на самом деле не ушло внимание, оно просто не было заметно с первого взгляда. Это было весьма необычно для гуля, не говоря уже о том, что он абсолютно проигнорировал моё появление и вслед мне от него не доносились ругательства в адрес очередного «гладкомордого». Слегка удивлённый, я подошёл к нему, но прежде, чем я открыл рот, он посмотрел на меня пронзительным взглядом и отрезал: — Поговори с Азрукхалом. – Ни пренебрежения, ни симпатии, абсолютно безликий хрипловатый голос. — Я только... — Поговори с Азрукхалом, — повторил он, взглядом указывая на бармена и вновь уставился куда-то в стену, показывая, что разговор окончен. Даже несмотря на язвы и поражённое радиацией лицо, было видно, что он поджал губы и больше не скажет ни слова. Общаться снова с тем скользким типом у стойки мне не хотелось, но этот странный гуль меня заинтриговал, и я отправился выяснять подробности. Оказалось, что это был почти что универсальный солдат, подчиняющийся любому, у кого находится его контракт, и беспрекословно выполняющий любой приказ, который ему отдаст хозяин. Видя, как Азрукхал довольно потирает руки, говоря об этом, я молча посочувствовал солдату, попавшему к такому хозяину. А впрочем... что мне мешает перекупить его и отпустить? За мной и так уже волочился шлейф добрых дел, аж самому противно иногда становится, но сволочам на пустоши живётся труднее. И хорошо, если какие-нибудь борцы за добро не наддадут в придачу к трудностям жизни под зад хорошим зарядом картечи, я слышал, Регуляторы иногда таким занимаются... Впрочем, я могу и не отпускать гуля. Держать рядом зомби, конечно, не слишком приятно, но лишний ствол и прикрытая спина не повредят, особенно если этого гуля растили как солдата. Робота таким ангелочкам, как я, не нанять, покупать себе раба я не намерен, потому что ненавижу работорговлю и, столкнувшись с работорговцами, даже разбираться в их делах не стал, вычистил к чёрту весь комплекс Парадиз-Фоллс и не жалею об этом. Однако одному на пустошах, конечно, хорошо, ни от кого не зависишь и ни за кого не несёшь ответственности, но я уже много раз жалел, что рядом нет даже не слишком умелого союзника, который мог бы отвлекать огонь на себя, пока я прицеливаюсь и снимаю головы с плеч из ближайшего укрытия. Да, точно, укрытие... — Ты сказал, он солдат? Наёмник? – переспросил я у бармена Азрукхала. – Он умеет бесшумно красться? — О, разумеется. Он умеет всё, что должен уметь любой путешественник, который хочет выжить на пустошах, — ухмыльнулся Азрукхал, почуяв личную выгоду и расхваливая свой товар. Он прекрасно понимал, к чему я веду такие расспросы. – А чего не умеет, тому очень быстро научится. — В таком случае, если он не против вылезти из относительно безопасного подземелья и пошататься по пустошам, я его найму. За сколько ты отдашь его контракт? — Ты не понял, — снисходительно проговорил бармен с лёгким хрипом, присущим почти всем гулям. – У него не может быть желаний. Его желания – это воля хозяина, я же говорил, он из тех, кому промыли мозги и вместо них вставили беспрекословное подчинение. Так что, сам понимаешь, такой наёмник стоит дорого... — Сколько? – я начинал терять терпение, меня всегда раздражала торговля. Если бы это не был город гулей, я бы уже давно приставил к его виску пушку помощнее, это обычно очень сильно ускоряло процесс установления цены, устраивающей обе стороны, но проблемы с целым городом мне не нужны. — Две тысячи крышек. Чертыхнувшись, я остро пожалел о том, что навык бартера мне абсолютно чужд, я всегда предпочитал учиться науке, обращению с оружием и взлому замков, что гораздо больше, по моему мнению, пригождается на пустоши, чем умение торговаться. Но в такие моменты, как сейчас, я начинаю в этом сомневаться. Не то чтобы у меня не было крышек, где-то три тысячи наберётся, но я их очень долго зарабатывал, одно время чуть ли не караванный путь организовывал, стаскивая Мойре в Мегатонну оружие и припасы на продажу, которые мне самому были не нужны, а уж чего стоило зачистить Арлингтонскую библиотеку ради довоенных книг, которые можно было потом выгодно продать... А если гуля убьют в первой же мало-мальски серьёзной схватке? Пройдоха-бармен, видя моё раздражение, начал с чувством описывать достоинства наёмника, и было ясно, что цену он не сбавит ни на крышку, так что мне оставалось решать, ввязываться ли мне в авантюру с попутчиком или продолжить путешествовать в одиночку. Я обернулся на наёмника и констатировал, что тот стоит на прежнем месте, не шевелясь, абсолютно безразличный к окружающему миру и, по всей видимости, собственной судьбе. Что ж, по крайней мере, он не из болтливых и скорее всего не будет надоедать, а если быстро погибнет в бою, то, может, и к лучшему. Я сильно сомневаюсь, что жизнь у этого Азрукхала лучше, чем обычная работа наёмника, пусть и рискованная, а в деле наёмника по крайней мере не так сильно зависишь от мелких прихотей хозяина. — Вот твои крышки, — бросил я на барную стойку засаленный мешочек. Тот как по волшебству исчез с обшарпанной поверхности, и вместо него лёг обтрёпанный лист, некогда, видимо, бывший из плотной хорошей бумаги. — Договор есть договор, мне крышки, тебе контракт, — довольно проговорил Азрукхал, снова потирая руки и тут же развязывая тесёмки мешочка, чтобы пересчитать крышки. Сделку он явно считал выгодной. – Всё, он твой. Можешь лично сказать ему об этом. Что ж, пойдём знакомиться. Захватив контракт, я бегло просмотрел его, заметил, что он бессрочный, а также, наконец, узнал имя своего нового приобретения – Харон, после чего я направился в угол бара, заново разглядывая гуля-солдата. Ничего необычного в нём на первый взгляд не было – обычная кожаная куртка, дробовик за спиной, отталкивающий вид полуразложившейся плоти – ну и не повезло же гулям с внешностью... Харон, заметив, что я его разглядываю, снова бросил один короткий пристальный взгляд: — Поговори с Азрукхалом. — Твой контракт теперь у меня, Харон, — спокойно ответил я, намеренно не предъявляя бумагу и с любопытством ожидая реакции. — О. – Ёмкий комментарий сопроводился слегка ожившим взглядом, скользнувшим по мне с ног до головы, профессиональный взгляд хорошего воина, оценивающего боевые качества по малозаметным внешним признакам. После небольшой паузы, требовавшейся, чтобы переварить новость, он продолжил: – Стало быть, ты мой новый наниматель. Тогда, если ты не возражаешь, перед тем, как я начну выполнять твои приказы, позволь уладить одно дело. Не слушая ответа и этим заинтриговав меня ещё больше – он же должен в теории ждать моих приказов, разве нет? – Харон подошёл к барной стойке и скрестил руки на груди: — Это правда, что ты продал мой контракт? Азрукхал обнажил в улыбке подгнившие зубы: — Правда. А ты что, хочешь попрощаться? Вместо ответа Харон прежде, чем кто-либо успел дёрнуться, выхватил дробовик из-за спины быстрым, точным движением и выстрелил Азрукхалу в голову, почти что приставив дуло ко лбу. Прогремел выстрел, оглушительно громкий в небольшом помещении, Азрукхала отдачей швырнуло на стену, голову снесло начисто, кровь расплескало по барной стойке... В баре наступила мёртвая тишина, а Харон, как ни в чём не бывало, закинул дробовик обратно за спину и повернулся ко мне: — Теперь я готов служить тебе. – Поймав мой ошарашено-настороженный взгляд, он пояснил: — Азрукхал был мразью, и я всего лишь получил возможность очистить от него мир. А теперь, к добру или ко злу, я служу тебе. Поймав несколько изумлённых взглядов жителей Подземелья, присутствующих при нашем разговоре, я решил отложить выяснение отношений на потом. — Пошли, — коротко бросил я, решительно направляясь из бара. Харон молча последовал за мной, едва заметно кивнув головой, и по его виду можно было не сомневаться – теперь он беспрекословно выполняет мои приказы. Только вот если я вдруг решу уволить его или кому-нибудь отдать его контракт, не попытается ли он отстрелить мне башку так же, как Азрукхалу? Уже взявшись за ржавую ручку двери выхода из подземелья гулей, я вспомнил, что винт-то купил, но не приобрёл стимпаков, а без них не то что наёмник, но и я не продержусь слишком долго. Вблизи Исторического музея не было никого, кто мог бы продать мне их, так что придётся возвращаться. К счастью, не к Азрукхалу... Где-то здесь, кажется, была клиника, там точно должны продавать стимпаки, так что я молча развернулся и направился на её поиски. Я - истинный наркоман, увидел винт и забыл обо всём на свете! Харон, что примечательно, молча тенью следовал за мной и не говорил ни слова, это давало надежду на то, что мы сработаемся. Клиника меня встретила подозрительно знакомыми хрипами диких гулей, которые, к счастью, были за решёткой, и ни с чем не сравнимым запахом лекарств, которому не мешал даже вездесущий, забивающий ноздри налёт гари и золы. — Чем обязаны? – рассеянно спросил гуль-доктор, практически не отвлекаясь от пометок в каком-то списке. Бросил взгляд на меня, на Харона позади меня, заинтересовался, отложил карандаш в сторону. — Мне бы пополнить припасы, — ответил я. – Стимпаки есть? — Этого добра — сколько угодно, — кивнул гуль, выдвигая ящик письменного стола и доставая ворох шприцов с активной смесью, стимулирующей быструю регенерацию тканей. При точном уколе один стимпак мог залечить вывих или даже перелом, что не раз спасало в передрягах на Пустоши. — Мне двенадцать, — сразу решил я, отсчитывая нужное количество крышек. — Заходите, если ещё припасы понадобятся, — добродушно ответил гуль, придвигая мне двенадцать шприцов, а остальные ссыпая обратно в стол. Затем неуверенно глянул на меня и спросил словно бы между делом: — Харон просто следит за порядком или вы его новый наниматель? Я дёрнул бровью: — Новый наниматель. Какие-то проблемы? — Нет, совсем нет, наоборот. У вас есть несколько минут на разговор? — Есть. В чём дело? – я скрестил руки на груди, пытаясь понять, что могло понадобиться от меня этому гулю. — Дело в том, что я уже давно занимаюсь исследованиями, поисками причин превращения людей в гулей, и уже немало преуспел в этом. Я мог бы вам объяснить свою научную теорию, если у вас есть такое желание... — Извините, но дело не столько в желании, сколько во времени, поэтому давайте ближе к делу, — попросил я. Доктор внимательно посмотрел на меня и вздохнул: — Мне не хватает подопытных гулей. Не диких, их легко отловить в окрестностях и в подземных метро, а разумных. Все жители подземного города в один голос поддерживают мои исследования, потому что это может быть их единственной надеждой, но после двух неудачных экспериментов с летальным исходом ни один больше не соглашается на добровольное тестирование опытных образцов вещества, способного в теории замедлить и затем обернуть вспять процессы разложения, которые делают здорового человека гулем. Я уже давно усовершенствовал рецепт и полностью исключил летальный исход, но, к сожалению, этот аргумент никого не убеждает. — И вы предлагаете... – я машинально обернулся на невозмутимого Харона. — Да, — кивнул врач. – Его предыдущий наниматель, Азрукхал, запрещал ему участвовать в экспериментах, боялся попортить товар, но я уже говорил, что исключил летальный исход. К тому же, сначала я начну с буквально микроскопической дозы, которая почти никак на нём не скажется, даже если вещество идеально работает, так что вы не подвергаете вашего наёмника никакому риску. – Заметив, что я несколько озадаченно смотрю на доктора, он добавил: — Крышки не проблема. Я буду платить за каждую инъекцию. Сто крышек вас устроит? Весомый аргумент. Хоть за мной и числилась масса добрых дел, большинство из них я делал из-за банальной выгоды, да и все так живут, если на то пошло. Тот же ТриДогнайт, активный боец «светлой стороны», без зазрения совести проповедует ту же философию – «я тебе ключик от склада с оружием, а ты мне тарелку для радиовещания...» — Если Харон согласен, то я не против, — кивнул я. Доктор нетерпеливо тряхнул головой: — Вы, наверное, ещё не совсем в курсе... Харон не может быть с чем-то согласен, он выполнит любую вашу волю, у него нет своей. Решение целиком зависит от вас. — Нет своей воли? – иронично хмыкнул я, вспоминая, как мозги Азрукхала разлетались по стенам. Повернулся к Харону, слышавшему весь разговор, спросил прямо: — Ты согласен на эксперименты этого уважаемого доктора? Харон коротко глянул на меня: — Как скажешь. Чёрт. Терпеть не могу таких вот «роботов». — Я спросил тебя о твоём мнении, а не о том, выполнишь ли ты мою волю, так что выкладывай, что ты думаешь об этом. — Мне всё равно. Я раздражённо выдохнул воздух: — Это приказ, если тебе так легче. Приказ ответить! Снова короткий взгляд – и спокойный безэмоциональный голос: — Я ответил. Мне действительно всё равно. Я пожал плечами и согласно кивнул доктору: — Договорились. Тот, не скрывая радости, засуетился, спешно отсчитывая крышки и готовя первую инъекцию: — Вам нужно будет периодически появляться в нашем подземелье для обследований и регулярных инъекций, пусть Харон также отмечает изменения в самочувствии. Каких-то значимых результатов можете не ждать, скорее всего мне понадобится ещё не менее тридцати лет, чтобы добиться существенной отдачи, но ваш вклад в науку просто неоценим! Я мило улыбнулся, пряча крышки в потайной карман боевой брони. * Первая инъекция на Хароне никак не сказалась, по крайней мере сразу, так что оставаться в подземелье смысла больше не было, следующая экспериментальная инъекция будет только через неделю минимум. Полученные крышечки тихо позвякивали в кармане, и, абсолютно довольный жизнью, я вышел из подземелья гулей в холл Исторического музея, раздумывая, куда направиться теперь. У меня было несколько незаконченных дел, но ни за одно из них не хотелось браться, не проверив моего нового спутника в бою, иначе может случиться так, что я действительно зря заплатил две тысячи. Нужно было какое-нибудь место, где не слишком жарко, но и достаточно опасно, потому что на ком-нибудь вроде радтараканов проверять воинское умение – верх глупости, я ещё десятилетним мальчишкой из пневматической винтовки был способен их прибить. Проблема в том, что мы сейчас находились на развалинах Вашингтона, а тут очень мало «не слишком жарких» мест... Я задумчиво остановился перед пыльным чучелом мамонта с отломанным бивнем, попинал постамент, на котором тот стоял, от моих пинков бетон, после ядерных взрывов потерявший большую часть своей прочности, начал крошиться, и я поспешно прекратил своё занятие. Можно было допинаться до того, что это чучело, покачнувшись, рухнет мне на голову, и никакие стимпаки не помогут. Конечно, на пустоши всё, что могло рухнуть, уже рухнуло, но осталось ещё порядочно мест, где один неверный толчок или шаг может спровоцировать обвал. Харон в двух шагах от меня молча и безразлично ждал моего решения, что, кстати, на удивление не напрягало... Сплюнув на злополучный постамент, я направился к неприметным боковым дверям музея, решив не выходить из него, а просто разведать, насколько безопасны эти развалины рядом с поселением гулей. Оставалось только надеяться, что супермутантов здесь нет, а с любой другой мелкой шушерой я справлюсь, если наёмник окажется никудышным в бою. Когтей смерти тут нет – и слава богу... Я присел, машинально переходя на бесшумный шаг, как всегда делал при разведке местности, точные выстрелы из укрытий немало экономили стимпаки и патроны, так что скрытность, как ни крути, оказывалась необыкновенно выгодной и требовала только терпения. Уже подойдя бесшумным шагом к двери, за которой начинались неизведанные развалины помещения музея, я спохватился, что не отдал должной команды Харону, но, обернувшись, обнаружил его присевшим в нескольких шагах от меня, сосредоточенного и бывшего в полной боевой готовности. Одобрительно хмыкнув, я толкнул дверь, мысленно засчитывая пару очков в пользу своего зомби-приобретения, он пока что оправдывал мои надежды. Едва распахнув дверь, я услышал очень знакомый характерный хрип диких гулей, мерные полугудки-полущелчки автоматических турелей и периодически повторяющиеся автоматные очереди. Судя по тому, что не было слышно ругательств и криков, а только разъярённое шипение диких гулей, я констатировал, что гули нарвались на автоматическую турель, которая их расстреливает. Вот и хорошо, пусть разбираются друг с другом, а я разберусь с выжившими... Осмотревшись вокруг, я заметил на втором этаже открывшегося передо мной холла светящееся табло терминала, наверняка отключающего автоматические пушки. По второму этажу быстро пробежал дикий гуль, скрывшись в одном из проходов, послышалась новая автоматная очередь... — Вот ты где! – внезапно рявкнул рядом со мной Харон, вскакивая и в один миг взлетая по лестнице наверх следом за пробежавшим мимо диким гулем. Я и рта не успел раскрыть, как раздался грохот его дробовика, эхом раскатившийся по большому помещению и переполошивший, судя по хрипам, ещё не менее трёх гулей, обретавшихся неподалёку. Я, пока что так никем и незамеченный, с силой стукнул себя прикладом лазерной винтовки по лбу: наёмник всё-таки идиот! Он бы ещё из «толстяка» палить начал, чтобы уж наверняка всем заявить о своём местонахождении! Не говоря уже о том, что он даже не подумал отключить турели через терминал или хотя бы спросить у меня, умею ли я это делать... Матерясь сквозь зубы, я подбежал к лестнице, слыша скупые выстрелы дробовика Харона и надеясь, что у него хватит ума и ловкости не соваться прямо под пули, однако дальнейшее повергло меня в некоторый шок: воинственный хрип гулей, доносившийся откуда-то из глубины помещений, после пары выстрелов дробовика замолк, следом после громкого хлопка заткнулась и турель. Из троих гулей, бежавших на звук выстрелов со всех ног, один сразу лишился головы, второй, кажется, добежать тоже не успел, а третий через буквально пару секунд бросился мимо меня по лестнице вниз со второго этажа, улепётывая так же быстро, как бежал на звук. Он так нёсся, что не заметил меня, присевшего у перил и в некотором остолбенении ни капли не участвовавшего в развитии событий... Следом за гулем выметнулся Харон, сбежал по лестнице, двумя выстрелами в спину упокоил радиационную нежить, но и на этом не остановился, принявшись распахивать в окрестностях все двери и уничтожать всё живое, что попадало в прицел его дробовика. Вскоре грохот выстрелов затих, и Харон, прилежно присев, бесшумно вернулся ко мне, замирая каменным изваянием в двух-трёх шагах, как ни в чём не бывало. На мой приоткрытый рот и от неожиданности опущенный к полу ствол лазерной винтовки он отреагировал цепким и внимательным взглядом, готовый выслушать любые претензии. — Ну ты даёшь, — выдавил я из себя, наконец, первую цензурную мысль. – Ты всегда так дерёшься или только поначалу нанимателя удивлять решаешь? На миг крепче стиснув зубы, Харон ровно спросил: — Я что-то делаю не так? Если тебя не устраивает моя тактика... — Я не об этом. — Тогда о чём? Я отмахнулся стволом лазерной винтовки и отправился обыскивать трупы диких гулей на предмет патронов или медикаментов, попутно обдумывая ситуацию. Оказывается, этот наёмник стоил двух тысяч, Азрукхал, пожалуй, ещё и продешевил, но, к счастью, он об этом уже никогда не узнает. И всё же это вот нарочитое швыряние себя на пули мне не нравилось, ладно дикие гули, они не являются сильными противниками, если только не сбиваются в стаи, ну а если попадётся тройка супермутантов-мастеров? Где этот непутёвый напарник-гуль выскочит на них, там и могилку сложат! Забавно. Такое ощущение, что он мой домашний зверёк, этакий зомби, которого надо воспитывать. Если пореже на него смотреть, ощущение появляется весьма любопытное. Только не стоит, наверное, озвучивать этих мыслей, даже если я чувствую перед ним своё бесспорное превосходство в опыте выживания на Пустоши... — Привал. У той бочки, — указал я на бак, в котором разгорелось пламя от попавших в него пуль. Харон просто кивнул, направляясь туда и не спрашивая, зачем нужен привал, если мы оба ещё не успели устать, встреча с парой одичавших гулей не в счёт. Привал устроили мы знатно – подтащили к горящей бочке два ободранных, но всё ещё относительно мягких кресла и слегка поджарили мясо браминов на двух кабелях, срезанных, а точнее отстреленных с целого витка, свисающего с потолка. Кабели были старые, пыльные, изоляция с них давно облезла, но они были ещё прочные и почти не гнулись, так что своеобразный ланч у нас прошёл с комфортом. Счётчик Гейгера, встроенный в пип-бой, исправным треском предупреждал о том, что мясо браминов радиоактивно, но я уже очень давно не обращал на это внимания... — Итак, Харон, давай поговорим. – Я удостоился довольно угрюмого, но внимательного взгляда водянистых глаз, которые, кажется, были когда-то зелёными или голубыми. Если бы я не притерпелся к гулям за время моих скитаний, то мог бы и передёрнуться от его вида, но я привык игнорировать внешнюю оболочку. Многие люди в Тенпенни-тауэр куда хуже иных гулей. Прожевав очередной кусок жестковатого и отдающего гарью мяса, я продолжил: — Азрукхал сказал, что ты исполняешь любые приказы тех, у кого твой контракт. Это правда? — Да. – Он ограничился коротким ответом. — Значит, ты выполнишь любой мой приказ? — Да. Прелесть какая. У меня что, персональный раб? Терпеть не могу работорговли! — Ты хочешь освободиться? Харон не колебался ни секунды: — Нет. Я выразительно выгнул брови: — Я имел в виду, что отдаю тебе твой контракт и мы мирно расходимся. — Я тебя чем-то не устраиваю? – резкий хриплый голос, ставший более злым. Я озадаченно покачал головой: — Как раз наоборот, но я покупал наёмника, а не раба. И если ты... — Позволь тебе кое-что прояснить, — резко перебил гуль. – Я выполняю твои приказы только потому, что у тебя мой контракт, это долг и ничего больше. На мне нет никакого ошейника со взрывчаткой, меня не продавали в рабство, так что за свою совесть можешь быть спокоен. Если я тебя чем-то не устраиваю, прикажи. — И это ты называешь не рабством? Вместо ошейника – так называемый долг и ветхая бумажка бессрочного контракта? Во взгляде гуля появилось мрачное терпение, он не ответил на вопрос, но явно готов был стойко пережидать любые увещевания. Ничего себе промывка мозгов! Он действительно не считает это рабством... — А если я прикажу умереть? — Это приказ? – бесстрастно уточнил гуль. — Это вопрос, дубина, — я начинал слегка раздражаться. Безликий спутник у меня, оказывается. Это что же, я буду путешествовать с этаким зеркалом, отражающим все мои приказы? Даже у роботов запрограммировано больше личностной основы! — Выполню. – Снова безграничное терпение. Интересно, сколько людей и гулей до меня пытались его так расспрашивать? — А если прикажу убить меня самого? – я пытался понять логику, обозначить границы дозволенного и выяснить как следует, с кем свела меня судьба. – Это тоже вопрос, — на всякий случай уточнил я. — Убью. – Терпеливый и чёткий ответ, любопытное сочетание. — А если меня заставят это сделать под дулом пистолета? — Если у меня будет подозрение, что ты отдаёшь приказы не по своей воле, то я сделаю то, что приказывал предыдущий владелец – уничтожу угрозу, не выполняя твоих приказов. – Казалось, в его «программе» предусмотрены все случаи. — А если я буду не в себе? Не по вине кого-либо, а просто так получится? На сей раз Харон ненадолго задумался. Да, мне многие говорили, что я изобретателен на подобные каверзные вопросы и проверки разнообразных ситуаций, у меня очень хорошо развита наука, и я привык иметь дело с компьютерными системами, где всё предельно логично. Харон мне отчасти напоминал некую программу-головоломку, к которой нет ключа. По крайней мере, пока что нет. — Если ты не дашь заранее определённых приказов, буду действовать по обстоятельствам, стремясь сохранить наши жизни. Позже, когда ты придёшь в себя, попрошу подтвердить приказ. — Если меня убьют, заберёшь свой контракт? — Нет. Я буду находиться поблизости от тела, пока кто-нибудь не наткнётся на него и не заберёт контракт. — А если никто не придёт? — Я буду ждать. Мне снова захотелось дать себе прикладом винтовки по лбу. Смотритель всемогущий, да кто так издевался над сознанием людей?! — Откуда ты? — Не помню. – Лёгкий, спокойный ответ. Хм... — А если я прикажу тебе говорить правду? Спокойный взгляд в ответ и молчание. Ладно, не хочет говорить правду, не надо, у нас ещё много времени впереди. Может, удастся заставить его говорить без приказов. — Ладно, проехали. Вернёмся к контракту: что если его у меня выкрадут? — Я останусь верен тебе, бумага – только символ передачи власти. Я напишу новую и она будет иметь прежнюю силу. Чтобы я перестал тебе служить, тебе надо отдать или продать контракт другому человеку добровольно. — А если мне вздумается отдать его супермутанту? Добровольно? На лице гуля отразилось плохо скрываемое ругательство «как же меня достали эти гладкомордые», но ответил он по-прежнему ровно: — Буду служить супермутанту. Я скептически хмыкнул, но расспросы остановил. В общем и целом картина была ясна – личность у него всё же имелась, эмоции тоже, да и решимости не занимать, он преспокойно отстрелил голову бывшему хозяину без всякого рабского почтения, у него просто что-то вроде заскока на почве служения, который ему кто-то крепко вбил в голову. Идеальный наёмник, но, увы, не идеальный попутчик. Если каждое слово из него придётся приказами вытягивать, то будет не очень-то весело... — Есть какие-нибудь предпочтения? – спросил я, меняя тему. Харон ответил непонимающим взглядом, и я раздражённо пояснил: — Что тебе необходимо, чтобы функционировать нормально? Запас стимпаков, патроны, приказы заранее, что-то ещё? Вот этот вопрос ему был привычен, он чётко ответил: — В стимпаках я не нуждаюсь, у меня неплохая регенерация тканей, патроны я всегда запасаю свои. Если пожелаешь, чтобы я стрелял другим оружием, тогда да, нужны и патроны, а в мой дробовик у меня всегда найдётся что зарядить. Мне не страшна радиация, мало нужен сон. Приказы заранее нужны только в том случае, если тебя не устраивает моя тактика ведения боя, в остальном я обучен сражаться и защищать нанимателя в первую очередь. — Меня не устраивают две вещи. – Водянистые голубовато-зелёные глаза с готовностью глянули на меня, и я продолжил: — Первое – кончай лезть под пули. Бегать вокруг меня и сдувать пыль не надо, я и сам неплохо обращаюсь с оружием, а твой труп является очень плохой защитой мне как нанимателю. Так что будь добр просто прикрывать мне спину и не лезть вперёд. Короткий, едва заметный, но серьёзный кивок. — И второе, — я сдвинул брови, — мне нужен попутчик, слушающийся приказов в бою, но не машина, которая просто ходит за мной на привязи и умеет стрелять. Не знаю, что тебе приказывали предыдущие хозяева и не хочу знать, но своё мнение можешь высказывать свободно. — Я не совсем точно понял последний приказ, — ответил Харон, но я с удовлетворением заметил, что он снова ненадолго задумался и уже самую каплю меньше напоминал боевую машину без собственной личности. Ничего, ты ещё приучишься спорить со мной, чертыхаться, едва не порвав растяжку-ловушку, и ворчать на жёсткое мясо, которым придётся питаться чаще, чем хотелось бы... И будет из него нормальный наёмник, а не машина без мозгов. В критической ситуации наёмник, думающий своей головой, неизмеримо полезнее того, кто действует строго по приказам. — Мой приказ – думать, — отрезал я. – И высказывать своё мнение. Если я буду идиотом, мне нужен кто-то, кто скажет об этом, а ошибок я успел насовершать уже немало, чудо, что живым остался. Приказ ясен? — Да. – Ну вот, хоть что-то хорошее. Удовлетворённо кивнув, я отбросил пустой импровизированный шампур в ближайшую кучу мусора и поднялся с ободранного кресла. — Значит, пошли. Вопросы, кстати, есть? – я привычно сбросил с плеча винтовку и не глядя начал перезаряжать её. — Как мне тебя называть? Я фыркнул: — «Мой повелитель»! — Хорошо, мой повелитель. – Ни грамма иронии. Я поморщился: — Я тебе приказывал головой думать или нет? Как хочешь, так и зови. Меня иногда ещё называют Сто первым. ТриДогнайт удружил, спасибо ему огромное... – проворчал я, вспоминая, как перемывает мне косточки ди-джей светлой стороны в прямом эфире на всю Столичную Пустошь. Харон немного подумал, поднял на меня мрачный взгляд, в котором мелькнуло что-то необычное: — А если я буду звать тебя гладкомордым? Ну наконец-то хоть какое-то личностное поползновение! Я иронично улыбнулся в ответ: — Ничего не имею против, но, в таком случае, я буду звать тебя зомби. – Я ещё не встречал гуля, которому бы нравилось, когда его называют мертвяком или зомби, так что я был уверен, что и это чудо природы не захочет так зваться. Харон мрачно усмехнулся самым краем рта, что можно считать большим достижением с его минимумом эмоций, и заключил: — Буду звать тебя так, как привычнее – хозяин. Или Сто первый, — добавил он. Безразлично пожав плечами, я кивнул и молча перешёл на бесшумный шаг, держа винтовку наготове, Харон тут же последовал моему примеру, мгновенно став серьёзным и замкнутым профессионалом. Я в нём не ошибся, он не из тех, кому дашь поблажку и он тут же перестанет подчиняться приказам... Исторический музей я решил не исследовать, я не испытывал особой страсти разведывать локации без определённого настроения или цели, так что я направился прочь из музея и сверился с пип-боем, чтобы идти наверняка в нужную сторону. Дел на Пустоши оказалось невпроворот, и если подсуетиться и не бояться лезть в опасные места, можно было выручить немало крышек, не говоря уже о том, что можно было разжиться патронами, при этом не усеивая свой путь многочисленными трупами и не тратя, собственно, на эти трупы ещё больше патронов. — Пойдём мимо Технического музея, — отрывисто бросил я, сосредотачиваясь на бесшумном шаге и постоянно сверяясь с картой. – Следуй строго за мной, тихо и бесшумно, пальбу не открывай. Я вычищал окрестности Молла несколько раз, но эти проклятые зеленокожие супермутанты упорно продолжают устраивать там своё логово. Проще будет просто пройти вплотную к зданию и миновать опасный участок. В последние четыре раза я так и делал, правда, один супермутант меня всё же заметил, но я легко от него ушёл. Задача ясна? — Да, хозяин. Я передёрнул плечами, но промолчал: время разговоров прошло, к тому же, я сам ему сказал, чтобы называл меня так, как хочет. Вот и пусть называет, привыкну как-нибудь. Марш-бросок по развалинам Вашингтона – та ещё задачка, никогда не предскажешь, где будет очередной завал, и порой приходится отмахивать порядочный кусок пути назад только из-за того, что дорога оканчивалась очередным тупиком. Слишком много высотных зданий обрушилось, слишком много стен превратилось в непроходимые насыпи из обломков, и повсюду от любого движения взвивалась цементная пыль, оседавшая порой настолько толстым слоем, что удержаться от кашля было невозможно. О доспехах и оружии, скрипевших от пыли и изнашивавшихся с поразительной скоростью, нечего и говорить было. К счастью, избалованные Убежищем лёгкие после нескольких затяжных рейдов начали постепенно привыкать, переставая постоянно сжиматься от оседавшей в них мелкой взвеси, и оглушительное чихание всё реже и реже объявляло обитателям Пустоши о моём присутствии в самые неподходящие моменты. Пустые вымершие улицы создавали довольно жуткое впечатление того, что из каждого окна на тебя кто-то угрожающе смотрит, но к этому ощущению тоже быстро привыкаешь. Взгляд больше не цепляется за разрушенные карнизы, выбитые окна, зияющие проёмы дверей; гораздо важнее оказывалось смотреть на индикатор живых существ, встроенный в пип-бой, и только в случае появляющихся на нём сигналов начинать осматриваться пристальнее. Пустые улицы редко представляли опасность, разве что можно было нарваться на какую-нибудь случайную мину, оставленную супермутантами или выходцами Братства Стали, но это я обычно замечал заранее. Сейчас как раз был тот случай – на радаре полное затишье, ранее утро давало отличное освещение... Так, впереди движение. Я мигом спрятался за углом ближайшего полуразвалившегося здания, прислушиваясь к любым звукам, доносящимся спереди, затем осторожно выглянул, оценивая расстояние до ближайшего врага. Генетически заложенная во мне программа V.A.T.S., гордость нашего Убежища, сработала без осечек, позволяя на короткое время сосредотачиваться и сильно увеличивать скорость реакции, жаль только, что хватало этого сосредоточения всего на три-четыре выстрела, потом нервная система не выдерживала перегрузки и переходила на обычный режим восприятия реальности, какое-то время восстанавливаясь. Но три-четыре мгновенных выстрела порой являлись спасительной соломинкой, что приходит на помощь утопающему и помогает ему, без этого умения мой труп уже давно был бы съеден болотниками или разодран супермутантами в каком-нибудь забытом богами уголке Пустоши... Мда, легки на помине. Супермутанты, трое, но довольно далеко, что давало шанс проскочить мимо. У одного миниган, шестиствольная пушка, которая лупит длинными хлёсткими очередями, ох и не поздоровится же нам с гулем, если он нас заметит, подстрелить его издалека мне не хватает точности, а вот ему особой точности и не надо. Что ж, мне сказочно повезло, что Харон умеет красться, и у нас были все шансы проскочить без драки. Обходя дурацкие клумбы около здания Технического музея и каждую секунду рискуя быть замеченными, мы добрались-таки до дверей самого музея, нервные и напряжённые. На датчике живых существ, к сожалению, не отображалось, как много этих тварей сейчас в самом здании, слишком толстые стены, так что придётся входить. — Я припрятал здесь кое-какие вещи, хочу забрать, — пояснил я Харону вполголоса, нервно оглядывая на вид пустынный холл музея с полуобвалившимися лестницами. – Смотри в оба. На датчике пип-боя есть движение, но я не знаю, насколько далеко обосновались супермутанты. Без нужды в бой не ввязывайся, лучше... – я услышал тяжёлые неуклюжие шаги совсем рядом, буквально за углом, и прикусил язык: нас заметили, и к тому же они оказались совсем рядом. К чёрту экономию! Массивный супермутант показался из-за угла и моментально заметил нас, слишком мало теней было рядом. — Я обглодаю твои кости! – взревел супермутант, хватаясь за ружьё. – И высосу из них мозг! На разговоры я времени не тратил, берёг дыхание, и сразу взвинтил темп, хватало обычного мысленного сосредоточения, чтобы запустился такой короткий и такой спасительный режим V.A.T.S., временно перестраивающий мою нервную систему. Выстрел, другой, третий... Проклятье, супермутант быстр, успевает выстрелить в ответ, и вдобавок толстокож, четырьмя выстрелами из лазерной винтовки его не завалить... Но рядом гремит дробовик Харона, и через пару секунд всё кончено, и даже без потерь, супермутант промахнулся. Не забывая о скрытности, я тут же направился в самый дальний угол холла, где в свой прошлый приход сюда свалил несколько обрезков металла, не уместившихся в моём рюкзаке, пару книг и одну лазерную винтовку, которую можно будет на досуге разобрать и подлатать мою собственную, заменив сносившиеся детали. — Не теряй бдительности, — бросил я Харону, скидывая с плеч рюкзак. Строго говоря, это был не рюкзак, а небольшой контейнер, шикарнейшее изобретение знаменитой компании Волт-Тек, и помимо Убежищ это самая удачная их идея. Рюкзак работал по принципу расщепления материальных вещей на микроскопические части и построения заново, отец мне когда-то очень просто объяснял это. Набрав специальную команду на табло рюкзака-контейнера и положив рядом любой предмет, можно было запихнуть его в рюкзак, даже если предмет в пять раз больше его самого. Чудо от Волт-Тек сначала расщепляет его на какие-то хитроумные мелкие частички, после чего их архивирует в свободной ячейке памяти и запоминает последовательность сцепления этих частичек. При наборе обратной комбинации на табло рюкзак проецирует нужный предмет рядом, собирая его из частичек обратно. Фактически он работал по принципу конструктора, разбирая любой предмет на части, упаковывая в удобоваримый формат, а потом воссоздавая в первоначальном варианте, так как все составные детали и последовательность их сцепления надёжно хранились в его памяти. К сожалению, чудес не бывает, и даже при такой мощной технологии слишком много тяжёлых вещей в рюкзак не запихнёшь, поскольку вещи при расщеплении теряют вес не полностью, но и без этого рюкзак был абсолютно неотъемлемой частью путешествий по опасным и негостеприимным местам Пустоши. Единственная проблема, которая часто возникала – приходилось какое-то оружие всегда таскать с собой, потому что при угрозе жизни быстро скинуть с плеч рюкзак и набрать код не получалось, вдобавок пара секунд теряется на то, чтобы рюкзак воссоздал вещь, так что самое необходимое я хранил при себе. Ещё проблемой была моя непомерная жадность, когда я понимал, за сколько крышек бы мог продать найденные на развалинах вещи, но не мог унести их с собой, потому что все ячейки памяти рюкзака уже были полны... Конечно, можно было заставить рюкзак работать с перегрузкой, но тогда давала сбой система, облегчающая вес вещей, и рюкзак приходилось тащить волоком, двигаясь по пять шагов в час. Сейчас рюкзак был наполовину пуст, так что я с чистой совестью набрал код расщепления винтовки на части, туда же отправились обрезки металла, которые можно будет потом выгодно обменять, и несколько довоенных книг, которые я исправно сплавлял Братству каждый раз, когда проходил мимо Арлингтонской библиотеки. Вот и всё, можем отправляться. Снаружи музея я буквально нос к носу столкнулся с двумя супермутантами, патрулировавшими окрестности, так что у нас с гулем какое-то время было только одно желание – выжить и привлечь к себе как можно меньше внимания, потому что если сюда сбегутся все зеленокожие с окрестностей, нам несдобровать. К счастью, нам удалось сравнительно легко отделаться, раны были только касательные, и мы успешно ушли от преследования. Однако ссадины болели и зудели, начинала сказываться общая усталость от боя, и я решил передохнуть в ближайшем укрытии подальше от Технического музея. Ошибкой было попытаться укрыться в здании Мемориала Линкольна, давно облюбованного работорговцами... И вот теперь я вместе с Хароном лежу за невысоким укрытием рядом с трупом работорговца, который раньше занимал здесь удобную позицию, и чертыхаюсь, костеря свою невнимательность на чём свет стоит. Чего мне стоило, прежде чем идти сюда, посмотреть на датчик движения, встроенный в пип-бой? Или хотя бы подумать головой, ведь на развалинах Вашингтона нет необжитых мест, в отличие от редких и никому не нужных домов на Пустоши за пределами города! — Сейчас ты у меня получишь! – долетел до меня крик работорговца, и по укрытию застучали пули автоматной очереди. Чёрт, влипли! — Харон, сколько у тебя патронов? Гуль обшаривал взглядом окрестности, строя в уме какой-то план. — Пока достаточно, хозяин. — Хорошо, потому что отстреливаться нам придётся весьма активно. Их больше, и огонь по нам слишком прицельный, очень тяжело высунуться, при этом не получив пулю в лоб. – Я зло передёрнул затвор, рыкнул: — Дерьмовая у меня башка! Догадался же я сюда сунуться отдыхать... — Сейчас будет легче, — бросил Харон, и прежде, чем я спросил, в чём дело, он выметнулся из-за укрытия прямо под пули. Матерясь сквозь зубы, я на короткий миг выпрямился, открыл по работорговцам неприцельный огонь, чтобы они не прибили моего наёмника, являвшегося сейчас мишенью номер один. Выпустил всю обойму, нырнул за укрепление, перезаряжая винтовку. Проклятье! Тысячу дохлых радтараканов ему в задницу, что этот гуль вытворяет?! Какого чёрта он это сделал? Его счастье, что он успел добежать до укрытия справа от меня, и, кажется, даже невредимый. Огонь работорговцев, конечно, разделился, но позиция Харона теперь была намного менее защищённой, чем моя, а я ведь только что израсходовал последний стимпак, я даже чувствую отзвук холодка, разошедшегося по венам от укола, регенерация сработала без осечек и я вполне в состоянии сражаться ещё долгое время без риска быть убитым случайной пулей, схлопоченной из-за лишней нерасторопности. Дробовик Харона огрызался короткими хлопками, пять хлопков, пауза, снова пять хлопков, свой пятизарядный дробовик Харон менять наотрез отказывался по каким-то своим причинам, и хотя он вряд ли бы пошёл на прямое неподчинение, я не хотел обострять отношения. О чём я теперь жалею, да поздно... — От меня не спрячешься! – долетел до меня выкрик работорговца откуда-то слева, почти вплотную к пандусу рядом с широкими ступенями. Присев пониже, чтобы укрепления служили мне защитой, я взглянул на индикатор живых существ на моём пип-бое и увидел, что работорговец мечется за укреплениями, не решаясь вылезти под открытый огонь, но скорее всего это ему быстро надоест, работорговцы не отличались излишним терпением. Подождав, пока индикатор замрёт примерно в одной позиции, я быстро оставил пип-бой в покое, вскинул винтовку, резко выпрямился и привычно сосредоточился на фигуре слева от меня, стараясь не думать о том, что я являюсь сейчас прекрасной мишенью. Адреналин зашумел в ушах, течение времени замедлилось, я почувствовал, как вшитая в меня программа V.A.T.S. запускается, на время многократно увеличивая мою скорость реакции. Это, конечно, преждевременно изнашивает организм, но кого это волнует... Прицел винтовки помогает выбрать цель, палец жмёт на курок, привычно сдвигается рука, чтобы погасить отдачу и не дать ей повлиять на прицел, хотя у энергооружия отдача просто смехотворная, это вам не гранатомёт. Два промаха, один скользящий выстрел – я успеваю заметить, как работорговец хватается за голову, сквозь пальцы просачивается кровь, сильно обожжён висок, но он забывает об ответном огне, и мой следующий выстрел попадает точно в шею, снося голову с плеч. Редкий случай, когда лазерная винтовка отрывает голову, обычно мощный лазер прошивает тело насквозь и оставляет только горстку пепла с малоидентифицируемыми останками. Тупая боль ударяет в плечо, я мигом ныряю за укрытие, держась за руку, которая начала неметь. На броне, закрывающей предплечье, виднелась здоровая вмятина, от пули сталь защитила, но сильный ушиб скоро совсем исключит возможность пользоваться правой рукой. А это значит, что прицел у меня будет не ахти, что в сочетании с окончившимися стимпаками чрезвычайно радует... Чертыхнувшись, я ослабил ремни и кое-как отстегнул часть брони, снял с руки, чтобы вмятина не давила на ушиб, но легче стало ненамного, пальцы уже начинали плохо слушаться. Вывих, перелом? Некогда определять, осталось надеяться, что если мы с Хароном всё-таки перебьём работорговцев и останемся живы, то у кого-то из них найдутся стимпаки... Кстати, как там Харон? Я выглянул из укрытия, рискуя получить шальную пулю в голову, и понял, что дела совсем плохи – он был дважды ранен и стрелял почти вслепую, не распрямляясь над баррикадой, с одной руки, неприцельно, вторая рука зажимала живот. А кровь у гулей такая же красная, как у людей... Работорговцы уже сообразили, что Харон не способен дать полноценный отпор, я видел и без радара, что двое уже подбирались к его укрытию, стреляя почти без перерыва и не жалея патронов, ещё немного – и с наёмником придётся распрощаться. — Харон! Сюда, живо! Это приказ! – рявкнул я, лихорадочно сбрасывая с плеч рюкзак и набирая нужный код. К счастью, это можно было сделать и левой рукой... Хитроумное изобретение от Волт-Тек послушно издало тихий щелчок и спроецировало рядом массивную пушку, она буквально секунду померцала в воздухе, а потом обрела вес и тяжело грохнулась на пыльные ступени. Рядом горкой ссыпались мини-ракеты для неё, едва не раскатившиеся по изъеденному трещинами бетону. Как бы я ни экономил патроны к «толстячку», придётся, видно, отложить экономию на потом... Харон уже подбегал ко мне, пригнувшись и с силой зажимая руками живот, когда я взваливал на плечо немалую тяжесть мощного оружия. Рванувшие следом за Хароном двое работорговцев буквально вылетели на меня, один с внушительной бейсбольной битой, поскольку у него кончились патроны, а второй с автоматом наперевес. Увидев жёлоб для ракеты, нацеленный точно на них, они резко затормозили, попятились и рванулись прочь: — Отступаем! Отступаем, вашу мать!! Какое счастье, что это люди, на миг подумал я, с трудом придерживая тяжёлого «толстяка» почти полностью онемевшей рукой. Им ведомо чувство самосохранения. А вот супермутанты прочь никогда не бегут, даже смертельно раненые, и дулом ракетницы их не испугаешь... Обеими руками нажав на пусковой рычаг, я пошатнулся от отдачи, едва не промазав по убегавшим спинам работорговцев, грохот взрыва заложил уши, я даже чуть не опрокинулся на спину от слишком близкой ударной волны. Смотреть, насколько сильно зацепило работорговцев, мне было некогда, я чувствовал, что онемевшие пальцы вот-вот не удержат оружия. — Харон, заряди! – я присел перед гулем, приподнимая пушку обеими руками. Сам я зарядить неработающей рукой точно не мог... Харон не стонал, не хрипел, просто часто дышал от сильной боли, и хотя ранения в живот являлись одними из самых опасных и болезненных, он как хороший солдат смог отнять руки от раны, схватить ракету и зарядить её в «толстяка». Характерный звон взведённой пружины – и я собираю резервы, выбегая из укрытия. Только бы предыдущий взрыв заставил работорговцев поостеречься, только бы они не попытались меня подстрелить, пока я до них не добрался... Взгляд на радар помог определиться с тем, сколько осталось врагов, их было двое, они прятались за массивными колоннами Мемориала Линкольна. Забежав за колонны на достаточном расстоянии от них, я изо всех сил надавил на спусковой рычаг, снова шатаясь от отдачи, боднувшей в плечо. Взрыв, грохот, земля уходит из-под ног... Проморгавшись, я в первую очередь смотрю на индикатор живых существ и замечаю только одного – Харона, оставшегося позади меня. Ну хоть не догадался рвануться за мной! Я вернулся к своему укрытию, с облегчением сбросил с плеча «толстяка» рядом с рюкзаком и дал ему команду проецировать оружие обратно. Потрачены всего две ракеты, это хорошо, я думал, будет больше... Подобрав с земли любимую лазерную винтовку, я закинул её за спину и присел перед привалившимся к укреплению Хароном, который уже едва слышно начал стонать, глухо, безнадёжно и зло. С силой отведя его руки и не обращая внимания на кожные язвы, я осмотрел рану и чертыхнулся: с такой далеко мы не уйдём, надо останавливаться на долгий ночлег, здесь даже есть удобные кровати, но дело в том, что это место облюбовано работорговцами, и даже если сейчас они все перебиты, сюда точно придут новые. Нас вполне могут застать врасплох во сне, и тогда нас не спасёт даже «толстячок», я просто не успею его достать. Положив любимый дробовик гуля ему на колени, я приказал: — Сиди здесь, я поищу стимпаки. Я слышал, что они гулям мало помогают, но тебе сейчас главное немного подлечиться, потому что здесь оставаться нельзя. Не высовывайся! – я вновь с тревогой глянул на радар, опасаясь заметить кого-нибудь ещё, но было тихо, по крайней мере пока. – И не подпускай к себе радтараканов! – Харон повернул ко мне голову, и я пояснил: — Ты же знаешь, эти мелкие твари чуют кровь, а в твоём состоянии пары укусов будет достаточно, чтобы ослабеть окончательно! Я пробежался по ступеням, не забывая периодически поглядывать на радар. Я никогда не забуду своего ужаса, когда в СуперМарте я, сильно раненый, неторопливо и спокойно обыскивал пустые помещения, зная, что убил всех рейдеров, устроивших там логово, но внезапно ожил локальный интерком – прибыли новые рейдеры, и я оказался раненым в ловушке, ещё тогда не умевший красться, чтобы незамеченным выскользнуть из магазина. С тех пор я в разы более внимателен, и ещё жив отчасти благодаря этому. Обыскивать окровавленные останки с выплеснутыми на асфальт кишками и сахарно белевшими сломанными костями – занятие не из приятных, но я едва замечал кровь, сосредоточившись на поиске лекарств. У человеческой психики всегда была великолепная приспособляемость... Проклятье! Чтоб их супермутанты задрали! До хрена патронов и ни одного стимпака! Работорговцы что, считают себя бессмертными? Всё, что я нашёл, это баночку баффаута, завалившуюся за одну из кроватей. Баффаут, конечно, временно придаёт немало сил, но он не лечит... Однако придётся, видимо, обходиться тем, что есть. Тряхнув баночку и удовлетворённо услышав, как об стенки стукнулось несколько таблеток, я бегом вернулся к Харону. Счастье, что повреждённая рука не мешала бегу, ненавижу, когда ранят ноги... Когда я забежал за укрепления, я едва не налетел на дуло дробовика, шарахнулся в сторону, но Харон уже опускал оружие. Не хватало ещё заряд картечи от своего же наёмника получить... Гуль подрагивающей рукой протянул мне дробовик, выдохнул сквозь зубы: — Возьми. Пригодится. Оставшиеся патроны в рюкзаке, там же есть... — Рано помирать собрался, — отрезал я, рывком срывая крышечку с упаковки баффаута и высыпая на ладонь все имевшиеся там таблетки. – Ты дойдёшь со мной до безопасного укрытия и только посмей сдохнуть по дороге! — Ты сдохнешь вместе со мной! – рявкнул он зло. — А это уже моя забота! – тоже повысил голос я. – Если начну из-за тебя подыхать, лично пристрелю, чтобы твой грёбаный кодекс чести не мешал тебе жить, а до тех пор выполняй приказ! Или стоит тебе прищемить палец, как ты забываешь все свои заявления о верности до гроба?! Подействовало, Харон заткнулся, только смотрит недобро, но молчит. Я ссыпал таблетки в его ладонь, не обращая внимания на то, что она в крови, быстро набрал на своём рюкзаке нужный код, чертыхнулся: — Чистой воды нет, осталась только радиоактивная... – Сжав бутылочку в руке, я внезапно вскинул голову: — Радиация! Ты же гуль! Тебе не просто наплевать на радиацию, ты регенерируешься от неё, она запускает в гулях процесс регенерации! Харон, морщась от боли, непонимающе смотрел на меня, а я уже пихал ему в руки вторую бутылочку: — У меня только две, но это не важно, скоро мы найдём укрытие. Да пей же эти чёртовы таблетки! Больше не переча, он слегка дрогнувшей рукой закинул таблетки в рот и запил их радиоактивной водой, а я уже закидывал рюкзак на плечи, шипя от ноющей боли в ушибленной руке, пробивающейся даже сквозь онемение. Радиация – уж её-то точно найти гораздо проще, чем стимпаки, на развалинах Вашингтона полно мест, где зашкаливает счётчик Гейгера, и это совсем необязательно будет вода, в воде ослабевший Харон, пожалуй, ещё и утонет, надо просто искать радиоактивное место... Я открыл карту в пип-бое, лихорадочно просматривая отмеченные локации, хотя это по большому счёту было бесполезно – кто додумается отмечать на карте пип-боя радиоактивные ямы от бомб? Их до черта, а ячейки памяти в пип-бое не резиновые, да и потом запутаешься в многочисленных отметках всяких мелочей... Так, кажется, я натыкался на что-то подобное на пути к гостинице «Стейтсмен», и дорогу туда я основательно зачищал. Разумеется, это не гарантировало безопасности, но тварей будет поменьше, чем у того же Молла, так что стоило попытать счастья. — Тебе лучше? – спросил я, выключая карту и поднимая голову. Харон как-то странно посмотрел на меня, но кивнул, и я удовлетворённо поднялся: — Тогда идём, здесь нельзя оставаться. Харон попытался подняться, но едва не рухнул обратно, мне пришлось его рывком вздёргивать на ноги здоровой рукой, что не прибавило приятных ощущений – сказывалась сильная усталость ещё после той драки у Молла. Идти он мог самостоятельно, но медленно, а уж о том, чтобы красться, и речи быть не могло. Что ж, оставалось надеяться на то, что мой показатель удачи поможет добраться до ближайшей радиоактивной ямы невредимыми. * Мы дошли. Последние метры до здоровой вмятины в земле, черневшей угольным пятном на фоне пыльной серой дороги, мне пришлось Харона практически тащить на себе, он начал сдавать, действие баффаута кончалось. Заслышав тревожное потрескивание счётчика Гейгера, я наскоро проглотил две безвкусные пилюли рад-Х, переодеваться в защитный костюм уже не было ни сил, ни возможности, и я спустился в яму прямо в боевой броне, которая, к сожалению, совершенно не защищала от радиации. Ну и крыс с ним, радиации я никогда не боялся, в крайнем случае у меня с собой было несколько антирадинов, а Харону радиация только во благо. Свалив с трудом переставлявшего ноги гуля прямо на землю, я тяжело плюхнулся рядом, откинулся на спину и несколько минут бездумно смотрел в небо, восстанавливая дыхание. Рядом тяжело дышал Харон, не пытаясь двигаться, просто закрыл глаза и лежал, зажимая едва затянувшуюся рану на животе. Небо, как я знал из книг, почти не изменилось после войны, сначала было много пепла, но потом он осел, давая возможность любоваться закатами и рассветами, которые выглядели как весточка из далёкой прошлой жизни, привычной для выживших. А для меня родным был электрический свет ламп в Убежище... — Сто первый... Я слегка шевельнул головой, показывая, что слышу. — Тут сильная радиация. Я лениво фыркнул. Харон прямо Америку открыл, встроенный в пип-бой счётчик Гейгера заходится треском, который отчётливо слышен нам обоим, но благодаря Рад-Х я могу ещё какое-то время полежать прямо здесь. Гулю, похоже, лучше, радиация запустила регенерационные процессы в его клетках, так что скоро его рана затянется. Удобно, конечно, но гулем мне всё равно не хотелось бы становиться. — У тебя будет передоз радиации. – Харон говорил почти без эмоций, но настойчиво. — Заткнись. – Я устало прикрыл глаза, позволяя себе немного отдохнуть. Мне тоже не помешало бы запустить восстановительные процессы в организме, но для этого нужны хотя бы стимпаки... — У тебя начнётся радиационное отравление... — Я сказал заткнись. – Вскинув руку с пип-боем, я щёлкнул по кнопкам, глянул на исправно отсчитываемые рады и утвердился в своих расчётах: пока ещё сто пятьдесят семь, не страшно. Использую антирадин. Надо будет только после этого не забыть соответственно обнулить счётчик на пип-бое, чтобы он в следующий раз показывал исправные данные поглощённой радиации. Пошарив по карманам, я нашёл помятую пачку сигарет, выудил одну, зажал губами, поискал зажигалку, чертыхнулся, поняв, что она в рюкзаке, на котором я, собственно, сейчас лежу... Рядом с сигаретой вспыхнул огонь, я чуть дёрнулся, но успокоился, поняв, что это Харон достал свою зажигалку и даёт возможность прикурить сигарету. Пробормотав благодарность, я закурил, выдыхая табачный дым в голубевшее над головой небо. Сигареты были достаточно дефицитным товаром, но рейдеры и работорговцы часто доставали сигареты пачками, оставляли на столах, полках или у себя в карманах, так что лично у меня недостатка в сигаретах не было. А то, что это вредно для здоровья... Три «ха-ха», как говорит Мориарти. Лёжа в воронке от бомбы с торчащими во все стороны радиоактивными обломками и балками, только о здоровье и думать. Харон завозился рядом, сел, осторожно ощупывая рану на животе, я вздохнул и тоже заставил себя сесть: слишком долго облучаться тоже не хотелось, иначе никаких антирадинов не хватит. Рана у гуля выглядела значительно лучше, и я почувствовал облегчение, поняв, что мы всё-таки выкарабкались. Конечно, мне самому не мешало бы подлечиться, а для этого надо ещё добраться до какого-нибудь цивилизованного места, хотя бы обратно до исторического музея, в город гулей, но это уже мелочи. Я вполне способен красться и при раненой руке, а гуль скоро будет здоров. Удобный спутник, ничего не скажешь. — Можно задать вопрос? – ровно спросил Харон, смотря на меня в упор своими водянистыми зелёно-голубыми глазами. Я вздохнул: — Можно. – Я уже жалел, что наорал на него и переходил на прямые приказы, перечёркивая этим все свои предыдущие заявления о свободе мышления и тому подобной самостоятельности, но в той экстренной ситуации я думал только о том, как выжить, потому легко срывался. — Зачем ты это сделал? Я с молчаливым вопросом воззрился на него, и он уточнил: — Зачем тебе было защищать меня, тащить сюда, подвергать себя опасности? Наёмников на пустоши достаточно много, чтобы не возиться с одним гулем, почти смертельно раненым! Зачем я тебе? Я пожал плечами, беспечно улыбнулся, стряхивая сигаретный пепел на землю: — Я к тебе привык. К тому же, ты классно умеешь стрелять, знаешь ли! И, кстати, приказ думать своей головой никто не отменял. Я, конечно, сорвался и наговорил лишнего, начав приказывать, но из-за этого теперь спрашивать разрешения на вопросы – абсурд. Надеюсь, ты правильно меня понял? Гуль помолчал немного, затем буркнул: — А если не понял, прикажешь, чтобы начал понимать? Я с облегчением рассмеялся: — Я смотрю, ещё не всё потеряно! – выбросив окурок и не потрудившись его затушить – вряд ли он учинит какой-нибудь пожар на выжженной земле, — я поднялся и начал выбираться из ямы. – Сиди, пока не выздоровеешь окончательно, — остановил я гуля, двинувшегося было за мной. – Нам ещё предстоит долго выбираться из этих развалин, до дома неблизкий путь, и подлечиться будет негде. Я подожду рядом с этой радиационной ванной. Удобно устроившись на одной из балок, которые в изобилии валялись вокруг, я набрал на рюкзаке код антирадина, наслаждаясь тишиной: оказывается, треск счётчика Гейгера немало действует на нервы, особенно если слушать его дольше получаса. Да и за минут десять он основательно раздражает, так и кажется, что радиация незаметно прогрызает в тебе микроскопические отверстия и ты скоро растечёшься безымянной радиоактивной лужей, если вовремя не примешь меры. Это, конечно, правда, но только если получишь облучение за тысячу радов, а при должной осторожности такого никогда не набрать. Предстоял долгий путь домой. * Мегатонна встретила нас привычным дребезжанием металлических листов на ветру, мычанием браминов и скрипом дверей на несмазанных петлях. Я усмехнулся, отметив в мыслях слово «нас»: я уже настолько привык к спутнику, что давно воспринимаю его как неотъемлемую часть себя. Не скажу, что Харон сильно разговорился за долгую дорогу домой, но по крайней мере действовал он без приказов, а его мрачноватый редкий юмор иногда сильно скрашивал рутинное путешествие по каменистой земле Столичной Пустоши. И, к моему большому облегчению, он перестал звать меня «хозяин», что я считал моей личной большой заслугой. Честно говоря, Харон в целом был отличным спутником, не болтающим без толку, но и не являющимся совсем пнём, который только ходит следом да стреляет. Свою первостепенную задачу он выполнял отменно, а больше претензий у меня к нему не было. Даже уродливость гуля потеряла свою остроту и слегка приелась глазу, так как видел я его круглыми сутками. Нравиться его внешний вид мне, разумеется, не стал, но, по крайней мере, я больше не вздрагивал, если в темноте взглядом натыкался на его изъеденное язвами лицо. В Мегатонне от самого входа я свернул направо, в первую очередь направляясь в магазин Мойры «На кратере», я сделал так, даже не задумываясь, сработали старые привычки «караванного пути», когда я продавал Мойре всё мало-мальски ценное, что только можно было найти на Пустоши. Раньше я, не слишком разбираясь в хитросплетениях всех этих переходов Мегатонны, ходил к Мойре через центр, спускаясь к обезвреженной бомбе и затем поднимаясь наверх, к магазину, но позже я обнаружил, что к Мойре можно попасть гораздо проще, если повернуть вправо от входа и пройти немного вперёд мимо дома Лукаса Симмса и водоочистной станции. Это экономило время, и вдобавок мне не приходилось слушать каждый раз заунывные проповеди священника чокнутых психов из церкви Детей Атома, когда я проходил мимо бомбы. Ненормальный церковник, стоя по щиколотку в радиоактивной воде, каждый божий день вещал про божественную силу атома, и я всё время гадал, как он ещё не набрал смертельную дозу радиации, раз торчит там по столько часов в сутки. Скорее всего, он поглощает огромное количество антирадина, раз никак не сдохнет. Порой мне очень хотелось ему помочь разложиться на его любимые атомы, и только невозможность после этого убийства жить в Мегатонне останавливала меня. Я, конечно, понимаю, что в эти непростые времена люди цепляются за любую соломинку, даже такую призрачную, как религия, это даёт им хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне, но, клянусь Атомом, у меня от его проповедей зубы ноют! «И все будут ослеплены его сиянием, все будут оглушены громом его голоса...» Брр-р. Мойра наградила Харона неуверенным и слегка непонимающим взглядом, но встретила меня с прежним энтузиазмом, и у нас тут же завязалась торговля. Значительно облегчив мой многострадальный рюкзак, я, не задерживаясь, направился обратно ко входу в Мегатонну и свернул на этот раз налево, тоже по абсолютно неискоренимой привычке, потому что после любого рейда на Пустоши я передыхал у себя дома. Да-да, я давно уже считаю Мегатонну и выделенную мне там квартирку домом после того, как навсегда ушёл из Убежища 101. Мне в целом была по душе Мегатонна, я в Убежище читал одну приключенческую книгу и там был описан похожий город, который мне всегда нравился, и хотя люди и даже атмосфера города сильно отличались от Мегатонны, но ощущение дома, которое испытывал главный герой, возвращаясь туда, было абсолютно таким же. Город, кажется, назывался Балмора, хотя я могу ошибаться, читал я об этом ещё в детстве. Неохотно провернулся ключ в замке, скрипнула тонкая, слегка помятая дверь, и вот я дома, в не слишком-то просторной квартире, обшарпанной, но давно уже ставшей родной. Привычное гудение робота, солнечные зайчики закатного солнца, просачивающиеся сквозь дыры в стенах и прыгающие по полу... — Располагайся, — приглашающе обвёл я широким жестом своё скромное жилище. На самом деле для одного человека это были немалые хоромы, у меня в Убежище и то комната была меньше. – Если хочешь есть, в холодильнике должно было остаться что-то съедобное. – Я привычно заглянул в шкафчик у двери, где хранил всё, что могло пригодиться в жизни, но чем не хотелось забивать рюкзак. — Если честно, я бы лучше просто поспал, — высказался Харон, оглядывая квартиру. Я захлопнул шкафчик, указал на лестницу наверх: — Кровать там. Подожди... – Я поднялся по лестнице сам, огляделся и озадаченно поскрёб затылок, задумавшись. Оказывается, кровать в моей квартирке была всего одна, причём настолько узкая, что вдвоём на ней спать было невозможно. До сегодняшнего дня я не замечал, что кровать у меня в единственном экземпляре, а докупать мебель у Мойры, точнее, обставлять квартиру в каком-нибудь особом стиле у меня не было ни желания, ни лишних денег. Харон поднялся следом, огляделся и уже было направился в каморку, собираясь устроиться на полу, когда я, пожав плечами, решил: — Будем спать по очереди. Ты первый, мне ещё с аптечкой возиться и от привыкания к винту избавляться. Харон исподлобья глянул на меня, собираясь возразить, но я выразительно указал взглядом на кровать, сжав губы в упрямую тонкую линию. К счастью, Харон всё же не возразил, так что я преспокойно направился к домашней аптечке. Не то чтобы я был таким уж благородным, предоставляя наёмнику свою кровать, я вообще-то собирался после лечения отправиться в бар Мориарти и снять горяченькую штучку на ночь, я основательно изголодался по женской ласке, так что моя кровать всё равно пустовала бы... Но на душе было спокойнее, когда я знал, что Харон устроен с комфортом и как следует отдохнёт. * Утром я объявился в своей квартире довольный, счастливый и отдохнувший. Мрачноватая физиономия Харона моего настроя ни капли не испортила. — Есть работа, — с порога начал я. Гуль, сидевший за столиком, начал подниматься, но я махнул рукой: — Подожди пока, я ещё сам не собрался. Нужно доставить одно письмо, Люси в баре попросила меня о помощи. – Я снова открыл шкафчик у двери, забирая оттуда небольшой запас чистой воды, которую я решил не брать в прошлый рейд в больших количествах. — Куда надо идти? – к счастью, Харон не спросил меня, что я делал в баре ночью и где я успел выспаться, что меня полностью устраивало. — Отсюда на север, а точнее на северо-северо-запад, местность вроде бы ничем не примечательна. – Захлопнув шкафчик, я озвучил мысли вслух: — Вообще-то там ничего особо опасного не предвидится, так что ты, если хочешь, можешь остаться тут... Гуль пожал плечами: — Как скажешь. — Харо-он! – Я скрестил руки на груди, начиная раздражаться. – Мне напомнить приказ высказывать своё мнение свободно? Гуль мрачно усмехнулся, отвёл с глаз жиденькую прядь чудом уцелевших волос и медленно проговорил: — Я... мне нет смысла оставаться здесь. Не нравится мне это место. — Тогда пошли, — буднично пожал я плечами. Если честно, я был рад, что он отказался оставаться, потому что даже если ничего особо опасного мне не грозило, я привык к его ненавязчивой компании. Он, похоже, тоже не горел желанием оставаться в одиночестве. Что ж, может, на негостеприимной Пустоши у меня появился настоящий друг. И никого не волнует, что он гуль... * На пустынную каменистую равнину медленно спускались сумерки, а мы до сих пор шагали по направлению к поселению Арефу, обходя слишком крутые горные завалы и периодически отстреливаясь от кротокрысов. Точнее, мы немного сбились от курса в самом начале путешествия, я слишком долго не сверялся с картой и в итоге отклонился к западу от заданного маршрута. Курс мы уже выровняли, но потеряли время, и вдобавок вокруг как назло не было ни одного укрытия, в котором можно было переждать ночь. Не то чтобы было трудно переночевать под открытым небом, но, во-первых, никому не нравилось спать на жёстких камнях, а во-вторых, замкнутое помещение легче оборонять, чем местность, открытую всем ветрам. Деваться некуда, я объявил привал, однако Харон, вглядываясь вдаль, внезапно проговорил: — Кажется, я что-то вижу. Я попытался там что-то разглядеть, но сумерки уже сгустились почти до черноты ночи, и ничего толком я не увидел. — Ну у тебя и зрение, — хмыкнул я, подхватывая рюкзак, который я уже успел скинуть на землю. – Что ж, если там что-то есть в пределах видимости, то на эту ночь мы спасены. Идём! Я увидел то, что тогда заметил Харон, только подойдя почти что вплотную – перевитую колючей проволокой дверь, выглядевшую насквозь ржавой, она была в небольшой низине и вела явно в какую-то пещеру. Моё сердце на миг замерло и совершило кульбит, застучав сильнее: я помнил эту дверь, она врезалась мне в память слишком хорошо, потому что мои руки касались подобной двери в один из самых знаменательных и важных дней в моей жизни – когда я покидал Убежище 101. Не веря своим глазам, я сверился с картой, но моё родное убежище было далеко к югу отсюда, так что это либо просто похожая дверь, либо... Я сбежал по камням к загадочной двери, обернулся на непонимающего Харона, закусил губу, чувствуя разгорающееся любопытство, присел, переходя на бесшумный режим ходьбы, и толкнул дверь, надеясь увидеть там именно то, что хотел. Я так и знал! В конце совсем небольшой пещерки красовалась массивная, тяжёлая, огромная дверь, похожая на шестерёнку диаметром в два человеческих роста, её невозможно было с чем-то спутать, рядом даже был до боли знакомый небольшой пульт управления этой дверью. В центре литой двери красовались аккуратные цифры «106», что я не преминул немедленно отметить в своём пип-бое. — Что это? – понизив голос, спросил Харон, оглядывая массивную дверь. – Неужели... — Да, — улыбнулся я. – Убежище. Судя по цифрам, сто шестое. — Нас пустят внутрь? — Сейчас узнаем, — тряхнул головой я, направляясь к пульту управления дверьми Убежища. Ржавый рычаг, оставляя на кожаной перчатке пятна краски, поворачивался неохотно и тяжело, но в конце концов я смог довести его до упора. Где-то по ту сторону огромной двери раздался скрип, похожий на стон, затем заработал какой-то механизм, судя по неуверенным оборотам слегка застоявшийся, и, наконец, дверь в форме шестерни сдвинулась вглубь убежища, что сопроводилось душераздирающим скрипом металла о металл. С потолка посыпалась земля, дрогнул каменный пол под ногами, я запоздало сдёрнул с плеча винтовку, поняв, что при таком грохоте прячься – не прячься, на нас всё равно не смогут не обратить внимание... Однако взгляд на детектор живых существ показал, что никого живого впереди не наблюдается, а подняв взгляд, я понял, почему. Откатившаяся шестерёнка двери открыла до боли знакомую картину запустения, ржавчины, бардака и вездесущего пепла, который набивался в любое негерметичное помещение и оседал хлопьями на любой горизонтальной поверхности. Здесь он ещё и висел в воздухе, что, кстати, верный признак обитаемости, поскольку сам по себе пепел с пола в воздух не взмывает, если нет сквозняков, а мирно укрывает местность серым покрывалом. Только вот кто же находился в этом Убежище, мирные жители или враги? — Идём, — бросил я через плечо, перешагивая через дверной проём круглой двери. Странное ощущение дежавю посетило меня – я помнил, как уходил из такого же Убежища, всё такое знакомое – и в то же время такое неузнаваемо искорёженное войной, разрушенное и пустынное. Становилось даже немного не по себе. Харон замешкался, и я снова позвал: — Идём же! Быстро проверив шкафчики слева от входа, я обнаружил там боевую броню и несколько озадачился: в Убежищах, насколько я знал, не существовало серьёзного оружия и мощной брони, это было правилом при поступлении туда, личные вещи каждого тщательно перебирались. А это могло значить, что либо это Убежище было чем-то особенным, либо сюда уже приходили люди с пустошей. И забыли тут броню... Бросив бесполезную утяжелённую металлическими вкладками ткань, я покрепче сжал ствол винтовки и двинулся дальше, краем уха слыша, как следом за мной крадётся Харон. Вот и так называемая прихожая, тоже захламленная и пустующая, только воздух какой-то слегка странный, возникало впечатление, что он перенасыщен кислородом. Похоже, вентиляционная система не в порядке, что неудивительно при такой разрухе. — Не нравится мне это место, — вполголоса сказал за спиной Харон. Я отмахнулся: — Тебя послушать, так тебе никакое место не нравится! В Мегатонне слишком шумно, в Ривет-сити слишком тесно, в открытом поле слишком небезопасно... Это убежище похоже на моё родное, понимаешь? Может, тут остались какие-то записи или, на худой конец, припасы! Да и кого нам бояться? При должной осторожности и скрытности мы со всеми прекрасно справимся, проблемы могут возникнуть только с супермутантами, хотя они не бессмертны, или с болотниками, но для этого Убежище должно быть затоплено. Харон покосился на вентиляционные трубы, гнавшие воздух мощным потоком, что-то буркнул, но не возразил. Я же занимался любимым делом в исследовании, а именно распахивал все двери, попадающиеся по дороге, и инспектировал все контейнеры, в которых могло оказаться что-то ценное. Распахнув очередную дверь, я наткнулся на высохший скелет, лазерный пистолет рядом, который я проигнорировал, ибо слишком слабое оружие, и компьютерный терминал, мерцающий матовыми всполохами. Быстро проверив заднюю крышку терминала на предмет ловушек, я активировал программу взлома, напрягая интеллект: сейчас придётся гадать пароль, и у меня всего четыре попытки. Впрочем, я был в себе уверен, обычно получалось легко. — Сто первый... – неуверенно начал гуль. — Не мешай. – Я уже вчитывался в сплошные строчки, выделяя взглядом слова, разбросанные среди бессмысленных символов. Они, конечно, бессмысленны только с первого взгляда, и найдя особую строку, можно попытаться обмануть программу, но девяносто девять людей из ста не догадываются об этом, да и мне обычно это не нужно. Так, первое попавшееся слово, «запасливый», не подошло совсем, редкая удача, теперь надо найти слово, полностью не совпадающее с ним, обычно такое всего одно. «Самомнение» не подойдёт, даже если оно у меня большое, там вторая буква «а» совпала, «игольчатый» тоже неверно, «пристанище»... Ни одного совпадения со словом «запасливый». Быстро набираю слово на клавиатуре, только кнопки стучат. Есть! Что ж, «пристанище» оказалось верным кодом, символично. Запись в терминале одна, о неисправности в вентиляционной системе, остальные, похоже, утеряны. Возможно, эта неисправность и погубила жителей Убежища – или просто оно не успело закрыться вовремя и не спаслось от бомбёжки, сказать наверняка трудно. — Что, Харон? – спросил я, оставляя терминал в покое. Тот кивнул на закрытую автоматическую дверь, ведущую вглубь Убежища: — Там кто-то есть. Я взглянул на радар, где появилось несколько отметок, и сощурился: — А вот и обитатели. Что ж, пойдём познакомимся! – я нажал на переключатель автоматической двери, вышел в коридор, привычно ступая мягким шагом и внимательно осматриваясь. Немного попетляв, я подошёл к ещё одной двери, хлопнул по выключателю... Дрогнул воздух, я тряхнул головой, настороженно выставив дуло винтовки перед собой и внезапно замер: небольшая комнатка, которая открылась передо мной, не была разрушена. Более того, там ходили люди, похоже, учёные, один что-то смешивал в колбах, второй делал пометки на планшете, а третий стоял спиной ко мне, перебирая что-то на полках шкафчика. Зрение чуть-чуть размывалось, я непроизвольно теранул глаза грубой кожаной перчаткой, но люди никуда не исчезли, хотя от некоторой сюрреальности происходящего я так и не избавился. — Кто вы? – я шагнул в комнату, задел чашку на одном из столов, услышал недовольное «Осторожнее!», коснулся халата одного из учёных – и внезапно наваждение схлынуло, оставляя после себя разбитые колбы, перевёрнутые столы, грязные стулья с выдранной обивкой и хлопья пепла. В недоумении я сверился с индикатором живых существ, провёл пальцами по захламленному столу, толчком опрокинул пустой ящик и повернулся к Харону: — Ты видел? — Что видел? – кажется, гуль был озадачен. — Этих людей, учёных! Они тут работали, один был тут, двое вон там! Ты... Неужели мне показалось? Но они отреагировали на моё появление, я задел кружку на столе, и один попросил меня быть осторожнее! У него был даже голос такой знакомый... – Я озадаченно посмотрел на угрюмое и настороженное лицо гуля, вздохнул: — Чертовщина какая-то. Но, знаешь, как-то грустно. Когда-то здесь действительно работали люди, и во что теперь превратился мир, их работа теперь уже совсем не важна и была совершенно бесполезна... Гуль промолчал, только как-то странно смотрел на меня, и я решил здесь не задерживаться, направился дальше. Спустился по лестнице, смутно памятной по родному Убежищу, распахнул очередную дверь... — Попался! – рявкнул незнакомый голос, и на меня буквально вылетел парень с озверевшим лицом и фанатичной яростью в глазах, в руках он крепко сжимал обломок какой-то трубы. Я отреагировал раньше чем подумал, привычно взвинтив темп и выпустив четыре заряда лазерной винтовки ему точно в голову, последний заряд прошил его тело насквозь, сжигая до серебряного пепла. Та-ак, похоже, встречают нас тут не очень-то приветливо... — Ночевать придётся после тотальной зачистки, — констатировал я, присев на корточки и дулом винтовки вороша ещё горячий дымящийся пепел на предмет чего-нибудь уцелевшего. – Зачистим ведь, Харон? — Сто первый, лучше уйти отсюда. Я изумлённо поднял голову, некоторое время изучая гуля, который высказался так категорично, это для него была большая редкость. Ничего нового мне его лицо в язвах и упрямо сжатый рот не сказали, так что я выпрямился и откинул лазерную винтовку на плечо: — Почему? Харон отвёл взгляд, угрюмо пояснил: — Не нравится мне тут атмосфера. Этот выживший, которого ты подстрелил, кинулся на тебя с каким-то обрезком трубы, в одиночку, прямо на дуло лазерного ружья. Он даже не попытался избежать выстрелов! И там, два коридора назад... не было никаких людей-учёных. Ты разговаривал с пустотой. — Что ты хочешь сказать? Что я спятил? — Я ничего не хочу сказать. – Гуль мрачно глянул на горстку пепла, оставшуюся от сумасшедшего выжившего и добавил: — Но если твой приказ высказывать своё мнение ещё в силе, то вот тебе оно: нам лучше уйти. Я зло сплюнул на грязный пол, прошёлся по небольшому помещению, наполовину заваленному какими-то контейнерами, покачал на плече винтовку, дуло которой смотрело в потолок. У меня, наверное, был воинственный вид, но думал я вовсе не о подвигах. Мне до безумия хотелось исследовать Убежище, и то странное видение меня не испугало, но мнение Харона для меня тоже не пустой звук, особенно после всех тех усилий, которые я приложил для того, чтобы он свободно высказывался. Взвесив все «за» и «против», я повернулся к наёмнику: — Пройдём ещё немного, может, мне удастся добраться до терминала здешнего Смотрителя, если таковой тут имеется. Потом, если хочешь, вернёмся ко входу в Убежище и заночуем снаружи. Гуль неопределённо пожал плечами, но всё же кивнул, чуть успокоенный, и я, поглядывая на индикатор живых существ, двинулся дальше, пытаясь вспомнить кратчайший путь до кабинета Смотрителя. К сожалению, в своём Убежище я достаточно редко бывал там и дорогу помнил не так чётко, как хотелось бы. Убежище 106 начинало мне не нравиться. Я слышал голоса. Знакомые до боли, один точно принадлежал другу моего отца, который в десять лет подарил мне пневматическую винтовку. После того, как я прибил ещё парочку сумасшедших выживших, свет вокруг снова мигнул, и я увидел чёткие силуэты учёных, уже виденных мной ранее, они разошлись по комнатам далеко впереди меня. Я только взмахнул рукой, указывая на них Харону, но они уже скрылись, а когда я позже заглянул в те отсеки, там никого не оказалось. Учёные были очень похожи друг на друга, и все напоминали кого-то одного, я всё гадал, пока, проходя мимо какой-то мини-лаборатории, не повернул голову, замечая какое-то движение. У стола, новёхонького, с одной-единственной царапиной на ножке стоял мой отец, что-то быстро записывающий в пухлой растрёпанной тетради. Отец, такой, каким я его помнил с детства, уверенный в себе, деятельный учёный. Дописав предложение, он поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся. — Я так рад, что ты добрался сюда невредимым, сынок, — сказал он. — Папа? – я сделал шаг к нему, но был остановлен за плечо крепкой рукой, покрытой сухими незаживающими язвами: — Сто первый? Я дёрнул плечом, высвобождаясь из захвата: — Это же мой отец! Папа, ты... – я на крошечный миг отвёл взгляд от чёткой фигуры отца, но этого хватило: теперь на его месте был только опрокинутый стол, заляпанный чем-то чёрным и липким, да рассыпанные по полу грязные листы бумаги. На ножке стола сквозь копоть виднелась виденная мной только что царапина, окончательно сбивая с толку. Что происходит? — Отец! – я закинул лазерную винтовку за спину, пробежался дальше по коридору. Буквально рядом был выход в жилые помещения, может, я найду там его. – Отец? — Сто первый! – в голосе гуля тревога, ну надо же, проснулись эмоции, но, к сожалению, сейчас не самый подходящий момент разбираться с этим. — Не сейчас! – бросил я на бегу. Ну давай, открывайся же, грёбаная автоматика дверей, быстрее! — Сто первый, стой! – мощный толчок в плечо швырнул меня к стене, в воздухе там, где я стоял, просвистела бейсбольная бита, искажённое яростью лицо сумасшедшего выжившего смазанным пятном мелькнуло перед глазами, прогремели выстрелы дробовика Харона, но я задержался ровно настолько, чтобы вскочить на ноги, растолкать их и подбежать к следующей двери. Снова автоматика задерживает на пару секунд, затем я делаю шаг в открывшийся проём – и дверь позади меня захлопывается, издевательски щёлкая замком. Я резко оборачиваюсь, хлопаю руками по двери – закрыто! Намертво! И невозможно взломать, нужен ключ! Я посмотрел на коридор без единого пятнышка ржавчины, без следов разрухи, и внезапно меня прошиб холодный пот: я понял, кто были эти учёные, виденные мной ранее. Они все были моими отцами. Я просто не вглядывался в лица, не проводил напрашивающихся ассоциаций и понял только теперь. Они все здесь – мои отцы! Что же получается – я схожу с ума? А запертая на ключ дверь за моей спиной – это как понимать? Я медленно-медленно сел рядом с дверью, привалился спиной к стене, устало стащил перчатки, потёр лицо ладонью, провентилировал лёгкие спокойными вдохами и выдохами. Так, рассуждаем логически. Во-первых, куда я рванул с такой скоростью? Искать отца? Он вряд ли здесь, и тем более вряд ли он существует в нескольких экземплярах. Я просто поддался необъяснимому порыву и бежал неведомо куда, пытаясь догнать призраков. Теперь что мы имеем? Запертую дверь, по другую сторону которой остался Харон. С сумасшедшими выжившими он справится, я уверен, но что дальше? Есть, конечно, вероятность, что он сможет найти ключ, но с таким же успехом этот ключ может быть и на моей стороне. Что ж, придётся искать и мне. Только вот проблема – я снова поднял взгляд на чистые светлые стены и сжал в кулаки предательски подрагивающие пальцы: было невозможно понять, реальность это или вымысел. Где я? И чем мне это всё грозит? Немного посидев, я всё же решил, что ключ от двери ко мне сам не прилетит, поэтому поднялся, скинул с плеча винтовку, покрепче сжал её в руках для пущей надёжности и медленно двинулся по чистому коридору дальше. Распахнул первую попавшуюся дверь, увидел безлюдное помещение со включенными терминалами, тихо и мирно гудевшими на столах. Компьютеры? Я подошёл к первому попавшемуся терминалу, присел перед ним, положив винтовку рядом на стол, активировал систему. Единственная запись была обозначена как «Записка мне». «Здесь прекрасно. Думаю, пора принять новое и радоваться переменам. Расслабься». Нервно хихикнув, я до боли закусил губу, нажал энтер и увидел следующую запись, названную «Другая записка мне». «Давай, разве здесь не здорово? Глубоко вдыхай голубизну. Расслабься». Следующее нажатие выдало финальную строчку под заголовком «Пожалуйста, прочти меня»: «Правда, тут есть всё, что нужно. Наслаждайся, пока мы здесь». Это было последней каплей. Я истерически захохотал, откинулся на спину и смеялся, смотря в потолок, слепящий ровными рядами ламп, я смеялся и не мог остановиться... * — Эй... Голос пробивался сквозь тьму очень неохотно, плавал и отдавался эхом от стенок черепной коробки, словно она была пуста. — Сто первый, очнись! Кто-то основательно меня тряхнул, я нехотя открыл глаза, щурясь от яркого света. — Очнись же! Я смог сфокусировать взгляд и увидел перед собой незнакомого человека в боевой броне, на его лице была написана неподдельная тревога, было видно, что он очень напряжён и почти что напуган, хотя решителен. Дёрнувшись, я вырвался, тут же сел, схватил со стола винтовку, не тратя время на вскакивание, направил на него: — Ты ещё кто такой?! Человек опешил, медленно выпрямился, попятился, настороженно переводя взгляд с моего лица на дуло лазерной винтовки. Осторожно спросил: — Сто первый? — Да, я Сто первый, чёрт тебя дери! А ты кто?! – я нервно сжимал в руках винтовку, мельком оглядываясь вокруг. Последнее, что я помню, это компьютер, который начал со мной разговаривать, и свою истерику. Похоже, я отключился после этого, поскольку я сейчас сидел рядом с тем самым злополучным столом, на котором тихо гудел терминал. Я понимал, что схожу с ума, но отличить призраков от реальности не мог, и поэтому приходилось наставлять пушку на всё, что движется. И на то, что не движется, тоже, добавил я про себя, вспомнив компьютер. — Твой наёмник, — не менее осторожно ответил человек. – Харон. Помнишь меня? Я изумился: — Харон? Он гуль! А ты человек! Незнакомец осторожно осмотрел свои руки, к слову говоря, совершенно обычные, с длинными пальцами и здоровой кожей, затем снова поднял взгляд на меня. — Ты видишь меня человеком? — Не держи меня за идиота! – я, наконец, поднялся с пола, не убирая нацеленной на незнакомца винтовки. Человек опустил руки, поколебался немного, затем ответил: — Пусть так. Но нам надо выбираться отсюда. Я нашёл карту на стене, там был обозначен кабинет Смотрителя, и я побывал там. В его терминале есть заметка о том, что он выпускает в вентиляционную систему какой-то газ, на этом запись обрывается. Возможно, все твои видения связаны именно с этим, и именно из-за газа здешние обитатели сошли с ума... — И я в том числе? Незнакомец поджал губы очень знакомым движением, так всегда делал гуль, когда ему что-то не нравилось или что-то тревожило. — Если ты ещё не начал кидаться на всех с фанатичной яростью, то сошёл с ума не окончательно. Поэтому я настаиваю, чтобы мы выбрались отсюда. Я пока не увидел ни одного призрака и, скорее всего, газ на гулей не действует, но, во-первых, неизвестно, как долго он будет не действовать, а во-вторых, он действует на тебя. Чем дольше ты вдыхаешь этот газ, тем больше вероятность, что ты потеряешь остатки рассудка. Я издал нервный смешок, покрепче сжал винтовку, видя, что незнакомца моё оружие напрягает. — Я уже потерял остатки рассудка! Со мной разговаривает компьютер! — Сто первый, отсюда не так далеко до выхода. Просто уйдём. — Во-первых, с какой радости ты забыл, что я тебе не верю? На Харона ты, знаешь ли, не похож, и он вообще остался по ту сторону запертой двери. Что, кстати, приводит нас к пункту «во-вторых»: как ты прошёл через запертую дверь? — Какую запертую дверь? Я скривился: — Вот только не надо мне говорить, что там вообще нет двери! Не мог же я спятить до такой степени, что стал неспособен открыть дверь, нажимая на переключатель! Человек машинально обернулся на коридор, в начале которого была злополучная запертая дверь, я отметил, что у человека на спине висит дробовик Харона, отлично мне знакомый, потому что пятизарядных дробовиков больше не встречал нигде на Столичной Пустоши. — Ты про ту дверь? – наконец, ответил незнакомец. – Она меня просто пропустила. — Мда. Вход свободный, выход платный. Мило. – Я шевельнул дулом винтовки: — Чем можешь доказать, что ты Харон? — Ничем. Я заинтересованно поднял брови, а человек пояснил: — Если я плод твоего воображения, то знаю всё, что знаешь ты, и невольно смоделирую Харона. Ты не сможешь понять с помощью расспросов, настоящий я или призрачный. – Наёмник посмотрел на меня в упор тревожным и привычно тяжёлым взглядом глаз, оказавшихся цвета голубой стали: — Тебе придётся самому решить, доверять мне или нет. — Либо у меня просто звёздное воображение, либо Харон не проявляет обычно и десятой части своей логики. И то, и другое в общем-то приятно... – пробормотал я, медленно подходя к настороженному человеку. – Не дёргайся. – Я одной рукой сжал винтовку, готовый спустить курок, вторую руку протянул к его руке. Мы оба были без перчаток брони, я свои снимал перед компьютером, а он снял свои, видимо, когда меня в чувство приводил. Мои пальцы соприкоснулись с его пальцами, он вздрогнул, и я едва не нажал на курок винтовки в другой руке. Чертыхнулся: — Да не дёргайся ты, твою ж мать! Хочешь поджариться? – Я уже более бесцеремонно схватил его за руку, при этом практически уперев винтовку в его грудь, ибо она была достаточно большой и только так умещалась между нами. Рука как рука, обычная и по ощущениям, и на вид. Чёрт знает что... Я отступил, мрачно произнёс: — Скажи что-нибудь, что знает только Харон. Или знает моё воображение, на худой конец. — Зачем? — Ещё несколько вопросов, и я решу, что ты не Харон! Тот сначала отвечает, а потом вопросы задаёт! – быстро вспылив, я заставил себя успокоиться, пояснил: — Затем, что лучше я доверюсь своему воображению или реальному Харону, чем какому-нибудь сумасшедшему выжившему, который прибил настоящего Харона, нацепил его броню и теперь играет со мной. Ну? Наёмник помедлил, неуверенно произнёс: — Что ты хочешь знать? — Да что угодно! Например, как мы ночевали в моей квартире в Мегатонне! — Мы в ней не ночевали, — возразил он. – Ночевал я один, так как была всего одна кровать. — Что ты сделал с предыдущим нанимателем? — Убил. – Сухая констатация факта. — Что я тебе дал, когда ты был ранен у Мемориала Линкольна? — Баффаут. И радиоактивную воду. — Достаточно, — решил я, нервно опуская дуло винтовки к полу. – Либо это ты, либо я разговариваю с пустым местом, что мне не грозит немедленной смертью так или иначе... — Для сумасшедшего ты на удивление логичен, — осторожно произнёс Харон, чуть улыбнувшись. На лице гуля эта полуулыбка выглядела кривой гримасой, а сейчас, на лице молодого мужчины, это выглядело совершенно по-другому, даже привлекало взгляд. Девушки бы на такого вешались. — Ты не знал? Сумасшедшие всегда логичны. Они не теряют разума, у них просто есть неверные предпосылки, от которых они строят свои блестящие логические умозаключения. — Буду иметь в виду, — серьёзно ответил Харон. Затем напряжённо спросил: — Теперь мы можем выйти из Убежища? — Как? – я развёл руками. – Дверь заперта на ключ, и её не взломать! — Но... – Харон снова неуверенно оглянулся на дверь так, словно для него она была распахнута настежь. – А если всё же попробовать? — Не считай меня трёхлетним ребёнком, неспособным отличить взламываемые двери от надёжно запертых! – снова вспылил я, вскидывая дуло винтовки, и Харон тут же быстро добавил: — Есть другой путь! — Какой? – я мрачно смотрел на наёмника. Странно, я думал, что привык к уродливому лицу гуля, но теперь понимаю, что стереотип красоты человеческого лица остался незыблемым и по-прежнему сильным, Харон в облике человека был приятен глазу гораздо больше гуля, хотя сущность, в общем-то, не изменилась. Если это вообще Харон, конечно. — Я уже говорил, что видел план Убежища, — проговорил наёмник, чуть успокоившись. – Если пройти дальше, через жилые отсеки, можно будет вернуться назад другой дорогой. Там дверь может быть не заперта. Я так хорошо план не помнил, но знал, что в Убежище действительно почти отсутствовали тупики, а значит, существовал другой путь к выходу. — Сидеть тут и общаться с компьютерами действительно не лучший вариант, — кивнул я. – Идём. Будем искать другую дорогу. Харон показал на моё оружие: — Не лучше ли... — Не лучше, — отрезал я. – Винтовку не отдам, будь ты трижды Харон. Если нам встретится кто-то пострашнее сумасшедших выживших без брони и оружия, то тут же мы и головы наши буйные сложим. Кулаками драться я не мастак... Дальнейший путь, впрочем, показал, что винтовку лучше было отдать. Мне становилось хуже, причём с ужасающей скоростью. Сначала я начал палить по призракам, которые игнорировали мои пули, затем чуть не пристрелил самого Харона, после чего он всё-таки отобрал у меня винтовку и рюкзак, воспользовавшись тем, что я ненадолго отключился, как тогда рядом с компьютером. Я смутно помнил, как мы шли то чистыми светлыми коридорами, то проржавевшими и полными мусора, помнил, как я отказывался идти дальше, забившись в какой-то уголок и не желая выходить, потому что иначе меня съедят. Помнил, как орал на Харона, обзывал его вором, приказывал ему застрелиться, отдать вещи, а потом ещё раз застрелиться. Помнил, как потом рыдал у него на плече по какому-то бессмысленному поводу... Все эти обрывки оставались в памяти смутными пятнами, словно пытаешься вспомнить, как метался в бреду. Пробуждение в более-менее здравом уме было довольно обнадёживающим: я очнулся на пыльной кровати жилой комнаты Убежища, точнее, она была когда-то жилой. Вокруг царила привычная разруха, хотя вообще-то порядка было побольше, чем обычно, ничего не опрокинуто, не сдвинуто, моя броня, отстёгнутая от кожаной подкладки, аккуратно сложена на высокой тумбочке рядом с кроватью, кое-где в комнате была даже вытерта пыль. Я искренне надеялся, что не съехал с катушек окончательно, и комната мне не видится. Я медленно сел на кровати, чувствуя себя уставшим и разбитым, огляделся внимательнее. У комнаты были две двери, одна, как я понял, вела в коридор, а вторая, судя по небольшим размерам, в ванную, из чего я заключил, что нахожусь в комнате кого-то из наставников или даже Смотрителя, поскольку только у них были комнаты с отдельными ванными, остальные пользовались общими душевыми. И в ванной плескалась вода, что говорило об исправной системе водоснабжения, хотя вряд ли она очищена от радиации. Впрочем, радиация – это последнее, о чём сейчас стоило беспокоиться. Я для очистки совести глянул на свой пип-бой, выясняя её уровень, и успокоился окончательно, поняв, что он просто смехотворный, радов десять, не больше. — Как себя чувствуешь? Я резко обернулся, машинально нашаривая несуществующую рукоятку винтовки над плечом, но увидел Харона, стоявшего в проёме двери ванной комнаты, мокрого, в одних штанах, и мрачного. — Не подкрадывайся так! – выдохнул я, успокаиваясь. – Отвратительно я себя чувствую. Но призраков не вижу. По крайней мере, пока что. Где мы? — В Убежище сто шесть, — ответил гуль, а точнее, бывший гуль, поскольку он всё ещё выглядел человеком. — Я знаю, что мы в сто шестом Убежище! – я нервно дёрнул головой, заставил себя дышать ровнее. Нельзя было допускать психозы, срывы, гневные вспышки, это всё не поможет нам отсюда выбраться. – Далеко до выхода? — Достаточно далеко. Ты... отказался идти к нему, а потом снова отключился, так что я решил остановиться в одной из здешних комнат и передохнуть. Я очень долго не спал и мог совершить много ошибок. — Не выспавшимся ты не выглядишь, — едва заметно усмехнулся я, оглядывая Харона. Тот пожал плечами: — Я недавно проснулся. — Ты что, спал в ванной? Неопределённая небольшая пауза: — Да. Я перевёл взгляд на приличных размеров постель и матрас, лежащий на полу рядом с кроватью, выгнул брови: — Зачем? — Потому что у ванной можно запереть дверь. О. Такого ответа я не ожидал. Действительно, я, кажется, кидался на Харона, орал на него, и чего он только со мной не натерпелся. Не будь контракта, он бы, наверное, давно меня бросил или пристрелил с чистой совестью. — А если бы я ушёл гулять по Убежищу? Харон кивнул на вторую дверь: — Там тоже заперто. Я взъерошил свои слегка отросшие волосы, натянуто усмехнулся: — Соображаешь. Заколок, как я понимаю, в комнате ты тоже не оставил. Чёрт... – я зажмурился, пережидая приступ отчаяния. – Я ведь понимаю, что схожу с ума и нам надо выбираться отсюда, пока я не превратился в одного из этих сумасшедших выживших. Но я теряю над собой контроль! Я сейчас даже вспомнить толком не могу, чего тебе наговорил и что пытался сделать! — Это не важно, — ответил Харон. – Вспоминать будешь потом. Сейчас успокойся, освежись под душем, и мы попробуем выбраться отсюда. Только долго не задерживайся, вода радиоактивна. — Ты начал командовать? – в моём тоне не было угрозы, скорее усмешка. На лице Харона что-то дрогнуло, и, кажется, это было похоже на тщательно задавливаемую панику. — Ситуация нестандартна, — наконец, выдавил он из себя, скрываясь на миг в ванной и выходя с охапкой вещей, среди которых я увидел свой рюкзак и винтовку. Все вещи он запихнул в ещё крепкий комод, повозился с замком, ковыряя в нём заколкой, после чего прицепил заколку на тонкую цепочку, болтавшуюся на его крепкой шее. — Ну да, кажется, это тот самый случай, когда я приказываю, будучи не в себе, — согласился я. – Ну и как тебе ситуация? Нравится быть лидером? Харон обернулся на дверь, ведущую в коридор. — Нам надо выбираться отсюда. Ясно. Не нравится. Он нервничает, напряжён, почти паникует. Что ж, его можно понять... Я и сам только с виду спокоен. — Хорошо. Дай мне пять минут. – Я направился в ванную, на ходу стягивая тонкую засалившуюся бетловку через голову. Душ мне точно сейчас не помешает, особенно холодный, может, приду в себя. Я уже заканчивал мыться, когда понял, что не один: в углу довольно просторной ванной комнаты появились призраки, по крайней мере, я решил, что они призраки, потому что вряд ли Харон пропустил бы незнамо каких людей мимо себя в ванную. Проклятье, знал же я, что не надо было задерживаться, а пользоваться временным прояснением сознания! Видел я всё чётко, их было двое, мужчина лет тридцати и юноша лет восемнадцати, они явно только что вошли в ванную и начали раздеваться. Секунду наблюдая за ними, я сообразил, что не слышу ни звука, что только доказывает их призрачность. Я снова схожу с ума... Призраки, тем временем, не обращали на меня, стоявшего в душевой кабине, ни малейшего внимания, они включили воду, чтобы она набиралась в большую ванну, смеялись, потом начали кидаться мочалками, мелькали брызги, щедро расплёскивалась вода из ванной, и я заключил, что это скорее всего отец и сын, что снова навело меня на тоскливые мысли о родном отце и о том, что я имею все шансы стать таким же призраком, если не смогу выбраться отсюда. Тряхнув головой, я выключил воду, наскоро натянул штаны прямо на мокрое тело, в последний раз глянул на призраков – и замер, шокированный увиденным. Двое, стоя по колено в полной воды ванной, самозабвенно целовались, позабыв обо всём на свете. Кажется, это исключало то, что они отец и сын, внешне они особо похожи не были... Старший, улыбнувшись, отстранился, затем лёг в ванную, откинул голову на бортик и приглашающе потянул к себе за бёдра младшего. Тот с довольной ухмылкой, рисуясь, нарочито медленно присел, затем прогнулся над старшим, медленно и с удовольствием поцеловал. И вот уже не его, а меня обнимает старший в ответ мокрыми руками, и не его, а меня жадно и нежно целуют, притягивая ближе... Я вылетел из ванной быстрее пули, захлопнул за собой дверь, шальным перепуганным взглядом впился в Харона, разобравшего на кровати свою броню по цельным частям и собравшегося её на себя нацеплять. Его непонимающий взгляд быстро сменился обречённо-тоскливым, он словно бы невзначай подвинулся к комоду, где недавно запирал мои вещи. — Сто первый? – спросил он напряжённым голосом. Я мотнул головой, чувствуя, что вздрагиваю: я до сих пор не мог отделаться от ощущения, что попал в плен призрака, что становлюсь одним из них, что призрак поселился во мне и теперь тянется наружу. Тот мальчишка восемнадцати лет, я едва не стал им, и, кажется, до сих пор испытываю его эмоции, потому что вместо того, чтобы искать свою броню и отправляться к выходу из Убежища, я задерживаю взгляд на шее Харона, ключицах, мощных плечах и гладкой коже красивого живота. Он определённо стал в десять раз привлекательней с тех пор, как выглядит человеком, а не гулем... Разумные мысли гасли, уступая место безумию. — Сто первый? – в тоне наёмника прибавилось напряжения. Я улыбнулся, подходя к нему, проговорил насмешливо: — Что, тяжело управляться с сумасшедшим хозяином? – подойдя почти вплотную, я протянул руки к его плечам, но он перехватил мои запястья, резко развёл в стороны, удерживая силой. — Заколку ты не получишь. Я перевёл взгляд на заколку, зацепленную за цепочку на шее Харона, пренебрежительно хмыкнул: — И не надо. – Вскинув голову, я без предупреждения поцеловал Харона в губы, коротко, потому что он не отвечал на поцелуй. Чуть отодвинувшись, я взглянул ему в глаза и закусил губу, давя смех: такого остолбенелого изумления я, наверное, не видел ни разу в жизни, мимика Харона-человека оказалась гораздо богаче всех, кого я знал до этого. Наёмник превратился в соляной столп, в живое воплощение потрясения, так, кстати, при этом и не выпустив моих запястий. Затем Харон открыл рот, закрыл его, отпустил меня, сделал неверный шаг назад, к стене, выдохнул: — Ты... ты спятил! Я не сдержал смешка, растёр запястья, которые Харон до этого слишком крепко сжимал, и снова подошёл к наёмнику: — Не новость. Но даже спятивший, я остаюсь твоим хозяином, не так ли? – на сей раз я рывком дёрнул Харона к себе за плечо и поцеловал настойчивее, не давая шанса отстраниться, но тот всё же вывернулся, простонал почти сквозь зубы: — Прекрати! — Заткнись ты уже. – Я с удовольствием прошёлся губами по гладкой коже шеи Харона, пользуясь его растерянностью, чувствуя, как он вздрагивает от моих прикосновений. — Но я же только для тебя... выгляжу... и на самом деле я... Я чуть отстранился, поймал его взгляд и понял, что Харон на грани паники, а паника вызывала в нём защитную реакцию подчинения. В его взгляде уже росла стена безразличной покорности, которой он ограждался от мира, эта стена и превращала его обычно в бездушного робота, готового следовать приказам и не думать. Ну уж нет! — Даже не думай уходить от реальности! – я знал, что для этого Харона надо заставить действовать, чтобы он не подчинялся приказам, а думал своей головой. И придётся ради этого чем-то жертвовать... Я зажал в пальцах пряди его волос, к счастью, не настолько короткие, чтобы их невозможно было схватить, и жёстким движением дёрнул к своему плечу, после чего чётко сказал ему на ухо: — Возьми меня. Это приказ. И отпустил его, предоставляя свободу действий. Что ж, стена покорности в его взгляде разбилась вдребезги, зато добавилось паники. Я иронично усмехнулся уголком рта, по-прежнему не предпринимая никаких действий. — Я жду. — Ты... ты неадекватен, — наконец, ответил Харон. Ну да, нашёл выход, так ведь он может не подчиняться, а действовать на своё усмотрение. Что ж... Я подвинулся к нему вплотную, так, что мои губы едва не соприкасались с его губами, и с отдалённой угрозой в голосе спросил: — Мне повторить приказ? Харон выдержал ровно четыре секунды, после чего сорвался, коротко, но жадно целуя. Отстранился, на миг испугавшись, но встретил мой не изменившийся требовательный взгляд – и у него снесло крышу... Ни намёка на нежность, безумная страсть и тяга к телесному контакту обрушились на меня нескончаемым шквалом, словно Харон копил это всё годами и только теперь получил возможность выплеснуть. Хотя почему «словно»? Вряд ли у гуля была хоть одна возможность с кем-то переспать, все гули в прошлом были людьми и представления о красоте у них остались прежними, даже если они сами внешне изменились. Для того, чтобы гуль начал привлекать, нужно родиться среди гулей и с младенчества усвоить, что гули – это красиво, тогда проблем не будет. Но лично у меня проблем не было и сейчас, Харон ведь выглядел человеком... Сильные пальцы на моём затылке, жадные, ищущие губы, отчаянная обречённость пополам с желанием в глазах цвета голубой стали, и вот уже Харон опрокидывает меня на кровать, сметая с неё части своей брони, неистово целует, словно боится, что это кончится, что я оттолкну его, но я только запрокидываю голову, ероша его затылок и нетерпеливо прикусывая губу. Сильные пальцы наёмника оставят синяки, но мне плевать, я наслаждался этим шквалом освобождённых эмоций, отвечал на них, стремился усилить его, распалить ещё больше, и это мне без труда удавалось. Харону не требовалось дополнительных стимулов, он и так был почти безумен на пару со мной... Болезненное проникновение, затем толчок, я матерюсь, вжимая затылок в подушку и пытаясь выровнять дыхание, Харон останавливается, вопросительно кладёт руку мне на грудь, но я дёргаю её за запястье, сбивая, требовательно толкаюсь навстречу, снова матерюсь, но через какое-то время добиваюсь того, чтобы удовольствие пересиливало боль. Моя полная отдача окончательно сводит Харона с ума, он рывком приподнимает меня, вынуждает поменять позу, и вот уже он сидит у стены, запрокидывая голову и лихорадочно ловя мой взгляд своим, а я с силой насаживаюсь на него, жадно целуя в перерывах между глотками воздуха, неуловимо отравленного безумием. Не до разговоров, не до ласк, бешеное желание перехлёстывает через край, и я выгибаюсь, подчиняясь судороге, прошившей тело, чувствую, как сильные пальцы на моих бёдрах направляют мои сбившиеся с ритма движения, слышу, как Харон стонет сквозь зубы, передёргиваясь судорогой наслаждения вместе со мной. Тяжёлое дыхание, бесконтрольные поцелуи, крепкие объятия, стремящиеся продлить наслаждение... Я не пытаюсь отстраниться, только упираюсь лбом в его плечо, пытаясь выровнять дыхание. Затем я всё же тихо смеюсь, приподнимаюсь, тут же шиплю от эха судороги, сползаю на кровать из сидячего положения в лежачее и повелительно тяну Харона сделать то же самое. — Знаешь, быть безумным – безумно приятно, — изрекаю я, прикрывая глаза. Харон неопределённо хмыкает, медленно проводит пальцами по моему плечу и предплечью так, словно прикосновения для него всё ещё являются священным и непривычным действом. Я довольно шевелюсь, позволяя прикасаться к себе, и он тут же обнимает меня, притягивает к себе, целует в основание шеи, словно прячась от реальности и не желая меня отпускать ни при каких обстоятельствах. Я не обращаю внимания на такие собственнические замашки, лениво проговариваю: — Тут сигареты где-нибудь есть? Или только в моём рюкзаке? — Курить вредно, — сообщает мне в волосы Харон куда-то чуть выше ушной раковины. Я фыркаю: — Шляться по Убежищам тоже вредно, но мы ведь шляемся! Сигареты давай, говорю. — Ты неадекватен. – В тоне Харона слышится едва заметная усмешка, и я невольно улыбаюсь в ответ. А он продолжает: — Поэтому исполнять приказы я не обязан. Обойдёшься без сигарет. — Научил я тебя думать своей головой себе на беду, — ворчу я. Лениво шевелюсь, чувствую, что Харон настороженно замирает, и с лёгким раздражением крепче прижимаю его к себе за талию: — Да не дёргайся ты! Не сбегу я никуда. Харон медленно расслабляется, и я чуть задрёмываю в его объятиях, чего допустить никак нельзя, поскольку выбираться из этой сумасшедшей дыры нам всё-таки надо, при этом желательно не задерживаться дольше необходимого. Однако встать пока было выше моих сил... — Может, останемся тут жить? Харон вздрагивает, снова напрягаясь, и я скептически хмыкаю: — Я пошутил. Кстати, где бы тебе хотелось жить? Города тебе не подходят, одинокий домик в поле тоже не вариант. Что тогда? Подземные метро Вашингтона? Или что-то вроде этого Убежища? — Убежищ с меня до конца жизни хватит, — ответил Харон, снова чуть расслабляясь. Его мерное дыхание успокаивает, и я снова прижимаюсь лбом к гладкой коже его плеча. Чуть подумав, наёмник продолжил: — Наверное, небольшой посёлок человек в десять. А вообще... – он заминается, и я поощряюще спрашиваю: — Что «вообще»? — Я часто слышал по радио, что ТриДогнайт говорил о деревьях на пустоши. Настоящих зелёных деревьях. И давно хотел найти его, чтобы расспросить об этом. Может быть, он вспомнит, где найти эти деревья... — Оазис, — подсказал я. — Что? — Ничего. – Я довольно улыбнулся своим воспоминаниям. – Я знаю, где можно найти зелёные деревья. Я находил их. Харон только вздохнул, решив, кажется, что я не знаю, о чём говорю, или мне опять видится то, чего нет, а я не стал настаивать. Тем более, что для того, чтобы куда-то отправляться, нужно было сначала выбраться живыми из Убежища 106, а это возвращало к проблемам, куда более насущным, чем мечты о зелёных деревьях. Так что я нехотя отстранился, вздохнул, поднялся с кровати, направился в ванную, но замялся перед дверью и обернулся: — Ополоснёмся вместе? Харон вопросительно посмотрел на меня, и я нетерпеливо пояснил: — Там призраки. Может, твоё присутствие их отпугнёт. Или не даст мне окончательно съехать с катушек. Наёмник согласно кивнул, тоже поднимаясь с кровати. Быстро посетив душ и не встретив ни одного призрака, мы оделись и двинулись в путь, к выходу из Убежища. Мою винтовку Харон так и не вернул, да я и не просил, потому что не был уверен, что призраки появятся снова, хотя за свой рассудок опасался уже меньше. — Подожди здесь, — в очередной раз бросил Харон, оставляя меня за углом коридора, и с дробовиком наперевес отправился вперёд проверять, не было ли на пути сумасшедших выживших. Мы почти дошли, нам оставалось пройти всего один длинный коридор и два небольших зала, чтобы достигнуть открытой тяжёлой двери в форме шестерёнки... — Сынок, тебе помочь выбраться отсюда? Вздрогнув, я медленно обернулся, чтобы увидеть отца с таким знакомым взглядом и приглашающе протянутой рукой. Он терпеливо улыбался, он был рад меня видеть... После этого я больше ничего не помнил. * Очнулся я от мирного потрескивания костра недалеко от себя, царила ночь, и некоторое время я просто бездумно смотрел на огонь, не пытаясь напрягать память. Я безумно устал. Нервная система была настолько истрёпана, что, наверное, даже вшитая в неё программа V.A.T.S. не сработает, если попытаться ей воспользоваться. Я даже не пытался понять, реальность вокруг или вымысел... — Сто первый, — раздался позади знакомый голос, чуть неуверенный. – Очнулся? Я медленно повернулся на голос, и увидел в свете костра... — Твою мать! – вырвалось у меня, я отшатнулся, и Харон инстинктивно отшатнулся тоже. Лицо, к которому я уже успел привыкнуть, обычное человеческое лицо наёмника было изъедено язвами, от волос осталось несколько жидких прядей, и это создавало такой контраст, что я испытал некоторый шок. Харон снова выглядел гулем, что лишний раз доказывало мою поехавшую в Убежище крышу. А потом я вспомнил, что мы с Хароном вытворяли, и, видимо, моё лицо всё-таки изменилось, потому что в глазах гуля плеснулась боль, неприкрытая, режущая сердце своей материальностью, а потом он сжал зубы, отгораживаясь от мира стеной отчуждённости. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Я отвернулся к костру, пытаясь совладать с поднявшимися эмоциями. Напряжённо спросил: — Где мы? — Недалеко от Убежища 106. – Говорил Харон явно с усилием и выходить из-за моей спины не торопился. — Как мы здесь оказались? Я плохо помню... последние события. – Прозвучало двусмысленно, но было ясно, что поздно использовать это как отговорку, слишком красноречивыми были мои эмоции, Харон уже понял, что я прекрасно всё помню. — Когда я проверил местность до выхода и вернулся, ты начал мне доказывать, что надо взять с собой твоего отца, а потом напал на меня и пытался задушить. – Напряжённый, сухой, сжатый рассказ. – Я вырубил тебя ударом приклада по голове и вынес из Убежища. Около суток ты не приходил в себя, метался в бреду, но постепенно успокаивался, возможно, из-за того, что больше не дышал отравленным воздухом. Теперь очнулся. Я помолчал, глядя, как языки пламени лижут чахлую древесину какого-то искорёженного бомбёжкой дерева. — Ты закрыл Убежище? — Да. Затем сломал рычаг на панели управления и расстрелял панель из дробовика. На всякий случай. — Хорошо. Повисла напряжённая тишина, которую ни один из нас не стремился разбивать. Мои нервы, не выдержав напряжения, сдали минут через пять, и я заявил: — Мне нужно домой. В Мегатонну. И до тех пор, пока я туда не попаду, про Убежище 106 мы забываем. Это ясно? Разбираться будем потом. Иначе я свихнусь сейчас и без отравленного воздуха. Молчание. — Не слышу ответа! — Ясно, хозяин. Прорычав ругательство, я прикрыл глаза, заставляя себя хотя бы немного расслабиться. Как же мне было паршиво... ...До Мегатонны мы дошли в молчании, переговариваясь друг с другом только по острой необходимости, вроде распределения обязанностей при привале или координации слаженных атак на радскорпионов. А добравшись до своей квартиры, я первым делом доплёлся до своей мини-лаборатории, вывел из организма все яды, после чего стащил с себя броню и рухнул на кровать, наконец-то получив возможность отоспаться. Проснулся я в полной тишине, только робот монотонно шумел где-то внизу, бормоча под нос какие-то армейские частушки. Первая же мысль – где Харон? Я не отдал никакого приказа, просто дошёл до дома и отключился, но это ведь мало что меняет, насколько я знал. Я сел на кровати, затем поднялся, машинально подхватывая лазерную винтовку, но затем снова швырнул её на столик рядом с кроватью: на кой чёрт мне оружие в собственном доме? В конце концов, есть робот, который на крайний случай немного задержит любого злоумышленника, а я за это время успею достать любую пушку. Я подошёл к перилам лестницы второго этажа, оглядел своё небольшое жилище, затем догадался заглянуть в каморку, которая была рядом с моей кроватью и, несколько озадаченный, остановился на пороге. Харон спал прямо на полу, положив под голову свой рюкзак и накрыв его кожаной подкладкой от брони для мягкости. Дробовик лежал рядом под рукой, но гуль не проснулся от того, что я открыл дверь, даже по покрытому язвами лицу было видно, что Харон очень сильно устал. Такое ощущение, что сон сморил его только недавно, а всё время до этого он ворочался с боку на бок и никак не мог расслабиться. Гуль не привлекал меня. Ни капельки. Внешность была отталкивающей, слишком напоминала ходячий труп, и я не мог представить, как получать удовольствие от прикосновений к этой сухой шелушащейся коже, к этим язвам, к этим нескольким тонким прядям вместо полноценных волос... Я был человеком и стереотипы мышления у меня были человеческие. Можно было сколько угодно говорить, что в душе Харон человек и внешность ничего не меняет, но на деле всё не так радужно, поскольку есть понятия, которые переломить не просто трудно, а почти что невозможно. Может быть, по прошествии очень долгого времени я и мог бы привыкнуть, но кто мне даст это время? Да и Харон будет страдать от каждого моего прикосновения и отдёргивания руки. Он ведь тогда, в Убежище 106, оставался гулем, и он знает, каково это – когда твоим телом наслаждаются, когда охотно подчиняются твоим прикосновениям, да что там – у меня самого до сих пор едва не встаёт, как только вспомню ту бурю страсти, которую высвободил в Хароне своим приказом. А сейчас... не знаю даже, сможет ли он остаться мне другом. Он горд, несмотря на то, что подчинится малейшему приказу, у него была своя личность, несмотря на кодекс абсолютного солдата, а ведь я почти смог заставить его проявлять эту личность, думать своей головой, выказывать эмоции! Едва слышно чертыхнувшись, я спустился вниз, принявшись сооружать себе что-то наподобие завтрака и разговаривая с роботом, чтобы не думать о возникшей проблеме. Мне почти удалось отвлечься, но всё шло хорошо ровно до того момента, как наверху послышался шорох и стук, обозначающий, что гуль проснулся и встал. Проклятье. И как мне себя вести? Харон спустился со второго этажа мрачнее тучи, упёр взгляд куда-то мимо моей головы и заявил: — Этого больше не повторится. Я подавился водой, которой запивал сделанные на скорую руку сэндвичи, прокашлялся, воззрился на наёмника: — Ты о чём? — Я не проснулся вовремя. До меня начало кое-что доходить: я забыл закрыть дверь каморки, когда уходил, и Харон, проснувшись, понял, что проспал моё появление. Фыркнув, я отрезал: — Ты спас мою задницу в сто шестом, вытащил из сумасшедшего дома, а теперь из-за такой мелочи страдаешь? Мозги себе ещё дробовиком вышиби. Чтобы подчеркнуть драматизм момента. — Это приказ? – бесстрастно переспросил гуль. Я грохнул кулаком по столу, едва его не опрокинув, вскочил на ноги: — Псих недоделанный! Ты своей головой думать будешь когда-нибудь или нет?! Или ты намеренно выводишь меня из себя, чтобы я приказал тебе застрелиться? Харон слегка опешил, а я уже, махнув рукой, направлялся к выходу из квартиры. — И не ходи за мной! – рявкнул я, заметив, что он вознамерился пойти следом. – Сиди здесь! Я вышел, хлопнув дверью, на душе было паршиво. Нет, так мы не сработаемся, это точно. Нам надо выяснить отношения, поставить в нужном месте точку и тогда уже путешествовать дальше, но я был не в состоянии пока что разобраться с этой проблемой. Тем более, что Харон явно не способствует этому. Весь день я шлялся по Мегатонне, успев своими бесцельными беседами заколебать большинство жителей, а вечером заявился в бар к Мориарти. Я успел забыть, что там работает гуль, так что при виде его на меня снова накатила тоска, и я заказал побольше выпивки, нагрубив несчастному гулю-бармену. Пошли к чёрту все эти гули! Дойдя до определённой кондиции, я снял красотку в номер и собрался было совсем расслабиться да получать удовольствие, однако вышло всё не совсем так. Разумеется, удовольствие я получил, да и красотка старалась вовсю, но чёртово видение произошедшего в сто шестом Убежище не желало меня отпускать. Я волей-неволей помнил, какими жадными и ищущими были движения Харона, как наплечник его доспехов, лежавший на кровати, впивался в бедро, но не было ни секунды, чтобы его отшвырнуть, помнил его стон, скупой, но пронзительно искренний, горловой, полный наслаждения... Проклятье! Я курил, не обращая внимания на то, как девушка одевается, не ответил на прощание, даже не махнул рукой, что её, кажется, обидело, но мне было не до неё. Я очень остро понял, что смогу забыть Харона и даже перепродать его, на худой конец, какому-нибудь хорошему человеку, но знал, что упущу при этом что-то очень важное. Что-то, что сейчас готово навсегда исчезнуть, рухнуть и никогда больше не возникнуть, если я немедленно не приму меры, останавливая разрушение. Я не знал, что делать. Решение, разумеется, за мной, как и всегда, такова жизнь... Алкоголь ещё гулял в голове, мешал думать, но и без алкоголя выход вряд ли бы появился. Что, пойти обратно в Убежище 106, надышаться этой дряни и блаженствовать, а потом поселиться там? Или ждать результатов вакцины, которую делает добрый доктор в подземелье гулей? И то, и другое меня не устраивало. Как ни крути, внешность хоть и не играет главной роли, но всему есть предел... А потом меня осенило. Наверное, от не выветрившегося алкоголя и слишком ярких воспоминаний об Убежище 106, не иначе, но решимости мне всё равно было не занимать. Или у меня получится, или гори оно всё адским пламенем... Я решительно распахнул двери своей квартиры, нашёл взглядом Харона, чистившего за обеденным столом свой разобранный на части дробовик, и удовлетворённо запер входную дверь на ключ. — Приятно снова видеть вас, сэр! – жизнерадостно возвестил робот со ступенек лестницы. — Заглохни, — бросил я ему. — Простите, сэр, но в моей базе данных нет такой команды. Возможно, вы имели в виду... — Я сказал, заглохни! Переход в режим ожидания! — Слушаюсь, сэр. – Робот уплыл куда-то под лестницу и затих. Я же решительным движением выключил освещение в квартире, затем открыл шкафчик у двери, чертыхнулся, поняв, что погасил свет слишком рано, но включать его снова не стал. На ощупь нашёл старую броню, оторвал полоску ткани от подкладки, глубоко вздохнул. Было не по себе, но я упрямо заставлял себя не останавливаться, раз уж начал. — Харон, иди сюда. Тишина. — Харон! — Я подошёл. – От голоса, раздавшегося рядом, я едва не подскочил. Чёрт, ну у него и тихий шаг, подкрадывался специально, что ли? — Держи. – Я протянул полоску плотной ткани на голос, и её тут же потянули из пальцев, избегая прямого соприкосновения. – А теперь завяжи мне глаза. Харон медлил. Я ждал, бесцельно смотря в темноту. Глаза постепенно привыкали, скоро я начну различать очертания мебели, а ещё через какое-то время буду вполне сносно ориентироваться, здесь не было полной темноты из-за щелей в стенах, и именно для этого нужна повязка. Ткань аккуратно легла мне на глаза, Харон завязал концы в узел, так и не соприкоснувшись с моей кожей и, кажется, даже с моими волосами. Я почувствовал себя крайне неуютно, передёрнул плечами, начав сомневаться в своей затее, да и хмель начал выветриваться, но я упрямо продолжил: — Ты ведь знаешь, что произойдёт дальше, правда? Голос в стороне от меня был – о чудо! – со знакомыми паническими нотками, хотя больше всего там было, конечно, мрачности и даже неприязни, которой Харон перебивал душевную боль. — Ты пьян! — Хочешь сказать, что я неадекватен? – я не сдержал нервного смешка: — В прошлый раз тебя это не остановило. К тому же, я уже почти протрезвел. – Это было небольшим преувеличением, поскольку в трезвом виде я на такой шаг наверняка не решился бы, но теперь будь что будет. Повернув голову на звук, я чуть дрогнувшим голосом произнёс: — Я жду. Тишина... И неуверенно-машинальное: — Это приказ? — Нет. – Мне было всё неуютнее стоять с завязанными глазами, пусть даже и у себя дома, ощущение беспомощности иррационально вызывало панику и с ним трудно было справиться. — Зачем тебе это? И... почему не приказ? – гуль изо всех сил держал ровный тон, и это ему, в общем-то, удавалось. — Потому что я хочу, чтобы ты согласился добровольно. И потому, что я не уверен, смогу ли справиться с собой. Но я хотя бы пытаюсь! – Ну вот, нервы шалят. После Убежища 106 они у меня ни к чёрту. Вздохнув поглубже, я закончил: — Мне было бы проще тебя перепродать и забыть обо всём, как о хорошем сне, но я не хочу. Снова невыносимая, долгая пауза, во время которой я нервно сжал руки в кулаки и только усилием воли заставил их разжаться. — Ты... – начал Харон, но я, не выдержав, рыкнул: — Я жду! Не заставляй меня передумать! Проклятье, теперь создалось впечатление, что я ему одолжение делаю. Чёртовы нервы, я даже теперь не знаю, как выправить ситуацию... Негромкий голос гуля отвлекает меня от лихорадочного поиска нужного ответа: — Ты слишком напряжён. – Его рука осторожно касается моего предплечья, и я вздрагиваю, подтверждая этим его слова. – Возможно, стоит передумать. В таком состоянии... Я отрицательно качаю головой, заставляя себя немного расслабиться. — Нет, не стоит передумывать. И... – я едва успел поймать последнее слово, но он всё равно переспросил: — И что? — И заткнись уже. – Я невольно фыркнул, вспоминая, что не первый раз говорю ему эту фразу, и с облегчением услышал такой же смешок в ответ. — Слушаюсь, — отозвался он, и хотя прозвучать должно было с иронией, в тоне проскользнуло нервное беспокойство. Самое смешное, что я ни разу не усомнился в том, а хочет ли Харон этого вообще, я был непреложно уверен в положительном ответе, слишком открылся он тогда в Убежище, слишком много позволил себе, слишком открыто проявил эмоции, чтобы теперь появились сомнения. Тяжесть на груди, Харон положил ладонь мне на грудь, чуть надавил, вынуждая шагнуть назад, к стене, затем ладонь медленно, неуверенно сдвинулась вверх, поползла к плечу, туда, где кончалась материя плотной пропыленной безрукавки и начиналась незащищённая кожа шеи. Я инстинктивно вздрогнул, когда почувствовал касание гуля голой кожей, но внезапно понял, что вместо касания кожи его пальцев ощущаю безобидную шершавость ткани. — Перчатки?.. — У меня просьба. – Полуголос Харона получается звенящим от напряжения. — Хочешь их оставить? — Нет, хочу, чтобы ты перестал болтать. Чуть подумав, я улыбнулся: — Слушаюсь. Перчаток Харон, судя по всему, снимать не собирался, что значительно облегчило мне восприятие. Ничего не видя, слепо смотря куда-то вверх, я чувствовал руки Харона в плотных перчатках, неуверенно проходившиеся по моим плечам, всё смелее с каждой секундой, и уже в этих движениях я ощущал сдержанную чувственность, отголоски той страсти, которую я испытал в Убежище. Никакого различия. Память то рисовала мне уродливость гулей во всей красе, то перебирала красочные картины безумного наслаждения, пережитого с Хароном-человеком. Сильные руки, требовательные губы, глаза цвета голубой стали... Я сосредоточился на этом образе, это было нетрудно, учитывая то, что ощущения тогда и сейчас совпадали почти полностью, если делать скидку на перчатки и на то, что он меня не целовал. Но сила его эмоций от этого никуда не делась, потребность в прикосновениях осталась прежней, и я всё реже вспоминал о том, что передо мной гуль. Я не знал, все ли гули так отчаянно страстны или только этот наёмник, да и не горел желанием знать, но совершенно точно был уверен, что нужен мне был именно Харон, оттаивавший шаг за шагом, проявлявший личность так неохотно, но так искренне, а то Убежище – вообще отдельная история... Он в этот раз так и не прикоснулся губами к моей коже, не позволил себя раздеть, но довёл меня до разрядки одними только прикосновениями в перчатках, после чего я долго лежал без сил, не говоря ни слова. В голове было пусто, в эмоциональном плане вяло копошился конфликт эстетики и пережитых эмоций, но моральных сил на обдумывание этого не осталось. — Ты самый удивительный человек из всех, что я когда-либо встречал, — негромко проговорил Харон. — Да-а, такого двинутого, как я, ещё поискать, — хмыкнул я. – Прости, если этой фразой разрушил романтический момент... — Заткнись. — Ну наконец-то ты начал командовать... Обоюдные смешки, затем молчание, но уже уютное, общее и спокойное. В конце концов, поняв, что так засну, я нехотя поднялся, стащил повязку с глаз: — Я в душ. — Хорошо. – Харон молча ушёл в свою каморку, и я, сначала хотев его остановить, не нашёл в себе сил это сделать, я не был уверен, что снова не испытаю шок, когда включу свет и увижу лицо гуля. Но сделано главное – мы не отдалились друг от друга. Мы шагаем по тонкому льду, в любой момент можем провалиться в ледяную воду и утонуть, но пока ещё не утонули. Пока ещё идём. * Две недели спустя — Чёртовы гладкомордые, — доносилось мне вслед, когда я, печатая шаг и закинув лазерную винтовку за спину, шагал по подземелью. Улыбнувшись в ответ на это ругательство, я толкнул двери клиники, с любопытством осматриваясь. Ничего не изменилось с моего прошлого посещения, всё так же хрипели дикие гули за решёткой, всё так же заинтересованно встретил меня доктор. — А-а, это вы! С чем пожаловали? — Хотел купить стимпаков. – Старая добрая традиция, не иначе. — О, разумеется! – он с готовностью полез в уже знакомый ящик стола, начал выкладывать шприцы на стол. – Вам двенадцать, я так понимаю. – Отсчитав нужное количество, он полуобернулся, спросил: – А Харон с вами? Я поднял на врача взгляд, спокойно ответил: — Мне очень жаль, но он больше не будет испытывать ваши препараты. — Но... почему? – он явно расстроился, даже перестал возиться со стимпаками, неуверенно выпрямился, ожидая объяснений. Я пожал плечами, ответив словами ныне покойного Азрукхала: — Боюсь попортить товар. – Ни к чему доктору знать, как много значит для меня этот «товар» на самом деле. Подавив улыбку, я добавил: — Но я могу помочь чем-то другим, доставать редкие препараты или договориться с кем-то из учёных, чтобы они попробовали вам помочь. Врач всё равно оставался расстроенным, хотя после слов о помощи слегка повеселел. — Очень, очень жаль, что вы отказываетесь. А помощь мне пригодится, я был бы вам очень благодарен, особенно это касается редких препаратов... Я кивнул, забирая свои стимпаки и подвигая врачу нужное количество крышек. Нет, я ещё не настолько сошёл с ума, что полюбил уродство гулей, но, как показала практика, от внешности можно отрешиться, если испытывать такое желание. Каких только чудес не бывает на Столичной Пустоши... *** Эпилог — Мы прошли полкарты твоего пип-боя, перебив больше тварей, чем за последние два месяца, и ты до сих пор хранишь в тайне цель нашего путешествия? Я, не обращая внимания на Харона, осматривал окрестные камни на предмет нужного ориентира, пытаясь вспомнить, где же начиналась эта проклятая незаметная тропка, стиснутая окрестными скалами и ведущая в упрятанное горами священное место. — Храню, — рассеянно ответил я. Вот оно! Я постарался не подать вида, что обрадован, и быстро отвёл взгляд от пучка жёлто-зелёной травы, жухлой, но, несомненно, более живой, чем обычная выжженная трава на Пустоши. – Я сотню раз тебе объяснял, что ты сам всё увидишь! Пошли, — я кивнул в нужном направлении и словно бы невзначай пропустил Харона вперёд. — Ты невозможен! — Я неадекватен, — напомнил я со смехом. – Шагай давай! Пучок травы Харон не заметил, мимо небольшого кустарника жёлто-зелёного цвета тоже прошёл, но следующий куст, уже полноценно зелёный, растущий прямо на камнях, он проигнорировать не смог, застыл, не верящим взглядом смотря на него, я второй раз в жизни видел абсолютно искреннее и чистое изумление пополам с шоком, на это стоило полюбоваться. Эмоции на лице гуля я уже давно умел читать просто блестяще, так что теперь стоял рядом, невольно улыбаясь и наблюдая за его реакцией. Харон обернулся ко мне, в глазах такое отчаянное выражение, что я невольно покачал головой: — Это не мираж. Пойдём. Теперь уже недалеко. Харольд, который Боб, будет рад гостям. — Харольд, который... Ты о чём? – Харон с трудом управлялся с потрясением, машинально шагал по горной тропинке почти что задом наперёд, потому что не хотел отводить взгляда от зелёного куста. Повернулся он только тогда, когда я указал вперёд на следующую зелень, на сей раз целое деревце. — Я вас познакомлю, — улыбнулся я, толкая деревянные ворота Оазиса. Я точно подгадал со временем прихода сюда, было раннее утро, и рассвет сделал зелень вокруг просто сказочной. – Думаю, вы понравитесь друг другу! Конец	NC-17	Заморожен	Нет
1	Фейрин	Бессмертные во Вторую мировую войну	Написан по мотивам франко-канадского телесериала "Горец"	Character study,Ангст,Бессмертие,Вторая мировая,Выживание,Драма,Исторические эпохи,ОМП,Открытый финал,Партизаны,Покушение на жизнь,Пропущенная сцена,Психология,Реализм,Тюрьмы / Темницы,Условное бессмертие,Франция	12	2010-02-10	Темноволосый юноша стоял у окна тюремного барака и смотрел на проплывающие в небе облака. Где-то неподалёку звучали отрывистые звуки автоматных очередей. Скоро должны были прийти и за ним… «Как же я так глупо попался? – недоумевал пленник. – Сколько раз я ходил этими тропами и вдруг… В чём же я ошибся? Почему они ждали меня?» Вдруг заключённый насторожился и прислушался к чему-то в глубине себя. Это был Зов – древнейший сигнал присутствия где-то неподалёку другого Бессмертного. А вот это уже в его положении было смертельно опасным, так как маловероятно, что враги позволят ему принять бой. Значит что: это всё? Значит его ждёт настоящая Смерть? Дверь барака открылась и в сопровождении охранников в помещение вошёл стройный и подтянутый офицер гестапо. Он внимательно «ощупывал» взглядом всех присутствующих, пока не встретился взглядом с пленным Бессмертным. Несколько секунд они внимательно смотрели в глаза друг другу, после чего офицер подошёл к нему вплотную и проговорил: -Кто ты — я знаю. Меня же зовут Эрнст Даймлер. Я полагаю, что ты понимаешь, что тебя ожидает? -Догадаться в общем-то несложно — серьёзно ответил заключённый. Офицер ухмыльнулся и произнёс: -Сначала тебя, разумеется, расстреляют. А потом… – Затем, помолчав некоторое время, тихонько добавил – Не бойся, малыш, я не убью тебя. Не то, чтобы мне не нужна была твоя голова… Однако ты ещё слишком молод и не интересен мне. К тому же я люблю коллекционировать долги. Если ты останёшься жить, то значит будешь моим должником. Когда-нибудь я попрошу тебя о какой-нибудь пустяковой услуге, которую тебе необходимо будет оказать мне. Она не будет связана с твоими политическими убеждениями. Сделаешь – и рассчитаешься за то, что сейчас я сохраню тебе твою жизнь. Если откажешься — умрёшь уже сегодня. Причём, как ты понимаешь, умрёшь уже навсегда. Я полагаю, что это честный обмен. Согласен? Пленник судорожно вздохнул и несмело кивнул. -Я рад, что мы с тобой поняли друг друга. – кивнул офицер. – Я обещаю отпустить тебя после расстрела. А ты, в свою очередь, дашь ли мне своё слово выполнить мою просьбу? -Даю – хрипло отозвался заключённый. На губах офицера впервые с момента разговора промелькнула улыбка. -Вот и славно. Я полагаю, что ты навсегда запомнишь, ЧЕМ именно ты мне обязан. Увидимся завтра. С этими словами он повернулся и вышел из барака.	R	В процессе	Нет
1	Фейрин	Месть	Написан по мотивам франко-канадского телесериала "Горец". Относительно смерти персонажей фанфика - да, смерти будут, но не главных героев. Роман находится в стадии написания и главы будут добавляться со временем.	Hurt/Comfort,Ангст,Антигерои,Бесплодие,Бессмертие,Борьба за справедливость,Детектив,Драма,Канонная смерть персонажа,Месть,Наблюдатели,Наемники,Наемные убийцы,Ненасильственная смерть,ОЖП,ОМП,ПТСР,Пропавшие без вести,Психология,Раскрытие личностей,Серая мышь,Смерть второстепенных персонажей,Смерть основных персонажей,Спасение жизни,Тайная личность,Тайная сущность,Элементы гета,Элементы слэша,Эффект бабочки	15			NC-17	Заморожен	[]
1	queen	Школьный сюрприз	девушка получила неожиданный подарок	AU,PWP,Мистика,ООС,Повествование от первого лица,Романтика,Флафф	40	2010-02-11	Началось все, можно сказать, с простого звонка. Меня вызывают к директору. Снова. Мой сын Джек не перестает удивлять своей изобретательностью. То вазу школьную разобьет, то с учителем переговариваться начнет. Я, естественно, прощала ему все его промахи. Ребенок все— таки. Переходный возраст начинается. Вот только постоянные вызовы к директору меня не особо радовали. Кстати, мистеру Суину, красавчику лет тридцати семи, эти встречи, похоже, доставляли удовольствие. Готовя заранее фразы, которые я произнесу сыну в качестве воспитательной беседы, я отправилась в школу. По пути я попала в чудовищную пробку и опоздала ровно на час. Когда я подъехала к воротам, школа была пустынна. Ну, почти. Мои робкие надежды на то, что Суина тоже нет, не оправдались. Кабинет был приоткрыт, я слышала, как он напевает Бэд Компани " Готовый любить". Я поразилась тому, как был бархатист и мелодичен его голос. -Мистер Суин? Он обернулся. Я готова была поклясться, что на его губах промелькнула довольная, даже торжествующая ухмылка. -Мисс Гордон. Рад вас видеть, присаживайтесь. Я осторожно присела на краешек стула, он разместился напротив меня, облокотившись на стол. Мои глаза, против воли, отмечали его сексуальную щетину, доходившую до верхней губы... ежик темных волос и серые глаза, которые с заметным удовольствием изучали меня. -Что он в этот раз натворил? -Подрался с одноклассником. -Ну и что, разве это не естественно в их возрасте?.. Он не дал мне договорить, стремительно встал и взял своими тонкими, загорелыми пальцами мой подбородок. у меня округлились глаза, я попыталась что— то сказать, но горло сжал спазм возбуждения. Я встала, но ноги подкосились, и я упала ему на руки. Суин провел рукой по лицу нежным, ласковым движением и впился в мои губы жадным, обжигающим поцелуем. Из его горла вырвался полу стон— полу рык, и он смахнул бумаги со стола и нежно опустил меня, прижавшись всем телом. Я с трудом оторвалась от его губ и проговорила охрипшим голосом: -Нас же могут увидеть, вы что, с ума сошли? Он стремительно встал, подошел к двери и щелкнул замком. После чего хищно улыбнулся мне и продолжил ласкать мое тело, вызывая бурю откликов. Вскоре я уже не могла сдерживать крики и стоны. Он рывками, губами лаская мочку моего уха и шепча комплименты, освободил нас от одежды и вошел в меня. Медленно двигаясь, доводя меня до "точки кипения", он покрывал поцелуями мое тело, прикусывая в особо чувствительных местах кожу, и вдруг встал, заставляя меня издать полный наслаждения вопль. Он прижал меня к стене, задвигался интенсивнее, буквально вгоняясь в мое тело. Суин схватил меня за руки и завел их за голову, сам же, языком, принялся выписывать узоры на моей груди. Я застонала, обхватив его ногами еще сильнее и царапая его спину. Через пять минут мы закончили и, обессиленные, повалились на стол. Я все еще была в его объятиях и дрожала, отвечая на его поцелуй. Наконец судороги наслаждения покинули мое тело и я вновь приобрела способность мыслить. Я принялась натягивать одежду, избегая его жадного взгляда. В голове же вертелся неласковый монолог с совестью. О том, что он женат и любит свою жену, знала вся школа. Какого же он тогда ко мне полез? -Мери?— услышала я у самой двери. -что, мистер Суин?— с трудом проговорила я, совесть жгла мое сердце. -Если тебе станет легче, ты спала не с Суином... Я обернулась и наткнулась на черные глаза демона. -Привет, детка... -Том? К чему этот глупый балаган? -Хотел устроить тебе сюрприз...	NC-17	В процессе	Нет
1	Deuce	Дождь	Даже если все плохо,всегда найдется человек,который поддержит.	Романтика	7	2010-02-14	Авторы:Deuce Название: Дождь Бета: no Жанр: романтика Размещение: только с шапкой Warning: все герои вымышлены Дождь... Я стою под открытым небом раскинув руки в стороны.Крупные капли падают мне на лицо.Через минуту я промокаю до нитки,но никуда не ухожу...Люди вокруг из под зонтиков смотрят на меня,как на полоумную,но мне все-равно.Мне нет до них никакого дела.Наконец,дождь стихает и превращается в морось.Вздохнув,я продолжаю брести в неизвестном мне направлении.В какой-то момент моя нога что-то задевает и я понимаю,что споткнулась об скамейку.Падаю на нее без сил.Я перестала замечать все вокруг себя.Как это могло случится?Почему?За что?.."Хм,Ты сама виновата,"-внутренний голос только добавлял масла в огонь.Не правда,я не хотела ,чтобы получилось ТАК.. До 11 класса у меня не было парня,нет дело не в том,что я какая-то ущербная,мне предлагали встречаться,но я не видела никого рядом с собой.Проще говоря,мне никто не нравился.У половины моих одноклассниц уже были парни и они вели достаточно активную половую жизнь.Но я из категории наивных девочек,в тайне мечтающих о принце на белом коне.И если терять девственность,то с тем кого любишь,а не с кем попало..Глупо,как глупо.. -Девушка,с вами все в порядке?-Какой-то парень тряс меня за плечо. -Да.Иди куда шел.-Огрынулась я,стряхивая его руку с моего плеча. -Странно...-протянул он,и посмотрев на меня,как на убогую взглядом говорящим:"Я все знаю и понимаю"..Как же бесит эта жалость.Ненавижу,когда меня жалеют.Захотелось его ударить.Внезапно накатившая злость превратилась,против моей воли,в поток слез.Господи,как я давно не плакала. -Эй,подожди,ты чего?-Он явно растерялся и не знал,что ему делать. -ААА...-Мои всхлипывания превратились в истерику.Парень вытаращившись стоял и смотрел на меня,по-видимому принимая какое-то решение. -Ладно.Давай, вставай.-Он потянул меня за локоть.-Пойдем,пойдем,не бойся.Из за истерики я даже не могла спросить куда это он меня тащит,не то что бы сопротивляться.В какой-то момент,перед глазами все поплыло я только почувствовала,как чьи-то руки подхватили меня.Темнота. Резкий неприятный запах привел меня в чувство,он совал мне под нос какую-то ватку от которой нестерпимо несло лекарством. -Не...неправильно..-я струдом могла ворочать языком. -А,очнулась?-В его голосе звучало явное облегчение.Я снова начала терять сознание.-Эй,эй, подожди!И снова та же ватка.. -Убери...-он послушно убрал ее от меня и мне стало гораздо легче.-Пить... -А,да сейчас.-Он отскочил от дивана,на котором я лежала и понесся в неизвестном мне направлении.Я почти пришла в себя,по-крайней мере вернулась способность говорить.Он вернулся со стаканом воды и протянул его мне. -Спасибо.-Глоток.-Нельзя ватку с нашатырем совать прямо под нос,надо водить ею возле него. -Ох,ну прости,я растерялся,да и не совсем знаю навыки оказания мед.помощи.-Он примиряюще развел руками. -Теперь будешь знать.А кто ты вообще и где я?-Тут только я начала соображать. -Я Стас и ты у меня дома.Приятно познакомится.-Он улыбался. -А почему...-Но вспомнив свое выступление на скамейке я заткнулась. -Почему ты лежишь на диване у меня в доме?Хм,мне самому интересно.Наверно,потому что я некстати прошел мимо скамейки в парке и спросил у какой-то девушки все ли с ней в порядке...А потом она еще и в обморок свалилась.. Ах,некстати?! -Тебя никто не просил!-Огрызнулась я. -Вот и помогай после этого людям..-Он картинно возвел глаза в потолок. -Прекрати издеваться.-Голова раскалывалась я поднесла,руку ко лбу.-Эй,а почему я раздета? -Ну, просто ты промокла до нитки,а наулице холодно все-таки.Пришлось тебя раздевать и сушить,чтобы ты не подхватила воспаление.Если б ты потом умерла от него я бы себе это никогда не простил... Посмотрите какой заботливый! -Извращенец! -И в мыслях не было!-Почему— то ему хотелось верить. -Ладно,может ты мне дашь что-нибудь из одежды? -А,да ,конечно,сейчас.-Мне показалось или он покраснел?Если да,то для него мое раздевание далось, наверно, как пытка. -Вот,держи.-В моих руках оказалась длиннющая футболка и какие-то шорты. -Я конечно,понимаю что ты уже видел все,что только мог,но может ты все-таки отвернешься? -Ой,прости,-его как будто ветром сдуло из комнаты.Он снова покраснел или мне показалось?Спасибо,что белье на мне оставил... -Я на кухне.-Проорал он.Еще бы знать где она.Квартира была просто огромной.И явно холостяцкой,это чувствовалось. -Эй,я здесь.-Кажется,я как раз прорулила мимо кухни.Она была просторной и сделанна со вкусом. -Пожалуйста,мадемуазель,ваш глинтвейн.-он протянул мне стакан с приятно пахнущей горячей жидкостью. -Глин...что? -Глинтвейн,сделан на основе красного вина.Обычно его пьют при простуде,Но в нашем случае для профилактики оной.-Он заулыбался. -Столько заботы.-Я хмыкнула.Он посерьезнел. -Вообще-то мне хотелось бы знать,что все-таки случилось?-Опять это взгляд... -Мне нужно идти.-Я отдвинула от себя стакан. -Куда? И правда..Куда?Идти-то мне некуда..Но это не его проблемы. -Не важно,мои проблемы,это МОИ поблемы.И тебя они не касаются.-Я уже начала двигаться,как мне казалось, в сторону выхода.Черт,где же он?! -Подожди.-он схватил меня за руку.-Я тебя в таком состоянии никуда не пущу.Ночевать будешь у меня. -Ты точно маньяк. -Да не бойся ты-не трону. -Ладно,-я поняла,что сопротивление бесполезно.-Только руку отпусти,посинела уже.. -А,прости.-Рука обрела долгожданную свободу.-Садись.Пей.Рассказывай. Я рухнула на стул и глотнула обжигающую жидкость.Рассказывать как-то не хотелось. -Позже,ладно? -Ок,но так просто я не отстану.Ты хотя бы скажи мне как тебя зовут, а то я до сих пор не знаю. -И правда.Аня.-Я виновато улыбнулась. -Ну,вот и прекрасно,будем считать,что знакомы.Кстати, твои родители не будут о тебе волноваться? Все-таки он пытается выудить из меня хоть какую-то информацию. -Мама с папой погибли в аварии,когда мне было 6 лет,есть старший брат.-На слове брат мой голос дрогнул.Так, возьми себя в руки.— Но ему плевать на меня.-Уже тверже.Умничка. -Ясно.-И снова это взгляд.Бессильная злоба охватывает меня.Чувствуя новое приближение слез я сдавленно спрашиваю где у него ванная.Он объясняет.Пулей вылетаю из кухни и струдом нахожу ее.Запираюсь.Да, вот теперь чувствую себя в безопасности.Пока наливалась вода.Я тупо смотрела на себя в зеркало вцепившись в раковину,начиная себя ненавидеть.Острое желание вымыться загнало меня в наполовину набранную горячую воду.Главное успокоится,наверно, у всех так.Но ты же сильная.Да ты сильная и поэтому рыдать больше не будешь.черт,слезы не слушались.Они текли по лицу ручьями.Ладно,просто надо оттадься эмоциям,должно же когда-нибудь стать легче?! Все изменилось,когда в наш класс пришел новенький.Он был ,как мне казалось,Божественно красив,конечно же самый умный,самый добрый...Поначалу он совершенно не замечал меня.Ведь в классе девочки были и покрасивее,но потом кто-то сказал,ему что я сохну по нему.В тот момент он,обернувшись, как-то странно посмотрел на меня.Но я не обратила на это никакого внимания.Ведь он для меня божество.Поэтому даже его взгляд был воспринят мной как великая честь и счастье.Наверное, я представляла для него интерес,только потому что до сих по не "дала".Боже,какая дура.Какая наивная дура, почему я не поняла это раньше. Денис(предмет моей любви) был из достаточно обеспеченной и влиятельной семьи.Конечно, я сейчас понимаю,что он ужасно испорчен.С детства привык получать все что он хочет.Я же росла в семье,где постоянно не хватало денег.С детства я привыкла добиваться все самой.Мне никогда ничего не приносили на блюдечке с голубой каемочкой.Я работаю с 12 лет.Это, конечно,незаконно,но я умею убеждать,да плюс ко всему меня просто пожалели.Брат законченный игроман,все деньги он проигрывает в автоматах.Пару раз,когда он влезал в долги мне приходилось оплачивать их из своего кармана.После этого приходилось не есть несколько дней.Поэтому привычки оставлять что-то на тарелке за мной не водится.За это надо мной в школе постоянно подшучивали.Никто не знает как я живу.А мне удается поддерживать легенду о благополучной и счастливой семье. Вчера,брат пришел домой мрачнее тучи и сказал мне собираться. -Куда?-Я не понимала,что происходит,но ощущение, что это что-то нехорошее не оставляло. -Я кому сказал,собирайся,или давно по шее не получала?-Удары у него были тяжелыми,в чем я не раз убеждалась на собственной шкуре.Поэтому пришлось одется и спускаться вместе с ним в такси.Такси?Откуда у него деньги на него? -Куда едем?-Таксист лениво зевнул. -В Зеленый.-Буркнул Кирилл и уставился в окно. Зеленый?Это же район элитного коттеджного жилья.Что он там забыл?Спрашивать я побоялась,потому что знала,что он не постесняется и врежет мне прямо в машине.Через 40 минут мы въехали в поселок.Подъехали мы к самому крайнему дому,который стоял буквально у самого леса.Кирилл вытолкал меня из машины.И буквально за шиворот потащил к дому.Войдя,я увидела кучу охраны расставленную по периметру .Такое я видела только в кино. -Хозяин ждет вас наверху.-Неприятно улыбаясь процедил подошедший к нам какой-то амбал. -Послушай,что все-таки происходит? -Заткнись и иди!-Ощутимый толчок в спину. Мы вошли кабинет.Он был очень богато обставлен.На полу лежала чья-то шкура,возможно,медвежья..Но я плохо в этом разбираюсь."Хозяин" всего этого великолепия сидел в кожаном кресле за письменным столом.Но оно было повернуто к окну,так что лица его не было видно. -Долго же вы.Я уже заждался.-Знакомый голос.Он повернулся.Господи. -Денис?!-Мои ноги подкосились. -Здравствуй,дорогая.Ты уже знаешь зачем ты здесь?-В его голосе слышалась насмешка. -Н..Нет..-Голос дрожал. -Ты ей ничего не рассказал?Хм,как подло с твоей стороны..-противно протянул он. -Не учи меня жизни.Где деньги? -Повежливей,на бери.-Пачка денег пролетела через стол и упала у ног брата.Он жадно схватил ее и начал пересчитывать. -Как же ты жалок.-На лице Дениса было презрение. -Я ничего не понимаю.-От страха,который завладел мной я перестала соображать. -А что здесь понимать?Твой любимый братец продал тебя мне.-Он противно засмеялся. -П...продал?...Нет,как же так?...Я не... -Не согласна?А кто тебя спросит?Пошел вон.-Он обратился к Кириллу. -Ты...Там..Как-нибудь без фанатизма...Она же сестра все-таки...-О,Боже,жалость?Ко мне? Подонок. -Сестра?Ха,вспомнил.Я заплатил.И поэтому волен делать все что мне заблагорассудится.Ты забыл кто я?Я могу убить и закопать вас обоих и мне ничего за это не будет.НИ-ЧЕ-ГО. -Тогда ты дал слишком мало.-Наглость вернулась к моему братцу со скоростью света,жалость пропала без следа. -Бери еще столько же.Мне не жалко за такой "товар"-Он снова засмеялся.-Но больше не получишь. -Ладно,я пойду.-Он посмотрел на меня виновато.Виновато?!Урод,как же я тебя ненавижу. -Иди.Иди.И дверь закрой. -Нееет!..-поддавшись эмоциям я рванулась к двери,которая закрылась перед моим носом.-Открой,Кирилл,Пожалуйста,открой!!-Я барабанила по двери.Из-за нее я услышала только щелчок,глухое "Прости" и удаляющиеся шаги.Никогда не прощу. -Это бесполезно.-Я не заметила как он подошел ко мне сзади.-Ты же хотела этого или я не прав? -Нет.Не хотела. -Да?..-удивленно протянул он.-А мне сказали,что ты влюблена в меня. -Возможно,но я никогда не мечтала быть проданой.-Огрызнулась я.Бессильная злоба душила меня.Я не могла НИЧЕГО сделать.Это бесило и пугало до ужаса. -А,грубишь.Ну,теперь,в принципе уже все-равно.Я это исправлю.Ты уже никуда не денешься.-Он полез ко мне с явно недвусмысленными намерениями.Я кусалась и вырывалась.За что пару раз получила по лицу.Почувствовала вкус крови во рту. -Черт,ты же хотела этого-получай.-Нет,это был явно не тот Денис,в которого я была влюблена.Это зверь.Как я могла так ошибиться?Боль и унижение.Все что чувствовала тогда.Да...не так я представляла себе свой первый раз. Наиздевавшись вдоволь,он приказал своим амбалам отвезти меня в город.Они отвезли меня в парк.И оставили.Перед этим пару раз хорошо мне врезав и приказав молчать.У меня был шок.И мне уже было все-равно.Все-равно,только дождь... -Эй,ты там что утонула?-Стук в дверь заставило меня вздрогнуть. -Нет,все в порядке я скоро выйду. -Фух,ну ,слава Богу,а то я уж начал беспокоится.-Послышались удаляющиеся шаги. Хм,беспокоится.Обо мне никто и никогда не беспокоился...Может Господь все же существует.А это его ангел,которого он послал,чтобы защищать меня.Блин,совсем свихнулась,несу какую-то чушь.Все,пора выходить ,вода остыла ,действительно могу подхватить воспаление.Выйдя из ванной я еле нашла Стаса в одной из комнат.Черт,в его квартире до сих пор не могу соорентироваться.Он стоял спиной ко мне и курил в форточку.Ого, уже вечер.Долго же я в ней просидела. -С легким паром.-Насмешка? -Спасибо.-Буркнула я и уселась на диван.Воцарилась тишина. -Где спать будешь? -Там же где и ты.-Он обернулся и его бровь поползла вверх.-А,не подумай ничего,просто...Просто одной страшно.-Я смутилась,поняв,что звучит это как-то двусмысленно. -А..Ясно,вообще-то сплю я здесь как раз на том диване на котором ты сидишь.Но так уж и быть,придется перебраться на соседний. -Это одолжение?Могу освободить ТВОЙ диван.-Я снова, начала грубить. -Эй,все в порядке.-он примиряюще приподнял руки.-Главное не нервничай.Такая молодая,а такая нервная.-Он тихо засмеялся. -Будешь тут нервной.-я взрогнула вспомнив события прошедшего дня.-Да и ты не такой уж и старый. -Хм,и сколько мне по-твоему? -21 -смотри-ка угадала.-Стас с удивлением посмотрел на меня. -Неплохо разбираюсь в людях.-Врешь,если бы разбиралась то не попалась бы так...Снова комок в горле. -Ммм...а тебе..-Он задумался.-Лет 17-18. -17.-поправила его я. -Почти угадал.-обрадовался,как ребенок решивший сложную задачку.-Куришь? -Нет.На сигареты уходит слишком много денег.Я просто не могу их себе позволить.-За окном снова пошел дождь.С форточки повеяло прохладой.Я поежилась. -Замерзла?Подожди принесу плед. -Нет не на...-Я не успела с реагировать,как он исчез за дверью комнаты.-...До.-через минуту он уже кутал меня как маленького ребенка,сначала я протестовала,но потом расчувствовавшись,просто молча заплакала. -Ну что ты?-Он нежно гладил меня по голове.Как мама.Это единственное воспоминание,которое у меня от нее осталось.От этого хотелось заплакать еще сильнее.-Ну что случилось,расскажи,будет легче... Черт,ну до чего ж ты любопытный...Ну,ладно сам напросился.Слова потекли из меня ручьем,который если бы он даже и захотел, то не смог бы остановить.Но он молча слушал меня.Даже не пытаясь останавливать.Наконец,дойдя до того момента когда я очутилась в парке.Я замолчала.Он тоже молчал.Я уже начала думать,что зря рассказала ему все это.Наверно,он подумает,что это я сама во всем виновата.Как говорят в таких случаях?"С**ка не захочет-кобель не вскочит"?-Как -то так.. -Ты ни в чем не виновата.-Он придвинул меня к себе и обнял.Всхлипнув,я успокоилась и незаметно для себя уснула. Утром я проснулась от запаха кофе.Стас разговаривал с кем-то по телефону.Сначала тихо,а затем все громче."Слава,напомнить сколько я сделал для тебя и от каких проблем уберег?Теперь МНЕ нужна твоя помощь.Ок,часа через два встретимся и я тебе изложу суть своей просьбы." -Ты,что мафиози какой?-Опасливо поинтересовалась я,когда он вошел в комнату. -О,доброе утро.-Он улыбнулся.-Я думал ты спишь.Нет я не бандит.Но если ты заметила то я далеко не бедный человек. О,да мне на таких везет. -Мне наверно,уже пора собираться.. -Ну,и куда ты собралась? Черт.Зря ему все рассказала. -Но не могу же я здесь поселиться. -А почему нет? -Ты меня поражаешь.Оставить у себя совершенно незнакомую девушку.А вдруг я аферистка,которая обчистит твою квартиру? -Не верю.-Он засмеялся. -Решил поиграть в Станиславского? -Угу,я знаю,что ты не такая. -Не такая...-Передразнила его я.-Откуда такая уверенность? -Просто почувствовал.Не одна ты разбираешься в людях. -Как оказалось плохо.-Я задрожала. -Теперь все будет хорошо.-Он подошел и обнял меня. -Спасибо.Но тебе совершенно не обязательно нянчится со мной. -Мне не тяжело.-Он ласково потрепал меня по голове.-Я пойду,не скучай. Я кивнула.Входная дверь хлопнула.Все-таки он странный.Но когда он рядом я чувствую себя в безопасности.Стоп.Я же знаю его всего сутки.Хотя,мне уже нечего терять...Интересно,о чем это он говорил утром по телефону.Почему— то мне кажется,что разговор касался меня.Так наверно надо осмотреться.Если я собираюсь здесь жить,то я хотя бы должна найти туалет.Его кваритира была построенна так,что в ней можно было заблудится.Я насчитала 6 комнат.Зачем ему такая большая квартира?Вернется надо не забыть спросить.Мне, наверно,нужно как-то отблагодарить его.Где кухня?Открыв холодильник,я в прямом смысле уронила челюсть.Такое колличество продуктов я видела только в рекламе.Готовить я умела.Научилась по старым маминым рецептам.Так что я без труда сварила борщ.Правда,я никогда не варила его из таких хороших продуктов.Закончив,я осталась сидеть на кухне в ожидании.Ждать пришлось недолго.Скоро я услышала как в двери повернулся ключ,его возню в коридоре и бодрые шаги по направлению к кухне. -Ого,пахнет чем-то съестным.-Он был доволен,как слон.-Покормишь старика? -Да.-Я встала,налила ему тарелку и поставила перед ним.-Приятного аппетита. -Ум..спасибо.-Он растянулся в блаженной улыбке.-Божественно вкусно,давно не ел ничего подобного. -Ну-ну,не преувеличивай.-Я недоверчиво покосилась на стремительно таявший борщ в его тарелке. -Нет,правда. -Что у тебя с рукой?-Я только сейчас заметила ссадины на его кулаке. -А,это?-Он помрачнел.-Пришлось кое-кого поучить хорошим манерам. -Где аптечка? -Не надо,все нормально само пройдет.-Он улыбнулся. -Я спросила где аптечка?-По-видимому мой тон нетерпящий возражений заставил таки его сдаться и он,вздохнув, объяснил где она. Найдя ее и вернувшись в кухню, я обработала ссадины. -Кого ты так?-Он нахмурился. -Твоего Дениса. -Кого?!-я подпрыгнула на табуретке.-Зачем?Зачем ты сделал это? -Хм,отомстить захотелось. -Чтооо?!Да ты хоть знаешь,кто он такой?!И что он теперь с тобой сделает? -Ничего,успокойся.Мы,знаеш ли,тоже не лыком шиты.Он конечно сынок влиятельного человека в городе, но не влиятельнее меня.Мой отец умер 4 года назад оставив свой бизнес мне.Так вот Папаша этого ублюдка еле держится на плаву,тем более он задолжал мне большую сумму денег.Так что я не думаю,что он будет вякать.А если и будет,то ему доступно объяснят чем это грозит.Эй,ты что опять нюни развела? -Я просто испугалась... -За себя не бойся они ничего тебе не сделают. -Нет,за тебя...-Господи,и когда я успела?Новый поток слез.Он притянул меня к себе и обнял. -Теперь все будет хорошо.Я рядом. Я плохо помню,как мы оказались в одной постели.Я помню только то что мне было безумно хорошо.А после,крепко прижавшись к нему я смотрела в окно за которым снова шел дождь...	R	В процессе	Нет
1	Deuce	Нold on to your ass	Школа...Юных лет начало,жить бы и радоваться,но как прикажете это делать,когда на твой зад положил глаз психованный эмо?..	Нецензурная лексика,Стёб,Юмор	11			G	Заморожен	[]
1	Laisarre	Немного об отношениях Занзаса и Скуало	Несколько драбблов, не связанных между собой.	ER,ООС,Повседневность,Романтика,Смерть основных персонажей	170			R	Завершён	[]
1	thegamed	Сборник драбблов	Сборник драбблов, написанных на фемслэш-кинк, хот-фест, колд-фест и просто так. Фандомы: ориджиналы, рпс, интернет, Блич, Доктор Кто и Торчвуд, Дьявол носит "Прада", Гарри Поттер, Сверхъестественное, Темный ангел.	Драббл,Инцест,Мужская беременность,Нецензурная лексика,Элементы гета,Элементы слэша,Элементы фемслэша	79			PG-13	Завершён	[]
1	thegamed	Искушение	2014, глад, мор, зомби. Кастиэль хочет кое-что рассказать Дину.	Нецензурная лексика,Ужасы	76	2010-02-16	Дин думает, что он теперь пустой, такой пустой, что внутри него поместится гроздь воздушных шариков — если такие, конечно, еще можно найти сейчас. А если внутри у него будут воздушные шарики, то, может быть, от этого станет легче, а если он станет легче, то, может быть, он сможет улететь, или хотя бы летать, раз уж последний ангел в их лагере делать это разучился. Последний ангел в их лагере теперь только и делает, что пьет и трахается с бабами. Почти со всеми бабами, которые есть в их лагере. Потому что с остальными трахается сам Дин. Не то чтобы хоть одна когда-то додумалась подарить ему воздушные шарики, впрочем, что с них возьмешь. Похотливые, трусливые существа, которые нервничают больше, чем Чак, и орут громче, чем Патрик, особенно все сразу, и проливают слез не меньше, чем он сам пять лет назад. — Ты задумался, — говорит Кастиэль. Он жмется к косяку распахнутой двери и все рассматривает Дина неприятными влажными глазами. — Чувак, хватит пялиться, — отвечает Дин, отключая режим проверки внутренности на пустоту. Такое он теперь делает перед каждой вылазкой в город и перед каждой вахтой, но рано или поздно пустота сжигает предохранители, выворачивает рычаги, и Дин заново начинает опасливо тыкать внутри, проверяя, что же там. — Пойдем, — моргает Кас. — Думать нехорошо. Очень вредно. — Твоя правда, — бормочет Дин и оглядывается зачем-то по сторонам. Когда у Кастиэля такие глаза, разговаривать с ним страшно. Просто по-человечески страшно и мерзко. — Мне Даг рассказал, — начинает тот, спускается с крыльца и тянет Дина за рукав. — Патрик ходил вчера в лес... — К черту твои сплетни. Он сегодня здоров — ну и хрен с ним. Выговор. Лишняя вахта. — Ты послушай, — говорит Кастиэль невнятно и сбивчиво и продолжает теребить динов рукав. — Ты послушай, важно же. Ценная информация. — Ну? — Они ходили в лес и видели там... Они тебе не доверяют Дин. Даг не то что оговорился. — Подожди. Что в лесу? — Говорят, появились монстры, тоже вирус. Уродует людей. Наросты. Пальцы. Никогда не думал, что это будет так, — говорит Кастиэль и внезапно замолкает. Дин отцепляет его пальцы от рукава и трясет Кастиэля за плечи. — Легче, — жалуется тот. — За что? Я же им ничего не сказал. Они спрашивали меня, потому что я лучше всех тебя знаю. Я совсем ничего не сказал. — Они что-то тебе сделали? — в Дине мгновенно закипает ярость. — Нет, совсем ничего. Просто спрашивали про тебя. А потом я сам догадался. Они думают, что ты не защитишь их от монстров. И что Патрик знает лучше. И что давно пора тебя убрать. А вдруг ты специально. На прошлой неделе троих убили. Специально? — Я убью эту суку, — шипит Дин. — По нему давно могила плачет. Чтобы эта шваль тут командовала. Трахала моих баб. Уебу нахуй. Уже вижу, как он в аду встречается с моим братцем. И конечно же не затем, чтоб убить его. Предатель. Предатели. Кто еще с ним? — Дин, подожди, — Кастиэль виснет на нем, — подожди. — Ладно, можешь не говорить, узнаю сам — перестреляю всех нахуй. Дин безуспешно вырывается из цепких рук Каса, а тот продолжает лепетать: — Послушай, нельзя. Дин. Гордыня, злоба. Не введи нас во искушение... — Идиот! Будто тебя тут и не было последний год! Какие грехи? Нет никаких грехов. Искушение? Лучший способ преодолеть искушение — поддаться ему. Кастиэль с нечеловеческой силой хватает Дина, вталкивает его в дом и запирает дверь перед его носом. — Это ты верно, — говорит он, глядя страшными глазами. — Но про другое. Никуда не пойдешь. Сначала подумай. Убьют. — Не убьют, — говорит Дин. — Я хорошо их учил, но хуже, чем себя. Я не дурак. — Доверять по-другому, — морщится Кастиэль. — Все неправда. Подумай лучше. Не так? Подумай — рабочие руки. Кого защищать, когда все мертвые. — Женщины останутся. Кастиэль склоняет голову, обдумывая новую мысль и улыбается мечтательно. — Трахнись. Подумай еще раз. Любовь — хорошо. Хорошо? Дин уже остыл — так же быстро, как вспыхнул. Он и сам знает, что, наверное, должен обдумать, как вернуть доверие людей, но продолжает возражать по инерции. — Как я трахнусь, если ты меня никуда не выпускаешь? Дорогая, брось скалку. Кастиэль склоняет голову на бок и глядит на Дина печально-печально. — Корыстный интерес, — говорит он. — Тоже нехорошо. И Дин понимает. — Черт, чувак, — он неловко переминается с ноги на ногу. — Зачем? Какого черта? Будто у меня других проблем нет. Кастиэль молчит, упорно глядя куда-то Дину между глаз. Будто бы и прямо, но поймать его взгляд практически невозможно. предохранители снова перегорают в чертов тысячный раз, и ощущение пустоты разливается по телу мгновенно, горько, страшно. — Послушай, — говорит Дин. — Весь этот бред. Если ты это придумал по укурке. Если тебе померещилось, когда ты надрался в хлам... — Это правда, — взвивается Кастиэль, у него розовеют щеки. — Это правда. Я знаю. Я слышал сам. — Даже если так, — продолжает Дин. — Ты мог мне и просто так сказать. Было бы проще. Ладно. Он кладет ладонь Кастиэлю на шею, горячую, взмокшую шею, и крепко сжимает: — Хорошо. Так и быть. Мы с тобой трахнемся. Обязательно, Кас, — Дин подталкивает его к постели, Кастиэль садится на край и доверчиво смотрит на него снизу вверх. — Обязательно, — повторяет Дин успокаивающе и ласково. — Только ты сначала поспишь, ладно? Ты поспишь, а я — схожу и убью Патрика.	NC-17	Закончен	Нет
1	thegamed	Иногда мне кажется	В один прекрасный день Беляночка и Розочка понимают, что с их жизнью что-то не так.	Инцест,Эксперимент	14	2010-02-16	— Иногда мне кажется, что мы почти что не существуем. Мне кажется, что мы все ходим по кругу времени, почти не меняясь, и день повторяется за днем. Как можем мы быть уверены в том, что время идет на самом деле? — Мы меняемся, лес меняется, маменька всякий день говорит нам что-то новое. Разве можно сомневаться в том, что время идет? — Скажи мне, что говорит нам матушка? Она говорит, какие мы хорошие и послушные девочки, что с утра нужно принести воды и полить розы, что вечером надо приготовить еду. Она сидит в кресле со спицами, я не смотрю внимательно, но мне кажется, она вяжет что-то бесконечно-длинное одно и то же. Лес меняется? Нет, это все те же деревья, все те же тропы, которые мы исходили. Он всякую весну зеленеет, а каждую осень облетают листья, но это и есть круг времени. — Помнишь медведя? — С тех пор как ты держала ружье в руках, с тех пор как я отстирывала от крови твое платье, с тех пор как его шкура лежит на нашем полу — что изменилось? — Многое! Разве ты не помнишь? Не помнишь как ты приводила в чувство и укладывала маменьку, как мы вытаскивали на улицу его тушу? Я вся была запачкана в его крови, а ты была чистенькая. Мы выволокли его во двор, и только тогда ты заплакала, когда поняла, наконец, что уже нечего бояться и все закончилось. — Еще бы мне не помнить! Ты не представляешь, как мне было страшно — это ты у нас смелая — взять нож и выпотрошить труп этого страшного огромного зверя. — У него была горячая кровь. И я радовалась — я выплескивала свою злобу, когда вспарывала ему живот. — Ты жестокая. — Это зверь. И не говори, только не говори, что тебе это не нравилось. Я знаю, мы всегда молчали об этом, но я помню, какими глазами ты на меня смотрела. Ты так глядела на мои испачканные руки, что мне захотелось протянуть их к тебе и прикоснуться. И не говори, не говори, что ты не хотела этого! — Розочка, я хотела. Я не знаю, что нашло на меня тогда, но мне хотелось кинуться к тебе на шею, целовать и обнимать тебя. — Зачем же ты оправдываешься? — Низачем, низачем, сестричка. Ты попросила меня снять платье, чтобы не замарать его в крови, и я послушалась. Я бы все что угодно сделала, лишь бы ты разрешила мне к тебе прикоснуться. — И как это было, понравилось тебе, Беляночка? Отчего же ты краснеешь? Отвечай! — Конечно, понравилось. Я про все забыла, про холод, про ночь, так я была счастлива. Но зачем же ты спрашиваешь меня об этом? — Иди сюда. Нет, ближе, дай я тебя обниму. Ты спрашиваешь — что изменилось с этих пор? Ты всегда смущаешься, Беляночка, прячешься за книжками или отворачиваешься, говоря про работу по хозяйству. Или отправляешься срезать розы. Или отвечаешь, что твоя очередь читать с маменькой. И всегда это так было, но когда мы сидели на земле у туши зверя, ты в первый раз дала волю своим чувствам. Ты и потом смущалась и уходила, когда я пыталась прикоснуться к тебе или обнять, но бегая от меня, ты не смогла меня убедить, что я делаю неправильно. Напротив — чем робче ты была и пугливей, тем сильнее мне хотелось остановить тебя и приголубить, и объяснить, что не следует тебе бояться. — Вот как. — Да! Не отворачивай лицо! И тебе хотелось, чтобы я остановила тебя. Не ты ли сама так сладко стонала, когда мы остались одни в лесу, и бежать тебе уж больше было некуда? Не сама ли ты стала подставлять лицо под мои поцелуи? Не сама ли ты жадно потянулась ко мне губами? Вот что изменилось! Я помню, как ты в первый раз раскрылась для меня, лежа на мягком мху, и как ластилась ко мне и как меня гладила. Не думай, что я забываю ночи, засыпая в твоих объятиях, и просыпаясь наутро одна — пока ты плещешься в реке, вместо того, чтобы сопровождать мое пробуждение. — Вспомни, Розочка, был ли хоть раз, чтобы мы просыпались с тобой вместе? Помнишь ли хоть раз, чтобы мы любили друг друга где-то, но не в лесу? — Нет и нет, но разве это важно? Дома у тебя каждый раз полно отговорок, и только в лесу тебе нечем больше оправдываться. И что поделать, если ты хочешь быть чистой раньше с утра и не даться мне в руки при свете белого дня? И я, так и быть, привыкла тебя в этом слушаться? — В том-то и дело, Розочка, что с тех пор мало что меняется. Когда ты это сказала, я поняла, что именно тогда попали мы в этот заколдованный круг. Помнишь ли ты, чтобы с того дня мы ездили в город? — Нет, ведь маменька заболела, мы и не могли надолго ее оставить. — Верно. А помнишь — раньше деревья каждый год подрастали и все больше цветов распускалось на них? — Полно тебе! Когда мы были маленькими, нам казалось что они большие; конечно казалось нам, что они быстро растут. — И все же. Подумай, с тех самых пор мы ничем не занимаемся, кроме как хозяйством: стираем, убираем, готовим, ухаживаем за матушкой. Дома нет больше книг, которые бы я не прочитала, и мне приходится пролистывать их снова и снова. Нет уголка в лесу, куда бы мы не доходили, чтобы можно было на другой день вернуться домой. И в лесу. Каждый раз. Неужели ты не замечаешь? Или настолько увлечена мной, что и менять ничего не хочется? — Серьезно ли ты говоришь, Беляночка? — Когда ты вспомнила медведя, я подумала: быть может, если все повторяется с того дня, быть может что-то мы сделали неправильно, что теперь обречены все время ходить по кругу? Что было бы, не схватись ты за ружье, чтобы защитить нас с матушкой? Быть может, и не причинил бы нам тот зверь зла? Можно было бросить ему еды, и он ушел бы к себе в берлогу? — Что за глупости говоришь ты! — Вправе ли мы лишать жизни живое существо? Может в этом причина. А может в том, что сестре не дозволено любить сестру, и мы все живем так, и ничего не меняется, пока не сможем отказаться от этого. — Даже если бы то, что ты говоришь, было верно, я никогда бы не согласилась на такое. Уж лучше всегда так, да и не жалуюсь я, что плохо нам живется, чем перестать любить тебя, Беляночка. — Кто знает. Я много раз пыталась сопротивляться тебе — от стыда ли, или потому что это не дозволено — но ни разу, ни разу не смогла противиться — там, в лесу. Кто знает? Или не в этом дело — наоборот, мы не можем не любить друг друга, потому что что-то уже раньше неправильное произошло? Можем ли мы изменить нашу жизнь? Сами ли мы виноваты в этом или кто другой? Не знаю, Розочка. На бумагу слова ложатся своим чередом. Вечно можно обдумывать уже сочиненное, и вечно стараться улучшить. Только вот мысль все никак не может отвлечься от повседневного, и стопорится сюжет. Когда отходишь от оригинала, хочется, чтобы герои были вместе — и ты пишешь это с любовью, заботой и рвением; важным кажется даже незначительное событие на этом извилистом пути. Каждый смущенный взгляд, каждая перевернутая страница, срезанная роза или обстоятельство, позволившее героям остаться наедине. Но сразу за кульминацией наступает опустошение, становится непонятно, как быть дальше — и неинтересно, что же могло бы произойти еще. Но именно в этот момент не следует отчаиваться, нужно сесть и приняться за работу: — Ты только все думаешь, сестричка. А давай проверим? Для начала дай-ка я тебя поцелую, а завтра приготовим себе и маменьке еды, чтобы надолго хватило, — и отправимся в город?	NC-17	Закончен	Нет
1	Shizuru	Mai Otome: возрождение Эрла	Действие разворачивается сразу после разгрома «Шварца» и Артая. В академии появляется новый учитель – мейстер Фраз д’Отори из Флоренции. Ее гемма - «Циркон раскрепощения». Нацуки и Шизуру связывают с ней определенные надежды. После событий, случившихся во время осады академии и Цветка ветра, ректор сделала соответствующие выводы и потихоньку реформирует систему обучения отомэ изнутри. Отомэ должны стать практиками, а не теоретиками.	ER,Повседневность,Юмор	18			G	Заморожен	[]
1	Халиф-Аист	Эхо	О Джоне Смите и детях, которых никогда не было.	Ангст,Драббл	47	2010-02-20	Жили-были дети, которых никогда не было. Они учились ходить на лужайке позади дома и резвились в траве под бдительным присмотром родителей. Они выросли свободными и полными жизни. Их любили. Их мать заботилась об их царапинах, когда они падали, на дни рождения готовила их любимую еду, пела им колыбельную перед сном. Их отец прогонял чудовищ у них из-под кроватей и учил сооружать воздушного змея, а каждый вечер рассказывал им новую сказку – ведь он знал их так много. «А далеки придут за нами, когда мы заснем?» — испуганно спрашивает его маленькая дочь, и он гладит ее по волосам и мягко улыбается. «Это просто сказка», – говорит он. Они прошли через две войны, и его дети выжили, чтобы жениться и завести своих собственных детей. Миг, когда он держал на руках своего крошечного внука, он не променял бы ни на что на свете. Они заботились друг о друге. Его дети никогда не знали ни одиночества, ни страха, ни утрат. Они жили счастливо. Вот только их никогда не было. И все это – не более чем сказка, которую он хотел бы суметь забыть.	R	В процессе	Нет
1	Халиф-Аист	Тьма надвигается	В основу фика легла серия «Turn Left» (четвертый сезон)	ООС,Смерть основных персонажей,Стёб,Юмор	24	2010-02-20	«Джек», – сказала Донна, театрально понизив голос для пущего эффекта, – «Тьма надвигается». Джек умер. «Прости», – ответил он, вернувшись к жизни, – «Что ты сказала?» Донна раздраженно нахмурилась. «Тьма надвигается!» – повторила она, и на этот раз ее голос звучал гораздо выше. «Это важно, фрик! Ну почему ты никогда не слушаешь, когда люди говорят тебе что-то важное?» «Почему ты назвала меня фриком?» – спросил Джек, проигнорировав ее предупреждение. «Что я тебе сделал? Ты же знаешь, я всего лишь обыкновенный, хотя и невероятно красивый и харизматичный, супергерой из будущего». Донна снова нахмурилась, будучи не полностью уверенной, что это были ее собственные слова, но притворилась, что сердитый взгляд и на этот раз предназначался капитану, и посмотрела на него еще пристальней. Джек умер. «Ты продолжаешь это делать!» – пожаловалась Донна, – «Перестань!» «Хотел бы я», – пробормотал оживший Джек. «Что-то часто это со мной случается в последнее время». «Я надеюсь, это не произойдет в неподходящий момент. Например, когда Доктору понадобится твоя помощь». «Я никогда не подведу Доктора!» – торжественно пообещал Джек, – «Он же мой единственный и неповторимый». И Донна опять с нетерпением ждала, пока Джек восстанет из мертвых. «Ты закончил?» – прорычала она. «Надеюсь. О чем мы говорили?» Донна тяжело вздохнула и возвела глаза к потолку. «Тьма. Надвигается». Тут ее лицо внезапно приняло сосредоточенное выражение, – «Джек, у тебя что-то за спиной!» «Это я», – подал голос Янто. «Ага, люди постоянно говорят мне об этом. Думаю, со временем пройдет». «А тебя это не беспокоит? Оно кажется довольно большим». «Да нет. Я бы вообще не обращал внимания, если бы все перестали без конца мне об этом напоминать. Хорошо бы они прекратили, и я смог забыть про это насовсем. «О, Джек, у тебя за спиной что-то есть! О, Джек, оно держит в руке нож! О, Джек, не следует ли тебе обращать на это больше внимания?» Бла-бла-бла…» «Ты опять умер», – заметила Донна полминуты спустя, потому что Джек этого даже не заметил. Разговор становился все более странным. «По всей видимости. Не поможешь мне подняться?» «Наверное, тебе лучше остаться там и не напрягаться лишний раз». «Ты говорила, что-то надвигается?» «Тьма!» – выкрикнула Донна, потеряв терпение. Джек побледнел. «Та Самая Тьма?» «Нет! Просто Тьма. Какая-то Тьма. Любая Тьма. Не драматизируй». «А, тогда ладно», – Джек с видимым облегчением улыбнулся, – «С такой Тьмой я справлюсь. Смотри, я даже раздобыл пару новых батареек для моего звукового бластера. Они очень удачно упали сквозь рифт несколько дней назад». Он нахмурился, припоминая что-то. «Хотя, по-моему, взамен он забрал половину моей команды». «Половина твоей команды висит у тебя за спиной!», – ответила ему половина команды. Чтобы продемонстрировать, как крут его старый, но едва использованный звуковой бластер, который все равно не изобретут еще ближайшие три тысячи лет, Джек проделал в стене дыру. «Хм, пушка, проделывающая прямоугольные отверстия», – заметила Донна, – «Напоминает мне профессора Сонг». «Это что еще за дурацкое имя?» «Так зовут одну женщину из будущего Доктора. Профессор Ривер Сонг. Скорее всего, они поженятся или что-то типа того», – Донна со скучающим видом пожала плечами. От неожиданности Джек поперхнулся воздухом. «Женится? Доктор? На ком-то… не из настоящего?», – выдавил он. И умер. «Похоже на то. Она погибла, если это хоть как-то тебя утешит. Но у нее тоже была такая пушка, а еще она была из 51 века и флиртовала напропалую. Они с Доктором даже побывали в конце вселенной вместе. А вообще-то, у вас с ней много общего». Джек на мгновение застыл, затаив дыхание, и выудил из кармана записную книжку. Взглянув поверх его плеча, Донна увидела, как он поспешно строчит: Сверх Коварный Мастерский План Джека: — сменить пол — поменять имя на Ривер Сонг — выйти за Доктора «Почему коварный?» – поинтересовалась она, – «Не вижу ничего такого уж коварного». «Если б ты знала!» – проворчал Янто, – «Сначала он на тебе женится, а потом, едва лишь новый объект интереса окажется в пределах досягаемости, забывает о тебе напрочь. Я цепляюсь за него уже больше пяти дней, а он даже не замечает! Я смотрю поверх его головы, так что просто невозможно взглянуть в зеркало и не увидеть при этом меня, а ты удивишься, если узнаешь, сколько времени в день он проводит перед отражающими поверхностями. Но нет! Он не видит ничего, кроме себя! Я пытался привлечь его внимание всеми доступными мне способами. Казалось бы, если кто-то вонзит нож тебе в голову, ты это заметишь. Как бы не так! А вот если бы вошел Доктор…» «Мне не нравится, что ты использовал словосочетание «Мастерский План»», – продолжила Донна, – «Существует только один Мастер, а значит только план, придуманный Мастером, может называться Мастерским Планом». «А где ты вообще слышала про Мастера?» – надулся Джек. Донна пожала плечами. «Без понятия», – ответила она, рассеянно теребя массивное кольцо у себя на пальце. «Значит, неважно», – решил Джек. «Наверное», – согласилась Донна. «Итак. А теперь по поводу Тьмы. Что конкретно она из себя представляет?» «Я не в курсе». «О, просто блеск! Тогда откуда ты о ней знаешь?» «Ну, это просто: ей сказала Роза, но не раскрыла подробностей. Так что это она должна была сейчас говорить тебе об этом», – сказал появившийся из ниоткуда Доктор. «Да, кстати, привет, Джек! По-моему, у тебя что-то за спиной!» «Ты в порядке?» – спросил он Джека, когда тот наконец-то вытащил свой язык из глотки Повелителя Времени и вернулся к жизни. «Никогда не чувствовал себя лучше!» – широко ухмыльнулся Джек. «А почему бы Розе самой не рассказать мне об этом, раз она так много знает?» «Она мертва», – просветил его Доктор, – «Донна убила ее». Он ласково улыбнулся Донне, которая улыбнулась в ответ. «О», – удивился Джек, – «За что?» «Она хотела захватить власть над Вселенной, а в этом случае я потерял бы право на существование и исчез без следа. Но, зная, что я слишком добр и самоотвержен, чтобы защищаться, Донна, будучи мне верным другом, взяла дело в свои руки, и затолкала Розу в специальную комнату, где та и скончалась». Джек бросился обнимать Донну. «Спасибо, что спасла моего Доктора!» – воскликнул он. «Я бы предпочел, чтобы ты не говорил подобное», – сказал Доктор, и, вздохнув, помог Джеку подняться на ноги. «На самом деле, из-за того, что мы все время вынуждены ждать, пока ты воскреснешь, нить разговора теряется». «Я стараюсь, как могу. Так что было в той комнате?» «Марта Джонс», – усмехнулась Донна самодовольно. Джека передернуло. «Вот это я называю коварный план!» «Да, так что все это довольно запутанно», – подвел итог Доктор, – «К сожалению, теперь мы не знаем, что происходит, помимо того, что Тьма надвигается». «Ну, не так уж все плохо», – попытался уверить его Джек, – «Это же, всего-навсего, обыкновенная Тьма, ничего особенного». «Тогда почему она начинается с заглавной «Т»?» – поинтересовался Доктор. Все задумались. Все одновременно вздрогнули. «Что ж, видимо, придется выяснять самим!» – хлопнул в ладоши Доктор, затем немного поколебался, прежде чем спросить. «Насчет того молодого человека с окровавленным ножом у тебя на спине, Джек…» – он достал свою звуковую отвертку, – «Хочешь, я уберу его?» Джек не сомневался и секунды. «Неа», – покачал он головой, – «В конце концов, он греет мне спину. Так что, я, пожалуй, подожду, пока он отвалится сам». Он умер. «Ну и ну», – вздохнул Доктор, – «Это начинает надоедать». Он установил на отвертке режим «удаление гуманоидов» и повернулся к Донне, – «Когда я закончу, можешь помочь мне спрятать тело». Донна радостно кивнула. Некой потаенной, темной стороне ее натуры до смешного нравилось прятать тела.	NC-17	В процессе	Нет
1	gibbon	Школьный романс	Школьные истории любви	Повседневность,Романтика,Флафф,Элементы гета	86			PG-13	Завершён	[]
1	SF,lynxur	Долгая Дорога в Рай	Планета Земля, XXVI век. Пыльные бури и жестокая радиация убивают все живое на поверхности. Люди вынуждены прятаться под Куполами, не видя ни солнечного, ни лунного света. Жизнь превратилась в цикл из жизни и смерти. Человечество потеряло все свои задатки "венца природы". Некоторые, наоборот - только повысили свои амбиции. Эта история о двух парнях, которые отличались от остальных и тщательно скрывали это - и от людей, и друг от друга.	Ангст,Вымышленные существа,Гетерохромия,Первый раз,Подростки,Постапокалиптика,Романтика,Счастливый финал	120	2010-02-24	Это были времена, когда об окружающем мире нельзя было сказать ничего иного кроме того, что он УМИРАЕТ. Вся поверхность планеты представляла собой пустыню, где постоянно и почти беспрерывно бушевали сильнейшие песчаные бури, в короткий промежуток времени превращавшие скалы в мелкую пыль... От процветавшего ранее человечества осталась лишь малая толика, остальная же канула в лету после последней ядерной войны, в которой были взорваны последние радиоактивные бомбы... После этого, когда до глав государств наконец дошло, был наложен строжайший запрет на создание нового подобного оружия, но было уже слишком поздно... Жизнь сохранялась лишь под специальными, непроницаемыми ни для радиации, ни для чего-либо другого, Куполами – силовыми полями, окружавшими города и защищавшими жителей от невзгод, царящих снаружи. Каждый город представлял собой замкнутую на себе систему, изолированную от всего окружающего мира, и, как следствие, от других городов. Давно забыты времена, когда человек видел свет звезды под названием Солнце... После окончания войны минуло пятьсот лет. Город назывался Портленд-8, и этот парень был лишь одним из огромного 68-тысячного населения. Особенность же его была не в пепельно-серых волосах, топорщащихся в разные стороны вопреки любой расческе, не в золотисто-карих глазах, один лишь вид которых завораживал и одновременно пугал больше половины девчонок из его класса; ни то, что он был самым задиристым в школе, и ни одна драка не обходилась без его участия. Просто он был не таким, как остальные, вот и все. И его несравненным мастерством было умение скрывать это... Имя его было Грей. Грей Тарвакс. На тот день, когда в их школе и в его классе появился новенький, ему было примерно 15. Этим новеньким был Моран Хогарт, также 15-ти лет, с рыжевато-каштановыми волосами до плеч и худощавого телосложения, что делало его слегка похожим на девушку. Правый глаз его был скрыт медицинской повязкой, левый напоминал по цвету изумруд: такой же глубоко-зеленый и бесстрастный. От середины щек до самого края нижней челюсти у него тянулись узкие красноватые шрамы: на левой щеке – три, на правой – два. Говорили, что это получилось в результате несчастного случая, но узнать достоверно никому не удавалось – тот ни с кем не заговаривал, держался нелюдимо в стороне, и на любые попытки пойти на контакт лишь пристально смотрел в упор и, развернувшись, уходил. Другие давно забили на попытки наладить с ним контакты. Грея же он слегка заинтересовал по причинам, ясным лишь ему одному. Однажды, когда получилось, что их двоих поздно вечером оставили после уроков: одного – за участие в очередной потасовке, другого – вероятнее всего, по ошибке, но факт оставался фактом – он смело, без тени боязни подошел к нему: — Привет. Как ты знаешь, меня зовут Грей. И у меня есть к тебе пара вопросов. Тот, никак на это не отреагировав, продолжил что-то писать в тетради. Сероволосый парень, окликнув еще несколько раз, наконец не утерпел и сильно ударил кулаками в парту прямо перед ним: — Эй, я с тобой разговариваю! — Чего тебе надо? – на него без тени каких-либо эмоций скосился изумрудно-зеленый глаз, а в левом ухе блеснули все три сережки. Он, на первый момент вздрогнув от этого взгляда, спросил не менее настойчиво, чем несколько секунд назад: — Кто ты? — То есть? — Ну... – слегка задумался. – Ты довольно-таки отличаешься от остальных... — С чего ты взял? – на лице возникла призрачная тень досады. Грей, нависнув над ним вплотную, глубоко втянул воздух, слегка раздув ноздри и прикрыв глаза: — Твой запах... Впервые ощущаю что-либо подобное, — и, не отдаляясь, хитро ухмыльнулся, ожидая реакции. Реакция была почти нулевой. В этот момент вернулся учитель и, глянув на настенные часы, отпустил их домой. Моран, не попрощавшись, вообще ничего не сказав, испарился... Последний свет дневных фонарей отразился в его странных глазах, и наступила ночь. Он, глянув на наручные часы, просто так отметил, что уже пол-одиннадцатого. Учитель задержал их слишком уж надолго. «Интересно, а как отреагировали бы мои родители, если бы я вернулся так поздно? А еще хотелось бы знать, что творится в рыжей голове этого выскочки Хогарта... Черт, и почему я о нем вдруг подумал? Наверное, потому, что вынужден идти к нему домой, учитывая, что мой дом находится совсем в другой стороне...» Едва парень успел найти улицу и нужный ему дом, как неожиданно одно из окон резко распахнулось, и оттуда выскочил, неловко приземлившись на колени, Моран и, еле увернувшись от какого-то тяжелого предмета, наткнулся прямо на него: — А... Что тебе здесь надо? – взгляд его выглядел затравленным и опасливым, как у зверя. Тот, почти равнодушно восприняв крик «Вернешься – по стенке размажу!» из дома и громкий хлопок ставнями, пробормотал: — А меня даже не заметил... Кто это? Рыжеволосый, пристально посмотрев и подумав, ответил негромко: — Мой опекун. Троюродный дядя по отцовской линии. — Скор на руку... – мрачно хмыкнул. – Отругал за то, что тебя оставили после уроков? — Не твое дело, — вернув былую невозмутимость, отряхнул одежду. – Зачем ты пришел? Под нос ему сунули потрепанная книжка в коричневом переплете: — Ты забыл в классе. Завтра тебе бы пришлось туго без этого учебника... — Спасибо, — поблагодарил он крайне неохотно, беря ее. — Не надо, учитель меня заставил... – это было сказано, как бы между прочим. – Куда теперь пойдешь, когда тебя выгнали? Он, отведя взгляд, сказал: — Наверно, переночую в школьном спортзале... Сторож его постоянно забывает закрывать. Грей удивленно поднял брови: — Так тебе негде ночевать? — Ну и что? Тебе-то какое дело? – из-под челки сверкнул слегка злой взгляд. Тот, сделав вид, что не заметил, поманил за собой: — Пошли, у меня есть идея получше... Этот дом выглядел так же, как и остальные в этом районе: многоквартирный и довольно-таки заурядный. Его квартира находилась на последнем этаже. Сероволосый парень, открыв перед гостем дверь, бросил сумку с учебниками в угол: — Я поищу чего-нибудь поесть, а ты иди в комнату... – и, даже не включая свет, бросился на кухню. Моран, настороженно оглядев помещение, слегка освещаемое светом фонаря снаружи, присел на край неубранной кровати, положив возвращенный учебник на колени и задумчиво глядя в одну точку. Грей, вернувшись, протянул ему тарелку с чем-то разогретым: — Ты чего без света? — Мне он не нужен... – тот, взяв, подцепил что-то вилкой и отправил в рот .– М... А что это? — Вчерашняя лапша с овощами. Ничего другого, что ты бы стал есть, нет... – хихикнув, привстал и включил свет. – А то, что я ем, тебе вряд ли понравится... Тот, прочитав надпись на консервной банке, содержимое которой он с аппетитом поглощал – «Тушеная конина», кивнул: — Ага. И откуда она у тебя? Я думал, что настоящее мясо закончилось лет двести назад... — Я знаю лазейки на секретные склады правительства... — А не боишься, что заметут? Зачем тебе столько проблем? Тот, на секунду потеряв все добродушное выражение лица, ответил: — Скажем так: мой организм не способен усваивать синтетическое и соевое мясо... – и, жадно облизнув вилку, выкинул пустую банку в мусорку. – Я лягу на диване, а ты устраивайся здесь. Спокойной ночи... – он хотел было уйти, как рыжеволосый парень окликнул, только сейчас заметив то, что на стене напротив кровати: — Это... Скажи, это Луна? Грей, обернувшись, посмотрел на многочисленные фотографии и вырезки из старых газет, занимавшие всю стену: месяц растущий, стареющий, новолуние; много с полной луной, и большой плакат-рекламу какого-то фильма далекого времени: надпись «В лунном свете» на фоне бледно-голубоватого диска с бледными разводами: — Да, — в золотисто-карих глазах возникла призрачная тень чего-то, он, стараясь этого не показать, поспешно отвернулся обратно. – Не обращай внимания... – и закрыл за собой дверь... Утром, проснувшись от противного попискивания будильника в соседней комнате, который никто, по-видимому, не собирался выключать, рыжеволосый парень, поправляя повязку на глаз и одежду, обнаружил, что странный знакомый уже встал и, оторвавшись от поедания очередной банки с тушенкой, махнул в сторону кухни: — Найди что-нибудь в холодильнике. Через пять минут надо бежать в школу. Тот, испуганно глянув на собственные часы, обмер: — Занятия начнутся через полчаса! Как мы доберемся за столь короткое время?! — Успокойся. Я знаю короткий путь... И действительно – после пробежки по узким дворикам и прыжков через заборы у них еще было пять минут на то, чтобы отдышаться. Грей, закинув сумку на плечо, махнул ему рукой: — Покеда! – и тут же исчез в толпе других учеников... Конец дня. Грей, опять оставленный после уроков за поведение, только вошел в предназначенный для этого класс, как замер – все за той же партой, что и вчера, сидел Моран, снова что-то чирикая в тетради... Учитель отлучился выпить кофе. Сероволосый парень, не обращая на соседа внимания, глядел в окно. И тот сам решил заговорить: — С тобой кто-либо еще живет? — Неа, — мотнул головой, поворачиваясь. – Эта квартира полностью моя. — Тебе еще нет 18-ти. Разве тебе не должны были назначить опекуна? — Вообще-то, он у меня был. Старичок лет 70-ти. Только он умер полгода назад, но никто кроме меня об этом не знает... Ну, и теперь тебя... – слегка улыбнулся. — Как ты можешь так легко говорить о смерти того, кто тебя вырастил? — А вот могу... – откинулся на стуле. – Он теперь в лучшем мире, и я ему в некотором смысле завидую. Там он свободен... — Ты что, веришь в загробную жизнь? – слегка поправил повязку. — В некотором смысле. Что-нибудь еще хочешь спросить? – слегка покосился без каких-либо намерений, просто из интереса. Тот отвел взгляд: — Вчера... ты сказал, что я пахну необычно... Я не замечал, что мой запах как-то отличается... — Каждый пахнет по-разному, — ответил Грей, глядя в потолок. – Это обычное дело. Но твой запах действительно странен... – и, секунду над чем-то подумав, приблизился: – Обычные люди пахнут ежедневными заботами, усталостью, чем-то, связанным с их работой, хобби и прочей неинтересной дребеденью. Некоторые пахнут предвкушением мести и желанием кого-то убить – и это не редкость в последнее время. Но ты... Кроме обычных запахов присутствует тонкая, едва заметная струйка чего-то, что я не могу до конца понять разумом, но почему-то понимаю подсознанием... И мне интересно знать, кто же ты. Но, раз ты не хочешь говорить, то я не стану навязываться... Моран остановил его прежде, чем тот успел отойти: — Ты действительно хочешь знать, кто я такой? — Да, хочу... – глаза были полны решимости и некоторой непонятной уверенности. — Ладно, я скажу... – глубоко вздохнув, скрестил руки на груди, стараясь не смотреть в упор. – Ты когда-нибудь слышал о ведьмаках? — Ну, как бы сказать... – попытался задуматься, но он прервал: — Так я один из них. Скорее, я последний... Сероволосый парень, удивленно присвистнув, спросил, ничуть не скрывая почти щенячьего восторга по поводу открывшегося: — И каково это, а? Расскажи, мне тоже интересно... — Да что ты понимаешь?! – вскочил неожиданно тот и угрожающе надвинулся, сверкая взглядом. – Ты мне никто, поэтому не смей так просто судить!.. — Ладно-ладно, тише ты... – попытался поправить положение Грей, машинально прикрывшись руками и отступив на шаг. – Что, тебя это так сильно задевает? — И еще как, — рыжеволосый парень, чуть остыв, приблизился: – Ну ладно, надо замести следы, пока не вернулся учитель... — Что? – успел лишь сказать тот, как Моран внезапно взмахнул рукой прямо у него перед лицом, и голову окружило туманное облачко возникшей из ниоткуда магической пыли, а глаза так и остались удивленно распахнутыми, тело замерло. «Если не сделать этого, то уже завтра вся школа, если не город, будет в курсе... Жаль, мы могли бы неплохо подружиться...» — подумал ведьмак перед тем, как прочитать заклинание Контроля Памяти и погрузиться в корректирование его последних воспоминаний, и вдруг... — Апчхи! – сероволосый, вытерев нос рукавом, пробормотал: – Неслабо прошибло... — Ты... – опасливо отступил. – Как ты это сделал? — А? – недоуменно повернулся к нему тот, как вернулся учитель и отправил их домой... Грей, выйдя за ворота школы, несколько досадливо посмотрел на купол над головой, светящийся множеством ламп: — Блин... Опять он отпустил пораньше, чтобы подольше поиграть с директорской секретаршей. Кстати, тебе разрешили вернуться домой? — Я звонил, но ответа так и не дождался. Наверное... — Тогда пойду-ка с тобой. Все равно дома делать нечего, а прогуляться не помешает... Зеленый глаз слегка сверкнул: — Знаешь, найди себе девушку и провожай ее до дома, а меня оставь в покое. — Все еще дуешься? — С чего это мне дуться на такого, как ты? — Ну... Я, вроде как, сказал лишнего... Тот не ответил. Почти всю оставшуюся часть пути они шли молча, будто незнакомые между собой. А когда уже подошли к самому дому, Моран сказал неприветливым тоном, поправляя сумку на плече: — Теперь иди домой и постарайся забыть о том, что сегодня узнал. И вообще – не приближайся больше ко мне... – и, едва успев шагнуть в сторону дома, как... ... сначала правое плечо странно обожгло, а потом уже ухо различило глухой свистящий звук выстрела. Сероволосый парень за куртку рванул его обратно, под прикрытие каменного забора: — Что это было? — Не знаю... – отняв ладонь, посмотрел на рану. – Блин, сколько крови... — Важные сосуды не задеты, — констатировал неожиданно уверенно Грей, плотно перевязывая каким-то платком, – только задело. Заживет, не боись... – и, на секунду глянув за забор, повернулся к нему: – Похоже, что это армия Высокородных... Ты не знаешь, чем мог насолить им? Высокородными называли себя люди, ведущие свою родословную от древних королевских семей и имеющие довольно крупное влияние на правительство. Лишь они имели неограниченную возможность передвигаться между городами, так как имели для этого специальные аппараты и капсулы, не пропускающие радиацию и прочее. Так что выходило, что миром правили не постоянно избираемые главы правительства, а именно эти люди... Тот отвел хмурый взгляд в сторону: — Просто мне не повезло родиться тем, кто я есть... Это долгая история — возможно, расскажу, если останемся живы... — А ты в этом сомневаешься? – золотисто-карие глаза странно сверкнули, как кусты на противоположной стороне дороги словно взорвались, и оттуда выскочило несколько солдат; Грей с силой толкнул его в сторону :– Прячься!!! Покрытие тротуара больно ударило его по затылку, и все окружающее, темнея, почти мгновенно выпало из понимания... — Эй, Моран! Сейчас не время валяться!.. – кто-то упорно теребил его за ужасно ноющее правое плечо, что быстро привело его в чувство. — Перестань, у меня сейчас рука отвалится... – рыжеволосый парень, тяжело поднявшись, обнаружил, что находится в квартире Грея, лежащим на кровати. – Что случилось? — Я не заметил тех, что подкрались сзади. Но все нормально – мы сбежали... на время... — Ты... – посмотрел неверящим взглядом, – ты смог сбежать от них со мной? — Да пустяки... – несколько смущенно почесал встопорщенные волосы, – я сильный... – и тут же принял серьезный вид: – Нужно торопиться – нас найдут, рано или поздно. Так что решай... — Решать... что? — Я планирую бежать из этого города...в самом прямом смысле. Ты со мной? Тот, догадавшись, чуть не подскочил: — Но там же радиация! И пыльные бури! Это чистейшей воды СА-МО-У-БИЙ-СТВО! Или у тебя крыша окончательно поехала?! — А оставаться здесь – не самоубийство, по-твоему?! – тут Грей внезапно вспылил: – Мы заперты в этой клетке, и название этой клетке – «город Портленд-8»! – в глазах заплясал непонятный огонек. – Нет ничего кроме этого бреда, повторяющегося день за днем! Вставать утром, завтракать, переться в школу, потом возвращаться домой, ужинать, потом спать, а на следующий день – все сначала! После окончания школы – университет или колледж, а потом работа. И в конце концов участь всех этих людей – позорно подохнуть в доме престарелых, когда тебя забыли собственные дети и внуки! – кулаки сжались так, что костяшки побелели, на лице появилась гримаса жгучей ненависти. – Но даже такая жалкая участь не для нас... Поэтому я хочу хоть на мгновение ощутить прикосновение лучей Солнца или Луны – не столь важно, наконец почувствовать себя свободным хоть на мгновение перед тем, как мое тело погибнет от облучения или превратится в пыль от жестокого песчаного урагана... – напряженность стала постепенно спадать. – Но даже это я считаю даром свыше по сравнению с тем, что ждет в стенах замков Высокородных... – и тут до него дошло то, что он наболтал лишнего. – Но ты вряд ли поймешь меня. Так что, если не хочешь – я не стану заставлять... — Я пойду, — неожиданно заявил тот, смотря в пол... И вдруг на дверь обрушился удар, напрочь сорвавший ее с петель, и внутрь квартиры ворвался отряд армии Высокородных. Грей, не теряя ни секунды времени, подхватил испуганно застывшего Морана и, быстро устроив его у себя на закорках, выпрыгнул в окно одиннадцатого этажа... Тот, крепко схватив его за шею, в страхе закричал: — Мы разобьемся!.. — Не ори! – перебил его бесцеремонно сероволосый парень, суя ему сумку. – А то всю округу перебудишь... – и, оттолкнувшись ногами от стены дома, стрелой полетел вперед. — Что ты делаешь?! – страх все не оставлял. – Я высоты боюсь! — Правда? – хмыкнул тот, ловко приземляясь на забор в пятидесяти метрах. – Ну, тогда придется потерпеть... – и, каким-то образом запрыгнув на крышу дома на десять метров выше, продолжил удаляться от преследования с невероятной скоростью. Рыжеволосый ведьмак, оглянувшись и опасливо посмотрев вниз, спросил с дрожью в голосе: — Как это у тебя получается? — Как? – на секунду задумался. – Не знаю, я так с рождения умею... – и, по спирали, используя и руки, пробежал до вершины какой-то вышки и спрыгнул. В ушах свистел ветер, чувство было такое, словно летишь... Призрачное ощущение свободы... Он, осмелившись отпустить его шею, расставил руки в стороны, как тяжелое приземление приложило его челюстью о его затылок. Тот, потерев ушибленную голову, проворчал: — Не расслабляйся... – и снова прыгнул. «Он тоже не такой, как остальные... В начале XXI века рождались такие. Их еще называли детьми-индиго... С разными паранормальными способностями. А после последней ядерной войны они затерялись среди мутантов и уродцев, и их нещадно уничтожали наравне с ними. Но все-таки они не исчезли. Древняя раса ведьмаков в свое время была в похожем положении... Так что, вроде как, дети-индиго их младшие братья...» Его размышления прервались глухими звуками выстрелов, и снизу в их сторону полетело что-то плохо различимое и похожее... — Грей, сеть! — Знаю, держись! – он, вцепившись в стену всеми четырьмя конечностями, стал быстро бежать по вертикальной поверхности, виляя из стороны в сторону и продвигаясь наверх. Несколько сетей вонзились стальными кольями совсем рядом. Стена кончилась – сероволосый, кувыркнувшись в воздухе, снова взял под контроль скольжение и, зацепившись за одну из балок, устремился к уже такой близкой стене Купола. На переплетении нескольких лестниц виднелся люк наружу... Моран ощутил волну нетерпеливой дрожи, пробежавшей по всему его телу... Торопливая возня с электронными и ручными замками, бег по коридорам. Оставалась последняя тяжелая дверь, как сзади послышался торопливый бег по лестнице. Грей, со злости пнув рычаг, почувствовал, как тот поддался, и... ... в глаза ударил слабый белесый свет, и на таком большом и просторном темном небе на него холодно-ласково смотрел голубовато-серый диск спутника планеты... Ведьмак, выскочив вслед за ним, несколько зачарованно застыл, смотря вперед: — И... это называется пустыней? От основания Купола до скал, темнеющих на горизонте, тянулась сплошная степь, поросшая пусть и жухлой, но ТРАВОЙ! В лицо ударил первый в их жизни ветер... ... и в ушах глухо отдался звук выстрела. Рядом стоящий Грей, удивленно вздрогнув, сначала осел на колени, а потом тяжело рухнул на живот. На спине расплывалось темное пятно... Рыжеволосый, не веря этому, словно сквозь сонную пелену почувствовал, как сзади его схватили и поволокли обратно: «То, что снаружи ничего, кроме пустыни... ничего, кроме смерти... это была ложь... И, когда я увидел правду, когда он столько сделал, чтобы хоть чуточку показать, что такое свобода, я не хочу... Я не хочу покоряться им!!!» На мгновение освободившаяся рука отодвинула повязку с правого глаза на левый. В тусклом лунном свете жутковато сверкнул водянисто-синий глаз, а вертикальный зрачок сузился до тонкой полоски... Заклинание Жестокого Урагана расшвыряло их, но удар дубинкой по затылку и силовые путы оглушили и надежно обездвижили его в тот же момент, лишив дальнейшей возможности сопротивляться... И тут с задних рядов донесся несмелый голос: «А это еще что за черт?», и со звоном полетел чей-то шлем. Моран с удивлением наблюдал, как солдаты в направлении к нему падают от ударов снизу, и спустя полминуты перед ним встал, внимательно смотря в упор...большой пес? Очень похоже. Солдаты, поколебавшись несколько секунд и посмотрев на оскаленные, белоснежные, похожие на кинжалы и такие же острые, зубы, решили, что с них хватит, и поспешили ретироваться. Зверь, как-то слишком по-человечески иронично хмыкнув, широкой лапой нажал на кнопку установки – силовые путы исчезли, и рыжеволосый парень обессилено упал на колени, не сводя внимательного взгляда от неожиданного спасителя: — Ты... Кто ты такой? – и, едва глянув в ту сторону, где по правилам должно было лежать тело Грея, не обнаружил его, – Неужели... — Догадался! – тот, приняв человеческий облик и широко улыбаясь, протянул руку. — Но... я не понимаю... – он, приняв его помощь, поднялся. — Все проще, чем кажется. Я отношусь к тем, кого люди ненавидели и боялись с самого начала времен, называя оборотнями. Но мы предпочитаем называться волками... Ты говорил, что последний из ведьмаков. Я тоже последний...из чистокровных и волков вообще... – непроизвольно рассмеялся. – Они, похоже, забыли, что сегодня полнолуние, а в это время даже чистокровный практически неуязвим... «Чистокровный волк... Один из единственных, на кого не действует небоевая магия ведьмаков...да и не только их...» — А, вот, что ты, оказывается, прятал под повязкой... Тот, сообразив, вернул повязку обратно: — Что, хочешь сказать, что это мерзко? – голос звучал несколько хмуро. — Почему? – недоуменно взглянул. – Мне кажется, что это даже красиво... — Не ври... — Правда, — слегка улыбнувшись, взял его за плечо. – Пошли-ка — спрячемся, пока подкрепление не подоспело? — Ага, пошли... В небольшой пещерке ярко засветился фонарь. Грей, устроившись у стены, отчетливо услышал голодное урчание живота, и, притом, не своего. Ведьмак, подавив это, несколько смущенно пробурчал: — Ну и что? — Может, мне сходить на охоту? Я умею... — Да не надо. Я и до утра продержусь. И...вдруг все окружающее все еще отравлено? — Не думаю... – потер подбородок. — Почему? С чего ты это взял? — Как бы сказать... Я – в первую очередь зверь, а звери чувствуют подобные вещи, пусть и подсознательно... Ну, ладно, — поднявшись, превратился в волка. – Рассуждая, желудок не наполнишь... – и бесшумной тенью выскользнул наружу. Рыжеволосый, не собираясь его останавливать, откинул голову, уткнувшись взглядом в слегка освещаемые фонарем сосульки сталактитов: «Раньше... я не знал ничего, кроме Портленда-8 и того, что мир за Куполом – самое ужасное место, и соваться туда – верная смерть... Но прошло столько времени, а я все еще жив... Ни радиации, ничего, чем нас так пугали. Темное ночное небо, Луна – то, что раньше я знал лишь по картинкам, теперь я сам гляжу на все это... Такой простор, свобода... Странно, это заставляет забыть о том, что творится на самом деле...» — и даже не заметил, как заснул... Разбудил его дразнящий запах жареного мяса. Волк, горделиво усмехнувшись, похвастался: — Пришлось побегать по округе за этими пичугами. Но теперь нам их хватит на пару дней! В углу пещеры лежали четыре странноватого вида птицы, бывшие немногим крупнее куропатки; две, ощипанные и распотрошенные, готовились на небольшом костерке. Грей, молниеносно справившись со своей и дождавшись, пока Моран тоже закончит, с неожиданной серьезностью спросил: — Ты знаешь, почему Высокородные охотятся за нами? Тот, с остаточным аппетитом обглодав последнюю косточку, помотал головой: — Точно – нет. Но это наверняка из-за наших сил, нашей принадлежности к древним существам. Возможно, они хотят использовать это в своих целях... Сероволосый, задумчиво взяв свою сумку и покопавшись там, достал небольшую, но довольно-таки толстую книжку с потрепанным переплетом и с замком: — Это дал мне старик, который воспитывал меня. Он был обращенным волком, но знал невероятно много... И он сказал, что я пойму, когда открыть эту книгу... На обложке полустершимися, еле различимыми золотистыми буквами было написано — «Дорога в Ночь Без Луча Света». Моран, осторожно потеребив замок, сказал: — Крепкий. И как же ты ее откроешь? — Легко, — тот, покопавшись в сумке еще, выудил ключ из того же металла, что и замок, и вставил. – Интересно, что же там написано, если это надо запирать?.. С первых же страниц, с первых же строк их полностью захватило повествование Пророчества О Конце Мира и Долгой Дороги В Рай... Всю ночь, пока не рассвело и рукописный текст не кончился, они читали, не отрываясь ни на секунду и почти касаясь друг друга щеками... И еще долгое время в их памяти всплывали отрывки: «... И создаст человечество оружие, равного в уничтожающей силе которому не будет, и обрушит всю его мощь на своих родичей в последней кровопролитной войне. И погибнет тогда людей невероятное множество, но еще больше умрет потом, съедаемое изнутри болезнью страшною, которую несло это невероятное оружие. И будут у тех, кто выживет, несколько веков рождаться дети немощные, с уродствами разными. Испугаются люди, воззовут к Небесам, но не услышат Небеса их молитв. Зачахнет человечество, но не вымрет, будет жить, как термиты: не видя неба, светила Дневного и Ночного, забыв о мире снаружи, за непреодолимой стеной, охраняющей от Смерти, гуляющей там...» «... Но останутся в мире люди, от древних знатных родов начало берущие, и отдалятся они от простого люда, и построят свои неприступные замки. Только им будет под силу путешествовать по мертвой пустыне, в которую превратится планета. И станут они править миром из тени, которой покрыта истина о них, и будут шевелить нитями невидимыми, руководя правителями, избираемыми из серого народа. Это будут последние настоящие люди, и люди эти будут жадны, алчны и бездушны...» «... Из древних книг Знатным людям будет ведомо о Конце Времен, когда мир канет в бездну, обрекая на гибель все живое. Также им будет ведомо о Воротах Рая, через которые должны уйти те, кто окажется этого достоин, чья душа будет чиста, как свежий снег и не запятнана ни чужой кровью, ни поступками греховными; кто сумеет пройти трудный путь и вынести все трудности Долгой Дороги...» «... У всяких ворот есть замок. Ко всякому замку нужен ключ. Поймай неистового Зверя чистой крови, усмири его жгучую ярость – получишь одну треть ключа. Найди последнего Колдуна, род которого не знал человека, познай его карающую силу – и получишь другую треть ключа. Последнюю треть найдешь там, где не станешь искать. Но и тогда Врата Рая не откроются перед всяким...» «... Перед самым концом мир примет облик эпох дальних и незапамятных, словно старик, вспоминающий прожитые годы. И не увидят этого забывшие прошлое потомки людей, живущие теперь, не зная ничего за прочными стенами, а увидев – не поверят...» «... Лишь когда мир станет трещать по швам, готовый погибнуть, ключ сможет войти в замок, и силами Колдуна, Зверя и Тайного Элемента откроется дорога в земли Обетованные, и будут спасены от участи незавидной и ужасной те, что окажутся достойны. Забудутся им невзгоды прошлого, исчезнут без следа раны незаживающие, и в их души наконец придут покой и умиротворение. И найдут они счастье, и запомнят, вечно прославляя в поколениях, тот миг, когда перед ними распахнулись Врата Рая...» — Две последние страницы пусты... – Грей, собрав все вещи, в очередной раз внимательно осмотрел их, недоумевая. – Почему же? Может, это какая-то загадка? — Понятия не имею... – ведьмак, задумчиво теребя челку, смотрел перед собой с внешней бесстрастностью. – Но все-таки эти записи все объясняют, и нам стоит быть готовыми. — Согласен. Они вышли наружу и некоторое время стояли, замерев и оглядывая окружающее их пространство, на каменном уступе перед площадкой. На востоке сначала алым заревом загорелся рассвет, а потом, из-за горизонта, сначала тонкой полоской, а потом все растущим диском, появилось солнце... Кожи приятно коснулись теплые лучи, в груди чаще забилось сердце... Волк тронул его за локоть, вернув к реальности: — Ладно, нужно поторопиться и уйти подальше от города... Далеко справа еще выделялась полукруглая «шишка» Купола. Он, с сожалением вспомнив обо всем, кивнул: — Веди... Куда угодно, лишь бы куда-нибудь... Тот с легкой улыбкой пристально посмотрел на него: — Теперь ты меня понимаешь? — Да, — посмотрел в ответ. – Мне было страшно, но теперь... Ощутив, что такое – СВОБОДА, я буду бороться до конца... – и, используя заклинание Воздушного Скольжения, мягко спустился к подножию скалы. Сероволосый, одобрительно хмыкнув, спрыгнул следом... По правилам должна быть поздняя осень, но все равно было тепло даже в их спортивных куртках. Шли почти весь день, останавливаясь передохнуть среди время от времени встречающихся скал, никого не встречая. Уже вечерело, когда на их пути возник...лес. Настоящий, с деревьями, возрастом в несколько десятков лет, и густыми кустарниковыми зарослями. Грей, едва войдя в него, сразу бросил сумку спутнику и, обратившись в волка, долго носился вокруг неуловимой тенью, и местонахождение его можно было определить только по шелесту веток и тихому повизгиванию. Спустя полчаса он появился рядом, еще более взлохмаченный, чем обычно, и неимоверно радостный: — Лес! Невероятно... Я не могу высказать и малой доли того, что чувствую!.. — Волк-оборотень... – продолжал бесстрастно смотреть вперед. – Как же мало тебе нужно для счастья... — Думаешь? – задумчиво почесал затылок, а потом хихикнул. – Наверное ты прав... На небе зажигались редкие звезды. Моран, лежа на спине и не желая отводить от них взгляда изумрудно-зеленого глаза, пробормотал почти неслышно: — Хоть бы это никогда не кончалось... — Мне бы тоже хотелось... – волк тоскливо посмотрел на пока еще полный диск луны. – Но это невозможно при всем желании... — Если верить этой книжке, весь мир скоро погибнет, — ведьмак, все-таки заставив себя сесть, уставился в землю перед собой. – И остается лишь один выход – Долгая Дорога... — Но мы всего лишь две трети ключа к Вратам. Так что нам не остается ничего иного, как прятаться и убегать, ведь без нас, даже имея этот странный Тайный Элемент, Высокородные не смогут открыть их. Мы должны не позволить им сделать это, даже если сами не сможем туда попасть... Надеюсь, ты понимаешь это? – внимательные золотисто-карие глаза словно прошили его насквозь. — Да, конечно... – постарался не отвести взгляда. – Только полный идиот не поймет... Следующие три дня они шли примерно в том же направлении, к своему удивлению, не встречая никого из разумных существ: ни солдат Высокородных, ни каких-либо других. Моран, когда охота перестала ладиться, начал использовать заклинание Чарующего Зова, чтобы приманивать дичь, а спутник их ловил. Также, если потрудиться и набраться терпения, можно было найти или откопать съедобных плодов или клубней, похожих на картофель. В общем, с питанием проблем не было, равно как и с водой: та всегда где-нибудь журчала, и в ней при наличии нехитрых приспособлений была возможность добыть несколько рыбешек. Но то, что преследователи им не встречались с ночи побега из города, им совсем не нравилось – слишком уж легко... На четвертую ночь в затылок ткнулся холодный влажный нос, пробудив его от чуткой дремы, в ухо ударило теплое дыхание: — Без лишнего шума вставай и приготовься. Нас окружили не менее дюжины солдат... Тот, приподнимаясь, хотел было передвинуть повязку на левый глаз, чтобы использовать боевые заклинания, но он остановил: — Не надо пока. Так ты сильнее пахнешь, а поблизости может быть подкрепление с собаками. — Ладно, понял, — сев на корточки, быстро собрал сумку и повесил себе через плечо. – Оставляю их на тебя... Но... – слегка осекся, – будь осторожен... — Ага, — его тень, мелькнув видением, исчезла в зарослях, расчищая путь. Ведьмак со всех ног побежал прочь, замораживая заклинаниями встречных солдат. Эта схема была давно ими отработана и сработала теперь как нельзя прекрасно... Волк по особым меткам нашел его ближе к рассвету: — Ну как, неплохо получилось, как считаешь? – на лице было довольное выражение. — Даже лучше, чем рассчитывали... – Моран уже жевал яблоко с соседнего дерева. — Не ранен? — Хватит меня недооценивать... – сказал несколько обидчиво он, выкидывая огрызок. – Я не настолько беспомощен. — Прости... – извинительно улыбнулся, потянувшись к фляжке и, встряхнув ее, сказал: – И кто у нас отвечает за воду, не подскажешь? Тот, фыркнув и вырвав у него фляжку, пошел к далекой расщелине, прихватив еще несколько запасных бутылок: — Тут есть родник... — Может, мне пойти с тобой? — Да перестань нянчиться со мной, как с маленьким! – взгляд сверкал негодованием. – Я сам способен о себе позаботиться!.. – и поспешно убежал. Грей, хмыкнув, лег на спину, глядя на светлеющее небо: «И чего это он кипятится?»... Родник находился метрах в четырехстах от места их стоянки. Холодало с каждым днем. Теперь порывы ветра заставляли его зябко ежиться чуть ли не каждый раз. Сероволосому же это было, похоже, по барабану. Прикосновение к практически ледяной воде усилило этот эффект. Последняя бутылка была наполнена, как... ... за спиной треснула ветка, и не успел Моран даже испугаться, не то, что среагировать, как сзади его схватил солдат-лазутчик, который преследовал его от самой засады, держась в стороне, чтобы их следы и запахи не пересекались, и волк ничего не заподозрил. Крепкий локтевой захват на шее и поясе надежно сковал его, но... По телу пробежала волна мелкой дрожи. Ответные действия пошли на чистом порыве и эмоциях, хлынувших через край: заклинанием телекинеза ведьмак передвинул повязку на левый глаз и сначала отшвырнул человека на расстояние нескольких метров Воздушной Булавой, а потом, в стремлении выместить всю злость и гнев, лившиеся из него бешеным потоком, стал избивать и ранить другими заклинаниями, на которые только хватало запаса... Перед почти ничего не различающим взглядом мелькнула фигура, которая попыталась остановить, и он стал ударять по ней заклинанием Ураганных Ножей, которое острее бритвенных лезвий, но та, закрывшись руками, сумела-таки пробраться к нему и, несколько оглушив ударом по голове, повалить на землю. В мыслях наконец появилась ясность, и Моран, с тихим стоном потерев вздувшуюся шишку, обнаружил давившего на лопатки всем весом Грея, который, слизнув побежавшую по своей щеке кровь, вздохнул несколько досадливо, скрывая испуг: — Все-таки стоило пойти с тобой... – и, отпустив, посмотрел в сторону кровавого месива, почесывая взъерошенную шевелюру. – И за что же ты его так? — Я... – не веря тому, что произошло, поднес к лицу дрожащие ладони. – Внутри меня...словно что-то взорвалось... Так получилось... Сероволосый хотел было потеребить его за плечо, чтобы ободрить, но тот не дался: — Не трогай меня... – взгляд водянисто-синего глаза был затравленным как никогда. — Хорошо, — пристально посмотрев, спросил серьезно: – Может, расскажешь, почему ты такой дерганый? — С чего ты взял? – передвинул повязку обратно на правый глаз. — Думаешь, я не замечаю того, как ты напрягаешься каждый раз, когда идешь на телесный контакт с кем-либо? И уж явно дело не в особенностях характера... Я слышал, что ведьмаки способны одним прикосновением проникать в душу и гулять по чужим воспоминаниям, как по светлой улице... В общем, контактная телепатия. Это с тобой из-за этого, я верно понял? Рыжеволосый, приведя наконец эмоции в норму, поджал колени под себя, глядя в обычной манере в одну точку: — Про контактную телепатию ведьмаков ты правильно сказал. Но я способен на это только ладонями, а не всем телом... – слегка встряхнул руками в кожаных перчатках, завязывающихся на запястье шнурком. – Это со мной несколько по другой причине... – и осекся, явно раздумывая, говорить или нет. — Продолжай, я слушаю... – он продолжил зализывать порезы от воздушных лезвий. — Мой опекун... Он вообще не был мне родственником, как уже понятно... Ну, в общем, его интересовали в основном не женщины постарше или того же возраста, или молоденькие девицы... – сглотнул, – Как бы сказать... Его они совсем не интересовали... Просто... — Педофил? – на секунду оторвался от залечивания ранок. — Да... – опустил голову к коленям, шмыгнув носом. – Но я не мог никому сказать... Существует неписанный закон, что первый, кого ребенок-ведьмак увидит после рождения, будет охранен от его атак – он попросту не сможет произнести заклинание... Так получилось, и я не мог ничего сделать... – и окончательно расплакался. — Не стесняйся, я понимаю... – Грей, не отвлекаясь от своего занятия, отвел взгляд. — Ненавижу... – раздался шепот между всхлипами. – Такие, как он... Гадко... Это так отвратительно... У него не было возможности заметить, как болезненно вздрогнул он при этих словах, на долю мгновения в золотисто-карих глазах мелькнул непонятный огонек... За дальнейшую неделю на них устраивали засады и нападали еще четыре раза. Но новые уловки, придуманные Греем, срабатывали безотказно, так что они позволили себе остановиться на отдых уже ранним вечером. Моран, с аппетитом поужинав, принялся пересматривать «Дорогу в Ночь Без Луча Света» внимательней, вчитываясь в каждую строчку: — Знаешь, меня тут кое-что смущает... — И что именно? – спутник валялся рядом в обличьи крупного серого волка. — Этот Тайный Элемент. А вдруг Высокородные смогут открыть Врата только с его помощью? Вдруг именно он – ключ, а мы лишь приложение к нему? Ведь недаром не написано, где и как его искать... — Не беспокойся, — перевернулся на другой бок. – Если бы они это могли, то не стали бы так остервенело гоняться за нами. — Наверное, ты прав... – закутался плотнее в шерстяное одеяло, которое они стащили во время позапрошлой облавы. – Странно, почему становится холоднее с каждым днем? — Ага... Того и гляди, скоро все вокруг замерзнет... – в виде человека задумчиво почесал затылок. – Я, конечно, не знаток, но... похоже, этот Конец Времен очень близок. Мир в прямом смысле трещит по швам, и, вероятнее всего, не протянет и пары недель... — Так мало? – во взгляде мелькнула печальная обреченность, но на лице это никак не отразилось. — Да, так что убегать нам осталось недолго. — Такое впечатление, что тебе хочется умереть... – тон голоса стал мрачно-обидчивым. — Мы умрем, так или иначе, — превратившись снова в волка, встал на все четыре лапы, опустив морду на уровень его лица. – Тот, кто писал это Пророчество, надеялся, что останутся люди, достойные того, чтобы быть спасенными, но оказалось, что напрасно... Так что теперь наша миссия – не открыть Врата Рая перед теми, кто достоин, а не допустить, чтобы всякие Высокородные осквернили своим приходом земли, что зовутся Обетованными... К тому же, мы готовы были умереть сразу же после того, как очутились вне Купола. Но то, что планета на время вернулась к прежнему состоянию, лишь отодвинуло этот срок на некоторое время... — Перестань читать мне нотации... – отвел хмурый взгляд в сторону. – Я и сам способен понять всю ответственность без твоих поучений... — Хотел как лучше... – с тихим вздохом усевшись, посмотрел вверх, на убывающий серп луны. – Когда-то давно, когда еще не было ядерных войн, и люди не довели планету до полного истощения, а мои сородичи не были такой уж редкостью, то, когда на охоте встречались соседние стаи, ее члены садились полукругом в лунном свете, в центре – вожаки, и вместе выли, прославляя этой песней все четыре стихии: Плодородную Землю, Текучую Воду, Грозный Огонь и Вольный Ветер – стихии, которые могут или породить жизнь, или забрать ее по своему усмотрению... – в глазах светилось мечтательное выражение. – Так было... и больше никогда не повторится... Моран, внимательно выслушав все это, неожиданно предложил: — Тогда, может, вспомним былые времена? — Что? – недоуменно посмотрел тот, навострив уши. – Ты что имеешь в виду? — Повоем, — пояснил тот с неловкостью в голосе. – Только не обещаю, что у меня хоть что-то получится... — Ничего, просто повторяй за мной! – широко улыбнулся он, явно забыв, в каком облике находится. – Неплохо придумал... – и, пристроившись рядом, поднял морду кверху... Первые секунды ведьмак откровенно стеснялся, но потом, как-то сумев отдаться этому процессу, вошел в тональность, и их общая песня стала разноситься по округе... ... и вдруг на них напали. Почти три десятка солдат армии Высокородных, оснащенные последними разработками оружия для задержания и поимки... Силовые путы в один миг сковали их, не позволяя двинуть и пальцем. Рыжеволосый, судорожно думая о том, что же делать, расслышал едва слышный шепот друга – почти неразборчивый, но все же различил слова: — Поколения волков, жившие века до моего рождения... Почтенные предки... Услышьте мой зов, придите... Помогите... Не о себе прошу, а о справедливости... Если же неправдой вас вызываю – вырвите душу и испепелите праведным гневом... Он ощутил, как по телу прошлось покалывание, словно от множества тонких иголок — магия призыва душ умерших. Сзади послышались сдавленные вскрики солдат, из которых вытягивали энергию жизни, но у него не было сил обернуться и посмотреть, и не только из-за пут... Спустя минуты полторы все стихло, и прямо к ним стали медленно приближаться – чуть шелестела жухлая трава. — Закрой глаза и не смотри, — посоветовал волк. – Иначе они и из тебя вытянут жизнь... Но разговор был слышен весь. — Спасибо, что откликнулись. — Мы всегда готовы помочь сородичу, попавшему в беду. Жаль, что призвать нас может лишь чистокровный. Скоро Конец Времен, ты ведь знаешь? И ты – часть ключа? — Знаю, рожденные ранее. Но в этом мире не осталось того, что достойно спасения в землях Обетованных, так что... Нам остается только ждать... — Спасаться бегством, чтобы избежать капкана... Да, нелегко тебе приходится, потомок. Но не делай таких уж поспешных выводов – этот мир еще не погиб. — Сейчас важнее другое – как избавиться от преследования? И вообще, хотелось бы знать, чего хотят добиться Высокородные, попав в Рай? — Я могу тебе посоветовать только одно: загляни внутрь себя. И, возможно, найдешь ответ на многие свои вопросы... Лица коснулся легкий холодный ветерок. И только тогда Моран понял, что свободен. Небо на западе светилось темно-алым и вот-вот готово было погаснуть. Грей продолжал сидеть рядом, смотря прямо перед собой: — Заглянуть внутрь себя... А он в чем-то прав... — В чем прав? Кто? Что только что было? — Отвечаю с конца. Я вызвал из загробного мира души моих сородичей. Это могут сделать лишь те, в ком нет ни малейшей примеси человеческой крови. Разговаривал я с основателем рода волков – имя его никто уже и не помнит... А прав он в том, что мне стоит покопаться в своих самых ранних воспоминаниях, чтобы хоть чуточку понять, к чему стремятся эти Высокородные... Ведь, как говорил мне старик, мою мать поймали, и родился я в их замке, а потом меня выкрали... Вот только проблема – я ничего не помню с того времени... Ведьмак, обдумав это, предложил: — Раз ты так хочешь этого, то я попробую помочь. Не уверен, конечно – практики в этом у меня никакой... – и стал развязывать шнурки на перчатках. Тот, несколько ошарашено посмотрев и превратившись в человека, благодарно улыбнулся: — Спасибо... — Это потом, когда будут результаты... – протянув к нему руки, прижал ладони с боков головы. – А теперь расслабься, постарайся ни о чем не думать... – и сосредоточенно закрыл глаза. Поначалу было темно, но потом начали вырисовываться какие-то очертания, и вскоре он почувствовал себя внутри библиотеки. В естественных каменных нишах стояли книги: толстые и не очень, корешки которых были потерты и все в пыли, и которые были все еще ярки и свежи... Под ногами был мягко шелестящий ковер из травы – зеленой и пряно пахнущей. Малейшее прикосновение к какой-либо книге – и его разом прошивало какое-то воспоминание: драка с соседскими мальчишками, первая попытка поесть синтетическое мясо и долгое валяние с больным животом... Чем глубже – тем раньше и потаенней были мысли и воспоминания. Моран неспешно шел, воспринимая отголоски содержимого книг, и на самой нижней полке слева ощутил от одной смесь из противоречивых эмоций. Сразу откуда-то возникла ассоциация: мать нежно ласкает своего детеныша, но тревожится за его судьбу, со всей душой желает защитить его, но давящие стены тюрьмы внушают, что это невозможно... То или не то? Есть только один способ это выяснить... Едва пальцы коснулись корешка, как его словно током шандарахнуло... Грей отпрянул, впиваясь пальцами в землю: — Зря ты туда полез... Зря... – и хотел было уйти, как спутник его окликнул: — Постой... – поднявшись на четвереньки, сел. – Я не уверен... — Ты все правильно понял! – обернулся тот, пытаясь сдержать краску, приливающую к лицу, но без особого успеха. — Ты... – сглотнул жесткий ком. – Как давно ты...влюблен...в меня?.. — А мне почем знать?! – вспылил, еле подавляя стыдливую дрожь. – Я не занимаюсь самокопанием каждый день! — Грей... — Не говори ничего... – отвернулся. – Не надо пояснять то, что я и так знаю!.. – и вдруг замер, старательно к чему-то прислушиваясь и принюхиваясь. — Что...? — Тсс! – слегка наклонился вперед, напрягая мышцы и в любой момент готовый отскочить. На секунду повисла тишина и... раздался взрыв. Волк, успев его схватить, успел убежать с ним достаточно далеко, когда дым рассеялся. Моран, резким выдохом скинув всю напряженность, облокотился на дерево: — Еще бы чуть-чуть... — Ага... — Пойду поищу место для убежища... – и шагнул было в сторону... — Стой!.. Разом тренькнули тетивы множества тугих луков, тело обожгло резкой болью. Теряя сознание, он, словно сквозь вату в ушах, слышал отчаянно зовущий его голос: «Грей!..»... К реальности его вернула все та же боль. В голове зажглось: пойман! Машинально он попытался высвободиться, отрешившись от множества жгучих очагов, мешающих бороться... И тут кто-то попытался сдержать его, прижимая к себе: — Успокойся! Все в порядке!.. «Моран...» — мышцы напряглись во всем теле. — Пусть он расслабится, а то будет еще больнее, — голос был незнаком, но принадлежал определенно молодому парню. — Ты слышал? – сел поудобнее, позволяя ему положить голову. — Да... – усилием воли снял напряжение мышц и лег лицом вниз, вдыхая сквозь одежду такой дразнящий запах... Тем временем неизвестный, продолжая терзать его спину и бока, начал рассказывать: — Это была ловушка на кабана. Тут по округе ходит один – старый, матерый... Траектория дротиков была такая, чтобы при попадании они попали бы прямо ему в позвоночник и перебили нервы. А так как попались вы... Большинство прошло вскользь и лишь поцарапало, но некоторые прошли под толщей кожи. А выдергивать их – еще больнее, видишь на конце зубец?.. — Да, я все понял, спасибо... – ведьмак облокотился на стену. – Прости, что доставили столько хлопот. — Да ладно, чего уж там... Так, говоришь, что эта бомба предназначалась вам? Да, Высокородные – это еще те пиявки... Я, кстати, Лоренс. — Моран, он – Грей. Лоренс, а что ты здесь делаешь? — Живу, как видите. Я сбежал из своего города семь лет назад, когда только отпраздновал десятый день рождения... Моих родителей поймали, а я сумел сбежать. — За что же их поймали, если не секрет? — Не секрет. Мой отец мог передвигать взглядом вещи и видеть то, что находится в нескольких километрах за полуметровой бетонной стеной. А мать – облегчать боль и даже лечить одним прикосновением. Я же могу воспринимать происходящее через контакт с предметом: что с ним происходило, какие люди им владели... Не всегда, но получается и с людьми... Откровенность за откровенность – не расскажете, кто же вы? Тот, задумавшись, вопросительно посмотрел на спутника, который, вытерев напряженный пот со лба, пробормотал с усмешкой: — Как хочешь. Но что мы потеряем, если расскажем? — Хорошо, — кивнув, вновь поднял голову. – Он – волк, я – ведьмак, и среди наших предков нет ни одного человека. Если хочешь узнать больше – можешь взять книгу, которая в той сумке, и прочитать. То, что там написано – правда. Шуршание. — Эта? — Да. — «ДОРОГА В НОЧЬ БЕЗ ЛУЧА СВЕТА»... Странное название, вам не кажется? И... вы уверены? Вдруг я отношусь к тем, кому это нельзя знать? — Не беспокойся, я умею корректировать память... – это было сказано с серьезным видом. Последний дротик был с успехом извлечен и наложен последний бинт. Лоренс, похлопав его по плечу, улыбнулся во все лицо: — Ты молодец! – волосы цвета соломы и серые глаза, рост чуть выше их – ничего примечательного. – Отдыхайте, а я уединюсь с вашей книгой... – и вышел. Грей, дергаясь от боли, устроился на матрасе поудобнее и побольше натянул одеяло: — Не думал, что остались еще нормальные люди... — Как и я... – лицо его было спокойным и усталым, лед во взгляде почти пропал. – Человек-индиго – так его назвали бы в России в начале XXI века. Я читал... — Тебя задело? – только сейчас он заметил то, что его правое предплечье плотно перебинтовано. — Ничего такого. Дротиком всего лишь поцарапало... – одернул руку прежде, чем тот успел прикоснуться. – Спи... – и сам, не смотря больше в его сторону, юркнул под одеяло. Грей, почувствовав неприятный холодок в груди, закрыл глаза и заснул... Раны затянулись и почти перестали болеть уже через два дня. Лоренс, прочитав книгу, задал лишь несколько вопросов, восприняв новость о скорой гибели этого мира вполне спокойно, сказав: «Этого следовало ожидать...» Стремительно холодало, ночью уже случались заморозки. Они помогали ему охотиться, загоняя и приманивая зверей. Солдаты не появлялись – решили, видимо, что с ними покончено... А что касательно недавнего неудачного эксперимента с чтением памяти... Моран об этом вообще не заговаривал, оставаясь внешне таким же, как обычно, но... он всегда умел скрывать свои настоящие эмоции, поэтому от этого легче не становилось... Вторая ночь была безветренна и звездна, но ему не спалось. Рыжеволосый спутник слегка посапывал, лежа спиной к нему. Волк, внимательно посмотрев на него еще пару минут, накрыл сверху еще и своим одеялом, а потом вышел наружу, наблюдая, как в морозном воздухе растворяются облачка дыхания... как сзади раздался тихий голос Лоренса: — Не спится? — Да... – слегка улыбнулся, не отводя взгляда от неба. — А твой друг? — Дрыхнет как убитый. — Ясно... – замолчал, задумчиво глядя в стену. Грей, посмотрев наконец на него, посерьезнел: — Знаешь... Мы не можем изменить наших намерений из-за одного человека, так что не обижайся, ладно? — Я не обижаюсь... – тон голоса прозвучал несколько мрачно. — Спасибо, что понял. Нельзя позволить, чтобы в это место попали Высокородные... Но все-таки немного жаль... — Из-за него? – кивнул в сторону их общей комнаты. — Да, — золотисто-карие глаза чуть сверкнули. Человек, неловко переступив с ноги на ногу, сказал осторожно: — Только не злись, если я не прав... Ты ведь любишь его? Тот резко повернулся, но без угрозы – просто от неожиданности: — Так заметно? – усмехнулся с иронией к самому себе. – Я и не думал, что окажусь... таким. Это противоестественно, знаю... – в голосе сквозила печаль и даже некоторая тоска. – Его опекун был с такими наклонностями, и ему крепко досталось. Поэтому я не хочу навязывать ему свои чувства... Не хочу причинять ему еще больше боли... Хотя бы сейчас... — Ты что-то задумал? – решил сменить тему. — Ты наблюдателен... – в глазах мелькнула решимость. – И мне понадобится твоя помощь. Слушай сюда... Уже спустя полчаса он рысью бежал далеко от убежища в лесу, ощущая каждой шерстинкой, что за ним гонятся – неумолимо и настойчиво. Сбежать не стоит лишних усилий, но это – часть плана... Когти впились в почву, готовясь к прыжку... Несколько солдат лежали ранеными, остальные продолжали наступать... Еще несколько минут отчаянного сопротивления – и на нем, сковывая и лишая возможности двигаться, сомкнулись силовые путы, разорвать которые не под силу даже ему... В замок Высокородного по имени Дарк Шнайдер его доставили уже спустя час, и тот принял его лично: — О, кого я вижу? – голос был противный, а еще при ироничной интонации он него вообще воротило. – Последний чистокровный оборотень наконец-то у нас! — Взаимно... – старался не смотреть в упор, чувствуя подступающую тошноту. — А где же твой друг-колдун? Прячется? Или бросил своего верного пса? — Его нет... Я сам еле успел спастись от взрыва, а он был почти в очаге... Я не успел... — Ничего, я уже наказал их за самоуправство, придется еще добавить... А ты не врешь? — Зачем? Чтобы вы лишний раз перелопатили округу? Только пустая трата времени... — Да, верно... А ничего не хочешь больше сказать? — Что именно? — Ну... Что-то там про часть ключа... — Сходни! – издевательски ухмыльнулся. – Мою ярость ты не усмирил и не усмиришь! — Сомневаюсь... – взмахнул рукой с тонкими пальцами. – Уведите его... И весь день до самого вечера его держали прикованным к железному креслу, с опутанными проводками и электродами телом и особенно головой. Физические пытки для того, чтобы добыть информацию, перестали быть актуальны, когда появилось это устройство, влияющее на болевые рецепторы и соответствующие отделы мозга посредством электрических разрядов точно такой мощности, которую тело могло выдержать... И даже после этого в теле было то же ощущение, что и после мясорубок и костедробилок Средневековья... Затянув на горле ошейник, ограничивающий силу, его швырнули в угол сырой и холодной камеры. Да Грей и не собирался что-либо делать, чтобы сбежать – это также было частью плана... Сероволосый, потерев гудящую голову, свернулся калачиком на кучке соломы, уткнув нос в колени и пытаясь забыться: «Какой на дворе век? А как будто попал в древние времена... Хоть бы светильник поставили, а то не видно ни черта... Ну да ладно, осталось недолго. Через два дня, в новолуние, мир скатится в тартарары, и Высокородные следом... Лоренс пообещал, что любыми уловками уведет Морана подальше и спрячется с ним. Этот человек знает окрестные леса, как свои пять пальцев, так что беспокоиться незачем... Да я и заговорил им зубы, отвяжутся...» — и с этими мыслями, наконец, заснул... А посреди ночи его разбудил грохот открывающейся решетки, и спустя несколько секунд на солому рядом с ним был кто-то брошен. Волк, слишком отчетливо помня этот запах, мгновенно вскочил и закричал вслед уходившим солдатам: — Что за оборванца вы ко мне пихнули?! Думаете, я людоед, что ли?! Эй, от него так и разит проказой!!! Гоните его отсюда, если не хотите попередохнуть, как крысы!.. — Грей, успокойся! – раздался над ухом знакомый голос, за плечо крепко тряхнули. Но тот даже не обратил внимания: — Эй, слышите?! Я не хочу заразиться! Уберите его!.. — Да не горлань! Это бессмысленно! Громко хлопнула дверь в подземные тюрьмы, наступила тьма, но он продолжал еще некоторое время кричать. — Грей, да перестань же наконец! – руки крепко схватили за запястья, пытаясь оторвать от решетки. – Это не подействует!.. — Не мешай! – тот, резко развернувшись, случайно ударил его в скулу и ударил об стену. С тихим шуршанием одежды по кирпичу он сполз на пол. Волк, испугавшись того, что сделал, подбежал к нему: — Прости... Я случайно... Моран... — Не трогай! – оттолкнул его тот, потирая ушибленный затылок. – Все нормально... — Как это получилось? – сел напротив, перейдя на полушепот. — Лоренс мне все рассказал и уговорил не бежать за тобой, сломя голову, а обстоятельно все обдумать. Да только они знали... – тон голоса звучал мрачно и внешне бесстрастно. – Высокородные знали об этом месте и заявились туда сразу после того, как поймали тебя. Лоренс пытался меня защитить, но...куда ему тягаться с несколькими десятками вооруженных солдат? Его убили на месте. Да и я не смог долго продержаться... — Не беспокойся, — попытался его приободрить спутник. – Мы что-нибудь придумаем... — Этот ошейник... такой тугой! – попытался стянуть его. — Оставь. Это волокно прочнее стали... Наступило молчание. И тут ведьмак решился сказать: — Я отдал им... свою часть ключа... — Что?! — У меня не получилось... – голос стал дрожать. – Они вкололи мне «сыворотку правды», и еще несколько часов в этих электродах... – было понятно, что и он сам дрожит. – Прости... Мне казалось, что смогу... Я такой слабак... — Ты не виноват... – мягко потеребил за плечо. – Я им ничего не сказал. Конечно, до этой «сыворотки» не дошло, но, обещаю, я не расколюсь... И все будет в порядке... – и пристроился вплотную сбоку, – вдвоем теплее, да и спокойнее... Еще до полудня Грея опять увели и пытались вытянуть у него нужное и с помощью «сыворотки правды», и другими средствами, но тот лишь ругался, проклинал их и нес всякую чепуху. И так до глубокого вечера... Шнайдер, подняв его голову за волосы, с нескрываемой злостью посмотрел в упор: — Почему ты упрямишься? Отдай нам свою часть ключа – и мучения кончатся. Или твой звериный мозг настолько мал, чтобы понять это? — Иди ты...сам знаешь, куда... – без стеснения плюнул прямо в глаз. Тот, брезгливо вытеревшись, крикнул: — Снимите электроды! Переходим к крайним мерам! Аппарат убрали, оставив волка висеть на толстых стальных цепях в допросной комнате, который, отрешившись от боли, про себя смеялся над этими людьми: носятся вокруг, пытают его, да только орешек оказался не по зубам... И тут противоположная стена отодвинулась в сторону, обнаружив окно в другую комнату, такую же, в которой он сам находился, и... к стене был прикован Моран, раздетый по пояс. На шее темной полоской четко выделялся ошейник. Глаза плотно завязаны, к телу и голове в соответствующих местах были прикреплены электроды... Внутри зажегся гнев: «Они... Как они смеют?!». Из динамика в углу раздался голос Шнайдера: — Последнее предупреждение, животное: или отдавай свою часть ключа, или твоему дружку устроят небольшую электротерапию. — Ублюдки, вы не посмеете!.. — Отчего же? Он отдал свою часть, и теперь не нужен. Всего лишь мусор... Был дан разряд средней мощности, отчего рыжеволосый болезненно вскрикнул. Грею был слышен каждый звук, каждый шорох из соседней комнаты. — Говори сейчас же, или ему придется о-о-очень несладко... Сердце болезненно сжалось: «Какие грязные методы... Ну, это же Высокородные – следовало ожидать...»: — Черта с два! Разряд максимальной мощности в течение двух секунд – ведьмак, закусив губу, все же не сумел сдержаться и закричал. Вокруг тела засветилась странная аура. Мозг отчего-то отметил: «Его способности... Во время пыток они выходят из-под контроля и становятся мощнее... Понятно, зачем ему завязали глаза...» — Оборотень, лучше перестань отпираться – скажи, и все для вас закончится... — Гори в Аду! — Неверный ответ! На этот раз – пять секунд. Сероволосый зажмуривался, метался из стороны в сторону, но все же не мог заткнуть уши, все внутри вздрагивало и болело, словно его протыкали насквозь пиками с кислотой. Эта пытка оказалась намного мучительнее... — Кому говорят: говори! – уже в который раз повторил Высокородный, явно начиная скучать. «Нет, я обещал... А если я не сдержу обещания, то он будет ненавидеть меня...»: — Нет... — Хорошо. Следующий этап – двадцать секунд максимума с распределением 85:15. Никто не способен этого выдержать... Внутри похолодело: — Вы не посмеете!.. — После того, как он отдал свою часть, то стал лишь ненужным свидетелем... Старт! Мышцы конвульсивно вздрагивали, горло уже не было способно на более громкие крики. Пять секунд. Грей еще старательней зажмурился, тщетно убеждая себя, что они не смогут... «Это... Это все неправда! Он не умрет, Врата Рая не откроются!.. И все-таки — я не могу нарушить обещание! Я не хочу, чтобы он меня ненавидел...» Десять секунд. Внутри сжималось и болело все нестерпимей, уши и сердце разрывались: «Скоты!.. Я не могу... не могу... не могу... Нельзя... нельзя им говорить... Держаться!.. Я не могу... так легко... Продержаться... Я НЕ ДОЛЖЕН РАСКОЛОТЬСЯ!» Пятнадцать секунд. Новый сдавленный вскрик, ударивший его, словно плетью... — Шнайдер!!! – голос почти сорвался. – Прекрати, я все скажу! Семнадцать секунд. С Морана, голова которого повисла от потери сознания, сняли электроды, а его самого тут же унесли. Волк, отрешенно смотря на это, почувствовал болезненный укол в груди: «Я не сдержал обещание... Даже если он будет ненавидеть меня еще больше, я не могу ничего изменить...»... В камеру ведьмак вошел сам. Пятнадцать минут назад его подлечивали в медотсеке, чтобы не пришлось завтра нести. В самом дальнем углу, сжавшись в комок, лежал Грей. Он хотел подойти, но тот предостерег: — Не приближайся. — Почему? – тон голоса был неопределенным. — Я могу вынести твою ненависть, но не унижай меня, вот так жалея!.. — Грей... — Не перебивай! – сжался плотнее, хотя казалось, что плотнее уже некуда. – Я сквозь землю готов провалиться от стыда... Как же я жалок... А еще думал, что сумею тебя защитить... И где мы теперь? По моей вине мы тут, и ничего теперь не изменишь... Рыжеволосый, опустившись на колени рядом, стал тихонько развязывать шнурок на перчатке, намереваясь так успокоить его, хоть как-то убедить, что в этом нет его вины, но он ловким движением остановил: — Хватит пытаться навести в моей голове свой порядок! – и отдернул руку, когда тот попытался перехватить за запястье. Пару минут стояла натянутая до звона напряженная тишина, нарушаемая частым шумным дыханием. Моран, отбросив на время попытки переубедить его, спросил: — Почему ты поддался? – теперь голос звучал почти бесстрастно, с едва сквозившей дрожью. – Если бы ты позволил им это сделать, то у них не осталось бы ничего, чем на тебя можно было повлиять... И Ворота так бы и остались закрытыми... — И что бы тогда случилось? Ты бы умер в мучениях, я бы тут прозябал в одиночестве, пока этот мир не сгинул... И кем бы я был? Трусом, которому не хватило смелости спасти того, кто дорог ему? Я и так потерял все... — Что ты хочешь этим сказать? — А то и хочу... – Грей, развернувшись к стене спиной и заставив себя посмотреть в упор, сел, распрямив тело и расслабив ноги, уголки губ разошлись в мрачной улыбке. – Волк-оборотень... Как же мало мне надо для счастья... – по щекам бежали крупные слезы. Моран, дотронувшись до его колена и не встретив сопротивления, сглотнул жесткий ком, вставший в горле: — Ради меня... – и, сжав пальцы другой руки в кулак, решил все для себя. – Ты не такой, как мой опекун... Твои чувства искренни... И... если это сделает тебя счастливым... Легкое, но все же жаркое прикосновение языка к щекам высушило мокрые следы, а мягкий поцелуй заставил вздрогнуть: — Ты... Что ты делаешь? – сила куда-то ушла из тела. — А ты не догадываешься? – теплое дыхание чуть обожгло ухо, руки в кожаных перчатках плотно обхватили шею. — Я же сказал, что не хочу, чтобы меня жалели! – попытался отстраниться. — А с чего ты взял, что это жалость? – тон голоса ожесточился, он отдалился, уперев руки в стену. – Что такого в том, что я хочу сделать? — Потому, что... Я бы хотел, но... Не нужно заставлять себя через силу... — Через силу? С чего ты взял? — Ты же сказал, что... тебе противны такие, как твой опекун... Ты же ненавидишь таких... — Блин... А только что я сказал, что ты не такой, или ты что, совсем оглох? — Но... — Что «но»? Это правда, я не лгу... – он сел. — А ты правда уверен? – дотронувшись до щеки, залез пальцами в волосы. — Завтра это будет не так уж и важно... – голос потерял жесткость, превратился в полушепот. – Это последняя ночь существования этого мира и последняя возможность остаться наедине... И я бы не хотел терять эту возможность... Грей несмело обнял его, уткнувшись носом в волосы: — Как будто сон... — Ты мог бы не тормозить? – Моран сжал пальцы на его куртке. — Извини. — Скажи... – приподнявшись, внимательно посмотрел. – Это ведь у тебя в первый раз? — Ну, да... – слегка покраснел. – Мне же едва за пятнадцать... — Тогда, может, мне взять инициативу на себя? – стянул с себя свитер. Волк, долю секунды подумав, взял его за плечи, чувствуя еще не выветрившееся тепло футболки и некоторую напряженность мышц плеч: — Нет, я справлюсь... — Ладно, наверное, я несколько поспешил... – ведьмак коснулся его левой щеки своей правой, обжигая дыханием. И тому показалось, что он, снова обнимая его за шею, ненадолго улыбнулся... После полудня солдаты молча открыли дверь. Моран и Грей, поняв все и так, послушно вышли, позволив себя связать. Потом их засунули в какой-то летательный аппарат без окон и везли около часа. Едва створка двери отъехала в сторону, выпуская их, как в глазах буквально запестрило от множества людей. И все они были Высокородные... И все скандировали, как заведенные: «Да здравствует Дарк Шнайдер, который поведет нас в Рай!»... Это место было застарелым кратером потухшего вулкана диаметром где-то в полкилометра, и все это было сплошь заставлено швейцарским столом, напитками и прочими развлечениями, а сам кратер был окружен теплосберегающим полем, так что холод и пронизывающий ветер тут абсолютно не ощущались. Высокородные без стеснения праздновали, время от времени подходя к их клетке, что-то говоря, откровенно издеваясь, но они продолжали сидеть спина к спине, не обращая на них ни малейшего внимания. Когда очередная группа наконец отошла, ведьмак проворчал под нос: — Чувствую себя зверем в зоопарке... – и дернул свой ошейник. – Была бы возможность... — Перестань попусту злиться. — Стараюсь, как видишь... Но все равно не помогает. Сероволосый слегка улыбнулся: — Только не бей меня... Но... можно я тебя обниму? – и несмело посмотрел в упор. Тот слегка нахмурился: — И будет у этих придурков аттракцион «обнимающиеся парни»... — А ты посмотри вон туда, — кивнул тому за спину. – И успокойся... Лицо лишь на мгновение повернулось в темные проходы между палатками, как тут же вернулось обратно, едва получилось разглядеть, ЧЕМ ИМЕННО занимаются там двое отроков ненамного старше их: — Меня сейчас стошнит... — Значит, тебе все-таки противны такие отношения? – он чуть вздрогнул, золотисто-карие глаза печально сверкнули. — Я тебя умоляю... – фыркнул тот. – Не сравнивай нас с ними... — Тогда... – снова чуть улыбнулся. – Можно я все-таки тебя обниму? — Валяй, — тон голоса стал мягким, как прошлой ночью. Так они и сидели: Грей, облокотившись спиной на угол клетки, держал устроившегося у него на коленях Морана, который внимательно рассматривал его со своей позиции, а на вопрос: «В чем дело?» ответил: — Ни в чем... – отвел взгляд. – Просто вдруг стало так тепло... и уютно... — То есть? — Не против, если я немного вздремну? — Пожалуйста. — Я ненадолго... – и почти тут же забылся тревожным сном часов на восемь... Время близилось к полуночи. На небе едва различимо мерцали звезды. В центре кратера сначала лишь обозначилась несуществующая тень от невидимой луны, а потом, проявляясь все ярче и ярче, расширилась до круга диаметром в шесть метров. Высокородные замерли в ожидании. И ненадолго – вскоре там в одно мгновение появилась широкая мраморная арка, словно стоявшая там с самого начала времен... Их, снова связав, вывели из клетки. Моран, равнодушно наблюдая, как брезгливо расступается толпа, пробормотал почти неслышно: — Конечно, люди никогда не принимали тех, кто отличается от них... Волк, пытаясь догадаться, что же у него на уме, не заметил, как сам оказался с одного края Ворот, а ведьмак – с другого. Вперед, обратив лицо к зрителям, вышел Шнайдер и завел долгую речь о Рае, о благоденствии в землях Обетованных, о том, какую Долгую Дорогу он прошел ради блага их всех... Грей не слушал, пытаясь отрешиться от происходящего, плотно закрыв глаза: «Они все равно получат свое... Там, здесь – все равно, но они поплатятся... Кара за все деяния... То, что они пройдут Врата, лишь отсрочка...», как в спину его толкнул один из солдат. Толпа выжидала. Он, дождавшись того, чтобы ему развязали руки, и, шагнув к вдавлению на уровне груди на своей половине арки, прокусил кожу на пальце и, когда накопилось достаточно крови, начертил на холодном камне слово на давно забытом языке заговоров и заклинаний. Кровь мгновенно застыла. Раньше, в детстве, он много раз пытался написать это – истинное имя, данное при рождении. Но почему-то не мог: не тот изгиб, искажающий смысл, лишняя черточка, переворачивающая все с ног на голову... Но теперь все было правильно, что даже стало тошно. «Карасу» — «ворон», одним словом, но буквально это переводилось, как «темная птица, свободно летающая в небе»... Наступила очередь другого пленного, но тот даже не пошевелился, низко опустив голову и что-то бормоча под нос. Несколько грубых толчков ничего не изменили. Шнайдер, разозлившись, подошел сам и со всей силы ударил своим жезлом по затылку. Худощавое тело лишь дрогнуло в ответ, но не больше. «Что этот идиот делает? – волк, потихоньку отдаляясь от конвоиров, приготовился к любой неожиданности, – Упираться сейчас не имеет смысла...» — Жалкое отродье! – набалдашник врезался в бедро, отчего он упал. – Я покажу тебе!.. — Скотина, не трогай его! – сероволосый, разозлившись, оттолкнул человека. — И ты еще?! Окружающие начали подозревать, что это не представление. — Давай, нападай! Я покажу, на что я способен даже в ошейнике... И тут за край куртки его схватили: — Грей... Отойди, я сам... – и, слегка оперевшись на него, Моран встал. — Да что ты мне можешь сделать?! – Высокородный самоуверенно замахнулся снова. – В этом ошейнике ты всего лишь жалкий пацан! Да и после того, как я справился с твоей так называемой карающей силой, ты стал безвреден!.. — Карающая сила? – тот, не открывая глаз, вышел вперед, попутно убирая челку назад. – Ты всего лишь таракан, который не видит дальше собственных усов... – и, дотронувшись до своей повязки, вообще снял ее. На Шнайдера упал испепеляющий взгляд, отчего он опасливо попятился: — Ты... не сможешь... Твои силы ограничены... — Имеешь в виду эту вещицу? – от одного лишь прикосновения волокно задымилось. – Мусор, не более... – а в следующую секунду остался лишь пепел. — Как?.. Невозможно... — Страх... – зрачок правого глаза сузился до полосы. – Но понял ты поздновато... И тут уж толпа поняла, что это уже далеко не представление, и с паническими криками хотела бежать, но... От короткого заклинания и мимолетного жеста все застыли изваяниями. В глазах не было ничего, только лед и равнодушие: — Ваши жизни... Теперь эти огни погаснут... – снова легкий взмах рукой. Никто не издал ни звука – не успел. Тела на окружающем морозе быстро начали коченеть. Дарк Шнайдер, с ужасом оглядевшись, выронил жезл и с громкими криками бросился прочь, не замечая, что бежит по трупам... Грей, не сводя с него взгляда, поднялся: — Моран... Как ты это смог? Тот, подойдя, испепелил и его ошейник: — Я пробудил всю свою силу, вот и все... Для этого нужна была точнейшая концентрация, выработанная тренировками. Но все-таки у меня получилось... – но в глазах мелькала недобрая тень. Волк догадался: — И какова цена? — Не беспокойся, — не смотря в упор, подошел к своей половине арки и кровью, слегка пробивавшейся из шрамов на щеках, написал. – Еще какое-то время я смогу прожить... — Зачем? – приблизился вплотную, ощущая нарастающую в груди боль. – Пусть бы они прошли, все равно они бы получили свое... когда-нибудь... — А что бы они сделали с нами? – как обычно, уставился в одну точку. – Все равно, что случится со мной, но ты заслужил того, чтобы попасть в Рай... — Как? – голос печально дрогнул. – Тайный Элемент же... Без него не открыть... — Тайный Элемент... – закрыл глаза. – Они были уверены, что это тот, кто и открывает Врата, человек... Но... к их сожалению, это не так... далеко не так... — То есть? — Поиски в дальних далях... – тон голоса прозвучал несколько иронично. – Да его вообще НЕ НАДО искать! — Что? – Грей, злясь от того, что не понимает, тряхнул его за плечо. – Да объясни же! — Скажи, — спокойно посмотрел в глаза. – Ты когда-нибудь слышал историю о лягушонке из колодца? — Не припомню... — Жил в колодце лягушонок, и за всю свою жизнь не видел ничего, кроме лишь этого колодца и куска неба над ним. Была у него мечта – выбраться наружу и увидеть мир, но стенки были скользкие, и ему не удавалось вылезти. И хотелось ему полететь, и вырваться из этого тесного мирка... И знаешь, чем все закончилось? — Говорю же, что не знаю этой истории... – проворчал тот с нескрываемой досадой. — Появилась однажды птица, и вынесла его оттуда... — И в чем смысл? — Я как тот лягушонок... Хоть я тоже назван в честь птицы, но я не имел крыльев... – погрустнел. – Я был заперт в клетке под названием «город Портленд-8»... Но ты вытащил меня из этой клетки... – с мягким выражением снова посмотрел в упор. – Грей, ты дал мне крылья... Вчера во сне ты бормотал что-то про луну, про стаю, но это не важно... «Карасу» переводится как «ворон»... Эта птица не может жить без свободы, так что это самое меньшее, что я могу сделать... — Твое имя... Скажи... — Ширасаги. Белая цапля. — Красиво... – печально улыбнулся, беря его за руку. – Как и твои глаза... Мне не будет жаль теперь уходить... — Ты не погибнешь, обещаю... – ведьмак сказал это решительно, с полной уверенностью. — Ни к чему обещать... Времени мало, Тайный Элемент... Тот перебил: — Ты все еще не догадался?! – и неожиданно обнял. Вспыхнул свет, и на них подуло теплом и дурманящими запахами. Волк, удивленно обернувшись на светящиеся Ворота, спросил: — Как это получилось? — Это не было тайной. Последняя треть ключа всегда была рядом, там, где никто не стал бы искать... – положил ладонь ему на грудь. — Это... – не в силах отвести взгляда от того, что находилось по ту сторону врат, сглотнул. – Если я правильно понимаю... Любовь? Так ты... Но не успел он обернуться, как Моран, сказав негромко: — Прости меня... – толкнул его на другую сторону... — Подожди! Не бросай меня... – тянулся к нему, но безуспешно. – его затягивало. — Я не могу... Мои руки запятнаны кровью, моя душа беспросветна... – не решался смотреть в глаза. – Так что я умру вместе с этим миром. — Забудь! Это неважно!.. Я не хочу уходить без тебя!.. – сил сопротивляться уже почти не оставалось. — Прощай... – прошептал он едва слышно и... на прощание улыбнулся с глубокой печалью. Грей, усилием воли заставив себя удержаться, превратился в волка и, рванувшись, сомкнул челюсти на краю его свитера... Они упали на мягкий травяной ковер. Моран, ошарашено оглядевшись, гневно накинулся на него: — Зачем ты это сделал?! Придурок... Тот, не обращая на это внимания, сжал его в объятьях: — Не могу я без тебя, вот и все... Он вздрогнул: — Псина несчастная... – и, не в силах больше сдерживать счастливые слезы, уткнулся ему в плечо. – Ну кто тебя просил?.. Эти Ворота вели не совсем в Рай. Они вели в мир, существовавший за несколько столетий до их времени. Словом, портал в прошлое. XXI век, США, город Сент-Пол. Шел пушистый мягкий снег. В городском парке спиной друг к другу сидели двое парней 15-ти лет, некоторое время молчавшие и не обращающие на косящихся прохожих никакого внимания. Рыжеволосый, обернувшись, спросил: — Уходить пока не хочешь? – повязка на правый глаз делала его похожим на пирата. — Неа... – тот продолжал смотреть куда-то вперед золотисто-карими глазами. – Тут так хорошо... Давай побудем еще чуть-чуть? — Я не против, давай... – посмотрев на него с некоторой нежностью, взял за руку. – Но тогда в школе опять будут ругаться... И новые сплетни еще распустят... — А тебя это смущает? Подкорректируй им снова память. — Надоело. Лучше ты их попугай, ВОЛК. — Не хочу просто. Может, оставим все, как есть? Пусть говорят, не все ли равно... — Как хочешь... Мне это как-то уже неважно... – скрипя перчаткой, сжал пальцы, пропустив их между его пальцев. – Но тогда за обед сегодня платишь ты. Он рассмеялся: — Договорились...	NC-17	В процессе	Нет
1	SF	Жизнь без тебя	Обычный американский город, обычная американская школа, обычные американские ученики... За одним исключением - двое из них слегка выбиваются за рамки "обычности". Потому что родина их - XXVI век и город Портленд-8. И они - не люди...	Вымышленные существа,Гетерохромия,Драма,Изнасилование,Подростки,Смерть основных персонажей	66	2010-02-24	20__ год. США, Сент-Пол. Белоснежным морозным утром он неспешно шел в школу. Не закрытый повязкой изумрудно-зеленый глаз был слегка прикрыт, лицо бесстрастно, что не изменилось, даже когда его нагнал большой серый зверь, похожий на крупную собаку, и, схватив его за длинный шарф, мгновение спустя предстал перед ним в виде парня примерно 15-ти лет, как и он, несколько выше, крепкого сложения, со взъерошенными пепельно-серыми волосами и улыбкой в пол-лица: - Кажется, ты не слышал, когда я просил тебя подождать... - Вообще-то слышал, - ответил он невозмутимо, обходя его, – Но мне как-то неохота смотреть на то, как ты загоняешь на деревья кошек... И, кстати, - обернулся, – Посреди улицы тебе надо бы быть поосторожнее... - Ой, - сконфузившись, огляделся по сторонам, – А я как-то забыл... - Хорошо, что прохожих не было, - неспеша пошел дальше, – Иначе пришлось бы бегать за ними по дворам. А вторым уроком и так физра... - Ты ведь заботишься обо мне, несмотря на то, что я такой дурак, верно? Рыжеволосый, снова обернувшись, глубоко вздохнул, несколько растопив лед во взгляде: - Ну, если о тебе, дураке, не заботиться, то ты вообще неизвестно куда попадешь... – и опять пошел по направлению к школе, – Поторапливайся, опоздаем же... Тот быстро нагнал его и, хихикнув, стал обгонять: - Не представляю, правда, как бы я жил без твоей физиономии каждый день!.. – и вскоре скрылся за углом. Ведьмак, поправив сумку на плече, не стал ускорять темп: - Волк... Скорее, смахивает на терьера... В этой школе они учились уже ровно две недели. До этого они некоторое время узнавали порядки этого мира, которые не то, чтобы сильно отличались от таковых их мира. И за эти 14 дней Грей подружился со всем классом. Вот и сейчас, на обеденном перерыве, его позвали в компанию. Он с удовольствием принял их предложение. Рыжеволосый же, наотрез отказавшись, сел в стороне за пустой стол. И, едва все успели умять половину своих обедов, как из той части, где были старшеклассники, раздался шум, кто-то, рассмеявшись, сказал: «Убирайся отсюда, ненормальный!», и оттуда пришел парень лет 16-ти, который, досадливо почесав волосы цвета соломы, подошел к его столу: - Не против, если я присяду? - Пожалуйста, - Моран, продолжая жевать, внимательно стал его рассматривать. Тот, заметив, спросил с некоторой ноткой настороженности: - Что-то не так? - Ничего особенного, - отвел взгляд, – Просто ты напомнил мне одного знакомого... - Правда? – усмехнулся, – Я Лоренс. Лоренс Шейц. - Из Германии? - Нет. Просто фамилия такая... И тут к ним подошел Грей: - Моран, с кем ты тут разговариваешь? – и, на первый момент удивленно застыв, все-таки нашелся, – Э-э-э... Я Грей Тарвакс. Он – Моран Хогарт. - Лоренс Шейц, - пожал протянутую руку. Неожиданно сзади подошел еще один – второгодник из их класса: - О, кого я вижу? Наш известный прорицатель! – это было сказано с доброй иронией, но довольно-таки колко, – Опять выставили? - Да, ты прав, Кайл. Ты с ними знаком? - Вот с ним, - хлопнул по плечу сероволосого, – А с его другом лишь вскользь. Моран, верно? - Ага, - тот, проглотив последний кусок, встал, – Я подожду в классе. Лоренс, пойдешь? - А? – очнулся от раздумий, – Наверно, у меня урок на том же этаже... – и поспешил следом. Волк, поняв все без слов, также поспешил распрощаться: - Я уже не голоден. Доедай, если хочешь!.. В коридоре было еще пустынно. Парень, оглядевшись, сказал негромко: - До уроков еще полно времени. Можно было снаружи еще посидеть, пообщаться... - Ответь мне на один вопрос, - ведьмак, не обратив внимания на эти слова, подошел вплотную, – Что те старшеклассники и Кайл имели в виду под «ненормальным» и «прорицателем»? Ты ведь не обычный человек, я прав? Простодушное выражение исчезло с его лица: - Да, ну и что? От этого я стал ущербным, что ли? Вон, у тебя лицо как разукрашено... - Не уводи в сторону, - вид был по-прежнему невозмутим, – Мое лицо – моя проблема. - Я умею распознавать события по вещам. Если это какой-то древний предмет – то вижу прошлое, с ним происходившие, как настоящее... - А с людьми? - Когда как. Но чаще не получается. Доволен теперь? – нахмурился, готовясь заранее к насмешкам и издевкам. - Наверно, думаешь, что я это спрашивал из простого любопытства? – огляделся на всякий случай по сторонам, – Ну, ладно, думай и дальше... – и хотел было использовать заклинание Контроля Памяти, как его остановил Грей: - Постой. Не используй это, пока не разберемся со всем до конца. Тот, слегка недовольно на него посмотрев, опустил руку: - Хорошо, - тон голоса несколько смягчился, а во взгляде мелькнуло нечто навроде хитрого огонька, – До вечера не буду. - Спасибо, - улыбнулся благодарно и обратился, – Лоренс, ты после школы никуда не спешишь? Тот недоуменно пожал плечами: - Да нет. Родители придут поздно... - Тогда, может, зайдешь к нам? Мы живем одни, так что проблем у нас с этим нет. Парень, пристально посмотрев на них в упор серыми глазами, кивнул: - Договорились... – «Если они что-то задумали, то я смогу как-нибудь отбиться... Этот рыжий никак не выглядит стоящим соперником, хотя... Все же не стоит недооценивать их обоих, на всякий пожарный...»... Часов эдак в пять они открыли перед ним дверь своей общей квартиры. Грей, кинув в угол сумку с учебниками, сразу бросился на кухню. Рыжеволосый, привычно подняв ее и повесив рядом со своей, крикнул: - Сколько раз тебе повторять, чтобы ты хотя бы разувался?! Еще раз такое будет – сам будешь все выходные вне очереди полы драить! Оттуда донеслось нечленораздельное мычание сквозь набитый рот. - А завтра опять все сначала... – и наконец обратил внимание на гостя, – Проходи вперед и подожди минуту, мы скоро. Тот, кивнув, прошел и... сразу обмер. Такого количества разнообразных мелких вещей: старинных и не очень, ему еще видеть не доводилось. Тут были и амулеты разных видов и материалов, и шары из камней и минералов, а также цветного и прозрачного стекла, фигурки и статуэтки, и много чего еще... Но первое, что бросилось ему в глаза, была костяная флейта с резным рисунком. Это явно была китовая кость. Лоренс только хотел осторожно взять ее и осмотреть, как сзади неожиданно раздался голос: - На твоем месте я бы этого не делал... – за спиной стоял, откусывая от большого бифштекса, Грей, его золотисто-карие глаза смотрели странно, – Это все его вещи. - Хогарта? – еще раз осмотрел другие полки, заставленные книгами, – И не подумаешь, что у такого, как он, могут быть такие интересы... - У каждого свои... – пробормотал тот самолично, бесшумно пробравшись в комнату и сев на широкую двуспальную кровать, – Да и пригласили мы тебя не для того, чтобы обсуждать чьи-то интересы... Тот, собравшись с духом, решился: - Раз я рассказал, кто я такой, расскажите и вы о себе. Те, переглянувшись между собой, согласились. Грей, дожевав остатки бифштекса, начал рассказывать: - Где родились, мы, честно говоря, не помним. С родителями также. Выросли в городе под названием Портленд-8. Там же, где и теперешний Портленд, только чуть севернее. Местечко мало примечательное и скучное, из которого просто так не выбраться. Клетка, одним словом. Там мы и познакомились, когда его перевели в нашу школу. Вместе нам удалось сбежать из этой дыры, и полмесяца мы скитались. И вот теперь мы здесь... Парень, молча это выслушав, с глубоким сомнением произнес негромко: - Странная история. Параллельный мир, что ли? - Нет. XXVI век, планета Земля... – Моран с отсутствующим видом смотрел перед собой. - Смахивает на научную фантастику... – все еще не верил, – И до чего же дошло наше человечество? Придумали ли эликсир бессмертия? Нашли ли способ перемещаться в пространстве со скоростью выше скорости света? Далеко ли продвинулись в завоевании Галактики и внеземных цивилизаций?.. Ведьмак его бесцеремонно перебил, посмотрев в упор: - После последней ядерной войны жить на поверхности планеты из-за постоянных пылевых бурь и радиационного излучения стало абсолютно невозможно. Люди накрыли особыми Куполами, не пропускающими эту фигню, крупные города, и навечно закрылись там, не видя ни солнечного света, ни выходя вообще на поверхность. Жизнь была замкнута на постоянной работе на благо города. Люди стали похожи на термитов в буквальном смысле... – и тут взгляд ожесточился, что стало не по себе, – Так что всем было все равно, что миром стали править Высокородные – люди невероятно подлые и алчные до жути, которые единственные могли передвигаться по планете без излишних усилий, так как имели свои собственные аппараты... И, поверь мне на слово, таких, как ты, обладающих необычными способностями, они ловили, как редких животных, и развлекались с ними, как вздумается... А потом выкидывали... Лоренс, тяжело сглотнув, долго отходил от глубокого впечатления: - И... как вы смогли сбежать оттуда? Грей, отбросив горькие воспоминания, ответил: - Существует пророчество. Думаю, не имеет смысла рассказывать тебе. Просто прочти вот это, - протянул небезызвестную книгу, – И сам все поймешь. Тот, посмотрев на книгу, несмело попросил: - А вы... Можно я тогда останусь на ночь? – нерешительно замялся, – Просто мои родители... Они не одобрили бы этого, потому что считают, что я и так далеко не нормальный... Сероволосый вопросительно посмотрел на соседа, который, лишь фыркнув, махнул рукой: мол, делай, что хочешь... Всю ночь он безотрывно читал, и утром, едва дождавшись, пока они встанут, спросил: - И... это пророчество сбылось? - Целиком и полностью, - кивнул Моран, – Правда, на тот момент в мире не осталось тех, кто был по-настоящему достоин того, чтобы пересечь Врата и спастись... Грей поспешил поправить: - Остался, вообще-то, один человек... - Да, точно, ты прав... – отпил чая из своей чашки, – Его, как и тебя, звали Лоренс, и способности у него были те же. Правда, его убили незадолго до самого конца. «А он прямолинеен... – парень сглотнул, – И жутковат. Как они уживаются на одной жилплощади, не понимаю все-таки»: - А этих... Зверя и Колдуна вы долго искали? Ведь, если подумать, надо было обыскать всю планету, а это проблематично, даже учитывая то, что она на какое-то время стала прежней и относительно безопасной... - Нас не надо было искать. Мы сами нашли друг друга... – и в следующую секунду на него внимательно смотрел золотисто-карими глазами серый зверь, – Я волк. Обычные люди зовут нас просто оборотнями. - А я ведьмак, - рыжеволосый, взмахнув рукой, добился того, чтобы чай во всех чашках нагрелся почти до температуры кипения, – Хоть мои силы теперь и сильно ограничены... - Класс... – Лоренс с некоторой завистью посмотрел на них, – Хотел бы я быть такими, как вы, не просто странным подростком, а невероятным существом... - Не стоит делать поспешных выводов... – Моран, несколько помрачнев, откинулся на стуле, – Дней десять подряд мы бегали от солдат Высокородных, прячась в щелях и затаивая дыхание. Это неприятно, но... – вздрогнув, плотно закрыл глаза, – Когда нас все-таки поймали... Лучше умереть от холеры или чумы, чем пережить это еще раз... – начал дрожать, как... ...его правую ладонь под столом сжал Грей, успокаивающе посмотрев в упор: - Успокойся. Это позади, так что забудь... Он, резко выдохнув, посмотрел в ответ благодарно: - Да... Спасибо... И тут им послышался полушепот: - На близнецов вы не слишком-то похожи... - Ты что-то сказал? – изумрудно-зеленый глаз, сверкнув, посмотрел крайне однозначно. - Нет-нет, ничего! – поспешил защититься тот, выставив вперед руки... В этот день у них была школьная экскурсия для старших и выпускных классов в музей. Учителя в который раз проинструктировали их на темы: «Не разбредаться кто куда, держаться вместе», «Экспонаты руками не трогать, потом век не расплатимся» и «Сделайте хотя бы вид, что вам интересно». А выставка как раз и была о достижениях техники 20-го столетия и о планах ученых на этот век, и чуть ли не после каждой пройденной экспозиции экскурсовод повторял: «В недалеком будущем человеческая цивилизация добьется больших успехов». Грей, Кайл, Моран и Лоренс незаметно сбежали в зал древнего человека и долго бродили по этажам, как из туалета до них донеслись подозрительные звуки. По очереди бесшумно заглянув туда, они поняли, что случайно наткнулись на влюбленную парочку. Кайл, хихикнув, поспешил отвести их подальше, чтобы те их не заметили: - Ой, могли бы уже не скрываться. И так чуть ли не вся старшая школа знает... - Говори потише... – напомнил светловолосый друг, – Мы только отошли... - Да ладно тебе! – небрежно отмахнулся, – Макгинесс и Риккарт – далеко не тупые парни, и так обо всем догадываются... Рыжеволосый резко остановился: - Парни? Так они оба парни? - Ну да, - обернулся на него с некоторым удивлением, – А ты разве о них не знал? - Нет, вообще-то... – отвел взгляд в сторону, – Просто недолюбливаю таких... Кайл, внутренне вздрогнув, попытался скрыть это под шуткой: - Да кто их поймет, кроме них самих, верно? – и почесал затылок. Шедший впереди Грей неожиданно встал, уставившись прямо перед собой. Лоренс спросил тихо, положив руку на плечо: - Эй, ты чего? - Да так, ничего... Мне надо немного побыть одному... – и поспешно скрылся в одном из ответвлений коридора. Кайл посмотрел ему вслед с недоумением. Ведьмак же, глубоко вздохнув и посмотрев куда-то назад и в сторону, со словами: «Не идите за мной» припустил следом. Второгодник посмотрел с еще большим недоумением: - И что это они друг за дружкой, как веревкой связанные бегают? Хоть бы этот Хогарт на других внимание обратил, а то заботится лишь об этом... – и обратился к Шейцу, – Они родственники, что ли? Братья? - Неа, - помотал головой, – Просто... А ты что об этом заговорил? - Да так... – слегка покраснев, поспешил отвернуться, – Любопытство... Тот, поняв, задал прямой вопрос: - И когда ты понял? - Что? Ах, это... – признал поражение, – Да только пару дней назад... - И что ты о нем думаешь? - Просто... – смущенно переступил с ноги на ногу, – У него и внешность, и характер... Сначала мне было просто интересно, что у этого рыжика на уме, какой он вне школы... Эта его таинственность меня попросту завораживала... - Сдаваться не думаешь? - С чего бы это? – решительно выпрямился, – Я буду бороться, если у него кто-то есть!.. Лоренс, загадочно улыбнувшись, предложил: - Может, пойдем за ними? Тогда поймешь. - Л-ладно... Моран поймал волка за рукав в темном тупике: - Ты что это? – попытался отдышаться после пробежки, – Из-за моих слов? Неужели ты подумал, что я это серьезно? - Не говори ничего, - резко развернувшись, устремил на него неоднозначный взгляд, – Я не из-за этого... – по телу пробегала крупная дрожь. - А из-за чего? – сел на лавку у стены, внимательно смотря. - Я... В последнее время... – закрыл лицо рукой, стыдясь невольных всхлипов, – В последнее время я начинаю вспоминать о том, что с нами было... До сих пор не могу поверить, что эти люди... И чтобы такие стали подобны тем безликим существам или Высокородным спустя всего пять столетий?! – не выдержав, колени подкосились, – Как такое может быть? Почему нужно ненавидеть тех, кто отличается? Зачем?.. Ведьмак, отбросив свою обычную сдержанность, прижал его голову к своей груди: - Все-таки ты такой чувствительный... – и стал ласково гладить по голове и спине. - Я не хочу, чтобы это оказалось сном... – плотно прижался в ответ, – Не хочу проснуться снова в том подземелье... Не хочу, чтобы тебе опять причиняли боль... - Глупый. Никакой это не сон... – взгляд все больше теплел, голос перешел на шепот, – Хочешь, мы после окончания школы уедем куда-нибудь? Где снег и лес вокруг? Аляска, например. Да, лучше всего на Аляску... Найдем себе домик посреди глуши, где на много-много километров ни одного человека... - К черту Аляску... – волк, всхлипнув, прижался еще плотнее, – Не уходи от меня, ладно? А то я не смогу так жить... Кайл, едва дослушав эту фразу, поспешил отойти, чтобы хорошенько обдумать. Лоренс последовал за ним: - Ну что, теперь ты понимаешь, что я имел в виду? - Кто они? – обернулся. - Они не люди. И будущее наших далеких потомков – это то, что они стараются изо всех сил забыть. Большего сказать не могу, так как это их тайна... Так что не спеши открываться – ведь ты ничего о нем толком и не знаешь... - Ладно-ладно, договорились. Только и ты ничего не говори. - Да уж понятно, не дурак... Моран отстранился от Грея: - Пошли уже? А то ребята, наверно, заждались. - Сейчас... – стал усиленно тереть глаза, – Знаешь, теперь мне намного легче... - Обычное дело, - потрепал его по взъерошенной шевелюре, – Так что не стесняйся и говори мне, если что. - Ага, - улыбнулся, – Обязательно... Дома все было, как обычно: ужин, уроки и прочее. Грей, уже в который раз выиграв у соседа в видеоигру, довольно бухнулся на спину: - Ты ни за что меня не обыграешь! Тот, неоднозначно хмыкнув, встал, не глядя на него: - Если будешь продолжать в том же духе, то завтра останешься без завтрака и обеда... - Ой, прости! – поспешно вскочил, – Ты обиделся? - С чего ты взял? – обернулся, – Просто в последнее время я заметил, что сильно тебя избаловал. А избалованная серая зубастая зверюга мне как-то ни к чему... «Он точно обиделся... Давно его таким не видел»: - И чем я могу загладить свою вину? – робко посмотрел исподлобья. - Дай-ка подумать... – сделал задумчивый вид, – В голову что-то ничего не приходит... Волк, хитро про себя улыбнувшись, вдруг прыгнул и, осторожно повалив его на мягкий ковер, снял повязку: - А предложения принимаются? – долго и продолжительно поцеловал. Тот, на первый момент зажмурившись, посмотрел на него разными глазами, вертикальный зрачок несколько сузился: - И почему ты всегда все на это сводишь? – вздохнув, позволил ему снять с себя свитер... Их разбудила автомобильная сигнализация, заголосившая на весь двор. Моран, заворочавшись и ощутив, как холодно в комнате, слегка вздрогнул. Сероволосый, почувствовав, обнял его сзади: - Замерз? – и ткнулся носом в затылок, вдыхая запах. - Не в этом дело... – прикрыв глаза, решился спросить, – Скажи, ты думал о том, что будет дальше? Кем мы станем? - С чего тебе такие мысли пришли в голову? - Ты же не думаешь, что наши отношения будут продолжаться до гробовой доски? – тон голоса несколько похолодел, – Отношения такого рода между двумя парнями не могут длиться долго... Когда-нибудь ты по-настоящему полюбишь какую-нибудь волчицу и заведешь с ней волчат. Ведь против природы не попрешь... Грей резко поднялся: - Ты что, хочешь сказать, что мы должны расстаться?! - Не сейчас. Но когда-нибудь... – повернувшись, внимательно посмотрел, – Это случится... - Я не хочу!.. – заявил волк решительно, снова залезая под одеяло и прижимая его к себе. - Пусти, задушишь... – несколько отдалился от него, – Но такова жизнь. Будь реалистом... Жил же ты без меня, и дальше проживешь... - Ну «раньше» оно и было раньше! А сейчас я не представляю... - Давай закончим, - перебил внезапно ведьмак, ложась спиной к нему и закутываясь в одеяло, – Завтра к первому уроку, надо отоспаться... - Но... – хотел было возразить, но тут же печально согласился, – Хорошо... Спок ночи... До рождественских каникул осталась неделя. В школе вывесили табели успеваемости. Кайл, найдя себя почти в самом конце, ничуть не удивился, а Лоренс, заметив, что находится в середине, решил для себя, что стоит постараться в следующей четверти. Неразлучная парочка долго не появлялась. Светловолосый на вопрос об этом лишь пожал плечами: - А я знаю? Я свечку над ними не держу... - Не сыпь соль на рану! – рявкнул беззлобно второгодник, сконфузившись. - Ой, прости... – посмотрел извинительно, похлопав по плечу, – Не отчаивайся, вся жизнь еще впереди, найдется кто-нибудь получше этого рыжика... Тот, мрачно хихикнув, собрался уходить, как его окликнул знакомый голос: - Что, уже вывесили? – Тарвакс уставился в табель своего класса, – Не самый последний? Я определенно делаю успехи! Я гений! Хогарт равнодушно отозвался, смотря куда-то в окно: - Тоже мне, Эйнштейн в смеси с Коперником... - А?!! – тот, не веря, присмотрелся внимательнее, – Слышь, да ты на 1-м месте в классе и на 5-м по всей школе! - На 5-м? – наконец посмотрел сам – Теряю навык. Раньше было 3-е... - Ах ты, ботаник! – Грей несильно ткнул его указательным пальцем в темя, – Смотри, скоро мозги из носа полезут... - У меня твои шуточки уже в почках сидят! – раздраженно отшвырнул его руку, – Не веди себя так развязно хотя бы при посторонних!.. Лоренс напомнил о себе: - А мы все знаем и так... Волк сначала посмотрел на него, а потом перевел взгляд на другого: - Кайл, и ты? - А я что? – развел руки в стороны, – Я не против. Воркуйте на здоровье... И тут они все нутром ощутили, как накалилась атмосфера. Моран, сжимая-разжимая кулаки, пробурчал себе под нос: - Вздумаете проболтаться – спалю к чертовой бабушке! Сероволосый поспешил его удержать: - Эй, не кипятись только из-за того, что кто-то догадался!.. Кайл, отступив на всякий случай на шаг, про себя подумал: «А когда злится, он еще симпатичней, чем когда сдержан... И с чего он мне понравился, не понимаю все же?!»... В этот день он впервые сбежал от всех, включая Грея. Давно стемнело. Ведьмак, допив сок из картонного пакета, вновь посмотрел на небо, продолжавшее сыпать снежные хлопья: «Сборище идиотов... Все они знают. Люди... Никогда не доверял им – подлые и наглые существа, не больше... Ладно, Лоренс чуть лучше всех остальных, но этот Кайл... Сплетник и балагур. Завтра уже вся школа будет знать... Не жизнь, а гадство...». И тут вдруг к горлу подступил сильный кашель, на черной кожаной перчатке глянцево блеснула кровь... Моран, вытерев ее остатки с угла рта, облокотился на спинку скамейки, продолжая смотреть вверх, на растущий полумесяц луны: «С каждым днем все хуже... То, что я учинил тогда, это полное высвобождение всех моих способностей... Это не могло остаться неоплаченным ни в коем случае... – сглотнул солоноватую слюну, – То, что Грей утянул меня сюда, лишь отсрочит конец максимум на пять лет... Может, придумать что-то навроде рака легких, который уже не вылечить? Или сбежать, типа пропавший без вести? А то долго я не смогу держаться...» Неожиданно его окликнули несколько старшеклассников – кажется, из их школы: - Не найдешь минутку, надо поговорить... – но взгляд у них был нехороший. Ведьмак, выкинув пустой пакет, надел обычную маску невозмутимости: - Вам что-то от меня надо? – «Кажется, я видел их раньше... Но где?». Вперед выступил один – наверно, главарь: - Меня звать Зверюга Мэтью. Не помнишь разве, как мы хотели немного подурачиться с девчонкой из соседней школы в кладовке спортзала? - А, вот вы о чем... – особой реакции не последовало, – Мы еще тогда вас погоняли по школьному стадиону пару часиков... - Не строй из себя крутого! Где твой приятель? - Я ему не нянька... - Ты что, еще нарываешься?! – резко и легко поднял его за грудки, – Отойдем, выясним отношения по-мужски? - А с чего это я должен волочиться за вами? – выражение лица и взгляд левого глаза были неоднозначными. Мэтью, криво усмехнувшись с недоброй подоплекой, наклонился к его уху: - Если не хочешь, чтобы завтра вас забрали на исследования в «зону-51», то пойдешь... Бетонная стена подземной стоянки больно ударила по затылку. Пара парней грубо подняли его и поставили на ноги. Ведьмак, глухо зашипев от боли, вытер кровь из разбитой брови: - Чего ты этим пытаешься добиться? Потешить свою глупую жажду мести? - Уж кто бы говорил! – тот залепил ему удар кулаком в щеку, – Из-за вас мы потеряли авторитет, и теперь полгорода смеется над нами!.. - И что же изменится, когда вы меня изобьете? – бесстрашно взглянул в упор. - Ничего, - злобно хихикнул, – Просто это немного поднимет мне настроение... - Ублюдки... – сказал он четко, стараясь удержаться на ногах. - Заткнись, хиляк! – ударил в живот коленом, – И не вздумай рассказать кому-то – или и мокрого места не останется!.. Моран, переборов желание рухнуть прямо тут, согнувшись пополам, несколько издевательски пробормотал: - Вы думаете, меня волнует собственная жизнь? - Моли о пощаде! – тяжелый ботинок врезался в левое бедро. - Черта с два... – не выдержав, осел на колени. - Ладненько, раз ты у нас такой самодовольный... – Зверюга Мэтью, ухмыльнувшись, обернулся на остальных, стоящих в стороне, – Ну, ребята, пора повеселиться по-настоящему, а? Те, согласно закивав, стали приближаться. Ведьмак, седьмым чувством догадавшись, что именно они имеют в виду, вздрогнул, стараясь скрыть нахлынувшие эмоции: - Вы... Вы не посмеете!.. – и с оставшейся силой отбил потянувшуюся было руку. - О, страшно? – главарь довольно фыркнул, – Не вздумай тут выкинуть что-либо, понял? Иначе мы раскроем всю правду о твоем дружке желтой прессе. И ты его больше никогда не увидишь в своей жалкой жизни! «Нет!.. – напрягся, стараясь отдалиться от всего, что происходит, – Ну почему случается все так? Я не хочу этого...» Один, сняв с него повязку, брезгливо поморщился: - Уродец, блин... Ну ладно, зато все остальное сносно... Лоренс, вольготно развалившись на своей кровати и слушая музыку, скорее почувствовал, чем услышал звонок своего мобильного: - Алло? Из трубки первые секунды доносилось слабое дыхание, но потом раздался такой же слабый голос: «Лоренс, это ты?». - Да, - поднявшись, сел, – Хогарт? Что-то случилось? У тебя какой-то странный голос... «Ничего... С лестницы упал... Можно я у тебя сегодня переночую?». - Э... Ладно, родители все равно до утра не вернутся. А что ты Грею не позвонишь? «Не хочу беспокоить его по пустякам...». - Хорошо, приходи... «Секунду... Ты можешь подъехать? Я не могу идти... Подземная стоянка за маркетом, который открылся в прошлом месяце... Забыл название...». - Неважно! – вскочив, стал поспешно одеваться, не отрывая уха от трубки, – Подожди чуть-чуть, мы приедем!.. «Стой... – кашель, – Грею не говори ничего...» - и короткие гудки... Кайл нерешительно топтался у входа на стоянку: - Ты уверен? Он же просил прийти только тебя... - Не верю я, что он просто так свалился с лестницы... – серые глаза прищурились, – И вообще – что ему тут понадобилось?.. - Может, не будем рассуждать, а пойдем? - Ну... – резко вдохнул и выдохнул для храбрости, – Пошли... И тут сзади послышался торопливый бег, и спустя секунду за ними стоял, переводя дыхание, Грей: - Что... Где Моран? - Он... – Лоренс, замявшись, решил сказать, – С ним что-то случилось, и он позвонил мне, сказав, что не может двигаться и попросил, чтобы я приехал за ним. И не говорил тебе... - Он сам попросил? Или кто-то попросил? - Сам... – недоуменно посмотрел, – В чем дело? Тот, принюхавшись, слегка оскалился, золотисто-карие глаза сверкнули яростью: - Упал с лестницы, как же! Сбежал и нажил неприятности... – вид стал угрожающим, – Я их порву на части, как найду!.. - Так что произошло, объясни! – Кайл стал не на шутку тревожиться. Волк, придя в себя, ответил, подавляя кипящие эмоции: - Пару недель назад мы проучили шайку хулиганов... и этим изрядно попортили им жизнь. Не знаю, как и почему, но... эти ублюдки сделали с ним такое... Не прощу им... - Да скажи, наконец, он хотя бы жив?! – второгодник буквально выкрикнул это, не находя себе места, – Как сильно он пострадал? - Кайл, ты... – взгляд в упор мелькнул одновременно удивлением и пониманием, – Он жив. Но вам лучше не приближаться к нему... для вашей же безопасности... - Скажешь, почему? – спросил Лоренс, заставив себя разжать кулаки. Грей опустил голову: - Даже для меня это небезопасно... У него было непростое прошлое, и сейчас, после такого происшествия, он способен на что угодно... - Но он же позвонил мне! И попросил забрать его! С чего бы ему нападать?! Его глаза прошили его насквозь своей уверенностью: - В таком состоянии он способен не только на убийство... – не договорив, он ступил на первую ступеньку лестницы вниз, – Если хотите, можете идти за мной. Но осторожно... Лампы тускло освещали пространство подземного гаража. Забившись в угол, в порванном синем свитере и грязных джинсах, там сидел Моран, сжавшийся в комок и так пытавшийся согреться. Обгоревшие остатки его куртки давно уже перестали тлеть. Отчетливо слышались сдавленные всхлипы. Кайл, едва только его увидав, хотел подбежать, как его оттолкнул сероволосый друг. И вовремя – в месте, где он был мгновение назад, на стене образовалась большая щель, как в дереве от очень острого ножа. На них холодно смотрели горящие огоньки, вертикальный зрачок правого глаза сузился до еле различимой полоски. Грей, предупреждая его дальнейшие действия, бросился к нему, в прыжке превратившись в зверя, и, чудом избежав нового удара заклинанием Ураганных Ножей, уже в облике человека крепко сжал в объятьях, закрыв ему глаза ладонью и шепча на ухо: - Тихо, это только я... Успокойся... Напряжение тела постепенно ушло, волной прошлась дрожь, и он, еще раз всхлипнув, прижался в ответ: - Грей... Прости, я так испугался... - Что они тебе сказали? - Они знают о нас, о том, кто мы... Если бы я сопротивлялся, они бы рассказали все газетчикам... Ладно я, но я не хотел, чтобы ты пострадал... Второгодник ощутил в груди смутную боль, кольнувшую в области сердца, и, внутренне признав поражение, подошел и, сняв с себя куртку, протянул ему: - Вот, возьми, - и чуть улыбнулся, – Ты простудишься, если пойдешь так по улице... Он, вытерев мокрые следы и вернув себе половину невозмутимости, несколько недоверчиво принял ее: - А ты разве не заболеешь? - Ничего. Я привык. - Держи, - и тут ему самому почти под нос сунулась другая куртка, волк добродушно хмыкнул, – Она мне не очень-то нужна... - Спасибо... – Кайл, взяв, надел. Лоренс, наблюдая это со стороны, напомнил: - Давайте торопиться, а то кто-нибудь придет... Давно минуло десять часов. Они вели его по темным переулкам, чтобы избежать лишнего внимания. Моран, опираясь на Грея, бережно державшего его под пояс, вовсю боролся с адской болью, прошивавшей его чуть ли не на каждом шагу, стараясь не издать ни звука. Кайл, проверив перекресток, махнул им: мол, сюда. Волк, прошептав ему на ухо: «Подожди чуть-чуть, уже скоро», - направился туда. Ведьмак, отгоняя с глаз пелену беспамятства, послушно пошел, но все-таки остановился посреди пустой дороги, прямо на разделительной полосе: - Секунду... Дай отдышаться... – и слегка прислонился к его плечу. - Ладно... – тот, остановившись и ослабив хватку, почти равнодушно посмотрел на проезжавшую машину – все равно проедет мимо, но... ...тяжелый грузовик начало незаметно заносить, и колеса почти бесшумно понесли прямо на них. Волк, к удивлению, даже не замечал этого... Рыжеволосый, едва различив надвигающуюся опасность, ни о чем особо не задумываясь, со всей силы толкнул его от себя дальше на тротуар... Шум колес по подтаявшему снегу, глухой удар и глубокий сугроб в нескольких метрах... Кайл, едва поняв, что случилось, сам даже не заметил, как вытащил его из снега: - Эй, Моран, ты как?! – и увидел, как по виску того текла кровь, веки дрожали, на лице застыла гримаса нестерпимой боли, правое плечо было повернуто под неестественным углом, а от малейшего кашля на белый свежий снег брызнули алые капли... Лоренс уже волок в их сторону водителя грузовика, чтобы тот отвез пострадавшего в больницу. Грей смотрел на все это, откровенно не веря... Четыре утра. Трое парней сидели в коридоре, не говоря ни слова, но и так было понятно – они беспокоятся. Врачи борются за его жизнь изо всех сил, удар был не то, чтобы сильным, но... после тех побоев... Незаметно к ним подошел главный хирург: - Он был с вами? - Как он? – тут же вскочил на ноги сероволосый, испуганно глядя на человека. - Пока еще не ясно. Но пришел в себя... Едва это было сказано, как он со всех ног припустил к его палате, не слушая криков «Не бегайте в больнице!» и «Здесь хирургия – вам нельзя!». Дверь бесшумно открылась, на него, чуть повернувшись, устало посмотрел ведьмак: - Ты пришел... - Не разговаривай! – поспешил остановить его, присаживаясь рядом с кроватью и тихо сжимая его правую ладонь, – Я тут посижу, а ты отдыхай... На сердце стало невыносимо тяжело от открывшегося вида: повязки, капельница, трубка в носу, пищащие и щелкающие аппараты рядом и, что самое страшное – жуткая тень на этих разноцветных и красивых для него глазах, словно бы предвещающая что-то нехорошее... Рыжеволосый, с трудом сглотнув, посмотрел пустым взглядом в потолок: - Больно как... – шрамы на бледном лице выделялись значительно ярче обычного. - Потерпи, скоро станет легче, - заставил себя улыбнуться, – Я никуда не уйду, не бойся... - Не сдерживай себя, - мягко посмотрел в упор, – Я же знаю, что ты еле сдерживаешься... Тот, только сейчас заметив отсутствие перчаток на его руках, виновато отвел взгляд, все-таки не выпустив ладонь: - Если бы я был внимательней, ничего бы этого не случилось... Его лицо несколько ожесточилось: - Хватит себя винить, это уже надоедает... - Но это правда! – в уголках глаз начали скапливаться блестящие капли, – Из-за моей глупости ты постоянно страдаешь!.. - Не ори, у меня голова раскалывается... – слегка поморщился. - Прости... – успокоился. За дверью послышался шум – Кайл и Лоренс вовсю сдерживали врачей, стремящихся убрать из палаты нежелаемого посетителя. - А эти люди, оказывается, не так уж плохи... – Моран чуть шевельнулся, устраивая плечо в гипсе удобнее. - Я это заметил уже давно... – печально улыбнулся, – Будь с ними поприветливее, когда поправишься настолько, что разрешат принимать гостей... - Хорошо, постараюсь... - Кстати, Кайлу ты, похоже, нравишься... - Я тебя умоляю... – мучительно зажмурился, – Мне и двоих таких на всю жизнь хватит... - А себя посчитал? - Хорошо... троих... – дыхание дрогнуло, раздался кашель, – Но теперь это неважно... - Почему? – в глазах накапливалась тревога. - Да так... – прикрыл глаза, – Просто неважно... – мышцы лица медленно расслабились, боль заметно притихла, – Сейчас мне так хорошо... Только с тобой... наедине... – сознание стало ускользать. - Знаешь, я тут подумал... – замявшись, несмело окликнул, – Моран, ты слышишь? - Ага... – открыв глаза, внимательно посмотрел. - Я думаю, что твоя идея с Аляской неплоха... Снег большую часть года, лес вокруг... Это действительно классно... Ты еще не передумал поехать туда после окончания школы? - Поехали... – снова закрыл глаза, – Что-то я устал... - Тогда отдыхай... – Грей поднялся, чтобы уходить, но его пальцы сжали сильнее, удерживая: - Подожди... – один из приборов запищал чаще, в устремленных на него глазах застыла боль наряду с решительностью, – Я хочу сказать... что... - Нет, молчи! – волк, встрепенувшись и вернувшись, нажал кнопку вызова, – Держись, все будет хорошо!.. Частота сердцебиения подскакивала, давление стремительно падало. Моран заставил его наклониться и, собрав остатки сил, сказал почти неслышно: - Спасибо, Карасу... Ты дал мне крылья... – пальцы еще секунду сжимали, но вдруг ослабли, рука безжизненно упала, аппарат разрывался постоянным писком... В палату ворвались врачи и, оттолкнув сероволосого в сторону, увезли его в реанимацию. Лоренс припустил за ними, чтобы быть в курсе ситуации. Кайл, чувствуя невероятную слабость в ногах, медленно подошел к нему: - Он... неужели он...? – лицо было невероятно бледным. Несколько секунд стояло молчание. Грей, приблизившись к окну, кивнул: - Да... Все кончено... – голос звучал глухо и сипло. - Но... Но подожди! – пытаясь справиться с собственным страхом, приблизился, – Они смогут его откачать, я уверен!.. - Не смогут! – на него в упор посмотрели полные слез золотисто-карие глаза, – Я это знаю! Моран умер... И ничто не вернет его... – колени подкосились, и он тяжело рухнул на пол, – Я опять не смог его спасти... Я трус и никчемный болван!.. - Будь мужчиной, в конце концов! Он выживет – и точка, понял меня?! – прикрикнул парень на него, откровенно стараясь верить в собственные слова, по щекам его также потекли слезы. - Извини, но не могу... – тот бесшумно поднялся, дрожь в теле пропадала, тускло загорелись два холодеющих желтых огонька, – Потому что я не человек... Перед лицом мелькнула серая тень, и мгновение спустя в палате его уже не было... Прошла неделя. К неприметному надгробию бесшумно и незаметно подошел зверь, холка которого была на высоте бедра взрослого мужчины, и, сев прямо перед могилой, долго смотрел, не отводя взгляда печальных золотисто-карих глаз. Из-за облака выглянула полная луна. Волк поднял морду к небу: - Я вспомнил ту историю про лягушонка... В самом конце он, не удержавшись за лапку птицы, разбился... Это ты хотел сказать, сравнивая себя с ним? Ну ладно, это мне уже не узнать... – сглотнул, пытаясь сдержать закапавшие было с морды слезы, – Эй, Ширасаги... давай споем в последний раз? – и протяжно и тоскливо завыл... В городе Сент-Пол больше никогда не слышали о людях по имени Грей Тарвакс и Моран Хогарт... Вскоре из школы ушли Лоренс Шейц и его друг Кайл... Лишь однажды в газете появилась заметка о невероятно крупном волке, замеченном в окрестностях Анкориджа. Но это была уже далекая Аляска...	NC-17	В процессе	Нет
1	SF,Sora_no_Rei	Черт из табакерки	Наемники, походы, сражения и риск - что еще нужно для тех, кто жаждет взять от этой жизни все, пока не стало слишком поздно, и жизнь не оборвалась?..	Вымышленные существа,Демоны,Дружба,Повествование от первого лица,Фэнтези,Юмор	28	2010-02-24	Для меня этот день начинался, как многие и многие до этого. Возможно, и после. Я как-то не сравнивал. Малопросторная комнатка в гостинице на окраине города. Хоть и тесная, но чистая и слегка сумрачная. Я люблю сумрак. И ненавижу яркий свет, особенно солнца, и особенно – в глаза. На дух не переношу... — Лоу-тян, вставай! – теребил я его за плечо, попутно подпрыгивая на кровати. – Лоу-тян! Имя у него подходящее – «лоу» с нашего языка означает «волк». А полное имя у него Лоу Белый. Репутация у него просто зашибись, что даже старожилы из кабака уважают уже не только за красивые глазки. И только мне одному позволено обращаться с ним так фамильярно. — Ты, клыкастая зверюга, поднимай свою тушу с кровати, а то сейчас устрою холодный душ прямо тут и сейчас! – и уже побежал из комнаты за ведром. — СТОЙ! – раздался полурев, и в затылок мне врезался сапог. – Только посмей! «Догадался, что я говорю не о том, что с простой водой, а о помойном ведре...» — подумал я мельком, поднимаясь на колени и швыряя сапог обратно: — Какой же ты грубый! Дикарь! — Ты это говоришь каждое утро... – проворчал тот беззлобно, натягивая одежду и зевая. Я, зная это и без того, встал у стены, скрестив руки на груди и ожидая «его величество наемного охранника». И дождался ровно через минуту. — Но-зо-ми! – помахал рукой у меня перед лицом, проверяя, сплю ли я. У меня от глупого выражения на его лице собственное лицо расплылось в улыбке: — Не забыл? – это я также спрашиваю каждое утро. — Неа, — хлопнул по ножнам с мечом. – Конечно. А потом мы, как обычно, пошли на первый этаж есть. Как я и боялся, окорочка с острым перцем разобрали. Лоу, снова загнув свое «с кем не бывает», заказал обычного поросенка. Целого. Я, с отмороженным видом жуя ребрышки (которые предварительно хорошенько сдобрил перцем), незаметно наблюдал за ним. Сколько мы уже торчим без работы? Месяц точно. А сколько мы с ним знакомы? Целую вечность, кажется... Но все же нет, конечно. Ему всего 18-ть, хотя минимум дашь 22-25-ть... Все дикари выглядят старше своего действительного возраста, когда еще молоды, и моложе – когда уже в возрасте. Такие гены. Дикари Севера высоки, крепки и выносливы, для них любые невзгоды здешних мест – просто ерунда. И Лоу также не исключение: почти породистая статность, густые соломенные волосы до плеч и ясные голубые глаза, а на левой щеке через бровь багровый шрам. Заработал где-то до нашего знакомства. Говорил когда-то об этом, но я что-то позабыл. Но шрамы красят мужчину. А его – в особенности. Не даром же за ним половина незамужних красоток от 14-ти до 30-ти шастают. «И еще замужние и вдовые спелые ягодки от 40 и до 65-ти включительно...» — добавляю про себя с усмешкой. — Если опять замышляешь пакость – заставлю Брыся кормить... — Да он сам прокормится! – заявляю прямо, отставляя от себя тарелку с костями и требуя кружку пива. — Обойдешься! – бросает он, перехватывая мой заказ с подноса. Я, фыркая, слишком сильно сжимаю зубами обгладываемую бедренную кость, и та с хрустом ломается, а на языке появляется острый вкус костного мозга, но мне не хочется этого даже замечать. Зубы у меня крепкие, не менее, чем у Лоу. Возможно, даже более. Не сравнивал. И клыки длиннее. Ненамного, но длиннее. Но у него толще в основании... Как так получилось, что судьба свела таких непохожих личностей, как мы? Если говорить обо мне, то я, наоборот, сух и тощ, невысок (достаю этому громиле до плеча), а волосы у меня чернее сажи, а глаза... По его словам, на солнце они желтые, в полумраке – темно-серые, при обычном свете – карие, а при свете огня или свечи – красные... Я на этом внимания как-то не заострял. Не было времени... Неожиданно дверь распахнулась, и вошел крепко сложенный мужчина эдак «старше тридцати – младше пятидесяти» и, оглядев всех присутствующих внимательным взглядом, спросил громко: — Здесь Лоу Белый? — Да, я это, — встал тот гордо. Посетитель, придирчиво его осмотрев, сказал: — Тебя ищут. Работу хотят дать... А мне уже в голову приходило толкнуть его на принудительный заработок... Нанять его захотел охранителем купец, ведущий караван через опасные места (каковых полным-полно везде в округе). Отбытие через полтора часа. Мы, спокойно доев завтрак и расплатившись с владельцем гостиницы по всем счетам, собрали вещички (а чего было собирать, собственно?), отправились на место сбора. Я незаметной тенью поспевал за своим спутником. Караван был довольно крупный: эдак в 20 повозок, 40 лошадей и голов 50 народу. У меня после размеренной жизни через несколько минут уже в глазах рябило от пестроты национальностей, одежд и всего остального прочего. Кроме нас (вру, одного только Лоу, но без меня он никуда и ни в какую) наняли еще с десяток мелкого сброда... и двоих, за которыми стоит приглядывать чуток внимательней... Первый был также молодой парень 20-ти лет, в ярких восточных одеждах и при острой сабле за поясом. На темных плечах и ладонях хватало мелких шрамов, что доказывало его высокую профессиональность. При первом же взгляде на него у меня загорелось в голове: «ОБОРОТЕНЬ». Песчаный кот. Почти чистокровный. Кое-что прояснилось. Я думал, что они уже давно повымерли или попрятались в глухих чащобах подальше от религиозников... Что ж, так даже веселей будет... Второго я поначалу даже не заметил: темный плащ, умение не мозолить глаза – дело опыта, наживное. Но при моем собственном опыте мне удалось его распознать во всех подробностях: некромант. Тот, у кого почти обязанностью стало упокоивать обитателей кладбища. И что ему здесь понадобилось? Караван вроде как торговый, или я ошибся? Ладно, про кошарика можно понять: ловкость, сила, неприхотливость… А тут, как будто мы будем прорываться через полчища гуляющих и ревущих голодных зомби и костяных гончих… У Лоу была и остается одна очень вредная привычка. На людях он меня никогда не замечает. Хотя стоило хотя бы словом перекинуться. Ведь только у меня способности узнавания сути существа с одного только взгляда в его сторону… А, впрочем, у этого дикаря свои несравненные методы. И один из них – знакомство. Что сейчас и будет. Он, ничуть не скрываясь, безбоязненно подошел к ним, представился, завел разговор. Вот бы мне его открытость и доброжелательность… А то только с ним одним мне говорить о таких серьезных вещах, как жизнь тогда и жизнь сегодня – это, мне кажется, сильно попахивает снобизмом и консерватизмом… Хотя, мой знакомый и слов-то таких не знает… Оборотень назвался Элкартом. Некромант, после долгого визуального взаимного изучения и прощупывания, также назвал свое имя – Блейн. Конечно, это все не Имена – те каждый хранит в самом темном уголке памяти и не говорит никому до самой своей смерти, и только тогда он скажет его лишь Проводнику… Размышляя об этом, я стоял незаметным дополнением к груде тюков неподалеку от них. Меня не видели в упор. А не очень-то и хотелось… И вдруг меня прогнал какой-то амбал с красным от пьянства носом-картошкой, и мне неизбежно пришлось присоединиться к новым друзьям Лоу. Еще я не мог не добавить своего несравненного обаяния и веселья в их мрачный разговорчик о том, как в последнее время участились нападения на пустынных дорогах… — Аники! – с полным счастья криком прыгнул я на спину своему дикарю и обхватил его руками за шею прежде, чем тот успел меня скинуть. – Вот ты где, аники! — Нозоми, черт! – взрыкнул досадливо, глядя вверх. – Всегда ты так… — Я соскучился! – прижавшись плотнее, стал тереться щекой об его волчью шкуру. Кстати, эта волчья шкура – не просто элемент одежды или заменитель плаща (плащ, в общем, у него тоже есть), а нечто большее – доказательство того, что он стал мужчиной. В 14-ть лет мальчишка в их народе должен целые сутки провести один в диком лесу и убить зверя – лишь тогда его признают охотником и мужчиной. А шкуру этого зверя дикарь будет носить до самой своей кончины… У Лоу это был матерый белый волк-самец. И битва с ним была тяжелая… Жаль, я не видел… Новые друзья удивленно таращились на меня до тех пор, пока Лоу не объяснил не без раздражения и клокотавшей злобы (ведь я ему попортил репутацию – такой плохой!): — Мой младший брат, Нозоми… — Брат? – спросил оборотень, придирчиво оглядывая меня. – С какой стороны? — Мы с ним побратимы! – заявил я напрямик, глядя в упор. – Спасли друг другу жизни! У него на лице отразилось явно недоверие. Конечно, я же выгляжу таким маленьким ребенком лет 12-ти, за которым еще мамка вовсю должна следить… — Ладно, позволь представиться… — собрался уже со всем величием (это присуще таким оборотням, как он). – Я… — …Элкарт Быстрый Коготь из племени песчаных котов. Родился на Юге, охранять согласился только за полную ставку… — закончил я за него без запинки. Реакцией на это была «сцена немее могильной тишины». — Рад познакомиться! – улыбнулся тому, не слезая со спины Лоу, и тут же повернулся к другому новому другу (временному, слава темным духам). – И с вами тоже, Блейн-сан! Не думал, что такому известному некроманту, как вы, понадобится путешествовать с каким-то торговым караваном… — и, все с той же улыбкой спрыгнув, испарился на ровном месте быстрее, чем появился. Манера у меня такая. Никто не должен меня видеть дольше минуты (Лоу – особый случай) . Когда я почти отдалился от них, до меня донеслось: — А кто он такой? – любопытный оборотень. — Да так, чертенок из табакерки… — ответил мой братишка. Да, я порождение горячих глубин Ада. В Рай меня бы не приняли при всем желании. Потому что для ангела у меня слишком острые зубы и язык… Отправление состоялось на полчаса позже запланированного. За это время я узнал, что купец, который ведет караван – католик, позлился вволю на стерву-судьбу (бывает), а потом, сделав заметку особо не светиться у него в поле зрения, уселся сзади на скакуна своего спутника. Скакуна этого зовут Брысь. И, раз уж говорить на чистоту, он вовсе даже не скакун. Потому что не лошадь, не верблюд, не скаковой олень и не копытное вообще. Он гигантская горная рысь. Обычное вьючное животное для северных дикарей. Величина с обычную невысокую лошадь, пятнистая шкура и все то, чем обычно обладают кошки. На первый взгляд, это довольно хлопотно – огромный хищник на иждивении, но на самом деле далеко не так – Брысь кормится самостоятельно (охотой, то бишь), и на этот счет беспокойства никакого. Ну бывает, что попросит кусочек, но это больше как желание полакомиться с руки любимого хозяина. Меня Брысь не признавал и терпел только в присутствии Лоу. А тот на мои жалобы лишь смеялся от души. Вообще, похоже, что я ему просто что-то вроде шута горохового! До чего дожил: живу в мире людей с каким-то дикарем и ничего не могу ответить на такое унижение! Пора в отставку, правда!.. — Нозоми, ты меня слушаешь? – толкнул меня в бок слегка, косясь. «Похоже, что я задремал…»: — Да, чего надо? — Я хотел попросить, чтобы ты больше такого не вытворял, — глянул предельно серьезно. – Не надо так народ шокировать. На вид – безобидная малявка, и тут вдруг я сообщаю, что ты адское порожденье… — Ага, договорились… — отвечаю я, снова зевая и устраивая голову на мягкой шкуре на его спине. – Больше не буду, чесн-а-а-а… — Дуралей… — усмехается он, вновь смотря на дорогу. «Дуралеем ты меня и выставляешь…»… Сказать, что я не люблю походы и переезды с места на место, когда с этой рыси слезаешь только на обед и на ночь (а задница как ноет, блин!) – это ничего не сказать. Я ненавижу путешествовать. Это отнимает у меня слишком много сил. Помню, когда караван шел неделю с лишним, я долго отходил… Но этот поход должен продлиться всего три дня, так что лишнего беспокойства у меня не было и в помине. В первую же ночь я, быстро стрескав свой ужин, устроился под одеялом калачиком, чтобы хорошенько поспать, но… Меня обломали. К Лоу пришла эта парочка: оборотень и некромант, чтобы поболтать и распить бутыль вина за знакомство, так что у меня получалось только дремать урывками. Но они, видимо, думали, что я сплю крепко. Я, чувствуя на себе сверлящий взгляд оборотня, услышал его смелый, но тихий вопрос: — И как тебя угораздило связаться с адской тварью? «Это кто еще из нас двоих тварь!». — Угораздило? – рассмеялся добродушно, также глянув на меня. – Жизнь свела. Но если его знать хорошо, то можно сказать, что он даже милый… — А разве не странно, что он живет, как человек? – подал тихий голос некромант (ему было 27 лет). – Я думал, что такие существа могут жить, только питаясь живой плотью… — Да, и я думал, что они не умеют полноценно обращаться в людей… — добавил Элкарт. — На самом деле этого не умеют только нечистые среднего ранга. А для мелких чертят это раз плюнуть и вокруг себя обернуться… — пояснил дикарь спокойно. — М, понятно… — закончил на этом тему оборотень, и начался разговор о чем-то другом. Я же заснул. Такому, как я, лучше не соваться в чужие разговоры, а просто сидеть и молчать в тряпочку. И без меня разберутся и с дорогой, и с переправой через реку. За мной только не вмешиваться. Лоу далеко не полный идиот, чтобы попасть впросак… Вторая ночь похода. Через день и еще одну ночь, наутро, мы выйдем к городу и там разойдемся каждый своей дорогой, и эти двое друзей также повернут кто куда, получив положенные деньги. Потому что так заведено. Но этому суждено было измениться. Заночевать пришлось пораньше из-за невесть откуда взявшегося тумана. А за неимением других убежищ пришлось устроиться в руинах какого-то замка. Камни да куски стен остались. Мне было неплохо. Даже нашлись силы побегать чуток и повеселиться. И, к огромной досаде Лоу, я стащил его бутыль с вином, который он приберег до приезда. Эх, знает этот дикарь толк в выпивке, да… Я, дотягивая вторую половину, вполуха слушал разговоры в центральном шатре, в котором о чем-то серьезно беседовали главный караванщик и купец, которого я уже чуток невзлюбил. Как и он меня. Католики чертей бьют, а не терпят. А я в отместку решил подслушивать его разговоры (чтобы при случае утереть нос без вреда для себя), а слуху моему позавидовал бы даже оборотень… И тут в голове словно колокольчик звякнул. Так и недопитая бутылка вдребезги разбилась о нижележащие камни, совсем рядом с моим дикарем. Тот, завозмущавшись, прикрикнул на меня (конечно, столько выпивки зря перевел), но мне было откровенно не до этого – глаза мои уставились в чуть шелестевший вдали лес. Через полминуты и Блейн заметил: — Нужно уходить. — В чем дело? – поднялся беспокойно Элкарт. — Костяные гончие. Целая стая… Место, где от них можно защититься – дольмены, были только в километре, и до них добираться быстро при текущем составе довольно проблематично. Охранники, собрав все боевое снаряжение, окружили караван плотным оберегательным кольцом. Спереди шел оборотень, сзади – Лоу, а по бокам – я и некромант. Мне даже после долгих уговоров так и не дали даже лошади, поэтому я просто прыгал по веткам, оглядывая окрестности с высоты своего положения. Это ж сколько кладбище должно быть неупокоенным, чтобы в нем накопилось злобы ровно столько, чтобы вызвать к жизни СТОЛЬКО костяных гончих? Места это очень и очень нехорошие – я это знал и так, но чтобы настолько… И как у меня не получилось заметить их приближения так долго? Неужели…? Не успел я даже додумать, как на нас напали. Эти самые костяные гончие. Хотя гончими их называют только из-за сходства с собаками. Притом, очень отдаленного. А на самом деле они – своего рода составляющие из множества человеческих костей: хребет из черепов, зубы из фаланг пальцев, хвосты из ребер… Охранители тут же отвлекли их на себя и увели подальше, в горы, где и собирались разобраться на узких уступах. Я, поддавшись было старой привычке, бросился за ними, но вовремя остановился. Мне теперь никак нельзя. Не то время… До дольменов караван дошел лишь с потерей пары повозок и нескольких лошадей в придачу с десятком людей. На мой взгляд, еще легко отделались. Но купец все равно был недоволен. Впрочем, одним из потерянных людей оказался и главный караванщик, так что вся ответственность и власть ложилась на него, вот отсюда и его недовольство… Мое сердце колотилось из-за тревоги за Лоу. Хоть он и дикарь, хоть он и бывал в передрягах и пострашней этой, по его словам, но мне все равно было не по себе… — Нозоми, не иди за мной, понял? — Нет, не понял! — А я сказал – не иди! Будешь только под ногами путаться. — А сам-то! — Я вернусь, обещаю… Этот разговор во всех деталях вертится у меня в голове уже по которому разу. Колени дрожат от нетерпения. Со стороны гор я слышу крики смерти и рев жажды чужой крови, чую запах этой самой крови, и словно бы вижу, как мелкие охранники гибнут в гуще, разрываемые когтями и зубами костяных гончих… И каждый раз мне кажется, что я слышу крик Лоу в этой мясорубке, но опять ошибаюсь, и мне становится легче… Битва стихла. Лес вокруг был нем, словно могила (черный юмор). Первым вернулся Блейн – ему ж не надо быть в гуще событий, чтобы напрямую влиять на них. Отделался несколькими царапинами. Потом, все израненные и покусанные-порванные – другие охранники. А самым последним… Элкарт. Рядом с ним медленно плелся, прихрамывая на правую переднюю, Брысь. И на его спине безжизненно висел мой дикарь… Белая шкура в крови – его собственной крови, рука все еще сжимает меч… Я ничего не думал. Просто подбежал к ним, взвалил его себе на спину с неожиданной легкостью и молнией переметнулся прямо в главный, центральный шатер купца. Ведь только в его распоряжении лекарь. Там я сразу сказал тому браться за дело, пока не начал спрашивать, что да почем. Тем временем зашли оборотень и некромант, да так и встали с краешку молча, ожидая вердикта врачевателя. И тут вдруг явился хозяин шатра со всеми амбициями: — Что тут творится?! – надвинулся на ту парочку, что стояла у входа (а охранники, похоже, свою долю получили еще раньше, только я не слышал этого). — А ну тихо! – подхожу я спокойно к нему со спины. – Нельзя мешать… — Сгинь, нечистый! – чуть не взревел человек, отмахиваясь от меня. – И приспешника своего забери! Нельзя лечить тех, кто сражался с живыми мертвецами! Иначе проклятье падет на всех!.. — Это где вы такое вычитали? – спросил тут же Блейн. – Я что-то такого не знаю… — В Библии! – ответил почти гордо, оглянувшись на него, а потом, морщась, наклонился ко мне и прошипел, краснея от гнева. – Я сказал, чтобы вы все убирались отсюда! — Лоу нужна помощь! – сказал я безбоязненно и нагло (времени и так было мало). — Постой, Нозоми… — попытался вмешаться Элкарт. – Раны, похоже, не такие серьезные, чтобы влезать в такие дела… — Слышь, кошарик! – осадил я его раздраженно, лишь косясь. – Знаешь, сколько на этих костях заразы? Трупного яда сколько, хоть представляешь?! А его покромсало еще конкретней, чем обычно! Хочешь взять на себя ответственность за его смерть? Он, ошарашенный моим поведением, примолк. Я, решив, что с ним пока закончили, повернулся было обратно к купцу, и тут… Прямо в уши мне громом ударили слова молитвы. На латыни. И спустя секунду перед носом возник святой крест величиной с ладонь взрослого мужчины. Меня хотели отдернуть в сторону (кажется, это был добряк-оборотень), но слишком поздно – на меня начало действовать, и с места меня сдвинул разве что Брысь. Да и то сомневаюсь. Это был самый действенный способ избавиться от мелкого акумы (демона низкого ранга). Звуки молитвы сводят с ума, а вид креста (в особенности – омытого в святой воде, каковым он и был) испепеляет на месте. Этого эффекта купец и ожидал, почти выкрикнув последнее «amen» и выкидывая перед собой крест дальше, едва не коснувшись носа. Перед моими глазами слегка полыхнула красноватая пелена. Такая всегда возникает у демона перед смертью. Она поглощает его в себя, и наступает конец из концов. Без возможности вернуться… Но меня она не могла поглотить. Почему? Потому. Продолжая держать меч Лоу левой рукой, я правой вынул крест из рук купца и, не замечая того, что тот страшно жегся и дымился, выкинул в подушки подальше: — Еще раз предупреждаю, чтобы вы замолчали и сидели тихо… — и, облизнув ожог от креста, отчего тот затянулся почти тут же, стал смотреть в сторону. — А я требую, чтобы вы ушли! ЖИВО!!! – и даже притопнул ногой для убедительности. У меня глубокая чаша терпения. Но это стало последней каплей, переполнившей ее. — Скажи, почтенный человек… — Чего?! – спросил злобно. — …ты смерти своей захотел? – глаза мои, скосясь на него, загорелись двумя фонариками, но голос остался спокоен, но эффект просто улетный. Тот отшатнулся и, открыв рот, хотел было зашептать какую-то еще молитву, но я его остановил: — Не усугубляй свое положение, человек. Ты далеко не праведник, чтобы этой дребеденью заставить меня хотя бы вернуться обратно… Рот с клацаньем захлопнулся. Мимолетный взгляд в сторону лекаря показал, что во время всего разговора он не отвлекся от дела. Профессионально… — Блейн-сан, последи тут за ним, пожалуйста, — выдохнул устало, уходя. – Если что – я неподалеку… Прямо у входа меня встретила огромная косматая морда Брыся. Усищи встопорщены, клыки тревожно оскалены, глаза вопрошающе вперены в меня: «Как хозяин?». Как же я его понимал (хоть раз в жизни)… Мой взгляд почти тут же уперся в его рану на лапе. Выглядело ужасно. Конечно, никто же не подступиться к этой милой кЫске, кроме хозяина. А тот сейчас валяется в отрубе у меня за спиной. — Пошли, мальчик… — схватил я его за ошейник и потянул за собой. – Не надо нам людей пугать. Лучше полечим твою лапу, ты как? Ответом мне было то, что зверюга послушно пошла следом, чуть взрыкнув. В темноте густого леса я, найдя камешек поудобней, уселся и, без сопротивления с его стороны, осмотрел лапу и, плотно перевязав тряпицей, которую тот притащил зачем-то (для этого специально, может быть), хлопнул по косматой голове: — Все, громила, закончил! Тот, даже не поблагодарив (Лоу он облизывал своим шершавым язычищем), исчез в темной чащобе. Верно, а зачем ему тут шататься без дела? Лучше поохотиться… Пусть хозяин и на смертном одре… Впрочем, и он беспокоился – я чувствую это. На сердце вновь стало тоскливо: «Почему я не пошел за ним?», как… — Послушай, Элкарт… — почти шепчу, оборачиваясь. – Прячешься ты, конечно, очень даже превосходно, но чужое дыхание я слышу за полкилометра… Из кустарника, стелясь, вышел крупный песочного цвета кот с мощными лапами и, за то время, пока я пересаживался на камне, перевоплотился в уже знакомого парня в восточных одеждах: — У тебя и к этому способности? – его глаза сверлили меня, скрывая опаску. — Можно и так сказать… — усмехнувшись, говорю более серьезно. – Знаешь, мне на спину лучше приделать табличку «не подходи!»… Потому что, когда я один, то тогда действует рефлекс уничтожения всего живого ближе десяти метров. Если бы я не знал, что это ты – зашиб бы, чесслово… — А не брешешь? – подозрительно прищурился. – Все-таки я тоже далеко не прост… У меня это чуть не вызвало взрыв смеха, но удалось сдержаться: — Наш некромант тебе ничего не сказал? А ведь произошедшее все проясняет… — Что проясняет? «Черт, ну прям недоросль! А, впрочем, так и есть…»: — Человеческий облик… полноценный человеческий облик могут обретать не только акума… — начинаю издалека, думая, что до него дойдет – не получилось. – Но и личности и повыше рангом… — К примеру? – пристроился безбоязненно рядом со мной, внимательно глядя в упор. — Маздоку, к примеру… — немного откидываюсь на холодный камень, ожидая его реакции. Та последовала несколько позже, чем ожидалось: — Значит, не каждый демон в человеческом обличии – мелочь? — Да, — «Не догадался…». — Что ж… Вдруг сбоку что-то хрустнуло, и в нашем направлении понеслась на полной скорости костяная гончая. Мои способности ее напрочь не заметили. Да что это творится?! Элкарт, вскочив на ноги, собрался было обратиться, чтобы разобраться с ней, как… его опередил я: быстро, молниеносно и неожиданно. В следующую секунду гончая дымилась кучей мертвых костей, а я снова восседал на своем месте на камне, поправляя плащ: — Перебивать разговаривающих невежливо… Оборотень так и застыл, не сводя с меня взгляда: — Т-т-ты…! — Маздоку. Внешность обманчива, тебе ли не знать… — Почему ты не говорил? — А вы не спрашивали. — А Лоу знает? — Конечно, — опустив помрачневший взгляд, отвернулся. – Мы же с ним… — и тут замолк. Элкарт, успокоившись, осторожно приблизился: — Как вас свела судьба? «Иногда ты правильные вопросы задаешь…»: — Два года назад. Он вместе с несколькими спутниками по дороге наткнулся на старое неупокоенное кладбище. Где-то лет 40 уже как, раз дошло до костяных гончих, я не особо помню… И их было слишком много для них. Спустя полчаса Лоу остался один, но раны были слишком серьезные, чтобы надеяться на выздоровление… Но гончие были все перебиты – я был удивлен, когда пришел на поле боя… А уж было думал, что получу еще немного свежих душ без таких серьезных потерь… — Это было твоих рук дело?! – отшатнулся. — Ага, — кивнул, не смотря в его сторону. – На этом кладбище были все поголовно мои клиенты. А мне только бы еще пару-тройку добавить… Жадный я… — рассмеявшись мрачно, вернулся к рассказу. – В общем, вижу я, что парню недолго осталось, подошел, в глаза посмотрел и спросил: «Жить хочется?». «Хочется» — отвечает. «Тогда почему не убежал? Ведь мог», — «Друзей бросить не мог…» — «И где теперь твои друзья?». Он даже слезу пустил. Хоть и попутчики все лишь были… Скорее от желания разнообразия, чем от того, что меня это зацепило, я предложил ему сделку… — Он продал тебе душу? — Да, продал. Когда уже был на самом смертном одре. А потом я его быстро подлечил, и тогда познакомились нормально… Оборотень подловил: — Если ты можешь его лечить, то почему тогда…? — Эта способность появляется только тогда, когда клиент продает душу, и то только на несколько минут. Хотя, было бы неплохо, если бы эта способность у меня осталась… А то, похоже, что без этого я не смогу выполнить условий… — Каких еще условий? – недоуменно глянул. — Условий сделки. Знаешь, ведь дикари, уходя из дома в 16-ть, возвращаются в 20-ть, чтобы сказать родным, что повидали в мире, чем живут… Я должен уберечь его от смерти до этого срока, а потом… «здравствуй, родной Ад»… Похоже, его не заботит то, что я могу его по-тихому укокошить, потому что то, что он сказал в следующий момент, этого вполне заслуживало: — Если бы я был на месте Лоу, я бы попытался от тебя избавиться, а не побратимом тебя делать. Не хочется все-таки жизнь кончить в пепелище Ада… — Не пепелище там вовсе, — возразил, стараясь забыть про оскорбление. – Есть места, где потеплее, а есть, где дубняк под 50… На любой вкус… — Для тебя, может, и… — Для меня все едино, — перебил, косясь почти угрожающе. – Сейчас мы с Лоу заодно, и то, что должно случиться, не заботит ни его, ни, тем более, меня! Элкарт, долго это обдумывая, медленно поднялся: — Ладно, я спать. Надеюсь, что он выкарабкается… — Ага, я тоже… — ответил так тихо, что он не услышал. Заботят ли меня отношения с Лоу? Заботят, и еще как… До утра я в лагере не появлялся. Все сидел на границе дольменов и наблюдал, как снаружи бродят, так и жаждя добраться до нас, костяные гончие. Ощущение их присутствия меня опять подвело. Не, конечно, я знаю причину, по которой это бывает, но дело в том, что она единственная. И мало кому понравится. Точнее – никому. Запертые на веки вечные в дольменах, окруженные ходячими костями, да еще и… — Нозоми, вот ты где? – окликнул меня издалека Блейн и осторожно приблизился. – Дела ведь плохи наши, да? – спросил более низким тоном, вдруг став серьезным. «Деловой подход»: — Сам видишь… — киваю на мелькающие в зарослях тени. Помявшись немного, он пробормотал: — Элкарт вчера сказал, что ты расправился с одной. Ты можешь помочь нам выбраться? — Боюсь, что нет, — мотаю головой сокрушенно. – Я могу справиться с одной, могу с пятью, но и то только сразу, с налета. На долгую драку меня не хватит… сейчас… — Что-то тебе мешает? — У меня сделка с Лоу. Только он может позволить мне полноценно пользоваться своими силами. По-другому у нас нельзя… — помрачнев, повернулся к нему. – Как он? — Держится. Жар неслабый, но скоро должен пройти. Купец, правда, артачится… — Я могу его шугнуть. — Не стоит… — чуть рассмеялся. – Он и так от сердечных капель далеко не отходит… — Кстати, — поворачиваю к нему голову. – Как я правильно понял, ты не можешь упокоить это кладбище? — Да, ты правильно понял, — отвел в сторону виноватые глаза. — Из-за НИХ? — У тебя тоже подозрения? – глянул внимательно. — Боюсь, что это уже уверенность, — ответив мрачно, сделал жест приблизить лицо. – Их по меньшей мере трое. И еще столько же на подходе. Нужно убраться отсюда в течение недели, а иначе нас ничто не спасет… Некромант, кивнув со мной согласно (а я уж понадеялся, что он скажет, что я неправ!), также неспешно удалился в лагерь… Я остался наблюдать за нашими оккупантами… «Карабкайся, Лоу-тян! Карабкайся! Иначе что мне без тебя делать? Опять на кладбище мертвецов гонять по деревням?! Малолеток соблазнять? Или на церкви походы водить?! Только попробуй мне тут скопытиться – я же тебя найду!..» — думал я что-то похожее в течение последующих пяти дней. Заходить к нему мне было категорически нельзя. Почему? Потому что я могу по привычке высосать его жизнь. Последние капли жизни человека, находящегося одной ногой в могиле – это сладкий нектар. И я откровенно боялся, что не удержусь от соблазна. Меня подбадривали и Элкарт, и Блейн, за что я им, в общем-то, благодарен, но та бутылка вина была лишней… А через пять дней, рано утром, Лоу медленно вышел из центрального шатра купца (во время всего лечения и выздоровления его нельзя было переносить, так что не завидую я тому) и, походив и выяснив, где я шляюсь, направился прямиком ко мне. Его дыхание я услышал за сто метров. Все мышцы в теле напряглись. Эти сто метров дикарь шел словно бы целую вечность, а во мне не хватало смелости даже на него посмотреть. Тихие шаги замерли за спиной, и на голову мне легла знакомая шершавая теплая ладонь: — Соскучился? – голос был бодр. — Немного… аники… — все еще уткнувшись носом в колени, покосился на него. – А видок у тебя не очень… — Что поделаешь, — пожимает плечами устало. – Меня помяло. — Почему ты не разрешил мне помочь? — Думал, сам справлюсь, — виновато улыбнулся, трепля по волосам. – Извини. — Простым «извини» тут не отделаешься… — отчего-то смущаясь, отвернулся от него. – Я места себе не находил… — Правда? – удивленно посмотрел. — ДА, ПРАВДА! – чуть не выкрикнул я, резко вскакивая, разворачиваясь к нему и плотно прижимаясь лицом к его груди, вцепившись пальцами в спину. – Тебя отделали, как и тогда, даже еще хуже! Такое ощущение, что я тебя подставил!.. Лоу, вздрогнув от моих действий, тронул за плечо тревожно: — С чего это у тебя такие мысли возникли? — Потому что… — успокаивая бурю внутри, не решился посмотреть на него. – Потому что я чуть было тебя не потерял… Минуту он так стоял, позволяя мне держать его, а потом, оторвав, сел на корточки: — Похоже, что без этого ты никак не можешь… — вздохнув словно бы тяжело, снял свои ножны и вытащил меч. – Но, раз уж другого способа нет, я позволю тебе… «Позволишь?!» — меня это глубоко ошарашило. — Вот, держи, — из пустых ножен мне на ладонь выпала тяжелая медная монета (такие кладут в погребальный костер – каждый дикарь носит такую для себя). – Первый раз ты ее держишь с того времени, как предложил мне договор. — Да, — со скрытой печалью согласившись с ним, сунул ее себе в карман плаща. – Скажи всем, чтобы собирались. Дорогу расчистить я смогу ненадолго. — Ладно, удачи, — хлопнув меня по плечу, наклонился ниже и почти прошептал. – И, очень тебя прошу, вернись живым… Как бы я хотел ему это пообещать… Тому, что я в некотором смысле шел на самоубийство, купец радовался в открытую. Я, даже не скрывая, что меня это забавляет до одурения («он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж, он над нами издевался – сумасшедший, что возьмешь?»). С оборотнем и некромантом я предпочел не прощаться. Да и Лоу не сказал даже банального «до встречи». Не в моих это привычках… В кармане лежала нагретая от моей ладони медная монета. Я, стоя на одном из камней на краю дольменов, отрешенно наблюдал за костяными гончими, кружившими рядом не таясь, зная, что уж мне-то от них не отделаться. Караван ушел в тот же момент, как я расчистил проход для них. Никто не пожелал удачи. Смертникам удачи не желают… Внутри накапливались силы, которые должны превратить меня в мой истинный вид. Но только тогда, когда придет для этого время. Когда появятся ОНИ. Костяные драконы. Существа, стоящие сотни костяных гончих. И по силе, и по, так сказать, составным частям. Трое сейчас. Где-то столько же готовятся выйти. А то, что я лишил их желанной добычи, лишь убыстрит этот процесс… Сказать по правде, я не умел управлять костяными драконами. Только гончими. Потому что драконы имеют что-то вроде собственного разума в то время, как гончие лишь бегают и жрут все, что хотя бы пахнет живым духом. А драконы даже сами контролируют гончих. Настоящая «жизнь после смерти». Смогу ли я справиться? Не знаю. Мысли об этом меня покинули в тот момент, как деревья заколыхались и, ломаясь, словно тростник, дали дорогу существам, больше смахивающим на чудовищ, чем на драконов… Ну ладно, раз так назвали… Человеческое тело распалось, и я вырвался на свободу… Маздоку, для которого не существует ничего, кроме жажды битвы и желания крови и чужой смерти… Предзакатные часы. Караван неспешно шел по густому лесу. В самом хвосте плелся Брысь с Лоу на спине. Хоть это был тот же самый день, утром которого меня оставили позади, но лицо у него было такое, словно я пропал на полгода… Друзья к нему даже не подходили. Тоже мне, всепонимающие… У меня самого по спине бежали мурашки. Я бежал за ними уже где-то с полчаса, но выйти все не решался. Запах могил и разложения уже пропал (я умею избавляться от подобных вещей быстро, а иначе меня бы уже учуяли), человеческий облик вернулся полностью, а меня словно что-то отталкивало от них. Я не человек. Не оборотень. Не дикарь. Не какой-то эльф или гном. Не существо, для которого естественно жить среди людей и им подобных. Даже не мелкий акума, для которого это относительно возможно. А для высших демонов это минимум немыслимо. Зачем же я стараюсь, из кожи вон лезу, чтобы доказать обратное? Доказать самому себе… Привал для ночлега сделали позже на час. Поужинав, все решили немного развеять скуку и напиться. Конечно, не каждый день удается уйти от смерти, отдав ей всего лишь порождение Ада… Можно сказать, удача из удач, которая выпадает максимум раз в десять жизней… Даже Блейн решил немножко принять на грудь. А уж об оборотне я молчу… Лоу же напивался в одиночку. Пойло неизвестного происхождения было крепкое – я почуял это на расстоянии в десяток метров. Так что моего бесшумного приближения он не мог не то что услышать – почувствовать. Специально зазвенев пряжкой на поясе, на котором висел его меч (и который он неосмотрительно отложил довольно далеко от себя), я вынул его из ножен и, под недоуменный взгляд положил медяк туда, вернул все на место, а потом, сказав беззаботно «привет», свернулся калачиком тут же, рядышком. Измотался я за день, признаться… С этими ходячими костями. Ладно, гончие – просто муравьи, которые опасны своим количеством, а вот драконы… И те, что были активны, и те, что только готовились выйти – отняли весь остаток сил. Мне уже ничего не хотелось, кроме как выспаться вдоволь. А учитывая то, что купец решил поднять всех уже в шесть, это уже было проблематично. Дикарь, наверняка протрезвев от моего появления, отставил в сторону бутыль и долго сверлил меня непонятным взглядом – я чувствовал это даже сквозь сон. Я же не человек, мой разум активен даже во время крепчайшего сна. Поэтому нечистых и нельзя застать врасплох. Но Лоу думал, что я его не слышу. — Не думал, что ты сдержишь обещание… — голос его был тих и глух, и мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать – Демон-маздоку… «Давай, обвиняй меня во всех сметных грехах – я все выслушаю…». — Но я рад, что ты вернулся… — и… меня неожиданно накрыла сверху его волчья шкура. «Ты что, смеешься надо мной?!»… Но, конечно, я не высказал этого ни наутро, ни вообще когда-либо… Теперь я вспоминаю это с невольной улыбкой, искоса поглядывая на деревеньку, из которой тянет рыбой, вяленым мясом и парным молоком. Прошло два года с того дня, как произошли описанные события. Лоу исполнилось 20-ть лет, и он вернулся домой согласно обычаю. Родные очень рады. А я стою на окраине, невидимый для сторожевых животных и гигантских горных рысей, и от нечего делать грызу травинку. Начало осени, и скоро должны начаться сезонные дожди. Но сейчас тепло и сухо. Брысь активно общается с вновь обретенными сородичами, и ничего не предвещает беды… Вдруг со стороны крупного дома (в котором как раз и живут родные Лоу) слишком громко раздается звон разбивающегося глиняного сосуда, и наружу выбегает его младшая сестра и зовет испуганно на помощь. Но ему уже не помочь… Мне самому нелегко. Сделка завершилась. Я, не желая больше смотреть на это мирное местечко, развернулся и растворился в зарослях. Солнце скрылось за тучами… В километре от поселения останавливаюсь. Вынимаю из кармана медную монету и бросаю вперед. Через долю мгновения после того, как та ударилась о землю почти неразличимой тропы, в том же месте сидит на пятой точке мой знакомый дикарь, в упор не понимающий, что же происходит: — Нозоми, только что… — и, наконец осознав, смотрит на меня. — Все кончилось, Лоу… — отвожу взгляд в сторону, не решаясь на большее. – И теперь для тебя существует лишь одна дорога… Он долго молчит. Я же сам не знаю, что мне делать, и наконец спрашиваю крайне нерешительно: — Скажи, ты ведь ненавидишь меня? – и лишь тогда осмеливаюсь посмотреть на него. — Почему? – смотрит в ответ недоуменно, все еще сидя на земле, волчьей шкуры на нем теперь не было, как и меча. — Да потому! – огрызаюсь почти гневно, сдерживая дрожь. – Я же маздоку, с которым ты и заключил сделку! Ты наверняка думал, как избавится от нее, верно?! С полминуты он глядел на меня, упорно думая над моими словами, а потом, слегка фыркнув (похоже, насмешливо), сказал: — Да, я думал, как избавиться от сделки. В самом начале. Но это никак не значило, что я тебя ненавидел. И не имеет никакого отношения к тому, как я к тебе относился после заключения ее… — Можешь хотя бы сейчас не врать? – глаза мои засветились, и я ничего не мог поделать. — Думаешь, что я вру? – поднял брови обидчиво. – Ничуть. Ты же меня знаешь… — А ты меня – НЕТ! – заявляю напрямую, сжав кулаки и… не в силах сдержать слезы, полившиеся по щекам в два ручейка. Демоны не плачут. Особенно маздоку. А я вот стал белой вороной. Лоу, испугавшись, хотел встать, но тут же упал обратно, явно недоумевая по этому поводу. Стерев почти тут же высохшие слезы, я протянул ему руку с легкой улыбкой: — Ты стал духом. А в мире живых духам сложнее. Он, встав с моей помощью, не удержался от того, чтобы не потрепать по волосам, как раньше: — Не кисни. Ты, можно сказать, помог мне… — А?! – смотрю ошарашено снизу. — Да-да, — чуть рассмеялся. – Только из-за того, что моя жизнь стала настолько коротка, я мог ее прожить на полную катушку. Я не оставлял ничего на потом, боясь, что не успею… За четыре года я испытал столько всего, что на 50 лет хватило бы, правда! — Правда-правда? – спрашиваю несмело, беря его за руку и готовясь открыть Врата. — Правда… — голос его прозвучал спокойно, рука сжала в ответ мою. «Ты первый, кто отнесся ко мне по-другому… За все века, что я живу и существую, как маздоку… Спасибо…». Врата Ада медленно открылись, обдав нас сухим ветром. Не горячим, но и не холодным. Обычным, как в степи. И дикарь пошел за мной без возражений. Странный ты, Лоу Белый… А что в Раю? Тишь да гладь, да божья благодать. Разве это интересно? Да как там вообще жить можно?! Да еще и целую вечность?!! Я бы так не смог! А что в Аду? Ну крики грешников эхом… Ну запах паленого, где их жгут… И кто сказал, что души тех, кто продал ее, мучаются еще сильнее? Неа. Лоу, к примеру, тут делом занят… А вот каким – я не скажу. Не положено… SF: спасибо, что обратили внимание) За это вот, мой рисунок главных героев: Лоу и Нозоми — http://s40.radikal.ru/i089/1004/ae/2cbf93eb2e90.jpg	NC-17	Заморожен	Нет
1	SF,Sora_no_Rei	Обратный поток	Весь мир - река. И течения в нем - чьи-то жизни... Достижение цели требует отдачи всех сил. И он идет вперед, не отступая... Но на его пути встает нечто неожиданное - и каково будет его решение?	Ведьмы / Колдуны,Волшебники / Волшебницы,Драма,Фэнтези,Экшн	68			R	Завершён	[]
1	SangWe	запретная любовь	Небольшой рассказик о нежных чувствах Гокудеры Хаято к Ямамото Такеши только отзывы оставляйте >< а то надоело, что смотрят все, а я не знаю, понравилось вам или неет	Повествование от первого лица,Психология,Философия	55	2010-02-24	Видеть каждый день его смеющийся, по-детски доверчивый и открытый взгляд, не имея возможности раствориться в нем, смотреть на его сильные руки, держащие меч, на то, как он сражается, беспокоиться за него, воспринимая каждую его рану как свою, мечтать о нем, не зная, как признаться в своих чувствах... За окном теплый майский день. Тяжелый весенний воздух, непривычный для маленького городка, густой, как желе, нагоняет сон, отбивая желание что-либо делать. За спиной еще одна бессонная ночь. Еще одна ночь размышлений, страданий, слез... Сквозь занавески в комнату прорываются шаловливые лучи солнца, играя на стенах. Они не приносят мне радость, как раньше, а, наоборот, вгоняют в тоску. Один из солнечных зайчиков спрыгнул на фотографию в рамке, осветив столь любимые мною черты лица. Глаза снова наполнились слезами. Горло сжал спазм, и я забился на кровати в беззвучных рыданиях. Уже неделю. Уже целую неделю я не выхожу и дома, чтобы не видеть его. Не потому что я не хочу его видеть, а лишь потому, что боюсь не сдержаться, сказать все, что чувствую... И таким образом лишь потерять его. Мне остается лишь смотреть на него издали, наблюдать за его взглядом, болеть за него на всех его матчах, не смея подойти ближе... Запретная любовь... Так вот какая она... Никогда бы не подумал, что испытаю это на себе. А сейчас... Во что же я превратился?! В девчонку, способную лишь лежать на смятой мокрой от слез простыне, боясь признать собственные чувства! Туман – это разрушение... А я пока медленно разрушаю лишь свой внутренний мир... А по щеке Хаято Гокудеры снова сползла непослушная слезинка и, сорвавшись, разбилась о стекло рамки, за которым улыбалась недосягаемое лицо его любимого человека. Лицо Ямамото Такеши.	NC-17	В процессе	Нет
1	SangWe	Занзас х Скуалло	ВРАЙ!!! Суть в том, что бедного Ску насилует злобный Занзас УХАХА, а потом Ску это, видимо, это понравилось _ ЛЮди, пожалуйста, оставляйте свой отзыв после прочтения!!!!!	Повествование от первого лица	64			R	Завершён	[]
1	SangWe	Смерть друга	Рой страдааает.... Хьюзо умеееееер _	Ангст,Повествование от первого лица,Психология,Философия	28	2010-02-24	Стоя на коленях возле маленькой могилки на городском кладбище, я плакал. Плакал, как маленький ребенок, безутешно, навзрыд. Кроме этого молчаливого камня я не замечал ничего вокруг. Ни весенней зелени, ни птиц, радостно порхающих вокруг, ничего. Эта могила была самой родной для меня в этом жутком взрослом мире. Не в силах сдерживаться, я упал на колени. Из груди невольно вырвался стон. Стон горечи, грусти, страдания. Я вспомнил те минуты, которые мы проводили вместе. Тогда я не понимал, каким был счастливым. Твоя неподдельная улыбка, веселый блеск в глазах, глупые шутки – ничто не выдавало в тебе героя. Но, когда пришло время, ты, пожертвовав жизнью, был на стороне правды. Ты искренне смеялся, был чуть-чуть надоедлив. Когда ты врывался в мой кабинет, мне хотелось пнуть тебя, ты наполнял всех серьезных мужчин вокруг тебя позитивом, радостью, смехом. Ты был предан мне, как никто другой. Ты всегда выполнял обещания, не скупился на советы. Когда у тебя родилась дочь, ты был несказанно счастлив. Смотря на то, как ты нянчишься с ней, как искренне любишь ее, я, признаться, иногда хотел оказаться на ее месте, ведь у меня в жизни никогда не было такого человека, который так же любил меня, как ты ее. Твоя жена, твоя дочь... Как ты мог оставить настолько дорогих тебе людей без присмотра? А как же я... Ты обещал обеспечить мне поддержку снизу... Кто же теперь выслушает меня? Кому я смогу поплакаться в форму, когда меня опять бросит девушка? Кто толкнет меня вперед, к должности фюрера и поддержит, если я засомневаюсь? В последние минуты своей жизни ты, смертельно раненный, думал не о себе, а о том, что армии, а значит и мне, грозит опасность. Ты бы мог убежать, спрятаться и остаться в живых. Но ты выбрал смерть героя, смерть Человека с большой буквы. Во многом я виню себя. Ведь, если бы я, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, вместо свидания с девушкой пришел бы к тебе, ничего бы не произошло... Прости, прости меня, Маес Хьюз... От одной из неприметных серых могил с надписью «Покойся с миром, Маес Хьюз» отошел черноволосый мужчина с каменным лицом, всего пару минут назад так пылко и так нежно разговаривавший с безмолвным камнем.	R	Закончен	Нет
1	SangWe	Война в Ишваре	Переживания бедного Роя насчет войны в Ишваре	Повествование от первого лица,Психология,Философия	22	2010-02-24	Кровь, кровь, много крови... Кровь на стенах домов, в колодцах... Даже песок насквозь пропитан ею. Дурманящий, густой запах щекочет ноздри и возбуждает все органы чувств. Даже во рту ясно чувствуется солоноватый металлический вкус. И огонь... Много, много огня... Вспышки волнуют глаза, заставляя забыть о человечности. Щелчок... Вспышка... Еще щелчок... И снова вспышка... Пальцы уже устали, но я все равно продолжаю щелкать, лишь для того, чтобы снова услышать предсмертные крики этого угасающего, как спичка, народа, почувствовать запах горелой плоти, ощутить опасную близость огня всем своим существом. Да, я стал чудовищем. Проще говоря, армейским псом. Я уже не помню, когда поступил приказ стереть Ишвару с лица земли. Время здесь не существовало. Минуты и часы сливались в одну густую вязкую массу, состоящую только из огня, крови, криков и беспредельной боли. Мне было даже их жаль. Но я не мог ничего поделать, ведь это приказ. Я уже не помню внешность тех, кого убил. Все на одно лицо: красные глаза, белоснежные волосы, темная кожа. Воистину прекрасный народ. Но я уверен, что моего лица они не забудут никогда. Лица беспощадного убийцы. Я стою на крыше одного из немногих уцелевших зданий. Вокруг только трупы и обломки домов. Это – зона работы знаменитого Багрового алхимика. Сразу видно руку профессионала. С помощью одного преобразования ему удается разрушать целые районы. По горам трупов ползет ишварский юноша. Монах. Одежда вся в крови, кровь заливает ему глаза, он ничего не видит. На руке нарисованы какие-то письмена, не знакомые мне. На лице – огромный шрам в виде креста. Готов поспорить, это дело рук Кимбли. Юноша отчаянно зовет брата. Здесь, в Ишваре, за месяц государственные алхимики убили миллионы таких же, как его брат. Спрыгнув с невысокого домишки, я пошел в лагерь, туда, где истинные убийцы вкушают триумф победы.	PG-13	Закончен	Нет
1	SangWe	Любовь меча	История о том, как Ску спешит к Яму, но у него не получается, Ям расстраивается и плакает :(	ООС,Повествование от первого лица,Психология,Романтика	72	2010-02-24	В вязкой темноте пустой комнаты зазвонил телефон. Спеша, спотыкаясь, падая и снова вставая, я бегу, бегу в надежде услышать твой голос. — Алло. — ВРАЙ! Как ты там без меня? Не нашел себе другого???? – как же я был рад снова услышать тебя, несмотря на то, что знал, что нас разделяют миллионы километров. — Не смешно! — Ой, какие мы нежные! — Когда ты приедешь? — Прости, сегодня не получится. Этот чертов босс! Ну, ты же знаешь Занзаса! Этот урод нагрузил меня работой по самое не хочу, а сам отдыхает!!! — Хорошо... – я старался придать голосу веселую нотку, но ничего не получалось. Слезы заволакивали глаза. — Эй, ты чего?? Ты ж не баба! Парню не свойственно плакать! – он волновался. — Да, прости. Пока. Надеюсь, ты еще позвонишь. — Конечно! ВРАЙ! И не пытайся найти себе там кого-нибудь, а то приеду и оторву все к чертовой бабушке!!!! Любимый голос сменили короткие гудки. Пип-пип-пип... Всегда... Всегда так... За нашими разговорами я слышу их... Пип-пип-пип... Они обрывают мои надежды, мои мечты, что ты приедешь, подойдешь сзади, обнимешь меня, поцелуешь... Я включил телевизор, вставил знакомый диск... С экрана мне улыбалось любимое лицо. Твои волосы, твои глаза, твой меч – все, все в тебе я любил, любил нежно. А ты не хотел этого понять. Вечные отговорки, глупые объяснения, почему ты не приедешь... Эти старые диски – это все, что у меня есть. Все, что напоминает мне о тебе. Смотреть их и тренироваться, представляя, что ты смотришь на меня, что направляешь мою руку, показывая, как правильно нанести удар. Я подошел к окну. На улице шел дождь, косой, холодный и тяжелый, навеивающий тоску. В скудном свете старого фонаря, стоящего под окнами, целовалась какая-то парочка. Дождь стекал по их волосам, по одежде, она прилипала к телу... Но они все равно продолжали целоваться, наслаждаясь только лишь тем, что они могут быть вместе. Смотря на них, мое сердце билось еще быстрее. Как бы я хотел так же стоять под дождем с тобой, ощущать твое тепло, твои губы... И непослушные слезы снова заструились по лицу. Вдруг к моему голому телу прижалась мокрая рубашка. Теплые руки обняли меня. — ВРАЙ! А ты не ждал меня?! А я вот приехал проверить, не зажигаешь ли ты с кем-нибудь!! – раздалось над моим ухом. — Скуалло... — Да? — НЕ КРИЧИ МНЕ НА УХО! А я все плакал и не мог успокоиться. Но вот только теперь это были слезы радости.	NC-17	В процессе	Нет

Subsets and Splits

No community queries yet

The top public SQL queries from the community will appear here once available.