title
stringlengths 1
134
| tags
stringlengths 2
465
⌀ | text
stringlengths 108
328k
| rating
int64 -1
30.8k
|
|---|---|---|---|
Город греха | BDSM, PWP, Underage, Групповой секс, Драббл, Зоофилия, Повседневность | Комнатка была просторной и светлой. Несколько диванов расположились вокруг условного центра, панорамное окно демонстрировало красоты Нью-Йорка, города грехов и безотказных шлюх. Само помещение было обставлено в лучших традициях модерна, в пастельных тонах с вкраплением светодиодов. Посередине комнаты лежал пушистый ковёр из серой волчьей шкуры, а на нём стоял на четвереньках подросток, обнажённый и довольно постанывающий под увесистой тушкой хозяйского добермана Чарли. Сам же хозяин с наслаждением наблюдал за разыгравшимся представлением, попивая дорогой коньяк и мысленно нахваливая любимую зверушку.
Белокурый юноша вился, стонал и жёстко надрачивал свой член, прогибаясь под весом возбуждённой собаки, таранящей его порядком растянутый и привыкший к подобным играм анус. На бледной коже парня оставались кровоточащие борозды от острых когтей его четвероногого любовника, на плече красовался след от укуса. Доберман толкался быстро, конвульсивно дёргаясь над хрупким тельцем своей сучки. Пёс был ненасытным, он сгорал от желания и упивался доступностью мальчишки, который даже сам направлял внушительный алый член в свою истерзанную дырочку.
Мужчина, сидящий на кожаном диване, криво ухмыльнулся, щёлкнул пальцами, а потом жестом подозвал парнишку к себе. Подросток попытался спихнуть с себя добермана, но Чарли вцепился зубами в его плечо, не позволяя прервать половой акт. Мальчишка заскулил и сделал попытку подняться, но мощные лапы кобеля придавили его к мягкой шкуре-подстилке. Захрипев от недовольства, юный зоофил сжался, доставляя псу смешанное удовольствие, а затем ползком двинулся к своему хозяину.
Мужчина потрепал блондина по волосам, когда тот приблизился, назвал его ласково по имени, после чего расстегнул свои штаны и приставил к пухлым губкам парня свой колом стоящий член. Чарли совершенно не смутил факт того, что его суку собирается использовать кто-то ещё, он увлечённо трахал мальчика сзади, рыча и поскуливая от усердия. Внезапно покрытый смазкой член выскользнул из заднего прохода парня, и блондину пришлось заводить руку за спину, чтобы вновь вставить себе член собаки.
- Хороший мальчик, - прохрипел темноволосый мужчина, толкнувшись в податливый ротик малолетнего извращенца.
Расслабив горло, парень старательно принял в себя немаленький ствол хозяина, принялся посасывать и облизывать его, изредка жмурясь от нетерпеливых толчков добермана. Юноша скользнул острым язычком по всей длине члена мужчины, обвёл уздечку, потеребил мошонку и наконец вобрал обратно в рот до предела.
Подтянутое тело Чарли содрогалось, когда он всё чаще и ритмичнее двигал бёдрами, ввинчиваясь в доступное тело мальчишки. Запрыгнув на свою послушную жертву поудобнее, пёс стал с особым удовольствием царапать лапами бока подростка, за что получил укоризненный взгляд со стороны хозяина.
Чарли нечасто давали играть с мальчишкой, но когда давали, то добермана сложно было оттащить от столь похотливой сучки, который сам раздвигал для него ноги, предварительно обмазывая свою упругую задницу какой-то особенной смазкой, обладающей притягательным ароматом течных собак. Парнишка любил заниматься с псом сексом, об этом свидетельствовало то, что у подростка крепко стоял от таких необычных игр. Мужчина же чаще всего любовался этим зрелищем, иногда отдавая парнишку своему второму псу – ротвейлеру Сэму. Тогда Чарли жутко ревновал подростка к своему злейшему врагу.
В какой-то момент блондин вскрикнул, выпустив изо рта разгорячённый член мужчины, повернулся к прибалдевшему псу, наконец замершему внутри него. Парень чувствовал, как в тесной дырочке стремительно набухает внушительный узел на члене собаки, он сперва попытался двигаться, но это принесло жгучую боль, поэтому пришлось терпеть вязку неподвижно.
Чарли загнанно дышал, опустив голову на плечо своей любимой сучки и навалившись на него всем весом. Сам мальчик продолжал ублажать своего хозяина, вылизывая его член и яички, при этом не забывая о самоудовлетворении. Вскоре Чарли спрыгнул с парня, дёрнулся в сторону, но член так и не вышел из сочащейся спермой дырки, поэтому доберман недовольно зарычал и притиснулся к заднице юноши, задрав хвост, мальчик содрогнулся от сокрушительного оргазма.
В одно время собственная сперма подростка выплеснулась на начищенный до блеска паркет, семя мужчины потекло на его розовый язычок, а пёс заполнил растянутый анус до краёв. Сперма стекала с уголков губ юнца, текла по внутренней стороне бёдер, а чувство насыщения позволяло забыться и расслабиться.
- Рано ещё, ты кое-что забыл, - бросил хозяин, кивнув на удовлетворённого пса, развалившегося на волчьей шкуре.
Белокурый парнишка подполз к своему недавнему любовнику, потрепал собаку за топорщащимся ушком, а потом поднял его лапу и прильнул губами к измазанному спермой и смазкой члену пса. Подросток обводил набухшую сеточку вен на стволе добермана, вбирал в рот и с удовольствием посасывал, причмокивая и щурясь. Ладонь скользила по короткой и грубой шёрстке на брюхе Чарли, сам кобель жмурился и высовывал язык от неповторимого удовольствия, ведь когда ещё ему доводилось найти такую обходительную сучку, как этот парнишка.
Когда блондин закончил, пёс уже спокойно дремал, лёжа на боку. Парень поглядел на своего хозяина с фанатичной преданностью, подполз к нему на четвереньках, будто бы настоящая псина, и уселся рядом на коленях. Брюнет надел обратно на свою зверушку тонкий кожаный ошейник, погладил всклоченные светлые волосы мальчика и направился в ванную, ведя за собой подростка на поводке. Чарли проводил их безразличным взглядом и уснул. | 8,712 |
Секс и ничего большего | Драма, Повседневность, Романтика, Флафф | Девять вечера. Темно. Прохладно. Чертовы окна чертовой общаги почти не затыкаются, а пластиковые будут ставить только в ноябре. Но надо еще октябрь пережить. Агата тяжело вздохнула и уставилась на экран ноута.
"Привет", — прочитала она в аське. Писал некий Rob.
— Нда... Ник незнакомый. Кто это тут шалит? Откуда он? Ого! Тоже в общаге живет. Хм... Посмотрим...
"Привет. Какого хрена от меня надо? Сразу говорю, что я весьма вспыльчивая и стервозная особа"
Агата усмехнулась. Какой бы ни был крутой этот парень, скорей всего, отстанет.
"Стерва — это дар от Бога и проклятие небес, дикая лесная кошка, полуангел, полубес!" — пришло в ответ.
— Да правда что ли? — восхитилась девушка, опираясь локтем о стол и склоняясь ближе к экрану ноутбука. — И в кого это ты такой умный?
"Снова повторяю. Какого хрена надо?"
— Ну, милый, ответь. А то мне уже любопытно!
"Тебя" — мигнуло сообщение в ответ. — "Сейчас"
— Ну, мальчик, а ты не охренел случайно? — Агата резко встала со стула и прошлась по комнате. — Ну-ка, а может, он не то имел ввиду?
"В каком смысле?"
"Ты правильно поняла" — тут же пришел ответ. Агата усмехнулась.
"А если я не согласна?"
"Согласишься!" — мигнула надпись. Агата подняла бровь, руки потянулись к клавиатуре, но пришло еще одно сообщение. — "Неужели лучше мастурбировать? Я знаю, что сейчас у тебя никого нет." "Я приду." "Сейчас." "И ты меня впустишь."
Незнакомец исчез из аськи.
— Впущу? — Агата уставилась на экран. — Черт! А он прав!
В дверь постучали. Девушка встала и пошла открывать.
— Привет, — не очень высокий, но явно спортивный парень по-хозяйски прошел в комнату и огляделся. — Ты, как всегда, прелесть. Соседка сегодня точно не придет?
— Точно, — хмыкнула Агата, рассматривая незнакомца. Темноволосый, темноглазый, светлокожий, красивый, с приятным голосом и легкими, тягучими движениями. — Единоборствами занимаешеся?
— Было дело. Теперь нет, — отозвался парень. — Ты летом много загорала? Обычно ты более светлая.
— Угу, — кивнула Агата. Она действительно была очень загорелой. А в сочетании с ее каштановыми волосами это смотрелось довольно странно. Невысокая, худощавая, с первым размером груди и милой мордашкой, Агата была довольно популярна среди парней. А теперь подвалил этот. — И зачем ты пришел?
— Заняться сексом. Ты против? — Парень провел кончиками пальцев по щеке девушки. Агата прикрыла глаза, дыхание ее сбилось. — Вижу, что нет. Мне от тебя больше ничего не надо. Только твое тело и эта ночь.
— Считаешь меня шлюхой? — усмехнулась девушка, подняв выщипанную бровь.
— Нет. Считаю, что мы можем помочь друг другу. Так сложно время от времени трахаться? — парень пошло ухмыльнулся. — Как только ты решишь завести парня, я отойду на задний план и мешать не буду. Клянусь. Веришь?
— Если и так, что теперь? — Агата усмехнулась и уставилась на парня, надеясь смутить.
— А сейчас, кроха, мы выключим свет. Нет, твой ноут пусть останется включенным. Я хочу видеть тебя. Немного, но видеть, — отозвался парень и щелкнул выключателем.
Агата заморгала глазами, стараясь привыкнуть к темноте. Сзади этот парень обхватил ее за талию и прошелся губами по шее. Девушка замерла, втянув в себя воздух. Властные руки быстро освобождали ее от одежды, не давая даже шанса на сопротивление. Жаркие губы целовали только что оголенное тело, вызывая сдержанные вздохи и хриплое учащенное дыхание. А потом просто поцелуи и горячие нежные ладони, ласкающие замерзшее тело... Агата очнулась от этого дурмана только раз, когда незнакомец укусил ее за мочку уха и положил на кровать. Пружины скрипнули под весом двух тел. Девушка попыталась вглядеться в лицо парня, но ладонь медленно спустилась вниз, касаясь еле-еле левого соска, скользя по животу, обводя кончиками пальцев пупок и еще ниже... Агата выгнулась, ощущая нежное, но властное проникновение пальца. Парень крепко поцеловал ее, а потом палец сменился членом. Не очень большим, средним, пожалуй. Но это было не важно. Ничего сейчас было не важно, кроме горячего тела, прижимающего ее к кровати... Он остался до утра, обнимая Агату и согревая ее своим жарким телом.
Утром девушка была улыбчива и весела. Это отметили все.
— Наверное, влюбилась! — дружно решили представительницы слабого пола.
— Да оттрахал ее кто-то как следует! — фыркнул на все намеки парней бывший бойфренд Агаты.
На все вопросы Агата только загадочно ухмылялась и начинала листать конспекты.
Это продолжалось восемь месяцев. Он приходил вечером, когда соседки не было. И оставался до самого утра. Самое смешное, что она даже имени его не знала. А он, казалось, знал о ней все: от ее любимого цвета и успеваемости в универе, до самых чувствительных точек на теле. И все бы, наверное, так и продолжалось, если бы...
— Привет, кроха. — Он зашел спокойно, по хозяйски. Агата усмехнулась. — Что случилось, малыш? — Девушка протянула ему бумажную полоску. — Твою мать! Точно?
— Да, — тихо отозвалась девушка. — Я к гинекологу сходила. Три недели.
— И что? Ты же знаешь, что нас ничего не связывает? Секс. Только он. — Парень цинично ухмыльнулся. — Делай аборт. Деньги я дам.
— Нет. — Агата посмотрела на парня. — Я сдаю все экзамены и ухожу в академический отпуск.
— Малыш, оно тебе надо? Ты же ничего не знаешь обо мне. Вдруг, у меня есть какая-нибудь наследственная болезнь? — Парень внимательно посмотрел на девушку.
— Надо. Мне оно надо. Мне плевать на тебя. Плевать на всех. Я рожу этого ребенка и воспитаю его. Я уже нашла место, где буду жить. Да и работа у меня есть. Так что... Мне на тебя плевать. Но этот ребенок — мой и только мой. Прощай!
Она вытолкала парня из комнаты и прижалась к двери, размазывая слезы по щекам. Будь трижды проклята эта чертова сентиментальность! Она ни капельки не влюбилась в этого самодовольного урода. Ни в его глаза, ни в его руки, и губы его ее совершенно не волнуют! Ей плевать, что он понимает ее с полудвижения. И совершенно безразлично то, как он смотрит на нее. Он никто! Ладонь легла на живот. Вот тот, кто достоин ее любви. Только этот малыш. И никто, никто другой!
Прошел месяц, два, три. Она не видела его больше. Rob исчез из ее жизни. Агата почти радовалась этому. Почти. Только почему-то, когда она замерзала и куталась в плед или платок, ей вспоминались его горячие руки и тихий вопрос "Замерзла? А почему сразу не сказала?". Это было очень странно. Их связывал только секс. Не больше. Это было странно. Почти невозможно. Он исчез из ее жизни, но, кажется, не совсем. Ведь кто-то клал деньги на ее счет? Агата только хмыкала и переводила эти "добавочные" деньги на другую карточку. Ни он, ни его деньги ей не нужны. Ей плевать на то, кто он, где он и с кем он. Но почему-то при мыслях, что он может быть с другой, сжималось сердце.
— Я чертова собственница, — каждый раз хмыкала Агата и клала руки на живот. — Да я ему не нужна вообще. Только секс. Не больше.
Прошло еще пять месяцев. Агата умудрялась справляться и с домашними делами и с работой. Нет, в декретный отпуск она не ушла. Да и зачем он ей? Кто ее будет кормить, поить и одевать? Вариант "родня" не рассматривался. Агата помнила, что ей сказала мать, когда девушка объявила о своей беременности: "Чтоб тебя, шлюха, с твоим выродком я на пороге не видела!". Агата ревела два дня, а потом успокоилась и решила жить для себя и для своего ребенка. Ей было все равно, кто родится. "Главное, что это мой ребенок," — думала она, осторожно кладя ладонь на живот.
В этот день Агата просто шла по улице. У нее не было конкретной цели. Она гуляла. Благо солнечная и безветреная погода к этому располагала. Схватки начались не внезапно, но Агата думала, что успеет дойти до ближайшей автобусной остановки. Не успела. Очердная схватка скрутила внутренности болью. Агата прислонилась к стене, тяжело дыша.
— Тихо, малыш, сейчас все будет хорошо! — уверенно заявил знакомый голос и сильные руки подхватили ее.
А дальше Агата мало что помнила. Он несет ее в больницу. Врачи. Ругань.
— А вы ей кто? — шипела немолодая медсестра.
— Гражданский муж, — спокойной отвечал он. — Да, черт побери! Она рожает! Помогите ей! Деньги — не вопрос!
А дальше боль. Приказ доктора тужиться. И снова одна только боль. А потом тихий жалобный плач. Агата открыла глаза. Вот оно, ее сокровище, ее дитя.
— Девочка! — объявляет довольный акушер.
— Арина, — тихо отвечает кто-то. — Арина Робертовна.
Агата поднимает глаза и смотрит на незнакомца.
— Привет, — тихо говорит он. — У нас дочь.
— Привет, — так же тихо отвечает Агата. — Я знаю.
Он долго не мог решиться написать ей. Он любил ее? Нет. Он был увлечен? Тоже не то. Он дышал ей. Только она об этом не знала. Да и не должна была узнать. У отца свой бизнес. Его уже помолвили, фактически. Нельзя, чтобы она в него влюблялась. И он решился предложить просто заняться сексом.
Он пришел к ней. Одна ночь. Но черт побери, как она поменяла его планы! Надо договориться с отцом. Надо, обязательно! Она его. Только его. Его маленькая страстная девочка. Он угадывал каждое ее желание. Ее тело отзывалось на самые осторожные его прикосновения настоящим ураганом. Ураганом, который топил их обоих. Его Агата. Его маленькое сокровище. Она стала для него всем.
Как он был рад, узнав о ее беременности. Но он испугался. Банально струсил. А потом всю ночь стоял у двери и слушал, как она плачет. А потом она затихла. Он испугался. Хотел даже выломать дверь, но пришла ее не слишком трезвая соседка и открыла комнату. Агата спала. Он быстро списал номер ее счета и ушел. Она его простит. Надо подождать, а потом попробовать просить прощения.
Она не пользовалась его деньгами, переводя их на другой счет. Хорошо, что Агата не знает, что львиная доля ее зарплаты шла из его кармана.
На последнем месяце берменности, он старался везде сопровождать ее. Она такая маленькая с таким большим животом. Он смотрел на нее со смесью нежности и горечи. Отец, конечно, был не против их брака. Особенно узнав, что будет ребенок. Он в этом плане придерживается своих принципов. Если нельзя сделать аборт, значит, надо жениться.
Ей стало плохо на улице. Он привез ее в больницу. Недолго ругался с докторами. Деньги решают все вопросы. Он держал ее руку. Боялся, что что-то пойдет не так. А потом раздался тихий плач, и доктор сказал "Девочка!", а он просто потерял голову.
Его дочь. Их дочь. Дочь...
Он смотрел на Агату, а в голове пронеслась шальная мысль "А ведь кто-то хотел ограничится только сексом... Секс и ничего большего..." | 6,591 |
Моя | BDSM, PWP, Изнасилование, Нецензурная лексика | - На! Получай, с-сука!
- Тебе не надоело там отрывать им головы? – безразличный голос, который скоро грозится перерасти в недовольный.
- Я их отрезаю. – Второй голос спокойно вносит поправку.
- Пф…
Перед компьютером в темноте сидит синеволосая девушка. Свет от монитора падает на ее лицо и руки, которые уверенно скачут по клавиатуре, вдавливая до упора то одну, то вторую кнопку. На лице блуждает легкая ухмылка, взгляд неотрывно исследует картинку на мониторе, которая меняется, стоит только зажать W или повернуть камеру. Сразу видно, что девушка увлечена происходящим и находится даже несколько в напряженном состоянии, потому что в любую секунду из-за угла может выскочить враг. А что делают с врагами? Правильно, убивают, а иначе убьют тебя. По крайней мере, в игре это происходит именно так. Сохранения давно не было и поэтому умирать сейчас хочется меньше всего.
- Да сдохни ты, тварь!
На мониторе с характерным звуком и брызгами крови тело лишается головы. Шатенка, которая все это время наблюдает за игрой своей девушки, морщится и вздыхает. Сказать, что ей надоело то, что происходит в этой комнате в последние дни – не сказать ничего. Она жутко устала от того, что на всю комнату то и дело раздается мат, ругань, а то и грохот, когда в бешенстве или от злости синеволосая ударяет кулаком по столу, вследствие чего кружка и тарелка начинают брякать. Она жутко устала от того, что в комнате даже свет нельзя включить, иначе тут же услышишь «Эта хуйня отсвечивает у меня в мониторе, я ничего не вижу» или «У меня от света глаза болят. Выключи». С каждым днем все это вместе с отсутствием внимания выводит все больше, и раздражение, которое уже было сменилось пониманием и безразличием, подкатывает снова.
- Может, хватит? – осторожно подходит сзади, гладит по плечам и тыкается носом в синюю макушку.
- Нет. Разве не видишь, что у меня сейчас босс будет? – даже не повернулась, чтобы взглянуть на шатенку. Взгляд по-прежнему прикован к монитору.
- Черт возьми, нажми на паузу. Ну, любимая!
- Зачем?
- Да что за глупый вопрос? Внимания мне хочется. Ты уже третий день, как только приходишь домой, садишься за компьютер, и тебя не оторвать, пока ты спать не захочешь! – голос девушки звучит раздосадовано.
- Подожди. Мне осталось немного, скоро я ее пройду, – немного раздраженный голос. На экране появляется босс, который, по большому счету, был уже финальным.
Нана капризно жмурится и хочет было отойти от своей девушки, как в голову приходит абсолютно неадекватный план. И вот, вместо того, чтобы оставить Мери еще на полчасика, она накрывает ее глаза своими ладонями. В комнате тут же раздается отборный мат.
- Малыш, ты это зря. Ой, как зря это сделала. Давно не получала что ли?
Нана убирает руки с глаз, чувствуя, как от любимой просто волнами исходит агрессия, и хочет ретироваться из комнаты, но не тут-то было. Ловкое движение натренированной руки и её хватают за волосы, наматывая их на кулак. Легкий сдавленный писк служит подтверждением того, что захват удался.
- Пу-у-усти… - к горлу подкатывает комок, Нана того и гляди расплачется от грубости и обиды.
- Замолчи, – Мери с силой тянет ее за волосы вниз, заставляя нагнуться и принять весьма пикантное и неудобное положение.
- Ну, не надо… - Кажется, что девушка уже знает, что ее ждет в ближайшем времени.
- Твою мать, я сказала замолчать! – голос становится еще более строгим и холодным. В нем слышится сталь.
Рука Мери задирает плиссированную юбку девушки и с силой ударяет по ягодице, от чего девушка дергается, но молчит. Спустя пару шлепков сил молчать уже не остается, и Нана сдавленно хнычет, кусает себе губы и чуть не плачет. Больше от обиды, чем от боли, хотя смысла отрицать нет – это больно. Чувствует, как тоненькую полоску трусиков сдвигают в сторону и в лоно нагло вторгаются два пальца, заставляя прогнуться в спине и застонать. Сразу после стона Нана слышит, как Мери хмыкает и удовлетворенно продолжает это домогательство.
Ласки не будет. По крайней мере, Нана её не получит. Они обе это знают. Обе они знают и то, что если бы синеволосая убила этого проклятого босса, то все было бы иначе. Но все так, как есть. Шатенка провинилась и будет наказана, а Мери получит удовольствие. Даже если это неправильно. Даже если так не должно быть. Даже если Нана вовсе не заслужила, чтобы с ней так обращались.
Пальцы покидают девушку, которая успела возбудиться, пока они там хозяйничали. Однако, Нана знает, что большего она не получит и обреченно вздыхает. Тут же до нее доносится звук расстегивающейся ширинки. Совсем рядом. Она вздрагивает и смотрит, насколько это позволяет ее поза, за тем, как по ногам Мери соскальзывают шорты. Одной рукой та все еще держит свою малышку, свою куколку за волосы, не позволяя той сменить позу или вырваться. После шорт она стягивает с себя трусики, и садится обратно на стул, с которого успела вскочить в порыве гнева. Снова тянет шатенку за волосы, чем вызывает очередной жалобный сдавленный писк, заставляя сесть на пол между ног. Говорить сейчас хочется меньше всего, поэтому синеволосая старается обойтись без слов. Смотрит в глаза своей жертве и гипнотизирует её холодным взглядом, стараясь убедить, что лучше слушаться и быть хорошей девочкой. Нана и не сопротивляется. Она знает всё это уже не понаслышке. Ей не впервой сидеть вот так вот в ногах, ловить каждое движение любимой, смотреть в родные, но такие безумные сейчас глаза, от взгляда которых по коже бегут мурашки.
- Чего ждешь? Лижи. – властный голос, которого невозможно ослушаться, разрывает тишину комнаты.
Девчонка и не думала ослушаться. Она делала то, чего хотели они обе. Ловкий язычок скользил, вырисовывал неизвестный рисунок, ласкал, заставлял прогибаться и стонать. Мери только сильнее прижимала ее к себе, заставляя едва не задыхаться, но все равно продолжать… Продолжать до последнего всхлипа, стона своей хозяйки.
Подчинять и подчиняться. Получать от этого невероятное, лишающее разума удовольствие. Сходить с ума от собственнического, наспех брошенного «моя». Чувствовать то, что можно испытать только тогда, когда тебя грубо держат за волосы, унижают и принуждают. Чувствовать страх, дрожать от одного взгляда, бояться ослушаться и при этом безумно, безудержно любить… | 4,979 |
Вопрос организации | PWP, Даб-кон, Драббл, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица, Повседневность, Современность, Юмор | Жопу было не спасти! Это я понял сразу, как только увидел мужика у писсуара. Здоровенный — формата шкаф трехстворчатый с антресолями. Морда — как оружие пролетариата. Взгляд киллера со стажем. Даже ссыт, сука, и то этак с напором, самоуверенно…
— Мужчина! Я вас боюсь! — сообщил я с придыханием, дождавшись, пока тот стряхнет.
— Чего меня бояться-то? — удивился мужик и начал упихивать свой потрясающий, невероятный, исключительно мне под… эмм… ужасный агрессивно-толстый хуй обратно в штаны.
Этого я, понятно, допустить не мог и ухватил мужика за что пришлось. Пришлось, надо сказать, удачно. Какая красота!
— Боюсь, что вы меня изнасилуете!
— Я?! — поразился мужик и принялся судорожно отцеплять мои загребущие лапки от своей раззявленной ширинки, которая из-за произведенного «ухватывания» растопырилась еще шире.
— Ну да! — хлопая глазами, подтвердил я и решительно потянул мужика за собой. — Сначала затолкаете меня, бедного, в кабинку, потом пихнете грубо на унитаз, а после, угрожая чем-нибудь ужасным, всунете свой половой хуй мне прямо в рот.
— Да я… — начал мужик и вдруг заткнулся.
Видимо, потому, что как раз в этот момент я принялся ему сосать с причмоком и старанием. Какой же большой! И… И… какой быстрый! Уже стоит так, что в горло с трудом лезет.
Сглатывая и слушая затравленно-возбужденное бычье сопение где-то наверху, я понял, что с этим «не лезет» немедленно нужно что-то делать, и свободной рукой принялся торопливо расстегивать штаны. Трусы под них я не надел и вообще к возможному насилию подготовился как следует: зад мой был и растянут, и смазан хорошенько.
Мужик и охнуть не успел, как я раскатал по его стояку презик (с пупыриками!), повернулся, насадился и задвигался, сладко сжимая своего потряс… эмм… своего жестокого насильника внутренними мышцами. Он было попытался отпихнуть меня, стащить со своего члена, но я к такому тоже был готов и, чуть повысив голос, тут же выдал надрывно:
— Насилуют!
— Да я же… — растерянно залепетал за спиной мужик. — Я же…
Отвечать на эту испуганную невнятицу я, понятно, ничего не стал и только задвигался энергичнее. Как же я люблю таких вот здоровяков! Мелкие мужики — злые, потому что им в жизни много чего доказывать надо, а вот амбалы все такие пусечки! И насилуют так хорошо и послуш… эмм… жестоко и коварно.
Я принялся подвывать. Так, как и положено жертве варварского нападения, на которую уже вовсю накатывает оргазм. Не хватало самой малости. Нет, ну что за дубина непонятливая!
— Насилуешь, так уж насилуй как надо, полностью!
С этими словами я перетащил здоровенную, как совковая лопата, руку мужика, отчаянно вцепившуюся в правую половинку моей бедной маленькой жопки, на свой бедный маленький и, главное, все еще неудовлетворенный член.
Он обхватил его — как видно, от неожиданности, — потом бросил и опять стал отпихиваться. Правда, уже без прежней уверенности. Более того, я почувствовал, как, вопреки слабым пихательным действиям рук, бедрами он мне навстречу начал поддавать вполне энергично… Так что я решил, что больше кричать о том, что меня насилуют, не буду — вдруг придут и все испортят? — и просто молча вернул его лапищу на свой член.
Кончили мы, кажется, одновременно… И закурили после тоже…
Что могу сказать в заключение? Вы все еще считаете, что изнасилование — это плохо? Тогда вы просто не умеете его правильно организовать! | 4,903 |
ДНЕВНИК | ER, Ангст, Групповой секс, Драма, Повествование от первого лица, Повседневность, Психология, Смерть основных персонажей, Учебные заведения, Философия | Название: ДНЕВНИК
Автор: Арика Сефия Нэцу
Фандом: Ориджинал
Статус: Закончен
Рейтинг: NC-17
Категория: яой
Жанр: ангст, романтик-воспоминания, повседневность, PWP
Предупреждение: секс, мат, суицид, а так же любовный треугольник, групповой секс, псевдопсихолого-философские выверты….
Комментарий: читайте и всё поймёте
12 сентября 2006 года.
Сегодня мне впервые открылась бездна. Я никогда не видел её такой пустой и бездонной. Возможно, потому, что я впервые её видел. Дима…. Самое красивое имя на моих губах. Самый красивый образ в моём сознании. Я до сих пор люблю его. Хотя это уже бесполезно. – Он никогда больше не полюбит меня, никогда меня не любил и сейчас…. Наверное, сейчас он ненавидит и презирает меня. И не любит. Он забыл обо мне. Забудет. Забывает. Меня нет в его жизни – я лишь лишний след в его судьбе, который стирается с каждой минутой и с облегчением исчезнет. Так будет хорошо, так будет правильно для него. А я? Исчезну. Бездна открылась мне… наконец-то…. Теперь она ждёт. Я приду.
13 сентября 2006 года.
Новый день. Такой-же пустой и чёрный, как и сотня других, котроые будут теперь со мной. Пока я не сойду в бездну. Но я ещё не готов. Я пока хочу жить. Я видел его. Он был счастлив. Для него меня нет. Я схожу с ума…. Он целовал другого парня так страстно, так радостно, так тесно обнимал, так нежно поглощал глазами. Он никогда не смотрел на меня так, никогда так не обнимал. Я для него призрак теперь. Я забыт…. Я проснулся на мокрой подушке сегодня утром – никогда не думал, что буду плакать ночью как девчёнка. На простыне расползалось белое густое пятно…. Но мне очень плохо. Значит, я ещё жив – это единственное, что держит меня. Боль – причина, последствие и признак…. Под душем сидел больше получаса. Дрочил, дико, исступлённо, вспоминая его счастливое лицо, его тёплые губы, приоткрытые для другого, руки, обвивающие его шею. Я никогда на поступал так, но после него это сжигает меня изнутри, сводит с ума. А я не хочу прийти в бездну вот так. Чувствую, что сорвусь, однажды просто завалю его. Всегда хочу его, когда вижу, когда думаю о нём. А я для него никто. Знаю, что и с новым парнем он поступит также, как со мной – окрутит, похитит, поиграет, окунётся в омут с головой и ускользнёт в новое море. Надеюсь лишь, что этот, новый, будет сильнее меня. Он не увидит того, что пришло ко мне вчера. Я даже сочувствую ему – а ведь должен ненавидеть: он похитил у меня самое дорогое существо. Но правда в том, что для Димы даже самое глубокое чувство, лишь временный океан, который он переплывёт рано или поздно, чтобы найти новый. Его чувства – не игра. Они ветер: приходят одни, уходят другие. Для него нет вечной любви – только цепь ярких глубоких колодцев с настоящими, но короткими чувствами. В них он топит таких как я – не первый и не последний. Но он для меня – был всем….
15 сентября 2006 года.
Думаю, что я готов. Его звали Дима. Да что я говорю – и сейчас зовут. Но только не я. Я никогда не позову его снова. Он исчез и я исчез тоже.
Дима. Дмитрий Танаян. Красивый черноволосый пацан с глубокими серо-бирюзовыми хамелеоновыми глазами. Их цвет всегда скользил от сапфирово-синего через серый бархат к изумрудно-зелёному…. Когда в них светилось небо, он был особенно прекрасен и наивен, а с тёмным ночным бархатом в глазах он становился юным бесстыжим распутником. Я любил его за это. Любил таким. Любил разным. И он меня любил, разный любил. Но это ничего не значит. Ему 16 лет. Полускорпион-полустрелец, там есть ещё одно какое-то созвездие, кажется, называется Змееносец… хм.., действительно, совпало… родился 21 ноября 1989 года, Змея, очень красивая и гипнотическая настоящая ядовитая кобра, 2 группа крови. Что ещё? Талантливый танцор, с прекрасным голосом, который хочется слушать и слушать? Красиво рисует? Да и почерк у него о-го-го какой! Такие только в прописях видел…. Обожает Японию? Великолепно владеет языком, кисточкой и палочками для еды? Спец в восточных единоборствах? Начитанный, весёлый, с потрясным чувством юмора, ироничный, быстрый и подвижный, как ртуть, сильный и всегда свежий, не смотря на любые физические упражнения? Отличный друг, рисковый пацан, классный гонщик-экстремал и просто невероятный любовник? Он был целым миром, непознанным и неописанным, полностью раскрытыми для меня. Как я был открыт для него. Он сохранился во мне до самой последней капельки. Но я в нём исчез, выветрился, испарился быстро, легко и навсегда. Моё место теперь отдано другому и так уже будет всегда.
Мы познакомились около года назад. Я вообще почти не общаюсь с ребятами из других классов, но в тот день у нас с 10 В был сдвоенный урок, потому что какая-то из училок заболела, а все остальные были заняты. Естественно, несчастных школьников никто и не догадался отпустить погулять. Пришлось париться в душном классе, рассчитанном на втрое меньшее количество народа. Я был зажат между двумя парнями с боков и какой-то сильно накрашенной воняющей грудастой блондинкой, сидящей сзади вполоборота к нам. Перед самым звонком в класс влетел парень, запыхавшийся, тяжело дышащий, но вовсе не вспотевший и такой…. Я не знаю, что со мной случилось. Смахнув разные стороны и немаленьких парней, и матюгающуюся, как обколотый грузчик, крашеную шлюху, я освободил ему место. Он заметил это и сквозь перезаполненный народом класс двинулся ко мне. Глядя на мою раздухарившуюся морду никто другой и не подумал занимать драгоценное местечко. Парни уползли куда-то к стенке, блондинка, шёпотом возбухя что-то про ебанувшихся педиков, собрала свои манатки и тоже слиняла. Мы с парнем остались одни. И, что удивительно, никто к нам не подсел. Наверное, я действительно здорово всех распугал. Хотя вообще я тихий…. Мы проговорили весь урок и вместе болтались на переменах. Я почему-то жутко расстроился, что сдвоенных уроков больше нет. Потом он прегласил меня к себе. В тот вечер мы впервые поцеловались…. Я чувствовал себя попавшим в женский слёзно-сопельный роман, но, что самое дерьмовое, мне это стопудово нравилось. Я хотел, чтобы это длилось вечно…. Мы всё свободное время проводили вместе, и нам всегда было хорошо. Мы почти никогда не ссорились. Мы трахались постоянно – и он меня, и я его. Я позволял ему всё. Иногда он приводил с собой дружков и устраивал групповушки – он вообще был порядочным извращенцем. Но я знал, что он любит меня. Сильнее, чем я люблю его. В первый раз это я затащил его в постель, хотя до того всегда считал себя несгибаемым натуралом. Но слишком сильно хотел его. Наваждение пришло и не уходило. До сих пор. Потом было лето, которое мы провели вместе, настоящий романтический рай, и я думал, что обрёл счастье. Но всё было слишком хорошо. Недавно он сказал мне, что всё кончено. А потом я увидел его с другим. Это новичёк, Слава, приехал из какого-то другого города заканчивать здесь школу. Димка сразу повис на нём и не отпускал. Думаю, и потрахались они уже в первый вечер своего знакомства. И, увидя их вместе, я сразу понял, что это конец, действительно, бесповоротно, как недостроенная трасса ведущая к обрыву. К бездне. И бездна со мной. Я стою на грани. Но прыгать ещё слишком рано для меня. Я не готов. Мне нечего сказать Диме, который с каждым днём чувствует меня всё меньше….
14 сентября 2006 года
Сегодня я весь день смотрел на него. На физ-ре, в душе, в столовке, в раздевалке…. Так хотелось подойти к нему, коснуться, поцеловать…. Затащить в какой-нибудь тёмный уголок и затрахать там до смерти. Я как-будто мазахист. Он всё время со Славкой – ни на шаг не отстаёт от него, липнет, целует, обнимает. Шлюха! А я, придурок, хочу его сейчас, ещё сильнее, намного сильнее, чем раньше. Как будто боль и вожделение смешались во мне. Я знаю, что не смогу выдержать. Мне нужна разрядка. В душевой чуть не набросился на одного из новичков. Десятиклассник, он тоже приехал откуда-то из тьмутаракани, да только родители его обосновались тут надолго, и он сам, закончив школу, собирался поступить в местный универ. Я немного знал об этом, потому что вокруг слишком много болтали об этом…. Щупленький, стройный, но с красивой фигурой, смазливенький светловолосый четырнадцатилетний паренёк с огроменными наивными тёмно-ржавыми глазами, во всём его облике сквозила какая-то необъяснимая, существующая только на уровне ауры, мужественность. Он чем-то напомнил мне Дима, но я сразу же понял, что между ними нет ничего общего. И я захотел его так, как никого в своей жизни, кроме Димки, не хотел. Не знаю, как я сдержал себя. Кусал губы потом в туалете до крови, руками надраивая свой не желающий опускаться пент. На урок по геометрии я так и не пошёл. Да какая уж тут геометрия, когда тут такая херня. Остальные уроки пролетели как-то незаметно. Я искал своего Димку глазами, съедал, трахал, не слушая учителей думал то о нём, а то вдруг ловил себя на мысли об этом белобрысом. Надо с этим быстро кончать. Я ведь люблю Димку. Хотя какая, к чёрту, теперь любовь?! Какая верность?! Он сам первым изменил мне. Но я сам не мог. Пришёл домой, лежал на кровати. Забил на уроки и друзей, на комп и родителей, думал о своём, о прошлом, о ветрености, о своей любви и чужих… эмоциях? чувствах? Такое чувство, будто все отношения для моего Димана, нет, уже не моего… — это виртуальная игрушка. Есть такие – симуляторы свиданок называются. Я в них не играл, а вот Дим. Да во что он толко не играл – от стрелялок и гонок до девчачьих РПГшек, а смотрел и того больше…. В его фильмотеке было невообразимое количество аниме от ужасной Сейлор Мун до великого Волчьего Дождя, Бибопа Ковбоев и… что угодно от фантастики до жёсткого яоя. И манги этой у него тоже было завались. Он под всё это добро даже кладовку оборудовал. И всем своим показывал. Мне тоже. Мы даже трахались там пару-тройку раз, между стеллажей с книжками, дисками и кассетами. Это было потрясно, просто нечто невероятное…. Как и всегда с ним. Я любил его и за это тоже. И сейчас люблю. Ну почему ты такой сволочь, Дим? Почему так легко выбрасываешь людей из своей жизни? Неужели для меня у тебя совсем нет места?Без тебя я бы не увидел бездну. А теперь она за твоей спиной… — ты улетел дальше, а я так остался на краю.
18 сентября 2006 года.
Схожу с ума. Не могу так больше. Просыпаюсь посреди ночи и чувствую, что трясусь. Руки-ноги холодные, глаза на мокром месте – ну что за девчачник! Хорошо хоть школу закрыли на карантин – никто меня таким не видит. А Димка не видит вообще. Сижу у себя в комнате, смотрю в окно. Пытаюсь ему позвонить, набираю номер снова и снова, но на последней кнопке рука замирает и я не могу. Знаю, что мне ответит Славка. Вы ведь вместе сейчас? Видел вас недавно – такие довольные, счастливые. Так хотелось подойти и что-то сделать! Но я следил за вами. Вы и не видели меня. Наверное, вообще почти ничего не видели, кроме друг друга. Ебётесь поди сейчас. Ну и пошли на хер… Хих…. Напился как свинья, накурился до одури…. И зачем мне сейчас жить? Проще спрыгнуть с обрыва…. Недавно звонил Серёга, тот белобрысый, кого я чуть не отымел. Просил помочь с домашним заданием. Обматерил, послал подальше, предложил сделать минет себе, мне, Димке и чёртовому дедушке, потом от души предложил…. Он так быстро положил трубку, что я думаю, он там отрубился прямо на телефон. Лучше бы он обматерил меня – легче бы стало. От второй бутылки водки воротит, как от перепрелой гнили, в животе почти танцы с соблями, и всё время тянет блевать. А ведь ещё не похмелье. Что я с собой делаю, педераст несчастный?
21 сентября 2006 года.
Школу, наконец, открыли. По мне лучше бы не открывали. Ну что за карантин! В начале года и на три дня! В прошлом октябре почти на месяц закрыли. Мы тогда с Димкой…. Все три дня провалялся дома, продрых после бухлянки, что устроил в понедельник. Так хреново мне ещё никогда не было. Болело всё – почки, печень, лёгкие, желудок, мозги и даже кишечник. Вообще не представляю, как я мог лежать. Половину времени проводил вобнимку с унитазом или верхом на нём, вторую – дрых без задних ног, но с больной задницей, на которую даже перевернуться не было желания. Что я с ней сделал-то? Знаю ведь, что у меня в тот день никого не было…. В общем к пятнице тело прошло, голова правда, как с похмеля, и к тому же словно дерьмом набита. Нажрался аспирина и ещё чего-то такого. Отошло. Потом вырвало. Потом я увидел Димку со Славкой и мне сразу же стало хорошо. Ну всё-таки мой Димка – самое лучшее для меня лекарство! Хотя какой он мой? Никак не могу привыкнуть, что уже не мой он….
К физре я одыбал, почуял вкус к жизни и задышал спокойно. Наверное, мне просто надо было немного встряхнуться…. Я пошёл в раздевалку, чтобы форму одеть, а там как раз был этот самый Серёга. Везёт же нам на такие встречи – физра у нас с ним в одно время! И снова в нигляже. Я так и замер с открытым ртом. Челюсть даже подбирать не стал. Пока он меня не видит стоял и следил за ним. А он голышом гимнастику сделал, по раздевалке свою разбросанную одежду подобрал. Я ещё в прошлый раз заметил, что он, идя в душ, свою одежду повсюду разбрасывает. Только чё он перед уроком-то туда попёрся? Потом вспомнил – он же дрался на перемене с Сашкой Пером из параллельного класса. Они оба здорово измазались в удобно валявшейся на заднем дворе вчерашней грязной луже. К тому же у Серёги была кровь на колене – я видел, как расплывалось тёмное пятно по разодранным брюкам. Вообще Серёга не драчун, но Сашка может вытянуть на стрелку любого, кроме Димана или меня. Я вообще не дерусь. Из принципа почти. А с Димкой он раньше спал. У них роман был в младших классах. Правда, я не уверен, что Диман его помнит, как и меня. Как и Славку своего когда-нибудь.
Игорь был у него первым. Он уехал на какой-то чемпионат и там попал под машину. Говорили, несчастный случай. Но я слышал, как они говорили в одном из пустых классов, и явно расставались. Правда, я тогда Димку не знал. А Игорка уехал расстроенный и даже на соревнования свои не попал. Просто машину не заметил. Вторым был Денис. Это длилось полгода. Потом Дэн уехал в другой город, где его родители получили работу, и связь между ними заглохла. Третьим был Борис. Борька. Они познакомились в лагере, провели вместе три сезона…. И разъехались. Борька был такой-же сучкой, как и Дим…. Потом был Сашка, потом Алёха – он потом перевёлся в колледж, Васька – теперь у него страшная привычка резать себе вены по выходным…. Толик просто перешёл на другую смену. Вадим на три месяца загремел в психушку. Олег спрыгнул с крыши. И теперь ездит по дому на инвалидной каталке. Ходить он теперь никогда не сможет, говорить – тоже. Рисует только. Но врачи разводят руками, говорят, что жить ему осталось не больше двух-трёх лет. Он просто медленно угасает. Видел я как-то его рисунки. Там – только Димка…. И я… иногда кто-то ещё. Наверное, он сейчас бы и Серёгу рисовал, если бы его видел. Коля просто не замечает бывшего любовника, Андрей нашёл себе девушку, Юлька из старших классов (тогда он был в старших, теперь в институте мается) женился. У него и ребёнок теперь…. Остальные как-то нормально перенесли этот разрыв, так сказать «остались — с Димкой — друзьями». Кое-кого из них он приводил к нам на групповухи. А мне некого было приводить. Обычно я оставался один против всех….
Так вот, Серёга подрался с Сашкой, из-за Димы, наверное. Разбил ему челюсть, сломал нос, здорово потрепал руку и ногу левые, за что Саш засандалил ему под каленку и поставил неслабый синяк на скуле. Очень аккуратной скуле между прочим…. Потому Серьга и попёр мыться перед занятием, а не после, как обычно. Дождался, пока все выйдут и…. Я беззвучно икнул и быстренько смотался к дверям спортзала. Они, как я и боялся, были заперты. Очевидно, народ не дождался нас и попёрся на улицу, на урок, который «добрейшая» директорская растянула на вторую половину дня, отхватив при этом часть первой. В ощем, они развели там какие-то соревнования с одиннадцати часов до семи вечера. Поставили там палатки, чтобы в школу не мотаться…. У нас неплохой школьный двор и улётная спортплощадка, и при желании там можно неплохо развернуться. Вот они и развернулись. На всю катушку. Только мы тут остались. Одни. Без жратвы почти. Хотя….Но соблазн другого рода был намного серьёзнее. Перед глазами всё ешё стояло голое тело Серёги, его упругая попка. Так безумно хотелось воткнуться в неё…. Новое наваждение было почти непреодолимо и так же сильно, как и старое. Я не знал, что мне делать. Но всё-таки вернулся в раздевалку. Не слишком-то приятно болтаться в пустом гулком спортзале да и вообще…. Лучше будет, если нас найдут в раздевалке. Надеялся только, что новый он уже оделся. Надежда оказалась почти напрасной – он уже натянул брюки, но выше пояса всё ещё был нагой. Ну почему этот парень такой тормоз? Я нарочно громко захлопнул дверь и, криво усмехнувшись, произнёс.
— Ну всё, приехали! Нас тут закрыли….
Серый взглянул на меня, испугано охнул и отступил. На несколько минут в небольшом помещении зависла пауза. В душевой почему-то текла вода…. И вдруг в старой двери за моей спиной щёлкнул ключ…. Ошалелое молчание стало почти осязаемым. А когда мы оба врубились в происходящее и ломанулись к двери, там уже никого не было. Очевидно, кто-то из благоразумных и озабоченных учителей вернулся запереть раздевалку. Так как здесь было тихо в это время – за дверью даже шума воды не слышно – он просто сделал своё дело и ушёл. Хорошо хоть, что свет можно было выключить только изнутри…. Но положение осложнилось. Мы с Серым сели на скамейки друг напротив друга, откинувшись спинами о стену, и устало замерли, обмозговывая своё положение. Вообще помещение для подготовки к занятиям физической культурой было не слишком маленьким – узкая недлинная прихожая с двумя рядами скамеек у стен, в которой мы сейчас и обретались. Из неё вели двери в душевую и непосредственно в раздевалку, где на стальных пластинах были впаяны крючки для одежды, у стен стояли довольно широкие полки для обуви. Именно там обычно все и переодевались. У общего между раздевалкой и душем стены был прилеплен маленький, но давольно удобный туалет, практически соединяющий эти два помещения как второй проходной «коридор». Им предпочитали пользоватися, когда набивалось много народу. Я тяжело вздохнул и поднялся на ноги, чувствуя, что стоит переодеться – почему-то становилось душно. Я бесшумно подошёл к двери и тихо приоткрыл её. И окаменел наподобее соляного столпа. Увидев то, чего видеть был не должен и, честно говоря, абсолютно не ожидал. На одной из полк, удобно раскинувшись и прижимая щёку к предплечию вытянутой вперёд руки на животе лежал абсолютно голый Димка, а Славка, тоже голый, лежал на нём сверху и внаглую трахал его. И этим делом они явно начали заниматься не сейчас. Сглотнув тугой противный комок в горле я смотрел на них, немея от боли и наслаждения, и острого прилива возбуждения, сосредоточившегося где-то внизу живота в стремительно набухающий комок. Это было как безумие тогда – я хотел и ненавидел, я жил и купался в своём чувстве, мне было так хорошо, так болезненно хорошо наблюдать за ними. Каждое их движение, каждый толчёк бёдер Славы, с которыми его толстый и красивый член входил и выходил из тела моего любимого. Он так извивался, так корчился и постанывал от действий своего нового любовника. Я полностью окунулся в пучину садо-мазахистский ощущений…. И очнулся только тогда, когда чей-то локоть коснулся моей спины. Чуть обернувшись, я увидел стоящего прямо за мной Серёгу, который тоже смотрел, широко раскрытыми от шока и возбуждения глазами. Я бесстыдно потянулся к его паху и положил руку прямо на его твердеющую, стеснённую штанами плоть. Он легонько вздоргнул и отступил. Я не мог больше терпеть. Мои мозги плавились, разум отказывался работать, всё моё существо сосредоточилось в комке пульсирующей плоти у меня между ног. Я закрыл дверь, повернулся к нему и в несколько шагов оттвеснил его ко второй двери. Зажатый в угол, он испугано замер, ошарашено глядя мне в лицо. Уверенным движением я положил его руку на свой напряжённый тугой узел. Я почти не соображал, я жил только желанием. И ничто сейчас не смогло бы остановить меня. Я знал, что та парочка специально спряталась в душевой, чтобы потрахаться вволю когда все уйдут. Но Серый прособирался, а я так засмотрелся на него…. Теперь моё вожделение срочно требовало удовлетворения. Одним движением стянув его штаны, я опустился на колени и взял в рот его член. Как давно я не испытывал этого ощущения. После Димки у меня никого не было, но, хотя расстались мы не давно, мне уже казалось, что прошли года. Бездна разверзалась всё шире. Я не хотел сейчас противиться желанию. Ощущение вибрирующего наполняющегося пениса у меня во рту казалось манной небесной, а когда он слил своё напряжение мне в рот…. Я с удовольствием проглотил его белую половую слюну и, взглянув ему в лицо, искушающе облизал губы. А потом вынул из штанов свой член и начал медленно массировать его. Мне казалось, что он должен был ненавидеть меня за то, что я сделал, презирать, плюнуть мне в лицо, послать на хер…. Но он опустил руки мне на плечи и рывком поднял меня с колен. И несколько минут мы просто смотрели друг другу в глаза. А потом просто впились губами в губы друг друга. И я понял, что он хочет меня также сильно, как я его. Спустя мучительно долгий поцелуй он соскользнул на пол и, обнимая меня за талию, прижался лицом к моему паху. Потом, дразняще взглянув на меня, взял мой член в рот и активно заработал удивительно мягкими губками и ловким языком, доводя меня до экстаза. Я вцепился пальцами в его волосы. Его пальцы заскользили у меня между ягодиц, потом проникли в прямую кишку. Я не смог сдержаться и закричал. От дурманящего тандема у меня по телу пробежала пьянящая, сжигающая сладость и слабость. Я кончил ему в рот и, кажется, не один раз, чего со мной раньше не бывало. Он поднялся на ноги, довольно облизывая губы, и потянулся ко мне за поцелуем. Я с удовольствием ответил ему, перехватывая преимущество. Его пальцы всё ещё пархали в моей заднице. Отстранившись от его губ, я твёрдо взглянул в его мутные глаза.
— Не позволю тебе трахнуть себя… — прохрипел я и он резко вздрогнул, теснее прижимаясь ко мне. – Сначала я хочу сам это сделать, так что будь моей девочкой….
Он испуганно задрожал, попытался дёрнуться, но мои пальцы уже добрались до его анального прохода и проскользнули его, творя невообразимые вещи, растягивая до не слишком болезненной ширины его девственное отверстие.
— Отпусти… меня… — прохрипел он, упираясь руками мне в грудь. Но его хер уже встал. Я начал ласкать его рукой, чтобы добыть немного смазки. Я всё-таки не ожидал такого и не подготовился….
Достаточно разработав его проход и в довольно короткое время, я убрал руку и с усмешкой посмотрел на него.
— Нет… — прохрипел он умоляюще.
— Ты ведь не хотел этого… — усмешка стала чуть шире. Я почувствовал вкус победы на губах.
— Я не хочу… чтобы кто-то делал это со мной… — через силу произнёс он. – Но… я не могу сдерживаться. Я не могу выдержать это – что ты делаешь со мной…. Я хочу, чтобы ты вставил мне прямо сейчас. Иначе я просто сойду с ума….
Запечатав ему рот поцелуем, я медленно и аккуратно вторгся в него и задвигался, постепенно ускоряя темп, порождая в нём просто звериное удовольствие каждым своим толчком….
….Я кончил в него в третий раз и пока не собирался останавиливаться. Он отдавался мне с дикой, первобытной страстью, как будто сам действительно был женщиной. Из его груди вылетали только стоны блаженного удовлетворения. Каждого толчка он ждал, как дара божия, и принимал его, раскрываясь полностью навстречу мне. Совсем как Димка. Но я почти забыл о своём прежнем партнёре, окунаясь в пучины нового. И мне было налевать, что Димка и его новый любовник сейчас наблюдают за нами, сгорая от такого же нетерпеливого желания….
….Мы совокуплялись, почти не останавливаясь, до самого вечера. Димка и Славка не мешали нам, а мы – им. Я плавал на седьмом небе от счастья – у меня давно не было такого классного секса. Я упивался каждой минутой совокупления. Я дал Серёге трахнуть меня, и он с радостью делал это не один раз. Мне потрясно было и входить в него, и принимать его в себя. Мне было также хорошо, как и с Димой…. За пятнадцать минут до конца мы прибрали все следы нашей бурной страсти, подтёрли полы и всё такое. Всё стало чинно-благородно, словно и не было здесь никаких блядских увеселений совсем недавно…. Уборка заняла три минуты. Потом мы с Диманом пошли в душ. Славка внаглую свалил от работы и теперь, уже помывшись, преспокойно одевался в соседнем помещении. У Серого ещё остались какие-то дела. Мы с Димом остались одни. Я старался не смотреть на него, хотя сердце стучало как сумасшедшее. Но когда он подошёл ко мне сзади и крепко обнял, я не выдержал, обернулся и оказался к ним лицом к лицу.
— Ну как? – ехидно, с хрипцой прошептал он. – Хорошо поебался? Он трахается лучше, чем я?
Я крепко схватил его за запястья и прямо заглянул в глаза.
— Ты – блудливая стерва… — выдохнул я в его лицо и вцепился губами в его губы, до крови, до отметин кусая их. Потом мои губы заскользили по его шее, груди, оставляя яркие метки. Потом я грубо перевернул его и он, наклонившись, расставил ноги, подставляясь мне. Палец. Потом два…. Но я не мог ждать. Я разом вошёл в него и жадно задвигался. Он не сопротивлялся. Ему было также хорошо со мной, как и раньше. Нам было даже ещё лучше, чем в наши бурные ночи. Этот украденный трах жёг как клеймо.
— Похотливая блядь… — шептал я в его ухо и это заводило меня ещё сильнее. – Маленькая ревнивая шлюха. Ты сам бросил меня. Ты сам завёл себе новово жеребца… — мне было ещё лучше от того, что Димка приревновал меня. Но бездна не уходила. Теперь я принадлежал ей. Но от её близкого дыхания мне было ещё лучше и приятнее сейчас…. Мы не могли остановиться. Он гормко, не стесняясь, стонал подо мной, и я вторил ему не тише. Или, может, наоборот…? Нечаянно подняв голову и взглянув в прихожую я увидел окаменевшего там потрясённого Серёгу, огромными глазами смотрящего на нас. Я почти рассмеялся ему в лицо. И мне вдруг стало так хорошо. От его взгляда я возбудился ещё сильнее, моя плоть ещё глубже проникала в Димкин анус, по телу от живота пробежала жаркая ласкающая волна. Я растворился в удовольствие, которое, казалось, было выше всех переносимых пределов. Я кончил прямо в Димку, моя тёплая сперма заполнила его узкий проход и потекла по бёдрам. Я накончал так много, что оставалось только удивляться, как в меня вообще столько поместилось и откуда вообще взялось после восьми часов почти безостановочного спаривания с Серым. Он, не отрываясь, смотрел на нас, по щекам текли слёзы. Дима распраямился и весело взглянул на меня.
— Ты всё ещё принадлежишь мне… — улыбнулся он, его глаза торжествующе смеялись. – Я не отпущу тебя так просто.
Я опустился на одно колено и нежно поцеловал кончик его члена: наша извечная шутка – рыцарь и принцесса. Он весело улыбнулся, провёл ладонью по моей щеке и выскользнул из моих рук, направился в туалет. Переждать, пока я помоюсь. Я встал с колена и направился к Серёге, но он лишь злобно зыркнул на меня и бросился в туалет, в котором уже засел Димка. Мне не хотелось думать о том, что же почувствует Слава, который наверняка прекрасно слышал, что произошло, как не хотелось и смотреть, что сейчас творится в туалете, который мелко сотрясался и жалобно стонал на два голоса. Я прекрасно мог представить, что там – разозлённый на меня Димка решился поиметь Серёгу и сейчас активно претворял своё жиелание в жизнь. Но долго я не выдержал. Упорство – не мой конёк. Приникнув к приоткрытой – наверняка не случайно – двери, я стал следить за двумя моими любовниками. Димка сидел на унитазе, чуть раздвинув ноги, и на его коленях, быстро и нетерпеливо насаживая себя на его член, приподнимался и опускался Серый. Заметив мой взгляд, Дим победно и хищно улыбнулся и, развернув себя вместе с партнёром так, чтобы Серёге пришлось упереться руками в бачок, задвигал тазом с удвоенной скоростью. Сер громко беспомощно застонал и кончил. Димка драл, драл и драл его, пока не выплюнул своё горячее семя в его податливый, мягкий и тугой зад. Похлопав партнёра по ягдицам, он вынул член и повернулся ко мне.
— Какая же ты всё-таки трахнутая блядь… — тихо и восторженно сказал я Диме. – Я всегда буду любить тебя. И ты, козёл, это знаешь. Жаль, что ты не способен на подобные чувства в ответ. Надеюсь, твой Славка выдержит, когда ты его кинешь ради нового «вечного чувства»….
С этими словами я пошёл мыться. Димка вышел следом, а за ним и смущённый, не знающий куда себя девать Серый. Мы молча и спокойно вымылись и пошли одеваться. Когда мы почти собрались, налетела толпа потной, наигравшейся молодёжи и мы потеряли друг друга в этой толпе. Выбравшись наконец из этого тесного ада, мы так и не нашли друг друга сегодня…. Недавно звонил Серый. Потом Диман. Он давно не звонил мне. И лучше бы не звонил снова. Я не стал слушать его. А вот с Серым болтал полчаса….
27 сентября 2006 года.
Сегодня я опять напился…. Чёрт! Я так скоро становлюсь алкоголиком…. Три бутылки водки на двоих, потом ещё пиво…. Или… пиво сначала? А, чёрт! Не помню! Голова раскалывается…. Зато помню кое-что похуже…. Последние шесть дней я не видел Димку, не говорил с ним. Я сам его избегал. Но не видел – это слишком сильно сказано. Я всё также из-под тишка слежу за ним, но теперь…. Я рад, что он меня не замечает. С Серым постарался вести себя, как-будто ничего не произошло. Мы с ним здорово подружились, он оказался классный парнем, хотя и бывший натурал. Мы почти всё время с ним проводили вместе. И допроводились…. Насмотревшись сегодня на моего ненаглядного, я дома напился, ну и Серого споил за компанию…. Блядь! Я же говорю, что живу как в каком-то сраном шлюхином романе. В смысле, ср…озовом ромашке о любви для женщин за сорок и далее…. И вот сейчас. Перечитав всё, что написал за 21 число, чуть не выблевал – такая извратная муть…. Но, по крайней мере, так всё и было. Нет, сестрёнкины романы и Димкины яои не пропали даром – какой талант загибается! Может, пару фанфишек написать…. Хотя и это безобразие тоже в какой-то мере фанфик. О жизни. И для…. Но я пока просто пишу всё, чем живу от заката до рассвета и наоборот. Правда, не слишком регулярно – регулярность меня не прёт. И….
В общем, мы с Серганом натрахались… нахрюкались до чёртиков у меня на квартире. Предков дома не было – все свалили в гости к бабкам-дедкам в пригород. Оставили меня в гордом одиночестве. А я Серёгу к себе притащил. Нажрались мы с ним… хоть святых выноси… хоть нас. Я вообще перестал контролировать себя. Помню, сорвал на парне всю одежду. Она теперь так выглядит…. В первый раз взял его прямо на полу. Трахались как полоумные. Чуть ему жопу не разодрал. Потом усадил его на стол и трахал как секретаршу. Он стенал и возился, бёдра вскидывал так высоко…. Он был такой сладкий и умопомрачительный, мать твою! Так тесно сжимал меня…. Я думал, он меня раздавит. Он вёл себя, как настаящая шлюха, предлагая мне себя снова и снова. И я, конечно, не мог отказать. В ход пошли разные приспособления – вибраторы, членоимитаторы и другая подобная хрень. Наследство от моего старшего женатого братишки. И брат, и сестра уже обзавелись своими семьями, и оба через семь-восемь месяцев ожидают прибавления. Хорошо всё-таки быть гомиком – никаких тебе подобных неожиданных «подарочков». Только через жопу…. Я воткнул в себя какую-то фаллохрень, Серый двигал её во мне, а я в это время двигался в нём. Было потрясно. Действительно на удивление потрясно…. Я кончил быстро и два раза подряд, потом ещё и ещё. Меня словно распирало. Мы опробовали все игрушки…. Потом перебрались на диван и резвились там, постоянно меняясь местами. До кровати доползли только под утро, но установиться пока не могли. Я снова воткнулся в уютную жопку Серёжика и здорово надрал её. Потом мы, наконец, вырубились. В школу опоздали и вооще забили на неё. Весь день не вылезали из постели, заливаясь попутно и совсем не просыхая. Но к вечеру удалось проспаться. Серёга сейчас в ванной. А я тут пишу. Как он, наверное, меня материт. Я уже дважды сделал с ним такое…. Ему должно быть отвратительно всё, что связано со мной. Но он мне действительно нравится. Я не люблю его. Я никого не могу любить, кроме моего Димки…. Тьфу ты, не моего! Зараза! Зато мой Серёга…. Тьфу ты тысячу раз!!! Он ведь тоже не мой…. Так – насильник и его счастливая жертва. А ведь у меня действительно никого нет….
5 октября 2006 года.
Школу закрыли на карантин. Мы теперь свободны, как ветер. Я счастлив, как никогда в своей жизни. Мне кажется, я влюблён. Да что там кажется – я влюблён! Я люблю! Мой Димка! И он отвечает мне. Он тоже меня любит. И он не врёт, я знаю. Как мне хорошо…. Родители уезжают к дедушке с бабушкой. Я напросился остаться здесь, сказал, хочу подучить уроки, задания, материалы к началу занятий…. Они обещали вернуться через месяц. Мама, папа, моя бешенная сестрёнка и зануда-братец с сексуальными причудами отправились путешествие за город. Ну что ж, туда им и дорога. Я не буду плакать. Я не буду один. Ко мне переедет Дима. Он обещал. Я обожаю его. Я готов на него молиться. Он мой, а я принадлежу ему. И так будет даже больше, чем вечность. Ничто не разлучит нас. Вчера был потрясающий день. Мы с Димком встречались на переменах, прятались в укромных уголках, целовались до опьянения. А после четвёртого урока забрались в туалет и с самого начала урока ебались там. Я обожаю, когда он имеет меня. Когда его член внутри, мне кажется, я влетаю, разрываюсь на куски, и я так счастлив. Я люблю всё, что он делает со мной. Мы заперлись в кабинке и делали это весь урок, потом всю перемену и весь следующий урок, а потом под шумок сбежали домой. На нас не обращали внимания, потому что бачёк в кабинке, где мы прятались, завывал ещё страшнее, чем мы вдовоём, и причём почти постоянно. Мы часто этим пользовались. Как и тем, что во время физры на улице раздевалки в спортзале запирались. Мы ловили любой шанс. И вот теперь у нас целый месяц.
Он завалил меня прямо на пороге, словно и не было тех полутора часов в школьном туалете. Потом мы «прошлись» по всем комнатам, перекусили на кухне и в конце-концов обустроились на ковре в гостиной. Он позволил мне. Впустил меня в себя. И он был такой восхитительный, жаркий, узкий. Мне нравится любить его также, как и позволять ему любить себя. Я овладевал им снова и снова, не в силах остановиться или передохнуть. Мне необходимо было чувствовать его на себе, чтобы верить. Я люблю его…. Я слишком люблю его. Я живу им, дышу им, я молюсь на него. Я не смогу без него ни дня. Мой Димка. А я принадлежу ему. Весь, без остатка. Потому что я хочу, чтобы было так. И так будет всегда, даже дольше чем вечность. И ничто не сможет нас разлучить, потому что мы не позволим….
Он лежит сейчас на полу, смотрит в потолок и гладит ладонями моё бедро. Мне вснгда хорошо с ним…. Он единственный, кто действительно понимает меня, кому я действительно нужен. И плевать на всех предыдущих его парней! Их уже не существует. Я раздвигаю ему ноги и снова всаживаю ему. Какой же он красивый в такие минуты. Красивее только когда сам входит в меня…. У нас впереди целый месяц и мы не упустим его…. Я целую его висок, волосы, жёсткие и влажные от пота, мокрую шею. Его губы и ногти уже оставили на мне немало своих метин. Я полностью помеченим. А он мною. И я счастлив от этого. Он мягко двигается навстречу мне. Мои толчки находят в нём живой, страстный отклик. Мы срастаемся друг с другом, двигаясь, как одно. Это и есть полное слияние. Я хотел бы трахаться с моим Димкой вечно. Но это, к сожалению, невозможно…. Потом я сам надеваюсь на него и он уже треплет меня. И так до самого вечера. Если бы это время я мог растянуть на всю жизнь….
28 сентября 2006 года.
Я проснулся в полночь. Всё было как и всегда. На щеках влажные дорожки от слёз. Руки холодные, как лёд, ноги, наверное, тоже…. Пустота внутри… кажется не такой пустой, тёплой. Бездна дрожит перед глазами, всё ещё манит, но мне не хочется пока окунуться в её объятия. И что-то не так…. Рядом, окутывая меня – какое-то тепло, тёплое тело прижимается к моему боку, согревая меня. Шелковистые недлинные волосы щекочут грудь. Руки обнимают, горячая кожа соприкасается с моей. Дима…. Нет, Серёга! Он спит рядо со мной. Так невинно и крепко, так доверяясь мне. Я почти люблю его. Но я люблю Димку. У меня одинаково встаёт на них обоих, и я не хочу видеть слёзы в рыжих глазах, но Дим в тысячу раз дороже для меня. Он показал мне ад, открыл мне бездну, к которой я лечу. Но я всё также хочу его, хочу быть с ним, растворяться в нём, теряться в его руках. Хочу, чтобы вместо Серёжки был он. Так больно и так жарко в груди. Безумная, благодарная нежность и желание, желание того, чтобы вместо него был другой – не честно, грешно, жестоко и глупо. Он вернулся из ванны и, не глядя на меня, устроился рядом. Он отгородился от меня спиной, как щитом, как стеною…. Я не винил его – я должен быть ему противен. Я оттрахал его два раза. Я даже думал о нём иногда. Я нагло сравнивал его с Димкой. Порою мечтал с ним о Димке, кончая в него, думал о Нём…. Сегодня я был особенно жесток. Я трахал его с мыслями о том, что в нём это делал Дима, всё ещё мой Дима, что в нём была Его сперма, что Он кончил в него, а я следую по Его пути, и эти мысли заводили меня сильнее, чем что бы то ни было в этой жизни, и я кончал снова и снова с мыслями о Нём, словно через это прикасаясь к Нему, кончая в Него…. Я впускал его в себя, желая ощутить на его члене следы Его пальцев. Это было как наваждение. Словно я впускал одновременно и Его тоже…. Я как будто трахался с ними обоими. И не думал об этом, просто чувствовал незримое Димкино присутствие. И я снова изменял Серёге. С ним-же, потому, что думал не о нём. Изнасиловал и одновременно изменял. Какая же я всё-таки сволочь. Димка, ты правильно сделал, что бросил меня. Хотя… я стал сволочью из-за тебя. Я снова хочу тебя. Рядом со мной лежит тёплое, живое тело, а у меня встаёт только от мыслей обо мне. Ты ведь делаешь это сейчас? Со Славкой? Или нашёл себе ещё кого на ночь? Серёга шевельнулся и открыл глаза. Проснулся. Я взглянул на него, очинаясь от своих мыслей. Димка отступил в тень. Но он никуда из меня не уходит. Тёмные рыжие глаза смотрят на меня.
— Прости… — шепчу я. Что я могу ещё сказать? Снова воспользовался им. Ублюдок. И если тогда я действительно его хотел, сейчас я хотел взять Димкины прикосновения с его тела, слиться с ними, прикоснуться к Диме через него. И хотя не скорю, я действительно хотел его, вместе с ним я хотел и Димку…. Он слабо улыбнулся, обнажая белые ровные зубки. Какая же у него милая улыбка. Как у Димы когда-то… и сейчас, наверное. Только не для меня.
— Привет, — смущённо прошептал он и завернулся в покрвало до самого подбородка.
— С тобой всё в порядке? – какой позорный вопрос. Я не имею права задавать его.
— Ты любишь его…? – странный вопрос. Но я знаю, почему он.
— Да… — я не могу лгать ему. – Я всегда буду любить его.
— Тогда почему…?
— Он оставил меня… — тихо, как вздох.
— Он лгал тебе?
— Нет. Он никогда мне не лгал. Но его слова слишком недолго были не были ложью. Он не способен на долгие чувства. Настоящие – но слишком короткие. В этом он весь.
— Я заменяю его для тебя? – в голосе непрошеная, нежелаемая дрожь.
— Нет, я действительно хотел тебя, — и это даже почти не ложь. Наверное. По крайней мере насчёт первого раза.
Он встал и, отвернувшись, подошёл к окну.
— Но ты не любишь меня… — слова тяжёлые, как мокрый песок.
— Нет. И никогда не смогу. Для меня существует лишь один – Дима.
— Но я тебе нравлюсь…? – для него важно услышать этот ответ.
— Да, ты мне очень нравился. Никто и никогда мне не нравился также как ты….
— Кроме Димы, — печально улыбнулся Серёга. Хотя я не видел в темноте, это было заметно по голосу. – Когда ты стал голубым? Он сделал тебя….
— Нет. Его звали Лой. Он был на десять лет старше меня. Мне было 14…. К этому возрасту у Димки уже было несколько партнёров. У меня – ни одного. Мы с Димкой ещё не были тогда знакомы – познакомились лишь год назад. Со мной у него было дольше, чем с другими. Он ни с кем не держался дольше двух-трёх месяцев. А со мной…. Так вот, все звали его Лоем. Я уже не помню, каким было его настоящее имя. Кажется, Илья. Он заметил меня в школе – приходил заменять нашего учителя по географии. Вообще он был начинающим географом, собирался преподавать в универе. Но друг попросил его поработать у нас…. Первый его урок был в нашем классе. Он сразу запал на меня. А я – на него, как кажется. Всё время не отрывал от него глаз. Он был таким красивым. Через неделю он трахнул меня. А через месяц об этом узнали в директорате. И его уволили. По моему, еще завели уголовное дело. За растление несовершеннолетних. Он наглотался какой-то срани и умер до того, как его нашли. Я нашёл…. Это было хуже всего. Первый Димкин тоже покончил с собой. Почти. Ещё один умирает сейчас, другой до сих пор режется. Никто не может его остановить…. Димка был такой – как тайфун. А у меня были только Лой и он… и ты….
— Я всегда считал себя нормальным. У меня и девчёнко была… — Серый невесело усмехнулся. – А теперь всё, что я хочу – это ты и….
— У тебя встаёт на Димку? – я горько хмыкнул. Он стыдливо вздохнул и опустил голову.
— У многих встаёт. И он многим даёт. Он как бесплатная, но очень дорогая шлюшка. Он любит это делать. Особенно со мной. Он говорил, что лучше, чем со мной, ему ни с кем не было. И я думаю, он не врал. Он до сих пор…. У меня всегда встаёт даже при мысли о нём. И я ничего не могу с собой поделать.
— Трахни меня, как будто я это он… — прошептал Серёга севшим голосом, не глядя на меня.
— Ты просишь слишком много… и… — я не хотел, чтобы он делал так. Он прямо взглянул на меня.
— Мы оба будем думать о нём, — голос тихий, но твёрдый, полный скрытого возбуждения. – И кончим для него…. Это игра, возможно. Но я хочу.
Я похлопал рукой по постели рядом со мной. Он без слов понял, подошёл и лёг. Я прижал его сверху, вдавливая его грудь в одеяло, лаская руками его выгибающуюся спину. Он положил щёку на скрещенный под подбородком руки и смотрел в окно. Я раздвинул его бёдра и вошёл в него. Это было потрясающе…. Мы двинулись в унисон, изгибаясь от непереносимой радости, вместе кричали его имя, вместе думали о нём. И у нас был сильнейший общий оргазм на троих. Потом я перевернул его лицом к себе и заставил нас обоих на время забыть о Димке. Пусть он следит за нами из глубин моего сознания.
16 марта 2005 года.
Скоро зацветёт сакура. Димка обожает это дерево…. Мы оба мечтаем о том, как наконец-то станет тепло, просохнет грязь, можно будет скинуть надоевшую тёплую одежду и наконец-то получить возможность трахаться на улице, прямо на земле, на траве…. У Димы в комнате растёт самая настоящая сакура, большая, разлапистая и постоянно цветущая, необыкновенно ароматно пахнущая. Жаль только, что вышитая на габелене. Мы очень любим заниматься с ним сексом под этой сакурой. Я думаю, рядом с нею он получает мощный оргазм, что в совокупности со мной даёт совершенно невероятные ощущения. А я готов это делать везде, где он захочет. Сегодня он имел меня, наверное, тысячу раз. И ему всё мало. И мне тоже…. Хотя после Новогодней ночи…. Димка, ну почему мы такие… бляди? Я не могу думать ни о чём, кроме тебя. На пальцах – шёлк твоих волос, на губах – атлас твоих губ, в памяти бархат твоих глаз, нежность твоего голоса. И всё тело горит от одних воспоминаний, как от твоих прикосновений ко мне. Я сойду с ума без тебя. Сойду без всего этого. Без твоей любви. Твоего тела. Сердца…. Мы пили японский чай под твоей сакурой, ели палочками приготовленных тобою омаров и суши, смотрели что-то неприличное и смеялись, касаясь друг друга в таких местах…. А потом сорвались и занялись этим. Ты держал мои запястья одной рукой, другой распахнул полы моего кимоно, потом распахнул своё. Твой хрен был такой твёрдый и мощный, что, казалось, он протаранит меня. Ты драил меня так жёстко. Всё время шептал, что я тесный и сейчас раздавлю тебя, а я сжимал и раскрывал себя в такт твоим движениям, подчиняясь каждому твоему порыву. И нам было так хорошо.
Я сейчас заново переживаю все свои дни с тобой. Порой они мне кажутся ярче реальности. Я люблю тебя, Дим. Всегда.
28 сентября 2006 года. Вечер.
— Что это? – Серый обнимает меня за плечи, кладя голову мне на плечо и заглядывая в мои записи.
— Дневник.
— Много уже…. Можно мне прочитать.
— Ещё нет. Я дам, когда буду готов. Я пишу всё, что помню, что чувствую. Всё. Я пишу сейчас и для тебя тоже.
— Но ты пишешь для Димки.
— Для него и о нём. Я хочу оставить свой след в нём. Но я пишу и о тебе. Пусть он знает всё. Я люблю его, я принадлежу ему, хотя он больше не принадлежит мне. Он никогда никому не принадлежал.
— Я принадлежу тебе….
— Сейчас…. Было время, когда Дим принадлежал мне. Также, как ты сейчас. Только мне одному. И я был единственным, кому он позволял владеть собой. Все остальные… только ловили ветер. И ты – такой же ветер, как и он. Я смог поймать тебя….
— Я не ветер. Я твой огонь….
— Ты не можешь сказать, что принадлежишь только мне.
— Могу. Я принадлежу только тебе. И я хочу тебя. Сейчас.
— Подожди, я допишу….
— Что ты пишешь сейчас?
— То, что мы говорим. Я могу вспомнить об этом и потом. Но хочу сейчас….
— Понимаю….
— Не трогай его… или я не выдержу….
— Скорей бы уже….
— Ах ты, ёбнутый извращенец…. Скажи спасибо, что я быстро пишу. Сам напросился.
29 сентября 2006 года.
Он приходил ко мне. Вчера-сегодня…. Этим вечером, в общем так. Я открыл дверь. На пороге стоял мокрый Димка. Один. Он прошёл в дом, закрыл дверь. Не удивился, что у меня Серёга, и даже голый. Даже как-то довольно улыбнулся. Ни слова не говоря разделся, пошлёпал в ванную. Мы с Серым, не сговариваясь, попёрли в спальню, и там разрядились друг с другом…. Он пришёл к нам, одетый в халат, с мокрыми спутавшимися волосами, прилипшими к шее. Он смотрел, как я всаживал Серому, и в его глазах светилось…. То, что и должно быть в Его глазах. Я шумно кончил, кайфуя и от того, что он смотрел на меня, и от того, как смотрел. Я словно кончил одновременно и в него. И Серый это понимал. На мгновение в его глазах проскользнуло разочарование. Но он знал о моей любви. И почти знал о бездне. Димка скинул халат, являя нашим вздором свой напружиненный хуй. Я задрожал от возбуждения, не способный оторовать от него взгляд. Серый выкатился из-под меня. Димка подошёл к постели, сел между моих раздвинутых ног и глубоко засадил мне. Я ахнул и затрясся. Он заставил меня подняться на четвереньки, потом удобно устроился, и при этом его член легонько дёргался во мне, потом к нам присоединился Серый, от всей души всадив Димке по самые яйца….
Всю ночь и утро мы провели вторём, трахаясь или все вместе, или парами попеременке, чаще я с Димкой или Димка со мной, реже кто-то из нас с Серым. Но ему по ходу нравилось даже наблюдать за нами…. Утром мы собрались, оделись, и разошлись в школу. И это был конец….
30 сентября 2006 года.
Димка всё-таки сука. Вчера весь день не отходил от Славика, постоянно лапал его, пользовался тем, что ему всё можно…. Трахнулся пару раз с ним в туалете. У меня на глазах. Ублюдок. Как же я ненавижу его! Бездна всё сильнее. Я слишком люблю его, чтобы не смотреть вниз. Когда-нибудь я убью Славку. Или изнасилую. Хотя его время, похоже, на исходе. Я видел, какие взгляды Диман бросал на Юрку из параллельного с нами класса. Он явно хотел чего-то с ним. Так что Славке скоро будет понос…. То-есть посыл…. В общем, хреново ему будет…. Но я почему-то не очень уверен в этом.
1 октября 2006 года.
Вечер. Уже почти конец дня. Как я и думал, Димка выходные провёл с ним, своим новым, Юркой. Но продолжать они, похоже, не собираются. поебались и разбежались. Славка всё ещё у дел. Хотя дерьмово ему сейчас…. Даже мне звонил…. А вот Димка…. Не знаю, зачем я трепался с ним. С Серым не виделся два дня. Скучаю по нему – даже сам офигеваю о своих чувств. Хочу подонка почти так, как Димку. Вспоминаю нашу последнюю ночь. Потом представляю Димку с Юркой – такой щупленький зеленоглазый шотен, упрощённая безшрамная версия Гарри Поттера. И у меня в итоге почти круглосуточный стояк. Хочу поебаться, а не с кем. Поссорился с предками, обматерил девчёнку на улице, послал кого-то в непечатное место и…. Я устал.
3 октября 2006 года.
Чёрт! Всё идёт как через задницу! Завалил пару важных контрольных – и откуда они только берутся…. Не видать мне спокойных каникул, как своих ушей. Дурацкая школа! где сделали университетскую систему сессий-каникул – только два раза в год. Зато подолгу…. Но в то же время эти экзамены… тоже уже задавали. И средисемитровые проверки! Нет, чтобы как в других школах….
А у меня Димка с Серёжкой уже второй или третий день из головы не выходят. Вот бляди…. Сегодня видел, как они трахались на перемене. Нашли себе местечко, где, как думали, их никто не найдёт. Но я часто бывал здесь с Димкой…. Диман так натягивал Серёгу, он так извивался под ним, так сладко орал…. Я так и не позволил им заметить себя – стоял и смотрел, а они ебались. Стройное гибкое тело скакало на таком-же красивом теле, бёдра двигались в едином ритме, вздымаясь и опадая…. Я никогда не видел их такими красивыми…. Бляди… как же я презираю их и себя, за то что не могу не любоваться ими, не могу не тянуться к ним, что жажду их каждой капелькой своей плоти, каждой фиброй души. И как же я люблю их. Их обоих. Но на самом деле я люблю только…. Чёрт! Кому я вру? Я ведь ревную их друг к другу! Но с Серёжкой это всё-таки… более ненастоящее. Не реальное. Настоящее у меня только с одним…. Серый кончил прямо у меня на глазах, пустил целый фонтан. Я никогда не видел, чтобы из него выходило так много спермы. Он никогда не был таким щедрым для меня. По его ногам текли белые струйки остывающей Димкиной спермы – похоже, он тоже накончал в него целое море разливное. Но хрена своего из обильно увлажнённой задницы не вынул. Надеялся на второй раунд, гнида…. И он же его и получил…. Они просто не могли оторваться друг от друга. Потом прозвенел звонок. И я смылся. Хорошо, что препод пришёл ещё позже, чем я…. А Димка с Серым пришли только к следующей перемене. Славка смотрел на Дима дикими глазами. Видимо, страдал. Как и я. Мне даже жаль его. Сволочь. Но так ему и надо. Получит от моего Димки по первое число. Бездна смотрит в глаза. Ждёт, когда я брошусь в её распахнутые объятия. Но я ещё не готов….
8 октября 2006 года.
Схожу с ума. Не трахался уже 5 дней. Перестоял во вторник под холодным душем. Простыл, как собака. До конца недели не был в школе. Серый так и не зашёл ко мне. Зараза. И Димка – но что с него возьмёшь. Мы с ним всё-таки расстались. Как же мне хреново было эти пять дней! А сегодня ещё хреновее! Стояк душит все желания. Хочется забить себя в чью-нибудь податливую задницу и хоть ненадолго обо всём забыть. Но обе мои задницы сейчас наверняка заняты друг с другом. Я их знаю. С Димки станется. Да и Серый тоже на него хвост зержит…. С тех пор, как Дим его в том туалете отодрал…. Они неплохая парочка. Но мне не легче от этого ни на грамм. Скорей бы уже это всё кончилось….
9 октября 2006 года.
Кончил. Несколько раз. Как хорошо…. Припёрлись оба, вчера, поздно вечером. Оба пьяные, как свиньи. И оба беспокоились…. Наверное, предки их из дома вышвырнули…. Но ничего – у меня пока спокойно…. Устроились у меня на постели и занялись друг другом: лизались, ласкались. Я хотел уже куда-нибудь свалить…. Вот только Димка поймал меня в дверях, обнял за талию, прижался грудью к моей спине…. И начал раздевать. Серый с другой стороны обнял меня за талию и полез целоваться в губы. От него так несло, что я чуть не рухнул от передоза. Но растаял, позволил им утащить себя на постель и заебать до полной бессознательности. Хотя где было моё сознание, когда я им всё это позволял? Облизав меня для начала, они удобно устроились надо мной и начали спариваться. Друг с другом. Так, чтобы я смотрел. И у меня вставало от одного взгляда на них. Так встало…. Димка стоял на четвереньках, выгибаясь дугой, его живот был прямо над моим пахом, руки почти касались моего бока, как и гладкие блестящие коленки с другой стороны. Серый стоял между его ладыжек на коленях, медленно качая задом, плавно вгоняя и вытягивая свой хуй из заднего прохода моего любимого. Я не мог оторвать взгляда от этого толстого объекта. И под моим взглядом он кончил быстрее, его быстро стынущая сперма густо закапала мне на живот. Из охваченного рукою Серого Димкиного ствола на меня хлынул сильный поток…. Я глухо втянул воздух и присоединил свою струю к озеру. Дим выскользнул из-под Серого, устроился у меня между ног, и начал слизывать наше общее наслаждение с моего живота. Я чувствовал, что не выдержу. Серый пристроился у него за спиной и воткнул себя в мои чуть разведённые ягодицы. Димка ничуть ему не мешал, и ему даже нравилось быть между нами. Он беззаботно и довольно продолжал заниматься своим делом. Когда Серёгин пенис переместился в его зад, он, не смущаясь, сам всадил мне по самые яйца. Это была одна из самых потрясных ночей в моей жизни. Только почему-то им обоим сейчас хоть бы что, резвятся до потери сознательности на моей кровати, пачкая её своей спермой снова и снова, а я как назло почему-то мучаюсь жутким похмельем. Словно за них обоих. И задница болит. Пойти что-ли их отыметь за это?
9 октября 2006 года. Чуть позже (часов на 6-7)
Так и сделали. Из постели выбрались только к обеду, счастливые и довольные. Хорошо, что у меня официально ещё больничный. А они ведь ко мне в гости заходили? Вот и заразились на пару дней. Только с чего это мы болеем вместе? Бездна ближе, чем когда-либо. Лукаво подмигивает мне. Жди-дожидайся меня… пока….
31 октября 2005 года.
Три недели провалялся в постели с жутким гриппом. И всё это время Димка не отходил от меня. Все, наверное, поняли, что между нами что-то есть…. Но мне наплевать. Мне даже нравится, что он постоянно рядом. Сегодня он даже забрался к нему в постель. Пользовался тем, что я больше не заразный – целовал и ласкал меня. Как же я хотел его всё это время…. Нужно будет ещё недельку «поболеть». Для профилактики. Димка здорово засадил мне тогда. Жарко. Я сразу понял, что долго больше не буду болеть – а если он заразится, сам так его полечу….
Потом он читал мне сказку на ночь, что-то из Агаты Кристи, потом спел мне колыбельную – вреде «Мунлайт Дестину». Он у меня так поёт! Зашибись…. Я заснул у него на руках. И я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как тогда….
3 ноября 2005 года.
Я вышел в школу. Полежать ещё недельку не получилось, но я вытянул себе ещё три дня. Димка встретил меня так, словно мы сотню лет не виделись – налетел, обнял, поцеловал… прямо в губы. При всех. И я был счастлив от этого. И плевать, что теперь нас все посчитают педиками – в конце-концов так оно и есть. Но все восприняли это нормально. Знали уже всё о нас… паразиты! Но всё-таки хорошо, что не закидали картошкой ^ — ~`. Вот уж чего у Димка-то набрался…. Так сильно люблю его!
18 июля 2006 года.
Я самый счастливый человек на Земле. Не знаю, может схожу с ума. Димка со мной! Только мой! Мы только вдвоём! Ходим ловим рыбу, гоняем бабочек, играем вместе в лапту или в теннис, плаваем до изнеможения, жжём ночью костры… и любим друг-друга в их мерцающем свете. Рассказываем друг другу странные истории. По большей часть он. А я слушаю и впитываю в себя каждую его частичку. Обычно он сидит при этом у костра, а я лежу головой у него на коленях и он ласкает мои волосы. Иногда он меня целует. Прямо в губы. И тогда я хочу, чтобы время замерло для него, для нас. Всё осталось вот так. Нам действительно хорошо вместе. Мы как две половинки друг друга – эту сказку он мне тоже рассказывал. Он иногда очень много треплется. Но мне нравится, нравится всё, что он делает, всё, чем он есть…. Я люблю…. И бесконечно готов кричать об этом.
10 октября 2006 года.
Я во тьме. Тёмная ночь нависает надо мной, как бездна холода и льда. Звёзды яркой колыбелью мигают мне из окна. Я один. Я в одиночестве. Весь мир пуст вокруг меня…. Какой же холод! Без них у меня нет жизни, без Димы. Они словно забрали мою искру с собой, когда ушли. Оба. Сёрый… и Дим. И сейчас мне кажется, что навсегда. В голове страшные мысли – встать, распахнуть окно, впустить ночной воздух в тугую комнату, встать на подоконник и улететь вниз…. Я не сделаю этого – не здесь. И рано. Я сижу на полу перед распахнутым окном и плачу. Потом всё-таки встаю и забираюсь на тоненький порог между жизнью и бездной. Ветер срывает мои слёзы, уносит их вдаль. Звёзды целуют в глаза, Лунный свет почти кусает кожу. Я хочу взлететь. Но полёт пока не для меня. Бездна пока не призовёт меня к себе. Я буду жить. Ещё не долго. Так много слов ещё осталось сказать. Димка, аи шите…. Всю жизнь…. Я знаю, ты меня поймёшь….
15 октября 2006 года.
Я почти свободен. Почти. Только бездна смотрит на меня свои тёмным взглядом. Я дописал вчера один роман и пару песен для Димки. Я так много сделал для него в последнее время: костюмы для косплея, оранжировки его песен, клипы и всякую подобную мелочь. Недавно начал замечать, что делаю то-же самое для Серого. А ещё начал писать фанфик о них, как они любят друг друга. Знаю, почти всё правда. Только без меня…. Как-то больно и по-мазохистский приятно. Нет, я всё таки ненормальный! Люблю, когда они вместе. Люблю их. Люблю тебя, мой Д…. Не буду больше писать об этом, или ты просто возненавидишь меня.
17 октября 2006 года.
Я почти научился терпеть без тебя, без вас. Я молча болею, наблюдая за вами. Как и Славка. Ему, наверное, больно сейчас…. Ты до сих пор не порвал с ним, мой Димка. Пусть и не мой уже. А я ведь всё-таки поимел его. Как он меня достал. Горячий, узкий, тесный. Наверняка был девственник там. Но ему понравилось. Ему понравился я. Наверное, буду теперь утешаться с ним, а он – со мной. Я не забываю о тебе, Дим, о вас. Но я вам больше не нужен… ведь так? Сами забыли обо мне и отдались в объятия друг друга. Мне не обидно, мне больно. Мне смертельно больно, Дим….
21 октября 2006 года. Чёртово время.
Какого чёрта я умудрился забыть свой дневник, да ещё открытым на последней странице! Я вчера писал в нём о том, что снова трахался со Славкой. И ещё какую-то хреномуть…. В общем, Димка с Серым наткнулись на него в моей парте и прочитали последние записи. А после уроков заявились ко мне. Вместе. И вместе с вещественным доказательством, которое, к счачстью, вернули мне, а не уничтожили на фиг. Потом они вдвоём несколько часов меня насиловали, через каждые пару-тройку раз сменяя друг друга. не сказать, чтобы я сильно против, только теперь жопа у меня так болит, что я не то что сидеть – лежать ни в каком, кроме как на животе, положении не могу. Да и штаны, и даже трусы не могу надеть на себя. Ужас…. Сидят тут рядом, чяй между собй пьют, треплются. Смотрят, как я пишу. Подлюги! Как же я их…. Но обещание есть обещание…. Как только чуть отойду – точно всё им припомню…. Хотя, честно говоря, правильно они меня отодрали. Заслужил я. Только больно очень. Скотина. И они скоты тоже…. Зато бездна тихо подмигивает где-то вдали. отодвинулась от меня, пугают они её. Как хорошо, когда есть кто-то, способный спугнуть бездну. Только знаю я уже, что вечность долго не бывает….
5 сентября 2005 года.
Как же хорошо…. Хорошо, когда они оба рядом. Я давно не чувствовал себя таким счастливым…. Завтра… и конец….
… Сегодня я впервые увидел Его…. Всю перемену сидел и матерился про себя: этот долбанный учитель просто забил на свой урок и послал всех нас вместе на три буквы…. И придурочный дирек посрал на наши желания и впендил нас как каких-то … в этот В…. И сидеть нам теперь, как сраным килькам в банке – тесно, душно, даже писать нормально не получится, а ещё эта белобрысая блядь тычется в меня своими коленками, а педик справа всё пытается передать через мои колени какую-то хрень педику слева. Наверное, хочет втереть ему косячок по доброте душевной, чтоб не одному потом…. Мне действительно было хреново…. Пока я не увидел Его! Его волосы, глаза, походку, его классную фигуру. И тогда я понял, что попал. Я смотрел на него, не отрывая вхгляда, всем своим видом разгоняя всех, кто мог бы занять бесценное место рядом со мной, предназначенное только для одного….
— Привет! – сказал Он, плюхаясь рядом. И я чуть не взорвался от счастья, услышав его голос. Потом мысленно отпинал себя, послал подальше, обозвал извращенцем и дебилом и заговорил с ним.
— Меня зовут Дима. Дима Танаян. Я наполовину армянин.
Я тоже сказал, как меня зовут. Мне нравилось слышать его голос. Я почти не замечал, что говорю сам. За первые пятнадцать минут я узнал у него почти обо всём – когда и во скалько он родился, кто по гороскопу, что у него первая группа крови, такая же как у Зайки Цукино из СМ, что он обажает Японию вообще и Аниме в ОЧЕНЬ большой частности, что знает японский лучше родного русского, что живёт без отца, только с матерью и братом, который уже в универе, что пишет песни и много писем в Свой Любимый Журнал, особенно двум парням – Рыжему и Купе….
Мы болтали много и почти ни о чём…. Урок пролетел незаметно. Мы совсем не слушали, что нам втирал очкастый аллигатор про «пестики и тычинки» или что-то в этом роде. Я слышал только Его. Урок плавно перетёк в перемену, но мы никак не могли наболтаться. Пока не прозвенел звонок и мы не разошлись по кабинетам. Позже мы встречались через каждую перемену. А потом он пригласил меня покурить. Мы нашли укромный уголок в переулке и там он прижал меня к стене и поцеловал. Я не сопротивлялся, я и сам безумно этого хотел. Просто чувствовал, что так и надо. Он отстранился от меня и долго смотрел мне в глаза затуманенными своими. Потом я сам его поцеловал…. Мы словно не могли нацеловаться, мы словно впитывали друг друга с каждым поцелуем. И я был на краю счастья и безумия. Я знаю, что он был там со мной. Мы долго бродили, до самого вечера, до темноты, просто держась за руки. Пока не забрели в тот переулок, где в первый раз поцеловались. И он снова прижал меня к стене. И снова целовал. Наши руки скользили по телам, сдирая одежду, лаская кожу, сводя с ума…. Потом он целовал каждую клеточку моего тела, плавно спускаясь вниз, пока не прикоснулся к моему члену. Он уже стоял, напряжённый и готовый. И Димка впервые взял его в рот. Я тогда чуть сразу не кончил, кодга он коснулся меня губами, а потом почувствовал жар его рта на себе. Его пальцы вонзились в мой анальный проход и принялись разрабатывать его. Но ни он, ни я долго не выдержали. Когда я выплеснулся в его рот, он выпустил меня из себя, поцеловал в губы, а потом быстро, но аккуртно втолкнул свой пенис в меня…. И он трахал меня до помутнения рассудка. Прижимал меня к стене всем телом, крепко держал мне руки над головой, целовал меня и двигался, двигался, двигался во мне, кончая, замерая на несколько секунд и снова начиная движение…. Мы продолжали так до рассвета, а утром обессиленные опустились на свою разбросанную одежду. Мы просто не могли двигаться. Я сейчас благодарю бога, что нас там за ночь маньяки не застукали. То-то было бы им развлечение! Потом мы еле оделись. Он помогал мне, хотя у него самого и дрожали руки. У меня же дрожало всё. И зад отваливался. Он привёл меня домой, затащил в ванную, помог мне помыться. Потом мы доползли ко мне на кравать, рухнули там и заснули до обеда…. А потом я взял у него реванш и трахал его до самого вечера, пока у него самого жопа не начала разваливаться. Вечером он так и не попал домой. Я уговорил его остаться на ночь. Как хорошо, когда можно запереться у себя в комнате, врубить музыку и ничего не слышно….
17 июня 2006 года. Классный день!
Сегодня Его День Рождения…. Мы просто не могли оторваться друг от друга. Делали всё, что бы он ни захотел: с утра посмотрели Х и ПАРАД-ПАРАД. По-моему, тупая хреновина, но его почему-то заводит…. Ну она и завела его…. Нет, первую серию мы отсмотрели честно, но вот вторую… у меня было чувство, что сами девочки из-за экрана таращатся на нас. Мы представляли собою просто почти ходячую Кама-Сутру…. Кстати, он мне подарил подобное безобразие на мою Днюху. Прямо специально для геев. И в Манга-стилистике. Наверняка где-то в Японии раскопал, извращенец…. Он туда раз-два в месяц ездит и меня как-нибудь обещал взять. Ну да когда это будет? Когда рак на горе и всё такое…. В общем, я уже и не жду…. Ну её! Наши «постельные» упражнения закончились где-то к половине четвёртого. Потом мы потопали в ниппоновский ресторан, там похавали на полгода вперёд, причём мне пришлось делать это палочками, а Дим, зараза, владеет ими лучше, чем я вилкой! Потом он потащил меня на какой-то фильм Курасавы, потом мы сходили на концерт группы НикаХима. Удалось даже автографы взять…. А Димку там вообще как-будто все знали. Никовцы его на сцену выскребли и он у них полконцерта отработал затак. Правда, они потом с нами пиво пили, болтались, надарили кучу всего. Дим был в осадке. Приехал домой счастливый и захмелевший. А тут ещё я! Мы с ним торта пожрали, я ему подарочный набор нововыпущенной СейлорМушки вручил, и такой-же набор Гравитэйшна, несколько дисков с Аюми и другими из дж-поп и джи-рок, огромный плакат с кем-то, кем-то и кем-то, новый номер его Святейшего Журнала и все номера с 1 по 100. Знаю, что он их собирает, а первой сотни у него точно не было. Потом мы скакали на кровати, орали песни на японском, ели мороженое и пытались комплеить прин Серенити. У меня получилось лучше. Тогда Дим заделался голым Эндиком и всыпал мне по первое число. Я не обиделся…. Но в конце концов Серенька всё-таки засадила своему благоверному по первое число. А ещё говорила «Я-Сейлор Мун, Я-Сейлор Мун»! Хрен ей в задницу…. Да и мне тоже…. Димкин….
ИВАН КУПАЛА
Всё-таки это самое лучшее лето в моей жизни. Просто райское лето. После него только умереть. Я с самого первого дня всё это время был так счастлив…. И также готов был вопить об этом хоть на самом краю света. Как хорошо знать, что такое счастье не может продолжаться всегда! Но сейчас мне просто хорошо до одури. Мы весь день купались, потом разожгли костёр, плясали вокруг него, как дикари, и пели разные песни на русско-японском языке. Он подарил мне диск Арии. Знает, зараза, что я их люблю, просто обожаю…. Он всегда мне какие-то мелочи дарит на разные празднички такие. Потом сидели, завернувшись в одеяла, и он пел мне песни с нового диска. На память. Наверняка пере этим до дыр заслушал его…. В полночь скакали через костёр, голые и счастливые, потом просто лежали на траве, и блики огня скользили по нашей влажной коже, путались в Димкиных волосах. Он ласкал моё тело, сначала почти невинно, потом до бесстыдного откровенно, а потом…. Он смотрел на прямо мне в глаза и его губы шептали, как заклинание, слова песни. Почему-то это была песня «Чужой»….
Он долго пел мне, а я лежал в его объятиях, прижимаясь щекой к его груди и мечтая никогда его не отпускать. Я весь погрузился в его голос. Я обожал его. Луна окружала нас своим золотистым сиянием. Она словно действительно была Усаги, и я верил во все те сказки, что так любил Дим. Потому что я сам любил и всегда буду любить его. Вот так-то мой Дима. Я всегда останусь твоим….
31 августа 2006 года.
Заканчивается наш персональный рай. Мы возвращаемся из нашего Эдена. Завтра начинается школа. Завтра начинается новый год. Завтра начинается что-то новое…. И почему-та эта ночь сегодня пугает меня. Первая за столько времени ночь без него.
Он сидит у меня между ног, прижимаясь спиной к моей груди, и его шелковистые волосы щекочут мне кожу через ворот рубашки. Мне хочется смеяться и плакать.
— Ты знаешь, я ведь люблю тебя… — впервые он говорит мне это, и его голос грустно-серьёзен. Я жду….
— Я тоже люблю тебя… — вдруг тихо говорю я. Мы, не отрываясь, смотрим на звёзды, но настолько невероятно чувствуем друг друга, как никогда в жизни…. – Я по-настоящему люблю тебя. Дим. Я хочу всегда быть только с тобой. Хочу всегда принадлежать только тебе.
— Ты знаешь, Солнышко, вечность никогда не бывает вечной… — грустно и с каким-то сожалением сказал он. У меня болезненно сжимается сердце.
— Но пока мы вместе, и нам больше ничего не нужно… — теперь он смеётся и мне становится легче. Я представляю, как тянусь и целую его…. Но мы сидим неподвижно и просто смотрим, смотрим, смотрим на звёзды. Я никуда его не отпущу….
1 сентября 2006 года.
Сегодня начался новый учебный год. Мы расстались сегодня утром и разошлись по своим классам. Не знаю, почему, но я уверен, что мы теперь долго не увидимся….
5 сентября 2006 года.
Ровно год с нашей встречи. Он тоже помнит…. Мы забили на всё и весь день провели вместе. Он подарил мне диск со своими клипами по Арии и Маврину, небольшой серебряный кулон. Он никогда никому подобного не дарил. Мы купили его вместе, вернее, целый набор – три небольших чернёных серебряных креста…. Один взял ты, другой – я. Третий…. Пока остался у тебя. Он нам пока не нужен…. Ты улыбался и мне было хорошо рядом с тобой. Всё было словно квинтэссенция счастья. Я просто летал рядом с тобой. Я любил…. Димка, что же я делаю сейчас?
6 сентября 2006 года. 00:00
Вот и конец. Димка сказал, что между нами всё кончено. Холодно сказал, отстранённо. Как чужой. Просто отвернулся и ушёл. Я не поверил. Этого не может быть! Мы же так любим друг друга!!! Что же ты делаешь, Дим?
12 сентября 2006 года.
Сегодня бездна открылась у меня под ногами. Я никогда не видел её такой пустой и бездонной. Возможно, потому, что я впервые вижу её. Дима…. Что же я делаю? Дим…. Я ведь просто схожу с ума. Пишу в дневник старые числа, переживаю их так, как будто всё это происходит сейчас. Лечу за каждым дыханием. Стараюсь записать их для тебя. И для Серого…. Сейчас ведь на самом деле 21 ноября, мой День Рождения. Как же мне больно сейчас. Несмотря на то, что вы оба со мной. Ничего не изменилось. Димка, я до сих пор не существую для тебя. Пусть, как случайный партнёр. Но не как любимый. Ты уже не любишь меня. А я не могу не любить. Я вспоминаю каждую нашу минуту вместе, как сокровище, я хочу тебя, хочу быть с тобой. Но это только фантом. Ты спишь со Славкой, ходишь с ним вобнимку по школе, всё ещё вешаешься на него, целуешь, и даёшь ему драть себя у меня на глазах. Ты даришь мне моё извращённое мазахистское удовольствие…. Но я вижу, что у тебя с Серёгой. Это намного больше, чем у тебя было с любым из твоих «Слав», глубже и прочнее, чем у нас с тобой. И ты прячешься от этого поэтому. Ты боишься чувства, что свяжет тебя. Но оно тебя уже связало. Ты не сможешь дышать без него, также, как я не дышу без тебя. Это то, вечное и настоящее, что ты всегда искал и чего всегда опасался в отношениях с нами…. Серёга…. Ты разрываешься между нами. Однажды я сказал тебе, что не смогу тебя полюбить. Я солгал тогда. Солгал и тебе и себе. Я люблю тебя также сильно, как Димку. Вы оба разные и оба одинаковдо дорого значите для меня…. Я люблю вас обоих, обоих по-разному и одинаково сильно…. Ты страдаешь, когда видишь его со Славкой. Ничего, скоро он поймёт, что ему нужен только ты, как и он тебе. Славка уйдёт. Обещаю, что ты – останешься! Вы уже не ревнуете меня друг к другу. У нас получился такой практически равнобедренный треугольник. Но я знаю, что в этой фигуре я всего-лишь лишняя планка. Бездна – вот мой ответ. Вы оба не любите меня. Ты рвёшься ко мне, ты со мной встречаешься. Но ты не способен закрыть растущую пустоту в моём сердце. Лишь когда вы оба вместе, мне может быть действительно хорошо и легко и тьма отступает. С каждым днём она всё сильнее дышит мне в затылок. Настоящее дыхание тьмы. Сегодня я лежал и мечтал, как пойду в ванну, включу воду, погружусь в тёплый расплавленный газ и острой, холодной иглой разрежу себе вены, а потом погружусь в приятную принимающую меня жидкость с головой, и вода окрасится в дурманящий пряный красный цвет – цвет моей крови…. Но есть ещё то, что держит меня – многое, что я ещё должен вам сказать. А потом? Потом я наконец-то исчезну. Бездна наконец-то открылась мне…. И она меня дождётся. И я прийду. Когда зацветёт священное дерево и стряхнёт свои тонкие лепестки, как сигаретный пепел, на землю. Для тебя ведь оно тоже священное теперь, Серый? Как и для Дима…. Как навсегда будет и для меня.
21 ноября 2006 года.
Пожалуй, я должен быть счастливым. Димка сказал мне, что он всё ещё любит меня. Серёга сказал мне то-же. Кажется, что они всерьёз подумывают про шведскую семью…. Только я знаю, что всё это ложь!
Но я всё-равно верю. Сегодня я хочу быть свободным, как раньше. Это МОЙ день! Последний МОЙ день…. И я хочу и возьму от него всё. Я буду верить в нашу совместную любовь на троих. В конце-концов, почему нет? Я дам им обоим отсосать у меня, и сам буду сосать у них. Я дам им обоим трахнуть себя, и сам сделаю с ними тоже. Мы будем отдаваться друг другу втроём и это будет безумие! Мы будем петь и пить, смотреть Волчий Дождь, танцевать, есть торт и сладости – всё и всегда. И любить, любить, любить друг друга, снова и снова заниматься сексом. Пока не умрём. И не возродимся. Все трое. Совершенно чужими мне. Я буду любить вас, парни. Любть вас ВСЕГДА!!!
14 апреля 2006 года. Конец….
Я наконец пришёл к бездне. Она смотрит не в глаза всеми цветами радуги. Она ждёт.
В этой тетрадке – вся моя жизнь, от первого до последнего вздоха, даже то, что я не должен был помнить…. Она вся для вас, двух людей, которых я люблю больше всего на свете. Для вас я жил последние семь месяцев. Для вас я не делал шаг.
Здесь растёт сакура. Димкины родители посадили её здесь, когда он только родился. Она растёт здесь, дикая и прекрасная, на самом дерегу обрыва, и роняет свои розовые листы в его сонную бездну, мою…. Я готов сделать шаг. Мне не страшно. Я хочу почувствовать под собой ветер. Оттолкнуться пятками от земли и полететь вниз. Я не хочу думать о боли встречи с землёй – кажется, моя бездна встретит меня раньше и проглотит в свои объятия. Я буду там один. Но это не страшно – я буду жить там мыслями о вас. Дим, я знаю, что ты прийдёшь сюда. Это – твоё любимое место. Это нашё с тобою любимое место. Сколько раз мы любились здесь в прошлом году под сакуровой вьюгой…. Позови Серёгу. Спуститесь вниз – ты знаешь, здесь есть тропинка. Поднимите моё тело. Сожгите его здесь, под священной кущей…. Закопайте мой прах под её корнями вперемешку с цветущими листами, оставьте со мной мой крест – он моя связь с вами… и ваша со мной. Это вечный залог нашей любви. В любите меня, я знаю. Но я здесь лишний. Дим, ничего не говори Славке. Он скоро уедет отсюда. Знаю, вы до сих пор встречаетесь с ним. Но вы оба знали с самого первого раза, что это будут «отношения на год». А вот Серый останется с тобой. Он никуда от тебя не уедет. И ты от него не денешься. Прошу, не отталкивай его. Не борись со своим чувством. Отпусти себя. Не дай ему погрузиться в мою бездну! Заполни в нём ту пустоту, что оставлю я. Пусть он не следует за мной…. Я хочу знать, что вы вместе. Дима, я люблю тебя. Забудьте меня, прошу. Ты так хорошо это умеешь. Научи его забывать. Серёга, я по-настоящему люблю тебя. Моя любовь одна, на вас обоих. Моё сердце – для вас. И я принадлежу вам. Прошу тебя, ЖИВИ! Подари Серёге частичку моей любви. Я знаю, что Димка отдал тебе наш третий знак. Носи его всегда, как и он, носите, не снимая. Помните, но забудьте. Помните счастье, прогоните боль…. Любите друг друга, как будто в каждом из вас половина меня. Вспоминайте меня, как сон…. Прочитайте мой дневник. И делайте с ним всё, что хотите. Он весь – лишь для вас, как и я, он полностью в вашей власти…. Сделайте, как я прошу. Я Верю в вам обоих. Верю, Надеюсь, Люблю…. Прощайте. Моя бездна ждёт меня. Я сделаю шаг и моё тело полетит вниз, срастаясь с ветром, ударится о камни, содрогаясь от боли, и замрёт навсегда. Из разбитых губ потечёт капелька крови…. Я почему-то так ясно вижу это. Вы прийдёте и заберёте его, и предадите моё тело огню. Я, как и Зой, хочу умереть красиво…. Моя душа уже будет в безвестной пустоте, полной лишь воспоминаниями о вас. Простите. Я ЛЮБЛЮ ВАС…. ВСЕГДА….
Илья Ария | 34 |
Искушение | Нецензурная лексика, Ужасы | Дин думает, что он теперь пустой, такой пустой, что внутри него поместится гроздь воздушных шариков — если такие, конечно, еще можно найти сейчас. А если внутри у него будут воздушные шарики, то, может быть, от этого станет легче, а если он станет легче, то, может быть, он сможет улететь, или хотя бы летать, раз уж последний ангел в их лагере делать это разучился.
Последний ангел в их лагере теперь только и делает, что пьет и трахается с бабами. Почти со всеми бабами, которые есть в их лагере. Потому что с остальными трахается сам Дин. Не то чтобы хоть одна когда-то додумалась подарить ему воздушные шарики, впрочем, что с них возьмешь. Похотливые, трусливые существа, которые нервничают больше, чем Чак, и орут громче, чем Патрик, особенно все сразу, и проливают слез не меньше, чем он сам пять лет назад.
— Ты задумался, — говорит Кастиэль. Он жмется к косяку распахнутой двери и все рассматривает Дина неприятными влажными глазами.
— Чувак, хватит пялиться, — отвечает Дин, отключая режим проверки внутренности на пустоту. Такое он теперь делает перед каждой вылазкой в город и перед каждой вахтой, но рано или поздно пустота сжигает предохранители, выворачивает рычаги, и Дин заново начинает опасливо тыкать внутри, проверяя, что же там.
— Пойдем, — моргает Кас. — Думать нехорошо. Очень вредно.
— Твоя правда, — бормочет Дин и оглядывается зачем-то по сторонам. Когда у Кастиэля такие глаза, разговаривать с ним страшно. Просто по-человечески страшно и мерзко.
— Мне Даг рассказал, — начинает тот, спускается с крыльца и тянет Дина за рукав. — Патрик ходил вчера в лес...
— К черту твои сплетни. Он сегодня здоров — ну и хрен с ним. Выговор. Лишняя вахта.
— Ты послушай, — говорит Кастиэль невнятно и сбивчиво и продолжает теребить динов рукав. — Ты послушай, важно же. Ценная информация.
— Ну?
— Они ходили в лес и видели там... Они тебе не доверяют Дин. Даг не то что оговорился.
— Подожди. Что в лесу?
— Говорят, появились монстры, тоже вирус. Уродует людей. Наросты. Пальцы. Никогда не думал, что это будет так, — говорит Кастиэль и внезапно замолкает.
Дин отцепляет его пальцы от рукава и трясет Кастиэля за плечи.
— Легче, — жалуется тот. — За что? Я же им ничего не сказал. Они спрашивали меня, потому что я лучше всех тебя знаю. Я совсем ничего не сказал.
— Они что-то тебе сделали? — в Дине мгновенно закипает ярость.
— Нет, совсем ничего. Просто спрашивали про тебя. А потом я сам догадался. Они думают, что ты не защитишь их от монстров. И что Патрик знает лучше. И что давно пора тебя убрать. А вдруг ты специально. На прошлой неделе троих убили. Специально?
— Я убью эту суку, — шипит Дин. — По нему давно могила плачет. Чтобы эта шваль тут командовала. Трахала моих баб. Уебу нахуй. Уже вижу, как он в аду встречается с моим братцем. И конечно же не затем, чтоб убить его. Предатель. Предатели. Кто еще с ним?
— Дин, подожди, — Кастиэль виснет на нем, — подожди.
— Ладно, можешь не говорить, узнаю сам — перестреляю всех нахуй.
Дин безуспешно вырывается из цепких рук Каса, а тот продолжает лепетать:
— Послушай, нельзя. Дин. Гордыня, злоба. Не введи нас во искушение...
— Идиот! Будто тебя тут и не было последний год! Какие грехи? Нет никаких грехов. Искушение? Лучший способ преодолеть искушение — поддаться ему.
Кастиэль с нечеловеческой силой хватает Дина, вталкивает его в дом и запирает дверь перед его носом.
— Это ты верно, — говорит он, глядя страшными глазами. — Но про другое. Никуда не пойдешь. Сначала подумай. Убьют.
— Не убьют, — говорит Дин. — Я хорошо их учил, но хуже, чем себя. Я не дурак.
— Доверять по-другому, — морщится Кастиэль. — Все неправда. Подумай лучше. Не так? Подумай — рабочие руки. Кого защищать, когда все мертвые.
— Женщины останутся.
Кастиэль склоняет голову, обдумывая новую мысль и улыбается мечтательно.
— Трахнись. Подумай еще раз. Любовь — хорошо. Хорошо?
Дин уже остыл — так же быстро, как вспыхнул. Он и сам знает, что, наверное, должен обдумать, как вернуть доверие людей, но продолжает возражать по инерции.
— Как я трахнусь, если ты меня никуда не выпускаешь? Дорогая, брось скалку.
Кастиэль склоняет голову на бок и глядит на Дина печально-печально.
— Корыстный интерес, — говорит он. — Тоже нехорошо.
И Дин понимает.
— Черт, чувак, — он неловко переминается с ноги на ногу. — Зачем? Какого черта? Будто у меня других проблем нет.
Кастиэль молчит, упорно глядя куда-то Дину между глаз. Будто бы и прямо, но поймать его взгляд практически невозможно. предохранители снова перегорают в чертов тысячный раз, и ощущение пустоты разливается по телу мгновенно, горько, страшно.
— Послушай, — говорит Дин. — Весь этот бред. Если ты это придумал по укурке. Если тебе померещилось, когда ты надрался в хлам...
— Это правда, — взвивается Кастиэль, у него розовеют щеки. — Это правда. Я знаю. Я слышал сам.
— Даже если так, — продолжает Дин. — Ты мог мне и просто так сказать. Было бы проще. Ладно.
Он кладет ладонь Кастиэлю на шею, горячую, взмокшую шею, и крепко сжимает:
— Хорошо. Так и быть. Мы с тобой трахнемся. Обязательно, Кас, — Дин подталкивает его к постели, Кастиэль садится на край и доверчиво смотрит на него снизу вверх. — Обязательно, — повторяет Дин успокаивающе и ласково. — Только ты сначала поспишь, ладно? Ты поспишь, а я — схожу и убью Патрика. | 97 |
Запутанная история | Изнасилование, ООС, Самовставка | Бежать, бежать, пока есть силы... Падать, вставать и снова бежать... Кровь густая, тягучая, течет по телу, окрашивая белоснежную футболку в кроваво-красный цвет, и капает, разбиваясь о мостовую. В глазах темнеет, тяжелеет голова, но он все равно продолжает бежать. Ему это не нравится, он не любит прятаться. Этот мускулистый юноша привык сражаться лицом к лицу со смертью, но сейчас он понимает, что противник слишком силен для него, что стоит ему только остановиться, и он уже труп.
— Малыш, постой, мы еще с тобой не договорили! — доносится до него зазывающий голос преследователя.
Вместо того, чтобы последовать совету, парень с тремя катанами бежит еще быстрее. Но, израсходовав все силы, он теряет контроль над своим телом и мягко падает в руки одного из шичибукай.
— Ну, вот и все. Ты попался, мой сладенький мечник, — это были последние слова, которые он услышал.
А молодой мужчина взял его нежно на руки и, зарывшись носом в его зеленые волосы, направился к огромному кораблю, одиноко стоящему в гавани, со словами: "Прости, я не хотел сделать тебе больно".
***
Голова ужасно болела, как будто по ней стукнули огромным молотком. Мысленно восстановив события, зеленоволосый мечник медленно открыл глаза. Полутемная пустая комната с маленьким окошком под потолком. Перед стулом, на котором сидел Зоро, стоял низенький столик, а три катаны, неизменное его оружие, небрежно валялись в углу. Раны мечника были профессионально зашиты и крепко перебинтованы, так что почти не болели. Как это ни было странно, он не был связан, видимо, его похититель понимал, что в таком состоянии ему далеко не уйти. Он не знал, где находится, но понимал только одно: ему будет отсюда очень трудно выбраться без помощи накама.
— Рад, что ты очнулся, — кто-то мягко проговорил у Зоро за спиной. Голос его преследователя. Голос Донкихота Дофламинго. Мечник резко повернул голову, и пульсирующая боль застучала у него в висках, заставив согнуться. Влажная тряпка осторожно промокнула его мокрый лоб.
— Тише, не делай резких движений, а то снова вырубишься. Я сильно тебя ранил, извини, — шичибукай поставил на стол поднос с дымящейся едой. — Вот, лучше поешь, наберись сил.
— Какого хера я должен есть то, что ты мне даешь, мразь???— мечник дернулся, но в его кожу вонзились прочные прозрачные нити. Выходит, Зоро все-таки был связан.
— Эх, малыш, а я же предупреждал. Сниму-ка я их, — невидимые путы, шурша, упали на пол. — Будь хорошим мальчиком, если хочешь получить вознаграждение.
— Какого?! — Но рот Зоро уже заткнула ложка с превосходным жарким, и мечник осознал, насколько голоден.
— Правильно. Вот и умница. Не обижай моего кока, он старался специально для тебя, — улыбнулся Донкихот.
— Я и сам могу есть!!!
— Вот уж нет. Я хочу тебя… покормить.
Шичибукай медленно давал ему ложку за ложкой, совсем по-отцовски терпеливо ждал, пока Зоро дожует, и вскоре в тарелке ничего не осталось.
— Ой, рисинка прилипла, — по-детски заметил Дофламинго и слизнул ее с щеки Ророноа. Зоро даже не успел среагировать.
— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, УБЛЮДОК???
— Прости... Наверно, я тебе неприятен... — на глазах похитителя появились наигранные слезы.
— Зачем я тебе? Что ты хочешь со мной сделать? — решив не продолжать тему, задал весьма логичный вопрос Зоро.
— Я? Я просто хочу поговорить. Ты ведь не будешь против, если мы просто поговорим? *знаем мы их разговоры, ага*
— Против. Мои накама ждут меня. Я хочу вернуться.
— Исключено! Тебе еще нужно минимум три дня на восстановление.
— Какого фига ты заботишься обо мне?! — мечник вскочил, но его голова закружилась, заставив упасть на колени.
— Осторожнее, — Дофламинго бережно усадил его обратно на стул. — Неужели не понятно? Ты мне нравишься. Определенно нравишься, — добавил он, нежно коснувшись его губ своими.
А в организме Зоро тем временем что-то происходило. С того самого момента, как в его рот отправилась последняя ложка жаркого, его сознание помутнело. Щеки горели, стук сердца все чаще отдавался в ушах, ладони вспотели и затряслись. Вскоре в области паха появился зуд, и между ног приподнялся бугорок уже стоящего члена.
— Что... Что со мной... происходит? — пробормотал Зоро.
— Ку фу фу фу фу фу фу! А я не думал, что ты настолько чувствительный, — засмеялся Донкихот. — Как я уже сказал, ты мне нравишься. Нет, я люблю тебя. Но, поскольку я понимал, что добровольно ты мне не отдашься, я попросил подсыпать тебе в жаркое огромную дозу афродизиака. В общем, пока ты с кем-нибудь не трахнешься, это возбуждение не пройдет. Но ведь это легко исправить...
— Педик... несчастный... — подавив желание впиться в губы своего мучителя, выдавил из себя мечник.
Катаны... Катаны сейчас его единственное спасение. Они казались такими близкими, родными, манящими... Зоро протянул руку, чтобы взять их, но спасительные мечи вновь отдалились, став недосягаемыми.
— А вот фигушки! Теперь ты весь мой! — поймал его ладонь в свою шичибукай.
Вонзившись в его губы, он проник в рот мечника и начал борьбу с яростно сопротивляющимся языком. Руки Донкихота уже расстегивали чужую ширинку.
— Такой большой и упругий... — оторвавшись от рта мечника искренне изумился насильник. Проведя языком по мускулистой груди Зоро, он спустился вниз и, искусно доставляя юноше удовольствие, стал массировать и покусывать соски мечника.
— Не надо... Я люблю другого... — застонал Зоро, и в его голове ясно всплыл образ эро-кока с его белоснежными волосами и зажатой в зубах сигаретой.
— Не гони, малыш, ты же хочешь этого даже больше, чем я!
И это была чистая правда. Мечник был несказанно счастлив, когда Дофламинго наконец-то опустил руку к его члену. Массировал шичибукай его искусно и профессионально. Покусывая, посасывая, облизывая, его рот скользил вверх-вниз по упругой горячей коже. Зоро быстро кончил, закричав и обрызгав все лицо шичибукая горячей липкой спермой.
— Хм... А теперь... — Облизав губы, улыбнулся Донкихот.
Его палец проник без предупреждения в уже готовую дырочку, и мечник от неожиданности дернулся, но это сделало ему лишь приятнее. Палец двигался внутри него, нащупывая простату, что доставляло Зоро удовольствие, а другая рука продолжала массировать его член. Мечнику было так хорошо, что во время очередного оргазма он чуть снова не потерял сознание. Неожиданно шичибукай сорвал его со стула и поставил раком у стола, расстегивая свои штаны. Его огромный член уже стоял, становясь с каждой минутой все более упругим. Находясь еще под действием лекарств, Зоро мечтал ощутить Дофламинго в себе, и поэтому подался назад.
— Ммм... Замечательный вид! — рассмеялся Донкихот. — Готовься, я вхожу. Сначала будет больно, но потом ты почувствуешь наслаждение.
— Войди... в меня... — взмолился он, готовый уже ко всему, теряя свое достоинство в своих же глазах. Шичибукай уже готов был выполнить эту просьбу, но непредвиденные обстоятельства остановили его.
— Зоро! — железная дверь слетела с петель и, перевернувшись три раза, ударилась о противоположную стену. В проеме стояла знакомая Зоро фигура, объятая ярким солнечным светом, ворвавшимся снаружи вместе с легким запахом табака. Солнце отражалось от белокурых волос. Увидев то, что происходило в комнате, вошедший охнул, и его завитые брови поползли вверх, а сигарета выпала из открытого рта. Зоро был рад, что эро-кок беспокоится за него, что пришел его спасать, но ему было ужасно досадно, что их прервали, потому что кровь уже стучала в висках от желания.
— Эй, ты помешал нам. Это нехорошо. Хотя, если хочешь, можешь присоединиться, — повернул к нему голову Донкихот.
— Как!!! Как ты смеешь, урод!!! Убери от него свои щупальца!!! — вскипел блондин, и одним ударом ноги шичибукай, не ожидавший нападения, отлетел и, ударившись головой о стену, потерял сознание.
— Ты как? — Кок подошел к мечнику и, накрыв его своим пиджаком, взял на руки.
— Санджи...
Все, что происходило дальше, было для Зоро как в тумане. Он помнил только то, как они бежали по холодным коридорам базы морского дозора, отбиваясь от маринцев, а затем, пробежав по палубе, перепрыгнули на свой корабль. Санджи нес Зоро как драгоценную вазу, бережно и нежно.
— Зоро! Зоро вернулся! — заскакал по палубе Луффи.
— Да, мистер мечник, вы заставили нас поволноваться, — заметила Робин.
— Заткнитесь все! Его накачали наркотиками, его нужно осмотреть, Чоппер! — заволновался Санджи.
Вспомнив, что на нем, кроме пиджака кока и бинтов, ничего нет, Зоро запротестовал:
— Не надо. Единственное, чего я сейчас хочу, это спать. Отнеси меня в каюту.
Несмотря на протесты корабельного доктора, Санджи неохотно уступил. Поднявшись наверх, кок уложил Зоро в кровать, а сам сел на пол рядом и закурил.
— Я даже не буду спрашивать, что там происходило.
— Он напичкал меня афродизиаком. Мне больше ничего не оставалось делать. Прости. Хотя, какого это фига я должен перед тобой отчитываться, анти-комариная дымилка????
Кок был сам на себя не похож. Раньше он незамедлительно среагировал бы на это очередной колкостью, но сейчас он просто не обратил внимания на небрежно брошенную мечником грубость.
Через некоторое время он заговорил снова:
— Я так понимаю, его действие еще не кончилось? – затушив сигарету, Санджи взял подбородок Зоро и приблизил лицо мечника к своему. Тот не удержался и поцеловал эро-кока.
— Давай только по-быстрому, мне еще обед готовить… Опа! А у тебя уже встал, зеленоволосый!
Не теряя времени на оральные ласки, Санджи со всей силы сел на его член. Ему было очень больно, и по упругой возбужденной плоти мечника потекли струйки крови. В голове у Зоро словно взорвали фейерверк, тело вновь перестало его слушаться, он снова и снова насаживал громко стонущего кока на всю длину своего члена. Свободной рукой мечник мял головку пениса Санджи. Обоим было очень хорошо (эро-кок уже забыл о боли); они кончили, крича на весь корабль. Все члены команды Мугивары тактично сделали вид, что ничего не слышали, и лишь капитан закричал:
— Хватит орать там так, как будто… — но Нами вовремя заткнула ему рот.
Чуть-чуть отойдя от оргазма, Санджи оделся и, чмокнув мечника в лоб, отправился на камбуз, бросив на ходу:
-Тебе лучше поспать, маримо!
— А вот теперь из принципа не буду, бровушка-завитушка!!! – донеслось ему вслед. | 61 |
Скука. | Драббл, ООС, Стёб | Тсуне было скучно.
Об этом он и поведал, сидящему у него дома Гокудере.
— Что я могу для вас сделать 10й?..
Я могу спеть!
— Не..
— Мм…я могу станцевать!
— Нее..
— Ммм…Я могу..
— Я хочу трахаться.
Гокудера поперхнулся.
— Мне позвать Киоко-сан?
— Нее..Она не даст.
— Э..Хару?
— Неее!
— Мм…Может вас, интересуют девочки постарше?
Гокудера нахмурился.
— Нет. Гокудера..
— Тогда...помладше?
— Гокудера.
— Нет?! Тогда…животные, 10й? Оо
— Гокудера, мне нравится Киоко, но..
— Что «но», 10й?!))
— ..Поворачивайся.
… | 69 |
Ностальгия. Драма в пяти действиях. | ООС, Пародия, Повседневность, Романтика, Самовставка, Стёб, Юмор | Цель 1. Ностальгический страдалец.
Резиденция Каваллоне пустовала.
Пустовала? Ну, почти.
Сославший всех попариться в баньку, Дино предался моральным стенаниям. Стенался он, по большей части, по своей собственной резиденции.
А дело было вот в чём. Совсем недавно, когда он с Ромарио решил устроить генеральную уборку у себя в кабинете, при разгребании очередной кучи макулат... важных документов, Дино абсолютно случайно нашёл свой школьный альбом. Переворачивая пожелтевшие от времени страницы и то и дело утирая, выступающие от нахлынувших воспоминаний и аллергии на пыль слёзы умиления, Каваллоне провалился в ностальгическую прострацию и, уже как неделю, в ней и валялся. Непереборимое желание вновь увидеть своих одноклассников грызло и терзало душу нашего главного героя, абсолютно не собираясь оставить его в покое.
В итоге, скитавшийся по резиденции Дино решил воплотить свой план в реальность.
Всё-таки, Скуало он не видел давно.
***
Цель 2. Мировой финансовый кризис.
Как всем известно, мировой кризис не пощадил никого. Никого, к слову, значит абсолютно никого. То бишь, даже такая организация, как Вария, предстала перед такой, весьма эпохальной, к слову, проблемой, как ЭКОНОМИЯ.
Про себя все, естественно, облегчённо вздыхали, даже будучи немного благодарными Бьякурану за то, что грозный финансист всея Варии — Маммон — склеил ласты. Иначе не видать бы им и гроша от этой скупой мелкой сволочи. И, для справки, эта самая скупая мелкая сволочь была единственным человеком на всю Варию, кто умел экономить.
Но, тем временем, пока автор заунывно вещает читателю начальный курс экономики, менеджмента и построения семейных отношений, Скуало, мрачной, но громкой тенью отца Гамлета ступал по половицам и коврам, пока ещё шикарного убранства замка Варии, и жаждал. Жаждал Великий Император Мечей чего-нибудь пожрать. Второй день жаждал, между прочим!
При виде ступающего и жаждущего Супербии все подчинённые и, даже иногда, офицеры юрко расползались по дальним углам. Скуало ступал и жаждал всё активнее. Подчинённые, сволочи, тоже преуспели в конспирации. А вот офицеры…
Офицеры дружно спрессовались за занзасовским диваном в занзасовском же кабинете.
Занзас медитировал. И матерился. Ему тоже хотелось кушать.
В принципе, всё было не так плачевно – у неудавшегося Десятого Вонголы была заначка. Но вытаскивать её при всех офицерах из тапочек (с) ему очень не хотелось.
Занзас вздохнул, нехотя закрывая бутылку. Виски тоже заканчивалось.
Офицеры за диваном тоже вздохнули – сидеть было неудобно.
И тут открылась дверь…
***
Цель 3. Противостояние: они смотрят друг на друга, как на гавно. (с)
— Привет! – на пороге кабинета босса Варии стоял и широко улыбался Каваллоне Дино, приветливо маша лапкой.
— Тьфу ты блядь! – облегчённо вздохнул офицерский состав Варии из-за дивана, слаженным хором.
— Вро-о-ой!! – грузно, но, вроде как, по-дружески, вбив свою длань в плечё прибывшего, возвестил появившийся нежданно-негаданно Скуало, сверкнув очами из-за чёлки.
Было около полудня.
... Было около полудня. Скуало мрачным взглядом-буравчиком сверлил Дино. Давний дух соперничества мечника требовал надрать белобрысому Каваллоне задницу. И, чем быстрее, тем лучше.
Сам белобрысый, тем временем, по-детски, совсем как Тсунаёши, почесал затылок и изрёк:
— А я тут с тортиком пришёл...
— ТОРТИК?! — голодное стадо варийских офицеров выскочило из-за дивана. Дино схватился за сердце. Занзас за голову. Скуало, как самый умный, за тортик.
Начались крысиные бега.
... Было около полудня. Изрядно подбитый офицерский состав Варии ютился на кухне.
Мокрый Бельфегор, мрачно шишикая, сидел на подоконнике. Сухой, но побитый Леви, мрачно шмыгая носом, — на полу. Перепуганный Луссурия, мрачно грызя ногти, занял место под столом, уступив место на последнем, немного пьяному, но злому Занзасу. Занзас мрачно напивался. Виноватый во всех злодеяниях Скуало, пафосно потрясая шевелюрой, орал на Дино. Попавший под горячую руку Дино, что-то лепеча в ответ, прятался за Франом. Франу было как-то похуй. По крайней мере, до того момента, пока в него не полетел злосчастный тортик.
— Скуало-та-айчо, ну за что-о? ~
Франа было жалко больше всех.
— Мусор. — Занзас не терпел жалости. Видать, травма детства.
Теперь у Варии не было кухни.
Ненависть Скуало к Дино (которому-таки досталось от пьяного босса Варии) стала взаимной. Теперь и Каваллоне отчаянно пытался просверлить в мечнике Варии, если и не сквозную дырку, то, хотя бы, скважину.
***
Цель 4. «А мы тут плюшками балуемся...»
— Ши-ши-ши... — принц весело засмеялся, сплывая с подоконника и не спеша, подплывая к, измазанному в креме и прочими составляющими торта, Франу, — Лягушке перепало, как мило...
— Это не смешно, семпа-ай, — иллюзионист тяжко вздохнул, облизываясь, — А тортик был, между прочим, вкусный.
— Вот сейчас и попробуем, ши-ши-ши... — Бельфегор, легко подхватив Франа за шкирку, утащил его из помещения.
Луссурия что-то счастливо взвизгнул. Остальных передёргнуло, когда, исходя из того же визга Луссурии и загребущих лапок принца, нежно тащивших за собой по полу, вяло огрызавшегося иллюзиониста, до них дошла вся суть ситуации. Страшная, яойная суть ситуации.
— Педики в организации!! (с) — Леви, с паническим воплем, начал активно раскрывать свои зонтики и мастерить из них некое подобие бункера, в который, в скором времени, залез. И закрылся. Последним зонтиком.
В разгромленной кухоньке остались Луссурия, Занзас и Дино, не считая бункера с А-таном.
— Ну что, может по чайку? — жизнерадостно осведомился Луссурия, самовыковыриваясь из-под столика.
— Давайте! — Дино даже, кажется, забыл про Скуало и свою страшную НЕНАВИСТЬ.
Занзасу молча вручили бутылку виски. Скуало же, который это самое виски и вручал, занялся активными поисками заварки, матеря всё того же Занзаса. Дино, как культурный гость скромно сидел себе в уголочке и мило улыбался. Луссурия улыбался ему в ответ. Скуало искал пакетики с чаем.
Занзас уже допил бутылку до половины. У Дино уже начинало сводить челюсть. Что, увы, нельзя было сказать о Луссурии. Скуало всё так же искал пакетики с чаем. Было около полудня...
Было около полудня. Сказать, что Скуало поставил на уши уже всю Варию, значит не сказать ничего. Либо, из чувства долга перед незванным гостем, либо из чисто из ослиного упрямства (к чему сам гость активно склонялся — учились же вместе!), но Супербия наотрез отказался идти в ближайший магазин за чаем, а предпочёл-таки отыскать неприметную упаковочку. Занзас, устроивший недавно лёгкую такую перепланировку кухни, в этом безмерно помог мечнику.
Грозной фурией мчался по коридорам резиденции со своим фирменным воплем мечник. Почему Скуало искал злосчастную упаковку абсолютно в каждой комнате, когда в последний раз она была замечена мирно стоящей на полочке в кухне, понять никому не удалось. Но, видимо, не только Тсуна обладал гипер-интуицией, так как поиски Супербии увенчались успехом и он, с триумфальным «Врааай!!», вытащил упаковку из-под дивана в библиотеке.
В упаковке было 3 пакетика чая. Ровно 3. И их следовало доставить в кухню в целости и сохранности. Точнее, доставить в кухню, которая находилась абсолютно в другом крыле резиденции Варии, при этом, продефилировав перед комнатами всех варийских офицеров. Но Скуало не собирался так быстро сдаваться. Моральной поддержкой ему служил Дино, хвостиком семенивший за бывшим одноклассником (всё же, находиться в одном помещении с Луссурией было чревато) и бодро что-то лепетавший, с чашкой в лапках.
Скуало глубоко вдохнул.
«Ну, с богом!» — зажмурился Дино и зашагал за мечником.
Первый чайный пакетик погиб смертью храбрых. Когда ВНЕЗАПНО, как бывает, обычно, в Интернете, из-за угла выскочил Минк и, с хищным шипением, напал на Каваллоне. Каваллоне, в свою очередь, с испуганным визгом запутался ногами в своём кнуте и, попутно зарядив чашкой, с которой до сих пор не расстался, Скуало в голову, навалился на мечника. Мечник, громко матерясь и стукаясь головой во второй раз — об косяк двери, выпустил чайный пакетик из рук. Минк, едко шипя, утащил добычу. Скуало заматерился — Дино был хоть и костлявый, но тяжёлый. А ещё, дико раздражало то, что он страшно извиняясь, неумело сползал с Супербии, умудряясь этими самыми костями отдавливать ему самые необычные места( «и как он мне плечём чуть ногу не вывихнул?» — оценивал Скуало внешние повреждения).Мрачно сдув «локон страсти»(с), упавший на глаз, Скуало стряхнул с себя лепетавшего что-то оптимистическое Мустанга и, с мрачной решимостью, направился дальше.
Второй чайный пакетик погиб нелепо. Скуало споткнулся об ковёр, увлёкшись детальным описанием методов и мест, куда и как Дино может засунуть себе свою кружку, выпустил дорогоценную ношу. Чайный пакетик, весело помахав вслед Скуало картонной этикеткой, выпорхнул в окно и утонул в луже, образовавшейся из-за недавней разборки в кухне. Всё же, в резиденции Варии была очень сложная канализационная система...
Третий чайный пакетик погиб... неоригинально. Скуало споткнулся на этот раз об полуголого Франа, обмазанного во всё том же торте, имитировавшего под фикус и, видимо, всеми силами пытающегося скрыться от Принца местного разлива. Сам принц, с хитрой ухмылочкой, шастал по замку, напевая незатейливый мотивчик, вроде: "... Для науки совершу я много дел: препарировать лягушек, видно, мой удел. Я препарирую лягушек...". На тот факт, что принц был тоже весь в креме и ползал на карачках, пачкая девственно-чистые персидские ковры, счастливо пошишикивая, как Супербия, так и Дино, отчаянно не желали обращать внимания.
Так вот. Скуало споткнулся и, чудом балансируя, путём размахивания передних конечностей, смог устоять. Дино показалось, что мечник стоит как-то неустойчиво. По этому, добрая душа Каваллоне решил помочь старому другу. Правда, споткнувшись о свой же кнут («блин, второй раз уже!»), Дробящий Мустанг всё же смог помочь мечнику. Скуало теперь очень устойчиво лежал. К сожалению, уже без чайного пакетика. Последний, по изящной синусоиде, описал кульбит над потолком и, отчаянно не желая возвращаться в руки бегущего за ним мечника, скрылся в открытом дверном проёме. Скуало ринулся за ним. Фран благополучно смылся под шумок.
Чайный пакетик, грустно булькнув, всплыл в унитазе (неожиданно, правда?). Скуало заскрипел зубами, но фарфорового друга человечества не разнёс.
— Может, всё-таки, выпьем кофе? — жалобно поинтересовался Дино, опасливо выглядывая из-за двери и трепетно, будто Мадонна младенца, прижимая к груди банку растворимого напитка.
***
Цель 5. Эффект неожиданности удался.
А в это время в резиденции Вонголы…
— Ну-ну, — Ямамото сочувственно хлопал Десятого по тощему плечику, — Не стоит так огорчаться, мы же вместе поедем.
— Джудайме, вы справитесь! — заботливо сообщил Гокудера, сменяя влажное полотенце у почти-коматозника-Тсуны на лбу.
— Да-а!! Савада, сделай это во имя ЭКСТРИМА!!! — орал на задворках Рёхей, нарезая очередной круг вокруг начальственного стола.
— Куфуфу, Тсунаёши-кун, ну не будь таким слабонервным... — даже как-то сочувственно мурлыкал Мукуро, сидя на этом самом столе, и кокетливо помахивая трезубцем.
— Надо, Вонгола, надо, — обошёлся краткой моральной поддержкой Ламбо, таки соизволив проснуться.
— Хм, — изредка подавал признаки жизни Хранитель Облака из тёмного угла.
Тсунаёши с тоской глянул в чернильную темноту тёмного угла и слабо застонал, стекая с кресла. Ямамото с Гокудерой засуетились, Рёхей заорал громче, Мукуро любовно обнял трезубец, куфуфукая выразительнее и с интересом глядя на своего босса, Хибари мрачно подал признак жизни, Ламбо нервно всхрапнул. А Тсуна отчаянно не хотел ехать в Варию с официальным визитом.
Тем временем, грозная Вария в лице Занзаса, Скуало и Луссурии пила растворимый кофе на разгромленной кухне. Дино, будучи гостем, тоже чинно вкушал подозрительное варево, изредка что-то отвечая единственному разговаривающему человеку — Луссурии. Скуало с Занзасом мрачно восседали по другую сторону стола и излучали негативную ауру, точно Чернобыль — радиацию.
Мимо висевшей на нижней петельке двери, рыдая и что-то невнятно вопя про отсутствие у него мазохистических наклонностей, пробежал голый Фран, прикрываясь кофтой Принца. Бельфегор, в скором времени, тоже пробежал мимо. Бункер с Леви недовольно и даже как-то нервно вздрогнул.
Занзас презрительно фыркнул, отправляя в рот очередную порцию спиртного. Последнее, которое ему наливал Скуало с каждым стаканом становилось всё гаже и гаже. Занзас поморщился. Занзас сплюнул. Занзас обозлился. Естественно, на Скуало.
Ла-асково так ухватив мечника за патлы, босс Варии мирно потащил его из кухни, решив провести воспитательную работу. Супербия, подавившись от неожиданности кофейком, отчаянно забрыкался и даже попытался укусить своего босса за лодыжку. Занзасу, естественно, было похуй. Он, таща упирающегося подчинённого за собой по коридору, очень романтично обещал выебать его в жопу без смазки, если он хоть раз ещё притащит ему такое пойло. Естественно, в профилактических целях.
ВНЕЗПНО, звонок в дверь заголосил драной кошкой. Парадная дверь резиденции Варии с грохотом упала. Занзас так и замер: с уже закинутым на плечё мечником (ибо по лестнице тащить его было бы неудобно) и ногой, застывшей в нескольких сантиметрах над полом.
Тсуна и его Хранители с, искажёнными масками ужаса, лицами затаились на пороге. Сам Тсунаёши, что-то тихо пискнув, начал оседать на землю. Но его тут же подхватили и плюхнули на лицо влажное полотенце. Стало как-то тихо.
— Скуало! — придурочный Каваллоне, отчаянно размахивая кнутом, бежал на помощь однокласснику, — Держись, я тебя спасу!
Луссурия на заднем плане бурно изображал из себя группу поддержки: даже решился притащить со своих закромов нежно розового цвета боа и размахивал им, на манер флага.
Кнут Дино, со свистом расекая воздух, героически летел в сторону задницы Занзаса, но, в последний момент передумав, спикировал в мёртвой петле в сторону огромной хрустальной люстры. Кнуту, собсвенно, ничего, а вот люстра с диким грохотом и под аккомпанимент завываний Луссурии свалилась на пол (читай, пролетев метров 10 — холл в Варии был просторный), рассыпавшись сотнями хрустальных подвесок.
— Платить за это будете оба, — мрачно подметил висящий в воздухе призрак отца Гам... Маммона, зыркая то на Тсуну, то на Занзаса.
— Свят-свят, нечистая! — опрометью перекрестились Хранители обоих сторон, кроме — кто бы сомневался? — выползшего на шум Принц-Потрошителя. Бельфегор зашишикал от восторга, на пробу кидая в мрачную фигуру Маммона ножичком. Мрачная фигурка Маммона печально пропустила ножичек сквозь себя и, грустно-грустно вздохнув, уплыла делать зарубки на стене — в небесной канцелярии у него отобрали бумагу, ручки и калькулятор.
Снова повисло напряжённое молчание: по разрушенной комнате гулял сквозняк и, едва ли, не катались перекати-поле. Было около полудня...
— Семпа-ай, — подал голос Фран, выглядывая из дверного проёма позади Принца: видимо, тот закончил своё черное дело, ибо несчастный иллюзионист выглядел весьма потрёпанным/искусанным/исцарапанным, но, тем не менее, даже довольным и снова язвил, — Ну раз уж мой предшественник мёртв, могу я себе забрать оплату за ремонт?
Принц изумлённо покраснел. Скуало громко хлопнул себя ладонью по лбу. Вонгола сразу как-то стала меньше и незаметнее. Занзас на такие мелочи решил не размениваться и машинально бросил в иллюзиониста стаканом. Правда, видимо, на подсознательном уровне, стакан полетел в предыдущего иллюзиониста. На этот раз, к всеобщему изумлению, стакан не прошёл сквозь тщедушное тельце, а весьма сильно поцелил аркобалено в голову. Маммон недовольно взвизгнул, оплевал искрами всех присутствующих и исчез, вместе с освещением.
— Темно как-то... — осторожно заметил Ямамото.
Все снова замолчали. Вскоре, раздалось тихое шуршание.
Романтишно взвыл Луссурия, заорал благим матом Занзас, коварно закуфуфукал Мукуро, тыкая в Занзаса трезубцем, мимолётом перепутав его с Тсуной.
— Педики в организации!! — заголосил Леви из бункера. Леви был рабом, но рабом свободным (с правом голоса, к примеру) и любящим шнурки босса. По этому, даже сидя в бункере, он, громоздкий и неповоротливый, умудрился любовно гладить всё те же начальственные шнурки утюгом, однажды мечтая, что босс выдаст им новую форму, где эти самые поглаженные шнурки будут выделяться особо эротично на фоне шрамированного тела Занзаса. (частично (с))
Вдруг, свет божий пролился на засранные полы холла в резиденции Варии, наполняя души бренных грешных Хранителей благоговейным трепетом. Хроме, мило улыбнувшись, пошла раздвигать гардины на другом окне.
— Моя девочка, — утёр слезу умиления Мукуро, вправляя челюсть (всё-таки перепутать Занзаса с Тсуной!...).
Девушка тихо засмеялась, раздвигая в стороны занавески на последнем окне и тихо скрываясь за кадром.
— Дино-сан! — удивлённо воскликнул пришедший в себя Тсуна, — Какими судьбами вы тут?
— О! Тсуна! — Дино, по-видимому, только что заметив присутствие Вонголы, радостно нёсся по лестнице, раскинув руки.
— Дино-сан! — Тсуна побежал навстречу Каваллоне.
— Тсуна! — Дино тоже был рад его видеть.
— Дино-сан? — как-то неверяще спросил Тсуна, спотыкаясь об всё тот же каваллоновский кнут и, ухватив его владельца за рукав, полетел вниз с лестницы. Естественно, с этим же владельцем.
Занзас тактично отодвинулся к стеночке, пропуская катящихся глав семей. Скуало качнулся в такт балетных происков в разнообразных хореографических па своего босса. Позвоночник Дино красочно хрустнул. Ребра Тсуны, хрустя, нежно заскрипели(с), а сама тушка, приземлившись, издала подозрительный «шмя-як ~».
Хранители застыли в ужасе. Каваллоне, подмявший под себя Тсуну, тихо поскуливал, растирая спину. Тсуна отчаянно прижимался к увечному, зажмурившись.
— Гокудера-кун, — тихо-тихо выдавил Савада, не решаясь открыть глаз, — Ты, кажется, потерял полотенце.
— Откуда вы узнали, Джудайме?! — ужаснулся уличённый в рассеяности Хранитель Урагана.
— У меня из-за него уже все брюки и пиджак мокрые, — проскулил Вонгола, ещё сильнее вцепляясь в Дино. Последнее действие, к слову, сыграло роковую роль в этой ситуации. Дробящий Мустанг, руганувшись сквозь зубы, окончательно упал на Тсуну. Тсуна, испугавшись, схватился за гардину. Гардина, сатанински скрипнув, начала падать. Тсуна закричал от ужаса человеческим голосом. (с)
Хранители Тсуны, дико краснея от возмущения и несправедливости, побежали на помощь своему боссу. Занзас посмотрел на это всё, сплюнул и мрачно направился куда-то под лестницу с опечаленным злым Скуало. Скрежет зуб Скуало слышен на весь холл.
Когда Хранителям всё же удалось распутать непутёвых глав семейств из коварной алой гардины, которая — о, чудо! — даже не съездила никому карнизом по темечку, их поглотил массовый столбн... оцепенение.
Раскрасневшийся Тсуна всеми четырьмя конечностями обвив уткнувшегося ему в шею Каваллоне, чьи руки были там, где, вообще-то, им быть не положено.
«О, богохульство!» — чуть не плакал Гокудера.
Мукуро мило оскалился, намекая, что Тсуна очень умело укрепляет союз между семьями. Дино и Тсуна не успели возмутиться — Хибари просто врезал обоим. Гокудера, ревниво хмыкнув, вытащил бесценного и, к слову, бессознательного Тсунаёши, педантично поправляя ему воротник. Ямамото нервно смеялся, аккуратно складывая влажное полотенчико — Хаято бы сильно расстроится, не обнаружив оный предмет... кхм, личной гигиены Десятого. Ламбо так и не решился переступить порог резиденции Варии. Рёхей был занят увиливанием от Луссурии.
А на зашедшегося в приступе истерического шишиканья Принца начинает осыпаться штукатурка.
Теперь была очередь Франа злорадствовать.
— Может по кофейку? — любезно предложил Каваллоне, отряхивая одежду.
— Кофе нет, — сообщил Луссурия, демонстрируя до ужаса реалистично-пустую жестяную банку.
— Идём в магазин, — решительно заявил Занзас, выходя из-под лестницы всё с тем же Скуало на плече, и, каким-то непостижимым образом, умудряясь застёгивать ширинку.
Леви в бункере молчал. Упрекать босса в чём-то светло-синем он просто не мог.
***
Когда бравая Вария, Вонгола и босс Каваллоне стояли под закрытыми дверями единственного продуктового магазина в радиусе тридцати километров под ливнем, стоящим стеной, Луссурия, прижатый к стеклу витрины бункером Леви, жалобно предложил:
— Бо-осс, может, вы нам одолжите немного виски из ваших запасов?
Занзас, закинув поудобнее на плечё бессознательного Скуало, который даже частично играл роль зонтика, мрачно кивнул. Мукуро, прижимающий к стене тихо попискивающего Саваду, огорчённо вздохнул. Похоронная процессия, как показалось бы постороннему наблюдателю, уплыла «служить панихиду». Было около полудня...
***
Эпилог. «...Тсуна надел пижаму и прыгнул на кровать, но та отпружинила его в окно на встречу ночи.» (с)
Хмельной Хибари не спеша тащил на плече мирно сопевшего в обе дырочки Каваллоне. За его спиной ночная тьма окутывала разгромленный холл резиденции Варии, с разбитой люстрой, обсыпавшейся штукатуркой и Франом за фикусом.
Хранитель Облака, глубоко вдохнув ночной воздух, счастливо улыбнулся, на сколько ему позволяла мимика, и исчез во тьме, напевая:
— Только мы с Конё-ём по полю идём, только мы с Конём по по-олю идё-ём...
Дино уже долго не будет докучать ностальгия. | 44 |
Фараоны тоже люди | AU, Нецензурная лексика, ООС, Юмор | Величайший фараон Египта, Саске Учиха, сидел, удобно развалившись на огромном троне. Слуга обмахивал его опахалом из страусиных перьев. По левую руку с гордым видом восседала его супруга Сакура Харуно. Самая холодная и жестокая женщина всех Африканских земель. Одетая в белоснежные одежды, обутая в дорогие сандалии, с широким золотым колье на шее она вздыхала гордо и тоскливо. Взгляд ее был презрительным; красота и роскошь дворца, покорные слуги и множество кошек вокруг утомили ее.
— Мне скучно, — произнесла Сакура, твердо и вызывающе посмотрев на супруга, — я желаю развлечься. Сможешь ли ты найти способ быстро развлечь меня?— она погладила правой рукой бедро мужа. Слуга подал правителю золотой бокал с вином.
— Милая, ты сегодня в настроении?— игриво спросил Саске, многозначительно приподнял бровь и отхлебнул напиток.
— Пф!— ответила Сакура и, закатив глаза, отвернулась.
Фараон дважды хлопнул в ладоши. Тут же зазвучали барабаны, и один из слуг ударил в гонг.
— Представляю тебе, о, великий правитель, лучшего жонглера! — объявил глашатай.
Саске и Сакура замерли в выжидательной позе. Жонглер ловко управлялся с палочками, подкидывая и не давая коснуться земли. Увиденное зрелище не впечатлило никого, лишь пару служанок.
— Бросить его львам! – приказала царица. Жонглера увели в мгновение ока.
Повелители синхронно повернулись к слегка занервничавшему глашатаю.
— Хорошо, — произнес он, — представляю вам метателя огня!
Клубы огня вырывались, казалось, из самого горла метателя, в конце шоу он ловко затушил факелы ртом
«Что за херня?», — подумал Саске.
Сакура поджала губы, подняла ладонь к горлу и сделала многозначительный жест. Его подхватили под руки и потащили отсекать голову.
Глашатай нервно погладил собственную шею.
Саске смотрел на это все с отсутствующим видом и думал: «Ндаа... «Кроткая, милая девушка, будет тебе хорошей женой». Проклятые политические игры, пришлось жениться на этой Медузе Горгоне. Да еще и не красавица вдобавок. Эх...»
От раздумий Саске оторвало появление человека в длинных черных одеждах с капюшоном, скрывающим лицо. Фараон усмехнулся, глянул на жену и спросил пришедшего:
— И что ты собираешься делать?
Человек молча насыпал магический черный круг, ступил в него и... На его месте остались лишь одежды да кучка золотистого песка. Все ахнули, арфистка замерла, забыв о музыке, а Саске таращил глаза. И лишь Сакура осталась холодна, но все же подалась выжидающе вперед. Песок и одежды словно расплавились, приобретая форму человека. Перед их глазами появился красавец с золотыми волосами, бронзовой от загара кожей и голубыми, как небеса, глазами. Тряхнул своей гривой, провел тыльной стороной ладони по губам и улыбнулся. Сакура томно вздохнула и приложила левую руку к груди. Саске покосился на нее и набросил мантию на колени, прикрыв бедра — давненько у него так не вставал. Золотоволосый начал двигаться. Затем запел. Сексуальность движений слилась с сексуальностью голоса. Сакура откровенно пускала на паренька слюни, соски ее затвердели, щеки запылали. Она плавно ерзала на троне и улыбалась. Саске откинулся на спинку трона, облокотился и подпер голову правой рукой, глядя исподлобья; периодически косился Сакуру, не веря своим глазам. Слуги потихонечку пританцовывали. Парень сделал несколько шагов по ступеням к трону, взял руку царицы и поцеловал. Саске не мог этого вынести, вскочил и жестом приказал слугам взять надменного незнакомца, а он лишь засмеялся и весело побежал прочь. Стражники кинулись следом. Сакура тоскливо вздохнула и отвернулась от разъяренного мужа. Тот стоял, чувствуя себя полным идиотом.
А незнакомец уже был где-то на узких улочках, пел и веселил жителей. Стражники весь день бегали по городу, обыскивая все те места, в которых можно было спрятаться. Но все было напрасно: золотоволосый вроде бы был недалеко, но постоянно ускользал от них.
Вечером слуги вернулись во дворец ни с чем, и Саске был очень зол. Он нервно расхаживал в своих покоях из угла в угол. Он злился на жену, стражу, парня и себя.
***
Сакура возлежала на шикарной кровати с балдахинами и пожирала глазами стоящего неподалеку золотоволосого. Через некоторое время она отправила слуг и вышла на балкон. Парень подошел к ней обнял и поцеловал. Холодная и надменная, но растаяла в его объятиях, и они опустились прямо на мраморный пол.
Саске задолбался метаться по покоям, к тому же, он так и не смог полностью справиться ни со стояком, ни со злостью. Поэтому решил хотя бы поунижать жену. Это иногда получалось, а сейчас настроение было подходящим. Ну, а потом, скорей всего, привести к себе какую-нибудь служанку для удовлетворения физиологической потребности. О том, чтобы взять сегодня слугу он даже не мог думать. Сегодня он мог думать лишь об одном представителе мужского пола.
Подойдя к двери, ведущей в спальню супруги, Саске замер. Звуки, долетавшие до его ушей, были недвусмысленными – там полным ходом трахались. Дверь была закрыта неплотно, фараон осторожно заглянул в просвет и застыл с перекореженным лицом. Там, на широченной кровати, Сакура извивалась, и жарко стонала, а причиной этого был золотоволосый парень, своим красивым твердым членом вновь и вновь врывающийся в розовое, истекающее лоно. Побагровев от злости, Саске (Как она смела соблазнить его! Раньше меня!) положил руку на рукоять сабли, и собрался было ворваться в спальню, но тут услышал:
— Пс!
Он резко обернулся на звук, выдернув саблю.
Из-за колонны, хищно улыбаясь, ступил золотоволосый. Сделал несколько шагов к Саске, левой рукой отвел в сторону саблю, правой притянул правителя за шею и впился в его губы жарким поцелуем. Саске задохнулся, обнял парня за талию в ответ и уперся в него вставшим членом. Золотоволосый разорвал поцелуй, провел язычком по губам и, улыбнувшись еще более хищно, опустился перед фараоном на колени. С легкостью добравшись до члена, со стоном удовольствия облизнул головку и вобрал плоть в рот. Сделал несколько медленных движений, облизал яички и снова поиграл с головкой. Член Саске оказался полностью во рту парня, головка была уже где-то в горле. Так глубоко у Саске еще не брал никто, и он не смог сдержать стон. Нда, ротик у незнакомца был что надо. Парень поднялся с колен, запустил руку в черные волосы, стал теребить. Фараон придвинулся и пробежался языком по его губам, и, едва они приоткрылись, проник внутрь. Наконец парень сумел выдохнуть:
— Веди меня к себе.
Сделав несколько шагов, Саске вспомнил о происходящем у жены и спросил:
— А кто там?
— Мой клон. Если захочешь, потом объясню. Не переживай и не злись, ей нравится, но клон не будет делать и половины всего того, что умею я. Я ведь пришел не к ней.
На сей раз улыбка была другой.
А за дверью Сакура зарычала, как кончающая львица на канале «Дискавери». Придворные заулыбались и закивали друг другу — судя по звукам, можно начинать ждать наследника. Их фараон только что охуенно засадил жене.
Саске тихо присвистнул:
— И это не делая «И половины всего того, что я умею»?
— Представляешь, как будешь рычать ты? — озорно сверкнули сапфиры глаз.
Закрыв дверь в покои, и наглухо задернув шторы, Саске повернулся и спросил:
— Как тебя зовут?
— Наруто — ответил парень, опускаясь в купель с теплой водой, — иди ко мне. — Он слегка брызнул в лицо подошедшего. Саске охотно присоединился к нему.
— Мы будем трахаться всю ночь, так что даже не думай быстро уйти! — Приказным голосом, по привычке, скомандовал фараон.
— Слушаюсь и повинуюсь, — насмешливо прозвучало у его уха и губы Наруто начали блуждать по шее, исследуя белую кожу. Пальцы одной руки пробежали вдоль тела и остановились на талии, удерживая попытки Саске прижаться к нему бедрами. А пальцы другой принялись теребить бусинку соска. Вскоре пальцы заменил язык, рука тоже опустилась на талию. Наруто посасывал соски, причудливо очерчивал и прикусывал, а Саске стонал, откинув голову и намочив кончики прядей волос. Наруто потерся своим членом о член Саске и полностью прильнул к его телу. Губы снова слились в страстном поцелуе. Саске гладил шелковую загорелую кожу, ласкал ягодицы и слегка извивался, Наруто постанывал и, незаметно расположился между ног Саске. Сильно, но осторожно прижал Саске к борту, завел руки под ягодицы, приставив головку члена к заветному входу. Саске мотнул головой:
— Ч-что ты делаешь? — опьяненный поцелуями, нежностью, силой и красотой блондина, он попытался сопротивляться. Но в ответ получил лишь страстное:
— Ты хочешь меня или нет? — впрочем, ответ не был ему нужен. По чакре он видел, что Саске не только его хочет, но и готов принять.
— Хочу.
— Тогда забудь. Забудь о том, что ты великий правитель. Позволь управлять мне, подчинись.
Саске заглянул в голубые глаза. И первый раз в жизни доверился.
— Управляй мной. — Прошептал он.
Наруто положил обе руки Саске на ягодицы, сжал и вошел в него полностью. Брюнет дернулся, забросил ноги на талию блондина, и пересилил желание отодвинуться. Тот прижал его и подставил плечо; зубы немедленно на нем сжались, причиняя боль. От резких движений вода хлынула из купели на мраморный пол. Наруто один раз полностью вышел и вновь погрузился в жар. Саске разжал зубы, отвернулся и выдохнул, глаза его были закрыты. Спустя несколько секунд Наруто задвигался. Саске сильней сцепил ноги на его талии, закусил губу. Наруто мокрой ладонью повернул его лицо к себе, провел пальцем по щеке. Саске открыл глаза. Он, привыкший завоевывать, подчинять и властвовать, сейчас был так беззащитен, как никогда в жизни. Расположив руки на шее и талии, он смотрел Наруто в глаза, и видел в них нежность и желание. Прижимался к нему все сильней. Застонал от удовольствия. Наруто, подстегнутый этим стоном, задвигался активней, прижался щекой к щеке. Затем вышел, мягко и настойчиво расцепил его ноги, перебросил одну через себя и осторожно повернул спиной. Не дав Саске опомниться со стоном вошел в него, прижался и начал водить рукой по члену в такт движениям внутри. Саске задрожал и застонал. Пальцы его судорожно впивались в кафель. Внезапно блондин положил правую руку ему на поясницу, и нажал, левой ухватив за волосы. Саске хрипло вскрикнул, выгнувшись, двигая бедрами в такт и чувствуя Наруто и внутри и снаружи.
— А-ах, Н-нарут-тоо, а-а-а, еще, еще — выкрикивал брюнет.
Блондин двигался, задевал простату, слушал эти крики и стонал сам. Отпустил волосы, и Саске тут же уронил голову ему на плечо. Наруто облизнул ухо и слегка закусил сверху, хрипло выдохнув. Обнял через плечо, гладил шею. Золото и чернота волос слились, спутались, вода расплескивалась, дыхание сбилось, и стоны перестали сдерживаться.
— Нарут-о! — вскрикнул Саске, словно молнией пронзила его тело дрожь, и он бурно кончил. Секунду спустя кончил и Наруто, сжатый спазмом любовника. Горячая жидкость заполнила Саске, и они оба рухнули на борт купели. Саске продолжал дрожать, и Наруто с трудом осознал, что это не от оргазма. Фараон сдерживал рыдания, но слезы катились по его щекам.
— Саске, что с тобой? Я сделал что-то не так? — Наруто вышел, развернул парня к себе и заставил посмотреть в свои глаза, подняв за подбородок большим и указательным пальцем. Огромные черные глаза блестели от слез.
— Со мной никто никогда не смел так поступать. А сейчас ты станешь песком и исчезнешь.
Наруто хотел было поцеловать Саске, но тот оттолкнул его и, скривившись, вылез из воды.
— Саске, — начал блондин, тоже выбираясь из купели, но получил своими вещами в лицо.
— Убирайся. Это приказ. — Бледный, влажный, растрепанный, но гордый Учиха Саске указал на дверь своему любовнику. Взял полотенце и начал вытираться нарочито медленно, всем своим видом показывая независимость и власть. Слезы он уже успел спрятать. Когда он закончил, Наруто уже исчез из покоев. Саске устало опустился на кровать. Налил вина из стоящего на столике кувшина, выпил. Его взгляд упал на тоненькую дорожку золотого песка, ведущую к двери. Фараон лег в постель, прикрыл глаза, вздохнул. В голове вертелись слова Наруто: «Позволь управлять мне, подчинись». Губы прошептали:
— Я всегда мог бы это делать.
— Делать что? — едва различимый шепот возле уха.
Саске открыл глаза и увидел нависшего над ним золотоволосого, улыбающегося и смотрящего на него с нежностью.
— Подчиняться тебе,— неожиданно для себя самого произнес Саске, нахмурил брови и продолжил твердым голосом — я же приказал тебе уйти, ты ослушался фараона... — фраза прервалась нежным долгим поцелуем.
— Ты велел уйти, я ушел. Взял немного перекусить, и еще кувшин вина, и вернулся. Помнится, ты мне ранее приказал, что мы будем трахаться всю ночь. Так что исполняй, правитель! — усмехнулся Наруто, вкладывая в рот Саске виноградину.
— Я не этого хочу.
— А чего? — Голубые глаза внимательно смотрели.
— Чтобы ты остался. Навсегда.
— Навсегда — это надолго. И потом, ты женат.
— Ну, этот вопрос мы решим. В крайнем случае, я всегда могу приказать отрубить ей голову за измену. — Широко улыбнулся Саске.
— Разберемся. В конце концов, она должна родить нам наследника, — изогнул бровь Наруто, — подвинься, и давай уже продолжим выполнять твой приказ,— весело сказал он, наклоняясь и целуя торс Саске.
И слуги за закрытой дверью услышали признание фараона в любви к золотоволосому, и такие же слова в ответ. | 376 |
А вы знаете? | Нецензурная лексика, ООС, Стёб, Юмор | Линда, прикладывая к носу платочек:
— Ну, конечно, я давно догадывалась. Всегда вместе, такие одухотворённые… Из-за чего бы ещё Мелло так долго не стригся?.. А эти его обтягивающие штанишки…
Я так рада за них, очень смелая пара, не так давно об их отношениях узнал весь Вамми Хаус.
Как это было? А, вот… — Линда достаёт картину, на ней – рыдающий коленопреклонённый Мэтт, стоящий у окна. — Знаете, две недели назад за Мелло родители приезжали. У него вполне любящая семья, просто он их безбожно затиранил, и его решили отправить на пару лет к нам, а потом захотели забрать его назад. Вот, внимание: Мэтт рыдал у окна, потому что думал, что Мелло его покинул, покинул навсегда, — девушка окровавленным платочком смахивает слезу, — а потом весь Вамми увидел, как Мэтт счастлив, что Мелло остался…
Интересно ли, что будет дальше? Да, конечно! Я вот уже набросала им примерное пожелание от фанаток, — достаёт картину…
Ниар, нервно:
Не так давно начал подозревать. Нормальные, вроде, были ребята. Мелло, правда, псих, так все уже привыкли.
Ну, да, сначала эти рыдания на груди, истеричные поцелуи, весь Вамми заволновался. Я? Нет, сначала так, галочку для себя поставил: странно!
А потом началось. То за ручку ходят, то обнимаются у окошка, то на ушко друг другу что-то нашёптывают. Линде жаловался, а она только визжала от радости. Тьфу… Я нервничать начал, паззлы криво собирать, а это же техника, отработанная годами!..
Нет, мне не приснилось, я видел, как ночью они целовались!
Следить за событиями? Да идите вы на ...! – парень срывается на визг, убегает. Последнее слово цензурится звуком «пип», но слово «хуй» разобрать всё равно легко.
Мэтт, очень искренне, бодро:
Нихрена не ожидал.
Слёзы? Какие слёзы? Ну, было дело, набросился, расцеловал. Но это только от радости и без всякой задней мысли!
Почему за ручку ходили? Ну… — смущается. — Только Ниару не рассказывайте… Когда я Мелло при всём Вамми облобызал, Ниара больше всех перекосило, вот мы и решили немного постебаться.
Да, ночью целовались, но только потому, что Ниар каждое утро в четыре часа ходит в общую комнату паззлы собирать, чтобы навык не утратить.
Я всё к чему… Я девочек люблю, с сиськами… Никогда бы не подумал, что у Мелло такие причуды. Накинулся вчера на меня, вынудил облапать и оттрахать его. Два раза. Хм, ну, допустим, понравилось.
Что дальше? Я и так знаю. Мне теперь как честному человеку придётся на нём жениться.
Мелло, истерично:
Да кто вам это понарассказывал?! И не было ничего, если бы не этот полосатый идиот.
Ну, постебались немного над аутичным. Сам виноват, нечего было в такую кому впадать, не в первый раз меня Мэтт лапал, к этому давно весь Вамми привык… — при этих словах сильно смущается, прочищает горло:
Я вот о чём… Вчера Мэтт со своей детской непосредственностью заявил мне, что ему из-за всего этого стёба сон приснился, как он меня трахает, и он этого сна очень испугался! Это что же получается? Когда мы ночью целовались, он меня лапать и облизывать не перестал даже после того, как Ниар в обморок бахнулся, а теперь ему, видите ли, очень страшно!
Ну, да, два раза.
Хм, ну, понравилось.
Дальше? Я знаю. Этот придурок обязательно опять какую-нибудь хренотень выкинет. | 64 |
Троллинг. | Нецензурная лексика, ООС, Стёб, Эксперимент | Они сидели вдвоем на берегу моря.
И яркие лучи заходящего солнца нежно освещали их фигуры.
Ветер свистел в ушах.
Казалось, скоро рассвет.
Дул прекрасный легкий ветерок.
Показались первые звезды.
Солнце встало..
Волны разбивались о камни..
— Ю..я люблю тебя.
— Не называй меня Ю!
Дошло.
— Ты..что?
Лави улыбался.
Он смотрел вдаль, закрыв глаза.
— Нуу да, так случилось..
— Эээ…А как же Аллен?
— Аллен? Он..слишком простой..
— От кого я это слышу!
Ветер завыл громче.
Лави отвлекся и посмотрел на падающую звезду.
Открыл глаза.
— А Ленали?! Тебе же всю жизнь нравилась Ленали!
— Нет. Мне всю жизнь нравился Аллен.
— …
Дошло.
— Ээвсмыысле до сегодняшнего дня! Да! Ю я люблю тебя!
Повторился медоворыжезолотоволосый парнишка.
Канда умилился и покраснел от смущения.
Подумал — не канон.
Потом подумал — похуй.
— Правда, любишь?
Он покраснел.
И фиолетовая синева залила его по самые ушки.
Лави встал.
И отойдя на пару шагов, повернулся к Ю лицом.
Оно выражало наидибилейнейшую ухмылку.
— Ээ..Нет. Прости, меня взяли на «слабо».
Закат упал.
Небо треснуло.
Звезды погасли.
Море высохло.
— Ааа..Ясно..Ну, я так и подумал.
Канда скопировал выражение лица Рыжего.
— Да?
Облегченно выдохнул Лави.
— Ну слава Богам. Тогда бывай!
Дружески хлопнул по плечу.
Сильнее чем планировалось.
Все-таки врал не кому-нибудь, а Канде.
Руки дрожали..
И закинув руки за голову, пошел, насвистывая, в направлении Ордена.
Луна все-таки взошла.
И летний бриз не оставил влюбленного.
Надувая своим осенним дыханием грустные мысли.
Канда вздохнул.
Но попка у Лави все равно была очень даже ничего..
…
— Твою маааать!
Канда проснулся… | 34 |
мм..утро | Романтика, Юмор | Утро. В постели двое. Она просыпается, оглядывается по сторонам, хвтается за
голову, морщится. С удивлением обнаруживает его, лежащего рядом. Начинает
его тормошить:
— Эй. Проснись! Э-э-э-й!
— М-м-м. Отстань.
— Эй, ну проснись!
— Отъебись пожалуйста.
— Что?! Ну проснись же ты!
— Бля! Ты кто?!
— Я кто?! Ну ты наглый! Это ты кто!
— Я Саша, очень приятно. Тьфу. Блин. Ты чего здесь делаешь?
— Я то сплю, а вот ты чего здесь делаешь?!
— Э-э-э. Вообще-то это моя квартира.
— Да?!
— Да. Так что это ты чего здесь делаешь!
— Не знаю. А у нас это. Ну. Было?
— Что?
— Ну это.
— Что это?!
— Идиот. Посмотри под одеялом, ты голый?
— Я да.
— А я?
— Я стесняюсь смотреть. Смотри сама.
— Мне страшно.
— Хы, тогда точно ничего не было.
— Дурак. Вот возьму и посмотрю.
— Смотри. Ну, что там?
— У меня трусы на коленях.
— Странно. Может ты реппер? Гы-гы.
— Сам ты реппер. Признавайся! Воспользовался мной?!
— Да надо больно! Чо это я тобой пользоваться буду, тем более ты трусы на
коленях носишь.
— Да это ты их и снял туда!
— Нафиг мне тебе трусы на колени стаскивать?
— Чтобы воспользоваться!
— Трусами?
— Мной!
— Это вряд ли. Посмотри, ты в лифчике?
— А что?
— Ну, если в лифчике, то не пользовался, я на грудь обычно кончаю.
— Хам! Сейчас посмотрю.
— Внимательнее смотри, даже если в лифчике, гы-гы.
— Странно.
— Что?
— У меня лифчик на животе.
— Тха-ха-ха, осталось очки на шее найти и серьги подмышками. Ты странная какая-то. Зачем так одеваешься?
— Я?! Может это ты извращенец такой! Может это ты девушкам вниз всю одежду стягиваешь и потом используешь, может тебя это возбуждает!
— Ага, конечно! И трахаю между коленей, а минет в солнечное сплетение. Ты наверное ночью просто сползла из одежды. Вверх.
— Сам ты сполз. Посмотри, на тебе презерватива не надето?
— Гы-гы-гы, на коленках?
— Ой дура-а-а-ак, как я вообще с тобой оказалась тут. На члене!
— На члене? Нет. На стекле вижу висит.
— Да? Где? А, ужас, значит всё-таки было?!
— Не факт.
— Почему?
— Он висит с той стороны.
— А может ты его туда и повесил?
— Точно! Стащил тебе трусы до колен, возбудился от этого не подетски, надел презерватив, трахнул тебя, потом думаю, надо на улицу быстрей бежать, окно своё гондонами использованными закидать. Закидал. Вернулся к тебе, ты спишь, сотрю на тебя, думаю — что-то не то. И! Эврика! Стянул тебе лифчик на живот, успокоился и сразу уснул.
— Псих.
— Сама такая.
Потом у них всё хорошо было. Они поженились) | 6 |
План с очевидным недостатком | Юмор | Доктор засовывает руки в карманы и устраивается на сиденье поудобнее. Он задумчиво разглядывает Донну, выводящую Тардис из параллельной вселенной. Какие-то смутные мысли о метакризисе таймлорда и человека никак не дают ему покоя. Доктор закрывает глаза, пытаясь понять, что же его беспокоит, — а открыв их, натыкается взглядом на декольте Донны, и тогда-то до него доходит, о чем внутренний голос так усиленно пытался ему сообщить.
— Донна, — провозглашает Доктор, — ты женщина!
Донна прослеживает направление взгляда Доктора.
— Так и есть. Догадался — возьми с полки пирожок.
Вот именно, Донна — женщина! И таймледи! Женщина-таймлорд, которой как раз не хватало для выполнения его коварного плана по заселению Галлифрея.
— Хм, извиняюсь. — Он прошмыгивает мимо Донны в лабораторию. Для начала, ему нужно стабилизовать метакризисную мозговую активность. Будет крайне сложно убедить Донну вынашивать многочисленных таймдетишек, если ее голова вдруг взорвется.
Но Донну, наверное, будет крайне сложно убедить и без этого.
***
Если бы Доктор хорошенько продумал свой план, то он, наверное, не стал бы делать подобное предложение Донне так несвоевременно. Они, привязанные за лодыжки, висят вниз головой над норой гигантских, злых и очень голодных пауков.
Донна протестует:
— Но мы же спасли вашу деревню!
— Мы хотим помочь вам, — перебивает Доктор.
— Если вы нас убьете, это будет геноцид! — продолжает возмущаться Донна.
— А мы ведь даже еще не начали размножаться!
Доктор понимает, что Донна не в восторге от идеи — она принимается раздавать указания, чтобы местные жители немедленно бросили их в самую глубокую часть паучьей норы.
***
— Это будет потрясающе, просто представь. Дети у нас с тобой родятся потрясающие. — Но едва Донна начинает задумываться над вопросом, как Доктор сам же все портит: — У них будут мои мозги, и моя красота, и мои волосы. О, мои волосы!
— И что же им тогда достанется от меня?
— Ах, не беспокойся, есть способы убедиться, что им не передалась часть твоих человеческих ДНК.
Раздается звук пощечины, а затем наступает потрясенная тишина.
— Они могли бы унаследовать твой хук справа, — восхищенно произносит Доктор.
***
— Тебе даже не придется вынашивать их всех. Давай ты возьмешь себе одну половину детей, а я другую?
— Или ты сам будешь вынашивать всех.
— Ладно.
— Или ты заведешь их с кем-нибудь другим.
— Донна...
***
— Твоя семья обрадуется. Из Уилфа выйдет дельный деятельный дедушка. Дельный деятельный дедушка, каково, а? Ловко у меня получилось?
— А что мама?
— Ой, я же совсем забыл про Сильвию.
***
— Я буду очень хорошим отцом.
Доктор решил, что, если он сможет убедить Донну, что он вовсе не безответственный бродяга с аллергией на само упоминание семейной жизни, то Донна смилостивится.
— Ты даже за растением присмотреть не можешь.
— Это наглая ложь! В Тардис много растений!
— Я знаю, — заверяет его Донна. — И одно из них сегодня с утра попыталось откусить мне руку.
— Я поговорю с ней. Видишь, я умею навести дисциплину.
***
Доктор догадывается, что ставит телегу впереди лошади. Если говорить прямо — сначала трахаться, а уж потом дети.
— Давай просто займемся сексом, хоть разочек, а если тебе не понравится...
— А если мне не понравится, ты бросишь эту чертову идиотскую затею с детьми?
Доктор хочет сказать, что всегда есть искусственное осеменение, но неоднократные покушения Донны на его физическое здоровье успели научить его кое-какому самоконтролю.
— Конечно, — говорит Доктор вместо этого.
***
Доктор лежит, наслаждаясь приятной расслабленностью во всем теле.
— Ну, я полагаю, эксперимент прошел удачно.
Донна хмурится и потирает кожу под грудью.
— Вот уж не думала, что физически возможно проткнуть легкие чьим-то ребром.
— И только представь, — продолжает Доктор, в полной уверенности, что жалоба Донны на столь серьезное внутреннее повреждение преувеличена, если вовсе не сочинена, — ты уже можешь быть беременна.
— Я тебя умоляю, глупенький. У какой это расы залетают от того, что мы с тобой только что делали?
— У таймлордов, — заявляет Доктор с посткоитальной ухмылкой.
***
— Доктор, — говорит Донна.
— Донна, — говорит Доктор. — Полагаю, ты хочешь знать, что я делаю под твоей кроватью в середине ночи, со шприцем в руке?
— Да.
— Ну, я определенно пришел не затем, чтобы украсть образец твоей ДНК, пока ты спишь, и вывести легион маленьких рыжих таймлордиков.
— А. Ну хорошо.
***
Донна сидит на кухне и пьет кофе. Перед ней стоит кактус в горшочке.
— Давно не виделись! — У Доктора вообще возникло смутное ощущение, что Донна его избегает. — Чем занималась?
— Как обычно. Позвонила дедуле, приняла душ. А, кстати, еще я передала свое сознание таймлорда вот этому кактусу.
— Ты — что?
— И даже не спрашивай меня как, потому что для меня это все теперь сплошная китайская грамота.
— Но зачем?
— Ну, я порядком от этого подустала. Я начала разговаривать как ты, так что мне постоянно хотелось надавать себе пощечин. Полный абсурд. Поэтому, если захочешь с кем-то подружиться, обрати свое внимание на растение.
С этими словами Донна допивает свой кофе и шествует из кухни.
Доктор изучающе смотрит на кактус. | 129 |
Хайне не выдержал | AU, Драббл, Нецензурная лексика, ООС, Юмор | На 15 минуте Хайне не выдержал. Сколько можно?! Везде, везде, везде! Кругом воркующие парочки! Хайне не мог уже этого терпеть. Он тоже хочет хоть немного счастья и тепла! Ну, и секса конечно. В конце концов, он мужчина и хочет ласки. Или грубого траха. Или... Хоть чего-нибудь! А не терять сознание от каждого прикосновения любой представительницы прекрасного пола!
В кармане запищал мобильник.
— Да?
— Хайне, эт я, — в трубке раздался раздражающий голос его напарника, Бадо.
— А. Чего тебе?
— Ну... – в его голосе промелькнуло волнение. – Может, погуляем? – Значит, Бадо опять во что-то вляпался, и ему нужна помощь Хайне.
— Ладно, — тихий вздох. – Встретимся где обычно, через 20 минут.
— Спасибо, белобрысый! – и, прежде чем Хайне наорет на него, он отключился.
На «белобрысого» Хайне не обиделся. Они с Бадо через многое прошли, ему можно. Но для проформы он на него покричит. Чтобы не расслаблялся, рыжий гаденыш.
На месте Хайне был уже через 10 минут. Злость и раздражение почти прошли, скоро он на ком-нибудь оторвется.
Бадо явился лишь через 15 минут. За это время Хайне успел изучить скамейку, клумбу с какими-то яркими цветами, свои ногти, ботинки, напомнил себе, что надо подшить плащ и еще кучу всяких мелочей.
— Прости! Долго ждешь? – Бадо пытался отдышаться, видимо, долго и быстро бежал.
— Да я!.. – Бадо виновато улыбался, — не... я только пришел.
— Даа? Ох, я рад! Ну что? Пойдем... гулять? – кажется, он покраснел.
— Идем. – Хайне довольно улыбнулся. Наконец-то нормальная драка.
Они уже минут 10 бродили по парку, но никто не сказал ни слова. Хайне громко вздохнул при виде целующейся парочки, а Бадо все так же курил и смотрел куда-то в сторону. «ХОЧУ ЖЕНЩИНУ!!!» билось в мозгу Хайне. Он снова вздохнул и повернулся к Бадо. Тихо оторопел... Он и не замечал, как эта рыжая зараза красива. Эти длинные волосы, хрупкая девичья фигурка, а по характеру еще та истеричка... А у около носа едва заметная родинка. И повязка на глазу, который он потерял по вине Хайне... Тогда у него было жуткое настроение, и они только познакомились. Хотя, в принципе, они познакомились уже после...
Хайне схватил Бадо за волосы, как любил это делать, и потащил его куда-то вглубь парка. Только Бадо не сопротивлялся как обычно...
***
Они уже встречались 2 недели. Ну, это трудно было назвать нормальными «отношениями». Поцелуи, больше похожие на укусы, жесткий и грубый секс, от которого сносило башню, кровь... Да, Бадо оказался еще тем садистом: кусался, царапался, порой даже бил... Хайне прощал ему все, пока он делал ему охренительный минет и страстно подмахивал во время секса. Вот и сейчас... Рыжий так прогибается в спине и стонет... Хайне все время удивляется, как Бадо удается нормально ходить. А еще, он покупает ему сигареты... На всякий случай, чтобы у рыжего не возникло мысли поменяться местами...
***
Рыжая сучка. Шлюшка. Блядь! Он повыдирает ему его блядские рыжие волосы и вырвет целый глаз! Да как он смеет?! Он – только Его! Он принадлежит Хайне. И только ему...
Хайне с трудом себя сдерживал, глядя на то, как Бадо, его Бадо, нагло флиртовал с миленькой продавщицей сигарет. В прошлой жизни и он бы посчитал ее хорошенькой, но не сейчас, когда у него есть личная «девушка». О других переполняющих его чувствах он старался не думать... Ревнует? Любит? Ха! Он просто не привык делиться! Его и только Его!
И вот сейчас он совсем не нежно хватает Бадо за его блядские рыжие волосы и тащит куда-то в подворотню. Хайне так взбешен, что не видит, как довольная улыбка блуждает на губах рыжего.
На памяти Хайне, это было в первый раз, когда Бадо не смог ходить. 3 дня...
***
У Хайне стоит так, что он не может терпеть и имеет Бадо прямо там, посреди трупов и крови. После убийств адреналин буквально бурлит в крови. То, что Хайне не можешь касаться женщин, еще не значит, что он импотент законченный. С этим у него все в порядке. Бадо больше хнычет, чем стонет. Но не просит остановиться. Он сам принял правила этой игры, и уже ничего не изменить.
***
Бадо изменился. В последнее время он стал более раздражительней. Будь он бабой, Хайне решил бы, что у рыжего месячные, или, хуже того, он залетел. Секс тоже изменился. Точнее, его стало намного меньше. Но Хайне не был против. Сказывается работа, усталость, боль... Они итак мало разговаривали, предпочитая дело словам. И сейчас общих тем для разговоров не находилось.
Одного Хайне понять никак не мог. С чего такая резкая перемена? Ведь еще на прошлой неделе они... Ох, что же они... От воспоминаний ниже живота приятно заныло.
— Пойду прогуляюсь, — Хайне поднялся, на ходу поправляя плащ.
— Вали. Сигареты мне не забудь, — Бадо не отрывался от книги. В последнее время, он много читает. Интересно, что?..
— Ну что я такого сделал, Нилл? – Хайне вздохнул в очередной раз. – Что с ним такое? Конечно, мы много с ним трахаемся, но он ведь не залетел от этого?.. Хотя, в наше время все возможно... – он осторожно погладил ее по белому крылу.
Нилл отчаянно жестикулировала, показывая сначала на Хайне, а потом на себя.
— Прости, я тебя не понимаю... – он поднялся со скамьи. Почти нежно потрепал ее по волосам. – Береги себя, малышка. Начнет кто-то приставать, сразу мне скажи. – Она на прощание помахала ему рукой.
Нилл была единственной, кого он мог спокойно касаться. Но задних мыслей у него не было. Она больше напоминает ему Лили, сестренку, которую он убил в ужасном приступе боли. Хайне нашел Нилл меньше недели назад, но уже привязался к ней, как к родной. Все же, она так похожа на Лили...
— На, держи, — он кинул в рыжего пачку сигарет. Тот ловко поймал ее и быстро открыл. Хайне любил наблюдать, как Бадо достает тонкую сигарету, обхватывает фильтр красными припухшими губами, затягивается.
— Был у Нилл. Кажется, она передавала тебе привет... Я точно не понял.
— Ты был у этой? – Бадо поднял голову. Хайне показалось, или у него на лбу вздулась вена?..
— Ну, да. А что такого? – И тут до него дошло. – Ты что... ревнуешь? – он заметил, как краска медленно заливает лицо Бадо. Ревнует, однозначно! Кто бы мог подумать!
— Что?! Да как ты! Да я! Да ты! Да нахуй мне это надо!– он отворачивается, но все итак понятно. Как же Хайне не догадался? Рыжий ревнует. К Нилл. Ведь она... она не он. Девушка, которую Хайне может спокойно касаться. Боится, что он уйдет к ней? Такой смешной и глупый, его Бадо.
— Глупый... — Подходит к нему и осторожно обнимает за плечи, Бадо вздрагивает. – Она очень похожа на Лили, поэтому я с ней добр. Да и не педофил я... В отличие от нашего Наставника, — ну вот, рыжий успокоился и хихикнул. Хайне нежно убрал рыжую прядь и поцеловал его за ушком. Перед тихим стоном Бадо он не смог устоять... – Ты мне должен. Расплачивайся за нервотрепку...
После секса, разморенный и уставший, Хайне смотрел в потолок, Бадо лежал рядом и пускал табачный дым в тот же потолок.
— Ой, а что это тут у нас? – Хайне потянулся за книгой, которую Бадо часа три назад пытался читать.
— Эй! Это мое! Не трогай! – он даже потушил сигарету о его влажную грудь, но было поздно.
– «Как понравится любовнику. Советы для девушек». Ха-ха, это что? Ты настолько был в отчаянии?
— Да пошел ты! – рыжий накрылся одеялом с головой. – Все сучка крыластая виновата! Я себя лохом чувствую...
Хайне выудил Бадо из-под одеяла:
— Кем-кем ты себя чувствуешь? Значит, я плохо старался, — он ущипнул его за сосок, Бадо сдавленно охнул, — раз ты чувствуешь еще что-то кроме удовлетворенности и усталости... Ну, ничего... – размазал белые капли по животу рыжего, — мы это исправим.
***
Иногда Хайне думает, что было бы, будь Бадо девушкой. Возможно, они бы поженились, и возможно, у них бы появился ребенок. «Это был бы Дьявол во плоти» и Хайне усмехается собственным мыслям. И когда у него возникают такие мысли, он смотрит на Бадо. Просто смотрит. Ну что бы в нем изменилось? Длинные мягкие волосы, истеричная натура, тонкая хрупкая фигурка. Да, а действительно, в нем что-то бы изменилось?..
***
— Тетя! Тетя! – карапуз дергает Бадо за волосы. – Тетя!
— Какая я тебе нахрен тетя?! Малец, ты обарзел?! – на лбу у Бадо вздуваются вены. – Я тебе сейчас такую тетю покажу! – он роется у себя в карманах.
Хайне перестает смеяться и обнимает рыжего за плечи:
— Успокойся, это же просто ребенок! Иди давай, сигареты купи лучше. А я тут разберусь.
— Черт! Я! Да... Ммм... – Хайне затыкает его долгим поцелуем. — Ладно... – После таких поцелуев у Бадо и без того немногочисленные мысли разбегаются кто куда.
— Малыш, нужно говорить «старшая сестра» — Хайне присаживается к мальцу и треплет его по волосам. – Или «девушка». Женщины такие обидчивые... Запомни, это тебе еще очень пригодится... – он сдерживает смех и выдает улыбку. – Беги к маме.
Бадо умиротворяюще выглядит, он выпускает струйку дыма и радуется жизни. Ну дурак дураком. Хайне глупо улыбается.
— Бадо! – он хватает рыжего под локоть и ведет куда-то. – А давай зайдем в тот бутик...
— Что? А? Зачем? Это ведь бутик женской одежды... – Бадо непонимающе смотрит.
— Ну... Мы там посмотрим...
***
Бадо устал. Он сонно моргал и смотрел в стену. Устал. Устал от секса. Он не знал, что от этого можно даже устать. А узнав, оказался совсем не рад. Вечный дискомфорт чуть пониже спины, слабость во всем теле. Нет, нет и нет. Он так долго не протянет. От этого нужно отдохнуть. Хотя бы пару дней. У него возникает мысль, и он поднимает голову:
— Хайне?
— Мм? – он тушит сигарету в пепельнице. После секса, иногда, он позволяет себе сигарету.
— Давай сходим куда-нибудь? – Бадо поворачивается на другой бок и утыкается носом в плечо Хайне.
— Да мы итак много где бываем...
— Да я не про работу! – гениальная мысль уже не кажется Бадо такой уж гениальной.
— А... На свидание что ли? – Хайне усмехается.
— Ну... типа того... Эй! Не смейся!
— Хорошо. – Хайне вдруг посерьезнел. – Только...
— Только?..
— У меня есть условие.
— Какое?.. – Бадо вопросительно смотрит.
— Ты оденешь то, что мы купили на прошлой неделе. – И он внимательно следит за реакций Бадо: Сначала вопрос, затем непонимание, наконец, осознание, и, гнев.
— Чтаа?! Да ты охренел что ли!! – он кидает в Хайне подушку и уходит в ванну.
— И белье не забудь! – даже за закрытой дверью Бадо слышит громкий смех этого белобрысого придурка. | 18 |
Убираться - это весело | Драббл, ООС | У Тамаки появилась очередная причуда. Он решил освоить простолюдинский труд. И первыми пострадали братья Хитатиин.
— Хикару, Каору. Сегодня вы будете убирать клубную комнату.
— Эээ? Почему мы? — они, как обычно, спросили хором.
— Вас двое, вы быстрее справитесь. Протрете столики, поменяете цветы в вазах и... — Тамаки даже выдержал паузу, — помоете пол!
И все поскорее сбежали, никому не хотелось убираться без очереди.
— Каору-у-у... Можешь убраться тут один? У меня свидание с Харухи... — он умоляюще смотрел на брата.
— Что? Я не знаю... Наверное... — чертова Харухи. Отняла у Каору брата. — Ладно, иди...
— Спасибо, братишка! Не скучай! — и он быстро смылся.
Каору осталось только протереть полы, как в клуб заглянул Кёя-семпай. Он был в обычной одежде. А, да, милорд что-то говорил, что у семпая какие-то дела, и он позже появится в клубе, только Каору не слушал — он был увлечен братом. Кёя ведь не знал, что на сегодня запланирована уборка.
— Что? А где все? Ка... Хи... Кхм, и что ты делаешь? — Кёя нахмурился, ему это шло.
— Милорд с ума сошел. Заставил нас с братом убираться. Только брат сбежал к Харухи...
"Значит, Каору" — подумал Кёя, а вслух произнес:
— Тебе... помочь?
— А? — Каору остолбенел. Кёя-семпай предлагает помочь ему! Убраться! Мир с ума сошел?..
— Семпай... Ты не заболел?..
— Что? Почему это? Я такой же как ты. К тому же, не хочу убираться с Тамаки вместе. — Он закатал рукава и взял другую швабру.
Только не надолго хватило их энтузиазма. Каору устало плюхнулся на диванчик.
— Устал!
— Давай работай! — Кёя уже сам был не рад, что предложил помощь. — Поскорее закончим этот Ад!
— Я не создан для грубой работы! Я создан для любви!
— Ну и где твоя любовь? Пьет чай вместе с Харухи? — Кёя усмехнулся.
— Да... Да пошел ты! — Каору вспыхнул от злости.
Чертова Харухи. Чертов Хикару. Он оказался... Натуралом! Каору развел брата на поцелуи: "Ты же не хочешь опозориться?". Конечно же Хикару не хотел... Вот и учились они друг на друге. Но сексом категорически отказался заниматься. "Я не педик и не извращенец, чтобы трахаться с собственным братом!" — кинул он. Каору надеялся до последнего, но с появлением Харухи он вовсе отчаялся.
— Да плевал я на Хикару! — Каору схватил Кёю и поцеловал. — Плевать!
Кёя был слегка удивлен. Его только что взяли и поцеловали. Просто. Из злости.
— Если ты закончил... — если бы мог, Каору бы просверлил в стене дыру взглядом, — я пойду... — и он направился к двери.
— Нет, — Кёя опомнился и потянул Каору на себя, — МЫ не закончили, — и коснулся губ рыжего.
***
На следующий день.
— Хммм... Так, сегодня у нас убираются... — Тамаки наморщил лоб.
— Я! — Каору даже вскочил. — Можно я?
— Что? Но ты же вчера...
— А мне... понравилось.
— А я... — Кёя поправил очки, — прослежу за ним. | 42 |
Кошки мышки | Изнасилование, Нецензурная лексика, ООС | Мы стоим на небольшой площади в центре одного из многочисленных островов Гранд Лайна. Этот остров пользуется среди пиратов своей дурной славой, ни на одном из островов в мире не погибло столько сильных и известных пиратов, сколько погибло здесь. Недалеко отсюда находится знаменитый эшафот, где проводятся все эти казни. Но пришли мы сюда не ради него, а ради здания, непреклонно возвышающемуся над нами. Оно неприступно, от него веет холодом и болью. В воздухе отчетливо чувствуется столь знакомый запах крови. Не дай Бог кому-нибудь из пиратов попасть сюда. Будь ты сильным, смелым или умным, обратной дороги нет, ты будешь обречен на смерть. Именно здесь принимаются все решения насчет действий маринцев. Это здание – штаб Морского Дозора. В эту минуту в нем проходит допрос знаменитого пирата, Огненного Кулака Эйса, единственного сына Короля Пиратов Гол Д. Роджера. Что ж, давайте посмотрим.
***
Темная пустая комната с железными стенами. Из мебели здесь только металлический стол и такой же стул, прикрепленный к полу. Это не просто металл – это кайросеки, эта комната приспособлена как раз для допросов самых сильных фруктовиков, и все здесь сделано, чтобы подавить их силу. На стенах висят различные орудия пыток – плети, ножницы, ножи... Повешаны ли они для устрашения, или в этой комнате действительно совершаются такие ужасные вещи – непонятно. На столе одиноко стоит лампа – единственный источник света в этом помещении без окон. Она зажжена с помощью силы фрукта пика-пика, фрукта одного из адмиралов. Почему она не керосиновая, как все остальные в этом здании? Это легко объяснить. Дело в том человеке, который сидит на стуле, повесив голову вниз, и в его дьявольском фрукте, дающем возможность повелевать огнем. Морской дозор пытается избежать любой возможности побега столь ценного заключенного. Он сидит, и его черные короткие волосы, испачканные в собственной крови, свисают отдельными прядями на мускулистую грудь. Он бос, его ноги сбиты в кровь, говоря о месяцах тяжелейшей пытки в неприступной тюрьме Импел Даун. Юноша тяжело дышит, его грудь все чаще вздымается вверх-вниз. Из одежды на нем только темно-синие шорты до колена с рыжим поясом, выделяющимся в этой серой комнате, словно солнце. Лица его нам не видно, его имя выдает только татуировка на правой руке.
Это и есть командир второй дивизии Белоуса Портгас Ди Эйс. Кроме него в комнате еще двое человек. Один, хрупкий невысокий мужчина средних лет с длинной черной бородой и странной шляпой в виде чайки. На нем одета форма морского дозора. Второй же – высокий крепкий маринец с огромными мускулами, в джинсах, небрежно заправленных в высокие коричневые сапоги, и расстегнутой белой куртке с зеленоватым мехом. Его волосы, несмотря на молодой возраст, поблескивают в свете лампы серебристо-серым, как первый снег, небрежно разбросанный пушистым белым покрывалом. Он заядлый курильщик – об этом нам говорят множество сигар, прикрепленных к его одежде и еще две, которые он сжимает в зубах. Мужчина стоит, подперев стену, так, так будто его ничего не интересует, но с каждым словом коллеги его рука в перчатке все крепче сжимает рукоять его оружия из кайросеки.
Эти двое пришли сюда, чтобы пытать. Они уже не надеются выйти из этой комнаты не запачканными в крови. Казалось бы, это очередной пират, через их руки проходило таких миллионы, тысячи, сотни... Но у каждого это допрос вызывает свои чувства. Человек с черными волосами ненавидит его, ненавидит этого отброса общества, ненавидит только за то, что этот юноша сын, сын того самого Короля пиратов. Он искренне хочет сделать ему больно, чтобы этот мальчишка кричал, молил его о пощаде, извивался в собственной крови.
А спокойный мужчина с пофигистичным выражением лица ничего не хочет. Внешне. На самом деле внутри его души, для всех черствой и скупой на чувства, но на самом деле нежной и ранимой, идет борьба долга и чувств. Он искренне хочет помочь Эйсу, несмотря на их вечную вражду, но понимает, что это неправильно для маринца. И каждый удар, каждый вскрик Огненного кулака отдается в его серебряных, как лунная дорожка, глазах сочувствием и неимоверной болью. Смотря на то, как мышцы поигрывают под его нежной, еще детской кожей, мужчина с ужасом осознает, что в нем проснулось что-то не свойственное этому человеку с железными нервами – желание. Желание этого молодого тела.
— В последний раз повторяю вопрос. Мы знаем, что твой отец, Гол Ди Роджер, оставил тебе вещь, которая может быть зашифрованной картой, которая поможет нам найти Ван Пис. Где она? – дрожащим от бешенства голосом медленно произносит чайкоголовый.
Не поднимая головы, заключенный шипит сквозь зубы:
— Да пошел ты!
Удар. Приглушенный вскрик. Рука в перчатке лишь сильнее сжимает рукоять оружия.
— Сука! Не смей мне перечить!!! Кто ты такой, чтобы со мной так разговаривать?! Ты просто тупой сосунок, рожденный от кабеля Роджера!!!!
— Мой отец – Эдвард Ньюгейт, — снова шипит, как загнанная в угол кошка, Эйс.
Снова удар. И снова крик. Теперь на груди у юноши ярко краснеет кровавая полоска, оставшаяся от плети. Мужчина с седыми волосами лишь крепче стискивает зубы, еле сдерживая себя, чтобы не заступиться за него.
— Ну что, урод, больно, да?? А ты знаешь, сколько твой звездный папаша перебил моих товарищей, знаешь, а???! А я жил, и мне тоже было больно!!! Только больно было в груди, а это намного хуже!! – взбешенный спокойствием парня взрывается старик.
— Я тут при чем? – теперь Эйс уже не шипит, а рычит, как собака, пытаясь еще больше вывести из себя маринца.
— Ты!!! Ты спрашиваешь, при чем тут ты??? Да при том, что ты, да-да, именно ты родился от него!!! Только за это... Только за это у меня есть право вспороть тебе живот и вытащить твои кишки наружу!! Ненавижу! Ненавижу весь его род, и ты – не исключение! Там, на эшафоте, я снесу твою голову своими руками!!! – он останавливается, чтобы перевести дыхание. – А хотя... Почему это я должен ждать до эшафота?! Я сделаю это прямо здесь, прямо сейчас, да, да, ДА!!! – его глаза безумно бегают из стороны в сторону, и, нащупав трясущейся рукой нож, он замахивается им на Эйса. Он уже готов сделать этот роковой удар, чтобы прервать жизнь столь ненавистного ему пирата, но в последний момент седовласый дозорный делает шаг вперед, перехватив его руку.
— Опомнись, Сенгоку. Ты не имеешь права.
— Ты прав, Смокер. Пожалуйста, не надо докладывать начальству о том, что здесь произошло, — мгновенно успокаивается старик.
— Ладно, — Смокер снова встает у стены, как будто ничего не было.
— А где Гарп? – поворачивается к нему Сенгоку.
— Он сказал, что не может на это смотреть. Эйс же все-таки его внук, — непоколебимо отвечает Смокер, добавив про себя, — как же я его понимаю.
— А почему это ты стоишь, ничего не делаешь, как будто тебя сюда отдыхать отправили? – приподнимает бровь бородатый. Этого вопроса Смокер боится больше всего. Он просто не знает, что ему ответить.
— Я... я... я... – он делает вид, что закашлялся.
— Уж не жалко ли тебе его? – командующий подходит ближе.
— Я?! Да нет, что Вы! Да как! Вот, если хотите, я могу из него до вечера всю информацию выбить! – мужчина сам не может понять, кто его тянет за язык.
— Да? До вечера? Всю информацию? Это интригует. Ты действительно замечательный экземпляр. Что ж, до вечера – значит, до вечера.
— Я... я вовсе не это хотел сказать!
— Нет-нет. У меня сейчас важная встреча с мировым правительством, и чтоб до вечера вся информация была у меня. Да, и не убей его. Да и тем более, я не могу больше видеть рожу этой тупой шавки, меня уже от нее блюет. – кривит лицо Сенгоку и, не сказав больше не слова, выходит из комнаты. Эйс, подняв наконец-то голову, провожает его взглядом. Впервые мы видим его глаза – черные-пречерные и невероятно красивые.
— Спа... Спасибо... Ты спас меня от него.
— Ммм... О чем ты? Я сказал, что буду пытать – значит, буду пытать. Просто у меня свои методы, — улыбается Смокер.
— О чем ты? – смотрит на него снизу вверх Эйс.
Вместо ответа маринец резко наклоняется и впивается своими губами в губы Огненного кулака. В глазах юноши отражается страх, страх чего-то неизведанного, незнакомого, нового, от чего их темная бездна становится еще глубже. Если бы не руки, скованные наручниками за спиной, Эйс бы давно оттолкнул наглого Смокера, но ему остается только мычать, ощущая, как теплый язык мужчины смело орудует у него во рту.
Наконец оторвавшись от юноши, Смокер берет его подбородок двумя пальцами и приподнимает голову Эйса. Их глаза встречаются, черное и серебристо-белое, глаза мальчика и мужчины, дозорного и пирата. И каждый из них пытается прочитать в бездне глаз другого, что же в данный момент он чувствует.
«Хм… Он боится меня. Ну и что ж, пусть. Я привык, что такие как он боятся меня, как смерти. Этот взгляд черных глаз, как у загнанного в угол котенка, так возбуждает меня. Ну, это же не будет преступлением, если я с ним немного развлекусь? Может быть, он мне тогда все и расскажет» — в предвкушении приятного «допроса» с улыбкой думает Смокер.
«Почему? Почему все произошло именно так? Я уже смирился с тем, что попался, с тем, что меня казнят, с вечно орущим Сенгоку, но С ЭТИМ?!.... Не хочу, чтобы такой как он делал со мной нечто подобное! Да и вообще, я девочек люблю! Черт, нужно найти какой-нибудь выход и сбежать от этого озабоченного психопата! Но, как это ни странно, эти серые волчьи глаза притягивают меня… Блин, что же делать?!» — в панике пытается соображать Эйс, пока Смокер запирает на замок железную дверь. Все. Теперь последний путь для побега перекрыт, и Огненному кулаку остается лишь отдаться в руки несправедливой судьбы.
Смокер делает едва заметное движение рукой, и рядом со стулом появляются руки из дыма, начиная активно стягивать с юноши штаны.
— Нет! Нет! Что ты делаешь?! Прекрати немедленно! – пытается сопротивляться тот.
— Ммм? Малыш, неужели ты не понимаешь, в каком положении ты оказался? Теперь ты полностью в моей власти и не имеешь права мне приказывать, — хищно скалится мужчина. Он плохо контролирует свои мысли, зная только, что хочет этого мальчика.
Опустившись на колени перед Эйсом, Смокер осторожно взял его член и проводит языком по всей его длине, от чего у сына Короля пиратов резко встает, становясь больше и более упругим.
— Какой ты чувствительный! Ты девственник? – заинтересованно поднимает глаза маринец.
— Я? Ну это... я... как бы вроде нет... – покраснел Эйс.
— Будем считать, что да, — рот Смокера скользит вверх-вниз по горячему стволу юноши. Его язык каждый раз особенно тщательно облизывает горячую головку. Вскоре член Эйса, пульсируя, наполняет рот мужчины спермой.
— Вкусно... – сглатывая, облизывается дозорный.
Он сдергивает юношу со стула и толчком наклоняет его. Разгоряченной груди Эйса касается ледяная поверхность металлического стола, и он непроизвольно вскрикивает, прикусив язык. Смокер облизывает палец и медленно вводит его в дырочку Эйса, отчего тот резко дергается вперед, и в его оголенный живот врезается острый угол стола, и по нежной коже бежит тоненький ручеек крови.
— тихо, дай мне тебя растянуть, — за первым пальцем следует второй, заставляя Эйса еще больше напрячься.
— Я больше не могу... — вынимает пальцы Смокер и прислоняется к заднице Огненного кулака головкой своего уже вставшего члена. – Я вхожу.
— Не надо... нет... пожалуйста... – по щеке Эйса блестящей капелькой ползет слеза.
— Эй, только не говори мне, что ты этого не хочешь? – Смокер снова заглядывает ему в глаза, разворачивая голову юноши. То, что он увидел, был не страх, не отвращение, а лишь похоть и желание, что очень удивило дозорного.
— Опа! А ты не так прост, как я думал...
Резким движением он вошел в дырочку Эйса, и юноша вскрикнул от неожиданности.
— Потерпи... скоро... будет приятно... – прошептал ему Смокер, наклонившись вперед и прикусив мочку пирата.
Он двигается внутри Эйса сначала медленно, но с каждым разом все быстрее, доставляя юноше больше и больше удовольствия. Рукой он массирует ствол пирата, пощипывая и сжимая головку.
— Я уже на пределе... – прохрипел Огненный кулак сквозь волну оргазма и излился в руку дозорного. И сам Смокер кончил, обдав внутренности Эйса горячим потоком, и липкая белая сперма потекла по бедрам юноши, капая на пол.
— А ты так и не сказал, что тебе оставил твой отец... – чмокнув парня в губы, заметил Смокер.
— Хм... Это было его сокровище – платок моей матери, — улыбнулся Эйс.
— Врешь, подлец... Да ну и хер с ним, с этим сокровищем... Может быть, я тебя еще как нибудь раз допрошу? Ты ведь не против?
— Я? Я не против, только вот что скажет твое начальство? – поднял глаза пират.
— Да пошли они все! – вскочил Смокер.
Пират с веснушками на лице первый раз за последний месяц спокойно заснул на любящих руках, на руках седовласого дозорного, нежно перебирающего его черные как крылья ворона волосы.
А от двери камеры отошел, стуча каблуками по каменному полу, полный седой старик, подумав вслух:
— Теперь я за тебя спокоен, внучек... | 52 |
Лаконичность. | Songfic, Ангст, Драма, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица, Психология | Солнце проснулось, умылось росою и к нам повернулось
Рожей прыщавой, cо мной попрощалась старуха с косою,
с тобою не знакомы, в кармане кондомы, а значит мы живы, а значит нас любят, и мы тоже любим, пусть так и будет и нас не погубит...
Босиком по ледяному полу, подскользнуться на линолеуме, удариться плечом о серую стену в ободранных обоях. На кухне противно и громко хлопает форточка и капает кран, а еще совсем нет чистых чашек. Налить заварку в пол-литровую банку и выбежать на балкон, в одной длинной футболке, щурясь на холодное голубое солнце. Внизу шепчутся окоченевшие за ночь тополя, во рту горечь закисшего «Ахмада», допотопный мобильный молчит, ловя разбитым дисплеем блики белого утра. Я щурюсь, подставляя лицо поддернутому рассветной дымкой небу, и думаю… не о тебе, конечно.
Я вспоминаю ночь синих-синих фонарей, когда перед глазами дергались цветные мушки, горло саднило от скрима, когда последняя сотка просажена в караоке и баре, когда я не помнила ни одного лица, кроме крайнего справа, которое было необычайно серьезно в этот блядский вечер. Цепляло, понимаете, взгляд полными губами и белой прядкой на лбу. Рок-н-ролл, маечка в облипку, кожаная куртка, этот классический начес и туфли на громадной платформе.
А меня дома жених ждал.
Секс и рок-н-ролл и старый Ibanez,
Мой друг вчера умер, а сегодня воскрес,
Кефир и молоко, тёртая морковь,
Спасает не любовь, а секс и рок-н-ролл.
А девять человек на одной «девятке» по магистрали. А чья-то квартира, залитая желтым светом, белые дорожки на темной столешнице, дым в форточку, магнитофон на подоконнике, и чайные кружки с водкой на дне. Бутылки из под пива под батареей, отчаянные вопли вмиг протрезвевшей девушки из ванной, кухня с дребезжащим холодильником, мое одиночество над изрезанной клеенкой и такие контрастные, солнечные яблоки на столе. Я смотрела на эти яблоки и думала, что я – одно из них. Им хорошо, они не слышат, как орет жертва насильников, как блюет в туалете пятнадцатилетняя дура, как в зале жадно делят порошок и роняют сигареты. Пресловутый Kiss из хрипящих колонок…
Но это было не самое мерзкое, что я видела за этот вечер. Худшее было еще впереди.
Худшее завалилось на кухню с размазанной помадой, в драных джинсах, сквозь дыры которых виднелись острые, детские коленки, с растрепавшимся белым начесом и невменяемым взглядом.
Я посмотрела на нее. И умерла.
— Есть еще выпить? – хриплый, прокуренный голос с полных, накрашенных алой помадой губ.
— Тебе хватит, — презрительно морщусь, картинно стряхиваю пепел в банку шпрот. Это модно.
— Глаза ебутся… — хватается за стол, наклоняется близко. Обдает запахом перегара, пота и тяжелых, густых духов.
— Иди на-ахуй… — плывет все, плывет, и уцепиться не за что. Цепляюсь за сигарету, глядишь, поможет.
А она внезапно вздохнула.
— Не хочу я нахуй, — и аккуратно так, как барышня, уселась за стол, ручки сложила. А мне смешно стало.
— А куда хочешь? – интерес распирал.
— На рок-концерт… — мечтательно закатила густо накрашенные глаза…
Он открыл дверь и скривился.
— Бухая опять? Вот не пущу тебя сегодня ночевать! – хитрый-то какой, господи.
— А я не ночевать, я за гитарой.
Мой хриплый смех летел по подъезду, ударяясь о почтовые ящики и дверные глазки.
Доброе утро, яйца и кофе сварены круто, а значит всё пофиг,
Трогают пальцы новые струны, и барабаны.
В кармане две деньги, хватит на пиво, а значит мы живы,
А значит нас любят, пусть так и будет и нас не погубит...
Подъезд заряжал холодом в поясницу, да и пальцы спъяну не слушались, но все хором завывали под мое дребезжащее брынчание, хлопали в ладоши и прикладывались к пиву. Зато она сидела так, как будто на ее глазах родилась сверхновая, – с широко распахнутыми, оказывается, голубыми-и…
Я бросила гитару там же, и мы сбежали на крыши, ступая на шатких платформах невозможных туфель по дребезжащим железным лестницам. Я держала ее за руку, на ее голове был уже совершенный кипиш, а в глазах – совершенное пьяное счастье.
Мы скакали, как дети, по темным асфальтовым полоскам, по белым полоскам, по бардюрам. Она сняла туфли и, держа их в одной руке, шла по невысокой ограде баскетбольной площадки, а я шагала рядом, разглядывая ее покачивающуюся фигуру. Мы замирали, обнявшись, где-то между потоков машин, на островке безопасности, и то ли от порошка, то ли из-за ее невозможных густых духов, мне казалось, что вокруг нас все движется быстро-быстро, сливаясь в один яркий поток, а мы здесь – навсегда, так и останемся, обвив руками тела.
Мы бегали наперегонки в парке, пока не свалились на газон, хохоча и размазывая остатки косметики. Мы залезли в фонтан и бродили по колено в воде, отражающей огни какого-то учреждения, а когда после брели в обнимку по бетонным плитам площади, за нами оставались темные следы, по которым я еще могла вернуться, сбросив со своего плеча ее руку. Но мне совершенно не хотелось этого тогда.
Мы встречали рассвет, сидя на ледяной лавочке, уверенными поцелуями согревая кожу, покрытую мурашками. Но я была уверенна, что вижу ее в последний раз.
Кто знал…
Солнце достало, с луной переспало, они лесбиянки, они так шутили,
Нас звёзды бросали, нас ветром кусали — пусть так и будет и нас не погубит...
Голубые глаза – как у куклы, стали совершенно пустыми. Мои, наверное, тоже.
— Светка? – хриплый шепот, такой срывающийся, родной, но наводящий ужасающую дрожь.
— Мм? – разглядывать стены в мелкий цветочек и не_думать, главное это.
— А что дальше будет? – острые коленки мелькнут в кресле, поменяла позу.
— А дальше… — усмехнуться так, будто тебе все равно. Тебе все равно, поверь. – А дальше увлекательное путешествие, Полин.
И, спустя неделю, дикие крики и руки в крови. Зачем?!
Ее истерики, мое безразличие, наш на двоих героин. Синяки на сгибе локтя, отмороженные улыбки, серое небо. Истощение, моральный мазохизм, пафосное небытье, серая мгла. Я не помню, что было с нами тогда. Я помню только пустые голубые глаза в какой-то клубящемся тумане и мою песню под гитару, последнюю, что я могла петь.
Кто-нибудь вспомнит о нас? Умерли мы, живы мы? Какое сегодня число, какой год, какой век? Страшно выглянуть в окно – а если там все умерли, если нет больше никого? А мы – мы в блаженной спячке. Мы в домике.
А ты металась, ты выла, как волчица, ты боролась – гордость, Полин? Страх?
А однажды, застав меня сидящей на полу в коридоре, взяла за руку и заговорила о любви.
Прости, что я тогда смеялась. Отрывисто, будто лаяла.
Ты, Полин, волчица. А я шавка. Все правильно.
— На философию тянет, — я скажу.
— Вот и поступала бы на философа, — фыркнешь, затянешься.
А мне уже и не смешно. Мне все равно, и это, наверное, страшно. Ты еще со мной о чувствах говорила – какие чувства, я тебя умоляю!.. Не издевайся над моей, погруженной в дурман, психикой. Мне не жалко, понимаешь? Ни тебя, ни себя. Мне пофигу. Я в домике.
Увижу – сидишь гордая, спина прямая, колени к груди прижаты, взгляд еще ясный. Плевать, что руки исколоты, главное – взгляд, да? Ты даже в окно иногда смотрела, наверное, уйти хотела. Но мы теперь никуда друг от друга, мы повязаны. Одной ночью, одной песней под гитару. Моим личным рок-концертом, открывающим новую жизнь в завуалированной сказке про Алису и кролика.
Если я поймаю кролика, ты не утонешь в море слез, выплаканных за жизнь? Ты улыбнешься, как чеширский кот, и перестанешь быть каменной волчицей-сфинксом, охраняющей выход во внешний мир от таких, как я. Я бы уже давно научилась летать, а ты не даешь. Дежуришь, ждешь меня. За руки ловишь, орешь. Уши закладывает, как орешь.
— Ты тонешь в этом дерьме, — заявляла ты.
— По реке плывет кирпич, деревянный как бетон, ну и пусть себе плывет, нам не нужен пенопласт… — хохотала я.
Секс и рок-н-рол и старый Ibanez,
Мой друг вчера умер, а сегодня воскрес,
Кефир и молоко, тёртая морковь,
Спасает не любовь, а секс и рок-н-рол.
Вылив остатки заварки за перила, я вернулась на кухню. В глаза бросились голые окна – давно надо было повесить шторы. Давно надо было сделать ремонт. И убрать банки с окурками с подоконника, смахнуть пыль, поклеить светлые обои, завести цветы и кошку.
Мне так хочется засмеяться, но я не буду. Я слышу, как скрипнул диван.
Звуки ебанного Kiss, босые ноги прошлепают по полу, стремительный скачок на шею, фырканье в ухо. Короткий светлый ежик волос, белая майка и спортивные штаны. Домашнее.
Торопливый глоток молока, шум воды в раковине – а я так и замерла посреди кухни. Скользнула взглядом по ампулам с лекарством, которое все равно не поможет, по протекающему крану, облупившейся краске на рамах, распахнутой форточке, пакету молока и поцарапанным кухонным тумбам. По дурацкой картинке чеширского кота, вырезанной из детской книжки и приклеенной на дверцу шкафчика.
Она вошла в комнату неслышно, обняла со спины за талию, устроила подбородок на плече. Значит, сказала, что проснулась. А потом уселась за стол и требовательно вскинула на меня глаза.
В мире так много серого. Наркомания, СПИД, первая ломка, первая неделя без уколов, болевой шок, из-за которого она теперь так мало говорит и смеется беззвучно. Каждое утро – Kiss и глоток молока, каждый вечер – взгляд раненной волчицы. Привычка слушать радио, сидеть на балконе, свесив ноги вниз, курить одну на двоих, переплетать пальцы и никогда не говорить о чувствах. А еще о будущем.
Вытряхнуть в форточку пепел, выкинуть окурки. Провести пальцем по слою пыли.
— Полин.
В оконное стекло вижу, что она вскинула голову и внимательно смотрит на меня. Как жаль, что ее голубые глаза теперь такие мутные, серые…
— Полин… Давай заведем кошку? | 13 |
Программа Максимум,дес. | Самовставка, Стёб, Юмор | Уверена,что каждого человека,когда тот смотрит какое-либо аниме,обязательно посещают какие-то странные вопросы.
Я,как любитель превращать мух в слонов,просто не могла пройти мимо некоторых фактов.Вот я пожалуй сама себя поспрашиваю,а вы как-нибудь сами.
1.Вопрос появился не сразу,я подходила к нему постепенно. Смотря на этого персонажа по сути не сложно спросить "Где же твои глаза,Бельфегор?"
Какого они цвета и присутствуют ли вообще? Обратимся к фактам.
На протяжении всего аниме принц вроде бы ни во что не врезался,но полностью утверждать,что его хорёк не является собакой-поводырём я не могу.
А так если подумать,нужны ли вообще ему глаза? Наверно и так справляется.
В целом ответить на этот вопрос я не могу, так что пока оставим его открытым.
2.Коварный и зловещий, привлекательный и соблазняющий взглядом,просто-напросто человек,захвативший мир — Бьякуран. Кажется,у этого человека нет изъянов. Но я конечно же его нашла.
Скажите,друзья,никак не могу понять,что же это за хрень под глазом,а? Потёкшая тушь? Неудачная тату? почему она фиолетовая? Сколько лет назад появилась? В целом вокруг этой неведомой хуйни слишком много вопросов,чтобы ответить на все.И я не рискну. Некст плиз.
3.Ещё немного порассуждаем о Варии. В обычной жизни я с точностью могу сказать — каждый человек на людях один,а когда он с близкими или наедине с собой совсем другой человек. Так как эти чуваки нарисованные особой психологии здесь быть не может,но попробуем.
Допустим Скуало очень застенчивый и стеснительный.
Белл скромный.
Занзас отзывчивый.
А Леви вообще может свои деньги на благотворительность тратит?
Ох,боже,нет,это перебор.
Вопрос отпадает. Любим их такими,какие они есть.
4.Волосы.Эпизод 1.Теперь вопрос конкретно к тиловскому Белфегору. Сколько раз в день можно мыть голову,чтобы та была такая пушистая? Или это всё таки муссы,лаки для волос и пенки для укладки? Ваше высочество,поделитесь секретом.
5.Волосы.Эпизод 2.А теперь Занзас. Он вроде человек богатый,мажорный. Сколько же вы уважаемый бывший-будущий десятый отдаёте за наращивание всевозможных перьев,да хвостов?
Ну на самом деле креативный ход. Хвост вроде бы бывает и на попе и на голове,а он от попы к голове прицепил...Удивительный человек.
6.Волосы.Эпизод 3.Вы сейчас удивитесь,но я снова расскажу вам про волосы.да,да. Теперь меня интересует шевелюра Скуало. Тоже наращивает? Или это всё таки парик? Есть ещё варианты?пффф....не аниме,а парикмахерская..
7.Волосы.Эпизод 4.Теперь коснёмся натуральности. Вы можете себе представить натуральный цвет волос Луссурии?Бьянки?Гокудеры,Бьякурана,Рёхея?(они же не седыми родились?) Ужас,до чего доводит мода..ну или не мода..
8.Волосы.Эпизод 5.Ну всё,всё,последний,успокойтесь. О причёске Ламбо. Вот это действительно удобная штука. Сумку носить не надо. Но конечно желания ходить с брокколи на бошке нет никакого,а жаль.
9.Человек-лягушка удивляет меня. он что в этой шапке и спит,и моется и загарает?Бельф садист. .Единственное что приходит в голову. Ладно,оставим несчастного в покое.
10.Обратим себя к правой руке босса всех этих людей. Итак. я честно сидела и считала,сколько раз за серию можно сказать "Джудайме." после 12 сбилась. Вот она самая настоящая преданность. Так держать,Гокудера-кун^^
11.Ну теперь давайте о высоком. Вот скажите,убийство Бьякурана считается благим делом и Цуна попадёт в рай? Этот вопрос волнует меня больше всех. Такой милый маленький мальчик просто не имеет права оказаться в аду! Ведь в аду яоят хуже чем в жизни*О* Джудайме,спасайтесь! А Бьякурашку пусть какой-нибудь Шамал убивает. Он мне не нравится.
12.О зоофилии. Кто-нибудь вообще догадывается о поле Хибёрда,Ури или Натса?
Натыкалась на пару пейрингов с Хибёрдом. Вы чё народ? а что если это девочка? Хентай — не вариант. Тут и стандарт,и фанатов меньше. ДАЁШЬ ОДНОПОЛУЮ ЛЮБОВЬ!
13.Ещё один вопрос тревожащий моё сердце уже месяца два. На футболке небезызвестного нам всем Ирие Шоичи есть надпись B + P,в полной вариации Blood & Peper. что в переводе кровь и перец. И ЧТО ЭТО? АЛЁ,РЕБЯТ,МОЖЕТ ОБЪЯСНИТЕ МНЕ СВЯЗЬ ЭТИХ СЛОВ? тфу ты блин. Там одна соль,да сопли,а вы мне о крови с перцем. Ни ума,ни фантазии. Я разочарована.
14.Как думаете,будет десфик,а? ну давайте кто-нибудь всё таки умрёт,а? давайте нахрен всю Вонголу зарубим,застрелим,утопим,повесим,а то у меня последнее время депрессий не бывает. Надо по глобальнее...да.
15.Ну на этот вопрос я точно знаю ответ. Моя теория 100% безошибочна. Итак,знаете ли вы почему Рёхей всё время ходит с пластырем на носу,а?а?а? Всё дело в тяжёлом детстве. Однажды,будучи совсем ещё юный боксёром Рёхей сломал себе нос. Подумаешь,с кем не бывает,сказали бы вы. Но вы не знаете о вселенском зле,а Рёхей его знал. Но не знал,что он зло. Маленький и коварнеьнкий Хибари Кёя..он сообщил бедному мальчику,что если тот не заклеит нос,он упадёт и больше никогда не прирастёт обратно. Конечно же нос давным-давно зажил,но старший братик не рискует.
16.Когда я вижу милого Ирие,мне почему то кажется,что этот человек превосходно поёт. Только представьте,на вершине хит-парадов не какие то вшивенькие Ранетки или вездесущий Дима Билан,а он..прекрасный рыжий Ириие Шоичи....я за.
17.Не кажется ли вам,мои уважаемые,что коэффициенты хорошести и нехорошести Хибари Кёя практически на одном уровне?Многие его действия могут быть от благих побуждений,но всё же внушать ужас. Он может пообещать откамикоросить вас ко всем чертям,но вы то точно не знаете,может вам и приятно потом будет? В общем моё мнение — трогай,не трогай Хибари Кёю,а он тебя всё равно потрогает. Ведь он такой Хибари Кёя..
Из категории "А знаете ли вы?"
А знаете ли вы,что каждый второй адекватный среднестатистический зритель сего аниме,посмотрев его,может решить,что натурал здесь только Цуна,ведь о симпатиях остальных героев нам не известно..
А знаете ли вы,что процент того,что Спаннер может являться клещом-гением,создавшим биологическое тело,чтобы захватить весь мир,может превышать 50%??чёрт возьми! это же опасно!!
А знаете ли вы,что если бы у каждого из персонажей был мобильный телефон,то у 5-ти% — был бы тариф "6 любимых номеров", у 25-ти%— была бы розовая раскладушка со стразами,у 43-х% — никогда не было бы денег на счету,а у 2-х% — SMS память постоянно заканчивалась из-за бесконечного количества бесплаток?
А знаете ли вы,что возможность прироста Занзаса к креслу составляет 75%? твою ж мать,Занзас,разубеди нас,будь любезен ТоТ
А знаете ли вы,что процент того,что Цуна станет потенциальным алкоголиком,будет курить дорогие сигары и водить в свой кабинет девушек лёгкого поведения, ниже 2-х%? да..действительно какой-то недобосс..
А знаете ли вы,что 6-ро из 7-ми хранителей Вонголы имеют плакат с Цуной в шкафу? Даже Цуна.
А знаете ли вы,что если Хибари Кёя зарегистрируется вконтакте,то то,что он замаскируется там под Хибари Кёю составляет 51%?
А знаете ли вы,что никто не знает,когда закончится аниме,а?ВОТ ЭТО ЗЛООООООО *О*
А знаете ли вы,что на каждый из четырёх опенингов приходится 3,75 эндингов?
А знаете ли вы,что Я СОШЛА С УМА И ПОРА ЗАКАНЧИВАТЬ ЭТОТ БРЕД?
Итак,дорогие мои друзья,в общем то я себе на многое ответила,на счёт вас не знаю. До новых вопросов и до новых встреч,товарищи.
Всегда ваша,Ваф.^^ | 32 |
Я так устал тебя любить | Драма, Повествование от первого лица, Повседневность | Так просто опьянеть от счастья,
Так просто поверить в "люблю".
Гораздо сложнее признаться,
Порою себе самому,
Что чувства проносим сквозь годы,
Что стоит увидеть и все...
Не скрыться от этой природы,
Дождем, что стучится в окно.
И селится рядом осень.
И хочется крикнуть: "Постой!"
Так страшно, но все же мы просим:
"Останься... Останься со мной!"
(стих написан Light_Witch, за что ей огромное преогромное спасибо )))))
На улице снова идет дождь. Я сижу на подоконнике и наблюдаю, как прозрачные капли тонкими ручейками бегут по стеклу, вычерчивая там замысловатые узоры. Барабанная дробь по карнизу вводит в некий транс, заставляя отрешиться от окружающего мира. Мне хорошо. Ты всегда удивлялся, как можно любить дождь. Серость и сырость осени – это не для тебя, в такие дни ты обычно начинаешь хандрить и жаловаться, обвиняя во всех своих неудачах унылость погоды. Я же молча выслушиваю твой поток жалоб и лишь тихонько улыбаюсь, наслаждаясь твоим недовольным бурчанием, потому что в такие моменты ты как-то по-особому красив и напоминаешь капризного ребенка. Ты много раз спрашивал меня, почему же я так люблю это время года. Я не говорю тебе о том, что у тебя волосы цвета осенних листьев, а глаза цвета дождя, и что ты сам напоминаешь мне осень, это моя личная правда. Тебе же я рассказал о том, что для меня осенний воздух, пропитанный сыростью и запахом влажной листвы, все равно, что запах клея для токсикомана, что звук шуршащей под ногами листвы и шорох дождя по асфальту помогает мне успокоиться и более менее привести в порядок уже давно расфокусированные мысли, и что осень, как никакое другое время года, отражает мое внутреннее состояние. Ты тогда долго смотрел на меня, а потом отвел взгляд и начал с чрезмерным рвением заваривать чай. Конечно же, ты все понял. Не мог не понять. Мы с тобой никогда не говорили о том, как я отношусь к тебе, кроме того единственного раза несколько лет назад. В тот день в моей душе и поселилась осень и уже больше никогда ее не покидала.
Мы с тобой дружим еще со школы, хотя я на два года старше тебя, но разница в возрасте нам совсем не мешала общаться. Меня всегда удивляло, почему ты, весь такой веселый, открытый, солнечный, выбрал в друзья именно меня. Я был твоей полной противоположностью – высокий кареглазый брюнет, замкнутый и необщительный, я тяжело шел на контакт с людьми. Но даже я не устоял против твоего обаяния и не удержался от соблазна погреться в лучах твоего внимания. И ты дарил мне его, да в таких количествах, что я начал постепенно влюбляться в тебя. Я понимал, что это неизбежно, что этот процесс необратим. Тебя невозможно не любить. Когда смотришь в твои лучистые глаза, чувствуешь себя таким особенным. Для тебя особенным. Ты одним только своим взглядом заставляешь человека чувствовать себя твоим героем, чуть ли не богом. Я не сразу понял, что это всего лишь игра с твоей стороны. Таким образом ты просто манипулировал нами, заставляя делать то, что хочешь ты. Ты и сейчас так делаешь. Но тогда я действительно верил в искренность этих твоих взглядов. И влюбился в тебя как самый последний придурок, но признаваться тебе не спешил. Я ведь видел всех этих парней и девчонок, кружащих вокруг тебя словно ночные мотыльки возле фонаря, и видел, как тебе это нравилось. Ты, словно король, выбирал себе фаворитов, но при этом влюблялся в них со всей искренностью своего открытого и такого влюбчивого сердца. А что оставалось делать мне? Только утешать тебя, подставляя свое плечо для рыданий, когда ты в очередной раз расставался со своим очередным парнем или девушкой.
И вот как-то раз ты снова пришел ко мне в поисках утешения. Помню, мы сидели тогда на диване и ты, уткнувшись носом мне в шею, тихонько всхлипывал, а я гладил тебя по рыжим волнистым волосам. Вот тогда я и решился. Крепко зажмурившись, я прижался щекой к твоей голове и сказал, что люблю тебя и хочу, что бы мы были вместе. Сначала ты даже не пошевелился, и я подумал, что может быть, ты меня не услышал. Но потом ты медленно отодвинулся, высвободился из моих объятий и отсел подальше. Я помню твой затравленный взгляд. У меня даже сейчас при воспоминании о нем тело покрывается мурашками. Уже тогда я понял, что совершил ошибку. Ты долго сидел, не проронив ни слова. Эта звенящая тишина давила на меня, рождая внутри панику и страх. Страх быть отвергнутым. Но я послушно сидел и молчал, полностью отдавшись твоей воле, все еще надеясь на чудо и в тоже время ощущая на языке привкус безнадежности этого ожидания. А потом ты заговорил, и каждое твое слово было для меня словно удар кинжала в самое сердце. Ты говорил, что не хочешь от меня ТАКОЙ любви, что тебя вполне устраивает наша «дружеская» любовь, что ничего другого ты мне дать не можешь. После твоего ухода я еще долго просидел на том диване. Наверное, в тот момент я был похож на одну из тех каменных статуй в центральном парке: такой же серый, холодный, неподвижный и мертвый. Я всегда презирал людей, подверженных суицидальным наклонностям. Но в тот момент я почувствовал, как из меня обширной струей вытекает желание жить, а его место заполняет холодное безразличие. Словно меня парализовало изнутри. Душу парализовало.
Не помню, как я прошел на кухню и вытащил из ящика нож. Словно это был и не я вовсе, а какой-то инородный разум, завладевший моим телом, я же словно со стороны наблюдал за собой с каким-то нездоровым интересом, с которым обычно смотрят на то, как бабочка с отчаянием бьется о стекло, не в силах вырваться наружу, и постепенно погибает… то ли от боли, то ли от усталости, то ли от нежелания больше бороться за жизнь. А знаешь, что самое забавное во всей этой ситуации? То, что до такого состояния довел меня ты, но и вытащить из этой трясины меня смог опять же ты. Когда я стоял вот так с ножом, прижатым к запястью, готовый совершить непоправимое, у меня в голове мелькнула одна единственная мысль. Конечно же, она была о тебе. Все мои мысли всегда были о тебе, по-другому быть не может. Я подумал, что если меня не станет, то кто будет заботиться о тебе, кто будет тебя утешать, когда ты снова разочаруешься в жизни? Ведь ты же такой по-детски ранимый и несамостоятельный, тебя ведь так легко обидеть. Что станет с тобой, если меня не будет рядом? И тогда мне стало по-настоящему страшно. За тебя страшно. Я знаю, это глупо, но по-другому я не мог. Я всегда чувствовал себя твоим ангелом-хранителем, обязанным защищать тебя во что бы то ни стало. И я остался, зная, что будет тяжело и больно, но еще больнее потерять тебя. Тогда я был уверен, что я сильный, что я вынесу твою нелюбовь. На следующий день ты завалился ко мне и начал взахлеб рассказывать, что в кинотеатре сейчас идет какой-то супер-мега интересный фильм, на который мы просто обязаны пойти. О произошедшем накануне ты не обмолвился ни словом, словно ничего и не было, и я поддержал эту игру.
После того разговора прошло уже восемь лет. Мы уже не те глупые и наивные подростки, которыми были когда-то. Но все же кое-что в нашей жизни осталось по-прежнему. Ты все также меняешь партнеров в попытке найти свою настоящую любовь, а я все также продолжаю любить тебя. Знаешь, мне иногда кажется, что ты специально дразнишь меня, ведь понимаешь же, что я чувствую к тебе. Твои прикосновения стали более сексуальными, взгляды более откровенными, но ты никогда не подпустишь меня к себе в том смысле. Я знаю это, поэтому стараюсь не вестись на эту твою провокацию, хотя и не понимаю, почему ты себя так ведешь. Играешь? Хочешь проверить, насколько меня хватит? Знаешь, это жестоко с твоей стороны… Но я молчу. Хотя прекрасно понимаю, что я ведь не железный и могу просто сорваться. Я никогда не был бесхребетным хлюпиком, даже скорее наоборот, при необходимости всегда мог нагнать страху на противника. Но когда я рядом с тобой, я из свирепого тигра превращаюсь в несмышленого котенка, который готов отдать все на свете ради того, что бы хозяин погладил и согрел его теплом своих ладоней.
Из открытой форточки на меня падает несколько холодных капель, но я не спешу слезать с подоконника, желая растянуть этот момент безмятежности и умиротворения. Сегодня выходной, а значит не надо никуда торопиться, можно просто вот так сидеть и ничего не делать, наслаждаясь покоем и одиночеством. Но раздавшаяся трель звонка подчистую разбивает все мои планы на одинокое времяпрепровождение, и я, недовольно нахмурившись, спрыгиваю с подоконника. Мое недовольство как рукой снимает, когда я открываю входную дверь и впускаю внутрь своего гостя.
— Привет! – здороваешься ты, весь такой мокрый и взъерошенный, и я борюсь с желанием провести рукой по твоим волосам, чтобы стряхнуть блестевшие в них капельки влаги. Вместо этого иду в зал и достаю из шкафа чистое полотенце. Вернувшись в коридор, набрасываю тебе его на голову и веду тебя на кухню. Радуюсь, что так предусмотрительно вскипятил недавно воду в чайнике и наливаю тебе большую кружку горячего чая, с лимоном и тремя ложками сахара. Как ты любишь.
Ты сидишь на стуле, обхватив кружку ладонями и довольно похлюпываешь горячим чаем, что невольно вызывает у меня улыбку. Господи, какой же ты еще ребенок.
— И чего тебе в такую погоду дома не сидится? – наконец нарушаю я затянувшееся молчание, отмечая легкий румянец на твоих щеках и этот странный блеск в глазах.
— По тебе соскучился, — невинная улыбка и твой слегка прищуренный взгляд заставляют сердце на мгновение замереть и тут же забиться с удвоенной скоростью.
— Да ладно, не поверю, — усмехаюсь я, стараясь говорить как можно ровней, чтобы ты не понял, насколько я нервничаю. – Ты в последние дни был так занят, что у тебя времени не было даже для звонка. Ну и где тебя носило, пропащий ты мой? – улыбаясь, спрашиваю я.
Ты как-то странно хихикаешь и начинаешь нервно ерзать на стуле. Почему то меня это жутко настораживает и внутри возникает чувство полной уверенности, что этот разговор мне не понравится, но я пытаюсь отмахнуться от этого чувства как от назойливой мухи. Однако напряжение внутри не спадает, поэтому я тянусь за сигаретой и зажигалкой, хотя знаю, что ты не любишь, когда я курю. Но ты ничего не говоришь на этот счет, а с задумчивым видом водишь пальцем по ободку кружки, и совершенно очевидно, что в твоей голове в данный момент происходит активный мыслительный процесс. То, что ты даже слова мне не сказал насчет курения, а полностью проигнорировал этот факт, означает, что думаешь ты действительно о чем-то серьезном. А вот теперь мне, наверное, действительно стоит начать нервничать. Вдруг ты отрываешь взгляд от кружки и как-то робко произносишь:
— Я встретил его.
— Кого «его»? – спрашиваю я с напускным недоумением, хотя понимаю, что это всего лишь попытка утопающего ухватиться за соломинку, попытка отсрочить момент своей казни, такой ужасающий в своей неизбежности.
— Ну… его. Единственного и неповторимого, — и снова ты нервно хихикаешь, но тут же натягиваешь на лицо серьезное выражение. – Макс, я влюбился.
Вот он. Контрольный выстрел в голову в упор. Сколько раз я слышал от тебя эти слова? Десятки. Но в этот раз все было по-другому. Раньше ты влетал ко мне как ураган и с порога начинал трещать, что ты влюбился по-настоящему, что это твоя любовь на всю жизнь. В этот же раз ты был какой-то зажатый. Словно тебе было стыдно признаваться мне в этом. Словно ты боялся ранить меня. Словно ты понимал, что это окончательно и бесповоротно и боялся моей реакции на это. Я пытаюсь поймать твой взгляд, но ты упрямо смотришь куда угодно, только не на меня.
— Ты каждый раз говоришь, что это твой «единственный и неповторимый», — губы кривятся в горькой усмешке и я выдыхаю в воздух струю мутного сигаретного дыма. На душе у меня сейчас также мутно. – Дим, в этот раз все будет так же. Я не хочу, чтобы ты тешил себя глупыми иллюзиями.
Раньше на такие мои высказывания ты начинал возмущаться, что я ничего не понимаю, ты злился и кричал на меня, стараясь доказать, что я ошибаюсь.
— В этот раз действительно все по-другому, — тихо произносишь ты, и я чувствую, как сердце сжимают ледяные пальцы страха. – Я правда люблю его. Очень.
Я смотрю на тебя и ты, наконец, не отводишь своих серых глаз, в которых я вижу мешанину из разнообразных чувств, среди которых могу различить сожаление и … жалость? Не смей меня жалеть! Твоей жалости я не вынесу.
— Ну что ж, поздравляю тебя! Желаю вам долгих лет счастливой совместной жизни! – хочу сказать это ровным тоном, но получается рвано и резко. Злость вырывается наружу, и ты нервно смотришь на меня. А я себя чувствую раненым животным, таким же разъяренным, бешеным и загнанным в угол, готовым наброситься на первого, кто попадется под руку. Хочется выть во весь голос от боли и гнева и ты, видя такое мое состояние, испуганно жмешься к стенке. Какой же ты глупый. Ведь знаешь же, что ни при каких обстоятельствах я тебя и пальцем не трону, а все равно боишься. Но сейчас тебе лучше уйти.
— Это все, что ты мне хотел сказать? Знаешь, мне тут кое-что по работе надо доделать, так что мне немного некогда, — я беру новую сигарету и отворачиваюсь к окну, за которым все также продолжает лить дождь. Краем глаза я вижу, как ты поднимаешься со стула и подходишь ко мне.
— Макс, я … — ты замолкаешь и неуверенно протягиваешь ко мне ладонь, но почему-то замираешь, резко разворачиваешься, и я слышу возню в коридоре, а потом щелчок входной двери. А я все также сижу на стуле и пытаюсь убедить себя, что это всего лишь сон. Однако кружка с остывшим недопитым чаем, мокрое полотенце на стуле, едва уловимый запах твоего парфюма и режущая боль в области сердца доказывают, что ты мне совсем не приснился. А жаль.
— Хватит так смотреть на него! – шипишь ты, гневно сверкая своими прозрачными глазами.
Я же провожаю взглядом твою новую пассию, который в данный момент направляется к бару, чтобы заказать нам что-нибудь выпить. Да, Дим, вкус у тебя отменный, что уж тут сказать, у твоего парня есть на что посмотреть. Высокий, темноволосый, кареглазый, с великолепной фигурой и обаятельной улыбкой. Он просто не мог не привлекать к себе внимания.
— Ты же сам хотел, чтобы мы познакомились и пообщались, — безразлично пожимаю плечами и перевожу взгляд на тебя.
— Хотел! Но вместо этого ты взглядом прожигаешь в нем дыры и пытаешься все время подколоть. А я так надеялся, что он тебе понравится, — в твоем голосе слышится огорчение и мне даже на какое-то время становится тебя жаль. Но то, что ты говоришь, это же смешно. Чтобы он мне понравился? Да одно то, что ты его любишь, сводит его шансы понравиться мне до нуля. И я вообще не хотел с ним знакомиться, и правильно делал. Теперь, когда я увидел того, с кем ты проводишь ночи, кого как ты говоришь «любишь всем сердцем», я чувствую себя никчемным и жалким, недостойным тебя. С самого начала меня мучает сильное желание подняться из-за стола и уйти, оставив вас наедине, но я понимаю, что этим очень обижу тебя. Ты так хотел, чтобы мы познакомились, хотел, чтобы я убедился, какой твой Стас хороший, добрый и вообще весь такой белый и пушистый. Я не мог отказать тебе в этом, зная, насколько мое мнение важно для тебя. Вот поэтому-то я и сижу с вами в этом баре, натянув на лицо настолько фальшивую улыбку, что мне кажется, ее неискренность была ясна и ребенку. А ты сидел напротив меня и смотрел на него влюбленными глазами, держа за руку и преданно заглядывая в его глаза, слушая, как он что-то нежно бормочет. А мне реально было плохо от ваших сюсюканий, хотелось взять твоего Стаса за шкирку и оттащить от тебя. Или выхватить тебя из его рук и бежать, бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от него, лишь бы он больше не касался твоего тела, лишь бы ты больше не говорил ему «я люблю тебя». Но это все было из области фантастики, поэтому я просто сидел молча, стараясь сдержаться, лишь изредка позволяя себе не слишком добрые шутки в его адрес.
— Я познакомился с ним, как ты и хотел. Я оценил его, признаю, выбор достойный и кажется…ты ему действительно дорог. Но не проси меня полюбить его и относиться как к другу, — я мрачно смотрю на тебя, надеясь, что ты все поймешь правильно, и больше не будешь настаивать на этом. По твоим губам скользит грустная улыбка, и я слышу твой тихий вздох. Ты поднимаешься со своего места и садишься рядом со мной, вплотную прижимаясь ко мне бедром. Ты всегда так делаешь, стараешься сесть как можно ближе, уж не знаю, специально ли, чтобы подразнить или просто тебе необходимо чувствовать меня рядом. Но как всегда от твоего такого тесного присутствия у меня сбивается дыхание, и жар охватывает все тело. А ты продолжаешь добивать меня, положив ладонь мне на колено и слегка погладив его.
— Макс, ну почему все так сложно? – я едва слышу твой шепот из-за громкой музыки.
— Ты знаешь почему, — я накрываю твою ладонь своей рукой, и, застыв так на несколько секунд, убираю твою руку со своей коленки.
— Да, знаю, — печально произносишь ты, и мне хочется оттолкнуть тебя от себя. К чему эта печаль в голосе? Как будто ты о чем-то сожалеешь… Как будто эта моя любовь приносит тебе неудобства. Я единственный, кому она как кость поперек горла, единственный, кто от нее страдает. А тебе на нее наплевать. Думаешь, мне самому нравится любить тебя вот так? Втихаря, исподтишка. Люди, бывает, всю жизнь ждут этого чувства, а оно не приходит. А тут вот не хочешь, не ждешь, не нуждаешься, а вот она, здрасьте, вы не ждали, а я приперлась! И обидно очень, что не нужна она никому… как беспризорный ребенок, брошенный и всеми забытый, о котором некому позаботиться.
Твой Стас возвращается с заказом и, увидев, что ты сидишь рядом со мной, недовольно куксится. Ты тут же подскакиваешь к нему, выхватываешь из его рук бутылки и чмокаешь его в губы. Хочется уйти, но я заставляю себя вытерпеть еще час этой пытки, а потом, сославшись на дела, вылетаю из этого треклятого бара, даже не слушая твои уговоры остаться. Хватит с меня на сегодня занятий мазохизмом.
Ты почему-то начал избегать меня. Сам звонишь мне редко, а когда звоню тебе я, то и вовсе не берешь трубку. О том, чтобы лицезреть тебя воочию, я даже не мечтаю. Я конечно подозреваю, что дело тут не обошлось без твоего Стаса, но вот уж никогда не думал, что из-за него мы станем меньше общаться. Пусть я люблю тебя, да, это проблема, но почему то раньше она совсем не мешала нашему общению. Я как-никак все еще твой лучший друг, по крайней мере, я очень надеюсь на это. Со времени твоего последнего звонка прошла уже неделя, и я начинаю заметно нервничать. Я стал курить в три раза больше, и я знаю, что тебе бы это не понравилось. Иногда, когда я сижу на кухне и выкуриваю очередную пачку сигарет, я представляю себе, как ты на меня кричишь, обзываешь тупым кретином, которому начихать на свое здоровье, а потом просто выхватываешь пачку у меня из рук и комкаешь ее в кулаке, как ты бывало делал это раньше. Я так скучаю по тебе… хотя нет, «скучаю» это не то слово, слишком оно пресное, я по тебе тоскую, как пес по своему хозяину, которого выкинули на улицу и который пытается понять, чем он заслужил такое обращение. Чем больше я думаю о причинах такого твоего поведения, тем больше я ненавижу того, кто отнял тебя у меня. Но мне только и остается что ненавидеть, потому что больше я сделать ничего не могу… против тебя я бессилен.
Уже почти десять часов вечера и я сижу в гостиной за ноутбуком, работая над очередным заказом, от которого меня отвлекает телефонный звонок. Я тут же подскакиваю, мысленно молясь, чтобы это был ты, иначе я просто сойду с ума. Хватаю телефон и на секунду замираю, вглядываясь в надпись, высвечивающуюся на дисплее. Издаю вздох облегчения и счастливо улыбаюсь. Это ты.
— Макс, привет, — как-то робко начинаешь ты разговор, а я жадно ловлю звук твоего голоса, по которому я так изголодался.
— Привет, Дим. С тобой все нормально? Почему ты мне не звонишь? И не берешь трубку, когда звоню я? – тут же засыпаю тебя вопросами, которые штурмовали мой мозг целую неделю.
— Со мной все нормально, не волнуйся. Прости, что не звонил, это была трудная неделя. У меня на работе завал полный, мы сейчас заключаем договор с одной зарубежной фирмой, так у нас в офисе такой дурдом творится, что я домой приползаю выдохшийся, как после километрового забега. Ты сам как?
— Плохо, — само срывается с моих губ, но мне просто необходимо тебе сказать, что чувствую я. – Мне тебя не хватает. Дим, давай встретимся?
— Макс, я наверное не смогу, говорю же работа… — как-то мямлишь ты, и во мне начинает закипать раздражение.
— Ну, уж десять минут ты мне, думаю, выделить сможешь, по старой дружбе. Я буду ждать тебя в субботу в два часа у ворот центрального парка. И я очень надеюсь, что ты придешь.
Я отключаюсь, не дожидаясь твоего ответа, так как боюсь, что ты сейчас найдешь десяток причин, чтобы отказать мне во встрече. Еще минут десять сижу, гипнотизирую телефон, а потом швыряю его в кресло и возвращаюсь к работе.
Наступления субботы я ждал, как дети ждут прихода нового года, но в то же время боялся, что ты не придешь. За полчаса до назначенного времени я уже стою в условленном месте и нервничая, скуриваю третью сигарету. Сегодня прохладно, дует небольшой ветерок и капает какая-то непонятная морось. Зонтик я, конечно же, забыл. Я их вообще не люблю, так как постоянно то теряю, то забываю где-нибудь. В этот раз я, слава богу, забыл его не где-нибудь, а дома. Чем ближе стрелки часов продвигаются к двум часам, тем сильнее я начинаю нервничать. Даже не представляю, что буду делать, если ты все же не придешь. Наверное, пойду к вам домой, хотя адреса я его не знаю, в твоем новом жилище я так ни разу и не был. Но я найду. Если сильно понадобится, я и наизнанку вывернусь, но тебя найду.
Но вот вижу идущий в мою сторону знакомый силуэт и сердце пропускает удар. Ты все же пришел. Ты идешь под огромным зонтиком, кутаясь в теплое пальто, весь такой взъерошенный и нахохлившийся как воробей. В тот момент, когда ты видишь меня, по твоему лицу растекается широкая улыбка и ты убыстряешь шаг, приближаясь ко мне чуть ли не бегом.
— Макс, — выдыхаешь ты, жадно скользя по моему лицу взглядом, словно восстанавливая в памяти давно забытые черты, и от такого твоего взгляда у меня внутри становится теплее и я, не удержавшись, легко прижимаю тебя к себе.
— Дим, я скучал, — шепчу тебе в макушку, а ты счастливо смеешься и этот твой смех, словно бальзам на мою измученную долгим ожиданием душу.
— И я скучал, — ты отодвигаешься от меня и тут же недовольно кривишься, поднимая свой зонт так, чтобы он прикрывал нас обоих. – Ты опять без зонтика? Я, конечно, понимаю, ты любишь дождь и все такое, но, Макс, давай без фанатизма, а? Так и воспаление легких подхватить недолго! И ты опять начал много курить? Только не говори, что все эти разбросанные вокруг тебя окурки не твои! Все равно не поверю, от тебя же сигаретным дымом несет за километр. Ну как ты не поймешь, что столько курить нельзя? – ты отчитываешь меня, а мне хочется скулить от счастья, сейчас я готов пообещать тебе, что никогда больше не возьму сигарету в рот, а зонтик буду носить с собой при любой погоде, и в дождь, и в зной…
Ты продолжаешь что-то говорить, а я совсем не слышу твоих слов. Я ловлю взглядом движения твоих губ, пытаюсь рассмотреть каждую черточку твоего лица, выискивая какие-либо перемены в тебе. Вроде все также, только откуда-то взялись эти темные круги под глазами, а сами глаза уже не светятся тем прозрачным светом, они у тебя словно помутнели, да и щеки впали. Неужели тебя правда так загоняли на твоей работе? Настолько, что ты совсем забыл обо мне…
— Дим, почему? – перебиваю я тебя, и ты тут же умолкаешь, прекрасно понимая, о чем я спрашиваю.
— Я же говорил тебе, работа, — ты отводишь взгляд в сторону и откидываешь челку, упавшую на глаза.
— Или он? – спрашиваю я и понимаю, что попал в точку, когда ты бросаешь на меня испуганный взгляд. – Он запрещает тебе видеться со мной?
— Макс, ты только не подумай ничего такого, — начинаешь ты сумбурное объяснение. – Просто для него трудно понять нашу дружбу, ведь мы с тобой очень близки.
Не настолько близки, насколько мне бы хотелось.
— Ну да, именно поэтому для тебя это плевое дело - прекратить общаться со своим, как ты говоришь, очень близким другом.
— Макс, не утрируй! Я люблю его и мне не хочется делать ему больно. Пожалуйста, не заставляй меня делать выбор! – твой голос срывается, и я понимаю, насколько для тебя это все тяжело. Но также я понимаю, что этот выбор, про который ты говоришь, будет совсем не в мою сторону. И от этого больно.
— Не волнуйся, — я улыбаюсь тебе, хотя внутри все заледенело, от сковавшего меня холода. – Тебе не придется выбирать. Я облегчу тебе задачу, и вопрос о выборе просто больше не возникнет.
Ты растерянно смотришь на меня, но вот твои зрачки начинают расширяться, когда к тебе приходит осознание того, что я сказал.
— Нет, — мотаешь головой так, что твои волосы веером разлетаются в стороны. – Макс, ну что за глупости ты говоришь.
— Димка, ну ты сам подумай. Ну без меня же тебе будет проще. Никаких проблем со Стасом, да и я гундеть над душой не буду. И вообще, если честно, в последнее время друг из меня хреновый.
— Это не тебе судить, какой из тебя друг, ясно? Ты мой друг, значит, мне и решать! А за меня решать не смей! – ты яростно тыкаешь мне в грудь пальцем, при этом сердито нахмурив брови, а в глазах, противореча твоей напускной злости, тусклым угольком горит отчаяние. В этот момент у тебя звонит телефон, и ты поднимаешь трубку.
— Привет! Да, все хорошо. И я соскучился. Нет, еще не освободился, сейчас еду на встречу с клиентом, везу документы на подпись, буду дома где-то через час-полтора. И я тебя. Пока.
Телефон исчезает в кармане твоего пальто, а ты поднимаешь на меня виноватый взгляд.
— И что ты предлагаешь, Дим? – я не могу удержать горькой усмешки. – Встречаться вот так, украдкой, чтобы не дай бог не застукал? Ты мне также будешь продолжать звонить урывками и скидывать мои звонки? Ты мне скажи, он тебе нужен, вот этот геморрой? Знаешь, Дим, я так не хочу.
Я выхожу из под твоего зонта и бросаю на тебя последний взгляд. Ты стоишь весь такой потерянный и расстроенный, но не останавливаешь меня ни словом, ни жестом. Ну что ж, значит не настолько я тебе нужен. Дождь из мороси превратился в полноценный ливень, но я продолжаю медленно плестись к машине. Может быть, мне повезет, и я подхвачу то мифическое воспаление легких, которым ты мне все время грозишь, но которое до этого с таким успехом меня миновало? Было бы здорово.
Я знаю, что наше общение не прекратится, даже несмотря на тот странный разговор в парке. Я просто не смогу без тебя, так же, как и ты без меня. Я знаю, что однажды тебе снова потребуется моя поддержка, а я не смогу тебе отказать… не захочу. Это ведь уже проверено временем. Сколько раз я пытался излечиться от тебя? Сколько раз пытался завязать серьезные отношения в надежде, что кто-то сможет вытеснить тебя из моей головы и из сердца? Иногда мне даже казалось, что у меня получается. Но это был, прежде всего, самообман, потому что стоило тебе позвонить мне среди ночи и попросить приехать, как я бросал свою пару и на всех парах несся к тебе. Последний мой парень, которого я вот также бросил ночью, по первому твоему звонку, сказал мне тогда, что ты просто используешь меня и что я для тебя запасной аэродром, но когда-нибудь я стану тебе не нужен, и ты выкинешь меня за ненадобностью. После этих слов я сломал ему нос и выгнал из квартиры. Больше у меня серьезных отношений не было, только партнеры на одну ночь, которых я использовал для физической разрядки.
Прошло уже две недели после нашей последней встречи в парке, а от тебя ни слуху ни духу. Чувствую себя, как герои ужастика «Звонок», которые при каждой трели телефона вздрагивают как ненормальные и испытывают животный страх. Я тоже боюсь до одури. Боюсь, что подниму трубку телефона и услышу на том конце провода не твой голос. И это, конечно же, опять не ты. Всегда не ты. Чувствую себя как наркоман во время ломки, руки сами тянутся к телефону, чтобы набрать такой родной номер, но я сдерживаю себя. Те крупицы гордости, которые еще остались во мне, не дают скатиться в эту бездну отчаяния и позорно приползти к тебе на коленях, умоляя тебя о милостыне.
Дома стараюсь быть как можно реже, потому что тишина пустой квартиры давит на меня, рождая в голове полнейший хаос из депрессивных мыслей. Я с головой ушел в работу, стараясь брать кучу заказов и выматывая себя до изнеможения. Зато шеф на меня нарадоваться не может, все ходит вокруг да около с довольной улыбкой и нахваливает. Мне кажется, что меня ждет повышение. Нет, он, конечно, прямо мне этого не говорит, но судя по его витиеватым разговорам и всяким намекам, я скоро займу новый пост.
Домой возвращаюсь поздно, уже одиннадцатый час ночи. В последнее время это мой стабильный рабочий график, ухожу из дома в половину восьмого, прихожу в одиннадцать. Зато это помогает мне забыться, я настолько устаю, что по возвращении домой сил хватает только на душ и на то, чтобы доползти до кровати. Меня это устраивает. Выхожу из машины и ставлю ее на сигнализацию, перепрыгивая через лужи, направляюсь к подъезду. Во дворе темно, хоть глаз выколи, наверное, опять перегорела лампочка. При попытке перепрыгнуть очередную лужу, промахиваюсь и по щиколотку оказываюсь в воде, после чего на весь двор звучит отборный мат в адрес тех, кто не успел поменять лампочку. Я все еще продолжаю бурчать, когда со стороны слышу тихий оклик.
— Макс?
Я оборачиваюсь на зов и сердце ёкает, когда я вижу тоненькую фигурку, делающую шаг мне навстречу.
— А я вот тебя жду, — говоришь ты и тут же громко шмыгаешь носом. – Я звонил тебе, а ты трубку не брал, ну и… вот, я пришел без приглашения. Надеюсь, я тебе не помешаю?
Ты подходишь совсем близко и я могу разглядеть твои влажные, облепившие лицо волосы и мокрое пальто. Дождь закончился еще два часа назад, значит… Ты прождал меня все это время на улице? Вот же ж глупый!
— Дим, что же ты хотя бы в подъезд-то не вошел? Ты же мокрый весь, замерз наверное.
Беру тебя за руку и невольно вздрагиваю, потому что ты холодный как ледышка. На мгновение ты прижимаешься щекой к моей груди, и я чувствую идущий от тебя терпкий запах алкоголя. Ты пьян? Удивленно смотрю на тебя, но ты опускаешь взгляд в пол, крепко сжимая мою руку. Ладно, сейчас главное тебя высушить и согреть, а разбираться будем потом. В полном молчании поднимаемся ко мне. В голове пчелиным роем жужжат разнообразные мысли. Я понимаю, что раз ты здесь, значит, у тебя что-то случилось, но, не смотря на это, не могу подавить в себе чувство эгоистичной радости, внутри начинает теплиться надежда, что ты ушел от него, что между вами все кончено и теперь ты снова мой. Пусть ненадолго, до твоей следующей «большой любви», но мой…
Первым делом затаскиваю тебя в ванную и включаю горячую воду. Ты просто стоишь, опираясь о стиральную машинку, и, не моргая, смотришь на текущую воду. Ты похож на куклу… неживую и сломанную. Руки безвольно висят вдоль тела, твоя кожа, имеющая удивительный золотистый оттенок в любое время года, сейчас пугающе бледна, а в глазах я не вижу ничего, кроме своего отражения, они пусты. Я никогда не видел тебя таким безжизненным. Все твои депрессии проходили шумно и громко, ты слишком открытый человек, чтобы держать что-то в себе. А сейчас передо мной стоял не ты, а твоя пустая оболочка. Мне стало страшно. Что эта скотина сделала с тобой? Возникло едва сдерживаемое желание сорвать с тебя одежду и осмотреть твое тело на наличие синяков и ссадин. Он тебя избил? Изнасиловал? Если это так, я убью его… задушу голыми руками. Стараясь не показать тебе, насколько я взбешен и напуган, медленно снимаю с тебя одежду, наблюдая за тобой и надеясь хоть на какую-то реакцию с твоей стороны. Расправившись с одеждой, я скольжу взглядом по твоему обнаженному телу, однако на нем нет никаких отметин. Ты ловишь мой обеспокоенный взгляд, и твои губы чуть растягиваются в слабой улыбке.
— Макс, чтобы я без тебя делал, а? – ты тыкаешься мне носом в основание шеи, а мне ничего не остается, как прижаться щекой к твоим волосам и положить руки на талию. От запаха твоих волос и от прикосновения к бархатистой коже по телу проходит крупная дрожь.
— Если бы не было меня, у тебя бы было одной проблемой меньше, — я трусь щекой о твои волосы и медленно отстраняюсь. – Ну-ка, живо лезь в воду, не хватало еще, чтобы ты заболел.
Ты послушно лезешь в воду и забавно шипишь от прикосновения горячей воды. Я смотрю, как вода искажает контуры твоего тела, такого хрупкого и красивого.
— Макс… — поднимаю на тебя взгляд, немного смущенный тем, что ты поймал меня за разглядыванием твоего тела. – Ты никогда не был для меня проблемой. Ты – это самое хорошее, что случилось со мной за всю мою жизнь.
Я не знаю, что тебе на это сказать, да ты и не ждешь от меня ответа. Ты закрываешь глаза и откидываешься на бортик ванны, а я еще какое-то время изображаю из себя статую, а потом все же иду на кухню, чтобы заварить свежий чай.
К тому времени как ты выходишь, я уже докуриваю четвертую сигарету и допиваю вторую чашку кофе. На тебе ничего нет, кроме обмотанного вокруг бедер полотенца, которое того и гляди норовит слететь с тебя. Мокрые волосы, которые от влаги приобрели насыщенный медный оттенок, так по-детски завиваются в крупные кудряшки, что на пару с огромными серыми глазами придает тебе такой беззащитный вид. Кожа от горячей воды раскраснелась, и я ловлю себя на мысли, что хочу попробовать жар твоей кожи губами… языком. Не могу удержаться и скольжу жадным взглядом по твоему телу, в который раз ощущая, что внутри что-то кольнуло. Ты всегда твердил, что ненавидишь свое тело, тебе не нравилась твоя худоба и хрупкость. Сколько раз ты говорил, что хотел бы иметь такое же тело как у меня. В такие моменты ты нарочито громко вздыхал и шутливо щупал мои мускулы, а я в это время думал — «Одно твое слово, и это тело все в твоем распоряжении».
Ты в это время заходишь на кухню, и вместо того, чтобы сесть на стул, подходишь вплотную ко мне, становясь между моих разведенных коленей. Я непонимающе пялюсь на тебя, не зная, чего от тебя ждать.
— Я смотрю, ты тут без меня совсем распустился, — недовольно бурчишь ты и вынимаешь из моего рта сигарету, при этом проведя кончиками пальцев по губам. – Нечего в рот всякую фигню совать.
Ты наклоняешься ко мне, и легонько касаешься губ своими, и едва-едва проводишь по ним языком. Я забываю, как дышать и единственное, на что я способен в этот момент, вот так шало пялиться на тебя, открыв рот. Наверное, я сейчас похож на рыбу.
— Чай стынет, — кое-как выдавливаю из себя и чувствую вдруг охватившую меня пустоту, когда ты отстраняешься от меня и садишься на стул. Ты так спокоен, словно вовсе и не ты поцеловал меня минуту назад. Это твоя очередная игра? Что захотел, то и сделал, а на остальных наплевать… наплевать, что я теперь буду раз за разом воскрешать в памяти твой поцелуй, стараясь сохранить его тепло как можно дольше, словно нищий, которому кинули горбушку хлеба, и который пытается растянуть ее на максимально долгий срок.
Ты чертов эгоист, ты ведь знаешь об этом? Конечно, знаешь. И также знаешь, что такие крохи твоего внимания для меня, как глоток воды для бредущего по пустыне путника. Они поддерживают во мне жизнь, и ты просто не даешь мне зачахнуть. Боже, как же я жалок.
Ты что-то говоришь о погоде, о работе, о том, что встретил на прошлой неделе наших общих знакомых и я понимаю, что ты просто хочешь избежать разговора о том, почему ты сегодня оказался здесь, у меня. Но я не собираюсь делать вид, что все нормально, и ты у меня просто потому, что решил заскочить в гости.
— А теперь расскажи мне, что случилось, — обрываю я твою болтовню на полуслове и вижу, как ты тут же весь словно скукоживаешься под моим взглядом, но упрямо молчишь.
— Дим, если ты мне сейчас ничего не расскажешь, то я напридумываю себе черт знает чего, вплоть до того, что он тебя пытался убить, и ты в поисках укрытия прибежал ко мне. Так что, если не хочешь, чтобы я на почве своих больных фантазий искалечил твоего любимого Стаса, лучше расскажи мне, что произошло, — я вижу по твоим расширившимся от страха зрачкам, что мои слова произвели на тебя впечатление, и ты поверил мне.
— Не надо его ка-калечить, — немного запинаясь, произносишь ты. – Ничего такого, о чем ты подумал, он со мной не делал. Он просто… просто изменил мне, — ты наклоняешь голову, завесившись волосами, но я успеваю увидеть твой влажный, полный боли взгляд.
— Сука, — с ненавистью рычу я. – Просто изменил? Просто? Дим, ты так это говоришь, словно оправдываешь его! Ты настолько его любишь, что готов простить ему что угодно?
Меня охватывает обжигающая злость на Стаса напополам с чувством несправедливости. Да как он смеет? Так? С тобой? Я бы все отдал, чтобы оказаться хотя бы на день на его месте, а он так легко пренебрегает тобой.
— Я его могу понять, — неуверенно произносишь ты. – Наверное, я слишком давил на него. Требовал слишком многого.
— И чего же ты такого от него требовал? – зло усмехаюсь я. – Достать луну с неба? Купить тебе необитаемый остров? Подарить тебе на день рождение в качестве домашнего питомца льва?
— Нет…
— А что тогда?
— Ну… я звонил ему каждый день на работу, чтобы узнать как проходит его день. Его это всегда раздражало, потому что он считал, что таким образом я его контролирую … Но я же не названивал ему каждые полчаса… только один раз за целый рабочий день. Еще ему не понравилось, что я купил без его спроса новый коврик в ванную. Просто у старого один конец все время заворачивался, а я об него спотыкался. Один раз я споткнулся и ударился подбородком об раковину. После этого и решил поменять коврик, я же не знал, что Стасу он так дорог… а я его уже выкинул. Ему не нравится, когда я болтаю с соседями, почему-то его это очень раздражает. Или когда я поднимаю трубку домашнего телефона. Или сам покупаю продукты, потому что я всегда покупаю не то, чего хотел бы он.
Я слушаю тебя и тихо офигеваю, не в силах поверить, что ты говоришь все это на полном серьезе. Но твои опущенные плечи, тихий дрожащий голос и влажные от сдерживаемых слез глаза, доказывают мне, что весь этот бред серьезнее некуда.
— Твой Стас самое настоящее говно! – вот так, легко и просто высказал я простую истину, на мой сугубо субъективный взгляд, абсолютно неоспоримую.
— Нет, — тут же кидаешься ты на его защиту, отчего меня заметно коробит. – Ты не понимаешь. Ему просто очень сложно, что теперь он живет не один. Раньше ведь он никогда не жил вместе с тем, с кем встречался. Ему сложно привыкнуть, что я рядом с ним и днем и ночью. Для человека, привыкшего жить одному, это довольно тяжело, делить свой дом с кем-то. А тут я все время пытаюсь внести изменения в его такой привычный быт.
— Да ты послушай себя, какой бред ты несешь! – я больше не выдерживаю и взрываюсь. – Трудно делить свой дом с человеком, которого любишь? Орать на него из-за какого-то гребаного коврика? Злиться, когда он звонит? Упрекать его, что он купил не те продукты? И ты считаешь, что это в порядке вещей? Дим, тогда какого хрена он тебе предложил к нему переехать? Если для него это такой напряг?
Я тянусь к пачке сигарет, но твой взгляд напрочь отбивает желание курить и я, скомкав в кулаке целую пачку, кидаю ее в стену, от которой она отпружинивает и падает недалеко от твоих босых ступней. Некоторое время я не мигая смотрю на этот комок.
— Ему просто удобно иметь под рукой твое тело. Наорал, вызверился на тебя после утомительного рабочего дня, трахнул, отвел душу и можно спать спокойно. Хорошо устроился. Он тебя хоть не бьет? – спрашиваю я, уже готовый к абсолютно любому ответу.
Ты слегка хмуришься и нервно сглатываешь, словно раздумывая говорить мне правду или нет. Твоя мимика говорит лучше всяких слов и я уже знаю ответ на свой вопрос. Хочется удариться затылком о стену, о которую я сейчас опираюсь спиной… и биться об нее до потери сознания.
— Было пару раз, — наконец произносишь ты и тут же торопишься меня успокоить, — Но ничего серьезного, он тогда был пьян, и мы повздорили. Правда, ты не думай, что он меня избивает. Такого бы я не стал терпеть. Я же не мазохист.
Я улыбаюсь, но только вот улыбка получается какая-то горькая и искусственная.
— А измену терпеть готов? Ты ведь не собираешься уходить от него, так ведь? – твое молчание красноречивее всяких слов. Больно. – Ты его любишь?
— Да… наверное. Иначе, стал бы я терпеть все это?
— Дим, нахера ты пришел ко мне? – спрашиваю я, устало закрыв глаза. Хочется исчезнуть, раствориться в воздухе, разбиться на мельчайшие молекулы-атомы, чтобы первый же порыв ветра унес меня куда подальше. Чтобы не было больше этих мыслей, этой боли, этих чувств. Хочу быть нигде. Хочу стать никем.
— А к кому мне еще идти? – как-то обиженно сопишь ты. – Ты мне сейчас нужен. Но если я тебе мешаю, то могу и уйти. В конце концов, у меня есть своя собственная квартира.
Ну конечно, сейчас я тебе нужен, и ты сидишь тут со мной, целуешь меня, изливаешь душу. А завтра, когда я уже буду не нужен, ты уйдешь к нему, а я опять останусь сидеть и ждать, когда же я тебе понадоблюсь… И кого винить во всем этом? Только себя… Я сам сделал наши отношения такими, так что теперь хватит ныть.
— Сиди уже, не рыпайся, — рявкаю я, хотя прекрасно понимаю, что ты бы и так никуда не ушел. Я встаю и достаю из шкафчика бутылку коньяка. Ты сам притащил ее мне на какой-то праздник. Ну что ж, пришла пора ее прикончить, случай как раз самый подходящий. Правда, я предпочел бы распить ее отмечая что-нибудь, а не оплакивая, но, видимо, не судьба.
Прихватив с собой бутылку, мы перекочевали с тобой в зал, где рассевшись на огромном диване, врубили какой-то мультфильм. Мы с тобой пили и разговаривали, изредка поглядывая на экран. Тему Стаса негласно решили больше не затрагивать, поэтому сейчас наш разговор протекает спокойно и даже как-то уютно. Было почти также хорошо, как раньше, когда мы часто устраивали с тобой такие вот посиделки, но ощущение уюта портит этот мутный осадок и мысли, которые я усиленно не пускаю в голову, но их незримое присутствие ощущается совсем рядом. Словно кто-то стоит прямо за моей спиной и дышит холодом мне в затылок.
Совсем быстро мы с тобой уговариваем на двоих целую бутылку, и я чувствую, как меня начинает развозить. Про тебя я вообще молчу, учитывая, что ты ко мне пришел и так порядком подзаправленный. Мы лежим с тобой на диване совсем рядом друг с другом и смеемся над какой-то шуткой мультяшки, когда я чувствую, как ты прижимаешься губами к моей шее и легонько целуешь ее.
— Дим, что ты делаешь, — хрипло спрашиваю я, ощущая, как меня охватывает крупная дрожь.
— Глупый, целую тебя в шею. Чего тут непонятного? – ты на секунду отстраняешься и смотришь на меня. Зрачки твоих глаз настолько расширены, что серая радужка теперь кажется лишь светлым ободком, обрамляющим темный омут зрачка, в котором я вижу страсть и желание.
— Перестань, — я пытаюсь оттолкнуть тебя, но ты удивительно крепко вцепился в мои плечи.
— Почему? Ты же хочешь этого, — касаешься губами моего уха, и я чувствую, как твое дыхание шевелит мои волосы.
— Я не хочу быть для тебя игрушкой, которую ты дразнишь, но не подпускаешь к себе, — слова вылетают раньше, чем я успеваю подумать.
— Нет, сегодня никаких игр, обещаю, — проводишь ладонью по моей щеке и как-то жалобно заглядываешь мне в глаза. –Макс, ну пожалуйста…
Это твое «пожалуйста» становится последней каплей в моей чаше и у меня напрочь сносит крышу. Чувства, которые я годами сдерживал в себе, прятал от посторонних глаз, вырвались наружу, словно цунами, сметая все на своем пути. И эту волну уже не остановить. Меня не остановить. С громким стоном я жадно впиваюсь в твои губы, возможно причиняя тебе боль, но я не могу себя сдерживать, это больше не в моих силах. Я не знаю, с чем можно сравнить все те чувства, которые охватили меня. Наверное, по ощущениям это похоже на американские горки. Да, именно. Ощущение, когда ты несешься вперед, не видя ничего вокруг и только чувствуя потрясающее чувство полета и скорости, когда все внутренности сжимаются в один комок, а вены распирает от переизбытка адреналина. А ты летишь вперед, и так хочется раскинуть руки, словно птица крылья и закричать от восторга, во всю силу своих легких, так, чтобы все вокруг слышали, как же тебе хорошо.
Наверное, я слишком груб и порывист в своих ласках, но ты с такой готовностью отвечаешь мне, что это заводит меня еще больше. Я провожу языком по твоим губам и резко ввожу его тебе в рот, глотая твой стон, и мне кажется, что я готов кончить уже сейчас, просто слыша, как ты стонешь от моих поцелуев. Я до сих пор не могу поверить, что это происходит со мной. Что ты – мой! Пусть всего на одну ночь, но я своего не упущу. Ты сам предложил мне себя, и я сделаю все возможное, чтобы хотя бы сегодня ты принадлежал мне, а не им… Отрываюсь от твоих зацелованных губ, и провожу губами дорожку вдоль шеи и останавливаюсь на груди. Провожу пальцем по бусинке соска, а потом обхватываю его губами, не сводя взгляда с твоего лица. Я много раз пытался представить выражение твоего лица, когда ты занимаешься сексом. Но ни одна моя фантазия не шла ни в какое сравнение с тем, что я видел сейчас. Ты был красив как никогда. Затуманенные страстью глаза, лихорадочный румянец на щеках, слегка припухшие и покрасневшие от моих поцелуев губы, которые ты облизывал кончиком языка, в попытке удержать рвущийся с губ стон. Я хочу запомнить все это до мельчайших подробностей, сохранить тебя в памяти именно такого…
Ты начинаешь ерзать подо мной, стараясь стать ко мне как можно ближе, чувствую твои руки скользящие по моей спине, и эти твои ласки заставляют меня действовать активнее. Я вырисовываю на твоей груди языком замысловатые узоры, с улыбкой отмечая, как тебя трясет от моих прикосновений. Я знаю, чего ты хочешь, но во мне возникает желание чуток поиздеваться над тобой, подразнить тебя. Берусь за край полотенца, которое так и осталось на тебе после ванной, и начинаю потихоньку стягивать его. Ты наблюдаешь за моей рукой широко раскрытыми глазами, и я уверен, что сейчас ты даже задержал дыхание. Двигаешь пахом по направлению к моей руке, но я с улыбкой отрицательно качаю головой.
— Не так быстро, — шепчу я, разводя твои колени в стороны, нависаю над тобой и начинаю выцеловывать твой живот, обвожу языком каждый едва заметный квадратик, ласкаю кончиком языка пупок. Вылизывая выступающие косточки таза, намеренно игнорирую твой стоящий колом член. Никогда не думал, что я садист, но сейчас, видя твои мучения, которые доставляют мне непередаваемое удовольствие, я в этом убедился. А ты мечешься по дивану и, всхлипывая, умоляешь меня не издеваться над тобой. А я, словно не слышу тебя, и продолжаю ласкать твои бедра, колени…
— Ну Маааакс! – уже не шепчешь, а требовательно кричишь ты, и я наконец решаю сжалиться.
Скольжу вдоль твоего тела и останавливаюсь на уровне твоего паха, облизывая в предвкушении губы. Ты приподнимаешься на локтях и нетерпеливо следишь за моими действиями, нервно кусая губы и комкая пальцами плед. Ощущение того, что сейчас ты полностью в моей власти опьяняет настолько, что у меня перехватывает дыхание. Или я просто забываю дышать. Когда ты рядом со мной вот такой открытый, беззащитный, желанный и любимый, я даже имя свое забываю. Помню лишь одно, что ты – мое всё. Улыбнувшись тебе, я, наконец, концентрирую все свое внимание на твоем члене, уже обильно истекающем смазкой. Провожу рукой вдоль ствола и чувствую, что мой собственный орган того и гляди разорвет боксеры, которые стали ужасно тесными, но я мужественно терплю, внушая себе, что придет и моя очередь. Впереди еще целая ночь… Касаюсь головки губами, а потом полностью заглатываю и ласкаю языком. Ты шипишь и выгибаешься дугой, запустив пальцы мне в волосы и крепко зажав их в кулаках. Стараешься войти в мой рот как можно глубже, на всю длину и я позволяю тебе это, плотно обхватив твой член губами и массируя его языком. Руками держу тебя у основания и мну яички, чувствуя, что ты уже совсем близок к оргазму. Когда вязкая струя ударяет мне прямо в горло, я с готовностью глотаю все до последней капли. Никогда не глотал ничью сперму, раньше всегда брезговал. Но сейчас я даже подумать не мог, чтобы поступить как-то иначе, более того, мне этого хотелось. Хотелось выпить тебя всего, до дна. Чтобы чувствовать твой вкус на губах. А ведь ты на самом деле вкусный. Провожу по губам языком, слизывая с них оставшуюся терпкую чуть солоноватую жидкость, и довольно причмокиваю.
— Зачем ты… Не надо было, — тихо шепчешь ты, подтягивая меня себе на грудь и жадно целуя.
— Хочу… — выдыхаю я тебе в рот. – Тебя хочу.
Ты отстраняешься и, выпрямившись, становишься на колени. На какое-то мгновение меня охватывает паника, мне кажется, что ты хочешь уйти. Хватаю тебя за руку, в попытке остановить, и ловлю твой нежный взгляд.
— Я здесь. Я никуда не ухожу, просто хочу поменять положение, — успокаиваешь ты меня, и с моих губ слетает облегченный выдох.
Ты проводишь ладонью по моей груди, сверху вниз и твои пальцы замирают на поясе домашних спортивных брюк. Подцепив одновременно и штаны и боксеры, ты стягиваешь с меня одежду, и какое-то время просто молчишь, разглядывая меня. И я чувствую прикосновения твоего взгляда, как если бы ты меня коснулся ладонью, от этого прикосновения также горячо и сладко.
— Ты знаешь, что ты великолепен? – вдруг говоришь ты мне, и я удивленно смотрю на тебя. – Самый красивый…Идеальный, — бормочешь ты, покрывая мое тело поцелуями.
А я уже ничего не соображаю, в голове словно растекся какой-то дурман, и все, на что я сейчас способен, это только чувствовать твои ласки, остро на них реагируя. Ты касаешься губами моего члена, и я кричу, не в силах сдержаться от пронзившего меня острого наслаждения. Ты ласкаешь меня, доводишь до изнеможения своим ртом, а я лишь беспомощно выгибаюсь и кричу, хватаясь пальцами за покрывало. Больше не в силах сдерживаться, отталкиваю тебя и, подмяв под себя, нависаю сверху. Ты с готовностью раздвигаешь ноги и эта твоя безмолвная покорность просто сводит с ума. Медленно начинаю вводить в тебя сразу два пальца, не прерывая зрительного контакта. Для меня так важно видеть все твои эмоции. Твое дыхание сбивается и ты сам начинаешь насаживаться на мои пальцы, тихо постанывая. Тебя хватает ненадолго. Едва я ввожу третий палец, как ты возмущенно рычишь.
— Макс, черт возьми! Ну давай уже… Я больше не могу.
Мне не нужно повторять дважды, я уже сам на пределе, готов вот-вот вспыхнуть. На секунду оставляю тебя и лихорадочно начинаю шарить в стоявшей рядом с диваном тумбочке. Нащупав искомый тюбик, возвращаюсь на диван, и ты тут же обхватываешь мою талию ногами.
— Сейчас, мой хороший. Потерпи, — шепчу я тебе, нанося прохладный гель тебе между ягодиц и обильно смазывая им свой член. Меня распирает от нетерпения, кажется, что если я вот прямо сейчас не войду в тебя, то умру на месте. Ты снова жалобно стонешь, и я, не медля ни секунды, резко вхожу в тебя на всю длину и замираю, давая привыкнуть и тебе и себе самому к моему вторжению. Какой же ты узкий! Ты так плотно обхватываешь мой член, что, наверное, я могу кончить и не двигаясь, но ты нетерпеливо ерзаешь подо мной, давая понять, что моя пассивность тебя не устраивает, и я начинаю движение. Ты тут же ловишь мой ритм и начинаешь подмахивать, насаживаясь на меня. От твоих громких стонов мой мозг разносит на кусочки. Не сбиваясь с ритма, я наклоняюсь к тебе и целую в губы, и ты, впившись пальцами в мои волосы, хватаешь мою губу зубами и слегка прикусываешь, тут же ее зализывая. Рукой я массирую твой член, мну его в едином темпе с нашим движением. Чувствуя приближение оргазма, я откидываю голову назад и начинаю еще быстрее двигать рукой и еще глубже вбиваться в тебя. Кончаем мы одновременно. Наши крики в унисон разбивают вдребезги царившую в квартире тишину. Кажется я кричу, что я люблю тебя… Ну конечно я кричу. Эта любовь так переполняет меня, что я просто не в силах сдерживать ее в себе.
Обхватив меня за шею, ты тянешь меня к себе и я, обессиленный, валюсь на тебя бесформенной кучей.
— Тебе же тяжело, — пытаюсь возразить я.
— Нет, мне,наоборот, так хорошо, — возражаешь ты и целуешь меня в плечо.
Когда дыхание и пульс приходят в норму, я начинаю замечать происходящее вокруг. Слышу, как по карнизу барабанит дождь, и где-то вдалеке раздается раскат грома, которому вторит разрезавшая гладь окна на зигзаги молния. Я обеспокоенно смотрю на тебя, потому что знаю, что ты боишься грозы. Еще с самого детства. В такую грозу погибли твои родители, и с тех пор ты панически боишься этого явления природы. Но к моему удивлению, сейчас твое лицо не выражало страха. Совсем наоборот, сейчас на нем было спокойное и умиротворенное выражение, а кончики губ были приподняты в легкой улыбке. Я перекатываюсь на спину, и прижав тебя к груди, зарываюсь носом в пахнущие моим шампунем волосы. Если бы можно было остановить время и остаться в этом мгновении навечно. Пусть за окном вечно идет дождь, а я буду вечно оберегать тебя от всех опасностей, от всех твоих страхов, только лишь бы всегда твое лицо выражало такое спокойствие, а на губах играла эта легкая улыбка. Но вот захотел бы этого ты… в этом я не уверен. Что будет завтра, когда мы проснемся? Как ты себя поведешь? Мне страшно об этом думать… А может и не надо думать об этом вовсе. У меня есть ночь, и я возьму от нее все.
Я нежно беру тебя за подбородок и накрываю твои губы своими. Ты с готовностью отвечаешь на мой поцелуй, и у меня внутри что-то сладко щемит. Я не знал, что может быть настолько хорошо, и что я могу быть таким ненасытным. Я снова хочу тебя, и ты это чувствуешь, так как я прижимаюсь пахом к твоему бедру. Слышу твой заливистый смех и сам улыбаюсь как дурак, не пойми чему.
— Как, уже? – нарочито удивленно произносишь ты, давясь смехом. – Ох уж эта молодежь со своим вечным сперматоксикозом!
— Я, между прочим, на два года старше тебя! – хмыкаю я, кусая тебя за мочку уха.
— Ммммм.. да? Ну что ж, мне остается только оценить ваши возможности в таком преклонном возрасте, — продолжаешь издеваться ты.
— Вот и оцени, — кладу твою руку на свой член и вздрагиваю, когда ты плотно обхватываешь его ладонью.
— С удовольствием, — раздается твой шепот уже без капли издевки.
Просыпаюсь от чувства ужасного холода и от осознания того, что тебя нет рядом. Понимание того, что ты ушел, наваливается на меня на уровне инстинкта, но я знаю, что этот инстинкт верен. Просто чувствую, что тебя в моей квартире нет. Но все же с какой-то необоснованной надеждой граничащей с отчаянием и истерикой, упрямо обхожу всю квартиру по нескольку раз, повторно заглядывая в ванную и туалет. Как будто ты мог спрятаться за унитазом так, что с первого раза я тебя и не заметил. Пытаюсь убедить себя не паниковать, мало ли что случилось. Может тебя срочно вызвали на работу, и ты не захотел меня будить… Макс, ты сам-то хоть веришь в этот бред? В воскресенье? Рано утром? На работу? Да уж, вариант с работой отпадает. Но всему наверняка есть нормальное объяснение. И я верю, что ты мне позвонишь, и мы поговорим. Просто после того, что произошло этой ночью, все не может закончиться вот так. Начинаю нервно нарезать круги по залу и вдруг замечаю на полу белый клочок бумаги. Сердце почему-то пропускает удар и меня охватывает нехорошее предчувствие. До ужаса боюсь брать эту бумагу в руки, но понимаю, что надо, так как там – все мои ответы. В том, что эта записка от тебя, я даже не сомневаюсь. Положив ее перед собой на журнальный столик, с которого она, очевидно, и упала, некоторое время просто сижу и прожигаю на ней дыры, не решаясь перевернуть и прочитать содержание. Но вот я, задержав дыхание, медленно переворачиваю бумажку.
Легко ли сломать человека? Разрушить его мир до основания? Да, на самом деле это очень легко. Даже легче, чем вы себе можете представить. Мой вот мир разрушили всего лишь одним словом, наспех накорябанным на белом клочке бумаги. «Прости». Вот и все, что ты написал мне. После этой ночи, после моих признаний, все, что ты можешь сказать мне это только «прости», да и то, не глядя мне в глаза, а с помощью какой-то писульки. О да, у тебя хорошо получилось меня добить. Не просто добить, а растоптать, как последнее ничтожество.
За что ты просишь у меня прощения? За то, что попользовался мной? Нет, я не могу тебя в этом обвинять. Ведь я сам сознательно пошел на это, как последний глупец надеясь, что эта ночь сможет изменить многое. Но вот почему пошел на это ты? Боюсь даже предположить, и все же на ум приходит единственное логическое объяснение твоему поступку. Ты просто хотел наказать Стаса за измену. А кто подойдет на роль твоего любовника, как не твой влюбленный в тебя друг, готовый выполнять все твои желания по одному щелчку твоих пальцев и бегущий на каждый твой зов? Ты хорошо меня выдрессировал.
Но знаешь, всему есть предел. В том числе и моему терпению. Я так устал ждать тебя, устал надеяться, что когда-нибудь ты все же будешь моим. Я должен был понять все еще тогда, когда будучи школьниками, я признался тебе в своих чувствах, а ты их отверг. Нет, я не говорю, что ты должен был принять их. Ведь всякое бывает, и невзаимная любовь также имеет право на существование. Но зачем же ты держал меня при себе? Ты же видел, что я не в силах уйти от тебя сам. И ты, наоборот, с каждым годом привязывал меня к себе все больше и больше. Зачем? Сколько раз я задавался этим вопросом, но всегда не решался спросить.
Ну что ж, как бы оно ни было, я сделаю то, что должен был сделать много лет назад. Как говорят, лучше поздно, чем никогда. Но вот лучше ли? Не знаю… я ничего не знаю. Когда злокачественная опухоль поражает какой-то орган, то ее надо вырезать… возможно вместе с этим органом. Так и я хочу вырезать тебя из своего сердца. Раньше я не решался, но теперь мне нечего терять. Если раньше я еще как-то мог быть рядом с тобой и закрывать глаза на все твои романы, то теперь я этого не вынесу. Теперь, когда я знаю, каково это – быть с тобой, я просто сдохну, корчась в приступах ревности, представляя тебя в чужих объятиях.
В таких мыслях проходит целый день и бессонная ночь. На следующее утро сползаю с кровати, кое-как заставляю себя умыться, одеться и отправиться на работу. Злость на тебя, обида, отчаяние, боль, весь этот сумасшедший микс оказывает на меня какое-то странное действие, повышая мою работоспособность в несколько раз. В попытках забыться я работаю как проклятый и к концу рабочего дня я уже нахожусь на последнем издыхании, когда шеф вызывает меня к себе. Как я и ожидал, он уже давненько рассматривает мою кандидатуру на повышение, а так как в течение последних недель я показал себя как усердный работник, то он принял окончательное решение.
Я стою и чуть ли не с открытым ртом слушаю о том, что если я соглашусь на этот пост, то вместе с тем я автоматически соглашаюсь переехать в другую страну, так как наша компания заключила договор с одной крупной американской фирмой и теперь, ввиду тесного сотрудничества, нашей компании необходим там свой человек. А так как я не обременен семьей, отлично знаю английский язык и к тому же являюсь хорошим работником, то шеф рассматривает мою кандидатуру как идеальную для данного поста.
— Ну так что, ты согласен? Тебя ведь тут ничего не держит? – спрашивает Аркадий Александрович, даже не представляя, что своим вопросом попал в самую точку.
Держит ли меня тут что-нибудь? Два дня назад я бы сказал, что да. А сейчас…
— Нет, Аркадий Александрович. Здесь меня ничего не держит.
— Ну вот и отлично, — шеф от радости даже хлопнул в ладоши. – Значит оформляем документы.
На оформление документов и прочую волокиту ушел почти месяц. Все это время я, как мог, старался не думать о тебе. Днем у меня это вполне получалось, так как работы было непочатый край, надо было доделать свою работу, и к тому же ввести в курс своего преемника. Но вот ночами было тяжело, лежа в кровати и уставившись пустым взглядом в потолок, я просто не мог не думать о тебе. Я пытался представить, чем ты занимаешься в этот самый момент и думаешь ли обо мне, скучаешь ли. А может ты вообще про меня забыл? Ведь прошел уже месяц. Завтра я уезжаю, так и не увидев тебя в последний раз. Так даже лучше, наверное. Последним моим воспоминанием о тебе, будет воспоминание о той ночи. Да, я и не хотел бы запоминать тебя другим.
Проснувшись рано утром как неприкаянный брожу по квартире, не зная, чем себя занять. Чемоданы собраны, документы оформлены, остается только ждать вылета, который состоится в шесть часов вечера. А до него еще уйма времени. Наконец устав от бесцельного брожения включаю телевизор и просто тупо пялюсь в экран, даже не улавливая сути транслируемых картинок. Звонок в дверь выводит меня из этого анабиозного состояния и я плетусь к двери. За дверью стоишь ты, какой-то весь растрепанный, не выспавшийся. Твое сбившееся дыхание говорит о том, что по лестнице ты поднимался не спокойным шагом, а как минимум бегом.
— Успел, — выдыхаешь ты и оттолкнув меня с прохода, входишь в квартиру. Окидываешь мрачным взглядом стоявшие в коридоре чемоданы и резко развернувшись ко мне, зло шипишь.
— Какого черта я узнаю, что мой лучший друг уезжает из страны от абсолютно посторонних людей?
— Надо же, ты вспомнил, что я твой лучший друг! Как мило! Не прошло и пяти лет, — гневно парирую я, разозленный твоими словами и твоим поведением. – За целый месяц ты не удосужился мне позвонить, так каким образом я мог тебе это сообщить?
— А самому позвонить не судьба? – ты уже переходишь на крик, и я сам не замечаю, как начинаю на автомате кричать в ответ.
— Самому? Это после того, как ты меня поимел, а на утро сбежал как последний трус? После этого я должен был тебе звонить?
— Насколько помню я, то имел меня как раз ты!
— Не придирайся к словам, ты прекрасно понимаешь, что я имею ввиду. Дим, вот ты мне скажи, я что, даже не заслужил того, чтобы ты мне все в лицо высказал? Что я мразь такая, что я беспонтовый любовник и что ты мне все равно предпочитаешь своего Стаса, — уже тише говорю я.
После моих слов на твоем лице отражается глубокий шок.
— Макс, черт, ну и фантазия у тебя. Ты что, действительно думал, что я ушел именно поэтому?
— А что мне еще оставалось думать? Когда утром я вместо тебя нахожу какую-то сраную записку. Если я ошибался, то объясни мне, почему ты тогда ушел. Вот прямо сейчас, объясни! – требую я, уже вплотную подойдя к тебе.
В твоем взгляде проскальзывает паника, и ты отступаешь от меня на шаг назад.
— Я не знаю, почему я так поступил. Наверное, испугался. Побоялся посмотреть тебе в глаза, — тихо шепчешь ты, опустив голову.
— Чего ты испугался? — устало спрашиваю я, и ты поднимаешь на меня свой взгляд.
— Того, что я сделал. Ведь то, что случилось, это была полностью моя вина. Я не должен был… Я же знаю, что ты чувствуешь ко мне, и я этим воспользовался. Только не смей думать, что мне с тобой было плохо, слышишь? — ты подходишь ко мне и касаешься ладонью моей щеки, и от этой ласки я закрываю глаза. – Так хорошо мне еще не было ни с кем. Это-то меня и испугало. Но… ведь люблю-то я Стаса. Понимаешь?
В твоих глазах блестят слезы, да я и сам чувствую, как мои глаза начинает щипать. Резко смыкаю веки, чтобы не дать влаге пролиться.
— Понимаю, Дим, — говорю я, когда, наконец, получается справиться с собой. – Знаешь, у меня скоро самолет…
— Пожалуйста, не улетай! – по твоим щекам уже ручьями льются слезы, и ты утыкаешься носом мне в грудь. – Как я буду без тебя? Ты мне нужен.
— Себе я тоже нужен, — безразличным голосом произношу я. – А здесь я не смогу остаться самим собой, я сломаюсь окончательно.
«Ты меня сломаешь».
— Но ведь ты…ты любишь меня… — жалобный шепот, от которого кровь в жилах стынет.
— Знаешь, Дим, я так устал тебя любить. Устал делить тебя с другими. Мне надоело жить от одной твоей подачки до другой. Это слишком тяжело и, наверное, я переоценил свои возможности. Я слишком слаб для такой любви. Она со мной столько, сколько я себя помню, но сейчас я выдохся. У меня уже больше нет сил, они иссякли, прости. Но так, наверное, будет всем проще, и тебе и мне, — я поражаюсь, как спокойно и холодно звучат мои слова, в то время как внутри у меня творится настоящая война. Я разрываюсь от желания прижать тебя к себе и вытереть слезы, но этому противоречит голос разума, который твердит, что так будет лучше.
Ты с выражением ужаса на лице пытаешься понять, насколько серьезны мои слова. Мой отрешенный вид дает тебе ответ на этот вопрос.
— Ты… хотя бы звони мне изредка. Или пиши по электронке. Макс, хорошо? Просто напиши, что у тебя все в порядке, что ты здоров и счастлив. Мне большего не надо.
— Думаю не стоит нам поддерживать дальше какие-либо отношения. Даже по электронной почте, — говорю я, а ты весь сжимаешься от моих слов, словно я тебя ударил.
Какое-то время мы стоим в тишине, но ты вдруг подскакиваешь ко мне и прижимаешься к моим губам. Я не могу отказать тебе в последнем поцелуе. В первую очередь не могу отказать в нем себе. Чувствую на губах твои слезы и от этого хочется выть во весь голос и рвать на себе волосы. Ты также резко отстраняешься и, не глядя на меня, выходишь из квартиры, бросив напоследок «Будь счастлив».
Я подхожу к двери и касаюсь ее лбом, а потом, облокотившись о нее спиной, медленно сползаю на пол. Нужды сдерживать слезы больше нет, и они скупыми струйками бегут по щекам. Ну вот… ампутация прошла успешно. Ваше сердце вас больше не будет беспокоить, потому что у вас его больше нет. Одним движением я разрубил все связывающие нас нити. Все. Свобода. Только почему у моей свободы вкус полыни и слез?
В аэропорту Нью-Йорка меня встречает представитель компании, на которую я буду работать в ближайшее время, Эштон Робертс, а также водитель, опять таки, предоставленный фирмой. Меня тепло приветствуют и тут же интересуются, как прошел полет и хорошо ли я себя чувствую. Какое-то время мы болтаем о пустяках, Эштон рассказывает о компании, о моей должности, о квартире, в которой я буду жить и еще о куче сопутствующих моему переезду вещей. Когда разговор угасает, я просто отворачиваюсь в окно, наблюдая за снующими вокруг людьми, так напоминающих муравьев, копошащихся в своем муравейнике-мегаполисе. Золотисто-зелено-красная гамма оформления улиц и витрин напоминает мне, что на носу рождественские праздники, которые мне, видимо, придется провести одному. Новый год и Рождество – твои самые любимые праздники, мы всегда старались проводить их как-то по-особому. И не зависимо от того, встречались ли мы на тот период с кем-то, эти праздники мы отмечали вдвоем. Ты всегда говорил, что это семейные праздники, а мы и есть семья. Маленькая, но семья.
Боль острой иглой пронзает внутренности, и с губ слетает еле слышный стон. Я пока не привык к этой боли, но я буду учиться терпеть ее. Я не настолько глуп, чтобы надеяться на то, что она в один прекрасный день исчезнет. Она может притупиться, стать не такой острой, но она всегда будет со мной. И я сам не хочу, чтобы боль исчезала, ведь это – единственное, что у меня осталось от тебя. Эта боль и куча твоих фотографий, бережно упакованных на дне чемодана. Я сам не знаю, зачем взял их с собой: убегая от тебя, я прихватил с собой твой образ. Где тут логика? Если бы я знал. Наверное, в моем отношении к тебе не надо искать логики, ее там просто нет.
Из раздумий меня выводит громкий крик Эштона, который уставившись куда-то в окно истошно вопит. Словно в замедленной съемке, поворачиваю лицо в сторону своего окна и вижу, как на меня несется грузовик. Странно, но я совсем не испытываю страха. Единственное, что я чувствую – это сожаление, что я тебя больше не увижу, а еще облегчение, что моя боль была такой недолгой. Крики, визг тормозов, скрежет металла, чувство, что меня разорвало на части и блаженная темнота, в которой я слышу почему-то твой голос и вижу твои печальные прозрачные глаза.
Когда я очнулся, то первой моей мыслью было, что я умер и попал в рай. Почему в рай, а не в ад? Да потому что все вокруг было белым. Как в этих фильмах про ангелов и бога. Они все ходят в белых одеждах, на фоне белых облаков. И все у них настолько белое, что сливается в одну сплошную белую массу. Вот так и я, открыв глаза, увидел перед собой сплошной белый фон. Однако мерное пиканье откуда-то слева, устрашающего вида прибор, букет пестрых цветов на столике уверили меня, что это никакой не рай, а обыкновенная больница. Нахмурившись, я напрягаюсь в попытке расшевелить свои извилины и вспомнить, что же произошло. Единственное, что мне удается вспомнить, это несущийся на наш автомобиль грузовик. Стоп. Грузовик? Значит, авария была серьезная. Я в панике пытаюсь рассмотреть себя на наличие повреждений, но повернув голову в сторону, замечаю стоявшее рядом с моей кроватью кресло. А в нем… Либо я брежу от полученной травмы головы, либо это действительно ты.
Ты спишь, свернувшись калачиком в кресле, положив одну руку на мою кровать. Я не могу не заметить, насколько осунулось твое лицо, а эти синяки под глазами…
— Дим, — тихо зову я, и ты подскакиваешь на месте, словно я проорал это во весь голос. Сначала непонимающе озираешься по сторонам, а потом останавливаешь взгляд на мне. От твоего взгляда у меня перехватывает дыхание, в нем столько ужаса, боли и отчаяния. А когда ты замечаешь, что я пришел в себя, ты тихо шепчешь, словно не веря своим глазам:
— Макс? – и тут же зажмурившись, бормочешь себе под нос, совсем тихо, — Боже, спасибо тебе, спасибо, спасибо.
— Дим, что ты тут делаешь?
— Ты попал в аварию, а единственный вопрос, который тебя волнует, это что я тут делаю? – спрашиваешь ты, ухмыляясь. – Вообще, нормальный больной должен тихим голосом, полным боли и страдания, задавать стандартный в таких ситуациях вопрос «Что со мной произошло?».
— Ну хорошо, — тоже улыбаюсь я. – Так что со мной произошло?
— Ваша машина попала под грузовик, у которого отказали тормоза, — твое лицо стало серьезным. – Вам повезло, что на повороте вас немного занесло, поэтому он лишь задел задний бампер с твоей стороны. Если бы не это, то он врезался бы прямо в тебя… — твой голос срывается под конец, и я накрываю твою кисть руки своей.
— Что с остальными?
— Они отделались незначительными травмами, ничего серьезного. У тебя же сломано несколько ребер, сотрясение мозга и многочисленные ушибы.
— Да я еще легко отделался, — нарочито беззаботно фыркаю я.
— Да ты вообще родился в рубашке. Ладно, надо позвать медсестру, сказать, что ты пришел в себя.
Медсестра, которую ты приводишь, тут же разворачивает вокруг меня бурную деятельность, что-то все время измеряя, спрашивая, вкалывая. Видимо, она вколола мне снотворное, так как меня сморил сон, и я, прежде чем провалиться в темноту, поставил себе в уме заметку, все же расспросить тебя, как ты тут оказался. Хотя… разве это важно? Ты просто тут и это самое главное.
— Через три дня Рождество, — тихо произносишь ты, стоя возле окна и наблюдая, как на улице крупными хлопьями падает снег. Отсюда мне хорошо видно твое отражение в стекле и я вижу, как между твоих бровей пролегает глубокая складка. Ловлю себя на желании встать и разгладить ее пальцем. Мне так и не удалось поговорить с тобой, я в сознании уже два дня, но я либо сплю, а если не сплю, то окружен всякими медсестрами-врачами. Меня это жутко бесит, хочется выпихнуть их всех из своей палаты и запереть за ними дверь. Но вот, наконец, нас оставили в покое, и я могу побыть с тобой наедине. Приняв сидячее положение, я, сморщившись от боли, свешиваю ноги с кровати. Ты, заметив в стекле мое отражение, тут же подскакиваешь ко мне.
— Ты что-то хочешь? В туалет? Попить?
— Поговорить я хочу! – недовольно бурчу я, однако не могу отрицать, что твоя забота мне приятна. – Дим, расскажи.
— Да нечего рассказывать, — ты пожимаешь плечами и теребишь пальцами край моей простыни. – Мне позвонил твой шеф, Аркадий Александрович. У тебя же близких нет, а на работе все знают, что мы с тобой чуть ли не родственники. Вот они мне и позвонили.
— И ты прилетел… Не стоило в такую даль лететь. Попросил бы, тебя о моем состоянии периодически информировали. Со мной-то все в порядке, зря беспокоился только, — это совсем не то, что я хочу сказать, но слова сами лезут наружу.
Ты смотришь на меня, гневно прищурив глаза, и я знаю, что это твое выражение лица не предвещает ничего хорошего.
— Ты совсем дурак или это последствия аварии? – кричишь ты, активно жестикулируя руками. – Я думал, я сдохну, когда мне твой босс позвонил. А пока я к тебе добирался? Это же не дорога была, а сплошное мучение. Я все время думал, успею ли, застану ли тебя живым. А вдруг ты уже умер? Мне же о твоем состоянии еще ничего конкретного известно не было. Мне просто сказали, что ты жив, но пока без сознания. А что с тобой, в каком ты состоянии, не сообщили. А ты говоришь, что не стоило приезжать. Мне нужно было увидеть тебя своими глазами, чтобы убедиться. Понимаешь? Мне нужно было… — ты затихаешь и продолжаешь уже совсем другим тоном, — Макс, знаешь, я не смогу тебя больше отпустить от себя. Один раз я это уже сделал и чуть не потерял тебя. Я же без тебя не смогу. Можешь мне не верить, но это правда.
— А как же Стас? – задаю я вопрос, от ответа на который зависит, наверное, вся моя жизнь.
— К черту Стаса! – неожиданно резко кидаешь ты. – Я, наверное, на самом деле наивный придурок. Верю во всякую ахинею, которую мне впаривают симпатичные парни. Скажешь мне люблю, и я, как последний дурак, ведусь на это. Ищу любовь и счастье там, где их и в помине нет. Почему так происходит, Макс? Почему мы не видим того, что лежит у нас перед самым носом?
— Наверное, потому что доступное не кажется нам таким интересным и заманчивым, — пожимаю я плечами, чувствуя, как в горле образуется комок.
Ты подходишь ко мне вплотную и прижимаешь мою голову к груди. С силой зажмурив глаза, я вдыхаю твой такой родной аромат, ощущая, как ты мягко проводишь рукой по волосам.
— Прости меня, если сможешь. За все. Помнишь, когда ты признался мне в любви в первый раз? Ну конечно помнишь. Так вот, я тогда жуть как испугался. Я боялся, что могу потерять тебя, если наши отношения из разряда дружеских перерастут в романтические. А если быть честным, то этот страх преследовал меня вплоть до недавних пор, — я невнятно замычал в твою рубашку, но ты лишь крепче прижал меня к себе. – Понимаешь, все, с кем я пытался строить отношения, рано или поздно исчезали из моей жизни. Я боялся, что и с тобой будет так же. Возможно, звучит глупо, но я действительно в это верю… верил. А терять тебя я был не готов. Я знаю, это эгоистично и жестоко по отношению к тебе. Но я всегда любил тебя. Пусть не так, как того хотел ты, но это была любовь. Настоящая и искренняя.
— А Стас? – хрипло выдавливаю я, опять возвращаясь к своим баранам.
— А что Стас? Я придумал себе эту любовь и как дурак холил и лелеял то, чего вообще не существовало. А ты хоть заметил, что он похож на тебя?
Я удивленно отстраняюсь от тебя, пытаясь осмыслить то, что ты мне сказал. Он похож на меня? А ведь действительно… Глаза, волосы, рост… Только я чуть поплотнее буду.
— Ты запал на него только потому что он похож на меня? – ошарашено спрашиваю я, и ты удрученно киваешь. – Но ведь у тебя был я. Всегда был я! Зачем искать копию, когда оригинал рядом? Только руку протяни.
— Я же говорю, я боялся! Если что-то в отношениях шло не так, я смело мог уйти от партнера, зная, что ты всегда будешь рядом со мной. Это было главным, а на остальных мне было плевать. Поплачу, попереживаю и забуду. Но что, если бы у нас с тобой были отношения и что-то вдруг пошло не так, и мы бы расстались? Смогли бы мы тогда остаться друзьями? Разлуку с тобой я бы не смог перенести также легко как со всеми ними.
— Знаешь, волков бояться, в лес не ходить, — выдаю я умную мысль.
— Тоже мне, кладезь народной мудрости, — фыркаешь ты, но тут же как-то робко задаешь мне вопрос, — Макс… ты сказал, что … устал меня любить и что у тебя больше нет на это сил.
— Сказал, — согласно киваю я.
На твоем лице отражается боль, которая тут же сменяется решимостью.
— Значит, я буду любить за двоих. Ты же любил. Теперь моя очередь.
Я удивленно смотрю на тебя, не в силах поверить в то, что только что услышал. Что-то теплое и искристое разлилось внутри, заставляя сердце биться чаще, и я понимаю, что это счастье. Самое что ни есть настоящее счастье.
— Любить за двоих тяжело, — заявляю я, обвивая твою талию руками и задрав голову, утыкаюсь подбородком тебе в грудь. – Вот если будут любить двое, то станет намного проще. Так что не надо любить за двоих. Ты люби за себя, мне большего и не надо.
Ты сдавленно охаешь, и я вижу как в твоих глазах загораются искры. Разве так бывает? Такой резкий переход с черной полосы на белую? Хотя, наверное, он и должен быть таким контрастным. Чтобы почувствовать это самое счастье во всю его силу, чтобы им накрыло как лавиной, по самую макушку.
— Люблю… — шепчешь ты, обхватив мое лицо ладонями и целуя меня в губы. – Люблю, люблю…
Я, пьяный от твоих поцелуев и признаний, звонко смеюсь и ты ловишь мой смех губами.
— Для того, чтобы услышать от тебя эти слова, мне надо было попасть под грузовик. Да уж, дорогого твоя любовь стоит, — усмехаюсь я.
— Но ведь она того стоит? – спрашиваешь ты на полном серьезе.
— Она стоит гораздо большего, — также серьезно отвечаю я. – Останешься тут со мной? В Нью-Йорке?
— Да, — улыбаешься ты. – Я тебя больше никуда не отпущу.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Не знаю почему, но я тебе верю.
КОНЕЦ | 1,359 |
Немного о должниках | Насилие, ООС, Юмор | Сегодня у Варии праздник. Или нет, первая за долгое время культурная пьянка. В честь грядущей победы. В честь становления нового босса. Звон бокалов и пьяный смех становится вспышкой. Яркой, но мимолетной. Как гибнет корабль, пронизанный острогами ледников, как.… Нет, Бельфегор уже решил, что ему, как принцу, не стоит и дальше спаивать свои гениальные мозги, и, потому, блондин, спеша оставил, «гнить» своего дружка Скуалло в кругу бутылок.
На свежем воздухе почему-то тошнило, а ветер, накинувшийся на его волосы, вообще сводил мысли к одной точке: «Мне скучно. Занза-ас, если ты не найдешь мне подходящую грушу к завтрашней битве, я, так и быть, возьму на себя часть твоей безответственности. Ши-ши, только часть, верно? Малюсенький кусочек от неприкосновенной души и тела, — и эти сопляки из Ванголы будут рыдать от счастья». Принц-Потрошитель задел носком ботинка непонятно откуда здесь взявшуюся корягу. Грубый кусок дерева по форме напоминал рогалик. «Или бумеранг?.. Во всяком случае, никто не будет возражать, если я раскромсаю его на мелкие щепки?.. Все равно вы все — сплошная а-л-к-о-т-а!»
— Ты о ком тут так громко думаешь? – Этот голос Бель узнал бы из тысячи – медлительный, глухой, нагло вкрадывающийся в каждую частичку воспаленного разума…
Принц развернулся на каблуках, почувствовав под ботинками приятный треск, сравнимый лишь с треском костей. – А, это ты! Наконец-то я нашел еще одного человека, который хоть немного, отличается от пьяной обезьяны, ши-ши.
Мармон, не спеша, поднялся над головой Бельфегора, заставив принца смотреть на него снизу-вверх. Аркобалено выглядел как обычно… Торжествующе. Проигнорировав, слова хранителя Урагана, иллюзионист продолжал:
— Надеюсь, ты не забыл, что сегодня должен отдать те пятьсот тысяч йен, которые занимал на прошлой неделе?
— Фу, Мармон, какой ты скучный! Как можно в такой паршивый денек вспоминать какие-то несчастные пятьсот тысяч! Давай-ка лучше поищем себе развлечение в этом городе?.. — Бельфегор рефлекторно приготовился к скорейшему уклонению, — если речь зашла о деньгах, то с этим аркобалено шутки плохи.
Но Вайпер, на удивление, оставался спокойным.
— Нет. Пока не отдашь мои денежки – не получишь назад все то, на что ты их потратил.
Хватило и одного красноречивого ударения, чтоб Принц-Потрошитель судорожно сжал руками десяток отточенных ножичков:
— Только попробуй, надутая…
В ту же секунду, бледные пальцы блондина сжимали десяток остро отточенных и просушенных бычков уже с «благородным душком», который не оставлял сомнений по поводу их истинного кулинарного предназначения.
— Ха! Решил провести меня иллюзиями?! – Бельфегор театрально замахнулся бычками, и те, с завидной скоростью, были пущены в ближайший ствол дерева. У принца отвисла челюсть. «Мля… Реальная рыба…»
Мармон ликовал:
— Что? Слопал, деньгокрад? Я тебе еще и не такое устрою… Ты ведь просил развлечение? Да… Я тебе его дам…. Лови! – Аркобалено исчез. Растворился, словно его и не было. Постепенно исчезающий сгусток тумана вперемешку с терпким хвойным запахом.
Тишина.
Принц в ярости пнул ни в чем не повинные морепродукты, отпуская всяческие проклятья в безразличную ко всему стену деревьев. «Ну, погоди, мелюзга! Я заставлю тебя подавиться собственной пустышкой! Черта с два! Ручная работа! И все… Фантазме под хвост… »
Отдышавшись, Бельфегор, устало присел на пень, понимая, что идти на поиски этого гребного затейника сейчас, означало не вернуться вообще. «Я ведь все-таки принц. А принцы никогда не идут на рожон. Принцы…. Сидят в засаде. Я отомщу этому жлобу бессердечному. По-своему отомщу. Скоро».
Посидев минут пять, блондин решил подняться и вернуться обратно на вечеринку. Там хоть можно покидать дротиками в Леви, целиком и полностью убежденного, что он «часы с кукушкой» или посмотреть, как Луссурия «клеит» вздрыг пьяного Скуалло…
«Что за…» Попытка встать не увенчалась успехом. Глаза Бельфегора расширились от удивления: его ноги были оплетены гибкой бледно сиреневой петлей. Принц попытался освободиться, но нити лишь крепче обвились вокруг него. Еще попытка… И еще…
— Мармон!! А ну спускайся сюда, живо!! – Бель начал судорожно искать глазами знакомое серое «облачко». Ничего…. – Аркобалено, мать твою!! Развяжи меня сейчас же!!!
Еще через десять минут.
— Так нечестно…
Ноги уже порядком затекли. Одеревенели, и вряд ли начнут слушаться, даже если иллюзионист снимет путы.
«Уже не смешно. Совсем. Нужно попытаться блокировать иллюзию. Сейчас же!... Раз-два… Вы ненастоящие!... Три-четыре…. Это просто мое воображение! Фантазия! Абсурд!..»
— Ты уже закончил со своим аутотренингом? Может, все-таки попросишь меня тебя освободить? – Голос раздался совсем близко. И сейчас он казался выше. Взрослее.
Нити все крепче сжимают колени… «Ши-ши… Размечтался! Да чтобы я просил тебя о помощи!..» — Блондин лишь ухмыльнулся в ответ, прикрыв глаза, когда фигура в черном балахоне склонилась над ним.
Невесомая ладонь коснулась его правой ноги, пройдясь от колена до носка белых ботинков. – Какой ты все же упрямец! Через 30 минут твои ноги потеряют способность двигаться. Насовсем. Устраивает?
Скрежет и шум в ушах. «Усиливается…. Скорее всего, будет немного больно… ТЕБЕ»
Доля секунды – и руки принца, доселе безуспешно воевавшие с все туже затягивающимися синими канатами, вцепились в хрупкие запястья аркобалено. «Попался! Га-деныш…» Блондин услышал тихий смех, эхом разливающийся по лужайке. Он медленно открыл глаза… «Мармон?.. Странный парень с синими волосами – это Мармон?!.. Он же… Как?..»
Иллюзионист не спешил вырываться. На его губах расцвела та самая, ненавистная Белу, улыбка».
— Что будешь делать?.. Сломаешь мне руки?.. В этом мире ничего не исчезает бесследно – и веревки продолжат все туже стягивать твое тело…
— Врешь! – Боль становилась невыносимой, и принц понимал, что скоро не выдержит, — Врешь!! Ты ничего мне не сделаешь! Я – гений! Я нужен Варии! Нужен, не меньше тебя!!! — От боли и ярости блондин продолжил сжимать запястья Мармона (он решил отложить размышления о его внезапных превращениях до лучших времен).
— Закрой свой рот, и не ори так громко. Прошу. Не люблю разговоры не по делу. – Синеволосый парень без труда вырвал руки, просто переместившись за спину Бельфегора, — Я еще кое-что придумал… — Одна из нитей змейкой скользнула по щеке упрямого пленника и коварно просочилась между крепко сжатых зубов, а две других обвились вокруг талии и бедер принца. Почти нежно. Обнимая и крепко прижимая…. К себе.
«Что он собирается делать?.. Неужели, заставит наблюдать метаморфозы собственной жабки? Я буду благодарным зрителем?! Ши-ши… Только бы дотянуться до…»
Бельфегор внезапно прекратил всяческое сопротивление, и лишь его колени слегка подрагивали. Он наблюдал. Анализировал. Пытался быть собой в такой нелепой ситуации, где неизвестно, какая шутка может обернуться греховной правдой, а какое слово обретет материальный смысл. Иллюзионисты очень чувствительны к эмоциям. Чувствительны к боли. Они – именно та рюмка крепкого текиллы, которую легко разбить, но которая может свести с ума, поработить разум, породить зависимость.
А вокруг – лишь тени деревьев да глухое уханье совы.
Мармон стоял в стороне, наблюдая, как новые и новые нити вырастают в воображении принца-Потрошителя. Тело Бельфегора полностью обездвижено. Глаза. Его сумасшедшие глаза горели яростью и сиюминутным желанием разделаться с аркобалено.
Но-но. Не так быстро. Над головой блондина что-то сверкнуло. И это что-то заставило его молниеносно дернуться в сторону. Но синие щупальца крепко удерживают непокорное тело.
Все десять. Его же собственные ножи… Сжатые синими веревками…
— Не передумал? Часики еще тикают. – Сухо заметил парень. Просто так. На всякий случай.
Но Бельфегор, казалось, не слышал его слов. Серые глаза сфокусировались на стремительно приближающихся предметах. Рывок!.. Принц резко запрокинул голову, насквозь прокусывая зажимающую рот щупальцу. По ткани, по снежно белой натянутой коже… Тонкое лезвие аккуратно вырезает треугольной формы дыру. Внизу живота.
Боль, вспыхнувшая новым фейерверком замкнула все мысли Бела, заставив чувствовать лишь жгучий стыд за свою беспомощность. «С-сука…»
Теплые струйки крови щекотали обнажившееся мясо, стекали по ране веселыми ручейками. Исчезали в траве.
Иллюзионист провел кончиком пальца вокруг образовавшегося отверстия так, что принц почувствовал холод и легкую шероховатость перчатки. Но, не углубляясь внутрь.
— Я не хочу тебя мучить... У тебя красивое тело. Жаль будет, если это тело так просто погибнет из-за упрямства своего хозяина…
«Заткнись… Лучше заткнись… Еще немножко». Острая боль прошла, коварно затаившись в глубине раны, а металлический голос иллюзиониста бесил как никогда. «Решил напугать меня? Ши-ши, не на того напал, пустышка!.. Я знаю, что… Это все твои иллюзии! Не взаправду!..»
На самом деле, боль не была уж столь чудовищной, какой должна быть. «Реальность иллюзии ограничена временем. А Мармон не так уж и всесилен!..»
Тонкая режущая нить сверкнула между пальцами правой руки.
— Хочешь фокус, аркобалено? – Вкрадчиво протянул Бел, оставаясь, на первый взгляд, абсолютно неподвижным. Во рту – неприятный привкус йодированной соли смешанной с резким запахом папоротника (Бельфегору все же удалось перекусить свой импровизированный «кляп»).
Офицер Варии мимолетным, но четко спланированным движением руки, перетянул один из вьющихся канатов и резко потянул на себя, чувствуя нарастающее сопротивление искусно созданных нитей. Миллиметр за миллиметром…
Внезапная вспышка боли пронзила грудь принца.
Парень в темном балахоне скучающе облокотился о ствол дерева.
— Так ты вернешь мои денежки?..
Перед глазами блондина встало сплошное красное пятно. Надувной шарик, медленно увеличивающийся до гигантских размеров. Он едва дышал. Нить, обляпанная светло-зеленым соком, беспомощно повисла на слабеющих пальцах.
Стальные лезвия с приятным хрустом погружались в грудную клетку, попутно надломив пару ребер. Бельфегор больше не слышал голоса надутой жабы, в ушах стоял лишь далекий монотонный гул собственного сердца, на фоне мягко потиравшихся об ошметки кожи синих змей. «Иллюзия… Невзаправду… Какая хрень…Больно…»
— Думал, что сможешь отвлечь мое внимание таким дешевым фокусом… Эй!.... Давай, разлепи глаза и смотри сюда! — Аркобалено отвесил наследнику престола несколько звонких пощечин.
Принц-Потрошитель с трудом открыл глаза и тут же задохнулся от накатившей волны ярости – Мармон торжественно поднес к его лицу свою руку, щедро политую королевской кровью. – Так все еще иллюзия? – Он легко передразнил надменную интонацию Бельфегора, когда при первой встрече, принц обозвал его «нереально смешным фокусником, без каких-либо способностей». Ну, а так как Мармон всегда носил на своей соске особую цепь, поглощающую сигнал, то долгое время большинство членов Варии были в абсолютном неведении. Включая главного гения.
Больное сознание требовало немедленно вырваться и как следует нашпиговать «эту напыщенную индейку металлом», но напряжение в мышцах вызвало острую пульсирующую боль, поднимающуюся от пояса и доходящую до белоснежного горла.
А говорить принц не мог. Ни звука. Лишь безудержно яростный блеск в глазах, утонувший в загадочной улыбке иллюзиониста. Нити уже легко скользили по большой окровавленной ране, едва касаясь тонкой полупрозрачной пленки и пульсирующих кровью сосудов.
— Может тебя оставить так? Неплохой анатомический образец…. Вот только…. Этот образец сперва мне вернет должок. – Задумавшись на секунду, синеволосый парень протянул правую руку, накрыв ею рану на груди. Поймав угасающий взгляд Бельфегора, он сцапал кончиками пальцев один из синих канатов, медленно сжимая и растирая его…
Вскоре часть нитей исчезла, а рана стала потихоньку затягиваться. Лишь кровь темной коркой засыхала на гладкой коже. Чтобы оставить свои, особенные воспоминания…
Бельфегор распахнул глаза. Тело принца покоилось на коленях Мармона. Ноги и талия были все еще стянуты нитями, а вокруг… Нет, не прежний лес, — сухая металлическая проволока, укутанная ватой послушного иллюзионисту тумана. Но своих конечностей блондин больше не чувствовал (пошевелить хотя бы рукой – и то радость). А этот аркобаленовский ублюдок сидит, подперев голову рукой, и разглядывает его лицо. Задумчиво. Немного расстроено.
— Да отдам… Я тебе… Эти блядские деньги… Только… сперва… развяжи меня… — Принц закашлялся. Действительно, одной раны на животе вполне достаточно, чтобы он ощущал ЛЕГКИЙ ДИСКОМФОРТ.
— Ладно, ладно. Не нервничай. Я отпущу тебя сразу после того, как мы займемся сексом. – Мармон глубокомысленно вздохнул, водя пальчиком вокруг разорванного треугольника, чем-то напоминающего по форме его собственный на щеке. – Давно хотел попробовать это с тобой, но ты все время та-ак занят…
— Что-о-о??!! — Бель не верил своим ушам. «Вся эта затея с реальными иллюзиями просто чтобы потрахаться?!! Значит, он все заранее спланировал…. Ведь у меня нет никаких денег. Чертов манипулятор!.. Интересно… Насколько же хватит его хваленного терпения, если я откажу, ши-ши…»
— Мы так не договаривались, малютка. – Принц попытался сползти с ненавистных колен, но сил хватило лишь на то, чтобы перевернуться, подставив…. Хм, благо, блондину не довелось узреть, того сладострастного взгляда, коим парень наградил его пятую точку.
— Эх, ну как хочешь. Я не буду принуждать. – Мармон разочарованно вздохнул, глядя, как густая полоска крови потянулась к земле, образуя форму уродливого насекомого. – Будешь так лежать, — и все твои внутренности вываляться наружу. – С этими словами аркобалено повел узким запястьем вверх, а нити, оплетавшие тело Бельфегора, аккуратно вернули его в прежнее положение.
«Боль почти прошла… Интересненько, как это бы вообще могло быть – секс с аркобалено…. Тьфу! О чем я думаю! Педофилия какая-то! Зато весело…»
— А теперь приготовься. Я же не буду спрашивать, хочешь ли ты секса с НИМИ. – Мармон почти заботливо отряхнул порванную в нескольких местах кофточку Бела.
Принц широко улыбнулся. Это была самая естественная ширма страха. Не за свою шкуру. За свою гордость. Щупальца появлялись из ниоткуда. Один-два-три…Детская считалочка.... Они скользили по телу, ласкаясь как в грязном порнофильме, извиваясь и вырисовывая немыслимые узоры на холодной коже. Блондин не мог пошевелиться. Лишь наблюдать. «Думай, думай.… Что же выбрать?.. Я ошибся?! Снова ошибся!!.. Но мое тело он все-таки не получит». Нити добрались до контрастно выделяющихся алых пятнышек сосков, извилистыми движениями прижимаясь к ним, словно целуя, а, затем, стягивая. Живые зажимы. «Главное не сходить с ума-а-а… скотина…». Скуалло никогда бы не посмел причинить ему хотя бы малейший дискомфорт, но Мармон… Он словно чувствовал. Знал, что делает и к чему это приведет.
Тянущая боль вперемешку с садистским удовольствием разгоняла живые электрические импульсы: Бельфегор, сцепив зубы, медленно терял контроль над своим телом, которое мучительно выгибалось, позволяя все новым и новым кровавым ручейкам выплескиваться из раны.
Из раны.
Одно из щупалец заскользило вниз, медленно оплетая массивный ремень, стягивающий худые бедра. Второе – одним сильным рывком разделалось с пряжкой.
«Минутку… Что эта дрянь собирается…»
— Да, да. И еще раз да – Мармон скрестил руки на груди. Его глаз не было видно, но принц отлично понял – этот урод не отпустит его, пока не получит свое.
Штаны отправились в траву, а перед глазами иллюзиониста предстал главный «предатель» — большой, пульсирующий смазкой член. Блондин предпринял отчаянную попытку упасть в обморок, но номер был дохлым изначально, — Аркобалено щелкнул пальцами, и оба щупальца накинулись на него, как на лакомый кусочек, играя еще жестче, но, тем самым, заставляя принца ЕЩЕ сильнее сжимать зубы…
Одновременно нити, обвивавшие живот, ринулись в рану, словно синие черви, извиваясь во внутренностях.
Невыносимая боль….
Невыносимое наслаждение…
Все тело непроизвольно напряглось.
Больше ни капли крови.
Туман. И громкий стон, оповещающий о проигрыше…
Принц по-прежнему расслабленно лежал на коленях аркобалено. Мармон гладил рукой светлые волосы. Бельфегор вновь попробовал пошевелить рукой. «Отлично… Это все?.. Иллюзия закончилась и, теперь, я могу его убить?..»
— Не так быстро, — заметил иллюзионист, нагло считывая чужие мысли, — твои раны исчезли, но могут появиться новые. Впереди еще целая ночь…
Бель что-то тихо прошипел сквозь все еще стиснутые зубы.
— Ну? Вставай, чего развалился. Я сам себя трахать не буду. – Мармон произнес эту фразу с невозмутимостью сфинкса, а блондин мигом слетел на траву.
— Ты чего себе думаешь, что я?!... Буду… У тебя совсем крыша поехала?! Спасибо за шоу, но…
— Боги, когда он повзрослеет… Ты ведь сам пять минут назад согласился. Никто никого за язык не тянул, знаешь ли. – Синеволосый парень склонил голову на бок.
« Как?! Как я мог согласиться?! Не было такого!! У меня же слоновья памя… Стоп. Когда именно я отключился?!...»
— Принц обязан сдерживать свое слово. – Вновь встрял Мармон, раскручивая на пальце фиолетовую резинку, которая еще совсем недавно так бесстыдно ползала по внутренностям Бельфегора.
«Сдерживать… Ну… Ладно. Сам напросился, ши-иш-ши…»
Блондин мигом вскочил на ноги и, подойдя к иллюзионисту, сорвал с него темную накидку, скрывающую раскосые глаза странного бирюзового оттенка. Мармон никак не отреагировал, подняв кошачий взгляд на принца. Руки по швам. «Клянусь, пустышка, ТАКОЙ боли ты еще не испытывал…» Блондин обхватывает ладонями узкое лицо и вгрызается в податливый рот полупоцелуем-полукусом. «Хоть капельку крови… Ну, пожалуйста… Капельку…» Руки нетерпеливо скользят по талии Мармона, а тот, с чисто детской непосредственностью, обвивает руками шею своей недавней жертвы.
Алая капля сверкнула а подбородке аркобалено, а принц-потрошитель злорадно усмехнулся, не замечая, что постепенно начинает возбуждаться. «Ты мне так и не дал кончить… Ну ничего, я кончу в тебя. Клянусь. Ты поплатишься за свои игры.»
Он лежит под ним, раздвинув ноги. Узкая грудная клетка едва вздымается. На лице – маска. Заводящая в тупик. Бельфегор, в забытье, вылизывает хрупкое горло, хищно прокусывая кожу в одном месте. Недалеко от яремной вены. Снова кровь… А принцу кажется, что все его тело залито этой кровью. Липкой, жадно вылизывающей кожу.
Мармон едва слышно стонет, притягивая блондина ближе.
— Ну что же.. ты… Я… и так… редко делаю… что-то… бесплатно…
Бель не хочет спешить. Терять контроль над телом этой размалеванной сучки. Главная цель – унизить. Причинить боль. Стереть его кровью свой позор.
Одним движением закинув ноги Мармона себе на плечи, принц резко вошел в узкую звездочку его ануса. «Ну как?... Нравится? Нравится?..»
Крик. Тело иллюзиониста выгнулось дугой, однако, еще больше насаживаясь на возбужденную плоть Бела.
С каждым движением…
Он хотел выбить из него правду…
Почему это случилось…
Что сделало его таким…
Принц кончил первым, сотрясаемый волнами оргазма, он повалился на холодную траву рядом с иллюзионистом. Спина и плечи Мармона в порезах от его собственных кинжалов.
«Много крови.… Пусть будет осторожнее в своих желаниях, ши-ши…»
— Эй, гений, с кем это ты разговаривал? – Знакомое серое облако с аркобалено проплыло мимо носа ошарашенного Бельфегора.
Действительно. Он находился в лесу. Голый. В обнимку… с той самой КОРЯГОЙ!!!
— Мармон, ты жадная и бессовестная скотина!!!
— Ба-бай. И запомни, больше никогда не забывай отдавать мои денежки.
--— Знаешь, что самое страшное?.. Когда иллюзии становятся твоей реальностью…--- | 19 |
Попытка 25 | AU, Дарк, Насилие, Нецензурная лексика, ОЖП, ООС, Самовставка, Стёб | — А я сказала – наденешь!
— И не подумаю!
— Забыл, что с афтором нельзя спорить?!
— Да это же полный вперед! А канон как же?!
— Это АУшный фик! Одевайся!
— Не буду!
Вот всегда оно так начинается. Ты к ним со всей душой и светлой идеей, а им только дай потрахаться и Ягами Лайта на блюдечке. И хрен уговоришь пооосить в нужную сторону, если не прибегать к крайним мерам.
— Ладно. Хорошо. Не надевай. Но тогда будешь одноногим и одноглазым.
Нервно затягивается. Уже не так решительно, скорее – вкрадчиво:
— А фансервис как же?
— Ниипет, гуру – штука модная, если не веришь – посмотри на рожу своего пассива.
— Блять.
— Давай-давай.
Уныло натягивает красный сарафан.
— И шапку.
— А, может, без нее?
— А, может, без ноги?
Надевает шапку, берет лукошко.
— Сигарету-то можно оставить?
— Можно. Фансервис прежде всего.
— Афтор, это – бред. Дай хоть побриться.
— Не, нельзя. Небритый ты у меня еще ни в одном фике не засветился, будем удивлять читателей.
— Но мне же не идет…
— Не ной, нога дороже.
Зло:
— Да, ладно, ладно.
Рюк, стоявший в сторонке с пилой, огорченно вздыхает и удаляется.
— Гольфы и сандалики не забудь. Так. Теперь топай по тропинке и чего-нибудь напевай.
— У меня слуха нет…
— Пой, сцуко.
Демонстрирую большие плоскогубцы.
— Оn a long and lonely highway east of Omaha
You can listen to the engine, moanin out as one long song…
Уходит по тропинке в лес.
Так, Шапка есть. Рюку, сидящему в соседней комнате:
— Тащи пассива.
Выводит Мелло в серых меховых трусах с хвостом. На руках – большие мохнатые варежки с когтями, такие же гетры, на куполе торчат серые ушки.
— А я уже переоделся!
На душе теплеет. В чем не откажешь ему, так это в исполнительности. Повезло Шапке.
— Я – секси? – Вертится, виляет хвостом.
Улыбаюсь:
— Как всегда.
Рюк тихо бурчит в сторону:
— Вешалка костлявая.
— А накраситься?
— Нет, Мелло, в этом фике краситься нельзя.
Немедленно надувается. Поглаживаю плоскогубцы, его лицо проясняется:
— Нельзя, значит, нельзя. Я понял.
Устало выдыхаю:
— Иди за Шапкой.
— И того её?
— Нет.
Надувается.
— Позже. И она тебя.
Ревет. Объясняю:
— Я просто в стотысячный раз уже пытаюсь романс сделать, а романс и ты актив – это два фактора в сумме приводящих к идиотизму.
Рюк достает пилу. Мелло хлопает ресницами:
— Да я разве хоть раз был против, чтобы меня трахнули?
Улыбаюсь:
— Вот и хорошо. Иди и скрабезничай с Шапкой. Не нарвись на яой, еще рано.
Уходит, поет сам, причем намеренно тоненьким голоском:
— Don't tell me to just say no
I'm an addict, I say don't let me go
Whatever happened to sex drugs n' rock n' roll?
Now we just have AIDS crack and techno…
Глоток кофе.
— Бабку в студию.
Рюк выводит Ниара в бигудях, домашнем халате и с вязанием. Кажется, ему снова что-то не нравится.
— Почему я ВСЕГДА отыгрываю идиота?!
Поправляю:
— Сейчас – идиотку.
Черт, опять он будет долго упираться.
— Рюк.
— Ногу?
— Иголки под ногти.
Уводит вопящую бабку, через пол часа возвращает. Ниар окровавленными пальцами усердно вяжет.
— Иди в койку.
Глухо, взгляд потухший:
— Угу.
— Не нарвись на волка, а то отъяоит.
Уходит.
Тэкс. Полчаса. Чтобы что-то наворочать в моем сюжете той парочке этого времени более чем достаточно. Беру бинокль. Ну, точно. Шапка волка уже к елке прижала. Вот им не терпится.
— Пни-ка их.
Рюк с монтировкой уходит в лес. Кукует аська. Блин. Ладно, сами разберутся, сценарий читали.
Возвращаюсь через пол часа.
— Кхм.
Подхожу к избушке. Так, оптоволокно висит, вроде бы, все как надо.
Вразвалку подходит Шапка, дергает шнур (дверь открывается), деловито сматывает, убирает в лукошко.
Волк в чепчике и очках катается по кровати и облизывается.
— Бабку съел?
Огорченно:
— Её не было.
Черт, куда старая-то делась? Ладно, поздняк метаться.
— Your mouth, so hot
Your web, I'm caught
Your skin, so wet
Black lace on sweat…
Вертит хвостом.
Шапка садится рядом на стул, достает из лукошка пирожок и жрет. На псевдобабку – ноль внимания.
Блин, всегда оно так.
— Итак, внимание! Двадцать пятая попытка сделать романс! Отставить цирк, собрались! Волк, ешь Шапку… Да не облизывай, а ешь! И рыдай! Шапка, хватит играть в тетрис, пока тебя пожирают! Тьфу, ну постанывай хоть, пока тебя облизывают! И в потолок не пялься! Волк, старайся!
Мелло надувается:
— Он после леса не хочет.
Блин.
Шапка откладывает тетрис:
— Кто не хочет?
— Ты…
Шапка давится сигаретой, потом спускает кружевные панталоны и задирает подол.
Пародия на волка, удивленно:
— Ой!
Шапка затягивается, скребет щетину и наклоняет морду волка к своему паху.
— А можно для разнообразия чуть поэмоциональней?
Шапка недовольно бурчит:
— Сегодня это четвертый фик, в котором меня лишают невинности, я до завтра имунен… Не отвлекайся, Мелло.
Сжимаю переносицу. Очередное фаталити.
Апатично наблюдаю, как Шапка ставит волка раком и начинает невозмутимо ему засаживать. Потом достает из кармана тамагочи и смущенно бурчит, что еще не покормил песика. Хорошо хоть от дела не отвлекается.
Волк воет:
— ПОЧЕМУ ВСЕГДА БЕЗ СМАЗКИ?!
— Реквизита на вас не напасешься.
— А на пилу денег нашла…
— Рюк.
С готовностью:
— Да?
— Отпили волку ухо. Да не это, настоящее. Эй-эй, не отвлекаемся!
Волк обиженно скулит, Рюк уходит с ухом, Шапка яоит волка, держа одной рукой тамагочи, другой – окровавленные волосы волка, чтобы не вырывался.
Блин, ну почему опять романс не получился? Да и с Мелло нехорошо вышло, он всегда старается, а я на нем сорвалась.
Двадцать пятый провал. Выглядываю из окна, на полянке Эль пристает к настоящей бабке.
— Ты-то, педофил, как в моем фике оказался?
Эль смущенно улыбается, поправляет ружье. Ах, да, охотник. Ну, не все потеряно.
— Так, на полянке, внимание, сейчас будем делать чувственный гет!... | 23 |
dillirium | PWP, Нецензурная лексика, ООС, Самовставка | Все началось неопределенно. Надя стояла на мостике и кормила голубей. Этим утром на город опустился туман, что однако не мешало иностранцам бегать вокруг в поисках достопримечательностей. Ничего не понимая, Надя собралась уже уходить, как заметила идущую по мосту подозрительно оглядывающуюся парочку — это были Тацуя и Сатору. Уэда был одет в золотой пиждак и штаны "под зебру", похожих на те, в которых когда-то выступал Мияви. Сатору был облачен в прелестное чёрное платьице, отчего в голове появилась ассоциация со словом "Принцесса", не хватало только короны, принц же шел рядом. Надя, не будь дурой, решила проследить, и тихонько пошла следом за ними, отметив для себя, что задница у Уэды очень даже ничего. И пока она пялилась на его пятую точку, эти двое подошли к какому-то клубу. Вывеска гласила — "Shine". Внутри было обустроено по типу — диваны, куча подушек и ширмы для уединения. Уэда с Сатору заняли место в конце зала и опустили ширму, заказали коньяк,мармелад и клубнику с пивом, чем очень удивили официанта.
Пока официант выполнял заказ, Сатору, не теряя времени, сел поближе к Уэде, и как ни в чем не бывало, закинул ногу на ногу, отчего коротенькое платье задралось и стало видно, что у Сатору розовый поясок. Уэда от неожиданности вытаращил глаза на ноги спутника, и подозрительно посмотрел на Сатчана, который профессионально делал невозмутимый вид.
Уэда силой заставил себя отвести взгляд от соблазнительных ножек и сделал большой глоток воды из стакана. Несмотря на то, что работал кондиционер, почему-то, вдруг стало жарко. Он чуть отодвинулся от Сатору, и мысленно напомнил себе, что это просто неформальная встреча с претендентом на роль драммера, не более. Претендент, тем временем, скинул туфельки, забрался с ногами на диван и педантично разгладил все складки на короткой юбочке. В ожидании заказа, Сатору по-кошачьи потянулся и, якобы случайно провел рукой по волосам Уэды, использовав прием а-ля "а я с девушкой в кино". От неожиданности тот вздрогнул, густо покраснел и, уткнув взгляд в пепельницу, проклинал нерасторопного официанта. Видимо, почувствовав эти проклятья, к их столу подошел гарсон с подносом. Тацуя поспешно схватился за спасительную буылку коньяка и не наливая напиток в бокал, хлебнул прямо из горла.
Сатору же, не скрывая своего разочарования, открыл бутылку "Асахи" и сделал глоток, затем покосился на Уэду и медленно облизал губы, играя языком с пирсингом.
Уэда поднял взгляд на своего спутника как раз в тот момент, когда он прихватил зубами пирсинг на нижней губе, и потянул его. Бедный вокалист Kat-tun чуть не подавился коньяком, и на всякий случай поставил бутылку обратно на стол. Мысли его бепорядочно разбегались, как тараканы, застигнутые врасплох на кухне.
— Боже, что он делает?!
— Ничего, просто пьет с тобой в баре.
— Зачем он так пьет??!
— Это не он ТАК пьет, это ты ТАК видишь.
— Какого черта, он-парень!!!
— Значит, тебе нравятся парни.
— Нет!!
— Дада...вниз посмотри.
Это было совсем не обязательно, Уэда и так чувствовал сладкую (неправильную, — поправил он себя) тяжесть внизу живота.
— Strawberry?
— Что? — Тацуя непонимающе посмотрел на Сатору.
— Говорю, клубнику будешь?
— О да, — ответил Уэда, не подумав, и тут же пожалел об этом.
Сатору взял ягоду двумя пальцами и поднес ее к губам Уэды с таким видом, словно это и есть тот самый распространенный способ поедания клубники. Несколько секунд Тацуя затравленно смотрел на вполне себе безобидную ягоду, а потом, сказав себе, что скорее всего за такое он будет гореть в аду или, как минимум, получит по морде — осторожно взял губами клубнику, захватив при этом пальчики Сатору. Пропустив пару ударов сердца, Уэда несмело коснулся кончиком языка пальцев и, втянув их глубже, провел языком уже по всей длине. Затем выпустил их и мягко облизал снова. "Ну вот и все, сейчас мне засунут бутылку коньяка таак далеко, что никакими пальцами не вытащишь", — промелькнуло в голове у Уэды и он с обреченным видом посмотрел на Сатору. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Сатору не в гневе, и вобще не злится, а...смущается?? У Сатору весьма заметно выступил румянец, он нервно сжал кулаки и медленно выдохнул, пытаясь выровнять дыхание...и поблагодарил самого себя, что догадался одеть платье, а не джинсы.
— Сейчас или никогда, — мелькнуло у него в голове, и прежде чем решимость покинула его, он наклонился и залепил рот Уэды смачным поцелуем.
Тот не заставил себя долго ждать, и тут же ответил на поцелуй. Уэда взял Сатору за подбородок и еще ближе подтянул к себе, углубляя поцелуй, практически сливаясь с Сатору. Руки Тацуи блуждали по телу парня, жадно сжимая худенькое тельце. Не выдержав, он поднял Сатору и, разведя его ноги в стороны усадил к себе на колени. Теперь он вжимался пахом прямо Сатору в живот, и тот чувствовал его возбуждение.
Да у него самого уже все ныло, так что наплевав на все приличия, Сатору дернул бедрами навстречу Уэде, давая ему окончательное согласие.
Тацуя оторвался от Сатору, ибо воздуха в легких уже не осталось. У него припухли губы, а глаза лихорадочно блестели. Сатору подумал, что и сам, наверное выглядит подобным образом. Уэда же находил это весьма привлекательным и возбуждающим. Резко нагнувшись вперед, он подмял под себя Сатору и принялся целовать его шею, прикусывал место под самой ключицей и нарочно оставлял на нежной коже начинающие краснеть следы. Его руки задрали Сатору юбку, трясущимимися пальцами он пытался расстегнуть пояс, но от волнения ничего не получалось. Отчаявшись справиться со сложной конструкцией, он резко дернул лямки пояса, с треском разрывая ткань. Отбросив негодную уже часть одежды, Уэда задрал Сатору юбку до самого живота и обнаружил, что на нем одеты розовые, в тон поясу трусики, которые не только не скрывали его возбуждение, а скорее наоборот — подчеркивали его. Одним ловким движением Тацуя сорвал с Сатору и эту часть гардероба, и его взгляду предстал налитый, стоящий колом член Сатору.
Тацуя восхищенно присвистнул и опустился перед Сатору на колени. Сатору задержал дыхание и судорожно вздохнул. Уэда прблизился к паху Сатору и оочень медленно лизнул языком головку, затем еще раз, и еще. Он аккуратно взял в рот наполовину начал медленно сосать, двигая рукой у основания Саториного члена. Тот в свою очередь, вцепился одной рукой в спинку дивана, а другую, сжав в кулак, прикусил, пытаясь сдержать рвущиеся наружу стоны, но затем, не выдержав, положил руки Уэде на голову и потянул волосы на себя. От неожиданности Уэда чуть было не потерял равновесие и уперся руками в край дивана. Он заглотил член Сатору целиком и почувствовал, что не может так дышать. Тацуя начал медленно медленно втягивать воздух носом, и постепенно головокружение прошло. Тогда он выпустил Саторин член и затем втянул снова, начиная двигаться в такт судорожно приподымающимся бедрам Сатору. Последний при этом всхлипнул и протяжно застонал. Уэда решив, что только этого им сейчас и не хватало, пошарил рукой на столе и кое-что нащупав, вставил Сатору в рот milky cake.
Звукоизолировав сходящего с ума от наслаждения Сатору, Уэда раздвинул ему ноги еще шире и попытался взять яица, он поочерди брал в рот то одно, то другое, продолжая при этом дрочить Саторин член. тацуя перемежал ласки с яичками с посасыванием члена, и чувствовал, что извивающемуся Сатору осталось уже совсем немного до финала. Сатору, находясь уже в полуообморочном состоянии просто натягивал Уэду на член, грубо вколачивая свой ствол ему в горло. Тацуя задыхаясь едва поспевал за движениями своего любовника. Он почувствовал, как Саторин член еще сильнее налился, а сам Сатору весь напрягся и вытянулся, по его телу прошла крупная дрожь и, содрогаясь всем телом, он с криком кончил Уэде в рот. Тацуя продолжал сосать до тех пор, пока тело под ним не успокоилось. Он проглотил вязкую теплую жидкость и, слегка остранившись, слизал капельки с головки.
Сатору тяжело дышал и еле мог пошевелиться, он повернул голову и посмотрел на Уэду — губы его после минета еще больше припухли, и сам вид у него был затраханный, тем не менее у него все еще стоял. Сатору оценивающе посмотрел на Уэду, встретился с ним взглядом и словно решаясь на что-то — кивнул. Тацуя поднялся с колен и, стоя над Сатору, стал стягивать с него платье. Сат-сан же даже при желании, не мог бы ему помешать, но судя по всему, он был только за. Уэда раздел Сатору и принялся скидывать одежду. Сатору даже приподнялся, чтобы помочь ему, он расстегнул ремень на его штанах и начал стягивать их. Спустя каких-то пару секунд штаны с пиджаком и маечкой валялись на полу рядом с Саториным платьем, а Уэда опрокинув Сатору на спину, навис над ним.
Он провел рукой по Саториной щеке, подбородку, затем большим пальцем оттянул вниз его губу.
— Оближи, — сказал Уэда, убирая рукой мокрые изумдрудного цвета пряди со лба Сатору.
Сатору слегка испуганно посмотрел на нависшего над ним Уэду.
— Ааа, у меня есть..— начал было он.
— Нет, я хочу чтобы ты облизал их, — Уэда слегка надавил Сатору на подбородок, заставляя приоткрыть рот.
Сатору послушно стал облизывать пальцы Уэды, который смотрел на него и понимал, что ему хотелось засунуть туда вовсе не пальцы, но в первый раз он хотел поиметь Сатору по-настоящему.
Так что, убедившись, что пальчики достаточно смочены, он убрал руку и перевернул Сатору на живот, заставив упереться коленями в сиденье дивана, а локти положить на подоконник. Затем провел рукой по спине Сатору, слегка царапая кожу ногтями Прочертив краснеющую дорожку вдоль бедер, Уэда слегка раздвинул ягодицы, и ввел один палец...
Сатору, хоть и ожидал этого, все равно сжался и судорожно втянул воздух. Уэда, кажется, сделал вид, что не заметил этого и добавил второй палец. Сатчан дернулся и зашипел сквозь зубы, Уэда же усмехнулся и заправил темную челку за ухо.
— Тсс,не дергайся, ты же сам этого хочешь, — голос Уэды был мягким и обволакивающим, — постарайся раслабиться, тебе же будет приятнее.
Сатору коротко кивнул и попытался привыкнуть к ощущениям внутри себя. Было больно, правда больно, но Уэда прав — он сам этого хотел. Тацуя не стал долго ждать и вставил третий палец.
— Аааа, черт!
— Все-все, больнее не будет, — проговорил мучитель.
Когда все три пальца были внутри Сатору, темноволосый вокалист стал растягивать его.
В отличии от минета, Тацуя уже не был нежен. Он не особо утруждал себя быть аккуратнее — мозг уже не мог соображать нормально и ему было уже не до того, что чувствовал Сатору. Решив, что Сатору растянут уже достаточно, Уэда вынул пальцы и перевернул Сатору на спину, подтянул его на себя за ноги и, приподняв Саторину попу, приставил свой пульсирующий член ко входу.
— Сатору, Сатору, — позвал Уэда, — посмотри на меня.
Сатору закусив губу,поднял взгляд.
— Я хочу видеть твое лицо, — произнес Уэда.
Еще раз посмотрев в Саторины глаза, Уэда вошел в него. Сатору задохнулся и попытался дернуться, от резкой боли на глаза навернулись слезы. Тацуя продвинулся еще дальше, он закинул ноги Сатору себе на плечи и вошел в него до самого основания. Уэда застонал от наслаждения, Сатору — от боли.
— Аххх, ты такой узкий, — простонал Уэда.
От того, каким был Сатору, от того как он стонал и извивался, от ощущения покорного тела под собой, у Уэды окончательно снесло крышу, он раз за разом входил в Сатору, выбивая из него прерывистые стоны и всхлипы. Еще ни с кем ему не было так хорошо, так, что все остальное становилось неважным, по сравнению с этим моментом.
— Сатору, Сатору, Сатору!, — раз за разом, как заведенный повторял Уэда, чувствуя, что каждый раз это имя наполняется для него все большим смыслом.
А Сатору уже чувствовал помимо боли острое наслаждение. Осознание того, что его имеет Уэда делало все ощущения еще ярче, и вот уже Сатору сам выгибается навстречу Уэде, подстраивается под его ритм, просит его не останавливаться продолжать еще и еще. Сатору скидывает ноги с плеч Уэды и обвивает ими того за спину, скрещивая тонкие лодыжки, и притягивая его еще ближе.
Уэда берёт ладонями лицо Сатору и целует его,кусая его губы и тут же зализывая маленькие ранки. Сатору постанывает Уэде в рот и впивается ногтями ему в спину, оставляя отметинки в форме полумесяцев. Тацуя перехватывает хрупкие Саторины запястья и заводит руки ему за голову,не разрывая поцелуя.
Когда воздуха начинает нехватать, Уэда отрывается от губ Сатору, он понимает что уже близок к тому, чтобы кончить,поэтому он крепко сжимает Саторины бёдра и дёргает его на себя. Одной рукой он продолжает натягивать на себя Сатору, а другой начинает дрочить eму, оба стонут в голос и двигаются в одном ритме. Уэда первый ощущает приближающийся оргазм и, из последних сил вколачивая Сатору в диван, до боли сжимает его член. Тугая тёплая струя выстреливает в Сатору, заполняя его, перед глазами стоит мутная пелена, и он сам поддрачивая себе доводит себя до оргазма,кончая практически вместе с Уэдой.
Эпилог
Уэда осторожно выходит из Сатору и ложится рядом. Тацуя берёт со стола пачку сигарет, достаёт одну ,прикуривает и выпускает дым. Сатору берёт из пальцев Уэды папиросу и затягиваеца сам.
Уэда и Сатору лежат обнявшись, когда замечают Надю. Тацуя даже и не смущается, Надя замечает так осторожно, что Сатору весь липкий. А сатору спрашивает снимала ли Надя всё на видео. Надя не снимала — Сатору ругается. Тацуя намекает, что это ещё можно будет организавать.
OWARI | 2 |
А в Черном Ордене всё, как всегда. | ООС, Флафф, Элементы слэша, Юмор | В Черном Ордене все было как всегда. А еще закон подлости существовал, и будет существовать – Канда убедился в этом уже не раз. И еще он пришел к выводу, что сегодня определенно не его день. Тренировочный зал оказался переполненным, а на улице шел беспощадный ливень. Посему тренировку пришлось отложить до лучших времен. Собы ему сегодня не досталось, потому что, как объяснил расстроенный этим фактом Джерри, гречневая лапша закончилась и готовить просто не из чего. Вдобавок ко всему он поскользнулся на слишком мокрой, а оттого очень скользкой, лестнице. Поясницу нещадно ломило. И это напрягало, несмотря на то, что буквально через полчаса ушиб полностью сойдет. Сидя в библиотеке, листая отчет о выполненной миссии, Канда успел обругать и разъярившуюся природу, и лестницы, и поставщиков продуктов. Мысленно, разумеется. За этими чрезвычайно важными думами он не сразу обратил внимание, что рядом с ним топчется искатель. Судя по всему, кто-то из новичков, ибо видел его мечник впервые, а память на лица у него не страдала (о чем он иногда жалел).
— Что? – сказал, как отрезал. Парень перед ним икнул.
— Вас вызывает Смотритель…
Обреченный вздох, другим, впрочем, всегда кажущийся угрожающим. Мечник встал и, вместе с папкой, уверенно направился вглубь бесконечного лабиринта коридоров. Иногда встречались искатели или ребята из научного отдела. Вторые почему-то выглядели взволнованными и даже напуганными. Взыграло любопытство, но, удачно запихнув его подальше, Юу ускорил шаг. Уже подходя к дверям, он насторожился. Из помещения раздавался мат неизвестного и, изредка, возгласы Комуи. «Что за черт там творится?!» Едва войдя в кабинет, Канде сию секунду пришлось пригнуться – в него с вполне четкой целью, метко прицелившись, летела весьма тяжелая толстая книга. Встречать такую лбом парень вовсе не хотел, ему хватало и саднящей поясницы. Реакция была вполне предсказуемой:
— Что за нахуй?!
— Это я должен спросить! ГДЕ Я, МАТЬ ВАШУ?!
Высоковатый детский голос. Канда опустил взгляд пониже. Темно-русые короткие волосы, забранные в смешной высокий хвост; большие сердитые серые глаза, прожигающие своим взглядом насквозь; не пухлое, но и не худое личико с кожей нежно-молочного цвета; мягкие на вид, не очень пухленькие губки; невысокий рост – мальчик дышал ему в пояс. Очень даже милый, если не принимать во внимание его, судя по всему, сквернейший хамский характер и поразительный матерный запас, едва ли не превышающий словарь самого мечника. Юу озадаченно вскинул брови:
— Это что за мелочь еще?
— Я НЕ МЕЛОЧЬ!
Возникло чувство дежавю. Эта фраза напомнила мечнику об Аллене, который тоже должен был сегодня вернуться с миссии. Подозрения росли. Окинув ребенка еще одним изучающим взглядом, Канда задержал свое внимание на левой руке мальчика: темно-кровавого цвета, словно обгоревшая или вообще нечеловеческая. Осознание, как и всегда в подобных ситуациях, пришло резко, наковальней надавав по мозгам:
— ШПЕНДЕЛЬ?!
Уолкер злобно на него посмотрел.
— Меня зовут Ред, придурок. Кстати, ты парень или как?
— Ах, ты…
Последующие действия Орден созерцал с первобытным ужасом: Канда поставил перед собой четкой целью убить Аллена, а тот, удирая и уклоняясь от Мугена, костерил весь мир ТАКИМИ словами, что у первой половины организации уши в трубочку сворачивались, а вторая была в ступоре оттого, что такие слова вообще существуют, и знать не хотела, что они могут означать. Юу постепенно выдыхался – сказывалась тяжелая, только оконченная, миссия. А Уолкер, казалось, даже и не думал замедлять бег. В конечном счете мечник чуть было не запутался в собственных ногах, а потому остановился, избегая столь глупой ситуации. Аллен остановился сразу после него и повернулся к мечнику лицом. Парни сверлили друг друга бешеными взглядами, пытаясь отдышаться.
— Стручок гороховый.
— Самурай недоделанный.
— Безмозглая мелочь.
— Козел.
— Шпендель!
— Пфе…а все-таки. Где я? Где Мана? Как я тут очутился, блин?
Канда посмотрел на «товарища», как на идиота. «Ничего не помнит…может, так даже лучше? Но ведь проблем-то меньше от этого не станет». Сзади раздался голос Смотрителя:
— Канда, я тебя позвал не для того, чтобы ты его убил, а для того, чтобы ты за ним приглядел.
— ЧТО?!
— Сейчас Аллен просто ребенок, который, вдобавок ко всему, ничего не помнит. Честно говоря, я не ожидал, что у него окажется такой мерзкий характер. Это же настоящая катастрофа. И ты – наше спасение, — Комуи нервно сглотнул, — ибо сам такой же. Хотя, я склоняюсь к тому, что ты все же лучше.
Юу раздраженно фыркнул. «Замечательно, меня назначили нянькой! И вот поди пойми, плакать тут надо или смеяться». С подозрением посмотрев на шпенделя, Канда с раздраженным вздохом согласился, ибо выбора все равно не было: Ли старший, так или иначе, добился бы своего, предварительно доведя его до белого каления. И уж тогда Орден бы точно не выжил.
Канда чувствовал себя идиотом. Сидел рядом с Уолкером, как родитель, в то время как тот за обе щеки уплетал весьма объемный обед. «Жрет как стадо слонов, а худой как палка. Парадокс какой-то. Дурь и бред…». Джерри, из своего окошка, постоянно бросал на них странные взгляды, да и не только он. Возможно, дело было в том, что Канда, несмотря на недовольное лицо, сидел молча, даже не съязвив, как обычно, по поводу аппетита мальчика. Особенно учитывая, что сейчас Уолкер был ребенком. И вообще картина выглядела подозрительно – было в ней что-то домашнее, уютное. Эти двое сейчас очень походили на семью. Не сказать, что на дружную, но тем не менее. Когда Аллен наконец-то закончил, мечник, со вселенской скорбью на лице, понес посуду в кухню, ибо поднос с таким количеством тарелок для восьмилетки вряд ли окажется подъемным, это же не Геракл. Тихо матерясь, Канда вернулся к столу и стал ждать, пока Аллен решит, куда держать путь дальше. Тот сверлил Юу злым взглядом и сразу было видно, что он еле удерживал себя от потока нецензурной лексики.
— Где Мана?
— Да кто это такой вообще?!
Этот вопрос Канду неимоверно достал. Аллен задавал его уже раз десятый кряду. В конечном итоге мечник решил узнать у Комуи. Но сначала нужно было избавиться от шпенделя. День клонился к вечеру и Уолкер буквально на глазах становился все более спокойным и послушным. Канда понятия не имел, сколько еще продлится действие зелья, поэтому именно сейчас получал настоящее удовольствие от общества мальчика. Было довольно непривычно: вместо того, чтобы пытаться отправить мояши в нокаут, мечник следил за тем, чтобы Аллен не рухнул прямо в коридоре. Но есть же на свете закон подлости! Мальчик уснул. Именно в коридоре, просто бессознательно рухнув на пол. Канда выпал в осадок. «Прекрасно… черт. А где его спальня?» Самобичевание результатов не дало, поэтому Юу отнес сопящую тушку в свою комнату и, злой как черт, направился к Комуи.
— О…. Канда-кун? Что-то случилось?
— Кто такой Мана?
— Эм…. Приемный отец Аллена. Уолкер – его фамилия. А что такое?
— Он достал меня спрашивать, где этот человек. Просто профессиональный интерес, — мечник сказал это подчеркнуто безразличным тоном, словно бы это действительно не так уж важно для него. Это и в самом деле было простым любопытством, но далеко не профессиональным. Зачем ему знать прошлое тупого мояши? Незачем. Но он ХОЧЕТ знать. Хочет понять, что сделало этого недомерка столь чрезмерно вежливым, приторно улыбчивым и, при этом, настолько вспыльчивым и агрессивным. А еще хотелось узнать, почему Уолкер поседел. Этот мальчик одна большая загадка, которую так сильно желаешь разгадать. Юу вздохнул, поражаясь самому себе. Он – холодный, безразличный ко всему, фактически не имеющий слабостей, захотел заполучить столь странную вещь – информацию об Аллене Уолкере. Пожелал заполучить самого Аллена, если уж на то пошло. Мечник задумчиво смотрел в пол, глубоко погрузившись в свои мысли, а потому, вошедшего в кабинет Лави, услышал не сразу:
— Юуууу-кууун!
— Сколько раз повторять, не называй меня по имени, тупой кролик!!! Я нашинкую тебя на салат!
Следующие минут пять младший книжник старательно уворачивался от мугена, потому что мечник был настроен вполне серьезно.
— Канда, отвлекись от своего занятия. Я тебе, между прочим, задание дал, так иди и выполняй.
— Мне что, даже за сном его следить?!
— За сном тем более! БЕГОМ!
Канда недовольно фыркнул, но спорить, что странно, не стал. Когда его хвост скрылся за дверью, и стихли шаги, Лави рискнул поинтересоваться:
— А что случилось собственно?
— Ну, Аллену не повезло малость. Он тут под действие одного зелья попал, аналогичного тому, под которое попадали вы с Кандой. Только…
— "Только" что?
— Он вернулся в детство и возрастом, и памятью. И надо сказать, что маленький Аллен подвластен только Канде. Вот уж не думал что наш милый и вежливый мальчик был таким сквернословящим монстром…
Лави нервно хохотнул. Только представив матерящегося Уолкера он пришел к выводу, что очень хочет узреть эту картинку в реальности.
Дверь тихо скрипнула, и Канда проскользнул в свою комнату. На кровати, свернувшись клубочком, спал мальчик. Русые волосы выбились из хвоста и веером рассыпались по простыне. Мечник вздохнул и сел на край, стараясь не задеть Аллена. Мальчишка забавно сопел, иногда морщась и хмурясь, чем вызвал у Юу подобие кривой улыбки.
— Эй, мелкий.
— …
— Шпендель!
— …
— Мояши, проснись, мать твою!
— Иди на хер…и меня зовут Ред…
— Ах ты, мелкий шут! Это моя комната! Сколько ты тут собираешься валяться?
— Сколько захочу, столько и буду! – и показал язык.
— Ты…ты…ДВИГАЙСЯ!
Уолкер удивленно моргнул, но подвинулся. И возмущенно задохнулся, когда Канда, предварительно раздевшись до брюк, лег рядом.
— ЧЕГОООО?!
— Это. Моя. Комната. Это. МОЯ. Кровать! И изменять своим привычкам из-за какого-то мелкого шпенделя я не собираюсь!
Аллен взбешенно что-то пыхтел еще минуты две, но, в конце концов, видимо смирившись, отвернулся к стене. Канда же еще о чем-то поразмышлял и минут через пять сам провалился в сон.
Тепло. Рука что-то крепко прижимает к полуобнаженному телу. Это что-то обнимает в ответ и обжигает ключицы горячим дыханием. Канда, все еще не открывший глаз, нахмурился. "Что вчера было?.. А…точно. Шпендель. Ну ладно, я всегда успею намотать на кулак его кишки". Мечник расслабился, рефлекторно прижимая к себе источник тепла еще сильнее. Полежав так минут десять, он пришел к выводу, что происходящее уже становится верхом мягкосердечия, а потому немилосердно лягнул Аллена в колено, прожигая его раздраженным взглядом. Тот только дернул ногой в ответ, при этом, заехав Канде по бедру, после чего преспокойно устроился поудобнее и продолжил дрыхнуть дальше. Маленькие горячие ладошки полностью легли на спину мечника, и тот непроизвольно дернулся. Юу возмущенно рыкнул и пихнул Уолкера, давая ему кулаком по лбу. Цепочка нецензурных слов не заставила себя ждать. Русоволосая мелочь сдавленно шипела, потирая пострадавший лоб.
— За что?! Что я сделал?
— Спал в моей кровати. Вываливайся, бестолочь.
— Иди к черту.
Мечник разозлился еще сильнее и, резко сев, схватил Уолкера за шкирку.
— А ну встал и ушел, пока я не порубил тебя на салат!
— Черта с два! Никуда я не пойду!!
— Это еще почему?!
Аллен стушевался.
— Мне скучно одному…
Сейчас, схваченный за шиворот, поджавший ноги, с покрасневшим лицом и торчащими в разные стороны волосами, и, вдобавок ко всему, висящий над полом, мальчик сильно напоминал подобранного на улице котенка. Канда растерянно моргнул.
— Мелкий, ты меня достал. В последний раз говорю: убирайся из моей комнаты.
Уолкер расстроился. Так сильно, что даже не стал снова спорить с мечником, а только опустил взгляд в пол. Юу обреченно вздохнул.
— Ну ладно, ладно. Приведи себя в порядок и дуй в столовую. Жди меня там, я скоро приду.
Мальчик оживился. Мечник наблюдал, как Уолкер неловко собирает в хвостик непослушные волосы, при этом забавно высунув и прикусив язык. Рукава великоватой водолазки опустились во время этой операции к локтям, оголив бледную кожу. И мечник вдруг поймал себя на том, что не может оторвать взгляда от этих худых рук. А потому поспешил закрыть глаза. "Бред какой-то… я с ума схожу, должно быть. Это же шпендель! Проклятый акумой недомерок! Безмозглый и бесполезный идиот! Какого хера творится?!" Тихо скрипнула дверь. Следом раздался еще более тихий щелчок. И Канда в ту же секунду поспешил в душ, уповая на то, чтобы вода была холодной, а не теплой, как это обычно случалось.
Аллен уже минут десять топтался возле входа в столовую. Он успел покушать и пообщаться с Линали, а Канды все не было. "Но он же сказал ждать…". Стоять на одном месте порядком надоело, и мальчик хотел было уже совершить какую-нибудь пакость, но как раз в это время в коридоре появился мечник.
— И ты все это время меня ждал?
— Ну, сказал же ждать, вот и жду. Нельзя что ли?
— Да можно… ну ладно, я позавтракаю, и пойдем куда-нибудь.
— Угу.
Аллен таскался за Кандой хвостиком и не отставал ни на шаг. Весь день прошел как бой с тенью. Канда направлялся в тренировочный зал – Уолкер тащился за ним. В библиотеку, в лес, в комнату – куда угодно. Мечника это напрягало, он устал ругать мальчика, а тот в ответ на упреки только упрямился и приставал еще яростнее. Самое жуткое то, что Юу ему это позволял. Поэтому вечером, сидя в общем зале вместе с Линали и Лави, он уже старался просто не обращать на мальчика внимания. И это, к слову, у него совершенно не получалось. Канда позволил втянуть себя в разговор и даже с некоторым энтузиазмом отвечал на вопросы младшего книжника и Ли. Уолкер старательно пытался привлечь внимание мечника, но получал только недоуменные взгляды сидящей рядом пары. Аллен начал злиться: он впервые видел настолько необычного человека и хотел побыть с ним чуточку подольше. Простая прихоть одинокого ребенка. Всего лишь желание сироты без фамилии и друзей. Это было одной из причин, по которой он так старательно "играл на публику". Мальчик уже готов был взвыть от отчаяния. Идеи кончились. Осталась лишь одна, которую Аллен пометил как сумасшедшую. Но другого пути он уже просто не видел. "Если идти, то до конца".
Канда почти увлекся разговором с Линали. А последние минут пять даже перестал замечать выходки Аллена. Но кто не заметит, что у тебя на коленях удобно устроилась не самая легкая тушка? Пожалуй, только шкаф. Юу им естественно не был, а потому лишний вес и сжимающие бедра ноги почувствовал сразу. Повернув голову, Канда узрел независимо восседающего на нем Аллена, который по-хозяйски расположился на его бедрах. Мальчик выглядел очень довольным.
— Шпендель, ты охренел?!
— Ага, — Уолкер лучезарно улыбнулся. Мечник прищурил глаза, прожигая мальчика взглядом. В следующий миг Уолкер резко соскочил на пол и рванул к дверям.
— А НУ СТОЯТЬ, ТУПОЙ СТРУЧОК! Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!
Канда побежал вслед за Алленом. Лави с Линали переглянулись, загадочно улыбаясь. Книжник подпер голову рукой:
— Какие же они олухи. До сих пор сами себя понять не могут.
— Но ведь Аллен ничего не помнит.
— А Канда как раз таки помнит ВСЕ. Я всегда подозревал, что он дебил, но чтобы настолько! Это уже патология.
— Да ладно тебе, Лави! Я уверена, они скоро все поймут.
Аллен лежал на полу с заломленными руками. Сверху его придавил 61 килограмм веса, что для мальчика определенно было слишком большим числом. Канда тяжело дышал и матерился, смешивая японский и английский.
— Ты, мелкий сученыш, да я тебя на винегрет покрошу.
— Козел, слезь уже!
Снова раздался поток нецензурной брани, однако Уолкер все-таки получил свободу движений, чем незамедлительно воспользовался. Вскочив на ноги, Аллен развернулся и уставился на Канду, сверля его гневным взглядом.
— Ну и что это было в библиотеке?
— Я всего лишь пытался привлечь твое внимание. Заметь, у меня это получилось.
— Я убью тебя, мелкий стручок!
— Поймай сначала!
После этих слов Уолкер вновь скрылся из виду. Канда отсчитал десять секунд и рванул следом. Однако за поворотом мелкий не обнаружился, и темп пришлось сбавить. Идя по коридорам, заворачивая наугад, мечник пытался придумать достойную месть, чтобы смерть недомерка не была совсем уж бесславной. Мысли плавно укатили влево от первоначальных, и теперь концентрировались на том, какой же Аллен все-таки милый, когда не ведет себя как джентльмен и не растягивает губы в этой своей сладкой улыбочке. Юу мотнул головой. "И о чем я только думаю…. До психушки так недолго". Канда остановился и прислушался: откуда-то слева раздался дикий грохот и зверские ругательства, произносимые знакомым голосом. Мечник направился туда, откуда исходил звук, желая узнать, что же такого произошло с Уолкером. Но на лестнице никого не оказалось.
— Странно… ну и хрен с ним, — Канда развернулся на сто восемьдесят градусов и направился в сторону своей комнаты, намереваясь проспать до утра.
Направляясь с утра в столовую, Канда гадал, куда же пропал шпендель. "Пф…я слишком много о нем думаю. Это уже ненормально". В помещении была очередь, привычно растянувшаяся на пару метров. Заняв в ней свое место, Канда окинул зал задумчивым взглядом. И почти сразу уставился в ненавистную седую макушку. Уолкер, уже в прежнем виде, уплетал свой, исполинских размеров, завтрак, параллельно разговаривая с Лави и Линали. Юу отвернулся. Едва он забрал поднос с собой и сел за стол, как за его спиной раздался вопль Аллена:
— ЧТО Я СДЕЛАЛ?!
— Сел ему на колени. А потом смотался. И судя по всему, Канда тебя так и не поймал, раз ты еще жив, — эта реплика сопровождалась смехом девушки. Юу скривился, вспоминая события двух прошедших дней. После них остался непривычный приятный осадок, словно эти два дня доставили мечнику удовольствие. Парень вздохнул. "Нет, ну хотя бы сам себе признайся, что Уолкер тебе нравится, и прошедшие выходные были настоящим праздником для сердца. Ведь так и есть, черт подери…вот же черт". Юу постучал пальцами по столу. "Ладно. Себе я, допустим, признался… ну и что дальше? Просто наслаждаться?!.. было бы, чем… нет, так не пойдет". Канда поспешно закончил завтракать и почти бегом покинул столовую.
Лави не мог поверить своим глазам. Вроде все как обычно: Канда и Аллен стоят и самозабвенно костерят друг друга матом и оскорблениями. Но в глазах первого при этом проглядывало настолько сильное обожание, что книжнику даже стало не по себе. Он впервые в жизни видел, чтобы глаза Юу были такими яркими и живыми. Это и радовало, и настораживало одновременно. Мечник был встрепанным, на щеке алела царапина, волосы спутались и торчали в разные стороны, едва сдерживаемые лентой. Перепалка подходила к своей логической кульминации, и, вместе с тем, еще ярче становились азартные искорки в глазах спорящих. Аллен же и вовсе раскраснелся, а уж волосы так вообще походили на гнездо.
— Шпендель, ты бесишь меня своей бесполезностью!
— Меня зовут Аллен! Когда ты уже запомнишь пять букв?!
— Когда ты докажешь, что этого достоин!
— И сколько раз мне надо для этого тебя побить?!
— Для начала хотя бы задень меня!
— Да ты умственно отсталый! Хочешь сказать, что царапина на твоей щеке не моих рук творение?!
— …твоих. Тупой шпендель… — Канда как будто бы замялся. А затем медленно, с какой-то особенной интонацией, смакуя на языке произносимые впервые слова, сказал: Аллен Уолкер.
Парень ошалело посмотрел на Канду, не в силах поверить своим ушам. Лави находился в не менее шокированном состоянии. Обычно Юу, если и называл кого-то по имени, то презрительно выплевывал эти слова (исключая, конечно, из этого списка Линали), а сейчас непривычно растянул слоги. Голос в пылу ссоры успел охрипнуть. Звучало странно, завораживающе. А еще младшему книжнику казалось, что он тут определенно лишний, и эти слова должен был слышать только Аллен. Поэтому дальнейшее развитие перепалки предпочел бы не созерцать, но Линали четко дала понять, что лучше бы ему в случае чего этих двоих разнять. Чем дольше Лави смотрел на них, тем отчетливее понимал, что друг без друга они не смогут. И, похоже, парни и сами это понимали, просто выражали свою привязанность не так, как это делают другие люди. Ведь если бы они друг друга на самом деле ненавидели, то не искали бы контакта, не цеплялись бы за самую глупую для ссоры причину. И не помогали бы друг другу на поле боя. Лави заинтересованно наблюдал за Кандой. Тот открыто, абсолютно не скрывая этого факта, ЛЮБОВАЛСЯ удивленным Уолкером. Глаза лихорадочно блестели, а губы… были растянуты в улыбке. Мечник действительно улыбался. Видимо насмотревшись, Юу развернулся и пошел к выходу. Аллен хлопал глазами. А потом сорвался и побежал вслед за мечником.
— К…Канда! Подожди! Поговорить надо! Это серьезно!
Лави задумался на секунду и решил пойти следом. Мало ли, убьют еще друг друга. И он был почти прав.
Лави нашел парочку в одном из пустых коридоров. Эти двое снова самозабвенно колотили друг друга и матерились. Закончилась драка тем, что Аллен лежал на полу, а на нем с победным выражением лица восседал Юу. Оба тяжело дышали. Уолкер рассмеялся:
— Черт, Канда, ты дебил!
— Я тебя тоже очень люблю…
— Подумать только! Объясняться в любви с помощью кулаков и мата! Какие же мы идиоты!
Канда фыркнул.
— Говори за себя, шпендель.
— Аллен! Меня зовут Аллен!
— Ты что, на автомате это уже говоришь?
— Ага.
— Ох, Уолкер… как же ты меня достал.
— Да что я тебе сделал?
— Слишком наивный, слишком добрый, слишком много улыбаешься. Я могу перечислять до бесконечности.
— Ты придираешься. И я не наивный.
— Ну-ну.
Канда растрепал и без того спутанные седые волосы, после чего подпер голову двумя руками, опираясь локтями по обе стороны от головы Аллена. Мечник внимательно посмотрел на лицо смутившегося мальчика.
— Слушай, мелкий…
— Аллен!
— Мелкий Аллен. Мне вот интересно. Как ты поседел?
— Э… с чего бы это мне тебе рассказывать?
— Мм… просто так?
— Слушай, иди к черту. И слезь с меня.
Канда забавно повел плечом, но с места не сдвинулся. Аллен покраснел и возмущенно пихнул мечника кулаком в бок. Эффект оказался нулевым.
— Кретин, слезь говорю!
— Уолкер, не брыкайся. Вставай и пошли.
— Куда?!
Мечник сделал вид, что задумался. Потом резко наклонился вплотную к лицу мальчика и улыбнулся, когда тот густо покраснел.
— На очень-очень личный разговор. В коридоре на такие темы не разговаривают.
— БаКанда…
— Пфе. Уж кто бы говорил. Идем.
Канда поднялся. Аллен встал следом. А в следующий миг Лави чуть не падал от хохота: брыкающийся Уолкер был взвален на плечо мечника, а тот в свою очередь периодически давал Аллену по голове.
— Отпусти меня, недоумок!
— Обойдешься. Не отпущу, пока не доберемся до комнаты.
— ОТПУСТИ!
— Заткнись уже, пока я тебя не порезал на кусочки!
Книжник, по прежнему смеясь, отправился в библиотеку, где его должна была ждать Линали.
На улице уже стоял поздний вечер. Лави и Линали шли по коридору с жилыми комнатами. Аллена в его спальне они не застали, хотя обычно в это время он уже был там. Вскоре они должны были пройти мимо комнаты Канды, после дойти до развилки и там разойтись. Проходя мимо двери вышеуказанного мечника, пара обратила внимание на непонятные шорохи и тихие стоны. Ребята переглянулись. Линали озадаченно хмыкнула:
— Что там творится?
Лави только неопределенно пожал плечами.
— Знать не желаю, чем там может быть занят Юу-ку…
— Кандааааа!
Книжник подавился окончанием. Линали ошарашено посмотрела на дверь.
— Это что, Аллен-кун?!
— Угу… вот и свершилось чудо. Слушай, идем-ка по комнатам… Что-то мне подсказывает, что лучше эту сладкую парочку не беспокоить.
Ребята почти бегом разошлись по спальням, гадая, как же теперь себя вести с друзьями. Сомнений на счет того, что происходило за дверью, у них не было. А потому спать они ложились с тяжелыми думами в голове.
Утро было обычным. И даже спорящие Аллен и Юу были обычными. Только вот спор был вполне мирным, если не брать во внимание иногда проскальзывающие оскорбления. Куда более странным было то, что Уолкер и Канда при этом сидели за одним столом, друг напротив друга, и спокойно завтракали. Оба выглядели усталыми и невыспавшимися, но, тем не менее, довольными донельзя. Лави и Линали переглянулись и направились к друзьям.
— Привет, Юу-кун, Аллен-кун.
— Сколько раз говорить? Не называй меня по имени, тупой кролик.
— Да-да, конечно, Юу.
— Кролиик…
Лави виновато улыбнулся.
— Слушай, Аллен. Я тебя вчера искал вечером, но в комнате так и не нашел. Где ты был?, — книжник ожидал реакции.
— А… ну… — Аллен замялся и явно не знал, как выкрутиться, что на него было совсем не похоже.
— Он был у меня. Мы, кхм, разговаривали.
— Умм… Открыто. Я думал, вы что-нибудь другое скажете… Надеюсь, беседа была… угм… приятной.
Аллен густо покраснел. Канда независимо продолжил завтракать. Линали решилась робко поинтересоваться:
— Так вы что… теперь вместе?
Уолкер покраснел еще гуще и уткнулся в тарелку, с подозрительно большой скоростью поглощая еду. Ответил Юу:
— Да. Это что, плохо?
Лави недоверчиво прищурился.
— А ты докажи. Слабо его прямо здесь поцеловать?
Мечник возмущенно рыкнул. Но Канда бы не был собой, если бы не доказал свою «проф. пригодность» (читай: свою безбашенную натуру и наплевательство на мнение других).
— Нет, не слабо.
Юу схватил обескураженного Аллена за воротник и притянул к себе, в результате чего парню пришлось опереться о стол руками, дабы не рухнуть на него. Уолкер вопросительно изогнул одну бровь:
— Ну, и, чего тебе надо?
— Заткнись, недомерок.
— У меня имя есть, БаКа...! – вся столовая обратила свое внимание на опасный дуэт, когда услышали звонкое *чмок*, — … мгф… кретин. Обязательно было лезть целоваться именно так?! Мне неудобно, между прочим! Я не акробат, чтобы через весь стол к тебе тянуться!
— Шпендель, завянь. Где захочу, там и буду целовать, не вижу в этом ничего зазорного.
— Я АЛЛЕН!
— Я знаю, как тебя зовут, мелочь. Уткнись уже и наслаждайся процессом. А раз тебе так неудобно, то пересаживайся на эту сторону.
— Чтобы ты меня здесь же и приложил? Э нет, это общественное место.
— Уолкерррр…
— *глоть*
— Я убью тебя.
— Ну конечно. Вчера ты говорил то же самое. Помнишь, чем закончилась наша «беседа»?
Канда закрыл глаза и почти мечтательно вздохнул.
— Помню. И хотел бы продолжения банкета, — хитрый взгляд прожигал насквозь.
— Но не здесь же!
— А почему бы и нет? – Канда не удержал смешка, тем самым продемонстрировав, что вообще-то с Алленом солидарен.
— БаКанда!
— Шпендель!!
— Кретин!!!
— НЕДОМЕРОК!
— Недоумок!
— Уолкер!..
— Ась?!
— Аллен… уткнись уже, а?
— Я тебя тоже очень-очень люблю.
— Взаимно.
Столовая заинтересованно следила за шоу, тихо смеясь. Ссорились эти двое как обычно – никого к этим перепалкам не допуская, и испытывая от них острое удовлетворение. В черном Ордене все было, как всегда. Ну… почти, как всегда. | 339 |
Сон в "руку" или окончательное решение | Underage, Пародия, Стёб, Элементы слэша, Юмор | …Рен почувствовал, как тёплая девичья грудь скользнула обоими сосками по его груди. Пронзившее его ощущение походило на боль. Наслаждение поднималось в нём огромной пенной волной, гребень которой рос всё выше и выше. Мягкие губы коснулись его лица, слегка задержались на его губах и снова ушли вверх. Открыв глаза, он увидел великолепную фигуру, скачущей на лошади амазонки. Твёрдые соски, кажущиеся на смуглой коже почти чёрными, мерно качались вверх и вниз. Карие глаза, казалось занимавшие пол лица, сейчас были закрыты. Только чёрные ресницы выделялись на запрокинутом вверх, с прикушенной нижней губой, лице. Губы были распухшими от поцелуев и из них вырывались равномерные вздохи-всхлипы, казавшиеся Рену некоторой песней страсти без слов. Его тело равномерно выгибалась навстречу движениям амазонки. И эта скачка вела их всё выше и выше по круче обрыва, в который они уже дважды падали за эту ночь. Чувствовалось, что до третьего раза уже не далеко. Он протянул руки, что бы поймать, погладить эту грудь, эти покатые маленькие плечи, эту…И в этот момент пенистый вал наслаждения накрыл его с головой.
Проснувшийся Рен открыл глаза и потянулся. Бельё на кровати было мятым и сбитым в клубок. Приподняв одеяло, Рен бросил взгляд на свой живот и понял, что пижаму придётся опять отдавать в стирку. Этот сон, с небольшими вариациями, снился ему уже третий раз в этом месяце, а сегодня было только пятое. Зевнув, он выбрался из кровати, кинул пижаму в корзину для грязного белья и прошёл в ванну. Поворачиваясь под струями горячей воды, он проснулся вроде бы окончательно. Минут через сорок за ним заедет менеджер, по дороге на студию надо ещё успеть позавтракать. Ехать ему не хотелось совершенно. Сегодня предстоял очередной день съёмок «Тёмной луны» и очередная встреча с Кёко-чан. Опять эти ни к чему необязывающие встречи, опять обмен взглядами, двусмысленными фразами, ничего не значащими прикосновениями. При мысли об этом его руки сами собой сжались в кулаки. Нет,хватит уже, он не мальчишка, в конце концов! Дальше так продолжаться не может! Сегодня он обязательно должен переговорить с ней. Точно, сегодня он поговорит с ней самым серьёзным образом.
Он встретился с Кёко-сан больше года назад, и с тех пор у него не было ни одной женщины. Что это значило для молодого, двадцатиоднолетнего мужчины, всегда окружённого поклонницами, он не мог рассказать никому. Сны, подобные сегодняшнему, начали сниться ему с прошлой осени. Сначала они были редкими, и персонажем в них была неопределённая женская фигура. Постепенно сны стали приходить всё чаще, а фигура в них обретала всё более чёткие очертания. После встречи Нового года фигура обрела лицо Могами Кёко. Она представала перед ним, то в строгом классическом кимоно, при поклоне, как бы случайно, раздвигавшееся на груди. И в просвете были видны её спелые, смуглые груди, к которым так и тянулась его нетерпеливая рука. То в образе Натсу, которой шаловливый ветерок, высоко задрал школьную юбку, обнажив до самых ягодиц её стройные длинные ноги. То в образе Мио, которая под угрозой ножа изнасиловала его на школьной парте. После таких снов, ему всё чаще приходилось отправлять в стирку своё нижнее бельё и стараться избегать встреч с Кёко-чан, а при встречах держаться с ней , как можно более холодно, ибо за себя он не ручался. Он уже начал было подумывать о встречах с проституткой, как о выходе из создавшейся ситуации, но и этого он не мог себе позволить. Слишком много глаз следило за ним.
— Да. Сегодня мне обязательно надо переговорить с ней.
К тому моменту , когда менеджер позвонил у его дверей, он был уже полностью готов. Сегодня, в преддверии серьёзного разговора, Цюрюга постарался одеться поэлегантнее. Пряди, зачёсанных на правый пробор, волос ниспадали на высокий лоб.
Чёрный, в едва заметную красную полоску, английский костюм великолепно гармонировал с белой водолазкой и таким же белым кашемировым шарфом . Носки лакированных ботинок блестели на солнце.
— Ты прям, как на свидание собрался,— пошутил Яширо-сан, увидав его перед дверью во всём этом великолепии.
— Да,-мрачно ответил Рен, которому было вовсе не до шуток.
— Неужели,— Яширо затаил дыхание, боясь спугнуть удачу.
— Неужели он решил сегодня объясниться?
— Давай заедем в тот маленький ресторанчик, позавтракаем, — сказал Рен, не обращая внимания на переживания менеджера.
— Хотя тамошняя еда не может сравниться со стряпнёй Кёко-чан, но очень неплоха.
В ресторане Юкихито заказал себе мисо суп и лосося, а сладкие булочки, с красными бобами, он запивал черным чаем. Рен же, из чувства не очень понятного ему самому противоречия, внезапно потребовал завтрак в европейском стиле.
-Я им покажу,— бормотал он, поглощая яичницу с беконом, кофе с тостами и стакан апельсинового сока. Его взгляд, оторвавшись от тарелки, скользнул наверх и зафиксировал официантку в мини юбке. Нагнувшись она подавала блюда на соседний столик. Зрелище было такое, что Рен ракетой вылетел из-за стола и бросился к туалету
— Да что же это такое? Взвыл он, поняв, что опоздал, и что это нижнее бельё ему тоже придётся сегодня стирать.
Когда машина скрипнув тормозами остановилась у съёмочного павильона, Цюрюга дошёл до последней крайности.
— Сегодня, или никогда,— громко произнёс он и чуть ли не бегом помчался по заасфальтированной, алее, которая привела его к небольшому двухэтажному домику в японском стиле. Стены дома были раздвинуты и в глубине зала виднелась, наклонившаяся над невысоким столом женская фигура.
Это она, — сердце Цюрюги застучало быстрей.
Скинув обувь он вошёл в зал и остановившись перед столиком отвесил почтительнейший поклон.
— Госпожа Накомура Ёшики-сама, — торжественно начал он.
— Я так больше не могу…
А оставленный в машине Яширо Юкихито тупо разглядывал висевший на павильоне плакат Skip Beat сезон 11 | 140 |
сон или реальность | Повествование от первого лица, Твинцест | Ты всегда приходишь ночью. Неожиданно появляешься посреди комнаты, объятый пламенем. огонь охватывает все твоё тело, но не смеет обжечь тебя. Ты единственный кто может управлять им.
Спустя некоторое время огонь исчезает,оставляя лишь яркие блики в моих глазах.
Ты стоишь напротив моей кровати и пристально смотришь на меня. Не знаю зачем тебе это, но каждый раз, когда ты приходишь, ты вот так некоторое время смотришь на меня, прожигая взглядом, стараясь заглянуть в самую душу.
Ты никогда не делаешь первый шаг. Тебе это не нужно. Я сам подхожу к тебе. Кладу свои руки тебе на грудь, и по моему телу пробегает дрожь-даже через одежду я чувствую холод твоего тела. Никакой дух огня не способен согреть тебя. Это подвластно только мне.
Я смотрю в твои глаза: в них проглядывает усталость и безумная страсть. Ты привык получать то, что хочешь! И я не исключение.
Проведя своей рукой по моим волосам, ты останавливаешься на затылке. а затем хватаешь меня за волосы и запрокидываешь мою голову назад,наблюдая как в моих глазах невольно рождаются горячие капли. Еще секунда и твои губы впиваются в мои,прокусывая их. Ты слегка отстраняешься, смакуя вкус моей крови, в которой страх разбавлен желанием. Затем ты спускаешься к моей шее и я чувствую боль от укуса,которая вскоре сменяется удовольствием, когда ты нежно зализываешь ранку.
Не прекращая этих болезненных,но таких приятных ласк,ты начинаешь меня раздевать. Так,как только ты умеешь: моё тело охватывает огонь и уже через секунду моя пижама превращается в пепел. Ты как всегда нетерпелив. Огонь согревает меня,но не обжигает. Он полностью подвластен тебе.Как и я. Не отрывая своего взгляда от моего обнаженного тела, ты начинаешь раздеваться. По мере того, как твое тело предстает передо мной в первозданном виде, моё возбуждение становиться все более явным. Я уже не могу сказать точно отчего меня бросает в жар: от огня или от того насколько ты прекрасен.
Ты подходишь ко мне и с наслаждением проводишь рукой по моей груди,опускаешь ее на живот,затем ниже,обхватывая мой член.Стон срывается с моих губ, в то время как я запрокидываю голову. Ты прижимаешь меня к себе и жадно припадаешь к моим губам. В полубессознательном состоянии я чувствую как ты берешь меня на руки и несешь к кровати. Наверно именно в это время ты приказал духу огня уйти...точно сказать не могу...наличие зрителей меня сейчас мало волнует.
Ты садишься на кровать и удобно устраиваешь меня у себя на коленях. Смотришь мне в глаза,ожидая признания того, что я готов.Я киваю головой, и ты слегка приподнимаешь мои бедра. Я чувствую как что-то горячее упирается в меня. Я обнимаю тебя и делаю глубокий вдох, после которого сразу следует резкий выдох, больше похожий на всхлип— именно в этот момент ты резко входишь в меня.Ты настолько возбужден,что никакой смазки нам не требуется(вполне хватает сочащейся жидкости из твоего члена). "А вот подготовка не помешала бы"— думаю я, в то время как боль раздирает все моё тело. Но ты так нетерпелив, ты ненавидишь ждать, а потому предпочитаешь упустить этот этап. Не давая мне времени привыкнуть, ты слегка приподнимаешь меня и снова насаживаешь на свой член. Еще один всхлип-ты меняешь угол проникновения— и уже стоны наслаждения срываются с моих губ.
Я стараюсь двигаться навстречу,создать свой ритм,но твои руки крепко держат мои бедра,не давая такой возможности. Ты привык все делать сам. Ты постепенно увеличиваешь темп. Твоё дыхание едва слышно-его перекрывают мои стоны. Я совсем не стесняюсь тебя. Я уже привык,а потому лишь крепче прижимаюсь к тебе и целую в губы,ловя твой стон. Я прекрасно знаю что за этим последует. Даже такой великий шаман, как ты может потерять контроль. Ты начинаешь резкими толчками входить в меня и вот уже два тела сплетаются в бешеном ритме, даря друг другу наслаждение. Твои ногти впиваются в моё тело, и я чувствую,как по моей спине и ногам разливается тепло. Боль меня сейчас мало волнует,как и последствия этой ночи:многочисленные царапины и кровоподтёки-с тобой всегда так,ты просто не можешь по другому.
Ты еще несколько раз входишь в меня так глубоко,насколько это возможно, и все моё тело сотрясает дрожь оргазма,моя спина выгибается и я чувствую как мои мышцы,сокращаясь плотно обхватывают твой член и изнутри меня обжигает твоя сперма.
Ты громко стонешь и опускаешь свою голову мне на плечо. Я обнимаю тебя и ласково глажу тебя по голове,перебирая волосы, в ожидании когда мы оба придем в себя. Спустя несколько минут, ты ложишься на кровать и увлекаешь меня за собой. Рядом с тобой мне всегда так спокойно. Погружаясь в сон, я все же успеваю заметить как ты нежно целуешь меня в нос и тихо произносишь:
-Постарайся сохранить свою душу до следующей ночи... | 150 |
Как Сид и Ненси | Групповой секс, Дарк, Изнасилование, Самовставка, Фэнтези | Вены дорог, дороги вен,
Машинкой размажет по кирпичности стен
Обломки империй, элементы систем,
И тот, кто был всем, тот станет никем.
Жухлая, пожженная солнцем степная трава вяло колыхалась прямо перед глазами, задевала губы. Он лежал распростертый на земле и чувствовал, как где-то за холмами начинает всходить солнце.
Он смог спастись, уцелеть в ночном побоище, но холодная земля под ним была влажной от его собственной крови. Он уже не знал, суждено ли ему будет выжить.
Впрочем, после вчерашнего позора, он искренне сомневался, что ему это нужно.
Сознание уплывало, теряясь в бледно-розовых отблесках восхода, и он уже не был так уверен, что слышит голоса, которые слышал, ощущает чьи-то руки на своем отяжелевшем недвижном теле.
— Мертвый?
— Нет, похоже, живой.
— Ну, что за напасть. Добивать еще теперь — пачкаться.
— Подожди, мне кажется, это их командир. Думаю нами будут очень довольны, если мы привезем такого пленника.
— Ты с ума сошел?
— Мы на пороге войны.
— Я не о том, тащить ЭТО с собой?
— А ты подумай лучше о славе и почестях.
— Ну, я не знаю.
— Расслабься. Видишь, он тяжело ранен и не в том состоянии, чтобы быть для нас проблемой. Эй, Ильрмене, слезай оттуда. Поедешь со мной.
Легкие руки, порхавшие по его плечам и спине, куда-то исчезли.
— Мы берем Муши с собой? – неприкрытое торжество счастливого ребенка.
— Да, мой принц.
А потом он почувствовал, что его переворачивают и в боку, куда его раньше ударили копьем, будто прорвало гейзер отчаянной, ослепительно раскаленной боли. Горло треснуло хрипом, он застонал и провалился в сплошную черную яму.
Очнулся он, по всей видимости, уже ближе к полудню, перевешенный, как куль, через спину пугливой лошади. Руки заломлены и умело скручены за спиной.
Он моргнул, пытаясь прояснить глаза, и его мгновенно замутило от мелькания лошадиных ног. Выла голодным волком рана в боку, нудно гудели вывернутые плечи, копыта будто выбивали дробь ему по башке.
Слишком слабый, чтобы чувствовать страх за свою судьбу или хотя бы унижение, он понял, что его выворачивает и опять потерял сознание.
Снова очнулся он уже вечером, на привале. Холодная вода низринулась на него сверху будто гнев мироздателя, и когда он открыл глаза над ним было небо полное звезд и три мутные фигуры на фоне этого неба. Один из них что-то выкрикивал ему, чего-то требовал, потом пнул сапогом в плечо. Тупое, как переспелая груша, тело гулко ответило на удар, но он все же недостаточно пришел в себя, чтобы реагировать. Он не хотел от них ничего, только чтобы они замолкли и ушли, а когда его пнули еще раз, просто провалился обратно в беспамятство.
Там, во тьме, ему вновь и вновь мерещились оскаленные, брызжущие слюной морды его погибших товарищей. Они были голодны, они готовы были попирать его власть. Готовы были забыть о своем долге перед Темным Валой в угоду жажде крови и дикому, безумному голоду. Как орк он более чем понимал их. Как урукхай и командир готов был убивать и кромсать на куски своих собратьев, пока до них не доедет наконец, кто здесь главный.
Раз за разом, не в силах объяснить им, он срывался на рык, наискось разрубая ближайшего и самого ярого из своих подчиненных от плеча и до паха.
А потом прямо в их буйную тесную толпу ударили дротики. Это была засада. Люди, множество людей на лошадях, окружили орков плотным кольцом, не давая никому вырваться, пробивая копьями доспехи, метя в шеи и лица. Он помнил, как буквально отмахнулся уже окровавленным мечом по морде налетевшей на него лошади. Помнил, как бился тупо и упрямо, и вспышку боли, и то, как он упал вниз лицом под копыта ярящихся коней. Помнил крики своих и чужих, и тупую угрюмую необходимость ползти и спасаться.
Каким-то чудом всадники не заметили его, каким-то чудом ему удалось добраться до вершины холма, чтобы сверху в свое удовольствие наблюдать панораму костров, на которых люди палили его соплеменников: мертвых, раненных – всех в кучу.
В темноте ночи пламя плясало высоко и весело, до самых небес, а от дыма отвратительно дразняще для его голодных кишок пахло мясом.
Возьми мое сердце, Темный Вала, только дай мне убить их всех!
Его разбудили прикосновения. Все еще слишком слабый, чтобы защищаться или сопротивляться, он просто открыл глаза и посмотрел наверх.
С неба улыбалось только что поднявшееся за холмами солнце…
С неба улыбалось бледное чистое лицо эльфийского принца, и рассыпавшиеся по плечам длинные волосы эльфа сияли, будто солнечный водопад низвергающийся к земле, и было непонятно откуда в этом потоке света запутавшиеся между прядей листочки, вялые степные травинки. Глаза у эльфа, светлые, как у большинства из них, обожгли его немыслимой чистотой, словно дно колодца в полдень, когда, если перетерпеть, все равно можно увидеть звезды. В этих глазах звезды будто бы мерцали сквозь солнце.
Звезды безумия.
Эльф сидел над ним, положив руку ему на грудь, и с бессмысленно жизнерадостным видом жевал какую-то траву. Влажные зеленые кусочки налипли на пухлую нижнюю губу, но он даже не пытался их убрать, целенаправленно работая челюстями.
И все смотрел в лицо урукхая с этой одуряющей, дикой непосредственностью безумца во взоре.
А еще он был очень юным. То есть действительно юным. Даже для эльфов, которые и разменяв пару-тройку веков все еще выглядят до неприличия, до абсурда молодыми. Этому же никак нельзя было дать больше восемнадцати. То есть он не знал, в каком возрасте эльфы становятся из детей юношами, но сумасшедший принц явно перешагнул его совсем недавно.
Эльф пожевал еще немного свои листочки, а потом скользнул взглядом вниз по телу простертого пленника, чуть повернулся, подумал еще немного и прицельно плюнул зеленой кашицей прямо на рану урукхая.
И следом, не давая ему ни удивиться, ни отпрянуть, ловкие тонкие пальцы уверенно легли на его вспоротый бок и принялись вминать месиво прямо в безобразную развороченно-гнойную дыру.
Урукхай шипел и хрипел сквозь сжатые губы, было не столько даже больно (боль он умел терпеть), сколько невыносимо погано лежать связанным и бессильным и чувствовать, как ненормальный эльф с безумными солнечными глазами ковыряется в твоей ране.
— Хороший, хороший. Лежи тихо. Ну, пожалуйста, ладно?
Узенькая ладошка гладила его плечо, так бесстрашно, так умоляюще, и урукхай немного притих, позволяя себе расслабиться и просто чувствовать, как немеет и даже вроде бы холодеет немного в боку, отступает и утихает режущее острое чувство в кишках.
— Да, так, мой хороший. Все пройдет, все пройдет. Только не шуми, не разбуди их.
Все происходящее было настолько нелепым, что он невольно растянул широкую пасть в кривой, угрюмой улыбке.
— Воды дай, — глухо потребовал он.
— Да, воды, воды – это правильно, — эльф бесшумно поднялся, скользнул куда-то в сторону и вскоре вернулся с полным до краев, гулко булькающим мехом в руках.
Холодная вода была как благословение, как прикосновение ночной длани, как сама жизнь. Не успевая глотать, он жадно давился ей, чувствуя, как она стекает по подбородку, на шею, от немыслимого восторга крепко зажмурив глаза.
Юный эльф, кажется, вылил ему весь мех. И теперь сидел над орком, подобрав под себя ноги. Он забавно морщил носик и жмурился, издавая при этом короткие сопящие звуки, так что пленник даже не сразу понял, что он просто так смеется, не открывая рта.
Урукхай невольно облизнул остатки влаги с растрескавшихся губ и решил, что от простой попытки хуже не будет.
— Слушай, малышка-эльф, хороший эльф, славный эльф, — ласковым голосом начал он. – У меня так затекли руки, будь другом — ослабь мне немножечко веревку.
Язык плохо слушался, и слова выходили корявыми, до безобразия нечеткими. Безумный принц непонимающим движением склонил голову к левому плечу. Потом просто улыбнулся и погладил урукхая ладонью по щеке.
Прикосновение было настолько необычным, так не походило на все те не слишком разнообразные физические контакты между орками, которые он знал, что от неожиданности он замер, не зная, как реагировать.
— Ильрмене, опять ты хватаешь руками всякую гадость, — возмущенно подал голос один из старших эльфов, и на них упала длинная тень.
Светлолицый юный эльф дернулся, в безуспешной попытке рвануться прочь, но был ловко пойман за локоть и поднят на ноги.
— Мы скоро отправляемся. Изволь привести себя в порядок и забирайся на лошадь.
В отличии от Ильрмене, ему дали еще немного повалятся, прежде чем пинками и окриками заставили подняться на ноги.
Теперь он хотя бы смог разглядеть спутников эльфийского принца более-менее ясно. Они оказались именно такими, как он их и представлял: стройными, светловолосыми и ясноглазыми тварями с длинными луками и высокомерными лицами. Один чуть постарше, другой чуть помладше. И похожи, будто братья родные.
Хотя о чем это он, все эльфы похожи.
Но, похожие или нет, оба эльфа сошлись на том, что он уже не так плох и вполне сможет идти сам, так что нечего нервировать лошадь. Ему на шею накинули петлю, и примотали аркан к одному из седел.
Он стоял, с заломленными за спину связанными руками и молча смотрел как собираются в дорогу эльфы. Обжигая руки и плечи, над ними все выше и выше карабкалось в небе солнце.
Когда оно начало напекать шею, трое всадников и их пленник снова двинулись в путь.
Хорошо хоть лошади шли шагом: бежать за ними он сейчас был просто не в состоянии.
Голодный и слабый урукхай брел за эльфами, чувствуя как прохлада от наложенной на раскрытую рану мази щупальцами расползается по всему телу, переставлял ноги и пытался не замечать, как медленно начинает напекать голову. И слушал, о чем говорят между собой эльфы.
По случаю войны каждому порядочному орку полагалось знать хотя бы три слова и на языке эльфов. Обычно этими словами были “убью”, “шлюха” и “дырка”. Впрочем, многие легко обходились любой парой с обязательным присутствием “дырки”.
Ему повезло меньше. Он понимал практически все, что они говорили, и даже при желании сам мог бы выдать парочку незамысловатых фраз.
Впрочем, разоблачать эту свою способность он пока что не собирался, а просто понуро брел себе за лошадью, слушая журчащие звуки эльфийского “ширли-мырли”.
— Представляешь, утром опять едва стащил Ильрмене с этого орка, — жаловался более молодой эльф. – Боюсь, король будет не очень-то рад, когда мы наконец привезем ему сына… такого сына.
— Мне не интересно его личное мнение, Лимрер. Он отвечает за целый народ, а стало быть должен уметь отвечать за своего собственного ребенка-недоумка, — небрежно пожимал плечами другой. – В любом случае, срок нашего изгнания все равно истекает. Так что больше возиться с этим позорищем мы не обязаны. Вернем ему его дорогого сына, и можем быть свободны.
— Я хочу воевать. Меня ведь наверняка возьмут, правда, Арнери?
— Правда. Молоденькие дурачки всегда нужны в таком деле, — усмехался старший эльф. – Можешь, кстати, прямо сейчас повернуть и мчаться на север. Там как раз людишки отбиваются от его приятелей, — небрежный кивок в сторону урукхая. – Умрешь быстро, надежно и бесславно.
Лимрер понурился, загрустил.
— Почему ты всегда такой циничный?
— Я циничный? Что ты, я просто наслаждаюсь компанией. Двадцать лет с этим позором эльфийской расы и железом не выжечь из моей памяти. А теперь ты говоришь, он еще и растекается по нашему орку. Просто прелестно. Я в абсолютном непередаваемом восторге.
— Ильрмене, ты куда? – окликнул Лимрер неожиданно свернувшего в сторону юношу.
Принц только улыбнулся ему через плечо счастливой и совершенно бессмысленной улыбкой.
— Куда ты? Ну, Ваше Высочество, давай повернем лошадку. Так… так... Вот умница!
— Пусть лучше едет между нами. Хоть не потеряется.
Аркан дернулся, и он едва удержал равновесие, чтобы не упасть.
Голова уже тупо пульсировала от усталости и ноющей боли в голодном брюхе. Гордый урукхай честно не знал, сколько он сможет продержаться.
И все же он каким-то чудом умудрился так ни разу и не поцеловаться с родной землей до того момента, когда выехав к небольшой реке, эльфы решили дать себе и лошадям небольшой отдых. Только тогда он рухнул и в полуобмороке лежал на траве, пока эльфы не позволили животным напиться.
Все также привязанный к седлу, он пил с ними, стоя на коленях в реке, всем телом наклонившись вперед и, как собака, жадно ловя ртом воду. Потом окунулся целиком, мечтая лишь о том, чтоб остудить горящую голову.
Там в глубокой зелени, чуть мутной из-за поднятого ногами лошадей со дна ила, неспешно плавали плоские солидные рыбы. Они медленно шевелили маленькими плавниками, открывали круглые рты и пялились на него своими глупыми пустыми глазами. Он долго смотрел на них, пока не вскинулся в жажде воздуха вверх, щедро разбрызгивая воду с длинных прядей своей нечесаной грязной гривы.
Потом он охотился на рыбу. По-прежнему связанный, безуспешно пытаясь ловить ее ртом, он прыгал на корачках в воде, насколько позволял ему аркан, яростно и дико, как и положено орку. Явно не собиравшиеся пока ни есть сами, ни кормить его, эльфы даже изволили деликатно посмеяться над его нелепыми метаньями с берега. Конечно, ведь им не было видно, как он со всей силы тянул и дергал под водой свои немного размякшие путы, пытаясь хоть как-то ослабить крепкие веревки. Он не знал, откуда эльфам так хорошо известно, как вязать пленников, но эти двое явно знали, что делали.
Из реки он выбрался разочарованный, злой, по-прежнему голодный и усталый до нельзя, так что последние минут двадцать привала, проспал, как убитый, в благословенной тени пасущейся лошади.
Хотя бы на этот раз полоумный принц его не трогал, слишком увлеченный рисованием палочкой на песке.
После полудня они продолжили свой путь на северо-запад.
К вечеру эльфы охотились и подстрелили двух крупных степных цессарок. Он сидел на земле, смотрел, как жарится на костре мясо, вдыхал его блаженный волшебный запах, и так истекал слюной, что сразу понял: он выздоравливает. Дурацкая жеваная трава Ильрмене явно делала свое дело.
Поев, эльфы щедро бросили ему кости, головы и всякие несъедобные с их точки зрения внутренности. Он сожрал все это прямо с земли, не брезгуя попадающей в рот грязью и собственными волосами. Этого было мало, но хотя бы что-то…
— Смотри, он опять за свое.
Поскольку это было сказано не о нем, урукхай предпочел не реагировать. Ему надо было восстанавливать силы. Он вовсе не мечтал тащиться с этими эльфами туда, куда они как барана тянули его на веревке. Более того, действительно будучи командиром, он просто не мог попасть в плен. Возможно, он и не знал всего, но во всяком случае знал достаточно, чтобы не дожидаться, пока дело дойдет до пыток.
Ощущение ладони на его коже, ласковое тепло прикосновенья заставили его вздрогнуть и резко открыть глаза. Ильрмене сидел напротив него на корточках и трогал его бок.
Острожные пыльцы внимательно исследовали края раны, практически не причиняя ему боли. Затем все с той же безапелляционной уверенностью ткнулись прямо в мясо. Урукхай глухо рявкнул, подавившись собственным вскриком, непроизвольно сгибаясь вперед в попытке поджать колени к груди, защищая уязвимый живот. Маленькая ладонь снова спокойно легла ему на лоб, властно укладывая обратно, и он встретился с эльфом глазами. Безумный юноша смотрел на него, улыбаясь ласково и утешительно.
— Все пройдет, — шепнули его бледные губы. — Все заживет очень хорошо, Муши. Не волнуйся.
А потом он наклонился, и урукхай ощутил, как мягкие губы неправдоподобно легко касаются его лба.
Охранники-надсмотрщики эльфийского принца почти демонстративно сидели у костра к ним спиной.
Но Ильрмене похоже уже не помнил о них.
— Муши.
Нежная ладонь по виску, по щеке. Снова и снова, и по шее вниз, разбирая изорванные остатки кожаного доспеха, по его широкой груди. Ильрмене счастливо сожмурил глаза, улыбнулся и склонился над ним. Его волосы — как шелк на грубой, едва чувствительно коже урукхая. А потом... он не сразу понял, что происходит, но когда понял...
Эльф целовал его. Целовал, и ласкался лицом о его грудь, терся щекой о мощные мышцы.
Это было так не правильно, что захотелось взвыть, рыкнуть, согнать безумца с себя, пока пьяное тепло, что разлилось в его животе, еще не нашло себе выход.
Ты, придурок, я ведь даже не человек, с которыми вы еще порой трахаетесь. Я урукхай. Ты не понимаешь?
Не понимаешь…
И теплая мягкая ладонь у него в паху...
Как это кричали женщины, которых его собратья хватали в человеческих деревнях: "Убери от меня свои грязные лапы"?
Но в сравнении с ним эльф казался таким ослепительно чистым, что это выглядело бы просто нелепо. Не кричать же: "Не смей стирать с меня грязь своими чистыми руками?"
Чувствуя, что тело по собственной воле отвечает прикосновеньям Ильрмене, урукхай совсем откинулся на скрученные, почти не чувствительные уже руки и выдохнул через ноздри глубокий полурык-полустон.
А маленький принц, похоже, знал, что он делал. Уже обе его ручки хозяйничали у орка между ногами, требуя внимания к себе, настоятельно и жарко лаская, разбирая одежду, чтобы освободить желание лежащего перед ним чудовища.
Не переставая работать обеими руками, юноша скользнул ниже по его груди, осыпая поцелуями живот орка и, на миг приподнявшись над пленником, торжественно стрельнул на него сияющими глазами. Урукхай понял, что знает, что будет теперь, но все же вопреки всем собственным прогнозам невольно оказался совершенно не готов к тому, чтобы почувствовать влажное дыхание эльфа на своей напряженной, раздразненной предыдущими прикосновениями плоти, почувствовать тепло бережных губ, всеобъемлющую уязвимую мякоть его рта...
Почти сразу же, Ильрмене невольно отпрянул, по выразительному лицу пронеслись, сменяя друг друга, выражения удивления, непонимания и обиды. Он вопросительно посмотрел орку в лицо, и к собственному удивлению тот обнаружил, что широко улыбается:
— А как прикажешь мочиться со связанными руками?
И в ответ на эти слова, эльф неожиданно будто бы весь просиял решимостью, сам коротко смущенно улыбнулся пленнику и снова склонился над ним.
Дурной мальчишка. Что слизал уже весь неприятный вкус? Дурной... мальчишка...
Разум таял в тепле чужого рта. Мой маленький безумец. Да, еще. Еще так, языком. Ах ты маленькая дрянь. Дрянь. Да, получай, получай еще...
Необходимость проникнуть глубже, дальше внутрь, в живую упругую мякоть, во влагу и тепло, заставляла все мышцы его тела непроизвольно сокращаться. Едва ли соображая, едва ли задумываясь над тем, что крупный даже среди своих товарищей, он без труда просто разворотит тщедушному эльфу горло, он бился, порываясь протолкнуться в глубь желанного рта, за пределы сопротивляющихся глотательных мышц, в горло. Ну, еще чуть-чуть, еще...
— Может быть, прекратим это? — долетел до него сквозь красную муть желания встревоженный голос Лимрера.
— Оставь. Неужели тебе не забавно наблюдать за нашим дегенератом?
— Он, наверно, совсем с ума сошел.
— Да, малыш похоже полон энтузиазма.
— С чего бы это?
— Ну, ему же всегда нравились уродцы, вроде той паршивой собаки. Если ты не заметил, — ядовитая ирония, — он псих. Мммм... в данный момент весьма озабоченный псих.
— Надо сказать, у него отвратительный вкус.
— Ущербное тянется к ущербному.
Они оскорбляли его, краем сознания подметил урукхай, но в данный момент он был слишком занят... другим делом, чтобы позволить этой мысли влиять на него.
Он был уже в одном вздохе от вершин, от нестерпимого острого блаженства доминирующего самца... еще совсем чуть-чуть... но желанный рот вдруг отдалился.
В бешенстве урукхай зарычал, рванулся — и услышал торжествующий смех.
Сквозь цветные пятна неудовлетворенного яростно-острого желания в глазах он разобрал тонкий силуэт стоящего над ним на коленях эльфа и изящную руку, которой тот поглаживал обнажившуюся в вырезе расстегнутой рубахи белую грудь.
Ильрмене уверенно улыбнулся и прямо у него на глазах легко и быстро избавился от брюк.
Наверно, его тело следовало бы назвать прекрасным, но урукхай сейчас плохо соображал, все, что он увидел, был поднявшийся, потемневший от прилива крови пенис эльфийского принца.
А потом, ему стало уже все равно, потому что сияющее лицо эльфа внезапно оказалось прямо над ним. Солнце смеялось из его глаз, пока ресницы не скрыли их дикий ослепительный свет, и доверчивые губы ласково коснулись его собственного приоткрытого рта.
Его будто втянуло в водоворот. Смешно признать, но он никогда не целовался. Трахался достаточно и по всякому, но целоваться никогда причины не видел.
Но сейчас, маленький эльф будто душу из него пил через этот поцелуй, будто вливал в него часть своего дикого сумасшедшего света. И свет этот не ранил, а только возводил еще выше, делая его жажду почти нестерпимой, каждое соприкосновение их тел недостаточным...
Не будь он связан, эльф бы давно уже кричал под ним, и хрен с ним если его потом убьют те двое... Но он был связан, и все что он мог — это задыхаясь выдохнуть в припухшие губы эльфа:
— Давай уже!
И Ильрмене подчинился, послушно устраиваясь над ними, обеими руками раздвигая себе ягодицы.
Их тела соприкоснулись — огонь блаженства, огонь желания — желания большего! А потом эльф закусил губу, зажмурился и рывком подался назад.
ДДДАААААААААААААААААА!!!
Крик, восторг! Восхитительный жар разрываемого нутра. Дикое звериное торжество проникновения в чужое тело! Благословенное сжатие сопротивляющихся мышц.
Задыхаясь в судорогах счастливой примитивной ярости, он рычал и мотал головой, не совсем понимая, действительно ли он видит, как пронзенный им эльф, плачущий, кричащий от боли, с диким бешенством теребит себя правой рукой, сам раз за разом быстро и жадно насаживая себя на горящий член урукхая.
Сквозь торжественно-кровавую дымку в глазах, орк не отрываясь смотрел на него. На тонкое слабое плечо, обнажившееся под соскользнувшей с него рубашкой, на перепутанные светлые пряди волос налипшие на потную кожу. На сведенное гримасой боли и удовольствия лицо, на его ресницы и губы. И только теперь он впервые понял, как немыслимо, почти невыносимо прекрасен Ильрмене. Ильрмене — безумный принц эльфов. Его эльф. Его принц! ЕГО!
С глухим рыком орк подался вперед, рывком подбрасывая свои бедра вверх и вперед, проталкиваясь глубже в обжигающе тесное нутро.
-Мой! Да! Мой!!!
И будто в ответ на его зверский рык, мощная судорога пошла по всему телу юноши. Он всхлипнул, задрожал, забился, сдавил коленями бока своего связанного любовника, одновременно одуряюще сладко сжимаясь внутри, а потом белое семя нашло свой путь на свободу, обильно падая на живот и грудь урукхая.
Этот запах, этот звук, это трение довели и его до грани.
Солнце немыслимого древнего торжества взорвалось в его теле, вырывая нутро, выворачивая чресла и отпуская самую душу орка парить в бескрайние выси.
Потом измотанный бурной развязкой эльф просто повалился ему на грудь, и они оба на пару пытались отдышаться, и с тихим внутренним удовлетворением урукхай ощущал, как там, где их тела все еще были соединены, прямо по сверхчувствительной коже его органа вытекает из эльфа его собственное семя.
— Илрррмене, — сам чувствуя, как грубо выходят у него нежные звуки эльфийской речи выдохнул орк.
Если бы его руки были сейчас свободны, он зарылся бы пальцами в эти спутанные светлые волосы, и прижал бы эльфа к своей груди, и никогда бы не отпускал.
О, Темный Вала, что за смешные мысли…
И кое-кто, похоже, был с ним полностью в этом согласен.
— Ну, теперь, когда наш дорогой принц получил то, что хотел, полагаю, настала наша очередь.
— Да. Прямо сейчас.
От них тоже пахло возбуждением. Очень сильно.
Бледная ладонь скользнула в рассыпанные волосы Ильрмене, крепко зажала, наматывая светлые пряди на кулак. Один резкий рывок, один болезненно-испуганный вскрик — и свита буквально стащила своего принца с их пленника.
— Перестаньте упираться, Ваше Высочество. Мы уже имели честь видеть, как Вы на самом деле относитесь к подобного рода развлечениям.
— Дрянь. Позорный выродок. Дрянь.
Оглушительно звонкая пощечина. Лимрер поднял к лицу все еще дрожащую после удара ладонь. Арнери держал Ильрмене, выломав ему за спину обе руки, не давая ни упасть, ни воспротивиться воле своих сородичей.
— Дрянь. Шлюха. И ты еще смел делать вид, что тебе это не нравится!
Две новые пощечины заставили голову юного эльфа мотнуться из стороны в сторону. Ильрмене даже не кричал, только быстро беззвучно глотал ртом воздух.
— Хватит, Лимрер. Достаточно этих глупостей. К делу.
И толкнув полуобнаженного принца на землю, Арнери расстегнул себе брюки.
— Грязная, развратная тварь, — все не мог успокоиться Лимрер, по примеру старшего товарища снимая ремень.
"И почему я ничуточки не удивлен", — насмешливо подумал орк, глядя, как юного принца ставят на четвереньки, и старший эльф безжалостно входит в него сзади.
— Нет, нет, не хочу, нет, — Ильрмене заплакал. Это было не столько слышно, сколько видно по частой дрожи его плеч и спины.
— Открой рот, недоумок, — брезгливо приказал Лимрер, и ударил своего принца по щеке.
— Н…не хочу… — плакал Ильрмене.
— Не ври. С грязным отвратительным орком сам напрашивался, а теперь “не хочу”, — новая пощечина оставила темный след на бледности кожи. – Почти пять дней он ломался и нам не давал, а увидел вонючего орка и сам на него кинулся.
— Он просто любит, чтобы мы делали это грубо, — уверенно, ровно работая бедрами, улыбнулся Арнери.
— Открой рот, тварь, — одной рукой Лимрер крепко держал Ильрмене за подбородок, а другой прижимал к его губам свой возбужденный орган. – Что ты ломаешься, я ведь все равно своего добьюсь.
Ильрмене дрожал, зажатый между собратьями, но упрямо не желал брать Лимрера в рот.
— Вот, марготово отродье, — выругался Лимрер, едва удерживая одной рукой лицо бросаемого вперед мощными рывками и все же еще пытающегося избежать вторжения с другого конца юного принца. – Арнери, помоги мне. Заставь его закричать.
— С удовольствием, — на выдохе заверил Арнери, резко подаваясь вперед, и, чуть склонившись, левой рукой сжал мошонку насилуемого принца.
Ильрмене не закричал, а скорее взвыл от боли, но тут же задохнулся, когда Лимрер воспользовался этим, чтобы с силой вогнать свой член ему в рот.
— Получи, получи, мелкая тварь.
Ильрмене трясло от встречных рывков с обеих сторон, совсем съехавшая рубашка обнажала плечи и руки до локтей и смотрелась на выгнутом, выломанном теле нелепой тряпкой. Принц больше не пытался сопротивляться, покорно пассивно принимая свою судьбу. Оттуда, где лежал урукхай, ему было прекрасно видно, как потемневший от крови орган Арнери вновь и вновь исчезал в невольно сжимающемся от ударов его бедер худеньком теле Ильрмене. Ноги эльфа часто дрожали.
Даже на расстоянии орк чувствовал, как пахнут его слезы.
— Бесстыжая маленькая задница, — подогревал себя словами Лимрер. Пальцы обеих его рук крепко вцепились в волосы Ильрмене, настойчиво направляя его рот. – Глупая безмозглая потаскушка.
Урукхай не понимал теперь и половины того, что бормочут эльфы, но то, что он понимал странно не вязалось с певуче-нежным звучанием эльфийской речи своим уродливым смыслом. Но это было неважно, он прекрасно представлял себе, что они говорили своему принцу, и сквозь прекрасные даже несмотря на всю животную ярость лица эльфов, проступали морды его погибших товарищей: их оскаленные клыки, завалившиеся красные глазки, брызжущие слюной раззявленные рты…
— Глупое, гадкое существо. Позор перворожденных, — отрывисто выдыхал Лимрер, насилуя рот Ильрмене. – Тупая скотина. Идиот. Выродок. Похотливая безмозглая тварь. Нравится тебе это, да? Нравится. А так? Получай, получай еще, дрянь.
Видимо разгоряченный его словами Арнери начал хлестать Ильрмене ладонью по ягодицам, по икрам, по спине и, наконец, запрокинув голову назад, часто задрожал, резкими движениями врываясь в узкий зад юноши.
— Ты все? – нетерпеливо полюбопытствовал Лимрер. – Пусти меня, мне тоже надо.
— Сейчас, — успокаивая дыхание ответил Арнери и одним движениям высвободился из измученного нутра принца.
Ноздри урукхая жадно затрепетали. Даже будь он слепым, он бы это почуял… Но он не только чуял — он видел.
Видел, как кровь и семя, смешиваясь, стекают из разорванного, будто бы вывернутого наружу отверстия по ногам эльфа, по белым сияющим бедрам. Конечно, судя по поведению двух других эльфов, “девочкой” Ильрмене давно уже не был, но, видимо, он и так повредил себя еще раньше, во время секса с ним (на данные природой размеры жаловаться орку было грешно), а последовавшее горячее продолжение с Арнери только способствовало увеличению трещин.
— Какая гадость! Арнери, почему ты всегда оставляешь мне его в таком потрепанном состоянии?
Лимрер направил свой чуть ли не вибрирующий от напряжения, стоячий член в анус принца и ворвался в него.
Теперь, когда ничто больше не могло заглушить издаваемых им звуков, Ильрмене вскрикнул тихо и жалко, пытаясь ускользнуть вниз, буквально падая на землю в мятую сухую траву. Пальцы Лимрера впились ему в бедра, не пуская, удерживая по меньшей мере ту часть, в которой он был наиболее заинтересован.
Теперь уже Ильрмене плакал в открытую, всхлипывая и хлюпая носом между слабенькими жалкими стонами. Его член, измятый Арнери до состояния сплошного синяка, вяло болтался между ногами в такт движеньям насильника.
Сам Арнери некоторое время с благожелательной улыбкой на прекрасном и холодном лице наблюдал за младшими эльфами, потом коротко приказал Лимреру:
— Переверни его.
Элегантная, но от этого не менее сильная рука впилась в левую щиколотку принца и безжалостно рванула наверх, поднимая ногу на плечо Лимрера и перебрасывая юношу на спину.
Душераздирающий крик боли Ильрмене на мгновение чуть не оглушил орка.
А потом Арнери сел поперек груди насилуемого принца, и за спинами обоих старших эльфов ему перестало быть видно, что там происходит. Впрочем, догадаться было не сложно.
— Посмотри, как я испачкан из-за тебя, — почти ласково говорил Арнери. – Ну-ка, убери за собой, нехороший мальчик. И не делай таких глаз, как будто не знаешь, чего я хочу. Используй свой язычок.
— Ннне... нннее надо, — сорванным от криков голосом еле слышно пролепетал юноша. — Грязно... не могу.
— И почему мне кажется, что ты врешь, Ильрмене? Или ты не считаешь, что нехорошо быть таким неблагодарным и обманывать нас с Лимрером? А ведь мы единственные, кому есть до тебя дело, несчастный идиотик. Отец стыдится тебя, эллери никогда не примут в своих рядах недоумка. Только мы с Лимрером заботимся о тебе, только мы не даем тебе пропасть. А ты нас обманываешь. Не хочешь даже немножко доставить нам удовольствие.
— Тварь... Тварь... Неблагодарная тварь, — в такт своим резким глубоким рывкам вторил ему Лимрер. Он был так дико возбужден, что похоже никак не мог кончить.
— Ильрмене, ты глупый и развратный ребенок, и если ты не хочешь, чтобы я потом сердился, ты сделаешь, как я тебе говорю, — в певучем голосе Арнери все отчетливее звучали наставительно угрожающе нотки. – Или сам будешь виноват.
— Нннооо, грязно... — тихо плача прошептал принц.
Арнери язвительно засмеялся.
— Ты всерьез полагаешь, что после того, как ты сам добровольно отдался орку,
что-либо вообще может сделать тебя еще грязнее?
Ильрмене заплакал громче, но почти тут же звук изменился, видимо он все же смирился, покорно слизывая вонючую смесь орчьего и эльфийского семени, крови и собственного дерьма с члена Арнери.
— Да, да, маленькая грязная ДЫРКА! — торжествующе выкрикнул Лимрер.
И от этого слова что-то будто включилось в урукхае.
Он резко рванулся, и веревки, которые он неосознанно бешено тягал, напрягая могучие плечи, как нитки лопнули за его спиной. Не давая эльфам опомниться, сам еще не успевая почти ничего сообразить, орк всем телом налетел на Лимрера, еще не способный пользоваться онемелыми, тупыми руками, плечом, одной своей массой отбрасывая его в сторону.
Эльф вскрикнул: наверное, треснуло ребро, но ему уже не было до этого дела: краем глаза уловив движение у себя за спиной, урукхай отпрянул назад, дав ножу Арнери просвистеть мимо, и резко обернулся на месте.
Старший эльф стоял прямой, как стрела, замерев над лежащим у него под ногами Ильрмене. Он уже понял, что урукхай преграждает ему путь к лукам и другому оружию. В схватке один ни один против вожака орков у него не было шансов, но урукхай был ранен и едва ли мог заставить кричащие от боли руки повиноваться. Так что, пусть крошечный, но шанс у него был.
Арнери предпочел им воспользоваться.
Изящный гибкий эльф и черная громада урукхая сшиблись в прыжке, чтобы через мгновение рухнуть на землю.
Урукхай тоже умел взвешивать шансы.
Уже падая, они перевернулись, и эльф оказался сверху. Острое колено врезалось орку в живот, а через мгновение удар локтем в переносицу на мгновение ослепил его. Но уже в следующий миг Арнери ошибся, предпочтя не рисковать продолжая близкий контакт с орком, и бросился за своим оружием.
Почти ничего не видя и не соображая, он прыгнул вслед за эльфом и снова повалил его на землю. Арнери попробовал вывернуться, но орк был слишком тяжел. Работай его руки нормально, он уже превратил бы эльфа в мешок переломанных костей, но все, что он смог — это только наугад, доверясь едва подавленным в его теле звериным инстинктам броситься вперед, зубами — в горло перворожденной твари.
Вкус крови был сладок как мед. Сорвавшийся крик эльфа — как музыка в его ушах.
— Проклятый слуга Моргота!
Все еще одурманенный, пьяный жадно глотаемой им жизнью, урукхай резко вскинулся, и, освещенный ярким огнем костра, напротив него стоял Лимрер с натянутым луком в руках. Светлые глаза эльфа — больше не светлые из-за расширившихся от боли и гнева зрачков.
— Умри, тварь!
Урукхай сжался стянутой пружиной, готовый для нового прыжка, еще не зная, что прыгнуть ему так и не придется...
Не успев выстрелить, Лимрер повалился на землю. У него на спине, впившись, как маленький бешеный зверек, висел Ильрмене. В обеих руках принц сжимал длинный кинжал Арнери.
С диким животным визгом юноша взвился вверх и снова ударил Лимрера ножом между лопаток. И снова, и снова...
Его белые, как солнечный свет, волосы налились темным пламенем костра и в исступлении метались по костлявым плечам, бледное лицо исказилось яростью и безумием, и он все бил и бил давно неподвижного уже сородича, упоенно превращая его спину в кровавую кашу.
“Вот достали ведь парня”, — подумал про себя урукхай, поднимаясь на ноги и осторожно пытаясь растереть руки. Возвращающаяся на положенные пути своя кровь больно колола их изнутри тысячами крошечных иголочек, и он предпочел пока лучше подождать с этим.
Лежащее перед ним “поле боя” наоборот навевало достаточно приятные мысли. Арнери и Лимрер валялись на земле надежно и качественно дохлые, он был свободен, а совершенно непригодные ему для передвижений лошади сулили по меньшей мере прекрасный ужин.
Хотя, впрочем, он глубоко на вражеской территории. Стоит ли задерживаться?
Неторопливо и совершенно мирно бывший пленник прошелся вокруг костра, ленивым пинком перевернув одну из седельных сумок, и только после этого посмотрел на своего неожиданного спасителя.
Юный принц, похоже, немного устал: его удары стали слабее и реже. Сидя верхом на спине трупа, он уже не столько бил его ножом, сколько просто тупо бесцельно ковырялся своим оружием в уже нанесенных им ранах.
Почувствовав взгляд орка, Ильрмене поднял голову, часто, как выброшенная на берег рыба, глотая ртом воздух.
Взгляд его был пустым, усталым и удовлетворенным, и лишь где-то на самом донышке тихо мерцало удовольствие. Почти что счастье. Тихое и безумное.
Не отводя взгляда, урукхай медленно вытер предплечьем окровавленный рот.
Если бы он еще знал, что теперь делать с этим.
Впрочем, одно он знал точно: убивать принца он не станет, как из благодарности за невольное спасение, так и из уважения к тому упоенному зверству, с которым он пырял другого эльфа, из уважения к его наконец-то совершившейся мести.
В раздумье орк посмотрел на выпирающий перед ним его собственный орган. Драка и привкус крови во рту всегда действовали на него совершенно одинаково...
Проклятые руки подчинялись еще не очень, но он без колебания убрал недовольную плоть в свои кожистые штаны и застегнулся. Что ж, пора вроде бы и валить отсюда.
— Муши?
Плохо контролируя собственные движения, к нему, качаясь как пьяный, неуверенно шел Ильрмене. В двух шагах от орка, он наконец не удержался на ногах и упал, но сразу же поднялся на колени, и прямо так, на коленях, дополз до орка. В полном шоке, еще не понимая, как ему следует реагировать, урукхай просто наблюдал, как эльфийский принц обеими руками обнял его ногу, уткнулся лицом в бедро.
— Муши. Я знал, что Муши не даст им больше меня обижать. Я тоже не дам никому обижать Муши. Муши только мой.
В полном отупении минуты две он пялился на трущуюся ему об ногу светлую макушку, потом вздохнул.
Что ты делаешь, глупый?
Глупый? Сумасшедший.
Ты же не думаешь, что я повезу тебя к твоему старому пердуну отцу?
Или возьму с собой в Мордор?
Урукхай откровенно поморщился. Даже если бы он и решился притащить любовничка-эльфа домой, свои бы ему этого не простили. Потребовали бы делиться.
А делиться он однозначно не собирался.
Нам с тобой не дано быть вместе, даже если я захочу, понимаешь?
Спереди — ваши; сзади мои, что нам с тобой тоже не подходит. На Севере — воина. На Юге — не лучше.
Куда еще предложишь податься, мой маленький, прекрасный, безумный принц?
Эльф наконец перестал тереться и поднял к нему совершенно счастливое лицо, в его светлых глазах сияли два солнца, кажется, знавшие некую правду, слишком простую, слишком совершенную для всего этого спятившего мира.
— Мой Муши, — ласково протянул он.
Орк вздохнул, потом улыбнулся:
— Не называй меня больше так. Меня зовут Мунхзул.
И протянул эльфу руку.
Да простит меня Темный Вала!
Играя пленившими пламя углями, тихо умирал, сдаваясь ночи костер. Чуть в стороне от него, пугая двух стреноженных лошадей, подманивали хищников два свежих трупа.
А еще дальше темнота уже поглотила силуэт уверенно бредущего по колено в траве могучего урукхая. Правой рукой он вел за повод самую спокойную из лошадей, верхом на которой без седла ехал сияющий от своего бескрайнего счастья сумасшедший принц эльфов.
Вены дорог, дороги вен,
Машинкой размажет по кирпичности стен
Обломки империй, элементы систем,
И тот, кто был всем, тот станет никем.
Но мы с тобою будем вместе,
Как Сид и Ненси, Сид и Ненси...
“Люмен”
Конец
Это был первый раз, когда я писал, можно сказать, под заказ. На конкурсе http://awards.slashfiction.ru, где мне довелось поучаствовать в составе судей, была номинация Мини-конкурс "каПриз Миттаса". Прочитав ее условия "Урукхай/эльф, добровольно, секс не более 50% текста", я решил, что написать такое не реально. И написал просто из интереса. К тому же очень хотелось сделать подарок Юсян. По причине моего судейства фанфик с конкурса пришлось снять, но я все равно люблю эту маленькую пошлую жуть. | 164 |
NEGATIVE | Групповой секс, Драма | Краткий немецко-русский словарь в конце фанфика
Друг может предать, но враг никогда!
(изречение умного человека)
Разоришь ты мои сны
Пальцы переплетены
Будто чем-то опоен
Будто тело не мое
Город ждет меня и жжет
Сеть унылую плетет
Не жалея не любя
Водит за руку меня
«До Содома далеко» (Пикник)
Он так надеялся, что умрет. Просто умрет. И все это наконец закончится.
Но дождь шел. И снег шел. И он лежал на мокром асфальте, чувствуя тупую пульсацию крови в открытых ранах. Боль в груди тоже была какой-то тупой и отдаленной. Будто и не его вовсе.
Кто бы мог подумать? Кен.
«Сибиряк». Всегда такой простой, даже незамысловатый с его футболом и вычурным отсутствием стиля. С его когтями, пригодными только для ближнего боя.
С одним когтем, последним. Достал.
Он оказался лучшим бойцом. Кен. Когда их лица на мгновение оказались совсем рядом и Кен снизу вверх заглянул ему в лицо, Айя видел: слезы неостановимым потоком текли у него из глаз. Кен оказался самым лучшим. Он убил и его и Йоджи. После того, как они оба прикончили Оми. Лезвие катаны, даже не блеснув на прощание, пробило узкую грудь распятого в паутине проволоки мальчишки.
Команды больше не было. И сам Кен был обречен. Каким-то внутренним чутьем, сквозь неожиданно поднявшееся уважение к бывшему товарищу — да к несдержанному, неаккуратному, почти нелепому в своей заурядности «Сибиряку» — Айя знал, что он тоже погибнет.
И тем более глупым казалось то, что сам он все еще жив. Все еще слабо корячится на мокром асфальте рядом с погибшим Йоджи и убитым ими Оми.
Он тоже должен был умереть.
Так было бы правильно.
Все равно после смерти Айи-чан и «казни» Такатори вся его жизнь была завязана только на команде. Без команды его существование должно было прекратиться.
Его месть завершена, выжгла сама себя, а продолжать работать с сознанием того, что они убили Оми — он бы не смог. И Йоджи, поверхностный, манерный Йоджи — он ведь тоже не хотел всего этого. Его пришлось чуть ли не силой тащить с собой.
Их больше не было. Все.
Пряди потемневших, слипшихся от влаги волос падали на глаза, рассекая мокрый асфальт на отдельные сегменты.
Умирать было — пусто.
А потом он услышал шаги. Он не хотел узнавать звучание этой походки. Этих… походок. Которые он знал. Успел запомнить. Обязан был запомнить с профессиональной точки зрения.
Синхронно и так тихо (не разбрызгав вокруг себя ни воду, ни кровь) четыре человека подошли к нему с разных сторон, окружили. Черные ангелы. Злоба вяло шевельнулась внутри. Совсем вяло. Просто он был слишком слаб. Просто причем тут Шварц, когда они сами поубивали друг друга? Впрочем, так и должно было быть. Черный крест. Его враги пришли, чтобы забрать его в ад, откуда они и приползли.
Он услышал, как они говорят над ним и понял, что не понимает ни слова. Наверно, говорили на иностранном (на немецком?) языке.
А потом его тело обрело неожиданную легкость, и Айя с облегчением подумал, что уже все. Он уходит. Уплывает по холодным зябким волнам небытия в окружении четырех черных теней Schwarz. Прощайте. Сайонара.
*~*~*
Нет, конечно же, в его жизни не могло быть такого простого и эффективного исхода.
Ослепительно яркий свет полоснул по глазам, обжигая мозг.
Воспоминания рухнули в обычно светлую голову Айи беспорядочной хаотической кучей, и он дернулся всем телом, рванулся, ожидая сопротивления, оков, болевого шока — чего угодно, что только можно было ожидать от Шварц.
Но ничего не было. Он просто сел на кровати.
Чтобы в следующее же мгновение рухнуть обратно от ножом резанувшей в груди боли.
— Лихой, — жизнерадостно прозвучало рядом.
Ну, конечно. Шульдих. Рыжая сволочь.
Айя напрягся, непроизвольно ожидая, что сейчас немец непременно скажет какую-нибудь колкость. Просто потому что это в его природе.
~Нет. Сейчас не скажу, — немедленно коснулся рыжий шелк его мыслей: — Сейчас точно не скажу. И лучше пока не шевелись. Я пойду позову Кроуфорда.~
По легкому шороху и движению воздуха Айя понял, что Шульдих действительно поднялся.
И в лучшие дни ментальный контакт с немцем никогда не был особенно приятен. Как любое вторжение в твое личное пространство, тем более — святотатственно! — в твои мысли. Но теперь эта пара-тройка простых фраз, забравшихся снаружи к нему в голову, почему-то особенно неприятно кольнула Айю.
И он знал почему.
Потому что Шульдих не издевался. Шульдих почти что сочувствовал ему.
Потому что Шульдих знал обо всем.
В тихом беспомощном бешенстве Айя вцепился пальцами в одеяло. Потом взял себя в руки, открыл глаза. Комната была какой-то нелепо кремовой. Простой, но в то же время уютной. Кровать, рабочий стол у окна и множество полок с книгами.
~Гомен, апартамент, какой был. Пришлось пока вселить тебя к Наги.~
А Наги где? Сама возможность такого вопроса была невообразимо нелепой. С чего это Айе должно быть интересно местонахождение самого маленького из четырех психованных убийц?
~Наги уехал вчера. У них от школы экскурсия в Осаку~
От мысли о том, что младший Шварц может общаться с обычными японскими детьми, жить их жизнью, вместе со всеми слушать учительницу, Айю невольно затрясло. И даже не из-за того, что Наги был убийцей, а потому, что на его месте вполне мог бы быть (должен был быть!) Оми. Оми, который уже никогда не поедет со школой в Осаку.
Отвратительные образы неотвратимой волной цунами нахлынули на него: Оми, изрезанный проволокой, распявшей его между опор, и то незабываемое ощущение в руках, когда катана почти без сопротивления вошла в его тело, приподнимая, и Айя на мгновение ощутил иллюзорную тяжесть детского тела, всей массой повисшего на мече. Оми!
Волна тошноты, унизительная, постыдная, поднялась у него внутри. Он был воином, он не имел права испытывать дурноту при виде крови, при виде трупов. Даже трупов своих друзей, убитых им. Даже если речь шла о дружелюбном мальчишке, до последнего пытавшемся остановить их взаимное избиение.
Новый позыв дурноты был настолько сильным, что Айя понял: он с этим не справиться, рванулся с кровати — грудина треснула болью — едва не упал и, опираясь о стол, о стену, устремился скорее к ванной. Едва замечая что-либо вокруг себя, он буквально рухнул на колени перед унитазом и его стало всухую выворачивать. Когда же, наконец, отпустило, он просто привалился к кафельной стене без мыслей и без сил. Саднящая боль в груди не давала дышать, а голова погано кружилась.
В довершение его полного позора в этот момент дверь открылась и вошел Кроуфорд, сопровождаемый все тем же Шульдихом. Они о чем-то разговаривали все на том же лающем языке, но, войдя в комнату, сразу же оба замолчали. Кроуфорд сразу же повернулся к Айе и посмотрел на сидящего на полу в туалете Вайсс без малейшего удивления во взгляде, так, будто бы ожидал увидеть его именно там.
— О, а мы уже бегаем, — противно усмехнулся из-за его плеча Шульдих.
— Помоги мне, — практично осадил его Кроуфорд.
Вдвоем Шварц втиснулись в тесную ванную комнатку, подхватили беспомощного Айю под мышки, и чуть ли не волоком вернули его обратно в кровать.
Он повалился на спину, пытаясь справиться со сбивающимся дыханием, смотрел на них и ненавидел их, все пытаясь понять, зачем?
— Зачем? — вслух спросил Шульдих, поворачиваясь лицом к своему лидеру.
Тень хищной улыбки едва коснулась тонких губ Кроуфорда.
— Потому что мы знаем обо всем, что произошло.
В бессильной злобе Айя прикусил себе губу. Эти твари, подонки, чудовища, как они смели говорить об этом? Да что они знают? Что они знают? Неожиданная мысль вывернулась из-под ребер, кольнула в груди. Кен!
— Он хочет знать, что стало с Сибиряком, — снова подал голос Шульдих, хмыкнув неожиданно горько. — Переживает.
Кроуфорд отрицательно покачал головой.
— Поздно. Он пошел за той девочкой на их базу. Там высококлассная охрана, его ликвидировали. Твоего «Сибиряка» больше нет.
— Нет, — Айя даже не понял, что прошипел это короткое слово вслух.
— Да, — сухо произнес Кроуфорд и шагнул чуть вперед. — Вайсс больше не существует. Вы сами себя уничтожили.
Комната закачалась перед глазами, фигуры обоих врагов мотались из стороны в сторону перед ним. Это было так больно, больно свежей болью в его груди, там, где глубоко ему внутрь ушел коготь. Но он не мог отрицать того, что они были правы.
Кроуфорд подошел еще ближе и сел к нему на кровать. Американец смотрел прямо ему в глаза, и пронзительный взгляд за стеклами очков неожиданно стал той осью, вокруг которой вертелся мир.
Как же Айя его ненавидел!
— Присоединяйся к нам.
— Что? — Айе показалось, что он не понял смысла сказанного Кроуфордом.
— Стань одним из Шварц. Теперь, когда ты больше не связан никакими обязательствами, я могу сделать тебе это предложение: присоединяйся к Шварц, Ран Фудзимия.
Рядом, почти за пределами видимости, нерешительно кашлянул Шульдих:
— Брэд, его зовут Айя.
— Нет, теперь, когда его сестра умерла, ему больше нет причины быть Айей, он — Ран. Ведь так?
И пристальный взгляд, впившийся ему в душу. Черт, да сколько же они знают, эти поганые Шварц? Но все же невольно чувствуя, как у него перекашивает лицо, Айя сам не заметил, как кивнул.
— Тебя считают погибшим и не ищут. Ты будешь жить у нас, пока не поправишься. Можешь быть уверен, мы знаем, как лечить такие раны, как эта, и позаботимся о тебе, — Кроуфорд поднялся, явно намереваясь уходить. — Можешь считать себя гостем в этом доме. А пока подумай над моим предложением, Ран.
— Ya, бэби. Возможно, ты даже и не заметишь разницы между нашей работой, — со смехом зашевелился рядом Шульдих. — К тому же, сам знаешь, команда мы отличная. Так что не спеши сразу отвергать наше предложение, — и будто пробуя на вкус звук его настоящего имени, певуче и задорно, — Ран.
И беспардонным жестом взъерошив волосы Айе, Шульдих последовал за своим лидером. Только у самой двери он обернулся и небрежно бросил вместо прощания:
— Если чего будет надо, громко зови меня по имени. И не волнуйся насчет Фарфа. Ночью у него был приступ, так что он пока отдыхает в подвале, — рыжий немец весело подмигнул. — Кстати, когда увидишь его, скажи «спасибо». Это он тебя так грамотно перевязал.
Как только за ним захлопнулась дверь, Айя почувствовал, что у него просто нет больше сил. Сон, похожий на забытье, поглотил его.
*~*~*
Во сне он видел медленно падающий снег. И карусель. Карусель с забрызганными кровью лошадками. «Все равно, жизнь после всего этого была бы адом. Увидимся,» — звучал у него в голове затихающий шепот Йоджи. И руки чувствовали, какой хрупкой, ненадежной преградой было тело Оми, когда сквозь него прошло лезвие катаны. И в крик плакал Кен.
Захрипев, Айя забился, пытаясь вырваться из кошмара, выцарапаться на волю из паутины его образов.
Чьи-то руки поймали его запястья, встряхнули сильно и отрезвляюще, разом выдергивая из сна.
Вокруг была темнота, и в слабом ночном свете, падавшем из окна, редкие отблески неохотно ложились на контур вытянутого лица и острый нос, на длинные, вызывающе расхристанные патлы.
— Шульдих, — сорванное криками горло еле-еле сумело выдать слабый придушенный шепот.
— Поздравляю, — хмыкнул Шульдих. — Ночные кошмары — это визитная карточка Шварц.
— Что? — чувствуя, что мысль ускользает от него, прохрипел Айя.
— Снотворное выпей, — фыркнул Шульдих, бесцеремонно пихая ему под нос стакан и, по всей видимости, снотворное в капсуле.
Откровенное неуважение немца к его личному пространству буквально взбесило Айю. Да, и какого хрена? Кто сказал, что он будет принимать что-то из рук Шварц?
Пощечина обожгла ему лицо неожиданно и оглушающе. Во рту стало солоно: похоже, снова лопнули порезы на щеке.
~Не думай, что Шульдих — это добрая нянька, которая готова терпеть твои капризы, — отчетливо прозвучали у него в голове чужие недовольные мысли. — Если мне будет надо, я тебя заставлю выпить эту сраную таблетку силой. А мне надо. Потому что ты орешь среди ночи, так что жри снотворное, пока я не затолкал его тебе в горло пальцем.~
Принуждение, пока что ментальное, но с четкой перспективой скоро перерасти в физическое, сделало свое дело — Айя подчинился.
— Вот и умница, Ран. Теперь будешь спать, как покойничек. Сладко и крепко.
— Будь ты проклят, — выдавил Айя, чувствуя, что уже проваливается в пустоту.
— Не переживай, об этом уже позаботились без тебя, — призрачно скользнул ему вслед голос Шульдиха.
*~*~*
Так или иначе, снотворное оказалось убойным: Айя проспал до самого утра без каких-либо снов и переживаний. Разбудило его опять же появление Шульдиха, на этот раз в компании бесшумно скользнувшего за ним Фарфарелло. Ирландец был бледнее обычного, и под его распахнутой безрукавкой не стоило труда разглядеть, что он как-то особенно основательно обмотан бинтами. Айя нахмурился и сказал себе, что ненавидит этих людей.
— Guten Morgen, Morgenvoegel (1), — тем временем радостно приветствовал его Шульдих. — Сообщу тебе, что у нас в программе: перевязка и завтрак.
У него за спиной Фарфарелло поставил на стол Наги какую-то коробочку, по виду более всего напоминающую автомобильную аптечку.
~Уроды!~ Айя постарался подумать это как можно громче.
— Ну это смотря с какой стороны смотреть, — вслух возразил ему Шульдих. — По моему, мы с Фарфом вполне себе привлекательны. Правда, Фарф? Эй, ну скажи, что я тебе нравлюсь.
— Нравишься, Шульдих, — бесцветно ответил психопат.
— О, я никогда не сомневался в том, что ты меня любишь!
— Ну, в этом я тебе не соперник, — Фарфарелло весело сверкнул через плечо желтым глазом. — Больше всех любишь себя ты сам.
— Иди в задницу, Фарф. Ты злой, — со смехом в голосе обиделся Шульдих.
— Как-нибудь в другой раз, Lieber. Сейчас помоги мне перевязать нашего гостя.
Вдвоем убийцы Шварц слаженно и оперативно вытащили смутно сопротивляющегося со сна Айю из-под одеяла, избавили от старых бинтов и после того, как Фарф уверенно обработал порядочную дыру у него чуть ниже ребер, аккуратно обмотали в новые бинты. Руки у припадочного убийцы оказались неожиданно сильные, спокойные и знающие свое дело. Впрочем, сопротивляться он перестал почти сразу: находясь в самом логове врагов, Айя был очень даже заинтересован в том, чтобы поправиться как можно скорее.
— К завтраку он вполне может спуститься сам. Не хрустальный, — спокойно констатировал Фарфарелло, убирая использованные дезинфицирующие препараты обратно в аптечку.
— Ты иди, а я провожу его на кухню.
— Как хочешь, — все также практически бесшумно Фарфарелло повернулся и, сияя белой макушкой и бинтами, покинул спальню.
Нелепо, но видеть их так, в быту… Айя не мог не признать, что они казались почти нормальными.
— Dumkopf, — почти устало выдохнул себе под нос Шульдих и предложил: — Помочь тебе добраться до ванной.
— Ваш псих сказал, что я вполне могу передвигаться сам, — упрямо возразил Айя. Тем более, что природа звала, а уж по меньшей мере в таких делах он точно собирался обойтись без помощи докучливого рыжего телепата. Ноги еще немного дрожали, но против вчерашнего, держали достаточно надежно, и, опираясь на стену, Айе удалось успешно добраться до комнаты личной гигиены младшего из Шварц. Позже, стоя над раковиной, Айя с отвращением отплевывался от ментоловой зубной пасты, отчаявшись найти среди ванных принадлежностей Наги бритву и избавиться от щетины.
— Да, побриться тебе и правда стоит, — согласился с его мыслями Шульдих, когда он вышел из ванной.
— Бритвы нет, — тупо констатировал Айя, неосознанно теребя щеку. Подживающие порезы зверски чесались.
— Могу одолжить мою, — пожал плечами Шульдих и вызывающе вздернул подбородок. — Если, конечно, не побрезгуешь.
— Не побрезгую, — неохотно признал Айя. Он ненавидел запускать себя.
— Вот и отлично. СПИДом заразиться не боишься?
— Ты что серьезно?
— Нет, конечно. Шучу. Я в этом плане осторожная девочка. Никаких случайных связей. Только проверенные партнеры.
Смех у Шульдиха был нереально противный! Впрочем, бритву он и правда принес, и Айя не мог не признать что на банальном «человеческом» уровне благодарен ему за это.
Внизу в небольшой гостиной их поджидал, как и обычно, строго одетый и явно собирающийся куда-то уходить Кроуфорд.
— Я вижу, тебе уже лучше, — констатировал он при виде задыхающегося после спуска по лестнице Айи. — Сейчас позавтракай и не слишком напрягайся. Твоя первостепенная задача — восстановить форму. Вечером поговорим.
— Когда ты вернешься? — спросил Шульдих.
— Когда надо. Не беспокойся.
— Я буду скучать.
— Шу, не сейчас.
— Ну и катись в задницу, Кроуфорд.
— Шульдих! – окрик, на этот раз с угрозой в голосе.
Из кухни вывернулся Фарфарелло, поставил на стол еще две глубокие чашки с какой-то едой. Чувствуя себя неловко, будто присутствует при чужой семейной сцене, Айе постарался повернуться к ним спиной и скорее подсел к столу.
— Хлопья с молоком, — сказал ему Фарфарелло, кивая на содержимое широкой чашки. — Нездоровая американская пища. Есть можно.
С другой стороны переполненный возмущением плюхнулся Шульдих, с отвращением посмотрел на свою порцию и, вытащив из внутреннего кармана сигареты, шумно затянулся.
— Скучно без Наги, — с удовольствием выдыхая дым, сообщил он.
— Угу, — кивнул, хрустя хлопьями, Фарфарелло. — Когда он здесь, ты стараешься, по меньшей мере, не курить дома. И скандалишь меньше.
— А тебе бы понравилось подвергнуться атаке летающих столовых приборов?
— Не знаю, со мной такого не случалось, — лениво ответил ирландец. Когда он говорил и ел, его пухлые губы мягко двигались, оживляя искусный рисунок шрамов на лице. Но он совсем не выглядел психопатом.
Они оба.
Айя с отвращением посмотрел в тарелку. Они сидели, ели и говорили. Они скучали по Наги. Они были.
А его уже не было. Потому что не было Вайсс. А без Вайсс у него не было смысла жить.
«Жизнь после всего этого была бы адом», — шелестом подсказала ему память голос Йоджи.
Йоджи. Йоджи и Кен могли бы вот почти так же полушутя ругаться за завтраком.
Кен убил Йоджи. И сам умер. Их больше не было. И не было Оми.
Да будь она к черту проклята, такая жизнь!
Без единого слова, не прощаясь и не благодаря, Айя поднялся и поплелся обратно в комнату, куда они его поселили.
— Ран, ты чего? — окрикнул его Шульдих.
— Оставь его, он уже почти оскорбляет бога, — очень тихо осадил его Фарфарелло.
Йоджи был прав, такая жизнь не имела смысла. Ему только надо было найти оружие, чтобы завершить то, что начал Кен. Уйти вслед за ними. Только сначала — немного отдохнуть, совсем немного. Весь мокрый от пота, Айя без сил повалился на кровать.
Чертовы Шварц, если бы он мог хотя бы уничтожить их, прежде чем уйти в мир иной, он мог бы потом сказать, что явился не с пустыми руками. Но он и сам понимал, что пока не сможет справиться даже с кошкой. Что уж тут говорить о трех профессиональных убийцах.
*~*~*
Брэд Кроуфорд пришел поздно ночью. Настолько усталый, что это было слышно даже в звуке его шагов, даже в звуке дыхания. Чтобы не встречать его опять как больной, валяясь в постели, Айя уже успел к тому времени снова привести себя в порядок и вновь облачиться в свою собственную одежду, сносно подлатанную после боя кем-то из Шварц. (Шульдихом? Фарфарелло? Даже думать об этом не хотелось…)
Брэд молчаливо оценил его деликатность, кивком предложив Айе последовать за ним в кабинет на первом этаже, где они оба расположились в глубоких кожаных креслах. Проскользнувшему вслед за ними Шульдиху, Кроуфорд не слишком доброжелательно посоветовал выметаться и найти себе занятие в другом месте.
— Если ты собираешься говорить с ним о нашей команде, а ты собираешься делать именно это, команда имеет право знать, что здесь происходит, — скрестив руки на груди, уперся телепат.
— Шульдих, когда команде пора будет узнать, она все узнает, не беспокойся, — уже слегка раздраженно осадил его Кроуфорд. — А сейчас позаботься о том, чтобы я тебя больше не видел, и закрой за собой дверь.
— Поцелуй мой зад, Кроуфорд. Я все равно буду подслушивать с той стороны, — дверь с возмущенным трахом захлопнулась, оставляя Айю и Кроуфорда наедине в деловитой мрачности кабинета.
Лидер Шварц усталым движением снял очки, чуть сжал переносицу и принялся методично протирать стекла.
— Ты подумал насчет моего предложения, Ран? — без всяких вступлений и обиняков спросил он.
«Нет, — мысленно твердо сказал себе Айя. — Нет, не подумал. И «нет», я не согласен».
Но вслух он почему-то сказал совсем другое:
— Где моя катана? Я хотел бы получить ее обратно.
В ответ Кроуфорд отрицательно покачал головой:
— Невозможно. Мы оставили ее там. Сам понимаешь: орудие убийства на месте преступления.
В стекле книжного шкафа напротив Айя увидел, как его хмурое отражение согласно кивнуло. Конечно, орудие — на месте преступления. Чего уж тут не понять?
Отражение сверкнуло на него одинокой сережкой под обросшими патлами, посмотрело недобро и угрюмо, рассеянно почесало длинные порезы на щеке. Айя сразу же убрал руку от лица. Неожиданно сильное отвращение к этому человеку там, за стеклом, ударило Айю под дых, и он стремительно повернулся к Кроуфорду и вдруг понял: перед ним сидел несомненный командир. Командир лучше, чем когда-либо мог быть он сам. Такой выдержанный и способный один отвечать за всех членов своей безбашенной команды. Более того, способный сделать их командой и сохранить ее несмотря на все кризисы. Прекрасный боец, самый достойный из всех противников, с кем ему приходилось когда-либо сражаться. И гордиться тем, что сражался с ним. Неотрывно глядя в ореховые глаза американца за стеклами очков, Айя вдруг понял, что завидует Кроуфорду. Он сам хотел бы быть вот таким. Непроницаемо надежным, уверенным в себе и таким ощутимо сильным.
— В чем заключается твой дар, Кроуфорд? — тихо спросил Айя. Не то, чтобы он прямо так сразу ждал честного ответа, но, тем не менее, американец коротко улыбнулся и сказал:
— Я пророк. Мне дано предвидеть то, что случиться в будущем.
— Понятно.
Теперь многое и правда становилось на свои места… Айя тупо посмотрел на свои руки, так вяло, так незнакомо лежащие на коленях. Пророк. Видящий будущее. И даже если он сейчас прыгнет на него, голыми руками пытаясь задушить этого Шварц, выдавить ему глаза, разорвать горло, выхватить у него пистолет и разрядить в его черное сердце всю обойму, Кроуфорд просто вовремя отодвинется, позволяя Айе позориться в свое удовольствие.
— Кроуфорд, я не могу пока что ответить тебе, — сам себя не понимая, через силу выдавил из себя Айя.
— O’k, я не буду торопить тебя, — тонкая улыбка на хищном лице выглядела почти что удовлетворенной: — Если бы по какому-то нелепому стечению обстоятельств я оказался в такой же ситуации, как ты сейчас, мне тоже было бы непросто принять решение.
Не желая благодарить своего заклятого врага, в последние дни гостеприимно принимающего его в своем доме, Айя просто кивнул, поднимаясь из кресла.
— Спокойной ночи, Ран.
— Оясуминасай, Кроуфорд.
Голос Кроуфорда догнал его в коридоре, когда Айя совсем уже собрался закрывать дверь:
— Она умерла, Ран. Айя, твоя сестра. Твоя месть свершилась, и ее душа спокойно ушла в другой мир. Твоих товарищей Вайсс тоже больше нет. А мы сейчас… у Шварц сейчас сложный период. Я не уговариваю и не убеждаю тебя, Ран. Просто знай, что здесь ты нам нужен, — Кроуфорд смотрел на него пристально и настойчиво. – А кому ты нужен там? — Неопределенный кивок головы в сторону окна обозначил сразу весь спящий город за окнами. – Просто подумай над моими словами.
По напряжению мышц собственной шеи Айя понял, что с трудом сдерживается от того, чтобы не кивнуть. Он всем сердцем ненавидел Кроуфорда и в то же время не мог не признать, что тайно зачарован силой харизмы его личности.
«Я сам знаю, что она умерла. Можно было не напоминать, — пульсом стучалось у него в ушах, пока он с трудом поднимался вверх по лестнице. Боль тупо колола в груди. – Если у тебя есть дорогой человек, Кроуфорд, я от всей души желаю тебе его потерять!»
Маленькая Айя-тян.
В ванной из зеркала на него глянуло узкое злое лицо, исчерканное сбившимися прядями, тенями от них, следами от когтей на щеке.
Айя-тян.
Я сделал все, что мог. Но я же не Бог? Я не мог спасти тебя.
Удерживая себя от банальнейшего жеста – со всей силы всадить кулак в лицо отражению в зеркале, Айя мотнул головой и проблеск сережки иглой кольнул его прямо в глаза.
Айя-тян. Прощай, маленькая сестренка. Твой брат умер вместе с тобой.
Плохо соображая, что он делает, Айя вцепился в серьгу и со всей силы рванул вниз. Кровь брызнула на воротник и на шею, боль смутным фоном просияла где-то на заднем плане сознания.
Сайонара, Айя-тян.
Блеснув металлом, сережка полетела в сток унитаза, рука как неживая ударила клавишу слива.
Шатаясь от боли в груди, в голове и, черт побери, – в душе — Айя поплелся к кровати, там, на тумбочке, обнаружились любезно оставленные кем-то обезболивающие и стакан воды, и как только они начали действовать, Айя немедленно провалился в глубокий мутный сон.
*~*~*
Во сне Айя был бабочкой, бабочкой с черными крыльями в обжигающе алых пятнах. А потом его убили, пробив насквозь металлической иглой. Кричать он не мог, потому что бабочки -гордые твари – страдают молча. И он умер.
*~*~*
Проснулся он от тупой, саднящей боли в груди и долго лежал неподвижно, наблюдая, как по стене напротив ползут бледные отблески восхода. Чем ярче они становились, тем громче звучали внизу голоса, хлопали двери. Когда все немного стихло и Айя собрался с силами, чтобы пойти умыться, дверь мягко отворилась, и к нему в комнату проскользнул Фарфарелло.
Не здороваясь, вообще ни слова не говоря, как и день назад, он занялся его раной. Айя наблюдал, как маньяк аккуратно надрезает на нем бинты, и думал о том, что не боится, совсем не боится этого тихого странного человека с кошачьим желтым глазом.
«Хищник знает другого хищника, — мысленно говорил себе Айя. – Зная свои охотничьи повадки, змея может угадать поведение другой змеи. Просто не надо двигаться, не надо лишний раз привлекать внимание. Он сделает свое дело и уйдет так же тихо, как и появился».
Закончив обрабатывать рану, Фарфарелло удивительно ласково улыбнулся ему своей безумной улыбкой и, глядя Айе прямо в глаза, мягко погрузил указательный палец прямо в пробитую в нем тем единственным когтем дыру.
— Восхитительная работа, — прошептали пухлые чувственные губы.
Айя замер, почти не дыша, выжидающе глядя в исчерченное шрамами лицо ирландца:
— Печально понимать, что не мне досталась честь запечатать в вечности последний шанс его вздоха.
Медленно-медленно желтый глаз повернулся и уставился прямо на Айю.
— Не грусти о нем, он был белый рыцарь Господа Бога. Таких ОН не предает. Твой Кен ушел внимать дыханию Господа. Думает, что сможет защитить Бога от меня.
И потянувшись всем телом, неосознанно чувственно, как сонная кошка, Фарфарелло плавно наклонился вперед и лизнул Айе разорванную мочку, при этом как-то незаметно вытянув палец из открытой раны.
Дрожь физического отвращения на мгновение свела мышцы Вайсс, даже в голове помутилось.
— Шульдих и Кроуфорд оба уехали. Каждый по своим делам, — принимаясь собирать свою аптечку, как ни в чем не бывало, заметил Фарфарелло. – Я собираюсь заказать китайскую пищу на обед. Ты будешь?
— Что? — сипло выдавил Айя.
— Ты будешь есть утку по-пекински? — терпеливо переспросил Фарфарелло и, мечтательно сожмурившись, добавил: — Утка по-пекински оскорбляет Бога.
Айя выразительно нахмурился, надеясь, что этого хватит, чтобы психопат просто ушел. Впрочем, он здорово ошибся.
— Знаешь ли, перед смертью утку три недели кормят орехами и бьют палкой. Это нужно, чтобы у нее отекла печень. От этого утка становится особенно мягкой и вкусной, — даже не глядя на Айю, Фарфарелло запрокинул серебристо-белую встрепанную голову назад и чувственно облизнулся.
Айя и сам не заметил, как неосознанно защищающим жестом прижал ладонь к груди в том месте, где сумасшедший трогал его рану.
— Будь на то моя воля, Фарфарелло, я бы тебя усыпил, — невыразительно, но четко и однозначно высказал он свое мнение.
Не переставая улыбаться, Фарфарелло медленно наклонил голову к плечу, переводя взгляд единственного глаза на Айю.
— Уж не думаешь ли ты, что можешь сделать Богу больнее, чем я?
Айя только коротко мотнул головой, взметнув отросшие темные локоны.
— Так ты будешь китайскую кухню? Или закажем итальянскую? – легко возвращаясь к прерванной теме, предложил Фарфарелло. – По правде сказать, я не очень люблю пиццу. Она не так оскорбляет Бога.
И с этими словами Фарфарелло, так и не дождавшись ответа, удалился, оставив Айю с четким ощущением того, что над ним просто посмеялись.
Впрочем, разговор с ирландцем кое-что прояснил для Фудзимии, помог окончательно определиться с решением.
Шварц были отличной командой. Без всякого сомнения, куда более эффективной, чем когда-либо были Вайсс. И дело тут даже не в пси-способностях или мощи стоявших за ними организаций (уже более не стоявших). Несмотря на все свои различия, Шварц были едины и никогда не раскололись бы надвое, как это случилось с его командой (стоп, не думать об этом, не вспоминать, не вспоминать обманчивую легкость тела Оми, поднятого на мече…)
Шварц были едины и сильны. И Айя не мог не признать того, что это во многом было заслугой их лидера. Брэд Кроуфорд крепко держал команду. И крепко держал ее вместе. Если отрешиться от всего, что было, как человек и как лидер, Кроуфорд очень импонировал Айе. С таким рациональным и ответственным руководителем ему было бы легко и приятно работать.
Да и Шульдих, вызывающий, беспардонный, резкий и вычурный Шульдих, тоже чем-то почти неосознанно ему нравился. Даже сложно было объяснить, чем. Может быть, той легкостью, с которой он шел по жизни, и которой не мог тайно, глубоко внутри, не завидовать Айя.
Что касается Наги, тут и вовсе думать было особо не о чем. После того, как ты умудрился работать с навязчиво дружелюбным, шокирующе наивным в некоторых вопросах ребенком, сработаться с ребенком замкнутым и серьезным не должно быть такой большой проблемой.
И только один Фарфарелло не вызывал в душе и разуме Айи ничего, кроме стабильного отвращения. Говорящая, думающая, прямоходящая тварь. Он заслуживал только скорейшей эвтаназии. Без вариантов. Одноглазый ирландец был ходячей гноящейся язвой Шварц, вскрытым сосредоточением всей порочности черной команды.
Айя не смог бы работать рядом с ним. А значит и вместе со Шварц, неотъемлемой частью которых являлось одноглазое чудовище.
Весь день Айя провел в решительном ожидании того момента, когда сможет сообщить Кроуфорду свой однозначный отказ. После этого он, как хороший гость, поблагодарит за оказанные ему помощь и щедрое гостеприимство, и навсегда закроет за собой дверь этого дома, снова став заклятым врагом всем его обитателям.
Определившись с этим вопросом, Фудзимия как-то внутренне расслабился и даже без особых моральных колебаний сам заплатил посыльному китайцу за столь обидную для Бога утку по-пекински, которую потом съел напополам вместе с насмешливо улыбающимся ему Фарфарелло.
Время шло. Вопреки утреннему «вложению перстов» в исполнении ирландца дыра в груди почти не болела. Заняться было решительно нечем, поэтому от скуки и ради профилактики Айя несколько часов подремал после обеда.
Когда он проснулся, привел себя в порядок и снова спустился в гостиную, за окнами уже начинало смеркаться. Близился вечер, но ни Кроуфорда, ни Шульдиха все не было. Без особого любопытства заглянув в книгу, которую читал, устроившись на диване, Фарфарелло, и по картинкам опознав в ней пособие по судебной медицине, Айя предпочел пока вернуться наверх.
Окна соседних домов уже почти все погасли в сгустившейся темноте, когда громкие голоса внизу дали ему понять, что Кроуфорд и Шу все-таки вернулись. Почти обрадованный, что его томительное ожидание, наконец, закончилось, Айя поспешил вниз.
В проходной гостиной было темно, свет падал только из-за угла, из коридора, где судя по тону голосов, не просто спорили, а уже откровенно ругались двое вернувшихся Шварц.
Как человек в чем-то элементарно деликатный Айя решил подождать, пока они закончат, чтобы уже потом, без промедления и без обиняков, сразу же сообщить Кроуфорду свое решение. В надежном укрытии темноты Фудзимия замер, невидимый из коридора, дожидаясь конца ссоры. С того места, где он почти по профессиональной привычке затаился, ему хорошо были видны и прислонившийся спиной к стене тихо озлобленный Кроуфорд, и обильно жестикулирующий взбешенный Шульдих.
— А вот такой вот я человек! — очевидно не очень переживая по поводу того, что их могут услышать, орал немец. – У меня есть мое личное свободное время, и не тебе решать, как я им распоряжаюсь. Распоряжаюсь, как хочу! Делаю, что хочу! Хожу, куда пожелаю.
— Шульдих, не смей орать на меня, — угрожающе щуря глаза, еле слышно шипел на него Кроуфорд. – Я знаю, какой ты. Но не забывайся. Не думай, что мне нравиться каждый раз вытаскивать тебя из неприятностей.
— А кто просил тебя вмешиваться? Я просил? Я не просил, — Шульдих весь дергался от возмущения и ярости, его рыжие волосы мотались из стороны в сторону.
— Шульдих, ты часть моей команды, и как бы я к этому не относился, я отвечаю за тебя. Если бы это не было так, я бы и возиться не стал.
Немец отпрянул назад так резко, будто сказанное лидером каким-то образом задело его за живое:
— Какая же ты бессердечная сволочь, Брэд!
— Кроуфорд, Шульдих, — высокий американец чуть подался вперед. – И если ты вдруг забыл, то ты ослушался моего прямого приказа. Или ты смеешь оспаривать мое лидерство?
— Nein! Конечно, нет, — набычился Шульдих.
— Может быть, ты считаешь меня недостаточно компетентным командиром? – теперь уже Кроуфорд наседал, его голос звучал мягко и угрожающе. – А как иначе я должен понимать такое откровенное пренебрежение моими приказами?
— Брэдли, но ты же знаешь. Мне было нужно! – почти отчаянно крикнул Шульдих.
Оглушительная пощечина едва не сбила Шульдиха с ног.
— Ты забываешься, Шу, — сладко прошипел тихий голос.
— Черт, больно же, Брэд, — защитным жестом Шульдих закрыл ладонью скулу. – Я только хотел сказать, что…
— Shut up! – коротко рявкнул Кроуфорд, для большей весомости сопроводив каждый из двух коротких английских слогов двумя новыми оплеухами.
— Sheisse, Bred!
На ярко освещенном лице Шульдиха за всем этим хаосом растрепанных прядей отчетливо читались уязвленная гордость и почти что обида, почти что испуг.
— Так что ты хотел мне сказать? — пальцы Кроуфорда зарылись в дикую гриву немца, резко потянули назад.
— Я никогда не оспаривал твое лидерство, Брэд, — жмурясь от боли, выдавил Шульдих. – Ты это знаешь, Брэд.
В голосе его странно мешались ноты смиренного повиновения и упрямого вызова Кроуфорду.
— Берлинская дрянь, — совсем тихо прошипел Кроуфорд, а рука его все тянула и тянула назад рыжие патлы, и, подчиняясь ей, Шульдих вдруг плавно опустился перед ним на одно колено, запрокинув длинное лицо наверх, к своему лидеру. Руки с такими длинными пальцами рассеянно потянулись наверх, замерли, не смея коснуться американца.
Долгий миг они смотрели друг другу в глаза из такой позиции, а потом с какой-то нерешительной мягкостью в каждом движении Шульдих потянулся к брюкам Кроуфорда, расстегнул ширинку и высвободил из нижнего белья наполовину возбужденный член своего лидера. Рука, так и не отпустившая его волос, шевельнулась, накручивая длинные пряди на кулак, и, подчиняясь ей, Шульдих подался вперед, вытягивая губы, чтобы обхватить ими орган Кроуфорда. Руки немца осторожно легли на бедра их лидера для опоры, и он с неожиданным умением начал делать Кроуфорду минет.
В полном шоке, не в силах пошевелиться, Айя смотрел, как телепат упоенно вылизывает пенис Кроуфорда, трется о него лицом, подчиняясь требованиям руки в его волосах, усердно работает ртом, с каждым жестоким рывком заглатывая немаленький член своего лидера глубоко в горло.
«Пидеры!» — Айю даже свело от отвращения. Он многого мог ожидать от Шварц. Но они превзошли все его представления о безнравственности и низости. Брэд Кроуфорд, которого он почти начал уважать, трахал в рот Шульдиха, к которому Айя почти начал испытывать симпатию. Его враги, казавшиеся ему по меньшей мере достойными врагами, на деле оказались всего лишь мерзкими пидерасами. Только необходимость оставаться неслышным и невидимым удержала Айю от того, чтобы не броситься в туалет с целью немедленно прочистить желудок после такого зрелища.
Было унизительно даже смотреть на это. Отвратительно и непристойно.
Сверх всех своих многочисленных пороков Шварц оказались еще и гомосексуалистами.
Тихо-тихо Айя попятился назад, чтобы натолкнуться спиной на неподвижно-напряженного Фарфарелло.
— Правда, они такие смешные, когда делают это? — дуновением воздуха прошептали пухлые губы у самого его уха.
Мерзость! Они все! Все они были ему омерзительны. Удар локтем пришелся ирландцу точно в солнечное сплетение, но тот, казалось, и не заметил его.
— Не надо, — почти ласково предупредил он. – Ты сделаешь больнее себе, чем мне или Богу.
Обозленный правотой ирландца, прекрасно понимая, что стоит ему сказать только слово, и те двое, в коридоре, услышат их, Айя лишь брезгливо отстранился от Фарфарелло, почти не двигаясь при этом с места. Он хотел уйти, немедленно исчезнуть оттуда, прочь от всей этой мерзости! Но непроизвольно среагировав на малопонятный тихий звук снова взглянул на двоих Шварц в коридоре.
Голова по-прежнему стоящего на одном колене немца была отчаянно запрокинута назад по воле безжалостно тянущей его за волосы руки его лидера. Кроуфорд кончил прямо на него. Густые белые капли спермы упали на лицо Шульдиха, на все еще открытый оскверненный пидорский рот его, на закрытые глаза с часто дрожащими темно-рыжими ресницами, на щеки, на волосы…
Все происходило почти бесшумно. Частое дыхание Кроуфорда легче было увидеть, чем услышать, и только Шульдих мягко, как будто бы в полусне слизывал сперму со своих губ.
— Все, пора смываться, пока они нас не засекли, — прошелестел у затылка голос Фарфарелло, колыхнулся легким дыханием воздух, и Айя понял, что сумасшедший поспешил последовать собственному совету. Айя тоже не заставил себя ждать, тенью скользнув прочь в направлении кухни.
Никогда в жизни он не чувствовал себя глупее, чем сидя в темноте за холодильником, в ожидании того, что притихшие и вроде как даже помирившиеся после секса Шварц поднимутся наконец наверх. Когда звуки шагов и негромко переговаривающиеся голоса постепенно затихли, Айя, как вор, прокрался к себе в комнату.
Его все еще трясло и с ощущением полного шока, он вдруг понял, что возбужден. Обжигающий стыд забрался к нему под кожу, сжимая легкие, выдавливая из сознания последние крохи здравого смысла.
Немедленно бежать отсюда. Скорее прочь из этой клоаки! Из этой черной ямы позора и безумия.
Пара минут дыхательной практики помогли взять себя в руки, а холодная вода вернула трезвость и ясность мысли.
Он теперь же, не мешкая ни минуты, не дожидаясь пока, его пригласят, сам пойдет к Кроуфорду, поблагодарит и скажет американцу о том, что он уходит. К черту, в сплошную ночь, в никуда. Лишь бы больше не оставаться под одной крышей с психопатами и извращенцами.
Погруженный в тени и тишину, дом казался спящим, почти заброшенным, будто покинутым своими обитателями. Звуки его шагов гулко отдавались во тьме от молчащих стен. Этот чужой дом, казалось, еще не верил, что он и правда уходит.
Кроуфорд открыл ему сразу же, даже не пытаясь для приличия сделать вид, как будто бы дожидался стука в дверь. Без пиджака, с ослабленным галстуком, лидер Шварц выглядел почти незнакомцем.
— Проходи, Ран. Я ждал тебя, — мягко произнес он, пропуская Айю к себе в комнату.
Обстановка у Кроуфорда оказалась даже еще более спартанской, чем у Наги. Из мебели обращало на себя внимание только глубокое кожаное кресло напротив двери, между двумя узкими окнами, да кровать, широкая, как двуспальная, но почему-то приставленная к стене.
— Ты, я вижу, определился с ответом, — будто подталкивая его к разговору, спросил Кроуфорд.
— Да.
Айя посмотрел прямо в глаза американцу, и внимательные орехово-карие глаза за стеклами очков спокойно выдержали его взгляд. Глупо думать, что ты можешь удивить чем-то оракула. Глупо даже пытаться. Но дело было не в этом. Айя смотрел на этого человека, на этого мужчину, и все никак не мог понять, как он мог? Почему..? Касаться Шульдиха… таким образом. Своего коллеги, подчиненного, товарища. Трогать его. Использовать его и опускаться вместе с ним…
— А, Айя, ты здесь? – дверь ванной открылась и оттуда вывалился сонный, довольный и мокрый Шульдих. Одной рукой он пытался вытереть свои мокрые волосы полотенцем, а второй придерживал сползающий у него с плеча плохо завязанный халат. Нелепейший махровый халат темно-зеленого цвета с рисунком в виде маленьких желтых зверьков. Покемонов.
— А мне нравится мой халат, — благостно ухмыльнулся Шульдих из-под мелькающего полотенца и растрепавшихся по лицу влажных рыжих прядей. – По-моему, очень стильно.
Халат все-таки сполз, обнажая острое белое плечо. Такое колкое, угловатое. Совершенно не женское.
Айя почувствовал, что у него сводит желваки: он глаз не мог отвести от этого плеча.
— Ну, не наглей так уж откровенно, — изогнув тонкую наглую бровь, улыбнулся Шульдих.
Брэд Кроуфорд подступил к Айе ближе, сзади, со спины.
— Шульдих бывает просто невозможен. И все-таки он хорош, – и прямо над ухом с колкой прямотой: — Я же знаю, ты его хочешь.
Вайсс ощутимо напрягся. От стыда, от этой беспардонности, от того, что да, подавитесь, он действительно хотел Шульдиха.
— Ну, Брэд, если ты не против, то я точно не против, — все так же бесстыже ухмыльнулся рыжий своему лидеру.
— Я не против. Я знал, что так и будет.
Даже в голосе Кроуфорда звучала улыбка, и Айя почувствовал, как его легонько подтолкнули в плечо:
— Иди к нему, Ран.
Айя хотел сказать «нет», отрубить, повернуться и уйти. Но сам не заметил, как шагнул к Шульдиху, а потом еще и еще, и Шульдих, наглый, рыжий, мокрый, полуголый, оказался прямо перед ним. Они почти не отличались по росту. И плечо у него было белое. Белое-белое. А глаза болотно-зеленые. И в них блестел смех и вызов.
И Айя сам не понял, как он схватил чертова немца обеими руками, впился губами в его рот. Не целуя, терзая, мучая в кровь. Невероятная дикость происходящего спутала все мысли. На вкус рот Шульдиха оказался солоновато-пряным и одуряюще жадным, а кожа его после душа – влажной, разогрето-теплой и очень свежей. Айя вцепился в него, вцепился крепко и страстно, не чувствуя, как впивается пальцами в бока и под ребра Шульдиху, раня ногтями его кожу. Но немец только шумно выдохнул ртом, подставляя горло для поцелуев, не пытаясь оттолкнуть, а только ближе прижимая к себе бывшего врага. Шея, напряженно подрагивающее горло под безжалостными укусами, вожделенный изгиб плеча. Согнуть по своей воле, подчинить, надругаться…
— Тише, Ран. Не попорти мне Шу, — властное прикосновение на удивление легко отвлекло его от пьянящего тела немца, и Айя, едва соображая, пошел за Кроуфордом к кровати. – Мы никуда не спешим, Ран. Получай удовольствие.
Получай удовольствие.
Будто под действием какого-то заклятия, полностью парализующего волю, Айя сел на край кровати. Прямо перед ним Шульдих без малейшего стеснения распустил завязки халата и, двигаясь вкрадчиво и как-то нарочито развратно, приблизился к нему. Опустился перед сидящим Вайсс на колени, на четвереньки.
~Ты так сильно хочешь меня, что можно просто купаться в твоих мыслях, — промурлыкал все тот же смешливый голос в его голове. – Не жди, что я все сделаю сам. Раздевайся.~
Айя кивнул и стал стаскивать через голову водолазку, и Шульдих не замедлил прижаться лицом к его обнажившемуся животу под бинтами, сладко, влажно, развратно целуя, требуя к себе внимания. Вместе, сталкиваясь нетерпеливыми руками они избавили Айю от ботинок и брюк. И тогда уже рыжий Шварц атаковал его с неожиданной безжалостностью сладострастия. Будто бы всю жизнь только о нем и мечтал, будто бы хотел съесть его живьем. Когда мокрый, бешенный в своей требовательности рот впился ему в пах, Айя едва сдержал крик, опрокинулся назад на локти. Бедра сами взметнулись вверх, в вожделенную полость.
Получи, сволочь!
У него слишком давно не было секса.
И мелькала рыжая макушка у него между ног, и его тянуло, тянуло жилы, тянуло мысли, тянуло немеренный восторг, будто водоворотом скручивая и затягивая его в ненасытную, всасывающую глубину. Еще и еще, и еще! Изнасилую тебя, сволочь! Получай!
На обжигающей, выворачивающей шкуру волне, он прогнулся, тупо понимая, что кончает и уже никак не может сдержать себя.
Наверное, он все-таки закричал, потому что эхо звука отдалось у него в ушах, в прогнувшейся спине, во всем теле. Айя почувствовал, как его тело по собственной воле содрогается, выплескивая свой восторг в горло Шульдиху, вгоняя его туда как можно глубже. А потом все разом схлынуло, оставляя лишь легкое головокружение и чувство опустошенности. И приятное ощущение влажных губ и языка тщательно вылизывающих его гениталии.
— Подними задницу, Шу, мне так неудобно, — пугающе ласково приказал Кроуфорд, и, с трудом разлепив глаза, Айя увидел, как над растрепанной мокро-рыжей головой, за торчащими острыми лопатками, Брэд Кроуфорд настойчиво двигает рукой, вламываясь в задницу Шу двумя пальцами. Шульдих утробно похныкивал от особенно резких движений, но ласковые манипуляции ртом не прекращал.
Это было непотребно и дико! При включенном верхнем свете. Они же не собирались действительно делать это.
Впрочем, отвращение получилось каким-то вялым, искусственным, ненатуральным. И Айя сам не мог не признать этого.
А еще он понял, что опять возбуждается. Прямо вот так, почти сразу.
— Забирайтесь оба на кровать, — чуть ли не урча горлом распорядился Кроуфорд.
Айя подобрал ноги к животу, и уже через пару секунд в его личное пространство так
естественно и легко вторгся Шульдих. Длинные мокрые патлы охлестнули по руке, глаза сияли, длинное угловатое тело так и дышало возбуждением.
Никогда бы не подумал, что голый Шульдих в его руках, целующийся, гибкий, дышащий, живой, может ощущаться так правильно, так хорошо!
А потом над немцем, со спины, тоже обнаженный навис Кроуфорд, и Шу вывернулся, бедрами по-прежнему прижимаясь к животу Айи, одной рукой обхватил Кроуфорда за шею и стал целовать его с такой отчаянной самоотдачей, что имеющий очи да увидит! А Айя не был слеп, у него даже дух перехватило. Потому что он увидел это, он вдруг увидел это в своих врагах. Он просто понял: Шу любит Кроуфорда.
Наконец разлепив измученные рты, какое-то долгое мгновение Шварц безмолвно смотрели друг на друга. Сразу можно было сказать: они разговаривают мыслями. В завершение этого разговора Шу коротко и очень нежно поцеловал Кроуфорда в подбородок.
— А я-то и подумать не мог, что ты такое предложишь, — вслух сказал он и снова повалился в объятия Айи.
И были жаркие, жаждущие тела, и частое дыхание, и ненасытные руки. Громко и охотно стонал зажатый между ними обоими Шульдих, и уверенная рука прижимала его член к напряженно пульсирующему члену Кроуфорда, ласкала их оба вместе, покрывая жирной желеобразной смазкой. А потом Брэд предвинулся ближе, устраивая правую ногу Айи поверх своего бедра, и шепнул что-то резкое по-немецки. В ответ на его слова Шу поднялся на коленях над Айей, спиной в объятия Кроуфорда. Сильное, красивое тело чуть прогнулось в пояснице, дыхание четко подчеркнуло линию поднявшихся ребер. Брэд обнял его одной рукой, поперек груди, будто случайно задевая бледные острые соски, и настойчиво потянул Шульдиха вниз.
И следом дрожь неудержимой волной пошла по всему телу Айи, когда он почувствовал, как головка его изнывающего в нетерпении члена, так крепко прижатого к члену Кроуфорда, скользнула в тесную расщелину между ягодиц немца.
— Mein Got! Кроуфорд, неужели я дожил до того, что ты решился на barebacking, — с усмешкой на губах, но неожиданно напряженно жмурясь, отчего глубокая морщина пролегла у него между бровей, прошептал Шу и резко подался назад. Всего мгновение его плоть отчаянно сопротивлялась вторжению, а потом вдруг поддалась, и Айя чуть не задохнулся от немыслимой тесноты и сладости его нутра. В поисках опоры Шульдих отчаянно уцепился руками за плечи Айи, уперся в них, сопротивляясь требовательному нажиму Кроуфорда.
— Nicht so schnell, bitte. Nicht so schnell(2), — до крови кусая губы, почти что с мукой выдавил рыжий. — Es tut mir weh. Fuers erste (3).
— Nein, Nutte. Еrtrage uns (4), — судя по тону, непреклонно возразил ему Кроуфорд, любовно кусая Шульдиха в плечо. Каждое его слово звучало как шумный выдох. — Es ist zum Aushalten. Fuer dich (5).
А Айя даже кричать не мог, только чувствовать и сжимать в обоих кулаках покрывало. И вместе с Шу кусать губы.
Происходящее было так щемящее развратно и восхитительно, что он сам не мог понять, способен ли выдержать это жаркое душное давление, и пульсацию, и упоительную упругость... А Шульдих опускался все ниже, принимая их обоих все глубже, шипя и мотая головой. И когда он больше уже не мог, Шу закричал, сотрясаемый мощными судорогами, забился, давая свободу своему телу, которое упрямо хотело вытолкнуть их. Его крик, дикий и совершенно животный, наполнил комнату и голову Айи, и не осталось никакого смысла, а только одно ослепительное желание. Трахать его.
И они его трахали.
Вместе. Кроуфорд задавал жесткий упорный темп, подчиняя себе конвульсивные движения собственных бедер Айи. Шу дрожал, вцепляясь ногтями Айе в плечи, он был уже весь мокрый от пота, а его возбужденный член, горячий и твердый, скользил и терся о живот Айи.
— Ya. Oh, ya, — сипло дышал немец, не открывая глаз.
— Шуль… диг… — Айя сам не понял, что прохрипел это, утопая, изнывая, сгорая в нем вместе с Кроуфордом. Рука сама собой нащупала орган телепата, сжала, создавая тоннель и для него.
— Ya! – зеленые глаза распахнулись, и Шульдих забился всем телом, исступленно насаживая себя на них обоих.
При таком напоре оказалось просто невозможно удерживаться в прежней позиции, и Шу фактически повалился ему на грудь, властная рука Кроуфорда прижала его сверху, не давая изменить положение. На миг у Айи перехватило дыхание, но желание было сильнее, к тому же Брэд больше не сдерживал себя, и Шу пытался двигаться им навстречу, и можно было целиком захлебнуться в этом водовороте страсти и желания, и жажды. Огненный ком копился в нем слишком долго, слишком нестерпимо, слишком жарко, и он взорвался.
И вся боль, все напряжение, весь стыд, все его мысли, все чувства – все будто смыло в этой единой волне оргазма.
Только спустя несколько минут, когда Айя вспомнил, как дышать, смотреть и понимать что-то, он осознал мокрую тяжесть Шульдига у себя на груди, и на животе у него было влажно и липко. Из них троих только Кроуфорд все еще продолжал двигаться в растянутом анальном проходе телепата (это Айя чувствовал превосходно).
— Nutte, — коротко, будто плевки в спину ослабшего Шульдига, повторял он на каждом выдохе. – Dirne. Meine Dirne (6).
Айя чуть шевельнулся, высвобождая зажатую между их телами мокрую руку, и вдруг встретился глазами с Шу. Шу улыбался, но смотрел при этом так грустно, что Айе показалось, будто он даже сочувствует немцу. Он не понимал, что значат эти слова, но один только тон Кроуфорда мог сделать достаточно больно. Тому, кто его любит.
И не зная никаких слов утешения, не помня где, когда и как все это началось, Айя обнял немца обеими руками, беспорядочно гладя по плечам, по спине, по волосам. Как если бы немец плакал, и его надо было успокоить. Айя утешать не умел. Но когда-то ему хотелось, чтобы кто-то вот так обнимал его. Губами Айя прижался к пылающему виску Шульдиха, едва ли не целуя. Он не знал, что тут можно сказать. Он совершенно не ожидал, что вместо него заговорит Шульдих. И что он скажет именно это:
— Вот видишь, как хорошо бывает, правда? Признай, приятно чувствовать себя живым. А ты живой, Айя. Ты жив.
Кроуфорд над ними шумно выдохнул и, прогнувшись в спине, кончил вслед за ними.
— Айя, подвинься, — тихо шепнул он и, когда вайсс без вопросов выбрался из-под Шульдиха, уткнулся лбом в спину повалившегося на живот немца и на какое-то время замер так, неподвижно, по-прежнему опираясь на локти, будто не решаясь опуститься на спину Шу полным весом.
Они все трое дышали и молчали. И неожиданно для себя Айя начал проваливаться в дремоту.
— Ну, все теперь в душ, — вытряхнул его из этого неверного состояния бодрый, как обычно, голос Кроуфорда.
В ответ Айя честно пошевелился, а Шу только нарочито застонал.
— Брэ, ты наверное шутишь. Ты же не думаешь, что после такого я смогу куда-то идти.
— Думаю, сможешь. Если захочешь, — на удивление мягко и почти даже уважительно ответил Кроуфорд. И почему-то Айя догадался, что в этих словах звучит разрешение не вставать и никуда не ходить.
Совсем уже сонный и как-то странно расслабленный Айя вслед за Кроуфордом посетил ванну, а потом они расстелили кровать, и он уже слабо понимал, как так получилось, но в эту ночь он остался спать с ними.
И не видел никаких снов.
*~*~*
Стояла глубокая ночь, когда он пробудился от неожиданного дискомфорта, в темноте рядом с ним ровно дышал Кроуфорд и надрывно всхрапывал время от времени Шульдих, оба теплые и расслабленные. Но что-то все-таки было не в порядке.
Айя продрал глаза и осторожно осмотрелся.
С ночного неба за открытым окном на него взирали две луны: агатово-белая – праматерь приливов, и желтая, как топаз – глаз Фарфарелло.
Псих сидел на подоконнике открытого окна, спиной наружу, свесив ноги в комнату, и молча смотрел на них. Лунный свет серебрил мягкий мех его макушки, делая его как никогда похожим на хищную и утонченную кошку.
Очевидно, он выбрался из своей комнаты на крышу и специально пришел сюда.
А потом Айя почувствовал, что его взгляд встретился с этим немигающим желтым зрачком. Фарфарелло видел, что он не спит.
Жест руки в короткой перчатке с обрезанными пальцами был таким легким и нереальным, как полет мохнатой ночной бабочки.
«Иди сюда».
И после всех событий прошедшего дня, Айя тихо, чтобы не разбудить Брэда и Шульдиха, выскользнул из кровати, натянул штаны, подобрал водолазку и по собственной воле пошел к Фарфарелло. И совсем не странно было понимать, что ему действительно хочется, если не поговорить с сумасшедшим, то во всяком случае послушать, что он скажет.
Фарфарелло подвинулся на подоконнике, освобождая место, чтобы он мог вылезти и сесть рядом.
— Трогательно, — мягко шепнула ночь, и Фарф чуть кивнул головой в комнату, в направлении кровати. Айя взглянул туда, где на простынях ночного света крепко прижимались друг к другу двое спящих шварц. Шульдих лежал на спине, разметав под одеялом и из-под одеяла свои длинные конечности, рыжие волосы хаосом были разбросаны по подушкам и острому бледному лицу. Одной рукой он легко обнимал плечи Кроуфорда, во сне положившего голову ему на грудь и так отчаянно обхватившего немца обеими руками, как будто Шульдих в любой момент мог растаять, если не цепляться за него достаточно крепко.
Это было так интимно и лично, что Айя заставил себя оторвать от них взгляд, посмотреть мимо.
— Видишь, как плотно они укутаны в кокон переплетенных крыльев? — тихо, торжественно, почти нараспев произнес Фарфарелло. — Так они защищают друг друга. У Кроуфорда крылья по цвету, как заря. А у Шульдиха – как закат. Только сейчас они так сплелись, что уже и не поймешь, где чьи.
Слова лились из уст сумасшедшего неожиданно красиво, как стихи или песня.
— А твои крылья – багрянец.
Айя только молча кивнул. «А твои крылья, Фарфарелло, лунный свет».
– В нем невозможно найти ни одной плавной линии, сплошные углы, но все же его тело создано для любви.
Сначала Айя не понял, что он говорит, но пристальный взгляд ирландца, неотрывно упертый все время в одну точку там, в комнате, не оставили ему никаких сомнений, даже если бы не прозвучала следующая фраза: — Бог не любит Шульдиха. Он родился в Содоме.
— Никогда не слышал, — покачал головой Айя: «А я думал, он из Берлина». — Где это?
— Ты был там этим вечером. Вместе с ним.
Айя нахмурился и подумал, что не хочет понимать последнюю фразу.
— Ты любишь его? — чуть шевельнулись пухлые губы Фарфарелло.
Его даже дернуло от такого вопроса:
— Я бы так не сказал, — и почти с вызовом: — А ты?
— Нет.
В их нелепом разговоре шепотом по душам повисла пауза. Ночь дышала прохладой за их спинами, качались и шумели деревья в маленьком садочке под окнами.
Под безрукавкой Фарфарелло мягкой белизной сияли бинты, и Айя подумал, что со стороны они оба, забинтованные, на карнизе крыши, должны наверно представлять собой довольно странное зрелище.
— Но мы иногда трахаемся, — завершая логическую мысль, все тем же тоном добавил ирландец. Уперев локти в колени и положив подбородок на руки, Фарф болтал ногами и едва заметно качался из стороны в сторону. – Не думай, что это легко: жить с таким бескомпромиссным альфой, как Кроуфорд. Иногда Шу бывает нужно больше животной дикости, ярости и страсти, чем тот может дать, и тогда он приходит ко мне. И я даю ему это. Иногда ему нужно больше нежности, чем может дать Кроуфорд, и тогда он тоже приходит ко мне. И получает это. – Коротко-обстриженная голова психа все заметнее болталась из стороны в сторону, как у китайского болванчика: — Иногда ему нужно вспомнить, что он тоже мужчина. Я не отказываю ему и в этом. — Судорожно-нервным и в тоже время каким-то сомнамбулическим движением Фарфарелло вздернул руку к приоткрытому рту, с силой вжимая пальцы по обе стороны от перечеркнувшего его шрама. — Шу говорит, что ему нравятся мои губы.
— Фарфарелло?
— Да.
— Я не останусь здесь. С Вами.
Их спины холодил сквознячок. Под шорох их голосов в темной комнате крепко спали Шульдих и Брэд.
— Я знаю.
Почему-то Айя даже не удивился.
— Я собирался сказать это Кроуфорду. Сегодня.
— Не беспокойся, он тоже знает. Он же оракул. Он знал об этом с самого начала.
— Но почему тогда?
Впервые за весь этот странный разговор Фарфарелло вдруг повернулся к нему, посмотрел прямо в глаза:
— Потому что у нас такого шанса уже не будет. А у тебя есть. У тебя есть шанс жить как человек, Айя.
Отросшие пряди волос мотались перед глазами, перечеркивая ночь, и неожиданно что-то как будто щелкнуло у него в мозгу.
— Я не Айя. Меня зовут Ран, Фарфарелло.
Он поднялся на карнизе, всей кожей чувствуя, как ночь вокруг наполняется предчувствием дождя. Деревья шептались о дожде, неизбежностью дождя пах ветер. Рядом грациозно выпрямился Фарфарелло.
— Здравствуй, Ран.
Это прозвучало так нелепо, так странно, но с неожиданной торжественностью в голосе.
— Сегодня Бог узнал и вспомнил тебя, — с этими словами психопат чуть наклонился вперед и очень легко, почти неощутимо поцеловал его в щеку. – С днем рожденья, Ран.
— Спасибо, Фарфарелло, — захваченный в плен дыханием крадущегося дождя, совершенно серьезно ответил он и также легко поцеловал Фарфарелло в ответ, в прорытую глубокими шрамами щеку под повязкой.
А потом они обменялись таким же нелепым, каким-то детским в своей серьезности поцелуем в губы. И губы у Фарфарелло действительно оказались потрясающе мягкими и нежными.
Дождь обрушился на них с небес тягучей и зябкой сыростью, и Ран улыбнулся своим мыслям, потому что лучшей ночи для того, чтобы уйти отсюда, невозможно было придумать!
— Попрощайся за меня с Кроуфордом и Шу. Скажи им, что я… им благодарен. И тебе тоже.
Деревья, поскрипывая, качались от ветра. Он повернулся, чтобы уходить.
— Прощай, — шепнул Фарфарелло, молниеносно выбрасывая вперед левую руку и сквозь разбитые брызги дождя втыкая, практически вбивая пальцы ему в шею, сзади, у основания черепа. В контрольные точки.
Фарфарелло столкнул его с крыши. Крыльев цвета багрянца больше не было…
* * *
В самом раннем часу утра, когда восходящее солнце еще и не думает осчастливить своим сияньем всю страну, в полицейском участке зазвонил телефон, и встревоженный голос с сильным иностранным акцентом прохрипел:
— Скорее. В соседнем доме человек упал с крыши. Вылез из окна под дождь и свалился. Пожалуйста, пришлите «скорую помощь». Я не знаю, куда еще звонить.
* * *
Мелодично пропикали кнопочки сотового телефона, кольнул в ухо длинный гудок, и знакомый голос произнес:
— Да, слушаю.
— Я все проверил. Порядок.
— Он действительно совсем ничего не помнит?
— А когда Эрро ошибался в своей работе?
— Он адаптировался?
— Вполне. С тех пор, как его выписали из больницы, живет полностью в своей легенде. Целыми днями занимается цветочным магазином.
— В одиночку?
— В сущности, да. Хотя у него тут почти постоянно торчит одна девица. Помогает ему. Полагаю, еще немного и они там поженятся. Оракул, ты не видишь тортов, белой фаты и церемонии?
— Перестань. Через 40 минут у нас самолет. Ты должен быть в аэропорту через полчаса.
Трубка пикнула и умерла. Высокий рыжий гаджин убрал ее во внутренний карман длинного, вызывающе безвкусного пиджака, отошел от парапета.
Напротив, внизу на улице миловидная темноволосая девушка и парень с уверенным и честным взглядом открывали цветочный магазин.
Weiter, weiter ins Verderben
Wir muessen leben bis wir sterben
Дальше, дальше, к погибели!
Мы должны жить, пока не умрём.
«Dalai Lama»
Rammstein
Das ENDE
Немецко-русский мини-словарик Шульдиха и Брэда Кроуфорда:
1. Guten Morgen, Morgenvoegel. — Доброе утро, утренняя пташка!
2. Nicht so schnell, bitte. — Не так быстро, пожалуйста.
3. Es tut mir weh. Fuers erste. – Это больновато по началу.
4. Nein, Nutte. Еrtrage uns. – Нет, шлюха. Терпи.
5. Es ist zum Aushalten. Fuer dich. – Ты вполне способен это выдержать.
6. Meine Dirne – Шлюшка моя. | 23 |
Право один раз оступиться | Инцест, Экшн | Сначала он думал, что будет сложно перебороть себя, но обстоятельства подгоняли, дышали в спину, не оставляя свободного времени для душевных метаний. На его руках была свежая душная кровь, за его спиной – яркий отчетливый след убийства. И совсем под боком тренировочный лагерь штурмовиков, на территорию которого было так до смешного легко проникнуть. Потому что любой человек с другим лицом, другой внешностью, другим кодом ДНК был бы обнаружен мгновенно. Только вот вся шутка в том, что у него и лицо, и код ДНК были как раз такими, как надо.
Маленький волк незамеченным проник на территорию питомника для боевых псов. Их еще только учили убивать, а за его спиной уже остывали неотомщенные трупы. Он выглядел младше большинства из них (большую часть штурмовиков растили по ускоренной программе), но Бобе казалось, что за последние два года он повзрослел на целую жизнь. Два года с тех пор, как умер отец. С тех пор, как он остался один. С тех пор, как, сжимая в ладонях шлем с отрубленной головой Джанго, маленький мальчик дал клятву, что будет преследовать и убивать джедаев везде, где только найдет их. А потом станет самым лучшим охотником за головами во всей вселенной. Таким, чтобы отец мог им гордиться.
Незамеченным он прокрался вдоль закрытого плаца, через окно влез в пустующий среди дня жилой барак и несколько часов терпеливо прождал в туалете клона подходящего возраста.
Маленький неудачник лишь на миг успел удивиться расчетливой безжалостности в точно таких же как у него спокойных черных глазах, а потом только харкнул нелепо, когда проволочная петля сломала ему шею. Расторопно и деловито Боба перетащил убитого в подсобку с отключенными в это время дня роботами-уборщиками, расстелил на полу пленку и, предварительно раздев, тщательно расчленил свою жертву. Светло-серая форма будущего штурмовика села на него, как он и ожидал, просто идеально. Собственная одежда без сожалений и колебаний отправилась в уничтожитель мусора вместе с запечатанными в пластик останками погибшего клона.
Все это Боба проделал абсолютно спокойно. Этот человек не был врагом в его глазах, как, впрочем, и не был человеком. Его убийство никак нельзя было сравнить с ликующей дрожью от уничтожения джедаев. Хотя Боба прекрасно понимал, что говорить об «уничтожении» ему пока было рано. На его счету сейчас было всего трое: два падавана (один даже младше, чем он сам) и женщина-джедай, очевидно не успевшая понять, какую угрозу для нее представляет мальчик с хорошо знакомым лицом клона. Но были и другие люди, которых он убил, просто потому что это было ему удобно, или решало проблемы, или позволяло добыть какие-то необходимые блага. В основном, конечно же, топливо. «Раб-1» жрал его просто в немереных количествах, и охота за ним отнимала у сына Джанго почти столько же сил, как и охота на джедаев.
Сейчас «Раб-1» был удачно спрятан вдали от города, а отпечатанный на форме порядковый номер убитого не только надежно спрятал Бобу среди других клонов, но также и проинформировал в какой корпус идти, где искать свою группу и какие места занимать.
В течение ближайшей недели Боба убедился, что жизнь среди клонов – это почти курорт. И пусть он уставал не меньше других в своей возрастной группе, а бесконечно сменяющие друг друга серии тренировок выматывали зачастую намного сильнее, чем реальные поединки, в которых ему уже доводилось участвовать. Зато у него каждый день было бесплатное трехразовое питание. За последнее время он очень хорошо понял, какая это может быть роскошь.
Да и жить с другими клонами в одной длиннющей, как кишка, общей спальне оказалось не так уж сложно. Еще на Камино Боба не раз замечал, что клоны общаются между собой исключительно редко и только по делу. Никаких откровенных разговоров за жизнь у них не было, да и не могло быть, так что сверстник-клон с верхней койки вряд ли заметил, что его соседа заменил другой мальчик с точно таким же лицом и голосом.
Только вот спал Боба плохо. Во сне перед ним возникали смутные фигуры в коричневых плащах, вспыхивал удушающим шипением лиловый меч, и в душе поднималось жаркое ослепляющее желание мстить, а в глазах темнело от ненависти. Это было плохо, он задыхался от этих снов, больше всего опасаясь обнаружить, что проснулся от собственного крика, разбудил клонов и они смотрят на него, медленно начиная понимать, что значат слова, так неудержимо вырывавшиеся из его уст. Ведь никто, никто кроме него в этом помещении, ни одна живая душа не крикнула бы в истерике и ужасе: «Папа!»
От этого страха Боба ночами зажимал себе рот подушкой, сворачиваясь на койке в дрожащий напряженный комок, засыпал и просыпался в той же самой позе, в глубокой темноте. И лежал, слушая то вдалеке, то где-то рядом отчетливые шлепки тела о тело, кожи о влажную кожу, звуки быстрого жадного дыхания, быстрого жадного совокупления растущих мужских тел. Под аккомпанемент этих звуков он запускал руку под одеяло и сосредоточенно дрочил в жадном желании разрядки, ни о чем не думая и ничего себе при этом не представляя.
За те дни, что он провел среди клонов, его товарищ с верхней койки пару раз перегибался через край лежака и вопросительно смотрел на него. В ответ Боба без всяких эмоций отрицательно качал головой, и черные кудряшки вверху покорно исчезали.
А еще иногда по вечерам к ним заходили инструктора — старшие клоны, уже стриженные, лет по 20. Это тоже не было особым событием. Просто каждый раз двое мальчишек слезали с койки (каждый раз со следующей) и безмолвно следовали за ними. Боба все понимал, но не хотел и не собирался задумываться над этим.
Ему всего лишь надо было дождаться, когда высохнет слишком уж неряшливый, слишком грубый след, который он оставил за собой после убийства последнего падавана. А потом он уйдет отсюда также быстро и просто, как и пришел. Питомник клонов останется в его жизни еще одним пройденным этапом, еще одной маленькой победой над собственным страхом, преодолением самого себя.
Ни на минуту Боба не боялся, что ему захочется здесь остаться, потеряться среди точно таких же одинаковых лиц. Слишком хорошо он помнил слова, которые однажды сказал ему отец: «Я хочу, чтобы ты понял: ты больше, чем они все. Больше, чем клон. Ты мой сын». И порой скользя равнодушным взглядом по повторяющимся лицам, Боба снова и снова ловил себя на том, что смотрит на них чуть свысока, почти жалеет. Пусть биологически он и не отличался от них, пусть каждый клон мог спокойно назвать Джанго Фетта своим отцом, но сам Джанго называл сыном только его. И Боба знал, что не подведет отца.
Он будет лучшим. Умнее, хитрее, приспособленней и жизнеспособней всей этой идеальной армии. Как если бы они не были людьми, а он был.
И как-то так само собой получилось, что Боба не ушел в тот срок, как изначально планировал. Нельзя сказать, что ему нравилось молчаливо-деловитое общество людей с его же собственным лицом или лицом его отца, которого он потерял. Просто Боба ненасытно глотал информацию на всех тех обязательных занятиях, которые другие клоны воспринимали, как должное. Знания по технике безопасности при замене фильтров в системе воздуховодов корабля, специфические сведения о скорострельности бластеров или точные таблицы для определения эффективности того или иного топлива – где еще он сможет получить всю эту информацию в такой отчетливой и конкретной форме, как ее преподавали клонам? А собственный, чаще не слишком приятный опыт самостоятельного решения многих задач научил Бобу ценить любые бесплатно полученные навыки и умения.
Главами заучивая учебники и до изнеможения отрабатывая боевые приемы, которым отец просто не успел его обучить, Боба и не заметил, как мимо промелькнули недели, и как-то незаметно пришел тот день, когда двое инструкторов – те же самые, что и в прошлый раз, или скорее всего другие с такими же лицами – пришли вечером в спальню, и его сосед тот час же свесил ноги с верхней койки и спрыгнул на пол, рядом со своими сандалиями. Боба безмолвно последовал его примеру.
Серый коридор за серым коридором клоны миновали знакомые помещения базы и перешли на территорию старшего персонала. Наконец они остановились перед очередной ничем не приметной дверью, и один из старших окинул обоих мальчиков требовательным взглядом.
— Вам повезло. У нас сегодня очень важный гость. Так что, не подведите.
Боба и его безымянный сосед ответили синхронными серьезными кивками. Бобе еще не приходилось столкнутся с тем, чтобы клонов наказывали, и он не знал, как именно это делают, но в тоне старшего отчетливо прозвучало предупреждение.
В комнате, куда их привели, верхнее освещение было потушено, горели только нижние ночные светильники на уровне бедер. Желтый свет мягко вырисовывал в темноте плоскость широкого стола в центре комнаты, очертания нескольких кресел, расслабленной фигуры в одном из них.
Нарочито безразличным взглядом Боба скользнул по «важному гостю» и почувствовал, как все его тело будто бы стянули тиски. Возможно, тому стали виной игры света и тени или дала себя знать усталость после долгого дня, но Бобе вдруг показалось, что он узнает эти сильные расслабленные руки, наклон головы, манеру в минуту отдыха заворачивать ступню одной ноги за пятку другой.
Это не могло быть правдой. Он все прекрасно понимал.
На мгновение ему даже стало почти физически плохо от того, что он мог хотя бы на мгновение так подумать.
Отец был мертв.
Его не было больше.
И спустя несколько застрявших поперек горла вздохов Боба смог жестко сказать себе, что просто его обманула та ненастоящая, скороспелая зрелость, наполнявшая позу этого штурмовика. Проблеск глаз, где под внешним, вросшим в сознание и в разум отсутствием какого-либо выражения, отразились азарт и самодовольная насмешка. Небольшой, но отчетливый шрам-вмятина справа от подбородка – уникальный трофей конкретно этого клона, сразу же выделивший его среди тысяч таких же лиц.
Бобе показалось, что его замешательство продлилось лишь какие-то доли секунд, но будто очнувшись, усилием оторвав взгляд от лица гостя, он обнаружил, что второй клон уже успел почти полностью раздеться и поспешно стягивает с себя последние детали одежды, а двое инструкторов с одинаково вопросительным выражением смотрят на Бобу. Потом один из них сделал шаг в его сторону.
— Не надо. Оставьте этого мне.
Будь прокляты все эти программы ускоренного роста, голос у штурмовика – голос был точно таким, как у Джанго, ровным и низким, идентичным до мельчайших оттенков интонаций.
Боба почувствовал, что всей душой, всем сердцем, всеми фибрами своего существа он холодно и чисто ненавидит этого человека, без малейшего труда крадущего у него бесценные крупицы памяти об отце.
Молча сжав челюсти Боба стал раздеваться. Какой бы удивительный план бегства ни озарил бы его сейчас, он знал, что игра не стоит свеч. При всех его умениях и талантах даже эффект неожиданности не пересиливал того, что в одиночку он не справится с тремя взрослыми клонами.
Тем временем, второй мальчик прошел к столу и без единого слова забрался на него, сверкая в полутьме гладким здоровым телом. Клоны-инструкторы одновременно шагнули к нему.
Сложив свои вещи еще одной аккуратной стопкой рядом с вещами соседа, Боба вопросительно вскинул взгляд на штурмовика. Даже сидя тот все же смотрел на него сверху вниз и, казалось, чуть улыбался уголками рта. Это было совсем не трудно, заставить себя одним решительным усилием сдвинуться с места, подойти достаточно близко, чтобы шершавой смуглой ладони не пришлось тянуться к его лицу с тем, чтобы по-хозяйски сдавить пальцами его подбородок.
Собственная нагота не волновала Бобу, невозмутимо и прямо он встретил испытывающий взгляд штурмовика. Свободная рука мужчины уверенно, но мягко зарылась ему в волосы, скользнула на плечо, чуть сжала, то ли жестом поддержки, то ли прощупывая мышцу. В ответ Боба с вызовом положил руку штурмовику на колено.
Они так и замерли оба, глядя друг другу в глаза. Справа, со стороны стола, до них долетали тихие возгласы, без слов, одобрительные шлепки ладоней по коже, редкие короткие звуки поцелуев. Боба едва слышал их, ему казалось, он должен знать, что там происходит и поэтому оно не должно касаться его.
Похоже штурмовик почувствовал неловкую паузу – с улыбкой откидываясь в кресле, он жестом позвал Бобу к себе на колени. Боба не стал спорить. Он был готов как к этому, так и к тому, что придется весь вечер обдирать коленки об пол. И все же… пусть время уже порядком сгладило краски воспоминаний, он отчетливо помнил, как отец иногда сажал его перед собой к штурвалу пилота и пульс оглушительно барабанил у мальчишки в ушах от двойного торжества этого момента: быть так близко к отцу и к его кораблю…
По-прежнему не отрывая взгляда от темных глаз, Боба уверенно оседлал бедра штурмовика и повторяя его собственный жест провел ладонью по затылку мужчины, по колкому черному ежику его волос, по шее, сжал сквозь ткань каменно-твердое плечо. Потом помедлил и осторожно коснулся шрама на подбородке.
В отличие от гладкой молодой и здоровой кожи клонов, лицо Джанго, как он его помнил, было уже тронуто разрушительным влиянием времени, мельчайшие дефекты, вроде оспинок таились на щеках, в линии скул и тяжелой челюсти. И Боба будто особые сокровища, с нежностью хранил все эти мелочи в своей памяти.
Возможно, поэтому едва заметный на ощупь шрам в его глазах сразу отделил этого штурмовика с одной стороны от прочих клонов, с другой – от его отца. Отличил, сделал в чем-то особенным. Другим.
Мгновение чуть печальной расслабленной задумчивости, и Бобе усилием пришлось подавить свои боевые реакции, когда сильные руки неожиданно обхватили его, рванули вперед и на себя. Замедленным кино мелькнуло перед глазами собственное падение на грудь к штурмовику, а потом настойчивые жесткие губы с силой вжались в его рот, и Боба сам не ожидал с какой отчаянной яростью он подастся навстречу этому поцелую. Встречая атаку чужого языка собственным натиском, кусая, впиваясь, не замечая того, как намертво вцепляется пальцами в одежду на плечах клона. Жаркая оглушающая волна бессмысленных ощущений накрыла его, одним махом сметая все разумное, все продуманное, безошибочно срывая запоры с темниц его инстинктов. Боба вряд ли и сам мог объяснить, что пробудилось в нем в те минуты, что он буквально пожирал рот отвечающего ему встречной страстью штурмовика. Глухота, немота, слепота скрутили его, отдавая во власть осязания и вкуса, и юное тело само упрямо прижималось к мужскому твердому животу. В голове крутились мутные вихри, а горло просто сдавило от желания.
Штурмовику понадобилось заметное усилие, чтобы оторвать его от себя, губы мужчины покраснели и припухли, широкая грудь заметно вздымалась. И сквозь туман в глазах Боба заметил изумление и одобрение во взгляде мужчины.
Удивление – это было плохо. Это значило, что он повел себя иначе, нежели от него ожидали, не так, как полагалось другим младшим клонам. Впрочем, одобрение с лихвой снимало опасный момент этой ошибки.
Боба снова потянулся к штурмовику за поцелуем, одновременно атаковав одежду на его груди.
Он едва ли что-то соображал, смакуя неожиданную полноту ощущений от болезненно вспухших губ до тягуче требовательной пульсации в паху. Клон удержал его, крепко сжав плечи, улыбнулся, широко, белозубо, и легкая веселая хитринка блеснула в его глазах совсем как…
Боба разом обмяк, опустил лицо. Он не мог понять, как он так легко утратил всякий контроль над собой. Что сказал бы отец? Стыд ледяным ножом впился под ребра.
Мокрые щекотные поцелуи в шею и плечи слегка успокоили его, помогая вернутся к реальности. Старший клон сам расстегнул форму у себя на груди, и Боба безмолвно прижался к открывшейся горячей терпко-пахнущей коже. В ответ сильное тело под ним отчетливо дрогнуло, и Боба принялся дерзко сосредоточенно лизать все участки кожи, до которых мог дотянутся. Почти неосознанно нашел широкий плоский сосок и жадно завладел им. Штурмовик шумно выдохнул, и твердая выпуклость под ягодицами Бобы шевельнулась, отчетливее обозначаясь в форменных брюках.
— Не торопись так, — жарко выдохнул до боли знакомый, до боли НЕ ТОТ голос ему в ухо: — Мы никуда не спешим.
Грубоватые ладони требовательно сжали его ягодицы, приподнимая, открывая. Один палец прижался к отверстию, чуть шевельнулся, даря незнакомое острое удовольствие, и разом проник внутрь. Боба не дал себе охнуть от неожиданности. Было в сущности не так уж и больно, скорее неприятно. И будто мстя за столь быстро упорхнувшее наслаждение, Боба снова впился в губы штурмовика, раня и его, и себя, чтобы новое яркое переживание отвлекло от тупого дискомфорта от вторжения в анальный проход.
— Ты прямо как в первый раз, — голос клона прозвучал ниже, хрипатее, его дыхание оставляло влажные следы на щеке Бобы.
— С тобой — в первый, — хмуря лоб и сосредоточенно насаживая себя навстречу нежеланному проникновению, умудрился не соврать в ответ Боба.
— Спокойнее. Не зажимайся, — шепнул штурмовик и немного передвинулся, сползая на кресле вниз. И то ли Боба все же непроизвольно послушался его, то ли просто поза оказалась более удобной, но на следующем же толчке вверх и внутрь, его тело охватило судорогой непомерного животного ликования.
Ни он, ни штурмовик не ожидали столь быстрой и внезапной разрядки, но старший клон все же успел поймать и закрыть в кулак его бьющийся орган, чтобы сперма не запачкала ему китель.
Опустошенный Боба обмяк на груди мужчины, часто и тяжело дыша. Так ярко и впечатляюще он еще не кончал. Штурмовик одобрительно хмыкнул ему в волосы, коротко потерся щекой о кудрявую макушку. Затем держа запачканную руку на весу (пальцы другой по-прежнему были внутри Бобы), он шевельнулся, слегка встряхивая мальчика.
— Расстегни, — кивком головы он показал на свой пах.
Боба уперся коленями, приподнялся и после короткой отрывистой возни с застежками высвободил напряженный, потемневший от прилива крови орган. Запах сразу же стал сильнее и звуки, такие же как ночью, странным ритмом застучали у него в ушах. Настолько больше, чем у него! Боба потянулся рукой, желая потрогать, снять скопившиеся в щелке мутные капли. На ощупь член оказался горячим, бугристым и непослушным, он подрагивал в руках, заставляя штурмовика крепко сжимать зубы и что-то неразборчиво шипеть на Бобу сверху.
Липкая мужская ладонь накрыла любопытные пальчики мальчишки, размазывая по головке его собственную сперму.
— Повернись.
Снова короткий приказ, и Боба послушно поднялся, чувствуя странное разочарование от того, что штурмовик освободил его и одновременно предвкушая новое вторжение, более значимое, более мощное…
Подлокотники оказались слишком узкими, чтобы он мог уместить коленки в кресле в этой новой позиции, пришлось перебросить ноги через них и держаться фактически на руках. Ладони штурмовика сразу же добавили ему еще одну точку опоры, подхватив его за ягодицы, раздвигая их. Боба почувствовал, как сразу оба средних пальца растянули вход, раздвигая его для тупой и упрямой головки фаллоса.
— «Будет больно», – объективно оценил Боба свои ощущения и резко выдохнул, когда горячий член одним резким движением пропихнулся внутрь. Закушенные губы помогли удержать внутри любые звуки, которые он мог бы издать. Было действительно больно. Шершавые ладони больше не поддерживали его, а наоборот покачивали вверх-вниз, то сдирая с этого огромного органа, то снова насаживая на него, как на толстый тупой вертел. Ощущение было таким, как будто каждый раз у него половина прямой кишки выворачивается наружу.
— А теперь давай сам, — жаркое дыхание обожгло спину, и ладони исчезли, предоставляя ему относительную свободу двигаться. Укус в плечо, и штурмовик запрокинул его себе на грудь, одной рукой беспощадно теребя соски Бобы, а другой ощупывая его поникшие гениталии.
Боба кивнул и, надежнее сжав кулаки на подлокотниках, приподнял себя, а потом дал собственному весу вновь увлечь его вниз, пронзая самого себя.
— Быстрее, — шершавые пальцы смяли его мошонку, и все внутри невольно сжалось, стискивая половой орган мужчины.
Быстрее? Он что думает, это так легко?
Вся поза была достаточно неудобной, чтобы самостоятельно двигаться, но Боба усилием со злобой подался назад. И в ответ его слух кольнуло одобрительное хмыканье. Такое родное, такое до боли знакомое!
И сразу непрошенная мысль: значит, у Джанго был такой же большой…
От этой мысли, от самой уже жутковатой возможности представить себе, как оно было бы с отцом, Боба вдруг снова ощутил, как его охватывает и уносит, смазывая все мелкие недостатки происходящего, тягучее наслаждение.
Его член в руке старшего клона ожил, толкаясь в жесткие пальцы, подчиняя себе движения бедер Бобы.
Жарко, жадно, так, как и надо. Нет, недостаточно. Нужно еще больше!
Кусая губы, он яростно дергался на каменно-твердом члене мужчины, их тела сшибались с мокрым смешным звуком, но Бобе было на это наплевать. Он горел весь, и невыносимо пылал там, где штурмовик имел/дрочил/теребил его.
Перед глазами мутно мелькал стол, на котором клоны-инструкторы трахали его соседа сразу и в рот, и в задницу. Но Боба едва ли мог видеть их. Тяжелое дыхание, хрипы, толчки – его собственное гулкое громовое сердцебиение заглушало все звуки.
Так хорошо! Так сильно! Так близко! Ну, еще же! Еще! Еще!!!
«Папа!»
Распахнув рот в беззвучном отчаянном крике, Боба кончил еще сильнее, чем в прошлый раз. Его практически вывернуло. Даже в полутьме он отчетливо видел светлые кляксы семени на полу перед креслом. Он даже не заметил того момента, когда мужчина кончил внутри него, и только чувствовал, как сперма течет из него на форменные брюки. Впрочем, кажется, штурмовика это уже не очень заботило. Он позволил Бобе всем телом опрокинуться на себя, расслабленный и насыщенный.
Что-то изменилось в нем, Боба знал это точно, но что именно он еще не понимал, да и не стремился понять именно сейчас.
В сытой довольной полудреме прижимаясь к чужому надежному теплу, Боба рассеяно наблюдал за тем, как другие клоны вертели его сверстника из стороны в сторону, меняя позы, стремясь получить максимум удовольствия от покорного, отзывчивого юного тела. Они не были эгоистичными любовниками, много и охотно лаская его, и каждый из них успел взять у мальчишки в рот. И все же происходящее между ними воспринималось сознанием Бобы как некий дикий абсурдный сон. Отдаленно и рассеянно промелькнула мысль, что он должен быть благодарен безымянному штурмовику с отметиной на лице. Конечно, он не умер бы, если бы пришлось в первый же раз обслужить сразу двоих, но это было бы бесспорно сложнее, чем с одним.
Он подремал немного, пока его не разбудили требовательным потряхиванием:
— Твой номер? – спросил его штурмовик.
Не открывая глаз Боба по памяти назвал код, служивший ему здесь вместо имени.
Штурмовик снова одобрительно хмыкнул:
— Через год я снова приеду. Набирать здесь кадры для своего взвода. Будешь в хорошей форме, возьму тебя экстерном.
— Я не подведу, — серьезно пообещал Боба, стараясь не чувствовать, как потеплело у него на душе от этих слов, не замечать, как больно кольнуло где-то внутри от отчетливого понимания всей безосновательности и пустоты собственных слов. Не удержался и добавил: — Спасибо.
Штурмовик ничего не сказал, только взъерошил ему волосы.
Спустя несколько минут, они со вторым мальчиком уже одевались и вскоре брели, смешно раскорячивая ноги обратно по коридору.
Все кончилось, оставив одну лишь боль в заднице.
— Повезло тебе, — хмуро сказал его товарищ и с видом знатока оценил: — Ты ему понравился.
Боба пожал плечами.
— Эх, мне бы так! — вдохновенно проигнорировал его равнодушие товарищ и с завистью выдохнул: — Даже номер спросил.
Той ночью Бобе снился отец, но что происходило во сне он не смог бы пересказать. Запомнился только шрам на подбородке у Джанго. Такой же.
На следующий день он однозначно решил уходить. И уходить немеделенно, чтобы в зародыше убить это постыдное нелепое искушение: всего через год, экстерном, и теплые руки, и голос, совсем такой, как…
Он убил искушение.
Мандалорский шлем и «Раб-1» ждали его.
Проклятые джедаи каждый день дышали взаймы.
Пора было возвращаться.
Всего несколько мгновений он колебался, прежде чем убил еще одного мальчишку и оставил его лежать в темном углу, переодетым в форму с номером Бобы.
Пусть теперь комиссия по расследованию поднимает файлы и ломает себе головы над мотивами этого бессмысленного преступления. Пусть ищет в городе того самого клона, который будет мертвый лежать у них под носом.
А Бобу ждали дела.
-*-*-
«Раб-1» встретил Бобу холодной обиженной тишиной.
Прости, что так долго.
Системы жизнеобеспечения вздохнули и ожили, признавая в нем своего и принимая извинения блудного хозяина.
В пустой рубке, где им никогда не бывало тесно вдвоем, теперь навсегда обреченной служить ему одному, Боба опустился на колени перед креслом второго пилота. Лежащий там шлем отца безразлично взирал сквозь его лицо. Как будто бы обо всем знал.
Ни слова не говоря Боба сжал ладонями прохладный металл и прижался лбом к узкой щели прозрачного забрала.
Он не совсем понимал, почему ему должно быть стыдно, но ему было стыдно. И пусть он всего лишь оступился в своей бешенной гонке выживания и ненависти, но именно ему нельзя было совершать этот проступок. Он не знал почему, но знал, что это именно так.
В молчании Боба поклялся себе никогда-никогда не вспоминать о том, что произошло с ним в лагере клонов.
Ему будет несложно это сделать, когда в мире так много джедаев, равно пригодных для его мести, и лица сопровождающих их клонов, как правило, спрятаны под сплошными забралами шлемов.
Юный Боба прижимался лбом к шлему и еще не знал, что меньше, чем через год рожденный рабом украдет его месть, под корень уничтожив славный орден джедаев. А еще через пару лет отпадет и всякая необходимость в клонах Джанго Фета. Лишь останется в истории веха, которую со временем назовут эпохой Клоновых войн, со временем все больше превращая реальные события в такую же легенду, как сказка про справедливую Республику.
А освобожденный от обязательств юноша осуществит надежды своего отца, став самым лучшим охотником за головами во всей галактике.
И никогда не вспомнит о том, как занимался любовью с человеком, с лицом и голосом его отца. Хотя вряд ли существует надежный способ это проверить…
Конец
12.08-27.10.05 | 88 |
Еще один урок | PWP, Повествование от первого лица | — Эй, проснись.
Ах ты ж черт! Ну какого хрена ему опять надо?
Я попробовал отвернуться к стене и уютно свернуться калачиком – ну так, чтоб весь мой вид явственно говорил: „Отвали, Тайлер”. Но, конечно, это было бесполезно – уж если Тайлер чего-то хочет, он это получает. Он умеет добиться своего, этот сукин сын.
От чувствительного тычка под ребра я свалился со своего лежбища – грязного продавленного матраса. И тут же вскочил на ноги: сонный, взъерошенный, в дурацких семейных трусах по колено. Этот подонок стоял и ухмылялся – абсолютно голый, красивый как бог. Ну почему мой единственный друг такая сволочь??? Он ведь знает, как мне тяжело уснуть, насколько для меня важны эти 2-3 часа сна, которые я с трудом выцарапываю у своего заебанного стрессами сознания – и вот разбудил меня. Настоящая сволочь.
Я чуть не застонал в голос – от злости и отчаяния. Поспать мне сегодня не удастся – раз Тайлер так решил, так оно и будет.
— Ну что такое? Что там опять не может подождать до утра?
— Выше нос. – Он пихнул меня в плечо. Специально ткнул в оставшийся после вчерашнего боя кровоподтек. Ах, какой же ты садист, мой единственный друг.
Тайлер плюхнулся на мой матрас, вальяжно на нем развалился. Красив, красив… Хоть тело все сплошь покрыто синяками и ссадинами, но как же он красив! Я снова почувствовал укол зависти.
— Садись. – Он похлопал рукой по матрасу рядом с собой.
Я сел.
— Сегодня я преподам тебе еще один урок, мой друг. Помогу переступить еще одну грань.
Внутри что-то екнуло. «Уроки» Тайлера ничего хорошего не обещали.
— Вот и посмотрим, — хмыкнул он, — посмотрим, насколько далеко ты готов зайти. Ты не против? Готов потерять еще одну часть благовоспитанного себя?
Я — сломанный палец Джека. Я – отбитая печень Джека. Мы — синяки и ссадины на теле Джека…
Тайлер ухмылялся. Он прекрасно знал, что я чувствую. Но он никогда никого не жалел: ни себя, ни других. И еще он знал, что отступать слишком поздно. Даже если этот новый «урок» убьет меня – лучше так. Я никогда не вернусь к прежней жизни. Лучше сдохнуть один раз в драке с вонючим бомжом на грязной автозаправке или где-нибудь в баре, чем подыхать ежедневно в течение многих лет. В офисе на ненавистной работе. Да, Тайлер? Ты знаешь это. И ты знаешь, что я свой выбор давно сделал.
Сполна натешившись испугом в моих глазах, Тайлер сказал:
— Никаких драк сегодня. Не ссы. У нас ведь нет задачи сложить тебя в гроб прежде времени. Ты еще понадобишься.
«Понадобишься», ну да, ну да…
— Но если не драка, тогда что?
— Ничего такого… травматичного.
Он заржал. Так, так… Я, похоже, начинаю догадываться.
Я искоса зыркнул на его член. Лежит себе спокойненько, но Тайлер поймал мой взгляд и заржал еще громче.
Я — охуевшее выражение на лице Джека.
— Нет.
— Да.
— Я не буду этого делать.
— Ха… Ты что, окончательный мудак? Получить в морду неизвестно от кого – пожалуйста, всегда готов. Но отсосать своему лучшему другу – это уже ни за какие коврижки?
— Это тупо. Зачем? Что тебе, Марлы мало?
— Дело не в Марле. – Он обхватил двумя руками мою голову, встряхнул. – И не в минете. Дело в тебе. Дело в том, насколько далеко ты готов зайти.
Тайлер посмотрел мне в глаза:
— Повторяй за мной: лишь утратив все до конца, я обрету свободу.
Я повторил.
Конечно. Лишь утратив все до конца… А что мне теперь терять, кроме чувства собственного достоинства?
Тайлер, похоже, прочитал мои мысли. Он нахмурился:
— В тебе говорит твое эго. Заставь его заткнуться.
Я зажмурил глаза. «Я не уникален, я всего лишь разлагающаяся куча мусора». Тайлер как всегда прав. Получить в нос от незнакомца ничуть не более почетно, чем сделать минет мужчине – хотя внутри что-то вопит, что это не так, что это стыдно, позорно, и т.д., и т.п. Но эго – глюк, фикция. Если бы Тайлер приставил к моей голове пистолет и потребовал того же – я бы сделал это без колебаний, просто спасая свою жизнь. Значит, то, что мешает мне сейчас взять в рот член моего друга – это просто набор правил, внушенных в детстве благовоспитателями и не имеющих ровно никакого отношения к реальной жизни.
А еще это совсем не больно.
Я обхватил пальцами его ствол. По губам Тайлера скользнула одобрительная улыбка, которая тут же согрела мне сердце – господи, как мало мне на самом деле надо! Просто чуть-чуть одобрения, пару реплик в стиле «ты молодец» или «все будет хорошо»… неужели я прошу слишком многого?
Тайлер обнял меня и впился в мои губы своими. Я продолжал надрачивать его член, ощущая, как глубоко в моей глотке трепещет его язык. Так вот что чувствовала Марла! Я забыл вкус поцелуев. В последний раз я целовался с женщиной лет этак 5 назад. Да-да. Шлюхи не в счет. А вот теперь целуюсь с парнем. Приятно? Не сказал бы. Но если абстрагироваться от того, что это мой друг Тайлер… Нет, от Тайлера так просто не абстрагируешься.
— Возьми его в рот.
— А?
— Не валяй дурака. Дрочка – это приятно, но это еще не предел. Если ты думаешь, что легко отделаешься, ты ошибаешься. Я собираюсь растоптать твое эго. Уничтожить все твои представления о том, как необходимо себя вести настоящему мужчине. Потому что все это – что? – правильно, полная чушь.
Он запустил мне руку в трусы.
— Снимай их.
Я стянул трусы, отбросил их в сторону, на пол, и остался перед Тайлером абсолютно голый – тощий, смешной, неловкий.
Он пихнул меня ногой:
— Встань. Я хочу на тебя посмотреть.
Я стоял на холодном полу, переминаясь с ноги на ногу под внимательным и насмешливым взглядом Тайлера.
— Вот что ты сейчас делаешь?
— В смысле?
— Что ты сейчас делаешь, я тебя спрашиваю? Зачем ты опять погружаешься в эту сраную саморефлексию, сравниваешь себя со мной, еще там с кем-то? Зачем снова чувствуешь себя ничтожеством?
— Ну…
— Запомни: никто не хуже и не лучше тебя. Все одинаковы. Ты, я — все. Все равны. А теперь иди сюда и просто сделай это. Забудь, чему там тебя учили в детстве.
Я медленно подошел к нему, нагнулся. Взял в рот его член – отстраненно, словно это не кусок плоти, принадлежащий моему другу, не так давно полировавший недра Марлы Сингер, а скажем, кончик карандаша, который я в задумчивости покусываю, зависнув над очередным отчетом… Ага, не тут-то было.
Тайлер больно потянул меня за волосы, оторвав от своего члена и заставляя взглянуть ему в глаза:
— Ты делаешь минет. Понятно? Сосешь у другого мужика. И не надо воображать, что это ничего не значит. Значит. Мы удаляем еще одну часть твоего эго, этого гнилого кариозного зуба вот здесь, — он постучал меня по черепу. – Ты должен сполна ощутить глубину этого позора, а потом – что? – правильно, забить на это хуй.
Тайлер пихнул меня на матрас.
— Раком.
— Что?
— Раком становись. Что— что… Ох, как с тобой все сложно.
Я не верил своим ушам. Он что, шутит?
Но Тайлер был настроен решительно. Он потянул меня на себя, и тут же я ощутил его палец у себя в заднем проходе. От боли я чуть дернулся, хотя боль – это фигня, я к ней привык. Самое главное, мне было так стыдно, так противно… что и требовалось доказать. Именно это было необходимо Тайлеру – довести меня до грани стыда и отвращения, чтобы за этой гранью полностью растворить свое эго и перестать ощущать вообще что либо.
Палец Тайлера елозил у меня в жопе, потом он добавил еще один, и еще один. Больно, больно, но терпимо. Стыд и отвращение ощущались с прежней силой, когда он установил меня в позицию поудобнее и плюнул в очко для смазки.
Я был весь красный от стыда и ужаса, когда его член стал медленно, по миллиметру пропихиваться в меня. Ствол у Тайлера приличных размеров, и мое девственное очко сопротивлялось проникновению. Тайлер шлепнул меня по заднице:
— Расслабься. Иначе я тебя порву.
«Расслабься»??! Черт, как же больно-то, а!! Гребаный Тайлер, гребаные его бойцовские клубы, гребаный предел, до которого надо дойти.
Я – порванный мужским членом анус Джека.
Внезапно я понял.
Да-да, я понял! Я все понял.
Боль. Боль стерла ощущение стыда. Заставила меня забыть о позоре, о том, что «так не делают настоящие мужчины», заставила забыть обо всем. И на пике болезненных ощущений я не существовал – существовала только она. То единственное, что имеет значение – боль. Все остальное фикция, дым – махнешь рукой, и рассеется.
— Сейчас будет не так больно...— Тайлер бормотал это почти нежно. Аах... Потом поцелуй в ухо, в плечо. Его руки у меня в паху, горячие пальцы, отыскивающие самое чувствительное место — исторгнувшие из моей груди глухой стон. Ничего больше не имело значения – только Тайлер, его пальцы, его запах, его огромный член у меня в заднице, его поцелуи, порхающие по моему телу. Боль сменилась острым приступом наслаждения — и знаете, они почти неотличимы друг от друга.
Потом горячие струи, прерывистое дыхание Тайлера, он обессилено падает на меня, я трепыхаюсь, как пойманная рыбешка, кончая ему в руку, и тоже сваливаюсь на свой перепачканный спермой матрас. Тайлер сопит, он доволен – не сексом, конечно, секса у него и так в избытке. Он доволен своим учеником – мной, то есть. Он долго смотрит мне в глаза, отыскивая в них, — где-то глубоко, за пропастью черных расширенных зрачков, – остатки моего иллюзорного эго. Те жалкие ошметки, которые я еще прячу от него.
Напрасно прячу.
— Завтра, — и голос его звучит зловеще, — завтра мы будем избавлять тебя от страха смерти. Советую как следует выспаться. | 975 |
СЫНОВЬЯ МАТЕРИ | Ангст, Групповой секс, Драма, Твинцест | Радость моя, сохрани мою тень,
Но позволь мне остаться в живых.
Радость моя, я спокоен,
Я знаю предателей в лица.
Радость моя, я погибну на трассе,
Трибуны взорву тишиной,
Радость моя, расскажи мне потом,
Что случилось со мной.
«Ночные Снайперы»
Кадаж не знал, что значит умереть в соответствии с самурайскими представлениями о чести. За свою невероятно короткую жизнь ему пришлось узнать и усвоить такое количество остро необходимой информации, что на общеобразовательную программу не хватило ни времени, ни даже идеи о том, что это может быть зачем-то нужно. Но все же почти на генном уровне он ощущал, что его смерть была правильной. Что выжить после того, как им не удалось осуществить замыслы Матери и вернуть Сефироса, было бы постыдно и недостойно.
Полуослепнув от обжигающей, всецело объявшей его боли, он мог лишь отчаянно тянуться на голос Матери.
Светлый, завораживающий, напевный звук тянул его за собой сквозь мерцающие вихри сплошного мрака, и уже не было боли, не было страха, не было отчаянья, а только радость. И наконец-то никто не мог помешать их воссоединению!
Никогда еще он так ясно не осознавал своей ничтожности, не-полноты, не-цельности, как в этот момент перед слиянием с целым.
Острое сияющее нечто метнулось между ним и источником голоса, неодолимо тянущим Кадажа к себе.
Там, где не было тела, не было материи, он отчетливо ощутил удар в грудь, резко отбросивший его назад.
И болезненно яркий холод прикосновения.
Сефирос!
Кадаж знал, что у него нет глаз, чтобы видеть. И знал, что Сефирос также не существует более в физической форме. Но сама его суть в немом восхищении созерцала высокую фигуру в легендарном длинном плаще, серебряную песню волос, сладостный блик света на лезвии Масамуне.
— Старший брат!
— Шинентай.
Хищный свет в глазах Сефироса словно лучом прожектора высветил его лицо.
— Мое имя Кадаж, — сам не зная зачем ответил он.
— Имя не значит ничего, когда никому не принадлежит, — насмешливая, но не злая улыбка появилась на лице Сефироса. – Хотя, пожалуй, забавно называть себя молитвой о павших.
Кадаж сжался под его взглядом. Уже знакомое плохое чувство тянуло в горле, в груди, как тогда, когда он понял, что контейнер с генным материалом Дженовы поврежден. Вихри мерцающей темноты, словно вода, шевелили длинные волосы Сефироса. Он оценивал создание своей ярости.
— Те другие двое: руки без головы — сейчас сражаются, чтобы погибнуть.
«Йазу!»
«Лоз!»
Кадажа дернуло в пустоте. Как он мог забыть про них? Потерять, оставить позади?
Но возвращаться назад было уже поздно.
— Не поздно, — удивительно мягко ответил Сефирос. – Пока еще.
Все свое существо Кадаж вложил в один без понимания жаждущий взгляд, впившийся в совершенное лицо Сефироса.
— Тот, кто не был рожден, не умрет, пока жива цель, для которой он появился. Пока в его существовании остается смысл. И пока есть на то желание его создателя.
Кадаж дрожал под холодным взглядом ясных глаз, чувствуя, как миг за мигом утекают секунды, необходимые для спасения его братьев. Он не знал, как умоляюще подобострастно смотрит в лицо Сефиросу.
Жизнь или смерть для меня и братьев, решай скорей, старший брат, молили его глаза.
— Желание Матери так и не было исполнено, — Сефирос склонил голову к плечу, почти не двигаясь с места приблизился к Кадажу. – И все же, ты чист, как звезда, мальчик. И я хочу, чтобы ты и твои «братья» остались на планете. Вы подготовите мое возвращение.
«Но как?», хотелось закричать Кадажу. Клетки Дженовы пропали даром, геостигма излечена, Шин-ра больше не поверит им…
— Ждите и имейте терпение, — мягко сказал Сефирос. – Вашей задачей теперь будет выживать и оберегать Клауда Страйфа.
— Нет, — Кадаж дернулся, отстраняясь, но взгляд Сефироса будто поводком дернул его обратно. И тем не менее Старший брат все же взял на себя труд объяснить:
— Клауд – мой ключ к возвращению. Жертва живой крови надежней, чем жертва собственной мысли, Кадаж.
Он понял. Просто неожиданно осознал смысл сказанного так же отчетливо и ясно, как слышал Мать. Увидел весь замысел в целом. Тайно оберегать Клауда до тех пор, пока Сефирос не будет готов возродиться в нем. И тогда никому из них не придется отдавать себя, как сделал это Кадаж. И они будут все вместе, все четверо.
О всадниках Апокалипсиса он знал еще меньше, чем о самурайской чести.
В немыслимом восторге Кадаж рухнул перед Сефиросом на колени, судорожно, нелепо вцепился обеими руками в левую кисть старшего брата.
Сефирос не возражал. Он так задумчиво смотрел на своего шинентай, как будто бы ему было грустно. И когда Кадаж поднял глаза, он увидел, как за плечами Сефироса, над его головой ореолом пугающе и совершенно поднимается образ Матери.
Никогда раньше ее любовь не вызывала в нем такого дикого ужаса. Пальцы до онемения впились в ладонь старшего брата. Сефирос только коротко улыбнулся в ответ на его ужас.
— Хорошие дети, — мягко, но очень веско произнес он.
* * *
Они умирали. Их израненные тела текли черным дымом в потоке спасительного для остальных дождя. Только ненависть держала их на ногах, ненависть и материя, которой они до предела набили в свои руки.
У Йазу были сломаны ребра. Он догадался об этом по тому, что едва мог дышать. У Лоза болело сразу все и по-разному, но сильнее всего — в груди. Там, где тупо пульсировало понимание, что они не смогли помочь брату. Не успели, не спасли. Они уходили за Кадажем, и все, чего они хотели, это забрать проклятого предателя, убийцу с собой. В подарок Кадажу и Сефиросу.
Материя, раны и дождь убивали их, но они уже и не боролись за жизнь. Они боролись за смерть.
Йазу и Лоз не знали понятия камикадзе. Они просто делали то, что должно были сделать.
Спасение спустилось к ним прямо с небес. Черными лоскутами мелькнули пристегнутые к ногам полы плаща, и прямо на братьев обрушился крутящийся вихрь с серебряным крылом двуязыкого Суоба.
Лезвия закрутили струи дождя водоворотом, собирая их вокруг гарды, и отшвырнули губительную для братьев целебную влагу прочь.
— Кадаж, — не веря собственным глазам, слабо прохрипел Йазу.
— Кадаж, — мгновенно просияв, выкрикнул Лоз. – Кадаж, там Клауд. Добей его.
Тяжелораненый, но отчасти подлеченный дождем Аэрис, Клауд слабо пытался подняться буквально в нескольких метрах от сапог Кадажа. Одежда на спине у него слиплась от крови, в белые волосы набилась грязь.
— Нет, — отрицательно качнул головой Кадаж и успокоил братьев: — Не сейчас. Нам надо бежать отсюда.
Шинентай никогда не лгали, они ненавидели ложь. Но его слова и не были ложью. Над развалинами, ревя мотором, кружил Highwind. Медленно снижался, подыскивая место для посадки.
Тонкий рот Йазу безмолвно сложился любящей и горькой улыбкой, и он начал заваливаться набок. Сам едва держащийся на ногах Лоз успел подхватить его. Под изорванной черной кожей на телах обоих братьев дымились обожженные огнем раны.
— Быстрее, — Кадаж торопливо вырвал Йазу из рук Лоза. – Где ваши байки?
— Байк Йазу недалеко. А мой теперь хлам, — виновато признал Лоз. – Мы поэтому не успели раньше.
— Не важно, — фыркнул Кадаж. Главное, живы. – Подбери ган-блейд.
Вдвоем они дотащили Йазу до байка, усадили его верхом. Скрежет и грохот разъезжающихся под тяжестью металла плит подгонял их, намекая, что Highwind все-таки приземлился где-то поблизости.
Времени на сантименты не оставалось, и все же видеть братьев в таком состоянии было для Кадажа… как-то не по себе.
— Дай руку, — велел он Йазу и, не дожидаясь пока тот подчиниться, сам схватил его за запястье и принялся методично, шар за шаром, вынимать материю. Лоз предусмотрительно открыл правый бардачок, куда Кадаж не глядя кидал материю.
— Спасибо, — еле слышно выдохнул Йазу.
— Лоз, потерпишь?
Уверенный кивок.
— Тогда позже. Садись с Йазу. Ты поведешь.
— А ты?
— Я оставил байк с другой стороны башни, — «того места, где была башня». — Встретимся у развилки. Ждите меня.
От природы немногословный Лоз только кратко кивнул, взобрался на байк позади Йазу, позволяя брату откинуться ему на грудь, и рванул с места так, будто бы это не его плоть дымилась воспаленными ранами по всему телу.
Кадаж позволил себе коротко ухмыльнуться. Он был рад, что эти двое выжили.
Бросив короткий взгляд в ту сторону, где ревели винты Highwind-а, шинентай бегом бросился через развалины. Возрожденное и исцеленное по воле старшего брата тело привычно легко взмывало в воздух в длинных прыжках-бросках, Суоба будто родная хлестала по ноге знакомым ощущением комфорта. Мать больше не звала его, и от этой пустоты, казалось, у него внутри гулял ветер. Сефирос благословил его, благословил их всех жить и ждать его. Кадаж не знал, как это называется. Он был счастлив.
Ему повезло и еще раз: его байк не завалило, когда во время боя Клауда с Сефиросом рушились целые куски башен. Немного раздражения и чуть-чуть здравого смысла, и Кадажу удалось вытащить чуть помятую обломками камней машину на более-менее ровное место и завести ее.
Дружно взревели дюзы, и место последней битвы осталось позади. Теперь главное, чтобы с братьями все было в порядке.
После дождя даже диковатый пустырь, где они условились встретиться, дышал свежестью и сладкой прохладой. В выжженной солнцем траве по обе стороны от истрепанного асфальта дороги радостно зеленели упрямые юные ростки.
Кадаж увидел их издалека. Две фигуры устроились на земле возле байка. Йазу то и дело странно качался на одном месте – кашлял (звука за ревом двигателя Кадаж сначала не разобрал). Братья были заняты. Они вынимали материю из руки Лоза.
Одно хорошо – черных змеек разрушающейся сути над ними стало меньше.
Едва успев притормозить, Кадаж спрыгнул с байка, бросая его биться в последних рывках инерции на боку, и кинулся навстречу ждущему взгляду двух пар одинаково зеленых глаз.
Они оба, они были практически неотъемлемой частью его самого. Преданные, бесстрашные, умные, быстрые — он полагался на них всегда и во всем. И при этом всегда понимал, что если так будет нужно Матери пожертвует ими так же искренне и невозмутимо, как он пожертвовал самим собой. И все же они были живы, и это было здорово. Йазу благодарно кивнул, уступая ему Лоза вместе с оставшейся материей и с усталым выдохом привалился лицом к поцарапанной панели байка.
— Он совсем плох, — просто сказал Лоз, кивнув в его сторону.
— Я посмотрю, — обещал Кадаж, вытягивая из плеча брата предпоследний зеленый шар.
Лоз морщился, терпеливый к боли, он не стеснялся показать, что ему не приятно. Глупый, ты ведь даже не очень-то и разбираешься, как обращаться с материей, зачем было так себя мучить?
Конечно, Кадаж не сказал этого вслух.
Вдвоем они стащили со слабо сопротивляющегося Йазу одежду и уложили его поверх расстеленного плаща на спину. Половина груди у него цвела здоровенным неровным синяком, почти что черным по центру и багряно-желтым с краев.
Кадаж не совсем понимал, что надо делать, но знал, что не имеет права показать это остальным.
— Держи ему голову, — приказал Кадаж Лозу и ободряюще усмехнулся в ответ на встревожено-усталый взгляд Йазу. – Потерпи.
Два согласных кивка в ответ, и Лоз переместился, устраивая голову Йазу у себя между коленей, неловким жестом погладил брата по растрепавшимся волосам.
Кадаж коротко облизал губы, положил раскрытую ладонь в самый центр гематомы (Йазу скривился, но промолчал).
— Сейчас, — предупредил он, прижал коленом бедра Йазу и ударил сжатыми пальцами, проникая ими в грудь брату, как уже делал раньше, вынимая материю из братьев. Йазу взвыл, вцепившись зубами в предплечье Лоза, специально для этого прижавшего рукой его лицо.
Мгновение Кадаж смотрел на его крепко зажмуренные глаза, а потом расслабился погружаясь в свои чувства. Ребра сломаны, надо восстановить их. Они — желания. Их существование подвластно воле Сефироса и Матери. Нет, ничего невозможного. Сквозь перчатку чувствуя твердые в нежной мякоти осколки кости Кадаж представил себя потоком вымывающим все повреждения из тела брата, представил себя тьмой и светом, беспрепятственно проникающими в него и сквозь него.
Будто сквозь сон, сквозь вязкое тяжелое марево он слышал, как по-звериному воет Йазу, чувствовал, как бьется в мучительных судорогах его тело. Но все это было внешним, смысл был в другом – кости Йазу подчинялись ему, срастались и восстанавливались поврежденные ткани. Кадаж тонул в густой трясине внутренностей своего брата, заставляя того исцелять себя. Уже знакомые вихри мрака баюкали его, увлекая вдаль. Он терялся в них и чувствовал, что теряет себя.
Он очнулся от того, что Лоз тряс его за плечо.
— Кадаж, хватит. Перестань. Ты его разорвешь сейчас.
Кадаж усилием сморгнул, посмотрел на Лоза (нахмуренные брови, сведенные от напряжения скулы), на побелевшее лицо Йазу, на собственные руки по самые браслеты, погруженные ему в грудь, на судорожно дергающийся кадык Йазу.
И на какой-то очень короткий миг ему стало страшно. Ему показалось, что это неправильно. То, что он делал. То, что они делали.
Кадаж рванулся, высвобождая руки. Слишком резко – темная, тут же обращающаяся чернильным дымом кровь хлынула вслед за его руками, и Йазу рванулся, в безумии боли прогибаясь так, что сбросил с себя Кадажа. Младший шинентай сумел не упасть, почти неосознанно перейдя в позицию упор-присев и смотрел, как завитки дыма отражаются в расширившихся почти до размера человеческих, мокрых зрачках Йазу.
Почти сразу же его отпустило. Белая кожа на груди сомкнулась без следа, и он обессилено поник. Лоз осторожно ослабил хватку, по рукаву его куртки и лицу Йазу текла слюна.
Все трое молчали.
В этой тишине было особенно хорошо слышно, как в нескольких метрах от них, притормозил маленький фермерский грузовичок с прицепом. Даже не притормозил, а просто сбавил скорость, чтобы водитель мог полюбопытствовать, что это там творится за корпусами двух шинра-байков. Черная кожа и серебряные волосы трех молодых людей почти сразу же убедили фермера, что он не хочет знать, что здесь происходит.
Взревев допотопным мотором машина дала деру, и Кадаж с Лозом обменялись холодными взглядами. Лоз кивнул, мягко отпустил Йазу, и потянулся к его байку.
Лоз не был снайпером, но для ган-блейда грузовик вполне себе приличная цель, а близорукостью боец никогда не страдал.
Спустя полчаса Кадаж уже гнал по пустынной серой дороге, рядом с хрипящей двигателем машиной. На дне кузова гремел ничем не закрепленный второй (все-таки поврежденный) байк. За рулем грузовика сидел Лоз. Из второго окна устало вывешивалась рука Йазу. Брат приходил в себя после «лечения», восстанавливал силы.
Заметив, что Кадаж смотрит на него, Йазу улыбнулся, убирая с лица растрепавшиеся волосы.
Они были живы, они были вместе — и это главное.
Вечерняя заря над ними сменилась звездным небом, в свете фар лениво извивалась под колесами изрытая выбоинами черная лента дороги. Грузовик и байк летели во тьме рядом, будто приклеенные друг к другу, все больше удаляясь от места недавней битвы, от города, от наиболее плотно заселенных районов страны. У троих шинентай, ведомых самым младшим, не было четкой цели. Они ехали не куда-то, а откуда. Впереди вдалеке уже темнели смутные массивы могучих гор.
Ближе к утру, когда дорога нырнула в смешанный лесистый массив и первые отблески рассвета коснулись блестящих листьев, Йазу сменил уставшего Лоза за рулем. Братья позвали в грузовик и Кадажа, но он отказался. Ему казалось, что у него в крови бегут пузырьки, ускоряя его, наполняя энергией его тело, заставляя двигаться, стремиться, рваться вперед.
Спустя пару часов им попалась встречная машина и еще двое людей пали жертвами двойных лезвий Суобы. Никакой особой нужды в этом убийстве не было. Просто руки, недавно исцелявшие расколотые ребра Йазу, буквально чесались отыграться за раны брата на каком-нибудь человеке. К тому же здравый смысл подсказывал, что рано или поздно Шин-Ра пошлет своих ищеек по их следу, а те не пропустят ни одной травинки и ни одной живой твари, которая могли видеть троих шинентай с серебряными волосами. Да и горючее из баков этой случайной машины оказалось весьма кстати.
Они сделали привал только ближе к вечеру второго дня, да и то лишь по той причине, что густо закрывшие небо тучи начали порыкивать близкой грозой, а после недавних событий дождь почему-то не вызывал у братьев особого оптимизма.
Подвернувшаяся возле дороги заброшенная хибарка без одной стены и даже наполовину без крыши показалась им неплохим местом для ночевки. И когда через проломы хлынула вертикальная река ливня, братья уже сидели вокруг самодельного костра, сооруженного из остатков мебели и дверей. Еда, смародерствованная ими во второй машине, приятно скрасила вечер, и все трое прибывали в приподнятом настроении. При посильной помощи Кадажа Лоз выгрузил поврежденный байк из машины и перетащил на их, более освещенную, половину пристанища. Не то, чтобы он как-то круто разбирался в технике, но при возможности поковыряться любил. И иногда даже что-то получалось. Чистоплотный Йазу не упустил случая не пачкаться понапрасну и, устроившись на ребре сидения лежащего боком байка, проверял свой ган-блейд.
Шумел дождь, от проваленной стены и из пролома в крыше ощутимо тянуло холодом, костер наоборот грел ноги теплом. Пряный щекотный запах дыма радовал ноздри.
Они все были вместе. Все трое. Сыновья Матери, мысли старшего брата. И Лоз, и Йазу готовы были идти за ним без вопросов и размышлений, с абсолютной верой и абсолютным пониманием – счастье, столь редкостное в мире людей.
Кадаж смотрел на братьев и чувствовал, что радость, переполняющая его душу, вот-вот прорвется наружу, как эти мощные потоки воды, низвергающиеся с небес. Он мог ничего не говорить, но понимал, что не выдержит.
— Братья, — окликнул он двоих шинентай и, когда те дружно посмотрели на него, спросил: — Вы видели, как я умер?
Грохнула об пол какая-то металлическая деталь, выпавшая из рук Лоза. Узкие зрачки почернели, расширяясь почти как у человека.
— Нет, — мягко шепнули тонкие губы Йазу, почти скрытые за упавшими на лицо серебристыми прядями волос. – Но мы почувствовали это, Кадаж.
— А Сефироса? Вы чувствовали его возрождение?
— Да.
— Старший брат воплотился во мне! – ему хотелось кричать об этом. – Сефирос!
— Предатель убил его, Кадаж, — голос Йазу прозвучал очень ровно и тихо. Плечи брата были чуть опущены вперед, ган-блейд безвольно лежал на коленях. – Мы не успели. А потом мы почувствовали и твою смерть.
— Я… — стыд жег глаза, заставляя жмурится; так трудно оказалось вытолкнуть непослушные слова из горла: – Я подвел Сефироса. Крови Матери оказалось слишком мало. Впрочем, все равно. Это я подвел Сефироса. Я не справился. Я…
Он резко отвернулся, чувствуя, что не может продолжать.
— Тише-тише. Не плачь, Кадаж, — в устах Йазу знакомая формула звучала словно ласковое прикосновение мягкой ткани.
— Ничего, я в порядке. Старший брат простил меня, — Кадаж отбросил прочь плохие воспоминания, готовый сообщить братьям главное: — Это он меня спас. Старший брат пожелал, чтобы я вернулся к жизни. И мог спасти вас обоих. Сефирос решил, что мы должны остаться в мире и ждать его. Мы по-прежнему нужны ему, — Кадаж раскинул руки в стороны ладонями вверх, пытаясь донести до них все величие этого откровения, всю радость, все торжество момента. — Понимаете?
— Здорово! – Лоз неловко улыбнулся, а Йазу молча, очень внимательно, почти тревожно посмотрел на Кадажа.
— Понимаете, кровь Матери позволила мне вернуть Сефироса в этот мир, — от возбуждения Кадаж вскочил, пристегнутые к голеням полы плаща всплеснули пламя, вырвав из костра снопы мерцающих золотистых искр. – Но моей жертвы оказалось мало. Ему нужно больше. Чтобы вернутся в этот мир уже окончательно живым.
— Воскрешение Сефироса! – Лоз наконец окончательно оставил вскрытое нутро байка в покое и, как зачарованный, слушал младшего брата.
— Да. Сефирос сказал мне, что нужна иная жертва. Предатель должен отдать свою жизнь старшему брату. Так должно быть.
— Сомневаюсь я, что Клауд захочет жертвовать собой, чтобы вернуть старшего брата, — едва заметно покачал головой Йазу и со вкусом добавил: – Он его ненавидит.
— Я знаю, — нетерпеливо отрезал Кадаж. – Я сам еще не до конца все понял. Старший брат сказал только, что мы должны проследить, чтобы предателю ничего не угрожало и оберегать его от любых опасностей. Мы больше не должны воспринимать его, как предателя, а только как материал, необходимый для возрождения Сефироса.
Кадаж замолчал, беспомощно глядя в растерянные лица братьев. Конечно, им было тяжело. Они не слышали Мать так отчетливо и ясно, как сам Кадаж. Так, как ему казалось, он способен теперь слышать Сефироса. Его волю. Ощущать его незримое властное присутствие над всеми троими шинентай. Ликование бешено стучалось в венах Кадажа.
Ну, как же им объяснить то, чего Кадаж и сам не понимал до конца? Даже и не понимал в сущности, скорее чувствовал правоту слов старшего брата.
— Сефирос сказал, что ненависть Клауда привязывает его к этому миру сильнее, чем что-либо иное. Пока Клауд жив, он ключ, способный открыть Сефиросу дорогу обратно в мир живых.
И он добился своего, глаза Йазу чуть сощурились, нечто очень знакомое: острое и ясное блеснуло на дне узких вытянутых зрачков.
— Значит, если Клауд умрет, старший брат уже никак не сможет вернутся? – медленно, будто пробуя по отдельности смысл каждого слова произнес Йазу.
Он не знал, кто такой Иуда Искариот. Даже никогда не слышал о нем.
И Кадаж не слышал, но зато соображал очень быстро. В следующую же секунду взметнулись обезумевшей птицей языки пламени, и страшнейший удар в челюсть отшвырнул Йазу прочь от байка, под ноги младшему шинентай. Взвыв, как кричат обезумевшие звери Кадаж бросился на него сверху, вцепился в горло.
— Не смей! Не смей даже думать об этом, идиот! – не переставая рычать, одними выдохами выкрикивал Кадаж, в то время как его пальцы выжимали из брата воздух. – Или я сам убью тебя. Я сам!
Я не дам тебе стать предателем. Нас только трое. Это слишком мало, чтобы один из нас…
— Он погубит нас. Сефи… рос, — из последних сил пытаясь оторвать от себя Кадажа, прохрипел Йазу.
— ХВАТИТ!
Могучая рука обхватила Кадажа поперек груди, рванула назад. Он попытался вырваться, но металлическое оплечье делало и без того сильную руку вдвое сильнее.
— Прекратите! Оба, — сдувая волосы младшему брату на лицо, шумно выдохнул в затылок Лоз. – Перестаньте.
Кадаж не мог. Он забился в захвате Лоза почти бессмысленно, бессистемно и закричал. Жгучие, соленые слезы текли по его лицу.
— Осторожно… ты ему ребра раздавишь… — хрипя и кашляя, подал снизу голос средний брат, — а мы не умеем… лечить.
— Тише, тише, — не обращая внимание на пинки и должно быть достаточно болезненные удары, Лоз умудрился развернуть его, прижать головой к своей груди, крепко стиснул уже обеими руками. – Кадаж, ты чего? Что с тобой?
— Отпусти меня, Лоз, — угрожающе прошипел он в душную кожу куртки своего брата. – Слушайся меня.
В этом Лоз был абсолютно вне конкуренции – он изумительно умел подчиняться.
Оказавшись на свободе, Кадаж резко отвернулся, избегая встревоженного взгляда великана, рассерженным жестом вытер перчаткой мокрое лицо.
— Послушай, Кадаж, — тихо заговорил по-прежнему не пытающийся подняться Йазу. – Просто послушай меня…
— Нет, — огрызнулся Кадаж. Шатаясь от распирающих его эмоций, перешагнул через потревоженный костер, сел на старое место.
— Кадаж, я не предам тебя. Ты знаешь.
Из-под упавших на лицо волос младший искоса наблюдал, как Лоз помогает Йазу подняться, осторожно берет его за подбородок, осматривая то место, где от удара порвалась кожа на скуле.
— Я не предам, — снова с нажимом повторил Йазу. – Я не пойду прежде всего против тебя, а значит, и против воли Старшего брата. Просто я…
— Просто ты струсил, — еще по-детски мягкие черты лица Кадажа застыли, обозначаясь жесткими углами, так прямолинейно напоминающими их общий прототип.
— Хочешь, я скажу тебе правду, Кадаж? — Йазу высвободился от неловкой заботы Лоза, подошел к младшему брату, присел перед ним на корточки. Отсветы костра лизали рыжими языками его растрепавшиеся волосы.
— А до сих пор, получается, ты мне все время лгал, Йазу?
— Нет. Никогда. Но я молчал. И о многом молчал.
Уверенность во взгляде среднего брата заставила что-то поколебаться в Кадаже. Ему никогда еще не приходилось сомневаться в своих самых близких, самых родных существах. Это было, как сомневаться в самом себе. Он просто не мог поверить, что это происходит. Что Йазу вряд ли переживет эту ночь.
Ему отчаянно потребовалось ощутить поддержку.
— Лоз, подойди сюда, — позвал Кадаж. – Йазу хочет покаяться нам.
— Я люблю вас обоих, — не опуская глаз, глухо выдохнул Йазу. – Сегодня я думал, что мы потеряли тебя, Кадаж. И без тебя наше существование: мое и Лоза — уже не имело смысла. Я умру за тебя, я умру, если ты сочтешь, что так будет лучше, и скажешь мне умереть.
Кадаж смотрел в уточненное лицо брата, не испорченное даже свежей ссадиной, смотрел, как движутся его мягкие губы, и все никак не мог успокоить свою злость.
— Меня пугает Старший брат. Меня пугает его мечта, — Йазу печально покачал головой. – Я знаю, что ты сейчас не поймешь того, о чем я говорю. Но я просто хочу жить. Жить, радоваться каждому дню. Радоваться, что я жив и вы рядом. И не бояться завтрашнего дня. И знать, что мы все останемся живы. Я боюсь увидеть тот мир, который пытался сотворить старший брат.
— Ничтожество, — тихо произнес Кадаж. Он был так разочарован, что ему не хотелось дольше оставаться под одной крышей с этим неожиданно оказавшимся совершенно чужим ему человеком. – Можешь больше ничего не говорить. Я все понял. Ты так жалок, Йазу. Ты такой б… такая…
Кадаж сам не знал, что пытается сказать. Переполненное презрением и отвращением, нужное слово вертелось у него на языке, но все никак не хотело вспоминаться.
— Нет, это ты ничего не понял, Кадаж. Ты просто не можешь этого понять. Ты – безумие Сефироса, а он был еще и человеком, — Йазу говорил очень тихо, ровным, почти не окрашенным эмоциями тоном, но от этих странных, нехороших слов будто бы пробирало сквозняком. – Каким бы он ни был и что бы он ни делал, он хотел жить, Кадаж. Жить, любить, быть любимым.
Не в силах сказать ни единого слова Кадаж влепил брату пощечину, но Йазу уже невозможно было остановить.
— Ты не имеешь права отрицать это, потому что я это знаю. Я состою из этих желаний, также как ты происходишь от его любви к Матери.
Чистые создания, в своих обвинениях они были выше пошлости, выше двойного смысла слов, выше привычных для людей оскорблений, и Кадаж не придумал ничего лучше, чем огрызнуться в ответ:
— Жить? Любить и быть любимым? Сильно же он, должно быть, этого хотел, если его воплощенное желание взяло в руки ган-блейд и стало таким же убийцей, — пальцы младшего брата вцепились в волосы Йазу, притягивая его лицо почти вплотную к своему собственному, бледные губы шепнули у самого подбородка: — как я и Лоз.
Зрачки среднего брата дрогнули, чуть расширяясь, потом он покорно опустил ресницы, рукой оперся о колено Кадажа, чтобы удержать равновесие.
— Ты хотел сделать мне больно? Мне больно, — очень мягко констатировал Йазу.
С другой стороны удивительно бесшумно приблизился Лоз, тоже опустился рядом на корточки:
— Кадаж, Йазу не предаст. Если не веришь ему, поверь мне.
Что возразить на такой аргумент, младший шинентай сразу и не нашелся. Все так же, за волосы, подтянул обманчиво расслабленного Йазу еще ближе к себе.
— Обещай, что не пойдешь против моего слова.
— Обещаю.
— Обещай, что не будешь пытаться причинить вред Клауду или убить его.
— Обещаю, Кадаж.
— Обещай, что всегда будешь заодно с нами, что бы ты ни думал. Обещай, что не предашь Мать и Сефироса. Что не предашь меня.
— Я никогда не предам тебя, брат.
Йазу вздернул подбородок, и две пары сияющих кошачьих глаз неожиданно встретились, соединенные общим пламенем.
— Те желания, о которых ты говорил, неисполнимы, поэтому я верю тебе. Мы существуем только для того, чтобы служить Матери и Старшему брату. И ты будешь подчинятся каждому моему слову. Как было всегда.
Пламя в глазах Кадажа оказалось ярче, Йазу опустил взор.
— Хорошо, — медленно выдавил из себя снайпер.
— Хорошо, — словно эхо ответил ему Кадаж. Он сам не замечал, что перед тем, как отпустить шелковистые волосы брата, его пальцы сжались так, что если бы не перчатка, он мог изранить себе ногтями ладонь. – Сейчас будем отдыхать. Завтра я решу, куда ехать дальше.
Над ними, захлебываясь, шумел дождь, темные потоки воды сплошной стеной низвергались на землю. Мира не было. На всей земле существовали только они трое.
И все же что-то царапало душу Кадажа. Как будто бы все обещания Йазу никак не могли перевесить тех странных слов, которые он сказал перед этим.
Костер постепенно затухал, съежившийся огонь таинственно ворочался в глубине черных углей, похрустывая и шурша. Младшие братья устроились на двух уцелевших одеялах, а Лоз смастерил себе нехитрую лежанку из чехлов с сидений грузовика.
Несмотря на встревоженное состояние, плохие мысли не долго занимали Кадажа, и вязкое, как омут, марево сна почти сразу накрыло младшего шинентай с головой. Сон был похож на темные воды, слоистый, полупрозрачный, неясный, зыбкий, дарующий расслабление мышцам и покой разуму.
— Эй, что такое, Йазу? Что не так? – сквозь толщи темного потока проник в его сонное сознание шумный шепот Лоза.
— Холодно, — будто рябь по воде едва различимо прозвучал ответ среднего брата и сразу просьба. – Согрей меня?
— Иди сюда.
Тихая возня перемещающихся тел, шорохи, шорохи, потом почти в унисон – два удовлетворенных выдоха.
— Спасибо, Лоз. Так значительно лучше.
— Обнять тебя?
— Да, обними.
Все затихло, и слоистые мягкие покрывала сна снова укутали Кадажа. Но не надолго.
— Йазу, ну чего ты? Нельзя же так. Не расстраивайся. Смотри, мы живы, Кадаж жив. Мы вместе. Совсем не так плохо.
— Да, Лоз. Да, конечно, — тяжелый вздох.
— Не грусти. А то ты меня расстраиваешь.
— Я не буду. Просто мне… как-то тревожно.
— Почему?
— Сам не знаю. Не хочу знать, — мягкий голос Йазу прозвучал непривычно капризно, а затем вдруг снова превратился в горячую мольбу. – Лоз, помоги мне про все забыть. Дай мне почувствовать себя любимым.
— Конечно. С радостью!
И снова шорохи и возня, шелест расстегиваемых молний, и вздохи, и громкое сопение Лоза вперемешку с влажными звуками поцелуев. Даже во сне Кадаж не удержался – поморщился. Опять они за свое!
— Аааах! – резкий выдох.
— Тише, тише. Расслабься. Так не больно?
— Не больно. Не останавливайся, — шипение сквозь зубы.
И тут Кадаж понял, что уже совершенно не спит. Там, за чернеющей тушей байка, занимались всякими непристойностями его братья. И Кадажу это решительно надоело. Сначала рука сама потянулась нащупать в костре головешку, зашвырнуть в них, чтобы знали, но потом… какое-то необъяснимое, безжалостное любопытство заставило Кадажа бесшумно подняться и черной тенью скользнуть на другую сторону кострища, заглянуть через мотоцикл. Как это ни смешно, но даже будучи вероятно самым опасным из всех оставшихся на земле боевиков, Кадаж не только не знал, но даже еще особо и не интересовался, откуда, как, а главное, почему берутся дети, а потому еще даже и фантазий особо не имел по поводу таких вот процессов.
Ночное зрение братьев сильно отличалось от обычного. Каждый предмет в темноте виделся Кадажу будто бы обведенным тонким чуть мерцающим контуром. И сплетенные нагие тела братьев нестерпимо сияли серебром. Они двигались, бесконечно, жадно и в то же время так нежно вжимаясь друг в друга, их руки и ноги переплелись между собой в ненасытной жажде единения.
— Родной! Родной! Нежный мой, еще, еще так. Родной! — тихие всхлипы на каждом вздохе придавали голосу Йазу такую пленительную чарующую красоту, что совсем не трудно становилось понять Лоза, готового хоть всю оставшуюся жизнь ласкать и осыпать поцелуями своего брата, так сладко стонавшего под тяжестью его тела.
Столь сильное отвращение накатило на Кадажа, что его даже затошнило.
Бесспорно, он давно знал про «делишки» братьев и дурацкую привычку «возиться» друг с другом в темноте, на то он и был их лидером: он должен был все знать о команде. Просто ему никогда раньше и в голову не приходило подсмотреть за ними, послушать, что они говорят при этом.
И вот теперь он ощущал, что прямо-таки ненавидит этих двоих. Чудовищная несправедливость неожиданно открылась ему в словах и действиях братьев. Невозможная несправедливость к нему – с его одиночеством. И остро хотелось крикнуть, что зато Мать любит его больше, чем любого из них. Нет, даже больше, чем их обоих. И они все знают об этом! Но, увы. Мама была слишком далеко. Всегда слишком далеко, чтобы обнять его, когда ему это было нужно. Слишком далеко.
В то время, как Лоз и Йазу обнимали, целовали и ласкали друг друга, и говорили слова любви, он был все время ОДИН!
Кадажу было не известно такое понятие, как зависть, и он не мог знать, что наконец-то познакомился с ним.
Здравый смысл подсказывал уйти также тихо, как и пришел. Было очевидно, что с самого начала не стоило за ними подглядывать. Но даже реши он прислушаться к голосу разума, Кадаж сильно сомневался, что смог бы спокойно спать после такого зрелища.
Совершенно внезапно — и от того вдвойне болезненно – острое воспоминание о жесткой и прохладной ладони Сефироса, в которую он вжимался лицом, кольнуло Кадажа изнутри.
И этой, последней, боли оказалось достаточно. С криком атакующей хищной птицы он взмыл над лежащим байком и сверху обрушился на братьев, разрушая их уединение, разрывая интимность, вторгаясь между ними, как гневное карающее божество.
— Кадаж! – успел удивится Лоз, прежде чем получил пяткой точно в солнечное сплетение и согнулся, не успев блокировать удар.
— Ах, ты ж Б! — младший шинентай коленями придавил руки Йазу к земле, всем телом навалился на брата, вцепился в волосы, жарко дыша ему в лицо. – Как ты посмел?!
Как ты посмел быть счастлив, когда мне так одиноко!
— Кадаж.
Светящиеся в темноте, как и его собственные, глаза Йазу оказались прямо перед ним, прямо под ним, и голос – чарующий, мягкий. Без малейшей интонации обвинения или упрека, только боль от того, что ему больно, только сострадание и забота.
— Оставь меня, — так будто бы это не он сам набросился на Йазу и обездвижил его, отчаянно огрызнулся младший и отпрянул прочь, слепо, растерянно, и, опьяненный собственной бурлящей кровью, буквально повалился на Лоза, на грудь Лозу, в крепкие надежные объятия его больших рук.
— Не плачь, Кадаж, — торжественно, будто эта такая будничная для них фраза имела какой-то сакральный смысл, произнес над ним Лоз, и теплая ладонь погладили его волосы, еще крепче прижимая его лицо к чуть влажной разгоряченной коже. От Лоза исходил сильный, одуряющий запах, удивительно мужской. Даже более мужской, чем от Сефироса, хотя о чем это он, от Сефироса вообще ничем не могло пахнуть. И Кадаж потянулся к нему, сам обхватил Лоза обеими руками. И ему действительно захотелось плакать от растерянности, и такого страшного одиночества, и никогда еще не изведанной жалости к самому себе.
— Кадаж, милый, — ладонь Йазу легла ему между лопаток. – Не надо так. Успокойся. Мы все вместе, мы тебя любим. Мы тебя очень любим, Кадаж. Больше всех!
— Угу, — кивнул сверху Лоз, и Кадаж почувствовал, как этот короткий звук гулко отдается в широкой груди под его щекой.
Нагие и горячие от незавершенного секса, они обнимали его и гладили по спине и волосам. И уже ни о чем не хотелось думать, никуда стремится, а только чувствовать их заботу, упиваться ею, тонуть в ней.
— Не отпускай меня, — то ли приказал, то ли взмолился он Лозу и запрокинул голову навстречу дыханию Йазу: — Целуй меня.
И они были теплыми, их руки почти держали его на весу, раздевая, баюкая. Мягкие губы Йазу так сладко, томно скользили по его спине, по лопаткам, вдоль позвоночника, по бокам; Лоз терся щекой о его макушку, то и дело мимолетно целуя лоб, брови, закрытые глаза Кадажа. И в ответ он сам неловко ощупывал пересохшими губами ключицы и плечи брата, а Йазу уже почти справился с последней его одеждой, и без нее было гораздо лучше. И тело его нетерпеливо горело, требуя больше их прикосновений. На смену нежности пришла дерзость, и он потянулся вверх настойчиво вжимаясь губами в подвижный жаркий рот Лоза, упрямо толкаясь с ним языками, почти раня друг друга. А рот Йазу напротив оказался покорным, сладким, уступчивым. Согласным на все.
И вот уже Кадаж лежал, плечами прижавшись к животу сидящего Лоза, между его коленей, большие руки беспорядочно гладили его грудь и лицо, и Кадаж ловил губами и целовал огрубелые пальцы, в то время, как Йазу зарылся лицом ему в пах, вытворяя там совершенно немыслимые вещи, от которых хотелось вскрикивать и прижимать голову Йазу ближе к себе, и сжимать его ногами, чтобы он не мог перестать, а волосы Йазу на ощупь, как ветер и вода, как струящийся поток, и ему выть хотелось от удовольствия и восторга.
Почти всю ночь, сколько хватило сил, они любили друг друга с той изощренной изобретательностью, с которой могут заниматься любовью только невинные и любопытные дети. Самый неопытный из всех — Кадаж стремился попробовать сразу все. Вся его злость, все недовольство братьями так быстро и легко переплавились в ненасытное желание владеть ими и отдаваться им, совершенно не видя и не понимания никакой разницы между двумя этими процессами.
Они забывались сном в счастливом изнеможении и просыпаясь начинали снова целовать и ласкать друг друга, соединяясь по двое и сразу по трое во всех мыслимых и немыслимых позах, на какие только хватало фантазии.
Уже на рассвете, когда дождь, успев размыть приличные канавы по обеим сторонам дороги, наконец таки прекратился, железный человек Лоз поднялся над спящими братьями и сладко потянулся во весь рост. Путем нехитрых махинаций был воскрешен благополучно почивший костер, сготовлена нехитрая пища, и старший шинентай, довольно улыбаясь своим мыслям, снова полез ковыряться внутрь поврежденного байка и не думая о том, чтобы одеваться.
Разбуженный передвижениями брата Йазу сонно моргнул туманными глазами и, вытянув руку, лениво погладил старшего по ляжке. Сильнее шевелиться не стал, чтобы не разбудить спящего практически на нем Кадажа. Волосы младшего растрепались по груди Йазу серебристыми ручейками, часть прядей попала в приоткрытый во сне рот Кадажа, но он этого не замечал. Сон его был крепок и безмятежен, как и положено каждому ребенку. Ни Сефирос, ни Мать не тревожили его, как бывало, наполняя своими голосами и образами его видения. Возможно, ему даже снилось, что у него есть нормальная семья, нормальная жизнь, нормальные родители, хотя вряд ли несчастный шинентай имел хотя бы даже самое общее представление о том, что это такое и на что похоже. И Йазу вздохнул над ним и осторожно поцеловал их лидера в пушистую макушку.
Никто из них еще не знал этого в точности, но все трое уже чувствовали, что дальше их путь устремится прочь от городов, прочь от людей, прочь от останков корпорации Шин-Ра и путей предателя.
Кадаж послушает Йазу, если и не выступив вопреки воле Сефироса, то по меньшей мере отступив от ее выполнения по максимуму и отдав Клауда его судьбе. А песню Матери было так трудно разобрать, когда спящие братья дышали по разные стороны от него.
Они никогда не считали себя детьми, поэтому им было не известно, что люди подразумевают под словом «взросление». И вот теперь перед ними лежал огромный мир, полный еще неведомых им слов и понятий. Целый мир со всем его многообразием смысла – для троих.
Конец
30.11.2005 – 16.01.2006
Итак, мы с Мурчик посмотрели Final Fantasy: Advent Children и пришел ко мне старый новый фэндом.
Не могу сказать, что так люблю этот фик. Это опять же фиковый фик. Никакой собственной мысли, только трахаются. А вот шинентай люблю. И люблю нежно.
Про "двойную гончюю" я тогда не знал. Узнаю еще. | 45 |
АЛГОРИТМ СЧАСТЬЯ | Групповой секс, Дарк, Мистика, Нецензурная лексика, Экшн | Никому не доверяй
Наших самых страшных тайн,
Никому не говори,
Как мы умрем.
«Бонни и Клайд» (Сплин)
Ровный рокот мотора гудением отдавался в ребрах, острым пронизывающим пульсом пересвистывая в голову. Боль странно придушенно затупилась, но мышцы вареными сардельками отказывались повиноваться ему.
— Посмотри, он, кажется, приходит в себя, — издалека, из другой вселенной, прозвучал глубокий мужской голос. Голос, от которого все испуганно и восторженно затрепетало внутри.
Скрипнуло сиденье, рваная тень упала на веки.
— Вряд ли.
Еще один голос. Голос друга, чуть смешливый, уверенный. Видимо, все-таки не сон.
Имя приходит как вздох, поднимаясь в сознание, светлой вспышкой.
«Зак!»
Звуки речи вплетается в шум машины, и где-то на самой поверхности плавает смысл того, о чем его друг говорит с его богом.
— Ты вообще молодец, Сеф. Ты бы его еще сильней долбанул, мы сейчас бы парня в багажнике везли. Без неудобств.
— Хватит уже, а? – бог спокоен, и это только чудится в рокоте машины, что он раздражен и, кажется, самую малость неуверен. Хотя как такое может быть? – Ты же видел: мальчишка сам полез мне под руку.
— Так ты бы смотрел, куда ты своим дрыном отмахиваешь. А если бы я там стоял?
— Ты бы там не стоял.
Ресницы подрагивают. Хочется видеть их. Смазанный свет путается в волосах, упавших ему на лицо, спинки передних сидений укрывают его, лежащего на заднем, ненадежной вечерней тенью. Черные стрелы вздыбленных прядей Зака торчат над подголовником пассажирского кресла. Стальной наплечник играет рыжим бликом за краем соседнего.
— А если бы все-таки это был я?
— Зак, не глупи. Ты профессионал. Ты сам знаешь, что любой объект, двигающийся у тебя за спиной, во время боя воспринимается, как угроза.
Зак громко, с явным сожалением в голосе усмехается.
— Дурак ты, Сеф. Он же спасать тебя хотел.
Щекам становится жарко, и хорошо, что оба солджера не видят его лица. Получить ранение от руки генерала Сефироса, которого ты пытаться спасти от гигантского песчаного монстра, когда ему это было совсем не нужно. Позор. Стыд и позор!
Поделом тебя не приняли в солджеры.
— Хорошо хоть ты его до смерти не зашиб.
— Ему просто повезло.
— Зря ты так суров. Парнишка хороший.
— То-то я заметил, ты в последнее время всюду его с собой таскаешь, — в низком голосе Сефироса слышны отзвуки подкрадывающейся грозы.
— Ты на что намекаешь? – подчеркнуто легкомыслен Зак.
— Я не намекаю. У вас что-то было?
— А если да?
Вся кровь от лица Клауда отливает к ушам. Но быстрее, чем это происходит, черная молния мелькает между передними сиденьями, и Зак начинает хрипеть. Машина идет юзом, спинка кресла сотрясается от невидимой Клауду борьбы. Надо что-то делать! Надо сказать генералу, сказать, что ничего не было. Но все прекращается так же внезапно, как и началось.
— Извини, Зак, погорячился.
— Не за что, — сипит и перхает Зак. – Прикольно знать, что ты так ревнуешь.
Оба молчат. Молчат хорошим, спокойным молчанием, уверенных друг в друге людей. Боевых товарищей. Близких друзей. Любовников…
Клауду хочется завыть… или опять забыться. Он лишний.
— Я его ни разу не трогал, — наконец, будто в подтверждение невысказанного, но уже заранее принятого опровержения, произносит Зак. – Он классный парень, он мне нравится. Но он прется только от тебя.
Если бы можно было как хамелеон слиться с обивкой и растаять!
— Совершенно башку от тебя потерял. Втюрился по уши.
— И тем не менее, стиль причесочки он попер с тебя.
— А ты прикинь, как весело в казарме отращивать волосы ниже жопы? Самое оно, а? – смеется Зак и с неожиданной мягкой серьезностью добавляет. – Тебе, быть может, трудно понять такое, Сеф, но очень сложно равняться на божество. Куда сложнее, чем на другого человека.
Сефирос молчит, и Клауду кажется, он чувствует взгляд его кошачьего зрачка, через отражение в зеркальце заднего вида у себя на боку и бедре.
А Зак наклоняется к металлу наплечника, и его шепот с почти звериным воркотанием на самом дне, на пределе слышимости вибрирует в сознании Клауда:
— Гораздо проще подражать человеку, который близок твоему божеству.
Насыщенная электрическими флюидами секса пауза вибрирует в воздухе.
— Позже, Зак, — голос Сефироса, когда он прерывает молчание, звучит железной волей и обещанием.
— O’k, — коротко усмехается Зак, прежде чем снова вернуться на свое место.
Клауду неловко и зябко от подслушанных слов. Конечно, он знал, что замечательный потрясающий весельчак Зак, не понятно с чего взявший над ним шефство, наверное, единственный, кто может похвалиться «особыми» отношениями с безупречным генералом Сефиросом, но стать свидетелем их почти что интимного общения друг с другом.… Это было как-то уж слишком. Слишком для того, кто действительно, как сказал Зак, «по уши втюрился» в Сефироса.
Чрево машины урчит у него под ухом, баюкая, амортизаторы сиденья укачивают его на неровностях старой заброшенной дороги. Лекарство в крови убеждает тело, что нужно спать. И Клауд уже не понимает, зачем он борется сам с собой.
Клауд уже спит.
*******************
— Давай, давай. Давай.
Глухое энергичное бормотание с резким выдохом на каждую пару слогов.
Темно-красный и золотой закатный свет хочет сварить Клауду глаза.
Мотор молчит, и в тесном салоне густым коктейлем смешиваются другие звуки: поскрипывает переднее кресло, мягко хлопает ткань, двое дышат ртом и, не сбиваясь с ритма, сшибаются тела.
Спасаясь от обжигающего света, Клауд еще сонно поворачивается к спасительной тени, лицом на звук. Но тень движется, набегая и убегая, заставляя его поморщится, открыть глаза.
Над подголовником он видит сапог. Громоздкий черный сапог на рифленой подошве. Сапог качается в такт звукам.
— Зак, блядь… Зак…
Голос Сефироса стал совсем глубоким, грудным, и какие-то странно беспомощные интонации звучат в нем.
— Ну же, давай, детка! Давай!
Зак довольно смеется.
И Клауд с неожиданной четкостью видит перчатку Сефироса, его затянутые черной кожей пальцы, судорожно вцепившиеся сзади в сиденье, у самого лица Клауда. Кажется, что они вибрируют натянутой струной, продолжая музыку дыхания и ритма с первых сидений.
«Отлично, — с непонятной немой холодной злостью думает Клауд. – Лучше самых моих смелых фантазий. Следует, наверное, подрочить. А то когда еще выпадет такая возможность, что я буду лежать на заднем сиденье, в то время как на передних Зак будет трахать Сефироса».
— Зак, сбавь.
— Ну что? Не хочу.
— Зак серьезно. Мальчик очнулся.
Все звуки сразу же прекратились и через мгновение над подголовником сверкнули ясные темные глаза Зака:
— С пробуждением, спящая красавица! – улыбнулся он, впрочем, почти сразу отвел взгляд.
Измученное кресло снова застонало под ними, Зак буквально скатился на место водителя и в ручьях спутанной серебряной челки на него взирал Сефирос.
— Ты как?
— В порядке, — соврал Клауд, прежде чем сообразил почувствовать свое тело и сообразить, что он, и правда, в порядке.
— Можешь пошевелиться?
Клауд сосредоточился, напряг локти и приподнялся.
— Ага, могу.
Желая доказать этим спокойным зеленым глазам, что он уже оправился от удара по голове, Клауд бодро рванулся вперед, намереваясь сесть.
Небо в окнах машины, затылок Зака над сиденьем, мелкие бисеринки пота на лбу Сефироса дружно кувырнулись.
— Эй, не так резво, — засмеялся Зак.
А жесткие пальцы уже впились в плечо Клауда, удерживая его от падения. Удерживая почти на весу. И это лицо, эти запредельно прекрасные черты, эти губы оказались вдруг слишком близко. Так близко, что можно почувствовать его дыхание на своих губах, запах его кожи, легчайшую ласку его мягких волос.
Не было сказано ни слова, Сефирос только медленно кивнул, едва заметно опустив и приподняв подбородок. Клауд потянулся к ним, между сиденьями, туда, где все пахло их телами. Их сексом.
Взгляд глаза в глаза, почти робкий (можно мне?), почти дерзкий (думаю, можно), и, дурея от собственной смелости, Клауд устремился рукой между узких бедер генерала, где багровел ненасыщенной страстью (прекрасней, чем в самых мокрых его снах, ибо настоящий!) член Сефироса.
Прикосновение – как ожог — через руку стирающее последние остатки мысли в мозгу. Вспышка. И Клауд уже не понимал, в какой момент Сефирос вытянул его к себе и опрокинул спиной на Зака, а сам навалился сверху, расчетливо, жестоко и жадно целуя в рот. И смех Зака вибрировал под его ухом:
— Эй, парни, тут и двоим тесновато.
И Сефирос отпускает его в лепешку смятые губы, оставляя во рту вкус своей слюны и слюны Зака и его пота. Одно движение головы и дверь за спиной Зака уже открыта. Двигаясь синхронно и мягко, будто две охотящиеся львицы из одного прайда, солджеры извлекают не успевающего помогать Клауда из салона, Зак снимает с Сефироса плащ и расстилает его прямо на земле, в сухую выжженную солнцем траву на обочине этой давно заброшенной старой дороги через забытые богом пустоши. И вот уже Клауд лежит на спине на скрипящей коже, с головой захлебнувшись в запахе Сефироса. А сам Сефирос и Зак ловко и бесцеремонно сдирают с него одежду, попеременно то целуясь до кровавых засосов друг с другом, то пожирая поцелуями его собственные губы, шею, бока и плечи.
— Подержи его.
— Аккуратнее. Держу пари, ты у него первый.
Короткая пауза в жаркой целенаправленной активности по переустройству его ноги через бедра Сефироса и немного вобхват. Пьяный от невозможности происходящего, от их поцелуев, запаха и вколотых раньше анаболиков, Клауд упрямо продолжает пытаться довести начатое дело до конца. Веская шершавая ладонь Сефироса без труда удерживает его на месте.
— Он выглядит вполне взрослым, — в голосе Сефироса звучит откровенное сомнение, почти недоверие.
— Понимаешь, Сеф, мы с тобой, пожалуй, не показатель, — огрубелые пальцы Зака по-хозяйски играются плоскими сосками Клауда, — в плане возраста приемлемого для начала бурной однополой половой жизни.
На секунду ладонь на бедре Клауда будто бы становится нежнее. Расплывающийся вытянутый овал лица в кайме сбегающего вниз серебра обращен к Клауду. Как я хотел бы видеть тебя отчетливо и любоваться тобой, мой бог! Но через мгновение пальцы сжимаются крепче.
— Что ж, тем интереснее. Держи его крепко.
Давление, напор и победоносное вторжение Сефироса в его тело не оставляют ничего, кроме слепого инстинкта – защититься от боли. Но руки Зака, на чьих коленях он лежит головой, с силой давят на грудь, удерживая на месте. И вес Сефироса почти полностью на нем сверху, его лицо у самого лица Клауда, узкие зрачки, расширенные от удовольствия и желания. Ему все можно! Его невозможно не хотеть. Совершенство, равно желанное для обоих полов. Его волосы рекой текут на тебя сверху. Он в тебе. Внутри. Клауд воет от переизбытка животного беспомощного счастья, и губами, зубами ловит губы Сефироса. Завладеть, удержать, слейся со мной, будь во мне!
— Как тебя зовут?
Кишечник протестует против движения такого большого чужеродного объекта внутри, но это он, и уже от одной только мысли, что тебя трахает Сефирос, мученье превращается в чудо.
— Клауд… Страйф.
— Хочешь что-то сказать мне, Клауд?
— Люблю тебя. Еби… еби меня, Сефирос.
Сверху смеется Зак, трется собственным жарким членом то о щеку, то о плечо Клауда.
И Сефирос тоже улыбается, сверкая зубами, и, запрокинув голову, Клауд видит, как они целуются прямо над ним, в то время как Сефирос безжалостно, быстро, жестко вколачивается в его тело.
Его движение внутри рвет и режет. Это почти невыносимо, но Клауд весь содрогается под ними: он хочет еще и еще.
— Ну, ты, сволочь, ты бы хоть приласкал мальчишку, — осуждающе шепчет Зак между поцелуями. И жесткие пальцы Сефироса, только что до синяков сжимавшие его ногу, уверенно смыкаются на вспухших от всех этих переживаний яичках Клауда, настойчиво, пугающе мягко, мнут их в горсти.
Это невозможно. Грань наслаждения пульсирует, мерцает совсем рядом, приближаясь с каждым новым рывком в его теле. Клауд не видит и не понимает, что вцепляется скрюченными пальцами в руки Сефироса, в его бока, спину, волосы, желая лишь одного — глубже притянуть к себе и в себя.
Еби меня. О, черт. Не останавливайся. Заеби досмерти.
Сефирос!
— Ага, ага! – дышит сверху Зак. – Давай, детка, давай.
Пальцы Сефироса также прямолинейны и беспощадны, как его плоть. И в слепой агонии прогибаясь всем телом ему навстречу, Клауд кончает, кончает и кончает. Бессмысленные животные конвульсии судорог выламывают его немыслимыми углами, и двоим солджерам снова силой приходиться удерживать его на земле, пока обессиленный и выжатый невероятной разрядкой, он не слабнет под ними сбитой птицей, трофеем на ненасытившемся оружии Сефироса.
Зак смеется.
Две пары рук ловко перемещают обессилевшего Клауда в сторону, и он словно во сне наблюдает хищную грубую жадную схватку двоих самцов, проиграв в которой, Зак с какой-то веселой азартной радостью раздвигает колени для Сефироса, и они совокупляются на расстоянии вытянутой руки от него, рыча, ругаясь и яростно целуя друг друга.
Они прекрасны!
Так прекрасны, что у Клауда в животе что-то сжимается холодным мокрым комком, и становится так невыносимо пусто и грустно, что жить не хочется. И раненое плечо охотно отзывается вернувшейся болью и вдвое охотнее вторит ему, медленно, но верно набирая обороты, давящая тяжесть в голове.
Забытье накатывает, как поезд, подвернув зябнувшего Клауда себе под колеса и намотав на них.
— Нужно вколоть ему еще дозу, — невозмутимо звучит с затянутых бурыми тучами небес голос серебряного бога.
— Ты уверен? Мне кажется, ему и так уже…
Поезд гудит, не давая Клауду разобрать окончание бессмысленной фразы.
*******************
Ровный рокот мотора. Вибрация механического нутра отдает в костях каким-то фарфоровым, стеклянным, посудным дребезгом. В коробке между ушей как будто плещется молоко, вяло размышляя, а не свернуться ли ему в простоквашу. Правая рука и плечо ватные, как будто тупые.
В салоне машины темно, в салоне пахнет мужчинами.
Клауд обеими ноздрями втягивает этот запах с легким подтекстом подвыветрившегося курева, что странно, ведь ни Сефирос, ни Зак не курят, и почти с удивлением, будто встретив и не узнавая старого знакомого, ощущает саднящую резь на выходе из своего тела. Прислушивается к ней, будто к чему-то невероятному.
«Фига, – думает Клауд, — значит, все было. Меня сегодня оттрахал Сефирос».
Это звучит настолько же невероятно, как если бы ему дали орден или старый Артур Шин-Ра вдруг объявил его своим единственным законным наследником. И в то же время, так и есть. И Клауд тупо невыразимо счастлив от этого, не зная, что сказать или сделать.
За рулем отчетливо вздыхает Сефирос.
— Сменить тебя?
— Не надо.
— Не дури, ты устал.
Молчание.
— Я думаю, нам всем не помешает сделать привал.
Слабые блики света отражались в светлом металле волос Сефироса.
— Как тебе вон та развалюха у горы?
— Этот маленький храм древних?
— Ну, да. Клауд, глянь, — Зак повернулся, пихнул его в бок. – Поддержи меня. Надо склонить генерала к здоровому сну и плотному ужину.
Клауд приподнялся и посмотрел в окно. Над черно-слюдяными горами дышало холодом антрацитовое небо. Очертания прижавшегося к отрогам, частично разрушенного здания по началу даже сложно было найти среди нагромождений камней.
— Да, пожрать бы неплохо, — не очень-то уверенно, скорей просто мрачно подтвердил Клауд. На Сефироса он взглянуть не решался.
— Значит, привал, — согласно хмыкает Сефирос.
Завизжав раненым кабанчиком, машина резко поворачивает на месте, не ожидавший этого Клауд валится обратно на сиденье, вспышка светящихся глаз в лобовом стекле, шумный задорный смех Зака.
Вернувшись обратно в сидячее положение, Клауд наклонился вперед между передними креслами (в духоте салона смесь запахов топлива, мужского пота, недавнего секса, легкий привкус невозможного неправдоподобного сигаретного дыма от волос Сефироса). Бело-желтый свет фар весело прыгал вместе с их машиной по кочкам и ухабам приветливого бездорожья. Контур почти полностью обрушившейся гротескной постройки отделился от горы, будто бы выдвигаясь к ним навстречу. Причудливо блеснули, поймав отсвет фар декоративные элементы уцелевшей половины фасада.
— Надеюсь, хотя бы часть крыши цела, — уже не так оптимистично прокомментировал Зак, по-свойски обхватив Клауда рукой за шею.
— На месте узнаем. Сначала надо разобраться с жильцами.
— Что-то чувствуешь?
— Да, обычная дрянь.
— Много дряни?
— Много, но мелкая, — Сефирос на минуту отвлекся, повернулся к ним, шокировав Клауда искренне веселой, почти заговорщической какой-то быстрой улыбкой. – Так, поразвлечься перед сном.
«Развлекаться» Клауда не взяли, оставив сидеть в машине, как раненого и «вообще надо кому-то сторожить барахло». Клауд почти собрался обидеться, но, созерцая в мощных лучах дальнего света, направленных теперь прямо внутрь уцелевшего чрева постройки, легкие естественные движения обоих солджеров, вдруг вспомнил о том, что еще в начале этой недели, он и мечтать не мог, хоть на мгновение, хоть случайно оказаться рядом с блестящим генералом Сефиросом, и чтобы тот опять же хоть на мгновение скользнул по нему взглядом. Теперь же он расположился на сиденье водителя, все еще пахнущем кожаным плащом Сефироса и самим Сефиросом.
А старшие товарищи в это время с удовольствием исполняли изящный танец мужчин с ножами. С очень большими ножами. И тени, которые они спугнули в развалинах, ошметками грязи разлетались во все стороны от двоих профессионалов. С легкостью обращаясь со своими огромными мечами, с почти что подростковым задором летая в ослепительном свете, в какой-то момент они чуть было не налетели друг на друга. И успевший коротко и болезненно испугаться Клауд, с чувством острого разочарования понял, что они сделали это нарочно, потому что глубокий дикий и невероятно страстный поцелуй, которым они обменялись при этом случайном столкновении, выглядел настолько хорошо отработанным, что исполнялся явно не впервые.
Сефирос.
Зак.
Клауд оперся локтями о торпеду, положив голову на руки. Восторг, упоение, гордость, нежность мешались в его слегка еще затуманенном лекарством мозгу.
Если все это сон, я не хочу просыпаться!
После оперативной зачистки, машину загнали прямо в основной зал храма (без одной стены и действительно вообще без крыши – остатки выгнутых балок ребрами торчали в ночное небо). Ночевать предполагалось в уцелевшем помещении за алтарем.
— Я тебя научу этой связке, — левой рукой прижимая к себе спальные мешки, Зак ловко вращал в воздухе тяжеленным широким мечом. – Это просто. Так, так и так. И тааааааааак.
— Да, при вашей с Заком комплекции это подходящий удар, — рассудительно одобрил Сефирос, сидящий на корточках возле разожженной газовой плитки из их походного инвентаря. Отсветы синего огня текли по его коже, сияющей глади волос, глянцевитой коже плаща и сапог, шевелились в отражениях на оплечьях. Даже сейчас, по-хозяйски просто разогревая им быструю пищу, он был пугающе, не по-людски красив.
— Клауд, не тормози, — вырвал его из завороженного созерцания Сефироса Зак. – Садись сюда. Надо посмотреть твою руку.
Прикосновения Зака уютные и родные, как свои собственные, будто Зак всегда был с ним рядом: ни тени, ни мгновения неловкости и дискомфорта.
— Так не больно?
— Ёй!
— Нормально, заживает, как на собаке!
У Зака темные лучистые глаза. Очень хорошие глаза, умные и добрые. Насколько могут быть добрыми глаза солджера первого класса. А ведь могут!
— Так, а что у нас с головой?
Колено Зака вплотную к его бедру, теплый живот Зака у самого лица Клауда, уверенные пальцы в его волосах. Собирание паразитов из шкуры сородичей не только является проявлением симпатии у высших приматов, но также укрепляет социальные взаимоотношения.
— Что ж, не так плохо. Скажи спасибо своему шлему, — еле слышно бормочет сверху Зак, и на этот раз в голосе его слышна озабоченность
— Шлему? – Клауд морщиться, не в силах вспомнить. – А где мой шлем?
— Нет больше у тебя шлема, — тихо усмехается Зак, обрабатывая широкую ссадину на башке какой-то пахучей липкой хренью. – Не придумали еще такого шлема, чтобы выдерживал удар Масамуне. Даже такой, как ты схлопотал – скользящий, на замахе. Эй, Клауд, ты что, забыл, как спасал Сефироса?
От стыда хотелось под землю провалиться. Придурок. Позорище.
— Не грузись, забей. Ты бы видел, сколько я дров наломал в свое время, — для пущей выразительности Зак только коротко присвистнул, и еще на полтона тише добавил. – Зато, в конечном счете, все к лучшему обернулось, ведь так? Я же обещал тебе, что помогу тебе подружиться с Сефом.
Зак весело подмигнул, и, сгорая от стыда, Клауд понял, что снова неудержимо краснеет. Похоже, они с Заком по-разному понимали слово «подружиться». И вообще речь, кажется, шла все-таки о «познакомиться».
Ну, да какая теперь, собственно, разница.
Клауд не выдержал и улыбнулся в ответ.
— Спасибо, Зак. Ты самый лучший.
— Самый лучший сводник, ты имеешь в виду? — рассмеялся Зак, в заключение процедуры мазнув Клауда липким лекарством по носу. – Да, похоже, ты открыл во мне новый талант. Хотя, если честно, — Зак заговорщически наклонился вперед, почти задевая губами ухо Клауда. – Ты мне уже давно приглянулся. Да и с Сефом, я подумал, вдвоем справляться легче.
Клауд зажмурился, крепко сжимая кулаки. Движения, запах, прикосновения, голос, бесстыдные слова Зака – все это вместе необратимо возбуждало, даже вопреки по-прежнему упорно ноющей заднице.
— Эй, вы там про меня шепчетесь? – окликнул их Сефирос, и себе под нос пробубнил. – Блин, я им тут еду готовлю, а они меня там за глаза обсуждают.
— Сеф, упакуй параноика обратно и лучше тащи жратву сюда, к нам, — Зак обернулся к Сефиросу, разом лишая Клауда их опасной волнительной близости. – Я все спальники рядом положил. Места до хрена.
Звучно скрипнув кожей плаща, Сефирос послушно поднялся и, прижимая к груди три банки разогретого рациона, доставил ужин прямо на их импровизированное ложе.
«До хрена места» хватило как раз для того, чтобы ему устроиться рядом с ними, практически вплотную. Принимая у него из рук свою порцию, Клауд понял, что снова потерял все слова и не знает, что и сказать. Только молча кивнул в знак благодарности, не решаясь взглянуть в глаза, и лишь мельком успел заметить улыбку на губах Сефироса. Теперь он уже и поверить не мог, что еще совсем недавно решился на такую невозможную смелость, как поцеловать генерала.
Впрочем, оба солджера явно придерживались правила, что за едой разговаривать не стоит, на протяжении всего ужина усердно работая челюстями.
И Клауд неожиданно понял, что ему невероятно уютно и легко в этом молчании. Рядом с двумя людьми, которых он считал самыми потрясающими, самыми чудесными на всем белом свете. С ними он чувствовал себя, будто дома. Будто они были одной единой семьей.
Зак справился со своей порцией первым, запустил смятой банкой куда-то в угол и решительно придвинулся к Сефиросу, привычным жестом убрал длинные волосы в сторону и прижался губами сзади к его шее.
— Подожди, я же ем.
— Ну, не хочешь, как хочешь. Мы с Клаудом и без тебя разберемся. Правда, Клауд?
И быстрее, чем он успел что-либо ответить, Зак выбил у него уже почти опустошенную банку и повалил Клауда на спину возле сапог Сефироса.
— Зак, — Клауд не успел ни возмутиться, ни даже понять, а хочет ли он на самом деле возмущаться. Просто теплая тяжесть Зака, его запах, его темные веселые глаза оказались вдруг так одуряюще близко. Его жесткие волосы задели Клауду щеку.
А целовался он также жадно, грубо и целенаправленно, как и Сефирос.
Его самый дорогой, самый замечательный друг. Зак.
Клауд обхватил его плечи и голову руками, прижимая Зака к себе. От его поцелуев не сшибало крышу напрочь, как от Сефироса, но просто с ним было хорошо и приятно.
— Наглый ублюдок, — пророкотал сверху голос генерала, и Зак был стащен с Клауда и сам опрокинут на спину, — считай, что ты доигрался.
— Ох, как я, блин, боюсь, — усмехнулся Зак, начиная стаскивать с плеч Сефироса плащ.
— Лежать, — оседлав бедра Зака, Сефирос запрокинул его руки за голову, спутав запястья его собственной задранной наверх водолазкой-безрукавкой. – Иди сюда, Клауд.
Рывок за запястье здоровой руки, и он снова в объятиях Сефироса, и генерал шепчет, губами задевая его губы:
— Давай, Клауд, покажи мне, что мы можем сделать с нашим неугомонным Заком.
Клауд не выдерживает, впиваясь губами в жесткий рот генерала.
— Так нечестно! Занимайтесь мной, хватит целоваться, — возмущенно рычит под ними Зак, и вот Клауд уже опрокинут ему на грудь и прижат сверху ладонью Сефироса.
На вкус их кожа такая разная, Клауд лижет, целует и кусает шею, плечи и грудь Зака, в то время, как Сефирос весьма организованно избавляет себя и их от одежды. Телом к телу гораздо слаще и лучше.
— Сейчас я научу тебя, как сделать Зака совсем послушным, — прижимаясь сзади и сверху, ласково дышит между лопаток Клауда склонившийся над ним Сефирос, и его волосы ласково щекочут юноше бока и загривок.
Увлекаемый генералом, Клауд вместе с ним спускается к бедрам Зака.
— Смотри, как он любит.
Щека Клауда на животе Зака, он лежит на боку, чуть свернувшись и коленями обнимая его ногу. Его пальцы переплетены с пальцами Сефироса, ласкающими покрасневший и набухший орган в сантиметрах от его лица. Дыхание Зака вздымает плоский живот под его щекой, а нечеловеческие глаза Сефироса сияют, как у хищного зверя, пока он не закрывает их, пробегая языком по открывшейся головке, припадая губами к члену Зака.
Хрип и дрожь тела черноволосого солджера через кожу отдаются внутри у Клауда, и он почти неосознанно тянется губами к заветному плоду. Целует пальцы Сефироса и свои, раздвигая их языком, чтобы добраться до горячей плоти в их крепком захвате. Поднимается губами к губам Сефироса, прижимаясь к ним, отвлекая их, чтобы отобрать и себе часть их добычи.
— Клауд, зубы! – дергается под ним Зак.
— Клауд, осторожнее. Смотри, как я делаю, — Сефирос отстраняется, но в темноте почти ничего не видно и он подносит пальцы Клауда к своему лицу, вбирая их в рот и позволяя изнутри ощупать то, как завернутые внутрь губы могут защитить от зубов.
Клауд стонет от этой ласки и с удвоенной жадностью принимается за член Зака.
— Вот, умничка, — свободная рука Сефироса ненавязчиво гладит его по спине до самых ягодиц. – Будем двигаться дальше.
Их переплетенные пальцы отпускают горячий ствол, спускаясь на мохнатые сферы под ним.
— О, еще так.
Бедра Зака выгибаются под ними, толкая пульсирующий член глубже Клауду в рот, изнутри вжимаясь ему в щеку.
— Зак очень любит это дело, — довольно шепчет над ухом Клауда Сефирос. – Попозже я, может быть, тебя научу, как брать в рот сразу все его хозяйство.
Под ласково скользящей по спине рукой Сефироса Клауд сам уже сотрясается от сладкого предвкушения и дрожи.
Он хочет, хочет их. Их обоих.
А сплетенные руки устремляются еще ниже, к излучине между ягодиц, ищут и находят там алчно приоткрытую дырочку.
— Иногда случается, что есть терпение повозиться и быть с ним нежным, — Сефирос медленно ласкает пальцами Клауда снаружи отверстия, прижимает кончики внутрь и тут же отстраняется вновь.
— Сеф, сучка, ну не мучай меня! – задыхаясь почти что молит Зак.
— Но чаще мы не очень-то церемонимся, — завершает свою мысль Сефирос, сложив Клауду два пальца вместе и перехватив его за запястье, резким движением вводит эти пальцы в задницу Заку.
С резким выдохом тот еще шире раздвигает ноги, сам насаживаясь бедрами на руку Клауда. Он очень жаркий внутри. И очень тесный. Так и сдавливает, сжимает пальцы Клауда, то ли не желая пускать их внутрь, то ли не желая их отпускать.
Зак стонет, Сефирос смеется, и его собственная вторая ладонь по-хозяйски ложится на ягодицы Клауда, раздвигает их.
— Я помогу тебе сравнить ощущения, — шепчет Сефирос ему в плечо и целует. Задница еще протестует после недавнего акта любви, но для Сефироса Клауд согласен на что угодно и сам открывается навстречу его требовательно вжимающимся внутрь длинным фалангам.
Он даже не может осознать свое счастье: быть настолько полностью во власти Сефироса, принадлежать ему целиком и полностью и чтобы каждое твое движение принадлежало не тебе, а ему.
— Сеф, давай же, Сеф, — хрипит Зак.
— Я не могу сейчас бросить Клауда без внимания, — ласково тянет слоги Сефирос и, отпустив запястье Клауда, чуть ли не за загривок отдирает его от сладко сочащегося органа Зака и тянет к себе, рот в рот, губы в губы.
— Сеф, не будь сволочью, отдай парня и трахни уже меня наконец, — рычит Зак, выгибаясь под ними.
— Ну, что, Клауд, пожалеем его? – горящие глаза Сефироса так страшно, так пугающе близко.
— Все, что скажешь, — почти не в силах оторваться от его губ, шепчет в ответ Клауд, жадно насаживаясь на жестокие пальцы Сефироса внутри и неосознанно сам продолжая иметь Зака рукой и тереться пахом о его колено.
— Хорошо, — улыбается Сефирос и отталкивает Клауда прочь от себя и сверху на Зака, который тут же поймал и обхватил его своими связанными руками, целуя его лицо и мокрые губы. А потом хрипло и страстно застонал, не пытаясь скрывать того, как Сефирос втиснулся в его тело. Клауд обернулся через плечо и в слабом свете увидел ногу Зака, закинутую на плечо Сефироса, и светлый поток волос, стекающих от движения к ним в пах, и оставленный без внимания член Зака, трущийся о живот генерала.
Это зрелище прямо заворожило Клауда, и, забыв обо всем на свете, он высвободился из кольца рук черноволосого солджера и пополз, потянулся губами к этой дрожащей плоти, прижался щекой к лохматой внутренней поверхности его ноги.
— Да, Клауд, да!
А потом солджеры снова взяли инициативу в свои руки, и не переставая трахаться и не давая Клауду оторваться от Зака, переместили его сверху «валетиком» и теперь уже Клауд готов был завыть от удовольствия, почувствовав рот Зака на своем собственном члене. Зак каким-то образом сумел освободить руки и теперь во всю помогал себе пальцами, беспардонно манипулируя ими там, где уже успел разжечь и помучить его Сефирос.
Сгорая и желая вечно гореть в этом пламени похоти и страсти, Клауд сам не понимал, как ему удается попадать в дикий ритм рывков Сефироса, он ничего не соображал, припав ртом к члену Зака с такой яростью, будто оттуда должен был забить источник жизни, без которого он бы погиб. Их запах проникал в него сквозь поры, их движения вращали его мир. Он захлебывался в ощущениях их тел, он хотел их так, хотел их обоих.
Густая струя семени ударила ему в глотку, заставляя подавиться и поперхнуться, и жадно лизать бьющую фонтаном головку, пока тело Зака конвульсивно содрогалось под ним.
Сефирос выгнулся и хрипло застонал следом и тут же сжал волосы Клауда в кулаке:
— Клауд, хочешь еще порцию?
И еще твердый член генерала требовательно упирается ему в подбородок, мокрый и негигиеничный, но Клауд хочет и его тоже и охотно впивается в него ртом, с ненасытной жадностью глотая и давясь горьковатой спермой Сефироса.
— Потише, потише, малыш, — дыхание Сефироса сбивается, и он беспорядочно ласкает спину Клауда ладонью. – Хороший мальчик, не давись, здесь осталось еще немного.
И снова пальцы в его волосах, и Клауда носом утыкают в открытый, истекающий спермой анус Зака. И только на самой грани сознания это неприлично и стыдно, но если они делают это и хотят этого от него, то Клауд только счастлив лизать вязкое семя Сефироса, животом чувствуя, как вздрагивает от его прикосновений Зак и трахать, трахать, трахать его в рот, в послушно открытое, сжимающееся горло.
В поисках остатков семени Сефироса, Клауд совсем зарывается лицом между раздвинутых ягодиц Зака, просовывает язык ему внутрь и шевелит им.
— Молодец, Клауд, ты все еще держишься, — хрипло смеется Сефирос, его волосы касаются спины Клауда, и он больше не может, он кончает, он взрывается, он стреляет собственным семенем Заку в рот и в лицо, и стонет, и вскрикивает, и воет от нечеловеческого восторга.
— Ну, что ж, получилось сумбурно, но в целом весьма неплохо, — лениво целуя Клауда в плечо, заключил Сефирос.
— Я бы мог возмутиться и сказать, что я собирался вставить Клауду по самые гланды, но по правде, мне все понравилось и так, — хмыкнул Зак и потерся разом о них обоих.
Клауд не мог пока ничего им ответить. Клауд дышал. Клауд утопал в ощущении их плотно прижавших его потных тел, их локтей, их боков, их дыхания, их запаха.
Лучше он не мог ничего представить.
*~*~*
Крик застрял в горле, пережав дыхание, не давая ни глотнуть, ни перхнуть. Клауд дернулся, вырываясь из тисков оцепенения, и мгновенно ослеп от яркого солнечного света, льющегося сквозь распахнутые настежь алтарные врата.
В этом сиянии одиноко танцевала с длинным мечом знакомая статная фигура. И грива волос просвечивала на свету.
— Се… Се… Сефирос, — придушенно прохрипел Клауд.
— Да, это он. Как всегда, непробиваем.
Голос Зака под боком у Клауда заставил его вздрогнуть и почти что с ужасом посмотреть на мирно развалившегося на своем спальнике солджера.
— Зак! Зак ты жив!
Против обыкновения Зак не улыбнулся, только очень пристально посмотрел на Клауда внимательным испытующим взглядом:
— Значит, ты тоже видел эти сны?
— Зак! Зак, — только и мог повторять Клауд. Боль плескалась в груди, не давая поверить в то, что все хорошо.
— Да, это я. Я жив, — пощадил его Зак, по-хозяйски привлекая Клауда к себе, сжимая в надежных объятиях.
— Зак, — Клауд изо всех сил вцепился в него, оседлав бедра солджера и зарывшись лицом в его плечо.
— Да, это я, я. Успокойся, — Зак ласково потрепал Клауда по загривку. – Все в порядке.
— Нет, — прошептал Клауд, не поднимая лица. – Держи меня крепко, чтобы я понял, что это был просто сон.
Зак поднял к себе его лицо и по-прежнему без улыбки коротко поцеловал Клауда в губы.
— Я знаю, Клауд. Я тоже видел… плохие сны.
— Ты погиб, погиб, — не в силах удержать весь этот ужас в себе зашептал Клауд, хаотично гладя ладонями жесткие черные патлы, лицо, руки Зака, — А я… я убил Сефироса. Он сошел с ума, убил Айрис. И других людей убивал. И я убил его. И убил еще раз. И еще раз. И его детей тоже убил. Я всех, всех их убивал. Я не мог наубивать его вдосталь.
Клауда трясло.
Зак молчал и гладил его по спине.
В солнечном свете упражнялся с Масамуне неуязвимый Сефирос, многократно убитый Клаудом во сне. Длинное лезвие со свистом рассекало воздух, скрипела петлями уцелевшая где-то ставня.
— Скажи мне, что это был просто сон, — очень тихо, очень серьезно попросил Клауд. – Скажи, или с ума сойду я.
— Клауд, я не хочу врать, — дыхание Зака коснулось его волос, но голос был еле слышен. – Я вижу эти сны уже… довольно давно. Не всегда так ярко, как сегодня, но… я не знал, что ты увидишь, как… увидишь смерть Сефироса.
— Он всех убил, — Клауд чувствовал, как его трясет, хотелось яростно вцепиться в Зака, в живого Зака и держать его так, чтобы он никогда, НИКОГДА не посмел умирать. – Зак, он же не человек.
Долгий выдох взъерошил Клауду волосы на макушке.
— Я знаю, — очень спокойно, очень тихо прозвучало ему в волосы. – Но понимаешь, он, — снова долгий выдох, — самый мой близкий человек. И так просто я его не отдам.
Миролюбиво, даже радостно свистел, рассекая воздух, Масамуне, Сефирос оттачивал связку боевых выпадов с видом человека, которому просто хорошо.
— Клауд, послушай меня, — Зак отстранился, посмотрел в лицо, – мне очень нужна твоя помощь.
Свистел в воздухе Масамуне, Клауд смотрел на свое лицо, отраженное в зрачках Зака, и видел незнакомые суровые, злые морщинки недоверия, оставленные ему болезненной реальностью сна.
— Знаешь, мне показалось, ты все-таки по-настоящему любишь его самого, а не его имя, — голос Зака звучит совсем-совсем тихо, странно ласково, но при этом так твердо. И на мгновение Клауду кажется, что если Зак решит, что он ошибся и Клауд не соответствует его чаяниям, он убьет его. Убьет без труда и сожалений, бережно охраняя тайну и любовь Сефироса. Потому что, как ни страшно, как ни тяжело это признать, Зак любит Сефироса. Именно его, а не Клауда.
И проблеском нелепого удивления приходит понимание того, что еще вчера он млел и молился на Сефироса, в то время как Зак был всего лишь старшим другом, в чем-то примером, настоящим солджером, но никак не... И совершенно непонятно, как какой-то дурацкий, пусть даже и совершенно дикий сон, который с каждым мгновением вспоминался все труднее и неохотней, мог перевернуть всю картину отношений с ног на голову.
— Ты поможешь мне? – прямо спросил Зак.
Клауд, не раздумывая, кивнул.
— Да. Ради него и ради тебя. И ради себя.
— Хорошо, — мышцы Зака ощутимо расслабились, он рассеянно почесал растопыренной пятерней перепутанные со сна волосы. – Понимаешь, я не все знаю. Проще говоря, почти ничего. Сеф не рассказывает, а не в моих правилах давить на людей. Но я верю, что эти сны неспроста. Сеф, он… — Зак посмотрел на тренирующегося Сефироса, и в чертах его лица появилось нечто очень странное, как будто бы он видел не непревзойденного во всех боевых искусствах генерала, а птицу со сломанным крылом, — он действительно может всех убить. Только он в этом не виноват.
Огни горящего Нибельхейма, короткая растерянность на лице Айрис, тело которой насквозь пронзило лезвие Масамуне, его собственная боль, и ужас, и непонимание произошедшего – отголоски сна пронеслись сквозь мысли Клауда, заставляя усомнится в правоте Зака.
Метрах в трехстах от них по другую сторону алтарных врат грациозно двигался, оттачивая удары двухметровым мечом, Сефирос. Яркий солнечный свет восхищенно оглаживал его идеальное нагое тело, ласкался к длинным тяжелым волосам.
— Опять же я знаю очень мало, — они вместе смотрели на Сефироса, и дыхание Зака чуть касалось лба Клауда. – Я только знаю, что если хищника с рождения растить в неволе и приучать к человеческому мясу, не следует потом удивляться, если, вырвавшись на свободу, он сожрет тех, кто держал его на поводке.
Клауд молчал. Все, о чем он мог думать сейчас, это о том, что даже если сон и был вещим, то пока – ПОКА — Сефирос еще ничего этого не совершил. И еще о том, что утром он еще прекрасней, чем вчера ночью.
— Клауд, ты пойми, пусть я и кажусь бесстыдным, мне не так просто было решиться на то, чтобы фактически самому заманить третьего в нашу жизнь. Но ты нужен нам, нужен мне. Потому что я боюсь, один я не справлюсь.
— Что мне нужно делать? – только и спросил Клауд.
— Две вещи. Любить его всем сердцем, не щадя ни души, ни тела, как ты делал это еще вчера. Так чтобы он постоянно чувствовал нашу любовь, чтобы ему было о ком заботиться, за кого сражаться.
Зак замолчал.
— А вторая?
Так двигаться умеют только солджеры. Клауд и не заметил, как его запястья оказались крепко стиснуты в кулаках Зака, губы, чей вкус Клауд еще помнил на своих губах, произнесли очень сурово и сухо.
— Убить его, если я не справлюсь. Как можно быстрее и как можно надежней.
Образ из сна – лицо Сефироса с текущей по лбу и заливающей глаза кровью – снова мелькнул перед глазами Клауда, и он почувствовал, как его начинает буквально физически трясти в крепком захвате Зака.
— Поверь мне, такой, как сейчас, он будет за это благодарен.
Клауд сглотнул, крепко сжал челюсти и кивнул.
Длинная тень упала на них обоих.
— Так я и знал, — прислоняя Масамуне к косяку, пробурчал Сефирос, — стоит их на минуту оставить, и они уже опять сплетничают про меня.
Сверкая своей идеальной наготой, генерал подошел к ним и расслабленно повалился на лежаки рядом с Клаудом. На его коже таился сладковатый дразнящий аромат здорового пота, испарившегося под лучами солнца.
— Уже поделили, блядь, кто меня убивать будет?
Сефирос явно старался, чтобы осуждение в его словах звучало, как можно натуральнее, но смешливая ирония и искреннее удовольствие от всего, что происходит, так и проступали сквозь интонации его речи. Клауд поднял лицо, не зная, что делать, почти просительно заглянул в глаза Заку. И понял, что лучше бы он этого не делал. Безмолвная боль стояла в зрачках Зака. Боль, которой никогда не должно было быть там. Только не Зак. Кто угодно, но не самоуверенный, жизнерадостный и в чем-то даже легкомысленный Зак.
Клауд вздрогнул, почувствовав хозяйское прикосновение руки Сефироса на своем бедре, обернулся, неосознанно как бы закрывая Зака от Сефироса. Встретился взглядом с невыносимо спокойными, будто оценивающими кошачьими глазами.
— Ну, что ж, мой будущий победитель, может, попробуешь для начала воткнуть в меня хоть что-нибудь?
С вызовом выгнутая бровь, дразнящая усмешка тонкого рта – ледяной огонь, сбегающий по жилам, вслед за взглядом Сефироса так целенаправленно соскользнувшим ему в пах.
Клауд всем телом отреагировал на этот вызов, потянулся к Сефиросу, не замедлившему с довольным смешком перекатиться на живот. Серебристая грива дождем рассыпалась по его спине, обнажая гладкие выступы лопаток, ложбинку в середине спины.
Ужасы сна, скорбно отступили вглубь памяти, уступая место огромному восторгу, и восхищению, и вожделению, затопившим мысли Клауда от этого зрелища.
Шалея, он наклонился над Сефиросом и припал губами, прижался лицом, уткнулся, зарылся лицом ему в спину, сквозь кожу ощущая ровный ритм дыхания, пульс крови, надежную географию мышц и сухожилий.
«Мой Сефирос!»
Сефирос вздохнул, расслабляясь под ним, и Клауд понял, что может кончить прямо так, даже не двигаясь. Просто потому что этот человек – Сефирос, и он может касаться Сефироса.
Совершенное тело под ним чуть пошевелилось, не настаивая на немедленной активности со стороны Клауда, но как бы намекая, напрашиваясь.
Бесстыдно застонав от вседозволенности и обожания, Клауд буквально набросился на покорного Сефироса, пожирая поцелуями его шею и плечи, путаясь в вездесущих длинных волосах, и безжалостно наматывая их себе на руку почти до локтя, и ненасытно впитывая ладонями тепло, рельефы, фактуру его кожи.
Сам не понимая, хочет ли он растянуть эту упоительную прелюдию до бесконечности или немедленно перейти к делу, Клауд приподнялся, погрузив основание ладоней в симметричные углубления на поджарых ягодицах Сефироса, уверенно провел по ложбинке большими пальцами. Генерал не дал ему долго раздумывать, похотливо подавшись навстречу, пуская Клауда внутрь себя. Клауд сам не знал почему, он ожидал встретить больше сопротивления со стороны этих мышц, на самом деле скорее затягивавших его, нежели боровшихся с его вторжением.
Не думая, ни о смазке, ни о дальнейшей подготовке, Клауд подтянул бедра Сефироса ближе и с неожиданной агрессией ворвался в него.
Сеф резко, но не без удовольствия выдохнул под ним. Дрожь пробежала по его коже. Он шевельнул локтями, будто хотел подняться на руках, но передумал, и только как-то странно всхлипнул горлом, мокро и незнакомо. Как шлюха.
— Хочу тебя, — хрипло, дико выдал Клауд, уткнувшись лицом в спину своего идола. – Хочу тебя.
— Так бери, — прошипел, прогибаясь, Сефирос.
Внутри он был обжигающе горячий, и весь подвижный, и жадный.
Это был вызов, который Клауд не мог проигнорировать.
— Не дрожи так. Я покажу тебе, как он любит, — шумное дыхание Зака уютно коснулось его затылка, умелый рот нашел ухо.
Зак тоже и не подумал подготовить его, но он был влажный, и с чувством растерянности и смущения Клауд позволил ему повалить себя на спину Сефироса и вдавиться внутрь.
— Давай, детка, — знакомо простонал сзади Зак, и Клауд задрожал, беспомощный между ними, зажатый между их самыми великолепными в мире телами, снаружи и изнутри него, вцепился в руки Сефироса.
— Тихо, малыш. Не мельчи, я поведу тебя.
Клауд всегда слушал Зака. И был только рад послушаться его члена внутри себя, следовать ритму ровных, глубоких, с оттягом движений, которыми Зак входил ему в задницу, одновременно толкая его внутрь Сефиросу.
Сеф без стеснения стонал и хрипел под ними, то и дело пытаясь перевернуться лицом к Клауду. Но Зак грязно ругался на него, не позволяя этого сделать, и судя по коротким жадным судорогам внутри Сеф только заводился от этого еще острее и больше.
— Вжарь ему, детка, — как-то особенно резко прохрипел Зак, даже болезненно, и в то же время совершенно одуряюще упоительно сладко, вламываясь в него, и Сефирос в ответ снова сдавил орган Клауда внутри, будто упрашивая его кончить там. И выдерживать это двойное жадное трение, двойную похоть, двойной запах и двойное давление их тел стало просто невыносимо. Клауд честно попробовал удержаться, продержаться еще хоть немного, не потерять лицо, не…
Он кончил в нестерпимой агонии всхлипов и хаосе коротких рывков, излившись в зад Сефиросу мучительно мощной струей желания, обожания и счастья.
— Детка, детка, — шептал ему сзади в шею Зак, сдерживаясь, чтобы не кончить вместе с ним.
— Зак, сдай назад, — плотоядно усмехнулся Сефирос и, воспользовавшись незамедлительным подчинением товарища, ловко выбрался из-под Клауда. – Хороший мальчик, — дразняще короткий поцелуй мимо губ, почти в нос, и Сефирос встает над ними в свой полный рост.
— Давай, Клауд, повернись ко мне, — Зак вертит послушного расслабленного Клауда, как ему захочется, устраивает лицом к себе с задранными до ушей лодыжками, при этом краем глаза не переставая настороженно и жадно следить за Сефиросом.
Солджеры не кончили, и эта пауза вибрирует между ними, как дрожит палец на давно и верно взведенном курке, удерживая на поводке заготовленную смерть. Мягко, не торопливо Сефирос придвигается почти вплотную к стоящему на коленях Заку, и его великолепный возбужденный член покачивается у самого лица черноволосого солджера.
— Ну, что, Зак, рот или задница? – пугающе ласковым тоном интересуется Сефирос, и Клауд чувствует, как член Зака внутри него дергается в ответ на этот вопрос. Взгляд Зака будто прилип к органу Сефироса. Не в состоянии выбрать, он рассеянно облизывает губы, и в эти мгновения на его лице такое очаровательно несчастное выражение, что его хочется зацеловать до безумия. Сефиросу, похоже, тоже нравится эта картина, длинные пальцы зарываются в черные лохмы, запрокидывая голову Зака назад.
— Сеф, блядь, кобелюка, решай сам, — хрипит он, и видно, как у него в горле дергается кадык.
— О’k, — мурлычет Сефирос и чуть ли не швыряет Зака лицом вниз в объятия Клауда, и сам опускается позади него.
Они ебутся так, что у Клауда крышу сносит. Зак хрипит и рычит, чуть ли не раздирая лежак скрюченными пальцами, и член его так бешено вколачивается в Клауда, что уже нет сомнений, что они его все-таки порвали: человеческие мышцы просто не способны выдержать такой темп. Но Клауд все равно балдеет под ними и крепко обнимает Зака за плечи, то и дело получая жаркие жестокие поцелуи от Сефироса через плечо насилуемого им Зака.
А потом они оба рычат и кричат, кончая, и этот звук многократным эхом отдается в развалинах и в грудной клетке Клауда.
Это же сдохнуть можно, как хорошо!
Сквозь распахнутые алтарные врата и торчащие кверху пряди Зака, видно как по синему небу стремительно бегут облака, то воруя солнце, то вновь возвращая его свет.
Зак лежит сверху на Клауде, тяжелый и мокрый, самый родной на свете, и Клауд чувствует, как из задницы вытекает семя, и думает, что с Заком сейчас происходит фактически тоже самое.
Рядом шумно и глубоко дышит Сефирос.
— Я откроюсь, — вдруг говорит он и, когда Зак и Клауд одинаково тупо смотрят на него, с непроницаемым лицом поясняет: — Если я и правда сойду с ума, и вам придется драться со мной, я обещаю, что откроюсь. Хоть на мгновения, но я дам вам шанс. И тогда бейте без колебаний.
Клауд чувствует кивок Зака и ему страшно, потому что так легко, так чудесно было поверить, что и сны, и жуткий договор с Заком ему причудились.
— Хорошо, — соглашается Сефирос и задумчиво добавляет. – Только надо Клауда подучить.
Сефирос садится, потягивается, и его волосы текут за ним, как река. Ничего красивей нет в мире.
— Ладно, парни, хватит балдеть. Моем жопы и собираемся.
Зак, похоже, почти без сожаления разгибается над Клаудом, сияющий и бодрый, как ни в чем не бывало.
Всего несколько минут — и оба солджера не только полностью одеты и успели вновь закрепить свое оружие на крыше машины, но к тому же уже убрали все следы своего маленького привала. Злясь на себя за неловкую раненую руку и общую скованность движений, не говоря уже о походке (в силу вполне понятных причин), Клауд еще только еле-еле заканчивает одеваться.
— Эй, малыш, — жмурясь от солнца, Зак улыбается ему всеми зубами. – Может, еще укол?
Клауд не хочет соглашаться, не хочет снова спать, но Заку так трудно сказать «нет».
— Не понимаю, — недовольно хмыкает в нескольких метрах от них Сефирос, в руке его черная рация телефона. – Почему ни хрена нет связи?
— Забей, — отвлекается на него Зак. – Тут ехать-то не больше суток осталось.
Сефирос хмуриться, трясет безответный аппарат и, наконец, смирившись, соглашается с Заком.
— Залезай, — кивает он Клауду. – Пора ехать дальше.
*******************
— Блядь.
— Что?
— Не смотри налево, а то расстроишься.
— Что, опять?
На этот раз за рулем сидел Клауд, и тем не менее первым заметил вычурные очертания разваленного храма все-таки Зак.
Сложно сказать, который уже раз они возвращались к этому месту.
— Не понимаю. Не может такого быть. В этот раз мы ехали строго по карте. Мы уже давно должны были добраться в город.
Сидевший сзади Зак с размаху долбанулся лбом о спинку переднего пассажирского сиденья. Сефирос промолчал.
— Одна дорога! Совершенно прямая. Почему мы ездим по кругу??? Где этот гребаный городишка? Ну вот, блядь, опять забыл, как он называется.
— Гонгага, — невозмутимо ответил Сефирос, философски разглядывая измусоленную с краев карту.
— Гонгага, — без выражения повторил за ним Клауд. – Я там родился.
— Так давай же, найди дорогу! – похоже, устав от собственной вспышки, Зак откинулся обратно назад, скрестил руки на груди и сказал в окно. – Надеюсь, там хоть пожрем по-человечески. Меня уже блевать тянет от этой тушенки.
Хищный силуэт храма неотвратимо приближался по правому борту. Сефирос молчал и рассеянно мял карту, а Клауд молчал о том, что по всем разумным подсчетам последние консервы должны были закончится несколько дней назад, но они, кажется, даже не убывали.
Машина ехала по заброшенной дороге через сожженные солнцем пустоши не в состоянии никуда приехать. С регулярностью примерно раз в три дня, иногда чаще, они напарывались на монстров, убивали их (Сефирос и Зак все чаще заставляли драться с чудовищами Клауда, черство называя это между собой тренировками) и ехали дальше. Раздобытая материя кувыркалась в багажнике, элексиры, по большей части, сразу шли в дело, поскольку получалось у Клауда пока что не очень. Некоторые из элексиров действовали странным образом: Клауд хмелел, и без того не слишком внятный мир вокруг становился еще более сумбурным, и Зак возвращал его в более менее нормальное состояние с помощью все тех же уколов, ампулы для которых тоже давно уже должны были кончиться. Они убивали, жрали на привалах опостылевшие консервы и трахались по три-четыре раза в день, как молодые в медовый месяц.
Два дня назад в коротком приступе гнева Сефирос сломал и выбросил телефон. По его мнению, их должны были искать вертолеты Шин-Ра, но не искали.
И как минимум раз в пять дней они выезжали все к одному и тому же храму древних.
И даже если не ночевали там, то в эту ночь Клауд (и Зак) видели сны, в которых Сефирос сходил с ума, и убивал, и убивал, и убивал, а потом Клауд начинал убивать его.
Честно сказать, эти сны были единственным плохим моментом в окружающей его действительности. Сны — и тени боли и страха, которые появлялись из-за них в глубине зрачков Зака, и тупая холодная обреченность, прячущаяся за невозмутимым молчанием Сефироса.
Впрочем, все трое уже хорошо знали лекарство – они трахались. Трахались до крови и криков, забывая и себя, и все грядущие беды в телах друг друга.
И Зак все-все понимал, а недостижимое совершенство Сефироса было теплым и надежным и влажно таяло под ладонями Клауда.
— Так как называется это гребанный город?
— Гонгага.
— Я уже говорил, что я оттуда родом?
— Да. Надеюсь, хоть пожрем там нормально.
У Клауда болело плечо, саднила растраханная задница и гудела голова, но он был счастлив. Он сам не понимал, почему он надеется, что они никогда никуда не приедут.
Конец
15-27.10.2006 | 177 |
Время двигаться дальше | Драма, Романтика | Сначала возвращается слух.
Слышен ветер за хлипкими стенами, слышно, как неустанным шорохом отвечает ему листва в деревьях, как волны набегают на берег под обрывом.
Слышно, как хрипло, с трудом дышит рядом тот, кого ты не смог убить. Кто не смог убить тебя.
Кажется, все тело болит, но это скоро пройдет. Это просто доказательство того, что им удалось пережить последний бой, который дорого стоил. Обоим.
И теперь они, видимо, лежат в жалкой хижине над обрывом, где встретил свой нелепый конец тот самый самурай, пахнущий подсолнухами, которого они так долго искали.
— Джин. Ты сдох?
Сиплое дыхание.
— Нет.
— Смотри, не подыхай. Мы с тобой еще не закончили.
— Да. Не закончили.
Блики света по доскам на полу. Сквозь блики двигается рука, шевелятся узловатые пальцы, кольца татуировок на запястье то выныривают на свет, то снова растворяются в полумраке. Рука ползет так упорно, что, кажется, способна по собственной воле тащить за собой тело.
— Меч сломался. Нужно найти новый. И твой тоже.
— Найдем.
Долгий выдох клокочет на губах.
— Вот сучка.
— Кто? — Джин поворачивает голову, щурится в темноте. Удивляясь тому, что Муген сумел подползти почти вплотную к нему. Нос к носу. Чуть хмурит брови.
— Фуу, конечно, кто же еще. Мужчина никогда не должен слушать женщину. Или она отравит ему мысли.
Так трудно улыбаться, но хочется. И Джин улыбается.
Солнечный свет падает на них сквозь деревянные решетки окон. Их тела исполосованы этим светом.
— Женщина – это зло, — сосредоточенно шепчет Муген, а его рука все ползет и ползет сама по себе, забирается на живот Джина, по бинтам, по отзывающимся под ними ранами, ниже… И надо остановить его, но Джин не может. Он, не отрываясь, смотрит в лицо Мугену, будто зачарованный движением его губ.
— Женщина учит мужчину чувствовать страх, — упрямо бормочет Муген. – Учит бояться за нее. За нее, дуру. За того, кто рядом с тобой. Она делает мужчину подобным себе. Делает слабым. Делает женщиной с членом.
Ладонь Мугена привычным движением находит прорезь хакама, проскальзывает в нее, забирается дальше в пах.
И бестолковое тело хочет ему ответить. И отвечает, мгновенно отзываясь болью в едва закрывшихся ранах.
— Не надо, — просит Джин. Он пытается хмурить брови, но без привычной стеклянной преграды, которой служили ему очки, чувствует себя таким беспомощным, таким близоруким.
— Надо, — сурово обрывает его Муген. Он непреклонен.
— Мужчина может общаться с женщиной, только если она шлюха. Потому что мужчине надо иногда спустить в шлюху, — от напряжения на лбу Мугена выступил пот, он то и дело прикусывает губу. – Либо мужчина должен найти себе друга. И трахаться с ним. А от женщины одно только зло.
Джин закрывает глаза и начинает тихо смеяться. Потому что логика Мугена великолепна. Ему даже нечего возразить на столь бесспорные умозаключения. Смеяться тоже больно, но этот смех и эта боль очищают. Как будто бы внутри него бьются все новые и новые стеклянные стены, и внутрь него проникает ветер, проникает море, проникает жизнь.
И его бедра поют, отвечают настойчивым угрюмым ласкам Мугена. И совсем не хочется себя сдерживать. Хочется взять от этого мига все.
Муген.
Грязный пират. Бешеное животное.
Единственный друг, который когда-либо был у него.
Перед глазами плывут круги. Так хорошо, и так больно. И громкое дыхание касается его лица, его уха.
— Так же нельзя, — последний раз пытается протестовать Джин, но у него уже нет сил бороться с накатывающей волной.
— Давай, Джин, давай. Ты сильный. Сделай это для меня, — почти угрожающе шепчет ему в лицо Муген. Его дыхание пахнет несвежими зубами, но Джин понимает, что его собственный запах не лучше. И это лишь еще одно доказательство, что они реальны. Они сделаны из плоти и крови. Они оба живы.
Теплые настойчивые пальцы быстрее и упорнее трут его плоть, и больно, и хорошо, и он уже на грани.
— Бля, Джин, я дурею, до чего ты красивый с распущенными волосами, — ни с того, ни с сего, очень серьезно заявляет Муген.
И больше уже ничего не надо, ни движений, ни дыхания, ни звуков, потому что Джин уже кончает. И тут же платит за короткое наслаждение: чувство такое, будто сотни острых ножей пронзили ему внутренности. Так больно, что перед глазами все становится белым. Но это не надолго. Это быстро проходит.
— Муген, — шепчет он, с трудом приоткрывая глаза. – Муген.
И видит, как пират облизывает свои перепачканные пальцы, и улыбается ему, и продолжает облизывать.
— Муген, ты серьезно?
— Серьезно что?
Спрашивать неловко, потому что Джин знает: он не должен чувствовать себя польщенным. Да и глупо все это.
— Про то, как я выгляжу… с распущенными волосами.
Муген смеется и кашляет, и кривится от боли, и ругается, и снова смеется, и снова кашляет.
— Конечно, не как женщина с большой грудью. Но для тебя вполне ничего. Нет, правда, мне нравится.
И это так глупо, что они оба смеются. И оба кашляют. И снова смеются.
А потом Муген без сил опрокидывается на спину, и, кажется, стены уносятся ввысь и опадают в такт его затрудненному дыханию. И тогда Джин поднимается на локте над ним. Долго смотрит в лицо пирату. А потом осторожно касается кончиками пальцев глубоких порезов от багнака на его лице.
— Ты тоже неплохо смотришься с этими отметинами. Теперь никто не усомнится, что ты уголовник.
Муген усмехается, задевая губами его пальцы, щерится совершенно очаровательно и одновременно дико, подается вперед всем телом:
— Отсоси-мне-сукин-сын-самурай, — почти угрожающе шепчет он и разом обмякает, вновь потеряв сознание.
Джин опускается рядом, молча кладет ладонь ему на лицо – на большее просто нет сил. Только слушать кожей его дыхание, заставляя боль внутри стихнуть, убрать когти, замолчать.
Просто Джин сам понимает, что Муген прав. Каким-то чудом Фуу привязала их к себе. И привязала друг к другу. Это делало их слабыми, делало уязвимыми и одновременно придавало новые силы.
Честно говоря, Джин вовсе не был уверен, что смог бы победить Руку Бога, если бы это не было вопросом жизни и смерти для суетливой маленькой обжоры с большими глазами.
И большим сердцем.
И Муген…
Муген…
В ловушке солнечного луча одиноко танцевала капустница. Ее простые белые крылышки то вспыхивали, то гасли в такт взмахам. Будто билось маленькое белое сердце.
Дыхание Мугена влагой оседало у него на ладони.
Джин закрыл глаза.
Просто Муген был прав. Им нельзя больше оставаться вместе. Или они невидимыми корнями врастут друг в друга, пронизывая плоть, мысли и душу. Они уже начали это делать. Они делали это прямо сейчас. Джин чувствовал эти корни в себе. Чувствовал, когда смотрел на грязные спутанные волосы, на смешную щетину, клочками растущую по подбородку, на высокие скулы и широкую складку рта. Браслеты татуировок на щиколотках и лодыжках, костлявые узлы колен и локтей. Он научился знать и понимать это тело, как свое собственное. Если не лучше.
Надо перерубить эти корни, пока они вросли еще не так глубоко. Пока это возможно.
Свет становился все более золотым, а затем красным.
Наконец стемнело.
Тихонько скрипнули седзи, мягко ступая, в дом вошла Фуу. Устало вздохнула над ними и села на корточки, разжигать очаг.
— Фуу, — тихо позвал он. Ее имя, как долгий выдох на губах. – Фуу.
— Джин! – маленькие пяточки тут же протопотали к нему, розовое кимоно подобралось вокруг худеньких щиколоток. – Слава богам, ты жив.
— Фуу, дай мне воды.
— Да, сейчас принесу, Джин.
— Фуу.
Она, как обычно, пахнет свежестью и чистотой. Маленькая глупышка.
Она поит его, заботливо поддерживая под спину.
Глупышка.
— Муген спит, не волнуйся. Я говорил с ним.
Наверное, она единственный человек, который умеет излучать свечение своей радостью. Смешная девчонка.
Где-то далеко внизу бьются о берег соленые волны.
— Фуу, как только мы с ним сможем подняться на ноги, мы покинем тебя.
Она коротко прижимается к его плечу.
— Я знаю, Джин. Не волнуйся, со мной все будет в порядке.
Она умеет быть сильной. Смешная маленькая девочка-самурай. Он хотел бы сказать ей об этом, но так тяжело не уснуть.
*~*~*
Они много спали. Они дышали вразнобой. Они поправлялись.
Уже могли сидеть. Уже могли есть.
— Ты теперь вернешься к той женщине? — тихо спросила Фуу. – Из Хамаматсу?
Она очень изменилась за эти дни, совсем не кричит на них. Ухаживает, как за маленькими детьми. И смотрит так грустно.
Джин ест молча, не поднимая головы. Можно подумать, он не слышал ее вопроса.
Потом кивает.
— Шино. Да. Я обещал.
Рядом фыркает Муген. Сережки отблескивают у него в ушах.
— Тогда я отправлюсь в Кансай. В тот город. С большим борделем.
Шорох движения, близоруко щурясь, Джин смотрит на пирата. Будто ждет: сейчас тот скажет, что пошутил.
— Ну, помнишь, в пять этажей. Там была красивая шлюха. За ней остался должок. Хочу найти ее, и пусть рассчитается, как положено.
Джин еле заметно хмурится, массирует пальцами переносицу.
— Если я правильно понял, о ком ты говоришь, она была не шлюха.
— Какая разница, — безразлично отмахнулся Муген. – Я заплатил за то, чтобы ее трахнуть. Я своего не получил. За ней должок.
— Ну, если так, — пожимает плечами Джин.
Он настолько равнодушен к происходящему, что ему абсолютно никто не верит.
— Еда готова, — извиняющимся тоном произносит Фуу.
Голод – страшнейший из врагов самурая.
Оба с энтузиазмом набрасываются на пищу. И это хорошо. Значит, они поправляются.
Фуу и радостно, и страшно понимать это.
Насытившись, Джин тянется за водой, но палочки Мугена быстрее молнии перехватывают его запястье.
— Поквянись, что будешь хванить мне вевность, — щеки пирата так плотно набиты рисом, что сложно разобрать слова.
— Сначала доешь, потом говори, — тихонько сердится на него Фуу.
Муген шипит на нее, потом разом заглатывает, все, что было во рту и, подавшись вперед, опирается на руки у самых коленей Джина, снизу вверх шипит ему в подбородок:
— Поклянись, что никогда не будешь спать ни с кем, кроме меня.
Джин давится рисом, долго кашляет и от этого не может смеяться. Его улыбка, как проблеск на лезвии катаны.
— Хорошо. Только тогда и ты поклянись, что у тебя никогда никого не будет.
С минуту они пристально смотрят друг другу в глаза, и Фуу так невероятно неловко присутствовать при всей этой сцене.
— Ладно, поклянись, что не будешь спать с другими мужчинами. Тогда я поклянусь тоже, — идет на уступку Муген.
И Джин улыбается и кивает.
И Фуу так светло и грустно на душе, потому что она понимает: все, о чем она может попросить этих двоих, — никогда не соглашаться сопровождать какую-нибудь другую девушку в ее поисках. Но она сама знает, что это нелепая просьба. Все, что она может, тихо отвернуться и вытереть глаза рукавом.
— Не грусти, Фуу. Наша страна очень маленькая. Куда бы мы ни пошли, мы однажды неизбежно вновь натолкнемся друг на друга.
— Обязательно, Фуу.
Не поворачиваясь к ним, она старается улыбнуться.
— Главное, будьте к тому времени живы. Оба.
Ветер шуршит листьями деревьев, и слышно, как далеко внизу волны набегают на берег.
Япония — маленькая страна. Они обязательно встретятся снова. Если останутся живы.
Конец
17.03.07 | 190 |
ШЕСТЬ ШАГОВ ИЗ ГРОБА | Hurt/Comfort, Ангст, Дарк, Драма, Насилие, Романтика, Секс с использованием посторонних предметов | «Настоящий самурайский майонез»
Мацуо Монро
Алые, как артериальная кровь.
Струящийся живой водопад крови. Брызги, расплесканные ветром.
Самой природой задумано так, что красный цвет притягивает взгляд. Это сигнал. Цвет опасности. Цвет предупреждения. Берегись, отравлено! Не трогай, себе дороже.
Вот только где они, алые воды его волос? Даже красный цвет спрятался, затаился в темноте, чтобы не привлекать внимания. Пряча своего обладателя от посторонних глаз. К тому же в достаточно дорогом небольшом баре был удачно отгороженный полукругом стойки кабинет, посетителя которого очень сложно было разглядеть из основного зала.
Никто его и не видел. Никто и не смотрел в его сторону.
Только один человек.
Один человек с волосами, столь же яркими, как кровавый водопад. Только совершенно противоположными по цвету и структуре. Кудри, цвета травы, густые и буйные, вольно разметались по плечам самоуверенного мужчины, появившегося в баре в пестрой компании молодых людей, шумно обсуждающих последний турнир кендо. В подсвеченной одними только вспышками цветомузыки темноте вошедший по началу тоже не заметил одинокого гостя в дальнем кабинете. Но обернувшись зачем-то к стойке, так и замер с открытым ртом, не закончив фразы. Схоронившемуся во тьме алому яду не удалось скрыться.
Рваная ди-джейская обработка классической музыки взбесившимся пульсом стучала в мозг; алый блик отразился в его глазах и словно хлынул в них, срывая кожу с воспоминаний, превращаясь в водопад алой крови, водопад сверкающих волос.
Второй гость не привык долго колебаться, принимая решения. Коротко бросив что-то своим товарищам, он поднялся с места и направился вдоль стойки на зов из прошлого.
И что за нелепая детская шалость?
Или не видишь сигнала? Красное: ОПАСНОСТЬ! Последствий не избежать!
Грубоватые большие ладони кендоиста вынырнули из темноты и мерцающих вспышек, сзади, с обеих сторон, закрыли глаза. Густые кудри хлынули вперед, перекатываясь через плечи обоих.
— Угадай? – шепнули губы в самое ухо.
И взметнувшаяся непроизвольным движением защиты (страха?) рука замерла, коснувшись густых кудрей.
— Кеочи.
И бледные пальцы сжались так крепко, чуть ли не прижимая зеленое буйство к лицу сидящего. Так утопающий цепляется за брошенный в бездну вод канат.
— Надо же, помнишь, — хмыкнул кендоист Сайонджи Кеочи и, отпустив свою жертву, бесцеремонно взгромоздился на свободное место напротив. – Ты куда пропал, Тоуга? За эти месяцы я тебе домой три раза звонил – нет тебя.
Тонкая, тонкая – росчерком скальпеля улыбка на миг прорезалась на безупречном лице Тоуги, и что-то теплится, теплится в темной глубине глаз. Затаилось.
— Меня там теперь и не застанешь.
— А? Ну, да, — у Сайонджи искренне хорошее настроение. Так не хочется терять его. Совершенно не хочется открывать глаза и смотреть, и видеть, когда можно так надежно спрятаться в слепую улыбающуюся маску. – Кстати, а с чего это ты подстригся? Новая мода?
— Нет. Просто захотелось.
В дерганном исступлении музыки и мерцающих вспышках они почти не видят друг друга. Им остается только разговаривать с образом, хранящимся в памяти, ведь знакомый голос звучит все также. Или почти.
— Выпьешь со мной?
— У тебя какой-то праздник, Кеочи?
— А разве наша встреча не достаточный повод?
— А как же твои друзья?
— И без меня придумают, чем заняться.
Белая рука поправляет единственную длинную прядь – челку, почти раздраженным жестом убирает ее за ухо. Уже понял, что прогнать незваного гостя не удастся. Да и так ли хочется гнать?
— Устроился после академии?
— Да, спасибо. А ты, я смотрю, все с кендоистами общаешься.
— Угу. Хондо-сенсей взял меня своим помощником. В его додзё.
— Поздравляю. Полагаю, ты счастлив.
— Да. Вроде как да. А ты? В Кирию Корпорейшн, у отца?
— Нет.
— Вот как? – в голосе и позе искреннее удивление. – А чего это? Там, наверняка, уже было теплое место готово для наследника.
Ответное молчание тянется так долго, что Сайонджи понимает, что ответа он не дождется.
— Нашел что-то получше? И все-таки, где ты теперь?
— Я работаю на Комэйто. Внештатным сотрудником.
— Сильно! Тоже неплохой вариант. Никогда и не сомневался, что ты в жизни устроишься.
Тени — тонкие ломаные фигурки – танцуют в зале, лишь иногда две из них пробегают по стенам бара, склоняются к стойке. Им так ужасно интересно. Ах, как им интересно узнать ответы на все вопросы. Тени прикладывают ладони к ушам и показывают друг другу не шуметь, как будто в грохоте музыки, это поможет им что-нибудь расслышать. Но кроме хрупких теней, никому больше нет дела до собеседников.
Сайонджи Кеочи весел и щедр. Он угощает.
— Давай за все хорошее, что прошло, и за все хорошее, что ждет нас в будущем! – оптимистично провозглашает он, разлив в пузатые бокалы коньяк.
Тоуга осторожно и как-то совсем незнакомо, почти благодарно улыбается.
А потом они пьют. Пьют, как будто хотят доказать кому-то, что каждый может выпить больше другого. Пьют без всякого повода, почти без тостов. Иногда лихорадочно бросая друг другу фразы, переполненные намеками, обвинениями и шипами, непонятными никому кроме них.
Затем как-то сама собой приходит идея, что в баре слишком шумно, Сайонджи покупает еще бутылку и увлекаемый Тоугой выходит на улицу.
Сладковатый ночной воздух Гиндза дразнит им ноздри.
— Куда теперь?
— Можем пойти ко мне, — у Тоуги очень мягкий голос.
Присвист Сайонджи полосует небо веселой ночи:
— В особняк Кирию? Не далековато будет?
— Нет, — лицо Тоуги такое бледное, что в ночи он кажется призраком, не человеком. – Я больше там не живу.
— Даже так? – Сайонджи, конечно, тоже больше не жил с родителями, но почему-то все равно удивился.
— Я снимаю апартаменты в одном из частных домов. В Юракутё.
Любопытство прыгает по веткам маленькими пестрыми птичками.
— Ладно, поехали. Посмотрю, как ты устроился. Сейчас поймаю машину.
Длинная тень Сайонджи выступает в свет фар стремительно несущегося автомобиля.
— Осторожно, бака, — стремительный бросок, и рука Тоуги намертво вцепляется в запястье Сайонджи, рывком отдергивая его обратно. Темные глаза коротко яростно вспыхивают гневом. – Понравилось под колесами валяться?
— Пусти, — Сайонджи встряхивает рукой, пытаясь освободиться. Тоуга не отпускает. Между ними вспыхивает скоротечная невнятная борьба. Вспышки света, одна за другой вырывают из мерцающей полутьмы два острых профиля.
— Давай я сам поймаю такси, — наконец дипломатично предлагает Тоуга, но руки Сайонджи не выпускает.
— Ладно, — соглашается тот, останавливая попытки освободиться.
Это тени и вспышки света? Или Тоуга действительно улыбается как-то совсем незнакомо: мягко и почти благодарно.
Бесшумно сдвигается дверная панель. На фоне огромного многометрового окна во всю стену возникают две мужские фигуры.
— Это здесь ты живешь?
Ленивый жест руки:
— Нормально.
Двое разбредаются в разные стороны.
— Тоуга, не возражаешь, если я приму душ?
— Конечно, нет.
Тоуга ставит бутылку на столик. В лунном свете ее прозрачный бок сияет, как отшлифованный драгоценный камень.
Бесшумно открывается дверь в левой стене. Свет из ванной комнаты на минуту освещает острый профиль гостя.
Затем снова темнота и только мягкий шум включенной воды с той стороны.
-«Интересно-интересно? Ты знаешь, что мне интересно?»
Тощие голенастые тени крадутся по стене, заглядывают в ванную через щели. Или просто это мерещится кому-то.
В ванной уже стоит плотный пар от горячей воды. Он полностью окутал тело мужчины, только и видно, как он вскидывает над головой руки, пальцами расчесывая и отбрасывая назад свои волосы.
Потом вздыхает, упирается рукой в стену, как будто позволяя усталости взять над собой верх. Вода течет по его телу сплошным потоком, выбирая самые легкие пути по впадинам между рельефными формами его спины.
Воде нравится его тело, нравится трогать его. Ее шум баюкает разум, а ласка успокаивает немного взбудораженные неожиданной встречей нервы. Ему уже случалось делать эту ошибку раньше — слишком легко доверять благожелательным прикосновениям.
Дверь тихо открывается, и, обернувшись, сквозь пар он видит бледный силуэт Тоуги на фоне входа. Без единого слова он подходит к своему другу сзади, все также молча обнимает обеими руками, вжимается ему в спину. Сайонджи поворачивает голову, чтобы взглянуть Тоуге в лицо. Взгляд Тоуги холоден и непроницаем. Их губы почти соприкасаются, и только холеные руки крепче прижимают кендоиста к его груди. Сайонджи едва заметно кивает и упирается в стену обеими руками, в этот раз без борьбы отдавая себя воле друга.
Он скучал. Он, правда, скучал. Их соперничество осталось где-то там позади. И ему почему-то кажется: он нужен Тоуге сейчас.
Поток воды низвергается на них сверху, пока их тела мощно, требовательно соединяются. В клубах пара глаза обоих закрыты, они не видят друг друга, только чувствуют. Будто независимо от их желания, их тела изголодались друг по другу. Голод и напор Тоуги и уверенная покорность Саойнджи говорят за них.
Им нет дела до того, как тени у двери перешептываются между собой, картинно приложив ладони ко рту, и хихикают, и хлопают в ладоши, глядя на них.
Этой ночью Сайонджи приснилось, что он тонет. Бесконечно погружается в мутную сероватую воду. Он мог видеть и слышать, и дышать, только ничего не мог поделать с необратимой тяжестью влекущей его вниз, как он не пытался бороться с этим. Размытые силуэты больших рыб проносились мимо него и над ним, не обращая на Сайонджи никакого внимания.
Наконец его ноги коснулись илистого вязкого дна, и сквозь толщи воды вокруг отчетливо плеснули цветом в глаза ярко-алые волосы.
— Тоуга!
Только большие пузыри устремились кверху. Его друг стоял спиной к нему и не слышал. Только шевелились привычно длинные, ниже лопаток, пряди волос.
Саойнджи рванулся к нему, вырывая ноги из ила, проталкиваясь сквозь слепящую муть.
Тоуга не двигался с места.
— Эй!
Он все-таки добрался, рванул за плечо, разворачивая Тоугу к себе, и тут же отдернул руку. Резкое движение взбаламутило, встревожило воду, неохотно подхватившую красный парик, пугающей медузой лениво поплывший прочь и куда-то кверху.
Безликий, безглазый манекен накренился было в сторону, но удерживаемый на дне привязанным к ногам грузом стал медленно возвращаться в прежнее положение.
В гневе Сайонджи снова толкнул его и бросился бежать. То тут, то там, все чаще и гуще к нему тянулись, шевелясь будто щупальца, шелковые алые пряди. Сотни, тысячи манекенов Тоуги покоились там, на дне, слепые и равнодушные. Их ряды становились все плотнее, и Сайонджи уже приходилось расталкивать их руками. Он сам не вполне понимал, куда он бежит, что ищет. Не замечал, что с каждым его шагом манекены становятся все меньше ростом, и он сам меняется вместе с ними. Юноша, подросток, мальчишка. Те манекены, которых он отталкивал, бились друг о друга с глухим бамбуковым стуком, с каким сшибаются боккены на тренировке.
В конце концов, ребенок Саойнджи оказался перед сплошным, не в один ряд, строем безликих маленьких манекенов. Их волосы, еще не такие длинные, плыли вокруг белых гладких масок их лиц, сплетаясь между собой в сплошную тонкую паутину. В сдавившем горло бешенстве Сайонджи бросился на них и был отброшен. Он бросился снова, и снова, и еще раз. С тем немым ослиным упрямством, которое и делало Сайонжи Кеочи тем, кем он был.
— Тоуга – бака!
Все с тем же бамбуковым стуком их ряды все-таки поддались, и Сайонджи всем телом вывалился на другую сторону, внутрь круга. Манекены тут же сомкнули свои ряды за его спиной, но ему уже не было дела до них.
— Тоуга?
В центре круга будто бы освещенная прожектором белела маленькая фигурка. Мальчик лет семи лежал на спине. Тощие руки и ноги странно вывернуты в самых неожиданных местах. Сломанная кукла. Пустой взгляд нарисованных на пол лица синих глаз бессмысленно уперся куда-то под ноги Кеочи. Рот куклы был накрепко зашит, а волосы, необычайно длинные, разливались под ним идеально круглым озерцом крови.
— Тоуга, — все еще неуверенно позвал друга Сайонджи.
Никакой реакции. Только звук ударов тренировочных мечей друг о друга у него за спиной.
А потом коротко, едва уловимо, будто бы шевельнулись пальцы левой руки. Невысказанной, безнадежной мольбой.
— Тоуга! – более не раздумывая, Сайонджи рванулся к простертой кукле, но стоило ему ступить в алый круг из ее волос, как вдруг земля ушла у него из-под ног. Мощнейший удар отбросил Кеочи на несколько метров. Он смачно шлепнулся на задницу, и вязкая тина, будто клей, вцепилась в него, сковывая движения. Не пуская. А по краю алого круга сплошным частоколом проросли огромные стальные зубья. Одно лезвие ударило прямо из центра, вознося маленькую фигурку вверх, пронзая ее, будто колом, но при этом пробивая насквозь, пока окровавленное острие не вырвалось наружу из распоротого рта.
Одно лишь мгновение Сайонджи в шоке наблюдал это чудовищное зрелище, а затем зубастая пасть сделала короткое глотательное движение, зубья сомкнулись, втягиваясь обратно и увлекая Тоугу внутрь.
В бессильной ярости Сайонджи забился и закричал. И проснулся.
После ванной они еще занимались любовью, прямо на полу, где и заснули. И вот мокрая от пота простыня плотно спутала ему руки и ноги. Сайонджи завозился в ней, освобождаясь. Ткань пахла спермой.
Сквозь огромное окно в комнату обильно проникал яркий белесый свет молодой луны, и все предметы в ее сиянии неожиданно зло топорщились острыми гранями, искали конфликта. В окружении своих верных сторожей сидящий по-турецки Тоуга сам будто сиял изнутри. Белый, холодный, неживой.
Он не спал: глаза его были открыты и пустой взгляд упирался в никуда.
Сайонджи поднялся на локте и тихо произнес:
— Ты совсем не похож на Тоугу.
Неподвижное лицо маска повернулось к нему, тонкие губы сложились в холодную улыбку.
— А какой он – Тоуга?
И Сайонджи понял, что ответ на этот вопрос был готов в его сознании очень давно.
— Тоуга потрясающий. Он благородный и достойный человек. И мой лучший друг, — уверенность в собственной правоте приоткрыла его губы доброжелательной улыбкой. – Я не видел его уже, наверное, лет десять.
Тоуга вздрогнул, блеснули темные, почти черные на белом лице глаза, и только руки будто сами поднялись с колен, потянулись к Сайонджи.
Последнему этого было вполне достаточно. Он рывком поймал эти руки, потянул на себя, опрокидывая Тоугу себе на колени.
— Все в порядке. Я здесь. Я с тобой.
Было совсем даже не странно обнимать Тоугу вот так, без мысли о сексе (в сексе они вообще редко когда-либо обнимались), баюкать его, рассеянно гладя по голове и по плечам.
Это тоже было ново для них. Но сейчас, казалось, это их не волнует. Тому что видит только луна, нет места под солнцем. А значит, оно будет забыто, развеяно, сокрыто молчанием, чтобы вернуться снова лишь ночью или же не вернуться никогда.
Утро пробегает над городом, срывая пелену туч.
Сайонджи спит на полу, тревожно ворочаясь и почесываясь во сне. Тоуга, уже одетый, бродит по комнате, делает кофе. Потом приносит стебли цветов, садится у окна невдалеке от спящего и начинает методично собирать икебану, то и дело поглядывая на спящего Сайонджи. Композиция получается в модернистском стиле, отдаленно напоминающем традиционное сека: склоненные цветы вокруг одинокой голой ветви. Сайонджи переворачивается во сне, всхрапывает. Тоуга смотрит на него с нечитаемым выражением на лице.
— Кеочи!
— А? Что?
— Кеочи, обещай мне одну вещь.
— А, Тоуга, — Сайонджи сонно трет глаза, тянется. Тянет руку и сжимает в пальцах щиколотку любовника. – Привет.
Тоуга коротко улыбается, но в его глазах остро поблескивает решимость:
— Кеочи, обещай мне как друг. Обещай мне сделать для меня одну вещь.
— Хорошо, – сонно кивает Сайонджи, и тут же с подозрением щурится: — Какую?
— Ничего особенного. Я хочу, чтобы ты съездил в особняк Кирию и повидался с моей сестрой. Лично, — пальцы Тоуги с хрустом ломают совсем не тот стебель в икебане. – А потом рассказал мне все, что увидишь.
— Зачем?
— Кеочи, не надо вопросов.
Руки Тоуги оставили в покое незавершенную композицию, он склонился к сонному Сайонджи, почти коснулся его лица.
— Поезжай сегодня.
Их тени на полу почему-то имеют одинаково красноватый отлив.
Весь день переменная облачность. То тучи, то солнце. Все еще сонный Сайонджи дремлет в поезде. Тени деревьев и придорожных столбов бегут по его лицу и волосам. Под закрытыми веками заметно, как двигаются зрачки. В неверной дреме он смотрит, как кривляются девчоночьи тени:
— Интересно, интересно, ты знаешь, что мне интересно? – шепчет писклявый голосок, где-то на самом краю сознания.
Сидящая за школьным столом тень хватается за голову, дерет себя за косички:
— Я не могу, я не могу это решить!!! Как мне жить? Лучше я вскрою себе вены.
— О, бедная! – рядом возникает другая тень в гротескных очках. – Давай я тебе помогу.
— Нет, — первая животом бросается на тетрадки. – Уходи отсюда!
— Ээээ, — удивленно отстраняется вторая.
— Ну, ладно, — смягчается первая, делает снисходительный жест тонкой ручкой. – Можешь пока приготовить мне чай. И сделать обед. Кстати, да, еще уберись у меня. И не забудь сделать мой английский.
Указающий перст вздымается в небо:
— Ведь для этого и существуют настоящие друзья!
— Но я ведь ничего не понимаю в английском! — хватается за голову тень в очках.
Сайонджи морщиться во сне, между тонких бровей ложиться угрюмая складка.
Особняк родителей Тоуги окружен высокой кованой решеткой. Он роскошен и, кажется, дышит прошлым веком, когда семья Кирию стремительно разбогатела и прославила свое имя. От набежавших туч небо снова становится серым и лето вокруг уже не радуется зеленым деревьям. Сайонджи несколько раз требовательно нажимает на кнопку звонка, пока не оживает панель домофона.
— Представьтесь, кто Вы, и по какому делу пожаловали? – вопрошает официальный голос машины.
— Сайонджи Кеочи. Я приехал навестить Нанами, — с угрожающим выражением на лице рявкает в динамик Сайонджи.
— Извольте подождать в холле.
Дверь открывается. Как минимум в три роста Сайонджи, даже его высокая фигура не выглядит в таком проеме внушительно. Сжав кулаки, он решительно переступает порог.
Огромный холл, оформленный в стиле Антонио Гауди, дышит мраком, призраками, рай для того, чтобы хранить скелеты в шкафах.
— Сайонджи-семпай?
Ее голос повелителен, удивление угадывается в нем одной лишь короткой вопросительной нотой в конце. На ней лимонного цвета летнее платьице с рукавами-фонариками. Ее появление неожиданно освещает коридор, холл, даже на улице разом выглядывает солнышко.
Сайонджи с минуту просто смотрит на сестру своего друга и любовника, настолько не похожую на него, как будто пытается найти в ее чертах что-то знакомое, что-то такое общее для нее и Тоуги. Ведь оно есть там. Не может не быть.
— Привет, Нанами, — он почти угрожающим жестом скрещивает руки на груди.
— Я тебя не ждала, — она отлично умеет играть безжалостно равнодушную галантность.
Нанами неспешно нисходит по ступеням, Сайонджи нетерпеливо притопывает ногой, поджидая ее. – Интересно узнать, зачем ты все-таки приехал?
— Мне нужно посмотреть, как ты здесь, — хмуро сообщает Сайонджи.
И вот оно – это «нечто общее», Нанами так знакомо, с неожиданной догадкой и усмешкой выгибает бровь. Только в больших глазах совершенно другое выражение.
— Подожди, я возьму зонтик.
— Зонтик?
Глупый карп бьется в траве на берегу маленького прудика, агонизируя. Сайонджи походя пинком отправляет мужественную рыбину в воду. После такого удара можно и не выжить, но умирать в родной стихии должно быть приятнее.
Нанами увлекла его гулять в сад. Сверкающие блики щедро играют на воде. В руках Нанами кружевной зонтик от солнца. Она вертит его, и ажурные тени бегут по ее бледному личику, по стройной фигурке в этом старомодном платьице с широкой юбкой от талии.
— Нанами, скажи, у тебя вся одежда такая странная?
Выжидающее выражение на ее маленькой мордочке мгновенно сменяется знакомой гримасой гнева:
— Хам. Идиот! Ты и понятия не имеешь о вкусе. Твоя Химемия носила вульгарное красное платье по выкройке военно-морского флота!
И еще одна вещь не изменилась – она по-прежнему умудряется бить в больное место. И даже, если ей не удается стопроцентное попадание, тему она без сомнения чувствовала.
— Анфи, — пальцы Сайонджи угрожающе тянутся, чтобы схватить дерзкую девчонку за локоть, но она легко уклоняется. – Анфи прекраснее всех на свете!
— Поэтому трахается со своим старшим братом, — Нанами была бы отличным кендоистом, она всегда предпочитает нападение защите.
В шорохе больших крыльев в пруд спрыгнули две цапли, отлетел в траву кружевной зонтик.
Ладонь Сайонджи сладко саднит знакомым огнем. С выражением полного шока в огромных ясных глазах, Нанами подносит руку к щеке, а затем:
— Тупица! – такой удар в подбородок он от нее уже получал. – Кретин! – а вот в нос это уже больно. — Свинья безмозглая.
Он попытался перехватить ее руки, но Нанами его опередила. Неожиданно она всем телом прижалась к его груди, зарылась лицом в футболку. Ее плечи, ее волосы часто дрожат, и Сайонджи оторопело понимает, что это должно значить.
— Почему? Ну какого черта ему надо было присылать сюда тебя? – сквозь рыдания рвано дышит Нанами. – Почему он не приехал сам?
Сквозь кружево зонтика видно, как цапли медленно разгуливают в блестящей воде, опускают свои грациозные головы в воду, охотясь на рыбу.
— Тоуга…
Нанами плачет, прижавшись к его груди, и Сайонджи стоит с вытянутыми по обе стороны он нее руками, не смея коснуться ее и не зная, что делать. Глубокий вздох.
— Тоуга…
У нее действительно потрясающие глаза. От слез они сверкают, как чистейшей воды хризолиты.
— Тоуга очень волнуется за тебя.
— Как он?
— Да ничего. В общем. Снимает роскошную квартиру в Юракутё. С окном на всю стену. Работает… Подстригся.
Нанами недоверчиво щурит левый глаз, потом опускает взгляд:
— Я думаю, он не приехал сам из-за папы. Они-сан и папочка сильно поссорились. Они-сан уехал. А потом… Наверное, он как-то узнал, — она чуть отворачивается, теперь Сайонджи совсем не видно ее лица, только солнечные кудряшки и плечо в надутом пустотой нелепом рукавчике, — про Тсувабуки.
— Тсува.. кого?
— Понимаешь, Тсувабуки… он же сирота. Весной у него умерла бабушка. Он совсем один. Я позвала его к нам на лето, — Нанами говорит, сбиваясь, комкая концы фраз. Ее маленькие кулачки отчаянно комкают и мнут одежду на груди у Сайонджи. – И когда Тоуга ушел, папа сам предложил. Я его не просила. Честно. Даже не намекала. Я думаю, они с Тоугой поссорились. Папа сам решил усыновить Тсувабуки. Я думаю, это хорошо. Он ведь так хотел быть моим братом. Но Тоуга…
Нанами опять начинает плакать, на этот раз молча, беззвучно. Сайонджи уже сам неловко привлекает ее к груди, обнимает одной рукой, другой рассеянно отгоняя от них назойливую летнюю муху.
У Нанами приятная мягкая грудь. Сайонджи бессилен не заметить этого, когда она так плотно прижимается к нему. И по неуловимой цепи ассоциаций, вопреки его воле, память рисует ему образ Невесты Роз, якобы принадлежавшей когда-то ему и никогда ему не принадлежавшей. Ему столько раз хотелось коснуться ее, как женщины, коснуться ее прекрасных грудей, но он так и не посмел. Их отношения были слишком чисты для этого, кто бы и что про них не думал.
— Успокойся, Нанами. Тоуга на тебя не сердится. Честно, я думаю, он даже и не знает про Тсувабуки.
Наконец на неудачном вираже докучливая муха получает от него тыльной стороной руки по касательной. Траектория ее полета сбивается. Отчаянно сигналя SOS на всех частотах, она пикирует сквозь кружево забытого в траве зонтика вниз к воде. Меткий язык милосердной лягушки обрывает маленькую трагедию смелого авиатора, и амфибия прыгает на соседний камень. А в следующий миг сама попадает в низвергнувшийся сверху клюв цапли. Дернув шеей, птица проглатывает добычу, а затем неспешно извлекает из воды одну длинную ногу, плавно переступает дальше, оставляя за собой круги на воде. Ей чуждо понятие божественной справедливости.
Руки Сайонджи с неловкой мягкостью сжимают тонкие плечи девушки. Ему несвойственно утешать кого-либо:
— Нанами, в конечном счете, ты знаешь меня почти столько же, сколько Тоугу. Подумай сама, почему он просил меня приехать сюда. Его ты, в любом случае, знаешь еще лучше, чем меня.
Нанами кивает у него на груди. Потом отстраняется и коротко, церемонно кланяется ему.
— Пожалуйста, передай брату мои пожелания доброго здоровья.
— Ладно. Тогда и от меня привет Тсувабуки.
Сердцевидной личико Нанами омрачается быстрой гримасой недовольства:
— Передам, если увижу его. Он почти все время проводит с доо-сама. Совсем, как Тоуга раньше, — она коротко, недовольно передергивает плечиками. — Папочка всегда любил нии-сан значительно больше, чем меня. Никогда не упускал случая похвастаться им перед гостями. Показывал его всем, будто принца.
— Это естественно, Нанами. Каждый отец гордится своим сыном.
— Спасибо, что проведал меня, Сайонджи-семпай, — молниеносным движением – так вырывают саблю из груди поверженного врага – подхватив свой зонтик, Нанами стремительно удаляется в сторону особняка.
Сайонджи смотрит ей в след. Цапли с шумом пролетают над ним.
Холеные пальцы с ухоженными ногтями задумчиво прыгают по клавиатуре, на экране один за другим строятся столбики иероглифов. На стеклянном столе возле Тоуги несколько распечатанных досье на представителей разных партий. Рука отрывается от клавиатуры, рассеянно касается губ. Это движение отражается в круглой стенке бокала со сливовым вином.
Сайонджи сидит чуть дальше перед низеньким столиком. Он голоден, он ест. Палочки так и мелькают над коробочкой с заказанной из ресторана едой.
— Значит, ты считаешь, она в полном порядке? – прерывает молчание голос Тоуги.
— Мгу, — не переставая есть, мычит Сайонджи.
— Ты сам пришел к этому выводу или она тебе так сказала? – спрашивает Тоуга.
— Мгу, — кивает Сайонджи.
— Кеочи, можно, пожалуйста, серьезнее.
Сайонджи раздраженным жестом бросает на стол палочки:
— Все у нее в порядке. Я тебе уже два раза все рассказал. Она сердится на тебя, но в целом вполне в порядке.
— Что ты подразумеваешь под этим «в целом»?
— Она в порядке. Она такая же, как всегда. Платье у нее... желтое. С рукавчиками.
Тоуга усталым движением упирает руку в стол, трет пальцами лоб.
— Это несущественно. Как она выглядела.
— Нормально, — тихо рычит Сайонджи.
— Ты не заметил, может быть, она вздрагивала? Была тороплива? Или наоборот замедленна. Тени под глазами?
— Тени может быть и были. Я же не понимаю ничего в косметике. Фингалов точно не было, если ты об этом.
Тоуга отключает лап-топ, закрывает его, пристально смотрит на Сайонджи. Взгляд его темный, непроницаемый.
— Сайонджи, не раздражай меня. Это важно.
— Хорошо, хорошо, — вздыхает кендоист, рассеянно вертит палочки между пальцами.
— Ты можешь пересказать дословно, что она говорила?
— Что скучает по тебе. Что обижена, потому что ты не приехал сам.
— Это не дословно.
— Я не помню дословно. Она в порядке. Чего ты еще хочешь услышать? Я тебе уже три раза наш разговор пересказывал.
— И каждый раз по-разному.
— Смысл-то один, — Сайонджи пожал плечами, снова принялся за еду. – Не понимаю я вас, Кирию, — заметил с набитым ртом. – Вроде вот любишь ты свою сестру. И она тебя очень любит. Почему не можете, как люди общаться? Позвони ей.
— Не лезь не в свое дело, Сайонджи, — резко одернул Тоуга.
— Хорошо, — деревянная палочка хрустит в пальцах, дерево не выдерживает. – Сейчас доем и уйду.
Тоуга тяжело вздыхает, встает, перебирается поближе к Сайонджи, садится рядом с ним.
— Не сердись. Я просто волнуюсь за нее. Тем более, я собираюсь съезжать отсюда.
— А чего так?
— У нашей партии начинается период летнего затишья. Мои услуги в ближайшее время будут требоваться нечасто. Так что придется жить экономнее.
— Эээ, Тоуга, — Сайонджи протягивает руку, кладет ее на колено другу. – Я тебе не говорил, что семья подарила мне небольшой домик недалеко от Сапоро? Хочешь пожить со мной?
Тоуга склоняет голову так, что челка падает ему на лицо. Долго смотрит в лицо Сайонджи с мягкой улыбкой.
— Поедешь? – еще раз спрашивает Сайонджи, уже хмурясь.
«Любого пробесит, если его щедрое предложение повернут так, как будто бы он об этом просит» — качая в воздухе пальчиком, говорит девчачья тень на стене за ними.
— А как же Хондо-сенсей? – спрашивает Тоуга. – Не боишься оставлять его без поддержки?
Сайонджи в бешенстве расшибает палочки об угол стола.
— Хорошо. Признаю. Меня еще не взяли. Мастер Хондо пока только подтвердил, что возьмет меня на место Микамура-сан, когда тот уедет в Корею. А это будет через два месяца. Счастлив теперь?
Тоуга протягивает обе руки над столом, берет лицо Сайонджи в ладони и привлекает его к себе, мягко целует уголки жестко напряженного рта, линию подбородка, челюсти.
— Я поеду с тобой, — даже в голосе слышно, как он улыбается.
Сайонджи хмуриться, скрещивает руки на груди. Тоуга передвигается ближе.
Их тени на стене уже слились в одно темное пятно.
Домик действительно очень маленький. Традиционный японский домик с бумажными стенами и удобствами на улице. В самый раз для молодого одинокого мужчины, избравшего путь воина. Удобства у воинов, конечно, должны быть на улице. И цивилизация, как можно дальше.
Зато вокруг растут огромные многовековые кривые деревья.
Молодые люди довольно быстро осваиваются в домике. В основном, правда, усилиями Сайонджи.
К вечеру второго дня они сидят на крыльце, провожая глазами красное солнце к горизонту. Взгляд Сайонджи скользит над деревьями вслед за светилом, потом он поворачивается к Тоуге, касается его уцелевшей длинной пряди.
— Как думаешь, может мне тоже подстричься?
Тонкая хищная улыбка из-за челки:
— Знаешь, вот именно это в тебе и бесит, Кеочи. Ты все за мной повторяешь.
Хмурая, фиолетовая в закатном освещении, туча затянула собой небо, брови Сайонджи сдвинулись к переносице.
И только искренний смех Тоуги (большая редкость) весело прыгает по камням дорожки. Белые ладони сжимают лицо Сайонджи, зарываясь под веселые кудри:
— К тому же только представь, как ты будешь выглядеть со всеми этими завитками, бака? Любая мамочка мечтала бы о таком младенце.
— Сволочь, — Сайонджи наотмашь бьет его ладонями по запястьям, отбрасывая руки Тоуги прочь. Но при всей своей резкости удар мягок, а глаза уже улыбаются.
Ночью они совокупляются на полу. Тени среди теней. Вскидываясь над любовником, Сайонджи отбрасывает назад свои пышные кудри. Он доминирует. Это бывает не часто. Тоуга слишком не любит уступать контроль. Будто боится того, что… того… длинные пальцы беспомощно скребут паркет, чуть ли не обдирая холеные ногти. Тоуга, как рыба безмолвно глотает ртом воздух, черты его лица искажены, он бьется головой об пол. Приближение оргазма похоже на агонию. Невидимый в темноте он особенно чудовищен. Страшен.
Тени девочек прячутся, не смея подглядывать за ними.
— Скажи, что я дрянь, — хрипло глухо шепчет Тоуга.
— Дрянь, — шумно выдыхает Сайонджи, конвульсивно врываясь в сопротивляющееся тело.
— Ничтожество, — подсказывает Тоуга. – Грязная тряпка. Дешевка.
Сайонджи повторяет слова. В его голосе клокочет звериное рычание. Если бы он хотел, он оскорблял бы Тоугу совсем другими словами. Но он не хочет, он просто потакает желанию своего друга.
— Только и пригоден, что раздвигать ноги, — Тоуга почти в истерике, он уже на грани. Глаза зажмурены, он готов, готов кончить.
— Раздвигать ноги, — не задумываясь о смысле этой грязной постельной болтовни, хрипит Сайонджи, и Тоуга вцепляется в него мертвой хваткой, судорожно кончая.
Потом они оба лежат чуть в стороне друг от друга и просто дышат. Сайонджи удовлетворен и расслаблен. Тоуга смотрит в темноте в потолок.
— Ну, ты просто сам не свой был, — лениво шепчет кендоист. Переворачивается, чтобы потереться носом о щеку друга и с удивлением отстраняется. В темноте не видно, но ощущение влаги и соленый вкус – это о многом говорящая вещь.
— Эй, ты чего? – Сайонджи ласково касается его руки. – Больно? Я не хотел. Что сделать?
— Убирайся, — еле слышно шипит Тоуга. – Просто убирайся. Пошел вон.
— Тоуга.
Удар по руке хлесткий, как пощечина. Сайонджи поднимается и, голый, выходит на улицу. Со вздохом садится на крыльцо.
— Тоуга, что происходит?
Холодный взгляд, безразличное лицо. Тоуга сидит на окне. Тоуга игнорирует.
— Что происходит с тобой? Я должен знать. Я твой друг, хочешь ты этого или нет. Я сделаю все, чтобы помочь. Понимаешь?
— В таком случае, не мог бы ты помолчать, — чуть раздраженно отвечает Тоуга. Его тело так напряжено, что это угадывается даже под складками кимоно. – Цикады поют.
— Нет, Тоуга. Плевать на цикад. Я считаю, что пришло время тебе ответить. Я не идиот, Тоуга. И у меня есть глаза. Можешь обманывать кого угодно, меня ты не обманешь. – Сайонджи решительно проходит через весь дом, останавливается прямо напротив друга: — Что ты искал в Замке Вечности?
Пальцы кендоиста крепко вцепляются в кимоно – не убежать, но голова Тоуги клонится к плечу, взгляд его непроницаем.
— Сначала, я думал ты искал там власти. Но к чему? В Академии ты имел ее достаточно. В той проклятой машине Акио вскрыл язву каждому из нас, что он показал тебе? За чем ты гнался?
— Тебе не понять, — еле слышно шевельнулись тонкие губы.
— Но я хочу понять. Если ты доверил мне обнажить оружие твоей души, если ты позвал меня тогда выйти вместе с тобой на арену, наверное, я имею право понять, зачем ты это делал!
— Я хотел заполучить Тенджо Утену себе.
— Нет, — Сайонджи в ярости оттолкнул бывшего президента прочь. – Ты стал сражаться за перевернутый замок задолго до того, как Тенджо пришла в академию.
Медленным спокойным движением Тоуга поправляет кимоно, снова поворачивается к окну.
— Тоуга, я не собираюсь разговаривать с твоим затылком.
— Значит, помолчим.
— Я хочу, чтобы ты мне ответил.
Сайонджи, как зверь в клетке, расхаживает кругами по дому.
— Это твое желание.
— Тоуга.
Сайонджи подходит к своему другу сзади, поднимает руки, собираясь обнять, так и застывает. За окном, надрываясь, поют цикады.
— Знаешь, мне всегда казалось…
Большая грубая ладонь в воздухе.
— …что когда люди спят друг с другом…
Цикады надрываются за окном. Ветер шевелит одинокую прядь Тоуги, то обнажая, то вновь скрывая раковину уха.
— …это значит, что они, наверное, что-то значат друг для друга.
Ладонь. Цикады. Подбородок Сайонджи у самого плеча Тоуги.
— Ты значишь для меня очень много. Ты сам знаешь. Просто, мне очень нужно знать, что с тобой происходит. Я хочу понять. Я хочу помочь.
Что-то беспомощное в изгибе бровей Тоуги, в его закрытых глазах. Губы двигаются почти беззвучно.
— Хорошо, Кеочи. Как хочешь. Ты... Ты не был первым мужчиной в моей жизни.
Цикад в траве совершенно не видно.
— Это я знаю. Я еще очень хорошо помню Акио.
Ладони Сайонджи медленно сжимаются в кулаки, потом плавно разжимаются, ложатся на плечи Тоуги.
— Я не об этом, — Тоуга чуть поворачивается, но этого движения достаточно, чтобы его голова практически легла на плечо Сайонджи. – Помнишь, когда нам было по девять лет, мы часто тренировались в лесу.
Деревья качаются от ветра, и тени складываются, рисуя силуэты двух маленьких фигурок. Дети катаются по земле, шутливо возясь в траве, шорох листвы откликается далеким смехом, и руки мальчишек уже в штанишках друг у друга. На миг они замирают, а потом оба снова откидываются в траву, доверяясь друг другу.
«В детстве я был выше тебя ростом», — возникает в голове Сайонджи никчемная и неуместная мысль.
— Уже тогда…
Челка закрывает глаза Тоуги.
— …ты не был у меня первым.
Руки Сайонджи до онемения сжимаются на плечах Тоуги. Дыхание звериным рыком хрипит в горле.
— Кто?
— Ты в последнее время любишь повторять, что ты не дурак. Подумай сам.
Ярость клокочет во взгляде Сайонджи, черты лица застывают, искажаются театральной маской демона. Он не способен думать. Он просто не может. Ему нужно имя.
«— Они-сан и папочка сильно поссорились», — в его мыслях произносит девушка в желтом ситцевом платье.
«— Папочка всегда любил Они-сан значительно больше, чем меня, — кружевной зонтик вращается в маленькой руке. – Никогда не упускал случая похвастаться старшим братом перед гостями. Показывал его всем, будто принца».
И Сайонджи вдруг понимает, что совершенно не помнит лицо отца Тоуги. Только его отглаженный европейский костюм. Только его поганый отглаженный европейский костюм.
— Господин Кирию, — дергается кадык проталкивая слово сквозь горло.
Тоуга молча накручивает зеленый завиток себе на палец.
Они пьют чай. То есть Тоуга пьет чай, Сайонджи уже раздавил в руке глиняную чашечку и теперь без всякого выражения смотрит на образовавшуюся на циновке лужицу с черепками.
Тоуга пьет чай.
— Интересно, интересно. Ты знаешь, что мне интересно? – поет на стене тощая девчачья тень.
— Мне так тяжело нести этот груз пережитого, — девочка с привязанной бородой ползет вверх по наклонной плоскости.
— Я могу помочь тебе! – радостно выкрикивает другая, вытянувшись стрункой рядом с первой и указывая пальцем в небо.
— Но это очень ценный и важный для меня груз, — возражает первая.
— Я буду беречь его, как десницу ока, — торжественно обещает вторая.
— Отлично! – первая фигурка перекидывает второй свой гигантский валун, а потом сама запрыгивает сверху и, указывая рукой вперед, говорит: — Сначала отнеси его в мой сад камней. Если он не подойдет туда, я попробую придумать ему применение в огороде. А если он и там не подойдет, отнеси его к обрыву и выкини в реку.
Сайонджи моет пол. Тоуга сидит на подоконнике, не глядя, играется с веревкой.
Так тихо, что слышно, как под потолком бьется одинокая муха.
— Это он хотел, чтобы я отращивал волосы. Ему нравилось накручивать их на руку, — веревка петля за петлей оборачивается вокруг кулака.
Сайонджи шумно выжимает грязную воду в ведро.
— Я обрезал их сразу же, как только ушел из дома.
С обиженным жужжаньем муха ударилась о бумажный фонарь под потолком, потом ударилась еще и еще раз. Сайонджи тупо, сосредоточенно полирует пол.
— Я столько лет мечтал о том, как заявлю ему в лицо, что ухожу из дома, — прищурив глаза, Тоуга наблюдал замедленное падение огромного золотого апельсина с вечернего неба на темно-бурый лес у горизонта. – А он просто выгнал меня. «Ты слишком вытянулся, Тоуга. На тебя неприятно смотреть. В твою светлую голову еще не приходила мысль, что взрослый сын не станет без особой необходимости навязывать родителям свое общество». Он выставил меня за порог.
Сайонджи выжимает тряпку, выжимает, выжимает ее… мокрая ткань трещит и разъезжается у него в руках.
Тоуга улыбается закату бледной не веселой улыбкой.
— Ладно, забудь. Я ничего тебе не говорил. Просто с короткими волосами значительно удобней.
Ночь. Двое молча лежат на разных футонах.
— Что ж, по крайней мере, я могу верить тебе в том, что с Нанами все в порядке.
И одновременным рывком они оба садятся, отбросив покрывала, лицом к лицу.
— Тсувабуки!
Где-то далеко-далеко в ночи ревет двигатель одинокой машины.
— Зачем еще ему было усыновлять его, — с нескрываемой злобой произносит Тоуга.
Сайонджи на четвереньках перебирается к нему, садится по-турецки, положив локоть на острое колено друга.
— Надо забрать его оттуда.
— А как же Нанами?
— Забрать их обоих.
— Это преступление, — отрицательно качает головой Тоуга.
— Ну и что? Думаешь, если бы я тогда знал, что происходит, я не забрал бы тебя?
В темноте плохо видно, как Тоуга плавно подается вперед, берет Сайонджи за подбородок и очень мягко целует его.
На стене лунный свет рисует черно-белый театр. Одна из девочек-теней припадает на колено перед другой, одетой в пышное платье и с маленькой короной на голове:
— О, прекрасная принцесса, я спасу тебя.
«Принцесса» прижимает обе ладошки к груди:
— Как мило, я так польщена.
— Правда, я спасу не совсем тебя. Тебя спасать уже поздно.
— И все равно, это так мило. Я польщена.
Двое молодых людей едут в поезде. За окном плавно движется красивый пейзаж с величественными силуэтами гор. Оба смотрят в окно, потом один из них смотрит в неподвижное лицо другого.
— Я люблю тебя.
— Мы пойдем туда утром. Кирию-сан уезжает на работу в 7.30, после его отъезда прислуга собирается, чтобы позавтракать, а уже потом приступает к работе.
— Как мы проникнем в дом?
— Через южную террасу. У меня есть все необходимые ключи. Оттуда сразу на второй этаж. Полагаю, я знаю, где он держит Тсувабуки. Проверим, так ли это, заберем его, заберем Нанами и уходим.
— В доме есть охрана?
— Конечно, дурачок. Так что, если нас заметят, тебя, скорее всего, пристрелят на месте.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— У меня есть с собой нож.
— И бесспорно это нас спасет.
— Не смешно, Тоуга.
— А я и не смеюсь. Мы не на войну собрались, Кеочи. Представь, что мы играем в воров.
Галерея на втором этаже особняка Кирию залита солнечным светом, и у каждой арки окна стоят букеты живых цветов. Щебетанье утренних птиц наполняет галерею.
И все же двум незваным гостям не до прикрас. Они пришли в логово зверя с тем, чтоб украсть у него то, что он считает своим.
Мимо, мимо закрытых трехметровых дверей с золочеными ручками. Мимо картин, ваз с букетами, мимо окон. Они идут к своей цели.
Наконец Тоуга останавливается перед дверями угловой комнаты. Его рука на мгновение замирает на ручке, потом уверенно ударяет по ней, дверь открывается.
За ней нет абсолютно ничего необычного. Небольшой, ярко освещенный солнцем кабинет. Книжный шкаф у стены. Глубокие кожаные кресла. Бар-глобус. Изящный кальян на подставке. Тоуга не задерживаясь проходит к шкафу.
— В некоторых вещах он предпочитает не изобретать велосипед.
Сайонджи молчит. Его внутренности сплелись в тугой узел. Это совсем не похоже на сладкое возбуждение перед дуэлью, это другое, темное, холодное, мертвое чувство. Странно думать, что именно так ощущается справедливость.
Подчиняясь оживленному махинациями Тоуги механизму, половина шкафа поворачивается, открывая потайную дверь.
В помещении за книжным шкафом не было окон, но Тоуга сразу же безошибочно нашел на ощупь выключатель, и яркий свет разом обнажил взгляду всю специфическую обстановку тайной комнаты. Прямо перед дверями — узкий металлический стол, какие бывают в ветеринарках, слева — кровать с ажурной кованой спинкой, веселый проблеск двух пар наручников в ее завитках. В ближнем углу — раковина, рядом с ней — два шкафа с мутно-прозрачными дверцами, тоже каких-то ветеринарных. Обтянутый кожей андреевский крест у стены, украшенный закрепленными на разной высоте кожаными петлями. Все остальное пространство занимали несколько странно модифицированных тренажеров, на одном из которых белела поникшая нагая фигурка. Сайонджи бросился к ребенку, едва успев разглядеть его, бедром задел загремевший в ответ ветеринарный стол. Руки Тсувабуки скручены позади металлической планки у него за спиной. Они едва теплые на ощупь. Сайонджи чувствует это, хаотично пытаясь распутать эластичные полосы на его предплечьях.
Тсувабуки смотрит на него огромными мутными глазами, и только по судорожным движениям кадыка можно понять, что он в сознании. Во рту у мальчишки резиновый мячик кляпа.
— Отойди, — жестко, зло приказывает Тоуга, почти отталкивая Сайонджи от Тсувабуки.
Он берет лицо мальчика в ладони, заставляя смотреть себе в глаза.
— Потерпи, мы заберем тебя отсюда, — тонкие брови Тоуги нахмурены, но в остальном лицо его мертвенно спокойно. – Кляп я пока оставлю на месте. Доверяй мне. Я знаю, о чем говорю.
Тсувабуки усилием кивает.
— Не стой, как столб. Освободи ему ноги, — приказывает Тоуга, умело распуская путы на руках мальчишки.
Сайонджи кивает и опускается на корточки. С ногами проще, щиколотки удерживают на месте ремни с обычными защелкивающимися пряжками. У Тсувабуки большие неуклюжие ступни, уже сейчас – очень мужские. Лучше смотреть на них, чем на его скрученные изолентой посиневшие гениталии, воспаленные соски, живот и бедра в темных следах кровоподтеков.
— Ты что, заснул? – сердиться сверху Тоуга.
Сайонджи хочет огрызнуться в ответ, но стоит ему поднять взгляд, и он забывает, что хотел сказать. Все внутри замирает: мраморная маска Тоуги идет трещинами, не в силах скрыть эту боль, и стыд, и острое отчаянье от того, что Сайонджи видел, как это бывает. И уже ничем не изменить этого знания. Один быстрый взгляд на Тсувабуки и новый приказ: — Не сиди здесь, как пень. Только мешаешь. Комната Нанами этажом выше, предпоследняя дверь в левом крыле. Скажи ей, чтобы взяла только самое ценное.
Сайонджи кивнул и бросился к дверям.
— Держись за меня, — мягко произнес голос Тоуги у него за спиной. Кендоист непроизвольно обернулся и увидел, как его друг поднимает Тсувабуки, одной рукой подхватив его под коленки, а другой обняв поперек туловища. Резиновый кляп надежно удерживает внутри протяжный вой мальчика, когда под ним, матово поблескивая, обнажается черный штырь, до этого полностью скрытый в его теле.
Липкий комок отвращения толкается изнутри в глотке Сайонджи. Невольно вскинув руку к лицу, будто пытаясь сдержать этим рвотный позыв, он вылетает из комнаты.
В коридоре Сайонджи слышит голоса, но он достаточно быстр и осторожен, чтобы проскочить на лестницу. Не спутав лево и право, он почти с рекордной скоростью добирается до комнаты Нанами. Еще одна нечеловеческой высоты дверь. Сайонджи мягко давит на ручку. Дверь не поддается, очевидно, заперта изнутри. Тихо ругнувшись, Сайонджи выламывает замок и влетает в комнату.
Посреди комнаты царит ненормально огромная для юной леди кровать. Все в этой комнате кажется слишком громоздким для нее. Сестру Тоуги почти невозможно разглядеть под ворохом белых одеял. Похоже, ее даже не разбудил, произведенный им шум. Осторожно прикрыв за собой дверь, Сайонджи крадется к кровати.
Во сне она похожа на ангела. Кукольное личико, маленький ротик, белые кудряшки растрепаны по подушке. Такая крошечная. И кто бы подумал, что она умеет так громко орать, да и вообще далеко не такая лапочка в жизни.
Пинком прогнав обычно не свойственное ему умиление, Сайонджи решает мыслить логически. Прыжок на постель, и большая ладонь первым делом закрывает Нанами рот.
Лиловые глаза тот час же распахиваются. Все ее гибкое упругое тело оживает под ним.
— Нанами, ради Тоуги, только не кричи! – поспешно шепчет ей Сайонджи. Она так восхитительно нежно пахнет.
Слова явно достигли ее сознания, напуганный взгляд Нанами меняется. Сайонджи чувствует короткий кивок под своей ладонью.
И тот час же слезы непроизвольно брызжут у него из глаз и он, зашипев от боли, сползает с кровати на пол. Удар коленом восхитительно метко пришелся ему в пах, даже одеяла не спасли.
— А чего ты ожидал. Грубиян, — шепотом ругается на него сверху Нанами, кутаясь в свои одеяла. – Впрочем, странно было бы ожидать хотя бы элементарных приличий от такого, как ты.
Сайонджи так больно, что он пока плохо понимает, что она там бормочет, да он и не намерен ее слушать.
— Тоуга велел тебе быстро собираться. Взять только самое необходимое.
— Тоуга здесь?
— Да, и мы сейчас уходим отсюда.
— Так что же ты молчал.
Она спрыгивает на пол рядом с ним, ее рубашка такая длинная и плотная, что под подолом не угадывается даже силуэт ее ножек. Рассеянно Сайонджи подмечает, что в своем спальном наряде она выглядит куда пристойней, чем в обеих ее вариациях школьной формы.
Она не спрашивает, почему им надо бежать. Тоуга подставлял ее не реже, чем самого Сайонджи, и все же она безоговорочно верит ему. Как и он сам.
— Подожди, а Тсувабуки?
— Его мы тоже забираем.
— Я не знаю, где он.
— Мы знаем.
Пара минут и из шкафа появляется заплечный ранец, следом несколько лаковых шкатулочек.
— Нанами, самое необходимое, — шипит Сайонджи.
— Это и есть самое важное, бака, — также шепотом ругается она, помахивая у него перед носом ниткой жемчуга. – Одежду и все остальное всегда можно купить, а это лучший эквивалент денег.
На кровать рядом с ним падают брюки, несколько разной расцветки водолазок.
— Как думаешь, какую мне одеть? – как ни в чем не бывало, спрашивает Нанами.
— Любую, — Сайонджи вдруг вспоминает о Тсувабуки. Он же голый. – Нанами у тебя есть обычные футболки? Дай мне одну.
— Зачем?
Так хочется огрызнуться «Для Тоуги», чтоб снять все вопросы. Но она уже бросает ему еще не распакованную майку с символикой какого-то женского магазина.
— А теперь уходи. Мне надо переодеться.
— А? Да, сейчас, — Сайонджи еще раз задумчиво посмотрел на небесно-голубую майку в пакете, потом безжалостно содрал с кровати простыню и вооруженный таким образом, прошел к двери.
— Где мне вас найти? – вслед ему спросила Нанами.
— Спускайся в кабинет твоего отца.
Дорогу назад он преодолевает в два раза быстрее. Убегающие минутки прыгают за ним по пятам. Времени осталось совсем мало.
Нырнув в кабинет, Сайонджи видит в открытом проеме спину Тоуги, склонившегося над Тсувабуки.
— Нанами уже одевается. Я принес тряпки для Тсувабуки тоже.
— Хорошо, — Тоуга не оборачивается. – Давай сюда.
Сайонджи поспешно подбегает. Тсувабуки лежит перед Тоугой на столе, на боку, свернувшись в тугой комочек и спрятав лицо в коленках.
— Как он?
— По счастью, кровотечения нет. Но идти он, скорее всего, не сможет.
Тоуга в один момент вскрыл пакет с майкой и уже облачал в нее Тсувабуки.
— Хорошо, я понесу его, — кивнул Сайонджи и сунул Тоуге скомканную простыню. — Еще вот это.
Впервые за долгое время, синие глаза Тоуги кажутся ему незнакомо теплыми, когда их взгляды и руки на мгновение встречаются.
— Спасибо, что подумал об этом. В такие моменты хочется закрыться.
Сайонджи просто кивает. Наблюдая, как Тоуга вертит на столе не реагирующего мальчишку, натягивает на него через голову майку, Сайонджи внимательно прислушивается к звукам снаружи. Шаги. Нанами или..?
— Все, бери его и пошли.
— В коридоре кто-то есть.
— Где нас ждет Нанами? – Тоуга плотнее закутал Тсувабуки в простыню и, подняв его со стола, передал Сайонджи, коротко погладив мальчишку по спутанным волосам, шепнул. – Потерпи. Мы уже уходим.
Тсувабуки не весил, похоже, и тридцати килограмм. Его взгляд, такой усталый и беспомощный, бессильно скользнул по лицу Сайонджи. Для удобства кендоист прижал мальчика к своему плечу, чтобы не занимать обе руки.
— Нет смысла больше здесь оставаться. Встретим ее по дороге.
Тоуга прислушался возле внешней двери, затем решительно открыл ее и вышел в коридор. Сайонджи последовал за ним, и они устремились к лестнице, которой Сайонджи уже пользовался сегодня.
И как в плохом боевике, охранник в сопровождении горничной вывернули с лестницы как раз им навстречу.
— Тоуга-сама, — успела удивиться женщина.
Охранник удивляться не стал, а просто рванул из-под пиджака пистолет.
Сайонджи даже не успел задуматься, в кого из них целился этот крупный угрюмого вида мужчина, как ладонь Тоуги неожиданно толкнула его в грудь.
— Что за? – начал он, а знакомое ощущение пронзающего света уже ударило изнутри, отзываясь на прикосновение любовника. Рукоять катаны легла в руку Тоуги, и он рывком высвободил длинное лезвие. Сайонджи понял, что падает назад, и успел только повернуться так, чтобы не придавить в падении Тсувабуки. Так, чтобы мальчишка оказался сверху него. Выстрел и почти сразу же лязгающий звук отраженной лезвием пули.
Задыхаясь от оглушающей пустоты в груди, Сайонджи попытался сесть и увидел, как Тоуга летит в прыжке на охранника.
«Чертовски хорош!» — рассеянно подметил Сайонджи.
И тут же завизжала растерянная горничная. Отрубленная кисть с пистолетом запрыгала по полу, судорожно зажав курок. Три пули ушли куда-то в нижнюю часть противоположной стены, прежде чем она остановилась. Горничная с воем бросилась вниз.
— Как удачно, встретить здесь именно тебя, – торжествующе и почти страшно рассмеялся Тоуга над искалеченным человеком, прижимая лезвие к его горлу.
— Получай, — ваза с цветами обрушилась на голову охранника сзади и сверху, и они увидели в пролете лестницы Нанами с рюкзачком на плече. – Онии-сама!
Ее лучистые глаза засияли, она прижала сжатые ладони к лицу.
— Нанами, — Тоуга протянул к ней левую руку, в правой продолжая сжимать окровавленную катану.
— Быстрее, уходим, — попытался поторопить их Сайонджи, но в этом не было нужны: Нанами увидела Тсувабуки.
— Тоуга, что случилось? Что с ним?
— Все будет хорошо, — обещал Тоуга, вытирая катану о костюм охранника. – Сайонджи.
Их взгляды снова на мгновение встретились, прежде чем лезвие одним рывком вошло ему в грудь. Сайонджи кашлянул, но устоял на ногах.
— Сюда, — Нанами уже открывала дальнее окно.
Подгоняемые шумом внизу, они выбрались на крышу оранжереи, пробежали по ней, и Тоуга первым спрыгнул вниз. Поймал Нанами. Потом Тсувабуки. Сайонджи спрыгнул последним, забрал Тсувабуки, и они припустили бегом через парк.
В южной части кованую ограду заменял живой кустарник, за которым их поджидала взятая на прокат машина с тонированными стеклами.
Тоуга и Нанами заняли передние сиденья, Сайонджи с Тсувабуки на руках пришлось сесть сзади. В груди глухо бухало сердце, адреналин стучит в его висках.
Разбрызгивая из-под колес мелкий гравий, машина с ревом срывается с места.
— Бака! – едва справившись со вновь сдавившим грудь кашлем, Сайонджи со злобой бьет кулаком по спинке кресла Тоуги. – Никогда больше так не делай. — Он прижимает ладонь к груди. – Еще больнее, чем в первый раз.
— Врешь, — голос Тоуги дрожит и вибрирует нездоровым спокойствием. – Ты единственный, кто вышел на последний бой без невесты. Из тебя не вынимали меч твоего духа.
— Неправда, — огрызнулся Сайонджи. – Да я…
— Не кричи, — перебила Нанами. – Мы все столкнулись с дуэлянтами Черных Роз.
— Тоуга?
Тоуга молчит, выворачивая руль машины на повороте.
— Кто?
— А тебя.
Теперь молчит Саойнджи. Долго молчит.
— Ее… — глухой хриплый звук спотыкается в горле. – Ее звали Вакаба.
В зеркале заднего вида отражение Тоуги чуть изгибает бровь:
— Эта невзрачная луковица?
— Не смей, — воздух шипит между зубов Сайонджи.
Тоуга рассеянно, но довольно улыбается в зеркальце.
— Они-сан, Сайонджи-семпай, хватит, — просит Нанами. Забравшись на переднее сиденье с ногами, она смотрит назад, в салон. Лица не видно, только кончики пальцев лежат на спинке кресла, и над ними – огромные яркие глаза. Она смотрит на Тсувабуки.
— А ты, Тоуга? — уже обычным тоном спрашивает Сайонджи.
— Кейко.
Нанами фыркает так, что, кажется, стекла должно забрызгать.
— Эта дрянь? Мерзавка. Я тебе говорила, брат, не связывайся с ней.
Новый приступ кашля у Сайонджи заглушает ее слова.
— Хотел бы я знать, когда мы забудем, что учились в Отори?
— Забудем, — уверенно заявляет Тоуга.
Двигатель машины радостно ревет в ответ на его слова. В небе над ними тучи складываются в контуры двух костлявых фигурок на пузатой карусельной коняшке.
— О, наконец-то, наконец-то, ты украл меня из дома жестокого короля, мой прекрасный рыцарь, — произносит сидящая сзади фигурка в пышной юбке и коронке между двух торчащих кверху косичек.
— Скок-скок, — согласно отвечает вторая в шлеме с пышным плюмажем.
— Ты поступил так от великой любви. Ты все хитро рассчитал и четко спланировал. Ты обошел все опасности и перехитрил моих стражей.
— Скок-скок.
— И теперь ты везешь меня в свой замок и будешь холить и баловать меня там вечно.
— Скок-скок?
— Не хочешь же ты сказать, что у тебя нет замка?
— Скок-скок, скок-скок, — рыцарь виновато опускает голову, делая вид, что сосредоточенно смотрит в гриву коняшки.
— Отлично. И стоило тогда вообще затевать эту игру в спасение, дорогой брат?
— Скоооок, — коняшка валится мордой вниз.
Они вернули машину в полулегальный прокат уже на закате. Переночевали тут же рядом в рёкане, негласно покрываемом мафией. Тоуга каким-то образом узнал о нем от своих коллег по работе, и держался с этими людьми очень уверенно.
Утром Сайонджи на глаз купил в маленьком магазине поблизости одежду для Тсувабуки приблизительно подходящего размера.
Затем они загрузились в машину с хмурым немолодым водителем, руки которого пышно цвели изображениями драконов и карпов. Сидя за спиной Тоуги на заднем сиденье, Сайонджи не задавал вопросов, часами глядя, как меняются пейзажи за окном. Напротив него, в другом углу, Нанами обнимала дремлющего Тсувабуки, судорожно тыкала пальцами в кнопочки сотового телефона, играя в какую-то игру. На переднем сиденье молчал Тоуга.
Не покидая все той же машины, они паромом переправились на Хоккайдо. Поездом было бы, конечно, быстрее, но Тоуга однозначно отверг эту идею. Двое мужчин с красными и с зелеными волосами в компании девушки-блондинки и мальчишки-блондина слишком приметная компания, чтобы рассчитывать, что никто их не вспомнит.
Водитель высадил их в лесистой местности на склоне горы. Все также безмолвно выгрузил из багажника два туристических рюкзака, выразительно поклонился Тоуге, и машина умчалась прочь.
— Что у тебя за дела с Якудза? – впервые за все это время открыл рот Сайонджи.
— Они своего рода… коллеги по работе, — прохладно ответил Тоуга, показывая, что тему развивать он не будет.
Подъем по склону Тсувабуки не осилил. Он не жаловался, а только цеплялся за руку Нанами и смотрел на мужчин большими, усталыми, очень серьезными глазами.
Сайонджи подумал, собирался взять мальчишку на закорки, но вспомнил про рюкзак и передумал.
— Эх, забирайся на шею, — он со вздохом присел на корточки. – Только за волосы не хватайся.
Тсувабуки слабо улыбнулся.
Еще примерно через полчаса дороги на усталость стала жаловаться Нанами. Тоуга молчал, а Сайонджи заранее катал на языке ответную реплику на тему того, что сам тащи на себе свою сестру, но воспользоваться ей ему так и не пришлось.
Остановившись возле темнеющей в густых сумерках сосны, Тоуга окинул взглядом стремительно растворяющуюся в ночи местность, потом — свой усталый отряд, и решил:
— Заночуем здесь.
Из рюкзаков были извлечены заранее заготовленные палатка и спальники, бутылки с водой и готовая еда в аккуратных прямоугольных коробочках.
Сайонджи, уже имевший опыт жизни в непосредственном контакте с природой, оперативно расчистил место для костра, разжег огонь, установил желтый клееночный тент, закрепил его.
Неприветливые черные птицы прилетали, чтобы наблюдать с низких веток за их молчаливой трапезой.
— Тсувабуки, — первой подала голос Нанами. Она подвинулась к мальчишке и осторожно взяла его руку. Легкая курточка, которую приобрел для него Сайонджи, была немного велика и закрывала кисти до самых пальцев. Но все же от внимания Нанами не ускользнула стертая кожа на его предплечьях. – Могу я посмотреть?
Тсувабуки все также молча, почти даже виновато, утянул руку. Нахохлился.
Но Нанами не собиралась так просто сдаваться. Оставшиеся без ответов вопросы бились в ее светловолосой головке, требуя ответов.
— Онии-сама, что происходит? Что с ним случилось?
— Нанами, я тебе потом объясню, позже, — очень мягко ответил сестре Тоуга.
Прошлым вечером он показал Тсувабуки врачу в рекане. Ни один из них после не прокомментировал это ни единым словом, но по лицу Тоуги Сайонджи предположил, что все обошлось без серьезных повреждений. И тем не менее он понимал их молчание, ему самому оставалось только радоваться, что Нанами по крайней мере не задает те же вопросы ему.
— Брат, почему нам пришлось бежать из дома? Это связано с тем, что ты ушел?
Сайонджи смотрел на подсвеченное костром лицо Тоуги и снова видел того незнакомца из бара, усталого, напряженного, закрытого.
— Это связано с доу-сама?
Звук требовательного голоска Нанами звонко разлетается под окутанными туманом деревьями. Вороны тревожно переступают и чистятся на ветках.
— Это… папочка сделал это с Тсувабуки?
Сайонджи ежиться от пугающей проницательности Нанами, от неуместности этого «папочка» в обвинительной конструкции фразы.
— Брат?
Нанами подвигается ближе к Тоуге, заглядывает ему в глаза:
— Брат, он и с тобой это делал?
В оглушительном шуме крыльев вороны всей стаей поднимаются с деревьев.
— Я надеюсь, ты не понимаешь, о чем говоришь, Нанами, — еле слышно звучит в отголоске этого шума ответ Тоуги.
Чуткая ночь бродила вокруг затухающего костра, заглядывала в палатку, пожалуй, слишком тесную для четверых, даже если двое из них дети.
В самой глубине палатки сияли от малейшего проблеска света кудряшки Нанами, влажно отблескивали большущие темные глаза. Она не спала, сидела, подобрав под себя ноги, практически неподвижно, тихая и напряженная. И только пальцы ее монотонно, бережно, бесконечно перебирали волосы Тсувабуки, свернувшегося клубочком возле нее и положившего голову ей на колени.
Посередине, вытянувшись всем телом, крепко спал Сайонджи. Он так устал, что ему не мешало даже то, что лежащий почти вплотную к нему Тоуга бесконечно ворочался, не в силах устроиться, не в силах заснуть, не в силах не думать… Несколько раз ему удавалось ненадолго погрузиться в дрему, но почти сразу же он просыпался, молча глотал воздух широко открытым ртом, еще чувствуя холодные липкие пальцы кошмара, сжимающие в горле беспомощный вой.
Прикидываться спящим под пронзительно-горьким взглядом сестры тоже оказалось не так то просто. Наконец, Тоуга поднялся на локте, потряс за плечо Сайонджи. Не дождавшись реакции, толкнул сильнее. Сайонджи, не просыпаясь, заворчал, попробовал отмахнуться. Тоуга поймал его за руку.
Медленно неохотно дрогнули сонные ресницы, мутный взгляд скользнул по лицу Тоуги. Вопрос уложился в одно движение подбородка: «Чего тебе?»
И ответный поворот головы, охлест челки: «Давай выйдем».
Тоуга первым поднимается, выскальзывает из палатки. Сайонджи зевает, трет глаза, тянется и вылезает следом за ним.
Нанами провожает их взглядом, ее пальчики ни на минуту не останавливаются в волосах Тсувабуки.
Снаружи ползет, стекая по склону, привычный для этих мест вязкий размытый туман. Прохладный ночной воздух забирается под одежду, покусывая кожу, колючие пальцы ветра треплют длинную прядь у щеки Тоуги, безнадежно пытается сражаться с насмерть перепутанными кудрями Сайонджи.
Один взгляд и Тоуга уходит вверх по склону, между черных голых деревьев, Сайонджи следует за ним, как во сне.
Минуты три, и они полностью теряют палатку из виду.
В тумане и темноте Сайонджи спотыкается о корень, теряет равновесие, едва не упав не землю, а, выпрямившись, видит Тоугу, прислонившегося спиной к одному из деревьев. Сайонджи подходит к нему, пытаясь разглядеть что-то в его темных глазах, но они как будто скованы плотной коркой льда.
Ветер треплет и рвет между ними зябкое молчанье. Потом красивый рот Тоуги плавно оживает:
— На колени.
Сайонджи хмуриться: приказ в голосе Тоуги однозначен. Но его лицо… Слова привычно жалят, теребят гордость, и знакомая маска чуть брезгливого высокомерия на месте, а глаза – черны.
Сайонджи кивает, не понимая, лишь смутно чувствуя большую мягкую и нежную жалость. Опускается на одно колено, расстегивает брюки Тоуги, высвобождает из белья мягкий, ни в коей мере не возбужденный член. Ладонь Тоуги властно, однозначно ложится на затылок Сайонджи, понукая его, и он послушно склоняется вперед. Сначала прикасаясь одним только дыханием, затем бережно берет его губами, купает прикосновениями языка. А перед глазами у него стоят черно-фиолетовые, беспомощные гениталии Тсувабуки, и страшно даже подумать, что…
— Не тяни. Займи уже свой безмозглый рот, — шипит сверху Тоуга, принуждая его движением руки в волосах Сайонджи. Это нетерпение, грубость, тон голоса совершенно не вяжутся с по-прежнему весьма незначительным возбуждением. Это сплошная имитация поведения маскулинного самца, единственная цель которой доказать нечто прежде всего ему самому.
Сайонджи не слишком любит брать в рот, и Тоуга знает об этом. И использует это. И каждый из них знает, что другой знает.
Но это не важно. Важна нехарактерная для их отношений нежность, и сострадание Сайонджи, и понимание этой страшной эмоциональной агонии Тоуги.
Возбуждение приходит внезапно и резко, оживают судорожным беспорядочным ритмом стройные бедра. Жажда разрядки гонит их. Пальцы сжимаются в перепутанных в узлы буйных кудрях.
Это длиться не долго. Резко откинув голову назад, Тоуга вплотную прижимает голову друга к своему паху и кончает.
Две тени, почти не различимые ночью, выглядывают из-за деревьев, подсматривая за ними. Обе молчат.
По-прежнему зажав Тоугу между собой и деревом, Сайонджи поднялся, тыльной стороной руки вытер рот, потом сжал плечи любовника, почти вплотную приблизился к нему.
— Не смей, — тоном предупреждения прозвучало под деревьями.
Сайонджи не послушал. Лишь на мгновенье их губы соприкоснулись, а затем Тоуга вывернулся, размазывая поцелуй по своему подбородку, челюсти, шее.
— Ладно. Как хочешь, — Сайонджи отстранился. – Пошли спать.
Он повернулся и стал спускаться по склону. За его спиной Тоуга коснулся своего лица, стирая след поцелуя. Пальцы замерли, а затем одним решительным движением стряхнули влагу на землю.
К полудню следующего дня они вышли на обширное поле в чаше леса. Маленький аккуратный домик белел в лучах солнца, лишь слегка прикрытый для приличия тенями ближайших деревьев.
— Добро пожаловать, — улыбнулся Сайонджи. – Теперь вы мои гости.
— Чего-то подобного я и ожидала, — хмуро, но без привычного яда, ответила Нанами.
Звонок телефона не дал Сайонджи ответить.
В повисшей тишине невозмутимый и грациозный, как всегда, Тоуга достал сотовый телефон, открыл крышку.
— Слушаю.
Где-то далеко-далеко шелестит в трубке голос его собеседника. Тень деревьев укрывает усталых путников от радости веселого солнца.
— Да, благодарю Вас, инспектор Химура. Ваша любезность, как никогда, кстати.
Тоуга тонко и хищно улыбается в трубку.
— Будьте уверены, я не забуду Вашей услуги.
Сайонджи и Нанами переглядываются, смотрят на заледенелого Тоугу, почти дружно, почти объединенными усилиями пытаясь понять, что происходит за ласково довольной маской его лица.
Трубка с щелчком закрывается и под деревьями, над поляной, под небом, под солнцем, звучит самодовольный радостный смех:
— Поздравляю Вас, дамы и господа. Наш отец все-таки совершил глупость, на которую я даже и не рассчитывал всерьез.
Нанами подается к нему, ловит руку Тоуги. Но он смотрит в лицо Сайонджи. В темно-синих глазах девятым валом накатывает почти безумное торжество. Голос Тоуги – слаще меда:
— Он подал на меня в суд за похищение его детей.
Конец
Стыдно признать, но это, похоже, единственная вещь, которую я вывел в люди в неоконченном варианте. Я даже начал писать вторую часть, но она не пошла. И сцены мне нравились, но не сдюжил. Простите, мне очень стыдно. Честное слово.
А еще мне кажется, что Сайонджи в этой вещи похож на Лоза из "Бабочек". | 16 |
НАКУРЕНО | ER, Дарк, Повседневность | В комнате так накурено, что сигаретный дым плывет плотным туманом, мешая разглядеть в полумраке обстановку и людей. Только блестят белые зубы, да мерцают огоньки сигарет.
— Нерациональный ты парень, Жадность.
Вместо ответа крупный рот выдыхает новую порцию дыма и снова складывается в ухмылку.
— Зачем ты набрал себе всю эту свору химер? Какой от них толк? Ты же Жадность, ты должен понимать, убытков от них больше, чем прибыли.
Короткий проблеск металлических бляшек на кожаных браслетах обозначает в воздухе ленивый жест, которым Жадность пытается отмахнуться от собеседника.
— Понимаю, конечно, они тебя безгранично обожают. А ты жаден и до любви тоже. Девочка-змея молится на каждый твой вздох. Пес готов лизать тебе пятки…
— У них есть имена, между прочим, — почти безразлично комментирует Жадность.
— Неважно. Мне просто интересно, откуда у тебя такая ДОБРОТА? – последнее слово Кимбли произносит особенно смачно, будто какую-то непристойность. – Или я чего-то не понимаю, и здесь имеет место случай духовного родства между уродами и химерами? Такой общий комплекс неполноценности, который заставляет сбиваться в группы и дружно жалеть друг друга.
Багровый смачно досасывает окурок и поднимается, скользя в тумане сигаретного дыма как морская змея. Рука с клеймом уробороса молниеносно ловит его запястье, дергает на себя, чуть не свалив алхимика с ног. Кимбли на удивление покладисто дает собеседнику притянуть себя вплотную, шумно вдыхает табачный дым, когда острые зубы легко дотрагиваются до его уха:
— А ты-то чего напрягся? Ревнуешь?
— Не смеши, а?
От дыма голос у Кимбли хриплый, и только безумная смешинка щекочется глубоко в горле, как крошечный репейник.
— Неблагодарная ты все-таки тварь, Зольф, — со вкусом произносит Жадность и дышит в ухо, нарочито и жарко. – Не любишь ты меня.
— А я никого не люблю, — Кимбли выворачивается лицом к лицу, глаза в глаза, губами к губам. – Ты же это знаешь. Может, сразу не надо было такого подбирать?
— Говнюк, — это произносится так нежно, что, кажется, вибрацией отдает в спине у багрового алхимика. Пальцы тянут за волосы, заставляя запрокинуть голову, влажный язык лениво прогуливается по горлу, чуть задержавшись у кадыка.
— Что, опять?
— А разве ты против?
— Отвали! Убери руки.
— А если так?
Вместо ответа россыпь искр пробегает в дыму, очерчивая контур мужского тела, раскинутого на постели.
— Ну, не надо, — голос Жадности звучит так убедительно, почти ласково. – Я же говорил: это больно.
— Тебе же нравится, когда мне больно.
Низкий рык вибрирует в табачном дыму, в тесной комнате, над мятой жаркой кроватью.
— Нрррррррррравится, — звучит в этом рыке.
— Тогда давай уже, — сквозь зубы. — Не тяни.
Руки в кожаных фенечках властно обнимают багрового за талию, татуированная кисть скользит по напрягшейся спине, властно, уверенно сжимается на ягодице. Они перекатываются, тревожа дым, меняясь местами. И уже другие руки вцепляются в другую спину, тупые ногти впиваются в кожу, пытаясь расцарапать до крови.
— Сука.
— Сволочь.
Двое то ли борются, то ли совокупляются в густом дыму, то и дело хрипло оскорбляя друг друга.
Наконец короткий выдох-стон, сладостная судорога мышц, зубы сжимаются на плече любовника, в кровь разрывая кожу и мясо. И тот час раздается хлопок в ладони, руки прижимаются к спине.
Смех перхает в сдавленном горле.
В следующий миг взрывом встряхивает кровать, брызги крови и ошметки мяса летят в разные стороны, а потом Жадность с вывороченной грудной клеткой валится на грудь Кимбли.
— Хорошо, что это твой клуб, — шепчет алхимик в слипшиеся от крови темные волосы. – Можно не напрягаться, здесь все и так уберут.
— Курить дай, — хрипит Жадность. Кимбли кожей чувствует, как на нем нарастают новые мышцы. Кровь изо рта приподнявшегося на руках гомункула капает багровому на шею и подбородок, и Кимбли улыбается в полутьме и дыму, тихо балдея от ее запаха.
— Мы все выкурили, — говорит он и ласково гладит Жадность по сросшейся спине.
— Жаль. Кимбли, ты бы хоть иногда пробовал держать себя в руках, — глухо сипит Жадность.
— Трудно удержаться, — улыбается Кимбли, слизывая кровь с уголка его рта. – Когда кончаешь… ну, ты сам понимаешь.
— Сука, — хочется смеяться, но легкие еще не полностью восстановились внутри. – Доиграешься ведь.
— Ага, вышвырнешь меня из постели и пустишь Дорчета? То-то песик будет рад! Кстати, ты меня тоже здорово цапанул, а я лично не нарастаю назад, как грязь.
— Уже нервничаешь, Зольф?
— Не смеши, — Кимбли выворачивается из-под Жадности, садится, свесив ноги на пол. Голый, гибкий, черная прядь прилипла к мокрой коже.
— Зольф, бедняжка, — пальцы касаются этой мокрой спины. – Ты ведь ни с кем больше не можешь трахаться, кроме меня. Всех взрываешь, ты — моя кровожадная тварь.
Кимбли оборачивается и наклоняется над гомункулом, дышит в лицо и неожиданно целует глаза.
— Не твоя, — шепчет Кимбли шелковым голосом. – Размечтался. Никогда не твоя.
Жадность замирает и пристально смотрит в веселые желтые глаза. Светлое жестокое безумие блестит в них, желто-алое, как небо, освещенное взрывами.
— Принеси еще курить, — Жадность отпихивает Кимбли с его сумасшедшим взглядом как нечто сиюминутное и неважное и снова вольготно раскидывается на уделанной кровати.
— Ладно, притащу-проветрюсь, а то здесь и так накурено.
Кимбли встает с постели, идет к двери. Его силуэт, как призрак, плывет сквозь толщи мутного дыма.
— Так, голый и пойдешь?
— Так и пойду. Мне стесняться нечего. Не то, что некоторые, кто даже в постели браслеты не снимают, — смеется Кимбли, открывая дверь. Дым потоком устремляется наружу и, кажется, этот поток смывает и Кимбли.
Жадность равнодушно пожимает плечами и с любовью смотрит на свои фенечки.
— Все военные двинутые.
Снаружи Кимбли идет по коридору, не особо опасаясь на кого-либо нарваться. Так поздно, что уже фактически можно сказать «еще слишком рано». Его ладони зудят от удовольствия недавнего взрыва. Это слаще череды оргазмов, следы которых все еще размазаны по его животу и ногам и где-то там, по телу и кровати Жадности.
«Ничего-то ты не понимаешь, слепец, — дрожа от послевкусия, думает Кимбли, и его улыбка все больше превращается в оскал: — Я вовсе не подсел на тебя. Ты жаден до жизни во всех ее проявлениях. А я люблю только взрывы. Моя верность принадлежит только им».
Конец
06.11.07 | 106 |
Печали и радости Айясегавы Юмичики | Hurt/Comfort, Ангст, Насилие, Романтика, Секс с использованием посторонних предметов | Ямами
Дорога к тебе
Изрыта.
Как по полю
Перепаханному
К тебе иду.
Найти уединенное место в Сейретее – задача не такая простая. Но вот за его пределами расстилаются почти бесконечные просторы Руконгая. Они заселены вовсе не так густо, как это кажется с холма Сокиоку. Поля и леса зеленым морем обнимают одинокий остров города шинигами и окружившие его поселения упокоенных душ. И среди шинигами есть те, кто совсем не против затеряться в этих лесах.
Прохладные струи водопада без устали хлестали его по спине и плечам. Шум воды пульсировал в теле, сливаясь в одно с накрывшим с головой ощущением колоссальной рейацу, свободно развернувшейся вокруг совокупляющихся мужчин. И только мелодичный лепет бубенчиков, отвечающих настойчивому потоку воды, помогал Юмичике удержаться на грани своего счастья, помогал верить, что происходящее с ним реально. Почему-то именно этот нежный звук. Именно он, больше нежели сильные суровые руки, без труда удерживающие Юмичику на весу, спиной к своему любовнику, покачивающие взад и вперед, уверенно и неспешно насаживая покорное тело на мощный член. Слабо, мягко постанывая, Юмичика пытался сам двигаться навстречу, но его ноги не доставали земли, мокрые ладони соскальзывали с мускулистых предплечий, за которые он упрямо пытался уцепиться. У него не было права даже двигаться так, как он сам того хотел, и в то же время он захлебывался от этой бескрайней неторопливой нежности, с которой капитан брал его. Так хорошо многоопытному Юмичике не было ни с кем и никогда. Если бы он не знал лучше, он решил бы, что его любят.
— Тайчо, — выдохнул он протяжным восторженным стоном. Будто позвал. – Тайчо! Кенпачи…
Лесной водопад низвергался на двоих людей бесконечным обилием прохлады. Под его напором дрожали в намокших, но упрямых косицах медные бубенчики.
— Тайчо!
*~*~*
В Сейретее время течет медленно, но зато память живет долго. И если поймать ее за хвост и размотать клубочек воспоминаний обратно, то можно вспомнить те времена, когда 11-ый отряд особенно не выделялся среди других, Юмичика еще не был офицером, слово «Зараки» означало место, а имя Кенпачи принадлежало героям легенд, и вместе они не употреблялись. Но к чему забираться так далеко?
Однажды кровь брызнула на каменные плиты двора в 11-ом отряде. И закричав, забился в руках товарищей Ичиносе, а безродный шинигами чудовищной силы забросил на плечо испачканное красным хаори, и слова Зараки Кенпачи сложились вместе, врастая в плоть и кровь покрытого шрамами воина и пробуя на вкус обращение «тайчо».
Юмичика до сих пор помнил неудержимую дрожь восторга, страха и похоти, охватившую его в тот момент.
*~*~*
Снаружи казармы 12-ого отряда абсолютно ничем не отличались от остальных. Тот же запутанный лабиринт узких коридоров, навесов и террас, те же неказистые приземистые постройки. Ночью и вовсе не сложно заблудиться. Особенно, если не знать, куда идешь и что ищешь.
По счастью, Юмичика знал. Он пробирался сюда уже вторую неделю и неплохо изучил расположение бараков и лабораторий 12-х. У него была на это своя причина. А если честно, то даже две причины. Одна ловко прикрывалась другой, маскируя истинные мотивы и оправдывая любые действия.
Если бы Юмичика не так сильно любил самого себя (а он себя любил, в этом его никто упрекнуть не мог), из него скорее всего вышел бы прекрасный агент тайной полиции, ловкий, хитрый и изобретательный. Однако такая карьера его не привлекала. Не даром же он уже не первый год скрывал свои всё возрастающие способности, опасаясь быть повышенным и переведенным из 11-ого отряда.
Мало кто в Готей-13 мог похвалиться такими преданными людьми, как у Зараки Кенпачи. Даже при всех странностях, их и его.
Чуть скрипнув, нужная дверь послушно поддалась, впуская ночного гостя в темное помещение. Почти на ощупь преодолев коридор до следующей двери, шинигами тщательно вслушался внутрь себя, ловя в окружающей атмосфере присутствие рейацу. Проверка результатов не дала. Конечно же, в такой час в архиве никого не могло быть. Там никого и не было. Юмичика уверенно открыл заветную дверь и скользнул внутрь.
Он уже знал, что окон наружу в этом помещении нет, поэтому аккуратно вытащил из-за пазухи заранее припасенную свечу. Сухо щелкнуло в тишине огниво, затрепетал огонек.
Что ж, в силу одной только специфики их работы архивы двенадцатого отряда не имели конкурентов в Готей-13. Вся наука шинигами, все знания, накопленные за многие века, хранились именно здесь. И мало кому был позволен доступ к этой важнейшей информации. Юмичике, например, не позволен.
Мягко ступая по старым доскам, он прокрался до конца прохода между массивными стеллажами и позволил себе короткий грустный вздох. Так сложилось, что хотя Юмичика дружил с бумагами и без труда умел в них разбираться, нужные ему сведения относились к информации сравнительно новой, а стало быть хранились в электронной базе данных 12-х, забраться в которую было уже отдельной задачей.
Ласковый шипящий звук, почти что на грани слышимости заставил Юмичику резко обернуться. Ладонь автоматически легла на рукоять Фудзикудзяку. Нет, показалось.
Стараясь не снижать бдительности, он склонился к стоящему у стены компьютеру Куродзучи, оживляя спящую машину. Раз пришел – надо делать, нет смысла тянуть.
Зеленоватый свет огромного – во всю стену – монитора осветил его одинокую фигурку на фоне бескрайних стеллажей.
Юмичика резко обернулся. Ни звука, но у него волосы на всем теле встали дыбом от ощущения чужого присутствия позади себя. Никого. Угрюмые ряды полок, стопки папок, сложенные прямо на полу, кресло, несколько табуретов, многогранная металлическая тумба, куча каких-то непонятных разобранных устройств на дальнем столе.
Дерьмово. Нервы шалят.
Компьютер приглашающе пикнул, предлагая ввести пароль. Юмичика задрал рукав на левой руке, щурясь, набил записанные на предплечье символы на клавиатуре. Система подумала пару секунд и поприветствовала его, впуская в программу.
Юмичика сосредоточился, на минуту закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Перышки мягко щекотали висок. Все в порядке. Он ненадолго. Просто ему нужно узнать…
Если ты четко представляешь, что именно ищешь, найти это – только дело времени.
Его интересовали разработки Куродзучи, касающиеся поглощения рейацу.
Дуновение воздуха коснулось его спины, Юмичика отпрянул, вновь группируясь для удара, но в архиве было все так же тихо и пусто. Шинигами стремительно ощупал взглядом все помещение: ни тени движения.
«Быстрее, — подумал он. – Найти нужные сведения и бегом отсюда».
Краем глаза продолжая следить за комнатой, он снова повернулся к компьютеру.
Со свистом более подходящим большому насекомому, нечто метнулось ему под ноги. Юмичика успел прыгнуть за мгновение до того, как его сбило бы с ног. Сначала на стол, потом вверх к потолку, перевернулся в воздухе, ища глазами противника. Похожее на краба корявое нечто медленно разворачивалось на том месте, где только что стоял он сам. Юмичика сдержал крик отвращения и рванул из ножен Фудзикудзяку.
А потом… Сотни мерцающих разящих щупалец устремились к нему будто выпущенные залпом стрелы. Он ударил почти без замаха, отрубая разом десяток, ударил снова, уже чувствуя, как обрубки и все новые щупальца вцепляются в его запястья и голени, перехватывают руку в локте, сжимают запястье. Юмичику резко рвануло вниз. Он крутанулся, пытаясь выскользнуть из захвата, но сумел только упасть на колени. Краб всем телом повернулся к нему, снова зашипел и выпустил новые щупальца, опутавшие уже почти беспомощному Юмичике горло и талию. Суставчатые, как черви, плотные отростки дружно сокращались, пережимая дыхание, останавливая кровотечение в теле. Его подняло в воздух, вертя и кувыркая над тварью, будто тряпичную куклу.
— Чудненько, чудненько. Моя усовершенствованная мышеловка сработала, как я и ожидал.
Певучий голос проник в сознание Юмичики сквозь розовые клубы, застилающие мысли из-за накрывающего удушья.
— И что же за мышка нам попалась?
Червеподобный отросток, сжимавший горло, немного ослаб, неохотно разворачивая свои спаянные сегменты, и сквозь невольные слезы боли и плывущие перед глазами круги, Юмичика увидел человека, выступившего, казалось, прямо из стеллажа. Капитанское хаори, рассеченная, будто рыбий хвост, причудливая шляпа и черно-белый рисунок на лице не оставляли сомнений в том, кто это может быть.
— Эй, Нему, — позвал он. – Иди сюда. Надо запротоколировать факт проникновения и взлома.
Девушка-лейтенант появилась из теней за стеллажами, аккуратно семеня, приблизилась к своему капитану и, вынув из-за оби блокнот, всерьез приготовилась записывать.
— И что же мы имеем? Я мог бы, конечно, притвориться не осведомленным и начать выспрашивать у тебя твое имя и звание, — капитан 12-ого отряда наклонил голову к плечу, с холодным любопытством разглядывая Юмичику. – Я мог бы даже пытать тебя, если бы ты отказался говорить. Но знаешь, мне это как-то не интересно. Я ведь даже знаю, зачем ты рылся в моих файлах, самая гулящая блядь Сейретея 5-й офицер 11-ого отряда, Айясегава-кун.
Юмичика дернулся, пожалуй, впервые за весь вечер почувствовав настоящий страх. Он открыл рот, собираясь ответить Куродзучи, но один из щупальцев немедленно вдавился ему в губы, эффективно блокируя любые возможности перебить руководителя исследовательской лаборатории.
— Поглощение и усвоение рейацу действительно очень увлекательное направление для исследований, — желтые глаза, казалось, даже без особенного интереса разглядывали, слабо брыкающегося в надежных путах Юмичику. – Знаешь ли, я очень рад, что ты вот так сам ко мне пришел. Ты ведь единственный известный мне образец, обладающий таким необыкновенным талантом. Надо отдать тебе должное, ты это ловко скрываешь. Хочешь спросить, как я узнал? О, не надо, не надейся, у меня тоже есть свои тайны. Ты, наверняка, готов умолять меня не говорить никому об этом? Расслабься, Айясегава-кун, твой удивительный секрет не покинет стен моих лабораторий. Нам будет потрясающе интересно вместе. Я ведь как раз веду исследования в этом направлении.
По правде сказать, Юмичика слышал только часть того, что говорил Куродзучи. Упругие отростки сдавливали ему мышцы, заламывали руки, не давая выворачиваться. Щупальце во рту скреблось о гортань и небо металлом, заставляя Юмичику до «не могу» запрокидывать голову назад в страхе перед тем, что оно начнет проталкиваться глубже. Эта дрянь разорвет ему горло напрочь.
— Эй, Нему, что ты там написала? Подвинь мне кресло.
Послушно скрипнули по доскам колесики кресла, тихий голос без всякого выражения прочитал:
«Во втором часу ночи на территорию 12-ого отряда было осуществлено незаконное проникновение с целью похищения засекреченных материалов и дальнейшего использования этих материалов для целей, угрожающих существованию Сообщества Душ. Нарушитель был задержан специально разработанной охранной системой и уничтожен на месте».
Глаза Юмичики отчаянно распахнулись. Все, он и правда попал. И винить стоит только себя самого.
— Да, ты все правильно понял, малыш Айясегава, — кивнула внизу белая шляпа. – Мы даже не знаем, кто это был. Тела для опознания не сохранилось. Можешь не волноваться, что кто-нибудь помешает нам с тобой изучать эту забавную особенность твоего рейацу. И хотя я очень тебе благодарен за то, что ты сам пришел ко мне в руки, полагаю, мне все же придется сначала немного тебя проучить. Видишь ли, я не люблю, когда чужие вот так вот, без разрешения, хозяйничают в моем архиве. К тому же сразу преподам тебе урок на будущее, чтобы ты охотнее сотрудничал с нами. Я шуток шутить не собираюсь, я серьезный специалист. Ученый, ты сам знаешь.
Юмичике очень хотелось огрызнуться на болтливого капитана. По правде сказать, он был уже настолько напуган, что даже не сразу сообразил, что металлические черви движутся по его телу, сдирая с него одежду, разрывая ее прямо на нем.
— Тебе, наверняка, любопытно узнать, почему ты не почувствовал мою ловушку, ты ведь был так внимателен. Две недели крутил мозги моему седьмому офицеру, чтобы вытянуть из него всю возможную информацию про то, как мы тут живем. Бедняжка, даже под твоими чарами он должен был понимать, что я все равно все узнаю, и что ему будет за то, что он предал свой отряд. Ради нелепого секса.
Щупальца бесцеремонно гладили грудь, живот, пах, ягодицы Юмичики, растягивая его ноги так, что казалось суставы вывернутся наружу.
— Так вот, ни он, ни ты, конечно, не знали, что все важные для меня сведения бережет вот эта чудесная машина. Да, машина, такая же глупая и бессмысленная, как пустой гигай, но, как ты сам видишь, наделенная мной некоторыми интересными устройствами для задержания нежелательных гостей. Ведь, в отличие от твоего капитана, я противник убийства. Мне бы хотелось сначала поговорить с человеком, которого всерьез интересуют мои разработки.
При упоминании своего тайчо Юмичика словно обезумел, невероятным усилием выворачиваясь из унизительного положения. Даже если порвутся мышцы в ноге, это не страшно, еще немного, еще чуть-чуть…
— Ой-ой, какая отчаянная страсть, Айясегава-кун. Как будто бы ты никогда не мечтал о чем-то подобном.
Издевка в голосе Куродзучи едва ли достигла его ушей, потому что стальные черви уже снова растянули Юмичику по своему желанию, и он почувствовал, как тупой конец вжимается под мошонку, ища отверстие. Юмичика снова отчаянно забился, пытаясь избежать вторжения, но безрезультатно. Холодный отросток без особого труда ворвался внутрь, проникая во внутренности. Даже закричать не удалось, получился только сдавленный хрип. Машина, тупая, уродливая машина трахала его без пощады и без эмоций, неустанно, бескомпромиссно. Чувствуя, как согласно приходит в движение червь у него во рту, Юмичика расслабился, покорно открывая горло. Что кривить душой, он всегда уважал большие члены, но ЖИВЫЕ большие члены. Не мертвый металл.
«И почему такое всегда должно случаться именно со мной? Хотя здесь ты прогадал, Куродзучи, я-то как раз выдержу. Кто другой может быть и подох бы, а я выдержу. Тебе назло».
Будто в ответ на его мысли он ощутил, как вместе с первым щупальцем в него проникает еще одно, и было больно, больно, больно, больно, больно...
Металлические черви внутри двигались то в такт, то не в такт, глубоко врываясь ему внутрь под влажный аккомпанемент хлюпающей крови.
Больно, так больно!
И, несмотря на это, он дважды кончил, а пытка все продолжалась и продолжалась.
*~*~*
Хисаги Шухей знал, что он сильно изменился с тех пор, как стал лейтенантом в девятом отряде. Даже не так: с тех пор, как стал лейтенантом при Тоусене Канаме.
Как и многие в Сейретее, он до сих пор не понимал, как удалось слепому человеку стать капитаном.
Хисаги очень уважал Тоусена и был счастлив учиться у него.
Спать вместе они начали практически сразу. Хисаги счел это вполне объяснимым и разумным: зачем Тоусену искать еще кого-то, когда у него есть собственный лейтенант, который многое понимает и очень хорошо умеет молчать. К тому же он был искренне рад тому, что капитан полагался на него в таком сугубо личном вопросе.
Хотя происходило это, как правило, в темноте.
— Хисаги, потуши свет, — мягко и как бы даже устало говорил Тоусен.
И даже зная, что капитан никак не сможет проверить, действительно он подчинился или же только притворяется, Хисаги без колебания задувал лампу и оставался на равных со своим тайчо. Даже не на равных: в тех условиях, которые больше подходили для Тоусена, чем для него.
Такой расклад полностью устраивал Хисаги, потому что, во-первых, он хотел, чтобы капитану было комфортно, во-вторых, он ему абсолютно доверял.
После секса они лежали по-прежнему во мраке, уже не прикасаясь друг к другу, слыша только звуки успокаивающегося дыхания.
— Пора идти, Шухей, — в такие моменты капитан всегда называл его по имени, но голос уже был строгим и серьезным.
Хисаги мысленно прикинул, что до начала дежурства их отряда еще около двух часов, но говорить ничего не стал. Если тайчо считал, что надо идти, значит, надо.
Он знал, что иногда Тоусен может почувствовать творящуюся несправедливость даже на расстоянии. Нащупав в темноте заранее приготовленное полотенце, Шухей вытер себя и начал одеваться.
*~*~*
Честно, Юмичика не ждал никаких поблажек от судьбы. Подобных подлостей, правда, тоже не ждал, но в остальном он привык всегда рассчитывать только на себя.
Выкрученное измученное тело ломило уже больше от усталости, нежели от боли в стертых мышцах. Слова Куродзучи, не умолкающего, кажется, ни на минуту, уже давно не регистрировались в сознании.
И все же, когда входная дверь с грохотом распахнулась, и от скорости движения папки, будто испуганные птицы, вспорхнули с обрушивающихся стеллажей, Юмичика не мог не признать, что тайно, в глубине души, где-то в самом затаенном и укромном ее уголке, он надеялся быть спасенным.
Потому что даже при своем полном топографическом идиотизме, Зараки-тайчо каким-то немыслимым образом умудрялся оказываться там, где был нужен.
— По какому праву, Зараки?! – взвизгнул Куродзучи, впрочем, предусмотрительно устраняясь с дороги капитана 11-ого отряда.
С душераздирающим скрежетом зазубренное лезвие рубануло по щупальцам, и Юмичика полетел вниз, под ноги своему тайчо. Одновременно безымянный меч с хрустом вошел в спину стального краба, пришпиливая его к полу. Устройство возмущенно зашипело, засучило суставчатыми ножками и, скрипнув еще раз, сникло.
Коротко, раздраженно звякнули бубенчики, Зараки всем телом обернулся к Маюри, по меньшей мере избавив Юмичику от позора вытягивать поганый металлический отросток у себя изо рта у него на глазах.
— Кенпачик, что это за штука?
Ну, замечательно! Лейтенант тоже здесь.
Спрыгнув с плеча тайчо, она присела напротив сломанной машины на корточки, с интересом разглядывая застывший корпус.
— Зараки, Куродзучи, что здесь происходит? – хмуро прозвучал от дверей голос Тоусена.
Юмичика съежился на полу, стараясь раствориться и стать совсем незаметным. Что бы о нем ни говорили в Готей-13, он вовсе не мечтал, чтобы представители сразу трех отрядов разглядывали его голым и изнасилованным.
— Капитан Тоусен, прошу Вас засвидетельствовать, что офицер 11-ого отряда тайно проник в мой архив и пытался выкрасть мои исследования, — интонации гнева в голосе Куродзучи вибрировали так, что резало слух. – А капитан Зараки ворвался сюда прямо перед Вами и испортил мою охранную систему.
Не смея поднять глаза на своих, Юмичика взглянул в сторону Тоусена и Хисаги. Лейтенант выглядел изрядно шокированным, неспособный увидеть всю картину Тоусен отчетливо хмурился.
— Куродзучи, ты дрянь, — рявкнул Зараки, делая шаг по направлению к капитану 12-ого отряда.
— Зараки, я отказываюсь понимать твое поведение, — на удивление невозмутимо ответил тот. – Мне очень импонировала твоя готовность сотрудничать со мной. Я полагал, что у тебя достаточно прогрессивные взгляды, в отличие от многих здесь, но это не дает тебе права крушить мой архив, ломать машины и обзываться.
Палец с ненормально длинным накрашенным ногтем указал Зараки прямо в грудь.
— Ты рискуешь потерять единственного союзника в Готей-13.
Зараки зарычал, и Ячиру, отвлекшись от тыкания в поверженного монстра своим маленьким занпакто, с интересом посмотрела на капитана.
— К тому же по закону, и Тоусен это подтвердит, нарушителей, вроде твоего Юмичики, все равно должны отдавать пострадавшей стороне.
Юмичика попытался что-то сказать, но не успел. Потому что Зараки-тайчо просто схватил Маюри за горло и, оторвав его от пола на добрый метр, начал душить.
Первой среагировала Нему. Без единого звука она бросилась на защиту своего капитана, как маленькая злобная ласка, но Зараки даже не посмотрел в ее сторону. Одной рукой продолжая удерживать капитана 12-ого отряда на весу и душить его, другой он банально отмахнулся от девушки, и она отлетела к дальней стене, ударившись спиной о преградившие ей путь стеллажи, и тихо повалилась на пол в куче осыпавшихся папок.
Тут как будто очнулись Тоусен и Хисаги. Они бросились на Зараки с разных сторон, и буквально повисли у него на руках, пытаясь оттащить его от Куродзучи. Капитан 11-ого отряда встряхнулся, как кабан, пытающийся сбросить с себя собак, но Маюри из рук не выпустил. Последний хрипел, выкатывая глаза, черные ногти бесполезно царапали стальные пальцы Зараки.
— Зараки, будь благоразумен, — сквозь зубы шипел Тоусен. – Ни у тебя, ни у Куродзучи нет права вершить самосуд. Пусть с этим делом разберется совет.
Шейный позвонки Маюри отчетливо хрустнули, голова запрокинулась назад.
— Кенчик-чан, — звонко и очень строго прозвучал в царящем сумбуре голос Ячиру, — надо чтобы Павлинчик оделся. А то он мерзнет.
Как на зло именно в этот момент Юмичике, который, скрипя зубами, вытаскивал из себя неприлично глубоко пробравшееся ему в кишечник металлическое щупальце, удалось, наконец, с ним справиться, и в повисшей после слов девочки тишине стало особенно хорошо слышно, как из разорванной задницы выплеснулась на пол кровь.
Сжимаясь в комочек, чтобы хоть как-то прикрыть свою наготу, Юмичика виновато встретился глазами со своим капитаном. Взгляд у Зараки был тяжелый, темный, нехороший. Страшный.
Маленькая фигурка загородила его от них широкими полами хакама.
— Кен-чан! – снова потребовала к себе внимания Ячиру.
Юмичика скорее понял по звукам, чем увидел, как капитан отшвырнул в сторону свою жертву. Тоусен-тайчо и Хисаги-фукутайчо сразу же благоразумно отпустили его и отступили в стороны.
— На твое счастье, Зараки, я успел усовершенствовать свой позвоночник, но союзника в моем лице ты сегодня потерял навсегда, — подал с пола голос удавленный капитан 12-ого отряда.
— Иди в задницу, Куродзучи, — равнодушно выдохнул Зараки.
Ячиру отпрыгнула в сторону и на Юмичику сверху упала какая-то тряпка.
— А ты, прикройся и пошли отсюда.
— Капитан Зараки, капитан Куродзучи, учтите, что вам обоим придется ответить за свои действия, — холодно произнес Тоусен.
— Конечно, капитан Тоусен. Поверьте, я лично заинтересован в том, чтобы подобного не повторилось, — с хрустом вправляя шейные позвонки, пропел Маюри и неожиданно резко огрызнулся. – А теперь убирайтесь все вон отсюда. Нему, наведи здесь порядок.
Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Юмичика осторожно поднялся на ноги, затравленно кутаясь в брошенную ему одежду, оказавшуюся не чем-нибудь, а собственным хаори его капитана, судорожным движением подхватил с пола Фудзикудзяку и по мере сил поспешил за ним.
— Бай-бай, Хисаги-чан, Нему-чан, — помахала с плеча Зараки маленькой ручкой лейтенант 11-ого отряда.
Хисаги, склонившийся над оглушенной Нему, вскинул на Ячиру слегка рассеянный взгляд, угрюмо глянул на семенившего за ними Юмичику.
Уже у самых дверей их догнал голос Куродзучи.
— И вообще, Зараки, можешь считать, что ты зря обращался ко мне за помощью, с такой пиявкой под боком, как у тебя, ты только напрасно потратил и свое, и мое время.
Юмичика втянул голову в плечи, искренне надеясь, что никто из присутствующих не понял последней фразы. Ему было так нестерпимо стыдно.
*~*~*
— Ну и на фига тебя понесло в 12-ый?
Они шагали по ночному спящему Сейретею уже минут двадцать. Юмичике казалось, что последний предел его мыслимых сил уже остался далеко позади, он сам не понимал, как еще держится. Наверно, жутко боялся окончательно опозориться перед капитаном.
— Эй, ты меня слышишь?
Молчать не имело смысла. Врать тоже.
Часть правды – тоже правда.
— Я сплю с одним из них, — не поднимая головы, виновато признал он.
— Зачем?
Юмичика споткнулся о подвернувшуюся под ноги ткань, захлопал глазами.
В своей простоте вопрос вполне мог принадлежать Ячиру и, тем не менее, он был озвучен низким глубоким голосом тайчо.
— Мне это нравится, — он даже и не знал, какими словами можно объяснить взрослому человеку подобную вещь.
Зараки резко развернулся на месте, чуть не свалив с плеча дремлющую Ячиру. Возмущенное дребезжание бубенчиков резануло слух, и Юмичика понял, что, кажется, сейчас рухнет. К счастью, у него удачно получилось вместо безобразного падения, припасть перед Зараки на колено. Полы просторного капитанского хаори сломанными крыльями разметались в пыли.
— Простите, тайчо, — это было все, что он мог выдавить из себя под тяжелым взглядом.
Зараки громко вздохнул, потом снова звякнули бубенчики – капитан присел на корточки напротив него. На небольшом расстоянии, оставшемся между ними, тепло капитана накатило, будто огромная мягкая волна. Его рейацу накрыло Юмичику с головой, заставляя тело терять всякую чувствительность и в то же время обостряя все ощущения до предела.
— Значит, нравится? А мне нравится сражаться и убивать. Только вот тех, кто этого достоин, очень мало.
— Простите, тайчо, — Юмичика не смел поднять глаза, щеки горели. Грудь как будто сдавило тисками, и воздух не мог протолкнуться в легкие. – Спасибо, тайчо. Я понял.
От боли, от тяжести чужого рейацу и острого ощущения стыда, Юмичика едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. Смысл незатейливых слов тайчо пронзил, казалось, самую его суть, пришпиливая Юмичику будто бабочку к картонной подкладке.
Достойных – мало.
— Хорошо, — вздохнул Зараки, вскользь потрепав своего офицера по плечу, и поднялся на ноги.
Юмичика потянулся вслед за надежным ощущением его рейацу, но глупое тело не пожелало слушаться, и он просто повалился в пыль.
— Кенпачик, он упал, — очень далеко, очень слабо донесся до него голос Ячиру.
Хуже быть уже не могло.
Звук возвращающихся шагов капитана прекратился возле самого уха. Огромное рейацу заполнило все вокруг, накрыло покрывалом, потекло по жилам Юмичики вместе с кровью. Даже боль отступила.
— Это что, теперь еще и четвертых звать?
Нет, могло. Обратиться за помощью к четвертым было бы уже за пределами возможного унижения. Как расписаться в собственной беспомощности. От одной мысли, что эти ничтожные слабаки увидят, какие именно повреждения ему надо исцелить и будут жалеть его и всячески демонстировать сочувствие, за спиной обмениваясь ухмылочками из серии «так ему и надо», в теле откуда-то взялись силы.
— Тайчо, не нужно, — Юмичика вскинулся, попытался подняться на ноги. – Я в порядке. Не надо четвертых. Пожалуйста, Зараки-тайчо!
Сверху скептически хмыкнули.
— Ну, смотри, дело твое.
— Спасибо, тайчо.
— Можешь отлежаться день, но если завтра не встанешь – вызову четвертых.
— Да, тайчо.
— Сам идти сможешь?
Это был опасный вопрос.
— Я… постараюсь, тайчо.
Зараки шумно вздохнул.
— Дай мне меч.
— Что?
— Меч свой отдай, придурок.
Выпустить из рук Фудзикудзяку было почти что страшно, но Юмичика не колебался. Зараки, не раздумывая, пристроил второй занпакто за поясом, рядом с собственным.
А потом Юмичику просто подняли, как котенка, поперек тела, взяли под мышку и понесли.
— Ячиру, куда идти? – пророкотало сверху.
— Не знаю. Устала, Кенчик, — зевнула девочка. – Смотри сам.
— Тайчо, давайте я подскажу, — подал голос болтающийся на весу Юмичика. – Сейчас надо налево и там по прямой до угла казарм восьмого отряда.
— Ладно, веди ты, — согласился Зараки, и Юмичика, в который уже раз удивился тому, как капитан сумел вовремя найти его на территории 12-ого отряда.
*~*~*
Хисаги шагал следом за Тоусеном-тайчо, незаметно потирая локоть. Лейтенант едва не вывихнул плечо, пока они пытались оттащить капитана Зараки от капитана Куродзучи.
Скрученный жгутом алый платок Тоусена качался впереди в такт его шагам. В их ритме Шухей слышал, что тайчо встревожен и сильно напряжен. Они шли между сплошными темными стенами, и где-то далеко за домами уже медленно начинался рассвет, невидимый его капитану.
— Хисаги, а теперь расскажи мне подробно, что там происходило.
— Слушаюсь, тайчо, — незамедлительно кивнул Хисаги.
Они шли в нежно-распускающихся лучах рассвета, и, рассказывая капитану о тех вещах, свидетелем которых он стал в архиве Куродзучи, лейтенант ощущал себя, как никогда, полезным и нужным.
Тоусен, который всегда выглядел уверенным и невозмутимым, в бою всегда знал, куда нужно нанести удар, и двигался так плавно и элегантно, что неосведомленный человек мог и не догадаться о его слепоте, оказывал Хисаги честь, доверяясь ему в своей слабости. Тоусен верил его словам, наверное, и не зная, как много значит для молчаливого лейтенанта его отношение, право быть глазами своего тайчо.
— Куродзучи балансирует на грани дозволенного, — дослушав его, сухо прокомментировал Тоусен, — но Зараки еще опаснее. Этот дикарь не подчиняется ни законам, ни здравому смыслу. Мне неприятно даже думать о том, что подобный человек является капитаном Готей-13.
Хисаги промолчал и потер локоть. Рука все еще болела. Тут уж не поспоришь. Да и не собирался он спорить со своим тайчо.
Только вот…
Наверное, Хисаги и самому себе не готов был признаться в этом, но он немного завидовал бойцам 11-ого отряда. Что бы ни случилось, они могли быть уверены, что Зараки будет на их стороне.
Не оценивая их действия с точки зрения оправданности и справедливости. Просто потому, что это его люди. И он готов за них драться.
*~*~*
— Абарррай!
Грозный призыв тайчо разнесся по казармам в тот ранний час, который еще не может объективно считаться утром.
Тем не менее, Ренджи предстал перед своим капитаном почти без промедления, будто бы специально сидел где-то за углом, только и ожидая команды.
— На вот, — Зараки без особых церемоний швырнул Юмичику ему в руки.
И Абараи, надо отдать ему должное, поймал, даже несмотря на то, что глаза у рыжего офицера стали как две чашки для риса.
— Посмотри, чем ему там надо помочь. Мадараме где?
— На грунте, тайчо.
— Ясно, тогда ты пока за старшего. Меня не будить.
Одним движением сняв с плеча спящую Ячиру и переложив ее буквально за пазуху, капитан вытащил из-за пояса Фудзикудзяку и также вручил ее Ренджи.
— Меч его тоже возьми. Пусть не хнычет.
Юмичика вцепился в ворот косодэ растерянного товарища, чтобы не сползти ему под ноги.
— Чего случилось-то? – громко прошептал Ренджи прямо Юмичике в ухо.
— Слушай, давай потом, помоги добраться ко мне.
Ренджи без дальнейших вопросов подхватил его на руки и чуть ли не бегом поспешил к баракам. По счастью, старшим офицерам полагались отдельные комнаты и, спустя несколько минут Юмичика уже сидел на расстеленном футоне.
— Держи, переоденься, — бесцеремонно порывшись в вещах Юмичики, Ренджи вытащил, наверное, самое лучшее кимоно, какое у него было. – Что-нибудь тебе принести?
— Ренджи, у тебя осталось саке?
Деловито суетившийся вокруг рыжий замер, внимательно посмотрел Юмичике в лицо, будто пытаясь по глазам прочитать, насколько ему сейчас больно. Рейацу Ренджи мощно пульсировало, то вспышками разрастаясь во все стороны, то стягиваясь вокруг него. Он даже пах гневом.
— Просто принеси мне саке, — мягко, но настойчиво попросил Юмичика, отводя взгляд.
— Хорошо, — Ренджи одним прыжком вылетел из комнаты.
Только оставшись в одиночестве, Юмичика с трудом заставил себя разжать пальцы, судорожно онемевшие, сжимая белую ткань, снять хаори и закутаться в кимоно. Было даже не жалко яркой ткани. Хотелось просто скрыть с глаз максимум своего тела.
«Надо будет капитану его плащ как-то выстирать, пока другие не видели, — Юмичика бережно разгладил, расстелив на коленях истрепанную ткань. Помимо того, что он хорошенько повалялся в нем по пыльной дороге, кровь, стекавшая по ногам, бурыми пятнами выступала на белом полотне. Юмичика и не знал, что ее было так много…
Ренджи примчался обратно, как ураган. Пихнул в руки две бутылки саке, поставил возле локтя отёко, и снова умчался.
Юмичика не стал его дожидаться. Саке он никогда особенно не любил, но так хотелось хоть как-то успокоить ножи, терзающие нутро. Если большими глотками, и чтобы сразу упало в желудок, то ничего. Морщась, Юмичика снова наполнил чашечку и также решительно залил вторую порцию себе внутрь. После бессонной ночи и в качестве замены завтраку подействовать должно было быстро.
Топая, вернулся Ренджи, притащил ведро согретой воды и полотенца, поставил, помялся нерешительно у входа, наконец, не выдержал:
— Слушай, я тут еще мазь у Иккаку взял. Мне… тебе помочь или лучше позже зайти?
Юмичика виновато улыбнулся в ответ на неожиданную деликатность рыжего. Потом вяло пошевелился, вздохнул и грустно посмотрел на Ренджи. Конечно, он предпочел бы тихонько сделать все сам, и чтобы никто ничего не знал. Но если завтра он не встанет, капитан ведь выполнит свою угрозу и действительно пошлет за четвертыми. А Абараи все-таки один из немногих, кому можно было довериться в подобном вопросе.
— Ренджи, пожалуйста… останься.
Рыжий кивнул, и его рейацу тут же забурлило готовностью действовать. С гулким стуком захлопнув сёдзе, Ренджи опустился на колени рядом с Юмичикой, глотнул саке прямо из горла.
— Хорошо. Я там ребятам распределил поручения. И без меня справятся.
Юмичика невольно улыбнулся. Забавно, но в некоторых вещах Ренджи напоминал ему капитана: несмотря на свою вычурную внешность (знаем мы эти торчащие хвосты) он без труда справлялся с обязанностями сразу нескольких офицеров в отряде. И при этом его, как и капитана, совершенно искренне любили.
— Знаешь, у тебя вся шея ободрана, — нерешительно сказал рыжий. Осторожно сжав пальцами кисть, поднял правую руку Юмичики. – И запястье тоже.
— Я знаю, — опустил глаза Юмичика. – Это еще не все.
Свободной рукой он потянул вверх по ногам подол кимоно и сам поморщился от нарочитой порочности этого жеста. Впрочем, не то что бы Ренджи никогда раньше такого не видел, а вот кровавые потеки на внутренней стороне бедер говорили сами за себя.
Ренджи нахмурился, не глядя, глотнул еще саке. Потом решительно уложил Юмичику на спину и, намочив полотенце, начал смывать с него кровь.
— Спасибо.
«Ты ведь никому об этом не скажешь», — осталось невысказанным. Они оба знали, что не расскажет.
Обычно такие грубые, даже неуклюжие руки Ренджи оказались неожиданно осторожными, и саке, наконец, начало действовать, Юмичика расслабился, почти с облегчением позволяя другому возиться со своим измученным телом.
— Юмичика, скажи, — не поднимая глаз, произнес Ренджи, — что произошло?
Юмичика молча отрицательно покачал головой, закрывая глаза, в ответ рыжий бережно раздвинул ему колени, коснулся влажной тканью разорванного отверстия.
— Юмичика, ты что, сразился с Зараки-тайчо?
Смех получился сухим и неуклюжим, как перханье.
— Ренджи, не перекладывай с больной головы на здоровую. Мечта подраться с кем-нибудь из капитанов – это твоя проблема.
— Ладно, отстань, — насупился Ренджи, выжимая полотенце, и продолжил купать его. – Но он тебя в таком состоянии притащил… Ну, знаешь, я подумал, ты напал на него…
— Я? На Зараки-тайчо?
— Ну, или вызвал его на бой…
— Ага, ночью, за территорией отряда, — Юмичике хотелось смеяться и плакать одновременно. Ренджи умел поднять настроение. – Наверно, я давно в капитаны мечу. Так тщательно все спланировал.
— Нет. Ну, мало ли из-за чего вы могли поцапаться. Я же не знаю.
— Не знаешь, — Юмичика мягко улыбнулся, погладил Ренджи по ласковой татуированной руке, позволяя недосказанному оставаться несказанным. На всякий случай, добавил: – Это не он.
— Хорошо. Я бы не поверил, что он тебя так оприходовал. Непохоже на нашего тайчо. К тому же там и фукутайчо была. Как-то уж слишком, чтобы так… еще и при ней.
— Ренджи, — Юмичика отвернулся, пальцами расчесал волосы и принялся терпеливо отклеивать перышки с лица. Саке гуляло в крови, притупляя боль, развязывая язык, — Ренджи, ты ведь спишь с ним… с Зараки-тайчо.
— Эээ, ну вроде как да, — когда рыжий хмурился, казалось, что татуировки на его лице живут собственной выразительной и яркой жизнью. – «Сплю» — это, конечно, громко сказано. Но иногда бывает.
— Скажи, как тебе удалось его соблазнить?
Теперь уже настала очередь Ренджи смеяться.
— Странно, что именно ты об этом спрашиваешь. Ты же вроде бы главный профи в этом вопросе.
— Я серьезно. Давай так, секрет за секрет. Ты мне расскажешь, как ты до него добрался, а я скажу, что случилось со мной.
— Да, в общем, никакого секрета тут нет, — Ренджи с явным облегчением переключился на его руки и живот. – Как-то само собой все получилось. Ты же знаешь, тайчо иногда меня тренирует.
Саке в крови, влажная теплая ткань, мягкие прикосновения, можно расслабится, можно доверять.
— Ему, мне кажется, даже нравится со мной возиться. Не знаю, чем это объяснить… И потом реально здорово с ним сражаться… Ну, я имею в виду, попытаться ведь тоже здорово. Конечно, он все время бьет меня, но он ведь не стал бы даже и связываться, если бы считал, что у меня нет шанса. Я думаю, он увидел то, что я, правда, хочу стать сильнее, еще когда я был в пятом. А наш тайчо понимает в этом вопросе, как никто другой. Я ему очень благодарен.
Юмичика вздохнул, отвернулся от Ренджи, пряча лицо в складках рукава. По правде сказать, он слукавил. Он сам видел их однажды. Рейацу пылало так завораживающе красиво и мощно, что он не удержался и пошел посмотреть.
Вокруг додзё никого не было: все-таки в большинстве случаев даже небольшая часть освобожденной духовной силы капитана надежно распугивала всех, убеждая поискать занятия где-нибудь в другом месте. Но на Юмичику это правило никогда не распространялось.
Привстав на цыпочки, он заглянул через одно из бесчисленных узких окошек в залитый солнцем зал. Бубенчики в волосах тайчо весело приветствовали каждое ленивое движение в ответ на смелые, яростные выпады Ренджи. Боккены сшибались с таким треском, что казалось, щепки должны лететь во все стороны. Под звук небрежных комментариев тайчо Ренджи снова атаковал и рухнул на одно колено, не выдержав силы встречного удара.
В то мгновение они почему-то показались опьяненному жарким трепетом рейацу Юмичике похожими на больших собак, матерого и щенка, которые играя или в шутку грызутся друг с другом, и в то же время, так странно похожими друг на друга.
Валять Ренджи явно доставляло Зараки-тайчо удовольствие. Он широко улыбался, скаля клыки, и охотно давал своему противнику советы.
А когда после очередного удара рыжий уже не смог больше подняться, и тайчо, презрительно хмыкнув, направился мимо него к выходу, Ренджи вдруг рывком потянулся и поймал его за край хакама. Их взгляды встретились, рейацу полыхнуло почти синхронно. Наверно, именно это потрясающее умение преодолевать собственный страх так нравилось в Ренджи их капитану. Зараки повернулся на месте и склонился над поверженным офицером, незамедлительно вцепившимся в него обеими руками.
Перезвон бубенцов дрожью отозвался во всем теле подглядывающего Юмичики. Наверное, именно тогда он впервые позавидовал Ренджи.
— Ну, типа того обычно и происходит. Это же не то, чтобы любовь всей жизни или вроде того. И не всегда я сам пристаю, бывает, что тайчо и сам прижмет меня и смотрит так пристально. А я не против. Хотя задница после него болит – ходить невозможно.
Рыжий выразительно поморщился, умудрившись при этом весело подмигнуть Юмичике.
Тот только слабо улыбнулся в ответ. Саке и мазь исправно делали свое дело: кровь остановилась, боль затихала.
— Юмичика?
— Ммм?
— Твоя очередь. Что случилось сегодня ночью?
Юмичика вздохнул: что ж, уговор есть уговор.
— Я опять ходил в казармы 12-ого отряда. Напоролся на охранную систему Куродзучи. Это такая машина с щупальцами. Как видишь, я с ней не справился. Если бы не тайчо, мы бы сейчас не разговаривали, — ком в горле мешал говорить, но выпивка и усталость уже сделали свое дело: слова вылетали сами: – Он меня спас. И чуть не убил Куродзучи. Убил бы, если бы тот был человеком.
Ренджи покачал головой, взбудоражив стянутые хвостиком яркие лохмы. Помог Юмичике укрыться.
— Да, повезло тебе, что он оказался рядом.
Не поднимая век, Юмичика кивнул. Ему хотелось спать…
— Слушай, а зачем тебя понесло в 12-ый? – почти дословно воспроизвел Ренджи тот же самый вопрос, который уже задавал раньше Зараки-тайчо. И сразу, предупреждая возможную ложь Юмичики, добавил: — Только не надо мне вешать, что ты бегаешь туда трахаться. Этого тебе и у нас хватает. У тебя явно была более важная причина.
— Ренджи, не надо.
— Я никому не скажу. Клянусь тебе.
Почти засыпая, Юмичика всем телом отвернулся от другого шинигами и тихо спросил:
— Когда ты перевелся к нам, тайчо уже носил повязку, так?
— Так.
— Ты, наверно, думаешь, он глаз в бою потерял или еще как-нибудь. На самом деле у него оба глаза целы. Я видел его еще без повязки. Ее сделали для Зараки-тайчо в 12-ом отряде. Это специальное приспособление, которое постоянно пожирает его рейацу.
У него за спиной Ренджи шумно выдохнул ртом от удивленья, у Юмичики даже волосы сдуло на лицо. Совсем еле слышно он закончил:
— Я хотел больше узнать об этом монстре. Жаль, не получилось.
Невидимая Юмичике рука крепко сжала его плечо. Дыхание склонившегося Ренджи обожгло ухо. Его жаркое рейацу пульсировало совсем близко.
— Юмичика, ты влез в это ради капитана?
— Серьезно, Ренджи, оставь. Забудь все, что слышал. И не вспоминай.
Сёдзе рывком отъехало в сторону, с грохотом ударившись о стену.
— Мужики, колитесь, кто спер мою мазь? – блистая лысиной, в проеме двери явился очень недовольный Иккаку. Одного взгляда ему хватило, чтобы оценить представшую перед ним картину: размякший Юмичика в своем лучшем кимоно, склонившийся над ним Ренджи, две бутылки саке — и оценить ее верно.
— Юми, ты ранен?
— Он поцапался вчера ночью с 12-ым отрядом, — за него выдвинул свою версию Ренджи. – Я уже позаботился о ранах.
— Ну, тогда хорошо, — Иккаку разом успокоился. – Пойдем, Ренджи. Пускай он спит.
— Спасибо, Иккаку, — еле слышно шепнул Юмичика. У него слипались глаза.
Движения, шаги, голоса у самых дверей.
— Они что его веревкой душили? Вся шея ободрана.
— Не знаю, я там не был. Зараки-тайчо его вытащил.
— Да, с нашим тайчо не пропадешь.
Они ушли. Лучший друг, о каком только можно мечтать, и славный мальчик, который сохранит его тайну нерушимой. Можно не сомневаться.
Шея ободрана? И запястье тоже. Как обидно… А если останется шрам? Как жить дальше???
Тайчо.
*~*~*
Одиннадцатый отряд отпускал Абараи на повышение, как провожают иных на смерть. Список физических и моральных достоинств татуированного проходимца с точки зрения идеалов отряда был фактически безупречен. Мало кто понимал, почему покидая блаженствующее под могучей дланью Зараки воинское братство ради чванливой сухости 6-ого отряда, Ренджи даже и не пытался скрывать щенячьего восторга по поводу грядущего перевода. Повышение – это, конечно, да, но там же обязанности. И Кучики-тайчо…
Юмичика понимал. Но молчал.
Он уважал в Ренджи его упрямство, его железную веру в то, что если стремиться к чему-то, не взирая ни на какие преграды, можно достигнуть своей цели. Если смотреть в глаза страху – можно победить страх.
В тот день оно и случилось. Как и напророчил Ренджи, «как-то само собой»…
Уже стемнело, когда уставшая доставать Иккаку фукутайчо задремала, прикорнув у него на бедре, и еще достаточно трезвый Юмичика взялся отнести и уложить ее. Снаружи светили звезды, верещали в траве кузнечики. Свежий вечерний ветерок ласкал лицо, зарывался в волосы, покачивал перья.
Спящий лейтенант сладко посапывала ему в плечо, пока он не устроил девочку в ее комнате, смежной с апартаментами капитана. Пригладил шелковые волосы вечного ребенка.
Он так во многом завидовал этой девочке, и все же не мог не любить ее также искренне и преданно, как любили Ячиру все в их отряде.
Намереваясь вернуться на вечеринку, Юмичика тихо выскользнул обратно на улицу и шагнул в темноту. На территории двора росло несколько старых деревьев, наверное, поэтому он не сразу увидел рослую фигуру капитана. Зато рейацу почувствовал сразу. Даже уши слегка заложило. Не думая ни о чем, будто завороженный Юмичика пошел на этот зов. Без единого слова прижался к груди, уткнулся лицом в вырез косоде. Коротко звякнули бубенцы, Зараки наклонился к нему. Горячее дыхание обожгло рот, губы в губы. Не поцелуй, взаимное пожирание. Невероятное рейацу кипело вокруг, переворачивая мир, убыстряя ток крови.
Совсем рядом горели светильники, возгласы и смех долетали с открытой веранды в какой-нибудь сотне шагов от них.
Задыхаясь от радости, Юмичика провел ладонями по рельефному лицу тайчо, быстро прижал палец к его губам, и в следующее мгновение уже стоял перед ним на коленях, уверенными пальцами распуская пояс хакама. Чуть ли не мурлыча от радости, потянулся на запах, на тепло, в темноте на ощупь ласкаясь лицом о восхитительно мощный член Зараки. Снова звякнули бубенчики, и большая ладонь по-хозяйски легла на затылок Юмичики. Запахнутый край хаори укрыл его целиком, отрезая от внешнего мира.
И пусть все вышло внезапно и совсем не так красиво, как хотелось бы Юмичике, главное, начало было положено.
И вроде бы все осталось по-старому. Тайчо скучал, ожидая по-настоящему интересного противника, фукутайчо придумывала прозвища и руководила своим обществом женщин-шинигами. Иккаку брил голову, тренировал новичков. Лучшего друга, чем он, нельзя было придумать, и периодически между ними случался ни к чему не обязывающий дружеский секс. Четвертые раздражали так же как раньше. Ренджи с головой погряз в делах шестого отряда и почти не заглядывал.
Шрамов не осталось. Благодаря чудесной мази Иккаку все зажило без следа, но пока новая нежно-розовая кожа приобретала нормальный цвет, Юмичика завел манеру носить широкий воротник и наручь, и привык к ним, считая, что эта деталь добавляет ему экстравагантности.
По привычке и для поддержания имиджа он периодически заводил случайные интрижки, но, как правило, бросал их, так и не доведя дело до логического конца. Потому что знал, что если не очень наглеть и не навязываться слишком настойчиво, то можно ночью прокрасться тенью в комнату тайчо и, скинув с себя всю одежду, забраться к спящему сидя у стены Зараки под дзюбан. Осторожно разбудить своими прикосновениям. Растворится в тепле его тела, растаять в его руках, отдаться душой и телом, чувствуя, как колоссальное рейацу смывает все вокруг, буквально расплющивая его по телу любимого тайчо. А дальше, главное, не кричать…
И все же по безмолвному согласию они оба считали, что лучше не слишком афишировать их связь в Сейретее. Понятно, что Зараки никто и слова не посмеет сказать поперек, но Юмичике не хотелось, чтобы пошли сплетни, не хотелось, чтобы стали говорить гадости или думать, что он спит с капитаном, чтобы выслужиться.
*~*~*
Все еще мокрые после водопада они лежали в траве на берегу, и Юмичика, напевая себе под нос, выводил незамысловатые рисунки из капелек на широкой груди своего тайчо: 3, 5, 11. Все тело еще звучало радостью после недавнего секса, и сытая улыбка на губах Зараки была ему лучшим ответом.
— Тайчо, — лукаво позвал он, буквально ложась торсом на живот капитану. – Тайчо, Вам бы хотелось, чтобы у меня была грудь, как у женщины? Большая и мягкая, чтобы она расплющивалась о Вас.
Зараки лениво приоткрыл левый глаз, критически посмотрел на прижавшегося к нему Юмичику, хмыкнул почти насмешливо.
— Я серьезно, тайчо, — он поочередно слизнул все три черточки любимой цифры выведенные им из капелек на животе капитана. – Если бы я был женщиной, я, наверно, нравился бы Вам больше.
— Если бы ты был женщиной, Ячиру от тебя бы мокрого места не оставила, — спокойно возразил Зараки, за подбородок поднимая его лицо. – Так что радуйся, что не женщина. Ты вполне устраиваешь меня, как ты есть.
И можно коснуться его лица, убирая повязку, и успеть прижаться губами к закрытому веку, пока рейацу еще не хлынуло во все стороны, срывая листву с деревьев, распугивая птиц, заставляя воду в реке забурлить от такой силы…
— Дурак?
Железные руки тайчо оттолкнули его, отбрасывая в траву. Капитан сел, пристраивая своего неразлучного монстра обратно. И так хотелось сказать ему: «Тайчо, не нужно. Ведь у вас есть я. Ведь я много лучше».
Но он смолчал, улыбаясь недовольному и удивленному тайчо, прогнулся кошкой, потянулся лениво, сладострастно. А через секунду уже был на ногах, крутанулся на одном месте, красуясь, и бегом бросился в заросли.
Погоня — самый древний инстинкт самца, а с инстинктами у Зараки-тайчо все было в порядке. Летели под босыми пятками кочки, канавки, корни деревьев; ветки, обжигая, хлестали бока и руки. Пара мгновений и сзади накатило рейацу откликнувшегося на зов Зараки. Звон бубенчиков сладчайшей из песен разлился по лесу. Юмичика рванулся, выкладываясь изо всех сил, но через пару минут рухнул вниз лицом, сбитый с ног и придавленный сверху горячим телом капитана. Короткая беспорядочная борьба (а что может быть слаще для бойцов 11-ого отряда?), и торжество неодолимой восхитительной силы. Одна шершавая ладонь прижимает его плечи к земле, другая поднимает бедра и так хорошо раскрыться уже любленным, все еще мокрым нутром навстречу его беспощадному порыву. И выть, и хныкать, и стонать, и кричать под мощными рывками, слушая ответный довольный рык над собой.
И пусть это не «вечная любовь», он счастлив и этому.
Невыразимо счастлив.
И рейацу капитана пронизывала все тело, вознося к невыразимым вершинам мучительного наслаждения.
Юмичика был счастлив.
24.12.2006-28.01.2007 | 160 |
ЗИМНИЕ ЯБЛОКИ | ER, Ангст, Драма, Изнасилование, Насилие, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица | Пожалуйста только живи
Ты же видишь я живу тобою
Моей огромной любви
Хватит нам двоим с головою
«Хочешь?» Земфира
Ноитора-сама бьет страшно.
К такой силе и такой злости (такой злости без какой-либо причины!) невозможно привыкнуть, сколько бы времени ты не проводил возле него.
Как собака после хорошего пинка, Тесла пролетает метров десять, потом катится кубарем до ближайшей стены. Внутри противно похрустывают сломанные кости. Изо рта выплескивается кровь, налипает на подбородок, пачкает белизну кителя.
— Пошел вон! – шипит Ноитора.
Тесла кивает, даже зная, что хозяин уже не смотрит на него. Подняться и идти он не может, поэтому постыдно у-п-о-л-з-а-е-т из комнаты. Благо, Ноитора удачно пнул его практически в направлении двери. Там, с другой стороны, можно будет освободить Верругу, и это подлечит.
Но даже через стену (через толстую белую стену) Тесла чувствует, как беспокойно мечется по комнате пятый эспада. Эхо далеких вспышек чужих рейацу дразнит его, как слабый запах гари.
Скоро уже, скоро.
Скоро будет кровь на лезвиях Санта-Терезы.
Тесла прислоняется к стене и слушает. Ему тревожно.
В зависимости от настроения Ноиторы-сама у его фраксьона есть две схемы поведения (как показывает опыт, обе не слишком удачные, но он уже привык). Одна — тихо быть поблизости, когда Ноиторе скучно или лениво. Другая — совсем тихо быть поблизости, когда Ноитора раздражен и агрессивен. В первом случае, может повезти настолько, что Ноитора-сама скажет ему пару фраз свыше обычного: «Пошел вон» и «Чё стоишь? Чё смотришь?». Во втором случае, всегда есть опасность, что ситуация выйдет из-под контроля, Ноитора-сама вцепится в противника, который ему не по зубам, и может пострадать.
К тому же, Ноитору бесит, если его небрежно брошенные в пространство приказания не исполняются немедленно и неукоснительно. Совершенно независимо от того, что он минуту назад с побоями прогнал Теслу прочь.
В кабаньей шкуре тяжело дышать, душно. Он неуклюже поводит руками, восстанавливая подвижность сросшихся конечностей. В глубине души Тесла слегка стыдится собственной боевой формы. Ему неуютно жить, постоянно помня о том, что «кабан» всегда рядом, всегда где-то внутри него. И при всей его массе и грубой мощи, ему никогда не стать даже вполовину достойным Ноиторы-сама.
А кто еще позаботится о пятом эспада, который с размахом и напором наживает себе все новых врагов в Лас Ночес? Уж точно не «развратная королева» науки Сзаэль.
— Эй! – Ноитора шагнул из дверного проема раньше, чем Тесла успел измениться обратно и кинуться на зов хозяина. При виде своего фраксьона в боевой форме, эспада хищно оскалился, не оставляя Тесле выбора.
У громоздкого тела Теслы было еще одно, вероятно, бесполезное в любом другом бою преимущество: он мог выдержать прямую атаку релиза Джируги. Не отразить, но принять на себя весь вес и всю ярость и остаться после этого живым.
Потому что Ноитора-сама действительно бьет страшно.
Даже без Санта-Терезы в шести своих руках, он сокрушителен и смертоносен. И, что еще хуже, отзвук удара в перезвоне его браслетов волшебной музыкой поет в теле Теслы. И, что еще страшнее, зрачок единственного глаза Ноиторы расширен в предвкушении. Он не отражает Теслы. И, вероятно, он единственный на свете, кто может искренне и неподдельно возбудиться в процессе избиения матерого кабана. Сопротивляющегося кабана.
Потому что, когда тебя бьет Джируга, даже Тесле хочется жить. Инстинкт заставляет бороться.
И это заводит эспаду еще хлеще.
Когда Ноитора-сама без оружия, Тесла в состоянии защищаться минуты три-четыре. Финал известен. Будет очень больно.
И самую капельку сладко.
Потому что Ноитора не знает другого секса кроме насилия. И секс с ним мало чем отличается от драки. Та же кровь и сломанные кости.
И когда длинный язык алчно вылизывает его разбитые губы и шрам через глазницу, иногда Тесле хочется плюнуть соленой кровавой кашицей ему в лицо.
Но больше всего на свете, он боится, что это будет стоить ему жизни, а кто тогда позаботится о Ноиторе-сама?
Кто еще сумеет?
Кто сможет постоянно помнить, что у господина в голове дыра, в которую легко можно продеть руку. Но это не делает его слабым.
Ноитора-сама велик!
Так думает Тесла, и искренне верит себе, хрипя и давясь, и кусая от боли зажавшую ему рот жесткую большую ладонь.
Ноитора бывает просто и незамысловато жесток от скуки, но сейчас он ненасытен и жаден в предвкушении грядущей битвы.
Никогда в жизни Тесла бы не подумал, что можно потерять сознание от боли, обильно кончив при этом. В момент оргазма он коротко и ясно увидел черное деревце в белых песках Хуэко Мундо. Черное деревце совсем без листьев с мелкими желтыми плодами.
Он часто видел его во сне. И порой ему даже казалось, что это не белые пески пустыни метут вокруг, но нечто влажное, холодное, стылое. Под черным низким небом.
Тесла не любил эти сны.
Из-за них ему казалось, что деревце действительно существует.
***
— Какого хрена еще не готово, я спрашиваю?
Знакомый голос звучит во мраке, недовольный, на грани ярости.
Тесла очень старается очнуться, но совершенно нет сил.
— Почему ты еще не подлатал его?
— А почему, интересно, ты вообще считаешь, что я обязан выполнять твои прихоти, Квинто?
Второй голос; язвительные интонации режут слух. Значит, Ноитора орет не на него.
— Потому что я тебе голову откручу, Сзаэль, и заставлю тебя ее сожрать.
— Ой, твоя логика так великолепна, что я уже весь дрожу.
Гранц ерничает, но Тесла слышит в темноте его страх. Они все трое знают, что Ноиторе под силу осуществить свою угрозу. Ну, хотя бы первую ее часть…
— Ты думаешь, было так легко вообще слепить обратно то, что ты столь творчески расчленил? – брезгливо бросает Сзаэль. – Если тебе так скучно без мальчика для битья, мне кажется, проще завести себе нового.
В Лас Ночес все знают, что у Октавы эспада самое большое количество фраксьонов. Потому что при необходимости он их поедает. Тесла не может ни открыть единственный глаз, ни шевельнуть рукой. Но у него все внутри обмирает от этих слов.
Ноитора-сама, пожалуйста…
Ноитора молчит. И это молчание давит, как каменная глыба. Потом металл отчетливо скрежещет по полу.
— Ты, Сзаэль, совсем тупой или меня не понял? – угрожающе ласково интересуется Нноитора. – Я же тебе сказал: я хочу этого!
Немыслимое облегчение волной свежего воздуха умывает лицо Теслы, и ему страшно, что они заметят, как невольно краснеют у него щеки.
Это больше, чем он мог ожидать от Ноиторы-сама.
— Как хочешь, — шипит Сзаэль, и легко представить длинные пальцы Ноиторы на его горле. – Отпусти меня, сволочь.
Потом он кашляет.
— В любом случае, раньше, чем через неделю, он не встанет. Чем-то недоволен? Иди поищи настоящего врача. Я не по этой части.
— Поспеши, а то мне действительно становится скучно, — многообещающе наседает на него Ноитора.
— Это серьезно или тебе просто нравится стоять в такой позе? – вызывающе смеется в ответ Сзаэль.
«Ну, нет, — мысленно стонет Тесла, — они будут трахаться прямо здесь же…»
К счастью, уютное небытие накрывает его раньше, чем звуки становятся слишком уж красноречивы.
***
Плоды на дереве круглые и желтые. Как будто бы восковые. Они сияют на фоне темного неба, хотя он точно знает, что им не с чего светиться изнутри. Их цвет блеклый и безжизненный, но даже он кажется ярким пятном в монохромной бесконечности пустыни.
Все ветки усеяны…
***
Ноитора сидит на песке и улыбается во весь оскал. Удивительное дело: ему не скучно и он не злится.
Он уже точно знает, что где-то по таким же пескам бежит юный шинигами. И это, наконец-то, должен быть достойный противник.
— Где-то в пустыне есть дерево, — напевно произносит он, ни к кому не обращаюсь, но Тесла вздрагивает от этих слов. – Все в каких-то маленьких желтых шишках.
— Осмелюсь предположить, что это карликовые яблоки, — сдержанно высказывается Тесла.
— Яблоки, — безразлично повторяет Ноитора и смотрит без цели перед собой. – И Нелл их там жрет.
Бывают короткие, как вспышка, мгновения, когда Тесла отчетливо и ясно ненавидит его. Вот, как сейчас.
Всего мгновение.
Отпустило.
Ноитора встает, выпрямляется во весь свой немалый рост.
— Желтые. Вот как твои волосы, — говорит он и походя ерошит длинными пальцами макушку своего фраксьона.
***
А где-то в пустыне зазубренное лезвие меча вмах перерубает ствол убогого деревца. Рослый шинигами с маленькой девочкой за пазухой, не глядя, проносится мимо, дальше, в направлении плоской громады Лас Ночес.
Тихо звенят бубенчики в его волосах.
Упругие матовые плоды остаются лежать на песке, бессмысленно крепко вцепившись в голые ветви. На самом деле они несъедобны.
Скоро, скоро будет кровь на лезвии Безымянного.
Конец | 65 |
СВЕТЛЫЕ БУДНИ | AU, ER, Нецензурная лексика, Повседневность, Романтика, Флафф | — Да, и мороженую вырезку, пожалуйста.
Деньги – нелепые цветные бумажки – главный объект охоты в мире живых.
К слову, не такой уж и сложный по итогам. Тесла довольно быстро разобрался, что здесь к чему.
Прижимая к груди большой бумажный пакет с продуктами, он вышел из магазина на улицу, прищурился на заходящее солнце и улыбнулся.
Всего пару кварталов пешком и он будет дома.
Ведь дом – это место, куда хочется возвращаться. А для него такое место рядом с Ноиторой-сама. Где бы они ни были, его дом рядом с Ноиторой.
Пока он рядом, Тесле есть, зачем жить.
Когда они оказались в мире живых, Ноитора первое время был очень слаб, и пока он восстанавливался, Тесла успел снять им жилье и найти для себя работу. Правда, наниматели не пришли в восторг от его челюсти поперек лба и одного глаза, но для сейлз-менеджера на телефоне, это, по сути, не такие уж важные дефекты, а неизменная вежливость и исключительная стрессоустойчивость Теслы сыграли ему на пользу. Знали бы они, какой несущественной проблемой представлялись ему, фраксьону Квинты, клиенты, к примеру, взбешенные задержкой поставок или недовольные качеством продукции. Ему даже не приходилось так уж сильно напрягаться, принося извинения и успокаивая возмущенных собеседников. Платили, правда, немного, но регулярно давали небольшие премиальные.
Конечно, он все равно уставал, но, главное, что денег хватало на съем маленькой квартиры в непопулярном районе и на еду для них обоих.
Ноитора, понятное дело, не работал. Сначала, потому что не мог. А теперь, потому что не хотел. Но Теслу это более чем устраивало.
Стремительно темнело. Промозглый сырой ветер закрутил под ногами уличный мусор, когда он подошел к подъезду. Ребята, игравшие в баскетбол во дворе, окрикнули Теслу, приветствуя его. Он кивнул им в ответ.
Когда они только въехали в этот дом, Тесле было не до разборок с местной шпаной. За Ноиторой надо было ухаживать. И зарабатывать деньги. У него не было никакого желания драться с кем бы то ни было.
По меньшей мере, за время службы у Ноиторы-сама он в совершенстве овладел искусством становиться максимально незаметным. А после, когда Ноитора достаточно оправился, чтобы встать на ноги и заскучать в их квартирке, Квинта уладил проблемы с беспокойной молодежью самостоятельно. Всего за один раз. Даже никого не убил, просто уронил металлическую балку, с которой разминался, на ногу тому, кто сглупил настолько, чтобы задираться к долговязому худому чужаку. И фыркнул, поняв, что хорошей драки здесь не будет. Так, шушеру погонять. Даже гонять не пришлось, все как-то сразу поняли, какие они хорошие и надежные парни. Больше их не беспокоили ни по какому поводу. Правда, пару раз Тесла запоздало узнавал, что Ноитору приглашали «поулыбаться» бандам из соседних районов. Обычно он возвращался довольный.
Так что устроились они очень даже неплохо. Спасибо Ноиторе-сама.
Тесла улыбнулся, подставляя лицо начинающемуся дождю, и поймал губами первые капли.
Они жили на верхнем, шестом этаже. Тесла слегка запыхался, поднимаясь по лестнице, но вот уже, балансируя пакет на колене, отпирал дверь своим ключом.
Внутри истошно вопили из телевизора болельщики какого-то матча.
— Я дома, — улыбнулся Тесла, разуваясь так, чтобы не наступить на разбросанную у входа обувь Ноиторы-сама.
— Пожрать принес? Я тут подыхаю от голода, — поприветствовал его самый замечательный на свете голос.
В их квартирке не было никаких перегородок, и только подиум в две ступеньки отделял спальную часть от прихожей и символической кухни. Сам Квинта полулежал в низком надувном кресле перед телевизором, Тесла мог видеть только его плечи и затылок.
— Сейчас я сделаю ужин, Ноитора-сама, — радостно пообещал он.
Ноитора никогда не любил ждать, но за то время, пока мясо размораживалось, Тесла успел-таки оперативно постирать в тазу вчерашнюю простынь и подобранную с пола одежду Ноиторы. Денег на стиральную машинку у них пока что не было, но Тесла не возражал. Ему нравилось касаться вещей своего господина.
По счастью, Ноитора был, похоже, в некоторой мере увлечен тем, что он там смотрел, поэтому Тесла успел не только постирать, но даже застелить новую простынь на матрас, заменявший им кровать (лежанок, подходящих Квинте по росту Тесле найти не удалось), развесить мокрые вещи на балконе и уже занялся разделкой мяса.
Длинная рука скользнула мимо него, воруя с разделочного стола половинку луковицы. Бедра прижались к нему сзади
— Долго еще ты будешь ковыряться? – недовольно спросил Ноитора прямо ему в ухо и захрустел луком.
— Еще чуть-чуть, — попросил Тесла и рассеянно саданул ножом себе по пальцу, совершенно переставая соображать в такой интимной близости со своим эспадой.
Ноитора заметил, усмехнулся ему в ухо.
— Мясо с кровью, люблю.
Он был возбужден. Тесла это чувствовал. То ли азарт спортивных программ на него так действовал, то ли просто колоссальная сила бродила в нем, не находя себе выхода и применения в этом мире. Тесла не возражал быть объектом для ее применения. Кое-как, почти не глядя, побросав мясо на противень и засунув его в духовку, Тесла сам бросился на колени перед Ноиторой, уже чувствуя властные пальцы у себя на затылке, и взял в рот...
— Мясо горит, — довольным голосом сообщил Ноитора, когда после Тесла кашлял у его ног, не сумев сглотнуть все, как следует. У него это не всегда получалось.
Они ели, сидя на полу и слушая шум дождя и вой ветра за окнами. Где-то у соседей (а может быть, в пустой квартирке рядом с ними) хлопала и билась о раму незакрытая ставня.
Ноитора упоенно рвал зубами почерневший, но так и не прожарившийся внутри кусок, и кровь текла у него по подбородку.
— Тесла, ты гавенно готовишь, — тоном затрапезной беседы заметил он, приканчивая свою порцию.
— Прошу прощения, Ноитора-сама, — Тесла опустил голову. Он всерьез полагал, что у него получилось бы лучше, если бы в процессе не пришлось делать Ноиторе минет, но говорить вслух об этом, конечно же, не стоило.
— Ну, хотя бы трахаешься хорошо, — оскалился ему Квинта и властно положил руку Тесле на колено.
Под порывами ветра скрипела и билась о раму соседская ставня.
Тесла кусал подушку, чтобы не кричать, когда Ноитора безжалостно имел его, придавив плечи к матрасу и задрав бедра. Это было чудесно. Тем более, что Тесла сумел заранее смазать себя в туалете, и хотя смазка и прибавляла большей размашистости движениям его Ноиторы-сама, тот хотя бы не рвал его внутри своим напором.
Наполняемый в яростном ритме Тесла вздрагивал от укусов и поцелуев, щедро даримых ему хозяином, и пытался двигаться навстречу, и скулил от жестокого удовольствия и от счастья.
Тощее долговязое тело прижалось к нему, вжалось в него, и Тесла задрожал, кончая, готовый потерять сознание от нежности и радости, затопивших его душу.
Ноитора-сама наигрался им и уснул, только когда до рассвета оставалась всего пара часов.
А ровно в шесть электронные часы на запястье Теслы разбудили его настойчивой вибрацией будильника. Тесла выполз из-под небрежно раскиданных конечностей своего любовника и потащился в душ. Холодная вода, по меньшей мере, не давала заснуть снова. Качаясь и зевая, он перемыл оставшуюся с вечера присохшую посуду и противень (Квинта так и не дал ему вчера это сделать), приготовил Ноиторе-сама завтрак и убрал его в холодильник, чтобы эспада мог потом подогреть его в микроволновке. В процессе и сам перекусил.
Бесшумно оделся и запер за собой дверь.
После дождя на улице все дышало свежестью и прохладой. Почти на автомате Тесла добрел до железнодорожной платформы и даже удачно попал в вагон, где были свободные места. Прислонившись затылком в угол, он чуть дремал и сам себе улыбался, чуть смущенно перебирая в голове то, что Ноитора делал с ним ночью. Наверное, он все-таки подключил порнографический канал, вряд ли он выдумал бы столько новых поз просто от нечего делать.
У Теслы до сих пор все тело сладостно ныло в соответствующих местах. Хорошо хоть восстанавливается он быстро.
В блаженной неге, он чуть было не проспал свою остановку. Выскочил буквально в последнюю секунду.
Перед работой у него еще оставалось немного времени, и по дороге к офису он зашел в маленький синтоистский храм. Бросил оставшуюся вчера сдачу в коробку для приношений, зажег ароматную палочку и ударил в колокол.
Он не верил ни в каких богов и ему некому было молиться. Но он готов был неустанно благодарить судьбу за то, что у него было.
Потому что он был счастлив.
27-29.03.2009 | 126 |
Vermillion | ER, Hurt/Comfort, Дарк, Драма, Изнасилование, Насилие, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица, Повседневность, Психология, Секс с использованием посторонних предметов | Fuck.
Это все, о чем я могу думать, если вдруг вспоминаю о ней. Она, как fucking прореха в пестром одеяле Лас Ночес. Ни одна женщина не должна быть так сильна. Не должна стоять выше меня. Женщина должна быть fucking ниже мужчины, особенно в том, что касается битвы. Fuck! Какого черта она носила номер fucking «Три», когда я был все еще fucking «Восемь»? И все равно! Все равно у нас женщина получила fucking третий номер. Fucking Халлибел. По меньшей мере, она знает свое fucking место и не пытается выделываться и fucking показывать всем, какая она крутая.
Будь ты проклята, Неллиэл!
Ты fucking дрянь.
Мне следовало убить тебя, когда у меня был fucking шанс.
Но мне пришлось быть милостливым.
Я проснулся, лежа в кровати. Не надо думать, что у меня был кошмар. Это просто воспоминания. На самом деле, я редко вижу сны. Я сплю и во сне вспоминаю все эти fucking номера, которые эта женщина откалывала со мной. Они становятся такими реальными, как в тот день, когда они случались на самом деле, и это еще одна изрядная порция дерьма вдобавок к моему стрессу.
Я сел и заметил, что я весь мокрый от пота. Эти воспоминания всегда накачивают мое тело адреналином. Одна только мысль о том, что Нелл может вернуться и бросить мне вызов, уже меня бесит. Пот так и течет у меня по груди и по спине.
Я посмотрел на часы – пять часов fucking утра.
Я огляделся.
Рядом со мной я увидел его спутанные волосы. Тесла лежал на боку, отвернувшись лицом к стене. Он спал, абсолютно не в курсе, что я проснулся. Мне даже захотелось разбудить его, чтобы он дал мне причину снова уснуть.
Хотя, хей, мы и так бодрствовали большую часть ночи. Ему бы следовало выспаться хоть немного, чтобы идти со мной на задание.
Но мои fucking мысли снова вернулись к Нелл.
Я чуть было не ударил кулаком fucking стену.
Но Тесла спит и – дерьмо, я видел его совершенно взбешенным пару раз.
И он fucking ужасен.
И это говорит не кто-нибудь, а я.
Я выскользнул из кровати и выпрямился, чуть не врезавшись головой в потолок. Проклятье, Айзен сказал, что предоставил мне fucking комнату достаточно высокую, чтобы я мог стоять прямо, и это дерьмо — это fucking лучшее, что у него есть? Да лучше бы он меня обосрал.
Я схватил свои сапоги, натянул их и заправил внутрь штанины. Штаны едва держались на бедрах из-за того, что недавно я трахал Теслу, но вы же не считаете, что я из тех парней, которые полностью раздеваются, чтобы вставить кому-нибудь.
Черт, здесь становится fucking жарко.
Нет, уже сейчас fucking жарко в этой комнате.
Мне надо сваливать fuck наружу.
Так что я выбрался из моей комнаты в сияющий ослепительным светом коридор Лас Ночес. Fuck.
Конечно же, я не упустил возможности от души врезать кулаком по стене, чтобы слегка ослабить фрустрацию.
Мне бы реально не помешало еще потрахаться.
Черт, Тесла бывает просто fucking животное, когда хочет.
Он либо послушен, как раб, готовый покоряться любому моему извращению.
Либо он ведет себя, как зверь, и от него всего приходится добиваться силой.
В любом случае, он животное.
И в качестве добычи, и как противник, с которым можно сцепиться – все равно он животное. Как и я.
Я усмехнулся. Тесла изрядно fucking забавный спутник.
Он готов делать fucking все.
Я приказываю ему сосать мой член.
Он сосет мой член.
Я приказываю ему сесть верхом мне на бедра.
Он садится верхом.
Я приказываю ему изнасиловать самого себя fucking бутылкой.
Он fucking насилует самого себя fucking бутылкой.
Я прислонился к стене, чувствуя ухмылку у себя на губах.
А я fucking возбужден снова.
Как бы мне fucking хотелось вернуться обратно и надрючить его задницу еще разок.
Но вот fucking дерьмо на fucking палочке!
Если я fucking разбужу его сейчас, завтра он будет качаться и спотыкаться как кусок дерьма.
Пора fucking прекратить это.
Я запустил руку к себе в штаны и сжал себя.
Выдохнул воздух.
Я начал двигать ладонью -
И снова вспомнил о ней.
Я выдернул руку и снова ударил в стену.
Fuck!
Похоже, так будет случаться всегда.
Как только мы с Теслой что-то начинаем, она просто возникает из прошлого. Старается вызвать у меня угрызения совести.
Все что она у меня вызывает – это fucking головную боль.
Ты понял, Тесла?
Я собираюсь будить тебя.
Ты единственный, кого я хочу сейчас fucking видеть.
Я схватил ручку двери и резко рванул ее на себя. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись в fucking стену. И при всем этом шуме Тесла даже fucking не шевельнулся!
«Вставай!» — рявкнул я, подойдя к кровати и отвесив ему пинка. Он заворочался и перевернулся так, чтобы видеть меня. Приподнявшись на локте, он потер свой глаз рукой с таким видом, как будто у него еще вся ночь впереди.
«Да, Ноитора-сама?» — сонно пробормотал он, сдерживая зевок.
«Не могу заснуть, — фыркнул я. – Ты одет?»
Тесла покачал головой.
«Я так не думаю…»
Он снова уронил голову на подушку и зарылся в нее. Очевидно, надеялся, что я дам ему еще немного поспать, прежде чем придется вставать.
«Еще так рано, сэр…» пожаловался он. Но я не стал его слушать.
«Доспишь, когда я закончу, — прорычал я, забираясь обратно на кровать. – И не заставляй меня затягивать это дольше, чем следует»
Тесла вздохнул и расслабился.
«Как скажете, Ноитора-сама».
Я fucking обожаю, как этот парень умеет слушаться.
Он готов fucking сделать что угодно для меня.
Я чуть было не спросил, какого fuck он теперь тянет и ни фига не делает… но, хей, это ведь я им командую, я здесь заказываю музыку. Я сверху!
Тесла не смотрел на меня. Он просто ждал.
«Вы ведь делаете это, чтобы выпустить пар, верно?» — спросил он, когда моя рука забралась ему в пах.
Я замер.
«Чего за fuck ты сейчас сказал?» — спросил я. Конечно, я прекрасно понял, о чем он говорит, это я просто так подшучивал над ним.
«Вы расстроены – ах…»
Я заставил его замолчать, сдавив там, где надо.
«Из-за чего же?» — спросил я, нависая над ним, так что он полностью оказался в моей тени.
«Нелиэл» — быстро произнес он.
У меня просто кровь закипела.
Я чуть ему член не оторвал.
«Только посмей сказать ее имя еще раз! – рявкнул я. – И как у тебя только наглости хватило упомянуть ее имя, когда я тебе дрочу?»
Теперь Тесла смотрел на меня, широко распахнув единственный глаз (пересеченная шрамом вторая глазница плотно зашита), и было видно, что ему очень больно от того, как сильно я сжимаю его.
«Вы всегда так делаете» — сказал он, и его fucking взгляд был чист, как ясное небо.
«Делаю что?» — прорычал я, сдавливая его снова.
«Будите меня для еще одного раза среди ночи, — ответил Тесла. Он такой fucking послушный. – Это всегда случается, когда я сплю с Вами в одной кровати. Вам снится какой-то кошмар, про нее, и Вы злитесь, и будите меня для еще одного раза».
Тесла вскрикнул, потому что я вонзил ногти ему в кожу.
«Ах, вот как? – прошептал я, наклоняясь над ним, и мой татуированный язык забрался в его пустую глазницу. – Значит, я вижу fucking кошмары про Нелл, так, по-твоему?
В fucking комнате повисла полная тишина.
А потом мой кулак врезался в стену.
«НОИТОРА ДЖИРУГА НЕ ВИДИТ FUCKING КОШМАРОВ!» проорал я ему в лицо, и стена треснула от моего удара.
Тесла дернулся всем телом.
Потому что моя вторая рука проскользнула под его fucking мошонку, и пальцы ворвались ему внутрь.
Его грудь напряглась, и он зажмурился.
С его губ соскользнул тихий резкий выдох.
«Не беси меня! – зарычал я на него. – Помнишь, что я с ней сделал? Будешь меня раздражать слишком часто, я то же дерьмо и тебе устрою».
Он это знает. И поэтому знает свое место.
Он не задает мне fucking вопросов.
Каждое fucking слово, которое я скажу, для него как слово из fucking Библии.
Нелл была fucking протестантка и понимала мои слова, как fuck хотела.
Тесла fucking католик и понимает мои слова в точности, как я их скажу. Мое слово – fucking закон для него!
Fuck fucking протестантов.
Не надо fucking выворачивать мои слова.
Что я говорю, это то, что я fucking говорю!
«А теперь, Тесла… — прошептал я ему на ухо и погрузил внутрь мой язык, так что пятерка на нем отчетливо стала видна мне самому. – Что мне снилось? Кошмары? Или воспоминания?»
У Теслы все тело дрожало.
«Давай, мы это уже обсуждали».
Я выдернул свои пальцы из него и устроился напротив его отверстия. Почему-то я дико возбужден, стоит, как каменный.
«Вос-поминания» — пролепетал Тесла, и я почувствовал, как он сглатывает. Он fucking здорово напуган.
Мои бедра слегка подались назад.
И я вогнал ему.
Тесла завизжал, как маленькая свинка, которой он собственно и является.
«Верно сказано, ты, жалкая подстилка! – я засмеялся, глядя, как он извивается. Как будто я собираюсь тащить этого кабанчика на бойню.
Я не устраиваю бойню ради еды – я это делаю для удовольствия!
«Это называется воспоминания!»
Тесла закричал.
А я трахал его как fucking псих.
Вперед и назад. Вперед и назад.
Внутрь и наружу, внутрь и наружу…
Fuck, был бы он еще немножко поуже.
Это единственная fucking проблема от того, что я пользуюсь им так часто.
Он становится растянутым! Скоро мне придется искать еще кого-то, чтоб трахать.
Но шансы найти кого-то такого же fucking верного и послушного, как Тесла, равны fucking нулю!
Тесла приподнялся, его руки обняли меня за шею. Отлично, fucking отлично. Давай, цепляйся за меня для опоры. Я не собираюсь сегодня заиметь тебя до смерти.
Может быть, завтра.
«А теперь напомни мне, Тесла, — сказал я ему в ухо, слушая, как он вскрикивает при каждом моем рывке. – Почему я избавился от Нелл?»
«О… потому-что… — начал он, задыхаясь, — жен… женщина не…никогда – О! – не должна – о, боже! – занимать место… о, нннгх… место выше… чем…»
Я ударил его.
«Скажи это!» — рявкнул я.
«Потому что женщина никогда не должна занимать место выше, чем мужчина в бою! – выдохнул он с криком. – Нннн! Н-ноитора-сама… пожалуйста, остановитесь, — он застонал. – Слишком больно».
«Настоящий мужчина любит fucking боль! – я схватил его за волосы и запрокинул к себе его лицо. – Так что fucking терпи!»
Он опустил голову, насколько это было возможно с учетом того, что я держал его за волосы.
«Пожалуйста», — пробормотал он, задыхаясь как fucking плакса.
«Что за fucking формальности?! – сказал я. – «Пожалуйста», что это за fuck?
Глаз Теслы закрылся, и из-под ресниц начали течь слезы.
Этого еще не хватало.
«Избавь меня от fucking сопливой истории», — прорычал я, засаживая ему изо всех сил, так, что у него распахнулся рот, и он простонал мое имя.
Да, верно, именно так.
«Я все понял, знаешь, — добавил я, снова восстанавливая свой ритм. – Ты fucking не воспринимаешь меня, как главного. Ты считаешь, что я твой fucking любовник. Но если ты так обо мне fucking думаешь, то мирись с моими маленькими fucking недостатками и дай мне закончить трахать тебя!»
Тесла ничего не ответил.
Потому что, он знает, что я прав. Бесспорно, у него хватает здравого смысла не соглашаться. Но он просто fucking знает, что я прав. Если он считает нас fucking любовниками, он должен fucking помнить, что fucking отношения держатся на терпении и на том, чтобы помогать друг другу решать fucking проблемы.
А это моя fucking проблема.
«Да, сэр!» — приглушенно вскрикнул Тесла, когда я продолжил врубаться в него.
Я думаю, он в тайне наслаждается этим дерьмом.
«Неллиэл никогда не было в моей жизни! – крикнул я. – Она не существует!»
Тесла кивнул и крепко прижался лбом к моему плечу.
«Она не существует» — тихо разуверил он меня.
И это все, что мне было fucking нужно.
Конец.
Послесловие переводчика:
Я наткнулся на этот фанфик зимой 2009 года. И скажу прямо, это, пожалуй, самый любимый мной фанфик в англоязычном фандоме. Я перевел его Мурчику устно, примерно в той форме, в которой вывешиваю его сейчас.
Кто хочет, может воспользоваться функцией «замена» в Word и подставить вместо fucking любое желаемое прилагательное. Мне нравится эта версия. И спасибо Мурчик и Sole Fire за поддержку. | 61 |
ЛИШНИЙ | PWP, Ангст, Дарк, Нецензурная лексика | Мой путь не освещают фонари,
Твоя дорога кривая и извилистая…
Его дорога прямая и светлая,
Но мы не пойдем за ним…
Д.Третьякова
Духота настойчиво навалилась ему на грудь. Сон, тяжелый и липкий, спутывал перекрученной тканью руки и ноги, пеленал тенетами простыней. Длинное, угловатое тело разметалось на расстеленном прямо на полу широком матрасе, влажно блестящее, взмокшее от жары. Густая темнота комками врастала в растрепанные черные волосы.
Ночь прижалась к его боку, беспорядочно лаская узкой, сухой ладонью обнаженный живот, забираясь под покрывало, укрывшее ему пах.
— Боишься? – змеиным шипением коснулся уха на миг оживший воздух, и следом влажный язык лениво скользнул внутрь ушной раковины.
— «Ни хера», — еще не проснувшись, зло подумал Джируга и постарался стряхнуть с себя неверные, скользкие объятия твари. Та только засмеялась в ответ. Прохладная ладонь уверенно обхватила его член.
— Конешшшшно, такие большие мальчики совершенно ничего не боятся, — шепот засмеялся, сдувая волоски ему на лицо.
Ноитора фыркнул. Он не любил глупые игры и не собирался позволять кому-то там играть с собой. Не пытаясь вырваться из мягких лап сна, Ноитора стремительно повернулся всем телом, подминая ночного гостя собственной массой. Легкий выдох, опять с интонацией шипения, шороха, смятой бумаги, горящей листвы, запах соли (разве у соли есть запах?). Острые угловатые косточки впились ему в самые неожиданные места, но Ноитору это уже не волновало. Его тело раздразнили трахаться, трахаться он и собирался. Точнее говоря, трахать. Даже особо не просыпаясь. Сжимая в ладонях гибкое, удивительно костлявое тело, он, не глядя, впился зубами туда, где соединяются шея и плечо. Впился до крови. Он не умел по другому, да собственно и не собирался учиться этому.
Мелодичный стон был ему ответом. Густая, светлая, леденистая смесь из сплетенных в одно агонии и наслаждения сияла в этом звуке. И Ноитора настойчиво толкнулся бедрами об угловато неудобный пах ночного гостя.
— «Не Сзаэль, — сглатывая кровь, смакуя ее вкус, лениво подумал он. – И не Тесла».
Хотя о чем это он? Конечно, не Тесла. Его фраксьон никогда не позволил бы себе так исступленно нарываться. Даже Сзаэль и тот бы сто раз подумал и не стал.
И все же этот запах был точно знаком ему. Ноитора приподнялся на левой руке, правой без особых усилий переворачивая худое тело под ним, как ему хотелось, ловя брыкающуюся тощую ногу за лодыжку и задирая ее себе на плечо. И с силой толкнулся в упруго противящееся нутро.
Вскрик-стон под ним снова прозвучал дивной музыкой: сдерживаемая боль и острое удовлетворение от этой боли.
— Ичимару, — отрывисто фыркнул Ноитора, в привычном безжалостном темпе вгоняя член внутрь.
— Не боишься? – снова шипение, насмешка пыталась подняться над болью в каждом вздохе. – Не боишься трогать чужое?
— Заткнись. Не моя проблема.
Одной ладонью Ноитора накрыл все лицо Гина, мешая дышать. Сжал пальцами его голову, едва ощущая неправдоподобную мягкость волос. Судорога прогнула все тело его жертвы. Прохладные руки впились в его запястье, борясь с хваткой Джируги, неожиданно сильные, но все было бесполезно. Гин забился под ним, пытаясь высвободиться, но при этом лишь еще ожесточеннее подмахивая ему.
Ноитора засмеялся резким, лающим смехом, отдернул руку, позволяя Гину вдохнуть нормально, и с силой вогнал кулак рядом с его виском.
— Жестокий, — счастливо простонал Гин, прогибаясь под ним, упоенно вцепляясь в него скрюченными белыми пальцами.
Ноитора зло фыркнул, резко рванулся назад и тут же снова ударом загнал свой член в неуступчивое нутро. Ичимару вскрикнул, запах крови тонкой темой вплелся в его аромат. Он что-то сбивчиво шептал, содрогаясь под ним, но Ноитора не слушал, как обычно, озабоченный только собственным удовольствием. В тяжелой духоте и жаре Ичимару казался ледышкой, даже внутри он не был горячим. Его можно было бы принять за мертвое тело, если бы он не вздрагивал, не стонал в ответ на причиненную боль.
— Не надо, — выгибая лживый рот под напором неотвратимого оргазма, Ичимару задрожал, обхватив его талию ногами, сжимаясь внутри, пачкая спермой живот Ноиторе.
После он глубоко шумно дышал, лениво поглаживая своими стылыми пальцами плечо Джируги, пока тот зло и сосредоточенно вдалбливался в него. И будто даже мурлыкал себе под нос, тонко улыбаясь в ответ на безумный оскал, пока богомол не кончил ему внутрь.
Исчез Ичимару также призрачно и бесшумно, как и пришел. Просто растворился во мраке, тяжелом мускусном запахе и звуке дыхания Ноиторы, расслабленно задремавшего после секса.
— Ноитора-сама, зачем он приходил?
В темноте так легко было распознать в ровном голосе Теслы тревогу. Не открывая глаза, Ноитора лениво отмахнулся в ту сторону, где, как он знал, сидел коленями на полу его фраксьон.
Волнуясь так сильно, что, похоже, потерял всякий страх.
После душных снов и странно изматывающего секса с бывшим шинигами, позволять своему фраксьону такую наглость было уже слишком.
— Поебаться, — сухо и зло ответил Ноитора и насмешливо глянул на Теслу. – Так что, раз ты приперся, давай, почисти за ним.
Тесла на миг застыл, потом в полумраке блеснул белок: он покосился хозяину в пах. Гулко сглотнул. Дернулся на горле кадык.
Уже понимая (и Ноитора видел это в неестественности его движений, чувствовал в его запахе), но все еще надеясь выкрутиться, Тесла подался назад, намереваясь подняться и сходить в ванну за полотенцем.
— Нет, Тесла, гребанным ртом, — жестко и безапеляционно приказал Ноитора.
Тесла опустил голову, отвернулся. С минуту он не двигался, застыв на месте, переваривая внутри свое унижение. Всегда сдержанный в проявлении эмоций, но по одной только напряженной линии его плеч было видно, как ему обидно и больно. Ноитора даже не стал торопить его, заранее зная, что Тесла все-таки покорится. Что бы ни взбрело ему в голову, Тесла сносил от него любое дерьмо.
Был в этом тихом, замкнутом арранкаре какой-то внутренний стержень (Достоинство? Гордость?), который Ноиторе исключительно нравилось раз за разом перегибать пополам. И ничуть не меньше нравилось после смотреть, как, стерпев его издевательства, проглотив зачастую незаслуженную обиду, Тесла вновь распрямлялся и становился самим собой. Казалось, его ничем нельзя было замарать.
Тихий выдох, и белокурая голова решительно склонилась над его бедрами. Ноитора довольно ощерился, чувствуя осторожные, мягкие прикосновения губ и языка. Удивительно асексуальные. Как будто Тесла понимал, что Ноитора совсем не хочет его сейчас и только разозлится, если действия Теслы возбудят его.
Удовлетворенный, Квинта довольно потянулся и расслабился, получая незамысловатое удовольствие от послушания Теслы и его нежных прикосновений.
Джируга знал, что как бы унизительно и противно Тесле не было, он не станет делать то, что делает, плохо.
Наконец, аккуратно вылизав член Ноиторы, Тесла поднял голову и вопросительно посмотрел на своего господина, и Квинта, усмехаясь, показал ему на присохшие следы спермы Гина у себя на животе. Тесла сжал кулаки, закрыл глаза и сосредоточенно слизал и их тоже.
Наблюдая за тем, как немного лохматая макушка фраксьона движется над его торсом, Ноиторе даже коротко захотелось поощрить его: подтянуть к себе, поцеловать послушный запачканный рот, губами ловя его изумленный (всегда изумленный) выдох в такой момент.
Естественно, он не стал этого делать.
Закончив, Тесла выпрямился и плавно перетек в позу, из которой будет удобно ретироваться, не дожидаясь пинка. Ноитора не видел смысла обманывать его ожидания.
— Все, пошел вон.
Но стоило Тесле качнуться назад, как жара и духота разом облапили длинное тело эспады своими крепкими щупальцами, навалились, давя на грудь. Тихий, шипящий смех из ниоткуда потек в уши.
— Стой, — прорычал Ноитора и вцепился в запястье еще не успевшего подняться на ноги Теслы. – Шутка! – зло рявкнул он в лицо своему растерявшемуся фраксьону. – Вымой пасть и морду и вернешься сюда. Понял?
Тесла кивнул, похоже, еще сам не понимая, как реагировать на такую резкую перемену настроения, но в этот раз повиновался он с радостью.
Пока за стеной шумела вода, Ноитора тупо размышлял, как же ему надоело торчать в Лас Ночес. Он хотел вырваться. Обратно, в пустыню. К щедро плещущей крови и свисту лезвий. Может быть, там…
Тесла вернулся. Тихо разделся и лег на самом краю матраса. Лицом вниз.
Чуть ли не потерся спиной о жесткую ладонь, властно опустившуюся ему чуть ниже лопаток. Хотя и мало знал ласки от этих рук, да особо на нее и не рассчитывал.
— Спи, — благосклонно приказал Ноитора, не убирая руки. От Теслы пахло водой. Просто водой.
Дремота накатила, накрыла мягко и беспощадно. Так обрушивается лавина песка, так выпускает когти забытый голод, так приходит страх.
— Он перетрусил.
— Что, Ноитора-сама? – голос Теслы прозвучал неуверенно, наверно, он, и правда, успел заснуть.
— Ичимару. Он приходил, потому что испуган до усрачки.
Грубые слова плохо описывали сосущий ужас, который так сложно было разобрать за одуряющей жаркой похотью. Но Ноитора много раз видел страх, он не мог ошибиться.
Тесла долго молчал, а потом очень тихо произнес:
— Ему просто не повезло. Не может же всем так везти…
«Как мне» — додумал за него Ноитора оборванную фразу и, усмехнувшись, все-таки погладил фраксьона по спине.
Завтра они уйдут в пустыню. На несколько суток. На волю из душных белых комнатушек Лас Ночес. К крови, к жажде, к лязгу оружия о шкуру врага…
Вдвоем. Без лишних спутников.
15-16.06.2009 | 61 |
Дополнительные занятия по биологии. Практика. | ER, Ангст, Нецензурная лексика, Элементы гета, Элементы слэша, Юмор | Йоханна и Роберт лежали на диване и целовались. Руки парня гладили обнаженный живот девушки, ее ноги обвились вокруг него, а ее руки ласкали то шею, то спину, слегка царапая кожу, оставляя красные полосы. Обоим было жарко, хоть они и были полураздеты. Дыхание учащенное, рваные вздохи от нехватки воздуха, тихие стоны. Они охвачены желанием. Еще чуть-чуть и…. Тут раздалась мелодия звонка. Кто-то звонил. Йоханна нехотя оторвалась от губ своего парня и потянулась за телефоном, валявшимся на полу. Черт! Эдвин…
— Да, — чуть взволновано спросила девушка.
— Ханна, ты где? – раздался на том конце голос брата.
— Эээ…в кафе, — соврала она.
— Давай дуй домой, родители приехали.
Возбуждение девушки мигом ушло, и она ясно осознала, что сейчас…чуть не лишилась невинности! Покраснев, схватила сумку и блузку, не сказав ни слова недоумевающему парню, выбежала из квартиры.
***
На следующий день Йоханна боялась встретиться с Робертом. Вчера она сбежала, не попрощавшись. Ей было стыдно за то, что они вчера чуть не совершили. Поэтому она не хотела его видеть. Но зато Эдвин встретился с ним. Это был конец…
Большая перемена. Эдвин с Даниэлем зашли в столовую и не успели они сесть за стол, как к ним подошел Роберт и плюхнулся напротив них, странно ухмыляясь. Парни недоверчиво посмотрели на него.
— Привет, — поздоровался он, широко улыбаясь.
— Привет, — в унисон ответили друзья. – Чего надо?
— Да так…Пустяки…Просто твоя сестра, Эд, чуть не дала мне, — наглая улыбка.
Молчание. В воздухе повисла напряженная обстановка. Даниэль переводил взгляд то на Роба, то на одноклассника. Они сейчас, как звери, готовые в любую секунду разорвать друг друга в клочья.
Наконец Эдвин обрел дар речи.
— Врешь, — прорычал он.
— Спроси ее сам.
— Ну, все, тебе не жить! – блондин вскочил с места и в мгновение оказался рядом с Робертом. Удар в челюсть и бедный парень падает на пол вместе со стулом. Все ученики, находившееся в столовой, повернулись в их сторону. Эд хотел заехать парню по животу, но Дани успел его задержать.
— Не надо, Эд! – успокаивал он друга. Не успел он это сказать, как вошла завуч.
— Так, вы двое, быстро в кабинет директора! – рявкнула она.
И друзья пошли за женщиной. А Роберт сидел на полу с разбитой губой и гневно смотрел им вслед.
***
Придя домой с Дани, Эдвин зло швырнул сумку в угол. Сегодня для него отвратительный день. У директора ему одному пришлось отдуваться за троих, объясняя их драку тем, что они поспорили. Даниэль его ждал за дверью. Эдвин всю дорогу дулся на него за то, что тот даже не попытался поддержать его у директора. Но обида испарилась, как только они пришли домой. Сейчас он ей устроит…
Разувшись, они прошли на кухню. Ханна уже была дома и обедала.
— Ханна, давай наложи нам поесть, — сказал он ей, усаживаясь с Дани за стол.
— Я тебе прислуга что ли? – огрызнулась девушка.
— Теперь точно прислуга. Будешь дома сидеть, овца!
— С какой стати?
— А вот нехрен давать, кому попало, как шлюшка! Твой козел сегодня хвастался, что чуть не трахнул тебя! – начал повышать голос Эдвин. Йоханна застыла в ужасе – как Роберт мог так поступить?
— Ничего не было! – она вскочила с места.
— Если бы было, я тебя вообще убил бы!
— А какая тебе разница? – возмутилась девушка.
— Я твой старший брат и должен о тебе заботиться!
— Не нужна мне твоя забота! Сам, наверняка, уже не девственник!
От этих слов Эд окончательно вышел из себя и ударил сестру по лицу. Даниэль выпал в осадок, Ханна была в шоке. На глаза навернулись слезы.
— Тебя моя личная жизнь не касается, сука, — прошипел парень.
— Моя тебя тоже не касается. Я тебе не собачка на поводке, нечего меня выгуливать! – срывающимся голосом прокричала она. К горлу подступил ком, хотелось заплакать, но она не могла показаться слабой в глазах брата.
— Как раз таки и буду тебя выгуливать! Как сучку! Ты самая настоящая сучка!
— Слушай, Эд, хорош уже, а? – хотел успокоить друга Дани.
Но блондин пропустил его слова мимо ушей.
— На улицу ты больше не пойдешь – ни с подругами, ни тем более с твоим хахалем! И готовить мне будешь, поняла?! Иначе расскажу все родителям про твою потерянную девственность!
— Придурок, я же сказала, что ничего не было, — всхлипнула Йоханна.
— А ты попробуй им это доказать, — ядовитая улыбка расползлась по лицу Эдвина, ему явно нравилась своя власть над сестрой. – Пошли, Дэн.
И они ушли в его комнату, а Ханна села на стул, опустив голову, и заплакала.
— Ненавижу…
***
Парни валялись на кровати и разговаривали.
— Эдвин, зачем ты так с ней? А представь, если она про нас узнает? – проговорил Дани, задумчиво глядя на потолок. – Нас же засмеют, а она вечно будет нас подъебывать.
— Не узнает, не парься, — спокойно ответил парень. – Ей и в голову не придет, что мы вместе.
— А если увидит?
— Не увидит.
— А если услышит?
— Блин, Дэн, не парься, — Эдвин повернулся к брюнету и нежно провел рукой по его груди. – Просто получай удовольствие…
— Какое, нахрен, удовольствие? Она в любую минуту может сюда зайти! – Даниэль начал нервничать.
— Я закрыл дверь, — горячий шепот, от которого у брюнета мурашки по коже пробежали.
— Ты жесток с ней.
— Накажи меня, — страстно проговорил Эд. Тут Дани, резко запрокинув через него ногу, сел сверху и заломил руки блондина над его головой.
— Хорошо, «мистер тиран», месяц без секса! Как тебе такое? – шутливо сказал брюнет, низко наклонившись к лицу друга, так, что их губы едва не соприкасались.
— По-моему, это ты жесток со мной, — наигранно обиделся Эдвин.
— Молчи, — приказал Дэн и собственнически поцеловал парня.
***
Уже две недели Йоханна никуда не ходила. Кроме школы, конечно. А если и ходила, то с Даниэлем и Эдвином, который вечно держал ее за локоть. У нее часто возникали мысли врезать ему промеж глаз или ниже пояса и сбежать, но они быстрее ее. Тем более Эдвин и, правда, мог рассказать все родителям. Когда они спрашивали ее, почему она не ходит на улицу, девушка отвечала, что не хочет. А сама ночами сидела на подоконнике и грустно смотрела на огни города, слушая шум проезжающих машин и голоса людей, или сидела с наушниками, в которых играла ее любимая музыка. И она много думала. О несправедливости, о семье, о любви и ненависти (к брату), о свободе, о равноправии мужчин и женщин. «Почему парни всегда главные? Почему командуют нами? Надо что-то делать, иначе, такие как Эдвин, будут портить жизнь девушкам…. Я тебе отомщу, братец! Вот увидишь!» — с такими мыслями она уже вторую неделю ложилась спать, но так ничего и не придумала.
***
Эдвин и Даниэль зашли в школьный туалет.
— Слушай, давай сбежим с последнего урока? – предложил Дэн.
— А какой последний? – глаза Эдвина загорелись от идеи друга.
— Как раз физ-ра, — улыбнулся брюнет, близко подойдя к скейтеру. – Знаешь, что это значит?
— Что? – Эдвин естественно догадывался, о чем он.
— Что у нас есть больше сорока пяти минут на… — он многозначительно растянул предлог и властно прижал к себе блондина.
— На??
— Пойдем к тебе, и узнаешь, — Дани чмокнул его в губы.
— Пошли…
Закрыв за собой входную дверь, Дэн набросился на Эдвина, прижав к стене и накрыв его губы поцелуем. Грубо проник в рот, кусая язык, давая понять, кто из них главный. Хотя по Даниэлю и не скажешь, что он был «активом». Но в тихом омуте…
Эд тем временем забрался под футболку парня, лаская его спину. Терся пахом о ширинку и тихо постанывал, когда брюнет принялся поглаживать его ягодицы. Затем Дани, разорвав поцелуй, приник губами к шее Эдвина, оставляя на ней красные засосы и вырывая с губ блондина страстный стон.
— Я хочу тебя, — прохрипел он.
Это вынесло Дэну мозг, и он стал срывать с одноклассника одежду, попутно снимая свою.
— Пошли в спальню, — сказал брюнет. Они, целуясь, добрались до кровати и оба рухнули на нее. Блондин оказался сверху. Он начал покрывать друга поцелуями, сначала провел влажную дорожку на шее, спустился к ключицам, провел языком по ямочке между ними, затем принялся ласкать соски, сначала один, облизывая его языком, покусывая губами, затем второй, проделывая с ним тоже самое. Спустился ниже, целуя каждый напрягшийся от возбуждения кубик пресса. Рука Эдвина тем временем забралась под боксеры и начала поглаживать член, заставляя Дани стонать. Сняв белье полностью, он взял твердую полть в рот и принялся сосать. Глубоко заглатывая, облизывал весь ствол, играл языком с яичками, целовал головку…. Дани блаженно закатывал глаза и не сдерживал стоны. Эдвин – мастер минета! Брюнет кончил ему в рот, и тот проглотил все, похотливо облизывая губы.
Даниэль привстал, взял за подбородок Эда и поцеловал его, чувствуя привкус своей спермы у него во рту. Блондин гладил грудь парня, живот, доходя до области паха, едва задевая член, от этого Дани начал снова возбуждаться.
— Трахни меня, — прошептал Эдвин.
— Где смазка?
— Сейчас, — скейтер приподнял матрац и достал оттуда тюбик. – Растяни…
Даниэль, смазав пальцы и анус Эдвина, начал вводить в него сначала один палец, потом второй. Дав свыкнуться с неприятными ощущениями, вслед за вторым ввел третий. Эд поморщился от боли, но вскоре привык и уже сам начал насаживаться на пальцы.
— Давай, я готов, — прошептал он.
И Дэн вошел в него…
***
Уроки закончились, и Йоханна пришла домой. Она уже догадалась, что Эдвин с Дани сбежали с последнего урока, так как обычно она шла домой с братом под ручку, а сейчас одна. «Странно, что это они сбежать решили?» — подумала она, открывая дверь квартиры. Зайдя, Ханна сразу же услышала стоны, доносящиеся из комнаты брата. «Ага, с девкой трахается! Козел!» Но тут ее взгляд упал на разбросанные по коридору вещи. Одни из них принадлежали Эду, а вторые…
Девушка, не разуваясь, тихо подбежала к комнате. Приоткрыла дверь и от удивления чуть не потеряла челюсть: Эдвин стоял на четвереньках, а сзади пристроился Даниэль, который имел ее брата! И тому нравилось – он стонал (как девка), выгибался, просил «еще»…И вот они оба кончили. Одновременно. «Дани прям в него!» — Ханна была в шоке от происходящего перед ее глазами.
Уставшие, они повалились на кровать и, обнявшись, стали нежно целоваться и что-то говорить друг другу.
— Голуби, блин…
***
Йоханна разогревала обед в то время, как на кухню вошли…парни. Одетые.
— Привет, — как ни в чем не бывало, отозвался брат.
— Привет, как физ-ра? – таким же тоном спросила девушка. – Почему меня не подождали?
Дани покраснел как рак и сел за стол, опустив голову.
— Физ-ра как обычно, — осторожно начал врать Эдвин. – Не подождали, потому что торопились.
— На биологию, наверно? Тема: «Половые игры между самцами вида Гомо Сапиенс. Практика».
Парни в ужасе уставились на нее. Йоханна зловеще захохотала.
— Мы квиты с тобой, братец. Я не говорю про вас родителям, и ты не говоришь про меня. И предоставляем друг другу полную свободу: я буду гулять с кем хочу, и ты трах…гуляй с кем хочешь, идет? – она протянула руку.
— Я же говорил, что она узнает, узнает, узнает, — как заведенный повторял Даниэль, схватившись за голову.
Эдвин же покраснел от злости и стыда.
— Идет, — нехотя пожал ее руку.
— Вот и чудненько! Голубцы будете?
Конец :) | 18 |
ВСЕ, ЧТО ОН ПОЖЕЛАЕТ | PWP, Ангст, Групповой секс, Драма, Изнасилование, Насилие, ООС, Психология | Сучка реально шипела, когда скакала верхом на Жадности, звук настолько нечеловеческий и шершавый, что за это Кимбли ненавидел их обоих еще острее. Зато, по меньшей мере, хотя бы его руки перестали чувствовать боль. Честно говоря, они теперь вообще никак не ощущались, просто мертвый вес, прикованный у него над головой.
Его притащили сюда несколько часов назад, после того как один из уродцев Жадности, бля, УЧУЯЛ, что он собирается дать деру, и поднял тревогу. А ведь он почти выбрался, он был уже практически свободен впервые за долгие годы.
Но что он больше всего ненавидел, так это ту жалкую рабскую часть самого себя, которая испытывала облегчение от его поимки. Ту, что затрепетала чуть ранее, когда Жадность сказал: «Ты следующий». И в этом он был ничуть не лучше, чем остальные выродки и монстры Жадности. Эта часть его уже принадлежала Жадности.
Сучка застонала в голос, забилась на члене Жадности, жарко кончая, и Кимбли заскрипел зубами, очень стараясь чувствовать презрение вместо зависти. Жадность снял ее с себя раньше, чем она успела восстановить дыхание, поднялся, по-прежнему возбужденный, и подошел – прокрался, как хищная кошка, грациозно-сильный и угрожающий, в тот угол, где они оставили Кимбли. Он был уже так близко, что от него отчетливо воняло ее щелкой, и Кимбли отвернулся. С улыбкой Жадность крепко сжал его подбородок и поднял лицо.
— Ну, и кого к кому ты ревновал?
Кимбли честно постарался освободиться, но Жадность держал так крепко, что, кажется, мог оставить синяк:
— Ты омерзителен, — огрызнулся Кимбли. – Вы оба мне омерзительны.
Улыбка Жадности стала чуть более хищной, чуть более опасной:
— Ты такой хреновый лжец, Кимбли.
И это было офигительно глупо, но как только он открыл рот, у него непроизвольно вырвалось:
— Пошел в жопу!
— Как пожелаешь, — Жадность отпустил его подбородок и вместо этого вцепился в волосы Кимбли, притянул его лицо ближе к своему члену, все еще влажно поблескивавщему от соков Миртел. – Обсоси дочиста.
Кимбли зарычал, раздираемый ненавистью и желанием, обнажил зубы в бесполезном угрожающем оскале. Бесполезном потому, что, заметив это, Жадность изменился – из теплой бархатистости кожи в гладкий мрамор – и толкнулся ему в губы. Гомункул резко выдохнул, проникая внутрь медленно и глубоко, его противоестественная твердость наполняла каждое движение грубостью. И та часть Кимбли, которую он ненавидел, была благодарна, она почти стонала от счастья, от неизбежности того, что он вынужден был подчиняться этой карающей жестокости, от вкуса Миртел на этом члене, от того, что он был абсолютно беспомощен сейчас. Но большая часть его понимала, как это отвратительно, и знала, что дальше будет только хуже. У Жадности не было никаких оснований щадить его теперь.
В его жизни наказания за непослушание становились все хуже с каждым новым хозяином, которому он служил, с горечью подумалось Кимбли. Армия, тюрьма, теперь вот это.
Приведя одежду в порядок, Миртел прислонилась к стене возле него и наблюдала за ними:
— Мило, — заметила она. – Так он мне нравится гораздо больше.
Жадность мурлыкнул.
— И мне тоже.
Он поднял свободную руку, и Кимбли показалось, что он почувствовал призрачное прикосновение к своим пальцам. — И все же, думаю нам стоит освободить ему руки. Немного от него будет пользы, если он потеряет их.
Это про его руки, понял Кимбли. Жадность говорил о том, что он может потерять руки, как о неком незначительном неудобстве, достаточном, чтобы выбросить его. И от этой мысли что-то похолодело у него глубоко в груди.
— Я могу подержать его, — предложила Миртел, чуть пожав плечами.
— Нет, — ответил Жадность, и на секунду Кимбли посмел почувствовать облегчение, с надеждой поднял глаза – и тогда Жадность улыбнулся ему своей ненавистной акульей улыбкой и сказал Миртел: — Тебе может не хватить силы. Позови остальных.
Она засмеялась, дрянная сучка.
— Будет сделано, босс.
Стоило ей выйти из комнаты, и Кимбли заскулил с членом Жадности во рту.
«Это ведь не считается за мольбу, — сказал он себе, — поскольку нет никаких слов. Это не считается, если слова звучат только у меня в голове: «Пожалуйста, не надо. Не разрешай им трогать меня. Не позволяй им видеть меня таким. Не поступай со мной так. Не заставляй меня делать это».
— Балдеешь? – спросил Жадность и толкнулся глубже. Его член был будто стальной прут, будто он сосал ствол ружья, ранящий мягкие ткани неба. – Отсюда выглядит именно так.
Носком ботинка он раздвинул колени Кимбли и надавил в пах. Кимбли вздрогнул от беззастенчивого прикосновения ноги к своему члену и с болезненной четкостью осознал, что он возбужден, несмотря на то или даже из-за того, что Жадность делал с ним. Кимбли не смог сдержать низкий стон и посмотрел на Жадность так гневно, как только мог.
— Ну ни фига себе, босс, — с чувством произнес Дорчет от входной двери. – Вот уж никогда бы не подумал, что ты сможешь укротить этого.
Кимбли напрягся, и Жадность подмигнул ему.
— Я не думаю, что он окончательно укрощен. Для этого потребуется работа всей команды.
— Гребанный ублюдок, — сплюнул Кимбли, как только Жадность освободил ему рот. Он чувствовал кровь у себя на языке, а его губы были смяты в сплошной синяк. – Ты мне за это заплатишь.
Жадность улыбнулся.
— Знаешь, и более крутые парни, чем ты, уже пытались со мной разделаться, — он снял цепь с крюка в стене и поднял Кимбли на ноги. – Лоу, — позвал он, — сможешь подержать это дерьмо для меня?
— С удовольствием, — буркнул Лоу. Кимбли посмотрел на него снизу вверх, и его затошнило. Дорчет рычал, Лоу хрустел костяшками, а Миртел улыбалась самой холодной улыбкой, какую он когда-либо видел.
И было понятно, что дальше будет только еще хуже.
Жадность взял Кимбли за горло и сдавил, безжалостно, оттесняя его назад, пока он хрипел и сопротивлялся. Его бедра коснулись края стола в середине комнаты, и он запаниковал, напрягся, но Жадность продолжал давить, наклоняя его назад, укладывая на стол, так чтобы этому подонку было легче добраться до его задницы.
— Прекрати, — выдавил Кимбли. – Жадность…
Гомункул перестал раскручивать цепь с его запястий.
— Почему?
Кимбли застыл. Фактически ему нечего было предложить.
— Я дам тебе все, что захочешь. Только отошли их.
Жадность бросил цепь, зазвеневшую об угол стола, сжал запястья Кимбли в своих ладонях и наклонился над ним, заводя руки за голову.
— Ты дашь мне все, что я захочу, в любом случае.
Он был так близко, слишком близко. Он выдохнул эти слова прямо в ухо Кимбли.
— Тебе нечем подкупить меня. Все, что я могу сделать с тобой, будет гребанным одолжением с моей стороны, — он слегка качнул бедрами, прижимаясь между раздвинутыми ногами Кимбли, чтобы тот отчетливо почувствовал его возбужденный член. – А эти люди сделали намного больше, чтобы заслужить мою благодарность, чем ты. Они останутся здесь.
— Нет, да пошел ты! Я сказал, нет! – Кимбли забился так яростно, что Жадность приподнялся над ним, и сразу же чудовищные руки Лоу сжались на запястьях алхимика. Тогда Жадность разжал свою мертвую хватку, и кровь снова устремилась по венам, и его руки просто вспыхнули огнем. Это было первое из вернувшихся к ним ощущений. Кимбли зашипел от боли, почти не замечая, что Жадность настойчиво раздвинул ему ноги.
— Тебе не кажется, что ты слишком много жалуешься? – тоном беседы поинтересовался Жадность, мягко обхватив его член. – Как ты тогда объяснишь это, а?
Бедра Кимбли отреагировали раньше, чем он успел остановить их – они толкнулись вверх. Блядь, он действительно был возбужден, и жаркая уверенная ладонь ощущалась так чертовски приятно. Усилием воли он заставил себя замереть и выдавил сквозь зубы:
— Я. Не. Хочу.
— Ты не хочешь, чтобы это ощущалось так клево, как оно есть, — закончил за него Жадность, поглаживая медленно и уверенно, улыбаясь при виде того, как Кимбли кусал свои разбитые губы и старался не отвечать на ласку. – Ты думаешь, ты такой один? Думаешь, никто раньше не ненавидел себя за то, что хотел принадлежать мне?
— Заткнись, — выдохнул Кимбли, все еще не в состоянии заставить свое тело оставаться неподвижным, закрыл глаза, чтобы не видеть этой довольной улыбки на лице Жадности. – Заткни свою гребанную пасть.
Свободная рука Жадности провела между его ягодицами, приласкала.
— Знаешь, скорей всего будет изрядно больно, если я вставлю тебе всухую. Особенно, учитывая, насколько я отвердел, — его член прижался, прохладный и твердый, как броня, к бедру Кимбли. – Ну как, хватит тебе здравомыслия, чтобы попросить смазки?
— Чего? – Кимбли уперся в Жадность мрачным, подозрительным взглядом. У того не было никаких причин делать ему поблажки.
— Все, что от тебя требуется, это попросить меня вежливо, — пояснил Жадность. Он улыбался, по-прежнему мягко поглаживая член Кимбли. Тот ничего не ответил, в ярости молча оскалив зубы. Молить Жадность о жалости было бы довольно погано наедине, делать это в присутствии других — просто немыслимо.
— Не согласен? Предпочитаешь, чтобы я тебе там все разорвал? – Жадность развел ноги Кимбли еще шире, пристраиваясь. Головка его члена была тупой, толстой и прохладной, и Кимбли напрягся, его дыхание панически участилось. Жадность надавил, медленно, даря жгучее обещание боли.
— Нет, — выдавил из себя Кимбли. – Остановись. Мне нужна смазка.
У него щеки горели от унижения, и он непроизвольно закрыл глаза.
Жадность замер, вообще не двигаясь, только держал его раскрытым и уязвимым.
— Хорошее начало. А теперь я хочу услышать, как ты скажешь: "Пожалуйста, сэр".
Кимбли отчаянно завертел головой, безнадежно пытаясь выдрать свои руки из страшного захвата Лоу. И тогда Жадность снова надавил, и в ответ все тело Кимбли содрогнулось, бедра заметались на месте, пытаясь избежать вторжения.
— Аааах, — вырвалось у него.
Руки Жадности сдавили еще крепче, удерживая его неподвижно.
— П… пожалуйста, — еле слышно выдохнул Кимбли, – Сэр.
— Мммм, — мурлыкнул Жадность, собственнически сжимая его бедра, и орган Кимбли дернулся в ответ. – А теперь скажи все вместе.
Кимбли зашипел от злости и выплюнул слова так быстро, как только мог:
— Пожалуйста, сэр, используйте смазку.
— Почти что удовлетворительно. И зачем я должен ее использовать?
— Чтобы… — ему хотелось закричать. Он и так делал то, что ему говорят – разве недостаточно? – Чтобы выебать меня.
Жадность снова будто бы непроизвольно мурлыкнул.
— А теперь посмотри мне в глаза и скажи еще раз.
— Я так тебя ненавижу, ублюдок! – огрызнулся Кимбли, прежде чем успел сдержать себя, и сразу же ослабел от страха.
Но Жадность в ответ засмеялся и выглядел при этом почти гордым его ответом.
— Ты можешь меня ненавидеть. Главное, чтобы ты подчинялся.
Потрясенный, Кимбли глаз не мог отвести от его лица. Он скорее набрал побольше воздуха, пока он еще не потерял своей решимости и пока Жадность не передумал, и взмолился:
— Пожалуйста, сэр, используйте смазку, когда будете ебать меня.
— Хороший мальчик, — оскалился Жадность, и что-то потеплело в его нечеловеческих глазах. И Кимбли ощутил невольную благодарность за это одобрение, и его затошнило от себя, даже несмотря на то, что Жадность приказал: — Достань мне смазку, Миртел.
Он сможет пережить это, понял Кимбли. Жадность отделает его, это точно, но есть определенные правила, и он будет следовать им, когда это потребуется для того, чтобы выжить. Он неотрывно смотрел в глаза Жадности, стараясь не видеть усмешку Миртел, когда она передала ему смазку.
Жадность улыбнулся ему обнадеживающей улыбкой:
— Думаю, мы неплохо продвигаемся. А теперь скажи, хочешь, чтобы я сначала растянул тебе задницу?
«Я смогу это сделать», сказал Кимбли самому себе.
— Да.
Жадность вопросительно поднял бровь.
Сквозь сжатые зубы Кимбли выдавил:
— Да, сэр, я хочу, чтобы Вы сначала растянули мне задницу. Пожалуйста.
На этот раз было уже гораздо легче произнести эти слова, легче уступить желаниям Жадности, и он ненавидел это.
И очень хотел бы ненавидеть то, как это ощущалось, когда Жадность ввел в него два пальца, скользких от смазки. Но прикосновение было медленным, и плавным, и нежным, хотя он ожидал чего угодно, но не этого. И ему было почти что больно от того, какое облегчение он испытал.
— Остановись, — прошептал он. – Не делай так.
— Не делать? – переспросил Жадность сухо, проникая в него все глубже. – Ты мой, Кимбли. И я собираюсь трахнуть тебя так, как еще никто никогда не трахал. – И он сделал нечто такое пальцами, нечто ужасное, как будто погладил член Кимбли изнутри. Кимбли забился, отчаянно вырываясь, давясь собственными жалкими паникующими стонами.
Дорчет засмеялся — звук резкий, как настоящий лай. Все тело Кимбли напряглось от гнева, выгибаясь на столе, рыча…
— Плохой пес, — огрызнулся Жадность, даже не взглянув на него, и Дорчет заскулил, как будто ему дали пинка.
Кимбли расслабился, напряженный оскал почти сменился улыбкой, прежде чем Жадность продолжил:
— Если ты будешь мне все усложнять, я не разрешу тебе поиграть с ним.
— Что? – Кимбли уставился на Жадность. Только не они. В смысле, не они тоже. – Мы так не договаривались.
— А мы никак не договаривались, — промурлыкал Жадность, снова пошевелив рукой. – Ты не в том положении, чтобы заключать сделки. Твое место делать, что я говорю, и принимать то, что я дам тебе.
Кимбли хотелось спорить, хотелось возразить, но Жадность опять касался его, как раньше, и если бы он открыл рот, Кимбли не был так уверен в том, что именно вырвется наружу. Хватало и того, что он весь дрожал, и двигал бедрами, а его руки сжимались и разжимались, в бесполезном поиске чего-либо, чтобы уничтожить. Еще хуже было сознавать, что какая-то часть его хотела быть здесь, поэтому он по-прежнему был возбужден, даже с пальцами Жадности в своей заднице и его шоу уродов, наблюдающим весь процесс.
А все становилось только хуже – лучше – он сам не знал – чем дольше Жадность гладил его внутри, мягко, неотвратимо. Кимбли так хотел, чтобы он перестал! Или делал это сильнее. Он хотел умереть. Он хотел кончить.
И когда он, наконец, утратил остатки воли, облегчением было хотя бы то, что первыми словами, которые вырвались у него, было:
— Я ненавижу тебя! – даже несмотря на то, что голос был голодным и жалким. – Чтоб ты провалился, Жадность, я так тебя ненавижу – трахни меня уже!
— Еще, — улыбнулся Жадность, не останавливаясь.
— Поганый ублюдок, — простонал Кимбли. – Я не могу… Ненавижу это, ненавижу тебя… Ммм… Пожалуйста, подонок, кончай это. Просто выеби меня!
Жадность выглядел очень довольным.
— Тебе идет быть беспомощным, — сказал он, вынимая, наконец, свои пальцы.
От внезапного ощущения пустоты Кимбли едва не затошнило: это не должно было быть таким странным НЕ чувствовать Жадность внутри себя. Но это было именно так: ему отчетливое не хватало чего-то важного все то время, пока Кимбли смотрел, как Жадность растирает смазку по своему члену, пока он не заблестел, влажный и черный.
Он задержал дыхание, когда Жадность прижался к нему, но в этот раз он был готов, и это… Боже, он был холодный и такой безжалостно твердый, но Кимбли уже знал, что сможет принять его, если подчиниться… Это не будет совсем уж невыносимо, если он только не станет сопротивляться, и откроется, и даст Жадности наполнить себя.
Жадность закрыл глаза, урча от удовольствия, погружаясь внутрь на всю длину, пока его бедра не прижались к ягодицам Кимбли. А потом остановился и посмотрел на Кимбли сверху вниз с настоящей улыбкой:
— Очень заводит принуждать тебя принимать меня, когда там на мне Абсолютный щит, — он покачнул бедрами, и его противоестественная тяжесть переместилась в заднице Кимбли. – Но проблема в том, что так я сам не могу почувствовать тебя как следует. – Его орган шевельнулся, дернулся, и щит растаял.
Кимбли застонал в ответ, и сам испугался, что так реагирует на такую мерзость, как член Жадности у него внутри.
— Ты отвратителен, — выдохнул он, когда Жадность удобнее перехватил его под колени, удерживая ноги Кимбли на весу и разведенными в стороны.
— Дааа, — согласился Жадность. – И ты настолько не можешь это выносить, что весь горишь.
Его руки почернели, сжимаясь с силой достаточной, чтобы оставить синяки, когти вдавились в кожу.
И Жадность начал двигаться, толкаясь медленно и глубоко, и Кимбли сжал зубы, что б не кричать. Это было сложно. Дыхание сбивалось, все его тело раскачивалось, отвечая независимо от того, хотел он этого или нет.
А потом Жадность нашел это кошмарное место и принялся мучить его, начав делать своим членом то же, что он делал до этого пальцами, движениями накатывающимися и ровными, пока Кимбли не показалось, что он сейчас просто весь развалится на куски.
— О, пожалуйста, — сквозь сбивающееся дыхание выдавил Кимбли, содрогаясь на его члене. – Не надо… Пожалуйста, прекрати.
— Я не собираюсь прекращать, пока не закончу, — ответил Жадность с голодной улыбкой. – Может быть, перестанешь противиться мне?
Кимбли не смог ответить, не смог сдаться и не посмел отказать, беспомощный в руках Жадности и Лоу, он обмяк с жалким хнычущим звуком.
Звук с другого конца комнаты заставил обоих: Кимбли и Жадность – посмотреть туда, на Миртел и Дорчета, неотрывно наблюдающих за ними, не взирая на то, что они ласкали друг друга.
От унижения у Кимбли кровь прилила к лицу, а Жадность засмеялся.
— Эй, никого не забыли? – он подмигнул. – Миртел, иди сюда и позаботься о Лоу. У него нет свободной руки.
Лоу пожал плечами и снова придавил руки Кимбли.
— Я могу подождать. Или это надо понимать в смысле, что ты не дашь нам поиграть с ним, когда закончишь?
Кимбли посмотрел на Жадность, замотав головой. Его глаза умоляли: «Нет, не отдавай меня им. Они гребанные монстры».
Жадность улыбнулся в ответ и резче ворвался внутрь, заставив Кимбли содрогнуться.
— Но ведь нет причины тебе страдать до тех пор, верно? – спросил Жадность, и Кимбли не совсем понял, кому он это говорит – впрочем, не то, чтобы это было важно, раз уж он продолжал делать, что делал: его член выворачивал Кимбли наизнанку от удовольствия.
И потом Миртел присоединилась к ним, и Кимбли чувствовал ее гребанный запах, а Лоу издал гулкий стон, низкий и полный удовольствия, отвечая на то, что она делала. И тогда Кимбли решил, что он примет слова Жадности, как сказанные в свой адрес, потому что если Жадность действительно собирался отдать его после своему шоу уродов, если они заставят его трахаться с таким монстром, как Лоу, тогда он хотел бы, по меньшей мере, получить удовольствие, пока мог. Если повезет, то он окажется достаточно хорош, чтобы Жадность захотел оставить его себе и не делиться.
Он знал, что Жадность не станет слушать его просьб остановиться, но мольба о большем могла сработать – Кимбли глубоко вздохнул, облизал губы и снова посмотрел прямо в глаза Жадности.
— Пожалуйста, — сказал он. – Пожалуйста, подрочи мне. Или дай мне самому это сделать. Или что угодно. Пожалуйста.
Жадность сбавил темп, мягко поглаживая ляжку Кимбли когтистыми пальцами.
— Назови мне достойную причину.
— Потому что я хочу… хочу кончить, — хрипло выдавил Кимбли. Он сам подался навстречу Жадности, насколько мог. – Потому что… — он был вынужден закрыть глаза, и его голос понизился до шепота. – Потому что твой член так классно ощущается у меня в заднице. Пожалуйста, сэр, дайте мне кончить.
— Я могу сделать, чтобы ты кончил прямо так, без лишней помощи, — Жадность угрожал, пугал, и Кимбли понял, что это, скорее всего, правда, мысленно умоляя Жадность не поступать с ним таким образом, не на глазах у остальных.
— Смотри на меня, — приказал Жадность.
Кимбли открыл глаза, беспомощный, сдавшийся.
— Пожалуйста, — попробовал он еще раз. – Пожалуйста, не заставляй меня делать это...
Жадность кивнул, снова с на удивление довольным видом.
— Не в этот раз, — согласился он. – Ты так хорошо себя ведешь, что заслуживаешь небольшой награды. – Он повелительно щелкнул пальцами и оглянулся. – Дорчет. Соси.
Химера зарычал, глядя на Жадность шокировано и возмущенно.
— Я не стану это делать для него!
— Нет, — сказал Жадность холодно. – Ты сделаешь это для меня. И сделаешь в точности, как я тебе сказал.
Дорчет заскулил очень тихо, оскалился. Когда он подошел к ним, его плечи были напряжены, а голова опущена. «Больше животное, чем человек», подумал Кимбли. Он встретился с Дорчетом глазами, и увидел горящую там ненависть, и выдержал его взгляд, пока Дорчет не отвернулся. А потом ему пришлось сдержать стон, кода Дорчет наклонился, злой и униженный, и стал лизать его член.
— Хороший мальчик, — похвалил Жадность, поглаживая его волосы. – Хороший пес.
Дорчет обхватил губами его головку, его рот — горячий и скользкий вокруг члена Кимбли, и Жадность надавил ему на затылок, чтобы он взял глубже.
Кимбли не сдержал стона, его бедра раскачивались сами собой, и не переставая смотреть Жадности прямо в глаза, он выдохнул:
— Еще, мать твою, еще.
В ответ Жадность стал трахать его размашистей и сильнее, с каждым рывком вбивая свой член немыслимо глубоко и в то же время толкая собственный член Кимбли в рот Дорчета. Кимбли дрожал, мучимый и переполненный желанием, давясь проклятьями каждый раз, когда зубы Дорчета царапали его орган. Это был перебор ощущений, больше, чем он мог выдержать. Все его нервы воспалены страстным порывом кончить. Его ноги дрожали и сжимались в захвате Жадности.
— Ты ублюдок… ебанный ублюдок… ну, пожалуйста…
И Жадность вогнал ему на всю длину и оскалился:
— Давай, — одновременно поднимая Дорчета за волосы. Кимбли выломало спину, вывернуло наизнанку, и он кончил, насаженный на член Жадности, стонущий, содрогающийся, переполненный, как никогда в жизни. Белый свет полыхнул у него перед глазами, как от настоящего взрыва.
Жадность последовал за ним, будто бы только этого и ждал, острые зубы обнажены в гримасе удовольствия, пока его член содрогался внутри Кимбли.
— Очень мило, — сказала Миртел, и Лоу согласно промычал что-то себе под нос.
— Да, — согласился Жадность, отступая и вытаскивая член, — он действительно оказался неплохой маленькой задницей. Может быть, я и оставлю его себе.
У Кимбли лицо горело от унижения, и он прикусил губу, чтобы ничего не сказать. Его собственные желания не значат ничего, Жадность очень ясно дал ему это понять.
— Так ты поделишься своей новой игрушкой, босс? – спросил Дорчет с голодной улыбкой.
Жадность посмотрел на Кимбли сверху вниз, и тот задержал дыхание, не отпуская его взгляда. Ему хотелось умолять: «Нет, не надо делиться мной. Я буду твоей игрушкой. Только не делай меня игрушкой и для них».
— Оближи его дочиста, — сказал Жадность Дорчету, — и можете пользоваться им до утра.
Эти слова вернули Кимбли голос, заставили высказать то, что он думал. Заставили умолять Жадность, пока тот застегивался:
— Пожалуйста, не надо. Не поступай так со мной!
Язык Дорчета слизывал сперму у него с живота, горячий и скользкий.
— Пожалуйста, не отдавай меня им, — есть только один способ сказать это так, чтобы могло сработать, чтобы этого было достаточно, и он должен попробовать: — Пожалуйста, сэр. Я хочу быть твоим.
Жадность обошел стол, наклонился и поцеловал его в губы. Кимбли открылся и ответил на поцелуй, приветствуя его, позволяя Жадности запустить язык ему в рот и даже поскуливая от удовольствия.
— Ты уже мой, — сказал Жадность, выпрямляясь, когтистая рука легла Кимбли на горло. – И я буду делить тебя, с кем я пожелаю.
Слова горели у Кимбли в горле: «Пожалуйста, нет, Жадность, подожди», — пока он смотрел, как гомункул идет к двери.
— Не повредите его слишком сильно, — бросил Жадность уже на выходе. – Я вернусь за ним на рассвете.
Кимбли смотрел ему вслед, смотрел, как захлопнулась дверь. Ему было слишком хреново, чтобы продолжать бороться. В оцепенении он услышал, как Дорчет сказал:
— Переверни его, я буду первым.
Кимбли был слишком измучен, он просто обмяк и подчинился.
Чем дальше, тем хуже.
Ему казалось, что он уже никогда не будет снова свободен.
Конец | 75 |
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО КАБАНА | Ангст, Нецензурная лексика, Романтика, Экшн | Сука… сука… сука…
Женщина, которая унижала его, топтала его гордость – теперь лишь жалкий маленький комочек живой плоти в сползающих складках белых одеяний.
Сука.
Мало того, что так и не дала победить себя в честном бою, так она даже его коварную подлость умудрилась вывернуть наизнанку.
Ребенок. Комочек розового мягкого мяса. Выбитые передние зубы. Треснувшая маска.
Нелл.
Сзаэль ни хера не понял. Слабак. Крыса. Искал лазейку, чтобы проползти обратно в Эспаду. Добро пожаловать, сука!
Радуйся, что Ноитора Джируга не станет марать Санта-Терезу о такую ползучую гадину, как ты.
Брезгует.
А Санта-Тереза голодна. Она стонет верхним лезвием о колонну. Она попробовала вкус крови Нелл, но не смогла напиться ей вдосталь. Она вибрирует в его руке, и эта дрожь бежит у него по позвоночнику, будто электрический ток. И бесполезно отмахиваться от неё и крушить стены. И это даже не голод. Это похоже на обиду.
Он хотел ее победить. Он победил. Но Нелл не могла не поднасрать и здесь. Ребенок!
Да пошла она на хуй!
Ему надо кого-то убить. Срочно надо. У него все тело зудит от желания отмыться от этого в чьей-то крови.
И он даже знает, кто это будет.
-----
— Эй, ты!
В ударе ноги было столько откровенной ненависти и злобы, что дверной косяк дал трещину, а дверь вылетела внутрь комнаты и с грохотом ударилась о стену.
Он убил несколько гребанных часов, пока нашел жилище этого уёбка. Хорошего настроения это почему-то не прибавило. Конечно, их со Сзаэлем план требовал определенной конспирации, но Ноитора успел настолько привыкнуть к таскающемуся за ним нумеросу, что необходимость самостоятельно искать его бесила уже сама по себе.
И вот, наконец-то, он получил удовольствие созерцать свою добычу.
В комнате Теслы, как и во всем Лас Ночес, с мебелью было туго, и даже хуже, чем в некоторых других помещениях – мебели не было вообще. Впрочем, дальний угол был аккуратно застелен и явно служил в качестве лежанки. Там и сидел на корточках Тесла, встрепанный, полуголый, однако уже сгруппировавшийся и с обнаженным мечом в руках.
Впрочем, увидев вошедшего, Тесла опустил занпакто на колени.
— Ноитора, что случилось?
— Дерьмо! – рявкнул Ноитора, и стальной полумесяц нацелился рогами в грудь Тесле. Потому что не хрена так на него смотреть. Он не потерпит неуважения. Он не потерпит, блядь, «дружеской заботы». Хватит с него этого дерьма.
Стоит отдать Тесле должное, он довольно легко уклонился от смертоносного удара и перебрался ближе к окну, так чтобы небольшой метраж комнаты не давал Ноиторе как следует размахнуться.
— Ноитора?
И опять этот его искренне обеспокоенный голос, и в лицо смотрит, будто хочет что-то такое увидеть… невидимое для остальных.
Нет там ничего!
— Ублюдок, — Ноиторе не обязательно пользоваться Санта-Терезой, чтобы порвать на куски несчастного нумероса. И когда он делает всего лишь один шаг в направлении Теслы, тот явно читает это убийственное намерение у него на лице.
Тесла коротко кивает, и как был – в одних легких штанах и с Верругой в руке – прыгает в окно.
Все правильно, нормальная добыча всегда пытается ускользнуть, прежде чем погибает по его воле. И никаких блядских превращений в ребенка.
Для Ноиторы окно тесновато, но один удар Санта-Терезы решает проблему, превратив оконный проем в небольшие ворота.
Держись, сучка.
Внизу на сером песке он видит Теслу. Тот больше не убегает. Ждет.
Это, блядь, даже смешно!
Ну, просто охуенно веселая выдалась ночка!
И Ноитора прыгает вслед за ним. Санта-Тереза занесена над головой.
Забыться в ярости боя.
Тесла принимает обрушившийся удар на лезвие Верруги. И падает на колено не в силах удержать такой мощи. Лицо у Теслы серьезное, брови нахмурены, как будто он заранее был готов, что так и будет. Ноитора рычит от злости и пинает его сапогом в грудь.
— Ноитора, чем ты расстроен? – поднимаясь, встревожено интересуется отлетевший шагов на десять нумерос.
— Как вы меня все достали!
Тесла коротко кивает и сам бросается ему навстречу.
Наблюдая за их схваткой, в черном небе усмехается месяц.
Тесла быстр и увертлив. Тесла упрям и сосредоточен. Он не такой уж легкий противник и это почти приятно. Возможно, конечно, маленький засранец с самого начала специально таскался за ним, чтобы изучить его технику, но… в любом случае он не плохой боец.
Каждая мышца в теле Ноиторы радуется широким стремительным ударам, на которые провоцирует его Тесла, атакам, выпадам, контратакам. Сладкой щекотке лезвия о его неуязвимую кожу.
Сколько прошло времени?
Полуголое тело Теслы блестит, покрытое тонкой пленкой пота. Лезвие Верруги все протяжней визжит от боли, сшибаясь с тяжелой массой неутомимой Санта Терезы.
Вот, блядь, но почему все опять так быстро кончается?
Давай, давай, напрягись еще немного. Чтобы убить тебя было сладко.
Не зли меня.
— Не зли меня, сука!
Хотя серьезных ран на нем незаметно, у Теслы уже реально измочаленный вид. В ответ на окрик он вздрагивает, замирает. Неуместным жестом проводит предплечьем по лбу под осколком челюсти, вытирая пот, и кивает. А потом уходит в релиз.
Здоровенный! Смех сам по себе начинает пузыриться в глотке у Нноиторы. И безоружный.
— Моя большая свиная отбивная, — почти мурлыкает Джируга, удобнее перехватывая древко Терезы.
И на миг обжигается о такой неуместный, нелепый сейчас укор во взгляде из щелей-глазниц зверомаски.
Ну, ладно, продолжим.
У него огромные лапищи. Бесполезные огромные лапищи. Хотя и видно, что сильные.
Ноитора зло скалится, поняв, что Тесла пытается поймать его своей гигантской рукой поперек туловища. И бьет одним из рогов Санта-Терезы прямо в центр ладони. Насквозь.
В большом теле много крови. Она так сладостно пахнет. Она так щедро хлещет.
Полумесяц с удовольствием лижет плечо, бок, голень. Грубая щетина-броня на кабаньем теле рвется как рисовая бумага. Тесла бьет в ответ. Сосредоточено, без веселья. Как будто бы понимает в своей тупой голове что, чтобы Ноиторе было интересно, он должен бить в полную силу. Он бьет в полную силу.
На миг его маска оказывается совсем близко к лицу Ноиторы, буран горячего пара из ноздрей сдувает назад спутанные черные лохмы.
Тебе конец!
Левой рукой вцепившись ему в клык, потянуть на себя и ударить коленом между глаз. И отшвырнуть прочь.
Копыта — самая дебильная форма ног. На удивление медленно для такой туши, Тесла заваливается назад.
Это снова смешно.
И Санта-Тереза вполне согласна. Не дожидаясь, пока он окончательно рухнет, она разрывает Тесле грудь и живот.
Красиво получилось.
Сначала в темное небо хлещет густо-красный фонтан, а только потом Тесла падает на землю.
Что, уже все?
Песок шипит, расползаясь; ветер относит прочь струящийся пар, в который распадается туловище кабана.
Увы, похоже, и, правда, все.
Даже жалко.
Песок шуршит.
Ветер дует.
Тучи бегут над головой.
Змеясь, скользит по песку массивная цепь. Ритмично звякают друг о друга браслеты.
Ноитора подходит к яме в песке, которую промяла при падении громадная туша.
В самом центре ямы на спине лежит человек со вскрытым брюхом и распоротой грудью.
Такой бледный человечек, такая темно-красная кровь.
Весь рот, весь подбородок в крови. На губах надуваются и лопаются блестящие пузыри. Значит, дышит.
Черно-белый человечек в черно-белой ночи.
Ноитора молчит, подходит совсем близко.
У Теслы крупные ступни. Некрасивые, угловатые, с выпирающими костяшками и мослами. Настоящие мужские ступни. Как у самого Ноиторы. Вот глупая мысль. На самом деле, конечно, меньше.
Ноитора перешагивает одной ногой через Теслу и приседает над ним на корточки.
— Слишком быстро, да? – будто извиняясь, шепчет Тесла.
Джируга презрительно хмыкает, смотрит вдаль, в сторону серых дюн на горизонте.
Тесла дышит так, что кажется, он вот-вот откинет копыта. Но он все хрипит, стягивает остатки рейацу в комок, как будто должен еще что-то успеть. Успеть что-то сказать.
— Ноитора, что у тебя случилось?
Вот бля… Упертый какой. Мозги ему занять больше нечем.
Ноитора уныло кривится, сам не замечая, что уже отвечает:
— Я вышиб эту блядь из эспады.
Звучит как-то грустно.
Дует ветер, шуршит песок. От тела Ноиторы на Теслу падает тень. Тесла лежит, истекает кровью и улыбается.
— Это замечательно.
Чего бы ты понимал. Ноитора раздраженно отмахивается.
— Ни хера. Она меня опять наебала.
Тесла озадаченно хмурится.
— Но ведь она проиграла?
— Не совсем, но, типа, да. Я разбил ее гребанную маску, — удар ребром ладони о кулак иллюстрирует историю. – Но не насмерть. Она была живая. Но вся сила – пффф!
Тесла молча кивает.
— Я выкинул ее и ее клоунов на хуй из Лас Ночес. Чтобы она потом вернулась и увидела, кто из нас круче. Потому что я круче. Я, блядь, круче нее. Просто мне нужно время.
Открытая рана в груди у Теслы как будто вдыхает излияния Ноиторы, и они врастают ему прямо в плоть. Каждое слово, каждая капля отчаяния. Эта тайна останется между ними.
— Она бы поняла. Но эта дрянь…
Ноиторе не хватает слов, и его кулак врезается в песок у виска Теслы. Звон от браслетов угасающим эхом вибрирует над песком. Встрепанные волосы лезут в лицо.
— Она меня кинула. Ребенок! Ты себе представляешь такое, блядь? Она стала гребанным ребенком!
Тесла лежит, умирает и слушает. И смотрит так, будто ему неважно, как Ноитора избавился от Нелл. И все равно, что с ней теперь будет. И что будет с самим Теслой.
Как будто своими маленькими мозгами он способен понять искреннюю обиду Ноиторы, то, что у него украли само ощущение победы.
— Сука! Ты представляешь? Перекинулась в сраную соплячку!
Октава чуть не кричит от злости, и в следующий миг замирает, потому что происходит что-то совсем нелепое. На руке Теслы нет перчатки, у него прохладные пальцы. Они на мгновение касаются щеки Ноиторы, убирая налипшую возле рта прядь.
— Ты знаешь, — очень серьезно говорит Тесла, — я бы никогда так с тобой не поступил.
На миг Ноитора застывает. Сам не понимая, чем он больше шокирован: прикосновением или словами.
Потом медленно наклоняется близко-близко, так что рваное дыхание Теслы касается его лица. Чуть ли не трогая губами губы Теслы, он резко и зло произносит:
— Не забывайся. Ты не она.
На миг в ясных глазах нумероса что-то вспыхивает. Как будто Ноитора наступил ему прямо в рану на животе. И сразу гаснет.
— Я знаю, я — это я, — очень спокойно и с удивительным достоинством отвечает Тесла.
Ноитора коротко хмыкает и плюет ему в лицо.
Это должно быть обидно.
А получается похоже на поцелуй.
-----
Когда Тесла очнулся первый раз, Ноитора сидел неподалеку на холме. Ноитора молчал, Тесла смотрел на него.
Так прошла одна тихая вечность.
Когда Тесла очнулся вторично, Ноиторы уже не было.
Тесла нащупал Верругу, поднялся с песка и похромал обратно к стенам Лас Ночес.
-----
Они оба еще не видели этого своими глазами, но уже где-то глубоко внутри чувствовали, что их оружие необратимо меняло форму.
Конец | 32 |
Жажда секса - не порок | AU, PWP, ООС, Повествование от первого лица | Pov Tom
Вернувшись с работы в наш с мамой уютный фургончик, я забрался к себе на полку с банкой пива. Тихо и пусто — скучно, одним словом. Интересно, где и с кем мама трахается на этот раз? То, что трахается — это точно, ведь сегодня у неё выходной, а она может пропадать или на работе, или у очередного мужика.
Шум мотора, пьяный смех, дверь фургона распахивается и внутрь вваливается целующаяся парочка: изрядно нажравшаяся мать и черножопый мужик. Хотя нет, не черножопый, скорее метис или ещё кто из этого стада. Красивый, сука... Да, у нас с мамой вкусы сходятся.
— Ну вот, а я уж думал, что вечер в одиночестве проведу. — сказал я, опираясь локтём на подушку и отпивая пива.
— Привет, Томми. — сквозь поцелуй мычит ма. — Подожди, мы тут заняты немного... — договорить не успевает — метис стаскивает с неё топ и жадно облизывает маленькую грудь. Любуюсь тем, как смуглые сильные руки ласкают её тонкую бледную кожу — что ни говори, а мама у меня красавица. Наверно, я бы её и сам трахнул, если бы не был таким пидарасом. Инцест — извращение?! Да ну вас нах*й, вы просто не видели мою маму.
А эти двое времени даром не теряют, уже полностью разделись и завалились на кровать, которая находится сразу под моей, как нижний ярус. Допив пиво, я выкинул пустую банку в дальний угол комнаты в кучу такого же мусора, и свесился вниз, продолжая наблюдать за е*ущейся парочкой — маму них*ёво прёт от того, что я смотрю, как её имеют. Ого, вот это размерчик! Меня бы он скорее всего порвал, но я бы стерпел, лишь бы почувствовать такой х*ище в своей заднице! Без раздумий стаскиваю штаны и надрачиваю в своё удовольствие, пока этот коняра вылизывает маму там, откуда я выполз восемнадцать лет назад. Закончив с прелюдией он, наконец, вставляет ей по самое нимагу. Таких откровенных стонов вы не услышите ни в одной порнухе — уже через пару минут этого мозговзрывающего зрелища чувствую, что яйца сжимаются, толкая сперму наружу. Голая загорелая задница с татуировкой-сердечком на правой ягодице весьма этому способствует, и я кончаю со своей полки вниз, прямо на скомканную одежду мужика, валяющуюся рядом с кроватью.
— Упс... — натягиваю боксеры и спрыгиваю с койки, чтоб взять ещё пива, а заодно и выйти покурить на улицу. Свежий ночной воздух кажется совсем холодным после горячей атмосферы тесного протраханного фургона. Глоток — затяжка — глоток, скрип открывающейся двери, шипение открывшейся банки.
— У тебя классная мама! — восторженно сообщает мужик.
— Я знаю. — казёл, ещё бы ты сказал, что она тебе не понравилась.
— И ты ничего против вот такого не имеешь? — спросил он.
— Если ей нравится, то какое право я имею ей запрещать? Она взрослая женщина, пусть делает, что хочет. — пожимаю плечами. Ну а в самом-то деле, почему мне должно что-то не нравиться? И вообще, у меня ё*арей побольше чем у неё будет.
— Интересные у вас отношения. — заключил он. — Кстати, ты обкончал мои джинсы.
— Хочешь постираю? — спросил я, выкидывая бычок. — Только у тебя дома.
— А Симона не будет против? — я только хмыкнул и зашёл обратно в фургон.
— Мам, можно я твоего бойфренда уведу?
— Как хочешь... Только заведи будильник, мне на работу завтра. — потянувшись, она укуталась в одеяло по подбородок.
— Ок. — нажав кнопку на будильнике, я склонился над кроватью и чмокнул её в щёку. — Спокойной ночи. Если что, деньги там же, где обычно.
— Ага... Удачи, мальчики. — сонно улыбнулась она. — Том, не забудь гандоны. — наставительно добавила она. Заботится.
— Конечно, пока. — застегнув джинсы, я снова вышел на улицу.
— Кстати, меня Анис зовут. — представился таки метис, протянув руку.
— Том. — кивнул я. Мы подошли к его обшарпанной Импале ржавого цвета, и Анис открыл мне дверцу. — Не стрёмно тебе на такой тачке гонять? — спросил я, усаживаясь внутрь.
— Ни капли. Зато меня издалека узнают. — гордо ответил он, заводя мотор. — Здесь акустическая система стоит дороже, чем сама тачка! — в подтверждение он врубил магнитолу, и сзади ударил такой звук, что в машине задребезжали все запчасти — я даже не сразу узнал биты песни любимого Сэми Дэлюкса.
— Прекрасно, только выруби её нахрен, а то тачка развалится на ходу! — крикнул я, но этот д*лбоёб меня не услышал, выруливая на шоссе.
Вот он, мой родной Магдебург — деревня, гордо именуемая городом. Иногда кажется, что я перетрахался со всеми мужиками этого захолустья, но нет же, Аниса я вижу впервые. Оп-па, знакомая тачка...
— Ну-ка, притормози-ка вот здесь... — я кивнул на стайку девчонок в мини, тусующихся рядом с машиной Дэвида. Это вообще отдельный кадр — один раз снял меня, а потом явился через два дня и заявил, что втрескался в меня по уши! Полтора года уже за мной ходит, по ресторанам и клубам таскает, шмотки покупает — только что замуж ещё не позвал... И всё никак не может поверить в то, что я — птица вольная, и хастлером работаю в своё удовольствие, а не потому, что меня держит Кингсайз. Я просто тусуюсь на его точке за три минета в месяц, кстати, кликуха Кингсайз — чистой воды понты, я его почти целиком могу заглотить.
— Ты чё, девку решил для компании захватить? — спросил Анис. — Я могу на халяву договориться — хозяин точки — мой кореш.
— Кингсайза знаешь? — удивился я. — Вообще-то я здесь работаю, а вот это, — кивнул на чёрную Ауди Дэвида, — мой персональный банкомат. Я быстро.
Поздоровавшись с девочками, я постучал в тонированное стекло Ауди.
— Привет, сладкий! — сразу заулыбался Йост. — А я как раз тебя ищу.
— Я тебе сколько раз говорил, чтоб ты здесь не ошивался?! — сходу набросился я. — Меня точно когда-нибудь Кингсайз выгонит отсюда!
— Так и прекрасно! Я уже столько раз приглашал тебя к себе жить! Том, пожалуйста, бросай проституцию, ведь зарабатывать можно и другим способом, или я могу тебя обеспечивать... — снова завёл старую песню, а мне осталось только закатить глаза.
— Бл*, я говорю, езжай отсюда! Завтра в одиннадцать я буду здесь, вот тогда и поговорим. — Дэйву ничего не оставалось, как вздохнуть и свалить. Почему этот дятел не может понять, что он мне просто неинтересен? Полный ноль в постели, ну нафига мне его любовь и деньги, если он не может нормально меня в*ебать?! С конкретно испорченным настроением, я снова залез в прокуренную тачку Аниса.
— А ты, значит, задницей торгуешь? — спросил он, снова мча по улицам ночного города.
— Нет, просто совмещаю приятное с полезным. — ответил я, закуривая сигарету с анашой, чтоб успокоиться. — Люблю секс, а так за него ещё и деньги платят.
— Опасно же, вдруг извращенец какой попадётся?
— Да попадались уже... Представь, один расстелил белую простынь и сказал лежать и не двигаться. Подрочил полчаса и отпустил, заплатив вдвое больше! Я еле сдерживал смех, когда понял, что он — грёбаный некрофил! — уже откровенно веселился я. — Кстати, давай по пути заедем в магазин, бухла что ли купим...
— Да без проблем. Но я имел в виду извращенцев типа садистов... — машина плавно завернула к ларьку.
— И эти попадались, но во всём есть свои прелести. Извращённое удовольствие можно получить даже когда тебя е*ут без смазки, при этом каждую секунду обзывают шлюхой, сукой, б*ядью и ничтожеством. Самое интересное, в такие моменты особенно остро чувствуешь своё превосходство — этот казёл, который пытается поднять свою убитую самооценку за счёт моего унижения, только опускает себя ещё ниже. Он платит свои кровно заработанные евро за то, чтоб я целый час позволял ему касаться моего тела. Для меня проституция не является необходимостью, просто мне так нравится, а он просто не может сам подцепить себе кого-нибудь на ночь, потому и покупает секс за деньги. И если ему от этого полегчает, я буду только рад. Как на ситуацию ни посмотри — в любом случае я удовлетворён, если не физически, то хотя бы морально.
— Да у тебя, я смотрю, целая философия по этому поводу! Знаешь, даже уважение вызывает. — лыбился Анис. Вот об этом я и говорил — кем бы я ни был, пока я уважаю себя, меня будут уважать и остальные. — Чего брать-то?
— Так пива какого-нибудь. Тёмного. — тот кивнул и вышел из машины, я тоже вышел покурить.
Сейчас уже часов пять, глаза начинают слипаться. Сзади слышны пьяные голоса каких-то парней — ругаются, ржут, спорят...
— Эээ... Это же тот самый парнишка, которого мы три дня назад снимали! — оборачиваюсь на голос — ну да, лица смутно знакомы. — Не желаешь составить компанию? — уже обращено ко мне.
— Не могу, я уже занят. — демонстративно опираюсь задницей на капот Импалы.
— Да ладно, мы вдвое больше заплатим! — ну-ну, учитывая, что их четверо, можно было бы неплохо поразвлечься, но сейчас я хочу Аниса.
— Я же сказал — занят. — окурок отправляется в урну.
— Какой, б*ять, глупый... — один подходит ко мне, замахиваясь — уклоняюсь, толкнув его локтём в спину, и он и тут же съезжает по дверце вниз. Чёрт, измазал Анису тачку в крови — нехорошо. Остальные трое охренело пялятся на меня.
— Ты смотри, чё творит! А ну иди сюда... — я уже приготовился отбиваться, но меня ждало интересное представление: вышедший из ларька Анис, оставив в сторонке пакет с пивом, сделал что-то типа сальто, при этом вмазав одному из парней ногами по лицу. Ещё один манёвр, похожий на элемент брэйкданса "вертушку", и остальные двое, так же получив ногами по рожам, валяются рядом. Не удержавшись, я похлопал в ладоши:
— Круто ты их уложил, однако! — одобрил я. — И что же это было?
— Капуэйра — танцевальный вид борьбы. — с нотками гордости в голосе ответил тот. — Понравилось?
— Не то слово! Я, кстати, брэйкдансом увлекаюсь, но подобное видел впервые! Научишь?
— Я не даю бесплатных уроков. — ухмыльнулся мужчина.
— Натура — самая твёрдая валюта уже не одно тысячелетие. — я отзеркалил ухмылку.
— Что ж, сначала посмотрим, на что ты способен, а там видно будет. Кстати, вот мы и приехали. — машина остановилась у двухэтажного домика. Загнав Импалу в гараж, мы прошли внутрь.
— А неплохо у тебя здесь. — констатировал я. Мебель и обои были старыми, но чистота была почти идеальной. За первой дверью, которую я открыл, оказалась спальня.
— Вот сейчас и узнаем, что ты умеешь. — почувствовав толчок в спину, я упал на мягкую кровать. О да, самое интересное только начинается...
Я думал, что кончу ещё до того, как он мне засадит. Кожа просто плавилась под его сильными руками, тело прошивали насквозь мощные разряды удовольствия, и когда он таки вошёл в меня сзади, я забрызгал кровать спермой, до хруста выгнув спину. Анис и не думал останавливаться, вбивая в меня свой член, как гвоздь в стену. У меня в самом деле даже возникло ощущение, что меня е*ут перфоратором — быстро, мощно и беспощадно. Отрывистые стоны сами вырывались из груди, перед глазами вспыхивали искры, и это было настолько ох*ительно, что я и сам подмахивал ему. Довольное сопение за спиной участилось, и я буквально почувствовал, как член в моей заднице напрягается сильнее, как выстреливает внутрь, и как сперма течёт по бёдрам, хотя его огромный х*й всё ещё внутри. Сжав его посильнее напоследок, я кончил снова.
— А ты сладенький мальчик. — одобрил Анис, шлёпнув меня по жопе. — Думаю, такая плата за уроки вполне сойдёт.
— Ну дык ёпт! Марка качества! — перекатившись на спину, я провёл пальцем по своей влажной груди, обводя сосок.
— Сучка, напрашиваешься на повтор? — подхватив мои ноги, он прижал их коленями к моей же груди, и я тут же перехватил их.
— Ага, напрашиваюсь... — да, чёрт возьми, не смотря на то, что задница уже саднила, я всё равно хотел его снова.
Восхищённо пялится на мою растраханную, залитую спермой дырку — я бы тоже хотел это увидеть — п*здец, поди, раз*ёбаная после такой-то еб*и. Чувствую его пальцы, два, три, четыре... Б*яяя...
— Эй, давай-ка без фистинга, мне ещё работать завтра! — предупредил я, тихо млея от осторожных поглаживаний внутри.
— Ладно, в другой раз. — кивнул он, резко засаживая в меня свой конский х*ище. Я только взвыл, опуская ноги ему на плечи и шире растягивая ягодицы руками. Кажется, теперь я понимаю, того, кто сказал крылатую фразу "по самые гланды" — такое ощущение, что член с каждым толчком пробирается всё глубже, раздвигая все органы внутри, и вот-вот в самом деле достанет до гланд. В лёгких не хватает воздуха, как могу, прогибаю спину, чтоб было не так больно, и начинаю в самом деле задыхаться, когда тону под новой лавиной оргазма. Сжимаю член Аниса задницей, и сквозь пелену экстаза чувствую, что внутри что-то разрывается.
— Абл*ёптваюмать! — истошно вскрикиваю, соскакивая таки с твёрдокаменного х*я. — Порвааал... — выдыхаю уже тихо, потихоньку отходя от оргазма.
— Чёрт, действительно... — смотрит мне между ног, а потом... Опускается ниже и дует мне в жопу!
— Ты чё творишь?! — заливаюсь смехом толи оттого, что яйцам щекотно, толи от идиотизма всей ситуации.
— Дык эта... Чтоб не болело... — мне кажется, или он смутился?
— Забей, не первый и не последний раз. Ты ведь не болеешь ничем? — морщась, я сел на корточки.
— Справку из КВД показать? — на полном серьёзе спросил он, снова вызвав у меня улыбку.
— Не надо, так верю. Ложись уже. — я сам толкнул его в плечи, укладывая на подушки, и опустился к здоровенному члену, который подарил мне сегодня аж три охренительных оргазма. В рот влезла только треть, но Аниса и это вполне устроило. Он нежно поглаживал мою щёку, а я полностью был занят гладкой головкой, полируя её языком. Увлечённо, смакуя даже, вылизывал корону, пробираясь кончиком языка под крайнюю плоть и в уретру — главное, что он меня не торопил, давая насладиться минетом в полной мере. Казалось бы, какой может быть кайф от члена во рту? А хрен знает, как это объяснить, но мне нравится его обсасывать вот так, неспеша и со вкусом. Вдоволь наигравшись, я всё же начал целенаправленно доводить его до оргазма, и чуть не захлебнулся огромным количеством спермы, вылившейся мне в рот. Вот уж внатуре конская доза!
— Знаешь, даже Симона уступает тебе во многих вещах! — восхитился Анис, откинувшись на подушки.
— Никто не знает, как доставить мужчине наибольшее удовольствие, кроме другого мужчины. — объяснил я простую истину, которую осознал ещё в тринадцать лет. — Где у тебя душ?
— Пойдём покажу. — морщась и прихрамывая, я дошёл до ванной, и вытолкал Аниса за дверь.
— По очереди! Ещё одного раза я не переживу. — объяснил я, защёлкивая шпингалет. Настроив воду, я забрался под тёплые струи. Вода нещадно раздражала разодранную задницу, но за всё в этой жизни надо платить — я уже привык.
Отмывшись от небывалого количества засохшей спермы, я замотался в первое попавшееся полотенце и вернулся в спальню — Анис уже спал, лёжа на животе и обхватив руками подушку. За окном светает, надо хорошенько выспаться, хотя вряд ли буду работать — жопа слишком сильно болит. Вот чёрт, я же обещал Дэвиду, что буду завтра в одиннадцать! Хотя, ладно, с ним можно будет договориться.
Кинув полотенце на пол, я прилёг рядом с мужчиной, и почти сразу же отрубился...
Продрав глаза, я резко сел на кровати, и так же резко упал обратно — жопа болела так, будто меня оттрахал табун коней. Но нет, б*ять, конь был всего один, и зовут его Анис. Кстати, где он шатается? На улице уже темнеет, значит сейчас часов десять... Чёрт, мне же надо встретиться с Дэвидом в одиннадцать! Упорно игнорируя боль в заднице, я всё же умылся и оделся, завязал дреды в хвост и пошёл искать этого мегопихаря. Обойдя весь дом, я его так и не обнаружил, а это плохо — через полчаса мне надо быть у Кингсайза, но оставить дом открытым я не могу. К моему счастью Анис вернулся именно в тот момент, когда я уже отчаялся его дождаться.
— Ты, б*я, где шляешься?! Мне валить давно надо!
— Не ори ты, и так башка болит. — поморщился он. — Запиши мой номер, завтра созвонимся.
— У меня мобильника нету. — Дэвид, конечно, покупал мне телефоны, но я их не брал — и так достаёт постоянно, так чтоб ещё и звонил?! Нет уж, увольте.
— И как ты только живёшь без сотовой связи?! — удивился Анис, выдвигая ящик стола. Внутри валялась куча телефонов разной степени поношенности, и перепутанные зарядные устройства к ним.
— А нахрена оно мне? Маму я и так часто вижу, клиентам номер давать не собираюсь, а друзей у меня нет. — объяснил я. Анис, подобрав зарядное к дешёвой Нокиа, протянул её мне.
— Ну вот, значит я буду первым твоим другом. — улыбнулся он. — Мой номер там записан, симка моя, аппарат х*й знает чей, но копам с ним лучше не попадайся. — инструктировал он.
— Фигня — меня е*ёт половина главного отдела полиции, так что проблем не будет. Ладно, я уже опаздываю, подбросишь меня до точки?
Дэвида ещё не было на месте, что странно — обычно он приезжает раньше на полчаса. Девочки как обычно сплетничали, пока на горизонте не было клиентов, а чуть поодаль от них я заметил новенького. Я привык быть единственным представителем мужского пола в этой компании ночных бабочек, и появление соперника мне совсем не нравилось, тем более, что парень был чертовски красив.
— Это ещё что за кадр? — спросил я девчонок, кивнув на красавчика. Они сейчас как раз обсуждали его, гадая, какого же пола это существо. У меня-то глаз намётанный, даже под слоями косметики я разглядел мужские черты лица.
— Да вот, пришло работать. Кингсайз ещё не в курсе, так что неизвестно, может и не останется. Страшная, как жизнь моя... — ответила мне Каролина. Ох, бабы, щебечут, нахваливают друг друга, а потом узнаётся, что у одной ноги кривые, у другой морда страшная, а у третьей жопа толстая.
— Понятно. Кстати, это парень. — оповестил я. — Так, я с ним сам разберусь, Кингсайзу про него ни слова. — обратился я ко всем остальным, и пошёл к парню, объяснять ситуацию.
Да, охренительно красив! По-женски, правда, но всё же... Непринуждённо так опирается на стеночку, глазками стреляет, тот ещё стервец. Как бы до драки не дошло — не хочется такую красоту портить. Оборачивается ко мне, и тут же теряет всю свою показную агрессивность — глаза округляются, тело напрягается, и кажется, он даже дышать перестаёт.
— Ну и сколько? — спрашиваю, подойдя вплотную. Нервничает, и, кажется, хочет убраться отсюда подальше. Чего это он дёрганый такой? Или просто я очень страшный?
— Д... — кашляет, прочищая горло. — Двести за час. На ночь — тысяча. — глаза отводит, трясётся, и тут я понимаю, в чём дело.
— Прекрасно, пойдём. — хватаю его за руку и тащу в ближайшею подворотню. Темнота, грязный асфальт, вонь от мусорных бачков, в которых шебуршат крысы — прям картина маслом. Прижимаю его грудью к стене и сразу расстёгиваю узкие джинсы, спуская их вниз. Вскрикивает, но не сопротивляется, только крупная дрожь проходит по телу. Прижимаюсь сзади, раздвигая длинные ноги коленом:
— Растяжка нужна? — прошипел я ему на ухо.
— Ч-что? — спрашивает и тут же всхлипывает. Резко разворачиваю его к себе, прижимая за плечи к стене:
— Ты, б*ять, совсем идиот? — ору в лицо, в бледное, мокрое от слёз лицо. — Какого хрена ты припёрся на панель, если даже ни разу не трахался с парнями? Ведь не трахался? — мотает головой, а мне так и хочется ему е*ало его красивое разбить. — Ты хоть представляешь, что тебя в самом деле могли тупо отодрать на этой помойке, и здесь же бросить, не заплатив ни цента?! Вали нахрен отсюда, и чтоб я тебя больше никогда не видел на этой точке! — приложив его спиной для убедительности, я отпустил таки тонкие плечи, и парень тут же съехал по стене вниз.
— Я не могу... Мне нужны деньги! — сквозь всхлипы выкрикнул он.
— Пиццу, мать твою, развози! Нех*й соваться туда, где ни черта не понимаешь! Если накрасился как шлюха, это ещё не значит, что стал ею!
— Мне нужно много и быстро! У меня нет времени, совсем нет времени... — судя по голосу, у него начинается истерика... Б*ять, только этого мне не хватало.
— Зачем тебе деньги? Задолжал кому-то? — уже спокойно спросил я. Парень снова замотал головой.
— Отец... Он в больнице... Нужна операция... У меня нет времени, мне нечего даже продать... Кроме себя... — отрывисто говорил он, стараясь успокоиться.
— Да, дела... И всё-таки ты идиот. Я бы на твоём месте попробовал банк ограбить. — шутки он не оценил, но реветь почти перестал, что несомненно радовало.
Вот уж попал мальчишка в жопу... И ведь не упрекнёшь — ради благой цели решил собой пожертвовать, бла-бла-бла. В который раз убеждаюсь, что человек может быть или красивым, или умным — один я исключение: мой ум не уступает красоте. И вот меня снова посетила гениальная идея!
— Так, вставай, пойдём со мной.
— Что? Куда? — удивлённо спросил он, вставая и натягивая штаны.
— Щас всё увидишь и узнаешь. Только морду вытри, у тебя косметика потекла. Кстати, я Том.
— Билл... О ужас! — запищал он, поглядев в зеркальце. — Не смотри на меня, я страшный! — меня пробило на ха-ха:
— Слушай, а ты точно парень? Ведёшь себя как баба! — в ответ меня прожгли злым взглядом.
— Тебе сколько надо-то?
— Тридцать тысяч... — я аж присвистнул!
— Нихрена ж себе! Да тебе бы пришлось полгода пахать, чтоб столько заработать!
— Ну, выбора-то у меня особого нет...
— Ладно. Должником моим будешь, если всё получится. У тебя дом есть?
— Конечно... А что? Я не могу его продать! — испугался Билл.
— Не ссы, я просто буду жить у тебя, а то мы с мамой живём в фургоне, и это жутко неудобно. — объяснил я.
Чёрная Ауди уже ждала меня, запихнув Билла на заднее сидение, я сел радом с Дэвидом.
— А это ещё кто? — спросил мужчина, рассматривая Билла. — Неужели натуралом заделался?
— Я парень... — пискнули сзади. Дэвид снова обернулся, внимательно разглядывая его, а я не сдержался и заржал.
— Дэээйви, мне нужна твоя помощь. — протянул я. — Дай тридцать штук, а?..
— Фига себе! Тебе зачем? — спросил он, заводя мотор. — И кого я с этого поимею?
— Поиметь можешь меня, а вообще... Хочешь мальчишку лишить девственности? — в зеркало я ясно видел, как Билл побледнел.
— Ну... Нет, давай-ка ты сам, а я посмотрю. Обещаешь шоу?
— О да, тебе понравится! — заверил я Дэвида и подмигнул Биллу.
— И почему я должен вам верить? Где гарантии? — Билл ломался до последнего.
— Нет гарантий. Впрочем, у тебя и выбора особого тоже нет. — снова зашуганый взгляд. — Ну чего ты такой дёрганый? Расслабься уже, не думай о том, зачем ты всё это делаешь, и получай удовольствие!
Пока Дэвид ходил за выпивкой, я успел раздеться и попытался раздеть парнишку, но тот упорно держался за джинсы, не давая мне их стянуть. Напоминать, что он спасает жизнь своему отцу, я не стал — у меня и так сложилось впечатление, что я его насиловать собрался, а если он будет отдаваться покорно, но со слезами на глазах, у меня просто не встанет...
— Я боюсь! — отползает от меня к изголовью огромного траходрома.
— Задолбал! — схватив его за ноги, притянул к себе и вытряхнул из штанов. Билл попытался на четвереньках отползти от меня, но я схватил его за боксеры и снова дёрнул на себя. Ткань затрещала, а Билл, проскользив по атласным простыням, оказался прямо передо мной. Стянув до колен порванные трусы, я прижал его обеими руками за поясницу:
— Короче, или ты сейчас успокаиваешься, и я делаю всё возможное, чтоб тебе было приятно, или я от*ебу тебя без смазки, растяжки и прочих прелестей секса, понял?! Хватит вести себя как баба, в конце-то концов! Это ведь даже гораздо приятнее, чем секс с девушкой!
— Мне не с чем сравнивать... — тихо признался он. Я конкретно прифигел:
— Это как?! Тебе сколько лет?
— Восемнадцать! — обиженно отозвался он. — Я не извращенец какой-нибудь, чтоб самоудовлетворяться в ванной, и спать с кем попало!
— Ну да, именно по-этому я встретил тебя на панели, и спустя два часа знакомства собираюсь тебя трахнуть... — чёрт, зря я это сказал, вот теперь опять вырывается.
— Да ты... Ты!.. — боковым зрением я заметил Дэвида, наблюдающего за нами из-за угла. Вуайерист херов, мля. Тот кинул на кровать небольшой чёрный рулончик плотной ткани, и я сразу сообразил, к чему он ведёт.
— Так, всё, тихо! — прикрикнул я. — Давай тогда договоримся так: ты утихаешь и делаешь всё, что я скажу, и тогда Дэвид не будет за нами наблюдать, согласен? — парень притих и задумался. — Всё уж легче, чем под пристальным взглядом, не находишь? — подтолкнул я.
— Ну... Хорошо, только... — он повернулся ко мне лицом. — Не делай мне больно, пожалуйста...
— Как скажешь! — ободрился я, расправляя ленточку.
— Это ещё зачем? Давай без всяких извращений, а?
— Никаких извращений, я просто завяжу тебе глаза, чтоб было не так страшно. — с тяжёлым вздохом, Билл повиновался. — Вот так, а теперь ни о чём не думай, сосредоточься на ощущениях.
Дэвид бесшумно проскользнул в комнату и устроился на диване с бокалом выпивки в руках. Сука, ещё бы попкорн взял — чувствую себя порноактёром на пробах! Пытаясь игнорировать мужчину, я поставил Билла раком:
— Плечи ниже опусти, спину прогни, зад выше, ноги шире. — командовал я.
— О господи... — прошептал мальчишка. Жаль, не могу видеть его покрасневшее от смущения лицо.
Он вздрагивал от каждого моего прикосновения, и тихонько поскуливал толи от страха, толи от того, что ему было приятно. Я провёл руками вверх по ягодицам, пояснице, позвоночнику, и обратно — гладко-выбритая розовая кожа казалась совсем ещё детской, слишкой нежной для взрослого парня. А ведь его ещё никто здесь не трогал...
Раздвинув ягодицы, я лизнул его от мошонки до дырочки, от чего Билл буквально взвыл и вывернулся из моей хватки. За такую проделку я хорошенько шлёпнул его по заднице.
— Ай! — взвизгнул он.
— Не рыпайся, а то накажу. — с улыбкой сказал я, поглаживая покрасневшую кожу. Парень промолчал, только раздвинул ноги ещё шире. Я с удовольствием присосался к его промежности, увлечённо вылизывая то яйца то дырочку, а Билл тихо — насколько это было возможно в его положении — хныкал в подушку, полностью спрятав лицо. Ммм... Представляю, как ему сейчас стыдно и приятно! Мне когда-то тоже пришлось переступать этот порог с не меньшим смущением.
— Билл, прекрати краснеть, тебе же нравится. — решил помочь я. — Забей на всё, не сдерживайся, и просто наслаждайся!
— Я так глупо выгляжу... — буркнул он.
— Глупо ты выглядишь, когда с ушами зарываешься в подушку! Подними своё красивое личико, я хочу видеть, как тебе хорошо. — мне, конечно, видно не будет, но ведь всё это шоу для Дэвида устраивается... Сидит, подрачивает, а на еб*ле ни одной эмоции... Казёл, он и меня с такой же безучастной мордой трахает, и хочет, чтоб я был только с ним?! Нет уж, мне нравятся живые люди, вот как Билл, например. Он всё же поднял голову, ухватился руками за изголовье, и теперь прижимается щекой к стене, положив подбородок на сцепленные замочком пальцы — даже с закрытыми глазами его лицо отображает всё, что творится у него внутри: страх, неуверенность, возбуждение, смущение, желание... Мокрый лоб, розовые щёки, красные губы, глубокое неровное дыхание — он хочет меня, но боится. Хоть мы и ровесники, он ещё совсем ребёнок, девственно-чистый, непорочный, невинный... Мне же предстоит ввести его в новую жизнь, и это печально... Секс — он как наркотик, один раз попробуешь, а дальше захочется ещё и ещё, больше и больше... Во всяком случае, у меня было именно так. Нимфоман я, как мама говорит.
Продолжая ласкать его пальцами, я приблизился к лицу Билла, так близко, что почувствовал тёплое дыхание. Провёл большим пальцем по щеке, по нижней губе...
— Поцелуй меня... — это были не слова, а его мысль, которую я почувствовал кончиком пальца. Целовался я всего с двумя людьми: с мамой, когда она учила меня этому нехитрому ритуалу, и со своим первым парнем. Клиенты не достойны подобной привилегии, а Билл... Его хотелось поцеловать, почувствовать полностью, дать иллюзию того, что это не просто секс.
Целовался он неумело, но страстно, будто все стоны, которые сдерживал, были вложены в эти касания губами. Он застонал в голос и прикусил мою губу, когда я вторгся в его тело пальцем.
— Тихо-тихо, сейчас... — прошептал я, снова становясь на колени между его разведённых ног. Не вынимая пальца, снова начал вылизывать чувствительную кожу, смочил получше и начал медленно проталкиваться глубже. Всё же первый раз должен быть самым приятным, чтоб запомнился на всю оставшуюся жизнь. Билл замолчал, анализируя ощущения, а я провёл рукой по его члену, заставляя вновь стонать и сжиматься. Прижался языком к дырочке, и медленно задвигал пальцем, потихоньку растягивая узкий зад. Незаметно начал поглаживать ещё и пальцами второй руки, аккуратно добавляя внутрь ещё один. Когда два пальца вошли полностью, я приоткрыл попку, раздвинув упругие стенки, и скользнул глубоко внутрь языком. Билл стонал от каждого моего движения, и мне уже не терпелось вставить ему, как вдруг я почувствовал руки у себя на пояснице. Дэвид, про которого я и думать забыл, как обычно вошёл быстро и полностью. После бурной ночи с Анисом, такое вторжение вызвало ощущения, будто у меня в заднице взорвалась бомба! Громко застонав, я чуть не упал на Билла, но всё же кое-как удержался. Вот теперь точно надо действовать, а то у меня просто упадёт от этой режущей боли.
— Смаз-ку-дай! — попросил я Дэйва, морщась и сдерживая стоны. Взяв тюбик из рук мужчины, я быстро смазал пока ещё стоящий член, и нацелился головкой на растянутую дырочку. Войти медленно и аккуратно не получилось — Дэвид, будто издеваясь, сильнее двинулся вперёд, и я оказался внутри наполовину. Билл вскрикнул, сильно сжимая мой член, но следующее движение Дэвида впечатало меня до самого конца. Я сразу прижал парня к себе за бёдра, чтоб пока было меньше трения.
— Больно, Том, больно! — выкрикнул он, сжимая руками подушку.
— Прости, это не я виноват... — знал бы он, каково мне сейчас, когда одновременно дерут в растраханный зад и член будто тисками зажимают.
Чтоб хоть немного облегчить участь и себе и Биллу, я взялся за его член, снова переключая мальчишку на волну наслаждения. Он потихоньку расслаблялся, и вскоре я смог начать двигаться внутри него. Дэвид задавал темп, но по обыкновению своему был однообразен — как раз то что нужно сейчас Биллу. То, что мужчина скоро кончит, я понял только по усилившейся хватке на своих бёдрах — дыхание и темп не изменились. Интересно, он вообще удовольствие получает от секса?
— Только не в меня! — прошипел я через плечо. Если ещё и сперма попадёт в ранки, у меня точно упадёт.
Когда я почувствовал пустоту внутри и тёплые капли на спине, то вздохнул с облегчением — теперь можно показать Биллу мастер-класс.
— Дэвид, помоги мне. — попросил я, выходя из горячего, безумно желающего оргазма тела. У Билла тут же подкосились ноги:
— О боже... — простонал он.
— Билл, сядь-ка прямо. — начал командовать я. Тот уже ничего не спрашивал и не сопротивлялся, только подчинялся. — Вот, теперь отклонись назад. — Дэвид взял его за плечи и облокотил на себя. Я подхватил длинные ноги под коленями, и поднял их вверх. — Дэйв, держи.
— Том?! — испуганно спросил Билл, почувствовав вторую пару рук, а я пока был не в состоянии ответить. Откровенность позы заставляла буквально закипать кровь в венах! Вот он, передо мной, совершенно открытый, с высоко задранными и разведёнными ногами. Боится, волнуется и... Хочет меня.
— Тихо-тихо, здесь я. Всё хорошо, расслабься. — Билл попытался сдвинуть ноги, но Дэвид держал крепко. — Ты такой красивый... — улыбаясь, протянул я.
— Том!!! — парень снова залился краской.
Опустившись вниз, я провёл языком от вновь сжавшейся дырочки вверх, взял в рот головку (ибо размер был даже побольше моего), и, услышав нетерпеливый стон, снова вошёл в него, приподнимая мальчишку за бёдра. Он сразу обхватил руками мои плечи и тихо застонал мне на ухо.
— Сладких, чёрт возьми, какой же ты сладкий... — неизвестно зачем шептал я, почти полностью вынимая член, и резко вдалбливая его обратно. Он не мог контролировать себя, мышцы постоянно сжимались, не давая двигаться свободно, но это было скорее приятно, чем нет. Немного отодвинувшись, я увеличил темп и потянул за чёрную ленту, закрывающую накрашенные глаза. Билл зажмурился от яркого света, он уже не мог сдерживать громких стонов.
Почувствовав приближение оргазма, я сначала остановился, а потом резко двинул бёдрами вперёд, вбивая член в Билла, срывая с его губ уже не стоны, а крики. Снова и снова, представляя, что чувствует сейчас парень, когда внутри всё заполнено, когда слишком много ощущений, и когда всё это напряжение вырывается белыми каплями, оставляя только концентрированное удовольствие оргазма.
Мы кончили одновременно — Билл вцепился в мои плечи, я прижал его за талию. Дэвид отпустил его ноги, и встал с кровати, а мы пока пребывали в кратковременной нирване.
Вырвав из чековой книжки листок, мужчина чиркнул по нему ручкой и положил на стол.
— Можете остаться на ночь. — сказал он и вышел из комнаты. Вот так вот всё просто: для него и деньги — ничто, и чувства тоже.
— Билл, пойдём в душ. — сказал я, пытаясь оторвать его от себя.
— Подожди, ещё немножко. — тихо ответил он.
Когда послевкусие первого оргазма отпустило его, мы добрались таки до душа. Вышли мокрые и голые, Билл за это время не сказал ни слова.
Перестелив чистое бельё, я с разбегу запрыгнул на кровать, игнорируя уже такую знакомую и родную боль в заднице, а парнишка осторожно прилёг рядом.
— Ну, как тебе твой первый раз? — весело спросил я. Всё же хоть я и редко бываю сверху, но трахаюсь всё же превосходно. — Эй, Билл?
— Обними меня.
— Чего? — я повернулся на бок, он лежал лицом ко мне, почти вплотную.
— Обними меня. — повторил он. Улыбнувшись, я притянул парня ближе к себе за талию и закинул ногу ему на бедро. Хотел было повторить свой вопрос, но не успел — его губы быстро накрыли мои...
Проснулся я около полудня, что для меня слишком рано, а разбудил меня непривычный запах кофе. Обычно я просыпаюсь либо от прикосновений клиента, либо от шипения открывающейся пивной банки — смотря где усну.
Я почувствовал, как матрац рядом прогнулся, и чей-то пристальный взгляд бегал по лицу. Делая вид, что ещё не проснулся, я перевернулся на бок и скинул ногой тонкое покрывало — вот теперь взгляд точно устремлён вовсе не на лицо. Чуть различимое тепло коснулось щеки, и я, не сдержавшись, улыбнулся и открыл глаза:
— Доброе утро! — Билл буквально отпрыгнул от меня, заливаясь краской. Сейчас он такой милый, лицо совсем детское без тонны косметики.
— Доброе... Кофе будешь? — он опустил глаза и протянул мне чашку.
— Спасибо. Знаешь, мне ещё никто никогда не готовил кофе с утра. — признался я, отпивая.
— Это не я, это девушка принесла. — врёт, нагло врёт! Элиза, единственная служанка Дэвида, прекрасно знает, что я не пью кофе со сливками и сахаром. Никогда не любил его, но потерпеть могу — всё же Билл старался для меня, и совсем неохота его обижать.
— О, понятно. Но сегодня она явно в ударе — такой вкусный кофе у неё получается впервые! — парень отвернулся, но я знал, что сейчас он улыбается. Вот так маленькая ложь может подарить человеку капельку счастья. Пусть не совсем честно, но так приятно, когда люди улыбаются из-за тебя.
Дэвида в доме уже не было, и мы с Биллом решили прогуляться пешком от элитного района до нашего. По дороге зашли в магазин, я купил пива, две замороженные пиццы и новый фильм на DVD.
— Только у меня нет проигрывателя... — тихо сказал Билл.
— Что, прости?
— Я говорю, у меня дивидюшника нет.
— Эээ... И что? — спросил я, а потом до меня дошло: — Нет-нет, я сейчас не собираюсь к тебе, мне домой надо. Я ведь должен предупредить маму, собрать вещи, да и вообще, сначала всё же стоит спросить разрешения у твоего отца — вдруг он будет против? Не хочу вылететь на улицу с вещами посреди ночи. — объяснил я.
— Ты же ему жизнь спас! — возразил Билл.
— Во-первых, ты эти деньги честно заработал. — от моих слов парня передёрнуло. — А во-вторых, если твой отец узнает, как именно ты их заработал, то первым делом сломает мне шею. Сначала надо придумать красивую легенду, а потом всё же спросить разрешения. В общем, запиши мой телефон, и когда твой отец поправится, мы навестим его и объясним ситуацию. Я всё беру на себя, так что тебе врать не придётся, хорошо?
— Том... Почему ты вообще решил мне помочь? — спросил он вдруг. Честно говоря, такого вопроса я не ожидал, да и не задумывался над всей этой ситуацией...
— Ну... У меня, наверно, такая привычка — помогать всем, кому это нужно. — улыбнулся я. — Ладно, говори свой номер, а то я своего, если честно, сам не знаю. — побыстрее сменил я тему. Я в самом деле никогда не задумывался о том, зачем даю людям то, чего они хотят. Пусть хотят они всегда разного, но получают от меня желаемое через секс: кто-то хочет самоутвердиться, кто-то выместить злость, кому-то необходимо почувствовать нежность и ласку, а кого-то надо пожалеть и убедить в том, что если тебя бросила девушка, то жизнь на этом не заканчивается. Вы знали, что чтобы работать на панели нужно быть хорошим психологом?
Как-то раз меня привезли в сауну, клиент явно перебрал с выпивкой, и признался, что впервые решил воспользоваться услугами проститутки. Я не спрашивал, почему он снял именно парня, я спросил, почему он поссорился с женой.
— Откуда ты узнал? — спросил он тогда.
— Сразу видно, что ты никогда ей не изменял: когда мужчина хочет изменить жене, он снимает обручальное кольцо...
И вот тогда он заплакал. Почти без слёз, но очень отчаянно, как плачут только мужчины. Проревевшись, он рассказал мне всё, и глупую причину их ссоры, и что маленький сын потом плакал, и про опрометчивое решение снять кого-нибудь на ночь... Тогда я не взял с него ни цента, только номер телефона и обещание, что он вернётся домой, помирится с женой и в следующий раз сразу сведёт начинающийся скандал на нет.
На следующий день я позвонил к нему домой — обещание он сдержал... И это не единичный случай, когда наше общение с клиентом ограничивалось именно общением. Странно, что очень многие люди сразу пускаются в тяжкие, хотят сделать себе ещё хуже — рассорившись с семьёй, тратят все деньги на баб и выпивку, а когда его выселяют со съёмной квартиры за неуплату, и выгоняют с работы за прогулы, то обязательно надо пойти в сортир какого-нибудь притона и там вздёрнуться на собственном галстуке. Глупо. И печально оттого, что всё это — правда жизни.
Полторы недели пролетели незаметно: разные клиенты, новые и старые; посиделки с мамой за банкой пива и просмотром DVD; поход с девчонками в клуб — сделал подарок Ариэль на совершеннолетие. Ещё мне позвонил Анис — в R'n'B-клубе, где он постоянно зависал со своими друзьями, устроили рэп-баттл по фристайлу, а так же и конкурс по брейкдансу, в котором он участвовал.
— Здесь ты увидишь мастер-класс, мальчик. Самые крутые рэпперы нашего города сегодня будут поливать друг друга грязью, и если повезёт, то после выступления посмотришь самую настоящую гангстерскую перестрелку! — воодушевлённо рассказывал он, пока мы ехали на его раздолбанной тачке к клубу.
— О да, уверен, зрелище просто незабываемое! Тупак Шакур оценил бы... — невесело пошутил я. Люди убивают друг друга из-за такой мелочи, как песни — это ли не сумасшествие?
В клубе собрались одни ниггеры, белых я видел всего человек пять. Анис быстро сгонял к бару за махито, и вернулся к самому началу баттла. Что и говорить, диджей отжигал за пультом, зал качался под монотонные биты, участники, как и было обещано, рифмами посылали друг друга в самые глубокие глубинв своих чёрных задниц. Самое интересное, всех ниггеров резво вздёрнул белобрысый парнишка, явно косящий под Эминема. При чём так культурно и интелегентно это сделал, что зал был в восторге, а побеждённый "чёрный король" тут же публично побратался со своим "приемником".
Дальше было выступление нескольких андэграундных групп, после чего объявили конкурс брейкданса. Толпа тут же расступилась, образовывая в середине зала круг для танцоров, из колонок послышался неизменный Boomfunk mc's "Freestile" — сколько себя помню, каждый конкурс начинался именно с этой песни.
В круг по очереди выходили ниггеры, верхний брейк танцевали мало, больше уделяя внимание нижнему, одному неосторожному зрителю сломали нос, когда делали "вертушку". Ничего нового или интересного не было, я и сам так могу, только не стану — алкоголь уже конкретно дал в голову.
— А сейчас смотри и учись. — сказал Анис, выходя в центр круга. Зрители сразу оживились, будто только и ждали его выхода. То, что было дальше, просто не описать словами! Я в жизни не видел таких приёмов, такой пластики и скорости! Иногда было ощущение, что Анис вообще не касается пола, а крутится в воздухе! В общем, я был под впечатлением, как и все остальные, находившиеся в зале.
— Чувак, круто ты их всех сделал! — восхищался я, когда мы возвращались из клуба.
— О да, я знаю. Через некоторое время и ты так сможешь. За твою сладкую задницу я научу тебя всему, что умею сам. — точно, мы ведь договаривались об этом... А я и забыл как-то.
— Слушай, давай ты просто будешь учить меня этой своей капуэйре, а я просто буду тебе давать, а? Мне не нравится то, что я таким образом с тобой расплачиваюсь...
— Том, ты же хастлер, ты постоянно трахаешься за бабки! — не понял он.
— Это другое, ты ведь не мой клиент, значит, и я для тебя не шлюха.
— А, всё, суть уловил. — улыбнулся он. Кажется, он в самом деле всё понял. Что ж, это радует.
Он тренировал меня почти до самого утра, а потом мы с ним трахались как сотня бешеных кроликов после недельного воздержания. Естественно, на работу я в тот вечер не вышел, а утром следующего дня мне позвонил Билл.
— Привет, Том! Папа оправился после операции, сегодня вечером он окончательно отойдёт от снотворных и обезболивающих, и можно будет поговорить с ним! — тараторил он в трубку. В голосе чувствовалась улыбка, и мне тоже захотелось улыбаться.
— Прекрасно! Тогда давай встретимся часов в пять, я подъеду к больнице.
— Хорошо, встретимся у входа в центральный городской госпиталь. Том... Спасибо тебе.
— Да ладно, успеешь ещё отблагодарить. — заигрывающим тоном сказал я, и отключился. Почему-то я был уверен, что Билл согласится провести со мной бессонную ночь, а может даже и не одну. Лениво потянувшись, я соскочил со своей полки и пошёл на "задний двор", принимать водные процедуры.
Я курил у входа в больницу, когда на меня налетел маленький чёрный вихрь, источающий убийственно-сильный запах женских духов.
— Тихо-тихо, Билли, поменьше эмоций, а то на тебе одежда скоро вспыхнет! — улыбнулся я, отстраняя от себя мальчишку.
— Том, пойдём скорее, ты обязательно понравишься папе! Он точно не будет против, если ты переедешь к нам, я уверен! — щебетал он, пока мы шли до палаты. У меня сложилось такое чувство, что меня ведут знакомить с отцом невесты. — Ну, вот мы и пришли! Добрый вечер, папа! — Билл вошёл в палату, я за ним.
— Билли, сынок! — мужчина приподнялся на кровати, чтоб обнять парня.
— Пап, познакомься, это Том! — представил меня Билл.
— Здравствуйте, герр Каулитц... — растерянно поздоровался я с начальником главного отдела полиции, который не раз натягивал меня прямо на рабочем столе своего кабинета...
— Ну здравствуй, Томас. — прищурившись, поздоровался мужчина. По его взгляду я ясно понял, что если Билл узнает о том, что между нами что-то было, мой труп вряд ли вообще когда-либо найдут. Так же я понимал, что если Йорг узнает про то, что я трахнул его сыночка, участь моя будет примерно такой же, если не хуже. Чёрт, вот ведь попал! Хотя, они оба не желают, чтоб эта тайна была раскрыта, значит, я вполне могу выкрутиться.
— Ой, а вы знакомы? — удивлённо спросил Билл, и я сразу решил всё взять в свои руки:
— Да, было как-то дело около года назад, на меня в подворотне напали хулиганы, а твой отец помог мне и арестовал нарушителей. Пока составляли протокол — разговорились... Очень рад видеть Вас снова, герр Каулитц! — я лучезарно улыбнулся и протянул руку. Йорг одобрительно хмыкнул и пожал её.
— Ну а вы как познакомились, спросил он, снова косясь на меня.
— Это вообще была случайность! — на ходу начал сочинять я. — Ну, Вы в курсе, где я работаю, так вот, мимо нашей точки проходил Билл, остановился, чтоб что-то в сумке найти, а я его за клиента принял. Он, конечно, ничего не понял сначала, и как-то мы разговорились, в кафе зашли... Вы же знаете, зачем я работаю, так вот, он мне и рассказал, что его отцу, Вам то бишь, нужна операция, а денег нет, и я решил помочь. Помните Дэвида Йоста? Так вот, я у него в долг денег и попросил, а с Биллом договорился, что смогу пожить у него — Вы же знаете, мы с мамой живём в тесном фургончике, но всё же решили сначала спросить у Вас, вот. — выпалил я на одном дыхании и снова улыбнулся.
— Что ж, Том, учитывая то, что мы с тобой знакомы, и ты помог мне, я соглашусь приютить тебя, но! — он притянул меня к себе за футболку и зашипел на ухо...
В общем, если я хоть пальцем трону Билла, то меня *цитирую* : "убьют, потом изнасилуют, потом ещё раз убьют, потом ещё раз изнасилуют, а после расчленят и поиздеваются над каждым кусочком в отдельности" *конец цитаты* Сглотнув, я отстранился и отошёл от койки на шаг.
— Торжественно клянусь не трогать Вашего сына ни пальцами ни какими-либо другими отростками своего организма! — заверил я Йорга.
— Вот и прекрасно! — улыбнулся тот. — Можете идти, мальчики.
— Спасибо, папа! — Билл снова обнял отца и поцеловал его в щёку. — Поправляйся поскорее.
— Скорейшего выздоровления, герр Каулитц. До свидания.
Когда мы вышли из больницы, Билл просто сиял:
— Здорово! Представь, мы теперь будем жить в соседних комнатах, перестукиваться через стену ночью, утром вместе завтракать, а вечером смотреть DVD! Я специально плеер купил! — щебетал он, подпрыгивая от радости. Такой наивный, ну точно ребёнок!
— Билли, должен тебя огорчить, но вряд ли всё будет так, как хочешь ты... Ночью я буду пропадать на работе, а вечером отсыпаться. Думаю, единственное время, когда мы будем пересекаться, это утро, когда ты завтракаешь и уходишь на учёбу, а я возвращаюсь с работы. — радостный огонёк в глазах мальчишки тут же погас, а я почувствовал себя последней скотиной.
— Я думал, ты больше не будешь там работать... — тихо сказал он.
— Прости, просто ты не понимаешь, что значит для меня эта работа. Я делаю это не из-за секса и уж точно не из-за денег, руки-ноги и мозги есть, вполне могу работать практически везде. Мне важны сами клиенты. Как думаешь, нормальный мужик, у которого всё в жизни хорошо, стал бы снимать проститутку? Нет, он бы пошёл в клуб и там подцепил девочку или мальчика на ночь. Люди, которые платят за самое безопасное и простое удовольствие жизни — несчастны по определению. У каждого есть какие-то комплексы, проблемы и внутренние конфликты, и им просто нужна помощь. Девочки, которые работают вместе со мной, могут дать им только секс, клиенты могут дать им только деньги, я же даю поддержку и зачастую подсказываю правильное решение, а взамен получаю признание и благодарность. Поэтому я не стыжусь своей профессии — я не торгую телом, а помогаю людям. Так же, как и тебе. — Билл задумался над моими словами. Видно было, что он всё понимает, но вот так резко поменять своё отношение к моему образу жизни не может. Ничего, пройдёт время, и он привыкнет. Только бы его симпатия не переросла в нечто большее — то, что я ему нравлюсь, я понял тогда утром, в доме Дэвида. Парнишка — мой ровесник, но мне кажется, что я гораздо старше его, или просто он в свои восемнадцать ещё совсем ребёнок?.. Думает, что я ничего не замечаю, хотя всё буквально написано у него на лице.
— Ладно... Но сегодня-то мы посмотрим DVD? — спросил он, грустно улыбаясь. Б*ять, если он всегда так будет на меня смотреть, я не выдержу, и вернусь к маме. Слишком сильно Билл за меня переживает.
— Конечно посмотрим. — я приобнял его за плечи одной рукой и ободряюще улыбнулся. — Только сначала заедем ко мне за вещами.
Я сам не мог понять, почему у меня такое отношение к мальчишке. Да, я всегда почти моментально мог найти общий язык с любым человеком, но здесь было нечто другое. Наверно, всё из-за того, что я привык общаться с людьми, которые намного старше меня — не со всеми из них можно быть откровенным, не каждый готов сделать что-то для меня, и подавляющее большинство невозможно читать, как открытую книгу. Билл подкупал своей непосредственностью и открытостью, чистым желанием наладить со мной отношения не из-за личной выгоды, а только ради более тесного общения. Он хотел стать мне другом, и пошёл самым верным путём — не притворялся, был самим собой. Честность — одно из тех качеств, которое я больше всего ценю в людях, а в нём не было ни капли фальши, это было заметно невооружённым глазом.
Не очень люблю мультики, но чувство непонятной вины не дало мне возразить, когда Билл выбрал какое-то анимэ. Как потом оказалось, это яойная полнометражка с пометкой +18. Когда на экране дело дошло до секса, я пододвинулся поближе к экрану, а Билл, кажется, отвернулся. Со стороны постельная сцена выглядела красиво и безумно-романтично, как мне показалось. Интересно, в реальности так же?
Под конец, когда главные герои, преодолев все препятствия, "сливаются в чувственном нежном поцелуе", Билл уже готов расплакаться от умиления, а я только улыбаюсь, наблюдая за его реакцией.
— Как здорово! Они так любят друг друга, и никто им больше не нужен... — я с тревогой заметил подтекст в этой фразе — не дай бог мальчишка в меня втрескается, это будет катастрофа! Я неизбежно разобью его сердце, а герр Каулитц потом похоронит меня под метровым слоем бетона...
— Да ладно, такое только в кино и в мультиках бывает. — как можно более равнодушно заявил я. Пускай побьётся немного об эту стену и оставит свои глупые мысли — так будет легче всем.
— Не говори так, я верю в то, что настоящая любовь бывает на самом деле! — обиделся он.
— Ладно, как скажешь. Но всё равно верится с трудом.
— Том, пожалуйста, поцелуй меня... — сразу вспомнился тот момент, когда Билл стоял на коленях голый, а я растягивал его девственную попку. Он тогда так же с придыханием попросил, чтоб я поцеловал его. И сейчас от его слов тело обдало горячей волной. "Что же ты со мной творишь?.." — пронеслось в голове, прежде чем он сам потянулся к моим губам.
Прекрасно осознавая, что делаю величайшую ошибку в своей жизни, я притянул его ближе, запуская язык в его рот. Билл почти сразу расслабился и полез руками мне под футболку. Что ж, Carpe diem* — и пошло всё к чёрту...
Мальчишка цеплялся за мою одежду, пытаясь снять её скорее, но сначала я хотел раздеть его.
— Подожди, сначала ты. Подними руки. — он повиновался, и я стянул с него футболку. Такой худой, хрупкий — то ли хочется быть с ним осторожным, как с тонким фарфором, то ли подчинить себе, наслаждаясь его беспомощностью.
Я облокотился на спинку дивана и потянул Билла на себя, он поставил колени по обе стороны от моих бёдер и взглядом спросил, что делать дальше. Неспешно поглаживая его, я расстегнул ширинку и залюбовался татуировкой-звёздочкой, которая совершенно не подходила такому невинному существу. Билл сжимал мою футболку на плечах, пока я стаскивал его джинсы и бельё — снова нервничает, а я весь дрожу от предвкушения. Отбрасываю шмотки в сторону и достаю из кармана тюбик лубриканта, сразу открывая его и выдавливая гель на пальцы. Когда же провожу ими между ягодиц парня, он со стоном подаётся вперёд, касаясь головкой члена кончика моего носа, и тут же дёргается назад.
— Прости... — шепчет неразборчиво, его возбуждение чувствуется физически — теплом рядом с его кожей.
— Всё хорошо, иди сюда. — я одним движением вогнал в него весь палец, и Билл снова рванул вперёд, попадая членом в мой открытый рот. От неожиданности попытался вырваться, но я надавил пальцем вниз, заставляя мальчишку снова опуститься и насадиться на него. Стон стал больше похож на крик, когда я снова резко вставил палец, толкая Билла на себя и сильнее сжимая губы вокруг его члена. В таком темпе мы и продолжили — я трахал его пальцем в попку, а он меня в рот, и при этом стонал так, будто хотел, чтоб все соседи знали, чем мы занимаемся. Ммм... Сладкий, гладкий внутри и снаружи, такой возбуждённый... Вставив второй палец, я дёрнул ими вверх и засосал в рот крепкие яички, продолжая растягивать узкие мышцы. Чёрт возьми, я схожу с ума, такое чувство, что вот-вот пуговица от джинсов оторвётся и выбьет стекло! Облизав в последний раз весь член целиком, решил перейти к основному.
— На колени! — скомандовал я, отталкивая Билла.
— Ч-что? — не понял он. Я же просто встал, быстро скинул всю одежду и грубовато прижал парня грудью к спинке дивана, становясь на колени между его ног.
— Ох, как же я тебя сейчас отдеру... — бормотал я, размазывая смазку по члену.
— Том, я хочу видеть твоё лицо! — заявил он.
— А я хочу отыметь тебя раком так, чтоб у тебя потом задница была красная от шлепков о мои бёдра! — сказал я. Чёрт возьми, как же мне крышу рвёт! Нетерпеливо, но стараясь всё же сдерживаться, заталкиваю член в узкую дырочку, крепко держа Билла.
— Больно! — хнычет он, сильнее вцепляясь пальцами в диван.
— Ты же знаешь, что скоро всё пройдёт, и тебе будет очень хорошо... — шепчу в влажную шею под волосы, потихоньку раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь растянуть его получше. В голове шумит, безумно хочется начать двигаться, и я, наконец, позволяю себе это, медленно скользя назад, и так же медленно вперёд. Боже, я же сдохну сейчас! В животе всё переворачивается, сжимается, и даже дышать сложно. Одной рукой обхватываю Билла поперёк груди, сжимая пальцы на плече, прижимая его к себе ближе, вторую опускаю вниз по животу, под яички, и надавливаю пальцами на местечко между ними и входом. Мальчишка стонет и прижимается ко мне попкой, мы буквально слипаемся. Присасываюсь к его шее с солёным привкусом пота, и горьким — одеколона, и делаю первый резкий рывок, выбивая из груди Билла громкий крик.
Быстро, мощно вхожу в него, надавливая пальцами всё сильнее, задыхаюсь от кайфа, от его всхлипов, от звука влажных шлепков, узости его попки и ощущения, что он полностью мой. Ускоряюсь, желая усилить все эти нереальные ощущения:
— Боль-но... — по слогам выкрикивает Билл. — Том-мне-боль-но! — чувствую, как сжимается сильнее. Дурачок, это не боль, это нетерпение получить оргазм, просто давление слишком сильное, но результат превзойдёт все ожидания! Чтоб не мучить парнишку, быстренько работаю рукой, подгоняя самый сладкий для него момент.
— Ещё-ещё-ещё-ещё-божемой-том!!! — он кончает, выгибаясь назад и выталкивая меня из себя, но я тут же вхожу снова, не переставая дрочить ему. Билла трясёт, внутри у него всё пульсирует, а сперма всё капает и капает, стекая по моей руке. Я же кончаю в него, потихоньку замедляясь и приходя в себя.
Мальчишка так и сидел на мне, положив голову на спинку дивана, я лениво целовал его плечо, всё ещё смакуя остатки приятнейших ощущений.
— Том, б*яяядь... Тооом... Что это было?.. — протянул он, поворачиваясь ко мне лицом.
— Я только что оттрахал тебя так, как ещё никого никогда в своей жизни не трахал. — ответил я. — Никто не мог довести меня до такого состояния. Билл, я боюсь. Что ты делаешь со мной? — мальчишка улыбнулся и посмотрел вниз:
— Меня отец убьёт. — констатировал он, разглядывая белые следы на обивке дивана.
— Скорее, он убьёт меня! — отшутился я, тоже решив съехать с темы. — Пойдём в душ?
— Подожди, ещё немного побудь внутри, и пойдём... — что? Что ты со мной делаешь?!
За всё то время, пока герр Каулитц проходил в больнице реабилитационный период, мы с Биллом успели протрахать весь дом: каждая комната, каждая горизонтальная поверхность были эксплуатированы нами не по назначению. Кухня, коридор, все комнаты... В гостиной мы не еб*лись разве что на люстре, в комнате Билла чуть не вывалились в окно с подоконника, на кухне сломали стол и уронили холодильник. В моей комнате пострадал шкаф — когда я переодевался, Билл напал на меня сзади и мы ввалились внутрь, в ворох одежды. Хорошо, что там были не полки, а перекладина с вешалками, за которую он и уцепился, что было удобнее прыгать на мне. Вот только не рассчитал сил, и оторвал несчастную палку, после чего мы выкатились из шкафа и продолжили уже на полу. В ванной тоже было здорово — там мальчишка впервые сделал мне минет. От такого кайфа я забылся и кончил ему в рот, но Билл отстранился, и значительная часть спермы попала на лицо. Он тогда долго пробовал её на вкус, а потом с интересом размазывал головкой моего члена по лицу, заставляя меня снова заводиться. Опробовали и душ — поставив Билла раком, я приказал ему растягивать ягодицы как можно шире, а сам ласкал его дырочку сильными струями воды. Он так сладко стонал и всё хотел засунуть в себя палец, но я запрещал — в тот раз он кончил без помощи рук...
Не забывал я и про работу, хотя появляться там стал значительно реже — Билл выжимал из меня все соки. Несколько раз ездил к Анису, он учил меня капуэйре, а потом натягивал до искр из глаз. После визитов к нему я оставался дома на три дня, мы с Биллом смотрели фильмы, пили пиво и долго целовались, сидя в гостиной на диване, который так и не удалось отчистить от спермы до конца.
Частенько мне устраивали концерты по поводу моей работы, начинались они с криков, а заканчивались громким хлопком двери в комнату Билла. Один раз он даже заплакал... В тот вечер я закинулся колёсами с клиентом, но его вырубило, а я вернулся домой как раз когда начались отходняки. Сгоряча я орал, что мы с Биллом не семейная пара, и то, что мы трахаемся ещё ничего не значит, напомнил ему про долг, и вообще про то, почему я оказался в этом доме, в общем, наговорил кучу гадостей, хотя на самом деле так не считал... Я был зол и ненавидел весь свет на тот момент, потому даже не пошёл извиняться, зато блевал в сортире полночи, и слушал, как мальчишка тихонько всхлипывает за стеной.
Утро началось для меня с сушняка и головной боли, так как проблевавшись, я выпил несколько банок тёмного пива, которые на пустой желудок просто срубили меня с ног. Я был раздет и укрыт одеялом, шмотки аккуратно сложены на стуле, а на тумбочке у кровати стоял стакан воды, пара таблеток и записка. Чёрт возьми, Билли... А ведь вчера я вырубился где-то в коридоре — точно помню, что до кровати не дошёл. Наорал на него, обидел, довёл до слёз, а он... Б*ядь, теперь чувствую себя распоследней скотиной, удавиться охота. Аспирин пить не буду, пусть эта жуткая головная боль будет мне наказанием за моё свинство.
На маленьком бумажном листе карявеньким почерком было написано: "Сегодня отца выписывают, приведи себя в порядок! P.S. Завтрак в микроволновке" Что ж, ладно, тогда найдём другой способ самобичевания, а таблетки всё же придётся пить. Завтрак...
Чувство вины прочно засело в груди, и при каждом движении или вздохе ныло тупой болью, от которой уже начинало подташнивать. Пока Билл на учёбе, надо придумать, как перед ним извиниться. Но видимо, извинений от меня не ждут.
Задержавшись с учёбы, домой семья Каулитц вернулась полным составом. Билл, как ни в чём не бывало, улыбался мне, шутил, вёл себя как обычно, и это его поведение мне не нравилось.
— Билл, что происходит? — спросил я, когда Йорг ушёл к себе в комнату, и мы остались на кухне вдвоём.
— Ты о чём? — приподнял он бровь.
— Не прикидывайся! Что случилось?! — я нервничал, потому непроизвольно повысил голос.
— Кроме того, что меня вчера облили тонной дерьма, и того, что я живу, как оказалось, с самой настоящей шлюхой — ничего. — так же спокойно ответил он.
— Я тебе не шлюха! — закричал я, внутри всё сразу вскипело от злости — он же всё знает, так зачем?..
— Ах, ну да, ты у нас частный психолог и б*ядь в одном флаконе. — я был в шоке от его язвительной интонации, Билл никогда так не разговаривал! Чёрт возьми, это как же сильно я его обидел, что он стал таким?.. — Хотя, мне-то какое дело? Я ведь тебе не жена, всего лишь должник. — не глядя на меня, он вышел из кухни.
Ёп мать вашу, что же я натворил?..
На следующий день решил съездить к маме за советом, но её как назло не оказалось дома. На пороге нашего фургончика меня застал звонок мобильника:
— Алло, да, герр Каулитц?
— Томми, надеюсь, ты не занят?
— Абсолютно свободен.
— Тогда возвращайся к нам домой, пока Билл на учёбе. Я хочу тебя сейчас. Ты наверно уже соскучился по нашим играм...
— Хорошо, скоро буду.
Отключившись, я вздохнул — всё же он частенько прикрывал меня, когда мне ещё не было восемнадцати, усмирил бандитов, которые однажды чуть было не похитили меня в какой-то бордель на другом конце страны, а сейчас я не хочу вылететь из его дома, пока не помирюсь с Биллом.
Игры, ох уж мне эти игры! Помню, как этот извращенец вставил мне в задницу рукоять от плётки, и приказал ползать на четвереньках по его кабинету, изображая собачку, виляющую "хвостом"! И ведь надо было забыть запереть дверь... Лицо несчастной секретарши я запомнил на всю жизнь. Я тогда совершенно растерялся, и не придумал ничего лучше, чем облаять бедную девушку. В тот день мы так и не потрахались, ибо ржали как кони, не обращая внимания на секретаршу, потерявшую сознание. Потом Йорг рассказывал, что потратил уйму времени для того, чтоб объяснить, что при тепловом ударе голый тявкающий парень, ползающий по его кабинету, это ещё не самый страшный глюк, который мог бы ей привидеться.
И вот сейчас я сижу на полу в гостиной, абсолютно голый и прикованный наручниками к батарее, при этом упорно выдавливая из себя слёзы и изображая откровенный ужас жертвы маньяка-садиста.
— Пожалуйста, Господин, пощадите! Не наказывайте меня! — вою, сжимаясь в комок. Йорг ходит передо мной, крутя той самой плёткой и позыркивает довольным взглядом. Сейчас он одет в свою рабочую форму, но я-то знаю, что так же на нём чёрные лакированные стринги и такие же сапоги по колено, которые, как оказалось, он заимствует у Билла.
— Ну уж нет, ты провинился, и мне придётся тебя наказать! — тянет он, подходя ближе. Всхлипываю, и вот он уже заносит плеть для удара...
— ПАПА!!! — мы с Йоргом, кажется, вздрогнули одновременно. Он тут же развернулся, а я вытянул шею, глядя на застывшего в дверях Билла. Ой, что щас будет... Я, конечно, ожидал истерики или чего-то подобного, но то, что произошло, повергло меня в шок: со слезами на глазах, Билл бросился к отцу, грохнулся перед ним на колени, и, вцепившись руками в кожаные хвосты плети, забормотал, глотая слёзы:
— Папа, папочка... Пожалуйста, не бей его... Это всё я! Я сам, честно, он тут не причём! Я люблю его, папа... Люблю!!!
Мы с Биллом сидели на диване и смотрели, как его отец медленно прохаживается по комнате, глядя в пол. К слову сказать, мне даже одеться не дали, и я сейчас чувствовал себя крайне глупо, но у Билла видимо всё ещё не прошёл первый шок, и он не обращал на сей факт особого внимания.
— Ну, и как же ты докатился до жизни такой? — спросил, наконец, Йорг, обращаясь к сыну.
— Я... Я не знаю, это как-то само... С первого раза... — замямлил он. Чёрт, сейчас ведь наговорит лишнего, а меня потом кастрируют без наркоза!
— Кстати, насчёт первого раза...
— Знаете, это всё так неожиданно получилось... — начал было я, но меня перебили:
— Заткнись! Уж я-то знаю, п*здоболить ты умеешь. Я хотел бы услышать твою версию, Билли. — всё, мне п*здец!
— В общем, то, как мы познакомились — это правда, Том в самом деле принял меня за клиента, потом мы разговорились и я рассказал ему, что мне нужны деньги. Он сказал, что поможет, и мы встретились с тем мужчиной...
— Дэвидом Йостом? — спросил Йорг.
— Да-да, с ним. — чёрт, если он сейчас всё расскажет, плохо будет не только мне, но и Дэйву... — Так вот, Том попросил у него тридцать тысяч, и тот согласился дать их, но при условии... — мама, роди меня обратно... — Что... Ну, в общем... Они сделают ЭТО с Томом, а я должен буду смотреть... — ах вот оно как! Я попытался скрыть вздох облегчения. Давай, мой мальчик, вешай дальше лапшу на уши папе, у тебя неплохо получается!
— И... Как же ты оказался в одной постели с Томом?.. — герр Каулитц пребывал в не меньшем шоке, чем недавно сам Билл. А парнишка-то как покраснел! До чего же милая картина!
— Ну, я смотрел и... Мне стало интересно, каково это, когда вот так, два парня... — браво, Билл! Очень неплохо для такого честного парня, как ты. — А потом я сам сказал об этом Тому. Он был против, но я его практически домогался, и он сдался... — вот этой фразе, сразу было видно, не поверил ни один человек, находящейся в этой комнате... Билл, заметив перемены на лице отца, сразу же спохватился. — Но папа, это же всё неважно! Главное — я люблю его, люблю больше жизни! — ох, какие громкие слова! Вспоминаются всякие сопливые мелодрамы... — Пожалуйста, не сердись на нас! Я же просто не смогу без него жить! — меня сейчас стошнит...
— М-да, дела. — выдохнул Йорг, устало потерев глаза. — Ладно, Том, мне надо с тобой поговорить. И, кстати, оденься. — сказал он и вышел в соседнюю комнату.
— Том, а почему ты без одежды? — спросил, наконец, Билл.
— Эээ... Давай поговорим об этом чуть позже! — сказал я, быстро натянув джинсы и выскользнув в дверь вслед за Йоргом. Надеюсь, мальчишка поверит, если я скажу, что собирался в душ... Если что, откуда его отец узнал, что мы спим? Обнаружил следы на диване... Или ещё где, их по всему дому хватает.
— Том, я же тебя предупреждал, чтоб ты не приближался к моему сыну со своим вечностоящим дружком и вечнопросящей задницей, но насколько я понял, тогда уже было поздно. Понятно, что из всего сказанного сейчас Биллом, правда только в том, что он тебя любит. А вот тебе на него наплевать, иначе ты бы уже бросил свою чёртову работу.
— Мне не то что бы плевать, но я не думал, что всё зайдёт так далеко. Для меня это непривычно... — хоть Йост и бегал за мной хвостом, но это было не то. У меня его слова и ласки не вызывали той теплоты в душе, которая была с Биллом. Но это же не значит, что я влюбился! Просто он такой милый, непосредственный, такой... Домашний, что ли, не знаю... С ним хочется улыбаться, смотреть телевизор, треская чипсы из одного пакета, готовить вместе еду... Наверно, я просто к нему привык, потому и отношение у меня к нему другое.
— У меня из-за тебя одни проблемы! Короче, в идеале, я бы просто свернул тебе шею и закопал в пригородном лесу, но тогда Билл расстроится. — честно говоря, я испугался не на шутку, с таким серьёзным лицом говорил Йорг. — Хотя, ты и не виноват во всей этой ситуации, да и фактически спас мне жизнь. Как всегда помогаешь совершенно незнакомым людям... Ты неплохой парень, Том, и я ничего против твоего образа жизни не имею. Точнее, не имел, пока это напрямую не коснулось моей семьи. Скажи, тебе нравится мой сын? — напрямую спросил он.
— Да, он мне нравится, но не более. — честно ответил я.
— Ты когда-нибудь любил?
— Нет. — тот раз был ошибкой, я никогда не любил своего первого парня — всего лишь самообман.
— Ты перетрахался со столькими людьми, кто-нибудь из них нравился тебе так же, как Билл?
— Нет... — чёрт возьми, а ведь в самом деле, с одними я просто трахался, с другими — трахался и выслушивал нытьё, с третьими — трахался и терпел унижение, трахался — пил, трахался — дружил, трахался-трахался-трахался... Но никто никогда не готовил мне по утрам кофе, никто из них не смотрел со мной DVD, никто не гулял в парке и не выпрашивал купить шоколадное мороженое, и никому не нужны были мои поцелуи... Никому, кроме Билла.
— Может всё же стоит задуматься о переменах в своей жизни? Ты ведь не будешь вечно работать на панели ради сомнительной перспективы стать самой известной шлюхой нашего города? Пора взрослеть, Том, и думаю, первым шагом должно стать устройство на нормальную работу. — сказал Йорг. Пора взрослеть? Я не хочу! Меня вполне устраивает моя работа, мой образ жизни, моя репутация... Но Биллу тоже это не нравится, а после того, что я сегодня узнал, мне совсем не хочется его расстраивать. Чёртов Билл! Так бесцеремонно ворвался в мою жизнь и перевернул всё с ног на голову! Раньше я бы послал все сказанные Йоргом слова к чёртовой матери, а сейчас они заставляют меня задуматься...
— Мне нужно время. — сказал я наконец. — Нужно всё обдумать, нелегко с ходу принимать такие серьёзные решения.
— Я понимаю. Подумай, и прими правильное решение. И не забывай, что Билл тебя любит. — б*ять, забудешь тут... Что же мне делать? Точно, мама! Она знает ответы на все вопросы, надо поговорить с ней.
Я был несказанно рад, что на этот раз мне удалось застать её дома.
— Здравствуй, Томми! Что-то случилось? У тебя такое лицо... — мама... Она всегда всё замечает.
— Случилось, и мне нужно с тобой поговорить. — она улыбнулась и присела на диван, а я лёг головой ей на колени, свесив ноги через подлокотник — на серьёзные темы мы всегда разговаривали только так.
— Ты ведь хочешь поговорить про Билла? — спросила она, поглаживая мои дреды.
— Как ты догадалась? — изумился я.
— А ты разве не заметил, как изменился с того времени, как переехал к нему жить? Раньше, когда мы встречались дома, ты рассказывал о том, каковы в постели твои клиенты, что нового тебе подарил Дэвид и какие ещё проблемы на тебя вывалили сегодня в очередной сауне, а сейчас? Когда я спрашиваю, как дела, ты рассказываешь о том, что Билл постоянно роняет скорлупу в яичницу и никак не может запомнить, что кофе ты пьёшь без сливок и сахара, о том, что вчера, когда вы вместе смотрели фильм, он расплакался на моменте, где главный герой умирает на руках своей возлюбленной, а позавчера в парке он поскользнулся, когда полез к тебе целоваться, и вы вместе упали в фонтан. Ты постоянно говоришь только о нём, а значит, постоянно о нём думаешь. И сейчас, как мне показалось, тебе нужно сделать выбор. — чёрт возьми, она всё это заметила, а я даже не придавал этим мыслям никакого значения! Вот ведь идиот, я вижу других людей насквозь, а в себя даже не пытаюсь заглянуть...
— Сегодня он сказал, что любит меня. — рука матери на моих волосах замерла на мгновение, но сразу возобновила поглаживающие движения. — Сказал это при своём отце, и тот сказал, что мне пора взрослеть.
— Том, ты ведь умный мальчик и должен понимать, что так, как ты живёшь сейчас — это не совсем правильно. Я конечно тебя понимаю, ты объяснял своё желание помочь, да и свою любовь к сексу тоже, но таким образом ты можешь потерять себя... И вообще, разве Билл не может дать тебе всё то, что ты получаешь на своей работе?
— Ну... В постели он ненасытный и страстный, да, темперамент у нас одинаковый, только он не любит доминировать... А вообще, он такой ещё ребёнок: наивный и непосредственный, в чём-то глупый, слишком сентиментальный и совершенно беззащитный перед суровой реальностью, будто живёт в какой-то сказке, которую сам себе придумал...
— Ну вот, ему нужна твоя поддержка и защита! Если ты его отвергнешь, как думаешь, что он будет делать?
— Напишет мне огромный стих о любви и вскроет вены в ванной. — пошутил я. — Но вряд ли удачно, ему абсолютно не везёт с фатальными решениями.
— Ты ведь сам чувствуешь, что этот мальчик изменил тебя. Следующий шаг за тобой: ты можешь продолжить жить так, как живёшь сейчас, но долго ли это продлится? Будешь ли ты счастлив в своём прежнем мире, если твой взгляд на него уже изменился? А можешь попробовать изменить абсолютно всё, открывшись новым чувствам и перспективам, вступить в тот мир, где у тебя будет скучная работа, но ты будешь уверен в том, что вернувшись домой, ты вернёшься в семью, где тебя любят и всегда поддержат.
— Стать как все? Влиться в серую массу? Я не хочу так!
— Но ведь выделяться можно и по-другому! А вообще, разве тебе важно мнение окружающих? Если ты будешь счастлив, всё остальное потеряет значение, и ты сам должен построить своё счастье, решить, в чём оно будет заключаться и удерживать его в своих руках. Но главное — помни, что от твоего решения зависят так же и судьбы других людей.
— И что же мне делать, мама?
— Это ты должен решить сам. Слушай своё сердце, в таких делах оно — самый лучший советчик. — улыбнулась она. Вздохнув, я встал с дивана и хотел достать из холодильника банку пива, но не обнаружил там ничего, кроме продуктов.
— А где?.. — хотел было спросить я, но мама меня перебила:
— Я тоже сделала свой выбор — хватит уже глушить пиво и таскать к себе всяких кобелей. Мне тоже пора становиться взрослой, купить дом, выйти замуж и готовить по вечерам ужин для своей семьи. Вкалывая на трёх работах, я накопила достаточно денег на небольшой домик в пригороде. Как думаешь, хорошая идея? — от слов матери я был в шоке! Всю свою жизнь я воспринимал её как свою подругу, которая всего на шестнадцать лет старше меня, а теперь она говорит такие вещи, будто вмиг стала гораздо старше и мудрее... Так вот значит что подразумевает под собой понятие "повзрослеть". Есть ли смысл в том, чтоб бесполезно прожигать свою жизнь в клубах и саунах, жрать разогретые полуфабрикаты с пивом и трахаться с каждым ущербным, который потом и спасибо вряд ли скажет? Или лучше подарить счастье дорогому тебе человеку, который готов принять тебя таким, какой ты есть? Человеку, который тебя любит?.. Ведь Билл терпел мою работу, хоть и не мог смириться до конца, смог простить все те гадости, которые я ему наговорил, пытался уберечь меня от гнева своего отца, хотя тогда явно не так понял смысл ситуации... А я? Что я даю ему взамен всем его уступкам? Только волнения и разочарования. Но можно ведь всё изменить, это же так легко!
— Идея отличная! — улыбнулся я маме. — Спасибо тебе огромное, мам. Ты очень сильно мне помогла.
— Ну и прекрасно! И знай, мой мальчик, какое бы решение ты не принял, я всегда буду на твоей стороне...
Когда я вернулся домой, было уже поздно, и свет в окнах не горел. Тихо пройдя на кухню, я включил свет и обнаружил на столе записку, написанную всё тем же карявеньким почерком: "Ужин в холодильнике, приятного аппетита и спокойной ночи". Да, всё же я сделал правильный выбор.
Эпилог
— Мам, две яичницы фирменные, два кофе эспрессо и один "Греческий"! — крикнул я в окошечко кухни, сразу убегая за новыми заказами. Да-да, я всё же оставил свою работу и устроился к маме в закусочную официантом. Работа весёлая, но быстро выматывает, так что под конец дня еле тряпкой по столам вожу. Да уж, это тебе не с раздвинутыми ногами всю ночь лежать. На самом деле, эти самый "глобальные перемены" оказались не такими страшными, как я себе представлял. Мама присматривала новый дом, герр Каулитц стал больше мне доверять, а всё что между нами было мы просто забыли. Анис постоянно прикалывался, мол "Девка нагулялась, замуж выскочила!" Говнюк, но я на него не обижаюсь, он тоже рад, что я выбрал свой путь в жизни. Дэвида пришлось долго-долго отшивать, этот придурок даже угрожать пытался, но я быстро его усмирил: в самом начале наших односторонних отношений я сп*здил у него несколько документов. Он проворачивал какие-то не совсем законные сделки, и при наличии этих документов его легко могли засудить. Всё же я правильно сделал, что тогда припрятал на него компромат — сейчас эта проблема разрешилась при первом же упоминании этих бумажек.
Билл... Вот кто был самым счастливым сейчас. Честно говоря, его энтузиазм меня иногда выводил из себя, особенно когда он начинал мечтать о розовых обоях в детской... Но не буду его расстраивать новостью, что у двух парней детей физически быть не может, пускай мальчик радуется и фантазирует дальше. Какие я к нему чувства испытываю? Не могу сказать, что люблю его до беспамятства, но нечто тёплое наполняет грудь, когда он мне улыбается. Это самое "тёплое" ещё может загореться и стечь вниз живота, если мы начнём целоваться...
В общем, все перемены, как оказалось, в самом деле только к лучшему, но прошлое ведь не сотрёшь, и оно вполне способно дать хорошего пинка...
— О, Анис, здарова! — мужчина вошёл в закусочную и сел за свой любимый столик. — Какими судьбами?
— Привет, Том! Вообще-то я пожрать пришёл, так что тащи двойной чизбургер и пиво. — улыбнулся он.
— Мам, Анис пришёл, ему как обычно! — крикнул я на кухню. Был уже поздний вечер, кроме Аниса за дальним столиком сидели ещё три посетителя, а больше никого не было, так что я решил присесть к нему.
— Кстати, я всё же не просто так заскочил, а похвастаться... — начал было Анис, но тут к нам подошёл один из тех парней, что сидели за другим столиком.
— Слышь, мужик, говорят, эта шлюха больше не продаётся, так что нечего тебе здесь ловить. — заявил он. Б*ять, ну вот, снова...
— Пошёл на х*й, уё*ок. — кинул я.
— О, когда рот х*ём не занят, сучка, оказывается, ещё и гавкать может? — притворно изумился он.
— Внатуре, с*ебись отсюда по добру — по здорову, а? — предложил Анис, сжимая кулаки. Нет, без драки, кажется, не обойдётся...
— Ты ох*ел что ли, казёл?! — незнакомец замахнулся, и через секунду был отправлен в свободный полёт. Тут подбежали его дружки, и понеслось...
— Парни, вы совсем охренели?! Что за свалку тут устроили?! — крикнула мама, оглядывая разломанные столы, стулья и трёх придурков, валяющихся на полу без сознания.
— Не кипятись, Симона, я за всё заплачу. — ответил Анис, забирая поднос из её рук и садясь за единственный уцелевший столик. — Кстати, я вот что сказать-то хотел! Я занял первое место по брейк-дансу в конкурсе, где участвовали брейкеры со всей страны, и так же получил большой денежный приз! Зацени новый тюнинг на моей красавице! — он кивнул на окно, за которым в свете фонаря его Импала блестела свежей золотистой краской. — Там один хром-пакет стоит столько же, сколько моя акустическая система! — продолжал выпендриваться он.
— О, поздравляю! Надеюсь, денег на оплату имущества закусочной тебе хватит. — улыбнулась мама. Мы ещё немного поговорили, потом объяснились с владельцем кафе и Анис подвёз нас до фургончика.
— Том, сегодняшняя разборка в закусочной снова была из-за твоей старой работы? — спросила она.
— Ага... Чёрт, кажется, мне никогда житья спокойного не будет из-за прошлого.
— Наш город совсем маленький, здесь все друг друга знают. Тебя-то уж точно знают очень многие, да и я бл*довала неплохо... Кажется, мы не сможем начать новую жизнь здесь, в этой деревне, где куда ни плюнь — попадёшь в знакомую рожу... — расстроилась она.
— Мам, у тебя же есть деньги, так давай купим новый, большой фургон и уедем отсюда туда, где никто не будет знать о нашем прошлом? Уж там-то мы точно сможем начать всё сначала!
— Это, конечно, выход, но как же Билл?
— Герр Каулитц меня убьёт...
— Я убью тебя, Трюмпер! — первые слова Йорга после того, как я объяснил всю ситуацию. — Убью, если с моим сыном что-нибудь случится! Хоть он уже взрослый, но в душе — всё ещё наивный ребёнок, и если ты обидишь его, я найду тебя и ошкураю живьём, а потом коврик в прихожую из твоей шкурки сделаю!
— Спасибо, герр Каулитц! — в порыве эмоций я крепко обнял мужчину и метнулся из комнаты.
— Ну что? — спросил Билл, который ждал меня в гостиной.
— Собирай вещи, мы уезжаем из этой дыры! — теперь уже мальчишка с криком "Ура!!!" бросился мне на шею, а после мы быстро собрали его вещи и все втроём поехали к месту, где раньше стоял наш с мамой фургончик. Теперь на его месте был припаркован огромный новенький автобус, в котором были даже туалет, душ, кухня и спальня с четырьмя полками. В таких обычно разъезжают звёзды во время туров.
— Ну что, пора прощаться. — сказал Анис. Он тоже приехал проводить нас.
— Ага. — я протянул ему руку, и мы попрощались по-рэпперски, обнявшись и похлопав друг друга по спине.
— Не забывай постоянно тренироваться, капуэйра требует отличной физической подготовки! — сказал он.
— Конечно-конечно... Чёрт, не думал, что прощаться так сложно. — в это время к нам подошли Йорг и Билл.
— Мы уже закончили. — сказал мужчина. — Томас, тебе я уже всё сказал, береги моего мальчика.
— Конечно, я его в обиду не дам! — заверил я Йорга, пожимая ему руку.
— Симона, Вы тоже присматривайте за этими оболтусами. — обратился он к моей маме.
— Ну а как же иначе? — улыбнулась она. — Ну, пора в путь, я думаю...
— Что ж, счастливо! Удачи вам, берегите себя.
— Спасибо, до встречи! Мы ведь ещё обязательно встретимся...
Совсем эпилог
По трассе ехал раскачивающийся в разные стороны автобус. Женщина, сидевшая за рулём, ловила недоумённые взгляды водителей, ехавших навстречу. "Если бы они знали, что сейчас творится в спальном отсеке..." — с улыбкой думала она. Заглушив орущий из колонок Раммштайн, Симона обернулась и крикнула в салон:
— Парни, кончайте, мы почти приехали! — ответом ей стало более интенсивное покачивание автобуса, и она снова врубила музыку на полную громкость.
— Билл, давай быстрее!
— Заткнись и сожми свою похотливую задницу! — Билл вцепился в дреды Тома, прижимая того щекой к стеклу, и стал ещё сильнее вдалбливать в него член. За окном начали появляться дома и магазины, и когда автобус остановился, парни кончили, простонав друг другу в губы.
— Ну вот, новый дом, новый город и новая жизнь! — потянулся Том, выпрыгнув из автобуса и закуривая сигарету.
— Надеюсь, здесь всё будет по-другому. — согласился Билл.
— Парни, я всё, конечно, понимаю, но зачем же так палиться? — Симона кивнула на запотевшее стекло спального отсека, на котором остались отпечатки двух ладоней и щеки. Парни рассмеялись, представив, что же думали водители проезжающих машин, а женщина оглядела город, который простирался перед ней. Да, здесь они смогут начать новую жизнь, здесь они станут свободными, здесь они наконец обретут счастье...
Конец=))) | 60 |
День рождения моего брата | AU, Инцест, Романтика | Ура! Начальник меня отпустил пораньше! Не зря, значит, старался поскорее сделать все документы. Наконец...
Но сейчас самое сложное — выбрать подарок. Дело в том, что сегодня день рождения моего брата Билла; ему исполнилось восемнадцать. Довольно знаменательная дата, не так ли? Так вот я не знаю, что ему подарить...
Но пока я ехал в машине в центральный торговый центр, в моей голове родилась замечательная идея — позвонить другу! Ведь зачем я буду ломать голову? Пусть ее ломает друг, правильно?
Сука, я гениален.
Улыбаюсь этой мысли, доставая мобильный из кармана.
— Привет, Ганс! Не занят?
— О, привет, друг. Не, не занят... А что такое?
— Да тут... приехал в магаз, и не знаю, что Биллу купить.
— Фалоиммитатор,— засмеялся друг,— не-не! Лучше набор — фалоиммитатор и смазка!— и заливистый смех...
— Ты идиот.
— Ну а если он педик? Я-то не при чем...— прокашлялся.— Кхм. Теперь серьезно... Том, вспомни, что тебе подарили на восемнадцатилетие.
— Ну ты загадал загадку! Это было шесть лет назад! Я не помню, что вчера было, а ты...
— Меньше надо пить.
— Блин... Плоские шутки у тебя!
— Знаю, знаю... Но я ведь серьезно. Кажется, тебе купили машину...
Тут же оглядываю свою любимую "Мазду" 2007 года... Она тогда была совсем новенькая. Сейчас уже не мешало бы поменять двигатель, покрасить... Но я все равно люблю ее. Она — часть меня самого...
— Эй, друг. Ты тут?
— Да, тут... просто вспоминаю себя тогда.
— Ага, точно. Заплакал и кинулся меня обнимать... Слушай, ладно... Меня Клер ждет. Да и мелкую надо забрать из сада...
— Да, удачи. И спасибо!
— Всегда пожалуйста. Билла поздравь от всей нашей семьи. Отбой,— и он отключился... Что же, спасибо ему за идею, и правда. Биллу нравятся японки... Что же, автосалон — встречай!
Уже через час у меня в руках были ключи от Митсубиси Эклипс 2005 года. Да, машина далеко не новая, но лишь относительно. Она в отличном состоянии, и на вид, и на, так сказать, дело, а поскольку модель не новая, то мне обошлось это всего в шестьсот тысяч долларов, хотя я ожидал большего... И теперь машина будет пригнана прямо к нашему элитному особняку семьи Каулитц примерно через час; и когда я вручу Биллу ключи прямо в руки, он сразу же сможет опробовать подарок на деле. Я представляю его лицо... ведь помню себя тогда.
Через полчаса я был дома. Дверь мне открыл счастливый Вильгельм, а глаза его сияли от счастья... как у меня когда-то.
— Привет, Томми!— кинулся он мне на шею. Милый... иногда мне кажется, что это не брат, а сестра... Хотя лучше бы так.
— Привет, родной,— обнимаю его одной рукой,— с днем рождения! Я тебе подарок купил,— улыбаюсь, рисуя его реакцию у себя в голове. Хм, будет счастлив, как ребенок! Я в этом уверен.
— И что же это?— довольно улыбается и хлопает в ладоши.
Достаю ключи от машины и трясу ими у него перед глазами. Тихо шепчет: "машина?", после бросается мне на шею, покрывая все лицо поцелуями. Так приятно, мило... он как ребенок. Я же в ответ лишь нежно обнимаю его, улыбаясь.
— Томми, ты — чудо!
— Возможно. Но большее чудо — ты,— нежно улыбаюсь, смотря ему в глаза...
— Ну, входи!— проходит он в дом, перебирая пальцами ключи от машины, от чего был слышен приятный звон.— Мама! Мама!— кричит он, идя на кухню.— Мне Том машину подарил!
— Серьезно?— выходит она из комнаты и с удивлением разглядывает меня. Ну, а что? Вполне резонно.
— Да! Это Митсубиси Эклипс, моя любимая! (скрытая реклама хдд — прим. автора)
— Ого... Ты молодец, Том. А какого цвета?— вновь смотрит на Билла.
— Да, точно! Какого цвета?— поворачивается ко мне брат.
— Бежевого. Если хочешь, могу перекрасить за свои деньги.
— Нет-нет! Я люблю этот цвет,— кивнул Билл.— Можно мы пойдем, мам? Хочу прокатиться...
— Конечно,— говорит она, и мы вместе покидаем дом.
Машина уже стоит за воротами дома, блестя и переливаясь на солнце. Такая красивая, новая... шикарная. Такая, как мой брат.
— Ого она широкая!— разводит руки в сторону Билл, встав перед ней.— Огро-о-омная!
— Да... И очень удобная.
— Давай внутрь?— весело проговорил он и нажал на кнопку, после чего двери машины открылись.
Я сел на пассажирское сидение, и разглядывал Билла, который развалился на водительском. Хм, а он красиво смотрится за рулем...
— Что?— повернул он голову ко мне, и взглянул в глаза, делая возмущенный вид, на который только способен. Я невольно улыбнулся, глядя на это.
— Ничего... Ты просто очень красивый. По-настоящему красивый, особенно когда ты счастлив.
— Спасибо, Том...— медленно прошептал он и накрыл своей ладонью мою...
Странная волна удовольствия прошлась по моему телу, заставив вздрогнуть. Я закрыл глаза, ощущая приятное прикосновение его руки...
Мда, я романтик. Всего лишь рука, а так действует.
Я посмотрел на него, после убрал руку и уверенно сказал:
— Жми на газ! Давай попробуем эту красотку на деле.
— Да, давай!— загорелся он и повернул ключ. Машина медленно стартанула с места, после плавно выехала на дорогу и мы с ветерком прокатились по району.
Уже через минут десять мы вновь приехали к дому. Билл был счастлив! Прыгал, пел, смеялся... обнимал меня. Люблю своего братика.
Уже вечером, когда гости уходили, мама подошла ко мне и сказала, что подарок Биллу получился шикарным.
— Томми, ты у меня молодец!— сказала она и… поцеловала меня в лоб, чуть приобняв за плечи.
Тогда, признаться, у меня выступили слёзы на глазах… Ведь она не обнимала и не целовала меня с тех пор, как родился Билл. Конечно же, я не виню его в этом, ведь он-то в чём провинился? Но это было очень странно… а сердце моё трепетно сжималось…
— Я… люблю тебя, мам,— сказал я тогда, опустив свой взгляд на неё.
Она такая маленькая по росту… на целую голову ниже меня.
Она всегда была такой, и я всегда думал, что такую маленькую женщину нужно защищать, что я и делал. И сейчас делаю…
— И я тебя, сыночек мой маленький,— и тут она по-доброму рассмеялась.— Ох, совсем я уже! Не такой ты уж и маленький, да?— она, наклонив голову в бок, радостно улыбалась.
— Да, не маленький. Но ведь для тебя я всегда буду маленьким.
— Ну да, ты прав… Ну, иди спать, родной. А у меня ещё дела есть…
— А тебе помочь?
— Нет-нет! Что ты. Я сама,— улыбнулась она,— всё хорошо. Приятных снов,— она вновь обняла меня… После отстранилась и ушла на кухню.
Я же, переполняемый приятными, тёплыми чувствами пошёл вверх по лестнице.
Когда я зашёл в комнату, включил свет,… то увидел на своей кровати Билла.
Он сидел прямо, сложив руки на коленях, и с интересом смотрел на меня, будто что-то должно было произойти… Тогда мне стало интересно, чего же он ждёт, а от его милого личика улыбка сама появилась на моём лице.
— Что ты здесь делаешь?— глупый вопрос, но надо же с чего-то начать?
— Я жду тебя,— покраснел он, смущённо улыбаясь.
Хм, мне уже интересно, зачем он ждал меня…
— А зачем я тебе?— спрашиваю, присаживаясь рядом с ним.
— Ну… хотелось поговорить,— весело говорит он, видимо, радуясь, что нашёл что сказать.
— Интересно… Говори, о чём ты там хотел, да я спать буду…
— Спать хочешь?— с нотками тревоги в голосе спросил он, накрыв своей ладонью мою ладонь… и снова это странное ощущение.
— Д-да… хочу спать…
— Том, ты прости, но я хотел кое-что сказать…
— Говори, я слушаю.
— Том…— начал он, вставая с кровати.
Он встал, походил туда-сюда у меня перед носом, а потом попросил меня встать. Я послушно встал, смотря ему в глаза, а он, взяв меня за руки, начал говорить.
— Том, я хотел сказать это ещё два года назад, когда понял это, но решил, что лучше всего это будет сказать в восемнадцать лет, так как если ты меня примешь, поймёшь, то мне уже будет не рано, а если оттолкнёшь, то я уже буду взрослым выжить.
Он говорил это серьёзно, хмурясь, чётко выговаривая слова… крепко сжимая мои руки.
Мне было интересно, что же он хочет сказать, но тут по его щеке потекла слеза, и он закрыл глаза… Простояв так с минуту, он посмотрел мне в глаза и продолжил говорить:
— Том… брат мой. Прости, что я такой, но я не знаю… это не правильно, да. Но лучше, если ты будешь хотя бы знать об этом.
Он вновь проговорил всё это чётко, ясно, уверенным тоном. Видимо, он готовился к этому морально…
— Ох, Том… ты не представляешь, насколько я слаб перед тобой.
Тогда я задумался… Интересно, что именно он имел под этой фразой – «я слаб перед тобой»?
— Под твоим взглядом я таю… от твоих слов по моему телу бегаю мурашки. А от твоих прикосновений бабочки начинают порхать в животе...
Как мило… Я сейчас и сам растаю.
— Том, брат мой… Том, я… я… Том!— он сорвался и обнял меня, содрогаясь всем телом.
Я обнял его, гладя по спине и голове, успокаивая… А он плакал, плакал, плакал… так и не договорив то, что он так долго хотел мне сказать.
Так прошло несколько минут… Билл наконец успокоился и отстранился, смотря мне в глаза.
В них читались нерешительность, и усталость… Видимо, те слова давались ему с трудом.
Но, вдохнув и выдохнув пару раз, его взгляд вновь сделался серьёзным, а голос мягко прошептал: «Я люблю тебя, Том»
Я стоял в оцепенении…
Мои руки соскользнули с тела Билла, больше не обнимая его, мысли все куда-то пропали, а взгляд толком не фокусировался на чём-то определённом.
Но через минуту моё сознание вернулось, когда я стал чувствовать, как мягкие губы ласкают меня в нежном поцелуе… Меня целует Билл…
Он накрыл моё лицо ладонями с обеих сторон, телом прижимаясь ко мне, и всё целовал, целовал, хозяйничая языком в моём рту. А я был не против; только за. Я еле отвечал, не веря своим ощущениям, но радуясь им. Откровенно радуясь происходящему!
После я сам стал обнимать его, гладя руками его спинку, и начал отвечать на поцелуй, распаляя огонь между нами…
Я чувствовал, как в меня упирается возбуждённый член брата, и это буквально сводило с ума!
Я только сейчас понял, что на подсознательном уровне очень хотел именно этого… того, что происходит сейчас.
Он сам стал шарить руками по моему телу, периодически забираясь под одежду.
Прикосновения к оголённое коже всё больше распаляли желание и страсть во мне, а дыхание Билла – тяжёлое, прерывистое – добавляло дров в огонь. Я безумно хотел… безумно хотел его! Но почему-то боялся, и сердце моё болезненно сжималось.
Когда Билл чуть отошёл от меня и снял футболку, я снял тоже, но хотел как-то заговорить с ним. Но Билл резко толкнул меня на кровать и, навалившись сверху, стал целовать, а рукой быстро водить по поему члену через джинсы. Меня буквально подбрасывало от каждого его действия, особенно от такого…
После он, сев между моих ног, стал нетерпеливо расстёгивать ремень, пуговицу и ширинку. Я же пытался сказать что-то, но особо хорошо мне это не давалось…
— Би… Билл. Билл! Билл, посмотри на меня… Билл…— он поднял на меня взгляд и застыл.
— Тебе не нравится? Ты не хочешь?
— Я боюсь. Почему-то я боюсь…
— Чего бояться?
— У меня не было с парнями.
— А у меня вообще не было,— улыбнулся смущённо он и покраснел. Какой милый…
Тогда я перевернул его на спину, а сам встал с кровати. Бережно, медленно снял с него джинсы, оставив лишь в боксерах. Сам тоже разделся, оставшись в трусах…
Билл судорожно бегал взглядом по моему телу, облизываясь и кусая губы. А я лишь краснел из-за этого… После я лёг на него, полностью накрыв его тело своим, и принялся целовать, гладя руками его бёдра. Его возбуждение упиралось прямо мне в пах, отчего меня подбрасывало, и хотелось скорейшей разрядки.
Билл привстал на локтях и стал покрывать мои плечи и шею поцелуями. Я же просто откинул голову, наслаждаясь его прикосновениями…
После Билл встал с кровати, подошёл к двери и защёлкнул замок. Я улыбнулся его действию, а он вдруг застыл, повернувшись ко мне лицом. Он покраснел, а пальцами взялся за края трусов по бокам…. Мне стало немного страшно, но очень интересно.
И тут он стал медленно-медленно спускать из вниз…
Моё тело покрылось холодными капельками пота, а глаза смотрели лишь в зону паха Билла.
И тут… он оголил свой член. Он был так напряжён, что почти касался живота, а сам медленно подрагивал. Была видна пульсирующая венка, сильно выпирающая наружу, а с головки сочилась сперма…
— Я так стесняюсь,— прошептал Билл, смотря не на меня, а куда-то мимо.
Я слегка улыбнулся, тоже вставая с кровати. После подошёл к нему вплотную и тихо прошептал: «Ложись на кровать, малыш» После провёл рукой по его руке от плеча до локтя и поцеловал в щёку. Билл сильно покраснел и лёг на кровать, смотря на меня.
Я так же медленно снял свои трусы и повернулся лицом к Биллу. Он напугано смотрел на мой член, который так же почти касался живота, как и его собственный.
— Я… Том, я боюсь…
— Чего ты боишься?— я лёг рядом с ним, нежно обняв за талию.
— Он будет во мне, да?..
— Ну да…
— Я его боюсь… Знаешь, я не готов…
— А я и не заставляю тебя ничего делать. И не буду никогда заставлять,— произнёс я, целуя Билла в щёку.
— Том… я очень тебя люблю…
— И я тебя люблю,— после этих слов Билл повернулся ко мне и начал медленно целовать.
Со временем поцелуй набирал темп, а после я почувствовал его руку на своём члене… В такт поцелую он задвигал на нём рукой, щекоча пальцами, надавливая, отпуская…
Меня подбрасывало! По телу бегали мурашки, я стонал сквозь поцелуй… а Билл всё целовал и продолжал свои движения рукой.
После я кончил с громким стоном, невольно произнеся его имя…
Билл встал с кровати, выключил свет и лёг рядом. После укрыл нас одеялом и крепче прижался ко мне…
— Билли, малыш, спасибо тебе,— сказал тихо я, целуя его в макушку.— Я очень люблю тебя, родной…
— Любишь меня?
— Да…
— И я тебя люблю… Я самый счастливый в мире! Это самый лучший подарок на день рождения...
Так, в объятиях друг друга, мы уснули.
Конец. | 39 |
Отрывок из мемуаров Греля Сатклифа | Драббл, ООС, Юмор | Сижу на холодной крыше сиэлевского особняка, и ветер треплет мои роскошные красные волосы. Сиэль проболтался вчера, что они с Себастьянчиком пойдут в секретное поместье. Конечно, трахаться будут и опять без меня. А я, как дурак, сижу и жду. Вот, наконец-то, выползают из замка. Ох, Себастьянчик, как же он все-таки сексуален! Какие плечи, какой торс, какая поясница! И что он нашел в этом мелком глупом графе?! Вот другое дело я: умный, красивый, высокий, стройный. Эх Себастьяша, чем Сиэль лучше меня? Вы только посмотрите: он его еще и плащиком накрывает! Какие прям нежности!
Ползу я по кустам с блокнотом в зубах. Все терплю, лишь бы на Себастьянчика полюбоваться. А он не ценит!
Все, кажись пришли. Так, эта сладкая парочка зашла в особняк. Теперь осталось только найти окно. Нашел, я молодец. А вот Сиэль так бы точно не смог! Ого, эта шмакодявка снимает рубашку. Себастьян, ну он же дрищавый как не знаю кто! А вот у меня, в отличие от него, все шесть кубиков видно! Так-так, теперь Сиэль снимает штаны. Господи, у него даже там посмотреть не на что! Разве это попа? Ну разве это попа?! Ух ты, Себастьяша достал наручники.
Жалко, что их разговора не слышно. Так, привязал козявку. Отлично, там его и оставь, а сам иди ко мне. Нет, не идет. А-а-а-а-а-а!!! Себастьянчик снимает рубашку! Боже, как эротично он это делает! Какие плечи, какая фигура! Да да да!!!
Давай, снимай трусы! Ксо!!! Кажется он меня заметил! Пора сма…
Ой, моя любимая голова… Ну и где же это я? Хм, кажется в приусадебном лесу. Что же все-таки произошло? Так, Себастьян меня заметил, и все. Дальше нифига не помню. Наверное, он мне по башке дал и сюда вышвырнул. Эй, а почему одежда рядом валяется, а не на мне любимом?! Хм, а какого черта на руках и ногах следы от веревок? И задница болит так, будто в ней вся английская сборная по футболу побывала. Да еще походу вместе со всеми болельщиками. Остается только надеяться, что это был Себастьян а не эта малявка. | 25 |
Почему пить вредно | Алкоголь, Анальный секс, Би-персонажи, Вечеринки, Гнев, Грязный реализм, Даб-кон, День рождения, Драббл, Италия, Крэк, Нецензурная лексика, ООС, Отклонения от канона, Открытый финал, Преступный мир, Рейтинг за лексику, Стёб, Юмор | Вся Вария была поднята на уши. Леви и Луссурия носились по штабу, приделывая к стенам и потолку всяческие шарики, ленточки и прочую поздравительную фигню. Маммон и Бель сидели в углу и подсчитывали расходы, время от времени прерывая их шишишиканьем принца, и только Скуало временно отсутствовал — его послали за тортом. Посреди всей суеты стоял мрачный Занзас, у которого абсолютно не было настроения праздновать. Даже свой собственный день рождения.
Дверь распахнулась, выбитая ногой акулообразного капитана. В руке Скуало держал торт, густо политый шоколадом, с одиноко торчащей свечой посередине.
— Вро-о-о-ой! — поприветствовал всех мечник в своей обычной манере. Луссурия, не ожидавший вопля, свалился с лесенки, на которой стоял, вешая плакат, который всю ночь рисовал Леви. На обиженно-нецензурный комментарий хранителя Солнца никто не отреагировал.
Занзас недовольно покосился на Скуало и сел в свое любимое кресло. К креслу тут же был заботливо пододвинут стол, за который расселись все варийцы. На середину стола водрузили тот самый огромный торт, по краям стояли закуски, купленные в ближайшем ресторане… или просто вытребованные под угрозами, неважно. Важно, что на столе было спиртное. Много разнообразного спиртного. Об алкогольной стороне банкета позаботились все, причем соответственно вкусам. Луссурия, оттопырив мизинец, попивал сладкий ликер, Бельфегор с видом истинного аристократа глушил бутылку коллекционного вина, Маммон предпочел джин, Леви пил банальное пиво, Скуало залпом пил виски прямо из бутылки.
Занзасу пить не хотелось.
Вчерашнее саке не пошло на пользу. Его же предупреждали, что оно может быть некачественным, но когда босс Варии кого-то слушал?
— Босс! Почему вы не пьете? — всполошился Леви, протягивая Занзасу свою бутылку.
Луссурия тут же подкатился с ликёром. Даже Бельфегор косо взглянул из-под челки, но вином делиться не спешил.
— Идите на хуй, — проникновенно посоветовал подчиненным Занзас, которого тошнило от самого вида алкоголя. У всех поотпадали челюсти — как это, босс не пьет? Но взгляд Занзаса остановил их от дальнейших расспросов и каждый уткнулся в свой стакан.
Минут через десять атмосфера за столом стала веселой. Луссурия и Леви, обнявшись, нестройно пели. Маммон просто отрубился и валялся где-то под столом, причем никто и не подумал его искать. Бельфегор втихую допивал ликер Луссурии. Скуало злобно смотрел на босса — а Занзаса тошнило. Запах алкоголя и даже сам его вид вызывал у него неприятные воспоминания и позывы рвоты.
— Эй. ты… босс! Ты меня уважаешь? — заплетающимся языком спросил Скуало, хватая Занзаса за шиворот и дохнув окончательно добившим его стойким ароматом спиртного.
— Сказал — нахуй иди! — рявкнул босс, и, почувствовав, что больше не выдержит, вырвался и смылся в туалет, чтобы обняться с унитазом.
Скуало пошел за ним.
В туалете его взору предстала задница Занзаса, двигающаяся вперед-назад. Не удержавшись, мечник от души наградил босса звучным шлепком. Тот помянул Скуало по матушке и снова посоветовал уйти в одно известное место. Оскорблений Супербия больше не потерпел.
— Значит, оторваться от унитаза не можешь? — ухмыльнулся Скуало.
В тот же момент Занзас почувствовал, что его штаны снимают. Не успев поинтересоваться, какого хера Супербия делает, Занзас ощутил, что его ткнули мордой в унитаз — и в заднице тоже появилось новое ощущение. Ее как будто что-то распирало, и он понимал, что — но не мог сопротивляться, потому что к горлу подошла очередная порция рвоты. А новое ощущение двигалось, и это было больно. Чертовски, мать его, больно — с обеих сторон паршиво, да что ж за хуйня сегодня творится?
В задницу влилось что-то горячее, толчки прекратились и вонь алкоголя стала слабее — Скуало отполз от босса и тут же вырубился. Рвота тоже прошла, и Занзас наконец смог встать, надевая штаны и бормоча ругательства.
Его что, только что… отымели в зад?
Он бы убил Скуало, обязательно бы убил — если бы было чем. Но оружия при себе не было, так что он просто от души его отпинал, кое-как доплелся до своей комнаты и на следующий день объявил в Варии сухой закон.
Навсегда. | 44 |
Love From the Dark Side | Нецензурная лексика | Кому: Уиллоу Розенберг
6305 местечко Вестминстер
Саннидейл, Калифорния
Отправитель: Фейт Уилкинс, в случае смерти или серьезного ранения
Дорогая Уиллоу,
Да, я знаю, как это выглядит, особенно после всего, что произошло. Но поскольку я знаю, что один из нас может умереть в день Вознесения, то просто молюсь, чтобы это не была ты. Потому что сама мысль об этом мире без тебя сдавливает мою грудь так, что я даже не могу сказать насколько это больно, просто пробивает в моей груди отверстие. Ведь, если бы это произошло, то я бы не должна была беспокоиться о тебе.
Потому что тогда, я бы не любила тебя.
Или, возможно, я бы любила тебя в любом случае. И кто может говорить о такого рода дерьме, ты понимаешь? Любовь чертовски сложная штука, и я только могу надеяться, что никогда не буду ощущать ее вкус, потому что я бы не смогла выжить от всего этого дерьма. Получить одно, отпустить другое, вот мой девиз. До того, как ты так трахнула меня.
В том случае, если кто-то кроме Уиллоу получит в руки это письмо, в переносном смысле, не буквальном. Маленькая Мисс Непорочное-сердце была слишком осторожной, чтобы зайти далеко с такой грязной малышкой типа меня. Но она трахала меня все также, с этими большими, сладкими глазами и влажными губами. Это выражение скромного и покрытого громоздкими одеждами тела, которое должно было быть красивым, тоненьким, мальчишеским телом.
Но вернемся назад к разговору с тобой, Уиллоу. Вернемся к объяснению именно того, что я надеялась, не произойдет.
Я до сих пор помню первый раз, когда я увидела тебя. Я имею в виду, по-настоящему увидела тебя, моими глазами Истребительницы. Видеть просто…мать твою, тебя всем, что было внутри. Я и Би были на патруле (Боже, не заставляйте меня помнить и это), и ты и твой мальчик-волк вышли на улицу. Эта маленькая собачонка…
Но продолжим. В любом случае. Этот вампир подошел к вам и подбросил мальчика-собаку этажей, эдак, на десять, без какой бы то ни было драки. Твой мальчик не сопротивлялся ему. Но этот вампир, он был полностью сосредоточен на тебе и твоей невинной крови, успев проникнуть клыками под твою кожу к тому времени. Баффи охнула и рванула к тебе, а я же просто осталась наблюдать в кустах. Я хотела посмотреть, что ты будешь делать.
И я не была разочарована. Ты разозлилась от волнения, я признаю это, но ты просто вытащила кол и сунула в него, неловко согнув запястья. Но как только он стал пылью…ты издала негромкий восторженный клич, и я могла видеть это в твоих глазах. Радость убийства. Детка, если бы ты была Истребительницей, как же нам было бы весело…
Но ты не была. Нет, я получила Баффи, защитника невинных, мать твою, и слишком уверенного в собственной правоте. Это должно быть ее падением, вы понимаете. Она подумает, что что-то просто идет неправильно, и в конечном счете останется единственная вещь, которую она должна сделать для спасения мира. Или ее собственной задницы, по крайней мере.
Я, во мне этого нет, ни капли. Но ты знаешь это, не так ли? Много, как вы хотели бы отрицать это, ты знаешь меня, внутри и снаружи. Я могу защитить себя, защитить все, что принадлежит мне, и этим все сказано.
Ты знаешь, мэр обещал мне, что убить тебя будет легко. Он сказал, что когда ты по-настоящему любишь кого-либо, а они делают тебе больно, то будет поэтическое правосудие — воткнуть нож в их кишки. Вырвать их сердце так, как они сделали с вашим. Но когда я была одна в кабинете мэра с тобой…все, чего я хотела – схватить тебя в охапку. Дерьмо, нет способа сказать это, чтобы не казаться слабой. Я хотела просто обнимать тебя. Я хотела обнимать тебя пока не прекращу трястись и пока весь мир не станет лучше и пока моя голова не прекратит болеть от моего предательства вас ребята, ведь вы были моей гребаной семьей.
И тогда ты сказала…ты произнесла те вещи, и я ударила тебя. Это не было из-за того, что ты сказала, что я была ничем. Я это уже знала. Это было из-за того, что ты говорила им.
Но мать твою. Если ты получила это письмо, только его, потому что я знаю – заслужила это. Но я должна сказать тебе честно, Рыжая, моим первым желанием в тот момент было вонзить нож глубоко в твою плоть, так чтобы он вышел с другой стороны. Чтобы видеть твою бледно-розовую кожу красную от крови и, наконец, тебя, сломавшуюся под давлением этого острого, холодного, жесткого куска металла внутри твоего тела.
И да, я вижу в этом фрейдистский подтекст. Ты не должна окончить среднюю школу (которую ты вряд ли закончишь, в этом плане), чтобы знать, что нож в твоей плоти не будет простой безобидной сигарой. Мать твою, посмотри на эти дрянные викторианские вампирские истории. Все проникновения и вхождение спальни миленьких пташек поздней ночью. Знаю, что это метафора.
Так. Секс. Кое-что довольно любопытное, и я пытаюсь избежать этого в письме, и посмотри, насколько удачно мне это удалось. Слушай, не думаю, что должна говорить, что сожалею о Ксандере. Это я о том, черт, я пыталась задушить парня.
Дерьмо. Я пыталась вырвать это, но не вышло. Мне очень жаль, ты знаешь, какое я дерьмо на самом деле. Я хотела трахаться с ним, и не хотела пытаться убить его. Но я не привыкла, чтобы кто-то…заботился потом, ты понимаешь? И я думаю, это был единственный раз, когда во время секса я и мой партнер думали об одном и том же человеке. И это была ты, если еще не поняла.
Но больше всего я сожалею о…Боже, что я сделала с тобой. Я ударила тебя. Я стала моей гребаной мамочкой, буквально на секунду. Избивать человека, с которым я трахаюсь…люблю. Мне так жаль, что я стала кровожадной, холодной сукой. Но в то же время…это делает все проще.
То дерьмо, что мэр заставлял меня делать… Не хочу тебе говорить, но мне это нравилось. Не так сильно, как я наслаждалась исследованиями с бандой, наблюдением за тем, как ты хихикаешь и изредка бросаешь на меня застенчивые взгляды, ты до сих пор это делаешь. Я скучаю по вам, ребята.
Я скучаю по Гайлзу с его странной британской манерой поведения, сочетающейся с действиями горячего старого парня.
Я скучаю по Ксандеру и его саркастическому чувству юмора и странным героическим поступкам.
Я скучаю по Ангелу и тому, как опекал всех, для каждого был большим братом.
Я скучаю по маленькой мисс Корделии-суке, которая была единственной полностью, мать ее, честной среди вас. Боже, я люблю ту черту в этой девушке…
Я скучаю по Баффи, которая всегда была моей сестрой. Я скучаю по Озу, который обладал единственной вещью, которую я хотела, и заботился о ней вместо меня. Дьявол, я даже скучаю по педофилу из Совета, гребаному Уэсли Уиндам-Прайсе.
Но больше всего я скучаю по тебе. Я скучаю по нашим разговорам, в те немногочисленные минуты, что мы проводили наедине, когда ты немного приоткрывала завесу застенчивого хакера, которую все возлагали на тебя, и ты была такой честной, свободной и красивой. Надеюсь, что если ты переживешь Вознесение, то ты сможешь снова стать такой. Я скучаю по тем моментам, когда смотрела на тебя, если никто этого не видел.
Дерьмо, Рыжая. Ты пробила мою защиту, и я хочу убить тебя за это. Для этого я хочу спасти тебя от этой катастрофы и запереть в моей комнате, держать тебя в моей постели вечно. Ты сконфузила меня, Рыжая. Мать твою.
Я продолжаю хранить воспоминания о той ночи, что мы провели вместе. Для тебя это, возможно, ничто, а для меня значит все.
Это произошло через некоторое время после того, как Волчонок порвал с тобой. Не смотря на Ксандера, всех этих людей. Будто он не трахал нескольких поклонниц в свое время…
Дерьмо. Мне жаль, мне так жаль. Я не хотела прыгать на твоего мальчика, там.
В любом случае, я патрулировала (одна; Би была с ее персональным мальчиком-игрушкой), когда увидела тебя, идущую по улице, несчастную. Мое сердце чувствовало себя так, будто билось милю в минуту, мать его, частично из-за того, что была ты ночью, незащищенная, но в основном из-за того, что это была ты. Как только я обрела контроль над моим дыханием, я позвала тебя.
— Эй, Рыжая! Разве ты не знаешь, что маленьким девочкам опасно гулять по ночам?
Тон моего голоса был дразнящий, но я имела в виду именно это. Я не хотела, чтобы ты была там, в гребаной темноте, где полно монстров. Я испытывала непреодолимое желание защитить тебя.
Ты подняла свой взгляд, будто шокированная или что-то в этом роде, но, когда ты увидела меня, твое лицо расслабилось в ухмылке.
— Фейт, — ты произнесла, а в голосе было слышно облегчение. – Что ты делаешь?
Я пожала плечами, пытаясь выглядеть беспечной, пока моя рука, держащая кол, дрожала.
— Патруль. Но сейчас я закончила. Ты не хочешь проводить меня домой? – я подняла брови вызывающе, ухмыляясь немного, когда ты захихикала и покраснела.
— Ух, да, полагаю, уже поздно. Так что я пойду домой. Прямо сейчас.
Боже, я обожаю тебя такой, когда ты нервничаешь, твоя речь звучит прерывисто, фрагментами. Мне нравится, что я могу заставить тебя нервничать.
Я снова пожала плечами.
— Ни в коем случае. Давай, мы молодые свободные женщины, — я успела подойти, приобняла тебя за плечи. Ты посмотрела на меня, странная надежда и нервный блеск были в твоих глазах. Как будто ты хотела взять меня в свой мир, но не была уверена, что тогда произойдет с тобой там. – Давай проведем ночь в городе.
Ты опустила голову, твои щеки приобрели бледно-розовый цвет. Непорочная.
— Полагаю, одна ночь в городе не повредит.
Я знаю, какой дикой была моя ухмылка. Это заставило твои глаза округлиться, но в то же самое время там был потемневший лес. В твоих глазах была страсть, малышка.
— Это моя девочка.
Я многого не помню из того, что случилось в баре, куда я взяла тебя. Потребовалось много проклятых уговоров, чтобы затащить тебя сейчас, но это того стоило. Ты немного выпила…ты была такая свободная. Такая красивая, такая дикая штучка. Как я.
Мы сидели за барной стойкой, и мы обе напились, словно гребаные рыбы. Я удивилась, что парень позволил нам все это взять, ведь он видел, что мы были несовершеннолетние: ты была одета в зеленый свитер, синие колготки, короткую юбочку; я в обтягивающих черных джинсах и белой майке с откровенным вырезом. Мы были чертовски странной парочкой, но я скажу тебе то, что ты никогда не узнаешь из того разговора, что у нас был.
Вампиры. Драки. Парни. Секс, которого у тебя еще не было, а я ощущала каждый дюйм твоего разочарования в Озе. Твои воспоминания о времени, когда ты ходила на представления его и его маленькой группы.
Мы также говорили о нас. О твоем восприятии гребаной банды скубисов, и меня.
Они видят нас обеих неправильно, ты знаешь. Тебя воспринимают, как типично чистое, наивное существо, и меня, как эдакого сексуального Антихриста. Фигня, но это самый простой способ воспринимать нас. Я имею в виду, что если нас сравнить. У нас обеих есть общее, это Ксандер. Но, когда он смотрит на меня, то думает: секс, кровать, горло, задыхаться, грудь, губы. Все случайные мысли, так или иначе, связанные с сексом. И я уверена, что он видит какого-то суккуба, приехавшего в город специально, чтобы соблазнить и задушить его.
Но ты…ладно, как и все остальные, уверена, он видит маленькую девочку, которую знает всю жизнь, и только сейчас такого рода свечение возникает на ее щеках при взгляде в глаза. Ты такое чистое, невинное и светлое сверкающее существо. (обрати внимание на сарказм)
И ты, я не отрицаю всего этого. Ты подобно ночнику, который был у меня в детстве. Он был в форме поезда и светился ярко-голубым. Но ночник может обладать такого рода темным светом время от времени, этот взгляд в твоих глазах выражал чистейшую жажду секса. В те времена ты подобна черной жемчужине. Это был тот взгляд, который я видела в твоих глазах в ту ночь в кабинете мэра. Это был взгляд, который я видела в ту ночь в баре.
После того, как мы обе основательно напились (поскольку ты много хихикала, так что я могу сказать, что никогда не напивалась раньше), мы добрались до твоего дома. Боже, нам повезло, что не встретили каких-либо вампиров по пути, а если бы встретили, то были бы сейчас мертвы. Я хочу вмазать себе за такую глупость, за то, что подвергла тебя опасности.
В любом случае, мы пришли к тебе домой и просто рухнули на диван, смеялись и смотрели старые фильмы. Ты притащила печенье, и мы некоторое время были словно дети. Я пропустила это время, время невинности.
И затем, прежде чем мы заснули, обнимая друг друга подобно одеялам, ты повернулась ко мне лицом, закрыла глаза и мягко поцеловала меня в губы. Чистый, сладкий, жидкий поцелуй, так что мне захотелось перетечь в тебя; стать частью этого замечательного светящегося создания. А потом ты заснула с таким мягким легким вздохом, что мне захотелось заплакать.
На следующее утро, я оставила тебя пока ты спала, и мы никогда не говорили об этом снова. Ни о поездке в Фиш Танк, ни о том поцелуе. Не уверена, что ты это вообще помнишь. Но, если все же ты помнишь, то надеюсь, ты помнишь момент, перед тем, как ты заснула или сразу после него. Я пробормотала в твои волосы: «Я люблю тебя. Люблю тебя, Рыжая». Я была пьяной, ладно? Я была глупой.
Но я такая. Любить тебя так чертовски банально, потому что до этого я не верила в любовь. Я думала, что это было оправданием продавцов конфет, или просто еще один способ для людей трахаться. И сейчас я влюблена в эту чистую маленькую натуралку, и я остаюсь трахаться в одиночестве.
И теперь мы даже не на одной стороне. Враги или что-то в этом роде. Одна из нас может умереть через пару дней, и ты можешь никогда не узнать.
Но я надеюсь, что ты узнаешь.
Влюбленная с темной стороны,
Фейт.
Конец | 13 |
Потом расплатишься | PWP, Насилие, Нецензурная лексика, ООС | POV Ичиго
Вот так всегда... Идешь, никого не трогаешь, день обещал быть хорошим на всей его продолжительности, но нет ведь, блин, всплеск реяцу, так еще и арранкаровская, так еще и не одного! Бой. Эспада. Еще один неудачный эксперимент Айзена выпустили для испытания на пригодность. У суки ума-горошина, а сил явно не для его, с виду, хрупкого тельца. Удары наносит бездумно, иногда не попадая по цели, но и этого хватает! О, а вот и Кошак явился, еще та бездушная скотина: азарта, охоты хочет, поиграться, бесит! Но больше всего меня бесит то, что я не могу справиться без маски пустого. Опять окажешься израненный у Его ног как бы выпрашивая силу. НЕНАВИЖУ ГНИДУ!
Конец POV Ичиго
Тьма.
Как будто в другое измерение попадаешь, и сил не хватает даже приподняться, чтобы оглядеться. Но ему это и не надо. Он здесь был, и не раз. Ичиго лежал посередине своего внутреннего мира в котором сейчас шел дождь.
«Что это? Дождь, воспевающий мое поражение? Омывающий дождь? Или это слезы тех, кого он не смог защитить?»
Мысли проносились ураганом в голове, который сметал все попытки на оправдания…
- Корооооль? Снова кто-то вышиб тебя из реального мира? - насмехаясь, пропел пустой, который каким-то образом уже стоял над Ичиго и злорадно лыбился.
От неожиданного появления пустого, Ичиго вздрогнул. Не то что бы Хичиго так делает в первый раз, ведь этой падле всегда нравилось "как снег на голову", просто все никак не привыкнуть к этому.
- Заткнись, урод! Я не виноват, что попадаю сюда! Будь моя воля, я бы вообще твою рожу противную не видел! — это сказано тихо, но уверенно потому, что в такие моменты - это правда.
- ИДИОТ! Без меня ты никого и никогда не защитишь, а ты ведь именно этого и хочешь? - склоняясь к Ичиго, ближе, в самое ухо скрипит, именно скрипит, его пустой. Ичиго всегда думал о том, что говорит сейчас этот кусок хрен пойми чего, и в глубине, в потаенных уголках души понимал, что тот прав; но он лучше откусит себе язык, чем признается в этом.
Все тело Ичиго ныло от нанесенных ранений этим синим арранкаром, из раны сочилась кровь и противный металлический привкус во рту сообщал о том, что дело дрянь, но не смотря на это, Куросаки никогда не попросит помощи у этого сумасшедшего!
- Даже не надейся на то, что сейчас вдруг твои раны затянутся, и в твое тело вольется реяцу, с помощью которой ты спасешь всех. Или по крайней мере, это будет, если ты выпустишь меня... — Хичиго явно читал его мысли.
- НЕТ! — «Я должен им помочь, и я помогу. Вот только встану, вот только...» — мысль Ичиго оборвалась, потому что пустой лег рядом с ним, и на небе появилось зеркало, в котором стали прокручиваться моменты поражений Готея 13... Вот плачет Орихиме, закрыв лицо руками, она зовет его, Ичиго: «Ичиго, где ты? Помоги мне, помоги им, спаси нас»! Боль в груди, она пожирает изнутри, оставляя... Да ничего она не оставляет, терпеть ее невыносимо
«Я нужен им, нужен, нужен!»
- Слушаюсь, Ваше Величество!
Темнота опутывает тебя всего. Темнота из которой не выбраться, из которой доносится этот скрипучий смешок, владельца которого ты знаешь. Вы как две капли похожи, и одновременно так различны...
«Он хочет меня сожрать. Поглотить всего. И тогда наступит конец.. Нет. ЭТОГО НЕ БУДЕТ»!
Крик, он как будто режет опутавшую тебя тьму: «Я не сдался! Я еще жив! Я ЕЩЕ КОРОЛЬ!!!»
Треск, и этот мрак рассыпается, как стена, на мелкие осколки, и ты видишь побежденного Гриммджо, плач Иноуэ больше не режет тебе слух, Эспада отступила, и только где-то внутри слышишь:
«Ты мой, Король, а мое трогать никто не смеет. Ты принадлежишь мне, и тем, кто убьет тебя, буду только я. А за помощь ты скоро расплатишься…»
Ичиго был рад, что все нормализовалось, и не придал особого значения словам Хичиго, ну что может сделать этот ненормальный? Да ничего, ведь он внутри и просидит там еще прилично времени!
Придя домой, Ичиго застал сестер уже спящими. Мда, что-то он сегодня запозднился, но не мог же он просто так уйти, когда подливают и подливают. Несмотря на боль во всем теле, Ичиго прибывал в состоянии некой эйфории, не раздевшись, он плюхнулся на кровать и решил, что пришло время для отдыха, но не тут-то было...
Приземление было не очень мягким. Во внутреннем мире было тихо и спокойно, ни Зангецу, ни пустого и близко не было. Ичиго подумал, что сейчас самое время поговорить с Хичиго и навалять за то, что тот вылез, когда его не просили, и в этот самый момент он увидел на одном из небоскребов фигуру. Это был явно Он.
- Какого черта лысого ты выперся сегодня? — крикнул Ичиго, оказавшись за спиной своей копии. - Кто тебя просил? - но вместе с ответом он получил удар в челюсть.
- Потому что ты – слабак, И-чи-го! Не смог одолеть такого кретина, как тот арранкар! — слова больно впивались в память, пустой как будто жует его имя, смакуя, наслаждаясь им. В ответ Ичиго только разозлился, вытер кровь, выступившую их уголка рта, и встал.
«Хочешь драться? Да пожалуйста» — подумав о драке как об отрезвляющем средстве, Ичиго занес руку для удара, но не успев нанести его, был припечатан к стеклу, темному и холодному.
- Нет, мой Король... Сегодня я не хочу драться, сегодня ты МОЙ...
«Э? о чем говорит этот придурок? и почему он так смотрит... Почему так близко и пристально?!»
- Отвали, бля, от меня! Ты не смел выходить, когда тебя не просили, и вряд ли попросят еще тебя о чем ни... Мфффф...
«Что?»
Хичиго настойчиво терзал губы Ичиго, и как бы тот не сопротивлялся, его руки уже были занесены за голову и крепко сжаты, шинигами с открытыми глазами смотрел на то, что его пустой вытворяет и охеревал. А в черных глазах с желтой радужкой читалось «не уйдешь». Ичиго стал интенсивно выворачиваться в руках пустого, но тот только плотнее прижал его к стеклу; вот он провел своим, тем самым синюшным, языком по губам как будто просит войти, но Ичиго только крепче стиснул зубы и плотнее сжал губы: «Хрен тебе, белобрысая сволочь».
Стало жарко или это только показалось? Хотя кожа его была невероятно белой, но даже синей она не была холодной, как кажется на первый взгляд... И эти губы, которые вечно, что только и могут растягиваться в ехидной усмешке, не были такими холодными, как кажется на первый взгляд... И эти руки могут не только убивать, как кажется на первый взгляд... А, кстати, где его руки?? А руки пустого уже во всю хозяйничали под косоде, спустив его с плеч. Ичиго ужаснулся: «Мне приятно?»
- Ч-что ты творишь, говнюк? Какого хера ты меня ммммм... - пустой прищипнул его за сосок, и сладкая мучительная истома прошлась по телу мягкими мурашками и сконцентрировалась где-то внизу живота. Эта сладкая боль... Пустой склонился к соску и запечатлел на нем поцелуй, обвел языком ореол вокруг и захватил его. Из груди Короля вырвался тихий стон, и Хичиго победно усмехнулся, он снова целовал его, но теперь путь в рот шинигами открыт, синий язык проникает вглубь и спокойствие как ветром сдуло, стало очень... Жарко.
- Нет...
- Даа...
Ичиго не хотел сдаваться, сопротивлялся, как мог, но последние остатки разума, кричащие «беги, беги, беги» ушли куда-то далеко, как только рука белобрысого скользнула вниз, и тонкие, цепкие, но безумно нежные пальцы обхватили член Ичиго. Сдался? Побежден? Языки как будто посходили с ума, бешено изворачиваясь, во рту то у одного, то у другого; нежности больше не было, но Ичиго не хотел сдаваться, упираясь в грудь пустого руками, который тот освободил в процессе, он стал отталкивать его, и тогда Хичиго сильнее сжал пальцы, которыми, кстати, держал... Ноги у рыжего подкосились. Рука пустого. Вот что сейчас было важно.
«Боже, как хорошо... К черту все. Я хочу этого.»
Как только шинигами перестал сопротивляться и лишь иногда сквозь зубы шипел проклятия пустому, тот лишь ликовал. Король сейчас в его власти, такой податливый и мягкий, разрумянился и закрыл глаза, то ли чтобы не видеть смеха в глазах своего двойника, то ли от стыда...
- Т-ты ответишь... за это... - на пустого смотрели карие, потемневшие от желания глаза.
«Я сделаю с ним все что пожелаю... Он мой... Король» - подумал альбинос, и рука его сжалась еще сильнее, тем самым принося Ичиго сладкую боль вперемешку с удовольствием. Но даже и этого Хичиго стало мало.
Еще, еще, еще... Отпустив член Короля, он заметил в карих глазах... Разочарование? Белый схватился за края хакама и рванул их, и теперь черная тряпка, некогда бывшая одежда шинигами, валялась у ног лохмотьями, теперь Хичиго может чувствовать всю красоту этого разгоряченного тела. ЕГО тела... У Ичиго все плыло перед глазами, его не интересовало ничего, и только треск рвущейся ткани вернул его к происходящему.
«Почему он так смотрит?»
Стоять перед своей белой копией почти голым было "неожиданно", особенно когда так на тебя смотрят. Он как будто пожирал взглядом каждый сантиметр кожи, который начинал гореть от его прикосновений, вот он смотрит на тебя... Восхищение?
- Впечатляет, Король!
Он снова плотно прижимается, одной рукой обнимает за талию, а другой хватает член Ичиго, и без того ноющий от невыпущенного напряжения, и начинает водить вверх-вниз... Вверх-вниз... Простые движения сводят с ума, и рыжему это нравится, да; но он никогда ему об этом не скажет, нет.
- О-тва... ли... - дышится тяжело, бедра сами толкаются в руку пустого.
- Нет, ведь тебе это нравится! - это не вопрос, утверждение - Я знаю, что ОООЧЕНЬ нравится.
- Пошел...ты...
- Ха, посмотрим, что ты на это скажешь... - и не успевает Ичиго ничего сообразить, как его пустой спустился ниже, по пути прикусив сосок, и сейчас...
«ЧТО ОН...?»
- Нет... не... ммм... - пустой пройдясь языком по стволу шинигами снизу вверх, обвел языком головку и губами захватил ее, посасывая и слушая, как борется с рвущимся стоном его Король.
«Это неправильно... Нет. Но мне так хорошо, да, еще... еще...»
Закрыв глаза рукой, Ичиго стал подталкивать бедрами навстречу этому похотливому языку и ненасытному рту.
- Х-хичи…го… нет… это не…правильно, нет! - Ичиго отталкивает от себя Хичиго но тот не отпускает, как будто что-то сладкое ему дали; схватив Ичиго за ягодицы он полностью захватил всю ситуацию, и теперь член Короля почти во всю длину входит в него. Ичиго как безумный извивался в руках пустого, рыжий хочет, ХОЧЕТ ЕГО.
«ПЛЕВАЛ Я НА ВСЕ!»
Пнув пустого коленом в грудь и опрокинув тем самым его на спину, Ичиго сел на него сверху и начал срывать одежду с целью добраться до его тела, а пустой с малой долей удивления и с большим интересом наблюдал за действиями Ичиго.
«А руки то у него дрожат...»
Хичиго всегда восхищался СВОИМ Королем. И это переросло в нечто большее, чем уважение или восхищение... Перекатившись и оказавшись над Ичиго, пустой впился в его губы, расположившись у него между ног он почувствовал, что его рыжая бестия очень хочет продолжения, и подумав об этом Хичиго улыбнулся... С нежностью? Он хочет его...
«Я хочу его...»
- Хичи... нет...
Ичиго от неожиданной смены положения растерялся и не сразу понял, что Он собирается делать, но было уже поздно, пустой вряд ли остановится да и сам Ичиго вряд ли этому будет рад. В рот шинигами направились два пальца пустого, которые он сначала не хотел пускать, но Хичиго пробормотал охрипшим голосом, что-то типа «для тебя же стараюсь», и губы Ичиго разомкнулись; он стал старательно смачивать их, то облизывая, то играя с ними языком, то посасывая так, что на лбу Альтер-эго выступила испарина.
«Король, издеваешься? Зачем же так интенсивно...»
Ичиго раскрыл глаза от удивления и от того, что его пустой собирается делать.
- Что ты... аааххм...
Но было слишком поздно, так как второй палец пустого проникал внутрь, растягивая его. Ичиго не испытывал ничего кроме боли «только не скули, только не скули, Ичиго», а пустой все долбил и долбил шинигами своими пальцами, закрывая ему рот своим «скоро все пройдет, потерпи». И впрямь боль немного отступила, и стало даже как-то приятно, но все равно этого мало, и поэтому Ичиго стал сильнее насаживаться на пальцы Хичиго. Не выдержав такой пытки, белый еле сдерживался, что бы рывком грубо и сильно не от иметь этого сладенького шинигами, и Ичи, как ни странно, это понимал, поэтому стал подмахивать пустому, обнимать и подставлять себя для поцелуя, как бы говоря «возьми меня... ну же… выпусти его...».
- И-чиго... не надо... так делать... - голос сел, пустой еле контролировал и сдерживал себя, но Ичиго не сдавался, он протянул руку к подрагивающему члену пустого и провел по головке вниз...
Воля пустого кончилась.
Он резко запрокинул ноги Ичиго себе на плечи и грубо стал входить в него, пробиваясь все дальше и дальше, закрывая рот шинигами от крика. Войдя почти до конца Хичи остановился, давая привыкнуть своему любимому, но тот не хотел останавливаться и поэтому сам насадился на член пустого, промычав тому в рот, то ли от удовольствия, то ли от боли. Хичиго, одной рукой заведя руки Ичи над головой, а второй вцепившись ему в волосы, стал с остервенением трахать его, вертя и так и сяк. Вот Ичиго раком, а вот он сверху, но большого удовольствия Ичиго не получал, в отличие от Хичиго, и последнему это не нравилось; поэтому он еще раз сменил позу положив Короля на бок. Одну его ногу закинув себе на плечо, он стал медленно, но глубоко входить под другим направлением, ища ту самую «точку удовольствия», и похоже он ее нашел потому, что Ичи издал то ли стон, то ли всхлип и выгнулся.
«ЕСТЬ»
- Аах... Х-хи...чи... я не могу боль... ше... ммм...
Пустой хотел, что бы Ичиго сам кончил, без помощи рук, поэтому движения его стали резче, он входил и выходил на всю длину точно попадая по той точке, из-за которой Ичиго сейчас сходил с ума. Темп стал нарастать, что свидетельствовало о приближении конца. Стоны шинигами разносились по всему внутреннему миру и теперь перешли на крики, Хичиго чувствовал это. Поэтому делая последние толчки, он склонился к лицу рыжего ипоцеловал его. Стоны бурного оргазма пришлись пустому в рот; да, он до последнего будет мучить его.
В этом холодном и пустом мире редко бывает солнце. Хичи еще долго лежал на Нем, прислушиваясь к его после оргазменным конвульсиям, частому дыханию. Хичиго был... Счастлив? Перекатившись на спину он еще долго прислушивался к Королю... вот он открыл глаза, вот он повернул голову: «О чем он думает? Ненавидит еще больше наверное...»
- Что это было? - Ичиго сам знал, что - Зачем? Что, уже не знаешь как меня унизить?
- Какого...
Но Ичиго уже встал и начал собирать некогда бывшую одежду резко развернувшись, даже не посмотрев на своего пустого, пошел прочь, а Хичи минут десять сидел в ступоре, сообразив, о том, что подумал этот тупой рыжий идиот, поднялся и побежал догонять его.
- Отпусти, сука! убью! — догнав разгневанного шинигами, Хичиго сначала получил по морде, и решив, что так дело не пойдет, заломил Королю руки. — Отпусти, я сказал!!!
- А что если НЕТ? Ты очень даже в удобной позе для меня. — увидев, как покраснел Ичиго, явно припомнив несколько подробностей их соития, Хичи улыбнулся, но... Слезы?
- Доволен, сука? Давай издевайся, злорадствуй ехидная тварь, я тебя НЕНАВИЖУ!! — все слова Ичиго были выкрикнуты пустому почти в лицо: «издеваться?», «ехидная ТВАРЬ?», «НЕНАВИДИТ»?!
[БАМ]
Когда Хичиго повалил шинигами на стекло, при этом тот больно ударился затылком , альбинос просто взорвался.
- Да, давай, ненавидь меня!! Я ТЕБЯ ТОЖЕ НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ ВСЕЙ ДЫРОЙ СВОЕЙ!! ЗАЧЕМ ТЫ СОЗДАЛ МЕНЯ, КОРОЛЬ, Я СОЖРУ ТЕБЯ, И ТЫ СГНИЕШЬ В ЭТОМ ПУСТОМ И ОДИНОКОМ МИРЕ!! - пустой был в гневе: «ненавидит»! Ичиго смотрел на лицо пустого, глаз его не видел... что он скрывает? Он только издевается.
«Он просто хотел унизить меня» - на что-то другое он уже давно не надеется.
Ичи понял это и смирился с тем, что обречен. Его душа там, где его пустой, он часто из реального мира прислушивается к внутреннему слушая и наблюдая за тем, что говорит Хичи, за тем, что делает... Но он может только издеваться, поэтому, никогда не узнает о том, что испытывает его хозяин.
- Отпусти! - тихо, но твердо.
- Нет! - голос холодный, с металлическими нотами.
- Что тебе надо, сволочь? Отвали то меня, тебе мало? Не вдоволь наигрался, да?! Убирайся... - слезы скатывались по щекам Ичиго. Ну и пусть он слаб, пусть так оно и есть, но он не позволит издеваться над собой, своими чувствами. - Ты мне не нужен! Я не хочу видеть тебя! ОТПУСТИ!
- Я ненавижу тебя...
«Ну и хуй с этим рыжим... если не примет я умру, но я должен это сказать».
Слова больно впились в душу Ичиго, сердце екнуло после этих слов, душа сорвалась вниз. Говорят, душевная боль сильнее физической потому, что у нее нет предела... Это правда.
- Я ненавижу тебя, — слова в самые губы — потому что не могу без тебя...— пустой отпустил Ичиго и сел, отвернувшись от него, невидящими глазами уставившись в искусственное небо.
«Как же хреново... Ему насрать. Ему только друзья важны... Я больше ничего не скажу, он и так ничего не поймет, раз после такого объяснения до него не дошло».
Гордость штука противная, когда нужна - ее нет и наоборот.
- Хичиго - сзади раздался до боли знакомый голос.
«Надо же. Первый заговорил...»
- Это не смешно...
«Голосок дрожит? Что это с тобой, Король?!»
- Ты тупица, Ичиго! — робкое прикосновение сзади к спине, Пустой чувствует, что руки хозяина прохладные и подрагивают — Я не шутил... — вот он прижимается, обнимая Хичиго за шею, и Альтер чувствует, что тот улыбается.
— Я знаю, лошадка. | 120 |
Ночь в багажнике, утро на природе и день в его объятьях | Романтика, Флафф, Элементы слэша, Юмор | «Да уж, — думал Кобаякава Сена, — ехать в багажнике машины, ночью и черт знает куда определенно очень плохая примета! Так что, скорее всего, это закончится совсем-совсем плохо. И как только меня угораздило оказаться в такой ситуации?!».
На самом деле то, каким образом его угораздило очутиться в багажнике машины, он знал очень даже хорошо, вот только до сих пор не мог понять, что именно его подвигло туда залезть. И ведь дело было даже не в багажнике: его странные и, чего уж там, очень глупые действия начались куда раньше. Да, с того самого момента, как он решил проследить за Хирумой Ёичи. Теперь, размышляя об этом, Сена ясно понимал, что он повел себя как идиот. Потому что только идиот будет следить за самим Хирумой и его делишками, да еще и ночью. Нет, ночью за ним будет следить только полностью умалишенный. «Поздравляю, Сена-кун, ты только что признал, что готов собственноручно сдаться в психушку. Хотя, если Хирума тебя поймает на слежке за ним, тебе ни в психушке, ни в тюрьме спрятаться не получится», — заключил он.
Шел третий год его обучения в школе Деймон, и Кобаякава одновременно тренировался и учился для того, чтобы поступить в университет. Почему-то именно в тот, где учился Хирума-сан. То есть он сам считал, что этот факт на его выбор никак не повлиял. А выбрать было из чего. За самого быстрого раннингбека боролись не только почти все университеты Японии, но и несколько заграничных. Вот только Сена решил остаться на родине и получить высшее образование именно в Тодай. И совсем неправда, что он перестал колебаться в выборе, как только узнал от Куриты-сана, что там учится Хирума-сан. Осенний сезон, последний, в котором он принял участие в качестве капитана команды, закончился, и Кобаякава бросил все силы на личные тренировки и подготовку к выпускным и вступительным экзаменам.
За год, прошедший с того момента, как Хирума закончил школу, Сена ни разу его не видел, зато вспоминал о нем практически каждый день. Забавные моменты, грустные моменты, важные моменты – воспоминаний о бывшем капитане у Сены осталось много, и он их очень ценил. Правда большая их часть объединяла всю команду Devil Bats, а вот каких-то общих, только для них двоих, практически не было. Сена и сам не знал, почему это так его огорчало, почему ему хотелось, чтобы у него были личные воспоминания о Хируме. Конечно, что тогда, в момент поступления, что сейчас, практически перед окончанием школы и все это время Хирума-сан был для него очень важным человеком. При этом, он только недавно понял, что тот для него куда более важен, чем все остальные его друзья. Но вот значение этой важности от него ускользало. Он знал только, что постоянно о нем думает, и надеялся, что и сам Хирума хотя бы иногда вспоминает о своем раннигбеке.
В этот явно готовящийся стать приснопамятным вечер он совершал привычную пробежку в парке, когда увидел его. Точнее, ЕГО – великого и ужасного и теперь уже тодаевского дьявола Хируму Ёичи. Он с кем-то встречался, и Сена как раз успел увидеть все подробности этой встречи. И здорово испугаться. Хирума-сан занимался наркоторговлей. Другого вывода Айшилд сделать просто не мог. Человек, с которым встречался в парке бывший капитан деймонов, передал тому пакетик с чем-то белым, Хирума его вскрыл, лизнул высыпанный на ладонь порошок, кивнул. То же самое он проделал с еще двумя такими же на вид порошками, но уже из других пакетиков. После он еще раз кивнул и передал мужчине черный кейс. В ответ он получил несколько пакетов, которые отнес в припаркованную неподалеку машину.
С этого момента Сена уже следил за всеми действиями Ёичи. Причем сам не мог понять зачем, ну не в полицию же его сдавать?! Может наставить на путь истинный? Сена и сам не знал, просто в тот момент он вообще ни о чем не думал, только действовал. Действия эти и привели его к тому, что он оказался в багажнике хирумовской машины (а разве кто-то сомневался, что тот получит права, как только так сразу?). То есть, когда Ёичи сел за руль, Сена как-то автоматически скользнул в багажник, ведь должен же он был проверить, что собирается делать их бывший капитан с купленными наркотиками! А вдруг он собрался сам ими воспользоваться? Этого Сена допустить просто не мог. Он должен был объяснить Хируме-сану, что надо ценить и беречь свое здоровье. Более того, он должен был узнать, что привело к таким крайним мерам, и обязательно помочь Хируме-сану решить его проблемы. Сработали его инстинкты капитана команды, несущего ответственность за игроков. О том, что Ёичи никогда не был игроком его команды, Сена как-то подзабыл. В его взволнованном сознании металась одна мысль: помочь Ёичи, спасти Ёичи, защитить Ёичи! Ни то, что он собирался спасать опасного скорее для других человека, ни то, что он называл его по имени, Сена не замечал.
Ехали они довольно долго. Когда Кобаякава взглянул на часы, они показывали уже четыре утра. Он осторожно выглянул в щель, которую оставил, чтобы следить за дорогой. По обеим сторонам автострады рос лес – это означало, что они покинули черту города и углубились в ближайший заповедник. Сену в очередной раз скрутило чувство тревоги. «Ехать в багажнике машины, ночью, да еще и в лес – это 100% плохая примета! Что же собирается делать Ёичи? Неужели…? Нет, нет, нет! Все будет хорошо, потому что я здесь!».
Здравый смысл по-прежнему благополучно дрых где-то в глубинах его сознания, а Кобаякава уже лихорадочно обдумывал планы спасения Хирумы Ёичи от его самоубийственной попытки избавиться от своих проблем. Как назло в голову ничего путного не приходило. В первую очередь в сознании возникали фразы типа: «Не делайте этого, Хирума-сан!», «Пожалуйста, одумайтесь, Хирума-сан!» и «Это вредная и очень опасная вещь, Хирума-сан!». На втором месте шли довольно странные заверения вроде: «Вы мне… нам очень дороги, Хирума-сан!», «Я… мы будем переживать, если с вами что-нибудь случится, Хирума-сан!», «Не бросайте меня… нас, Хирума-сан!». Думать обо всей команде, а не только о себе с каждой фразой становилось все труднее. Чувствовал он себя при этом стопроцентным эгоистом, причем причину своего эгоизма не понимал.
Через некоторое время он почувствовал, что машина свернула с трассы на лесную дорогу и какое-то время медленно ползла вверх. Похоже, что они поднимались на гору. Наконец, Хирума остановил автомобиль и вышел. Сена снова осторожно выглянул в щелку и увидел, как тот исчезает за деревьями. Подозрительные пакеты, полученные в парке, он взял с собой. Айшилд запаниковал. «Что делать?! Что делать?! Что же мне делать?! — продолжала биться в голове одна единственная мысль. – Неужели Хирума-сан действительно собирается попрощаться с жизнью, приняв смертельную дозу наркотиков?!» О том, насколько бредовой была мысль, пришедшая ему в голову, спешащий на помощь герой так и не задумался.
План он так и не придумал, поэтому решил действовать как обычно, то есть наобум. Поэтому, когда Хирума вернулся и, захватив что-то еще из машины, направился назад, он выпрыгнул из багажника и заорал:
— Хирума-сан, пожалуйста, не надо этого делать! Не бросайте меня! Я вас люблю!
Сказал, осознал – и тут же осел на землю в шоке от собственных слов.
А предмет его тревог спокойненько подошел ближе и, глядя на Сену с привычной усмешкой, заговорил:
— Всегда знал, что если тебя достаточно напугать, то ты выдашь даже то, чего еще сам не осознал.
Сена посмотрел на него шокированным и испуганным взглядом и промямлил:
— Это вы сейчас про что, Хирума-сан?
— Про твое признание, конечно! Все думал, когда же до тебя дойдет, но ты же у нас редкостный тормоз во всем, что не касается бега. Вот я и решил тебя подтолкнуть.
— Эээ?!
— Да ладно, не заморачивайся по этому поводу. Пошли лучше займемся тем, ради чего мы сюда приехали.
— Мы… приехали?
— Что, от шока память отшибло? Ты, вроде как, тоже ехал в этой машине, — Хирума кивнул в сторону своей спортивной Хонды, — кстати, как там тебе в багажнике, удобно было?
Только тут до Сены дошло, что да, действительно было на удивление удобно, по крайней мере, для багажника. Он оглянулся назад на машину и понял, что стенки багажника были обложены мягкими и даже на вид теплыми одеялами, вот почему он не замерз и почти не чувствовал тряски. Неужели…? Он резко обернулся к Хируме. Тот стоял и с усмешкой смотрел на него.
— До тебя как обычно медленно доходит, малыш.
— Вы… ты… это… все это что… заранее?! Зачем?!?
— Я ведь, кажется, уже объяснил: все для того, чтобы ты, наконец, признался самому себе.
— А тебе, значит, не надо признаваться?
— А я и так все знаю.
«Ну, еще бы! – с какой-то непривычной ему злостью подумал Сена. – Он, значит, все знает, а меня надо было до полусмерти напугать! Он такой весь самоуверенный, а я тут от переживаний за него с ума схожу! Вот ведь гад!» Впрочем, сам он понимал, что в чем-то Ёичи был прав: признаться самому себе в том, что ему нравится, во-первых, парень, а во-вторых, и в главных, сам Хирума, Сена бы вряд ли смог. Однако злость не исчезла, поэтому он гневно спросил:
— Так что вы здесь делаете, Хирума-сан?
— Во-первых, креветка ты хренова, пора бы уже переходить на личности, так что я для тебя Ёичи. А во-вторых, не я делаю, а мы.
Он подошел к Сене, схватил его за руку и потащил за собой в лес. Пробравшись сквозь деревья, они очутились на небольшом утесе, с которого открывался вид на весь заповедник. И прямо сейчас перед ними вставало солнце. Хирума потянул его вниз, и тут Сена заметил, что он расстелил на площадке несколько одеял. Ёичи уселся рядом, притянул Сену поближе к себе, накинул на них обоих одеяло и крепко обнял. Сене сразу же стало жарко. Он и представить себе не мог, чтобы Хирума устроил для него такую вещь, как совместная встреча рассвета – это было совсем на него не похоже. «Значит ли это, что я ему тоже нравлюсь?!» Судя по тому, что смотревший на него Ёичи кивнул, у него снова все на лице было написано. Да и теперь наверняка тоже – восторг пополам с шоком.
Сена решил, что от этих смущающих мыслей стоит отвлечься, и посмотрел на поднимающееся светило. Оно было прекрасно. Огромное, яркое, заливающее все окружающее пространство нежным розовым светом, оно согревало одним своим видом. Но для Сены самым теплым сейчас был обнимающий его человек. Тот, кого любишь, для тебя всегда самый лучший, и даже солнцу никогда не стать важнее его.
Сена украдкой посмотрел на Хируму и, краснея, подумал, не будет ли это слишком большой наглостью с его стороны попросить Ёичи его поцеловать. И тут у него заурчало в животе. Кобаякаве показалось, что большей неловкости он в своей жизни еще не испытывал. Бессонная ночь и оставшийся дома ужин напомнили о себе в самый неподходящий момент. Он уткнулся взглядом в землю и вдруг услышал, как Хирума смеется. Сена подумал, что кажется впервые слышит такой его смех: искренний, веселый и какой-то заботливый что ли. Айшилд все-таки решился взглянуть в его сторону и увидел, как тот достает из тех самых подозрительных пакетов пакетики поменьше. Потом одноразовые ложки, стаканчики, тарелки и начинает на них выкладывать одно за другим пирожные. От их запаха у Сены снова заурчало в животе. Хирума разлил по стаканчикам горячий шоколад и протянул один Сене. Тот машинально его взял, оглядывая жадным взглядом многочисленные и такие вкусные на вид лакомства. И тут до него дошло!
— Хирума-са… то есть Ёичи, так в этих пакетах были не наркотики?!?
— Ну, знаешь! Для некоторых – сладкое настоящий наркотик, особенно, такое как это, из лучшей кондитерской города. Такие наркоманы за этими пирожным ночные очереди выстаивают.
— Но тогда что это были за порошки, которые ты пробовал?!
— А! Открою тебе секрет: для того, чтобы понять насколько вкусной будет выпечка, нужно для начала понять, из какой муки она будет выпекаться. Но сахарная пудра и ванилин тоже имеют значение.
Сена в очередной раз почувствовал себя идиотом и, чтобы скрыть смущение, попытался спрятаться за стаканчиком с шоколадом. Он глотнул сразу полстакана напитка, который оказался очень горячим и, естественно, обжегся. Надо отдать ему должное, он даже не охнул, но Хирума каким-то загадочным образом все равно все понял.
— Нет, ты-таки безнадежен! Иди сюда…
Ёичи притянул Сену ближе и поцеловал.
Когда через несколько долгих и умопомрачительных минут они все-таки смогли оторваться друг от друга, Сена смог пролепетать только:
— Это ты… зачем…?
— Хочешь сказать, тебе не понравилось?
— Пон… понравилось!
— То-то же! Во-первых, говорят, чтобы не болело, надо это место поцеловать, так что язык ты очень удачно обжег, ке-ке. Во-вторых, тебе явно этого хотелось.
— А в-третьих?
— А в-третьих, и самых главных, этого уже ооочень давно хотелось мне, так что мы здесь задержимся… на денек.
— Согла…
Это был восхитительно долгий день. | 92 |
Бывает же... | Драббл | — Хорошо хоть предков дома нет…а то бы еще в милицию позвонили…
— Заткнись а? Лучше свет помоги найти, да в другой стороне! – Раздраженно проговорил я. Стонать по эмовски как не странно не хотелось. Хотелось просто наорать на кого нибудь. Я, не разуваясь, плюхнулся на диван. Было пофиг… Кровь еще по дороге течь перестала, а вот все тело болело. На физре передиваться стыдно будет, из-за синяков опять будут прикалываться, что рэперы выебали…Хотя это правда, да и на физру я давно не хожу.
— У тебя весь макияж размазался, принести салфеток? – Немного виновато предложил друг. В ответ я ему фак показал. Если бы этот козел пришел на полчаса раньше меня бы не избили. Конечно дело не в нем, просто у него брат панк, да и вообще «серьезный парень», и когда я рядом с ним нас бояться трогать. Хоть они и очень похожи внешне, но порой я удивляюсь насколько это разные люди.
— Завтра в школу не пойду, все равно предки на две недели в Египет свалили…— Наконец я решил прекратить мучения Ромы. То, что он мучиться было видно, он чувствовал себя виноватым, да и прошенья тогда искренне просил. Я его простил, в конце концов, он не специально опоздал.
— Здорово…слушай, а может я у тя сегодня с ночевкой останусь? Мне брат кое-что дал, он эту…эээ…короче не помню, как именно называется, почти каждый день курит. Говорит классно штырит. – По-прежнему смотря в пол, предложил он. Рома почему-то волновался, почему я не знал, и решил не ломать голову.
— Что случилось то?
— Слушай…а на счет гея они тогда прикололись? – Робко спросил он. Нда, иногда он мне напоминал девку.
— Не твое дело…и не их…и нечего тут разглагольствовать. Давай сюда свою посылку от брата. И не притворяйся дебилом, да ты остаешься…
Брат Ромы не обманул. Мир уплывал из-под ног, все казалось веселым, да и вся жизнь выглядела такой легкой. Рома оказался слишком близко, или это я к нему придвинулся? Не помню…Но целуется он классно, властно, жадно…шепчет что-то…говорит, что любит. А потом…короче хорошо, что смазка недалеко была…а то бы задница болела, хотя судя по страсти Ромы она и так будет…
— Эээ… — Попытался начать разговор Рома на утро.
— Лучше заткнись, и одеяло не стаскивай. – Будничным тоном ответил я. Но когда его напряженное сопение надоело терпеть, все же не выдержал.
— Ну что?
— Я правду вчера говорил…я не курил…только вид делал, да ты и не смотрел, просто я, правда не знал, как сказать, а потом ты вроде не против был, да и вообще – Начал то мямлить, то тараторить он.
— Слушай, я все прекрасно помню! И…и верю…и знаешь, оставайся пока родичи не приедут, и не опаздывай больше… — Невольно краснея и теряя всю уверенность сказал я.
— А я больше и не оставлю тебя одного. А на счет этих уродов, то брат с дружками развлечется…Да я и сам, покажу им почему тебя нельзя трогать…
Вот так просто. А я год не мог ему признаться…Бывает же. Как так поют, пидерская челка, ты похож на телку…похуй…главное, что ему это нравиться. | 11 |
Your perfect pain | Повседневность, Элементы гета, Элементы слэша | Три года уже прошло, а на душе до сих пор муторно, как вспоминаю…
Довелось мне некоторое время поработать в одном гламурном журнале – статейки небольшие пописывала о моде, стиле и туфлях. Зарплата тоже была небольшая, но зато коллектив подобрался изумительный – одна молодежь, все веселые, дружные, а начальник вообще чудо – совсем молодой парень. 25 лет ему тогда было. Никто никогда не слышал, чтобы он на кого-то кричал. Все звали его Билли, хотя на самом деле он был Дима. Дмитрий Алексеевич… В нашем молодом коллективе плевать хотели на субординацию. Уж не знаю, где к нему прилипло это прозвище, но главред даже для курьеров был Билли.
И вот в этого-то Билли угораздило меня втрескаться. Да как! Просто крыша ехала, я бредила им во сне и наяву. Он был красив, как фарфоровая кукла в стиле «gothic» — такой мрачной, загадочной красотой. Но даже не в этом дело. Он был уверен в себе, точно знал, чего хочет, и был настоящим аристократом по отношению к себе и другим. И вот эта его уверенность, врожденная интеллигентность, и вместе с тем – твердость и умение добиваться поставленных целей манили меня, студенточку, как мотылька фонарь.
Я отдавала себе отчет, что это невероятная глупость – влюбиться в собственного шефа, но ничего не могла с собой поделать.
Билли, конечно, не слепой. Не заметить того, что я к нему дышу неровно, он не мог – вскоре это поняла вся редакция, включая все тех же злосчастных курьеров. Но на мои вздохи он никак не реагировал – был безупречно вежлив, как всегда, и от этой вежливости за версту несло кладбищенским холодом. Не потому, что его раздражала моя влюбленность. Нееет… Тут было другое. Я совсем не интересовала его как женщина, ни даже вот на столечко.
К безответной любви прибавим уязвленное женское самолюбие… Не сказать, что я movie-star, но на внешность и отсутствие поклонников жаловаться не приходилось. Даже тут, в редакции, у меня уже появился навязчивый воздыхатель – между прочим, секс-символ местного значения, наш дизайнер Андрюша. По нему сохла вся женская половина редакции, он сох по мне, а я сохла по нашему боссу. То есть, ну вы поймите меня правильно – если бы я была какой-нибудь страшной прыщавой ботанкой или 150-киллограмовым чудовищем в очках – безразличие Билли переживалось бы куда проще. Оно было бы привычным и понятным. А так… Его холодность сводила меня с ума. Андрей таскал букеты каждое утро, а Билли смотрел на меня как на «молодого специалиста», «одаренного журналиста» и «ценного сотрудника».
И где-то через два месяца таких мучений мне вдруг стало предельно ясно, почему.
Болталась я по редакции без дела – домой идти вроде еще рано, а три свои статьи я уже сдала редактору, и теперь мне было совершенно нечем заняться. Из сотрудников, кроме меня, оставались только два корректора, занятые работой по самые уши, верстальщик, главный редактор и мальчик— модель Миша, который пришел к Билли, чтобы обсудить с ним какие-то нюансы своего контракта. Короче, даже пойти покурить – и то не с кем. Вот я и болталась по коридорам. На свою голову… В подсобке, где уборщица тетя Маня хранила свои веники, что-то грюкнуло, и я сунула туда любопытный нос. Не знаю, что я ожидала там увидеть, но точно не то, что увидела: нашего главного редактора, страстно и взасос целующегося с тем самым Мишей, который пришел обсуждать свой контракт. На меня будто потолок свалился.
Парни оторвались от увлекательного занятия и уставились на меня: Билли зло и с раздражением, а Миша с любопытством и оценивающе. Не долго думая, он протянул мне руку:
— Михаил. А тебя как зовут?
Он ничуть не смутился. Улыбался – тепло и заинтересованно. Но мне его улыбки были до лампочки. Билли! Мой принц, моя любовь, моя сказка – сжимал в объятиях парня. Нежно и аккуратно прижимал его к себе, а на меня смотрел, словно я назойливая козявка, которую он раздавил бы, если мог.
Вконец ошалев, я протянула руку Мише, чтобы пожать его ладонь, но Билли зло отбросил ее; удар вышел довольно болезненным. «Как ревнивая девчонка, о Господи, Господи…»
— Иди отсюда, Голубева, — прошипел мой начальник. – Иди на свое рабочее место. Все понятно?
— Да…
— И дверь закрой.
Самым поганым мне тогда показалось, что они целовались в подсобке. Понимаете? Как влюбленные школьники. От этого было совсем худо.
Весь вечер я проревела на плече у Соньки, которая отпаивала меня водкой с клюквенным соком, и утром явилась в редакцию с опухшими глазами. Билли делал вид, что ничего не случилось. Вернее… ну, он просто не замечал меня, как обычно. Для него это и впрямь было незначительным эпизодом.
Зато Андрей сразу понял, что у меня что-то случилось. Он все утро сочувственно мялся рядом, притащил большой стакан латте, вздыхал, и наконец предложил:
— Пойдем покурим?
Я безразлично согласилась. Мне было все равно, куда идти и с кем.
На улице он наконец-то решился спросить, что у меня стряслось. Вцепился мертвой хваткой, ну я и рассказала.
— А, так ты не знала, что ли? Билли педик. Забудь о нем. Он в своем Мише души не чает. Пойдем лучше сегодня со мной в кино.
И вот, стоял он рядом, смотрел влюбленными глазами – красивый, стройный, мечта любой девушки. Говорил разумные вещи. От которых меня почти физически тошнило. Я его в этот момент ненавидела; меня трясло от омерзения. «Забудь его»? Ну-у, нет! Билли не любит меня – я сделаю так, что он будет меня ненавидеть. Больше, чем кого-либо в своей жизни. Ненависть лучше безразличия. Да, в тот момент я так решила. Я решила отнять у него то, чем он так дорожил – Мишу. Я была уверена, что это не станет сложной задачей: взгляды и улыбки Миши подтверждали мои мысли лучше любых слов.
Миша точно не был геем. Он часто появлялся у нас в редакции – приходил к Билли. И я замечала, с каким вожделением он смотрит на мою грудь и ноги. Я специально начала надевать юбки покороче, кофточки с большим вырезом, улыбалась ему. Это сработало. Однажды он, выйдя из кабинета Билли, остановился рядом с моим столом и тихо спросил:
— Выйдем?
Я кивнула.
— Жду на улице.
Понимала ли я в тот момент, что делаю? Думаю, нет. Мне было больно. Причиной этой боли был Билли, и мне хотелось причинить ему боль, равную по силе моей.
Миша ждал на улице. Мы вместе пошли на подземную стоянку, где была его машина. Чинно прошествовали мимо охранника, но едва только оказались вне пределов его видимости, Миша набросился на меня. Он был груб и жесток, я не ожидала такого. Пальцем разорвал мои кружевные трусики, вдавил в стену и стал пропихиваться – член был огромный, входил с трудом, и я почти плакала, умоляя его перестать. Но от моих слез он заводился еще больше.
— Разве не этого ты хотела, сучка?
Резонно. Наверное, этого. Но не так? А как? Он ведь не насиловал меня, я сама с ним пошла. И «сучка» вовсе не звучало оскорблением – Миша был такой, жесткий. Ему нравилось брать силой. Он заткнул мне рот поцелуем, чтобы не слышать всхлипов, и трахал. Постепенно боль ушла, и я стонала от наслаждения, кусала его губы, уже чуть солоноватые от крови. Нам было так хорошо, что это не продолжалось долго. Кончив в меня, Миша сказал:
— Теперь ты моя шлюха.
И только тогда мы заметили, что не одни. Рядом стоял Билли. В его руке был мобильный телефон Миши, который тот забыл на столе. Билли искал своего любимого, а нашел…
Можно сказать, мы почти убили его. Я добилась своего. Он меня ненавидел. Вот тут-то я поняла, ЧТО на самом деле натворила. Видеть такую боль в его глазах было невыносимо.
Но Билли не случайно в 25 лет стал редактором одного из самых модных журналов. Он был сильным. Развернулся и ушел, не сказав ни слова.
Чувство вины, стыд и запоздалое раскаяние накатили, как девятый вал. Поцелуи Миши жгли мне губы. Хотелось стереть их, уничтожить даже малейший след его прикосновений. Я подобрала свои разорванные трусики с пола, стала их натягивать. Миша стоял рядом и смотрел, как я это делаю. Потом невинно поинтересовался:
— Куда тебя подвезти?
Ему было похуй на Билли, похуй на меня – похуй на нас обоих. С Билли он трахался ради карьеры, со мной потому что хотелось. Не похуй Мише было только на себя самого. Его ничуть не расстроило, что нас застукали. Миша был уверен, что Билли его простит. Потому что любит.
Меня же, естественно, никто прощать не собирался. Стоило мне только утром появиться в редакции, как меня сразу вызвали в кабинет к шефу.
— Закрой дверь, — сказал Билли, едва я переступила порог.
Я закрыла.
— На замок.
Я безропотно повиновалась. Даже если бы он мне прямо с порога дал по морде – и то я не посмела бы возразить. Но Билли, как всегда, был холоден и сдержан.
— Я думаю, понятно, что здесь ты больше работать не будешь? Вот документы, — он подвинул ко мне папку с моим личным делом. – Забирай.
Я взяла.
— А теперь объясни, Лина, – зачем? Что я тебе плохого сделал?
Я молчала.
— Это месть? Я прав, Голубева? Ну что ты молчишь? Я не дурак и не слепой, — Билли горько усмехнулся. – Не оценил твоих женских прелестей? Ну прости, я такой. Я гей. Таким родился. Что, надо было трахнуть тебя, чтобы угомонилась?
И тут у меня окончательно сорвало крышу. Не помню уже, что я кричала: по-моему, слова «пидар» и «импотент» были самыми мягкими ругательствами в этом монологе. Очнулась я, когда Билли влепил мне пощечину. Аж искры из глаз посыпались. Он был в ярости. В таком состоянии я никогда его не видела. Билли схватил меня за волосы и врезал еще раз, а потом швырнул на стол – бумаги и ручки посыпались на пол.
— Сейчас ты получишь то, чего так хотела.
Он начал стягивать с меня трусы. Я сопротивлялась, пыталась его отпихнуть. Бесполезно. Хрупкий, аристократичный Билли утратил всю свою хваленую сдержанность – да, он и правда ненавидел меня. Больше, чем кого-либо в своей жизни.
Он ткнул меня носом в стол, задрал юбку. Налицо была, так сказать, «сбыча мечт» — о сексе с Билли я грезила все три месяца работы в редакции.
Толком осознать, что случилось, я смогла только когда вышла из Диминого кабинета – в порванной блузке и с размазанной по фэйсу косметикой. Сотрудники уставились на меня с изумлением. У Андрея в глазах был испуг. До меня вдруг дошло, что меня, вообще-то, изнасиловали, и свидетелей полный офис – вон они, сидят, глазами хлопают. Свечку, правда, никто не держал, но кое-что они слышали. И надо, наверное, написать заявление в милицию, и все такое…
Но ничего этого я делать не стала. Я думала – и сейчас думаю так же, — что виноват во всем был один-единственный человек. Я сама. Билли я простила, а вот себя все никак. | 4 |
Пляж. | AU, Драббл, ООС, Флафф | Если бы Аллен знал, ЧТО запланировал Канда, он бы ни за что не пошёл с ним на пляж, тем более, ночью. Сейчас, лёжа на песке и выгибаясь под прикосновениями горячих рук, он проклинал себя за доверчивость. Соскучился Канда, как же.… Когда Юу плавно проникает в его, разгорячённое ласками, тело, Уолкер начинает думать, что нужен своему парню только для того, чтобы заниматься сексом. А странные порой идеи и вовсе сидели черт знает где. Юноша еще мог принять "секс по принуждению" на столе (хотя это самое "принуждение" было разве что в самом названии), одобрил игру в "доктора". Даже развлечениям в ванной не противился (а как тогда стонал Канда, когда Аллен делал ему минет…). Но пляж… хорошо хоть, что здесь никого кроме них нет. И всё равно, как бы Уолкер не сердился, он не смог сдержать сладостный стон, когда парень толкнулся особенно сильно.
— Юууууу…
— И еще говорит, что это я – извращенец…
— Заткнись и продолжай.
Аллен скептически относился к фразе "Я скучаю", особенно если ее произносил Канда. Однако каждый раз юноша доказывает свои слова, неважно каким образом. Именно поэтому, сейчас, когда Юу глубоко проникает в него, обжигая жаром возбужденного тела и выбивая из горла громкие стоны, Уолкер почувствовал себя счастливым. Но с особенным трепетом сердце бьётся тогда, когда парень тихо шепчет на ухо: "Я люблю тебя, Аллен". | 125 |
Последняя ночь | Драма, Повествование от первого лица | Из-за затянувшейся до позднего вечера репетиции к дому я уже подходил затемно. Желтый свет фонарей, отражавшийся в лужах после недавнего дождя, мои гулкие шаги по тротуару, полное отсутствие прохожих и свет фар изредка проезжавших мимо машин – такой себе классический урбанистический пейзаж. Я всегда любил гулять в одиночестве по ночному городу. Что-то в этих прогулках было неуловимо романтичным, как будто шагая по пустынным улицам, я видел Токио без прикрас, таким, какой он есть. Так, сидя вечером дома, видишь любимого человека рядом с собой, расслабленным, спокойным, не обязанным что-либо из себя строить или изображать. Он устало улыбается тебе, и вы ведете тихий разговор на совершенно различные темы, не задумываясь надолго, не подбирая подходящие слова, а просто отдыхая рядом друг с другом от дневной суеты. Так и город. Без лишнего шума, гама и движения он казался мне более родным, более загадочным, но при этом совершенно понятным. Конечно, жизнь в Токио не прекращалась даже ночью, но почему-то, выбирая для прогулок самые безлюдные улицы, мне было как-то отрадно заблуждаться, что мы сейчас наедине – город и я. Что весь мир, вся людская суета погружены в дрему, а мы ведем наш разговор.
Да, я всегда любил такие ночные моционы. Но не в этот раз. В настоящий момент наилучшее определение моим ощущениям можно было бы охарактеризовать как "тяжесть на сердце". Только чувствовалось это не в самом сердце, нет. Странно, почему принято думать, что именно эта мышца нашего тела страдает? Моя боль отдавалась какой-то пульсацией в висках, усталостью всего организма. А еще полным нежеланием думать. Думать о тебе. Возможно, такая "несердечная" реакция на душевные проблемы имела место быть из-за моей болезни, а все нормальные, здоровые люди переносят моральные тягости именно сердцем? Кто знает… Я усмехнулся. От одной радостной мысли к другой – думать о своем здоровье хотелось еще меньше.
С такими невеселыми размышлениями я и сам не заметил, как оказался возле своего дома. Как раз эта часть улицы почему-то оказалась хуже освещена — возможно, перегорел фонарь, и его еще не успели заменить – и я, ругая про себя эту непроглядную темень, начал нащупывать в кармане ключи, не сразу увидев в полумраке на лавочке фигуру, поднявшуюся мне на встречу. А когда заметил… Что-то неприятно скрутилось в животе и на секунду, нет, даже на долю секунды, перехватило дыхание. Вяло мелькнула мысль, что это страх… Перед тобой страх. Страх перед тем, что ты пришел. А что это именно ты даже сомнения не возникло, несмотря на мрак. Просто я вижу тебя и все. Вижу не глазами, а, наверное, этим самым пресловутым сердцем. Значит, пришел. Значит, разговора не избежать. А после вчерашнего я ведь надеялся, что больше не увижу тебя, что ты не станешь искать встречи. Сам ведь сказал, что ненавидишь. После этих твоих слов трусливая часть моей натуры весь день уповала на то, что ты избавишь меня от очередного, теперь уже точно последнего, свидания. Избавишь от этой муки. И себя заодно от муки, возможно, даже большей.
Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове, хотя мне показалось, что я стоял и смотрел на тебя сквозь пелену темноты достаточно долго. Не видя твоих глаз, но точно зная, что ты чувствуешь, что ты скажешь, с чем пришел ко мне, и для чего. Поднимаю голову, как можно мягче улыбнувшись и сделав вперед шаг, попадаю таким образом в пятно света от какого-то одиноко горящего окна, чтобы ты видел меня, я говорю, вкладывая как можно больше теплоты в свой голос:
— Привет, Хироки.
— Привет, Ю. – тихо и как-то глухо в ответ.
Стараюсь улыбнуться еще ласковей. В конце концов, нас сегодня и так ждет долгий и неприятный разговор. Хочется хоть как-то подсластить пилюлю…
***
— Зачем тебе он?!! Зачем?! Ты же не любишь!! Я знаю! Тебе просто потрахаться! А мне, как мне быть?!!
Хотя эти слова были адресованы не мне, а Камиджо, каждое из них больно бьет по нервам, заставляя что-то крохотное, но удивительно чувствительное в глубине сознания вздрагивать, метаться и дрожать от непонятного ужаса – вот, оказывается, как выглядит конец света.
Со звоном разлетается о плиточный пол ресторана бутылка, осколки брызгают во все стороны. Как завороженный я смотрю на растекающуюся красную лужу вина, напоминающую кровь, не в силах посмотреть на тебя. Но все же через силу приподнимаю голову и упираюсь взглядом в твои тонкие, так похожие на женские, дрожащие пальцы. С правой ладони стекает струйка крови, уже настоящей твоей крови. Когда ты успел порезаться? Это зрелище меня отрезвляет, я как очнулся и смотрю в твои глаза.
— Уймись, идиот ревнивый. Мы с Ю просто ужинаем. – ледяной тон Камиджо доносится до моего сознания из какой-то дали, как слышишь голос собеседника при плохой телефонной связи, из-за треска и помех безрезультатно пытаясь уловить суть.
А я смотрю в твои глаза. Горящие неописуемой злобой. Смотрю на твои побледневшие щеки и на подрагивающие губы, тоже, кажется, побелевшие. Тебя трясет. От гнева? От ревности? …От горя?
— Ненавижу. Я ненавижу тебя. Шлюха.
Ты даже не говоришь это. Твой в голос сейчас больше похож на шипение. Только почему-то мне кажется, что слова даются тебе из последних сил. А еще сознание отказывается верить, что это говоришь ты. И говоришь это мне. Твои губы двигаются, и я слышу эти слова, но почему-то чувствую, или, что вероятней, мне просто хочется верить, что все не так. Это как в детстве мы с сестрой веселились, выключив звук на телевизоре, и включив радио. Вроде бы картинка одна, а звуковая дорожка совершенно другая, никаким образом не соответствующая тому, что видишь.
Тогда, в детстве, это от чего-то казалось забавным, и мы смеялись иногда часами над таким незамысловатым развлечением. И сейчас, глядя в это такое родное, такое знакомое до последней черточки лицо, до боли, до сжимания зубов хочется верить, что это… Что это радио. Потому что такие слова никак не могут быть произнесены этими губами, которые я так люблю целовать. То есть любил. Пора привыкать к тому, что все, касающееся нас, относится к прошедшему времени.
Резко развернувшись, ты вихрем выносишься за роскошную деревянную дверь, исчезнув также быстро, как и появился. А я невидящими глазами смотрю в тебе в след, слушая, именно слушая, так как эти слова не могут быть моими – их кто-то шепчет мне на ухо: "Вот и всё".
Горечь потери, боль несказанных слов, слезы отчаяния… Все это происходит со мной. Но происходит за стеклянными глазами, внешне я совершенно спокоен. Вот и все, Ю. Так даже проще. Не придется больше врать, не придется объяснять.
Да, пока что ты обманываешь, лжешь сам себе, что ненавидишь, ведь любовь, настоящая любовь, а она у тебя именно настоящая, просто так вдруг не исчезает. Но если не переубеждать, скоро ты поверишь и почувствуешь. Почувствуешь, что веришь, что чувствуешь. И тогда станет лучше всем.
***
Наверное, ободренный моим теплым приемом, ты немного расслабляешься, делаешь шаг назад и откуда-то из темноты достаешь нечто огромное, протягивая мне, а я растеряно поднимаю руки, чтобы принять подарок.
— Держи, это тебе. Представляешь, мы столько лет вместе, а я только сегодня понял, что не знаю, какие ты больше любишь… Жасмина не было, а все остальные я купил… — ты чуть растеряно улыбаешься, а у меня щиплет в глазах. Я любуюсь этим огромным, каким-то нереально сказочным букетом – розы, лилии, орхидеи, снова розы. Ноздри щекочет приятный аромат, а держать в руках даже тяжело. Сколько здесь цветов? Сотня? Может, две?..
Конечно, я знал, что ты пришел мириться, все-таки мы столько лет вместе ("были вместе", услужливо и далеко немилосердно подсказывает подсознание) и хорошо изучили друг друга, сейчас ты будешь просить прощение, хотя виноват исключительно я перед тобой, но ты вновь, с завидным упорством будешь пытаться склеить то, что уже язык не поворачивается назвать отношениями. Я все это знаю наперед. Но все равно растерян из-за такого неожиданного подарка.
Прикрываю на миг глаза, пытаясь успокоиться. Все-таки чужая душа потемки. Ты очень изменился, Хироки, раньше ты не был таким… Таким мягким и трогательным. Раньше гордость не позволила бы тебе снова и снова возвращаться ко мне. Когда произошла эта перемена? Почему я ее не заметил?
Надо тебя поблагодарить за этот букет, но я боюсь вымолвить хоть слово, понимая, как будет дрожать мой голос, а тебе это слышать ох как не стоит.
— Я подумал, что с твоей любовью к нагромождению "всего и побольше" тебе должно понравиться.
Еще одна твоя попытка что-то наладить, поправить в наших отношениях – словно очередной, робкий шаг в мою сторону. Легкий сарказм, ведь знаешь, что я не обижусь, и еще одна обезоруживающая улыбка. И так невыносимо, до болезненной дрожи, хочется сейчас наплевать на все, преодолеть эти полметра между нами, обнять за шею, зарыться лицом в светлые волосы и просить прощения за всё-всё, за все обиды и боль, которые я тебе причинил, заранее зная, что ты простишь… Уже простил.
Но я так не поступлю, как бы ни хотелось. Вместо этого, прервав созерцание букета, я поднимаю на тебя глаза и спрашиваю:
— Почему ты сидишь здесь? У тебя ведь есть ключи.
— Не знал, захочешь ли ты, чтоб я к тебе заходил после вчерашнего…
***
Почему-то в памяти не отложилось, как Камиджо улаживал вопрос с администрацией ресторана из-за устроенного тобой погрома, как расплачивался, как мы выходим из ресторана… Очнулся я уже сидя на переднем сидении автомобиля. Камиджо хмуро смотрит на дорогу, сильно сжимая руль. Через некоторое время он прерывает затянувшееся молчание.
— Псих он. Себя доводит и тебя заодно. Ты даже похудел за последнее время, да и вообще выглядишь неважно.
— Он тут ни при чем, — усмехаюсь я. Эх, Юджи, если б ты только знал о причинах моего нездорового вида.
— Да уж вижу, куда там… — как и следовало ожидать, друг мне не поверил.
Вот ведь как удивительно бывает – я так старался, так издевался над тобой, столько сделал, чтоб убить твою любовь, но ты возвращался вновь и вновь. А последней каплей стала действительно совершенно невинная сцена, обычный ужин с моим другом, просто другом. Даже как-то неудобно перед Камиджо, что он оказался втянут во все это. Но с другой стороны, все к лучшему.
…После трехчасового созерцания белого потолка собственной спальни принимаю решение все же принять снотворное – последнее время это стало уже нормой. И в тот момент, когда я поднимаюсь с кровати, раздается телефонный звонок. От неожиданности вздрагиваю, а в груди начинает неприятно ныть от плохого предчувствия, когда вижу на экране незнакомый номер.
Все просто и на тебя вполне похоже. Ты набрался в каком-то сомнительном заведении, вырубился, но бармен по счастливой случайности тебя узнал, и даже оказался твоим поклонником. Вместо того, чтобы отправить в вытрезвитель, набрал последний номер в списке вызовов твоего телефона, и попросил тебя забрать. Последний номер оказался моим — ты звонил еще вечером, хотел встретиться, но для тебя я, как обычно (как обычно в последнее время), был занят.
Если погрузить тебя в машину с помощью охранников то ли клуба, то ли бара оказалось относительно несложно, то возле моего дома пришлось помучаться. Дотащить тебя на руках я бы не смог, ты выше, да и состояние мое нынче не фонтан, потому пришлось долго тормошить тебя, пытаясь достучаться до твоего сознания. С трудом передвигая ногами, волоча повисшее на мне тяжелое тело, как-то удалось добраться до квартиры. Пока я отпирал дверь, ты приоткрыл мутные глаза, пытаясь сфокусировать взгляд.
— Ненавижу… Дрянь…
После чего глаза снова закрылись, и ты далеко неизящно начал сползать по стене. Подхватив из последних сил, я потащил тебя в квартиру.
— Так и есть… Давай, Хироки, еще немного… Сначала левой ногой, теперь правой… Вот умница…
Уложив тебя в постель, стаскиваю одежду. Рука в засохшей крови – ах да, ты ведь поранился, когда крушил мебель в ресторане, я же видел… Надо перебинтовать, сделать хоть что-то. Но я стою, глядя на тебя в растерянности – при свете ночника я рассматриваю твое лицо. На щеках видно застывшие потеки от слез, а слипшиеся ресницы лишний раз доказывают, что ты плакал. Такой сильный, такой всегда мужественный, ты плакал. Из-за меня. Я никогда не видел твоих слез, поэтому у меня сложилось впечатление, что такого просто не бывает. Господи, хорошо, что я этого не видел, иначе точно не выдержал бы. Даже сейчас к горлу подкатывает тошнота и ненависть к самому себе.
Провожу рукой по глазам, стискиваю зубы и направляюсь в ванную. Не время для лирики и сожалений, надо тебе помочь.
Перебинтовать руку дело пяти минут. После этого влажным теплым полотенцем вытереть твое лицо, и, подумав, еще и волосы – конечно, от сигаретной вони и прочих очаровательных запахов подобных заведений, где ты провел вечер, так легко не избавишься, но раз душ принять ты сейчас все равно не в состоянии, — хоть так.
После этого укрываю тебя легким пушистым одеялом и, поразмыслив пару секунд, тихонько ложусь рядом. Ты тяжело дышишь, дергаешься во сне, твои ресницы подрагивают – такой сон точно не принесет тебе облегчения, но что поделаешь. Устало прикрываю глаза, обнимаю одной рукой за плечи и прикасаюсь губами к твоему виску. Все равно ты не почувствуешь моей такой уже теперь непривычной нежности, а значит можно. Мне кажется, ты даже успокаиваешься и начинаешь дышать глубже, и, что самое удивительное, засыпаю сам, в тайне мечтая, чтоб эта ночь не заканчивалась.
Утром встаю пораньше и ухожу. Не за чем нам снова видеться, не о чем говорить. Проснешься и уйдешь. Теперь я уверен, что больше ты не появишься в моей жизни.
Но снова ошибаюсь.
***
События этого самого "вчерашнего" вмиг пролетают перед глазами. С трудом подавив рвущийся тяжкий вздох, делаю шаг в сторону подъезда.
— Пойдем. Нечего тут стоять.
Поднимаясь в лифте, ты с неподдельным интересом изучаешься свои ботинки, я – с таким же интересом огромный букет. Да, кто-то точно сказал бы, что это безвкусно слепить в одно такое количество разноцветных и разнообразных цветов, а вот мне нравится. Ты как всегда оказался прав – мне так нравится.
Возле двери отдаю букет тебе. На секунду соприкоснувшись с тобой руками, чувствую, какие холодные у тебя пальцы. Замерз, пока меня ждал? Нет, вряд ли, конец июня, на улице тепло.
Зайдя в дом и скинув ботинки, замираю в раздумьях. Надо куда-то определить букет, но у меня просто нет такого размера вазы. Пожав плечами, иду в ванную и открываю воду – пусть пока так, а там решу что-нибудь.
Ты все так же нерешительно мнешься на пороге, и я, все же не удержавшись от легкой улыбки, жестом приглашаю тебя войти, а сам иду ставить чайник. Как-то ты сам на себя не похож сегодня.
— Ю, я все решил.
Отворачиваюсь от плиты, смотрю на тебя, стоящего в дверях кухни. Губы плотно сжаты, но взгляд спокойный и направлен на меня. Вопросительно поднимаю бровь.
— Я думал, что не могу так. Не могу быть с тобой таким, делить тебя со всеми, кого тебе захочется. Но я ошибся – на самом деле я не могу без тебя. Я… Я пришел попросить прощения на вчерашнее.
Отворачиваюсь от тебя.
Раз, два, три… Держи себя в руках, Ю. Ты же этого и ждал.
— Я люблю тебя. И хочу любить. Я не представляю своей жизни без тебя. Ю, милый… Такого больше не повторится, я больше слова не скажу. Просто… Просто будь со мной… Хотя бы иногда, когда тебе этого захочется. Ведь будет хотеться, хоть изредка, правда?..
И столько теплоты в голосе. Никакой мольбы или просьбы. Просто предложение быть с тобой. Быть в твоей жизни – в таком качестве и так часто, как я сам того пожелаю.
Кончики пальцев покалывает, голова кружится, и я цепляюсь руками за столешницу, потому что ноги кажутся предательски неустойчивыми. Соберись, срочно соберись. Нельзя дать слабину сейчас.
В какой момент ты переменился, Хироки, когда стал другим? Как я упустил это событие? Раньше ты ведь был совершенно не таким…
***
…Это было так давно, столько лет назад, что кажется, уже прошли не годы, а десятилетия.
Ты сидел за столиком напротив, с равнодушным видом крутил в руках чашку. Я в свою очередь рассматривал твои руки, длинные накрашенные ногти такой красивой формы, что впору было обзавидоваться — попробовал бы ты с такой красотой часами играть на гитаре. Усмехнувшись своим мыслям, поднимаю глаза, и вижу, что ты рассматриваешь меня, а карие глаза сквозь линзы очков кажутся большими, чем они есть на самом деле.
— Не знал, что у тебя плохое зрение.
— Какое есть, — недружелюбная ухмылка.
Сам не знаю, как мы оказались с тобой в этом кафетерии. Мы ведь едва знакомы, просто работаем вместе, но после репетиции ты предложил зайти. Остальные наши согруппники заспешили по своим делам, и вот так мы остались вдвоем.
Пожимаю плечами. Тоже мне, какие мы обидчивые. Наверное, надо как-то сворачиваться, постараться вежливо распрощаться с моим малоприятным коллегой и пойти по своим делам, благо, их как всегда хватает. Все же правду о тебе говорят, и твоем склочном характере, и неуживчивости. Ты явно не из тех людей, с которыми тянет общаться. Работа работой, на том и ограничимся.
Согласно кивнув своим собственным мыслям, уже открываю рот, чтоб "вспомнить" о какой-то забытой встрече или важном звонке, как слышу:
— Ю, ты любишь рыбалку?
— Ч-что?..
От неожиданности уставляюсь на тебя во все глаза.
— Я спросил, любишь ли ты ходить на рыбалку.
— Да как-то… Даже не знаю. В последний раз слово "рыбалка" и мое имя звучали в одном предложении, когда мне было лет двенадцать…
— А хочешь попробовать?
Ну и дела, проносится в голове, не иначе наш высокомерный принц решил немного оттаять. Удивленно хлопаю ресницами, не зная, что и ответить.
— Ну, так как? Я тебя приглашаю. – тепло улыбаешься мне, и это так необычно, что я растеряно пожимаю плечами.
— А почему бы собственно и нет.
Значит, рыбалка. А потом еще несколько посиделок в различных небольших кафетериях и больших ресторанах, за чашкой кофе или бокалом чего покрепче. Вдвоем или с большой компанией. Прогулка по парку. И еще одна рыбалка.
Сам не заметил, как привязался к тебе, такому колючему и даже немного агрессивному. Глядя на тебя, я приходил к выводу, что ты не такой, как кажешься, что ты другой, но никак не мог понять, из-за чего я делаю такой вывод, что заставляет меня так думать. И еще не мог понять, другой – это какой? Твоя ирония, всегда такая меткая, твои озвученные тобой же мысли как-то импонировали мне. И ты мне нравился, с каждым днем все больше.
В то время, если бы меня попросили охарактеризовать тебя одним словом, я бы сказал, что это слово "загадочный". Именно твоя таинственность, какое-то неуловимое, и от этого режущее глаз несоответствие, противоречие в тебе, притягивало с каждым днем все сильней.
Вот так я и попал в зависимость от тебя, от твоего общения, твоего внимания, при долгом отсутствии которых я начинал откровенно тосковать. Когда из-за большого количества работы мы виделись только на этой самой работе, меня охватывало легкое, но неприятное огорчение, что не хватает времени выбраться куда-то просто так, чтобы побыть вместе, поболтать ни о чем…
А потом я сам не понял, как пригласил тебя на прогулку по ночному городу. Я никого никогда не брал с собой, это было мое личное развлечение, ни с кем неделимое. Но с тобой почему-то захотелось.
Мы молча шли по улицам, ты периодически вырывался вперед, или отставал засмотревшись на что-то, или запрыгивал на бордюр, балансируя, чтоб не упасть, и при всем этом я был уверен, что тебе не скучно. Не скучно со мной.
Ты в очередной раз ушел вперед, и когда я приблизился, резко развернулся. От неожиданности я не успел затормозить и уперся в твою грудь.
— Становится холодно, да и время далеко за полночь. Не пора ли расходиться? – уже привычная легкая улыбка в уголках губ и теплые руки на моей талии.
— Как скажешь… — откуда взялось смущение я ума приложить не могу.
— Я живу совсем недалеко. Если хочешь, можешь переночевать у меня.
— Ну, если ты не против…
Еще одна улыбка, ты отпускаешь меня, разворачиваешься и шагаешь в неизвестном мне направлении, тихонько мурлыча какую-то веселую незнакомую мне мелодию. Мне же остается только поспешить за тобой, стараясь не задумываться о тех странных волнительных чувствах, которые всколыхнули твои непринужденные и такие теплые объятия.
***
Разливая по чашкам чай, потихоньку беру себя в руки. И нацепив наиболее холодное независимое выражения лица, разворачиваюсь к тебе.
— Хиро, Хиро… Ну что ты такое говоришь? Идем в зал…
Ты киваешь, разворачиваешься и выходишь. Я следом.
В зале я устало опускаюсь прямо на ковер, прислоняюсь спиной к креслу. Ты, как мое зеркальное отражение, повторяешь те же движения, садишься совсем рядом. В комнате полутемно, только маленький торшер на стене дарит слабый свет. Наверное, ты его зажег, а я, поглощенный горькими мыслями, даже не заметил.
— Ю, ответь мне.
Поднимаю глаза. Ты кажешься таким хрупким, таким зависимым от моих слов, моего ответа и поведения. А почему, собственно, кажешься? Ведь так и есть. Ты ждешь моего решения, прощу ли я твою вчерашнюю выходку. Господи, какой ужас… За что нам все это?
— Ты вчера назвал меня шлюхой…
Вздрагиваешь так, как будто тебя ударили.
— Я так не думаю. Сам не знаю, что на меня нашло.
— Думаешь. Ты давно так думаешь. Вся твоя ревность, скандалы, которые нас преследуют – явное тому доказательство. И… Самое неприятное, что ты совершенно прав. Я – действительно самая настоящая шлюха.
Не хочу на тебя смотреть. Не хочу и не буду. Ты молчишь несколько мгновений, но потом резко отвечаешь:
— Нет, это не так. Ты не такой, ты просто… другой. Раньше ты таким не был, но в этой перемене виноват только я один. Ты ни при чем, что я тебя больше не удовлетворяю, и тебе приходится искать что-то новое для себя на стороне.
Удивленно поднимаю на тебя глаза, и вижу, как тебе больно. Ты сидишь, обняв колени и сжимая кулаки, не глядя на меня. И так как я ошеломленно молчу, ты продолжаешь:
— Это беда многих пар, мы не одиноки. – горькая усмешка. – Однообразие, знаешь ли, быт… Многие устают друг от друга, расходятся спустя много лет. Но… Я не хочу, чтоб это было о нас. Если тебе нужно много партнеров, я смирюсь с этим, привыкну, вот увидишь. Больше никаких безобразных сцен. Тебе не придется это терпеть.
Наконец прекращаешь созерцание ковра и решительно, явно через силу смотришь на меня. А мне смешно. Горько и смешно от твоего заблуждения. Не удовлетворяешь, значит… Ну-ну…
***
— Кофе или чай?
— Чай…
Хозяин квартиры кивает и скрывается, судя по всему, в направлении кухни, а я с любопытством осматриваюсь, сидя на диване в твоей гостиной, закинув ногу на ногу. Я никогда не бывал у тебя дома до этого странного, по всем параметрам необычного вечера. Твой дом так не похож на мой, тут совсем нет лишних вещей, каких-то безделушек или сувениров, которые, как я всегда считал, и обеспечивают уют любому жилищу. Да и вообще комнаты кажутся какими-то пустыми. Но почему-то меня не покидает ощущение, какое бывает, когда возвращаешься в родительский дом после долгого отсутствия. Вроде бы это уже и не твоя обитель, ты давно не живешь тут, здесь не осталось твоих вещей, и по большому счету ты даже не скучаешь по тем временам, когда возвращался сюда каждый вечер, жил тут, любил и радовался, грустил и скучал. И, тем не менее, точно знаешь, что здесь ты дома. Возможно, даже больше "дома", чем в своей собственной квартире…
— …Юичи, может, все же соизволите вернуться в наш грешный мир?
Ехидный голос возвращает меня в реальность. Растеряно смотрю на тебя, стоящего в дверях, такого домашнего, опять в этих очках, которые так мне нравятся. Я встряхиваю головой, пытаясь отогнать странные мысли, а ты улыбаешься, нежно и тепло, слишком нежно, от чего руки покрываются мурашками.
— Прости, что?.. Я не услышал…
— Да уж вижу! Задремал, что ли? Я спрашивал, чем тебя угостить. Есть мороженое, а еще шоколад, но в принципе, я могу что-то приготовить, если ты голоден…
Отрицательно качаю головой:
— Спасибо, ничего не надо…
Ты пожимаешь плечами и снова исчезаешь в недрах квартиры…
— Я сделал на свой вкус, почему-то подумал, что именно такой ты должен любить, — хитро улыбаешься, и как-то по-кошачьи щуришься, сидя на полу, напротив меня, в полуметре от моих ног.
Отхлебываю из чашки – чай с жасмином.
— Угадал, — улыбаюсь в ответ.
Ты снимаешь очки, откладывая их в сторону, чем фокусируешь мое внимание на твоих глазах, и что-то рассказываешь мне, улыбаясь, жестикулируя, а я отвечаю и, наверное, тоже улыбаюсь.
Удивительно, я помню до мельчайших подробностей тот вечер, но абсолютно не могу восстановить в памяти, что ты тогда говорил. Просто это стало неважным. Я вдруг понял, нашел ответ на мучавший меня вопрос, что с тобой не так, почему меня так долго не покидало чувство, что ты другой. Затаив дыхание, я смотрю на тебя, и поражаюсь, как я раньше не заметил очевидного, ведь ответ всегда был передо мной. Ты наконец замечаешь мой пристальный и, скорей всего, странный взгляд, прерываешься на полуслове и вопросительно поднимаешься брови.
— И что ты на мне увидел такого удивительного? – как обычно, иронично, немного ехидно.
Но нет, меня ты теперь не обманешь, не обдуришь своей напускной сердитостью, а иногда и грубостью. Я все вижу и улыбаюсь, радостно и облегченно, как любой человек, нашедший ответ на давно мучавший его вопрос. Ответ, всегда лежавший под носом.
Твои глаза, вот что всегда не давало покоя. Они… добрые. Да, именно так. Добрые.
Читая различные книги, я неоднократно, как и любой, думаю, человек, наталкивался на такое понятие, как "добрые" или "злые" глаза. И постоянно про себя улыбался – ну что за глупость такая? Как одни несчастные глаза могут быть добрыми или злыми? Ладно еще печальными, радостными или усталыми… Но скажите мне на милость, как выглядят добрые глаза?
Да вот так и выглядят. Как твои.
— Ю, ну в чем дело? Ты меня сегодня вообще не слушаешь, витаешь в каких-то облаках, а теперь вот еще и…
По-моему, я смеюсь, тихо и очень счастливо смеюсь, сползаю на пол, к тебе и неожиданно обнимаю за шею обеими руками, крепко-крепко, и трусь щекой о твои волосы, замечая, как они приятно пахнут, хотя я и не пойму чем. Куда-то делась вся скованность перед тобой, и я железно знаю, что ты не оттолкнешь. Потому что ты не такой, как хочешь казаться, ты не из тех, кто оттолкнет друга.
Ты молчишь, на какой-то миг замираешь от удивления, некрепко обняв меня в ответ за плечи одной рукой, а другой легонько поглаживая по спине.
— Ты меня сегодня удивляешь. Что с тобой? – тихо на ухо, а у меня нет желания отвечать, да разве и объяснишь такое? И я только сильней прижимаюсь к тебе и чувствую что-то похожее на счастье.
…Только длилось это недолго. Из блаженного оцепенения, как ушат ледяной воды на голову, меня выводит прикосновение твоих губ к моей шее. Ты даже не целуешь, а просто прикасаешься, очень легко ведя губами от шеи к скуле, потом по подбородку и, наконец, встречаешься с моими губами… Замираю, дыхание перехватывает, и я хоть и не вижу, но понимаю, как расширяются мои глаза, а глупая счастливая улыбка сползает с лица.
— Что… Что ты делаешь?!
Отнимаю от тебя руки, резко вырываюсь, не рассчитав, ударяюсь спиной о диван, который совсем близко, прямо сзади меня – с перепугу я и забыл об этом.
Ты смотришь на меня немного растеряно, я вижу, как блестят твои необыкновенные глаза.
— Тише, Ю… — протягиваешь ко мне руку, наверное, хочешь успокаивающе погладить по голове, но я инстинктивно дергаюсь, и ты опускаешь ладонь себе на колено. – Тише… Я… Я просто подумал… Но если ты не хочешь, я не настаиваю…
Судорожно сглатываю и зажмуриваюсь. Не хочу – чего? Чего я не хочу?
И откуда-то, из самой глубины приходит ответ – хочу. Очень хочу. Больше жизни хочу. Хочу сейчас только этого. Просто я не знал или не хотел знать. А ты догадался раньше меня.
Ты смотришь в пол и кусаешь губы, явно соображаешь, как дальше поступить, и наверняка ругаешь себя за опрометчивость и излишнюю спешку.
Твои удивительные, покорившие меня, как я это только что сам понял, глаза удивленно смотрят на меня, когда я накрываю своими пальцами твои.
— Прости. Я это от неожиданности. Я хочу.
И быстрее, не знаю почему, но просто, чтоб скорее, как можно скорей, закрываю глаза и целую тебя. Не по-настоящему, а слегка коснувшись своими губами твоих. А дальше…
Дальше удивительное головокружение, когда твои руки начинают гулять по моим плечам, спине, шее, а губы настойчиво, но при этом очень нежно скользят по лицу. Ты целуешь мои глаза, губы, лоб, такое впечатление, что ты не хочешь оставить необласканным ни один миллиметр моей кожи.
Не замечаю, как начинаю таять в твоих руках – а как иначе назвать это чувство полной защищенности, покоя, расслабленности и неописуемого, неизвестного дотоле блаженства? А ты уже целуешь мою шею в вырезе ворота и запускаешь руки под свитер, ласково поглаживая кожу на пояснице.
Каким-то краем сознания понимаю, что веду себя, как дурак, дрожу в твоих руках, замираю и не реагирую, как положено реагировать, на твои действия. Просто это все так… Так странно. Как я мог не понимать раньше, что со мной происходит, что чувства мои к тебе уже давно не назовешь дружескими? Чувствую себя немного пришибленным и еще… Еще боюсь тебя разочаровать. А разочарую обязательно, если так и буду сидеть, дрожа, как лист на ветру.
— Расслабься хоть немного, я тебя не съем, — шепот на ухо, ты касаешься губами ушной раковины и нежно гладишь по затылку.
А я улыбаюсь и поднимаю руки вверх, позволяя тебе снять с меня свитер.
…Наверное, все это длилось недолго. Сколько это вообще может длиться? Но таким нежным со мной еще никто не был, никто не дарил столько ласки и тепла, не изучал так тщательно и внимательно мое тело руками, губами, глазами. И от этого казалось, что время замерло, весь мой мир заполнен только тобой, и нет конца твоим прикосновениям.
Я лежал на спине, раскинув руки и просто жмурился от накатывающих горячих волн удовольствия, когда ты легко касался моей шеи, потом груди, живота, бедер… И боялся даже вздохнуть, когда ты взял меня губами, боялся спугнуть неверным движением это наслаждение, накрывшее меня с головой. Но долго лежать спокойно не удалось, движения твоих губ, и языка, и рук, казалось, уводят куда-то в иное пространство, а голова стала совершенно пустой, без единой мысли. В какой-то момент я понял, что мечусь на простынях, ты улыбаешься, склонившись надо мной, и ласково поглаживаешь мою плоть рукой, а я мечтаю лишь об одном – чтобы ты продолжил, чтобы отпустила эта сладкая судорога внизу живота… Кажется, я прошу об этом вслух…
Ты переворачиваешь меня на живот, накрывая своим горячим телом и массируешь затылок, отводишь в сторону влажные волосы, легонько дуешь на кожу, почти касаясь губами. Так меня никто еще не ласкал, да и о чем это я… Просто так, как сегодня, никогда еще не было вообще, в принципе ни с кем. А я хочу тебя, хочу до боли, приподнимая бедра. Наверное, не очень-то приличный жест, но я себя уже не контролирую.
Ты очень нежен со мной, очень аккуратен, но все равно чертовски больно. Сжимаю изо всех сил зубы, чтоб не закричать, не напугать тебя, но ты и так все чувствуешь, останавливаешься, разводишь чуть сильнее мои ноги и успокаивающее гладишь вдоль позвоночника, прежде чем податься еще немного вперед. На глазах выступают слезы, сильнее упираюсь на локти, но терплю. Одно движение, второе, третье… "Терпи, терпи…" – молча приказываю сам себе, глотая слезы, стоящие комком в горле, — господи, как же больно — и чувствуя в этот момент, как твоя рука сжимает мой член и начинает двигаться в одном с тобой ритме.
Я упустил тот момент, когда перестал чувствовать боль и начал задыхаться от безумного, пожирающего не только мое тело, но и душу удовольствия. Кончая, ощущаю, как рефлекторно сжимаюсь, и ты стонешь, несколько раз дергаешься и опускаешься в изнеможении на меня, обнимая и тяжело дыша в затылок.
— Ю… Сокровище мое… Мой самый дорогой…
Обнимаешь сзади, водишь рукой по моему бедру, потом по талии, и я не вижу, но точно знаю, что ты улыбаешься, и твои волшебные глаза блестят, несмотря на темноту в спальне.
…А потом было утро, и кофе в постель, солнечные лучи, скользящие по одеялу, я, облокотивший на подушки, подтянувший к себе ноги и греющий руки о горячую чашку, и ты, упершийся в мои колени подбородком, смотрящий на меня с непонятным мне трепетом и улыбкой на губах.
Я невольно любуюсь тобой. Нет, тебя никак не назовешь красивым, у тебя не совсем правильные черты лица, если призадуматься и разобраться. Но почему-то невозможно отвести взгляд. Так часто бывает: какое-то идеальное, без единого изъяна лицо даже не привлечет внимания, а на иные, не совсем правильные черты, насмотреться не можешь. Такие прекрасные, чайного цвета глаза, и эта светлая челка… А еще вспоминается гармоничность твоих жестов. И голос… Голос, который можно слушать бесконечно – неважно, поешь ты или говоришь.
— Кто бы мог подумать, что ты такой…
— Какой такой? – спрашиваешь тихо, обнимая мои ноги.
— Ну… Ты всегда казался мне таким серьезным, строгим, даже злюкой…
— Я? Злюкой? – смеешься ты.
— Ну да… Кто бы мог подумать, что ты можешь быть таким нежным. Мне никогда не было так хорошо.
Ты снова улыбаешься и неожиданно выдаешь:
— А вот ты именно такой, как я и представлял!
Я не успеваю даже удивиться, вопрос "И часто ты себе ЭТО представлял?!" остается незаданным, потому что неожиданно ты обнимаешь меня, от чего часть кофе из чашки выплескивается на подушку, а ты тормошишь как-то совсем неромантично, но уж очень весело, утыкаешься носом в мою шею и смеешься, звонко, заливисто, как смеялся бы ребенок, получив наконец в подарок долгожданную игрушку и осознающий, что теперь сможет ею обладать, а не только мечтать о ней. Наверное, просто так оно и есть.
…Что было дальше? Дальше полетели первые месяцы наших отношений, наполненные горячими поцелуями, безудержным сексом, страстью, горящей красными искрами в глазах, несущейся селевым потоком, который невозможно остановить, бессонными ночами… Когда я вспоминаю те времена, сам улыбаюсь, так как кроме занятий любовью и вспомнить ничего не могу, как будто ничего кроме и не было.
А потом прошел год, второй, третий… Но чувство не перегорало, как можно было ожидать. Просто всепожирающий пожар превратился в горячее пламя, греющее в трудные минуты и не позволяющее заблудиться в темноте.
Мы давно уже не работали вместе, наши творческие пути разошлись, но мы жили под одной крышей, привыкли друг к другу, чувствовали один другого, как самих себя. Удивительно, за все эти годы мы ни разу не поссорились серьезно, ни разу ничем не обидели друг друга. Это так удивительно, идти по жизни и чувствовать в своей руке руку любимого человека. Знать, что стоит обернуться, и увидишь родные любящие глаза.
Сколько могло это длиться? Я не знаю. Может быть, даже до конца жизни. Ведь бывает такое, редко, но бывает, когда люди подходят друг другу идеально, срастаются как две половинки одного целого.
Но судьба распорядилась иначе – случилась беда, о которой ты так и не узнал.
***
Сглатываю, подбирая жестокие, но правильные слова.
— Мне все равно придется терпеть тебя, Хироки. Придется терпеть, потому что когда рядом с тобой человек, его можно либо любить, либо терпеть. Третьего не дано.
Надо посмотреть на тебя. Это будет очень больно, но если я не буду смотреть в твои глаза, ты не поверишь, а надо, чтоб поверил. Так, Ю, на три-четыре смотрим в глаза. Три-четыре…
Почему-то я ожидал, что сейчас не увижу этого света, который рассмотрел в карей глубине много лет назад. Почему-то думал, что в твоем взгляде угаданная когда-то мною доброта пропадет. Но нет – все как и было. Твои лучистые, удивительные глаза в обрамлении длинных трепетных ресниц смотрят на меня, как обычно ласково, с каким-то сожалением, как родители поглядывают на неблагополучных, но все равно от этого не менее любимых детей.
— Но ты любишь меня, Ю.
За что… За что мне это…
— Ты ошибаешься. Я не люблю тебя. Раньше любил, а теперь не люблю. Все прошло.
Кто это говорит? Неужели, это я сказал? Да, все же я… Я все делаю правильно.
"Вот теперь точно всё…"
***
Первой мыслью было: "Ты не переживешь". Больше ничего, никаких лишних эмоций. Просто понимание, что не переживешь.
— Сколько мне осталось? – если бы мне когда-то сказали, что я будничным тоном, таким спокойным голосом буду спрашивать, сколько мне осталось жить, я бы не поверил. Но причина проста – за себя не страшно, пугает, что будет с тобой.
— От силы год. Но это при самом благополучном раскладе. Я бы рассчитывал на восемь-девять месяцев, — врач в белом халате поднимает на меня отработанный многими годами, какой-то даже казенный сочувствующий взгляд.
…Я опускаюсь на стул в вестибюле больницы. Кругом снуют люди, но я не замечаю их, глядя на белые снежинки, липнущие с обратной стороны к окну. Скоро новый год… Столько планов, столько всего еще не сделанного, родители, музыка, группа – все это вихрем проносится в голове. Но ты… Ты. Как быть?
И сразу приходит ответ, как надо поступить. Как сделать правильно.
Ты сломаешься, ты не вынесешь. Я знаю это, потому что ты отдал себя мне, твоя душа растворилась в моей, и когда я умру, ты умрешь вместе со мной. А значит, выход только один – надо выдрать тебя с корнем, с кровью из меня. Тебе будет очень плохо, как и мне, но это необходимая мера. Я стал частью тебя, но теперь я умираю. Пораженный гангреной орган можно только ампутировать. Значит, так и поступим.
Ты возненавидишь меня. Ты поверишь, что я предал тебя, предал нашу любовь. А забыть умершего предателя, пусть с ним и было связанного столько светлого, много проще, чем забыть ушедшего любимого, светлый образ которого навсегда останется в сердце.
Сжимаю кулаки, чувствую, как ногти впиваются в кожу.
Ты все-таки немного злюка, ты мой маленький вредина. Я сделаю тебе очень больно, но после этого ты будешь жить мне назло, будешь счастлив мне назло. А потом пройдет какое-то время, раны затянутся, и ты… Ты просто будешь счастлив. Однажды ты встретишь кого-то, кто полюбит тебя – как можно тебя не полюбить? – кого-то, кого полюбишь и ты. Странное дело: думая об этом, я совсем не ощущаю ревности или страданий, хотя даже в самом страшном сне не смог бы тебя с кем-то делить. Просто знаю, что так будет правильно и все.
Устало провожу рукой по волосам и тихо поражаясь сам себе. Наверное, это и есть мужество – с такими эмоциями получать известие о собственной приближающейся смерти. Главное, чтоб теперь хватило мужества воплотить в жизнь свой план.
У меня так мало времени, восемь-девять месяцев, максимум год. То есть за полгода надо сделать так, чтобы ты возненавидел меня.
В ушах звенит, и ноги как-то слабеют от таких мыслей. Времени мало, очень мало. Но сегодня у нас будет последний день, день солнечного света и последнего тепла. Так бывает поздней осенью – природа на прощание дарит отголоски лучей жаркого лета, которое невозможно вернуть, теплый погожий день, сухие желтые листья, шуршащие под ногами, и низкое бирюзовое небо без единого облачка. Короткое мимолетное счастье, последнее напоминание о былом, которое на следующий день сменится проливными дождями, грязью под ногами и унылым серым небом. Но это будет завтра, а сегодня еще можно немного подышать теплым воздухом и запастись силами до следующей весны. Вот только для нас с тобой эта весна уже не наступит.
Упрямо встряхиваю волосами. Прочь эти мысли. Сегодня я подарю тебе всю мою любовь, всю без остатка, потому что больше уже не удастся.
Улыбайся, Ю. Дыши и улыбайся. Сегодня надо согреть любимого, чтобы ему хватило на всю жизнь. На всю его долгую счастливую жизнь без тебя.
***
В следующий миг ощущаю, как ты трясешь меня за плечи и кричишь. Кричишь, что это ложь. Что ты видишь, понимаешь, что я лгу, но не понимаешь, зачем.
"Только не плачь! Только не плачь…" – мысленно умоляю тебя, понимая, что твоих слез я не переживу, не вынесу, сорвусь и расскажу. Расскажу все, как оно есть на самом деле.
Но ты и не плачешь. Я молчу, а ты перестаешь трясти меня, и уже обнимаешь, ласково гладишь по голове, приговаривая что-то успокаивающе, что-то о том, как все у нас будет хорошо. Желание только одно – обнять, зарыться лицом в светлые пряди, как я всегда любил делать и никогда не выпускать, никогда и ни за что.
Но вместо этого я говорю. То, что надо. То, что правильно.
— Я ухожу, Хироки. Навсегда.
Вот оно, самое страшное слово, придуманное человечеством. Навсегда. Навсегда – это значит, что никогда больше ничего не будет. Не будет нас. Будем только ты и я. Причем я недолго. Но это и не важно – без тебя меня бы и так долго не было.
— Твое решение окончательное и не подлежит обсуждению? – из раздумий меня выводит сухой, какой-то даже деловой голос, неокрашенный какими-либо эмоциями.
— Да. Именно.
Я смотрю на тебя. Я хочу насмотреться, потому что знаю – вот-вот, буквально пара минут, и ты уйдешь, а я никогда больше тебя не увижу. Уйдешь… навсегда. Ты опустил голову, сидишь странно расслабленно, поджав ноги и крепко сцепив руки, мои любимые пальцы, каждый из которых я так любил покрывать поцелуями, любуясь их изящностью.
Ты не смотришь на меня, а мне так невыносимо хочется протянуть руку, поднять твой подбородок и посмотреть в твои глаза в последний раз. Я знаю, что этот теплый свет, сиявший мне столько лет, не угас. Потому что сиял он не просто мне. Он – часть тебя. Он будет в карих глазах до конца твоих дней. И тут же приходит мысль: зачем мне смотреть? Я так никогда не забуду – твои глаза будут светить мне и дальше, сколько хватит моих сил.
— Ты хоть понял, что ты сделал? Ты же предал. Ты предал меня. Ты предал нашу любовь. Ю, ты предатель.
Вздрагиваю от этих слов, точного отголоска, эха моих собственных мыслей. И… Не могу победно ни улыбнуться, несмотря на всю нетерпимую горечь, разливающуюся по телу.
Я сделал это.
Я добился, чего хотел.
***
— Что значит "свободные отношения"? – ты смотришь на меня так, словно я предложил тебе слетать в космос.
— А то и значит! Я не хочу больше принадлежать только тебе. Я буду спать с кем мне заблагорассудиться. Но ты не думай, ты всегда будешь моим любимым мальчиком, — после этих слов стараюсь улыбнуться самой гадкой улыбкой, на какую только способен, хотя в голове стреляет адская боль, бьет в мозги, и даже сложно подавить судорожный стон, который норовит вырваться из моих легких.
— И да, кстати. Мы больше не будем жить вместе, завтра я начну подыскивать себе другую квартиру.
Таких огромных глаз я никогда у тебя не видел. В них даже нет боли, просто какое-то неподдельное изумление, будто ты увидел то, чего в природе быть не может. И еще твоя отвисшая челюсть. В другой ситуации ты бы выглядел гротескно и смешно. А сейчас выглядишь… страшно.
Медленно поднимаешься, подходишь к окну, вытаскиваешь из пачки сигарету и прикуриваешь. А я не могу оторвать глаз от твоих дрожащих пальцев.
Отворачиваюсь и не смотрю. Не могу больше смотреть.
…Потом начались самые худшие полгода нашей жизни. А ведь я тебе так никогда не изменял. Вечерами я возвращался в свою пустую квартиру, выключал телефон, или не выключал, но не брал трубку, когда ты звонил, чтобы ты думал, что я неизвестно где, неизвестно с кем. Уснуть было невозможно, и снотворное стало единственной моей компанией в эти долгие холодные ночи без тебя. Иногда снотворное успешно заменял стакан виски. Только так удавалось забыться сном, если повезет – без сновидений. Что делал ты в это время – не знаю. Но уверен, что тоже не спал.
Но я прогадал – ты не уходил. Страдал, умолял, кричал, просил, хлопал дверью, чтобы потом вернуться, упрашивал… Взывал ко здравому смыслу, взывал к моей любви. Я ранил тебя, как мог, настолько сильно, насколько мог. Ты ранил меня своей покорностью, своим всепрощением.
За столько лет с тобой я и не заметил, как ты растерял все свои шипы, так отталкивавшие меня в начале нашего знакомства. Они растворились в твоей собственной любви, в моей нежности. Ты доверился мне, отдался целиком. За это и поплатился, получив удар от туда, откуда меньше всего ожидал. От самого любимого, верного тебе и любящего человека. И тебе больше нечем было защищаться.
Такое не прощают, Хиро. Но ты прощал, снова и снова.
***
— Ты не прав. Нельзя предать то, чего уже давно нет, — устало откидываю голову на стоящее рядом кресло и прикрываю глаза.
Слышу, как ты встаешь и идешь к выходу. Как обуваешься. Ты не торопишься, но и не медлишь. Ты уходишь так, как уходил обычно в магазин или по делам, чтобы скоро вернуться.
А я не открываю глаза и думаю о том, что надо продержаться еще немного, совсем чуть-чуть. Скоро закроется дверь и все закончится. Моя победа будет полной – победа над твоими чувствами.
— Юичи.
— Да? – все же приподнимаю голову и смотрю в твою спину. Ты не поворачиваешься ко мне, не смотришь.
— Сходи к врачу. Ты очень плохо выглядишь, бледный и похудел сильно… Сходишь?
— Схожу.
— Обещаешь?
Не могу ни улыбнуться. Хиро, Хиро…
— Обещаю, — и снова прикрываю глаза.
Хлопает входная дверь, и я выдыхаю с облегчением.
Вот оно. Долгожданное "всё".
Глядя в окно на светлеющее небо Токио, понимаю, что самая долгая и страшная ночь моей жизни подошла к концу. И я смотрю в одну точку, беззвучно шепча губами все несказанные слова, которые уже никогда не будут услышаны.
"Прощай, любовь моя, прощай, моя мечта, моя жизнь, мой свет.
Я не буду говорить навсегда. Это страшное слово не для нас с тобой. Потому что незримо я буду рядом, буду оберегать тебя, я буду любить тебя, как в ту первую ночь, когда стал твоим. Как в эту последнюю ночь, когда прогнал тебя. Я не скажу это слово навсегда, потому что оно не применимо к нам. Точно знаю, что в следующей жизни мы снова будем вместе, ты и я, только бесконечно долго и головокружительно счастливо, а не так, как в этот раз. Без обидных слов, без вынужденной боли, без лжи.
Меня нет без тебя. Я не жил до тебя. Я не живу после тебя. Датой моей смерти можно считать это июньское утро, когда за тобой закрылась дверь.
Прости за все. За все, что я сделал. Это было ради тебя. И за все, что я не сделал. У меня просто было слишком мало времени.
Я люблю тебя. Если бы ты только знал, как я люблю тебя. Никто так не любил".
Резко подношу руку к губам, стараясь приглушить неожиданно рвущийся наружу всхлип, и только тут понимаю, что плачу. Горячие слезы сплошным потоком текут по щекам. Я ведь не плакал все это время, все эти страшные полгода. Но теперь уже можно, теперь я разрешаю себе быть слабым, потому что я сделал самое главное, я успел, и дальше быть сильным просто нет надобности.
Прислоняюсь горячим лбом к прохладному оконному стеклу и думаю о том, каково это умирать на руках любимого? Каково это, когда твою слабеющую ладонь держат любимые руки? И понимаю, что это даже страшнее, чем все то, что нам пришлось пережить. Это ужасно, это кошмарный сон, потому что до того, как покинет сознание, можно увидеть, как гаснут любимые глаза, как вместе с твоей жизнью из них уходит жизнь любимого. И снова понимаю, что все сделал правильно.
А еще в душе щекотливо поднимается предательская мысль, глупая надежда, что ты когда-нибудь поймешь, догадаешься, узнаешь от кого-то, как все было на самом деле. Что я не предатель. И как я люблю тебя, как любил всегда.
Но нет. Нельзя. Зачем же тогда было все это? Зачем были все мои старания и все твои страдания?
Ведь я точно знаю, что ты и так сохранишь мою любовь в каком-то укромном уголке своего сердца. Потому что такое не забывается. Это как невозможно забыть детство – оно просто есть в нашей памяти, и никуда его не денешь. Воспоминания о нем не тяготят, не озлобляют. Вспоминать о детстве не больно, не тоскливо, и не то, чтобы приятно, но как-то тепло. Тепло и светло от детских воспоминаний. Так будет и с нашей любовью. Она не будет грузом для тебя, не будет мешать любить снова, но она просто будет. А я… Я буду любить тебя.
Только сейчас понимаю, насколько вымотали меня все последние события. Бреду в спальню к своей кровати, прихватив по пути плеер, и падаю на покрывало, не расстилая и не раздеваясь.
Закрываю глаза и включаю музыку. Твой голос – в последнее время я слушаю только его. Ты помнишь, как это было? Когда я играл, а ты пел…Ты ведь помнишь, да? Не можешь ни помнить…
Твой голос – это все, что мне осталось, он единственный, кто будет со мной до конца.
Но разве кто-то скажет, что этого мало? | 34 |
Быть или не быть? | Нецензурная лексика, Романтика | Если нельзя, но очень хочется, то нужно обязательно (c)
Такая мысль назойливо крутится в голове Хизаки уже не первый месяц.
Впрочем, говорить так будет неверно. На самом деле, эту фразу даже можно было бы назвать его жизненным кредо, не будь она слишком незамысловатой. Но с другой стороны, Хизаки уверен, что не стал бы тем, кем стал, не добился бы всего в жизни, если бы в ответственные моменты не думал, что цель оправдывает средства.
И вот, пожалуйста. Уже несколько месяцев ему нетерпимо хочется, а он стоит, смотрит и ничего не предпринимает просто потому, что нельзя.
Нельзя хотеть своего коллегу. Нельзя спать с человеком, когда вас объединяет общее и очень важное дело. Нельзя говорить о любви, когда время говорить о работе. Нельзя. Потому что все можно легко испортить. Потому что если тот ответит "нет", работать дальше будет трудно, если вообще возможно. А это ведь такой важный, такой долгожданный для Хизаки проект. То, что он давно искал, именно то, чего больше всего жаждал.
И получил, как получал в жизни абсолютно все. Только вместе с тем пришла еще и любовь.
То есть Хизаки не уверен, что это именно любовь. Не потому, что не любил раньше – он неоднократно влюблялся прежде, и теперь ему есть с чем сравнивать. Просто это чувство немного иное. Оно замешано на восхищении, уважении, обожании, только после всего этого – страсти. А еще на нежности и нежелании отпускать. И на дикой беспочвенной ревности.
Если быть откровенным с самим собой, Хизаки еще не решил, в каком порядке расставить по приоритету свои чувства к Камиджо. И еще точно не уверен, но все чаще приходит к выводу – как ни крути, ни верти, а в целом этот коктейль чувств и есть пресловутая любовь. К сожалению.
Лифт медленно отсчитывает этажи, поднимая вверх двух человек.
Хизаки стоит радом с Камиджо и неожиданно осознает, что инстинктивно принюхивается к запаху его парфюма. Следом он думает о том, что это уже никуда не годится. Надо держать в руках и себя, и свои глупые неуместные чувства.
Украдкой бросив взгляд на Камиджо, Хизаки видит, что тот стоит, погрузившись в свои мысли, задумчиво теребя пряжку ремня. Хизаки только начинает любоваться безупречным профилем, когда неожиданное торможение, толчок и меркнущий свет возвращают его в реальность. В кабине становится ровно вполовину темнее, лифт никуда больше не едет, а двое людей как по команде вздрагивают и нервно оглядываются.
"Теперь опоздали", - вздыхает Хизаки и только открывает рот, чтобы предложить гениальную идею вызвать помощь и позвонить организаторам встречи, сообщить о чрезвычайной ситуации и форс-мажоре, как слышит:
- Это пиздец.
Слова застревают в горле, и Хизаки только выдавливает:
- Что ты сказал?..
- Я охарактеризовал ситуацию, - мрачно ухмыляется Камиджо.
Хизаки не верится, что он только что услышал от идеального, благовоспитанного, всегда корректного и вежливого вокалиста крепкое словечко.
- С каких пор ты определяешь ситуации такими словами?
- С тех пор, как дни не задаются с самого утра, как я не высыпаюсь и как жизнь стала похожей на дерьмо, - устало выдает Камиджо, прислоняется лбом к гладкой металлической поверхности стенки кабины, а Хизаки неожиданно начинает смеяться.
Он сам не может объяснить причину своего смеха, ведь ничего радостного не случилось, но почему-то так забавно слышать от друга несвойственные ему слова. Напряжение последних дней дает о себе знать, да и ситуация такая дурацкая: скажи кому, что опоздали на встречу, потому как застряли в лифте. Все это прорывается сначала тихим смехом, но когда Камиджо неожиданно присоединяется к нему, Хизаки хохочет уже громко и от души.
Отсмеявшись, друзья усаживаются друг напротив друга прямо на пол, потому что больше некуда, а на ногах стоять лень – неизвестно, сколько придется ждать помощь.
- Ну и как будем коротать время? – спрашивает Хизаки, вытянув вперед ноги.
Челка падает на глаза Камиджо, и в приглушенном аварийном свете его лица почти невидно.
- Если бы мы были героями кино, ничего не оставалось бы, как только сексом заняться.
Хизаки невольно напрягается и очень хочет верить, что ослышался.
- Не смешно, - ледяным тоном отвечает он.
- Извини, просто пошутил неудачно, - Камиджо пожимает плечами. – Настроение ни к черту.
- Устал? – тут же забывает, что собирался возмущаться, Хизаки.
- Как и ты, - слабо улыбается тот.
Хизаки любуется его вымученной улыбкой, блестящими в полумраке глазами и тонкими пальцами, сплетенными в замок.
"Как красив, засранец", - усмехается он и зажмуривается.
Жизнь словно сама подкидывает ему возможности разрешения его проблемы. Многие влюбленные люди и мечтать не могли бы о такой ситуации.
Вот он, сидит перед ним, объект его страсти и обожания. Скажи ему сейчас все, что думаешь, расскажи, как давно, как безнадежно мечтаешь о нем. Ему некуда деться, и придется дать ответ, он не сбежит, потому что завис вместе с тобой где-то между этажами, между небом и землей.
Хизаки снова смотрит на Камиджо. Тот внимательно изучает что-то на полу, легкая улыбка застыла на губах, а глаза затуманены какими-то приятными светлыми мыслями. Всё, абсолютно всё, располагает к разговору.
"Сказать или не сказать?" - думает Хизаки. И не говорит.
Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть еще больше (c)
Так всегда говорил себе Камиджо и поступал соответственно. Вплоть до последнего времени.
Впору разозлиться на Хизаки за все: за его необычную красоту и несгибаемый характер, за кажущуюся хрупкость и стальной стержень внутри, за необыкновенный талант и детскую капризность. Одним словом – за всю его противоречивую притягательность. Ведь именно из-за этой привлекательности всегда холодный сдержанный Юджи Камиджо который месяц сна увидеть не может, пока не представит любимый образ, не переберет в памяти все общие разговоры последнего дня и не помечтает о том, как наконец говорит все, что наболело. А лучше не говорит, а делает. В такой момент Камиджо пресекает свои мысли на корню, потому что если задумается о том, что он хочет сделать, точно еще долго не уснет.
Но вместо этого Камиджо злится на себя. До встречи с Хизаки он осознать не мог масштабы своей трусости. И как бы в оправдание себе он приводит довод, что ставки слишком высоки, что трудно найти такого единомышленника, как Хизаки, чтобы испортить отношения ненужным признанием и наверняка неизбежным отказом. Что слишком дорого могут стоить его глупые мечты.
Камиджо ничего не делает, но словно в подтверждение крутящегося в голове высказывания, жалеет об этом все больше и больше.
- И представь, после этого пьяный дурак поворачивается к своему другу и выплескивает на него все содержимое стакана! – Хизаки покатывается со смеху, одной рукой крепче сжимая бокал, второй – смахивая выступившие слезы. – Нет, Юджи, ты не думай. Они вообще нормальные ребята, но как напьются, спасайся кто может…
Он снова хохочет, а Камиджо натянуто улыбается, потому что пропустил мимо ушей всю веселую историю из жизни каких-то общих знакомых, а теперь не может понять, во-первых, что такое занимательное произошло в том баре, а во-вторых, самое главное, никак не вспоминается, о ком именно идет речь.
Да и как тут будешь улавливать суть, когда перед тобой на полу расположилась твоя мечта, скрестив ноги, улыбаясь со счастливыми глазами и потряхивая золотыми волосами.
Так и хочется протянуть руку, запустить пальцы в светлые пряди и прикоснуться к этим губам, пахнущим пряностями. Камиджо никогда не целовал Хизаки, но почему-то уверен, что почувствует смесь запахов корицы, гвоздики и чего-то еще, неуловимо знакомого, но никак не вспоминающегося. Точно так же он еще много о чем думает и предполагает, но не предпринимает ни единого действия, чтобы узнать наверняка.
Чего стоил тот идиотский случай в застрявшем лифте. Он уже почти решился сделать первый шаг, когда неожиданно вырвалась дурацкая шутка, а холодный тон Хизаки вернул его с небес на землю. После этого Камиджо провел ни одну ночь, кусая локти и ругая собственную нерешительность.
И вот снова. До расположившегося на ковре Хизаки всего полтора метра. Он в отличном настроении после удачного концерта, немного выпил – достаточно, чтобы забыть о некоторых формальностях, но не настолько много, чтобы спутать реальность с алкогольным туманом. Можно начинать действовать прямо сейчас, однако великое множество придуманных "но", главное из которых называется "не заводи служебные романы", строят между Камиджо и его целью невидимую, но почти осязаемую стену.
И он только беззвучно вздыхает. С другой стороны, можно сначала попробовать поговорить, а потом уже лезть с поцелуями, но Камиджо всегда был уверен, что нет ничего действенней самого действия. Сначала делай, потом разберетесь. А может, и разбираться не придется.
Всего полтора метра. Жалкие ничтожные полтора метра.
"Сделать или не сделать?" - думает Камиджо. И не делает.
Колебаться нужно при принятии решения, но быть твердым при исполнении его (c)
Сегодня Камиджо приходит к Хизаки в гости, они зарабатываются допоздна, и ехать домой уже бессмысленно. Потому Хизаки предлагает своему другу, коллеге и по совместительству тайной фантазии остаться у него переночевать. А тот и не отказывается.
- Юджи, приём!
- Что? Ах да, извини, задумался… О чем ты?
Не моргающие карие глаза Хизаки задумчиво изучают собеседника. Камиджо слегка ежится от этого взгляда – в такие моменты ему кажется, что гитарист читает все его потаенные мысли. Словно в подтверждение тот спрашивает:
- Ты, часом, не влюбился, мечтатель?
Камиджо улыбается и старается не отводить глаз под этим отчего-то тяжелым взглядом.
- А если я отвечу "да"?
- Скажу, что рад за тебя, - Хизаки широко улыбается и в этот момент напоминает ребенка. – А еще скажу, что выход альбома никто не отменял, потому работать тебе все равно придется. Пока ты мечтал, я предлагал подправить тут и тут.
Хизаки указывает карандашом на какие-то отметки в исписанных листах.
- И еще сократить вот здесь…
- Хизаки, скажи, пожалуйста… - Камиджо прерывает друга и, не обращая внимания на его недовольный взгляд, спрашивает невпопад. – Как бы ты сделал выбор между долгом и чувством?
Тот только вопросительно поднимает брови, ожидая продолжения вопроса, как бы давая понять, что в задаче маловато данных и многовато неизвестных.
- Ну, понимаешь… - Камиджо прикрывает глаза и устало трет лоб. – Представь такую ситуацию. Вот у тебя, например, был Hizaki Grace Project. Это твой любимый и долгожданный проект, и все у тебя ладится. Но еще у тебя есть девушка. Ты точно не уверен пока, настоящая ли это любовь, но вполне возможно, что так и есть. Однако, в силу каких-то причин, твоя группа и твоя девушка не могут сосуществовать вместе, и тебе надо выбрать.
- Какие такие причины? – Хизаки испытующе смотрит.
- Ну мало ли, - Камиджо пожимает плечами и улыбается. – Например, вероисповедание запрещает ей иметь отношения с мужчинами, которые носят платья.
Хизаки в ответ неопределенно хмыкает:
- Я бы сочинил себе костюм со штанами.
- Хи, ну я серьезно. Если бы возникла ситуация, когда надо выбрать?
- Я выбрал бы группу, - Хизаки отвечает быстро и твердо.
Камиджо лишь тихо и незаметно вздыхает. Надеется, что незаметно. И думает, что именно такого ответа ожидал.
- А потом всю жизнь жалел бы, - заканчивает Хизаки.
- Но… - Камиджо на миг теряется от такого заявления. – Ты ведь не знаешь точно, действительно ли это любовь.
- Зато я себя знаю, - Хизаки откидывается на спинку стула, запрокидывает голову и изучает люстру. – Точно жалел бы.
- Тогда зачем выбирать группу, если знаешь, что будешь жалеть? – не унимается Камиджо.
- Послушай, ты чего пристал? – наконец теряет терпение Хизаки. – Нашел, что ли, инфантильную девицу, которая не хочет делить тебя с фанатами, и теперь подумываешь свалить?
- Да нет, что ты, - Камиджо только слабо улыбается и задумчиво изучает свои руки. В этот момент очень хочется ответить, что его "девица" сидит напротив, и у нее своих фанатов хватает.
- Убью, - тихий голос Хизаки выводит его из размышлений
Камиджо поднимает на него взгляд и видит, что тот не улыбается, пристально, как обычно, смотрит в глаза, и невозможно прочесть ни единого чувства на этом лице.
- Хи, я никуда не уйду. Считай это праздным интересом, рассуждением на тему "если бы", - а после небольшой паузы Камиджо добавляет: – И все же. Почему?
Хизаки молчит некоторое время, Камиджо кажется, что он так и не ответит, но неожиданно тот произносит:
- Понимаешь, Юджи. Можно долго и искренне рассуждать о том, что музыка – наше призвание. Но призвания в том, что мы делаем, хорошо, если десятая часть. Остальное – рутина и нервотрепка. Работа, самая обыкновенная, пусть и любимая, но работа. Работы кругом очень много: интересной, высокооплачиваемой, разной. А человек, наиболее подходящий и нужный, может быть, всего один на свете. И нельзя предпочитать работу человеку. Потому что в музыку всегда можно вернуться, а к человеку – чаще всего уже нет. Либо вовремя, либо никогда. Но никто не помешает тебе вернуться на сцену и создать еще лучший проект, если с любовью не сложится.
- В одну реку нельзя войти дважды, - качает головой Камиджо.
- Кто сказал? – лукаво улыбается Хизаки, и Камиджо думает: "А правда, кто?"
Еще Камиджо считает, что Хизаки прав, а тот, в свою очередь, досадливо морщится, понимая, что он такой смелый только на словах.
- Но теперь в твоих рассуждениях нет логики, - не отстает Камиджо. – Почему же ты выбираешь группу, если человек важней?
- Потому что я дурак. Не знал? – отвечает Хизаки, надеясь, что его вздох остался незамеченным.
Вернуться к рабочему настроению так и не удается, и музыканты решают разойтись по своим комнатам и ложиться спать, ведь завтра, как и всегда, рано вставать. Когда какое-то дело только начинается, времени на отдых фактически нет. И лишь позже, может, через год или полтора, удастся взять отпуск и нормально отоспаться.
Когда Хизаки закрывает за собой дверь в смежную комнату, он устало опускается на ковер прямо там, где стоял, подтягивает колени к груди и закрывает глаза. Не хочется думать о том, что Камиджо влюблен в кого-то. Ровным счетом, как не хочется думать и о том, что объектом его любви может быть сам Хизаки. А что тут такого? Разве его, Хизаки, не за что полюбить? Но мысль эта не радует, и он размышляет о том, что в любом случае чувства Камиджо принесут одни расстройства. Наверное…
А Камиджо уже по доброй традиции перебирает в памяти весь сегодняшний разговор с Хизаки и размышляет, догадался ли тот, о ком на самом деле он спрашивал. Может, и догадался, а может, и нет, но в любом случае четкого ответа на вопрос не дал. И с неожиданным равнодушием, скорее всего, вызванным усталостью от таких длительных душевных переживаний, Камиджо думает, что даже если Хизаки и догадается о его чувствах, сам он, Камиджо, не расстроится.
Но группа… Такая удивительная, необыкновенная группа. Такая любимая, о какой он всю жизнь мечтал. И как ни рассуждай о том, что в одну реку можно войти дважды, реально ли будет осуществить снова такой проект, создать такую же замечательную группу? Ведь ни у кого такой нет.
И неожиданно для себя Камиджо первый раз в жизни ловит себя на крамольной мысли – а может, было бы лучше, если бы не было ее, группы?
Ни к Хизаки, ни к Камиджо не идет сон. Уже далеко за полночь, но каждый крутится на холодных простынях и который час не может уснуть. Оба взвешивают "за" и "против", оценивают, решают и думают.
"Риск – благородное дело", - вспоминает Камиджо, лежа в постели, закинув руки за голову и изучая потолок.
"Не попробуешь – не узнаешь", - решает Хизаки, устроившись на краешке кровати, подложив ладонь под щеку и устало прикрыв глаза.
"Быть или не быть?" - думают оба.
"Быть", - решает Хизаки, берясь за ручку двери в смежную комнату.
"Быть", - уверенно кивает Камиджо, притрагиваясь к ручке той же двери с обратной стороны. | 41 |
"Мне нравится, что Вы больны не мной..." | Драббл | "Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами..."
Она не знала, откуда взялись эти строки. И могла поклясться, что никогда ничего подобного не читала и тем более не учила. Но точно знала, что стихи эти — не её, совсем не её. Кто-то когда-то их УЖЕ написал. Как будто специально для неё. Но она точно никогда их не видела. Они просто...появились. И откуда-то она знала — так и должно быть. Только так и никак иначе. Это ЕЁ стихи. До последней буковки её...
"Что никогда тяжёлый шар земной
Не уплывёт под нашими ногами..."
Вслед за стихами пришла мелодия. Тихая, почти неслышная. Родная. До боли, до слёз, до спазмов в животе. Знакомая. Очень-очень знакомая. До последней нотки. Наверное, эту мелодию могла бы написать она сама, умей она писать музыку...
"Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной — и не играть словами..."
Куда она шла? Куда вела её эта мелодия, эти стихи? Она не знала. И не хотела знать. Знание бы только навредило. Разрушило бы что-то по-детски хрупкое и настолько ценное, что потерять его казалось немыслимым. Что это было? Любовь? Вера? Надежда? Мечта? Она не знала. И не хотела знать...
"И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами..."
Она много думала. Какого это — краснеть лишь от соприкосновения рукавов? Наверное, прежняя она только бы посмеялась и убежала на очередное бессмысленное сборище таких же легкомысленных глупцов как она сама. И забыла бы про это, затуманенная алкоголем и тем, что казалось ей жизнью. Нынешняя она лишь горько усмехалась, вспоминая ту себя. Удивительно, как могут изменить жизнь всего лишь несколько строчек, стоит лишь ВСЛУШАТЬСЯ...
"Мне нравится ещё, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую..."
В той жизни у неё был человек, которого она любила. Думала, что любила. Забавное у него было лицо, когда она застукала его с какой-то незнакомой блондинистой шваброй. Наверное, он думал, что она закатит скандал. Просчитался. Ошибся. Впрочем, как и в большинстве случаев. Как она не могла до этого понять, что он ничтожество? Любила? Не смешите. Это было лишь жалкое подобие любви. Суррогат. Ни на что не годная замена. Попытка убежать. От себя. От Жизни. И от этих стихов...
"Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую..."
Она тоже не была ангелом. Далеко не была. Если честно, то многие считали её обыкновенной маленькой шлюшкой, которой всё равно, с кем трахаться. Но ведь это было не так, правда? Правда? Правда ведь? И никто, никто не видел ночных слёз, мокрых насквозь подушек, содрогающегося в рыданиях тела. Утром она красилась, напудривала носик и выпархивала навстречу тем, кого считала друзьями, сияя улыбкой. Друзья? Смешно. Разве друзья шепчут у тебя за спиной гадость за гадостью про тебя же саму? Разве друзья пытаются запихать тебя в психушку только потому, что ты беспрерывно, раз за разом, бормочешь один и тот же стих? Она поняла всё слишком поздно. Привычный мирок рухнул в одночасье. Она осталась одна. Хотя нет. У неё были стихи...
"Что имя нежное моё, мой нежный, не
Упоминаете ни днём ни ночью — всуе..."
Имя? Она его не помнила. Нет, не так. Она от него отказалась. Отказалась, когда её предали ВСЕ. На её стороне не осталось никого. Один в поле не воин? Чушь. Она ушла. Взяла пару самых любимых книг и просто ушла. Не попрощавшись. Не сказав никому и слова. Не оставив записки. Просто исчезла. Растворилась. Навсегда. Умерла ли она для тех, кого оставила там, в той никчёмной жизни? Скорее всего. Сожалела ли она об этом? Нет. Ни капли. Вместе с именем ушло всё, что связывало её с той, прежней, которая была оболочкой. Пустой оболочкой без души...
"Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!.."
А ведь она хотела стать невестой. Все хотели и она тоже. За компанию. Чтобы не выделяться из толпы. Белое платье, красивый букет и непременно фата. Теперь она только фыркает, вспоминая об этом. Какие глупости. Чувства — вот что главное. Остальное — это так, фикция. Пускание пыли в глаза. За этим ничего не стоит. Просто ещё одна условность из бесконечности существующих. Сейчас-то она это понимает. А раньше было хуже...
"Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня — не зная сами..."
Она помнит. Когда стихи пришли к ней в первый раз, сердце забилось в груди как птица в золотой клетке. Просясь на волю. К небу. К ветру. К свободе. Она испугалась. Испугалась этих чувств. Подавляла. Спорила сама с собой. Думала, что скоро пройдёт. Не прошло. И как же она этому рада теперь. Когда понимает, ЧЕГО она могла лишиться из страха потерять тот иллюзорный мирок. Из страха потерять себя. Какой же дурой она тогда была. Потерять себя? Глупо. До того момента это была не она. Кукла. Марионетка. Кто угодно, но не она. Не настоящая она...
"Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами..."
Она не знала, что закат — это так красиво. Или не хотела знать? Замечать? Что звёзды бывают пушистыми. Что ветер напевает песенки. Что вода — живое существо. Что деревья шепчутся меж собой, делясь какими-то только им понятными тайнами. Что камни мудры, а горы прекрасны в своей величественности и непоколебимости. Что тишина наполнена звуками. Что сверчки выводят целые симфонии на своих незатейливых инструментах. Что всё вокруг дышит свободой. Настоящей свободой. Не той, которой она жила ДО. То была не свобода. Так же как суррогат любви, то был суррогат свободы. Крайне жалкий и плохо подделанный суррогат...
"За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами..."
Ей не нравилась приставка "не". В той жизни всё, что имело приставку "не", заставляло её презрительно морщиться. Она сама делала всё, чтобы эта мерзкая приставка не прилипла к ней. Но в этих стихах она была удивительно к месту. Если бы её не было, то не было бы и ЭТИХ стихов. Были бы какие-то другие. Совсем. Не такие родные. Не такие знакомые. Просто НЕ такие. Забавно, правда? И не было бы этой мелодии, от которой до сих пор начинает щемить в груди, стоит только начать её напевать или мурлыкать. Не было бы...
"За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами..."
Куда она идёт? Она не знает. Придёт ли когда-нибудь? Она не знает. А существует ли вообще то, что она так упорно ищет? Она не знает. Но ей это не важно. Она счастлива. Счастлива здесь и сейчас. А остальное не имеет значения. По крайней мере, до тех пор, пока она может идти, правда? Правда? Правда ведь?.. | 4 |
ЭТО ВОЙНА | PWP, Ангст, Дарк, Драма, Инцест, Насилие, Повествование от первого лица, Психология | Он лежал на боку, беспомощно пытаясь подтянуть к груди свои длинные ноги, не способные скрыть ни непристойности обнажившихся гениталий, ни все еще сжимающейся, открытой раны его ануса. Я мог сделать с ним все, что ни пожелаю. Изгиб его рук, скованных за спиной, был выразительно неестественен в своем беспомощном напряжении. Его открытое съехавшей рубашкой плечо чуть подрагивало.
При каждом вздохе неровное трепещущее дыхание сотрясало его ребра. За последние пятнадцать минут, что я наблюдал за ним, дикие судороги постепенно отпустили его, и теперь он лишь мелко трясся передо мной. Впрочем, он не плакал. Даже когда я насиловал его и каждый выдох его звучал как рыданье и он мотал головой, как если бы был на грани крика, его глаза оставались сухими. Это было правильно — я, вероятно, убил бы его, если бы он посмел плакать. Слезы не для таких, как он. Зрелище слез, пролившихся из его глаз, осквернило бы саму идею плача.
Все же, несмотря ни на что, мне удалось не слишком сильно его покалечить. Я скользнул взглядом по линии его грудной клетки, подмечая темное цветение кровоподтеков и синяков на бледности кожи. Под моими ударами его ребра оказались такими тонкими и хрупкими, так легко уязвимыми... Он весь был таким — хилым, слабым, изменчивым. Не человек — призрак. Демон, зло, которое должно быть уничтожено. Но сделан он был из плоти и крови — кто мог знать об этом лучше, чем я? Ведь именно мои удары сокрушали это белое тело, его кровь все еще медленно подсыхала на моих бедрах.
Тусклое пламя его волос разметалось по полу, и без своей длинной челки, обычно скрывающей половину лица, он выглядел совершенно иначе, нежели я привык его видеть, почти незнакомцем, а вовсе не моим братом, которого я так хорошо знал. Или ошибался, думая, что знаю его. Ведь я всегда считал его не заслуживающим ничего помимо презрения, в то время как мне следовало остерегаться его.
Он знал, что я смотрю на него; он, должно быть, чувствовал мой взгляд, но его собственный взор лишь бесцельно блуждал по притушенным лампам на потолке и темному окну с непроницаемой пеленой дождя за мокрым стеклом.
Я видел, как подрагивало его горло, будто бы он собирался что-то сказать — но ни единого звука так и не сорвалось с его губ. Вероятно, он просто сглатывал кровь. Две тонкие красные струйки стекали из его ноздрей по губам, и, учитывая что я нанес ему несколько сильных прямых ударов в лицо, еще больше крови должно было скопиться у него во рту. Я знаю: я испробовал ее вкус, когда целовал его. Соленая, теплая... Ее было так много, что, казалось, я мог пить ее прямо у него изо рта.
Его губы тоже порядком утратили былую надменность, изорванные и обесформленные (не знаю, было ли это результатом моих укусов или предыдущего избиения). Странно, но от этого его рот казался особенно мягким и нежным. Полагаю, потом я использую его рот тоже. Возможно, не в следующий раз. Немного попозже. Не имело никакого значения, что это не доставит мне никакого удовольствия. Главное, ему будет больно. А я собирался сделать все — все, что только смогу придумать, лишь бы заставить его страдать.
Ковер под ним постепенно темнел, медленно, но верно пропитываясь влагой. Отчасти это была кровь, отчасти — моя сперма. Его собственное семя присыхало к его животу. Он кончил, когда я был у него внутри, хотя ничто из того, что я делал, не могло доставить ему ни малейшего удовольствия. Полагаю, он просто ничего не мог с этим поделать. Его тело и его разум были телом и разумом шлюхи, и он реагировал соответственно.
Я помню, как наш отец сказал мне это о нем, после того, как я застал его в кабинете с Аки.
//"Понимаешь ли, Коджи, он не такой, как ты или Хирозе. Я ведь никогда не сделал бы такого с вами, неправда ли? Я поступаю с ним так, потому что в нем это есть. Он ни на что не годен. Бесполезная шлюха — и так и надо с ним обращаться. И ему это нравится, ты ведь заметил?"//
По правде говоря, ничего такого я не заметил. Но, в любом случае, тогда я был еще слишком мал, чтобы понять, что я вижу. Все, что я запомнил, это странные, тонкие крики, услышанные мною за дверью, и низкий голос отца, тихий и угрожающий. Он говорил слова, которые, я знал, были плохими и грязными словами, и все же отец произносил их так, будто имел на это право.
Я никогда не боялся моего отца, и я вошел.
Там, на столе, я и увидел Аки. Его тонкий силуэт был почти скрыт телом отца, но все же я сумел увидеть развязанное и спущенное кимоно Аки... и потрясающую белизну его обнажившейся плоской груди, тонкие отчетливые очертания ребер.
Тогда от тоже не плакал. При каждом новом рывке моего отца он издавал лишь короткий сдавленный вскрик, но глаза его были сухими и ясными. Я помню выражение его лица, когда он услышал мои шаги и повернул ко мне голову. Я видел это выражение столько раз до и после этого — чистая, бескомпромиссная ненависть.
Теперь, спустя много лет, вспоминая эту сцену, я думаю, что именно выражение лица Аки заставило отца посмотреть на меня. Скорее всего, он не мог услышать моих шагов сквозь звуки собственного учащенного дыхания, слишком увлеченный ритмом своих движений, но при этом он все время смотрел прямо в лицо Аки, и, когда Аки обернулся, отец также посмотрел на меня.
Нет, я никогда не боялся его. Возможно, лишь немножко расстроился, встретившись с застекленевшим взором его глаз.
//"Коджи..."// Его голос звучал запыхавшимся, но опять же отнюдь не злым. //"Выйди"//.
И я повернулся и ушел. Я ведь не всегда был непослушным в то время.
И я не был уверен, действительно ли я видел что-то — или вся эта картина только представилась мне позже, после беседы с моим отцом и объяснений, которые он дал мне — но я помню руку моего отца между бедер Аки, грубо дергающую покрасневшую плоть моего брата.
Аки всегда был мелким; в тринадцать лет я был того же роста, что и он.
Теперь же я намного выше него — и намного сильнее.
Так, сегодня вечером мне не потребовалось особых усилий, чтобы справится с ним. Даже с одной рукой. Но, по правде говоря, он не так уж со мной боролся.
Он сидел спокойно на краешке стула в пустом кабинете, руки опущены на колени. Он лишь однажды поднял на меня глаза, чтобы спросить:
"Когда вернется Хирозе?"
И когда я подошел к нему, схватил его за руки и заставил подняться, он сопротивлялся всего несколько секунд, затем обмяк и подчинился, принимая первый удар. Я долго бил его, но не для того, чтобы заставить его повиноваться мне — я бил его потому, что я хотел бить его. Но это позволило мне высвободить лишь малую часть кипящего во мне гнева.
Он не противился — и он ничего не сказал, ничего не спросил и не стал спорить, когда я повалил его на пол. Я удивился, но его покорность лишь привела меня в еще большее бешенство. После стольких лет ненависти и непрерывных попыток сломать меня, я законно полагал, что он до последнего будет бороться со мной, когда я стал сдирать с него брюки и коленом раздвинул ему ноги.
Но он принял и это, и только сильная дрожь выдавала то, что он понимает, что с ним сейчас будет. Я видел это в его глазах — как будто бы он не был ни удивлен, ни потрясен происходящим, будто бы он всегда знал, что так и случится. И — как будто бы он почти узнал меня, когда я смотрел на него сверху вниз, собственной тяжестью удерживая бедра Аки открытыми для себя.
Его темные ресницы — я впервые заметил, какими невероятными длинными, девичьими они были — вспорхнули вверх и вниз, и он чуть шевельнул руками, будто удивляясь металлу наручников у себя на запястьях. Замешательство его исчезло, когда я ударил его прямо в лицо и резко вошел в него, причиняя себе почти столько же боли сколько ему. И так в течение всего акта.
Он все еще чувствовал эту боль, я мог точно сказать. Это было видно по расширенным зрачкам его глаз, по дрожи его губ, по тому, как он пытался хоть немного притянуть к себе ноги, пытаясь свернуться в комочек. Но без моего тела, рвущего все внутри него, без моих ударов, сокрушающих ему лицо и бока, боль, похоже, стала постепенно спадать.
И все же, вовсе не страдание сделало лицо Аки почти неузнаваемым для меня, нет. Уязвимость, сияющая в его потемневших глазах, была тем, чего я никогда не видел в них прежде — и даже не считал возможным когда-либо увидеть в глазах моего плохого, безумного, несчастного брата.
Это было, как если бы душа его лежала оголенной, доступной каждому, кто захочет коснуться ее. Вся беззащитность его души на поверхности этих глаз.
Душа... будто бы он еще мог иметь душу?
Я крепко сжал кулаки, чувствуя, как ногти вонзаются в живую плоть моей правой ладони. Другая рука сжимала пустоту в пустоте.
Мои братья! Мои братья, ворвавшиеся в мою жизнь только для того, чтобы уничтожить все, что я лелеял. Я уже отдал мою руку, когда Хирозе осквернил Изуми... Какой часть моего тела я мог расплатиться теперь, когда другой мой брат сломал человека, которого я любил больше, чем самого себя? У меня не было ничего достаточно ценного, чтобы искупить это. А значит, я должен был уничтожить Аки. Уничтожить его, чтобы гарантировать, что подобное не повторится.
И даже теперь, когда я смотрел на разбитые, трогательно трепещущие губы Аки, на все новые струйки крови, сбегающие по его подбородку, я все еще мог видеть моего ангела со сломанными крыльями, моего Изуми, тяжело опирающегося на мое плечо, когда я помогал ему двигаться. Изуми, который всегда был сама сила, стремительность и неудержимость, а теперь с трудом мог передвигаться самостоятельно.
И все из-за этого подонка.
"Акихито".
Я почти почувствовал, как мой голос проник к нему в сознание, привлекая его внимание ко мне. Тень осмысленности проскользнула в его полных боли глазах, и он кивнул.
"Скажи мне, почему я так поступаю с тобой".
Я уже объяснял ему это прежде, когда мой кулак врезался в мягкость его губ и хрупкую твердость его переносицы. Он просто должен был повторить мои слова.
Он закашлялся, и я увидел, как он вздрогнул от боли, мгновенно отозвавшейся в его ребрах, возможно, я сломал их ему, но потом он заговорил таким голосом, которым я никогда не слышал, чтобы он говорил, голосом, который, должно быть, был у него тогда, когда меня еще не было на свете и наш отец еще не избрал его на роль своей шлюхи:
"Потому... что ты унаследовал дом. Отец оставил его тебе... как и меня. Теперь я принадлежу тебе".
Нет, неправильно! Мне захотелось ударить его за такой ответ. Мысленный образ моего ботинка, со всей силой врезающегося в его незащищенный пах, был опьяняюще ясен в моем сознании.
Но я не хотел пока слишком сильно повредить его.
Хорошо. Пусть он притворяется, что не понимает меня, притворяется, что он действительно не помнит того, что я сказал, того, что он сделал. Я все равно не позволю ему ускользнуть безнаказанным.
Не позволю ему жить лишь с теми воспоминаниями, которые предпочтет выбрать его память, в то время как в реальной жизни мой возлюбленный навсегда оставлен без будущего.
"Нет, Акихито. Я так поступаю с тобой из-за того, что ты сделал Изуми".
Я наблюдал, как при звуке этого имени его лицо приняло рассеянное ищущее выражение. Будто бы он не знал, о чем я говорил.
И за это я хотел убить его. Он искалечил моего любимого, человека, который стоил в тысячу раз больше него, а теперь даже не помнит об этом?
Мой взгляд остановился на его разорванной нижней губе. Я помнил ее мягкость и соленый вкус, уступчивость его кожи под моими зубами и то, как он задрожал от боли, его слабые жалкие возгласы, выдохнутые мне в рот, его открытые глаза так близко к моему лицу...
В течение всех тех лет, пока я превращался из младенца в ребенка, а он — из ребенка в подростка, у него часто была порвана нижняя губа. Это было особенной меткой, которую нравилось оставлять на нем нашему отцу. Вероятно, он точно также кусал тогда рот Аки, как я сейчас.
И когда мой брат заговорил снова, голос его прозвучал совсем тихо и неуверенно:
" Хирозе придет за мной?"
От моего внимания не ускользнуло, что теперь это было уже не "Когда он придет?", а "Придет ли?"
"Я так не думаю, — жестко сказал я. — Он уехал и оставил тебя мне, не так ли?"
Я точно знал, что это он помнил, даже при том, что, вероятно, уже забыл свое собственное близкое к отчаянью состояние, когда уходил Хирозе.
//"Aniki..."//
Надеялся ли он на то, что Хирозе хотя бы раз коснется его, бросит последний взгляд? Я тоже наблюдал, как уходил наш старший брат: походка полна уверенности, спина прямая, как и всегда.
"Он принял правильное решение", — сказал я Аки.
Но, видимо, это было также непостижимо для него, как если бы я начал объяснять ему про все те бессонные ночи, когда я пытался придумать, как защитить все то, что я любил, от ужасов, причиняемых моей семьей.
Впрочем, это было не важно. Все, что, в конечном счете, имело значение, была одна фраза, которую я сказал Хирозе — и впервые в жизни заставил моего брата боятся меня:
"Отдай его мне — или я тебя уничтожу".
Раньше, когда Аки еще был той ничего не стоящей, эгоистичной, но, по меньшей мере, достаточно сообразительной личностью, он, вероятно, понял бы, как легко я мог сделать это. Я имел средства. В конце концов, я унаследовал все состояние семьи.
Но теперь он ничего не понимал, и было достаточно того, что понял Хирозе.
Ведь я требовал решения, которое мог принять только Хирозе. И уже одним только этим я собирался причинить ему столько же боли, сколько я причиню ее Аки.
Я помню, как побледнело лицо Хирозе, став в эти мгновение еще более схожим с моим собственным, только без отметин, которые бессонные ночи наложили у меня под глазами. Хирозе понял, что я подразумевал. У него даже губы побелели, а глаза наоборот стали совсем черными.
"Что ты хочешь с ним сделать?" — спросил он. Я не собирался играть в загадки:
"Я буду его наказывать".
"Ты не понимаешь... он больше не тот, кем был. Он... ведь он ничего не помнит..."
Ему не стоило даже затевать этот разговор. Чтобы он ни сказал, это не имело значения. Потому что я знал, что представляет из себя Аки — воплощение зла, вот кем он был всегда. Им он навсегда и останется. Если я не остановлю его.
"Пожалуйста, не заставляй меня делать это, Коджи, — попросил он меня. Он, наверно, полагал, что достаточно будет просто очень хорошо попросить — и я все прощу: — Пожалуйста, отступись".
Хирозе не знал, о чем просит. Я не мог отступиться; даже если бы я захотел этого. Я не мог отступиться, чтобы вернуться домой и слушать как дыхание Изуми превращается в сломанные рыдания, когда очередной кошмар настигает его, или — что еще хуже — лежать в темноте без сна и знать, что он нарочно пытается дышать ровно, чтобы убедить меня, будто спит, и осознавать, что при этом он видит не меня, а мяч, который уже никогда не сможет гонять по футбольному полю.
С момента нашей первой беседы я дал Хирозе месяц на раздумья. И с этого момента я наблюдал за каждым его шагом и медленно затягивал петлю у него на шее, просто чтобы напомнить ему, чего я от него ждал. И когда он отправил своих жену и ребенка в Европу, это сразу придало мне уверенности в том, что победа будет за мной. Хирозе уже готов был сдаться.
Так он, в конечном счете, и поступил.
Однажды я спросил его, пока он еще колебался, зачем ему столько времени, чтобы принять такое простое решение, и видеть то, как невозмутимое высокомерие его лица дает трещину, было бальзамом для моего сердца.
Впервые за всю мою жизнь Хирозе отвел взгляд и произнес почти шепотом:
"Я не могу... снова предать его ".
Снова? За эти слова, мне захотелось ударить его сильнее, чем когда бы то ни было, так, чтобы увидеть, как кровь замарает его тонкие губы, но кто лучше меня знал, что есть вещи много хуже физической боли?
Снова... Когда дело касалось меня, он никогда не колебался прежде чем снова причинить мне вред, снова и снова предпринимая попытки сломать меня, слепить из меня то, чем он желал меня видеть. Почему же он должен был так заботится о нашем Аки?
"Ты имеешь в виду также, как ты предал его, когда улетел за границу?"
Мой вопрос заставил его покачнуться, как от удара, и само сознание того, что я ранил его своими словами было почти также прекрасно, как ощутить вкус его крови на моих губах. Это выглядело так, будто мой голос внезапно обрел силу, способную заставить его склониться передо мной.
"Что такое, Хирозе? Ты думал, что я не знаю?"
Сколько лет мне было тогда, когда это случилось? В любом случае, слишком мало, чтобы я мог понять те вещи, которые я видел и слышал вокруг меня. Подобно этому случаю. Той ночью я стоял на балконе и смотрел в темный сад, на то, как Хирозе — рубашка распахнута, волосы в беспорядке, а лицо непривычно открытое без очков — щелкал зажигалкой, безуспешно пытаясь зажечь сигарету.
//"Итак",// услышал я жесткий голос моего отца в темноте, и Хирозе чуть не подпрыгнул на месте. Все так реагировали на внезапные появления моего отца, кроме меня. //Значит, он таки добрался до тебя?"//
Пламя, наконец, вспыхнуло, на мгновение осветив застывшее лицо Хирозе. Он не отвечал.
//"Я знал, что раньше или позже так будет",// добавил отец. //"Такова его натура. Он — шлюха. Ну, сколько ему лет? Двенадцать? Подумай сам, что из него вырастет."//
Ночь была безлунной — и когда Хирозе отрицательно замотал головой, наш отец, вероятно, этого не увидел. Из всей семьи только я умел хорошо видеть в темноте.
//"Он всегда льнул к тебе, Хирозе. Тебе бы следовало ожидать, что все этим кончится,"// сказал мой отец.
Я не видел, чтобы Хирозе кивнул в ответ, даже при том, что это была правда, незамысловатая и прямая.
//"Я давно опасался, что он может совратить тебя или Коджи. А я не желаю, чтобы вы стали такими, как он."//
Я увидел, как Хирозе резко поднял голову, как будто его вдруг озарило. Он героически выдержал взгляд отца.
//"Я хочу поехать учиться, в США"//, сказал он.
Последовала долгая пауза, и в течение всего этого молчания я так надеялся, что отец скажет: "Прекрати. Что за глупости? Ты никуда не поедешь." Но вместо этого он кивнул:
//"Я разрешаю."//
Хирозе склонил голову в знак благодарности, но отец уже отвернулся:
//"Где — он?"//
//"В моей комнате. Я оставил его там после того, как... после того..."//
//"Я понимаю, сын."//
И уже в дверном проеме, отец обернулся, чтобы добавить:
//"Перестань курить, Хирозе. Я этого не одобряю".//
Не знаю, помнил ли Хирозе, как он торопливо бросил и затоптал сигарету, не смея даже в последний раз затянуться. Я это помнил. И если бы я мог воскресить в нем это воспоминание, клянусь, я был бы так рад сделать это ...
"Ты прав, Коджи, — сказал Хирозе. — Точно так, как тогда."
Никогда не подумал бы, что звук его тихого голоса может причинить мне такую боль. Как он смел признавать свою вину перед этим... этим убийцей, шлюхой, этим неудачником?! Как он посмел!
"Ты его трахаешь".
Я почувствовал, как уродливая ухмылка искривляет мои губы, когда я понял это. Грязное слово повисло в воздухе — но это было правильное слово. Правильное слово для того, что он делал.
Я предполагал, что он станет отрицать — пауза, которую он сделал, была достаточно длинной для меня, чтобы добавить:
"Теперь все иначе, не так ли? Ты больше не отвергаешь его. А он — он, как и прежде расшибиться готов, лишь бы попасть к тебе в постель".
"Да, — согласился он снова и продолжил говорить то, чего я не желал слышать, слова, которые я никогда не прощу ему, даже если каким-то чудом когда-либо решу простить ему все остальное. — Я хотел бы, чтобы в этот раз у него все было иначе. Раз уж он ничего не помнит... Новое начало... С чистой страницы..."
Я не знал тогда, что Хирозе ошибался, кое-что наш Аки все-таки помнил. Но в любом случае вся эта его забота на самом деле оказалась просто лживым дерьмом собачьим. Потому что в итоге Хирозе сделал так, как я хотел. Он всегда знал, что будет для него лучше. Мой старший брат...
Я думал о них вчера вечером, представлял их в опустевшем доме Хирозе. Он сказал мне, что на следующий день отправляется в Европу. Он отпустил слуг. Они одни в темной спальне. Я почти что мог видеть их моим мысленным взором: бледное тело Аки на черных простынях, медь его волос, разметавшуюся по подушке, то, как он льнет к Хирозе, отвечая на поцелуй. Я почти мог слышать, как тишина пустынного дома наполняется ласковым шепотом и приглушенными стонами их любви.
Как мне хотелось бы в это мгновение найти руку Изуми и сжать ее, но я не мог позволить ему знать, что я не сплю, и я знал, что он также лежит без сна.
К тому же картины, наполнявшие мое сознание, были так реальны, что их следовало оставить без свидетелей.
Но теперь Хирозе ушел, и я мог насладится своей местью.
"Он отдал тебя мне," — сказал я и увидел, как Аки мотает головой, медное крыло волос бьется о его щеку. И то, что я увидел в его глазах, заставило меня задохнуться от гнева. Даже сквозь боль, там — в глубине — все еще горела надежда: как будто отрицая мои слова, он мог все изменить.
"Да, он оставил тебя", — спокойно повторил я.
В ответ он только зажмурился изо всех сил. Его ресницы дрожали и губы тоже, и мне захотелось ударить его по лицу, чтобы остановить эти попытки говорить и не произносить ни одного слова. Я не хотел его слабости. Я просто хотел избавиться от него, устранить, искоренить это зло.
Тому, что он сделал, не может быть прощения. Или я уничтожу его, или он меня.
И чтобы жить дальше, я должен был доказать, что я не такой, как мои братья... Они сами начали войну против меня — но победителем выйду я.
"Ты что же думал, что все еще нужен ему, Акихито? Особенно теперь, в таком состоянии. Ты для него — опасная обуза, не более. Как долго, ты думал, Хирозе будет возиться с тобой? Это всего лишь вопрос времени, как скоро ты окончательно перестанешь соображать и тебя придется отправить в дурдом".
Он понял меня, я видел это. Его лицо наполнилось бессильным отчаянием, чего не было, даже когда я жестоко овладел им, силой врываясь в его тело.
Я окинул его пристальным взглядом, вдоль бока, от ключицы к бедру. Формы его тела такие по-мальчишески тонкие и ломанные, кожа сияюще белая, за исключением следов, которые я оставил на нем. Стоило закрыть глаза — и я мог видеть длинные пальцы Хирозе, ласкающие его, нежно гладящие его бока, прослеживая каждую линию, тревожащие бледно-розовые соски, пока они не затвердеют под его прикосновениями. Именно поэтому я не стал закрывать глаза.
"Можешь позвать его, если не веришь мне, — сказал я. — Может быть, он услышит и явится спасти тебя".
Хирозе никогда так не делал. Никогда за все мое наполненное плачущим шепотом и всхлипами 'Aniki' детство.
Помню, как много лет назад, я однажды случайно зашел в душ и увидел там Аки на полу, под потоками горячей воды, немедленно окрашивающейся алым, когда она сбегала у него между ног. К счастью, на этот раз он не заметил меня, его лицо было закрыто ладонями, и он раскачивался на месте, без конца повторяя одно и то же слово, беспомощный крик о помощи, свою так никогда и не услышанную мольбу.
"Aniki..."
И теперь Хирозе уже летел в самолете, миля за милей все больше отдаляясь от того, что он оставил позади.
Снова. Как и тогда.
Я сделал несколько шагов и опустился на колени. Губы Аки были мягкими и горячими, сухая трещина под прикосновением моего большого пальца. Я не знал, было ли ему больно, когда я погрузил палец ему в рот, его взгляд оставался расфокусированным.
Но он знал, что с ним будет.
И он не ошибся. Хоть я и не хотел его. Я никогда не хотел его. Даже тогда, когда мой отец стал больным и старым, и Аки начал заваливаться домой по утрам, в изодранной одежде, почти демонстративно не скрывающей следов укусов у него на шее и на груди, синяков на запястьях и по всему телу. От него пахло сексом, а улыбка с каждым днем становилась все более и более безумной.
Он был моим братом, моим братом, которого я всегда терпеть не мог, а теперь ненавидел — и ощущение его натянутой щеки, лихорадочно горящей под кончиками моих пальцев, не способно было изменить этого.
Но ничто не имело значения. Я мог заставить свое тело делать то, что надо, когда надо. Мои пальцы зарылись ему в волосы, и я подался к нему, завладевая его ртом, врываясь языком глубоко ему внутрь. Это едва ли можно было назвать поцелуем, скорей доказательством того, что он весь в моей власти.
Я почувствовал, как его кровь замарала мне губы, и отстранился от него. Его губы пачкали меня точно так же, как и любое прикосновение к его телу. Потому что я продолжал касаться его, несмотря на то, что все, чего я хотел, было вернуться к моему дикому и несчастному ангелу... В своей жизни я желал только Изуми. А все, что я хотел от Аки, было изгнать его из моей жизни, чтобы ни один из моих братьев не мог снова в нее вторгнуться. Но они вмешались — и я должен был сопротивляться, бороться за себя и то, что было мне дорого.
Я почувствовал, как вздрогнул Аки, когда я снова устроился возле него. Его лодыжка ощущалась такой тонкой в моей руке, будто напоминая мне обо всех временах, когда мне также приходилось силой удерживать тех, кто не желал подчиняться мне. Но на этот раз все было иначе — он даже не боролся, как будто знал, что против меня у него нет ни одного шанса.
Я поднял его ногу себе на плечо и взял его. На этот раз было легче, кровь увлажнила его, и он не так противился мне, когда я вдавился внутрь. Больше не было необходимости в том, чтобы процесс был болезнен и для меня тоже. Крупная дрожь сотрясла тело Аки, когда я вошел в него до самого основания, мой пах крепко прижался к его бедрам. Я запустил пальцы в звенья наручников у него за спиной, притягивая его ближе.
Не буду отрицать, это начало забирать меня — его жар, его тугие мышцы, сжимающие меня. Он доставлял мне удовольствие между ног, но в душе я по-прежнему его ненавидел.
Я знал, кем он был, и почему я это с ним делал.
Беззащитный, беспамятный, он все еще оставался чумой — заразой, которую нужно устранить прежде, чем она отравит твое существование.
Я брал и брал его, снова и снова, с такого угла, который никак не мог доставлять ему удовольствие. Но это было не важно. Я знал, как он будет реагировать, даже если он сам и не знал этого. И когда я сжал в руке его мягкий орган, было ясно, что он останется таким не долго.
Так и было. Под грубыми, дергающими рывками моей ладони он налился жизнью. Дыхание Аки стало сбиваться, превращаясь в жалкие хнычущие звуки удовольствия, неотделимого от боли, поскольку я продолжал жестоко иметь его.
Он кончил, за несколько мгновений до меня. Его теплая сперма брызнула мне на пальцы, когда его тело конвульсивно вздрогнуло передо мной. И в том, что я чувствовал, продолжая быстро и яростно вторгаться в него, не было никакого удовольствия.
Я мог бы закрыть глаза и позволить фантазиям и воспоминаниям затопить меня, позволить себе представить его и Хирозе, свернувшихся вместе на широкой постели, медные пряди Аки перемешаны с бесцветными волосами Хирозе. Но я не стал этого делать. Я все смотрел в пустое, восковое лицо Аки, пока не достиг пика.
Мой орган оставил полоску крови у него по внутренней стороне бедра, когда я освободился от него.
"Ты полагаешь этого достаточно, Аки?" — спросил я. Я не называл его этим коротким именем с тех самых пор, когда я был маленьким и он дал мне понять, как он этого не любит.
Теперь он, похоже, не возражал. Он только повернул ко мне лицо, когда я заговорил. Губы его отчетливо посинели, и это внезапно испугало меня. Мои пальцы крепче сжались у него на плече, и я готов был трясти его как мешок, чтобы он не смел терять сознание у меня на руках.
В расширенных зрачках его глаз я мог видеть мое отражение, мрачную непоколебимость моего требовательного взгляда. Губы Аки опять задрожали в новой безуспешной попытке ответить мне.
"Этого достаточно, Коджи".
Я обернулся. Стены внезапно закружились вокруг меня, а я даже не заметил, что чувствовал тошноту. Дверь была распахнута настежь, и в ярком квадрате света, падающем в плохо освещенную комнату, стоял Хирозе. Длинное пальто было небрежно накинуто ему на плечи, оправа очков отблескивала морозным холодом на его лице.
"Я думал, что ты уехал", — заметил я.
"Я почти что сделал так ".
"Ты совершил ошибку тем, что вернулся".
"Возможно".
Он вошел в комнату, и я уже знал, что он сейчас скажет:
"Отойди от него".
"Ты уверен? — спросил я, потому что знал, что он ожидал этого от меня. — Ты готов рискнуть всем, что у тебя есть — ради него? Знаешь, ты ведь нарушил свое обещание, Хирозе, так что мы опять вернулись к тому, с чего начали".
Не отвечая, он прошел мимо меня и опустился на колени.
"Дай ключ".
Я помедлил, прежде чем опустить ключ в ладонь моего старшего брата, но на самом деле мне было плевать, что он собирается делать. Я слишком устал, чтобы это могло заботить меня.
Молча я наблюдал, как Хирозе поддерживает Аки, проверяя его порванные запястья и поврежденные ребра осторожными пальцами. Его лицо, когда он повернулся ко мне, застыло в холодной ярости.
"Ты...? Ты хоть когда-нибудь задумывался, насколько силен? "
Я знал, что в ответ мои губы должны были изогнуться в улыбке, но я не почувствовал этого. Дождь за окном все лил, холодный водопад, низвергающийся в темноте, и струйки слез бежали из-под ресниц Аки. Да, он плакал теперь. В объятии Хирозе, прижатый к его груди, он так и не посмел открыть глаза и беззвучно плакал.
По крайней мере, он не скулил, как обычно — ' Aniki, Aniki ...', рассеянно подумал я.
За этой мыслью не было никакого чувства, но, казалось, что сейчас я вообще не способен был что-либо чувствовать.
Проиграл ли я это сражение? Возможно. Это не имело значения, важно было лишь то, что заносится в общий счет.
Хирозе завернул Аки в свое пальто и помог ему подняться на ноги. Хотя, подумал я, даже если ему и удалось встать, это еще не значит, что после всего Аки сможет идти самостоятельно. Хирозе, кажется, тоже это понял. И когда он взял Аки на руки и понес его к двери, я сказал:
"Это — не конец."
"Это — не конец, Коджи," — кивнул он.
There is no one
to show these poems to
Do not call a friend to witness
what you must do alone
These are my ashes
I do not intend to save you any work
by keeping silent
You are not yet as strong as I am
You believe me
but I do not believe you
This is war
You are here to be destroyed
This is war by Leonard Cohen
Нет никого,
Кому я показал бы эти стихи.
Не призывай друга в свитедетели тому,
Что должен сделать один.
Это мое прошлое.
Я не собираюсь облегчать тебе труд
Тем, что молчу.
Ты еще не так силен, как я.
Ты веришь мне,
Но я не верю тебе.
Это война,
И ты будешь в ней уничтожен.
“Это война”. Леонард Коэн | 21 |
Дневник ролевика | Стёб, Юмор | Однажды популярность Реборна на столько выросла, что фанаты из города N решили устроить первую ролевую игру по любимому Фэндому в России.
Дневник одного из организаторов.
7.00
Прозвонил будильник. Одел свои тапочки с мордами Хибари и пошел опустошать холодильник. Вспомнил что должен буду отыгрывать Дино, поэтому по пути три раза упал, к сожалению, третий раз я упал случайно. Из носа пошла кровь. Размазал её по щеке, так пафоснее.
7.30
Долго думал что приготовить. Для тематики нужна настоящая японская еда! Долго искал рис…нашел гречу. Любуюсь на странные коричневые онигири. Решил сделать суши, открыл шпроты, начал резать, катаной, так каноничнее. Черт я же Дино, а не Ямамото! Пофиг, пока никто не видит. Изображал Шигуре Соэн Рю, — забрызгал маслом от шпрот все обои.
8.00
Так как косплея Дино у меня не было, одел белую рубашку, галстук и брюки. Они все так ходят. Кое как фломастером нанес татуировку. Страшная…но узнаваемая. Так как я длинноволосая шатенка, пришлось одеть парик. Правда он местами лысый, не того цвета и укладывать его лень. Хотя сойдет. Стащив из аптечки бинты, утянул грудь. Для верности наложил еще слой скотча. Дышать не возможно, зато плоский как доска.
9.00
Приехал на место встречи. Увидел разномастную толпу что-то орущую и активно бухающую. О это наши!
9.10
Долго и безрезультатно пытался организовать народ. Пришлось пойти на крайние меры, ну я честно не хотел. «Я ненавижу яой!» О! Зато сколько внимания. Итак, господа мы выдвигаемся!
9.20
Едем в поезде. Жара! Парик превратился в страшную мочалку, но снимать нельзя. То что меня придавила толпа народа, как то совсем не волнует, ведь в этой утяжке и так дышу через раз. Рядом примостился странный Гокудера в пирсинге и долго тряс на меня своей шевелюрой на скоро покрашенной баллончиком. В результате я слегка заснежился. И все было бы хорошо, но Гокудере пришло в голову показать свою трушность. Он закурил. Кажется я теперь совсем не дышу. Так он еще и окурком прожег мне рубашку. Поймаю на игре, отъяою во все дыры!
10.00
Мы всетаки доехали до леса. Интересно, а что мафия делает в лесу? Надо было хотя бы сценарий что ли составить. Ну ладно, вспомним великий обоснуй «пьяный фикрайтер» и накатаем народу что-нибудь за пару минут. Рибоновцы в этом плане не требовательны.
10.10
Зачитываю народу недавно придуманный сюжет. В общем все просто — Вонгола пошла в лес по грибочки, но на эти же грибочки покушалась Вария, а где то рядом бегали Мельфиоре и косили травку. При словах «грибочки» и «травка» — звучат овации. Люди расползаются в три разные стороны. Сам же я гордо прусь с Вонголовцами.
12.35
Разбили лагерь. Палаток оказалось меньше чем людей, но так даже веселее. Спальников оказалось еще меньше. Настораживает. По обоюдному решению все продукты признали общими, вспоминая свои суши я очень радовался…а зря. Ямамото принес ящик пива – это хорошо. Гокудера две бутылки мартини – солидно. Рехей – канистру самогона. Дальше все в том же духе…Мои кулинарные шедевры назвали «Пойзон кукинг» и определили как закусон к алкоголю.
13.00
Объявил начало игры!
13.10
Убегаю от озабоченного Хибари, он машет тонфой и требует от меня ребенка. Уйди противный!!!
13.22
Сижу на березе. Когда залез, не помню. Но Хибари меня потерял. Слезть не могу, так что палю всех с высоты.
13.30
Мимо меня пробежали пять Гокудер, вспомнить бы какова собирался убить, за ними бежит Ямамото с бейсбольной битой и просит «потрахаться». Гокудеры что-то дружно пищат про джудайме, разбегаясь по кустам. Так ему и надо! Получи Шигуре в задницу за мою любимую рубашку!
13.43
Ямамото устал. А ведь я в него верил. К нему подошел посочувствовать Сквало. А зря! Сквало активно убегает от Ямамото, путаясь в парике.
13.58
Приходил Хибари. Просил слезть по хорошему…по плохому…и на «гули гули…цып-цып-цып». Активно прикидываюсь ветошью. Вроде принесло.
14.20
Приходил милый Тсуна, передал мне на дерево котлеты честно выбитые из проклятого Бьякурана. Я попросил рассказать подробности. Зря! Оказалось, что наш милый Тсуна умеет материться в 3 этажа, курит Беломор и пьет водку без закуски. Но я тактично оставил свои мысли при себе. С такими суровыми ребятами о каноне не спорят.
15.15
Мне скучно. Смотрю как две бочко образные Хром пытаются соблазнить дрища Мукуро. Бедный мальчик настолько побледнел, что кажется вот вот упадет в обморок. Сам виноват. Бледное тело утащили в лес…ну нечего у нас вроде еще штуки три было.
16.47
На полянке появился странный тип в ярких шмотках. Наверно это Луссурия! На встречу ему появился точно такой же персонаж. Странно…вроде на ролевую подписывался только один. В ходе ярких споров узнал, что первый индивидуум пидорас (в истинном значении этого слова) и перепутал наш слет, со слетом себе подобных. Ну в каком то смысле он прав…
17.52
Что-то стало холодать. Надо попросить наших мне сюда хоть куртку кинуть. На мое счастье под березкой обнаружилась маленькая девочка лет 12. Правда на мою просьбу отреагировала не стандартно. Обозвала мусором, метнула в меня пластмассовый стаканчик и гордо удалилась.
18.20
Под дерево пришел Сквало слегка потраханый побитый. Просил слезть. Убеждал что по сравнению с битой, тонфой это не больно. Я отказался.
19.10
Решил изображать Хиберда. Активно вою гимн Намимори. На мое пение прибежал Хибари. Черт! Кинул мне фляжку с коньяком и попросил заткнуться. А я то талант!
20.00
Игра скоро закончиться, а я сижу тут как идиот. Слезть что ли? Пытался. Честно пытался. На мои крики помощи прибежал Сппанер. Сообщил что изобрел новую штуку для снимания людей с дерева. Я ему поверил. А зря!!! Этот уникум кинул в меня радиоприемником. Попал кстати. Лежу на земле смотрю на звезды. Спаннер рядом объясняет Шоичи какой он гений.
20.12
Я жив, вполне цел и очень хочу выпить. Нет я нечего не говорил про сухой закон в начале игры, так что налейте мне вон того коньячка, а лучше водочки. Рюмка? Нафиг рюмку. Дайте мне бутылку. Это типа «Экстрим!» , это типа канон!
20.34
Лежу на травке. Любуюсь как народ прыгает через костер. Кто-то умный решил изобразить пламя предсмертной воли и спалил Тсуне пол парика…или не парика. Из ближайшей палатки доносятся вздохи и хрипловатое «Ку-фу-фу». Жалко мальчика. Ко мне подходит улыбающийся Хибари. А черт с тобой! Я тебе сейчас покажу кто тут семе!
5.32
Выползаю из палатки. Бошка болит. Пить хочется. Но кажется наша славная Вонгола вчера хорошо отметила конец ролки. Поэтому иду через лес во вражеский отряд. Отловил Бельфегора, избил и отнял бутылку коньяка. Мафия – это суровый мир! Пора бы уже привыкнуть.
6.12
На аромат коньяка выполз Хибари. Но увидев мой строгий взгляд уполз обратно. Говорил же я родителям, что НЦ фанфики могут очень пригодиться в жизни!
7.00
Активно бужу народ. По выползающим из палаток людям появляеться вновь не безызвестная картинка «Пьяный фикрайтер». Надо будет все это запомнить и выложить на Кинк фест.
7.30
Едем в поезде. Поем песни. Оказалось, что случайно забыли в лесу Мельфиоре, которые подло засели в овраге еще с прошлого утра. Жалко ребят. Правда радостные крики Тсуны «Мы спасли будущее!» немного скрасили траурную атмосферу.
8.45
Я дома. Хочу есть, спать и душ. Но вместо этого я пойду смотреть новую серия Реборна. Ведь я настоящий фанат! | 18 |
Удобный друг | Драма, Романтика | "Удобный" - 1) Такой, которым легко или приятно пользоваться.
2) Благоприятный, подходящий, пригодный для чего-либо; такой, какой нужен.
3) Наиболее приемлемый в определенной обстановке, в определенном случае.
Толковый словарь
Ни в одном словаре не найдешь определение такой категории как "удобный друг". И, тем не менее, существуют люди, к которым весьма и более чем применимо именно такое обозначение.
Удобный друг – это такой специальный и очень нужный человек, к которому всегда можно обратиться за помощью: одолжить денег, позвонить в час ночи, чтобы он за тобой приехал на край географии, потребовать подставить жилетку в трудную минуту и навестить в больнице, если сильно занемог.
Но основное удобство заключается в том, что такой друг не требует отдачи. Если он сам влезет в неприятности или будет бедствовать и страдать, он никогда не позовет и не будет напрягать своими проблемами.
Да, когда есть такой друг, считай, крупно повезло. А вот быть им самим – роль незавидная. Обычно подобные люди так и исполняют роль банкомата, таксиста, жилетки, няньки, но никак не товарища, которого зовут, когда весело, с которым делятся чем-то, кроме проблем.
Когда говорят об "удобном друге", ключевое слово здесь именно "удобный", а "друг" – вовсе не то, что в толковом словаре написано. Скорее, это обобщающее понятие всех функций такого себе человека-палочки-выручалочки.
Чем руководствуются "удобные друзья", почему беззаветно готовы жертвовать собой ради других – загадка. Возможно, в каждом конкретном случае есть на то свои причины. А может, и нет их, ведь немало в этой жизни, как известно, происходит просто так, без какого-либо повода.
И в какой-то момент, уже после того, как была сделана большая глупость, Джури неожиданно понял, что Сойк для него был именно таким удобным другом.
Веселому и безбашенному вокалисту DELUHI всегда удавалось расслабиться в его компании, как в ни в какой другой. Если рядом был Сойк, Джури никогда не считал, сколько он выпил – как бы пьян ни был сам драммер, он все равно находил силы доставить Джури домой. Не отслеживал, который час – Сойк всегда проследит, чтобы не засидеться и не опоздать на поезд или важную встречу. Не ориентировался, где они находятся – Сойк уж точно знает и дорогу обратно отыщет. И вообще особо не думал. Да и кто станет лишний раз напрягаться, зная, что за него всегда есть кому пораскинуть мозгами?
Уже после того, как была совершена ошибка, Джури осознал, что частенько просто пользовался Сойком, не давая ничего взамен, и ощутил укол совести: раньше ему подобное просто не приходило в голову. А теперь, после случившегося, когда Джури начал копаться в себе и анализировать их отношения, неприятным сюрпризом стало осознание своего не очень-то порядочного поведения.
Но обо всем по порядку.
"Друг" – 1) Тот, кто тесно связан с кем-либо дружбой.
2) Любимый человек; возлюбленный или возлюбленная.
3) Сторонник кого-либо, защитник чьих-либо интересов, взглядов.
Толковый словарь
Джури всегда считал Сойка немного странным. Он не мог сам толком объяснить, в чем эта странность заключалась, но совершенно точно знал, что она существует. Отстраненный взгляд, редкие, но меткие ехидные реплики, кажущаяся безучастность ко всему происходящему вокруг и, в то же время, чрезмерная забота обо всех согруппниках, в особенности, о самом Джури. Эта особенность Джури не смущала, он искренне полагал, что Сойк возится с ним больше, чем с остальными просто потому, что Джури в этом больше всех нуждался, и иногда мысленно называл драммера "папашкой", сам посмеиваясь над меткостью прозвища.
А еще Сойк казался немного скучным. Такой немногословный, не особо улыбчивый, не сильно общительный… Тоска, одним словом. Потому и было весело лишний раз над ним посмеяться и подшутить, попытаться всколыхнуть холодную безучастность, благо, тот не обижался, а только устало возводил глаза к потолку и бормотал нечто, вроде "чем бы дитя ни тешилось".
Как в тот вечер Джури оказался у Сойка дома, он и сам понять не мог. Причиной, скорей всего, стало то, что не нашлось, куда еще податься, а одному было скучно. Компания Сойка не сулила большого веселья, но, как говорится, на безрыбье...
Уже близилась полночь, а Джури восседал на кушетке в гостиной, уплетал пиццу, заливал в себя неизвестно какую по счету бутылку пива, смотрел дурацкую комедию и молол, как обычно, всякую чушь. Сойк лишь устало улыбался и монотонно, но не сердито ворчал, что из-за неугомонного гостя прозевал весь сюжет.
- Подумаешь! Найдешь в интернете и пересмотришь еще раз! – хмыкнул Джури и потянулся, скорчив гримасу: его спина неимоверно ныла. – Другое дело, мои монологи! Когда еще доведется послушать.
- Безусловно, я счастлив внимать им уже третий час, - с серьезной миной кивнул Сойк и добавил. – Что со спиной?
От бдительного "папашки" не укрылся жест Джури, и тот лишь улыбнулся:
- Ой, не обращай внимания, она у меня всегда болит.
- Купи себе ортопедический матрас.
- Купил. Толку – ноль. Лучше купить новый позвоночник.
Сойк лишь слегка улыбнулся, а потом неожиданно предложил:
- Давай массаж сделаю.
- Да ну, буду еще тебя напрягать, - отчего-то Джури смутился: все-таки Сойк не был ему настолько близким другом.
- Ты не напрягаешь. Мне не сложно. Тем более, все говорят, у меня неплохо получается, - в голосе проскочила нотка гордости, скорее даже полнотки, и Джури лишь пожал плечами: "А почему бы не попробовать?" и стащил с себя футболку.
С удивлением он понял, что руки у Сойка были волшебными – горячие ладони растирали больную спину, то ласково поглаживали, то до боли массировали, и хотелось по-кошачьи замурлыкать от этих прикосновений. Всегда болтливый Джури словно язык проглотил, растаял от удовольствия и только блаженно жмурился, отмечая, что еще чуть-чуть – и уснуть недолго.
В тот момент, когда Джури понял, что его целуют, прихватывая губами кожу на шее чуть пониже затылка, он испытал исключительно изумление, больше ничего. Вот уж от кого, но только не от холодного Сойка такое можно было ожидать. Джури тихо засмеялся, развернулся и спросил, улыбаясь:
- Сойк, что ты творишь?..
Но тут же осекся. Потому что никто никогда не смотрел на Джури так. В этом взгляде был какой-то нездоровый блеск, восхищение напополам с болью, и Джури в изумлении раскрыл рот.
А Сойк, не сказав ни слова, склонился к его шее и покрыл горячими жадными поцелуями, впиваясь пальцами в его плечи. Растерянность, не давшая вовремя воспротивиться, быстро сменилась возбуждением, и Джури сдался, отдаваясь в руки неожиданному любовнику.
Но на этом сюрпризы не закончились.
За эту ночь Сойк довел Джури до оргазма три раза. Если бы ему кто-то сказал ранее, что такое возможно, он лишь рассмеялся бы шутнику в лицо. Но факт оставался фактом, и самое удивительное, все это было проделано исключительно руками и губами. В какой-то момент, поколебавшись немного, Джури развел в стороны ноги, четко давая понять, что разрешает, увидел, как у Сойка вспыхнули глаза, но через миг тот лишь отрицательно покачал головой и продолжил свои безумные ласки.
Когда же сам Джури после второго оргазма потянулся к нему, Сойк отвел его руки и снова припал губами к уже влажной коже, продолжая жадно ласкать все его тело.
Толком поцеловать Сойка Джури тоже не удалось. При каждой попытке тот отворачивался и целовал его веки, виски, шею, что угодно, только не губы.
С одной стороны, Джури сходил с ума от такой невиданной нежности, никто и никогда не был так ласков с ним, не давал так много. С другой стороны, непонятное поведение Сойка немного выбивало из колеи.
И только кончив в третий раз, Джури буквально насильно уложил Сойка на спину и быстро, без каких-либо прелюдий провел языком по головке его члена. После этого Сойк сдался, перестал противиться, и Джури очень быстро довел его – судя по всему, тот уже давно был на грани.
Заворожено глядя, как напрягаются мышцы Сойка во время оргазма, Джури не удержался и начал слизывать теплые капли спермы. Сойк снова попытался отстранить его, но, крепко прижав его руки к постели, Джури собрал губами все под тихий стон, как будто его действия причиняли физическую боль.
После этого Сойк судорожно прижал Джури к себе, немного укачивая в руках, словно ребенка, а потом потащил в душ, и они долго стояли под теплой водой. Джури буквально валился с ног, а Сойк его поддерживал, поглаживая по спине.
После Сойк уселся на постели, откинувшись на подушки, предварительно зачем-то натянув на себя джинсы, а Джури пристроился рядом, прижался лбом к теплому боку Сойка и обнял его рукой за пояс, услышав, как чиркает зажигалка.
"Терпеть не могу, когда курят в постели. Но в остальном было неплохо", – последнее, о чем подумал Джури перед тем, как провалился в сон.
А утром, едва он открыл глаза, Сойк с улыбкой вручил ему в одну руку чашку кофе, в другую – его вещи и попрощался, как будто ничего и не было.
Джури лишь пожал плечами. Ничего, так ничего. Сам не раз так же просто расставался с партнерами на одну ночь.
Весело насвистывая, он направился в сторону своего дома, искреннее собираясь выкинуть необычное происшествие из головы, даже не подозревая, что этой ночью совершил большую ошибку.
"Ошибка" – 1) То, что невозможно рассчитать и предсказать заранее,
опираясь на накопленные знания.
2) Неправильность в действиях, поступках, суждениях, мыслях.
Толковый словарь
Что мир перевернулся, а он и не заметил, Джури понял где-то через неделю. И тут же осознал, что первый раз в жизни по-настоящему вляпался, а вытаскивать его некому – удобный друг, всегда готовый протянуть руку, явно был не помощником ввиду того, что сам стал причиной проблемы.
Принимая ванну и попутно рассматривая белоснежный идеально ровный потолок, Джури невесело, но официально признался сам себе, что уже шестой день думает только о Сойке. И думает по двадцать четыре часа в сутки. Снов Джури никогда не видел, точнее – он их не запоминал, и тем не менее, откуда-то появилась уверенность, что вездесущий Сойк мало того, что захватил все его мысли, он еще и основательно прописался в сновидениях – Джури просыпался растревоженным, не чувствуя себя отдохнувшим.
Что больше поразило: необычный, ни на что не похожий секс, такой бесплотный, что ли – он не мог подобрать подходящее слово, понимая лишь, что язык спотыкается, желая называть случившееся не сексом, а занятием любовью, – или же сам факт того, что он переспал с Сойком, Джури не знал.
Еще неделю назад – всего-то – встреча слов "Сойк" и "секс" в одном предложении вызвала бы у Джури смех и послужила бы поводом для массы веселых шуток. Нет, понятно, что неразговорчивый согруппник был совершенно нормальным человеком, и, безусловно, у него имелась какая-то личная жизнь, о которой он не желал рассказывать. Но просто по отношению к Джури Сойк вел себя как заботливая мамаша, потому теперь в голове назревал конфликт – воплощенная совесть и заботливая наседка два в одном оказался первоклассным любовником, явно очень опытным и умелым. Джури, не отличавшийся строгими нравами и сменивший на своем коротком веку ни один десяток партнеров, готов был зуб дать – такого он еще не встречал.
И при всем при том, что удовольствие, полученное той осенней ночью, аршином было не измерить, у Джури как-то даже не то, чтобы неприятно, а, скорей, досадливо, свербел на уме навязчивый вопрос – почему?
Почему Сойк не захотел по-нормальному заняться с ним сексом? То есть, любовью – поправлял сам себя Джури. Почему противился поцелуям, считая при этом вполне нормальным делать минет? Почему, в конце концов, отказывался от его ласки, но, когда дошло до дела, она доставила ему явное удовольствие?
И еще двадцать пятым кадром в подсознании мелькнула картинка достаточно давнего происшествия, когда Сойк вычитывал Джури за неразборчивые связи, напоминая, к чему это приводит, а он лишь пьяно посмеивался.
Джури нахмурился. Он чувствовал себя сердитым и недовольным, как всегда, когда не мог получить желаемое, в данной ситуации - ответы на мучившие вопросы, и приказал себе не думать об этом. В конце концов, какая разница? Может, Сойку так больше нравится.
Но не думать не получалось.
При каждой встрече, то есть фактически каждый день на репетициях, Джури ловил себя на том, что засматривается на Сойка, ловит все эмоции на его лице, запоминает жесты, словно он – его новый, очень интересный знакомый, а не сто лет известный удобный друг. Глядя на Сойка, Джури хотел улыбаться, и отчего-то становилось теплей. Сойк же вел себя совершенно невозмутимо, ни одним жестом не выдавая, что в их отношениях произошли какие-то изменения, и получалось это у него настолько мастерски, что в один прекрасный день Джури поймал себя на мысли: "А было вообще хоть что-то? Мне не приснилось?.."
Как-то раз, придя чуть раньше положенного времени и открыв дверь в студию, Джури застал дивную картину. Посреди комнаты стояли обнявшись Леда и Агги, причем последний покрывал шею лидера весьма нецеломудренными поцелуями. От неожиданности Джури замер и уставился во все глаза, а через пару секунд оторвавшись от своего занятия, Агги улыбнулся:
- Нехорошо подглядывать, Джури.
Леда только сейчас заметил наблюдателя, развернулся и солнечно заулыбался:
- О, привет. А я тебя и не заметил.
- Еще бы, - хмыкнул Джури и наконец вошел. – Тебе явно не до меня было.
- Не завидуй, - наставительным тоном отчеканил Агги и принялся с умным видом что-то крутить на своей гитаре, в то время как Леда погрузился в изучение бумаг, лежащих на столе. – И вообще, нельзя без спроса смотреть на чужие интимные ласки.
Джури аж прыснул со смеху.
- Тоже мне – интимные ласки. Пара несчастных поцелуев.
- Нет на тебя Сойка, - заулыбался Агги. - Он бы тебе рассказал, что поцелуй – это самое интимное и сокровенное. Стало бы тебе стыдно.
- Что-о?.. – Джури резко обернулся и уставился на Агги во все глаза. – Ты о чем?
- В смысле, о чем? – не понял тот.
- Что ты имел ввиду, когда говорил о Со… что поцелуй – самое сокровенное?
- А-а… Так это ж Сойк когда-то перебрал и задвинул нам свою теорию, - рассмеялся басист. – Ты что, не помнишь?
- Нет, не помню, - растерянно протянул Джури.
- Да было дело когда-то, не помню уже к чему, наш драммер пригрузил нас на тему, что сексом можно заниматься почти со всеми, а поцелуй – это такая специальная интимная штука, допустимая только с избранными.
- Я тогда прозрел, - Леда поднял голову, оторвавшись от чтения. – Наш невозмутимый Сойк оказался романтиком.
- Ага, я сам обалдел, - кивнул Агги. – Кстати, Джури, ты тогда совершенно точно присутствовал при разговоре, я помню. Это еще был какой-то бар… Леда, как он назывался?
- Не знаю, - лидер пожал плечами, давая понять, что напрягаться ради того, чтобы вспомнить название, он не станет. – Но Джури сто процентов был с нами.
- Почему же я не слышал?.. – удивленно почесал затылок тот.
- Зная тебя, скорей всего, потому, что не слушал, - весело подмигнул Леда. – Потому что в этот момент любовался кем-то более длинноногим и привлекательным, чем наш Сойк.
Джури вскинулся от этих слов, с языка чуть было ни сорвался возмущенный ответ, но Леда уже отвернулся. Что было и к лучшему – лидер явно не имел в виду ничего обидного, да к тому же был прав. И эта правда неприятно обожгла Джури, как будто это не он, а его проигнорировали.
"Даже не слушал…" – мысленно повторил он.
И тут Джури крепко призадумался над только что описанным Агги эпизодом. Ведь неожиданные сведения во многом подтверждали еще не оформившиеся неприятные опасения.
Через десять минут на пороге появился Сойк, приветливо кивнув всем, но Джури в ответ отвернулся и закусил губу.
"Благопристойность" – 1) Соответствие принятым в обществе
правилам поведения, морали.
2) Соблюдение правил поведения, приличия.
Толковый словарь
Джури догнал Сойка уже метрах в пятидесяти от студии.
- Сойк, подожди…
Тот замер и обернулся, удивленно подняв брови. На улице стемнело, и хотя было еще не поздно, прохожих совсем не наблюдалось. Дождь закончился, и, что удивительно, несмотря на позднюю осень, было достаточно тепло и не сказать, чтобы очень сыро.
- Поговорить надо, - Джури подбежал, остановился в полушаге от своей цели, ближе просто не решаясь подойти, и заставил себя смотреть прямо в глаза, хотя давалось это непросто.
- Если ты собрался говорить о том, о чем я думаю, позволь напомнить, что мы договорились не вспоминать, - слова прозвучали резковато, но Сойк сказал их слишком мягко, чтобы это остановило Джури.
- А плевать мне, до чего ты там договорился, - накрученная обида поднималась в его душе.
Джури всю репетицию был не в духе, на Сойка старался не смотреть и лелеял в душе негодование. Причем это оказалось заметным: в какой-то момент Агги поинтересовался – дословно – какого хрена он губы надул.
И под конец Джури, никогда не отличавшийся усидчивостью, решил идти ва-банк.
- Сойк, почему ты тогда не взял меня?
На безучастном лице Сойка проявилась такая буря эмоций, что Джури про себя возликовал – приятно было обнаружить, что Сойк не совсем бесчувственный чурбан.
Он достаточно долго смотрел на Джури, прежде чем произнес:
- Прости, я не совсем понял твой вопрос.
- Да все ты понял! – эмоционально взмахнул рукой Джури. – У меня с тобой был самый странный секс за всю мою жизнь.
- И что? – Сойк уже обрел привычное равновесие и с бесящим Джури спокойствием ожидал продолжения.
- И то! Хорошо мне было! Представляешь?!
Сойк быстро опустил голову, но Джури успел заметить улыбку в уголках губ.
"Конечно! Довел меня до экстаза, теперь ликует, зараза! Чтоб его…" – подумал Джури, а вслух продолжил:
- Ты меня затискал и заласкал, но сам фактически ничего не получил. Ты хотел, я же видел! Почему тогда?
- Ты ничего не видел. Мне было хорошо и от "затискал-заласкал". Вполне достаточно.
- Не ври… - Джури становилось все трудней сдерживать себя.
- Я не вру. Ты никогда не слышал о том, что можно давать, не требуя взамен?
- Ой, вот только не надо! – Джури уже начинал злиться по-настоящему. – В эпизодическом разовом сексе не требовать взамен? Не смеши!
Сойк снова молчал, очевидно, ожидая, когда Джури успокоится, но тот сердился все больше и начинал ловить себя на том, что почти дрожит от гнева.
- Хорошо, Джури. Я вижу, что ты уже что-то придумал, потому поделись своей версией, а я послушаю.
- Да иди ты! – в этот миг Джури больше всего хотелось развернуться и гордо удалиться, но неожиданно сам для себя он выдал. – У меня может и много непостоянных связей, но я за собой слежу, всегда предохраняюсь и ничем не болею. Понял? А если ты брезгуешь от самого факта, что я сую кому попало, так имей ввиду, если б я строил из себя целку, то и в твоей постели не оказался бы.
Джури выдохнул и застыл в ожидании реакции, сам не веря, что смог вот так вот запросто выдать наболевшее. Такое унизительное наболевшее.
Пару секунд Сойк молчал, а потом вдруг начал тихо смеяться.
- Что? – меньше всего Джури хотелось, чтобы над ним потешались.
- Джури, а тебе не приходило в голову, что если бы я считал тебя чем-то больным, орально тоже заразится недолго? Или, согласно твоей второй версии, если бы я тобой брезговал, наверное, в первую очередь не стал бы брать в рот то, что ты "суешь кому попало", говоря твоими же словами?
Джури лишь слушал молча и смотрел на Сойка, который сейчас снова стал очень серьезным.
- И впредь, пожалуйста, такими словами не выражайся.
Последнюю реплику Джури пропустил мимо ушей и только тихо выдавил:
- Тогда почему?
Вздохнув и устало возведя глаза к небу, Сойк сделал шаг вперед и, оказавшись совсем рядом, заглянул в глаза.
- Джури, у тебя были мужчины?
- Какая разница… - Джури почувствовал, как по необъяснимым причинам заливается краской.
- Были?
- Ну, были… - нехотя ответил он.
- Давно?
- Давно, я больше по девушкам.
- Вот и я знаю, что ты больше по девушкам. А значит, чтобы тебе было хорошо со мной, тебя надо долго и основательно готовить, а у меня уже крышу сносило, я на грани был, ты сам видел. Мог не совладать и сделать больно. И, кроме того…
Сойк неожиданно замолк, словно чуть ни проболтал что-то лишнее.
- Ну?
- И, кроме того, - уже медленней и без особого энтузиазма продолжил он. – Я не знал, был ли у тебя вообще кто-то, и если не был, стоит ли первому встречному, как мне, это делать…
- Что за благородство средневековое? – взорвался Джури. – Тоже мне, блюститель моей сто лет как потерянной девственности. Я был не против!
- Ты был пьян, - складывалось впечатление, что Сойк вкрадчивым спокойным голосом объяснял Джури прописные истины, и тот подумал, что Сойку надо было идти в педагогику.
- Ни фига не пьян!
- Выпивший. Пять бутылок пива – это хорошо выпивший, - теперь Сойк улыбался.
- Ладно, пускай, заботливый наш. Но это еще не все, - мрачно продолжил Джури. – Почему ты меня не целовал?
- В каком смысле не целовал?
- В прямом! Ты ни разу не поцеловал меня в губы! Почему?
- Для тебя это так важно?
- Да, блин, важно! И я первый спросил. Что, пересмотрел дебильный фильм, где проститутку никто не целовал?
- В том фильме, не проститутку, а проститутка никого не целовала.
- Поцелуй меня, - прервал Джури начинающийся спор, не желая смотреть, как Сойк ловко выйдет из положения, заставляя Джури чувствовать себя дураком. – Прямо сейчас. И не молчи, твою мать. Целуй давай!
- Так не молчать или целовать? – насмешливо поинтересовался Сойк, а Джури зажмурился и сжал кулаки.
Он был совершенно точно уверен, что целовать его сегодня никто не будет, что сейчас его унизительно оставят стоять на темной улице одного, не исполнив такую простую жалкую просьбу, и потому вздрогнул, когда ощутил теплые ладони, обхватывающие его шею, почувствовал запах уже знакомого парфюма, а через секунду – прикосновение горячих губ.
Поцелуй был таким же необычным, как и близость. Джури чувствовал, как мягко, но настойчиво его заставляют немного приоткрыть рот, как легонько посасывают верхнюю губу, ощущал щекотливое прикосновение пирсинга и ловил себя на мысли, что это приятно и возбуждающе. Потом язык проник в его рот, миллиметр за миллиметром исследуя, лаская, проникая глубже, а Джури никак не реагировал на это, потому что ошеломленно замер, с трудом соображая, что с ним делают. И в какой-то момент импульсивно отстранился просто потому, что стало нечем дышать – дыхание он задержал, и успешно об этом забыл – уже проклиная себя на все лады за то, что по его вине все прекратилось.
- Я так и знал. Ты меня не целовал, потому что целоваться не умеешь, - Джури не мог, просто физически не мог смотреть Сойку в глаза и оттого уперся взглядом в его губы. – Никакого кайфа. И еще металлолом этот. Кто тебя так жестоко обманул, что железки на физиономии – это красиво?
На этих словах губы Сойка, так старательно рассматриваемые Джури, слегка улыбнулись, а Джури, продолжая необъяснимо нервничать, резюмировал:
- Короче, хреново ты целуешься.
- Поэтому ты дышать забыл и дрожишь до сих пор?
Джури затравлено вскинулся, резко поднял глаза, понимая, что его раскусили, но Сойк смотрел на него добродушно, почти ласково и только снова притянул к себе.
Его язык уже скользил по нижней губе, но теперь вместо паралича от неожиданности, вся страсть прорвалась наружу.
Джури вцепился в плечи Сойка и просто набросился на него, кусая, целуя его губы, и дальше – лицо, все, до чего мог дотянуться.
Но через мгновение-другое Сойк отстранил тяжело дышащего Джури, упираясь руками в его плечи, не давая тем самым приблизиться, и, глядя в глаза, вкрадчиво произнес:
- Первое. Речь шла только о поцелуе. Второе. Мы уже решили, что все забудем. Так что давай прощаться, Джури, завтра рано вставать.
- Это ты решил забывать. Я ничего такого не решал, - голос предал, чуть дрогнул, хотя в этот момент Джури меньше всего хотелось вызывать жалость.
- Тогда тебе придется просто принять мою позицию. Больше ничего не будет, - Сойк покачал головой и опустил руки. – Спокойной ночи.
Развернувшись, он зашагал в темноту улиц, а Джури смотрел вслед, стараясь успокоить сердце и унять прерывистое дыхание.
"Совесть" – чувство моральной ответственности
за свое поведение и свои поступки перед самим собою,
окружающими людьми и обществом.
Толковый словарь
Всю ночь Джури не спал, даже не пытался и не ложился. Он мерил шагами комнату и испытывал самые настоящие муки совести.
Ворошить прошлое и копаться в себе – не самая лучшая идея абсолютно в любой ситуации. Прекрасно это зная, Джури по необъяснимым причинам словно хирургическим пинцетом выдергивал из памяти воспоминания. А память услужливо рисовала перед глазами картинки, словно гадалка доставала карты Таро из рукава и раскладывала перед доверчивым клиентом.
Вот Джури основательно перебрал на какой-то вечеринке, его выворачивало наизнанку, и он уже думал, что близится его конец. А Сойк провозился с ним сначала по всем туалетам, потом тащил до такси, а после волочил на себе в квартиру и всю ночь приводил в чувства, хотя сам был уставшим и не спавшим.
Другой случай. Джури познакомился с какой-то сомнительной девицей, поехал к ней, а после секса она выставила его вон, и только тут он обнаружил, что посеял бумажник, денег на такси не было. Разбуженный в четыре часа ночи, злой, негодующий Сойк сначала послал и бросил трубку, но через три минуты – Джури делал ставку, что их будет четыре – перезвонил и спросил адрес. Потом он всю дорогу с ним не разговаривал, но так как Джури был уверен, что это не обида, а просто воспитательные меры, он и не пытался завести беседу.
А сколько раз Сойк выгораживал необязательного, вечно опаздывающего вокалиста перед лидером? Врал на ровном месте, просто чтобы Джури избегал неприятных конфликтов. За такие мелкие услуги Джури даже не считал нужным благодарить, лишь только весело подмигивал Сойку, а тот устало качал головой.
Но больше всего Джури передернуло от другого, казалось бы, уже забытого эпизода.
Как-то зимой он сильно простудился и несколько дней пролежал с температурой. Пришлось даже отменить концерт, а через час на пороге появился Сойк с пакетами еды, лекарств и дисков с фильмами. За пару-тройку дней он выходил Джури, лечил и готовил обеды, мерил температуру и делал чай с медом, приезжая по два раза в день, хотя тащиться ему приходилось с другого конца города, и сколько это требовало времени, даже подумать было страшно. Джури посмеивался и искренне просил не суетиться, а Сойк заявлял, что он – дитя малое, сам никогда не вылечится.
И другой картинкой рядом легла следующая история.
Прошло не так много времени после болезни Джури, как однажды утром он получил сообщение от Леды, что репетиции на ближайшие дни отменяются. Джури был безмерно рад этому обстоятельству, так как незадолго до этого у него начался бурный роман, правда, в итоге не продлившийся долго. Но отсутствие работы давало кучу свободного времени для новой пассии, и Джури в прямом смысле слова ушел в загул, даже не поинтересовавшись о причинах вынужденного простоя. Потом настал новый год, а уже после него, когда вся группа собралась, Джури огорошили новостью, что Сойка свалила тяжелая ангина с осложнением на уши, что тот лежал в больнице с температурой под сорок, и ее не могли сбить. И новый год он встретил там же. Джури тогда краснел и бледнел, неловко прося прощения за то, что не навещал, а Сойк лишь улыбался. Эта улыбка на осунувшемся лице выглядела вымученной и усталой, но тихий ответ "да ничего" показался Джури достаточным доказательством того, что его простили, и он успешно забыл о происшествии.
Позже он, конечно, поймал в коридоре за локоть Леду и гневно осведомился, почему ему никто не сказал, на что лидер невозмутимо пожал плечами:
- Первую пару дней, когда мы с Агги ходили его проведывать, твой телефон был постоянно вне зоны, а потом мы и пытаться перестали.
Это было правдой – Джури отключил мобильный, чтобы никто не отвлекал от новой подруги.
И вот теперь у него словно открылись глаза. Джури признался сам себе, что совершенно точно не заслуживал такого друга – он в жизни не сделал ничего настолько хорошего, чтобы получить столь щедрый подарок. А получив, не ценил, не берег, и теперь искренне изумлялся, почему Сойк до сих пор не послал его подальше, по какой-то причине продолжая с ним возиться, тратить время и силы, получая в награду лишь равнодушие и невнимание.
В душе зажегся крохотный огонек слабой надежды, что причина, возможно, в том, что он нравится Сойку немного больше, чем просто друг, и за это Сойк прощает ему многое и закрывает глаза на нелицеприятные выходки. Джури помнил взгляд, с которым Сойк смотрел на него в ту их единственную ночь, и от этого воспоминания по коже пробегали мурашки.
И Джури поймал себя на желании попробовать перевести их отношения на новый, совершенно другой уровень, где он сам будет не только брать, но и давать. Уровень, на котором можно общаться не только по делу или когда у него самого проблемы, а просто так. Одним словом, "начать встречаться", как говорили, когда Джури еще учился в школе.
Только вот захочет ли Сойк возвести в ранг своей пары человека, доставляющего исключительно проблемы и трудности? Джури не был уверен. Но попробовать стоило – начать ведь можно издалека, необязательно сразу присягать друг другу на верность и жить вместе. Для начала можно ненавязчиво, осторожно приучать его к себе, потихоньку приручая.
От мысли, что он будет приручать Сойка, Джури не мог не улыбнуться и наконец почувствовал нечто вроде успокоения. Принять решение – это уже полдела. Теперь надо было только получить согласие Сойка на его исполнение. И в своем успехе Джури почти не сомневаться.
"Темнота" – отсутствие света, мрак.
Толковый словарь
- Сойк, можно попросить тебя задержаться ненадолго? Хочу с тобой кое-что обсудить.
Расчет был верным. Так как фраза прозвучала в присутствии Леды и Агги, вставать на дыбы и напоминать Джури о том, что ничего не было, Сойк, конечно же, не стал, лишь бросил на него недовольный взгляд исподлобья. Заметив это, Джури солнечно улыбнулся:
- Не бойся, приставать и лезть целоваться не буду.
Уже выходящий за двери Леда только фыркнул, а Агги не смог воздержаться от ехидного комментария:
- Сойк, ты единственный человек в мире, к которому Джури не лезет с поцелуями.
- Не прав ты, Агги, - радостно провозгласил Джури, специально не глядя на Сойка. – Единственный человек в мире, который меня не интересует в плане поцелуев, – это ты!
- И слава богу… - последнее, что сказал Агги, прежде чем за ним закрылась дверь.
Веселая ухмылка сразу сползла с лица Джури, и он медленно повернулся к Сойку. Тот неторопливо встал из-за установки, как-то устало потер глаза и взглянул на Джури:
- Я слушаю тебя.
Набрав побольше воздуха в легкие, Джури уже хотел начать говорить, когда неожиданно замигал свет, а через секунду погас вовсе.
- Ой… - только и выдохнул он, от неожиданности забыв, что хотел сказать.
На улице уже стемнело, и только сейчас Джури заметил, что идет снег – первый в этом году. Маленькие снежинки кружились у окна в оранжевом свете уже зажженных фонарей, который полупрозрачным пятном падал на пол студии. И неожиданная темнота, накрывшая его и Сойка, разбавленная этим слабым свечением, казалось, уютно окутывала, отгораживая от окружающего мира.
"Так даже лучше", – подумал Джури.
- Темноты не боишься? – тихий голос Сойка, силуэт которого вырисовывался на фоне окна, вернул Джури в реальность, и он лишь качнул головой.
- Нет, наоборот, люблю.
Собравшись с силами, Джури заговорил. Почему-то при отсутствии света это давалось намного легче.
- Я хотел у тебя попросить прощения.
- За что? – голос Сойка не был удивленным, скорее, в нем прозвучали любопытные нотки. Джури подумал, что Сойк при желании может написать длинный список поводов для извинений.
- За все, что я тебе сделал. И не сделал. Знаешь… - глаза уже привыкли к полумраку, и Джури мог рассмотреть лицо своего собеседника, хотя тот стоял спиной к свету. – После того, что между нами произошло, я много думал о тебе, о нас. И пришел к выводу, что я редкая свинья.
- Вот как? – Сойк поднял брови.
- Именно так. Вообще не пойму, почему ты со мной до сих пор возишься.
И так как Сойк в ответ на это промолчал, Джури продолжил:
- Прости меня, пожалуйста. За все. Что вечно грузил тебя своими проблемами, в любое время дня и ночи, что никак не благодарил за то, что ты делал для меня. Я… Я обещаю исправиться, честно.
И, сделав шаг вперед, он обнял Сойка за шею, уткнувшись носом в плечо. Тот явно не ожидал такого, секунду ошеломленно стоял, а потом осторожно приобнял Джури за пояс.
- А еще… - Джури отстранился и заглянул в его глаза. – Отдельно хочу попросить прощения за мой ужасный поступок, когда ты попал в больницу, а я даже не потрудился узнать.
На секунду ему показалось, что по лицу Сойка пробежала тень.
- Ничего ужасного. Ты же уже извинялся. Тем более, я не люблю, когда вокруг меня скачут и причитают.
- Ужасно. Просто очень ужасно, Сойк, - Джури застыл на месте, вглядываясь в карие глаза, понимая, что тонет в них. – Ты себе представить не можешь, как меня совесть мучает. Такое больше никогда не повторится. Я тебе обещаю.
Удивление сменилось легкой улыбкой, Сойк тихо ответил:
- Хорошо. А я обещаю больше так не болеть.
После этих слов Сойк попытался высвободиться из цепких объятий, но Джури не отпустил.
- Это не все, что я хотел тебе сказать, - тихо прошептал он.
- Не стоит.
Взгляд Сойка тут же окатил холодом, он расцепил удерживающие его руки и сделал шаг назад. Уверенность в своих силах сразу покинула Джури, и он уже не так уверено произнес:
- Ты же не знаешь, что я хотел.
- Знаю. И сразу отвечаю тебе – нет.
- Но…
- Джури, давай избавим нас от неприятного разговора, когда ты предлагаешь мне близкие отношения, а я отказываюсь. Нам обоим в итоге будет неприятно.
Джури почувствовал, что его ноги стали ватными, и потому поспешил опуститься на стоящий рядом диван.
- Сойк… Я не буду обузой, обещаю. Обещаю вести себя прилично, как… Как взрослый человек. И я не заставляю тебя быть со мной постоянно. Просто иногда мы могли бы проводить вместе время, когда захочется, а так оставаться свободными людьми…
Сойк молча отвернулся и уставился в окно.
- Ты предлагаешь мне секс без обязательств, плюс наше привычное общение, я правильно понял? – через несколько секунд молчания тихо поинтересовался он.
- Н-не совсем, - Джури не знал, как объяснить. Как рассказать, что он собирался приручать его, чтобы Сойк постепенно привык быть с ним, что не хотел стать в тягость с бухты-барахты. И вот теперь все прозвучало действительно как-то по-детски наивно и так же по-детски эгоистично – буду тобой пользоваться, Сойк, как и раньше, да еще получать порцию удовольствия под настроение.
- Я хотел…
- Джури. Мой ответ – нет. И я повторю еще раз: давай сделаем вид, что ничего не было. Это будет лучше и проще для всех.
"Я ему совсем не нужен", - проскочила у Джури мысль, от которой стало невыносимо грустно. Не больно, не тоскливо, а именно грустно – как бывает, когда смотришь на осенний унылый дождь за окном.
- Я тебе совсем не нужен? – на последнем слове Джури невольно сглотнул.
Сойк стоял молча возле окна, словно любовался медленно кружащимися снежинками в слабом свете фонарей, и Джури на миг показалось, что он совершенно безучастен к происходящему, а вопрос даже не услышал.
- Ответь, - через минуту он прервал молчание. Ему хотелось поскорей все закончить, расставить все точки над "i" и уйти домой. Уйти в свое одиночество, которое обязательно наступит, когда он услышит "да, так и есть".
- На самом деле, это я тебе не нужен, причем абсолютно и совершенно не нужен, - голос Сойка как обычно не был окрашен эмоциями.
- Ты не знаешь…
- В том-то и дело, Джури, что я слишком давно и слишком хорошо тебя знаю.
Джури вздохнул. В груди кололо, и он держался из последних сил.
- Ты не ответил.
Сойк молчал, но медленно повернулся и посмотрел на Джури. Во всей его позе виделась такая усталость, такое жестокое равнодушие, что Джури хотелось прямо сейчас вскочить и убежать от человека, которого он замучил, достал своими чувствами и приставаниями.
- Скажи мне, что я не нужен тебе. И я оставлю тебя в покое и больше ни о чем не попрошу.
Слова дались с титаническим трудом, Джури сам себе поразился, как удалось это все выговорить, и когда произнес последнюю фразу, понял, что внутри что-то порвалось, что-то сломалось – сама душа его отказывалась принимать произнесенное.
Сойк медленно подошел, сел перед ним на корточки и взглянул снизу вверх. В полумраке его глаза слегка блестели и выражали исключительное спокойствие.
- Ты нужен мне, Джури. Как друг, как коллега. Я очень ценю и уважаю тебя, ты даже не представляешь насколько. И очень надеюсь, что мы и дальше будем вместе работать, общаться, проводить время. Но в том качестве, о котором ты говоришь, в котором хочешь быть со мной, ты не нужен мне.
И после двухсекундного молчания Сойк добавил:
- Я не люблю тебя. И никогда не полюблю. А для меня это означает, что нет смысла завязывать отношения.
Джури сидел молча, опустив глаза, глядя на сложенные на коленях руки. Вот теперь было все, пришло время уходить и начинать забывать. По крайней мере, стараться.
- Я очень надеюсь, что все произошедшее не скажется на группе, - прервал поток его мыслей Сойк.
Джури слабо усмехнулся – да, конечно, группа самое главное. Хотя для Сойка все так и было: сначала группа, а потом уже Джури, и то лишь потому, что он часть этой самой группы.
- Конечно. Безусловно. Ты не волнуйся, все будет в порядке, - Джури наконец поднял глаза и постарался улыбнуться. Вроде бы, у него это даже получилось. – Я больше не побеспокою тебя. И с группой все будет хорошо.
Он порывисто вскочил, хватая куртку, роняя на пол шарф, но даже не заметил этого, стремительно направляясь к двери.
- Ты скоро забудешь. Вот увидишь. У тебя всегда все быстро проходит, - слова, произнесенные спокойным тихим голосом, достигли Джури уже в дверях, и он остановился на секунду, сжимая в руках куртку, стискивая зубы, но тут же решительно переступил порог.
Оказавшись в коридоре, сам не зная зачем, Джури побежал со всех ног. Подальше отсюда, на улицу, потому что казалось, еще немного, и он задохнется, захлебнется сухим колючим воздухом этого помещения. Воздухом, пропитанным едкими как дым словами "не нужен", "не люблю", "никогда".
"Незримое" – 1) Невидимое, недоступное зрению.
2) Не вполне ощутимое, незаметное.
Толковый словарь
Джури уходил – бежал так быстро, как только мог, и потому не мог видеть, как, мигнув, зажегся свет. Как Сойк, до этого момента сидевший на корточках, тяжело поднялся, обнял себя руками, ссутулившись и словно сжавшись. Как он стоял какое-то время в задумчивости, потом сделал пару шагов в сторону и, подняв с пола потерянный шарф, зарылся лицом в мягкую шерсть, сжимая ее пальцами так, что побелели костяшки, и что-то беззвучно прошептал. | 76 |
На краю. | BDSM, PWP, Ангст, Групповой секс, Изнасилование, Насилие, Нецензурная лексика, ООС, Ужасы | «Я справлюсь».
Слова, с которыми он бросился в драку, сейчас казались если не издевательскими, то уж точно безнадёжно глупыми.
Нет, серьёзно, кто в здравом уме попрёт против сразу двух взбешенных арранкаров? Хотя, тогда, когда он в драку бросался, он и знать не знал, что арранкаров не одна штука, а очень даже две. И что вторым окажется Улькиорра.
Правда, предаваться панике с картинным заламыванием рук и лишением головы волосяного покрова с помощью этих самых рук ему предстояло не долго.
Джагерджек был блядью, — скрипел зубами Ичиго. Нет, конечно он ничего о половых подвигах кошака не знал и знать, собственно, не хотел, но описать арранкара другим словом… ну никак не получалось, абсолютно. Да и его подножку, благодаря которой Куросаки хорошо приложился сиятельным рыжим затылком обо что-то твёрдое, тупое и неудобное и ненадолго выпал из реальности, никак, кроме «блядской» назвать тоже не получалось.
А ещё был Улькиорра. Ичиго обречённо свесил голову, погремел цепью на кандалах. Про Шиффера хотелось просто промолчать. Желательно, над его же, Улькиорры, гробом. И чтобы Четвёртый, весь такой красивый, мёртвый и в лилиях, лежал смирно и не показывался перед измученным взором Ичиго в своём релизе. Особенно, когда потрёпанный Ичиго находится в разгаре драки с Джагерджеком.
«За что, Господи?» — возвёл очи горе Ичиго, но угрюмый потолок ответил ему красноречивым молчанием.
А дверь, в отличие от пресловутого потолка, наоборот скрипела петлями и щёлкала щеколдами, являя уютному тесному мирку тюремной камеры Куросаки ржущего, как коня, Гриммджо и угрюмого Улькиорру.
Ичиго мысленно съязвил, что нужно было повесить на дверь табличку «не беспокоить», но, вздохнув, тяжело поднялся с холодного неприветливого пола на ноги, чтоб уж совсем ничтожеством не выглядеть.
Голова торжественно загудела, к горлу подкатился сладко-горький ком, а и без того расфокусированное из-за полумрака зрение окончательно размылось. Ичиго подавил желание протереть глаза и, для разнообразия, стошнить на пол, с тяжёлым вздохом приваливаясь спиной к стене. Он чувствовал себя прекрасно.
— Куросаки Ичиго, — произнёс Шиффер так, будто сообщил что-то жизненно важное.
Джагерджек заржал ещё громче:
— Что, просрал бой и плачешь?
— Нет, блять, — прохрипел Ичиго, отлепив язык от нёба. – Сижу тут и мечтаю в романтической атмосфере, как глаза на жопу тебе натяну и моргать заставлю.
Джагерджек определённо действовал на нервы, и Ичиго и вправду хотелось свершить над ним акт насилия, но он не мог, потому что:
Во-первых, кандалы на руках мало того, что сковывали движения и смотрелись неэстетично, так и прекрасно сдерживали и, кажется, высасывали реяцу. Это огорчало и печалило.
Во-вторых, больше хотелось пить, спать и в какой-нибудь источник, наподобие того, в котором его отмачивала Йоруичи.
Ударившись в ностальгическую тоску по прелестям Общества Душ, Ичиго как-то пропустил момент, когда его схватили за грудки потрепанного косоде, практически вмазывая в стену. В голове зазвенело пуще прежнего, а корочка запёкшейся крови на ранах на спине явно лопнула, судя по болезненным и влажным ощущениям.
— Рот закрой, — ласково посоветовал Гриммджо, как назло вдавливая рыжего в стену ещё сильнее. – Не доводи до греха.
— Неужто своей зубочисткой в меня тыкать будешь? – натянуто ужаснулся Куросаки сквозь зубы – разговоры разговорами, а стена ощутимо вжималась в кровавое месиво у него на спине, интимно притираясь каждой своей неровностью.
На миг глаза кошака просто таки потемнели от ярости, но тот на удивление быстро взял себя в руки.
— Есть идея покруче, — доверительно сообщил он низким шёпотом. – Давай я тебя выебу, и мы посмотрим, как ты потом будешь вякать?
— Охуел? – отстранённо полюбопытствовал Ичиго. Как-то не вязались слова «Гриммджо Джагерджек» и «пидорас» в одном предложении. Хотя, поправил себя Ичиго, один раз – не пидорас, но голубизна волос арранкара теперь вызывала в нём абсолютно неоднозначные подозрения.
Сам кошак же, воодушевлённый идеей, потянулся к оби Куросаки.
— А что? – криво ухмыльнулся он на, прямо скажем, охеревший взгляд охеревшего шинигами. – Знаешь, как тут хуево? Заняться нечем, свихнуться можно в четырёх белых стенах… Тут как в дурке, Куросаки, а ты можешь развеять тоску старых товарищей, — Джагержек хрипло рассмеялся, но резко себя оборвал, снова потянувшись к израненному телу. — Ну же, Куросаки, дай себя рассмотреть… красивый, блять, как баба…
— Руки убери, сука, — назидательно посоветовал Ичиго, запихнув себе куда подальше замечания, насчёт сексуальных пристрастий Джагерджека и, собственно, обид в его же сторону, мол «на бабу я совсем не похож, где ты, идиот, таких баб-то накачанных видел?».
— Плакать будешь? – клацнул зубами у самого ичиговского носа кошак, скалясь.
— Сам выебу. Трубой, — собрался с силами Ичиго и пнул Гриммджо ногой куда-то в бок.
«Попал», — гордо подумалось Ичиго, в то время как Джагерджек, шипя сквозь зубы, опрокинул его на всё такой же холодный и неприветливый пол, вытряхивая его из хакама.
«Блять, сука, как же я попал…».
*
Собственно, трахаться в планы Ичиго не входило. Ну, во-первых, не с мужиком с кошачьими повадками, который к тому же является его официальным врагом. Во-вторых, ссадины, раны, синяки и прочие последствия просранной драки отнюдь не придавали пикантности ощущений, а когда тот самый мужик, в народе же – Гриммджо Джагерджек, Великий и Неподражаемый Шестой Эспада (на этом месте полагается аплодировать), грубо лапал его за самые, так сказать, выделяющиеся на общем фоне места, было, мягко говоря, неприятно. Когда Ичиго перевернули на живот, поставили на колени и заломили за спину и без того скованные руки, прижимая их к исцарапанной коже, не просто материться, позорно выть хотелось. В-третьих, Ичиго любит нежно. А не так, чтобы давили на поясницу, заставляя невыносимо сильно прогнуться, а ещё и чтобы наваливались сверху всем своим немалым весом, вжимая избитое тело в обжигающе холодный пол. А перед лицом, как символ грядущего позора, иронично раскинулись оби.
Это, так сказать, pas comme il faut.
— Чего жмёшься как целка? – шипит Ичиго в ухо Джагерджек, раздвигая коленом судорожно сжатые ноги.
Куросаки лишь сильнее сжимает челюсти, сильно вихляя задницей. За что по ней и получает скорее обидный, чем болезненный шлепок, под аккомпанемент гортанного хохота Джагерджека.
— Ягодка любит жёстко?
— О да, «Ягодка» вас всех потом отлюбит… — клятвенно заверяет Ичиго, скашивая глаза в сторону дверного проёма. В нём, с таким же отстранённо-меланхолично-похуистичным видом стоит и не колышется Шиффер.
«Вышел бы, что ли», — не к месту смущается Ичиго, даже на мгновение забывая про затаившуюся у него в тылу опасность.
— И с ним хочешь? – выдыхают в самое ухо так неожиданно, что Куросаки едва не вздрагивает испуганно.
— Блять, да отъебись ты от меня! – слишком звонко выкрикивает Ичиго, начиная активно брыкаться. – Совсем последний мозг потерял, мудак хренов!
— Эй, — мурлычаще окликает Джагерджек Четвёртого, без труда удерживая на месте брыкающегося шинигами. – Наш сладкий мальчик-одуванчик хочет и с тобой развлечься, Улькиорра.
Шиффер ограничивается лишь кратким хмыканьем, которое сопровождается недвусмысленным щелчком замка закрывающейся двери. Ичиго убито таращится на Четвёртого.
Нет, он таки этих уродов убьёт.
А Джагерджек, не особо утруждая себя подготовкой невольного партнёра, резко проталкивается внутрь. Ичиго давится воздухом, дёргается вперёд, пытаясь освободиться, но Гриммджо заламывает ему руки сильнее и обхватывает рукой затылок, вжимая головой в пол.
— С-ссу-ука-а… — хрипит Куросаки, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть в голос. Джагерджек слишком большой, как ни стыдно это признавать, и двигается он слишком рвано и резко, не давая Ичиго абсолютно никакого времени, чтобы привыкнуть. А ведь это чертовски больно, особенно так, всухую.
— Не зажимайся, Ягодка-а… — похабно, с какой-то лично джагерджековской хрипотцой, постанывает ему на ухо арранкар, проталкиваясь до конца, замирает, гортанно зарычав. Потом полностью наваливается на Ичиго, выходя из него, и размашисто загоняет член обратно, заставляя Куросаки затравленно взвыть.
Джагерджек трахает его грубо, с каждым толчком всаживая член на всю длину, заглушая немелодично подвывающего Куросаки мокрыми пошлыми поцелуями, и, будто издеваясь, проводя ладонью по его члену, то сжимая у основания, то массируя головку.
— Руки, блять, убери,… н-нахуй оторву… — и даже в таком положении Ичиго старается сохранить хоть кроху поруганного Джагерджеком достоинства, но тот выбивает все мысли из головы, с очередным особо мощным толчком. Куросаки давится собственным воем – задница горит, ноги затекли, и коленей он почти не чувствует, а влажные шлепки, сопровождающие каждый раз, когда Гриммджо входит в него – резко и полностью, — не вызывают ничего, кроме вязкого отвращения и жгучего-жгучего стыда. Между ног слишком влажно, и Ичиго абсолютно не удивится, если обнаружит на бёдрах липкие разводы крови.
Задыхаясь под тяжестью чужого влажного тела, он слишком явственно чувствует, как в него с гулким рыком кончает Джагерджек. Всё тело передёргивает, хоть он сам и возбуждён, благодаря небезызвестным кошакам, но резкое ощущение, скорее осознание факта, что в него спустили, и спустил никто иной, как Гриммджо Джагерджек, притупляет желание кончить почти до нуля. Зато заколоться Зангетсу, предварительно изрубив в капусту арранкаров, хочется только больше.
Гриммджо тяжело дышит, расслабленный после оргазма, всё ещё находясь в Ичиго. Куросаки напряжённо прислушивается к происходящему у него за спиной. Гриммджо выходит из него — Ичиго подавляет облегчённый вздох, морщась, — слышится шорох одежды. Потом Куросаки резко переворачивают на спину. Нет, не так, перекидывают на искромсанную в лоскутки спину. Ичиго матерится сквозь зубы, поглощённый бурей эмоций от ощущения набивающегося в раны колючего песка. И с болезненной резкостью замечает прямо у своего лица довольно скалящуюся морду Джагерджека.
Тот окидывает распростёртого под ним Куросаки каким-то неясным взглядом, лениво спрашивая:
— Ягодке не понравилось?
Ичиго чуть задыхаться от ярости не начинает. Кошак что, ещё издеваться удумал?!
— Ка-ак жалко, Куросаки, а я ведь так старался...
— Пшёл нахуй, урод... да я тебя!..
И тут Гриммджо выкидывает номер. Ичиго, поперхнувшись своими собственными словами, жадно заглатывает воздух ртом, очумело уставившись на Джагерджека. А тот, как ни в чём не бывало, обхватывает его, Ичиго, член рукой и медленно проводит вдоль всей длины.
— Ты что делаешь?!
На что Гриммджо лишь ухмыляется пугающе пакостно, выделывая рукой что-то такое (Куросаки даже не сразу понимает, как это он умудрился так быстро: пощекотать основание, провести по стволу так плотно, чуть царапая, и нажать на головку), от чего Ичиго — быстро и не раздумывая, — кончает. Причём как! Ичиго готов убить себя собственноручно за свой же протяжный стон-всхлип и по-блядски трогательно закинутую голову. Накрыло сильно.
Гриммджо лыбится ещё довольнее, рассматривая свою испачканную руку, и снова наваливается на Ичиго. Куросаки вяло дёргается: что, опять? Но его надёжно удерживают на месте, и Ичиго как в замедленной съёмке следит за приближающейся к его лицу руке в его же семени. Джагерджек ловко засовывает ему в рот два пальца, и так глубоко, что не то, чтобы укусить, а и дышать тяжело. Приходится чуть не давиться, но Куросаки и не думает облизывать пальцы Гриммджо. Тот, в принципе, не сильно расстроившись, вытирает остатки об рыжие вихры на голове Ичиго, и тот, лёжа на полу в этой камере, раздетый и оттраханный, как последняя блядь, чувствует себя полным ничтожеством. И сам едва не смеётся от этого чувства. Гриммджо жадно, влажно, по-хозяйски облизывает его щеку и, что абсолютно выбивает Ичиго из колеи, щипает за задницу, уходя в другой конец камеры. Сначала, Куросаки с удивлением следит за ним – что он тут ещё забыл? – но тут же вспоминает про Улькиорру. А тот ведь тихий, такой тихий, и подходит тихо, и за руку железной хваткой хватает тихо, и Куросаки про себя решает, что когда он будет его убивать, то обязательно заставит арранкара орать от боли.
А пока, после оргазма, сил слишком мало, даже для того, чтобы попытаться оттолкнуть от себя Шиффера. Тот же, со спокойствием разделывающего тушу мясника, развязывает пояс своего оби, шире разводит ноги Ичиго, окидывая абсолютно равнодушным взглядом. Ичиго находит в себе силы подняться, даже пытается как-то сесть на неудобно связанных за спиной руках, но с болезненным шипением падает на спину, с лёгкого толчка в грудь. Улькиорра смотрит на него всё так же, только во взгляде явственно мелькает раздражение.
— Лежать.
Почему-то хочется подчиниться. Ичиго удивлённо затихает, прожигая в арранкаре дырку взглядом исподлобья. Как-то ужасающе выглядит Шиффер, мрачно так, как в ужастиках. И это, самое смешное, пугает. Вызывает какой-то первобытный ужас где-то глубоко-глубоко в душе. Куросаки раздражённо выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, сбрасывая оцепенение, в то время как Улькиорра спокойно подхватывает его правую ногу под колено и закидывает себе на плечо. Ичиго шипит: мышцы абсолютно не желают подчиняться приказам, а всё тело, как ниже, так и выше пояса, надсадно ноет. Ичиго чувствует себя оголённым комком пульсирующих нервов, а Улькиорра уже перехватывает обессиленного Куросаки поудобнее и начинает входить.
Ичиго сразу же отзывается гулким стоном: если в первый раз он едва соображал от боли, то сейчас опустошённое после оргазма тело ничем, кроме как невыносимым тянуще-колющим ощущением наполненности не отзывалось.
Хотелось отодвинуться от Шиффера. Тот, как назло, двигался размеренно, ни медленно, ни быстро, заставляя Ичиго немыслимо изворачиваться, метаться от слишком острых, болезненных ощущений, когда кажется, что вот-вот, и ты потеряешь сознание от переливающих через край чувств. Куросаки выкручивает: кажется, будто суставы выворачивает неимоверно сильно, но с какой-то тянущейся приглушённой болью.
Ичиго переводит полудикий взгляд в сторону Гриммджо. Тот глумливо улыбается, вальяжно усевшись у стены, и с нескрываемым удовольствием наблюдет за ним. Так он специально!
Отчаянно зарычав, Куросаки пытается дёрнуться, вырваться, да хоть что-нибудь сделать, чтобы отодвинуться от Шиффера, оттолкнуть его, но с тихим воем оказывается снова прижатым к полу Улькиоррой. Четвёртый, нависая над Ичиго, упирается рукой в его плечо, а другой задирает его ногу выше, почти складывая его пополам, и входит под другим углом. Тут Ичиго окончательно сносит крышу.
Издав какой-то затравленный высокий всхлип, Куросаки, кажется, теряет сознание – задетая Улькиоррой точка внутри него стала последней каплей, по телу прошлась болезненная судорога, и у Ичиго потемнело в глазах.
*
— … Великий и Ужасный Улькиорра Шиффер затрахивает своих врагов до смерти? – слышится чей-то смех: лающий, грубый, опасный.
Джагерджек, — понимает Ичиго, медленно приходя в себя.
— Помолчи, — отвечают холодно. – Он очнулся.
Ичиго с трудом открывает глаза. Вокруг всё как раньше – мрачная камера, скалящийся урод-Гриммджо и мрачный Улькиорра с каменной рожей.
Тело отзывается болью почти привычно, Куросаки глубоко вздыхает. Перед глазами услужливо всплывают картины недавнего прошлого. Ичиго кривится сильнее, чем хмурится.
— Пидорасы ёбанные, — а вот это вырывается как-то само собой, Ичиго даже сам удивляется. И как-то неверяще оглядывается на арранкаров: может, ему показалось, что он это произнёс – ну бывает же такое?
Непередаваемое выражение лица Джагерджека с такими глазами-блюдцами и полным лексиконом кошака, отпечатанным у него на лбу крупным шрифтом, и культурный шок Шиффера, выразившийся в удивлённо приподнятых бровях, будто Четвёртый ошарашено и очень осторожно переспрашивал: «Мусор?». Ичиго бы посмеялся, если бы так не хотелось плакать.
— И что это было, Куросаки? – осипшим голосом спрашивает Гриммджо, отойдя от шока.
Ичиго не находится, что ответить. Но терять статус «Великого, Горделивого и Непреклонного» всё равно не хочется. Ичиго сплёвывает на пол и ухмыляется – вызывающе. Он уже хочет было выкрикнуть в джагерджековскую морду: «Что слышал!»… к сожалению, лишь хочет.
— Сука! – рвёт и мечет Джагерджек, методично начищая морду Куросаки.
— Я думаю… — где-то на заднем плане звучит монотонное бормотание Улькиорры.
Куросаки заезжает ногами Джагерджаку в живот – естественно, выше дыры, — а потом, извернувшись ужом, бодает дезориентированного противника головой в грудь. Гриммджо выплёвывает сквозь зубы очередную нецензурщину, радостно вливаясь в нелепое барахтанье на полу, устроенное рыжим недошинигамским мусором. Улькиорра устало закрывает глаза. У него сегодня хорошее настроение и он, возможно, не будет убивать недоумков, но получат оба – в этом Четвёртый уверен.
«Куросаки чуть меньше, — отмечает про себя арранкар, — на нём и так живого места нет, а от Айзена-самы приказа убивать не…»
— Улькиорра, твою мамочку, Шиффер, шевели сракой ко мне! – аки демон из Ада рычит Джагерджек, поудобнее перехватывая шею шинигами и снова, с пугающей для Куросаки лёгкостью, раздвигая ему ноги.
«Вообще-то, — думает Улькиорра, — за такое обращение к старшему по званию положено рвать на британский флаг». Но подходит.
— Гриммджо, блять, хватит, отвали…
— Голова болит? – едко переспрашивает кошак, сжимая пальцы вокруг шеи Ичиго до характерного хруста.
«Вообще-то да», — про себя отмечает Ичиго, но молчит, мужественно сцепляя зубы.
Гриммджо гадко смеётся:
— Ну ты же у нас теперь девочка, привыкай.
— Хочешь, чтобы я тоже лишил тебя славного мальчишеского будущего? – криво улыбается в ответ Куросаки.
— Попробуй, — азартно хохочет Джагерджек, усаживаясь на пол и перетягивая Ичиго себе на колени.
Со спины, пугая своей бледностью, Ичиго обнимают – обнимают?! – руки Шиффера.
— Это такая шутка, или очень, блять, тонкий намёк, что ебали вы всех шинигами? – почему-то заткнуться не получается. Абсолютно. Хичиго где-то в глубинах души Куросаки строит печальную мину и досадливо пожимает плечами, мол, «я бы с радостью, но никак».
Улькиорра отвечает многозначительным молчанием, Джагерджек жарко пыхтит на ухо, Ичиго страдальчески вздыхает. Почему бы им, арранкарам, всем взять и не сдохнуть? Ну так, за компанию? Ему, Ичиго, сразу бы проблем поубавилось…
Куросаки ради приличия дёргается, уже заранее зная, что будет оперативно скручен в рогалик. Потом, абстрагировавшись от происходящего с его, хоть и духовным, но всё-таки родным и любимым телом, скашивает глаза в сторону Джагерджека.
Жёсткие хаотично торчащие патлы неприятно покалывают кожу, а сам Гриммджо лихорадочно пытается перетянуть Куросаки на себя, но Улькиорра весомо обхватывает Ичиго рукой поперёк живота.
Джагерджек раздражённо рыкает, к возмущению Куросаки, вгрызаясь в шею почему-то именно ему, а не обнаглевшему Шифферу. Ичиго раздражённо хрипит, чувствуя, как умело Джагерджек высасывает из него реяцу. А Четвёртый индифферентно окидывает взглядом неудобно закинутую назад голову Ичиго и нехорошо поблескивающие глаза Гриммджо, и каким-то особым небрежно-брезгливым движением почти обнимает их рукой. Ровным счётом для того, чтобы с лёгкостью отстранить зашедшегося в булькающем рыке Джагерджека за волосы на затылке, и самому припасть к развороченной шее. Ичиго хрипло и громко дышит, почти с ужасом чувствуя прохладные, как в плане температуры, так и эмоциональной окраски, прикосновения к изорванной коже, сквозь которую легко просачивается и бесследно исчезает реяцу.
А ещё смотрит. На Гриммджо. Потому что он прямо перед ним сыто-довольно облизывается, и видеть окровавленный рот Ичиго почему-то противно. А Гриммджо ловит его взгляд и ухмыляется, в который раз за всё то время, проведённое Ичиго в этой камере.
Но ничего не говорит. А Ичиго хотелось бы, чтобы сказал. Потому что неправильно это как-то: растоптанный, побеждённый Куросаки и просто молчащий и наблюдающий Гриммджо. Ни ехидцы, ни азартного запала нет ни в том, ни в другом.
Такого ведь не было, — вялотекущие мысли отзываются резкой серьёзностью, Ичиго снова хмурится. Ситуация медленно теряет свою логичность, по крайней мере, так кажется. И Улькиорра, слишком жадно заглатывающий реяцу Куросаки кажется теперь… нелепым? Да-да, скорее всего так. Ичиго представляет себе, как это смотрится: он, потрёпанный и с развороченной шеей, к которой приникает Шиффер, а воображение само дорисовывает Четвёртому зализанные назад волосы и нелепый пафосный плащ, струящийся по полу атласными складками — прямо как в старых голливудских ужастиках. Но это… смотрится. Вау.
Ичиго хочется сглотнуть густой вязкий ком крови, льющейся ему в горло, но это так больно, а в уши натолкали ваты, и он почти оглох.
Опустошать его резко прекращают, Куросаки силой заставляет себя перевести взгляд на Улькиорру – ну, для того, чтобы точно убедить себя, что нет там никаких плащей… как там? Атласными складками, стелящихся по…
И вправду нет. Это резко приводит Ичиго в себя, отрезвляет, сбрасывает с головы приятный дурман полубессознательного состояния.
И Гриммджо что-то говорит. Сбивчиво, комкано, но как всегда уверенно.
Хоть всё вокруг уже не окутано приятной расслабляющей дымкой, а слух стал болезненно-чётким, Ичиго не сразу это осознаёт. Он переводит вопросительный взгляд в сторону Джагерджека, но тот не понимает и не хочет понимать шифры Ичиго и явно не собирается повторять.
Куросаки пытается повести плечом – ну, тем, над которым сейчас красуется пышущий кровью развороченный укус. Онемело и отдаётся болезненной пульсацией сошедших с ума артерий. Смотреть на подарок Джагерджека не хочется, хоть убей.
А на самого Гриммджо – пожалуйста.
Правда, кошак насмешливо фыркает и кивает Улькиорре.
Сердце Ичиго надсадно, так, что болезненным гулом отзывается вся грудная клетка, ёкает. И снова начинает привычно качать кровь.
*
Улькиорра начинает в него проталкиваться – Ичиго закатывает глаза и плотно сцепляет зубы. Вдоль плотно охваченного напряжёнными мышцами позвоночника будто простреливает, и Ичиго чувствует, что щёки у него прямо-таки горят.
Это как-то… постыдно. Вот так, уткнувшись лицом в грудь – «В шрам», — поправляет себя Ичиго, — Джагерджека, чувствовать, как сзади его берёт Шиффер. Так же неспешно, как и в первый раз. И самому не чувствовать отвращения.
Куросаки сипло дышит через открытый рот, с каждым толчком легко бодая Гриммджо влажным лбом. А тот, кажется, низко и гортанно урчит, придерживая – именно придерживая, а не удерживая, на грани вырывания волос, — Куросаки за вихры на затылке. И опять молчит.
А Ичиго как-то неудобно. Не в плане того, что его уже который – который? – раз за день насилуют, а чувствует он себя неудобно. И руки Улькиорры на его таких непривычно беззащитных боках — почему-то Ичиго кажется, что, сделай он лишнее движение, Четвёртый с лёгкостью просунет руки ему под самые рёбра и рванёт в разные стороны половинки грудной клетки. И от одной только мысли о… подобном, по спине, его искромсанной спине, пробегает болезненно приятная судорога дрожи.
И Гриммджо. Само только его присутствие причиняет боль, и Ичиго отчаянно пытается не входить своим затылком в слишком тесный контакт с руками Джагерджека. Куросаки хоть парень весьма не тщедушный, но чувствует себя пёрышком под кулаками Гриммджо.
А тому вскоре наскучивает наблюдать за получающим удовольствием Шиффером, да и Ичиго жарким дыханием опаляет кожу. Поэтому, неуловимым движением пересадив Куросаки Улькиорре на колени, он придвигается ближе. Ичиго захлёбывается хрипом, и это доставляет неимоверное удовольствие.
Гриммджо разводит колени Куросаки шире.
— Уверен? – абсолютно без интереса спрашивает Шиффер.
Гриммджо ничего не отвечает и уверенно толкается в Куросаки, вызывая у Четвёртого тихий, на грани слышимости, хриплый стон.
В этот раз Ичиго кричит. Хотя нет, с таким-то горлом можно разве что хрипло выть, а он кричит. Плёнка только-только свернувшейся крови лопается, когда он закидывает назад голову и дёргается как-то надломлено.
В ушах стучит набатом кровь, всё кажется настолько диким, безобразным, опасным и больно.
Больно-больно, так, что крышу сносит напрочь.
Ичиго, кажется, бился, выл, сипел что-то, как в бреду…
А сейчас, к нему прижимается Гриммджо, большой, горячий и влажный. Он снова жарко дышит Ичиго в ухо, изредка глубоко втягивая воздух носом, срываясь на глухое рычание, но не двигаясь. Его рука крепко сжимает закинутую ему на талию ногу Ичиго.
Это тоже больно.
Ичиго скашивает глаза, чуть повернув голову назад и одновременно в сторону от Гриммджо.
Спиной он прижат к груди Улькиорры, и это так непривычно просчитывать своими позвонками чужие рёбра. А ещё…
У Улькиорры тоже колотится сердце.
*
Куросаки до рези в глазах бесит это. То, что сейчас он в полной зависимости от них двоих. То, что сейчас они обманчиво-не-опасны, то, что его, Ичиго, жизнь – слишком лёгкая добыча. Возьми, да сломай, — и Гриммджо тянет к ней руку.
Проводит пальцами по жилистому боку, у Ичиго сводит челюсти от желания снова лишить Джагерджека конечности. И ещё от боли.
Ему всё ещё больно. Правда, ни Гриммджо, ни Улькиорру, это не волнует.
Улькиорра, на удивление, начинает двигаться первым, так нетерпеливо, почти с придыханием постанывая. Гриммджо глухо рычит, тоже подаётся вперёд. Ичиго закидывает назад голову, давится собственной яростью, горечью и тихо воет от безысходности и такой привычной боли.
Он не хочет показывать, насколько слабым он сейчас себя осознаёт, но Гриммджо сам это видит и торопливо проводит языком по влажному от испарины виску, двигаясь особо резко, заставляя Ичиго долго простонать, выгнуться, прижимаясь к арранкару, в попытке хоть немного ослабить болезненные ощущения. Но руки всё так же тихо стонущего Улькиорры заставляют с воем насаживаться на плоть арранкаров снова и снова, с каждым разом судорожно сжимая разорванные мышцы.
Гриммджо своим рыком, кажется, наполняет вокруг всю атмосферу, заставляет воздух сгущаться, а Ичиго спешно, со свистом хватает ртом воздух, потому что собственные сдавленные стоны давят на грудь свинцом, а руки Улькиорры, так же плавно и небрежно-неспешно двигаются по его члену.
Гриммджо сжимает рёбра Куросаки так сильно, что, кажется, вот-вот сломает. И этот не-критический недостаток воздуха кружит голову, заставляет дуреть от густого комка тяжести в лёгкой-лёгкой голове, делает оргазм просто оглушающим – Ичиго почти не чувствует, как в него, немыслимо сильно сжавшегося, кончают арранкары.
Ичиго смотрит на них из-под прикрытых век и часто дышит.
Почему-то не хочется знать, что будет дальше.
Хоть ему уже всё равно. Он и так на краю.
Конец. | 1,290 |
Если бы... | Ангст, Нецензурная лексика | Если бы меня попросили описать его одним словом, это был бы первый раз в жизни, когда слов бы у меня не нашлось. Что он значит для меня я перестал понимать еще пару сотен лет назад, так что задумываться об этом бесполезно.
Вот для чего вам нужен воздух? Чтобы дышать. А зачем дышать? Чтобы жить. Наверно, это ближе всего к тому, насколько мне нужен он. Чтобы жить. Какая-то банальная причина, не в моем духе.
А жить, надо признать, мне нравиться, и даже очень. Открывать что-то новое, придумывать, экспериментировать, и пусть я часто кажусь из-за этого глупым и легкомысленным, жить я намерен в свое удовольствие. «Бери от жизни всё», так кажется говорил кто-то из моей страны? Но вот что странно – когда он приходит в мой дом, такой серьезный, такой холодный, что я иногда даже непроизвольно ёжусь, так необычно смотрящийся на фоне всех моих безделушек, повсюду раскиданных по квартире, пустых бутылок из-под колы, и очередных начатых изобретений, которые в итоге все равно окажутся на помойке, мне отчего не хочется жить для себя. Всё для него. Только для него.
И, чёрт, как он злит меня этими замудренными мыслями, когда он сидит в моем кресле, сводя с ума, одетый с иголочки, без единой лишней складки на брюках, и продолжает занудные разговоры о политике. Разве не должен он, как в голливудском кино с порога бросаться мне на шею, взволнованно шептать о том, как ему меня не хватало, и скорее целовать меня, долго и нежно, думая о том, насколько же он меня…
И за такими мыслями я снова прослушиваю его критику моих действий, поэтому все, что мне остается, это махнуть рукой и улыбаясь, сказать: «Ну я ж герой!» и отхлебнуть колы, чтобы скрыть свою злость. Ну хватит меня мучать, ты же прекрасно понимаешь, насколько я скучал, а ты… А, хрен с тобой – я продолжаю изображать внимательного слушателя, сжимая бутылку до побеления костяшек пальцев – а то вдруг сорвусь еще, ни мне, ни тебе это не понравится.
Каждый раз, когда ты умолкаешь и опускаешь глаза, я понимаю, что наконец-то ты решил закончить этот спектакль, поставленный неизвестно для кого. Вся злость уходит прочь из моего сознания, и вновь, в моем мире нет больше никого кроме тебя. Поставив многострадальную колу на стол, я поднимаюсь с кресла, стараясь унять бешено бьющееся сердце и подхожу к тебе. Если бы ты знал, как я хочу, чтобы ты хоть раз сам потянулся ко мне, сам поцеловал меня, сам показал, что я нужен тебе. Но я прекрасно понимаю, что все эти мои мечты несбыточны, и мысленно вздохнув, я наклоняюсь к твоим губам, которые пьянят меня получше всех этих твоих виски. Как же тебе это удается?
А вообще самая моя большая мечта – это проснуться вместе с тобой. Представляешь, я открою глаза, и почувствую тебя рядом – это же не выразить словами… И мы будем еще долго лежать рядом, я буду шептать тебе всякие нежности, а ты смущаться и бить меня подушкой. А когда мы все-таки встанем, я приготовлю нам завтрак, и ты наконец-то сможешь оценить все прелести моей готовки. Я тебя больше никуда не отпущу, и мы будем всегда вместе. Хэппи энд в лучших традициях американских мелодрам.
Но по утрам я всегда просыпаюсь один. Аппетита нет, так что я одеваюсь и прямиком иду на конференцию, где обязательно увижу тебя. Да, да, знаю, что надо вести себя так, словно между нами ничего нет. Зануда…
Хотя, если задуматься, есть ли что-то между нами? Я уверен, я у тебя не один такой. Просто иногда ты выбираешь именно меня. Черт бы побрал эту независимость, я хочу принадлежать тебе полностью, чтобы ты больше ни в ком не нуждался.
Я усмехнулся своим мыслям. Услышав все это, ты бы как всегда обозвал меня идиотом. А ведь ты прав. Если человек не идиот, стал бы он верить в такие глупости?
Повинуясь внезапному порыву, я схватил телефон, в мгновения напечатал смс, и отправил, дабы не упустить прилив смелости. А вдруг получится?
***
Если бы меня попросили описать его одним словом, это слово было бы «Англия». Не думаю, что в любом языке мира существует другое слово, настолько точно описывающее этот ядовитый характер. И все нормальные люди должны держаться от него подальше, но с каких пор меня относят к таковым?
Он возникает в моей квартире настолько неожиданно, что я каждый раз задумываюсь, что, возможно, эта его магия действительно существует. И ведь я думаю о том, что в следующий раз точно поставлю этого наглеца на место, благо возможности имеются. Но только я чувствую эти неповторимые ароматы чая в воздухе, как все мои планы мести забываются. Какая месть, если мне выпал шанс испытать такое удовольствие?
Как-то раз, он сказал, что я похож на куртизанку. Как обычно, не выбирает выражения. Но надо смотреть правде в глаза, я и правда напоминаю этих женщин, ведь как только он появляется, я уже понимаю, что ни в чем не откажу. И от бессилия лишь стараюсь причинить ему больше боли, но этой сволочи, кажется, это только нравится. И где моя гордость? Даже обидно становится.
И чем лучше была ночь, тем больше я буду хамить его на конференции на следующий день, в отместку за то, что он не разочаровал меня. Я же ненавижу его, так какого дьявола я так хочу его? Чертов джентльмен. Задушил бы голыми руками. И ведь прекрасно понимаю, что в следующий раз когда мне представится такой шанс, я буду снова ласкать его. И ненавидеть еще больше.
Начав думать о нем, я прекратил все свои дела, и теперь не мог отвлечься даже вином. А почему бы хоть раз не почувствовать себя главным? Вот прямо сейчас возьму и позову его, и чтобы прилетел сюда, как миленький. Тогда я, может, буду более услужлив.
Ответил он на удивление быстро. Пробежав глазами по экрану, я, смеясь, положил телефон рядом с собой. «Главным»? Да эта сволочь ни за что не даст собой управлять. Иначе не видать бы ему моей постели.
***
Мог бы и не быть таким грубым. Я и так все прекрасно понимаю, я еще не настолько свихнулся на тебе. Но знаешь, это больно. Это очень больно, когда твой любимый человек посылает тебя на хуй, потому что играется в Париже. А ты все равно вернешься. Потому что знаешь, что я все равно буду ждать. | 44 |
Будь со мной рядом всегда… | Ангст, Насилие, Нецензурная лексика, Романтика | Школа…Перемена…Шумные коридоры…Голоса учеников и учителей…Кажется, что все счастливы, что у каждого есть друзья и все довольны, но это не так. За этой школьной суматохой совсем не было слышно плача с маленькой кабинки туалета одного мальчика…очень грустного 15-летнего мальчика. Он, опустившись на пол, безутешно рыдал, пряча свои глазки в коленки, а с ними всю свою обиду, боль, а по щекам спадали длинные, черные с мелировкой волосы. » Как Том мог со мной так поступить? Что я ему такого сделал, чтоб высмеивать меня на всю школу?!» — Проносилось в голове у Билла. Вдруг послышались шаги…Знакомые шаги…От них сердце стало выпрыгивать с груди от страха , и не зная что делать, Билл забился в угол…Шаги приближались и в этот миг хотелось прыгнуть в окно и забыть обо всем. Узнав кеды своего брата, его немного стало трусить…Звонок…И точно на урок… Шаги стали постепенно удаляться, а потом и вовсе послышались за дверью. Билл бы никогда не благодарил судьбу, но этот звонок спас его… И хорошо, что Том в другом классе и остальные унижения будут уже после уроков…
***после уроков***
Как только уроки закончились, Билл поспешил к выходу, стараясь не попадаться на глаза брату, но его все-таки заметили…
— Билл, а куда мы собрались? – Окликнул его Том, — Ведь мы еще не закончили…, — От голоса брата, Билла взяло в дрожь.
— А…разве…мы…что-то начинали? – Спросил младший.
— Да… Бля, какой ты секси… — Подойдя к Биллу и проведя рукой по его заднице, произнес Том.
— Тттом…что ты делаешь?! – Кау-младший не на шутку испугался и вжался в стену.
— Ничего, ЭМО-рокер… — Тут Том отошел и подошли его друзья-реперы, — Только по ебалу одному ЭМО-бою надаем. – Билл, осознав ситуацию, начал с ужасом наблюдать за ними и понимать, что этого не избежать…
После «разборки» кое как добравшись до дома, рокер сразу залетел в ванную. Его вид был ужасен: разбитый нос, губа, растекшаяся тушь вперемешку с карандашом и кровью, раны, царапины и синяки по всему телу, да еще бланш под глазом. «Да…красавчик!» — Про себя подумал Билл и громко зарыдал, скатившись на пол. Все пережитое за этот страшный день, отдавалось глухой болью в душе и в сердце. Ведь как он мог? Он родной человек, даже частичка его души, его отражение и он должен защищать его, оберегать, как ангел-хранитель…Старший брат – только звание.
— Ну и что, что я ЭМО? Просто это мое состояние души! И каждый человек ЭМОЦИОНАЛЕН! А без ЭМОЦИЙ это не человек, а кукла! Неужели это важно в братских отношениях! Я так не думаю! К каким бы Субкультурам не относиться — мы все люди! А какую музыку слушать – мы сами выбираем потому, что у каждой личности свой стиль, вкус, точка зрения! – Разговаривая со своим отражением, кричал Билл. Потом сняв «макияж», а также промыв раны, побежал наверх по лестнице в свою комнату.
В комнате было пусто и темно, совсем как на душе у бедного Билли. Сразу видно, что здесь живет ЭМО-бой, так как все в черно–розовом цвете, как и биллькина короткая жизнь… Раздевшись, Билл без колебаний плюхнулся в мягкую постель и, уставши после тяжелого дня, сразу уснул в обнимку со своим любимым плюшевым мишкой. И Кау-младший погрузился в мир сновидений… В этом мире он видит свое детство, где вместе с Томом, совсем еще дети, в припрыжку идут по парку взявшись за руки и едят мороженое, где Том заглядывая в его душу, нежно улыбается, а он весело смеется, глядя в его янтарные глаза и когда темная ночь пробиралась в их комнату, он ничего не боялся потому, что любимый старший брат был рядом, и когда он падал, сильно ударившись, Том всегда его успокаивал в своих ласковых объятьях…
Наступило утро... Незаметно в мрачную комнату Билла прокрался лучик солнца, где распластавшись по всей кровати, сладко сопел носиком Билли Каулитц.
Билл проснулся от легкого прикосновения к щеке и приоткрыв один глаз, увидел нежную улыбку, исходящую от мамы.
— Проснулся, мой пушистый котенок!— Ласково произнесла Симона, погладив сына по макушке, — Вставай, давай, а то завтрак уже стынет! – Она приподнялась с кровати и направилась к двери.
— А что на завтрак? – Сонно пробормотал Билл.
— Твои любимые блинчики с твоим любимым джемом! Так что вставай быстрей, соня! А не то Том сам все съест! – Весело сказала Симона и скрылась за дверью. Билл не заставил себя долго ждать, быстренько встав с кровати и одевшись, побежал вниз. Зайдя на кухню и увидев там брата за столом, опешил, не решаясь сесть рядом, но потом все-таки решившись, сел на другую сторону.
Подавши блинчики на стол, Симона села возле близнецов.
— Сегодня я уезжаю на выставку в Париж. Меня не будет 3 дня… И Гордона тоже… Так что ведите себя хорошо. – Сказала Симона и, заметив грустное лицо младшего , спросила: — Билли, сынок, а почему ты у меня сегодня такой хмурый? И… — Симона присмотрелась к его лицу, — О Боже!!! Кто это сделал?! – Смотря матери в глаза, Биллу не хотелось врать, но и предавать брата тоже, хоть Кау-старший и полная тварь, он видел в нем своего любящего и заботливого брата.
— Да так…Эээ…Подрался с одним мальчишкой-РЕПЕРОМ в школе… — На подчеркнутом слове Билла «РЕПЕР», Том чуть не поперхнулся блинчиком.
— О горе ты мое! – Только и вымолвила Симона, но по трясущим рукам было видно, что она сильно переживает за сына.
— Том! А почему ты не защитил брата?
— Я…я…я…Меня тогда с ним не было… — Все, что мог сказать старший брат.
— С этой минуты, ты должен быть с ним всегда рядом! – Произнесла Симона, обратившись к Тому. Тут репер взорвался:
— Я что, теперь должен и в туалет с ним ходить – бумажку держать или задницу подтирать?! – От таких братских слов у Билла на глазах выступили слезы.
— Но…
— Я все понял мама! Спасибо, я наелся!
— А посуда?
— Сегодня очередь Билла! — Резко встал из-за стола Том и поспешил удалиться из кухни.
— Что это с ним такое? – Непонимающий взгляд на Билла.
— Муха за *опу сегодня укусила, вот что!
— Билл, пока нас с Гордоном не будет, чтоб помирились с братом! Обещай мне…
— Мама, ты не знаешь о чем просишь!
— Обещай! – Уж больше настойчивей произнесла Симона.
— Я обещаю…
— Вот и молодец! Вы же братья, пойми это… В ваших жилах течет одна кровь. А теперь помой посуду и беги в свою комнату!
***В комнате у Билла***
— Хорошо, мама, тебе говорить… «Чтоб помирились с братом… Обещай мне…» Если бы она только знала причину нашей «вечной» нелепой ссоры… — Вдруг мысли Билла перервал тихий скрип открывшейся двери. Обернувшись, он не обрадовался своему гостю…
— Слышь, я не буду за тобой по всем ЭМО-сходкам шастать! – Сказал Том. Билл, до этого сидев на кровате, приподнялся и посмотрел на брата злобным взглядом.
— Знаешь, мама уже уехала! Вот повеселимся!
Знаю. – Холодным голосом ответил Билл, — А еще... я и не просил ходить со мной везде… — Том, подойдя к брату и встав близко, спросил:
— Почему ты маме не сказал, что это я со своими друзьями тебя так от*издил?
— Потому, что ты мой брат… Старший брат… Мне тебя жалко… — Билл отошел от Тома.
— Жалко??? Меня??? После всего, что Я тебе СДЕЛАЛ?! – Удивился Каустарший.
— Да… А что тут удивительного???
— Ну в общем… Ты смотрел в зеркало?
— Смотрелся…
— Давно?
— Да почему, совсем недавно, только после того… КАК ТЫ МЕНЯ С ДРУЖКАМИ-РЕПЕРАМИ ОТ*ИЗДИЛ В ШКОЛЬНОМ ДВОРЕ!!! – Заорал Билл. Но Том, сделав вид «мне пофигу», уже было уходил и, приоткрыв двери, еле слышно прошептал:
— Спасибо… — От этого «спасибо», Билл обернулся. Брат никогда не благодарил его(исключение – далекое детство). Он вообще думал, что брат знает только матюки, а вежливые слова, слова благодарности – совсем позабыл.
***Через час***
Просмотрев электронную почту и добавив очередную запись в свой дневник, Билл, откинувшись на стульчике, призадумался. Перед глазами мелькала вся жизнь. Особенно детство… Славные раньше были времена… Времена нежности… Нежности его с Томом… Какой Каустарший был милым ребенком тогда, а когда вырос – стал таким противным чертенком… «Он ведь так ничего и не понял… За все эти годы… Годы, которые пролетели незаметно… А когда мы так удалились от друг друга??? Наверно, тогда, когда Том стал репером, да еще первым красавцем в школе, точнее самым популярным мальчиком среди девченок-шлюх, просто он стал «МАЛЬЧИК №1»!!!!! А еще полным бабником, ловеласом, да бля, он чистый КАЗАНОВА!!! Он таким стал в 13 лет. До этого у нас совсем не было друзей, но Том всегда стремился быть лучшим и популярным…Наконец он этого добился, ведь он у меня такой целеустремленный… Всегда идет к своей цели… А то, что он секси-мачо, меня раздражает, но зато к нему клеятся много шлюх… Даже сама мисс Популярность – Мадлен. А как же я, Том? Ты забыл про меня? Про своего маленького братика? Ты ушел в мир этой чертовой Популярности добрым и заботливым братом, но ты там изменился… Сильно изменился… Точнее тебя изменили твои новые друзья… А про старых друзей ты забыл, Том? Ты не то что ко мне, даже к Георгу и Густаву не подходишь! Иногда подходит к тебе Андреас… И то редко! Ты совсем забыл про группу! Мы никогда не забудем твоего предательства!!! И не смотря ни на что, я люблю тебя, Томми! Но я люблю тебя не как брата, а намного больше вот уже несколько лет! Ты всегда будешь в моем сердце нежным и ласковым братом… Любовь моя к тебе, котенок, очень сильная и мучительная… Почему ты начал меня обижать и бить с дружками на пару?! Что я тебе такого сделал??? Скажи мне!!! Я хочу знать!!! Я продам дьяволу свою душу, лишь бы быть с тобой, чувствовать тебя рядом, вдыхать твой запах… Я просто умираю без твоей ЛЮБВИ, без твоего тепла. Я очень хочу почувствовать твои поцелуи на своей коже… » — Вдруг мысли Билла перервал какой-то шум внизу. Через несколько минут заиграл ХИП-ХОП и Билл понял, что Том снова устроил вечеринку.
***В это время на вечеринке***
— Том… Ты можешь подойти? – Позвал Тома его друг, по кличке Репер – Майк. Не хотя оторвавшись от бутылочки редбулла и от «интереснейшего» разговора с Мадлен, Каустарший все же подошел.
— Чего тебе?
— Где этот ЭМО – урод?
— В своей комнате. – Безразлично бросает Том в ответ.
— Я такое придумал… Короче сегодня будет офигенная пизделка с примесью порнухи! Ну как тебе моя идейка? – Потер руки Репер – Майк.
— Ооо… Я заинтригован. Что ты предлагаешь?
— Хочу поиметь твоего сладенького братика… — Том приподнял бровь, — Том, если хочешь я заплачу за это… Сколько тебе надо? Девочки любят богатеньких мачо…
— Думаю пару тысяч вполне хватит. – Тут друг Тома дерзко улыбнулся и протянул купюры Каустаршему, еле устояв на ногах.
— А теперь зови его сюда!
— Ты хочешь здесь его…
— Дааа… Что это за вечеринка без траха??? — Репер – Майк был окончательно бухой в *опу.
Том разворачивается и идет за Биллом. И его абсолютно не волнует, что будет с братом-близнецом…
***В комнате Билла***
Билл сидит на окне и думает про себя и брата, вспоминая детство. Неожиданно кто-то дернул за ручку двери и рокер дернулся. После неудачных попыток открыть дверь, он услышал хриплый голос брата:
— Билл, открой!!! – Орет Том и со всей силы стучит в дверь. Но Билл молчит.
— Билл, ОТКРОЙ!!!!! – Еще сильнее закричал репер.
— Что тебе надо? – Тихий голос Билла.
— Да вот решил позвать тебя на вечеринку! Ты ведь все-таки мой брат!
— Уходи! – Сказал Билл и слезы брызнули на глаза.
— Что?! – Том уже всем телом начал вышибать дверь, не жалея себя. Биллу становится жалко брата и, подойдя к двери, открывает.
Том, не слова не говоря, схватил Билла за руку и крепко сжимая, потащил брата в гостиную. Билл не сопротивлялся…
Увидев на лестнице Тома с бледным Биллом, Майк выключил музыку. Все расступились и Каустарший толкнул со всей силы Каумладшего в середину комнаты, наблюдая за происходящим.
Майк подходит к рокеру и бьет того кулаком в лицо, а коленкой в живот. Билл падает на пол и сжимается комком.
— Ну что, ЭМО-сука, вот мы и встретились! – Майк бьет ЭМОбоя ботинком по лицу. Из носа Билла потекла алая кровь…
А Том, пока били его брата, сосался с Мадлен, намереваясь с ней переспать. Когда Мадлен сделала ему минет он, услышав пронзительные крики из гостиной, выбегает из ванны и бежит в ту комнату.
… Вокруг безжизненного тела Билли, ковер полностью пропитан кровью, несколько парней продолжают жестоко избивать его ногами.
И только сейчас до Тома дошло происходящее…
— Нет!!! – Орет репер, расталкивая толпу и ложась на Билла, опираясь локтями и коленами о пол, чтоб не придавить его, прикрывая своим телом.
Билл лежит на животе, а Том, прижимаясь своей щекой к его, плачет и дрожит. Каустарший слышит, как он хрипит, захлебываясь в крови.
— Том… Помоги мне… — еле слышно — Мне больно…
— Все!!! Хватит!!! Он и так почти не живой!!! – Том поворачивается лицом к Майку.
— Том, ну ты знаешь, что этот урод… он… он – ЭМО!!! Фу, мне даже произносить эти слова противно!!! — Репер – Майк скорчил рожу на Билла.
— Все мы ЭМО внутри!!! Потому, что каждый человек ЭМОЦИОНАЛЕН!!! А без эмоций это просто кукла!!! – Том буквально повторил слова Билла.
— Я убью этого сучонка!!! Даже Тому мозги закомпостировал своими ЭМОЦИЯМИ!!!
— Зачем ты это сделал? Теперь они меня точно прибьют… — Прошептал Билл. А Том, подошел ближе к нему и прошептал на ухо:
— А нечего было показывать свои ЭМОции, становясь ЭМОкидом!!!
Билл посмотрел на Тома полными болью глазами и отключился.
— Это ты во всем виноват!!! Ты говорил, что поимеешь его, а бить не будешь!!! – Яростно орет на Майка Том, прижимая к себе Билла.
— Что?! – Майк с кулаками бросается на Каустаршего, но остальные парни придерживают его.
— Билл… Скажи что-нибудь… — Шепчет Том и целует Каумладшего в щеку.
Слезы хлещут из томиных глаз и взяв Билла за руку нежно погладил ее.
— Том, я заплатил тебе, поэтому я делаю с ним, что хочу!!!
— Ты мне солгал!!!
— Да че ты так паришься? Ты забыл, что после уроков мы всегда дубасили эту шлюшку?! Он уже привык… И я не хотел врать тебе! Я действительно поимел бы его, но перед этим решил поучить его маленько… Ты же знаешь, как я терпеть не могу ЭМО!!! Плюс ко всему, он слушает РОК!!!!!
— Ну и что?! У каждого свой стиль в музыке… Каждый слушает свое!!! Знаешь, какой я болван! Я хотел иметь друзей и так к этому стремился, что и не заметил настоящих друзей, как Билл!!!
— Том, я ведь тебе все-таки заплатил!!! Парни, ну что трахнем сладкую попку этого ЭМО??? – Указав пальцем на Билла, сказал Майк.
— Вот, забирай свои гребаные деньги!!! Мне брат важнее!!! – Том кинул в лицо Реперу-Майку купюры, — И своих друзей тоже!!! Вы все…ВАЛИТЕ ОТСЮДА!!! ВОН!!!!!!!!! – Заорал Том не своим голосом.
— Хорошо, Том, мы уйдем… Но мы вернемся!!! Видно, ты слишком хорошо выпил и ничего не соображаешь!!! – Сказал Майк и хлопнул дверью.
— Кто тут еще не соображает!!! – Злобно прошипел Том и взяв брата на руки, направился в ванную.
Промыв Билла от крови и помазав раны заживляющим кремом, приподняв его, понес братика в его же комнату.
Положив Билли на кровать, и укрыв одеялом, Том лег рядом, вглядываясь в лицо маленького братика. Какой же его брат-близнец красивый… Том не мог оторвать взгляда от брата… Волосы Билла неровными прядями разметались по подушке, на ресницах подрагивали еще не высохшие слезы, по щекам стекала черная тушь, а губы такие нежные… Цвета алой розы…
Том аккуратно, чтоб не разбудить брата, провел рукой по щеке… мягкая, как у младенца… Спускаясь ниже касается пальцами приоткрытых губ… Билл выдыхает и кожу обжигает горячий воздух. От этого у Тома чуть не поехала голова, чувствуя такого теплого и родного Билли совсем близко… Ведет пальцами по шее, спускаясь к плечу… Рокер зашевелился во сне… Том быстро убрал руку как вдруг какая-то неведомая сила потянула его к лицу брата и, репер не удержавшись чмокнул Билли в щечку. От такого Билл еле заметно улыбнулся краешками губ, но эта улыбка не ускользнула от взора близнеца. Спустя минуту, рокер пододвинулся к брату, обняв желанное тело руками и положил голову на грудь Тому. Поняв, что брат не спит, а наслаждается секундами уединения, Каустарший посмотрев на его лицо, потянулся к губам, легонько поцеловав их. Но на этот раз Билл даже не дернулся. Усмехнувшись, репер положил руку на живот Каумладшего, постепенно спускаясь ниже… Как только рука опустилась на трусы рокера, тот быстро отвернулся от Тома. Но Том отступать не намерен… Он снова полез к брату, просунув руку тому в трусы. От такой реакции, Билл быстренько проснулся, отпрянув от брата…
— Ты что, совсем сдурел?! – Закричал Билл. На что Том облизнув губы, сказал:
— Ну ты ведь сам этого хотел, братишка.
— Я? И когда???
— Когда ты пододвинулся ко мне… Я же видел, братик, что ты не спал…
— Нет!!! Я тогда спал!!! А ты меня разбудил своей холодной рукой!!!
— Неужели?! И кого ты пытаешься обмануть? Самого себя? – Тут Билл понял, что попал и решил во всем признаться брату.
— Томми… Братик… Знаешь мне надо что-то тебе сказать…
— Ну, говори, не бойся… — Том сел возле Билла положив руку на его колено.
— Томми… знаешь… я не могу без тебя…я очень сильно по тебе скучаю… думаю о тебе постоянно… хочу к тебе…хочу тебя…хочу тебя видеть рядом с собой… обнять… поцеловать… ЧЕРТ!!! КАК ТЫ НЕ ПОЙМЕШЬ?! Я ОЧЕНЬ СИЛЬНО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!!!! ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ… СИЛЬНО… ЛЮБЛЮ… Ты не представляешь, как мне больно было видеть тебя с другими… Меня словно раздирало изнутри… И тогда мне просто хотелось умереть… Умереть в твоих руках… Растаять у тебя на глазах… Быть с тобой…
Том в ответ обнял Билла за талию и впился в губы страстно-нежным поцелуем. Рокер, не ожидая ответной нежности, вздрагивает и пристально смотрит в «свое отражение». Репер всего лишь хитро улыбнулся и подтолкнул брата к кровати. Билл быстро лег на нее и потянул Тома на себя, целуя его секси-губки. Оторвавшись от пухлых податливых губ, Каустарший спустился ниже к шее… засасывает и покусывает нежную кожу Билли… переходит на грудь… медленно обводит ранки языком… Билл стонет и цепляет ногтями простынь… Рука Тома медленно переходит на боксеры и резко сдергивает их с брата, но тут Билл отстраняется, прикрываясь одеялом.
— Что случилось? Я что-то не так сделал? – Том приблизился к брату.
— Я…я не хочу этого с тобой… — Произнес Билл.
— Но…почему? Ты ведь любишь меня.
— Да… Но я не знаю, любишь ли ты меня?
На этот вопрос Том не ответил. Посмотрев на Билла, он встал и ушел, закрыв дверь. Биллу стало обидно… Слезы так и просились наружу… «Почему я так не счастлив… Мне так больно… Я ему признался в любви… Только сегодня мне хватило храбрости признаться ему… Такое ощущение, что он взял и просто вырвал мое сердце с груди, разбив его в дребезги… На тысячи маленьких кусочков… У меня уже сил нету держать эту боль в себе… Лучше я стану ангелом и буду находиться с ним всегда рядом и охранять его, нежели я буду без него страдать…» С этими словами Билл приподнялся с кровати и со слезами на глазах, перелез через окно… На него подул теплый ветер, как будто зовя наверх к далеким холодным звездам, чтоб навсегда там раствориться со своей болью… Набравши в легкие побольше воздуха, Билл полез по лестнице на крышу…
***В комнате у Тома***
Том сидел на полу, поджав под себя колени и слушая реп, нервно курил сигарету, думая о своем поступке с братом… « Он спросил, люблю ли я его, а я из-за не смелости взглянув на него, только встал с постели и как трус, вышел из комнаты, побежав к себе… Боже… Билл… простишь ли ты меня? Я столько причинил тебе боли… наверняка после моего ухода ты сидишь и горько плачешь, кусая свои нежные губы… Ты обижался, когда я тебя с друзьями… вернее с бывшими друзьями лупасил в школе… Но все равно потом прощал, какой бы сволочью я не был, видя во мне заботливого старшего брата… Ты ничего так и не понял, почему я так над тобой издевался… Я бил и высмеивал тебя, братик, чтоб подавить свои чувства к тебе, считая это ненормальством и неправильным влечением… а когда я узнал, что и ты любишь меня также, как и я тебя, я понял, что тоже ОЧЕНЬ СИЛЬНО ЛЮБЛЮ И НЕ МОГУ БЕЗ ТЕБЯ!!! ТЫ МНЕ НУЖЕН, КАК ВОЗДУХ, КАК ВОДА, КАК ЛЮБОВЬ МОЯ… Я понял… наверно это все предначертано было судьбой, что мы будем вдвоем и наши чувства к друг другу — взаимными… уже все было решено судьбой, когда мы еще лежали в чреве нашей матери под сердцем… Судьба выбирает для человека его спутника жизни, его вторую половинку еще когда он не родился… А если его половинки вдруг не станет, что тогда? Не найдя свою любовь, предначертанную судьбой, этот человек просто будет всю свою жизнь страдать или вовсе исчезнет с засохшею душой с нашего мира…» Вдруг Тома кольнуло внутри и он почувствовал, что что-то произошло с Биллом…
Вбежав в комнату брата, но не найдя его там, Том начал думать, где тот может быть… Побегав по всему дому, он побежал на крышу…
***На крыше***
Повеяло холодом и Билл отошел немного от края. Звезды смотрели на него и мерцали на небе, готовясь принять новую грустную «звездочку» в свою большую семью. А вот и выплыла луна с темного облачка… Каумладший смотрел с замиранием сердца на необычайную красоту ночи…
— Нет!!! Не делай этого! – Вдруг с неоткуда донесся хриплый и такой родной голос. От голоса брата немного вздрогнув, Билл обернулся. И что же он увидел? Он никогда раньше не видел своего Тома таким… Каустарший дрожал и глотал слезы, глядя братику в шоколадные глаза…
— Нет, Билли…прошу тебя…
— Томми… я не могу жить с этой болью… мне очень тяжело…пойми меня… ведь я люблю тебя… я жить без тебя не могу…
— Я тоже… я тебя… люблю…— Шепчет одними губами Том и подходит к брату.
— Что??? Что ты сказал? Я не ослышался?
Билл вдруг вздрагивает от прикосновения рук Тома. Репер вцепился в него, как в последнюю надежду… Каустарший гладит спину, плечи Билли, целует его щеки, шею, но не чувствуя ответных ласк, повис на нем, утыкаясь куда-то в шею, снова начиная плакать. Чтоб успокоить брата, Билл погладил его по голове, как в детстве, и поцеловал в висок…
— Тише… тише… не надо… не плачь… пожалуйста… любимый… — Говорит тихо на ухо брату Билл.
— Я…я… прыгну… если ты прыгнешь, я прыгну за тобой… можешь не сомневаться… — Сквозь слезы шептал Том.
— Я не прыгну… если ты будешь рядом со мной всегда…
— Я люблю тебя!!!
— И я тебя люблю… сильно люблю!!!
Близнецы стояли на краю крыши взявшись за руки и смотрели на друг друга, теплыми, влюбленными глазами, понимая, что никто из них не лжет другому… в подтверждение своих чувств они растворились в пелене своего нежного поцелуя. И только месяц и ночь видели две обнимающихся и целующихся фигуры на краю крыши судьбы…
***Через несколько лет***
Билл сидел в гостиной и читал какую-то книгу. В комнату заходит Том с улыбкой и подходит к брату…
— Билли, любимый, ты не забыл, что сегодня за день? – Обнимая сзади Билла и целуя в губы, спрашивает Том.
— Конечно не забыл! – Обнимая брата и отвечая на поцелуй, говорит Билл, — Сегодня наш день рождения и я приготовил тебе сюрприз!
Билл протянул маленькую коробочку Тому. Открыв коробочку, Каустарший достал оттуда ключи и сказал:
— Оу… да… всегда мечтал иметь ключи от… — Том посмотрел на Билла.
— От моего сердца!!! И от этого… — Билл встал с дивана и подошел к окну, немного отодвинув шторку.
— Что там??? – Недоумевал Том.
— Сам посмотри!
Том поплелся к окну и увидев стоящего черного джипа, обернутого в праздничную фольгу, поблескивающего на солнце, чуть не расплакался от такого дорогого подарка. Он подскочил к Биллу и крепко обнял его.
— Я подумал, что нам уже по 18 лет стукнуло, а мы еще не водим машину. – От смущения пробормотал Каумладший.
— Билли… у меня для тебя тоже кое-что есть… — Сказал Том с озорным огоньком в глазах и с нежной улыбкой на губах, протягивая обшитую мехом коробочку с красным сердечком в центре.
Билл без колебаний открыл ее. Увидев там браслет, он начал рассматривать его. Браслет был сделан с платины, а по бокам на нем поблескивали больших размеров дорогие камни, естественно среди них был и бриллиант – любимый камень Билла. Также на браслете с двух сторон была гравировка. С одной стороны — «Билли, я люблю тебя», а с другой – «Том и Билл вместе навсегда». И на каждой стороне предложения обведены сердечками… Но вдруг на глубине коробочки, Билли увидел сердечко-медальон. Открыв его, он взглянул на фотографию, где они стоят совсем, не по-братски обнимаясь, в 15 лет. А рядом надпись, тоже обведенная сердечком – «Я всегда буду с тобой…» Билл взял этот медальон и одел на шею, боковым зрением заметив, что у Тома на шее также поблескивает точно такая цепочка. Заметив удивленный взгляд брата, скользивший по шее, Том хитро улыбнулся и сняв цепочку, открыл свой медальон в виде сердца.
Внутри этого «сердечка» была несколько другая фотка, чем у Билла. На той фотке был грустный Каумладший, а рядом гравировка – «Я люблю всем сердцем своего малыша Билла Каулитца».
Билл, обрадовавшись такому подарку, нежно чмокнул братца в щечку. А Каустарший ласково улыбнувшись, пошел в спальню. Но через некоторое время вернулся еще с одной коробочкой, пошикарнее первой. Позже встав на колени перед Биллом и сняв ЛЮБИМУЮ кепку, Том немного погодя, произнес слова:
— Билли, я очень сильно люблю тебя и… помнишь, ты давным-давно, а точнее в 15 лет, там, на крыше, ты сказал «Я не прыгну… если ты будешь рядом со мной всегда…». Так вот… я буду с тобой рядом всегда если… — Тут Том нервно сглотнул, протягивая Биллу вторую коробочку и открывая ее… Взор рокера упал в коробочку на обручальное кольцо с огромным алмазом, размер которого был с клубнику, а на самом кольце написано – «I love you»…
— Билл, ты выйдешь за меня… замуж? – Том буквально покраснел.
Такого подарка на днюху Билл явно не ожидал и, посмотрев на лицо брата, который переживал, делая предложение Биллу выйти за него, выдохнув воздух из легких, сказал:
— Конечно Томми, мой Томми, выйду! Я люблю тебя! – Билл на этом слове прыгнул к Тому в объятья и поцеловал того в губы, произнеся:
— Мы будем вместе, не смотря даже на то, что я ЭМО-РОКЕР, а ты – РЕПЕР.
— Ты прав, любимый… — Повторил, как завороженный, Том за своей второй половинкой, зная, что они будут теперь вместе всегда... | 41 |
пальма | AU, BDSM, Hurt/Comfort, PWP, Underage, Ангст, Групповой секс, Дарк, Драма, Изнасилование, Кинки / Фетиши, Насилие, Нецензурная лексика, ООС, Психология, Секс с использованием посторонних предметов, Ужасы, Философия | — Ичиго,а давай потрахаемся!
Хичиго хищно улыбался,для пущего эффекта размахивая Зангетсу на подобии вентилятора.Ичиго поперхнулся слюной,набежавшей от раскрывшейся в его воображении картины и возмущенно завизжал,словно девица-недотрога:
— Но нет,Хичи,так нельзя!Ведь мы оба мальчики!
— Сам ты мальчик, -пробурчал разматывающий марлю Хичиго, -я уже,между прочим,полноценный мужчина!
Ичиго посмотрел на Зангетсу как на предателя.Он его значит любит,полирует,натирает,смазывает...А он за его спиной водит шашни с этой жертвой Ваниша?Нет,не бывать этому!
Ичиго хотел было добавить что-то про то,что заниматься сексом на стекле под углом в 90 градусов противоречит законам физики,но тут он почувствовал что его запястья стягивает что-то мягкое и шершавое,а в спину упирается что-то твердое и колючее.Не успел синегами подумать об ООСе,как Хичиго рывком сорвал с него кимоно и засмеялся коварным голосом.Ичиго гордо выпятил зад в сторону пропорционально противоположную от разгоряченного ствола Хичиго,и произнес:
— Я тебе тут не какой-нибудь там мальчик-одуванчик!
— Тут,там.. –пропыхтел Хичиго,борясь со своим правым носком, -я хочу здесь и сейчас!
И когда Ичиго уже начал распеваться,чтобы в который раз при потере девственности сымитировать оргазм,а на Хичиго остались одни панцу с узором из чиби-Кенпачиков,мимо пробежал Кон в костюме Шуичи.Он приветливо помахал рукой в которой сжимал трехзубую вилку,а его глаз горел красным пламенем Ада.
— Ахаха,Ичиго привязали к пальме и он похож на девочку-ромашку!Хотя я вижу что ты совсем и не ромашка,прогиб твое спины говорит о богатом жизненном опыте!
— Жизненно-ценном! –добавил Хичиго,чувствуя,что нашел родную душу.
— Ублюдок,верни мое тело! –взвыл Ичиго,чувствуя что еще пять минут пассивного онанизма об пальму и он кончит прямо в ее раскинувшиеся по окну корни.
Но Кон был бы не одним из самых популярных персонажей фендома,если бы не сказал:
— Отсосешь –отдам.
Ичиго подумал что отсосать у самого себя это так непривычно,но приятно,поэтому согласился.Но Хичиго,чей член стоял от напряжения словно Питерские мосты в белые ночи,обнял обоих кареглазорыжеволосых парней за то место где у нормальных людей талия,но режиссеры аниме о ней явно забыли,и сказал:
— Быть тройничку!
И тогда он прижался своим горячим телом к спине Ичиго и сладко прошептал ему на ухо:
— Ты гнешься как шлюшка,медово-сахарный мой.
И он плюнул на ладонь и растер по всей длине,и схватив Ичиго за подрагивающие в судорогах от напряжения ягодичные мышцы, резко вошел.
Синегами профессионально стонал глядя на пальму и размышляя о том,что приготовить Ренджи на ужин.Тут он почувствовал на своем затылке чью-то длань и увидел Кона,расстегивающего ширинку на своих блядских шортиках.Тут же ему затолкали в рот испещренный венами член,но Ичиго не жаловался,так как гордился тем,что у него такой большой,что не помещается в рот обычного японского школьника.Он тут же принялся активно сосать,вспоминая детство и российских гастарбайтеров с «петушками»,так как привязным к пальме было сложно выбить из Кона дурь вместе с таблеткой.Пообещав себе подложить гадкому медвежонку ЛСД вместо заменителя,он начал водить рукой вдоль своего возбужденного члена,так как пальма осталась безразлична к его страданиям.
Хичиго впился пальцами в бедра Ичиго,вколачиваясь в него словно отбойный молоток в асфальт.Но он знал,что малыш Ичи любит жестко и поэтому не сдерживался.
У Ичиго уже болели руки,так как надрачивать когда они привязаны к спине было немного неудобно,но тут его лицо облила сперма Кона,кончившего со сладким «ня» на устах ©
Хичиго не был сволочью.Возможно,в прошлой жизни,когда он еще не был Дырявым,он любил детей,котят и фикусы.Не будем уточнять как именно он их любил – фендому это все равно не известно.Но протянув правую руку помощи Ичиго он,извиваясь словно Змий-искуситель но без яблока зато с яйцами,кончил прямо в Райские врата мальчика.Ичиго изогнулся дугой в пояснице и простонал что-то нечленораздельное.
— Гадкий ребенок,ты запачкал мне руку! –возмутился Хичиго. –Я накажу тебя!
И сгребя за шиворот Кона,который уже снова стал кавайным элементом фендома,засунул его в разработанное отверстие Куросаки.
Ичиго взвыл словно Иерихонская труба – не каждый день к тебе в зад засовывают плюшевых говорящих медведей,но Хичиго был зол,поэтому его окутывала аура холодного безразличия.Он двигал рукой вперед и назад,а Кон от бездействия решил пощекотать прямую кишку синегами.Он решил вступить в команду того степлероголового капитана,которому вставил Исида,поэтому взялся за углубленное изучение скрытых способностей Ичиго.
Куросаки сам от себя охуел,когда понял что снова возбуждается.Разорвав связывающую его марлю,он кончил Хичиго прямо в ненавистный желтый глаз с помощью одного мощного движения,которое показал ему Кенпачи,и,коварно посмеиваясь,растворился в тумане.Хичиго сплюнул на окно и вытер лицо Коном.
— Да чтоб тебе Гриммджоу по дороге встретить! –вздохнул он и уселся под пальмой в позе лотоса.
А на соседнем небоскребе стоял Зангетсу с видеокамерой и заливался коварным хохотом,представляя за сколько он продаст Урахаре новую порцию компромата.... | 94 |
Сказка о том, как Наруто спасал Хинату | Юмор | Действующие лица:
Наруто в роли Иванушки – дурачка
Хината в роли Василисы Прекрасной
Сарутоби в роли Царя
Кисаме в роли Русалочки
Зетсу в роли Аленького цветочка
Хидан в роли Кощея Бессмертного
Саске в роли 1 головы Змея Горыныча
Орочимару в роли 2 головы Змея Горыныча
Кабуто в роли 3 головы Змея Горыныча
В некотором Царстве, в некотором Государстве жила была девица распрекрасная Василиса Прекрасная (Хината). Но настигла это Царство беда! Напал на королевство Змей Горыныч. Короче, этот трехголовый чувак совсем обнаглел – третий наезд на Коноху (т. е королевство)! Ну, ладно он наезжает — расходы все равно государство оплачивает (т. е Страна Огня) – так нет же, он решил на девушек охотиться, да еще на каких (!) – на самих красавиц! Вот гад! Губа то не дура.
Вот он охотился, крал, ваще чувак страх посеял! Коноховцы терпели, пока Горыныч не похитил Хинату! У всех терпение и лопнуло. Решил Сарутоби, что спасать надо красавицу – доченьку (от авт.: Закроем глаза на то, что Хината дочь Сарутоби ^_^) да и деньги на ремонт деревни… э-э-э Государства уже кончались. И решил Царь найти удальца – спортсмена. И вот объявления развешаны. Осталось лишь ждать. И вот день настал. Возле штаба хокаге… тьфу ты… возле Замка пришли самые отважные и ЭМО (авт.: РЖУ!!! =^_^=). К присутствующим вышел Катетсу и заголосил красноречивую речь:
-Мы рады, что так много желающих пришли спасти Ее высочество Хинату – сама. Кастинг будет проходить в зале Третьего.
-Дорогие желающие, я очень рад, что…
На весь зал заиграла песня «Futatsu no Kodou to Akai Tsumi». (Авт.: 0_o)
-Алло… э-э-э я сейчас занят… нет…что? Какаши совсем с катушек слетел? А ну быстро отобрали у него ромашку! Я же сказал, что она под запретом! Катетсу придурок, убить мало!!!;%;:?;*_. (авт.: У Хидана челюсть на полу *-*) Все, отбой! – Сарутоби отложил телефон, и как ни в чем не бывало, продолжил прерванную речь. – Вас набралось слишком много, поэтому я хочу, чтоб вы все представились, и я сделаю свои выводы. Все же ниндзя … (авт.: Ксо!!! >.<) рыцари должны уметь красиво говорить. Ну, я так думаю. И вот еще одно… Эмо, пшли вон!
Да, Сарутоби не умеет общаться с такими людьми. Рев поднялся оглушающий! Но вот через пару часов рыдания прекратились. (авт.: XD)
-Ну, можно начинать, я думаю. Так кто первый?
После того как почти больше половины было отсеяно, Сарутоби потерял надежду, что вообще найдется тот, кто сможет спасти Хинату. Это начинало его злить.
-Имя, фамилию живо!
-Да как ты смеешь мне – чистокровному вампиру Канаме Курану такое говорить?! Да знаешь, что тебе…
-Пшел отсюда!
-Да ты…
-Вы, оболтусы, а ну живо его убрали с глаз моих долой!— Сарутоби бросил недовольный взгляд на двух качков 2,5 метров с кепкой. Вопль, который поднялся, вообще не отличался от эмовского. (авт.: да простит мне это Канаме – сама ^_^) Пройдя все испытания, которые необходимы, к концу второй недели остались лишь два человека: Наруто Узумаки, который хотел стать Хокаге, и Канаме Куран, который ваще заблудился в поисках Юки. (авт.: 0_о бедная Хината. Ее ж так никогда не спасут!). Прошло еще несколько часов на то, чтоб Канамыча пнуть в свое аниме. Но они малость промахнулись, и Канаме прилетел в Bleach (авт.: как – нибудь попробую таку историю написать — Бедный, бедный Канаме).
Короче, после недолгих раздумий, был выбран Наруто – кун. Ну вот, когда мальчик отошел от шока, так как он вообще не думал, что пройдет кастинг на ДОМ 2 (авт.: под столом), его стали готовить к походу. Дали они ему тока карту, накаряканную Па – куном (авт.: ж-ж-жесть!)
Идет он, идет. Видит озеро иль болото впереди. Ну, думал, выпить – то водичку, наверное, чистую. Наклонился Наруто к водичке… и как выпрыгнет нечто синее.
-О, как звать тебя консервы просроченные?
-КИСАМЕ — РУСАЛОЧКА!!! – такому басу позавидовал бы сам (авт.: оффффигеть, никто в голову не лезет >|) Карабас Барабас.
Удалец наш малость офигел. Кисаме смущенно откашлявшись, произнес таким до жути противным писклявым голосом:
-Кисаме – русалочка (авт.: Аццкий косплей на сирену :))
-Послушай… ээ милое существо, не видел ли ты существо поганое Змея Горыныча с прелестной девицей?
-О, было что – то ПОХОЖЕЕ… кхе… выпрыгнул я ТАК ЖЕ… а они так противно ЗавИЗжали. Гоменосай, голос трудно контролировать.
-А девица тоже с ними была?
-Да она впереди всех и бежала. А этот Горыныч орал: «Кхитата или Хината» и так еще противно руками в разные стороны махал (авт.: хо – хо – хо ща как начну стебаться ХD)
-Спасибо тебе большое. Я пойду дальше.
-Эх, вали, вали.
Идет, идет Наруто наш дальше. С грехом пополам разбирается в чертежах собаки – «художника». Видит он нечто непонятное.
-Алоэ?
-Где? – нечто подняло голову. – Я Аленький ЦвЯточек!
-Это что, кровь? – Нару увидел, как у ЦвЯточка стекало что – то красное с уголков губ.
-Где?! – Зетсу вскинул руки вверх и заверещал чисто бабским голосом (авт.: 0_о), но затем удивленно замолчал.— Уау, я, оказывается, еще орать так могу! Эт не кровь, а томат!
Наруто даже не стал опрашивать знакомого, а лишь быстро «сделал» ноги. Ему почему – то вспомнилось, как мама ему говорила, когда он был маленьким, что проблемы с психикой передаются воздушно – капельным путем.
«Хината, я спасу тебя, тока дорогу найду». Идет, он идет, проклиная несчастного Па – куна. Ну, ладно, кажись, малость разобрался. Нужно найти кого – нибудь, что бы дорогу подсказал! Стоило ему об этом подумать, как видит на поляне чувачка неприметного с сундучком приметным.
-Подскажите пожалуйста, — Нару сделал один шаг в сторону незнакомца.
-Пшел вон! %;№?%;! «;№!*!
-Э-э, но можно у вас поинтересоваться (авт.: нифа Нару какой – то вежливый получается! 0_о)
-О, Дзясин – сама, чаво те?
-Вы тут Змея Горыныча не видели?
-А, ты про это. Я то думал, что ты за золотом моим! Мне дедок мой рассказывал о том, что его батю один мелкий кокнул. Ну, чах Кощей, чах над златом, как вдруг нагрянул какой – то пацан. Ночью растаскал все золото. Кощей на утро решил золотце свое проверить, и видит он, что сундучок то пустой! Сердце то и подвело! Во! Вы не верьте про иглу, зайца, утку. Вранье это все!
-Так, где вы видели то Горыныча?
-А, Горыныч у ся в клубе «№;:! На визитку. Позвонишь и скажешь, что от меня. Тя фейс – контроль пропустит! Во!
-Спасибо большое!
Дело сделано. Осталось звякнуть Горынычу и все — Хината спасена!
Подошел он к клубу «Хэби» (авт.: точняк Саске придумал! У Орыча бы фантазии не хватило, а Кабуто ваще эт не касаетсяч)
-Я звонил,— произнес парень двум шкафам, перегородившим путь. Те, переглянувшись, расступились в стороны.
Теперь он внутри. Осталось найти Горыныча и вызвать на бой, чтоб больше не наезжал на Коноху. В клубе вовсю играла музыка. Да, вроде нормальная. Удалец подошел к бармену и закричал в ухо:
-Где Горыныч?
-У себя! Иди прямо и увидишь дверь с табличкой «Змей Горыныч»
-Хорошо! Спасибо!
Дверь легко нашлась. Наруто что было сил пнул ее. она с треском вылетела.
-А ну, чудище заморское возвращай девицу!
-Да забирай! – заверещал Орыч
-Сдалася она нам!— заорал Саске
-У меня барабанные перепонки лопнут скоро. Орет она у тебя слишком громко и много! – завизжал Кабуто
И вылетел парень из клуба вместе с Хинатой.
-Если еще раз захочу кого – нибудь украсть – убейте меня! – обратился Орочимару к своим двум другим головам.
-Пойдет! – хором отозвались они.
Вернулись Нару с Хнатой в королество и поженились! Жили они долго и счастливо, наверное.
Вот и Сказки конец, а кто слушал весь этот бред – молодец!!!
Весь этот бред был написан под действием ромашки ^_^ Фантазия малость пошатнулась и получилось Это! Так что никаких претензий!!! Ну. корка же, правда? Ну. где же, если не здесь покажут Их (этих чуваков из истории) в таком свете. Так что приятного ржача!
Shiro Tenshi | 8 |
Невинность его души | PWP, Underage, Насилие, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица, Романтика, Флафф | Невинность его души…
Привет. Меня зовут Пол Миллер. В моей жизни было много взлетов и падений, прежде чем я стал относительно успешным и счастливым человеком. И эта история о том, как круто однажды изменилась моя жизнь и о чем я не жалею до сих пор…
***
До начала занятий оставалось всего пара дней, и нужно будет опять ехать на эту каторгу. Почему это волнует меня? Да потому что мне 16 лет и я ученик старшей школы. Учусь я в частной школе-интернате Belmont Hill School. И все бы было не так плохо, если бы она не была только для мальчиков… А учусь я здесь с первого класса, поэтому мое общение с противоположным полом сводились к минимуму с самого детства…
Но это не значит, что я стал педиком! Нет уж! Только не я! На хрен этих гомосеков! Я нормальный парень, практически уже взрослый мужик, так что нечего вешать на меня ярлыки. Ну, нет у меня девушки и никогда не было… Ну и что? Так это во всем школа виновата. Даже на выходных приходится здесь торчать, потому, как она находится на окраине Бостона в Бельмонте штат Массачусетс. А ездить туда-сюда в город запаривает…
К тому же я достаточно робкий, и начать разговор с незнакомым человеком достаточно проблематично. Что уж тут говорить о девушках? Да я же краснею как помидор, и заикаться начинаю, несу какой-то бред. А я ведь не идиот! У меня очень неплохие оценки и в спорте я силен. Практически во всех видах…
Но мы с Дареном предпочли вступить в баскетбольную команду.
Дарен Грин мой лучший друг и сосед по комнате. Я и сам не понял, как привязался к этому придурку. Вот уж у кого совести ни грамма нет! Хоть внешне мы и похожи — оба достаточно высокие, спортивного телосложения, темно-русые волосы глаза похожего цвета: у меня зеленые, а у него голубые, но по характеру мы совсем разные. Из-за своей робости я не умею нормально общаться с людьми, он же всегда в центре внимания, звезда любой вечеринки, душа компании. Конечно, я тоже популярен, ко мне постоянно кто-то набивается в друзья, но радости от этого я не испытываю, предпочитаю спокойное времяпровождения. А еще он уже давно распрощался со своей девственностью. Что, впрочем, и не удивительно, ведь он более развязный и, кажется, что нет ничего такого чего он бы не смог сделать. Все всегда делается как ему того захочется. Если Дарен захочет какую-нибудь девушку он ее получает. Думаю, он достаточно порочен… В то время как мои познания сводятся лишь к теории. Но, зная это, мой друг, не издевается надо мной, за что я ему очень признателен…
Мы с ним учимся вместе с 7 класса. Тогда, когда он к нам перевелся, скажу честно, я ему не обрадовался. Во-первых, раньше в комнате я жил один и мне это нравилось. Так спокойно и уютно… Во-вторых, эта скотина решила, что он займет мою парту. Из-за этого, помню, мы сильно подрались. Но парту я все же отвоевал. Мы так и ходили, игнорируя друг друга. А в комнате даже не разговаривали. Хотя он и развесил на стенах свои уродские плакаты с рок-группами. А в выходные включал на всю комнату нечто сатанинское. Я же просто уходил читать или просто гулять в парке. Рядом с нашим общежитием у нас расположен очень красивый парк: деревья, лавочки, небольшой пруд. Чем не сказка?! А так как я на самом деле не конфликтный человек, то предпочитал не ругаться с ним снова. Только сошли последние синяки от прошлого «разговора». Думаю, мало что могло измениться в наших с ним отношениях, учитывая, что ни один из нас не хотел налаживать контакт.
Но зимой мы с одноклассниками играли в снежки в парке и я, поскользнувшись, упал в пруд. Естественно лед не выдержал моего веса, и я провалился в холодную воду. Наверное, я утонул бы тогда. Я ведь плавать никогда не умел, да и выбраться из воды на лед никак не получалось, он ломался под руками. Но меня спас тот, от кого я меньше всего ожидал этого.
В то время как остальные ошарашено замерли от испуга, Дарен бросился ко мне. По пути проламывая тонкий лед. В общем, он доплыл до меня и вытащил на берег.
Позже мы полмесяца пролежали в лазарете с ангиной. И как тут не начать общаться, если рядом только он на соседней койке. Да и к тому же я ему благодарен за спасение. Вот с тех самых пор мы и дружим. Но плакаты он все равно не снял. Гад!..
В общем, сегодня он позвал меня в гости, сказал, что одной девчонке очень нужна компания. Поэтому я собрался и поехал к нему. Живет он в паре кварталов от меня. Они с матерью живут одни, но и она уехала куда-то по работе. Может быть, сегодня мне повезет, и девственность покинет и меня?! Надеюсь, я не наломаю дров. А то мне уже 16, а я даже целоваться не умею. Не говоря о чем-то другом… А ведь тело требует, и одной дрочкой нехорошо изводит организм…
А вот я и на месте. Расплатился с таксистом, позвонил в дверь. Мне открыл Дарен.
— О, привет! А мы уже тебя заждались!
— Привет, Дарен, — прохожу внутрь, в гостиную. Там сидят две девчонки. Да уж. Друг у меня самый лучший! Обе девчонки красивые, очень даже. С такими телами только купальники и рекламировать!
— О! Дарен, ты не говорил, что твой друг такой красивый…
Ко мне подходит одна из них, сексуально виляя бедрами. Мое сердце учащенно забилось, а во рту пересохло.
— Такой высокий, — говорит она. Изящная стройная брюнетка, высокая красивая грудь видна в декольте ее короткого платья, длинные ноги, пухленькие губки, маленький носик, большие темно-синие глаза. Она хороша!
— Ммм… Привет, — говорю. Кажется, я начинаю краснеть. — Я Пол.
— Привет, Пол, — говорит она. – Меня зовут Эшли, а мою подругу Джейн. – Махаю рукой в ответ на приветствие подружки Эшли. К нам подходит Дарен.
— Ну что начнем вечеринку?! – тащит нас к дивану. Там на столике уже накрыта поляна: вино, коньяк, конфеты, фрукты, порезанный дольками лимон.
Нда, кажется, сегодня я нажрусь до поросячьего визга. Меня усадили на диван между девчонками, сам же Дарен сел в кресло рядом. Так, все в порядке! Не нужно волноваться!..
Потом было разное: шутки, веселье, алкоголь. Девчонкам надоела эта жуткая музыка, и они потребовали что-то мелодичное. Все мы были уже достаточно пьяны. Блондинка, которая Джейн, потащила Дарена танцевать. А мы с Эшли остались сидеть на диване. Вот тут-то и началась паника…
Что же сейчас делать? О чем говорить? Замечаю, что Дарену уже хорошо. Он прижал к себе девчонку, облапив ее задницу руками, и страстно целует ее в губы. Быстро он, однако. Хотя Эшли отставать не собиралась, как я понимаю. Придвинувшись ко мне, она начала водить пальчиком по моему животу, как раз там, где начинался пояс джинсов. Кажется, я слышу свое сердцебиение. Наклонилась и дотронулась своими губами до моих.
— Что ты такой зажатый? – отстранившись, говорит она. – Ведешь себя как девственник?! – Блин, я краснею еще больше… — Что правда? – спрашивает она и начинает хохотать. А я не выдерживаю этого, вскакиваю с дивана и выбегаю из квартиры.
Алкоголь выветрился на раз. Решил пройтись домой пешком. Надо же было так лохонуться, я ведь говорил, что не умею целоваться… Пару раз звонил Дарен, но я сбрасывал его звонки.
На следующий день я тоже не отвечал на его звонки. А зачем? И так завтра увидимся, а вспоминать лишний раз о своем позоре не хочется.
Завтра пришло скорее, чем я ожидал. Родители с утра отвезли меня в школу. Надо же было как-то везти чемоданы. У нас в школе есть обязательная форма, но на выходных можно ходить в своей одежде. Поэтому я набрал кучу разной одежды, ведь домой в следующий раз если я и попаду, то только на Рождество.
Я приехал раньше Дарена, его вещей еще не было в комнате…
Он появился через полтора часа.
— Не скажешь ли мне, друг, какого черта ты морозишься от моих звонков и сбежал тогда из квартиры? Я девчонок на кой черт звал? Что бы ты наконец-то оттрахал хоть кого-нибудь, девственник несчастный! – Накинулся на меня с порога.
— Можно подумать. Ладно, извини. Я не хотел ставить тебя в неловкое положение…
— А ты меня раком и не ставил! Сам виноват, придурок, что провтыкал такой шанс. Но не переживай, благодаря тебе, мне было хорошо в двойне!
— Что?
— А то, что благодаря тебе я отымел их обоих!
— Врешь!
— Ни хрена не вру! – разваливается на своей кровати. – Это ты у нас смущаешься от разговоров про пестики и тычинки, а не я!
— Пф, — возмущенно фыркаю и отворачиваюсь. – Дурак!
— Сам такой. Так какого черта ты сбежал?
— Ну, она сказала, что я не умею целоваться и что я зажатый как девственник, вот я и покраснел, а она начала смеяться. Вот и все. Знаешь ли, в этом нет ничего смешного!
— Аха-ха-ха…
— Заткнись, хватит ржать!
— Ладно, согласен она себя не очень хорошо повела. Ну, может, тогда проститутку?
— Что? Нет уж. Не хочу никакую проститутку. Они же заразные!
— Ты совсем дурак, да?! На кой черт придумывали презервативы тогда? Не хочет он! Что же ты тогда хочешь? Любви до гроба? Чего? – он разозлился.
— Нормальную девушку хочу! А не какую-нибудь шлюху!
— Удачи. Ищи. – Поднимается с кровати, и выходит из комнаты.
Вот и буду искать. А что?.. Только когда вот?
Разложил вещи. Что-то Дарен долго не возвращается. И где он только зависает? Даже скучно как-то. Взял книжку и пошел в парк. Сел на траву под дубом, на улице все еще тепло, так что можно не бояться простудиться. Так увлекся чтением, что не заметил, как ко мне подошел мой не самый любимый одноклассник.
— Привет, Пол.
— Ага, привет, Джимми,— опускается рядом со мной. Слишком близко, я бы даже сказал, так что его бедро соприкасается с моим. – Ты что-то хотел? – закрываю книжку, устало потираю глаза.
— И да, и нет, — отвечает он. И я чувствую то, чего не должен был бы. Меня поглаживаю по ноге, по внешней стороне бедра, не спеша пробираясь к паху. – Тебя…
Я в ужасе распахиваю глаза и отталкиваю от себя эту рыжую немощь.
— Какого хрена ты творишь? По роже захотел получить?!
— Ну, чего ты успокойся, — делает попытку приблизиться ко мне. – Тебе понравится, честно!
— На х*й иди, педик чертов! Еще раз ко мне дотронешься, руки переломаю! Ты понял меня? – Трясу его за воротник рубашки. Он испуганно кивает. Еще бы ему меня не бояться! На голову ниже меня и тощий как скелет. И эта немощь решила ко мне подкатить?! Черт ненавижу эту школу! Куда не глянь, везде эти слащавые мальчики-зайчики, пожирающие тебя взглядом и строящие глазки. Меня тошнит от всего этого! Поднимаюсь, отбрасывая от себя этого дохлика на землю и ухожу быстрым шагом обратно в комнату. Вообще охренели…
Думаю, теперь понятно, почему Джимми не мой самый любимый одноклассник. Верно, потому что он голубее неба и мечтает лечь под меня уже года два. Знали бы все эти кретины, что за смазливой мордашкой умения нет ни хрена, может, перестали бы домогаться?..
Вот так вот прошли три недели учебы. Достаточно скучно, следует заметить. Мы с Дареном помирились, так что он больше не обижается на меня из-за своих шлюх… Сегодня суббота, большая часть учеников уехали домой еще вчера, а мы с Дареном как обычно остались в общаге. И он предложил слегка выпить, достал бутылку виски. Откуда он только берет столько алкоголя?
— Ты спиться не боишься?
— Пф. Я что каждый день пью? – Достает наши чашки, бокалов то нет. Я выкладываю из ящиков конфеты и яблоки. Он разливает вискарь по чашкам. Протягивает мне одну. Мы расположились на полу. А что? У нас тут чисто и, к тому же, лежит мягкий ковер. Удобно… Выпиваю залпом полчашки. Твою мать, как горло опалило. Закусить, быстро закусить…
Короче выпили мы еще много. И я, кажется, был уже пьяный, потому как больше не было причин у меня говорить Дарену такое…
— Слшай, Дарррен! А научи, мня целваться?!
— Че?
— Говорю, целваться научи.
— На х*й иди. Я не педик!
— Тц. Так я тоже. Нууу, тбе че трудно?
— Отъебись, Пол… Ты слишком много выпил.
— Ниче подобного. Просто, мне нужна девчонка. А как я должн ее оч.. очаровывать, если и целватся то не умею.
— А я тут при чем?
— Ну, пожалуйста… пожалуйста, Дааарен! – начинаю скулить и выпрашивать.
— О, Господи!.. Ладно, один единственный поцелуй…
— Отлично! – придвигаюсь ближе к нему, садясь напротив.
— Еб*ть… Что я делаю?! – говорит он, устало трет лицо. И начинает склоняться ко мне. Глаза прикрыты, а влажные губы чуть-чуть приоткрываются. Дотрагивается губами до моих, а меня словно током прошибает. Ласкающие движения его губ, языка, так приятны. Хотя я и понимаю, что это парень и мой друг, но все же целоваться с ним мне нравится. Он посасывает и покусывает мои губы. Кажется, он и сам ловит кайф от всего этого. Иначе, как еще объяснить то, что его рука зарывается мне в волосы, а другая поглаживает мою щеку. Глаза давно закрыты от удовольствия, и стон срывается с моих губ. Чем он и воспользовался, протолкнув мне в рот свой горячий язык, поглаживая мой, вынуждая неумело отвечать на его поцелуй…
У меня звенит в ушах от неожиданных ощущений… Горячая волна удовольствия пробегает по моему телу, и я с ужасом понимаю, что возбудился. Прерываю поцелуй и отстраняюсь от него.
— Достаточно, хватит… Ммм… Спасибо, — говорю я, облизуя онемевшие губы. Сколько же мы целовались? Он смотрит на меня шальным взглядом потемневших глаз.
— А мне нет, — хриплым голосом говорит он, толкая меня в плечо. Я падаю на спину, а он наваливается сверху. Пытаюсь оттолкнуть его, но у меня ничего не получается. Он обхватывает одной рукой мои запястья и прижимает их к полу над моей головой. – Ты сам виноват, Пол…
— Что ты делаешь, Дарен? – Смотрю расширившимися от ужаса глазами на него. А он склоняется ко мне и снова целует. Какого хрена? Пытаюсь выбраться из-под него, но он только сильнее прижимает меня к полу. Бедром чувствую его возбужденный член. Еб*ть…
Делаю еще одну попытку освободиться. Удается вырвать из его хватки одну руку, пытаюсь отпихнуть его. Царапаю ногтями его шею. Он хватает мою руку своей свободной рукой и снова прижимает к полу. Опять целует меня, только на этот раз более жестко, властно, безжалостно терзая мои губы своими. Кусаю его за губу и чувствую солоноватый привкус. Кажется, я прокусил ее до крови…
— Зря ты так! – Говорит он, выпуская из захвата мою руку, и тут же его кулак впечатывается в мое лицо. Боль буквально оглушает меня. Садится на меня сверху, одной рукой удерживая мои запястья, другой начинает снимать свой ремень. – Не захотел по хорошему, будет по плохому.
Твою мать…
— Дарен, прекрати! Хватит! Отпусти меня сейчас же! – кричу я, но все бесполезно. В общежитии практически никого нет, да еще и эта чертова музыка орет на весь этаж. Меня, скорее всего, никто не услышит… Он снимает ремень и обматывает им мои руки… Он, что серьезно собирается меня трахнуть? Нет, этого быть не может. Он же не педик!
— Дарен, послушай, ты же мой друг! Не нужно этого делать! – дрожащим голосом говорю я, на глаза наворачиваются слезы бессилия.
— Не нужно было все это начинать, Пол! А сейчас я хочу тебя и получу! – горячая слеза скатывается по щеке. Он наклоняется и слизывает соленую дорожку. – От одного твоего вида такого беззащитного и испуганного, у меня стоит так, как не было ни с одной девкой… — говорит он мне на ухо.
— Нет, пожалуйста, Дарен, не надо! – начинаю умолять его. Так обидно, что меня собирается изнасиловать мой лучший друг…
Он стаскивает с себя майку и запихивает мне ее в рот, поэтому теперь я могу только жалобно скулить. Он смотрит на меня некоторое время. Потом смещается по мне вниз, седлая мои бедра, и склоняется ко мне, прикусывает мочку моего уха. Больно, я жалобно всхлипываю. Он засасывает ее себе в рот и поглаживает тонкую кожу языком. Проводит влажную дорожку языком от уха к шее. Снова целует, прикусывает кожу. Следы от зубов останутся точно. Расстегивает мою рубашку и проводит по груди горячими ладонями, задевая соски. Я, уже не сдерживаясь, рыдаю, но самое отвратительное это то, что мое тело реагирует на его грубые ласки и член уже давно болезненно пульсирует. Дарен касается кончиками пальцев моих сосков, пощипывая их. Такое странное ощущение боли и наслаждения одновременно, я выгибаюсь, глухо застонав сквозь ткань майки. Он тихо смеется и ерзает на моих бедрах, задевая мой член сквозь ткань джинсов. От ощущения острого удовольствия у меня закатываются глаза. Он сползает с меня, стаскивает с меня брюки и трусы. И вот он я голый лежу на полу, а он меня увлеченно рассматривает.
— Я же говорил, что ты обманщик! Только посмотри, как ты возбужден, — говорит он, а я краснею от обиды на свое собственное тело. Снимает свои брюки и пытается разнять мои сжатые колени. Хрен я тебе дамся так просто! Рычит, и сильнее стискивает мои ноги. Кажется, синяки мне обеспечены не только на шее. Пытаюсь оттолкнуть его ногой, сильно ударяя в живот. Он озлобленно шипит, и грубо переворачивает меня на живот. Приподнимает мои бедра так, что я опираюсь на пол только коленками и связанными руками. Делаю попытку отползти от него. Но он перехватывает меня за талию, так что я больше не могу сдвинуть с места. Рукой обхватывает мой член, сильно сжимая. Слезы скатываются по щекам от боли, и я приглушенно мычу, а он резко входит в меня. Острая боль словно пронзает меня насквозь. Я пытаюсь закричать, но ничего не получается. Сильно прогибаюсь, касаясь щекой пола. Он протяжно стонет...
— Так горячо и узко, — хрипло говорит он и делает первый толчок. Боль снова возвращается, и я ощущаю глубоко в себе движения его горячего члена. Он делает еще несколько медленных плавных толчков, и меняет угол вхождения. По телу проходит дрожь от очередного его движения, и спавшее было возбужденье нарастает с новой силой. Это не остается не замеченным.
– Значит здесь?.. – говорит он и, почти выйдя из меня, делает сильный толчок, снова задевая то место. Наслаждение разливается по всему моему телу, и я глухо стону. Подаваясь назад ему на встречу. Он стонет, и, придерживая мои бедра, начинает сильно и резко вколачиваться в меня. О, Боже… Как же это приятно… Он кусает мое плечо, тут же зализывает, отчего я вскидываю голову и, снова, непонятный звук вырывается из моего горла…
Он неожиданно выходит из меня, а я недовольно мычу. Дарен переворачивает меня на спину и без предупреждения вторгается вновь. От неожиданности у меня по щекам снова скатываются слезы, опаляя и так раскрасневшееся лицо. Обхватываю ногами его талию, сильнее прижимая к себе. Он изумленно смотрит на меня, наклоняется и целует мою шею. Только на этот раз нежно, посасывая кожу, не прекращая ритмичных движений во мне. Огонь во мне нарастает, скапливаясь внизу живота. Я руками пытаюсь вытащить его майку изо рта, но ничего не получается. Он видит что я пытаюсь сделать и сам вытаскивает майку. Я облизываю пересохшие губы.
-Поцелуй меня, — прошу я, и он склоняется к моему лицу. Порывисто прижимаясь своими губами к моим. Я сразу же отвечаю на поцелуй. Дарен проводит языком по моим губам, раздвигая их и пробираясь внутрь. Ласкает мой язык, покусывая и посасывая его. И я понимаю, что мне нравится ему подчиняться... Его рука запуталась в мои волосы, приподнимая голову углубляя поцелуй.
— Развяжи мои руки, — говорю между поцелуями.
— Нет, — отвечает он, и его рука снова заводит мои руки за голову, а другая перехватывает мою ногу в колене, закидывая ее ему на плечо. Его движения становятся более глубокими и мощными, отдаваясь удовольствием во всем моем теле, и я стону ему в рот. Отрывается от моих губ.
– Дааа… Даааарен… сильнее…— кричу я, и он начинает вколачиваться в меня более грубо, темп нарастает… И я не выдерживаю, кончаю с пронзительным криком, забрызгивая спермой его и мой живот. Дарен рычит, его тело немного вздрагивает, и я ощущаю, как пульсирующими точками во мне выплескивается его горячее семя. В глазах все темнеет, и на грани сознания отмечаю, как он выходит из меня и опускается рядом на пол…
Прихожу в себя я уже лежа на кровати, руки мои развязаны, а сам я укрыт покрывалом. Уже утро?! Приподнимаюсь и сажусь на кровати. По телу разливается сладкая боль и, немного сильнее, концентрируясь внизу спины. Болезненно стону. Оглядываюсь — никого в комнате нет… Он что трахнул меня и бросил?! Вот сволочь!!! Медленно встаю, опасаясь делать резкие движения. Удивительно, как он меня не порвал вчера!..
Вот уж странно, всю жизнь ненавидел голубых. Но факт говорит сам за себя – меня вчера отымели и мне это понравилось. Вот только не понятно, куда девался этот осел? Вообще охренел, что ли? Попользовался и выкинул? Ну, уж, нет. Со мной этот номер не пройдет, я ему не дешевая шлюха! Придется разбираться с последствиями…
Наклоняюсь за джинсами, и резкая боль пронизывает мое тело.
— Твою мать… — сквозь зубы ругаюсь я, — Только попадись мне.
С горем пополам натягиваю джинсы, срочно нужно в душ. А то засохшая сперма неприятно стягивает кожу. Нет, это ж надо?! Кажется, меня совсем не волнует тот факт, что меня натянули как девку! Нда. Как там говорят, что ярые гомофобы — это скрытые гомосексуалисты? Почему-то этот факт меня тоже не волнует…
Дошел как-то в конец коридора к душевым. Не спеша смыл следы вчерашних развлечений. Минут десять пялился на себя в зеркало, точнее на следы оставленные Дареном. Сиреневые с желтизной синяки на ногах, внешней и внутренней стороне бедра, на руках, засосы и следы от укусов на шее и плечах… Блеск, да я просто красавчик… Выгляжу как жертва изнасилования, только вот сопротивлялся я как-то слабовато.
Поздравляю тебя Пол, ты стал педиком!..
Одеваюсь и иду обратно в спальню. Потом я еще ходил обедать, но Дарена и там не нашел. Вечером вернулся в нашу комнату, устав искать его по территории школы. Но он не появился ни вечером, ни на следующий день.Надеюсь, с ним ничего не случилось?!..
Прошла уже неделя с того злополучного вечера, но Дарен так и не появился. Я начинаю серьезно волноваться! Мобильник он тоже оставил в комнате, поэтому я даже позвонить ему не могу. И теперь вместо того, чтобы изводить себя на тему: "как случилось так, что я оказался геем?", мучаюсь не менее занятным вопросом: "не сделал ли этот идиот чего-нибудь сдуру"... Я скоро сойду с ума! Звонил ему домой, но мать тоже не знает где он...
Снова выходные, но впервые я им не рад. Во-первых, я извелся окончательно, даже спать не могу нормально. А, во-вторых, в этот раз со мной нет Дарена... В очередной раз звонил его матери — никаких новостей...
Такие мысли меня одолевают по пути из административного корпуса в общежитие. Снова придется идти в комнату, которая уже и не кажется такой же уютной...
Хм, а в спальне находиться пропажа… Он сидит на полу у моей кровати, уткнувшись лицом в колени. Подхожу ближе, останавливаясь напротив него. Он поднимает лицо, и я с удивлением отмечаю, что он плачет.
— Пол… Прости меня, пожалуйста... Мне так жаль…— начинает извиняться он, а слезы все продолжают покрывать мокрыми дорожками его щеки. – Я не знаю, что со мной случилось. Я не хотел этого, но мне как — будто крышу сорвало… Ты ведь мой друг, а я… — всхлипывает. – Извини, меня, если сможешь, конечно… Я даже уезжал, хотел оставить тебя, чтобы не мозолить глаза, но не выдержал дольше... Извини… Я не хотел сделать тебе больно…
— Ну и чего ты ревешь, — медленно опускаюсь перед ним на колени. Все еще неприятно от резких движений. Боли уже нет, скорее легкий дискомфорт...Провожу ладонями по его лицу, стирая слезы. – Это ведь меня трахнули и я должен убиваться, а не ты! – Он снова всхлипывает. Вот же! Никогда не видел, чтобы он плакал… Неужели его настолько сильно мучает совесть? Странно, я думал, она его давно бросила… Наклоняюсь к его лицу, смотря в расширившиеся от удивления глаза, и целую, едва дотрагиваясь губами. Ближе подползаю, втискиваясь меж его ногами. И невесомый поцелуй сменяется на боле пылкий и глубокий. Все верно, в тот самый вечер я отучился краснеть и научился целоваться…
Он некоторое время сидит застыв, и никак не реагируя на мои действия, но потом отвечает мне обнимая за шею. Через какое-то время отстраняюсь, пытаюсь отдышаться.
– А знаешь, я придумал отличный план как тебе заслужить мое прощение, — шепчу ему в ухо. Спускаясь рукой по его груди, талии, сжимаю его бедро. – Что скажешь? – Обхватываю его поясницу и перетаскиваю себе на бедра, усаживая лицом ко мне. Он ошарашено смотрит на меня, опираясь руками о мои плечи. А я начинаю поглаживать его ягодицы, сминая, и плотнее прижимая его к себе. Дарен потихоньку расслабляется. Слезы сменяет робкая улыбка.
— На самом деле, мне понравилось... быть с тобой... — говорит он, обнимая руками мои плечи. – Очень сильно…
— Мне тоже…, — счастливо улыбаюсь я, а он склоняется к моим губам, целуя так нежно, что внутри разливается теплота и желание никогда не отпускать этого идиота, который оказался таким ласковым и невинным в душе…
***
Вот, собственно, это и есть моя история. История о том, как мой лучший друг стал для меня самым любимым и близким человеком во всей вселенной; о том, как девственность своего тела я отдал за невинность его души… | 168 |
День Рождения) | ER, Драббл, Повествование от первого лица, Романтика | Автор: Savako_no_Sadako
Бета: всё ещё надеюсь найти
Название: День Рождения)
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: 5927
Рейтинг: PG15
Жанры: Слеш (яой), Романтика
Предупреждения: POV27
Размер: 4 стр.
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: С Днём Рождения, Джудайме.
Публикация на других ресурсах: Только скажите где, и поставьте вот эту шапку.
***
Длинные тонкие пальцы гладят мою спину, шею, царапают бёдра заострённые ногти, а за ними, по красным следам, как бы извиняясь, идёт влажный язычок, покрывая кожу поцелуями и будто вылизывая меня всего. Весь он, все пальцы, губы жадные, стремятся не упустить ни минуты счастья, и в тоже время нежные, ненастойчивые, боятся, что их оттолкнут. А глаза, если заглянуть в эту секунду в них, светятся неимоверным счастьем, но и в них отражается готовность хозяина отпрянуть от вожделенного тела в любую секунду, по одной только просьбе Джудайме.
Спросите почему? Почему он готов отойти от самого дорогого и вожделенного в любую секунду, наполненную безграничной лаской и любовью? Просто Гокудера банально не верит. Не верит своему счастью. Не верит, что он правда может открыто любить его, дарить всю свою любовь, нежность. А ещё, он очень боится сделать своему Десятому больно, даже неприятно, для Хаято неприемлемо причинить Джудайме дискомфорт.
Он отрывается наконец от меня, чтобы восстановить дыхание. На спокойное своё я уже не надеюсь, если вообще можно назвать дыханием короткие звонкие вскрики и непонятный хрип. Он осторожно поднял блестящие счастьем глаза, нежно и осторожно посмотрел в мои, потом на всё ещё одетые на мне штаны. В глазах вопрос, нет не он, это скорее просьба, Хранитель даже не надеется на согласие, но всё же решается спросить. Не оправдывая его ожиданий, я киваю, а зрачки Гокудеры расширяются до невозможных размеров, губы, со стекающей по ним слюной осторожным шёпотом, как бы боясь разрушить иллюзию, произносят:
— Правда можно?
Я киваю ещё раз:
— Если хочешь.
В ответ лишь возбуждённый шепот, руки уже у ремня. У Хаято не заняло много времени справится с застёжкой на джинсах, но явно пришлось потрудится, чтобы их снять, не побеспокоив хозяина. Облизывает губы, будто ему предстоит съесть нечто вкусное. На секунду пугаюсь. Даже не видя моих глаз, Гокудера улавливает это и поднимает лицо: «Джудайме, не бойся, я никогда не сделаю тебе больно, но если ты не хочешь, только скажи…». О, что в этих бездонных зелёных глазах, решимость и в то же время готовность быть отвергнутым. Они переливаются всеми оттенками от изумрудного до нежно-зелёного, такие яркие, в них отражается желание хозяина отдать всего себя Джудайме, в любой миг. Эти глаза, как и весь Хранитель, хотят совратить Десятого, и вопреки страхам Гокудеры, им это удаётся.
— Я тебе верю. Я хочу этого, давай.
Конечно, Хаято долго не думает. Он не умеет делать минеты, но интуитивно, будто генетически, он всё понимает и знает, как сделать для Джудайме лучше всех. У самого Гокудеры колом стоит с самого начала, неустанно требует внимания, но руки Хаято были заняты, да и не позволил бы он сделать это себе при боссе, главное доставить удовольствие ему, хотя Гокудера уже на пределе, ему хватит и пары прикосновений, чтобы кончить. До этого момента, Хаято и вовсе хватало представить десятого Вонголу без одежды, а ведь то что происходит сейчас – не сон. Точно не сон, потому что у него есть предыстория.
***
Наверное, всех интересует вопрос, как мы дошли до этой ситуации. Да, Гокудера-кун явно не ожидал такого. Собственно как и я.
Сегодня у меня День Рождения, впрочем, это никого не волновало, кроме Гокудеры, он готовился заранее, хоть я об этом и не знал. Вся Вонгола всё ещё отмечала День Рождения Реборна, так что тот факт, что сегодня уже праздник у меня, никого не волновал. Киоко и Хару (их, конечно же, на вечеринке Реборна не было) приготовили торт и куда-то умчались, прокричав стандартные пожелания здоровья-счастья уже на бегу. В одиночестве я сидел в своём кабинете и вновь пересчитывал свечи. Семнадцать. Мне исполнилось семнадцать, и вот уже четвёртый год, как я живу жизнью будущего босса мафии. А ещё я почти не вырос. Точнее, конечно вырос, но врятли хоть кто-то обратит на меня внимание при виде возмужавших Ямамото и Гокудеры.
Я уже было запихнул ложку в торт, всё равно торт делить не с кем, как в комнату ворвался запыхавшийся Хранитель Урагана:
-Джудайме! Простите меня! Я опоздал. С семнадцатилетием!
-Спасибо, Гокудера-кун. Будешь торт?
-С удовольствием. Но сначала я хотел бы подарить тебе мой подарок. Если тебе, конечно, интересно…
-Конечно хочу! Спасибо, Гокудера-кун.
-Не за что. Но для него придётся пройти в залу.
Там, в зале, стояло чёрное фортепиано, украшенное гербом Вонголы. Я сразу догадался про него, так как других предметов, кроме мелкой мебели, там не находилось. Хаято в нерешительности топтался возле фортепиано:
-Я…я сочинил её сам…Для тебя… Я не композитор, но ты послушаешь?
Я кивнул. Как я мог не послушать, для меня в первый раз написали песню, ноты на фортепиано для меня… И написал это мой друг. Мой лучший, самый первый друг. И... Самый красивый? Эта мысль пришла в голову очень резко, меня будто ударило током. Да, самый красивый. Он заиграл. Чудесная, неповторимая мелодия раздалась по комнате. Мне сложно описать её, будто все самые прекрасные образы из моей головы закружились по комнате. Такие волшебные звуки. И руки. Руки пианиста тоже волшебны, длинные тонкие пальцы, они перебегают по клавишам инструмента как бы летая. Но в сочетании со светлой кожей, на вид ощущение, что они холодные. Захотелось прикоснуться и проверить, что я и сделал, когда Хаято закончил играть, но рук с клавиш убрать не успел. Я прикоснулся к пальцам – и правда холодные и… И дрожат. Дрожат?
-Джудайме?
-Н-н-ничего. Просто захотелось прикоснуться. Тебе неприятно?
-Нет, что ты, нет! Мне приятно! Прикасайся сколько угодно, если хочешь!, — привычные жаркие речи Хаято.
-Прекрасная мелодия, она чарует. Спасибо тебе, — резко меняю тему, но для Хранителя это, похоже, не важно.
-Да не за что, Джудайме.
Хаято смущён и, по-моему, доволен.
-Спасибо. – я повторяюсь, потому что увидел взволнованность на твоём лице. Из-за чего?
Сейчас Хаято сидит, и получается, что я смотрю на него сверху вниз. Непривычное ощущение подкрепляется ещё и не свойственным для обычного Гокудеры поведением: раздумывает, делает паузы, подбирает слова, стесняется даже... Хотя стесняется он довольно часто, но в случае со мной это выливается не в приступы агрессии, Хаято просто краснеет, путается в словах и энергично машет руками.
Помню, однажды, Реборн сказал (читай «приказал»), что Вонголе нужен свой фотоальбом. Даже альбом принёс, красивый такой, с позолоченным гербом на обложке. Мне оставалось ''всего ничего'' – сфотографировать Хранителей. Идею просто собрать всех и сфотографировать отмели сразу, не все так любят это делать, поэтому, мне вручили фотоаппарат, с обязанностью сфотографировать тихонько всех в течение 12 часов, если мне хочется жить дальше. Думаю, не стоит мне описывать, что со мной произошло за это время, но Гокудеру мне пришлось фотографировать последним. Нашёлся он в классе, и, что неудивительно, читал книгу. Похоже, там было что-то очень интересное, он даже не заметил, как я вошёл, а ведь своё присутствие я не скрывал. В очках, волосы заплетены в хвост, сосредоточен, унизанные кольцами пальцы перелистывают страницы… Мне очень хотелось завпечатлить этот момент, но щелчок фотоаппарата отвлёк Гокудеру от его занятия. Кадр получился весьма забавным, но именно так выглядит Хаято, когда смущён.
***
Не знаю, сколько я молча стоял и улыбался, как идиот, но похоже, что не долго, потому что Гокудера наконец решился что-то сказать:
-Джудайме, я давно… точнее всегда, хотел тебе сказать. Я люблю тебя. Не знаю, как так получилось, просто знаю и говорю. Вот. Я понимаю, не прошу взаимности, просто для меня важно, что вы будете об этом знать.
Если сначала Хранитель запинался, то потом просто выложил всё на одном дыхании, и оно пропало уже у меня. Я абсолютно не знал, как реагировать. Да я и не задумывался никогда, чувствую ли я что-то к Хранителю Урагана. Нет, чувствую ли я что-то к Гокудере Хаято. Только сейчас почувствовал, что мои руки всё ещё держат руки Гокудеры, он не вырывается, но пальцы так явно дрожат, эта дрожь охватывает и моё тело. Подчиняясь непонятному зову, я крепко сжимаю так и не расцепленные ладони и подношу к губам. Целую их, осторожно, нежно, обжигая горячим дыханием ледяные ладони. На них, так непривычно, лишь одно кольцо, кольцо Вонголы, и это так пленяет, что я быстро облизываю это кольцо, прихватывая языком ещё и палец. Я опустился на колени, чтобы более-менее сравнятся ростом, но теперь дрожат не только его руки, весь он, колени, плечи, губы… Хаято взывает все свои силы, чтобы скрыть эту дрожь, это видно, так же видно, что это и вправду безрезультатные усилия. Я отрываюсь от его рук:
— Не скрывай… Я же чувствую.
С моей стороны попытка заглянуть в глаза, но я не успеваю, осторожный поцелуй в губы, не настаивает, но и не отрывается сразу, ждёт реакции. Я отвечаю. Наверное, это именно так. Я никогда до этого не целовался, тем более так, но откуда-то знаю, что делать.
Абсолютная потеря инициативы с моей стороны. Ни Хаято, ни я не хотим прерывать поцелуй, но дыхание всё равно кончается. Тогда Гокудера целует мои щёки, шею, нежно, но… Жадно? По-моему, это называется именно так. Расстегивает пуговицы моей рубашки теплыми пальцами. Ха, они действительно тёплые. Радость осознания этого сливается с удовольствием от прикосновений и вырывается из груди глубоки вздохом. Гокудера, которого такое моё действие явно прервало, поднял глаза. Такой бури в этой зелёной бездне я никогда не видел, уже описывал её. Мой взгляд в ответ:
— Если хочешь, продолжай.
Рубашка летит вниз. Длинные тонкие пальцы гладят мою спину, шею, царапают бёдра заострённые ногти, а за ними, по красным следам, как бы извиняясь, идёт влажный язычок, покрывая кожу поцелуями и вылизывая меня всего…
***
Просто запускаю руки Гокудере в волосы и забываю обо всём на свете. Забываю, как дышать, это немного неудобно, поэтому я тяну Хаято за волосы, он понимает, и появляется что-то вроде ритма. Весь организм подстраивается под него, в такт и дыхание, а потом… Хм, всё таки опыта у меня нет никакого, одни ощущенья и интуиция, но и их, по-моему, хватает, чтобы описать ситуацию.
Хаято отрывается, облизывает губы, его пальцы скользят по лицу, убирая непослушные пряди, в этом сочетании есть что-то, оно убивает во мне остатки сознания. Я наконец отодвигаюсь от фортепиано (да, это сначала было не удобно, но потом даже не чувствуется), и резким, львиным движением, роняю Гокудеру на пол, расстегиваю рубашку, брюки, тот и не думает сопротивляться, но неожиданные движения Десятого не дают ему сосредоточится, сначала Хаято пытался помочь, но потом просто лежал.
Глупая мысль в голове: «Теперь у меня никто не отберёт у меня инициативу. Мой Хранитель, мой. Весь. Всего люблю. Люблю….» | 73 |
Вулканы | PWP, ООС, Повседневность | Президент дисциплинарного комитета был в бешенстве. Эти дети снова громят школу. Он чётко помнил лишь одного Саваду Тсунаёши. Он и раньше был шумный, но сейчас вокруг него стало очень людно.Особенно этот парень, постоянно курящий в школе. Кёя выходил из себя всё больше, из-за гнева он уже не мог держать даже оружие в руках, поэтому просто, пересилив себя, он вошёл к ним в класс на уроке и всё тем же ледяным тоном сказал:
-Савада Тсунаёши, комитет вызывает вас на час контроля.
И удалился. Тсуна не мог ослушаться этого страшного человека и пришёл в кабинет комитета сразу после урока. Хибари стоял у окна и смотрел как маленькая птичка ест зерно.
-Эм, Хибари-сан, так о чём вы хотели поговорить? — Тсуна пожалел, что заговорил, вообще. Хибари обжёг его взглядом. Тсуна потупил глаза в пол и приготовился к тому, что его сейчас отчитают по полной, зажмурился,но ничего не происходило.Подняв голову, он не увидел президента, лишь ощутил удар по затылку. Болезненно открыв глаза, он лежал на диване в комнате комитета, а петед ним была таблетка и стакан воды. Немало удивившись Тсуна запил таблетку и сел. Оглянулся и всё-таки увидел президента. Но ответного взгляда не получил. В дверь тихо постучали, брюнет, не торопясь, открыл, но не высказывал никаких эмоций тихо сказал:
-Не появляйся здесь. — и дверь была захлопнута. Тсуна вздрогнул, он знал, что это был Гокудера, и что сейчас будет то, чего он явно не хочет. Его сомнения развеяло лёгкое прикосновение чужой руки на подбородке. Тсуна широко распахнул глаза, сердце пропустило удар и начало выскакивать из груди. «Он побьёт меня сейчас!» — единственная мысль, которая промелькнула в голове, а после неё парень почувствовал легкое прикосновение пальцев к своим губам. Аккуратный поцелуй полностью разрушил всю реальность этого мира для Тсунаёши-куна. Ледяной взгляд после и лёгкая улыбка пробежащая по уголкам губ? Неужели правда улыбнулся..? Завораживает, сглотнув, Тсуна не мог отвести взгляд от его лица, такого привычного, но какого-то необычайно нового. С хитринкой, вместо стали в глазах и даже с некоторой..нежностью? Десятый мало что понимал, но в маленьком боссе мафии начала пробуждаться кровь. Он выгнулся, протягивая руки к Кёе. Эти двое уже не соображали, вся комната была в сером кумаре, и видели парни только друг друга. Все мысли как-то внезапно покинули голову, и остался только один, тот кто был ярким огоньком в глазах. Это были они оба. Откровенно смотря друг другу в глаза, раз за разом бросая вызов. Опрокинутый на лопатки и раздавленный морально той внутренней страстью, которая всё это время накипала внутри и тут как вулкан, выплёскивается наружу всё новой порцией обжигающей лавы и горячего пепла. Много думать не пришлось, да и вообще думать не пришлось. Они даже одежду не сняли, не на что не надеясь в будущем, живя только этим моментом, зная, что завтра всё опять будет по-старому. Ничего не будет их сближать, кроме этих смутных воспоминаний...Тяжкий всхлип и Тсуну сделали девочкой, всухую, властно обнимая и кусая за плечо, всё больше ускоряя темп. Разрядки десятому не надо, он уже бился в экстазе от того как близко их тела, хоть они и в одежде это не мешает, они всё чувствуют, а то, как раскачиваются его бедра и трётся майка о член, заставляло сжимать зубы, чтобы ненароком не привлечь лишнее внимание. Дайте им ещё каплю свободы и они убьют друг друга, прям во время секса. Тсуна царапал его спину, раздирая до крови, прижимаясь слишком плотно, слишком непристойно. Тихое рычание заставило кончить и почувствовать, как сперма вытекает из его собственной задницы. Дышать тяжело, как будто сон. Нельзя проснуться, да и не хочется. Тихо, словно животные, но страстные, подобно любовникам. Снова ожёг. Томно-сладкое прикосновение губ и одинокая слеза от понимания того что этого больше не будет, всё закончилось. Отчаянно ответив, десятый был убаюкан тихим шёпотом того, кто ему был не безразличен давно, но он сам этого не понимал, и теперь он хочет снова, снова, снова...нельзя! Только так можно забыть, нет забыть нельзя.
Вновь открыв глаза Десятый увидел перед собой стакан воды, а у окна, кормящего маленьких птиц Кёю. Вздохнул, спросил лишь: «Я могу уйти?» Получив в ответ лишь сдержанный кивок, Тсунаёши выбежал из кабинета и понёсся во внутренний двор. И, пересилив себя, в очередной раз, он пошёл в школу. Несколько раз сердце холодело, встречаясь с Его взглядом. А на последнем уроке Хибари открыл дверь и резко сказал: «Савада Тсунаёши вас вызывает дисциплинарный комитет.» и только он смог заметить ту мимолётную улыбку которой был одарен перед сном... | 70 |
Это, ребятки, косплей! | Драббл, ООС, Пародия, Юмор | … Сказать, что Тсуна был удивлен, значит ничего не сказать. Он не то чтобы был шокирован… Хотя нет, он был именно шокирован.
А ведь день не предвещал абсолютно ничего плохого. Более того, все было как раз наоборот. Сегодня он не проснулся от того, что на нем прыгал Ламбо, а это уже радовало. И еще сегодня воскресенье, что тоже радовало. Да и мама приготовила любимый бенто – еще один повод для радости. Где-то в подсознании мелькнула мысль, что так не бывает, однако Тсуна тут же отогнал ее. Ну неужели ему нельзя нормально отдохнуть хотя бы один раз в жизни?!
Выяснилось, что нет, нельзя. Сначала появившийся из ниоткуда Реборн стащил бенто. Потом Ламбо прыгал по столу, не давая вылить на Реборна поток возмущения, который, впрочем, состоял всего лишь из двух слов. Ну а затем, как всегда, пришли Гокудера и Ямамото. Как всегда подрывник ворчал на мечника, а тот лишь глупо улыбался. «Нет, обычного дня у меня просто быть не может», — обреченно подумал Тсуна.
… Сказать, что Тсуна был удивлен, значит ничего не сказать. Безусловно, он думал, что готов уже ко всему, но чтобы так…
Когда Нана захотела отправить его в магазин, он сразу же согласился. Ведь ему хотелось уйти подальше от этого дурдома хотя бы на несколько минут. Гокудера вызвался помочь Джудайме в этой "нелегкой" работе, а Ямамото просто пошел с ними.
Путь лежал через городской парк. Вообще-то Тсуна очень его любил, так как в детстве там часто гулял. Однако то, что он увидел, повергло его в шок. Конечно, Савада всегда предполагал, что фанатичная преданность Хроме по отношению к Мукуро может перерасти в нечто большее (хоть он и был двоечником, но не настолько тупым же). Но он никогда не предполагал, что на самом деле все настолько, кхм, серьезно.
Впрочем, не он один. Гокудера тоже стоял, раскрыв рот. Ямамото же просто пялился на Мукуро и Хроме, которые стояли под деревом и позировали какому-то фотографу. Причем ладно просто позировали, так ведь в каких позах…
Когда Мукуро заметил удивленные лица "детишек", на его лице появилась слащавая улыбочка. Он прошептал что-то на ухо Хроме, и на лице девушки появился такой внушительный румянец, что помидор застрелился от зависти. Фотограф, лицо которого казалось смутно знакомым, почему-то поспешил удалиться. Впрочем, это было лишь на руку. В следующий момент к парочке подбежал Гокудера и начал орать что-то о развращении детей. О том, что это, вообще-то, карается законом. И что это просто некрасиво с его стороны, поступать вот так с девочкой, которая ему безгранично доверяет.
— Куфуфу, моя милая Хару, они так за тебя волнуются, — картинно вздохнул Хранитель Тумана, никак не отреагировав на праведный гнев Хаято.
— Х-хару?
Тсуне показалось? Он ослышался? Да, скорее всего. Ведь перед ним стояла не Хару, а Хроме. В этом он не сомневался. Точно. Или же… Когда Савада глянул на хитрое лицо Рокудо, то сразу начал колебаться. И правильно. Так как следующей мыслью стало воспоминание о том, что Хроме сейчас, вообще-то, в силу плачевного состояния ходить не может.
— Хару-чан, а почему ты с Мукуро?
Ямамото даже сейчас был невозмутим. В голосе были спокойствие и, возможно, некоторая заинтересованность. Тсуна и Гокудера синхронно повернулись к мечнику.
— Ч-что ты сказал? Э…это глупая женщина?
— Ее зовут Хару, — исправил Такеши и вновь воззрился на Рокудо.
Мукуро хитро улыбался, прижимая к себе тело то ли Хроме, то ли Хару. А девушка вообще молчала, не двигалась и лишь краснела еще сильнее. Тсуна ничего не понимал. Куда ему, двоечнику, пусть даже и Десятому Боссу Вонголы. Гокудера вообще не далек в таких делах, а потому тоже не догонял, как говорится.
— Я… Ямамото-кун, а как ты узнал? – еле слышно проговорила девушка.
Блин, и правда Хару? Тсуна искренне недоумевал. Нет, его мозг мог понять то, что Мукуро и Хроме позируют фотографу. Но если Хроме вовсе не Хроме, а Хару, то почему она с ним… Нет, это никак не укладывалось в его понимании.
— Ну и что все это значит? – выдавил из себя Тсуна, пытаясь пересилить желание сбежать в очередной раз.
Хотя непонятно, от чего сбегать-то. Наверное, от реальности.
— Это, ребятки, косплей!
… Сказать, что Тсуна был удивлен, значит ничего не сказать. Нет, он ожидал чего угодно, но только не этого. Когда Миура, заикаясь, лепетала о причине такого странного "косплея", Савада отчаянно отказывался ей верить. Оказывается, что Мукуро хотел подбодрить выздоравливающую Хроме. Не найдя ничего лучшего, он решил, что надо бы сделать совместную фотографию и подарить ей. Вернее, что-то подобное он вычитал в Интернете и переделал на свой лад. Ну а Докуро была не в состоянии что-либо делать. И как раз эта девчонка по имени Миура Хару, пришедшая навестить подругу, тоже хотела ей помочь.
— Ну и Хару-чан любезно согласилась заменить мою милую Хроме для нескольких фотографий, — докончил за нее Мукуро.
И пожал плечами. Мол, это совершенно не то, что вы подумали, я вовсе не извращенец, а наоборот – благородный человек.
— Ну и глупая женщина…
Хару, которая уже ну просто устала краснеть, а потому и перестала, рванулась к Гокудере, чтобы расцарапать ему рожу. Однако этого не дал ей сделать Рокудо, пробормотавший что-то по поводу того, что "моя милая Хроме никогда так не делает, вот и ты не делай, пока ты Хроме". И Миура притихла, чем удивила не только Гокудеру, но и Тсуну.
— Ах, моя милая Хару, время не ждет, а нам еще надо сделать столько снимков… Ну, ребятки, нам пора, — махнув на прощание ручкой, Хранитель Тумана поспешно скрылся с глаз "ребяток".
… Сказать, что Тсуна был удивлен, значит ничего не сказать… | 22 |
Тебе больно | Драббл, Мистика | Окно медленно раскрывается, обнажая твоё бледное тело... словно укрытое темнотой. Твои длинные пальцы — слабо шевелятся...
Помню, помню. Шевелятся, будто я что-то ими печатаю.
Твои глаза двигаются под веками.
Да-да... помню. Полное дерьмо. Спасибо, что прочитали.
Тебе больно?
Не понял. Почему вы спрашиваете?
Крупные снежинки медленно порхают вокруг твоей головы, тихо перекатываются... по вьющимся каштановым волосам.
Кто ты?
Слеза медленно скатывается по твоей щеке.
Просто иди на хуй отсюда...
Тебе больно. | 13 |
Отлупили по полной... | Изнасилование, Самовставка | Я Рё, работаю массажистом в одном очень хорошем отеле .Мне 26, спортивное телосложение, ростом выше среднего, говорят красив. Отель располагается у Горячих источников и поэтому круглый год он заполнен. Ко мне приходят в основном люди с деньгами. В общем, мне интересно со всех сторон, ведь меня интересуют не только деньги, да и "денежные мешки" бывают очень даже красивы. Что и подтвердилось ранней осенью.
В конце рабочего дня пришел молодой человек, лет 27 симпатичный, хорошо одет: он был прям весь вылеплен из глины, как настоящий апполон. Невероятно мускулистое тело, каждая мышца его обтянута бархатной кожей. Для массажиста просто клад в его руках. Я встретил его в дверях.
— Здравствуйте, Мне нужен массаж. – красавчик смотрел на меня такими искрящимися глазами, чот на душе стало как-то приторно-сладко. Звали его Уэда.
— Боюсь у меня нет времени. – мне было очень грустно это отвечать. Но джелать было нечего. Меня ждал мой любимый.
— Может найдете для меня? – с наднждой в глазах произнес он.
Вот блин, думаю, так жаль отказывать…
— Поймите, у меня нет свободного времени.
— Я заплачу! – он с тааааакой надеждой это произнес.
— Я понимаю, но времени нет.
Неужели нельзя понять, бывают же настырные.
— А может поищете?
Я решил взять его на понт, обычно они теряются при таком предложении.
— Все что я могу предложить это только после работы в вашем номере.
При этих словах я нагло улыбнулся, глядя ему прямо в глаза. Ответ меня обезоружил.
— Согласен. Сегодня я вас жду.
И, назвав свой номер, быстро ушел. Я стоял как парализованный. Настолько невероятно привлекательных , наглых и уверенных в себе я еще не видел. Делать нечего, раз ляпнул нужно идти. После работы подхожу к двери его номера, стучусь, дверь открыл уже знакомый мне мужчина, улыбаясь, пропустил меня в номер. Войдя я огляделся, поставил свою сумку на пол и снял обувь, прошел в зал и сел на диван. Он сел напротив в кресло. Глядя мне прямо в глаза он сказал.
— Мне нужен масаж всего тела, и еще, если можно, мне бы хотелось чтобы вы показали мне как делать эротический массаж, хочу удивить своего парня.
О КАМИ-САМА! ОН ЕЩЕ И ГЕЙ! Мне просто невероятно повезло!!
— Деньги не проблема, заплачу сколько нужно.
Это мое слабое место, кому сейчас не нужны деньги?
— Хорошо, но есть проблема, мне нужно знать, на сколько подробно показывать вам технику эротического массажа?
— На столько на сколько вы можете себе позволить, вам виднее.
Очень приятно, он хоть соображает о чем просит? Я же не смогу сдержать себя…
— Хорошо, если вас что то будет смущать, скажете, хорошо?
— Согласен, итак, где лучше делать?
— На кровати.
(Не на полу же мне корежится.)
Мы прошли в спальню. Большая кровать занимала половину комнаты, напротив стоял огромный телевизор. Я нашел пульт, включил его и нашел музыкальный канал. Повернувшись к клиенту я опешил на секунду, он уже стоял абсолютно голый и смотрел мне прямо в глаза. Я немного смутился – такая красота передо мной возникла! «Нет, уж, держи себя в руках» .
— Что мне делать?
— Ложитесь на кровать, на живот.
Устраиваясь, он произнес:
— Если вам будет удобно, можете раздется.
Я пошел в ванную, помыл руки, достал масло из сумки, вошел в комнату и снял футболку. Передо мной лежал этот Апполон с хорошей фигурой, крепким телом. Давно я таких не видел. Ноги немного раздвинуты и его яйца выпирали, блестя. Крепкие ягодицы так и манили к себе. Да уж, та еще работка мне предстоит. Сняв брюки и, оставшись в плавках я сел на него верхом и пошла работа. Изголяясь, как мог, одновременно рассказывая что и для чего я делаю, промассировал ему почти все тело. Напоследок остался живот и грудь, а он лежал спиной вверх.
— Перевернитесь на спину. – Я еле-еле выговорил это, потому как мое возбуждение почти прошло, а если он повернется ко мне лицом. Я просто сорвусь с катушек….
— Небольшая проблема… у меня эрекция… Думаю, это на так уж страшно. Но вы наверно натурал….
«Что хотел то и получил...Наивный, я такой же гейский гей. Как и ты!»
— Лично меня не смущает ваша реакция. Это естественно, я ведь вам эротический массаж делаю.
После этих слов он медленно перевернулся на спину и передо мной предстал огромный член. Только на него я и смотрел. Длинный, толстый, покрыт венами, головка как шляпка гриба. Наверно я слишком долго его рассматривал.
— Все нормально?
Нет, думаю, не нормально, я определенно хочу заглотить этот член. Оторвавшись от зрелища, устраиваюсь опять верхом на него. Его член подо мной и прижат к моим яйцам, а головка лежит на его животе. От таких ощущений мысли разбегаются. Клиент закрыл глаза и положил руки вдоль своего тела, едва касаясь моих колен. Я глажу его грудь, а думаю о члене что подо мной, стараюсь меньше двигать телом. Либо я идиот, либо он хочет трахнуть меня. Пытаюсь отогнать эти мысли. Руки спускаются на живот, движения плавные но мешает его член, при движениях то и дело задеваю его.
— Не мешает? – он смотрел на меня своими лисьими глазками, хитро при этом улыбаясь…
— Нет, все нормально.
Что же тут нормального? Показываю красивому мужику эротический массаж и трогаю его член, не слишком ли он чувчствителен?
— А массаж члена сделаешь? – еще язвительней произнес он.
— Если хотите, без проблем. – ‘’YES!! I’M HAPPY’’
Значит так: в моей голове сразу наметился план: немного поласкаю и сделаю ему минет.
Поглаживая его палицу, я нагнулся так чтобы он мое дыхание почувствовал. И тут я ощутил как он весь напрягся, член стал как камень, ноги напряглись, а руки впились в мои плечи. Я догадался и схватил ртом его член. Через секунду горячее семя брызнуло мне в нёбо заполняя мой рот. Жадно сося еле помещающийся член, я глотал сперму, не веря в происходящее. Проглотив все что вышло, я продолжал облизывать головку и ствол.
— Прости, не смог вытерпеть, но через пару минут востановлюсь, у меня такая физиология, первый раз кончаю быстро а потом могу столько сколько нужно.
Он был очень преочень смущен…
Я поднял голову, посмотрел ему в глаза.
— Если так, то мне бы хотелось чтобы ты трахнул меня.
— Я тоже подумал об этом…
— Вот и отлично!!!! — ‘’YES!! I’M HAPPY…again!!!’’
— Хорошо.
Сидя перед ним я обратил внимание что член его так и не опал.
— Ты уже готов?
— Я же говорил, востанавливаюсь быстро.
Встав возле него раком и раздвинув ноги, я смазал маслом свое очко. Он пристроился сзади. Его рука легла на мою поясницу.
— Ты уверен? Не каждая женщина выдерживала мой член.
— Просто не торопись и вводи помедленней.
В мое очко уперлось что то большое и горячее. Я подумал что это его ладонь, но когда меня пронзила боль, было поздно. Раздвигая мой анус, его палица стала с трудом входить в меня. Я не думал что так будет больно. Хотелось кричать, но стиснув зубы, я терпел. Было впечатление будто бы в меня вводят открытый зонтик. Дыша чаще, боль уменьшилась но не прекратилась. И вот зонтик вошел, дальше стало легче.
— Ты как, нормально?
— Да, продолжай.
Я уже пожалел, что решился на добровольное истязание собственного очка. Он стал двигаться. Сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. Дошло до того что его член полностью выходил из меня а потом резко вводился с силой вновь. Мое терпение закончилось и я стал стонать от боли. Над собой я услышал хриплое дыхание, потом рычание. Он бился о мой зад с остервенением, при каждом толчке меня отбрасывало вперед, но он удерживал меня руками за талию. Я уже молил бога чтобы он быстрей кончил, видно плохо молился, долбежка продолжалась очень долго, очко мое привыкло и я стал получать удовольствие от ощущения гиганта в себе, а он все так же ритмично трахал меня. Я посмотрев на настенные часы понял что долбит он меня уже 30 минут и все в одной позе. Ноги затекли, спина раскалывается.
— Может поменяем позу?
— Давай.
Он вышел из меня и я тут же упал с облегчением на спину. Не дав мне опомниться, мой любовник поднял мои ноги, положил их себе на плечи и вошел в меня. Долбежка продолжилась. Он смотрел мне в глаза, его тело блестело от пота и масла, зрелище не забываемое. Его движения стали убыстрятся, превращаясь в дробь, он забился всем телом в конвульсиях, запрокинул голову резко назад и закричал как раненый зверь. Его пальцы впились в мои бедра. Я схватил его ягодицы и прижал к себе. Его член запульсировал проталкивая семя, преодолевая сопротивление моего очка.
Я был рад, что, наконец, все закончилось. Но отлупили меня по полной...
Мы больше не встречались после этого раза, но частенько я вспоминаю этого Апполона с лисьей улыбкой и...кхм...кхм....который так офигенно меня трахал... | 6 |
Сорванный цветок | Underage, Драббл, Инцест | Белокурый ангел открыл глаза. Он не знал, где находится, не помнил. Какой-то шорох. Рин резко повернул голову.
– Доброе утро, маленькая шлюха.
От этого голоса застывала кровь.
– Шики? – Голубые глаза расширились от удивления. – Что ты…
Мальчик осекся: внезапно в голове пронеслись события этой ночи. Он лежал в кровати Шикити обнаженный. Его тело прикрывала лишь простыня, на которой еще виднелись следы спермы. Он вздрогнул.
– Что? Желаешь продолжить?
Высокий, черный, ухмыляющийся демон смотрел в испуганные голубые глаза. Невольный страх и уважение зарождались в сердце при виде этого человека.
– Как ты мог? – дрожащим голосом прошептал Рин. – Как ты мог так поступить со мной?!
В его лице читалась горечь, а слезы блестели на ресницах, готовые сорваться и скатиться по щекам.
– Ты – монстр, Шики!
За этим последовала сильная пощечина, от которой мальчишка вскрикнул и вжался в подушку. Надо признать, тело Рина было бесподобно: светлая обласканная кожа, помеченная темными засосами шея, которой едва касались пряди растрепанных золотистых волос. Он был чист и свеж, словно только что сорванный цветок. Как же хотелось сдавить, порвать, изувечить это тело, которое так нуждалось в ласках.
Шики отбросил с плачущего в подушку братца ненужную простыню. За ней показалась гладкая спина, красиво изгибающаяся в пояснице, переходящая в упругий зад, из которого сейчас выливалась сперма. Он был там, был в нем. Хотелось еще, большего. Порвать, распять, довести до полуобморока, заставить кричать еще громче. Но просто изнасиловать братца было неинтересно.
На тумбочке стоял стакан воды и несколько таблеток голубого цвета. Шики принимал их, когда усталость не позволяла ему удовлетворять Акиру. Ему стало интересно, что будет, если эти таблетки примет Рин. Брюнет ловко сбросил браслеты и перчатки, одной рукой сильно сжал запястья Рина, отчего мальчишка вскрикнул и обернулся к брату.
– Шики! Не смей! Не надо! Я прошу тебя!
Усевшись на вырывающегося подростка и зажав его бедра между коленями, Шикити скрутил простыню в подобие веревки и связал руки ангела за спиной.
– Нет! Я не хочу!
Не разводя колен, брюнет потянулся за таблетками. Одной рукой он сильно дернул Рина за волосы, притягивая к себе и заставляя выгибаться.
– Остановись! Что ты…
Вторая рука сжала подбородок, а пальцы скользнули в рот, проталкивая таблетки в самое горло. Когда все было сделано, Шики просто отпустил брата, отошел и сел на стул, который находился у противоположной от кровати стены.
– Что ты сделал?
Связанный мальчик пытался высвободиться, но было бесполезно.
– Не дергайся, – произнес своим обычным спокойным голосом брюнет.
Его заводило это зрелище. Ангел изо всех сил пытался высвободиться. Он стонал, кричал, звал Акиру. Тщетно. Изгибающееся молодое тело только подогревало желание и гнев Шикити.
И вот, по прошествии 10–15 минут Рин умолк. Он лежал на боку, а его лицо было повернуто к брату. Возбуждение: под белыми прядями на его щеках выступил легкий румянец. Член уже стоял.
– Ш… Шики… Развяжи меня. Мне нужно…
Невозмутимый Иль-Рэ даже не пошевелился, и лишь уголки губ ехидно поползли вверх, создавая искаженную лукавую ухмылку.
– Шики…
Бедняжка сейчас очень мучился. Он был заведен до предела, но не имел никакой возможности удовлетворить себя: руки лишь бессильно вздрагивали за спиной.
– Шики, прошу тебя.
– Подойди ко мне. – Таким был приказ короля.
Рин послушно сполз с кровати. Ноги не держали, потому он полз к брюнету на коленях. Член его пульсировал, колыхался со стороны в сторону. Эта картина очень возбуждала Иль-Рэ, но он сидел неподвижно.
И вот, ангел был уже у самых его ног.
– Ты хочешь, чтоб я удовлетворил тебя?
Как же хотелось плюнуть в лицо этому мерзавцу, но Рин не мог. Он терся промежностью о голый пол, пытаясь хоть как-то утолить нарастающее возбуждение.
– Д… да…
Он продолжал двигать тазом, производя монотонные трения о пол.
– Ты должен умолять меня взять тебя.
Шики пнул брата ногой, как ненужную игрушку. Он выставил вперед левую ногу. Не нуждаясь в пояснениях, Рин принялся целовать ботинок брюнета, облизывая его языком. Было так стыдно, но так горячо внизу живота. Почему же? Ведь так не должно быть.
– Тщательнее.
Король пнул подростка носком своего ботинка, ударив в губы. Выступила кровь. Мальчик только простонал. Подобно котенку, Рин послушно вылизывал каждый миллиметр его сапог, даже не думая упрямствовать. Все жгло, все болело.
Второй ногой Шики принялся тереть промежность братца. Твердый и грубый материал, из которого была сделана обувь, сильно вжимающаяся в Рина, тер его член. Невольно сам мальчик начал двигаться вместе с этим ботинком, подаваясь немного вперед. Наконец, долгожданный стон вырвался из губ этого похотливого юнца.
– Как же мало тебе надо, безмозглое создание.
Ботинок еще сильнее начал натирать член подростка.
– Аах… Мне больно!
Наконец, Шики вплотную прижал носок сапога к раскрасневшемуся натираемому члену.
– Аайй…
– Кричи.
Брюнет схватил Рина за волосы, поднимая с пола, и усадил на свое колено.
– Удовлетворяй себя сам.
Обиженный, опущенный, угнетенный. Рин медленно начал двигаться, как можно сильнее прижимая промежность к ноге Шики. Он не смел смотреть в красные глаза своего жестокого старшего брата. Румянец, окровавленные губы, его нагота… Ему было стыдно за все это, и за те телодвижения, которые требовала от него сама сущность. Он не был виновен, но в глазах Шики…
– Быстрее, если хочешь кончить.
Бедра начали двигаться ритмичнее. Вперед, назад и снова, упираясь в колено сильнее.
– Шики. – Голубые глаза все же решились встретиться с холодным взором своего мучителя. – Помоги мне, я прошу тебя… я не могу…
И снова ухмылка.
– Попроси лучше.
Рин раскраснелся еще больше. Член болел от натирающего материала, пульсировал просто под ним. Он не мог кончить, но боль внутри становилась невыносимой. Рин подвинулся к самому члену Шики и начал послушно тереться о его Ширинку.
– Я… я умоляю тебя, брат… Ах… я… я не могу…
Шикити вставил два пальца в рот блондина, чтоб тот заткнулся.
– Двигайся.
Пальцы во рту скользили в ритм телодвижениям мальчишки. Он не мог кончить, но жадно заглатывал эти пальцы в надежде, что после они смогут войти в его зад, чтобы помочь, чтобы удовлетворить.
– Ммм… мгх…
Звук входящих в рот пальцев и шуршание от телодвижений. Все это сливалось в единую пытку для подростка.
– Ты признаешь, что ты шлюха?
Второй рукой Шики крепко схватил мальчика за подбородок и всунул пальцы на всю глубину.
– Ммммм….
– Я тебя не слышу, – улыбнулся гад.
Пальцы задвигались у самого горла.
– Ммм…
Рин слегка кивнул в знак согласия, и Шикити освободил его от своей руки.
– Ну, раз ты признал это…
Он наклонился к Рину так, что лицо мальчика легло на плечо. Такой приятный и острый запах мужских феромонов, смешивающийся с ароматом крови, капли которой засохли на черном одеянии… Запах был бесподобен.
– Не останавливайся, – шепнул демон в самое ухо мальчика.
Рин послушно задвигал тазом по ноге брата. Указательный и средний пальцы обоих рук лишь немного вошли в анал подростка.
– Аахх, Шики… давай же… не медли… ты же знаешь…
Четыре пальца слегка раскрыли задний проход мальчишки, но не входили в него.
– Ах, Шики, Шики.. я прошу тебя… войди…
Упругий зад монотонно двигался от колена и дальше, пытаясь удовлетворить не выдерживающий такого напряжения член.
Наконец, все четыре пальца Шикити вошли в изгибающееся тело пассива. От этого чувства, такого ненавистного ночью, но такого желанного теперь, мальчишка выгнулся еще больше и простонал в самое ухо что-то вроде…
– Что ты сказал?
Шики вогнал пальцы еще раз, и еще. Одной рукой он схватил Рина за горло, второй продолжал входить в его зад.
– Ааах, ах, да….
– Повтори то, что ты сказал.
Пальцы задвигались быстрее. Он входил снова и снова, заставляя тело Рина дрожать, член пульсировать, вырывать его голос. Шики слегка придушил шею ангела, посмотрел на него, и его язык с ловкостью кошки скользнул в горячий рот брата. Под конец поцелуя, Шикити сдавил шею Рина сильнее, впился зубами в и без того разбитую нижнюю губу и с силой начал вставлять пальцы в его анал. Мальчик не мог вымолвить ни слова. Напряжение стало невыносимым. Чувство безысходности сковало все тело. Горячий натертый о латексную одежду член пульсировал. Он кончил на ширинку своего брата.
Наконец, пальцы разжались. Задыхаясь, Рин проговорил окровавленными губами.
– Я люблю тебя Шики.
Наглая ухмылка превратилась в красивый почти волчий оскал.
– Докажи мне это.
Специально для сайта AnimeNavigator.net | 66 |
Я действительно тебя ненавижу... | Ангст, Смерть основных персонажей | Ночь. Тишина. Пустота. И лишь два голоса прерывают эту идиллию.
— Транси... – тихо прорычал Сиэль.
— Фантомхайв... – вторил ему Алоис.
Двое юношей стояли напротив друг друга, обнажив мечи. Властный взгляд серо-голубых, отдающих сталью глаз скрестился с презрительным взором других, ярко-синих.
— Ты будешь мой, Сиэль... Даже если я погибну, ты всё равно будешь мой... – прошептал Алоис.
Графы закружились в смертельном танце. Выпад. Блок. Ещё один выпад. Сиэль снова уворачивается и, наконец, нападает. Промах. Досадно. Ещё одна попытка, и снова неудача. Сиэль ждёт очередного выпада со стороны Алоиса, но тот почему-то опустив меч, просто подходит к своему противнику, просто берёт его за грудки, просто подтягивает его к себе, просто прикасается своими губами к его... нет... не просто... Он жадно впивается в губы Сиэля, проталкиваясь языком всё глубже и глубже, не замечая, что ни ему, ни его партнёру не хватает кислорода. Резкий толчок. Алоис падает на пол. Меч выпадает из руки.
— Ты сумасшедший! – удивлённо-испуганный взгляд синих глаз, — Что ты сделал?!!
— Я всего лишь поцеловал тебя... Я тут неожиданно осознал, что ты мне чертовски нравишься, Сиэль Фантомхайв... – лёгкая, дьявольская полуулыбка на его губах.
— Ч... Чего?!!
Сиэль был, мягко говоря «в шоке», но тут в его мозгу что-то щёлкнуло, и его взгляд немного изменился, в нём появилась маленькая доля хитрости.
— З... Знаешь Алоис... Честно говоря, хоть я боялся признаться в этом даже себе, но... ты мне тоже нравишься... – Фантомхайв опустил взгляд и немного порозовел.
— Правда?!! Не могу поверить в своё счастье!!! – Транси принялся кружиться по комнате, выполняя красивые па из какого-то танца, неведомого Сиэлю.
Когда Алоис остановился, он медленным шагом подошёл к Фантомхайву, так же медленно приблизился, и так же медленно, с нежностью и наслаждением поцеловал Сиэля. Немного поиграв с его языком, Транси стал опускаться ниже, он сорвал с Фантомхайва рубашку и проложил дорожку поцелуев от шеи к груди, нежно поцеловал набухший сосок, лизнул его и начал немного покусывать. Краем уха он услышал тихий стон Сиэля и, отпрянув, улыбнулся.
— Нравится? Скоро тебе будет ещё лучше...
— О, даа... Ты даже не представляешь насколько... – синеглазый граф немного по дьявольски, сощурился и приобнял Алоиса за талию.
Транси снова прильнул к Фантомхайву и принялся посасывать его сосок.
Сиэль стал водить рукой по внешней стороне бёдер сероглазого юноши и, наконец, на что-то наткнулся. Это был кинжал. На губах синеволосого парня появилась едва заметная ухмылка, он осторожно вытащил оружие, чтобы Транси не заметил этого, который, кстати, уже спустился ниже и начал стаскивать с Сиэля штаны.
— Ну, уж нет!! – Сиэль был категорически против.
Небольшой замах кинжалом, и Фантомхайв почувствовал, как эта холодная, острая сталь мягко и легко вошла в плоть Алоиса, пронзив его сердце. Граф Транси тихо вскрикнул, из его рта полилась кровь, рубашка в области груди из белоснежной превратилась в алую.
— К... Как же так?.. Сиэль...? Ты... Ты меня не любишь...? – глаза умирающего наполнились слезами.
— Я тебя ненавижу, – презрительный, холодный взгляд окидывает уже мёртвое тело.
Граф прикрыл глаза, опустился на колени и тихо, прошептав:
-Я действительно тебя ненавижу, королевский паук...
Наклонился и поцеловал Алоиса в губы.
Об этом никто не узнает, даже Себастьян. Единственный свидетель – это ночь, но лёгкая розовая дымка на востоке показывала, что даже он скоро исчезнет.
Комментируйте, это мой первый фик(или драббл?о.О) на эту тему. Мне оч важно ваше мнение...
Пишу это 11.06.2013.
Ебаные помидорки.
Какую же хуйню я писала.
Особенно вот это обращение "оставляйте комментарии"
БЛЯТЬ ГОСПОДА | 33 |
Странная штука, память... | ER, Драма, ООС, Повседневность, Психология, Философия | Большие города, пустые поезда,
Ни берега, ни дна – все начинать сначала.
Холодная война, и время как вода,
Он не сошел с ума – ты ни о чем не знала.
БИ-2 «Полковник»
На улице стояла не то осень, не то зима. Солнце несколько недель пряталось за серыми грозовыми облаками. К часу дня погода совсем испортилась, и началась серая морось. Холодный осенний ветер пробирал до костей.
Бледнолицый юноша с фиалковым цветом глаз плотнее закутался в темный плащ. Его красные волосы трепетали на ветру, а длинная сережка слегка позвякивала, когда задевала металлические заклепки на воротнике. Плащ не согревал, он был надет не для этой цели – под ним была надежно спрятана катана! Ран шел сквозь толпу, ловя мимолетные прикосновения прохожих, они хоть на какое-то время согревали на этой стуже.
День сегодня не задался с самого утра: тщательно выверенная миссия давала сбой – ни Оми, ни Кудо, ни Кен в назначенное время на связь не вышли. Фудзимия пробовал им несколько раз дозвониться, но их телефоны молчали. Только трубка Еджи для разнообразия сообщила, что она находится в не зоны действия сети. Последняя вещь испортила и без того плохое настроение юноши. Выхода не было. От задания их команду еще никто не освобождал, следовательно, ему придется идти одну и рассчитывать только на свои собственные силы.
Ран нащупал катану, рукоять которой действовала успокаивающе. Склад, путь к которому держал убийца, находился в нескольких кварталах от центральной улицы – оставалось только пройти это расстояние. Юноша не торопясь пересек бурлящий поток людей и свернул в подворотню. Петляя закоулками, он вскоре вышел к так хорошо уже проверенному месту. Десять шагов влево и Фудзимия уже стоял у черного входа на склад. Дернув ручку двери на себя, он удивился – дверь была заперта. Ран точно знал, что ее никогда не запирали: Цукиено в течение пяти дней следил за этим местом.
Присев на корточки, юноша достал из кармана брюк универсальную отмычку. Недолго провозившись с замком, он все-таки смог попасть внутрь. Голоса охранников доносились откуда-то справа. Пробежка по ярко освещенным коридорам еще больше испортила боевой настрой охотника справедливости – он чувствовал, что вокруг творится что-то неладное. Вся атмосфера была наполнена фальшей, казалось, еще чуть-чуть и стены рухнут, а герой-неудачник окажется на съемочной площадке дешевого американского боевика. Но ничего не происходило!
Распахнув дверь, из-за которой доносились голоса, убийца ворвался в помещение. Верная катана была уже давно вынута из ножен, и теперь жаждала крови. Сотрудники склада удивленно смотрели на вошедшего.
— Парень, тебе чего тут нужно? – осведомился мускулистый верзила, нагло развалившись на мешках с зерном.
Ран ошалело смотрел на окружающих его людей. По его сведениям, здесь должна была находиться кучка мафиози, но никак не обычные работники, — Молчать! Где ваш Хозяин?
— Парень, ты, верно, больной? Какой к чертовой матери Хозяин?! Я здесь главный! Что тебе нужно? Или хочешь распрощаться со своей невинностью? – громила соизволил подняться с нагретого места и облокотиться на притолоку двери – он был головы на четыре выше незадачливого Абиссинца.
— Что? – глаза юноши расширились от удивления, но затем сузились и стали похожи на глаза змеи, которая только что поймал жертву в свою хитрую ловушку, — А ну молчать! Я последний раз спрашиваю: где Хозяин? Дальше будет только кровь…
— Ах ты, скотина! Ты на кого голос повысил?! Ребята, этот пай-мальчик хочет стать нашей с вами распутной девочкой. – с этими словами верзила выбил катану из рук ошалевшего Фудзимии и повалил того на пол, подминая под себя. Дуло пистолета уперлось в висок несостоявшегося насильника.
— Отпусти его! – ледяной голос показался рану знакомым.
— Убери свой заменитель члена от моего виска, а потом мы, быть может, о чем-нибудь договоримся. – Лысая голова ухмыльнулась в лицо какому-то господину в дорогом бежевом костюме.
— Я тебе не верю. Отпусти этого мальчишку – он мой! – что-то во взгляде этого человека заставило верзилу разжать пальцы на запястьях юноши и швырнуть его к ногам этого джентльмена.
— Да подавись ты им!
Брэд Кроуфорд пропустил эти слова мимо ушей. За несколько лет службы на Такатори и Эстет он четко усвоил, на какие вещи стоит обращать внимание, а на какие нет. Так и теперь, взвалив красноволосое чудо себе на плечи, господин в бежевом костюме направился к выходу.
***
— Оракул, что здесь происходит? – Прошипел пришедший, наконец, в себя Фудзимия.
— Ая. Тьфу, Ран. Потерпи до машины. В ней я тебе все понятно объясню. – американец свернул в ближайший коридор на котором значилось заветное слово «ВЫХОД».
— Поставь меня на землю! — Он уже некоторое время ощущал определенный дискомфорт, который заключался в том, что когда Брэд пришел его спасать, у несостоявшейся жертвы насилия резко стало жарко в паху, а обтягивающие брюки казались очень узкими в одном месте. Все бы ничего, если бы одному очень надоедливому провидцу не пришло в голову взвалить не на шутку возбужденного Абиссинца себе на плечо и понести в неизвестном направлении.
— Не поставлю! Учитывая то, в каком состоянии ты сейчас находишься,… Я думал тебе нравится, когда я ношу тебя на руках, — брюнет поправил свою ношу, намеренно задевая бедро юноши.
— Кроуфорд, ты бредишь! Тебе, что? Шульдих мозги промыл? – Ран с трудом выровнял дыхание, сбитое нелепым в данной ситуации прикосновением мужчины, — Я тебе не принцесса, которую можно таскать на руках и спасать из различных неприятностей!
— Ты не принцесса, и это научно-доказанный факт. Но вот то, что спасать тебя не нужно – ложь! Если бы не моя каждодневная забота о тебе, ты бы уже давно стал чьей-то подстилкой.
— Что? Что-то не припомню, чтобы ты вообще обо мне заботился! И уж тем более спасал… — Ая попытался ударить наглеца по спине, но его движения привели лишь к тому, что эрекция усилилась.
— А кто тебя только что от этих психов-извращенцев спас? Ты хоть в курсе, что ты в такие передряги каждый день влипаешь уже в течение месяца? – Брэд усмехнулся. Сегодня был первый день, когда он позволил зайти Абиссинцу так далеко – обычно он его отлавливал еще на подходе к складу. А сегодня у его питомца еще и стояло! Это была победа!
— Месяц? – переспросил юноша. Он старательно пытался не думать о том, что ему нравиться вот так вот висеть и вдыхать запах дорогого одеколона Кроуфорда. – Ты врешь. За прошедший месяц я еще ни разу никуда не влип! Каждая миссия прошла чисто…
— Ран, ты уже полтора месяца живешь одним и тем же днем. И уже месяц, как я за тобой слежу. У тебя амнезия! – во взгляде карих глаз промелькнуло сочувствие, которое тут же уступило место обычному холодному презрению. – Это произошло на этом самом складе. В тот злополучный день перекрытия в здании не выдержали и погребли под собой и твою команду, и ваших несостоявшихся жертв, и тебя.
— Что? – Ран удивленно дернулся на плече мужчины.
— Не волнуйся, с твоими ненаглядными ребятами все в порядке. Оми отделался сломанными ребрами, у Кудо сотрясение мозга и перелом левых конечностей. Хотя в первом я сомневаюсь, он уже успел очаровать всех медсестер, которые его лечили. У Хидаки тоже несколько переломов. Но сейчас их всех уже выписали. Еджи нам чуть даже миссию не сорвал…
— Знаешь что, Оракул, я не верю ни единому твоему слову. Еще скажи, что мы спим с тобой в одной кровати, и мне нравится, когда ты называешь меня котенком!
— Спим. И еще как! Ты всегда засыпаешь у меня на плече, прямо как котенок. И тебе нравится, когда я тебя так называю. А еще тебе идут кошачьи ушки, которые ты одеваешь, чтобы я на тебя обратил внимание. – Провидец произнес это с таким выражением лица, будто бы сообщал прогноз погоды или биржевые сводки.
— И кто сверху, кто снизу? – холодно поинтересовался Котенок.
— А сам-то как думаешь?
— Никак! Потому что все это ложь! И вообще, поставь меня на пол – у меня от тебя уже стоит! – Последние несколько слов вырвались прежде, чем их владелец понял их смысл.
— Давно ты так быстро в этом не сознавался! Что же, надо будет тебя поощрить, — американец провел рукой по ягодицам котенка, а потом все же поставил того на пол, прижимая свою любимую игрушку к стене, а рукой касаясь ее эрекции.
— Сумасшедший! – прохрипел Ран, подаваясь бедрами вперед, следом за ласкающей его ладонью.
— Может быть… — не стал спорить мужчина, обнимая Аю за талию.
Сообразив, что происходит, Фудзимия, наконец, смог ненадолго одержать победу над природными инстинктами. Оттолкнув Кроуфорда, юноша сполз по стене – ноги отказывались его слушаться, а неудовлетворенность болью отдавалась в паху. Хотелось прямо сейчас провести по вставшей плоти, иногда лаская большим пальцем головку.
Брэд не был похож на доброго самаритянина, поэтому идею о том, что незваный добродетель делает это бескорыстно, Ран вычеркнул из списка возможных. Второй мыслью было то, что американцу хочется поиграть с ним. Но и это было сомнительно – месяц развлекаться с человеком, который живет одним днем, как минимум глупо — рассудил юноша. Что брюнет хочет от него детей – абсурд! Ая даже бы при всем желании не смог бы этого сделать!
За последний месяц многое изменилось. Во-первых, Брэд научился не только брать, но и отдавать. Котенок попался с характером: заставил не тупо трахать его, но и любить (только в последнем мужчина пока ему еще не признался!). Даже потеря памяти не мешала домашнему любимцу учить Кроуфорда этому нелегкому делу. Да, каждый день начинался с приключений и воплей Абиссинца, но вечером и ночью он искупал все то, что успел сотворить утром! Во-вторых, американец действительно действовал бескорыстно: он не требовал от Рана денег за содержание, за постоянную опеку и прочие мелочи. Хотя будь на месте Аи Шульдих, то без вычетов из бюджета последнего вряд ли бы обошлось. В-третьих,… Оракул не успел приписать к заслугам своего любимца новое достоинство, так как последний задал ему какой-то вопрос.
— Брэд, зачем тебе вся эта игра? – Ран сосредоточенно смотрел на американца, — Я же ведь этого не стою. Со мной возни больше, чем удовольствия!
— Ты ошибаешься, — задумчиво ответил собеседник, — Ты всего этого стоишь, как никто другой! Сколько лет ты заботился о сестре, которая о тебе сейчас, наверное, раз в неделю и вспоминает? А сколько раз ты спасал друзей, которые отказались о тебе заботиться, как только узнали о твоем состоянии? Ты всегда делал все возможное, чтобы помочь близким. Теперь же твоя очередь получить что-то взамен.
— Я не пойму никак одного, почему именно ты оказался воплощением всей этой добродетели? – Ая поднял затуманенный взгляд на собеседника. Неудовлетворенность, растекшаяся по всему его телу, мешала думать логически.
— Наверное, потому что я такой же как ты. У нас больше общего, чем кажется на первый взгляд. – Провидец присел на корточки рядом с юношей и заглянул в пылающие от гнева фиалковые глаза.
— Это ничего не значит. Ты чего-то не договариваешь. Какой смысл тебе со мной возиться? – Ран пристально взглянул на брюнета – в его взгляде читался вызов.
— Хм.… Какой ты дотошный сегодня. Скажем так, мне нравится твое тело, мне нравится с тобой трахаться. Но больше всего мне нравится, что у тебя встает от одного только моего появления, котенок. – Кроуфорд провел внешней стороной ладони по бледной коже своего любимца. – Признайся, тебе же нравится мое прикосновение.
— Я тебе не шлюха! Иди в любой бордель и говори это мальчикам по вызову – они это оценят! – Фудзимия пытался прожечь взглядом дыру в груди своего соблазнителя. Да, ему нравилась эта рука, которая сейчас так нежно ласкала его щеку и пряди волос! Ему даже хотелось мурлыкать от этого. В этом прикосновении чувствовались власть и защита, которых так давно уже не хватало Рану. – Катись в зад, оракул!
— Так скоро? – иронично произнес мужчина, еще глубже вплетая пальцы в алые волосы юноши.
— Что? Да как ты смеешь! Я не это имел ввиду… — абиссинец окончательно запутался в своих мыслях и словах. – Извра…!
Договорить ему не удалось, властные губы накрыли его собственные. Этого было достаточно, чтобы язык американца проник в рот юноши и начал ласкать его, заставляя принять новую игру. Изредка, Брэд прикусывал нижнюю губу любовника, отчего тот еще больше возбуждался и был вынужден отвечать на поцелуй.
Вскоре, Ран обнаружил, что его язык знает что делать. Он уже вовсю отстаивал свое право на независимость и даже пытался прорваться в рот Кроуфорда. Пальцы юноши гладили лицо мужчины, исследую каждую неровность кожи, зарываясь в свисающие на лоб волосы. Все тело Аи дрожало от экстаза и с трудом сдерживаемого желания. Фудзимия с горечью осознавал, что это был для них обоих уже не первый раз и что этот лицемерный и расчетливый лидер Шварц ему не врал. Так же, он был очень рад, что хоть его собственное тело знает, что нужно делать.
— Потерпи еще немного, — прошептал Брэд, понимая юношу вслед за собой.
Прижав его лицом к стене, американец провел рукой по выпуклому бугорку на штанах красноволосого котенка, отчего тот закусил губу и непроизвольно потерся задом о внушительную эрекцию своего опекуна. Мужчина охнул, осознав насколько сильно сам, хочет свою «зверушку».
Кое-как справившись с ремнем и застежкой брюк, брюнету удалось стянуть мешающую часть одежды со своего подопечного и оставить ее где-то на уровне его колен. Обхватив пальцами головку члена, Кроуфорд провел по ней большим пальцем, затем уверенно начал двигать рукой вверх-вниз по вставшей плоти котенка. Облизав указательный палец другой руки, соблазнитель провел им между ягодицами, заставляя Рана издать хрипловатый стон и податься бедрами вперед.
Брэд поцеловал шею Фудзимии, затем обвел языком мочку уха, слегка ее покусывая и засасывая. Его палец все еще дразнил и поглаживал сжатое колечко юноши, иногда немного погружаясь в него.
Ая изнывал от желания, но боялся признаться в этом даже себе. Он всегда относился с раздражением к однополой любви и уж точно никогда не собирался быть одним из ее участников. Теперь же проблема заключалась еще и в том, что занимался он этой любовью с врагом, пусть даже и бывшим. Похоже, кратковременная потеря памяти до добра не доводит!
Тем временем опекун уже погрузил в обманчиво-хрупкое под собой тело не один, а два пальца, растягивая узкий проход. Абиссинец пытался вернуть утраченную свободу и вырвать себе роль лидера. Он уже вполне самостоятельно насаживался на пальцы Брэда.
Решив, что он уже достаточно растянут, американец вынул пальцы из юноши, получив в ответ недовольное урчание. Расстегнув свои собственные брюки, прижался каменным членом к узкому и желанному проходу, спрятанному между бедрами любовника. Ран непроизвольно охнул, когда почувствовал толчок внутри себя, а потом плоть Кроуфорда на всю длину вошла в него. Боли, как таковой, он не почувствовал. Американец умелыми движениями начала двигаться внутри него, задевая простату котенка, отчего тот еще больше выгибался, стонал и скреб пальцами стену.
— Оракул,.. я больше… не выдержу – прошептал Ая, сжимаясь в подступающем оргазме.
Провидец и сам держался на последнем дыхании. Когда узкое колечко сжало его член, мужчина, не сдерживая себя, кончил в своего любовника, чувствуя, как сперма Рана стекает с его пальцев.
— Я хочу в душ! – сообщил Фудзимия, когда оба участника любовного процесса привели себя в более или менее пристойный вид и восстановили дыхание.
***
Все небо было затянуто серыми облаками. Дождь заливал город. Редкие прохожие старались укрыться под ближайшими навесами и козырьками. Беспощадные капли хлестали по стеклам автомобилей, не позволяя водителям насладиться легким преимуществом.
Кроуфорд и Фудзимия проскользнули в машину, стоящую в нескольких метрах от склада. Обтянутый черной кожей салон БМВ заставлял расслабиться, забыть о бушующем за окном ненастье и прочих насущных мелочах. Приборная доска из красного дерева устало подмигнула, сообщая о том, что ключ зажигания вставлен, и железный конь готов отправиться в путь.
Брэд окинул взглядом сидящего в соседнем кресле Рана. Красные пряди прилипли к четким, по-своему хрупким скулам юноши, подчеркивая их бледность. По бледному лицу изредка скатывались капельки воды с мокрых волос, застревая на губах аи или срываясь в пропасть с его подбородка. Так и хотелось провести по влажным полосочкам языком, чтобы почувствовать нежность кожи с привкусом осеннего дождя. Оракул отвел взгляд, такие мысли он считал непозволительной слабостью. Нажав на педаль газа, и коснувшись руками руля, мужчина заставил дорогой автомобиль плавно сорваться с места.
Провидца забавляло его превосходство над всеми: машина рассекала автостраду на той скорости, с какой обычные водители боятся ездить даже в солнечную погоду. Будущее было таким же чистым и безоблачным, каким бывает звездное небо летом.
Кондиционер обильно снабжал салон теплым воздухом, не позволяя замерзнуть в промокшей одежде. Только Кроуфорд не чувствовал этого, ему, наоборот, казалось, что воздух в БМВ скоро начнет превращаться в кристаллики льда и осыпаться к его ногам. За все время пути его любовник не произнес ни слова, ни разу не поднял от колен взгляда. Брэд уже давно не видел его в таком подавленном состоянии духа.
— Ты не замерз? – сухо поинтересовался американец, не надеясь получить ответ.
— Нет, — Абиссинец отрицательно покачал головой, созерцая проносящийся за окном пейзаж, — Я же тебе уже говорил, что я не принцесса, с которой каждую пылинку нужно сдувать.
— Ран, что происходит? Почему ты ведешь себя так, будто бы мы с тобой совершенно не знакомы? – брюнет вопросительно взглянул на своего любимца.
— А как я, по-твоему, должен на все это реагировать? – железная маска спокойствия давала трещины и рушилась прямо на глазах, Фудзимия сорвался на крик, — С тем, что ты меня трахнул – жить можно. Я бы смог тебя убить на ближайшей миссии! С тем, что у меня мозг не помнит ближайшего прошлого и живет одни и тем же днем – тоже можно смириться. В крайнем случае, можно было бы начать вести дневник и записывать в него каждый, из прожитых дней! Но как ты прикажешь дальше жить с тем, что…
— Ты чего замолчал? – Брэд вопросительно поднял бровь, раскрасневшийся от гнева Абиссинец ему нравился гораздо больше.
— Тебя это не касается! Это уже мои личные проблемы! – ледяное спокойствие вновь вернувшегося самообладания Аи заставило поежиться даже Кроуфорда.
— Ошибаешься. Пока ты спишь со мной и являешься моей игрушкой, я имею право знать о тебе абсолютно все! – Оракул сам удивился своей холодности и жестокости слов.
— Какой смысл тебе это знать, если ты все равно не в состоянии понять таких вещей, как чувства и эмоции? – юноша прижался лбом к прохладному боковому стеклу.
— Ну и не говори. Больно-то мне нужно знать, что твориться в твоей красной макушке! – вдруг обиделся американец.
— А вот как прикажешь жить с тем фактом, что… — ран задумался, подбирая слова. Тактика Кроуфорда пробила брешь в упертости молодого человека, и теперь, он из вредности им обоим сообщал нужные сведения, — Возьмем условно, что ты мой парень. Вот сегодня ты мне об этом рассказал, и я помню об этом. Но вот завтра снова забуду. А теперь, представь себе такую ситуацию: ты захотел меня бросить, я тебе надоел. Тебе об этом даже не придется говорить мне. Ведь я, просыпаясь, каждое утро, и не подозреваю о том, что у меня имеется парень. Это морально обидно, неправильно, я же не узнаю, что меня кинули…
Брэд резко затормозил машину. Он смотрел на любовника так, будто бы тот сказал, что теория Коперника о строении Солнечной Системы неверна или Земля имеет не шарообразную форму, а подобна кубу. Обиднее всего, было то, что Фудзимия видел в нем сегодня исключительно только монстра, который способен надругаться и поиздеваться над больным человеком, нуждающимся в помощи. Но Оракул сам хотел услышать правду, и теперь, какой бы жестокой она не была – он должен был принять ее.
— Хм... — мужчина сжал кожаный руль, — А ты не подумал, каково мне каждый день рассказывать тебе одно и то же?
— Ты сам этого захотел, тебя никто не заставлял играть в добродетель. — резонно возразил Ая, его голос был бесстрастен.
— Котенок, а если это любовь, влечение, да как угодно это назови! Если меня, подобно магниту, к тебе притягивает, что нужно делать? Вешаться? Резать вены? Прыгать с моста? — не выдержал Кроуфорд. Хотелось взять это красноволосое чудо и хорошенько приложить головой о дверцу машины.
— Ублюдок... Ты специально играешь на моих чувствах? Думаешь, что я вот тут же забуду обо всем и начну тебя жалеть? Уволь, ты слишком долго был врагом, чтобы по первому же твоему зову бросаться тебе на шею... — Ран смерил американца ледяным взглядом, в котором прятались ненависть, гнев и... Боль.
— Солнышко мое, — Брэд от злости перешел на ласкательные прозвища, чувствуя, как они будто током бьют Фудзимию, — Ты не учел одного. Надеешься, что я после этого разговора просто открою дверь и выброшу тебя на обочину дороги?! Ошибаешься! Ты мне нужен. Думаешь, я ради своего развлечения спасал твой царственно-ненаглядный зад от членов тех тварей на складе?! Запомни следующее. Ты. Моя. Любимая. Игрушка. Именно ЛЮБИМАЯ! Угораздило же меня влюбиться в такого осла как ты!
В салоне повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь жужжанием двигателя. Оба мужчины молчали, каждому было о чем подумать. Гнев постепенно перешел в раздражение, а раздражение вскоре помахало ручкой и скрылось в неизвестном направлении. Осталась только щемящая боль на душе и в сердце. Каждому казалось, что они друг друга уже никогда не смогут простить.
— Что это? — внезапно спросил Ран, указывая на висящий, на зеркале заднего вида медальон.
— Какой-то из твоих синтоистических богов. Имени его я не запомнил, да и, произнося его название, язык можно сломать... — спокойно ответил провидец, любуясь замешательством Аи.
— Бисямон-тэн. — выдохнул юноша, вертя в пальцах украшение, снятое с зеркальца. Человек в сверкающих доспехах слабо поблескивал при тусклом освещении дня.
— Что? — не понял Оракул.
— Это один из Семи Богов Счастья. Бисямон-тэн — Бог Сокровищ, — пояснил юноша, — Видишь, он держит в руках копье и маленькую пагоду. Иногда его изображают в лодке, наполненной драгоценностями.
Чтобы разглядеть все эти мелочи в руках золотого человечка, Кроуфорду пришлось нагнуться к рукам любовника, отчего их головы соприкасались, а красные пряди котенка щекотали щеку. В былые времена Абиссинец, несомненно, дернулся, чтобы разорвать случайно возникший физический контакт, но сейчас он этого не сделал. Брэд поднял взгляд на Рана, который пристально смотрел на стекла дорогих очков провидца, отблески мешали Фудзимии разглядеть выражение карих глаз Оракула.
Ае становилось жарко под пристальным взглядом Кроуфорда. Губы мужчины были слегка приоткрыты, они будто молили о прикосновении. Словно под гипнозом, юноша нерешительно коснулся их, очерчивая соблазнительный контур.
Брэд заворожено наблюдал за движениями Рана. Так и хотелось поцеловать эти "коготки", но любое порывистое проявление эмоций могло привести к тому, что закомплексованный котенок мог тут же отдернуть руку. Ая притянул опекуна за подбородок, накрывая губы любовника легким, но требующим ответа поцелуем. Сердце бешено колотилось и грозило вот-вот выпрыгнуть из груди.
Чтобы не упасть, Оракул обнял Рана за шею, чувствуя, как в ответ на его действия, тонкие, как у пианиста, пальцы котенка зарываются в его короткостриженные волосы. Губы Аи были мягкими и податливыми, позволяя брюнету углубить поцелуй.
Мир замер: ни сигналы проезжающих мимо автомобилей, ни шум грозы за окном, ни стрекот приборов в машине не могли отвлечь двух влюбленных, сплетенных в страстном, полном нежности, объятье. | 2 |
Без суда и следствия | PWP, Дарк, Изнасилование, Насилие, Нецензурная лексика, ООС | В затхлом и темном кабинете, насквозь пропитанным запахом отсыревшей древесины и напряжения дрогнула и приоткрылась входная дверь.
Молодая девушка с блестящими голубыми глазами, светлыми волосами, по-деловому собранными в небольшой хвостик, вошла в помещение.
— Мисс Квинзел, мне подождать снаружи. Вы это… Если че – кричите погромче. А то так на прошлой неделе… ну, сами знаете, — Неуверенно пробасил охранник, но молоденькая блондиночка резко тряхнула головой:
— Все в порядке, Фред. Я хоть и новенькая, но порядки этого заведения уже изучила.
Психиатр быстро вошла внутрь, захлопывая дверь, не заметив, как охранник провожал ее подтянутую попку в форме сердечка плотоядным взглядом.
Сеансы психотерапии с пациентами «Аркхэма» — это словно опаснейшие переговоры с противником в ходе постоянных «военных действий».
Маньяки, шизофреники, серийные убийцы-психопаты, подрыватели, безумные ученые… И это лишь часть списка пациентов, которые напоминали безнадежно больных бешенством собак в питомнике.
Харлин Квинзел работала здесь почти два месяца, успев потрахаться с ответственным по безопасности, заместителем директора и, наконец, найти свою истинную любовь в пациенте по кличке Джокер.
И весь этот путь девчушка считала частью пути любой уважающей себя «карьеристки», хотя, на деле, она отдавала «на растерзание» свои сладкие дырочки лишь с целью найти себе достойного покровителя… Что, впрочем, было немаловажно: на днях охранники обнаружили останки ее коллеги, которая каким-то образом попала в уже давно неработающую вентиляционную систему, где и задохнулась, надышавшись спрятанными там химикатами. Тело зарыли на окраине «Аркхэма» без суда и следствия, а газетчикам приплатили крупную сумму денег за молчание.
Итак, Харлин, пытаясь унять дрожь в руках, сидела за столом, который отделял ее от Виктора Зсасза, тридцати пяти летнего лысого маньяка, который много лет подстерегал молоденьких телочек на улицах Готэма, и кромсал их на мелкие кусочки, оставляя на своем теле небольшие кровавые зарубки – по отметине за каждую жертву.
И свежий след чуть выше скулы не давал усомниться о том, кто же стал причиной последнего убийства.
— Здра-авствуйте, доктор, — Почти пропел пациент, радостно осклабившись, — Вы здесь новенькая. А, потому, давайте знакомиться. А то ведь нечестно: вы знаете обо мне почти все, а я – почти ничего.
Хлипкий стульчик чуть скрипнул, а Харли попыталась приветливо улыбнуться, нервно сжимая ручку.
— Здравствуйте, Виктор. Я Харлин Квинзел. И, поверьте мне, я знаю о вас едва ли больше, чем вы обо мне.
Блондинка плохо помнила последний курс психологии, а, потому, решила создать иллюзию своей дезинформированности, и начать с «точки отсчета». Простой вопрос – простой ответ.
— До приезда сюда, вы где-то работали?
— Фабрика по производству секс-игрушек. – Виктор состроил скучающее лицо, и, сидел, подперев рукой щеку, не сводя черных глаз с кругленького личика девушки.
«Соврал! Значит, нисколечки мне не верит!» — Харли что-то больно кольнуло в мозгу.
«Нужно срочно успокоится!.. срочно… Немедленно… Ни в коем случае не отводить взгляд…»
Серийный убийца чуть опустил голову, словно читая ее мысли, а девушка метнула быстрый взгляд на дверь. «слава богу!... Фред. Он ведь здесь стоит!... Чего мне бояться?..»
— Хорошо… Виктор, когда вы думаете о женщине, вы чувствуете к ним что-то кроме влечения… Ненависть? Боль? Обида? Может, вас бросила девушка?
Чтобы придать своей позе хоть каплю уверенности, психиатр закинула ногу на ногу так, что под сбившейся классической юбкой вместе с матовым отблеском на нейлоновых колготках, сверкнула полоска розоватых трусиков. Возможно, это была ошибка, но, проводя «сеансы психотерапии» с Джокером, Харлин привыкла не обращать внимания на пикантность своих поз.
Зсасз сделал вид, что ничего не заметил, отвечая на вопрос блондинки тихим, чуть прерывающимся голосом:
— Не-ет, что вы. Я уважительно отношусь к женскому полу, понимаете? Женщины, они ведь заслуживают КРАСИВОЙ смерти? Вы как считаете?.. Я, конечно, не имею ввиду уличных дырок для ебли, готовых скулить и подмахивать каждому встречному столбу, у которого есть хоть капля наличности… Как бы вы хотели умереть, доктор?
Девчушка наигранно улыбнулась своей коронной «понимающей» улыбкой. Она не почувствовала, того, что голос маньяка звучал ближе, вместе с терпким запахом пота и медикаментов.
— Я считаю, что вы не имеете право судить о женщинах на основе одного прототипа. – Спокойно ответила Харлин, — но вернемся к вам. Какие цели вы ставили себе, убивая невинных людей?
— Я не стану отвечать, — сладко ухмыльнулся Виктор, — вы ведь не ответили на мой.
— Н-но, подождите, что я могу сказать? Я хочу умереть. Лет в 50-60, когда стану старухой. Все мы умрем… — Харлин откинула со лба соломенную прядь, выбившуюся из безукоризненной укладки. Она поняла, что более не сможет находиться в одном кабинете с этим… Человеком. Девушка уже собиралась позвать Фреда, но ее хрупкое горло словно пережали стальной хваткой – ни звука.
— Неверный ответ, доктор. – Раздалось над самым ушком перепуганной блондинки.
Еще секунду был слышен скрип мерно раскачивающийся подвесной лампы.
«словно утопленник на волнах», — почему-то пронеслось в голове блондинки, как тут
ей действительно пережали горло. Тело девчушки забилось, словно в эпилептическом припадке. В расширенных глазах читалось только одно: «Фред. Спаси меня!»
Зсасз, одной рукой придерживал ее шею, а вторая по-хозяйски расположилась внизу живота трепыхающейся жертвы. Длинные крючковатые пальцы с нажимом прошлись по тонкой линии бедер, очертив выступающие кости и нежно выпуклый лобок, услужливо открывшийся под задранной кверху короткой юбчонкой.
— Тише, рыбка, ти-ише… Если не хочешь, чтобы тебе голову скрутили…
Харлин вряд ли последовала бы совету своего убийцы, пытаясь повернуться к нему лицом, она, сама того не зная, постепенно сворачивала себе шейку.
Из-за двери раздалось сердитое:
— Мать твою, Зсасз! Давай быстрее! А то получится, как в прошлый раз. Только меня начальство поимеет, а тебя в одиночку переведут. На третий этаж.
Маньяк не ответил, он резким движением швырнул уже «уплывающую» Харлин в сторону койки, связывая ей руки своей порванной смирительной рубашкой и затыкая рот куском скомканной белой ткани. Продолжая массировать двумя пальцами «канавку», выделяющуюся на трусиках блондинки, он разжал пальцы на шее.
«Господи-и… за что мне это… кто-нибудь… остановите его-о…»
Девушка продолжала дергаться, потираясь пизденкой о руку психопата. Ее длинные ноги, предмет зависти ее многочисленных подружек, были бесполезны, т.к. Виктор удобно расположился на них, придавив собственным весом.
— Чего дергаемся, красавица?.. Давно у меня не было такой аппетитной добычи… Так что расслабься… И я буду получать удовольствие… — Зсасз хрипло хохотнул, длинно лизнув покрасневшую шейку.
— Урод… Тебя… Тебя же…За это в камеру пыток… засадят… — Блондинка тихо всхлипывала, дрожа. Говорить было трудно из-за наскоро всунутого кляпа.
— Ну и пусть сажают! Тебе-то уже будет все равно! – Патетично заявил мужчина, одним рывком окончательно срывая нижнее белье с жертвы и переворачивая ее на спину.
— Где же у меня тут было… а, вот! Эту сексуальную игрушку у меня никто не отнимет. Как, впрочем, и ту, что у меня в штанах. – Серийный убийца извлек из под лежака длинную ржавую заточку и помахал ею перед глазами пленницы.
«О, боже, что он собирается…»
Квинзел словно обратилась в ледяную статую. Слышно было как вздымаются ее аккуратные грудки натягивая ткань измятого халата.
— Я, конечно, не твой лохматый зеленоволосый любовник, но пошутить люблю, — Виктор подмигнул, намекая, что ему известны все подробности интимной жизни психиаторши. – Итак… Приступим… что-то пизда у тебя довольно крохотная… Может, увеличим?
Заточка уверенно пошла вниз, врезаясь в мягкую розовую плоть девушки. Мычание несчастной жертвы перешел в глухой, едва слышных хрип. Тело, придавленное к лежаку задергалось, словно блондинка участвовала в соревновании по скоростному спариванию.
Заточка была старой и, определенно, недостаточно острой, чтобы сделать быстрый разрез.
Мускулы девицы непроизвольно сокращались, пытаясь вытолкнуть врезающийся в тело предмет. А Зсасз нарочито медленно разрезал «непокорное мясо», усмехнувшись, когда по заточке на лежак ударила пульсирующая золотистая струйка.
— Жаль, я не услышу твоих криков, детка…
Слезы непроизвольно текли по щекам Харлин, так что кляп насквозь промок. Боль сильными разрывающими толчками пронзала хрупкое тело, сосредоточившись внизу живота… Маньяк перевел взгляд с личика психиаторши на свою работу: аккуратная прогалинка на писе превратилась в кровавое месиво, рваную рану, доходящую почти до пупка.
К тому времени, жертву буквально парализовало болью и она не почувствовала, как Виктор проник языком в образовавшийся разрез, слизывая выступающую кровь.
— Моя овечка больше не будет плакать?.. – Ладонь Зсасза прошлась по мокрой щеке, вынимая кляп, зажатый меж пухлых губок.
Мужчина судорожным движением расстегнул брюки, срывая халат с обездвиженной блондинки и распахивая ее блузку. Харлин никогда не носила бюстгальтер, вычитав где-то, что он вреден для здоровья ее «дынек», а, потому, маньяку не нужно было возиться с лифчиком. Зубы сжали правый увеличившийся сосок, покружив языком вокруг ореолы, он с упоением впился в податливые губы девушки, елозя членом по окровавленной промежности «Аркхэмской» красотки.
Через полминуты, Зсасз кончил, тяжело дыша завалившись на свою жертву и принявшись лениво, словно ковыряясь лопаткой в песочнице, полосовать грудь и щеки уже потерявшей сознание от болевого шока блондинки.
Простыня медленно пропитывалась кровью.
«Какой очаровательный запах… Запах текущей между пальцами жизни…»
Дверь резко отворилась.
Серийный убийца недовольно повернул голову и… Замер.
На пороге стоял Джокер, держа в руках шоковую дубинку. Тело Френка валялось грузным мешком чуть поотдаль.
— Давно не виделись, Зсасзи, — широко улыбнулся клоун, — а знаешь, что бывает с теми, кто ворует чужие игрушки?.. | 32 |
Особый сорт | PWP, ООС | Ямамото убирал магазин своего отца после закрытия, но услышал входной колокольчик и сильно удивился. Отец уехал в соседний город за особым сортом рыбы, и он остался один. Так что кто бы ни был этот странный посетитель, Такеши прихватил свой меч и вышел, сразу напав, но его атаку быстро блокировали, одной рукой. Это мог сделать только один человек. И он оказался чертовски прав. Скуало, это был именно он. Но что-то в нём было не так как всегда. Именно второй рукой он держался за бок, а его куртка была в крови. И последнее что он смог выдавить из себя перед тем как упасть в обморок: «Вот какого хрена я приперся сюда, а не в больницу?»
Обработав рану, Такеши не смог не заметить новые шрамы на его теле. Они завораживали, казалось, сами тихим шёпотом говорили: «Прикоснись к нам...». Юный мечник не смог устоять перед соблазном, и холодными пальцами, боясь, провёл по одному из них. Лицо запылало, сердце стало биться чаще, дыхание сбилось, он уже не мог остановиться, аккуратно водя рукой по телу 'акулы' он верно спускался к его штанам. «Неужели и там есть шрамы?» — промелькнуло в голове у Ямомото. Мысль не заставила долго себя ждать, но он оказался догадливым. Даже там у Скуало были шрамы. Такеши не остановился на просмотре, он хотел осязать. И как крепко надо спать, какие сны надо видеть, чтобы возбудиться от одного случайного прикосновения? Но это было только на пользу спящему организму. Смутившись Ямамото наклонился и взял его в рот. Минет он делал первый раз и молил всех богов которых только знал, чтобы Ску не проснулся. Наверное в тот час они его услышали. Заглатывая всё глубже, постыдно причмокивая, Такеши убедился, что 'акула' не красит волосы, хотя на лобке они были чуть темнее. Что-то простонав последний упомянутый кончил во сне. На него были натянуты штаны с печальным вздохом и он до окончания сна был оставлен в покое.
Проснулся Скуало с ехидной улыбкой и сразу заорал: «Вра-ай! Жрать хочу!» Его невозможно было не услышать и через некоторое время еда была принесена. Без церемоний Сперби уплел то что было сделано с таким трудом и отвалился отдыхать с довольной улыбкой. Ямамото не могу смотреть ему в глаза, стыдясь того что сделал. Но тут его размышления прервал громкий, как никогда, голос Скуало: Вра-ай! Мне сегодня снилось, как моя малышка делает мне минет — рассказывающий облизнулся — хотя кому я это говорю, тебе его не разу не делали! — с ухмылкой проговорил Ску, опустившись на пару тональностей ниже. Такеши сглотнул, но потом его дерзость(?) вырвалась наружу: «Зато я делал.» сказал как отрезал, и посмотрел наконец Скуало в глаза. Ухмылка у 'акулы' стала ещё шире и шёпот заставил вздрогнуть Ямомото: «тогда отсоси...» Было произнесено, и тонкими, но сильными пальцами Скуало стянул свои штаны и расставил ноги. Нет у него не стоял. Он ухмылялся и думал что его соперник не опустится до такого. Но ошибался. Такеши, улыбнувшись устроился между его ногами и второй раз за день взял его член в рот. Теперь он старался куда больше. Удивление на лице 'акулы' сменилось полным кайфом. Что говорить, он был на задании три месяца, что ровно значит три месяца без секса. Но упорство Ямамото поражало, он полностью заглатывал член, рукой держа ствол у основания, языком обводил контур головки, и снова заглатывал. Скуало сжал простыни в преддверии конца. Но был ли это конец? Конечно нет. Кончив, 'акула' взял соперника за волосы и поднялся на ноги, заставляя встать и его. Дойдя до стены, поставил мальчика раком. (Да по-другому его не назвать, Такеши был девственником) Нагнулся сам и тихо прорычал: «Терпи, малыш». Даже в его голосе было та ухмылка, которую не мог увидеть Ямамото стоя спиной к нему. Не долго медлив, и всё таки пожалев свою девочку Скуалло вылил на руку масло для массажа, которое стояло рядом с его ложем, и смазал свой член, который уже стоял как каменный. Взяв невинное тело за бёдра, резким толчком 'акула' вошел в него. Слёзы от боли и стыда покатились по щекам, Такеши забыл что такое боль, но ему напомнили, сполна. Суперуби не привык ждать, поэтому сразу начал двигаться внутри, рыча от удовольствия, его выводило в экстаз только одно ощущение того, насколько сильно сжимают его изнутри. Наклонившись, Скуало укусил его за плечо, заставив разжать губы, чтобы насладиться стонами его 'девочки'. После нескольких минут, крики боли стали смешиваться со стонами наслаждения и это было «красным флажком», после которого 'акула' уделил внимания и его другу. Сжав головку его члена, он начал хаотично водить рукой, забывал дышать и когда оргазм, стаей мурашек, накатил их обоих, спасло только то, что у Сперби остались силы и он смог не только сам устоять, но и удержать на ногах Такеши. Который повернувшись, не смог преодолеть себя и впился в желанные губы, но и тут не удалось взять верх, проворный язычок Скуало проскользнул в его рот, но он не собирал сдаваться. В конце концов 'акула' отдёрнул от себя Ямамото и, оставив засос прошептал: «Ты не будешь трахаться ни с кем кроме меня, иначе я тебя кастрирую» Но Такеши не слушал, у него подкашивались ноги, кружилась голова, и как ни прискорбно из задницы вытекала сперма его первого, и как кажется последнего любовника.. | 47 |
Да и сломать его надо | BDSM, Underage, Ангст, Изнасилование | — Ты ненормальный! – шипит мальчишка и не стесняясь пытается просверлить во мне взглядом дырку.
— Я – Бог! Я сам устанавливаю рамки!
Ты презрительно хмыкаешь и поджимаешь губы. А мне интересно, чем это всё закончиться?
Ты прикован к двухметровому деревянному кресту железными обручами, твоё тело скукожилось от холода в помещении, а из одежды только нижнее бельё. Несформировавшееся бледное тельце вздрагивает когда я к нему прикасаюсь, а в твоих глазах злость, ярость, презрение. Но это ненадолго, мы это исправим…
— Не трогай меня! У тебя руки не мытые! – эти слова ты выплёвываешь мне в лицо и с лютой ненавистью смотришь мне в глаза.
Твои глаза чёрные, что почти не видно зрачков, они почти как у L. L… Уже почти душе не больно, уже почти не тревожат меня воспоминания. Но так бесит твоя схожесть, с ним!
Схватил тебя за волосы я потянул твою голову назад, стараясь стукнуть тебя как можно сильнее об деревяшку. Ты так мило удивился, приоткрыл ротик, слегка ойкнул, но самое главное – на миллисекунду мне удалось разглядеть в твоих глазах страх.
Человеческие страхи для меня как наркотик! Они затягивают, манят, дают насладиться ими, а после я как безумец хочу ещё, ещё и ещё… И так до бесконечности! Неважно как, но хочется ещё! Ещё чужих страданий! Ещё страха в глазах! Ещё нервно дрожащих рук! Ещё несчастных всхлипов!
Наклонившись к тебе так, что бы наши носы касались, я прошептал в призывно приоткрытые губы:
— Я безумен, поэтому веди себя хорошо. – и кончиком языка провёл влажную дорожку от середины подбородка до мочки уха, прикусил её слегка и потянул на себя.
Ты словно дикое животное дёрнулось, клацнул зубами у моей шеи, благо я успел отстраниться:
— Бесишь! – крикнул мальчишка и бессильно дёрнувшись плюнул мне в лицо. Мне было смешно. До этого момента… Ну всё, пиздец малявке! Я завёлся! И не став себя сдерживать на отмажь ударил его по перекошенному лицу, белокурая головка задёргалась на куриной шее. Мне даже показалась, что она отвалится к чертям собачим, но это ни как не помешало в следующее мгновение ударить под дых. Под твои стоны и хриплое прерывающееся дыхание достал из кармана брюк платок я вытер своё лицо.
У тебя разбиты губа и нос, тебе тяжело дышать из-за боли. Из ран медленными толчками вытекает рубиновая кровь, так прекрасно гармонирующая с белой кожей. Мне очень нравиться это сочетание: мёртвенно бледная белая кожа и живая струящаяся алая кровь.
— А малявке, оказывается, очень идет красный!— с садистским удовольствием прошептал я Ниару на ушко, в то время как ногти оставляют красные борозды царапин на груди. Пытаешься вскрикнуть, но тут же замолкаешь – гордость не даёт, — Давай мы добавим ещё больше красного, а?
Не дожидаясь ответа я отошёл к стене за инструментами. На первый взгляд, помещение в котором мы находимся – маленькая комнатка 3 на 3 метра, в которой нет ни чего кроме креста, но если нажать на специальные кнопочки в стене, то взору откроются всевозможные орудия пыток. Блондин удивлённо ойкну, а я лишь злорадно усмехнулся. Если честно я без понятья как большая часть этого барахла работает и для чего она вообще нужна. План комнаты, а вскоре и саму комнату я нашёл благодаря документам L. Я предполагал, что у него есть нечто подобное, ведь этот извращенец даже в туалет по-человечески не мог сходить.
Я конечно был в курсе, что Ягами-младший псих, но вот сейчас мне стало пиздец как не по себе. Все эта ситуация меня пугала и как бы я не пытался раскинуть мозгами, вывод был один – решения, как впрочем и чудесного спасения не будет. Мало того что я почти голый нахожусь неизвестно где, прикованный к какой-то деревяшке, мало того что этот псих меня облизал и покалечил, так он сейчас и пытать будет! Нарочисто медленно он ходил вокруг стеллажей с пыточными инструментами и с умным видом выбирал! Не сомневаюсь, что люди-жертвы в этом помещёнии не редкость. Нервы были натянуты как струны, руки затекли и болели, а холод скручивал неподвижное тело, и от этого было в два раза хуже. Минуты, казалось, растянулись в вечность, а он всё ходит и ходит, выбирает, сучёныш!
— Знаешь, Ниар, сейчас ты почти похож на Исуса Христа, — медленно и тягуче проговорил Ягами-младший.
— Ты веришь в Бога?
— Я – сам Бог, так почему же мне в себя не верить? Просто эта историческая личность натолкнула меня на мысль... Теперь я знаю как отведу душу!
— Как будто он у тебя есть? – это всё, что я успел сказать.
Дальше всё было как в страшном сне. Лайт резко повернулся, и быстрым шагом направился ко мне, а много ли там идти? В горящих безумием глазах было столько радости и предвкушении, что волна безумия не просто разливалась по помещению, она подавляла, подчиняла, разрушала, пугала…
-Ааааа!!!!!!!!— Невозможная боль пронзала голову, а мгновение спустя спазмы скрутили всё тело – на голову что-то одели.
Словно тысячи иголок впились мне в лоб, затылок, уши, темечко, казалось они по всюду. Сука-Лайт надавил сильнее… Из ран брызнула кровь, стекая тяжёлыми багровыми дорожками, смешиваясь со слезами. Всю голову словно охватило пламенем, мой мозг словно выжигали снаружи, разрушали, не задумываясь и не жалея. Меня всего трясло, дикий рев рвал горло, хотелось кричать, выть наплевав на гордость! Но нельзя, нельзя, мать вашу! Лишь бы не заорать я закусил губу, что бы уже через секунду прокусить её и чуть ли не подавиться собственной кровью. Инстинктивно я пытался вырваться и не понимая, что творю, рвал кожу на запястьях, вывихнул правое плечё, но не понимая этого, продолжал вырываться, словно обезумевшее животное лишённое последней капли разума. Мне казалось, что я не я, а просто клубок напряжённых нервов, через которые проходит электричество в тысячи вольт. Эта агония раздирала меня изнутри, поражала снаружи, всё мое нутро, каждую клеточку. Она всё заполняла темнотой забытья…
— Не позволю!!!
Кровь струиться по его бледному, перекошенному от боли лицу, смешавшись со слезами она образует причудливую паутину. Жалобный полу-крик полу-вой вырывается из сомкнутых, давно прокушенных, наверное на сквозь, губ. Хрупкое тело дрожит, вырывается из оков, не взирая на то, что этими своими действиями только вредит себе.
Я получал невиданное эстетическое удовольствие, я наслаждался, да я на седьмом небе от счастья был наблюдая за его мучениями!!! Страдания Ниара были как бальзам на мою несчастную, измученную душу!!! Я расслабился, а в теле появилась невиданная лёгкость, меня опутали блаженство и эйфория…
И тут на тебе! У N глаза заволокло красноватой дымкой. C губ сорвался, слишком тихий, стон, тело начало затихать, голова поникла… Не честно! Я только развлечься хотел! Не позволю!!!
Возле креста, специально для таких случаев, стоит баночка с нашатырным спиртом. Схватив ее, трясущимися от гнева и удовольствия руками, и коя как содрав крышку, я практически выплеснул вонючую жидкость блондинчеку под нос. «Стоп! Тебе что окончательно крышу снесло? Возьми себя в руки! Блондинчик жив, просто не выдержал болевого шока. Веди себя, как подобается Богу, а то ты словно наседка с цыпленком » — сказал внутренний голос. Если быть откровенным до конца, то Лайт точно не знает внутренний это голос или это у него конкретные проблемы с психикой. Но Кира прислушивался к голосу, ибо тот давал полезные, а главное, действующие на пользу Ягами советы.
Подождав, когда же Ниар начнёт приходить в себя Лайт убрал склянку. Мальчик долго смотрел в пол, даже не стараясь поднять голову, наверное слишком тяжёлой она сейчас бала, дышал он сейчас хрипло и прерывисто, а когда его начинала колотить дрожь, то он и вовсе не дышал. Так, почти в полной тишине, прошло около двадцати минут.
— Ты сейчас так забавно дышишь, — сказал я, бросая откровенно похабный взгляд на Ниара, — так дышал L когда я ему вставлял без смазки. – Когда мне уже стало казаться, что он то ли не в состоянии воспринимать информацию, то ли не понял, что ему сказали, Ниар поднял, уже абсолютно незамутнённые, глаза, полные ненависти и злобы:
— Здохни, сукааа. – звучит почти как приказ, почти как просьба, почти как молитва. Всё и не чего сразу… Это бессильная злоба и боль не только в словах, но и во взгляде. Мне нравится!!! С ним можно играть:
— Если есть силы говорить, значит будем играть дальше! – Я расплываюсь в садистской улыбке и беру заранее приготовленные гвозди и молоток. – Тебе ведь понравилось со мной играть?
Ты дёргаешься, начинаешь мелко дрожать и попытался испепелить меня взглядом:
— Иди к чертям собачьим. – бравада в голосе, но как только я подскочил к нему во взгляде мелькнул страх. Да, он мелькнул всего на долю секунды, но и этого достаточно:
— Ты такой наивный. – и с этими словами я приставил длинный гвоздь к его ладони и одним ударом загнал его в руку Ниара по самую шляпку… Хруст ломающихся суставов, дикий крик, который невозможно удержать, отчаянно дергающаяся тело, слёзы, заново, покатившиеся из глаз, слабо брызнувшая кровь на маленькую ладошку, дерево и даже теплые капельки попали мне на руку.
Ты слишком громко кричишь, это раздражает, но я понимаю, что ты кричишь от боли которую я причиняю тебе и раздражение сменяется наслаждением. Твои крики, твоя беспомощность, то как твоё тело двигается, твоя ярко рубиновая кровь струящаяся по бледному перекошенному лицу, впалой груди, животу, скрючившимся пальцам, дрожащей руки. Понаблюдав с минуту я засадил тебе в другую ладонь гвоздь.
Я в курсе, что человеческие возможности безграничны, но разве можно так орать? Хотя, наверное, так и должен орать человек которого пригвоздили к столбу, которому на голову одели железный терновый шлем.
Но пускай кричит, а я буду получать эстетическое удовольствие…
Я сам не понял почему, но моя правая рука начала массировать шею и ключицы, едва касаясь прошлась по груди и животу и стала гладить мужское естество через ткань брюк и трусов. Меня всегда возбуждала боль партнёра, его всхлипы и извивания по до мною в эти моменты. Глядя на трясущегося Ниара, я расстегнул рубашку и стал кончиками пальцев выводить различные узоры едва касаясь тела, слегка надавливал на соски, перебирал волоски на животе и всё это под аккомпанементы моей жертвы. Я так увлёкся самомассажем, что не сразу заметил, что блондинчик опять в обмороке. Я ринулся к нему, но меня ждала ещё одна интересная новость – член был так напряжён, что находиться дальше в штанах черева-то для здоровья.
Переборов неприятные ощущения в паху, я совершил действия по возращению Ниара в эту реальность.
« Я возбужден, а Ниар в данный момент так соответствует моим запросам для партнера. Да и сломать его окончательно надо…» — вот такие весёлые мысли кружились в голове Ягами
Ниар ни чего не мог сделать, ему — сломленному телом, оставалось только смотреть, как ломают его дух.
Ненасытный рот кусал шею, ключицы, ушную раковину, язык грубо зализывал укусы, в то время как руки Лайта выкручивали соски, раздирали кожу на спине и груди, больно впивались ногтями в ягодицы, оставляли синяки на худеньких ручках и ножках. Ниар чувствовал желание Киры, чувствовал его дикие прикосновения к себе, чувствовал, как горят и кровоточат царапины по всему телу, чувствовал тошноту в горле и невыносимый гул в голове. Ягами, что-то ему вколол и боль покалеченного тела отступила, но когда он понял, зачем Кира проявил такое милосердие Ниару стало страшно до паники, до сумасшедшего блеска в глазах. Сейчас он чувствовал себя униженным, обиженным, чувствовал, что дикое желание и ярость Ягами не дают возможности сопротивляться …
Кира нагнулся и начал играть с сосками мальчика. Он то нежно проводил по ним языком, то кусал, то дул, то тёр между пальцами сжимая совсем чуть-чуть, то впивался ногтями, чуть ли не мурча от удовольствия. Когда эта забава надоела, он начал изучать грудь своей жертвы губами. Медленно, стараясь не пропустить ни миллиметра он стал покрывать тело легкими поцелуями, а каждый раз когда он натыкался на кровоточащую царапину Лайт начинал её кусать, раздирая ещё больше и услаждая свой слух тихими всхлипами жертвы и мелко трясущемся телом. В то время с Ниара уже давно были сняты трусы, а руки убийцы — психопата, а как выяснилось ещё и бисексуала – педофила, мяли ягодицы и ласкали ни как не желавший вставать член Ниар ( прим. автора: а что тут собственно удивительного? Ниару в такой ситуации до сексуального возбуждения далеко, а вот до «дурки»…)
— Ты такой хрупкий и податливый, мне нравиться, — хрипло прошептал Кира на ушко, стараясь не задеть своё лицо о шлем.
Отстранившись Ягами долго и изучающее смотрел в лицо Ниара, а после стал слизывать с него слёзы и кровь. Это казалось N таким пошлым, таким отвратительным и унижающим. Но Ниар будет молчать, он не проронит не звука пытаясь сохранить остатки достоинства и гордости.
Язык Лайта прошелся по сомкнутым губам, старательно слизывая запёкшуюся кровь, попытался проникнуть внутрь, а когда ни чего не вышло Ягами укусил за подбородок. Было больно и от неожиданности, Ниар вскрикнул, но в следующую секунду стало страшно, ибо два пальца проникли в рот, они зажимали язык, старались проникнуть в горло, царапали нёбо, в то время как пальцами другой руки Кира стал надавливать на анальное отверстие. Наигравшись с ротовой полостью, пальцы выскальзывают:
— Сука. – мёртвым голосом констатирую факт.
— А вот и нет, — он лизнул меня в нос, а в глазах загорелся не понятный восторг. – сучкой будешь ты.
Он резко вводит мне пальцы в попу… Блять!!! Как больно, унизительно, противно. К горлу подкатывает тошнота, но нагадить на Ягами не получается, я слишком измучен и уставший.
— Ты такой узкий, — этот шёпот, эта пошлость, что произноситься столь противным голосом, всё вызывает отвращение. – у меня сейчас колом стоит от одной только мысли, что эти тугие мышцы будут сжиматься на моём члене. – чужие пальцы растягивают меня для дальнейшей экзекуции, в то время как язык скользит в области шеи, а другая рука теребит соски. Я не знаю как долго Кира возился пальцами у меня в заднице, но как только он их вынул, мне захотелось, что бы этого ни когда не происходило, уж лучше так чем…
Схватив блондинчика за худые лодыжки я развёл ему ноги на сколько это было возможно. Ниар отвернулся, сжал губы, но глаза не закрыл:
— Сейчас мне будет хорошо.
— На хуй иди. – и как только сказать умудрился не размыкая губ?
Член, стоявший как Статуя Свободы, ужасно болел, а всё тело просило разрядки. Приставив член к анальному входу я слегка потёрся головкой об дырочку, растёр смазку, которая во всю лилась из неудовлетворённой плоти:
— Мрааазь! – Ниар дёргается, словно от удара током.
— Сейчас вошла головка, и ей нравиться, как твои тугие, уже не девственные мышцы её обхватывают! – я люблю прокомментировать свoи действия во время полового акта, обычно это бесит мою подстилку и оттого в двойне радует меня. Ты очень узкий, но это не мешает тебе кричать, словно дикое животное, когда я вхожу в тебя на половину. Я хотел сразу войти по самое основание, так что бы яйца стукнулись о твою тощую задницу, но не получилось – ты ребёнок – девственник.
Мысль о том, что я трахаю ребенка вначале меня смутила, но потом смущение прошло и на смену ему пришел задор, и я за раз вогнал в тебя член не взирая на сопротивление твоей задницы. Возможно я порвал тебя, но мне это неважно, сейчас главное насладиться. Насладиться горячим нутром, насладиться мышцами, которые чуть ли не до боли сжимаются на моей плоти, насладиться холодным телом в которое я вжимаюсь, что бы хоть как то унять жар.
— Хооорооошооо тооо кааак… — растягиваю гласные и с удовольствием смотрю в твои, полные ненависти глаза.
Тело хотело разрядки, и постояв так с минуту я начал двигаться. Резкие толчки, чтобы ты скулил от боли по домною, вколачиваюсь в тебя, практически вбивая в крест. Задеваю простату, но ты не получаешь удовольствия, и не получишь. У тебя, ведь, член даже не затвердел. На смену грубым и резким толчкам приходят плавные движения, я медленно выскальзываю из тебя, оставив в твоём нутре только половину головки, и так же медленно вхожу по самое основание. Мои движения медленные и плавные, они приносят долгую и тягучую боль, заставляя скулить. Вскоре моё возбуждение приблизилось к пику и я уже не ставя перед собой целью причинить тебе как можно больше мучений и страданий, просто срываюсь на бешенный ритм. Ты больше не скулишь, а бессильно захлёбываешься слезами, а я в бешенном темпе вколачиваюсь в податливое детское тельце …
— Дааа!!!! – толи рык, толи стон, а может и то и другое.
— Нет… — тихий шёпот полный отчаяния.
Яркие вспышки оргазма, моя горячая сперма разливавшаяся внутри тебя, твоё мелко трясущееся тельце и ноги на моей пояснице, и когда только успел закинуть, моё тяжёлое дыхание и щека оцарапанная о терновый шлем. У меня пока не было сил двигаться, а у тебя не было возможности… Хорошо то, как! Почти как с L. Ты ведь очень на него похож, жаль только, что ты мне задницу не вылежишь, тогда бы вы были прост таки идентичными.
Happy end. | 31 |
Мелкая морось накрыла Коноху | AU, Нецензурная лексика, ООС, Пародия, Стёб, Юмор | Мелкая морось накрыла Коноху, но из за такой мелочи задания не отменяют, к сожалению. Тяжело вздохнув Наруто забрал почту лежавшую под дверью. Мельком просмотрев её, он заметил маленькое письмецо из налоговой.
— блин! Совсем забыл! Мне же ещё месяц назад нужно было заплатить, ладно после миссии получу деньги и заплачу – улыбнувшись, наш герой зашел в туалет что бы идти на миссию с чистой совестью. А то грязная совесть не приветствуется на таких коротких миссиях, ладно бы много врагов и погони неделю без отдыха, тогда совесть не только грязная, но так начинает вонять ( как ни странно Наруто любил такие миссии, выводы делайте сами ) В процессе сохранения совести чистой, раздался хлопок и зловещий голос произнес:
— Не заплатил налоги не сможешь срать нормально!
-Мать твою Шикомару какого хрена!? И убери от меня свою технику! Стой!!! Подожди пока я сам выйду!! Стой!! После миссии сам заплачу, подожди не надо!!!! Хватит издеваться! Подожди!!! Только не это!!! Я же штаны испачкаю!!! Блин теперь они коричневые, а не оранжевые!!! – все кричал Наруто, пока Шикомару издевался над нашим героем.
— Да ладно, вы с Саске всегда дополняли друг друга: педантичный чистюля и неряха живущий в бомжатнике – и пнув какого то пьяного шиноби// ( почему то из деревни скрытого тумана) который всхрапнул и перевернулся на другой бок с криком:
— Смерть Конохе!
— Ну его просто… А при чем тут все то что ты сказал? – Наруто возмущенно посмотрел на него
— А ты типа у нас Белоснежка? – необращая на его болтовню своим безразличным тоном проговорил Шикомару и посмотрев на облака подумал: « во! Эти напоминают сиськи Тенмари. Опа ! А вон те чуть по меньше— Ино!»— и улыбнувшись про себя, исчез в облаке дыма и громким хлопком.
-Шикомару ты сволочь!!— ор Наруто разнесся по всей деревни.
Через минут 20 после этого происшествия наш герой появился в кабинете у Цунады.
— Наруто ты сегодня что то рано – улыбающаяся и счастливая пятая смотрела на вошедшего гостя
— Простите, но мы должны были встретиться здесь минут 20 назад— проговорил Сай который стоял возле двери
-Сколько ты здесь? – спросила удивленная Цсунаде
-Часа два – ответил за него Саске
— Моя принцессочка иди ко мне!— из под стола высунулась белобрысая голова Джирайи и уронил все свое извращение на сексуальные коленки пятой.
— Мы с Джирайей под столом вспоминали старые дни – её улыбка росла с невероятной скоростью, что даже Наруто подумал: « куда уж шире то?»
— Ага, если не заметить небольшой мелочи мелочи, то мы вам верим – проговорил Сай и попытался улыбнуться как можно шире и приятнее
-Какой? – а улыбка Цсунаде казалась еще шире чем раньше
— Ну например то что вы обсалютно голая и голова Джирайи сама у вас между ног, но это почти незаметного –соревнования кто шире улыбнется, продолжались и тут джирайя испортил уже и так напряженную обстановку
— Ага, раньше с нами был Орочимару, ей так нравилось когда он удлинял свой член до тех пор пока она не кончит, мне с ним не сравниться – вздохнул Джирайя и попытался сделать милое и кавайное лицо, но увидев покрасневшую и ооочень злую Цунаде, опустил голову и принялся что то там делать, посторонние наблюдатели так и не разгедели, что, но все догадались. Лицо пятой мгновенно изменилось и она признесла
-Мммможете ииидти, на сегодня аааах
-Мы вас поняли можете не заканчивать –сказал Саске и прихватив ошарашенного Наруто вышел за дверь, а Сай добавил:
— Но кончить вы обязаны— и с веселой улыбкой выскочил за двкрь. Тут же к ним подходит Сакура и говорит
— Сегодня госпожа Цсунаде занята по этому всем руководит Шидзуне и миссии не отменяются, но ваш состав меняется я иду с вами – выпалив все это на одном дыхании Сакура и с криком « чего встали? Пошли» убежала в перед
Через 12 часов.
Здесь можно разбить лагерь— сказала Сакура
— Сакура-сан, а кто назначил тебя главной?— спросил Сай, но в ответ получил лишь сильный удар по голове, и как буд то не видя этого продолжила
— Я буду сегодня сторожить, а вы спите, у меня еще бумаги не дописаны, думаю вам 2 часа хватит
— Но Сакура!!— подал голос Наруто молчавший все это время
-Некаких «но», спите и не волнуйтесь за меня
-Да я и некогда бы не подумал что за тебя стоит переживать…— и последнее перед тем как 3 несчастных сосны были сбиты, это летяший прямо на него кулак Сакуры. И в ту же секунду раздался голос Сая
-Наруто-кун, зачем ты калечиш бедные деревья
— А что они отойти не могли, ведь видели что я лечу-с недовольным и изрядно опухшим лицом сказал Наруто
-Ладно всем спат!— тоном не требующим возражений резко сказал Саске
Где то примерно через 1 с лишним.
Наруто проснувшись от того что в задницу ему упирается что то твердое, а под его курткой чея то рука, быстро повернул голову и увидел виновника всего этого воскликнул:
-Какого!
— Да ладно тебе, у меня давно не было девушки, по этому я подумал что ты сейчас сойдеш за таковую
-Что ты сказал!?— прорычал Наруто
— Ой извини, я подумал что ты сакура, хотя – на пару секунд замолчав и что то напряженно обдумывая продолжил— пожалуй и ты сойдешь
— Какого…— начал было наруто, но тут подал голос Сай:
-А можно я тоже с вами, мне очень интересно какого размера член у саске— и с самой доброй и искренней улыбкой посмотрел на бедного Наруто
Через пару минут в палатку, где лежат парни, заходит Сакура и видит такую картину:
Наруто с завязанным ртом и руками лежит на своем спальнике сверху Саске, а рядом все зарисовывая сидит сай.
Покраснев от такого ужаса она воскликнула голосом сумасшедшего генерала:
-А ну извращенцы сматываем удочки и выдвигаемся
-Ну Сакура я ещё не дорисовал-сказал обиженно Сай.
После этого случая и до конца миссии, девушка не спускала с них глаз, вдруг что то такое произойдет, а она и не узнает чем все должно было закончиться
По возвращению домой Наруто вбегает в кабинет 5-ой и говорит:
— Миссия успешно выполнена!!! — но услышав под столом не двусмысленные звуки
-похоже и тут все нормально— ответил последний из Учих
-А вам не кажеться что мы им мешаем— сказал Сай и потащил обоих к двери
— третий день уже пошол, я думал они уже закончили— с недовольной миной сказал Наруто
-Ты её недооцениваеш— нахмуриться в ответ Саске
-А ты от куда знаеш?— поинтересовались в один голос его друзья
-Наказание было изнурительным при возвращению в деревню – сказал Саске
-Теперь понятно где и почему ты и Цунаде отсутствовали 2 месяца – улыбнулся в ответ Сай
-Чего? До меня недоходит. А где они проподали,и почему, тоже хочу знать?— Скорчив свою наидебильнейшую мину ответил Наруто. Саске только посмотрел на него ничего не ответив развернулся и пошел дальше. «Теперь понятно почему ты ориентацию сменил, трахаться без перерыва 2 месяца, брррррр, врагу не пожелаеш, как ты ещё жив? Бедный Саске…»-подумал Наруто, а в слух сказал
-Ну Саске объясни, какого черта ты опять….
После 15 минут такого терроризма саске не выдержав начал злиться на Наруто, после чего последний смылся.
Наконец зайдя в свой дом, Наруто плюхнулсяна свою кровать, где почему то лежал Шикомару с 2 бабами. «Ничего поделиться»-подумал наруто и обняв самую сиськастую сказал :
-ебнутая миссия — и уснул | 15 |
Ночное бдение | Underage, Инцест, Философия | Вот черт, нельзя ложиться спать так рано! Весь день протянулся в скучной рутине и я заснул еще до ужина. В итоге – почти три часа утра (ни то, ни се, а спать не хочется вообще), я бодренький и готовый на подвиги.
На соседней кровати кто-то тихо постанывает во сне. Я делю комнату с младшим братиком… так что, наверное, он. Такой милашка, словно ему минет во сне делают: «Ах… мн-н-н…аа-а..», прям заслушаешься, сладкий такой голосок… А мне интересно, кто ему снится. Подружка? Одноклассница? Школьная медсестра (она у нас вроде симпатичная, на нее почти вся мужская половина школы дрочит, и не только мужская)?
Итак, я почти улетаю в мир снов, меня обычно усыпляют рассуждения… Только вот что это такое??? Мне показалось? Точно показалось. А малявка, безо всякого зазрения совести, повторяет мое имя, снова и снова! Та-а-ак, сейчас он у меня узнает, что «Эдика» нельзя так шокировать (злобный смех).
Я тихонько встаю с кровати и на цыпочках направляюсь к брату. Злобный смех в голове становится только громче, когда я вижу, что он возбужден. Черт бы его побрал, спать голым, да еще и без одеяла! Ну все, допрыгался, братец! Я аккуратно останавливаю руку, тянущуюся к горячей пульсирующей плоти (сопротивляется, гад), сажусь на колени перед кроватью и любуюсь на это «чудо». Сижу так с полминуты, туплю: « А че я тут вообще делаю? Может, я конкретно ослышался, или школьная медсестра имя сменила?». Опираюсь на кровать, и все же протягиваю руку к его члену, еще немного медлю, а потом надавливаю на головку одним пальцем. Реакция не заставляет себя ждать, он снова выгибается и стонет, а палец соскальзывает от обилия смазки. Тогда я обхватываю его у основания и начинаю медленно двигать рукой, я левша, поэтому облизываю пальцы на правой руке и неумело начинаю мякать яички, а потом переключаюсь на пятую точку, дырочка мягкая и податливая, но узкая (о да, я могу сделать приятненько, так что трудно даже описать, как бедняга извивался на своей постельке и выл). Зачем я все это делаю? Просто я любопытный, так что придвигаюсь еще ближе и просто беру в рот, свободной рукой выкручивая нежно-розоватый сосок. Правая рука сама проскальзывает между ног, и я тоже начинаю дрочить. Все это действо освещает тусклый свет луны, и когда ко мне приходит осознание происходящего в этой комнате извращения, мой любезный братик кончает мне прямо в рот. Чуть не подавился, еле откашлялся вообще!
С ним разобрались, так что отползаю к своей кровати и пользуюсь руководством «Помоги себе сам», до финиша еще долго, так что я пытаюсь представить свою девушку, точнее ее прелести, но нифига не помогает, и тут я вспоминаю его, и руке становится горячо и влажно. Все-таки я – извращенец!
Когда я потянулся за салфетками, понял, что я не один, и что брат сидит на кровати и смотрит на меня со смесью благодарности и похоти.
— Я не спал…
— И что с того? – спрашиваю, пытаясь сохранить невозмутимый вид, хотя мне ой как стыдно. Ведь стыдно всегда после, а не до, — и тогда?
— Да… — опустил голову – ему тоже стыдно? Затем, решительно ее поднял, сделав глубокий вдох, направился ко мне. И тут я замечаю, что эрекция все еще не прошла. Опускается передо мной на корточки, облизывает пальцы и начинает разрабатывать себя, или не знаю как это у геев называется. Я не педик, точно, но все равно ловлю кайф, братишка так развратно выглядит…
— Извращенец, — рука сама тянется, но он отводит ее в сторону и за доли секунды оказывается на мне.
-А ты?, — наклоняется и целует меня, взасос, а я не сопротивляюсь, я ж тоже извращенец! Его мягкие кудряшки до плеч щекочутся, пробивает на ха-ха, я морщусь. Прерывает наш страстный и глубокий поцелуй, чмокает в щечку и аккуратно насаживается на мой член, больно наверно. Прикусил губу, точно больно. А мне в кайф, за такое похотливое выражение лица, еще больше захотелось его оттрахать, и пофиг, что брат родной. Обхватываю его за бедра и проталкиваюсь внутрь, до самого основания. Выгибается и вскрикивает, стонет уже громко. Да правильно, плевать на всех остальных! Жду, пока мы оба привыкнем к новым ощущениям, внутри так тесно и горячо, начинаю двигаться, сначала не айс, но потом находим нужный темп.
Что-то капает мне на живот,.. Он плачет.
— Почему?..
— От счастья, — притягиваю его к себе и целую, тот всхлипывает, но отвечает. Еще несколько толчков, и я хватаю его за волосы, грубо отрываю от себя, и мы вместе кончаем. (О да! Я еще и садист!)
Провожу пальцем по животу, а затем облизываю его. У спермы приятный, но немного горький травяной вкус. Братик опускается на меня всем телом, оба тяжело дышим. Тепло и липко.
Собираю последние силы, чтобы поднять руку. Отодвигаю каштанового цвета завитушки и шепчу ему на ухо свое необдуманное признание (иногда, можно и не думать о последствиях, и просто слушать свое сердце).
Он, видимо, не без огромных усилий, приподнимается и, с самой нежной улыбкой, что я когда-либо видел, шепчет в ответ:
— И я тебя, уже очень долго…
Рухнув на меня, он все еще тяжело дышал – последнее, что я помню. Мы заснули вместе, прямо на полу, и проспали так до самого утра. И полная луна освещала наши тела, тесно прижавшиеся друг к другу, чтобы согреться. Мы не думали о будущем, мы жили настоящим… | 61 |
Last Cigarette | Ангст | Затягиваюсь в очередной раз… Красный Marlboro… Мои любимые… Достаю из кармана пачку… Осталась одна сигарета… Чёрт… Знал же, что надо было купить ещё… Надо растягивать удовольствие…
Ещё затяг… Пошла одна горечь: сигарета кончилась… Чёрт! Ещё раз смотрю на пачку… Нет, надо оставить на потом…
В воздухе висит облако дыма и явно не собирается рассеиваться…
— Чёрт, Мэтт! Опять накурил! – восклицаешь ты, заходя в комнату.
Мелло… В последнее время ты раздражён сильнее обычного… Поиски Киры ведутся очень тяжело: этот ублюдок постоянно на шаг впереди…
— А раньше тебе это нравилось… — устало отвечаю я.
— Раньше ты не так много курил… — ты усаживаешься рядом.
Да, ты прав… Раньше я выкуривал максимум одну пачку в день… А сейчас… Минимум две…
Продолжаю валяться на полу… Этот серый потолок нагоняет ещё больше тоски, чем мысль о том, что у меня осталась одна сигарета… Чёрт…
— Ты какой-то вялый сегодня… — говоришь ты, оглядывая меня.
— Достало всё… — лениво отвечаю я, — Кира достал, мафия достала… PSP, и та достала!
— А я? – нежным голосом спрашиваешь ты, проводя рукой по моей ноге.
Чёрт… Ты же знаешь ответ… Ты единственный, кто ещё может доставить мне хоть какую-то радость в этой жизни… Ты… И сигареты…
До моего сознания не сразу доходит, что ты расстегиваешь мне ширинку.
— Эй, прекрати… — лениво прошу я, хотя в глубине души хочу, чтобы ты продолжал.
Ты достаешь из трусов мой член…
— Эй, хорош! Нас могут увидеть! – я наконец-то поднимаю голову.
— Не беспокойся, сейчас на базе никого… — шёпотом произносишь ты, и нежно берёшь мой член губами.
О, да… Твои нежные губки сжимают его… Язычок ласкает головку… Ты проводишь им вдоль моего члена… Чёрт… У тебя всегда получалось делать минет…
Серый потолок… Ха-ха, уже не серый!..
Какая-то странная мелодия прерывает этот чудный момент… Ты отстраняешься от меня… Чёрт…
-— Алло! Да! Что случилось!? – начинаешь кричать в трубку.
Похоже, ты и сам не в восторге от того, что нас прервали…
Мой член всё ещё твёрд… Да, ты умел делать минет хорошо…
Ты откидываешь трубку в сторону и подходишь ко мне. Садишься передо мной и целуешь в губы.
— Извини, мне надо сейчас ехать… — шепчешь ты, — продолжим, когда я вернусь…
Затем проводишь рукой по моему всё ещё твёрдому члену и прячешь его в трусах…
— Бесстыдник… — лукаво улыбаешься ты и отстраняешься от меня.
Продолжаю всё также валяться на полу…
— Ну как у тебя настроение? – спрашиваешь ты, выходя из комнаты.
Беру лежащую рядом PSP и показываю её тебе.
— Ну и славненько! Жди, скоро буду! – и ты ушёл…
Серый потолок сменился пятидюймовым экраном PSP… Очередной файтинг… Я прошёл сотни таких… Но сейчас, почему-то, мне особенно приятно играть…
А рядом пустая пачка Marlboro… | 45 |
: Passion (фр. Страсть) | Underage, ООС | Канда:
Уже вторую неделю за окном моросит противный дождик. Мелкий, доставучий… И, конечно же, некстати! Совсем как Мояши. Тоже та еще заноза. А последнее время совсем обнаглел. Убью когда-нибудь…
Даже сейчас, спокойно завтракая, не могу оторваться от окна. Свинцовые тяжелые тучи, холодные капли по стеклу… Сейчас это отображение моего мира. Господи, да что там за шум?!...
В эту секунду двери столовой распахнулись, и взору мечника предстала композиция из Лави и Аллена. Парочка, продолжая веселиться, заказала еду и начала отыскивать свободный столик. По иронии судьбы, это оказался стол Канды.
— Привет, Юу-тян! – жизнерадостно улыбнулся рыжий и скользнул за стол; Аллен поступил точно так же, но вместо приветствия одарил мечника взглядом, напоминавшим «Да чтоб ты провалился!». Настроенный достаточно миролюбиво и философски, тот ответил взглядом «Все там будем, но ты раньше…» и вновь направил взор в мокрое окно. А малолетки начали шушукаться между собой.
— А Юу не выдаст? – донеслось до мечника.
— Это всего лишь Канда… — беспечно отозвался второй голос. «Всего лишь? Всего лишь Канда?!» — с неожиданной яростью подумал экзорцист.
— Эй, ты что?! – Аллен c едва скрываемым ужасом смотрел на почти упершееся ему в ямочку в основании шеи острие мугена. А Лави, перескочивший через стол, удерживал внешне невозмутимого обладателя мугена за талию и запястье руки, держащей оружие.
— Всего лишь Канда… — прошипел черноволосый юноша и царапнул кожу Мояши. Ему доставляло видимое удовольствие наблюдать, как заалела бледная кожа и красная капелька соскользнула в разрез рубашки.
— Поосторожней со словами, мелочь, — холодно сказал Канда и опустил руку. – это тоже по-своему опасное оружие.
И, выпутавшись из «объятий» рыжего и одарив того далеким от обожания взглядом, вылетел из столовой, по дороге сбив с ног Тимоти. Лави кинулся к другу:
— Ты как?
— Психованный этот Канда сегодня… — ответил тот, вытирая ладонью кровь.
А Канда летел по Ордену со скоростью кометы, лишь черный хвост бился по плечам и спине. Парня обуяла не просто злоба, а словно кипящая лава бежала по венам, сжигая все внутри. Он и сам не понимал, почему так взъярился из-за слов Мояши. Притормозил он только возле тренировочного зала. Любимое место для размышлений.
Лави бежал по Ордену, как до него Канда. Причем рыжий Историк искал именно мечника и с легкостью видел весь маршрут своего объекта по масштабам разрушений. «Интересно, зачем он так понадобился Смотрителю?» — рассеянно думал Лави, слыша краем уха возмущенные голоса по дороге. Уже по ним он без труда определил, где же его цель, — опять тренируется. Уже на подходе он почувствовал обжигающий запах горячего песка и лавандового масла, которым пахло отточенное лезвие мугена. Почему именно лаванда – рыжий не спрашивал, да и не пытался, и без того забот по горло. С песком хоть все более-менее понятно – техники Канды чуть ли не до стекла плавили всегда холодный песок. Почему – опять же неизвестно.
Войдя в помещение, или выйдя на крытую арену, — без разницы, Историк не стал окликать черновласого экзорциста. Не захотел, и все. Тем более, что ему всегда было интересно понаблюдать за мечником во время тренировок. И вот он – удобный случай.
Плащ Канды валялся на пыльном полу у входа, излюбленный муген бился о бедро хозяина, парень был облачен в черные бриджи, не сковывающие движений, обнаженный торс наполовину закрывали посеревшие от пыли бинты с бурыми пятнами крови, лишний раз напоминая о безрассудстве юноши и нелегкой доле экзорцистов. Дивные, черные до синевы волосы рассыпались ровной сверкающей волной, придавая лицу более мягкое и доброе выражение. Да и само лицо, казалось, выражало упоение воображаемым боем. Чуть приоткрытые губы, затуманенный взгляд агатовых блестящих глаз, устремленных в одну точку, пылающий румянец на скулах, возбужденно дрожащие крылья изящного носа, ровная линия тонких бровей, трепещущие вспугнутыми бабочками иссиня-черные ресницы… Он жил своей тренировкой. Лави спокойно и даже несколько откровенно наслаждался тем, как мечник, сжав кулаки, наносит кому-то удар за ударом, уклоняясь и перетекая из позиции в позицию. Опасный, сосредоточенный хищник. Ни одного лишнего движения. Восхитительный, опьяняющий, быстрый, гибкий. Историк непроизвольно поймал себя на мысли, что взглядом наблюдает уже не за тренировкой, а за ледяной красотой неприступного юноши, за игрой идеально очерченных железных мышц под светлой кожей, как они, поочередно напрягаясь и участвуя в различных комбинациях, создают живую гармонию, превращающую обычный бой в подобие смертоносного танца, в котором хочется участвовать вечно. Как любовь. Тоже опасное танго на лезвии бритвы. Или, вернее, на лезвии мугена… Лави ошарашенно встряхнул головой и хмыкнул. Да уж, такие мысли ему еще не приходили в голову. А через минуту мечник и сам закончил свой одиночный танец. Выдохнув, он обернулся, и Историку на мгновение показалось, что в глубине зрачков мелькнула искра удивления, но в ту же секунду черные глаза вновь оделись в непроницаемый лед, как их хозяин – в запыленный плащ.
— Тебя Комуи ищет, – начал Лави.
— Пф…
— Говорит, что-то важное.
— И?
— Зайди к нему, — выдохнул Младший. Канда лишь пожал плечами, завязывая высокий черный хвост, но зеленоглазый знал, что Юу-тян так и поступит. Хотя бы потому, что парню стало интересно, по какому поводу его вызвали…
… Комуи барабанил ручкой по столу и искоса поглядывал на мечника.
— Послать мы можем только тебя. В конце концов, ведь ты мастер, лучший, признанный.
Мечник слегка повел плечами и полуобернулся лицом к Смотрителю, оторвавшись от созерцания книг.
— То есть вы решили послать меня на разведку в Ковчег именно поэтому? Я мечник, а не Мояши.
— Канда, ты умный и хладнокровный человек с трезвым рассудком. А Аллен излишне вспыльчив и своенравен. Если он даже краем глаза увидит Тики, Джасдеби, Роад, Люлюбелл или даже Графа, чего уж не приведи Господь, то не преминет ввязаться в драку. Ты же иное дело. Ты более рассудителен, чем горячий подросток.
Голос мужчины вкрадчиво действовал на психику парня. Мягкий, ласкающий, нежный. Голос, к которому всегда прибегал Комуи, когда хотел, чтобы мечник ему помог или отправился в какую-нибудь безнадежную миссию.
Вспоминая это, Канда уже не раз проклял находчивого Смотрителя и свою мягкотелость. Ему, человеку достаточно чистоплотному и даже педантичному по этой части, о чем знала только Линали, и то потому, что раньше частенько бывала в его комнате, было глубоко противно даже находиться в сырых, мрачных подвалах облюбованного семейством Ноя замка. Склизкие стены, покрытые слизью влаги и плесени, каменный пол, скользкий, влажный, противный, грубая кладка камней, насмешливый писк огромных крыс, жадно блестевших красными бусинками злых глаз; запах сырости, ржавчины, гниющего тела, мокрой земли, холодных камней и железа, грязи, каких-то отбросов просто выводил из себя юношу. Где-то вдалеке под сквозняком звенели цепи кандалов, с лязгом бившиеся проржавленными звеньями о стену. Случайно мечник толкнул ногой чей-то пожелтевший от времени череп, с легким, даже веселым до цинизма пустым постукиванием укатившийся во тьму темницы. Неподалеку был и остальной скелет, скованный по рукам и ногам. По его костям вилась паутина тощего арахнида, самого похожего на свое обиталище и уже, наверное. Такого же мертвого. И какого он тут делает, подумалось Канде…
Внезапно чуткий нос юноши учуял сквозь этот смрад другие запахи, более приятные для обоняния, но от этого еще более настораживающие. Запах живой плоти, ни с чем не сравнимый и незаметный для того, кто каждый день в обществе, но очень хорошо различимый в этом царстве мертвых; горький, раздражающий и будоражащий аромат корицы и апельсина; насмешливый и притягивающий, ощутимый больше кожей, чем обонянием, запах чувственности и азарта; горячий запах табачного дыма и привкус пепла на губах. Мечник замер, готовясь к защите и атаке.
— Так-так… К нам гости заглянули. Ба, сам Канда! Господи, какая неожиданность! – ломал комедию Тики, явно насмехаясь над скисшим от такого «сюрприза» парнем. – Совсем забыл, не звонит, не пишет, а тут раз – и нарисовался. Нехорошо-то как! Мог бы и предупредить! Все бы тогда встретили. Да вот незадача, не знали мы о твоем приходе. Так что, мальчик, в замке только ты, я да кучка каких-то зверьков, подчас очень и очень неприятных. Ну еще трупы. Но ты их не боишься, ведь так? – насмешливо повел плечами шулер. – Предпочитаешь здесь околачиваться или поднимемся и поговорим в более приятной обстановке?.. Молчишь. Ну, молчи. А мог бы хоть и поздороваться. Как невежливо. Придется, похоже, преподать тебе урок хороших манер!
Мужчина затянулся поглубже, докрасна раскалив кончик сигареты, и отбросил заалевший в полумраке окурок, с шипением упавший на мокрый камень. Канда смотрел на этого красивого, уверенного в себе и невероятно сильного врага с безмолвным и невольным уважением и даже восхищением. В золотых глазах лорда плескались ленца, азарт и еще какое-то чувство, старательно маскируемое, но от того еще больше настораживающее. Кто знает, что на уме у кучерявого Ноя. В подвале схлестнулись в битве Чистая Сила и Темная Материя…
…— От Канды вот уже третий день нет вестей, — мрачно сообщил Комуи, когда Лави, угрожая Линали Алленом (которому на девушку было ну абсолютно до лампочки), потребовал объяснений исчезновению мечника. — Он в замке, в котором обосновались Нои. Как и что с ним – я не знаю. Лави, — глаза за очками сверкнули идеей, — быть может, ты узнаешь, что с ним?
Рыжий согласился без колебаний. И теперь шел по тому самому подвалу, с отвращением посматривая на горелую плесень на стенах, почерневшие от сажи скелеты, обгоревшие трупики крыс и прислушивался к звукам. Где-то лязгала о стену ржавая цепь, отзываясь чуть ли не болью в зубах. И сквозь этот лязг Лави услышал чей-то негромкий разговор. Хотя нет, это был монолог, ибо других голосов не было. И голос был до тошноты знакомый, с теми же ненавистными насмешливыми нотками и холодной снисходительностью. Тики Микк…
— Я всегда знал, что экзорцисты не отличаются благоразумием, но это… Я куда сильнее тебя, а ты все равно кинул мне вызов. Глупец… И вот что теперь? Лежишь передо мной, обессиленный, раненый, хоть твои раны быстро заживают, покоренный, но не сломленный. А если бы ты согласился подняться… Поверь, я бы тебе ничего не сделал. Ты даже представить себе не можешь, насколько здесь скучно… Не веришь. Жалко будет тебя убивать. Такой красивый, даже хрупкий с виду. Словно цветок лотоса. Наверное, у тебя и девушки еще не было. А может, ты больше тяготеешь к мальчикам, а? – в голосе зазвучал неприкрытый интерес. – Мне-то все равно, девушка или парень, в каждом свои прелести. И парней, и девчонок было у меня много, и многие бы с удовольствием продали душу хоть бы за ночь. Но, увы, этого никогда не случалось. Даже когда они отдавали свои души. Это не их вина, что они мотыльками летели на огонь. И не моя, ведь не я просил их становиться моими игрушками. А вот ты меня привлекаешь. Конечно, я бы предпочел тебе Малыша… да не дергайся ты так! У меня с мелким свои счеты. Но можно потренироваться и на тебе. Я, конечно, не садист, как Шеррил, но и не кисейная барышня, так что церемониться не стану. Конечно, было бы куда приятнее взять тебя на мягкий простынях, там, в мягкой спальне, среди уюта и комфорта… Но раз уж выбора нет…
Лави с разозленным рычанием влетел в темницу, готовясь устроить Удовольствию Ноя задворки Святой Инквизиции и репетицию Страшного Суда, хотя знал. Что против этого человека шансов у него фактически нет. Но Ной, к удивлению рыжего, не просто не атаковал его, а еще и отступил, напоследок улыбнувшись, причем вполне довольно и сыто, как кот, объевшийся сметаны. Бегло осмотрев мечника, Младший понял, что шулер ничего тому не сделал, но состояние парня было плачевным, хоть физически и духовно он был здоров. Дивные тонкие запястья кровоточили от впившихся в бархатную кожу и натерших ржавых кандалов, тянувших руки вверх, по телу пестрым узором леопарда прошли синяки, мелкие ранки и порезы ало поблескивали в свете факела, источая пьянящий стальной аромат, из одежды остались только бриджи, более походившие на лохмотья, под глазами залегла глубокая тень усталости. Было видно, что Тики более-менее заботился о своем пленнике, хотя бы кормил и поил. Но все же держал его в этом подвале, ведь его жертва запросто могла укусить. Холодный блеск агатовых глаз подтверждал это. Но сейчас впавший в беспамятство Канда едва узнал рыжего Историка. Боль, холод, общество шулера постепенно делали свое дело вкупе с ранами и усталостью.
У Лави защемило от этого. Сначала он попытался самостоятельно расстегнуть кандалы, но ничего не вышло. Замки, сработанные неизвестным мастером, не поддавались. Оставалось только одно – забрать ключ. А у кого ключ? У Тики Микка.
— Не волнуйся, я скоро приду, — прошептал рыжий, целуя в лоб Канду. Но в ту же секунду, как он коснулся лба мечника, черновласый экзорцист резко подался вперед к рыжему и сбил того с ног. Парень рухнул на мягкое тело, пружиной напрягшееся под его весом.
— Если ты сейчас хоть пошевелишься, то, я клянусь, обдеру руки об это акумово железо, доберусь до тебя и убью, — хрипло прошептал на ухо до боли знакомый голос. Рыжий фыркнул и так же хрипло спросил:
— Может, тебе еще массаж сделать и чаю горячего сварить?
— Чай можешь не делать, — хмыкнул ему в ухо мечник. Лави на мгновение подумалось, что Юу-тян сходит с ума, поэтому лучше не драконить его лишний раз. Но от этих мыслей его отвлекло настойчивое урчание. Тихое, но вполне определенно исходившее от мечника. Агатовые глаза полыхали пламенем Джихада из-под длинных опаловых ресниц, дрожащих, как крылья бабочки. Как на тренировке. Только…
— Усаги… — утробно протянул Канда, чуть склонив голову.
— Да, Юу-тян? – настороженно откликнулся тот.
— Наклонись ближе…
Рыжий послушно наклонился, тут же пожалев об этом. Гибкий, как пантера, прикованный экзорцист впился в его губы настойчивым, требовательным поцелуем. Обжигающим. Первым порывом юного Историка было отстраниться, но что-то удержало его на месте, не менее властное, чем язычок мечника, без стеснения хозяйничавший у него во рту. Да и губы… мягкие, теплые, нежные... как спелая черешня… не оторваться. И Лави, азартный и довольно дерзкий по натуре, начал мгновенно перехватывать инициативу. Медленно, дразнящими движениями проведя кончиком языка по нижней губе, он резко притянул экзорциста к себе, впиваясь в покрасневшие губы и кусая их почти до крови, в увлечении своем даже не замечая, что Канда ему подчиняется. Остановился он лишь тогда, когда почувствовал, как мечник обхватил коленями его бедра и рвано выдохнул в губы. Он вновь посмотрел в глубину черных, невероятно красивых глаз, и у парня закружилась голова, словно он стоял на краю пропасти. И, сам не понимая свершающегося, зеленоглазый юноша с шальной улыбкой кинулся в бесконечную черноту. Его губы скользили по разгоравшейся от прикосновений коже, руками он шарил по телу, словно рисуя невидимые узоры, и с удовольствием чувствовал, как выгибается тренированное тело под его пальцами, слышал хриплое дыхание и болезненные, едва уловимые стоны, срывавшиеся с вишневых от поцелуев губ мечника. Когда Лави коснулся губами живота мечника, то почти зарычал, но хитрый парень предпочел проигнорировать. Нарочито медленно он провел кончиком языка по напряженным мышцам, обрисовывая каждую деталь и еще больше пробуждая в мечнике всколыхнувшееся пламя. Лави с урчанием оторвался от разгоряченного тела и с ехидной улыбкой посмотрел на заведенного партнера, чуть ли не раздиравшего себе кожу на запястьях в попытках освободиться и самому дать выход своему жару. «Наверное, Юу-тян бы меня сейчас просто перевернул на живот и изнасиловал, если б мог,» — мысленно хмыкнул рыжеволосый и с нахальной улыбкой расстегнул черные бриджи мечника. Стянув перчатки, он запустил одну руку под ткань и провел пальцами по горячей плоти, заставив Канду выгнуться и застонать сквозь зубы. Обхватив ладонью член, Лави начал медленно двигать рукой, постепенно ускоряясь и чувствуя дикое напряжение, сковавшее все мышцы его партнера. Но, так и не доведя до предела начатое, рыжий вытащил руку, вновь смело игнорируя яростное рычание мечущегося на цепи зверя.
— А теперь моя очередь, — хрипло прошептал Младший, расстегивая штаны. Канда лишь фыркнул и прикрыл глаза, покорно замерев и не возражая против такого продолжения. Лави вновь ехидно ухмыльнулся и, не встречая сопротивления, медленно вошел. Юу мгновенно выгнулся в дугу, зашипев от боли, но, судя по требовательному движению бедер, хотел, чтобы рыжий не останавливался. Подчинившись такому желанию, да и не возникая против него, парень вошел глубже, вцепившись пальцами в на удивление небольшие и мягкие ягодицы. Он рвано двигался , вталкиваясь с каждым разом все глубже и глубже в горячее тело, все быстрее подчиняясь неровному биению крови в висках, до дрожи бешеному ритму сердца, которое, казалось, сейчас пробьет грудную клетку. Сквозь этот сумасшедший стук внутри до него донеслось что-то похожее на вскрик, и тут же он сам едва не взвыл от захлестнувшей его эйфории. Еще пару раз дернувшись внутри мечника, Лави кончил и вышел. И только сейчас до него дошло, что он натворил… и ладно бы это был просто какой-то парень, а это был Канда, правда, сейчас уже засыпающий и вконец обессиленный… «Лишь бы он не вспомнил ничего…» — с тревогой подумал рыжий, старательно заталкивая подальше ехидную и вполне правдивую мысль, что, вообще-то, Младшему очень даже понравилось…
… -Звали, граф? – Тики почтительно поклонился и замер.
— Да, звал…
Рука в белой перчатке поставила чашку на стол и погладила подлокотник глубокого кресла.
— Кажется, ты, малыш, говорил, что тебе здесь скучно, да?
— Откуда вы знаете? – с удивлением спросил черновласый шулер, пряча в глубине глаз ошеломленные искры.
— А почему, ты думаешь, я вообще здесь? Решил скрасить твой досуг и заодно прогуляться, — белые клыки сверкнули в полуулыбке. – Помнишь, малыш Тики, как хорошо нам было вместе тогда?
— Да уж, граф, такого не забыть, — усмехнулся смуглый красавец и слегка погрустнел. – В отличие от всех, я жалел…
— Не стоит об этом, мой мальчик. Хотел бы ты хоть на одну ночь вернуться в прошлое? – вкрадчиво спросил собеседник. В золотых глазах Удовольствия мелькнула искра неприкрытого желания, разбуженного воспоминаниями.
— Разве вы не догадываетесь… — прошептал он, склоняясь еще ниже, но властные пальцы приподняли его за подбородок, заставляя взглянуть глаза в глаза.
— Если ты отдашь мне ключ от кандалов твоего пленника, я выполню твое желание, — ласково мурлыкнул голос, и губы продемонстрировали довольно ехидную усмешку. – Да, и хватит называть меня на «вы» — это раздражало еще тогда. А теперь мне пристало тебя на «вы» звать. Как тебе сделка?
— Я отдам вам… тебе ключ только после того, как… — твердо начал было Тики, но прикосновение чужих губ не дало ему закончить. Прикосновение перерастало в жадный и торопливый поцелуй.
— Не думаю, что мальчик будет доволен таким обхождением с его телом, — оторвавшись на мгновение, выдохнул Ной.
— Об этом не беспокойся, Уолкер сейчас лишь тело, ничего больше, — протянул урчащий голос. – Ну, еще искра сознания, которая, скажу по секрету, ошарашена и не собирается сопротивляться.
— Ну что ж, Музыкант, Четырнадцатый Апостол… с возвращением, — торжествующе улыбнулся Тики, расстегивая форму экзорциста на хрупком подростке, тело которого сейчас принадлежало брату Тысячелетнего.
Ночь, его ночь. Совсем как тогда, давно уже, когда Музыкант обладал своим телом. Он и тогда был удивительно красивым парнем, но сейчас это было особое удовольствие, ибо в его власти был его враг, который не собирался прощать и не простит ни за что, а тем более после такого. Тонкое, нежное тело с полупрохладной кожей, мягкие непослушные волосы, обманчивая фарфоровая хрупкость облика, серые, похожие на вспыхнувший пепел, глаза. Совсем мальчик. Ной почти невесомо касался его, с недоверием и осторожностью, пытаясь отбросить мысли о том, что потом мальчишка его просто убьет. Или еще и помучает, причем долго и со вкусом. Но сейчас это был человек, с которым в его памяти были связаны самые приятные и притягивающие воспоминания. Только раньше он не подчинялся, а теперь послушно приник и отзывался на ласку, хоть и сам не предпринимал ничего. Как теплая, податливая кукла, красивая, желанная. Но кукла. Тики перехватил мальчишку и усадил к себе на колени, поглаживая по спине и касаясь губами нежной бледной кожи, напоминавшей лепестки весенних цветов, таких же сильных и хрупких одновременно. По телу, такому манящему, пробежала дрожь, легкая и почти неуловимая, а руки, до этого абсолютно бездействовавшие, прижали его ближе. Кожа к коже, тело к телу… Как тогда… Давно… Словно в другом мире. Мягко, осторожно, даже неуверенно Ной, удерживая своего вновь обретенного хоть на одну ночь Музыканта, начал входить внутрь. Мальчишка, девственник телом, дернулся от боли и слегка зашипел, и оробевший мужчина, боясь навредить своему хозяину, остановился. Тонкие губы скривились в ухмылке, обнажая клыки:
— Раньше ты был куда более решительным и настойчивым, малыш. Как жаль, что ты растерял свои таланты, маленький ученик…
Кровь ударила в голову шулера и он, чувствуя, что сейчас покраснеет, повалил парня на простынь и, зависнув над покорной жертвой, снова вошел, но на сей раз грубо, жестко, не щадя подростка и больше не обращая внимания на такую легкоустранимую помеху, как девственность Уолкера. Перед ним был Музыкант, а не Мояши. Тики сжал запястья вырывающегося парня и снова придавил к кровати. По щекам седовласого текли слезы, он кричал, пытаясь оттолкнуть Ноя, но тот лишь фыркнул. Апостол то замедлял, то ускорял движения, заставляя жертву получать насильно навязываемое удовольствие. В конце концов из побелевших, плотно сжатых губ вырвался стон, тихий, но вполне уловимый. Мужчина сразу же, словно получив желаемое, взял высокий темп, и вскоре, сыто урча, вышел из парня. Он упал на прохладную простынь рядом с улыбающимся чему-то Музыкантом, блаженно щурящимся мутными глазами.
— Думаю, Аллену понравилось, — тихо прошептал Четырнадцатый, посмотрев на Тики. Тот приподнялся на локтях, вопросительно заглядывая в серые глаза. Видя такое удивление, парень хрипло рассмеялся.
— Неужели ты думал, что я стал бы вырываться? Ты повалил уже Аллена и до того момента, как ты закончил, именно Аллен властвовал телом, а не я. Прости, малыш, но мне уж очень хотелось проучить мальца, да и помочь ему по-новому взглянуть на Ноев, чтоб не зазнавался.
— Какие обиды? – фыркнул мужчина и, не удержавшись, добавил: — лучше уж вырывающийся экзорцист, чем кукольно-послушный призрак.
— Ты прав, — пожал плечами Музыкант, — но это был довольно жестокий способ. Завтра ребенок не встанет…
Парень поднялся с постели и быстро оделся. Вскоре уже ничего в его облике не говорило о том, как провел эту ночь юный экзорцист. Подхватив со столика ключ, юноша усмехнулся и вышел, оставив Удовольствие Ноя в одиночестве…
… Лави, полностью одевшийся и приведший в порядок Канду, вздрогнул, услышав быстрые шаги. Уже изготовившись для боя, рыжий Историк вскрикнул от удивления: из темноты к нему шагнул его седовласый друг.
— Ты что здесь делаешь?! – пораженно воскликнул зеленоглазый экзорцист.
— Комуи попросил меня найти тебя и подсобить. Он посчитал, что один ты можешь не справиться.
— Тогда надо найти Тики…
— Я его уже нашел.
— И что..?
— Мы вежливо поговорили, и он любезно согласился отдать мне ключ от кандалов Канды, — щеки Аллена покрылись едва заметным румянцем. Лави решил не расспрашивать мальчика, может, сам расскажет. Тем более что теперь и у рыжего была своя тайна.
Поднимая Канду с холодного пола, Младший еще раз с тоской вдохнул пряный запах его тела, думая, что уже никогда не доведется ему вновь хотя бы коснуться того, кто пробудил в нем такое желание обладать…
… — Молодцы! Так держать! – восторгался Комуи, когда они вернулись в Орден. К тому времени Канда уже достаточно оправился, и рыжий опасался лишний раз показываться мечнику на глаза. Да и тот особенно не искал встречи, что успокаивало юношу.
Темным вечером, уже переходившим в глубокую и довольно мрачную безлунную ночь, Историк, возвращаясь от Панды, шел по коридору и мысленно прикидывал, как бы сократить путь до своей комнаты. Единственным способом был темный, слабоосвещенный коридорчик, который очень не любили все жители Ордена, а почему – неизвестно. Кто-то говорил, что там погибла одна экзорцистка, и с тех пор это место проклято… Но уставшему парню было не выбирать. Где-то на середине пути до обоняния Младшего донесся знакомый горький аромат лаванды, и в ту же секунду сильные руки прижали ошарашенного юношу к стене. Перед глазами мелькнул черный хвост волос, а ухо вновь обжег жаркий шепот:
— Что же ты все время бегаешь от меня? Если ты считаешь, что я все забыл, то ты идиот, Усаги.
Рыжий, рвано вздохнув, привлек к себе горячее тело, опутавшее его разум своими незримыми сетями. И Канда, вновь подчиняясь, прижался к тому, кого желал сейчас от кончиков ресниц до последней клеточки кожи…
… Аллен стоял у зеркала, всматриваясь в черты Музыканта.
— Я больше никогда не буду с тобой спорить, — процедил он сквозь зубы.
— Почему?! – повело плечами отражение темноволосого юноши, каким был когда-то Четырнадцатый и последний Апостол Ноя.
— У тебя слишком экстремальные способы доказывать свою правоту.
— Но, согласись, я прав: Нои способны быть приятными и доставлять немыслимое удовольствие. Тебе ведь понравилось? – в золотистых глазах блеснул огонек азарта. – а хотел бы ты вновь повидать малыша Тики?
Уолкер фыркнул и отошел от зеркала, глядя на заиндевевшее окно.
— Может, ты его еще и позовешь? – с издевательской насмешкой спросил Аллен у отразившегося среди инея Ноя.
— Ну, зачем… Я уже давно тут, — бархатно мурлыкнул голос смуглого графа, и парень почувствовал на своей талии руки мужчины, седые волосы взъерошило дыхание второго человека, а бедра ощутили даже сквозь ткань палящий жар чужой кожи. И все тело от кончиков пальцев до позвоночника прошила дрожь.
— Не поверишь, — улыбнулся Аллен, прикрывая глаза, — но я рад тебе, Тики. В Ордене зачастую довольно скучно… | 90 |
Признание | Драббл, Изнасилование, Повествование от первого лица, Романтика | Сейчас эта раздолбанная узенькая лавочка в городском парке кажется спасительной соломинкой, не позволяющей мне окончательно упасть на землю к ногам этого урода с едкой ухмылкой на губах, нависающего над моим тщедушным тельцем. Сердце колотится так, что кажется все звуки мира притупились под напором его стука. Колени подгибаются от страха, вибрируя мелкой дрожью. Мне реально страшно. Какого хрена я попёрся через этот парк поздним осенним вечером. Дорогу решил сократить дебил недоделанный. А теперь вот трясусь от страха перед грозой района и по совместительству своим одноклассником Олегом по кличке Зверь. Да-да, это как раз тот случай, когда кличка полностью отражает как внешний, так и внутренний облик человека. Не то что бы он был страшен, нет он, можно даже сказать красив животной красотой с хищным оскалом и кошачьим разрезом глаз. Настоящее животное заключалось внутри этого до одурения сильного и тренированного тела. Зверь, как будто чувствуя страх жертвы, усмехался всё плотояднее, занося правую руку для удара. Зажмуриваюсь с ужасом ожидая боли. К своему стыду, я уже неоднократно был знаком с его ударом, от которого мозг отключает, а тело скручивает сильнейшим болевым шоком. Почему-то в школе мне всегда доставалось от него больше всех. Его ненависть ко мне просто зашкаливает. Я молюсь только об одном: хоть бы не по лицу бил. Как потом родителям на глаза показываться, одна мамина истерика чего будет стоить. Как же так, её сыночка, такого хрупкого и безобидного, избили какие-то хулиганы. Как у них рука поднялась на такое эфемерное существо. Впрочем про эфемерность — чистейшая правда. Я до жути тощий блондин с почти женской фигурой, на такого ни одна девчонка не позарится.
Чего-то Зверь затягивает с мордобоем. Потихонечку приоткрываю один глаз. Он с недобрым прищуром рассматривает меня. Кажется даже бить передумал, что в общем-то тоже неплохо. Только вот взгляд у него какой-то нехороший, как будто задумал что.
— Ну что, сучёнок, добегался по ночным свиданкам. — Тянет он недобро прищуриваясь.
Я молчу, боясь разозлить. Он тянет руку вверх, срывая кисть ярко красной калины с низкорослого деревца, коих разбросанно по всему парку огромное множество. Одной рукой держит меня за горло, а большим пальцем второй нажимает на губы, заставляя открыть рот. Я зажимаю губы в тонкую упрямую линию, не пропуская, за что тут же получаю довольно-таки болезненную пощёчину и от неожиданности охаю, впуская палец в рот.
— Только попробуй варежку захлопнуть! — злобно шипит он. А потом начинает засовывать гроздь в мой раззявленный рот всей ладонью, давя зрелые красные ягодки и размазывая сок по моему лицу. Мне очень страшно, от того, что я не знаю ТАКОГО Зверя. Сейчас он кажется мне маньяком, наслаждающимся мучениями жертвы, прежде чем её убить. Слёзы непроизвольно текут из уголков глаз, смешиваясь с ягодным соком, стекают по подбородку и капают кровавыми капельками на светлую толстовку. Я кожей чувствую путь, проделанный каждой слезинкой.
— Какая же ты развратная красивая сука... — С ненавистью выдыхает он, отпуская моё горло. Я с трудом отплёвываюсь от раздавленных ягодок и мелких веточек, согнувшись в три погибели. И как только разгибаюсь, он снова хватает меня за горло, притягивает к себе и властно накрывает мой рот, раздвигая языком губы, проникает в глубину с таким остервенением, что я начинаю задыхаться. Целуется он грубо, больно с каким-то нездоровым исступлением, кусает до крови мои губы. На меня накатывает возбуждение, которое не поддается контролю сознания. Боже, куда я качусь, меня чуть ли не убивает озверевший одноклассник, а я тупо завожусь от его действий.
Он прерывает поцелуй так же резко.
— На колени, сучёнок!
С характерным звуком расстёгивает ширинку.
— Соси! И только попробуй укусить, я тебя здесь живьём закопаю, ушлёпок.
Послушно беру в рот немалых размеров орган и начинаю неумело делать минет. Руки трясутся до такой степени, что не могу держать его член. Он злится.
— Руки за спину! — Зло командует он, хватает меня за голову и сам начинает яростно трахать мой рот. Кончает он с протяжным стоном, не вынимая члена из моего рта до тех пор, пока мною всё не проглочено.
Он рывком поднимает меня на ноги, достаёт из кармана платок, смачивает его минералкой из моего валяющегося неподалёку пакета и бережно (чёрт, у меня, наверное, глюки) вытирает моё лицо. Затем, всё также молча, собирает раскатившие продукты в пакет, берёт меня за руку:
— Пошли.
Плетусь за ним как сломанная кукла без единой мысли в голове. Он мне очень нравился, я тайком передёргивал по ночам, думая именно о нём и так со мной поступить. Как с последней подзаборной шлюхой. Не замечаю, как оказываемся около моего подъезда. Он отпускает мою руку, разворачивается, чтобы уйти. Останавливается и глухо произносит, стоя ко мне спиной:
— Если узнаю, что ты с кем-нибудь кроме меня, убью.
Затем всё же поворачиваешься ко мне лицом.
— Теперь ты со мной встречаешься. — Произносит эту непреложную истину, и снова быстро отворачивается. Но я успеваю заметить в его глазах СМУЩЕНИЕ и толику НЕУВЕРЕННОСТИ. А ещё замечаю почти невидимый в темноте румянец на его щеках. Вот те раз, приплыли, называется.
-ЭЭЭЭЭ… — Только и успеваю произнести я, прежде чем он скрывается в темноте.
Да, такого предложения встречаться мне точно никто ещё не делал. Если он думает, что я как последний трус откажусь, спрячусь ото всего мира, замкнусь в себе. Да хрен ему, как бы не так. Встречаться, значит? Да легко, он же мне всё-таки очень нравится, просто пока ещё об этом не знает. | 99 |
Иллюзия | Драббл, Повествование от первого лица | Снова я здесь. В этой пустой комнате. Не знаю почему, но из сотен комнат я выбираю именно эту.
Наверно потому, что она похожа на тебя. Такая светлая, что больно глазам. Но этот свет всего
лишь фальшь. Как и твой лучезарный образ. Как твои чувства. Всего лишь притворство. Здесь нет
окон и дневной свет не способен проникнуть в эту комнату также, как люди не способны проникнуть
в твоё сердце. Яркие цвета стен, ковров и мебели напоминают твои причудливые наряды, поражающие
своей вычурностью.
Здесь много лишнего, чего я бы убрал. Например этот диван, маленький, непонятной
формы, с множеством подушек. Он настолько не подходит под моё определение нормальной мебели,
что единственное желание, которое он у меня вызывает -это как можно скорее выкинуть его. Как
когда-то я хотел выкинуть тебя из своего сердца. Но не получилось. Ты всё еще там. Также как этот
диван все еще в этой комнате.
Или это зеркало с золотыми завитушками, этот мягкий бордовый ковёр, эту дурацкую люстру-всё это
твои подарки. Они постоянно напоминают о тебе. Наверно поэтому я и не могу избавится от них.
Но что я ненавижу больше всего, так эту кровать. Огромное ложе с четырьмя резными столбиками и
шелковым балдахином. Порой мне кажется, что там сокрыт целый мир. Мир ,где я могу быть с тобой.
Наедине. И нас никто не побеспокоит.
Протянул руку и отодвинул балдахин. В отличие от всей комнаты здесь царил мрак. Темный шелк не
пропускал сюда свет. Темно и тихо. Здесь так и веяло одиночеством. Словно заглянул в твою душу.
Снял обувь и залез в эту маленькую крепость. Отпустил балдахин и позволил себе погрузиться в
объятия темноты. На мгновение прикрыл глаза. Ничего не изменилось.
Вспомнил твою улыбку. Фальшивую и безумно раздражающую. Но почему то забыть её никак не
получается. Также как и твои глаза. Глубокие синие омуты, затягивающие в бездну. Они будто
забирают душу. Я никогда не любил в них смотреть. Ты же как назло старался поймать мой взгляд.
И тебе это частенько удавалось. В такие моменты я думал, что уже никогда не смогу почувствовать
себя свободным. А ты лишь продолжал играть. По правилам, известным только тебе.
А следующее воспоминание отдалось приятным теплом внизу живота. Тот день. Когда мы встретились.
В твоём особняке. Ты был так прекрасен в женском платье. Тогда я подумал, что ты прекраснее всех
женщин на свете. Но из-за своей гордости не подал вида. Только хладнокровно и с каплей презрения
смотрел на тебя. В тот момент я еще мог держать себя в руках. Но тебе это не нравилось. Ты хотел,
чтобы все играли по твоим правилам. Твой горячий язык. Дыхание, опаляющее мою кожу. Я думал, что
попал в ад. Я заживо горел.
Ощущаю как брюки становятся невыносимо тесными. Не нахожу в себе сил сопротивляться и снова
отдаюсь во власть соблазна. В твою власть. Даже теперь я всё еще играю в твою игру.
Рука тянется вниз и непослушные пальцы расстёгивают ширинку. Кисть проникает под ткань белья и
накрывает возбуждённую плоть.
С губ срывается хриплый стон. Сейчас я ненавижу тебя еще больше. Желание, словно яд, безжалостно
распространяется по телу. Всё тело словно комок нервов. Пальцы обхватывают член и освобождают
его от оков одежды. Рука медленно проходится по всей длине, рождая еще больше стонов. Спина
выгибается. Дыхание становится рваным.
-Будь ты проклят, Сволочь!
Не узнаю собственного голоса. Но этот пустяк меня совсем не волнует. Продолжаю двигать рукой,
ощущая как наслаждение приятным покалыванием проносится по телу. Ускоряю темп и чувствую как
практически перестаю дышать. Вместо стонов изо рта вырываются хрипы. Прикусил руку, чтобы
скрыть их. Нет. Я не доставлю тебе такого удовольствия. Я ведь Фантомхайв. Мы никогда не
показываем своих чувств.
Снова вспомнился твой язык. Твои губы. Рот. Твои пошлые намеки. Фразы. Твоя нежная кожа.
В данной ситуации картинка искажается и я почти физически ощущаю твои прикосновения.
Твои руки ласкают моё тело. Губы покрывают поцелуями каждый миллиметр. Шею. Плечи.
Грудь. Живот. Чем дальше бегут мысли, тем меньше помогает рука. Я до боли сжимаю зубы. Но всё
равно различаю тихие стоны. Твой язык...проходится по всей длине возбуждённой плоти. И я схожу
с ума, ощущая как ты развратно затягиваешь мой член в горячую глубину рта.
Моё тело болезненно выгибается дугой. Громкий крик наслаждения разрезает тишину комнаты.
И последнее, что я могу осознать прежде чем попрощаться с рассудком это то, что лихорадочно шепчу
твоё имя. По моей руке стекает горячая сперма. А дальше ничего.
*********************
С трудом открываю глаза. Сколько прошло времени? Минута? Час? Или сутки? Я не знаю. Чувствую, как
дрожит моё тело. А отголоски оргазма всё еще затуманивают рассудок, рождая твой образ.
Хотя скорее всего это просто иллюзия. Обман зрения из-за темноты и терзающих меня воспоминаний.
Рука еще липкая. А во рту привкус собственной крови.
Я снова сделал это. В очередной раз не смог противостоять тебе. Попался в еще одну твою ловушку.
-Я ненавижу тебя!
Жалкая ложь, обречённого на вечные муки. Наверно даже хорошо, что моя душа достанется демону.
Ведь я уже познал и Рай и Ад, благодаря тебе.
И всё таки я ненавижу тебя. За то, что появился в моей жизни. И отравил её словно наркотик.
За то, что исчез из неё так внезапно. Заставив меня сходить сума без необходимой дозы тебя.
За то, что ушёл и оставил меня здесь одного. Без надежды ,что я когда-нибудь избавлюсь от этой
зависимости.
Ненавижу! И люблю... | 20 |
Я тебя не люблю | Hurt/Comfort, Ангст, ООС, Повествование от первого лица | Этот парень появлялся в моей жизни слишком часто, чтобы быть правдой. Насмешливый, по-ребячески неутомимый и наивный, слишком мягкий и отходчивый для завоевателя. Матиас мог вспылить на ровном месте, но у него просто был не тот нрав, чтобы долго хранить в себе злость и обиду. Да, он мог подуться на слишком холодное и отталкивающее поведение денек-другой, но, не выдержав больше напора собственных эмоций и слов, требующих излияния на подвернувшихся под руку несчастных, он с утречка пораньше врывался ко мне в комнату и начинал как ни в чем не бывало лепетать о чем-то своем. Он улыбался искренне и тепло, сам же звонко смеялся над своими нелепыми шутками, не успевая переводить дыхание, рассказывал обо всем, что успевало прийти в беспечную голову, и по привычке ерошил мои растрепанные после сна волосы, за что, несомненно, в результате получал по первое число. После очередной оплеухи он сперва хмурился, однако все равно все казусы обращал в шутку, не желая портить себе и мне день. В такие минуты Матиас совсем уж по-детски надувал губы, что-то притворно-обиженным голосом бубнил, жаловался на мою грубость и уже через пару мгновений снова смеялся. Но я слишком хорошо знал именно эту его черту характера, превратившуюся в привычку: скрытность. Он ни за что бы не позволил за себя волноваться никому, кто жил в его просторном доме. Ведь, несмотря на внешне веселый и безалаберный вид, парень он был ответственный, за свою "семью" без колебаний бы отдал жизнь в неравном бою и, правда, был ранимой натурой, как бы странно это не звучало. Его сильно расстраивали ссоры между дорогими ему людьми, ведь почти все свои силы он вкладывал, помимо болтовни, в наше сплочение. И каждый из нордической семьи это прекрасно знал. Датчанин рьяно стремился нас развлекать каждый день, проведенный вместе, и, по возможности, мирить по-доброму, по неизменной привычке обращая все в шутку. Но его всегда предательски выдавала грустная улыбка, притаившаяся на дне небесно-голубых глаз, которую он тщетно пытался спрятать от внимательного взора своих "родных". Но ничего не ускользало от нашего внимания, мы просто слишком долго знали этого парня. Все ссоры утихали, как будто по немому нерушимому договору между нами. В конце концов, было глупо продолжать бессмысленные споры. Мы семья, и, хоть и принуждены быть с ним, как ни крути, нашего понимания от заслуживал. Кто еще позаботится об этом легкомысленном идиоте, обычно напоминающем большого такого ребенка? Хотя, конечно, ладить с ним было трудно и порой почти невыносимо, невозможно. Все разумные доводы других людей легко и непринужденно разбивались о его "потому что я так хочу" и "ну и что?". Да уж, водится за ним такая тупая черта: Матиас, несмотря на все плюсы его нрава, — несоразмерный эгоист в плане своих желаний. А еще он назойливый и раздражающий шут гороховый, который, гад такой, не обращая внимания на то, что мое отношение к нему никогда не давало даже самых маленьких надежд вырасти во что-то теплое и хотя бы светлое, знал меня насквозь, всегда без особых усилий разгадывал все мои скрытые жесты и поддельно равнодушные взгляды без слов. И одна из тех вещей, что больше всего меня в нем раздражает: он влюблен без памяти и великолепно осознает, что это врядли может быть взаимно. Знаете в кого? В меня. И самое ужасное: совершенно не стесняется и не устает мне об этом повторять, лезть со своими пошлыми намеками и бесконечными поцелуями даже в присутствии остальных людей, входящих в наш союз. И я, черт возьми, устал это терпеть. Мое "безразличие" и "покорность" не бесконечны, и сейчас я...
***
— Убери. Свои. Руки. Немедленно.
Аметистовые глаза Кетиля потемнели от неистовой ярости, которую он уже с трудом сдерживал в себе. Злость просто кипела в нем, бурлила раскаленными потоками лавы, а хваленая норвежская холодность и терпение поспешно отдавали концы, предвещая, как минимум, ураган, цунами, да что там, сам конец света, и теперь на это обратили внимание и остальные члены семьи. О, да, я знал этот взгляд, полный непередаваемой ненависти. Он прожигал насквозь, испепелял, не оставляя за собой и праха от бренной самоуверенности, и я мысленно поблагодарил Бога за то, что он не дал этому парню способности убивать мыслью. Пожалуй, этот малый пошел бы на преступление без колебаний и лишних мучений совестью. Я уже однажды видел его в таком состоянии, на пределе, на грани срыва, и возможные последствия того происшествия мне бы совсем не пришлись по вкусу, хотя и хотелось бы хоть разок увидеть эту невозмутимую снежную королеву в бешенстве. А потому я останавливаться совсем не собираюсь и не буду, даже под мучительной пыткой этих разъяренных лиловых глаз. Не могу заставить себя заткнуться и прекратить совершать глупости, когда зашел и так слишком далеко. Да и как упустить такой прекрасный шанс узреть гнев Кетиля, ведь за это смертельно опасное развлечения я бы, несомненно, отдал все?
— Не будь такой недотрогой, милый, — нахально прошептал я, притянув парня к себе почти вплотную, — Ни за что не поверю, что тебе, — нарочно сделав ударение на этом слове, я как ни в чем не бывало продолжил, — это не по вкусу.
В этот момент я отчетливо ощутил, как его тело буквально заколотило, затрясло от бессильного гнева. Похоже, скоро будет критическая точка кипения. Но даже чувство самосохранения сейчас испарилось, уступая место похоти и интересу.
— Ребята, давайте не будем ссориться? — не на шутку занервничал Тино, видя, до какого состояния доведен норвежец, — Матиас, на этот раз ты и правда перегнул палку. Отпусти Кетиля, пожалуйста, — голос чуть заметно дрогнул, видимо, он-то знает, чем такие "невинные шутки" могут кончиться, если вовремя не пресечь их.
— Ни за что, — даже не глядя в сторону вмешавшегося финна, серьезным тоном отрезал я и добавил лукаво, нарочно прижав хрупкое тело к себе настолько, что начал отчетливо различать, как бешено бьется сердце неприступного мальчишки, — Разве я могу оставить без внимания такую милую и загадочную особу? Ну уж нет. Не хочу оставлять такую пылкую страсть без вознаграждения.
— Что ты сказал, ублюдок? — прошипел сквозь зубы явно загнанный в ловушку парень. Будь он чуть сильнее меня, хоть на малую толику, он бы точно убил меня, причем с особой жестокостью, даже не задумавшись над последствиями и моралями, — Ненавижу. Как же я тебя ненавижу, подонок. Чтоб ты сд...
— Перестань ломаться, я же знаю, что на самом деле тебя все это вполне устраивает и, несомненно, заводит, — перебил меня парень. И от его влажного шепота побежали мурашки по позвоночнику, а горячее дыхание обожгло уши, постепенно заливающиеся краской. Это было уже слишком. И, к моему стыду, вызывало абсолютно противоположные моим эмоциям реакции и отклики тела. Более того: сорвало судорожный вздох с непослушных губ. Сволочь. Какая же он сволочь. Осознав, что именно этого он и добивается, я почувствовал, как с новой силой накатила неистовая ненависть, срывающая последние тормоза с моего здравого смысла и хладнокровия.
Звук пощечины. Щека горит, сердце заныло тупой болью, почти физической. Пожалуй, сил для этого удара норвежец явно не пожалел. Как и эмоций, вложенных в него. Что ж, этого следовало ожидать. Голова прояснилась от внезапного наваждения сразу. На губах заиграла печальная улыбка. Идиот. Я просто идиот. Но... Что же еще можно было придумать, чтобы заставить этого парня обратить хоть толику внимания на меня, хоть на секунду ослабить ледяную оборону и проявить хоть на мгновение какие-нибудь чувства? Я прекрасно знал, что едва ли возможно добиться его расположения рассказами или шутками, теплом или заботой. Кетиль — крепость, которую невозможно покорить по-хорошему, заставить улыбнуться, а уж тем более рассмеяться. Разве я плохо ради этого стараюсь? Неужели нельзя подарить мне свою благосклонность хоть однажды?
— Прости меня... Кетиль... Но я... Я просто...
Он не отшатнулся и не выпустил меня из объятий, лишь крепче прижал к себе и извиняющееся улыбнулся. С такой невыносимой болью в глазах, что мне внезапно стало стыдно, а ярость тут же улеглась на дно встревоженной души. А Матиас тем временем склонился ниже, замерев в пару сантиметрах от моего лица и вопросительно бросил взгляд в мои глаза. И я растерялся. Дурак, разве о таком спрашивают? Сколько времени ты этого момента ждал, какой спектакль ради него устроил, перешагнул через все возможные границы и сейчас вдруг начал колебаться? Дите, какое же ты еще дите. Неразумное, безумно наивное и жутко эгоистичное. Неужели ты еще сомневаешься? Ты же всегда читал меня, как раскрытую книгу, а сейчас...
...Я почувствовал, как, мягко говоря, обалдевшие ребята, сидевшие с нами за столом, пепелят удивленным взглядом Кетиля. Питер, все это время увлеченно следивший за ссорой, потягивая из трубочки молочный коктейль, даже несколько раз протер глазенки, а Бервальд подавился кофе, полагая, верно, что это его фантазия так разыгралась. Тино тихонько захихикал, а Йоун возмущенно кашлянул. Но нет, это не игра воображения. Я тоже такого не ожидал. Совсем.
Норвежец же уже увлеченно целовал меня в губы. Сперва несмело, но через пару мгновений уже, осмелев, проникнул языком в рот, который от удивления, по правде сказать, сам послушно впустил в себя вторженца. И я, наконец очнувшийся от шока, начал отвечать на неожиданный страстный порыв парня. Я ждал этого так долго... Оставалось только закрыть глаза и, мягко улыбнувшись своим мыслям, наслаждаться моментом.
Я не знаю, сколько времени так прошло... Но мне бы хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Жаль, что это невозможно. В ушах предательски заклокотал безумный стук сердца, дыхания катастрофически не хватало на продолжение. Кетиль отстранился первым, выбравшись из моих невольно ослабших рук, и испуганно дотронулся до своих губ, видимо, осознав, что только что наделал. Нахмурился и, кажется, даже покраснел. Я счастливо улыбнулся и притянул его к себе снова.
— Я люблю тебя.
Он был настолько бессовестно счастлив, что хотелось снова влепить ему пощечину, но почему-то в этот раз у меня это совершенно не получилось. Чувствуя, как все сильнее заливаюсь краской, я тихо пробурчал что-то не очень внятное и добавил чуть громче:
— ...А я... все равно тебя... не люблю.
Прозвучало, как назло, совсем неубедительно, и чертов датчанин это тут же понял, еще шире улыбнулся, походя сейчас всем своим видом на кота, обожравшегося ворованной сметаны, и по-хозяйски приобнял за талию, заставляя еще сильнее краснеть.
— Ну, это исправимо.
*
Тино облегченно вздохнул и не удержался от умиротворенной улыбки, глядя на эту вздорную парочку. Все-таки они друг другу идеально подходили. И мешать им в данный момент своим присутствием было просто кощунством. Финн легко подхватил Питера на руки и осторожно поставил на пол, хотя мальчик и отчаянно сопротивлялся, жаждая хлеба и зрелищ; подал знак взглядом Йоуну. Но исландец в этом и не нуждался: фыркнув для вида на такие раздражающие нежности и потянув за собой хмурого и еще не оправившегося от увиденного Бервальда, парень довольно быстро и благополучно уволок его за собой к выходу из кафе, а Тино, все также улыбаясь своим мыслям, вышел следом, оставляя вновь целующихся двоих наедине друг с другом.
И заботливо не оплаченным счетом. | 32 |
Сумасшедший день | Нецензурная лексика, ОЖП, ООС, Повседневность, Романтика, Юмор | -Селти,я передумала! Помоги мне сбежать из этого сумасшедшего дома!
«Перестань! Он тебя обожает! Вы будете очень счастливы!»
-В том и проблема-обожает. Эта его страсть..даже одержимость иногда порядком пугает. Он не даёт мне участвовать в действительно интересных и опасных делах,не даёт шагу ступить без его ведома,а ещё он начинает дуться если я прогуливаюсь с Шизуо,а тот между прочим ведёт себя пуськой и старается не сильно душить его в моём присутствии.
Нея сидела в большой светлой комнате ,у неё была красивая причёска,несмотря на то что волосы пока не очень отрасли ,в них были вплетены живые кремовые розы,жасмин и жемчужины,по спине струилась тонкая полупрозрачная фата. Платье пока висело на манекене,а девушка была облачена в джинсы Изаи и кружевное боди
-Пуску считать комплиментом?-Шизуо в красивом костюме и с галстуком вместо привычной бабочки как всегда дымил,развалившись в кресле
-А сбежать не плохая идея,он шизик
-Я и не отрицаю,но будь он другим я бы никогда в него не влюбилась. Я обожаю его улыбку сумасшедшего, мне нравиться его безумный смех и то как он хмурится, строя свои очередные коварные планы..
-Ты тоже свихнутая. Выходи-ка лучше за меня! Переедем в Киото,купим маленький домик,нарожаем кучу непоседливых детишек..
-..с манией убийства. Иди лесом Шизуо! Лучше скажи..может реально смыться,пока не поздно?
-Он тебя найдёт, из-под земли достанет
-Это точно..ладно! Я люблю этого непроходимого злого гения,он самый лучший,особенно в постели. Помогите мне натянуть эту хренату!
«Вот так-то лучше,дорогая! Платье восхитительное,ты будешь самой красивой невестой
-Глаз не одолжишь для полного совершенства?
«У Шизуо попроси»
Селти была в красивом вечернем платье с красной накидкой и атласными перчатками. На голове вместо извечного шлема непрозрачная накидка,чтобы не пугать гостей,которые не в курсе особенностей её внешности
В комнате было только двое. Шизуо и Селти исполняли роль «подружек» невесты
Селти шнуровала корсет, пока Шизуо одёргивал подол и давал очаровательной невесте прикурить
«Смотри не прожги этот восхитительный шифон»
-Не учи отца ебаться
-Вот и всё,мой последний шанс затащить тебя под венец и сделать госпожой Хиваджима помахал ручкой! Будь счастлива с этим грёбанным мудачьём
-Спасибо,сладкий..Эх,всегда хотела это сделать-Нея притянула его к себе и крепко поцеловала
-Ч-чёрт..теперь я жалею ещё больше ,повезло же этому выродку!
-Твоя вина,сладкий! Надо было догнав меня начать приставать а не пытаться убить
-Ты же ненавидишь блондинов
-А вот ты очень милый,но поезд ушёл
-Я догнал,одевай перчатки,бери веник и пошли
-Прощай свобода! Хотя я давно уже с тобой попрощалась,как только начала встречаться с Орихарой!
Летняя веранда под муслиновым навесом и ряд стульев на красивой полянке подходили для церемонии идеально
Изая оглянулся,нервно оправив галстук. На нём был красивый золотистый костюм и не было лица. Он действительно обожал Нею,его самого иногда пугала эта зависимость,болезненная слабость..он понял это ещё погода назад,когда подумал,что единственный человек по-настоящему его интересующий ,по-настоящему не предсказуемый и любимый сбежал от него навсегда. Он обнимал её простую,чуть растянутую майку и вдыхал знакомый аромат-ваниль и мята и напился в стельку..слёзы лились нескончаемым потоком,рыдания вырывались из груди,он был в отчаянии и впервые в жизни совершенно не представлял что ему делать. Он ни разу в жизни не представлял что так раним, так зависим..так слаб. Но она пришла к нему сама и согласилась остаться с ним навсегда. Орихара сходил по ней с ума,обожал,оберегал,окружал заботой и вниманием,возможно иногда слишком..но он просто ничего не мог с собой поделать-не смотря на отсутствие глаза и некоторые странности (кто бы говорил конечно) она казалась ему идеальной и восхитительной. Ему нравилось всё-её вьющиеся каштановые волосы, её оливковый глаз,веснушки,фарфоровая кожа,накаченные ножки,малюсенькие ступни и широкие бёдра. Её нюх на сенсации,её талант,её сила..её душа
За день до свадьбы он решил сделать то что нужно было сделать ещё девять месяцев назад,в тот день,когда она промокшая явилась к нему в офис, усевшись на стол и грозя ему стилетом. Он собрал про неё всю информацию. Изая давно подозревал,что она иностранка
-её слегка экзотичная для Японии и привлекающая внимание внешность явно была европейской,к тому же в речи иногда прорывался странно знакомый акцент.
Нею звали Надежда Чернова и родом она была из Россиии,а конкретней из Челябинска. Ей пришлось бежать,после того как она заколола любовника за измену 4 года назад. До этого она много лет занималась кемпо и кендо,достигнув не малых успехов,часто выезжала на соревнования в Японию и Китай,брала призовые места. Приехав в Икебукуро она устроилась в местную газету,купила не большую квартирку и зажила спокойно.
С мужчинами ей катастрофически не везло,хронически тянуло на подонков. Впрочем себя Изая исключением не считал. То ,что его единственная любимая женщина-жестокая убийца(5 ножевых ранений и удар плохо заточенной катаной в шею вполне можно считать жестокостью) ничуть не смущало,даже кое-где заводило. Интересно,что она сделает,если он ей изменит? Тоже пришибёт? Вот только он этого никогда не сделает..потому что стал с недавнего времени своеобразным импотентом-его не привлекал сексуально не один человек,только Нея могла завести его с пол оборота. Она иногда удивлялась,почему он валит её на стол посреди доклада или тащит в какую-то подворотню,когда они на задании..хотел бы он сам знать,но стоило ему уловить её аромат,увидеть обнажённое плечико или не приведи Господи пальцы ног он зверел и тащил её на любую вертикальную поверхность неистово желая овладеть ею здесь и сейчас. Ноги были для него своеобразным фетишем-он мог очень долго вылизывать ей ступни,засовывать в рот маленькие пальчики,покусывая и облизывая ,покрывать тысячами поцелуев эти бесподобно длинные ноги..пока Нея не напоминала на каком он свете набрасываясь на него уже сама, не в силах выдержать эту сладкую пытку. А ещё его возлюбленная была очень заботливой,хотя старалась это не показывать,как и болезненную,почти как у Шиззи-чана страсть к дракам и любовь к опасности. Любительница ходить по острию ножа,он безумно волновался за неё и с удовольствием запретил бы работать,но она бы ему не простила.
А сейчас он безумно волновался..не будет ли разумнее отпустить этого ангела, которого совершенно точно не заслуживал. Но вид Неи в свадебном наряде заставил его забыть обо всём на свете.
На ней было простое,но красивое пышное платье из кремового шифона до середины икр,украшенное теме же цветами что и причёска, жемчугом(по настоянию Орихары настоящим-для Неи только всё самое лучшее)отделанное белым шёлком,длинная полупрозрачная фата,жемчуг ..она была прекрасно,словно видение.
Под руку её вел Шизуо,выглядящий в костюме весьма солидно. По возрасту он не подходил на роль посажёного отца,но девушка не желала видеть около себя никого другого
-Если бы он не погнался за мной мы бы не познакомились!-заявила она на возражения брюнета
Её подвели к жениху. По правую руку от него стоял улыбающийся и чуть не плачущий от умиления Шинра,поправляющий поминутно очки и оправляющий галстук. На месте подружки невесты стояла Селти,что было вполне предсказуемо.
Церемония началась
-Может сбежим?-шепнула ему девушка
-Нет,ты будешь моей и точка
-Какие мы собственники-нервно хихикнула она
-Мы собрались сегодня..
Оба почти не слушали,нервно перебирая в голове лучшие моменты своей жизни(Изая) и всё известные ругательства на всех известных языках(Нея)
-Изая Орихара согласны ли вы взять в жёны Нею Изуми любить её,уважать и почитать в богатстве и в бедности, в болезни и вздравии до конца своих дней?
-Да-ответил он не раздумывая
-Нея Изуми ,согласны ли вы взяь в мужья Изаю орихара,любить его,уважать и почитать в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии до конца своих дней?
Девушка сглотнула,Изая уставился на неё со всё растущим беспокойством. Сейчас она подхватит подол,возьмёт за руку Шизуо и сбежит с ним раз и навсегда
-Да
-Я объявляю вас мужем и женой. Господ и госпожа Орихара,можете поцеловаться.
Изая чуть не плача сгрёб супругу объятья и поцеловал,будто ставя печать собственника. На этом моменте Шинра наконец разревелся,сморкаять в платок, кстати оказавшийся в кармане.
Орихара подхватил изящную девушку на руки и понёс в сторону огромного крытого павельона,где должно было проходить застолье и неизменная пьянка.
-Хочу поскорее вечер!
-Чтобы всё это быдло смылось?
-Чтобы поскорее наступила брачная ночь..рр..завалить бы тебя прямо на тот симпатичный столик с шампанским
-Может отлучимся ненадолго? Гостям вряд-ли будет скучно с таким количеством выпивки! | 22 |
Морские узлы | AU, Ангст, Групповой секс, Драма, Инцест, Нецензурная лексика, Романтика, Фэнтези | Боромир отдаётся с задором, с азартом, с усмешкой в глазах. Потому что так уж он создан, что вся жизнь для него – одно непрекращающееся состязание, вечный поединок. Праздник войны. А ещё потому, что иначе просто скучно. Да, Боромира всегда приходится брать как будто немного силком: даже прогибаясь и раздвигая ноги, он каким-то образом бросает вызов, проверяет на… на что? На прочность? Или, скорее, на вшивость?
Боромир выплёскивает на него весь свой пыл, опаляет и путает ему мысли, сбивает его сердце с нормального ритма, сбивает его всего с нормального ритма. Боромир не боится и не стесняется своего животного удовольствия, он упивается собственным исступлением, он нагло смотрит в глаза, требуя ещё, даже когда ему уже больно. И хотя, казалось бы, анатомия не оставляет места двусмысленностям, с ним никогда до конца не понятно, кто же всё-таки одержал верх в очередной яростной схватке.
Боромир доводит их обоих до зубовного скрежета, до ломоты в костях, до рёва, до рыка. И всё же, он никогда не даёт овладеть собой до конца, никогда не выворачивается весь к нему, для него, всегда что-то своё держит при себе. А может быть, в нём просто нет этого, сокровенного, которое он мог бы отдать – того самого, что ему каждый раз как на блюдечке приносит Фарамир.
Фарамир никогда не смеётся. Только тот один раз в поле, когда палило солнце и даже земля пропеклась насквозь, и пахло летом и томной сладостью, и Арагорн наклонился и поцеловал его в пупок – просто так.
Фарамир вообще никогда ничего не говорит. Оно и к лучшему, потому что говорить глупостей или пустых нежностей он не умеет, тем более мужчинам, и потому, если бы что и сказал, то только по делу, прямыми словами и всё как есть – откровенно, необратимо, безжалостно. Но он умный мальчик, и он этого не делает – и потому Арагорн всё-таки возвращается к нему.
Боромир стерпит что угодно без единого звука. И четыре пальца сразу, и второпях кое-как намасленный член, и багровый засос на самом заметном месте, и стальную грубую хватку на затылке, которая не даёт выпустить изо рта, пока он не проглотит всё до конца, и когда Арагорн пятернёй размазывает свою сперму ему по лицу. И даже то, что Арагорн может за целый месяц перекинуться с ним лишь парой фраз, а потом сгрести его в охапку и отодрать лицом к стене прямо в закопченном факелами коридоре, где-нибудь между кладовкой и чуланом, как бессловесного мальчика-слугу. Боромир не стерпит только «бабьих нежностей» — но оно и не важно, за нежностью Арагорн ходит не к Боромиру.
Арагорн не знает, что бы стерпел Фарамир: его он никогда не проверяет. Фарамира не хочется испытывать, не хочется с ним забавляться – и уж тем более не хочется делать ему больно. С ним нужно просто быть. И с ним, единственным из всех, действительно можно быть.
Каждый день, проведённый с ним, это как путешествие вглубь себя, к тому себе, который всё ещё есть где-то там, под слоями ожиданий, и опыта, и усталости. Это как в жаркий день медленно раздеться донага, оставить пыльную потную одежду на траве и войти в тёплую речную воду… Рядом с ним в Арагорне остаётся только самое лучшее, самое главное – и не хочется ни о чём думать, не хочется себя мучить.
Его страсть как дурман, как марево в июньский полдень, бесконечное, пьяное мление. С ним каждый раз как в бреду. Тягучее, сладкое беспамятство — кипучий, искрящийся восторг…
В нём так легко затеряться, раствориться без остатка. Всё только на ощущениях: минуя сознание, образы проникают сразу в спинной мозг. Густая, как тёмно-золотая патока, истома, узорчатые тени ветвей и листвы на разгорячённой коже, и эти нескончаемые летние сумерки, просвеченные насквозь, сиреневые с изумрудно-медовым, словно бы в нейтральной полосе между двумя мирами…
И есть в нём это странное тонкое качество, как будто с приходом утра он может бесследно растаять в солнечных лучах вместе с молочным туманом. Поэтому его надо отлюбить сейчас, пока он ещё здесь, пока можно дотянуться рукой и огладить его по сильной тёплой спине, пока можно упиться тем, какой он живой, настоящий.
Чего в Боромире нет, так это нездешности, необъятности, бескрайнего внутреннего простора, теряющейся в облаках вышины – он вот он, весь как есть. Боромир уж точно никуда не денется – и это успокаивает несказанно. Его крепкая ладонь так по-свойски спускается Арагорну по спине, так по-хозяйски охлопывает его по крупу – одного этого достаточно, чтобы вывести его с тех неведомых троп, по которым его уводит блуждать Фарамир. Какая восхитительная монолитная материальность бытия, какая простая, понятная повседневность ждёт его каждый раз в городе из белого камня. Боромир – вот его железный якорь в зыбкой, колышущейся реальности. С Боромиром он точно знает, что ещё жив, что не утёк в какую-то эфемерную, невидимую глазу вселенную, не заплутал навсегда в первородном волшебстве. И с Боромиром он не забывает, что всё-таки, прежде всего и в первую очередь, он человек.
Иногда Арагорн ненавидит себя. Таким мальчикам, как Фарамир, нужно дарить что-то прозрачное и прекрасное – но ведь Арагорн так и собирался, правда. Каким местом он при этом думал, не очень понятно – то есть нет, куда уж понятнее. И в итоге, если уж называть вещи своими именами, он просто приходит к Фарамиру пару раз в неделю потрахать его в попу. И, по большому счёту, это всё, что действительно между ними происходит.
То есть нет, конечно же нет – на самом деле всё гораздо хуже…
Ну а с другой стороны, что ещё он мог бы ему дать? Не в том чудесном, небывалом мире, куда Арагорн каждый раз проваливается, когда они остаются вдвоём, где только пряные запахи трав, и тлеющие зеленоватые огоньки светлячков в вечернем воздухе, и дремотные шёпоты леса, и невидимое движение жизни, и первозданная острота чувств – а в том, куда они оба неизменно вынуждены возвращаться, где всё из цемента, металла и камня, где застёгнутые воротники и прямые углы, люди и приличия. Что, что он может предложить?
Он не хочет оскорблять Фарамира тем липким, гаденьким словом, которое к нему можно было бы применить в этом мире. И нет нужды, ведь Фарамир ничего не спрашивает, ничего не просит: он, кажется, счастлив, для него эта куцая малость – уже подарок, каких не бывает…
Боромиру вроде бы всё равно. То есть совсем всё равно. Он и так каждый раз как будто бы делает Арагорну одолжение. И вряд ли он удивится – скорее, и не заметит вовсе, если всё прекратится. Да и что — всё? Вот здесь уж точно нету никакого «всё».
Нету, может быть, и нету, зато есть правила – или, по крайней мере, у Боромира есть представления. Как ни странно, Боромир не выносит пошлости. Похабство, бесстыдство, зверство – что угодно, да, но только не пошлость. А о пошлости у Боромира весьма своеобразное представление.
Он не целуется в губы – только за мгновение до или сразу после, когда даже в его упрямых мозгах что-то сплавляется и он позволяет себе впиться, вломиться к задыхающемуся Арагорну в рот одним коротким жестким поцелуем, после которого у Арагорна еще долго ноет лицо.
С Фарамиром же можно полдня провести целуясь. В чём, в чём, а в этом деле равных ему нет. Прислониться спиной к тёплому шершавому стволу старой ивы, притянуть его к себе, обняв одной рукой за плечи, положить вторую ему на колено – и вступить с его легкой подачи в этот мягкий скользящий танец. У него жаркий, и нежный, и потрясающе искусный рот, и в его ласках есть эта как будто нечаянная, неосознанная нескромность, эта врождённая чувственность, которая так легко и непринуждённо по ниточке расплетает Арагорну рассудок.
Боромир всегда уходит, хотя это Арагорн приходит к нему в комнаты, а не наоборот – это ещё одно его представление: Боромир никогда не просится, даже к своему королю. О да, он всегда одевается и уходит куда-то, отвесив Арагорну ироничный поклон: нет, наместник Боромир не будет лежать в постельке, приуютившись у него на груди, слушать его философские рассуждения и дышать терпким запахом его трубки. У Боромира, очевидно, есть дела поважнее, даже в три утра в середине декабря.
Бывает, он остаётся с Фарамиром на ночь. Он знает, что вообще-то не следовало бы, но слишком уж велик соблазн. Он более чем уверен, что Фарамир не смыкает глаз и просто лежит рядом и смотрит на него – всю ночь до утра. Стережёт его сон. Весь следующий день он держится на редкость тихо, лицо его рдеет ровным внутренним светом, и Арагорн замечает, что он постоянно поджимает беспричинную вроде бы улыбку.
Иногда ему кажется, что Боромир смеётся над ним, презирает его за эту потребность в близости с мужчиной. Но его это не смущает: гордость и высокомерие для Боромира так органичны, что даже если и есть презрение, воспринимается оно естественно, как нечто неотъемлемое. Рядом с Боромиром отчего-то очень приятно и совсем несложно посмеяться над собой, очень просто признаться себе, как же мало на самом деле стóишь – и от этого становится легче.
Но нет, Боромир не ставит себя выше него, хотя и дразнит его беззастенчиво. Твоё величество. При дворе он не позволяет себе такого никогда. Но здесь правила искажаются, преломляются, оплывают. Всегда только по титулу, всегда только по званию – и всё же на ты. Постель не уравнивает их, но делает их неравенство абсурдным, смехотворным – и Боромира это, очевидно, страшно веселит. И всё же он ревностно следит за тем, чтобы границы не преступались, даже не при дворе. Он не любит, когда Арагорн берёт у него в рот – и уж тем более не позволяет целовать себя там. Ты же всё-таки король, говорит он укоризненно, хмурясь и отводя глаза, словно бы ему болезненно стыдно.
Для Фарамира же, напротив, это самое острое блаженство из всех. Почему-то он очень старается лежать смирно и не шуметь. Он дышит прерывисто, как будто испуганно, когда Арагорн оглаживает его по ягодицам и внутренним сторонам бёдер и потихоньку начинает лизать у него между ног. Фарамира встряхивает так, как будто у него в промежности водят не языком, а раскалённой иглой. Он начинает сдавленно поскуливать, и Арагорн слышит, что он закусывает себе губы: опять же, не шуметь. Арагорн догадывается, зачем он так: потому что, когда он начнёт стонать в голос, тут уже Арагорн не выдержит и войдёт к нему по-настоящему. И Фарамир вскрикнет тогда: хрипло, глухо, отчаянно, как будто его намертво пригвоздили к земле. А ведь Арагорн с ним так ласков, так осторожен… Он знает, что боли нет – Фарамир кричит не от боли.
Фарамир кричит от полноты.
Арагорн не торопится, он знает, что наебаться всласть он успеет с Боромиром. Сюда он приходит совсем за другим. Это…
Но он не любит применять к ним слово «любовь». И потом, с Фарамиром у него лучше, чем любовь – с Фарамиром у него близость.
А Боромир, пусть ему и всё равно, всё же неустанно следит за тем, чтобы с ним не было скучно, чтобы не приедалось, чтобы не постылело. Возможно, исключительно из самоуважения. Да, очень даже может быть: у Боромира слишком туго натянуто самолюбие, чтобы позволить себе кому-либо надоесть.
Он с поразительной чуткостью улавливает малейшее снижение накала между ними – и без труда застаёт Арагорна врасплох. Потому что Арагорн всё-таки забывает, что это поединок, а Боромир – нет; и уж что-что, а драться Боромир умеет. И если Арагорн уже выдыхается и начинает сбиваться с такта – а такое да, бывает иногда, ведь, во-первых, их у него двое, и потом, Боромир всё-таки моложе – Боромир и это воспринимает как вызов. И он может с совершенно серьёзным лицом взять и высыпать на Арагорна какой-нибудь наитупейший, наипохабнейший анекдот, прямо пока Арагорн искренне силится сделать им обоим хорошо – зная прекрасно, что Арагорн не сможет не засмеяться из-за бредовости своего положения, из-за полной несуразности всей их ситуации. Более того, он не сможет остановиться: это, конечно, уже сродни истерике, – но разве Боромира это волнует? Он ловко использует ситуацию по своему усмотрению, а приводит это к тому, что в следующее мгновение уже Арагорн каким-то образом оказывается под ним, распростёртый и зажатый между Боромиром и – ну а тут уж как повезёт: между Боромиром и столом, между Боромиром и медвежьей шкурой на гранитном полу, между Боромиром и дубовой дверью в винный погреб... И уж тут Боромир его не пожалеет и отдерёт до слёз. Что и требовалось доказать.
Фарамир долго не соглашался и плакал потом, когда брал его первый раз…
Иногда в Фарамире слишком много глубины. Как часто совершенно невозможно бывает понять, что происходит у него в голове. Ведь, опять же, он никогда ничего не говорит. Только это своё пожалуйста. Такое простое, обычное слово. Но он произносит его так и в такие моменты, что оно превращается в признание, в некую вселенскую истину, вобравшую в себя смысл всех существующий слов. Оно звучит и покорно, ласково, как тихая просьба – и одновременно как надломленное, отчаянное требование, как безнадёжное взывание к несуществующему божеству.
У него бездонные глаза. В них… Это, наверное, вечность – то, что видит в них Арагорн. Да, пожалуй, что так, ведь в нём всегда чувствуется что-то древнее, вневременное… Только вечность может быть так бесконечна и безмятежна, и в то же время так полна невысказанности, бесприютности, тоски. Иногда смотреть в них просто невозможно.
Да, было бы нестерпимо стыдно, если бы не было так хорошо.
Он видит одного в другом. Когда-то больше, когда-то меньше, но всегда есть это ощущение узнавания, зеркальности, лёгкий налёт нереальности. Как перекликаются, отсылают друг к другу их сильные чистые голоса и эта мягкая южная манера речи, их ясные серые глаза с темным ободком вокруг радужки. Их повадки и жесты, линии и изгибы тел, гордая осанка воина, молниеносная точность реакции, знойное, ароматное тепло кожи, и под ней сила и слаженная работа тугих мышц, свинцовый, обоюдоострый запах мужского естества, такой земной и горячий, словно прокалённый солнцем… Сжимая в объятиях одного, невозможно не ощутить где-то на периферии пространства присутствие другого.
Он помнит первый раз. Помнит удивление Боромира, его оценивающую усмешку, задиристую искорку в его бедовых глазах, помнит, как невозмутимо он тряхнул головой: мол, а почему бы и нет? Помнит тяжёлое спёртое дыхание Фарамира, как жарко потемнел его взгляд, как он вздрогнул, когда Арагорн положил руки ему на талию; помнит, как пристально Фарамир вглядывался ему в лицо, словно не веря, что да, это действительно может быть – и как бросился потом к нему, словно в омут топиться, с безоглядной решимостью, с бесповоротной отдачей. Он не помнит только, в каком порядке это было, с кем из них с первым…
Он знает, что так нельзя.
Но иначе ведь тоже нельзя.
Они словно бы слеплены по образу и подобию друг друга. Они как одно нераздельное двуединое целое, как двухфазный наркотик: эйфория достигается только дополнением, сочетанием, чередованием. Внутри него они вступают в реакцию и выносят его на новый уровень бытия, в парящую невесомость, в чистую неразбавленную радость, во всеобъемлющую безбрежную полноту. По отдельности – нет. По отдельности совсем не то.
Он знает, что если оставлять одного, то и второго придётся тоже. Но это же просто… невыносимо.
Но дело даже не в этом. Он мог бы уговорить себя всё прекратить разом, разрубить. Но… как долго он продержится?
Он знает, они никогда не простят ему, что предают друг друга из-за него, по его милости. Никто, конечно, никому ничего не обещал, но… вот только не надо себе врать, хотя бы самому себе.
Он знает, что каждый не задумываясь уступил бы его другому: потому что друг другу они братья, а он им всего лишь король. Король, с которым они спят, которого, может быть, любят – но это к делу не относится, это лишь нюансы светотени на общей картине.
Иногда, глядя в темноте в потолок, он думает, что надо бы как-нибудь так устроить, чтобы они все были вместе. Втроём. Если не теребить эту мысль, если позволить ей набраться цвета и не спеша окутать себя, она не кажется такой уж и дикой… Да, да, он, конечно, зря беспокоится: они ещё посмеются все вместе над его глупыми сомнениями, над его беспочвенными страхами. Ведь это же так естественно, чтобы они оба любили его. И при таком раскладе уже не будет натяжкой представить, что они, играясь, забудут вдруг все эти дурацкие условности и посмотрят друг на друга иначе. Ведь это же настолько очевидно, они же уже заложены один в другом, ведь это же просто-таки напрашивается само собой…
И он откинется назад и не будет им мешать, пока они будут ласкать друг друга у него на глазах.
Пальцы Фарамира у Боромира между ягодиц, губы Боромира у Фарамира по шее. Сдавленный, полупьяный вздох, прижатая к груди ладонь: подожди… Широкая довольная улыбка: ну, пóлно, ты же всегда знал, что так будет. Боромир разворачивает его к себе спиной, дразнит подушечками пальцев по члену, и Фарамир раскрывается – он не говорит пожалуйста, нет: «пожалуйста» — это только для Арагорна. Он просто откидывает голову назад и раскрывается, и Боромир входит в него сзади, глубоко.
…и потом, много позже, Фарамир лежит у Боромира на груди, и Боромир обнимает его за плечи, и гладит по волосам и спине, чтобы он не дергался, пока Арагорн… А Арагорн раздвигает его, и забирается ему туда языком, тоже глубоко. Конечно, он очень нежен – он ведь знает, как после Боромира саднит и тянет, как чувствительность заострена до предела, что легчайшее прикосновение выводит на – крик! Тише, Фарамир, ты же это любишь, уж я-то знаю. Почувствовать на его шелковой коже вкус масла, и пота, и жемчужную горечь Боромирового семени. А потом, когда он расслабится, войти к нему, неотрывно глядя в бесстыжие глаза его брата.
И круг замкнётся.
Он знает, что так не бывает.
Вот так, должно быть, и сходят с ума. Уже всякий стыд потерял…
Эта восхитительная прелесть опасности, эта музыка на оголённых нервах – ведь он не очень-то и хочет, чтобы всё разрешилось. С каждым днём он осыпается всё больше, всё глубже съезжает под откос – нет, он уже не хочет искать выход.
Откуда в нём это? Ведь не было же раньше такого, ведь всегда он делал именно то, что положено, всегда поступал, как правильно. Собственно, он никогда и не хотел поступать иначе. Честь, совесть, добродетель. Чистота, верность, непорочность. Преданность, забота, любовь. Пустые сочетания букв, гулкие оболочки слов.
Закатилась, ухнула вдруг за горизонт его неизменная путеводная звёздочка. Уплыла с его небосвода навсегда. И с того дня в нём будто бы развязалось что-то.
Или, может быть, просто кончились силы.
Возможно, если – когда – они узнают, они поймут.
Конец | 59 |
Заячьи уши и три дня | ООС, Стёб | Лави шёл по коридору главного управления..хотя..шёл-это не то слово он подпрыгивал на каждом шаге,напевая что-то чуть хрипловатым голосом,иногда пискляво,когда пытался перейти на фальцет. Да и Лави-не совсем то слово..скорее можно было подумать,что слова Канды оказались пророческими и рыжий превратился в кролика,при этом выглядящего несомненно очень глупо.
На Лави было коротенькое платьице с пышной юбкой и воланами на груди,несомненно спёртое у Линали как и чулки,откуда он взял пушистенькие заячьи уши и хвостик оставалось загадкой..вряд ли они выдавались вместе с новой версией формы в главном управлении.
-Усаааагиии!!!-Аллен пытался найти Лави и звал его по единственному имени,на которое он теперь отзывался,а всё из-за очередного зелья Камуи,как это не банально
В то же самое время в управление с очередного задания возвращался усталый,голодный и злой Канда Юу. Об изменениях,произошедших с единственным другом он пока не знал
-Это чё за хрень такая?!!!!
-Кажется нашёл-вздохнул Аллен. Кому принадлежит громогласный рёв ясно как день,надеюсь он его не испугал..или её,чёрт теперь разберёт
Аллен выбежал из-за угла и застал замечательную картину
Лави, стоя на коленях жмётся в угол,юбка на нём слегка задралась и судя по кружевным трусикам он спёр у Линали ещё и бельё. Над ним нависал ничего не понимающий Канда и пытался ором выбить из рыжего какого он здесь делает в таком виде
-Канда,пожалуйста успокойся-не видишь ты напугал Усаги
-Аллен!-пискнул предмет спора,заползая за ноги спасителя
-Мелочь,объясни какого хрена тут происходит?!
Разрушитель Времени решил не обращать внимание на оскорбление,Канда действительно не понимает что происходит, к тому же явно не в духе после последнего задания
-Лави выпил какую-то бурду в кабинете Камуи и теперь он такой-отзывается только на Усаги,любит тортики,морковный сок и носит платья и..хм..по-видимому всё остальное
-Где он достал заячьи уши?
Аллен пожал плечами,поглаживая по рыжим вихрам всё ещё жмущегося к нему парня
-Аллен,я его не знаю..он плохой?
Блондин хмыкнул
-Нуууу,как тебе сказать..
-А вроде такой красавчик! И волосы классные..тоже такие хочу-насупился Усаги-Ты каким шампунем пользуешься?
Аллен честно пытался не расхохотаться
-Я мою голову хозяйственным мылом-почему-то на полном серьёзе ответил Канда
Вот тут Уокер не выдержал и заржал согнувшись пополам
-Мелочь,где Камуи?
-Хахахаха..оооой...в кабинете,наверное
-А ну-ка пошли..Усаги-Канда протянул руку к рыжему,но тот мелко задрожал и снова вжался в угол
-Ааааа!!!!Насилуют!
-Насилуют?!-зачем-то повторил Канда.-Да кому это..
Рыжий жался в угол,на нём было белое с красными цветами платьице,заячьи ушки смотрелись очень забавно, а выглядывающие из-под юбки трусики очень соблазнительно. И вообще он сейчас был жутко милый..очень-очень милый..так и хочется затискать!
-..нужно
Канда присел на корточки и улыбнулся. Не ухмыльнулся с видом хищного зверя,а по-настоящему улыбнулся. Складки между бровей разгладились,а лицо стало сияющим и по-настоящему красивым
-Ой!-Лави неуверенно потянул руку к его лицу
-Я тебе не причиню вреда и насиловать я тебя не собираюсь
-Юу!
-Узнал?
Аллен был откровенно говоря в шоке-раньше Канда за упоминание собственного имени,к слову столь же красивого как и его обладатель, обещал на ленточки порезать! Впрочем..может он и правда рад,что его наконец признали
Рыжий помотал головой
-Неа..но знаю,что тебя зовут именно так
-Пошли к Камуи
-Ладно-парень почему-то покраснел
-А ты меня понесёшь? У меня ножки болят!-он сделал умильное личико и провёл рукой по ноге как бы невзначай задирая подол ещё выше
-Эээ..ладно,иди сюда
Абсолютно счастливый Лави уютно устроился на руках у друга
-А ты ещё красивей,когда улыбаешься
-Мм..спасибо-Канда не знал как реагировать на это недоразумение
Усаги потёрся о его грудь и томно вздохнул
-А ещё ты сильный. Мне кажется,что мы подружимся,да?
-Конечно
Через несколько минут они пришли к Камуи. Всё это время рыжий строил глазки и сыпал комплиментами. Канда мог только краснеть и пытаться идти быстрее
Дверь в кабинет распахнулась с пинка-руки у Канды были заняты совершенно разомлевшим другом
-Камуи,мать твою!
-Привет Канда,надеюсь отчёт уже готов?
-Чёрта лысого!
-Канда донёс меня,правда он очень милый,Камуи-сан?
Японец вздохнул и усадил Лави на диван
-Да,это было очень мило с его стороны,Усаги
Рыжий потёрся о его щёку и поцеловал в неё,слегка покраснев и потянув его за шею
Канда отстранился и повернулся к Камуи,доставая Муген из ножен
-Как долго эта хрень-он махнул в сторону весело покачивающего ножками Усаги -будет продолжаться?!
-Ну..дня три,не меньше
-Как ты его ,чёрт бы тебя подрал , заставил выпить свою бурду?
-Нуу..я сказал что он примет свой самый сексуальный облик
-Охерееть!
-Ну разве это не так, Канда-кун?-очки Камуи хитро блеснули-Знал бы ты сколько до него домогались..Лишь Аллен его защищает и старается постоянно быть рядом
-Так вот почему он орал про изнасилование..
-Именно..но Аллен-кун сегодня уезжает на задание,так что позаботься о нём,хорошо?
-Ох,ладно!
Они сидели в столовой,Уокер уже успел уехать,но благодаря Канде очарованные поклонники Усаги ограничились лишь тортиками,которые таскали и иногда удостаивались возможности поцеловать ручку рыжему сердцееду
Канда старался реагировать спокойно,ведь ухаживаний этих идиотов не избежать,пока его друг в таком виде. Японец всегда был немного фаталистом..но вот последний ухажёр имел все шансы быть разрезанным пополам.
Чёртов блондинистый улыбчивый идиот встав на одно колено протянул Усаги букет роз и краснея спросил
-Усаги-тян, ты будешь со мной встречаться?
Лави замер с десертной вилочкой у рта. Изумруднй глаз забавно распахнулся
-Нет! Я буду встречаться только с Кандой-куном
-Но-но почему?!
-Давай сюда цветы и иди,я тебе отказываю,это всё!
Парень разочарованно вздохнув встал с колен и оставив букет на столе понурив голову вышел из столовой
-Ты какого чёрта это сказал?
-Ммм..не ругайся!-изумрудный глаз наливался слезами
-Успокойся..Усаги..какого..хмм..зачем ты это сказал?
-Потому что это правда! Я бы стал встречаться с тобой,если бы ты предложил,но ты не предлагаешь-он тяжко вздохнул
-И почему-же?
-Ты самый-самый красивый! И сильный..замечательный!-он покраснел и подцепил вилочкой клубничку-Попробуешь?
-Я не люблю сладкое
-Ну пожааалуууустаааа..не обижай меня!
-Ладно чёрт с тобой-он открыл рот и позволили положить в него клубнику щедро сдобренную взбитыми сливками
-Вкусно?
-Да-честно ответил он. Раньше японец клубнику никогда не пробовал, а тем более со взбитыми сливками. Это оказалось на удивление вкусно
-А бисквитик хочешь?
-Нет,он вредный. Фрукты хотя бы полезные
-Мм..мне в библиотеку пора,а то старик будет ругаться!
-Ты до сих пор занимаешься?!
-Да ,а что я выгляжу настолько глупым,что не могу быть учеником книжника?
-Вовсе нет
По правде говоря он выглядел скорее как капризная девица,чем как высокоинтеллектуальный парень
Как ни странно Лави не утерял не грамма своих интеллектуальных способностей и казалось занимался даже усердней обычного. Может потому что его теперь не занимали мысли о пышно грудых девицах?
Вечером он явился в комнату Канды
-Можно я у тебя посплю?
-С чего бы?-хозяин комнаты реагировал почти спокойно,несмотря на внешний вид приятеля
На Усаги была узкая пижамная курточка с воротником-стоечкой и кружевом, украшенная кремовыми розочками и шортики..слава Господу широкие,но непозволительно короткие
-У моих дверей поклонники толпятся,а под окном воют серенады-спать невозможно!
-Ладно,проходи!
-Я тебе принёс плату за постой-улыбнулся Лави,доставая из-за спины блюдо с клубникой,политой взбитыми сливками
-Вовсе не надо было..
-Да ладно! Тебе же понравилось,так что ешь!
-Спасибо— буркнул брюнет и устроившись в подушках,что лежали на полу принялся за еду
Лави примостился в его ногах и с улыбкой наблюдал . Иногда Канда облизывался,или откусывал зубами кусочек особо крупной ягоды,но когда он капнул на руку сливками и начал облизывать пальцы рыжий не выдержал и притянув к себе руку слизал лакомство,облизывая огрубевшие от тренировок кончики пальцев,прикусывая и заглатывая полностью
-Усаги?
-Мм..?
-Там уже давно нет взбитых сливок
-Ты вкуснее-Лави соблазнительно выгнулся и продолжил занятие,удерживая его за запястье
-Усаги !Прекрати это немедленно или убирайся к чертям!
Рыжий отстранился и захныкал в ладони,слегка всхлипывая
-Ты меня совсем не лююююбииишь!
-О Господи-Канда воздел очи горе-За что мне всё это?
-Я не красивый,я тебе противеееен-завывал Ученик Книжника
-Иди сюда,чудо!Вовсе ты мне не противен! Просто кое-кому рыжему надо учиться держать либидо при себе
Лави перестал прятать личико и уставившись на него захныканным и покрасневшим глазом потянул руки. Канда усадил его на колени и принялся приглаживать растрёпанные вихры.
-Успокоился?
-Угу..а я красивый?
-Да-да,красивый
-А ты не врёшь,чтобы меня успокоить?-рыжий уставился на него с сомнением и недоверием
-Не вру, Усаги. Ты замечательный
-А почему ты тогда не предлагаешь мне встречаться?
-Потому что мы оба парни,чёрт возьми!
-И что?
-Это противоесстесственно!
-Для любви нет преград!-уверенно заявил Лави
-Вот именно,для любви..а ты только что что пытался проделать?
-Я..я хотел продолжать ласкаться вот и всё..
-Расскажи кому другому
-Правда! Я невинен!
Канда чуть не заржал в голос-прежний Лави скорее умер бы,чем признался в подобном
-Ты девственник?
-Угу-кивнул парень,пристраиваясь у него на груди-Слышал бы ты,что предлагал мне Кросс,пока не уехал
-Могу себе представить
-А ты?
-Что я?
-Ну..
-Нет,я не девственник
Лави весь подобрался и рассвирипев выкрикнул
-Ах ты прошмандовка!Ты мне изменяешь!
Гнев рыжего казался настолько праведным,что Канда начал оправдываться
-Это было до тебя!
-Ну конечно,тогда откуда это?!
Усаги указал на след свежего засоса,который Канда не посчитал нужным прикрыть,находясь в своей комнате. Японец слегка смутился -перед уходом из селения он действительно повалял парочку селянок по стогам
-Они ничего не значат
-Они?!-взревел инфернально злой парень-Ах ты развратник!Изменник!-он начал мелко колотить кулачками по его груди
-Не помню чтобы мы встречались! Какое право ты имеешь предъявлять мне претензии?
-Но..но я..ты такой красивый!-он уставился на брюнета с любовью и восхищением-Тебе что-то во мне не нравится? Я исправлю, только скажи!
-Ничего мне не нужно! Отвянь!
-Зато мне нужно-он решительно потянулся вперёд и накрыл его губы своими,сильнее вжимаясь и припирая мечника к стенке
-Мммрф!-изрёк он в попытке отстраниться,но ничего не выходило-сила хозяина Молота осталась при нём
Рыжий настойчиво поглаживал его живот,заведя обе руки вверх,чуть прикусывая губы. Судя по ощущениям Канды тот был уже порядком возбуждён и сладко постанывал,закатывая глаз. Нацеловавшись вдоволь он выпустил приятеля и «прощально» проведя языком по нижней губе обнял нежно,но крепко
-Вот видишь,ничего я не хотел! Просто по нежничать..ты такой сладкий!
-Пошли спать-Канда игнорировал собственное возбуждение,объясняя его естественной реакцией организма на прикосновения,поцелуи и ласки.
-Ну ладно,я у стеночки!
-Эй! Ты куда полез? Это моя кровать!
-Но тут другой нет!
-И правда..ладно,ложись и спи
Рыжий послушно улёгся и наблюдал за тем как Канда привычно стягивает с себя одежду
-Вау!
-Чего?
-Да ты плейбой, Юу!
-Многие с тобой согласятся-самодовольно хмыкнул брюнет,забираясь в постель
-А..эти многие правда ничего для тебя не значат?
-Правда
-Тогда почему?
-Что почему?
-Я не понимаю,как можно заниматься этим без любви!
-Легко и просто
-Хмм..а не хочешь сделать это со мной?
-Ты с дуба рухнул?
-Тебе же всё равно с кем,а ты...мне очень нравишься..я лю..
-Так! Заткнулся,отвернулся к стенке и уснул!И слёзы на этот раз на меня не подействуют!
Лави послушался,но всё равно тихонько похныкивал,пока Канда со вздохом не обнял его сзади. Угревшись на широкой груди Усаги уснул.
Канда проснувшись долго смотрел на растрёпанную рыжую макушку с дурацкими ушками,которые тот отказался снимать даже на ночь
-Два дня-напомнил он себе в слух-ещё два чётровых дня!
Он умылся и пошёл будить своего новоявленного соседа. Тот похоже разговаривал во сне
-Юу...я люблю тебя Юу..только не уходи..только ты меня понимаешь..Юу..ммм.. дурачёк,прекрати,кто-нибудь услышит..Юу..не туда...ммнн..
-Что снится этому извращенцу?Усаги,поднимайся!
-Юу...дааа..ммм..
-Просыпайся,твою мать!-Канду изрядно заводили эти постанывания,то как он извивается во сне
-Ой!-Лави резко сел в постели-уже утро?
-Да и мне пора на тренировку
-Я с тобой
-Ты драться со мной собираешься?
-Почему нет? Я достаточно силён,чтобы добиться твоих нежных и сладких поцелуев
-Иди переодевайся и в зал
-Давай договоримся-если я выиграю,то ты позволишь мне себя целовать сколько захочу!
-Идёт,а если выиграю я,то ты исполнишь любое моё желание
-Договорились!
Канда пришёл первым и начал разминаться,высвобождая суставы,разогревая и растягивая мышцы.
-Ох..-раздалось сзади
Канда повернулся и подавил собственный вздох. Лави выглядел просто потрясающе-на нём были широкие брюки с кружевными вставками и высокой талией,обёрнутой широким кожаным поясом и белая блузка с воланами, воротничком-стоечкой,камеей и многочисленными кружевами. На потрясающе маленьких для парня ножках красовались атласные балетки.
В его руке был молот,чуть уменьшенный в сравнении с обычным размером.
-Начнём?-улыбнулся он. Похоже на его губах блеснул прозрачный блеск,а глаз был подведен чёрным,от чего казался ещё больше
-Начнём
Лави двигался непривычно,непредсказуемо и намного более изящно,чем обычно. Канда за ним конечно поспевал,но с трудом. Ложный выпад,подсечка и Канда упал на спину,перед глазами блеснуло навершие молота
-Ха! О сильнейший экзарцист Ордена,я тебя победил!
-Видимо да..будь добр,убери мухобойку от моего лица, Усаги
-Как скажешь-рыжий опустился на него сверху
Канда попытался вывернутся, но его остановил голос Книжника Младшего
-Э нет! Мы поспорили,так что не сопротивляйся
Канда вздохнул,но подчинился. Они и правда поспорили
Поцелуи,нежные и ласковые,рыжий задрал на нём безрукавку и еле касаясь провёл по животу,чуть надавил отросшими коготками на бока,оставляя неглубокие следы и приятную дрожь во всём теле.
Японец запустил руку ему в волосы и притянул ближе,углубляя поцелуй. Если уж попал в подобную ситуацию-надо наслаждаться
Лави резко оторвался от него и укоризненно указал куда -то в район паха
-Ты о чём это думаешь?
Канда с ужасом осознал,что очень возбуждён
-А о чём можно думать,когда на тебе восседает нечто столь восхитительное?И целует и елозит и залезает тебе по одежду,м?
-Восхитительное?Я тебе нравлюсь?
-Ты всё для этого делаешь,а я не железный
-А я тебе раньше нравился?
Брюнет задумался
-Не уверен..да это сейчас и не важно. Иди ко мне
Ночь третьего дня стала самой тяжёлой. И не потому что Лави,едва потеряв свою драгоценную девственность буквально терроризировал Юу,не давая проходу и норовя зажать в любом тёмном углу,нет..просто назавтра дествие этой хренаты закончится и Лави придя в себя станет его призирать зато что мечник не устоял,не смог потерпеть три чёртовых дня
-Юу..я люблю тебя
-Я тебя тоже, Усаги-это было чистейшей правдой. Два дня он был непозволительно,бессовкстно счастлив.
-Спокойной ночи,мой ангел
-Спокойной ночи,Лави
-Что тут чёрт подери происходит?!!-примерно такой речетатив,разбавленный отборнийшим матом разбудил Канду
Проснулся. Конец идилии
-Что помнпишь7-спросил Канда,приглаживая волосы
-Всё! Сука,извращенец,фетишист! Не мог подождать три дня?!
-Раз помнишь-так нечего спрашивать. Ты меня чуть ни насиловал при каждой встрече,вот я и не выдержал
-СССука!
-Но-но,давай без оскорблений
-Бляяяя...как мне теперь людям в глаза смотреть?
-А не похуй?
-Блять!Моя репутация бабаника чертям под хвост..сука!
-Да что ты заладил..скорее кабель
-О!Это точно! У меня из-за тебя тперь и задница болит!
-Нечего было ей так активно насаживаться,когда мы..
-Избавь от одробностей,молю! Я всё помню-он понурив голову сел на кровати
-Тогда забудь как страшный сон и живи дальше
-У меня идеальная память,гений!
-Хм..
знаешь что самое отвратное?
-Что же?
-А то..что я тебя скотину патлатую люблю..а ты мной воспользовался
-Чего?!
-Что слышал..ладно,пошёл я. Спасибо за гостеприимство
-СТОЯТЬ!!!-взревел японец хватая приятеля за рубашку
-Что ещё?
Канда вглядвался в лицо Лави,будто пытаясь понять врёт тот или нет.Потом взял его лицо в ладони и поцеловал-страстно,властно,вкладывая в поцелуй всю страсть,всю нежность,всю любовь..
-Ч-то это было?
-Идиот .ты мой и точка,обсуждению не подлежит-он уронил приятеля на кровать и навалился сверху,подавляя любые намёки на сопротивление
Вечером того же дня Аллен вернулся с задания,надеясь застать всех своих друзей в нормальном(насколько это возможно в их случае) состоянии. Куда там! Если бы он не был седым,то посидел бы сегодня.в тот самый момент,когда вошёл в священное для себя место-столовую
За отдельным столом сидели канда и Лави,коло них на раскладном стульчике прмеостился находящийся в кавае Тидолл и зариовывал этих двоих..а эжта парочка,теперь уже совершенно точно парочка..
Канда сидел широко разведя ноги,у него на коленях примостился Лави,слава Богу одетый по-нормальному. Он жался к груди брюнета,поиминутно скармливая ему клубничку,щедро сдобренную взбитыми сливками. Тот послушно ел,щурясь от удовольствия и благодарил за каждую ягодку лёгким поцелум.
Им походу было абсоолютно положить,что вся столовая пускает на них слюни,а неудавшиеся поклонники Усаги бьються в истерике..они просто счастливы и не собираються это скрывать! | 16 |
Сгоревшее кленовое дерево | Ангст, Нецензурная лексика, ООС | Канада стоял у закрытой двери кабинета Англии и продолжал колебаться. Хоть Квебек и убедил его в необходимости этого шага, но он немного волновался по этому поводу. Он не был до конца уверен в своей силе. "Нет, я должен, клён.. Хватит терпеть такое гонение на мои французские корни.. я имею право видеться со своим отцом..." И Мэттью тихо постучал в дверь кабинета:
— Мистер Британия? Можно войти? Это Канада...
— Канада? Да, заходи — Англия отвернулся от окна, в которое смотрел. Его взгляд был мутным и каким-то.. пустым.
Уильямс, тогда ещё лишь шестнадцатилетний пацан, вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь:
— Вы не получали на днях письмо?
— Письмо? — Англия с мгновение задумался, а затем отрицательно покачал головой — нет, не получал... А что там было? Что-то важное?
— Да.. — Канада незаметно сжал спрятанную за спиною руку в кулак — там было моё прошение о независимости, клён...
— Независимости? — голос Англии стал холодным как лёд.
— Да, и я пришёл, чтобы сказать, что если Вы не позволите мне стать независимой Республикой Канада, то я буду сражаться за это...
Англия с минуту молчал. А затем его переполнила ярость и обида. Он пнул стул, на котором недавно сидел:
— Не рассчитывай, что получишь её! — Англия быстро подошёл к, чуть дрогнувшему, Канаде и заглянул ему прямо в глаза — Америке, может быть, это и удалось, но ТЕБЕ я не позволю уйти!
Сначала в глазах Мэттью блеснул страх, но затем он сменился ледяным холодом:
— Тогда я бросаю Вам вызов, Мистер Британия...
Канадские патриоты под руководством Луи-Жозефа Папино, неудовлетворённые своим бесправным положением, направили в Лондон резолюцию, требующую больше прав. Отказ Лондона привёл к Восстанию патриотов 1837 года и провозглашению независимой Республики Канады. Эта попытка революции была жестоко подавлена английской армией. Многочисленные деревни Монтережи были сожжены, а патриоты были повешены.(Википедия)
Глубокая рана в боку невыносимо болела. Из неё хлестала кровь, окрашивая руки Канады в ало-красный цвет. Он полулежал перед Англией и чувствовал на себе его презрительный взгляд:
— Ну что? Сдаёшься или нет? — Канада тяжело дышал и еле слышал слова Англии из-за ливня — я могу прикончить тебя прямо сейчас...
Не испуг. Не слабость. Может.. робость? Смирение? Нелюбовь к сражениям? Мэттью не знал, что именно, но что-то заставило его опустить взгляд, и закрыть глаза, чтобы не заплакать:
— В.. В.. Великобритания-сама.. — голос Канады был еле слышен — я.. я.. — по грязным щекам непроизвольно потекли слёзы — я сдаюсь... — и что-то внутри Мэттью навеки сломалось.
— Ну вот и славно — Англия опустил мушкет -ты жалок.. — Мэттью вновь промолчал — поднимайся и идём.. Отныне всё будет по другому, Канада...
Канада был не в силах подняться из-за открытой раны в его боку. И Англии пришлось ему помочь. Мэттью молчал, лишь скрыв глаза под мокрыми грязными волосами, которые раньше так были похожи на волосы Францисса.
— Запомни, Канада.. Отныне ты не более, чем моя колония.. — ледяным тоном продолжил Англия — запомнил?
— Д.. да.. Великобритания-сама... — голос Канады был даже ещё слабее и тише, чем он был раньше. Он лишь поднял взгляд куда-то вперёд, и увидел пепелище и жаркий огонь горящих деревень. И в этом пожаре горело кленовое дерево.. то-самое кленовое дерево, под которым в детстве Англия согласился стать другом Канады... И он не мог ничего сделать.. Он.. Жалок...
— Клён.. сгорел.. — одними губами проговорил он...
— Что? — голос Артура предательски дрожал.
— Ничего... — Канада покорно опустил голову....
***
Мэттью сидел за столом. Всё тело до сих пор чуть ныло от побоев. Да, ему сильно досталось после драки с Англией. Очень сильно. Чем Англия его бил? Неужто, просто кулаками? Мэттью чуть наклонил голову набок. Шейные позвонки неприятно хрустнули, и всё тело ответило на это движение тупой болью.
Но Канада переживал не только за себя. Квебеку тоже досталось. Как одному из главных агрессоров против Англии. Он до сих пор не совсем пришёл в норму.
Мэттью положил перо на стол. Нет. Он не мог что-то писать. На него налетели недавние воспоминания.
Он отчётливо помнил как Франция пришёл к нему, раненому, лежащему в синяках и кровоподтёках на своей кровати, щедро окрашенной его собственной кровью. Тёплые заботливые нежные руки его отца тогда так мягко поладили его по побитой спине и бокам. Он пел ему что-то на французском. Он слушал его еле различимые из-за слёз и всхлипов слова и лишь нежно обнимал. И от него так приятно пахло розами.
А когда Мэттью, наконец, успокоился спросил:
— Я еду к Англии. Хочешь, я ему отомщу за тебя?
Мэттью испуганно поднял взгляд на своего отца. В глазах Францисса читалась ненависть и полная готовность прямо сейчас проткнуть Англию чем-нибудь острым.
Но Канада не хотел этого. Он лишь взял Францию за руку и, подняв взгляд, попросил:
— Отец.. – сейчас это звучало так слабо и по-детски беспомощно – ты не мог бы найти в Монтережи кленовый листик и принести Великобритании-сама?
— В Монтережи? Почему именно там?
— Он сам всё поймёт.. пожалуйста, отец, сделай так..
Франция всё понял. Знак Канады – кленовый лист, олицетворяющий собой единство. Протянутая ладонь другим государствам.
Он всё ещё хотел быть для Англии другом.
Раздался стук в дверь, выведший Канаду из своих мыслей. Он резко поднялся и, не обращая внимания на резко обострившуюся боль в теле, подошёл к двери и раскрыл её.
— В.. Великобритания-сама? – Канада, чуть вздрогнув, покорно склонил голову и раскрыл дверь перед Англией.
Тот, в свою очередь, как-то виновато посмотрев на Мэттью, зашёл внутрь, сжимая что-то в руке за своей спиной.
— Не надо, Канада.. Мэттью.. – Англия положил руку на плечо Канады и тот невольно поднял на Артура испуганный взгляд.
— Вы что-то хотели, Велико..
— Зови меня Англией.. просто Англией, Мэттью..
Канада совсем запутался. Конечно, прошло уже больше трёх недель (тридцати лет) после той стычки между Канадой и Англией, но чтобы так…
— Хорошо.. Ве.. – Канада осёкся – Англия-сан, клён..
— Я.. Мэтт.. я многое осознал за это время и.. – он протянул что-то, вновь опустившему взгляд, Канаде. Тот, в свою очередь, не удержался и поднял взгляд. В руках Англии был почерневший по краю, испачканный в чьей-то крови кленовый лист. Лист с того-самого дерева из деревеньки Монтережи.
— Это..
— Одна хорошо знакомая тебе страна сказал мне, что мне нужно относиться мягче к моим колониям..
Канада заглянул в глаза Англии. В его зелёных глазах вновь плескалась жизнь. Они уже не были мутными, и теперь были похожи на свежую листву деревьев, сквозь которую пробивалось утреннее солнце.
Сквозь листву многолетних дубов и кленовых деревьев пробивалось утреннее слонце.
— Фланцисс-нии-чааан! Фланцисс-нии-чаан! – тихий голосок малыша-Канады отражался эхом в большом лесу. Он сказал Англии, что найдёт Францисса. Но его не было. Вскоре он увидел силуэт сидящего под деревом Англии. Он.. ходил кругами?
— Я будто шёл по кругу.. – Англия крутил листок в руках – и никак не мог понять, почему все стремятся меня покинуть.. но, впрочем, не важно.. Канада-кун. Мэттью.. Мэтт.. – Англия виновато улыбнулся и протянул Канаде кленовый листок:
— Будем друзьями?
— К.. конечно.. – и Мэттью робко взялся за кленовый лист, который ему протянул Англия.
— А знаешь, что я придумал? – Канада поднял взгляд на мягко улыбающегося Англию.
— Что?
— Моим знаком будет кленовый листик, вот..
— А моим — звёзды!! – Америка поднял руки вверх, показывая на звёзды, сиявшие на небосводе.
— Ну звёзды, это ясно, ты как всегда большой фантазёр, Америка-чан – Англия потрепал Альфреда по голове, — но, почему кленовый листик?
— А потому что он похож на ладошку, протянутую другим государствам.. Как вопрос: «Будем друзьями?» — и Канада с наивной улыбкой протянул листок Америке и Англии.
— Даа!! – Америка схватился за черенок листика:
— Мы будем лучшими друзьями! Да, Англия-нии-чан?
— К.. Конечно.. – Артур тоже взялся за черенок листка, подумав, какие же у него прекрасные братья.
— Ах да, Канада.. – Мэттью поднял, начавшие слезиться, глаза на Англию, сжимая в руках обгоревший кленовый лист, — если хочешь.. я.. дам тебе независимость..
Что-то пробило всё нутро Мэтта насквозь. Он на минуту задумался и опустил взгляд. А через минуту с улыбкой сказал:
— Не нужно, Артур-сан.. ведь тогда Вы останетесь один.. а никто не хочет быть одиноким… Хоть то дерево и сгорело..клён…
— Кстати... с днём рождения тебя, Мэттью...
Акт о Британской Северной Америке от 1 июля 1867 создаёт доминион под названием Канада, разделённый на четыре провинции: Онтарио, Квебек, Нью-Брансуик и Новая Шотландия. Канада получила право формировать собственное правительство, не выходя из состава Британской империи, то есть фактически получила независимость. (Википедия) | 63 |
Будь моим | AU, Романтика | Сезон дождей начался раньше обычного. Машины стояли в пробках, пешеходы торопились по всем сторонам, в надежде скрыться от проливного дождя. По улицам неслись огромные потоки воды, сбивая у обочин кучи веток. Ветер практически сгибал деревья, вырывал из рук у прохожих зонтики и еще сильнее нагонял тучи. Мрачное, темное небо невыносимо давило своей тяжелой серостью. Щедро залитые водой улицы быстро пустели…
А он, опустив голову, все так же медленно брел по лужам, утопая в них чуть ли не по колени. Крупные капли дождя стекали по его светлым волосам и падали на асфальт. Сильный ветер развевал его плащ, заставляя сжиматься от холода. А он все так же медленно брел по лужам, все ниже опуская голову от тяжести своего одиночества. Он не замечал ничего вокруг: ни усиливавшегося ливня, ни поднявшейся бури, ни сломанных светофоров, ни тускло освещающих дорогу фонарей. Его не волновало, что он остался один на один со стихией. Он привык. Он всегда был один.
Парень мечтательно улыбнулся своим мыслям и сильнее закутался в плащ. Он просто любил дождь. Он просто чувствовал себя чуть мене одиноким, когда ветер трепал его шикарные волосы. Он просто чувствовал себя чуть более счастливым, когда капли дождя скользили по его прекрасному лицу, как бы смывая его боль и слезы.
В жизни молодого человека было все и ничего: да, он был лидером и создателем легендарной группы X-Japan; он был невероятно талантливым композитором и писал потрясающие песни; он был первоклассным пианистом и неплохим драммером; он был богатым и знаменитым, он был знаком с самыми известными людьми в мире… но у него не было человека, с которым он мог бы разделить свою жизнь и все, что в ней было.
К тому же, он все еще не находил себе места после распада группы, ставшей семьей для всех ее участников и все еще чувствовал пустоту в сердце после столь раннего ухода хидэ. А еще он безумно устал. Йошики уже надоели постоянные приставания со стороны начинающих групп. Большинство из них были абсолютно бездарны, но все равно хотели видеть своим продюсером именно его – великого Хаяши-сана.
Вдруг Йо опять мечтательно улыбнулся – он вспомнил одну-единственную индис-группу, продюсировать которую он сразу же согласился. Dir en Grey.
Во-первых, он увидел в ребятах огромный потенциал и искреннее желание пахать для воплощения своей мечты в реальность, а во-вторых… Экс-лидер Иксов еще раз улыбнулся, вспомнив главного виновника данного «торжества» -— Каору. А во-вторых, он просто не смог устоять перед обаянием и красотой молодого гитариста.
Йошики просто с ума сходил от огромных темных глаз Ниикуры, они манили его, затягивали… Хаяши-сан просто тонул в этих глубоких глазах.
Йо-сама не торопясь свернул в какой-то скверик. Небольшие фонари тускло освещали тропинки. Вокруг не было ни души. Йо-чан промок до нитки, но ему было плевать на это. Он брел по аллее, глядя себе под ноги.
Шум дождя и ветра, грохотание грома, скрип ветвей деревьев и едва слышный гул сирен волшебным образом сливались и отзывались в сердце мужчины песней «X». Йошики сильнее сжал зубы, в надежде заглушить щемящую тоску в сердце.
Внезапно экс-лидер Иксов увидел на дорожке тень другого человека. Хаяши-сан поднял голову и обомлел: навстречу, опустив фиолетововолосую голову, медленно брел Ниикура. Йошики ожидал увидеть кого угодно, но только не Каору, занимавшего все его мысли. Драммер практически мгновенно сориентировался и, придумав коварный план, , выговаривая каждое слово, сказал:
— Добрый вечер, Ниикура-сан. И что вы делаете здесь в такую погоду, зная, что завтра у вас запись?..
Лидер Dir en Grey остановился и медленно поднял взгляд на своего продюсера. Даже в царившем полумраке Йо-сама увидел, что глаза Као были наполнены слезами.
-— О, Ками-сама… — только и смог выговорить продюсер.— Каору… что с тобой? Као… — ответом послужили едва слышные всхлипывания.— Као…
Йо лишь на мгновение растерялся, но тут же взял ситуацию в свои руки и бережно прижал к себе худенькое промокшее тело гитариста. Он нежно гладил его фиолетовые волосы, подрагивающие плечи, мокрую, холодную спину. Он находился просто в эйфории, осознавая, что наконец-то этот маньяк-трудоголик оказался в его объятиях.
— Всё хорошо. Успокойся. – Йошики нашептывал слова утешения своему возлюбленному.— Всё… Пойдем ко мне? Выпьешь чаю, согреешься, переоденешься. Все-таки мой дом намного ближе, чем твой… — тут же начал оправдываться Хаяши-сан, обнимая Каору за плечи. – Пойдем…
Ниикура судорожно кивнул и поплелся вслед за продюсером.
* * *
Квартира Йошики поражала воображение Каору – она не особо отличалась от знаменитого дома Хаяши в ЛА. Разве что по размерам дом был чуточку больше.
— Ого! – только и смог выговорить лидер диров. – Йо-сама, здесь так красиво…
— Спасибо, — скромно ответил драммер, заметив, что Ниикура приободрился. – Так, иди прими горячую ванну, а я найду для тебя сухую одежду.
Продюсер проводил Као в искомую комнату и, открыв воду, оставил гитариста наедине с ванной, в которой кроме него могли поместиться все диры, вместе с продюсером. От воспоминаний о группе у Каору защемило сердце. Точнее от воспоминаний об одном из участников Dir en Grey.
«Ох, Тошия… Как же вовремя ты вторгаешься в мои мысли… И почему именно ты? Ну разве я не мог полюбить кого-нибудь другого? Да хотя бы Шинью!!! Было бы правдоподобнее...
Почему я теперь должен так страдать?.. Говорят, муки – расплата за все то хорошее, что было в жизни. Интересно, когда это я успел пережить СТОЛЬКО счастья? Как же трудно с тобой… Прости, Хара, что вмешиваю тебя во все это…»
С тяжелыми мыслями Ниикура улегся в ванной, прикрыв глаза рукой. Перед его мысленным взором предстал любимый басист: вот Тошимаса мило улыбается, поправляя коротенькую юбочку, вот он сосредоточенно перебирает струны баса, разучивая новую партию; а вот трогательно прижимается к Даю, подняв на него восхищенный взгляд…
Каору скрипнул зубами и открыл глаза, уставившись на белоснежный потолок.
— О, Ками-сама, почему все так плохо? – вздохнул гитарист, с головой погружаясь в воду.
* * *
Йошики был вне себя от радости, от того что его возлюбленный сейчас в его доме, так близко… Он находился на грани истерики, пытаясь найти хоть что-нибудь из одежды, для Као. Почему-то он сомневался, что Ниикура наденет его брюки из лакированной кожи.
Наконец-то Хаяши-сану удалось откопать приличного вида джинсы, относительно теплую рубашку и, надеясь, что все это не особо сильно будет болтаться на лидере Dir en Grey. Он взял огромное мягкое полотенце и отправился в ванную комнату.
— Каору, я могу войти? – постучавшись, спросил продюсер. Ответом послужило тихое «да». Драммер вздохнул, собрался с мыслями и открыл дверь.
Гитарист лежал в ванной, по шею в воде, глядя прямо на вошедшего экс-лидера Иксов. Йошики судорожно сглотнул и сделал несколько робких шагов к Ниикуре.
— Кхм… Я… я вот принес тебе одежду… и полотенце… — смущенно краснея и заикаясь, произнес Хаяши-сан.
«Ксо, что же такое? И почему это я веду себя с ним как девица нецелованная?!» — зло подумал клавишник, в смущении уставившись в пол.
— Спасибо, Хаяши-сама,— устало ответил фиолетововолосый парень.— Хаяши-сама…— Каору потупил взор,— а вы… вы не уделите мне потом несколько минут?..
— Ниикура, для тебя…— с энтузиазмом начал драммер, но тут же понял, ЧТО он чуть не ляпнул и быстро исправился, продолжая разговор своим обычным тоном,— ну, я постараюсь.. Хороший руководитель должен заботиться о своих подчиненных и уделять им время. Так что, — Йо-сама развел руками,— милости прошу. Я пойду… чай поставлю. Буду ждать тебя на кухне. – И, опустив голову, блондин мгновенно выскочил за дверь и, захлопнув ее, тихо сполз по стене.
Отец J-ROCKа мысленно корил себя за то что он чуть не спалился.
«Эх, надо было все-таки больше с Киёши общаться… Глядишь, он бы обучил меня основам конспирации.»
Йошики в сердцах сплюнул, уронив голову на руки.
Внезапный телефонный звонок отвлек продюсера от увлекательнейшего занятия самобичеванием. Хаяши-сан с тихим вздохом поднялся и направился в гостиную. К счастью, поиски телефона не заняли большого количества времени, ибо в доме у Йо всегда все было на своих местах.
— Я слушаю,— деловым тоном произнес клавишник в трубку.
— Привет, Йо-чан!!— радостно ответили ему «на другом конце провода»
— Джей! Безумно рад тебя слышать! Как ты там? Уже записал новый сольник?
— Пока нет. Осталось еще два трека. Слушай, у нас скоро тур по Японии начинается… Ты же придешь на какой-нибудь концерт? С Рюичи дуэтом сыграете на рояле. Или на гитаре с Ино и Сугизо…
— Ну, у меня плотный график…
— Йо-чан,— перебил драммера басист.— Йошики, я безумно соскучился. Мы практически не виделись с тех пор как… В общем давно… Йо, я очень хочу тебя увидеть… Да и все Luna Sea. Мы же по-прежнему остаемся одной семьей, даже если… Даже если X-Japan и Его больше нет…
— Джей, я… Я знаю. Я обязательно постараюсь…— внезапно продюсер изменился в лице.— Джун! Слушай, ты же не далеко от меня живешь, так?— неуверенное «угу».— Дождь уже практически прекратился… Может ты сядешь в свой «Jaguar» и приедешь ко мне? На ужин?
— Ты это сейчас серьезно?
— Ну да. Джей, что с тобой происходит, я тебя не узнаю…
— Ну, я примерно через полчаса буду, так что ты все скоро поймешь. Жди!
-Конечно! — Йошики положил трубку и наконец-то отправился на кухню.
* * *
Йошики меланхолично перебирал упаковки чая, пытаясь выбрать самый лучший. Он думал о телефонном разговоре с Джеем. Его волновало такое необычное поведение друга. Что-то с ним было не так. Вдобавок ко всему ему предстоял разговор по душам с Каору, что пугало и одновременно интересовало драммера ничуть не меньше чем поведение лидера Luna Sea.
Хаяши-сама, глубоко задумавшись, заваривал самый лучший чай, который был в его коллекции, как вдруг чья-то рука легла на его плечо. Продюсер вздрогнул от неожиданности и медленно обернулся. Прямо перед ним, смущенно улыбаясь, стоял Ниикура, в одной только рубашке. Джинсы он держал в другой руке.
« О, Ками-сама!.. Какие у него ноги!! Даже лучше, чем у Тошии…» — внезапно мелькнуло в голове у Йо.
— Хаяши-сама… — краснея еще больше, тихо произнес гитарист.— Эти джинсы на мне слишком болтаются. Хорошо, хоть рубашка оказалась достаточно длинной… А у вас размерчика поменьше не найдется?.. – с надеждой в голосе спросил лидер Dir en Grey.
У Йошики сразу же созрел коварный план.
— Разве что колготки. В которых я был на съемках фотобука NUDE. – Невинно хлопая ресницами, ответил клавишник, после чего обладатель шикарной фиолетовой шевелюры смутился еще больше.
— Ну, в таком случае я, пожалуй, буду ходить так..— дальше краснеть уже было некуда, поэтому Каору просто опустил взгляд, уставившись в пол.
— Вот и отлично,— лучезарно улыбнулся бывший лидер X-Japan, мысленно поздравляя себя с маленькой победой.— Давай, садись, будем пить чай. Ты, помнится, сообщил мне о том, что у тебя есть ко мне какой-то разговор.— Каору кивнул.— ну что же, я внимательно тебя слушаю.— Йо-сама смотрел прямо в глаза своему собеседнику, от чего тот, в лучших традициях Инорана, поспешил спрятаться за длинной челкой.
-Хаяши-сама..— неуверенным тоном начал Ниикура.— У меня к вам вопрос сугубо личного характера. Вы же старше и опытнее в этих делах…
— Ниикура, не томи!— не выдержал самый эмоциональный представитель мира Visual Kei.
Каору тяжело вздохнул и начал рассКАЗывать.
~ Хаяши-сама, я… — гитарист опустил голову еще ниже, уставившись в крышку стола.— я влюбился в одного человека… в парня… уже очень давно. А он любит другого. Дая… и у них все складывается очень даже хорошо. Они счастливы вместе… Нет, я, конечно, рад за них и все такое, но… Но мне больно, когда я вижу их вместе или просто думаю об их паре. Тошия знает о моих чувствах, но все равно продолжает прижиматься к Даю у меня на глазах.— при этих словах Йошики дернулся, как от пощечины. Ему было безумно больно. Впрочем, не в первый раз. Он привык. Каору же ничего не заметил и продолжил,— Все, что я делаю с ним на сцене, это не просто фансервис. Я только на концерте могу дать волю своим чувствам. И заодно порадовать фанатов.— слегка улыбнулся Ниикура.— Йо-сама?— грустно и с надеждой в голосе обратился к продюсеру лидер диров. Драммер поднял голову и посмотрел прямо в глаза своему любимому:
— А от меня ты чего хочешь? Чем я могу помочь в данной ситуации?
Гитарист покраснел и, опустив голову, совсем тихо ответил:
— Хаяши-сама, я устал от всего этого… помогите мне забыть его. Помогите мне разлюбить Тошию.— Као поднял взгляд и посмотрел на клавишника с такой тоской, что Йо побледнел и смог только и сделать, что с нежностью накрыть ладонь Ниикуры своей.
— Каору, я для тебя готов сделать многое. Практически все, что угодно. Ты только скажи мне, как я могу тебе помочь? Я же тебя… — продюсер осекся,— очень ценю. Я горжусь тобой. В любом случае, я тебе помогу…
Каору кивнул:
— Спасибо, Хаяши-сама. Я… я не знаю, как мне сказать вам… как попросить…— лидер Dir en Grey тяжело вздохнул и выпалил на одном дыхании, — Проведи со мной ночь. Помоги мне просто забыться. Прошу тебя…
— Ого…— от такого поворота событий Йошики буквально онемел. Он не знал, радоваться ему или плакать.— Као, ты хоть понял, ЧТО ты сказал?— Ниикура кивнул и невинно захлопал густыми ресницами, смущенно потупив взор.
« О, Ками-сама, какой же он милый!! Его невозможно не любить… Как же сильно на самом деле я его хочу…Но ведь я нужен ему только для того, чтобы забыть Тошию. Ну и пусть. Главное – нужен…»
— Не пожалеешь?— серьезным тоном спросил экс-лидер Иксов.
-Нет. Уверен.— предупредив дальнейшие расспросы ответил гитарист.— Да, я хорошо подумал. Да, я знаю что делаю. Йо-сан, я уже все решил.— Као потянулся за поцелуем, как вдруг раздался звонок в дверь.
Хаяши громко выругался, встал и пошел открывать дверь.
« Черт, Джей, как ты не вовремя!!»— раздосадовано думал драммер, отпирая замок.
Первое, что увидел Йошики в дверном проеме – огромный, шикарный букет роз. Потом за ним показался чуть смущенный улыбающийся Джей. Вся злость тут же испарилась.
— Привет!— радостно завопил басист прямо с порога.— Ты не представляешь, как я соскучился! Я тебя уже почти год не видел!— лидер Luna Sea в порыве эмоций бросился другу на шею.— Пропал куда-то, только по телефону с тобой разговаривать можно… В одном городе живет, mother fuker! Ну как ты? Как личная жизнь?— в этот момент показалась любопытная симпатичная мордашка лид-гитариста Dir en Grey.— О! а вот и ответ на мой вопрос! Здравствуй, Ниикура!— Као покраснел и мгновенно ретировался. Джун перевел взгляд на смутившегося клавишника,— Я правильно понял? Это из-за него ты оказался потерян для старых друзей?— невразумительное «угу»,— Знаешь, я не смел даже думать о подобном.— Джей бережно приподнял лицо Йошики, взяв его за подбородок, и лучезарно улыбнулся.— Я рад за тебя, безумно рад. У вас же все прекрасно? Вы счастливы, да?— Джей буквально светился, но Йо отрицательно мотнул головой, разбив в дребезги иллюзии друга.— Это как так? Почему?! В чем дело? Как такое вообще может быть?!!
Хаяши-сама сглотнул подступивший к горлу комок:
— Пойдем в гостиную. Там поговорим. Ты проходи, а я цветы в вазу поставлю. Кстати, спасибо огромное, они прекрасны!
Джей кивнул и, пропустив вперед драммера, поплелся в гостиную, морально подготавливаясь к предстоящему разговору. Йошики же зашел на кухню, бросив быстрый взгляд на лидера диров.
— Каору, мне необходимо серьезно поговорить с Джеем. Буквально 10-15 минут. Ты подождешь?— утвердительный кивок. Йо поставил цветы и, практически вплотную подойдя к гитаристу, нежно обнял его за плечи.— А потом мы с тобой продолжим с того, на чем мы остановились…— Клавишник ласково погладил любимого по щеке и, чмокнув его в губы, быстро убежал в гостиную. Он не знал, что после всего только что случившегося, Ниикура уронил голову на руки и зарыдал, попутно упоминая, какой он идиот и какой дурак Йошики.
* * *
Джей сидел на белоснежном диване, пафосно скрестив руки на груди.
Совершенно бесшумно в комнату вошел довольный экс-лидер Иксов и тихо опустился рядом с басистом.
— Ну,— обратился Джун к другу,— я внимательно тебя слушаю.
Йо-сама тяжело вздохнул и поведал лидеру Luna Sea все, что случилось вечером, не забыв упомянуть рассКАЗ Каору.
-Вот так…
-Да уж… Ладно, я еще с Ниикурой поговорю. Возражать бесполезно, ты же знаешь. Кстати, я тоже хотел с тобой поговорить. Точнее, спросить совета…— Джей опустил голову, пряча взгляд.— Я не знаю, что мне делать… Ино совсем от меня отдалился. Мы уже больше недели не разговариваем. Он постоянно прячется за этой чертовой челкой. Я понимаю, что в этом виноват я, но не знаю, когда и как его обидел. Я пытался с ним заговорить, но он упорно меня избегает. Что мне делать? Я безумно его люблю… и боюсь потерять.
-Хм… — Хаяши-сама малость задумался.— Знаешь что? Давай я поговорю с Инораном? Я же выкручусь, и все будет выглядеть совсем невинно, ты же знаешь меня. Ну что, поможем друг другу?— Йо, улыбаясь, заговорщицки подмигнул басисту.
Джей буквально засиял и унесся на кухню, разводить Као на откровенный разговор.
* * *
Зря Йошики забыл сКАЗать Джею о том, что один заваренный чай был особенным – с феромонами. Ой зря…
Джей, абсолютно ничего такого не подозревал, поэтому преспокойно зашел на кухню и осушил первую попавшуюся чашку чая. Именно ту, что предназначалась Као. Предмет же пылкой страсти хозяина апартаментов тихо плакал, сжав голову руками. От подобного зрелища басист едва не подавился чаем, чуть не уронив при этом чашку.
— О, Ками-сама… Ниикура, что с тобой?— Джун присел рядом с гитаристом и нервно положил руку ему на плечо.— Каору-кун, что-то произошло? Тебя кто-то обидел? Только скажи, и этот человек получит по полной. В чем дело? Ты можешь мне довериться. Я внимательно тебя выслушаю…
— Джей-сама… Я идиот…
— ээ...
— А еще я бесчувственная сволочь…
— Ксо, Ниикура, ты можешь толком объяснить?! Я тебя сейчас бить буду!
— *тяжелый вздох* Понимаешь, я давно люблю одного замечательного человека… Это была просто любовь с первого взгляда. Но я знал, что ничего не может получиться. Он холодный и неприступный… слишком уж много всего не очень позитивного случилось в его жизни…— Джей напрягся. Нет, вовсе не из-за действия афродизиаков (еще рано!), а потому что история, которую Као рассКАЗал Йо радикально отличалась от той, которую он рассКАЗывал сейчас. Между тем, гитарист продолжил,— Я знал, что я его не достоин, да и просто не смогу сделать его счастливым. Сегодня мне было совсем плохо и я решил пойти побродить под дожем. Обычно помогает… но не в этот раз. А потом… потом я случайно его встретил. Ну как случайно… я долго нарезал круги у его дома, а потом решил пойти в студию. Через парк, где обычно ходит он…— в этот момент Джей все понял.— Он увидел, что я промок, пожалел меня, хотя сам был такой же мокрый… Позвал к себе… А когда я принимал ванну, я придумал, как я смогу заполучить любимого. Хотя бы на одну ночь. Недолго думая, я сочинил историю о своей несчастной любви к Тошии. Я знал, что он опять поймет меня и проникнется ко мне сочувствием… и хоть чисто из жалости переспит со мной. А когда ты пришел, и я увидел, с какой нежностью и любовью вы смотрели друг на друга, я понял, каким ужасным эгоистом и сволочью я был в тот момент. Простите меня… но я его безумно люблю. Просто люблю…
Лид-гитарист смущенно и со страхом поднял взгляд на басиста и обомлел, увидев искреннюю снисходительную улыбку. Джун похлопал нового собу.. кхм… «сотоварища по цеху» по плечу и торжественно заявил:
— Поздравляю, Ниикура. Ты был прав. Ты идиот. Только в другом контексте. Нас с Йошики связывает действительно очень многое. Но все это не выходит за рамки дружбы. На самом деле. Мы просто очень хорошие друзья, не больше того. Мы как братья. А те взгляды, о которых ты говорил, связаны только с тем фактом, что мы не виделись около года. Я люблю Инорана. И мы с Йо-чаном говорили именно о моих с Ино отношениях… У Йо, в данный момент, никого нет. Так что у тебя сегодня отличный шанс. Не упусти его. Другого такого не будет. Понял? – Каору неуверенно кивнул.— Значит так! Если я узнаю, что между вами ничего не было, а я в любом случае все узнаю, то именно на тебе ближайшие несколько дней я буду отрабатывать удары. Понял, mother fuker?!— Као очень быстро закивал головой, в надежде, что такая участь обойдет его стороной.— Ну вот и отлично! Я в тебя верю! А как там дела у вашей группы?
— Ой!— тут же оживился гитарист.— Там всё так здорово!..
* * *
В это время Йошики наконец-то дозвонился до Инорана.
— Алло!— услышал драммер пофигистичный голос старого друга.
— Привет, Ино-чан! Как жизнь?
— Йо-чан!! Я так соскучился! Всё как-то так… нормально, можно сказать…
— А Джей дома?— невинно спросил клавишник. В трубке послышались тихие всхлипывания.— Эй, Ино… В чем дело?— Йо начал нервничать.
— Йо-чан… я придурок. Я обиделся на Джея, за то что он забыл о нашей годовщине. Больше недели я не говорил с ним, избегал его… а он, видимо, действительно не понял, в чем дело. Я уже больше не мог игнорировать его и решил сегодня же перед ним извиниться и объяснить, из-за чего весь сыр-бор. Но проснувшись утром, я увидел, что его нет дома… Его не было весь день. Я ужасно волнуюсь. Я не могу ему дозвониться… Йо… что мне делать? Я боюсь за него.
— Успокойся, Ино-кун. Приезжай ко мне. Мы вместе будем его искать. Хорошо?.. ой, подожди, тут в дверь звонят. Я сейчас…— Йошики положил трубку на стол, медленно досчитал до тридцати и взял телефон в руки.— Ино… Джей пришел. Я сейчас же все ему объясню и отправлю его домой, хорошо?
— Угу… Спасибо, Йо-чан! А когда я смогу тебя увидеть?
— Я буквально на днях забегу к вам в студию, оке?
-Конечно!! Я буду ждать! Мы все будем ждать, Йо… до встречи?
— Ага. Всем привет! И спрячь сейчас своих тоторо, а то будет, как всегда.
— О да! Мне уже надоело стирать их и сушить. Ладно, спокойно ночи! И еще раз спасибо.
— Не за что!— Йошики положил трубку и пошел на кухню, дабы сообщить Джею радостные вести.
— Джей!— прямо с порога позвал Йо. Джун и Каору сидели за столом и с интересом обсуждали тяжкий труд лидера.— О, я смотрю, вы подружились?
— Да!— вскочив на ноги, радостно отрапортовал басист. И с надеждой в голосе спросил,— Есть новости?
— Угу.— кивнул продюсер Диров.— Кое-кто, не будем показывать пальцами, забыл о годовщине…— Джей побледнел и зашатался.— А еще перед ним сегодня хотели извиниться за свое поведение, но он бог весть где пропадал весь день. А еще его ждут дома.
— Йошики, спасибо огромное!! Я домой! Пойдем, проводишь меня,— многозначительно протянул музыкант.
— Да, конечно. Као, подожди буквально пару минут.
Уже у входной двери Джун слегка приобнял друга и тихо ему сказал:
— Знаешь, я думаю, тебе стоит признаться ему в своих чувствах. Если ты не скажешь ему об этом сегодня, то не скажешь уже никогда. И не узнаешь, что могло бы быть. Обещай мне, что ты это сделаешь. Просто пообещай.
— Я прислушаюсь к твоему совету, как и ты к моему. А завтра утром созвонимся и поделимся впечатлениями.
— Заметано! Ну все, до встречи!
— Давай!— Йошики закрыл за другом дверь и, морально подготавливаясь к тому, что ему предстоит, отправился на кухню к своему возлюбленному.
* * *
Йошики совершенно бесшумно подкрался к Каору и нежно обнял его за плечи.
— Каору, я должен тебе кое-что сказать…— начал драммер, но Ниикура не дал ему договорить, залепив рот поцелуем.
— Не надо сейчас ничего.— отстранившись прошептал гитарист.— Просто будь моим сегодня,— и, поднявшись на ноги, он опять поцеловал своего продюсера.
Йо просто таял в объятиях возлюбленного. Он буквально сходил с ума от его поцелуев, просто сгорал от страсти, чувствуя рядом тепло любимого. Хаяши-сан мог бы еще долго наслаждаться этим мгновением, но вовремя вспомнил, что это не он, а Као нуждается в утешении. По легенде. Не особо огорчаясь, продюсер решил сам доставить возлюбленному музыканту удовольствие. Драммер крепче обхватил талию гитариста, сильнее прижимая его к себе.
— Пойдем в спальню…— томно прошептал Йошики Каору.— Обещаю, тебе понравится. Я сделаю все, чтобы ты получил удовольствие.
Йо бережно поднял Као на руки и, продолжая страстно целовать его шею и губы, отправился с ним в спальню.
Йошики аккуратно уложил возлюбленного на кровать и навис над ним. Он ласкал юное, податливое тело, снимая с него рубашку. Целовал обнаженный торс, дразнил языком напряженные соски, заставляя Каору тихо постанывать. Хаяши настойчиво и пылко поцеловал любимого в губы и, отстранившись, прошептал:
— И все-таки я должен тебе кое-что сказать…— при этих словах Ниикура побледнел и напрягся.— Пожалуйста, пойми и прими мои слова…— Йо посмотрел прямо в глаза гитаристу.— Каору, я люблю тебя. С того самого первого момента, как только я тебя увидел. Я люблю тебя… Просто люблю…— лицо лидера Dir en Grey мгновенно просветлело, а из глаз выступили слезы.
— Йошики…— Као крепче обнял продюсера и сильнее прижался к нему.— Я даже мечтать не смел об этом… я тоже тебя люблю. Больше всего на свете. Прости, что я хотел обманом затащить тебя в постель…
— Као… любимый мой, тебе не за что просить прощения. Если бы не твой «обман», я бы тебе не признался сейчас и мы бы продолжали вести себя как два идиота. Так что забей… и просто будь моим. Этой ночью. И всегда.— Ниикура кивнул и глубоко и проникновенно поцеловал ударника.
Йошики уже просто не мог сдерживаться и зарычал, почувствовав что он крайне возбужден. Он практически терзал губами тело Ниикуры, сгорая от страсти. Одно мгновение – и он уже без рубашки.
Каору буквально скулил, изнемогая от нетерпения, но Йо, похоже, не собирался торопить события. Его горячие поцелуи мучительно медленно спускались ниже. Его нежные руки ласкали хрупкое тело лид-гитариста диров. Као сходил с ума от желания. Он безумно хотел своего продюсера. Он жаждал почувствовать его губы или хотя бы руки на своем эрегированном члене.
Совершенно неожиданно, словно прочитав мысли гитариста, клавишник бережно обхватил руками возбужденную плоть Као, как нечто невероятно ценное. Као судорожно выдохнул, но уже в следующее мгновение ему стало еще более приятно – Йо безумно медленно провел языком от основания члена до головки и взял его в рот.
Это был лучший минет в жизни лидера Dir en Grey – Йошики вытворял своим языком нечто совершенно безумное, доставляя Каору неземное удовольствие. Ниикура буквально сходил с ума, он стонал, скулил, кусал пальцы в предвкушении дикого оргазма.
Однако, Йошики не просто так был «ходячей порнографией» и вовсе не на пустом месте появились легенды о том, какой он прекрасный любовник. Он умел измываться над партнером. Он мог заставить его кончить и через пять, и через 45 минут. В случае с Каору, пианист решил «поиздеваться» над ним.
Осознав, что Као уже на грани, Йо отстранился, переводя дыхание. Гитарист разочарованно выдохнул и недоуменно посмотрел на продюсера. Хаяши коварно улыбнулся и нежно прижался к вздрагивающему от перевозбуждения любовнику.
— Йошики,— тихо и жалобно заскулил «суровый лидер» диров.— сделай уже что-нибудь…
Драммер посмотрел прямо в глаза любимому, не забыв коварно ухмыльнуться. Йо бережно, но с ощутимой силой прижал Као к кровати и все пошло по второму кругу: Хаяши целовал шею возлюбленного, спускался к его плечам, возвращался к шее, потом дразнил языком соски, оставляя неимоверное количество засосов на теле любовника.
Бедный парень, спрятав лицо за своими шикарными фиолетовыми волосами, жалобно скулил, не в силах терпеть столь сильное возбуждение; он сходил с ума, чувствуя насколько близко такой дорогой и желанный человек, но этого было уже ничтожно мало…
— Йо,— всхлипнул Ниикура,— любимый, возьми меня… пожалуйста. Я уже больше не могу…
Клавишник ликовал. Он добился того, о чем так долго мечтал.
— Ну,— очередная коварная усмешка,— принимай позу…
Долгие годы практики невозможно пропить, так что уже через несколько секунд вся оставшаяся на Йошики одежда полетела на пол, а в его руках уже красовался тюбик с кремом для рук. Одного только взгляда на Каору хватило, чтобы Йо едва не подавился слюной: в принципе, гитарист встал в самую что ни на есть обычную позу, стоя коленями на полу и упираясь руками о край кровати, но его взгляд, наполненный таким огромным желанием и безумной страстью, заставил Йошики томно застонать. Драммер был возбужден до предела, и не заставил себя в бездействии стоять в стороне и давиться слюной — он подошел к Каору и нежно обнял его за талию, не выпуская тюбик из рук. Хаяши выдавил немного крема на пальцы и начал подготавливать любимого к самому сладенькому. Длинный пальчик пианиста проникал очень глубоко, из-за чего Ниикура невольно застонал – все-таки это был его первый сексуальный опыт с мужчиной. Йо продолжал разрабатывать вход, используя уже два пальца, двигая ими все быстрее и быстрее. Гитарист опустил голову, прикусив ладонь – он пытался сдержать крик, такой сладостный и желанный крик близости с мужчиной… Стоны, вскрики и скуление Каору настолько заводили продюсера, что он уже просто не мог больше продолжать в том же духе, и вытащил пальцы из возлюбленного.
— А теперь придется потерпеть, иначе я кончу просто от этого, хотя я все же намерен сегодня же лишить тебя девственности…— прямо на ухо лид-гитаристу прошептал Йо. Ниикура только лишь кивнул — ему было страшно, но вот желание было намного сильнее страха.
Клавишник выдавил чуть-чуть крема на свой эрегированный член и, придерживая любовника за бедра, начал медленно в него входить.
Два пальца показались Каору просто ерундой, по сравнению с ощущением возбужденной плоти внутри себя. Йошики двигался безумно медленно, заставляя Као вскрикивать и громко стонать от наслаждения.
Одна рука драммера бережно, но ощутимо сжала член Каору, от чего тот шумно выдохнул, а вторая рука ласкала его бедра. Все движения продюсера были абсолютно синхронизированы, что просто вознесло обоих на вершину блаженства, и уже через несколько минут они одновременно кончили и Йо обессилено рухнул на возлюбленного, свалив того на пол и подминая под себя. Около минуты они так и лежал, переводя дыхание и счастливо улыбаясь друг другу. Потом вместе приняли душ, все время лаская друг друга, после чего из последних сил добрались до кровати и, не одеваясь, мгновенно уснули, не выпуская друг друга из объятий.
* * *
Нет ничего прекраснее, чем проснуться в объятиях любимого человека… Но только не в том случае, когда ты просыпаешься от настойчивого телефонного звонка, в семь утра, после бурной ночи.
Проклиная всё, на чем свет стоит, Йошики аккуратно вытащил руку из-под Каору, в надежде не разбудить того. Едва не убился, зацепившись ногой за полотенце, невесть как оказавшееся на полу у кровати, и с благодарностью принял «подарок судьбы», обмотавшись им. Йо на цыпочках вышел из спальни и сонно побрел в гостиную, в поисках телефона, продолжавшего настойчиво и надоедливо звонить. К счастью, поиски не затянулись – телефон лежал на диване. Тяжко вздохнув, драммер ответил:
— Да…
— Йо-чан!!— радостно завопил Иноран из трубки.
— О, Ками-сама!! Ино, не ори так!— зашипел Хаяши-сан,— я же оглохну!! Что там стряслось у тебя, мой пофигистичный друг?
— Йо-чан, ты очень положительно влияешь на моего Джея! Он вчера пришел домой и буквально с порога набросился на меня!— громкая восторженная речь сменилась быстрым шепотом.— Йо-чан, у нас давно такого не было! Йошики, это было просто невероятно. Я не знаю, что ты ему сказал, сделал или налил, но спасибо тебе огромное!! Мы никак не могли насытится друг другом! Я безумно счастлив!! Спасибо, Хаяши!! О, тут Джун из душа вышел. Да, это я с Йошики разговариваю… Йо-чан, Джей-Джей тоже что-то хочет тебе сказать…
— Угу.— Йошики лихорадочно соображал, что же могло так повлиять на его друга.
— Йо-чан! Этот твой чай с жасмином творит необыкновенные вещи!— глаза композитора тут же стали больше, чем у любого персонажа аниме.— Мне уже в машине «поплохело», едва дотерпел до дома… спасибо тебе большое!! От нас обоих.
— Да не за что, дорогие мои! Безумно рад, что у вас все хорошо!— Хаяши-сама ликовал – раз уж у них все было ТАК круто без феромонов, то значит, они с Каору действительно невероятно любят друг друга…— Если хочешь, я вам его подарю.
— О, да!! Йошики, ты чудо!! А как там у вас? Все получилось?..
— Еще как! В общем, мы теперь вместе. Он тоже меня любит… да ты и сам это прекрасно знаешь, да?
— Ну да.— голос Джея казался невероятно смущенным, от чего Йошики просто не смог не улыбнуться.— Ладно, Хаяши-сан,— Джун хихикнул в трубку.— не будем вас отвлекать друг от друга. Совет да любовь!
— Спасибо,— торжественным тоном блондин завершил утренний разговор и положил трубку.
Клавишник шумно выдохнул и взлохматил волосы: уснуть он уже не сможет, да и через два часа у Dir en Grey назначена запись, а значит придется разбудить Каору. Недолго думая, продюсер позвонил в студию, отменил запись, затем сообщил остальным участникам группы об этом.
С чувством выполненного долга Йо принял душ, оделся и, прямо таки сияя от счастья, отправился на кухню – готовить завтрак для любимого.
Невероятных кулинарных навыков драммера хватило на то, чтобы сварить кофе и заказать завтрак из ресторана.
Через полчаса стол был накрыт, и ударник помчался в спальню, дабы сладким поцелуем разбудить возлюбленного.
Постель оказалась пустой. В недоумении Йошики отпрянул, мгновенно оказавшись в объятиях чуть влажного тела.
Ниикура бережно, взяв любимого за подбородок, повернул лицо продюсера к себе и глубоко и проникновенно поцеловал его.
— Доброе утро, дорогой.— с трудом оторвавшись от мягких губ Йошики прошептал Каору.— Какое же это счастье – видеть тебя утром в спальне, обнимать и целовать… Безумно люблю тебя…
— И я тебя люблю. Больше всего на свете… завтрак уже готов, дорогой. И запись я отменил.
— Спасибо, любимый. Я невероятно рад, что могу провести с тобой весь день.
— Теперь так будет часто… Одевайся, и пойдем завтракать.
Каору отстранился и, посмотрев прямо в глаза драммеру, отрицательно мотнул головой:
— Нет, Йо… не часто. Так будет всегда.— гитарист мягко улыбнулся.— Да?..
— Да.— просиял клавишник.— Всегда.
Йо еще раз прижался к лидеру диров и нежно его поцеловал, открывая вечность для них обоих.
Бонус-трек *______________*
… не очень много лет спустя…
Тур UROBOROS. Гримерка.
— Хаяши-сан!! Вы опять зашли к нам!— это вопит не кто иной, как сам Шинья Терачи.— А мы так по вам соскучились! Вы видели, как нас принимают в Штатах?
— О, да! Вы молодцы, ребята! Только уж слишком брутальные вы все стали. Суровый лидер, небось, навязывает,— четырехкратное утвердительное кивание и одно смущенное лицо.— ну да ладно. О, Ками-сама! Тошимаса, что ты сделал со своими некогда прекрасными волосами? Кё, тебе необходимо выспаться, а тебе, Дайске, надо бы поменьше пить. Ох, Шинья… Мальчик мой,— шепот за кадром: «Вы слышали, как он меня назвал? Слышали?! Я его мальчик!!» — золотце… Ты когда кушать начнешь?— В кадре появляется… золотой пожизненный абонемент в McDonald`s.— Хоть что-то поешь…— легкое движение утонченных пальчиков. и в руках у Йошики раскладывается «веер» — целых четыре абонемента.— Все поешьте.
— Ой,— пискнул Терачи,— их же только четыре…
— Каору обойдется! У него и так уже животик появился. – авторитетно заявил Андо.— Пойдемте, ребята! Нужно слушаться экс-продюсера! Все за едой!!!— и диры с шутками-прибаутками отправились «грабить» ближайший МакДак.
Йо захлопнул за ними дверь и лучезарно улыбнулся, повернувшись к Ниикуре. Каору мгновенно оказался рядом и обвил руками шею любимого.
— Ты все-таки приехал…
— А как иначе? Я соскучился по тебе.— Йо поцеловал возлюбленного.— Давно уже тебя не видел…
— Нет, я о том, что у X-Japan через три часа концерт в Осаке.— хихикнул гитарист.
Занавес.
OWARI
22.11.2010.
Arigatou, hide-sama *_* | 5 |
«Письмо в пустом конверте» | Смерть основных персонажей | О чем вы думаете, когда заглядываете в почтовый ящик? Или когда проверяете электронную почту? Никогда не задумывались над этим?
А что если в эту формулу добавить факт того что вы одиноки. Задумайтесь…
А я пока что растолкую вам о главной мысли.
Давайте вспомним, в какое время суток вы туда заглядываете…
Утро: «какие же ключи тяжелые….блин а где они?»
И тут вы летите назад к двери забирать ключи из замка.
Снова подходя к ящику, вы снова проклинаете утро, и плюнув на идею открыть треклятый железный затвор, уходите на работу.
Бывает и так что вы все же открыли его. Но и тут дилемма. Полно старой газеты, что вы как бы вчера «выкинули» в соседний ящик.
Вечер: «Сейчас приду и обожрусь…Оо»
Правда? Мысль что там полно ненужной газеты приходит только второй. Вы с чертятским видом начинаете запихивать газету в соседский ящик и тут снов утро со встречей с «любимой» газеты.
Любимое время когда вы можете получить удовольствие от этого –надцать крашенного «ящика» — это день.
Ну, для начала это значит что сегодня или выходной, или вы смогли незаметно смыться домой с работы. А что это? Это счастье.
Да и именно в это время могут принести почту, с какими то, важными письмами. К примеру что вы выиграли лотерею.
Ладно шучу…
К чему это длинное вступление? А вы угадайте..
Нет, рассказ не о том, как кто-то получил письмо. И я не реальный человек. Я письмо из конверта.
То, что я вам расскажу, это как раз все в обратную сторону.
Думаю каждый из вас, хоть раз в жизни так и не смог отправить в письме то, что хотел сказать человеку. Выдирал или рвал на части бумагу, но так и не отправлял послание.
Письма…
У них же тоже есть душа. Письма помнят все слезы, что на них роняли, кровь, которой их подписывали, или чувства с которыми их запечатывали.
Горечь, радость, траур, счастье… Уйма эмоций. Но я – душа письма иного характера.
Меня никто никому не писал. Никто не запечатывал и уж точно не адресовал. Я тот кто гладил мысли человека, тот кто был всегда рядом, но не мог обнять…Я сам был посланником, но не посланным…
Дело было 13 июля 1943 года. Война набирала полные обороты. Города со страхом пытались жить. Люди боялись, боялись смерти, боли, новостей. Матери с ужасом получали вести с фронтов, жены отчаянно молились за мужей, а старики, проклиная мир, плакали у окон.
Мальчик по имени Марат, что был сыном покойного Вячеслава Анатыча, уже как третий день ходил не в себе. В свои 16 этот мальчик успел увидеть много горя. Отбившись от рук матери, он каждое утро сбегал из дому, и приходил на излюбленное место – заброшенную стройку многоэтажки.
Там мы и познакомились с ним. Он нашел меня на верхнем этаже дома. Лист бумаги – я лежал под камнем у недостроенного балкона. Нежными пальцами он взял меня в руки и так же бережно развернул.
«Привет мой друг.
Меня зовут Антон. Не пугайся того, что ты нашел эту записку здесь – это не значит, что я умер.
Напротив, я жив. Жил и живу.
Я родился в небольшом городке под Полтавой, что на Украине. Понимаю, что от Москвы это не близко, и что, скорее всего, ты даже не знаешь где это, но все же, я там вырос.
Родители мои были простыми рабочими. Но я всегда знал, что я из знатного рода. В наше время родословная, как ты понимаешь – это ничего не значит, так что денег или славы нам это не давало.
В 10 мы переехали сюда. Отец получил звание и снова был призван на службу. Мать закончила двухлетний мед-техникум, или как это называется так и не знаю, и тоже отправилась с отцом служить в одну часть. Я помню, как мне нравилось порой проводить у них на территории время. Я очень хорошо сходился с солдатами, и даже помогал им порой.
Так я познакомился со своим лучшим другом, что в последствии и стал моим страшным сном. Мне было тогда уже почти 15. А Сашке, как ты понимаешь, почти 19. Он только год отслужил, как его призвали. За этот год я многому у него научился: играть на гитаре, как правильно гладить рубашки, он показывал на своей форме все, что делать, если с утра мучает стояк, а дрочить стыдно, курить…. Ну и всякую другую глупость. Так же из-за него я познал ад.
Ты наверно, мой друг, уже озадачен? Не буду томить. Сашка изнасиловал меня. Да-да, именно, и насиловал все последующие 4 года.
Это произошло 22 мая 1939 года. В то утро у него был наряд в туалетах, и я на свою голову решился помочь ему. Отец мой не одобрял все это, но откуда ему знать, где и в какой казарме я нахожусь в данный момент?
Я пришел к парню в назначенное время по расписанию, а ушел уже окровавленной, порванной шлюхой…»— Марат перестал читать.
Руки мальчика дрожали как осиновый лист на ветру.
-Это ужасно…Сейчас ему…где то 20 должно быть…
-19…-поправил незнакомый голос.
Обернувшись, Марат встретил взглядом высокого парня и с длинным, снежно-белым волосом. Тот плавно подошел и присел возле брюнета.
-Де-вят-над-цать…гребанных лет…-он затянулся и посмотрел на парнишку.
Марат с испугу подорвался и сжав меня в руке, убежал.
Следующих два дня я провалялся в ящике в комнате Марата.
Мальчик был напуган. Видимо он не ожидал, что Антон окажется там. Да этот блондин сделал большую глупость, когда не ушел и решил следить, кто же станет читателем. Но Марат! Прочти меня дальше…
«Дни, недели, месяцы… Каждый день, он каждый день был во мне. В какой-то момент я даже вошел во вкус. Но его ненасытность только росла. Позже игры переросли в групповые. Он уже был не первым, и черт знает, сколько еще их таких было.
Весной 43 года, не так уж давно, я сорвался. Вскрыл вены.
В записке родным я написал лишь одну фразу «не ищите виновного». Но его нашли. Отец сам застрелил его, а потом застрелился и сам. Мама тогда была со мной в госпитале, спасала мне жизнь. Но когда узнала, что отец мертв, схватившись за сердце, утихла.
И я остался один. В психушке меня не задержали. Я полностью здоров психологически. Все же причиной суицида был обычный срыв. А это происходит с каждым человеком по несколько раз на день. Да-да на день. Просто не все пытаются убить себя.
Написать это небольшое письмо я решил, так как рассказать это тебе мой друг никогда не смогу. Но иначе я не смогу приблизится к тебе. Найди меня…
Антон»
А ниже была приписка «Улица Гагарина 32, цех 4»
Небольшое здание было оборудовано под склады для военных целей. Но сейчас они пустовали, так как все было вывезено на линию фронта.
Несколько дней Марат надумал пойти туда.
-Почему цех? Ты что нигде не живешь?
Кусая губы, брюнет пробрался на территорию склада и завернул к зданиям. Найдя «Цех 4», он вошел.Стены были ободраны, а в помещении стоял едкий(кислый) запах пороха. Видимо хранили боеприпасы. Но в городе, и такое? Но партию мы никогда не поймем…
-Антон?— позвал он
Пройдя в центр, увидел небольшой столик на котором лежало еще одно письмо.
«Привет
Рад что ты все же пришел. Прошу тебя, не убегай больше...» — это начало было исправлено и явно вписано между строк-«Хочу в этот раз поговорить о хорошем. Думаю, ты так же, любил в детстве собак, у меня была немецкая овчарка. Марта. Хорошая была собака, однажды даже спасла меня, когда я тонул. Представляешь, приплыла в пасти с полотенцем и за него вытянула меня на мель!
Хэх… Правда умерла она от издевательств зоофила. Наш сосед нашел ее недалеко от поля… Жестокий мир. Вот и я как собака сейчас скитаюсь по городу и ищу свое поле, где лечь и умереть…»
-Ну вот снова, а говорил что о хорошем будешь говорить…
-Прости, не могу иначе, в голове только плохое осталось…-снова этот голос в голове мальчика.
-Антон?— резко повернулся к близко стоящему парню
Тот кивнул и холодно улыбнулся.
-Я не думал, что ты окажешься таким красивым… Только пойми правильно.
Блондин улыбнулся и сел на столик.
-Не бойся…Дай это мне…— он забрал меня из рук мальчика— не нужно тебе это читать. Я думал, что найдет это кто-то постарше. Тебе рано пон…
Но Марат с размаху дал Антону в челюсть.
-Не будь идиотом. Если ты хотел найти себе так друга, то ты глуп. Но выслушать, считай, я тебя выслушал.
-Только не уходи..— протянув руки Антон обнял парня— Я совсем один. Не уходи.
Тяжело вздохнув, Марат снова почувствовал приступ страха
-Но…х..Хорошо…Я не уйду.
Резким рывком, Марат оказался лежащим на столе. Антон нависал сверху.
-Закрой глаза, тогда будет легче это принять..
Рука сжимала горло юного брюнета.
-Что принять?— вырываясь, все же спросил Марат.
Минута молчания в полном спокойствии. Антон изучал замершего мальчика.
Рука блондина легла на пах испуганного мальчонки.
-Не задавай вопросы…я не хочу что бы это было для тебя больно…
-НЕТ!— крик раздался на весь цех
***
-Тише-тише…-руки ласково блуждали по оголенному телу брюнета— Не бойся, все хорошо…
Сбросив с себя одежду, Антон аристократичными движениями взобрался на парня. Сев на бедра, зафиксировал их коленями. Белоснежные пальцы обняли лицо смугловатого парнишки. Успокаивающе гладил его скулы, и нежно покрывал лицо и губы поцелуями.
-Ант-он..-голос Марата дрожал
-Все хорошо…Ты молодец…-поцеловал его
Спокойный, нежный поцелуй плавно перерастал в страстный, требовательный…Марат и сам не понимал как ответил на него. Пальцы на конечностях уже болели от холода и страха. Тело трусило.
-Антон…не нужно…-выдохнул в поцелуй— Это не правильно, прошу не нужно…
На глазах мальчика выступили слезы.
-Ну что ты?— белоснежные пряди упали на лицо брюнета— Я же ничего не делаю…
-Но…
-Тебе понравится…расслабься— теплые руки снова обвивают испуганное лицо.
Изящное тело поднялось. Перекинув ногу назад к себе. Антон сполз к паху парня, руки провели вдоль его тела две дорожки и легли на внешнюю часть бедер. Блондин нагнулся и почти воздушно коснулся обмякшего члена губами.
-Нет!— Марат слетел со стола.
Угрожающе выставил руку в перед
-Не смей! Антон, Я не…я не такой! Я не позволю, себя…
Смех блондина насторожил его.
***
Прижатый к стене Марат, не мог понять, в какой момент он не уследил за блондином и как этот змей уже стоя перед ним на коленях, и так великолепно сосал ему.
-Ахх….ааа…— задыхаясь Марат вцепился в плечи парня
Божественный язык Антона так великолепно двигался. Заставлял терять рассудок, стонать и хотеть.
Марат забывал уже что Антон парень.
-Антон…я...
Голову затмило и потемнело, вспышки оргазма заставили кричать. Брюнет забился в судороге. Но настойчивый язык не успокоился. Дав минуту прийти в себя, Антон снова стал поцелуями возбуждать его.
Стянув, только что первый раз попробовавшего настоящий минет, парня он впился в его губы. Солоноватый привкус окончательно лишил Марата рассудка. Неумело он опустил руку вниз и коснулся члена блондина. Тот задрожал и с глубоким выдохом-стоном выгнулся в его руках. Изящная грудь поднялась на вздохе, и этот змей стал извиваться под прикосновениями.
Марат все еще не веря в то, что происходит, был восхищен видом.
«если забыть что я трогаю член, то он похож на девушку…Но черт…»— дрожащая рука не рассчитав силу сильно сжала член Антона.
Первая мысль была, что сейчас его ударят. От того как выгнулся блондин, то как красиво его волосы растрепались и то как он застонал…Марата аж дрожь охватила. Рука стала липкой.
-Ты…кончил…
Еле дышащий парень лежал на полу и смотрел на потолок.
-Сделай это…-развел он ноги— Я хочу тебя…Боже…как же ты хорош…
Ловя воздух губами, Марат не знал, что делать и что говорить. В его состоянии он уже и не думал отказываться. Но здравый рассудок все же кричал остановиться. А совесть задирала, тем, что у него даже девушки еще не было, что не знал как это должно быть правильно.
-Антон…я….я не знаю как сделать это…что бы правильно…-краснея еле выдавил из себя мальчик.
Смеющийся взгляд серых глаз блондина изучал лицо брюнета.
-Поцелуй меня…
Марат снова долго нерешаясь наклонился к нему. Облизав пару раз губы, он неуверенно прижался к тонким губам Антона. Тот в ответ довольно застонал и недолго думая, руководя рукой брюнета, смазал своей же спермой его член а потом и свой проход
-Не бойся входить…я потерплю— обнял за шею Антон— Я так тебя хочу…
Марат почти плакал от стыда и перед здравым рассудком и перед своей совестью и перед Антоном.
Неуверенно, с третьего раза у него получилось войти головкой. Тугое кольцо мышц сильно сжало ее. Марат задохнулся и уже хотел выйти, как его дернули за бедра заставляя входить дальше.
-Я убью тебя если ты еще раз начнешь все заново…-рыкнул парень.
Только сейчас Марат смог прочесть, как же сильно этот парень хотел этого. Дрожа, он почувствовал, что его мошонка прижалась к чему-то прохладному.
-Я вошел…-выдохнул в голос Марат
-Молодец…А теперь двигайся
-Тебе больно?— рукой Марат подхватил одну его ногу под колено
-Немного…двигайся умоляю…
Эти слова были последними. Марат ненамного подался назад и снова вперед. Пара таких толчков и он почувствовал, что мышцы стали не так сильно его сжимать. Теперь толчки стали глубже и уверенней. Марат понимал, что если его еще не пинают, то он все делает правильно.
Прикрыв глаза, он уверенно двинулся. Чем глубже он входил, тем реакция Антона была откровенней. И его это забавляло. Когда толчки стали быстрыми, Антон застонал в голос. И этот голос просто лишил рассудка. Вжав его сильнее в пол, Марат с силой в него вколачивался.
-Ахххгрр….аххх….Не останавливайся….Еще…Малыш….Да…да..да….
Худощавое тело извивалось в предвкушении.
Марат уже не осознавал как впился в плечо укусом как рычал вколачиваясь. Его тело покрылось испариной, по груди текли дорожки пота. Горячий, он был похож на зверя.
Антон ухватился за ноющий член и с криком кончил.
С тем же криком вслед кончил и Марат. Упав на белую грудь он прижался к нему и дрожал
-молодец…малыш ты просто великолепен…-тяжело дыша лепетал блондин.
***
Они долго лежали вместе. Антон рассказывал парню о том, что писал. Но уже сам и не боясь.
Обнимая его одной рукой, прижимал к себе, а второй ласкал ладонь брюнета.
-…ну а потом я решил написать это письмо. Правда поиметь читателя хотел я, а не что бы он меня. Но…Прости, только не бойся.
-Даже не думай…я никогда не дам тебе этого сделать. Никому не дам. Хоть что-то оставьте мне— засмеялся.
Антон кивнул и снова посмотрел в потолок.
-Только не исчезай…Уж слишком с тобой хорошо трахаться…
Марат возмущенно сел.
-Не называй это так. Как то грязно звучит. Ладно. Одеться бы и вымыться от пороха. А но я сейчас как спичка. Хотя твоя спина…
Антон улыбнулся, и сев нежно поцеловал парня.
***
Последующие дни, Марат нигде не появлялся.
А через неделю, его труп нашли изнасилованным недалеко от цеха. Антон лежал рядом прижимаясь к мертвому телу.
-Кто...?малыш…мой мальчик…
Антона расстреляли в тот же вечер.
Виновным был не он. Но разве докажешь…
19 июля 1943 года, когда они разошлись, возле цехов Марата словила, банда пьяных малолеток. Странно разодетые парни с нарисованной свастикой на одежде пытали мальчика до утра. 20 июля в 9.43 утра, мальчик скончался. Того же дня в 10.17 группу агитаторов в пьяном виде, было застрелено посреди улицы лицами советской армии.
Антон нашел изуродованное тело Марата 26 июля, недоле ко 1 цеха. Долгое время парень плача лежал рядом с телом и нежно прижимал его к себе. Он клялся, что найдет виновных, что они умрут. Но охрана что обнаружила тело и Антона, дала показания что виновный именно Антон. И вечером в 22.30 блондин был расстрелян на одной из территорий воинской части.
Что касается меня…Листы моего письма, вместе с его дневниками, сгорели в 45-м после войны, когда возобновили строительства. Антон прятал нас в Александровском саду. Тогда нас даже не рассмотрели, посчитав, что это просто макулатура, с какой-то школы, или записи каких-то организаций гражданских лиц.
Мать Марата сошла с ума и была помещена в центральную клинику, где повесилась уже через три дня. Ее тело было найдено в палате, висящем на вертикально поставленной кровати. | 12 |
Укрощение строптивого | AU, Насилие, Нецензурная лексика, ООС, Повседневность, Смерть основных персонажей, Юмор | Условные обозначения:
*…* — действия.
«…» — мысли.
ИГ – Ичимару Гин.
ЭЭ – Эдвард Элрик.
(….) – слова авторов, не относящиеся напрямую к тексту.
М – 1 автор, этим обозначены её реплики из переписки.
И – 2 автор, этим обозначены её реплики из переписки.
М: На пороге показался паренёк. Из-за сумок и роста, данного ему природой, его не рассмотреть.
ИГ: Нэ… Помощь нужна?
ЭЭ: « И чего он лыбится? Опять из-за моего роста?! » Сам обойдусь! *еле тащит чемоданы в комнату*
ИГ: *улыбнулся ещё шире*
ЭЭ: Слышь! Ты чего улыбаешься?
ИГ: Вай, вай ^^
ЭЭ: Ты плохо расслышал? Чего улыбаешься?!
ИГ: Мы такие маленькие, но такие агрессивные! *дальше тянет лыбу* Ути-пути!
ЭЭ: Я не маленький! А ты сейчас ответишь за это! *сжимает кулаки и, подбежав, замахивается для удара*
ИГ: *просто разворачивается и спокойно идёт к себе на кровать*
ЭЭ: «Ну наглец... Я ему ещё покажу... и как мне с ним жить??? Какая сволочь запихнула меня с ним в одну комнату???"
ИГ: « Видать, не рад. Милый…» Твоя кровать справа.
ЭЭ: *сердито ответил* Спасибо, я заметил! « Вот если бы снять с него улыбку…»
ИГ: Ты откуда будешь, малец?
ЭЭ: *немного поостыв* Тебе какая разница?
ИГ: *играючий голос* Советую тебе со мной не конфликтовать.
ЭЭ: *заинтересованно* Это ещё почему?
ИГ: Я владею буквально всей информацией в этом институте, включая и итоговые тесты.
ЭЭ: Я приехал сюда, чтобы учиться самому, а не списывать. К тому же у меня здесь есть одно дело. «В принципе, он парень ничего, с ним можно подружиться, вот только бы стереть эту наглую ухмылку»
ИГ: Интересно… впервые вижу человека, которому мешали бы ответы.
ЭЭ: Меня так воспитали… Не люблю обманщиков, и сам не вру. «угу… почти… не вру только в исключительных случаях»
ИГ: Я слышал, что ты приехал в этот город брата искать… Эдвард? «Нет сомнений, это тот самый шустрый парень, о котором говорил нисей»
ЭЭ: Да, я слышал, что здесь его видели в последний раз. Но откуда ты знаешь? *опять подозрение*
ИГ: Информация. И у стен есть уши. Думаю, что мы можем помочь друг другу. *протянул руку для рукопожатия*
ЭЭ: «Если он такой информированный, то неплохо, что меня поселили именно с ним. Но нужно быть осторожным, он какой-то странный.» Думаю, что да. *пожимает руку с улыбкой*
ИГ: Твоя привлекательная внешность и врождённая ловкость необходимы.
ЭЭ: *О_О* Ты о чём? Я-я-я нормальный! «Говорил же: ненормальный! Теперь ясно в чём!»
И: ( ты где ёпт??? )
ИГ: Мне нужно вытянуть батю на чистую воду: творит ужасные вещи с первокурсниками. Он должен сидеть за решёткой.
М: ( да мне позвонили )
ЭЭ: Эй эй эй! Я не буду приманкой для извращенца!
ИГ: Я помогу найти тебе брата.
ЭЭ: А вот это уже нечестно! Я рискую своей жопой в прямом смысле, а ты ничем!
ИГ: Если я его первым не упеку, то он посадит меня.
ЭЭ: За что? Что ты такого сделал?
ИГ: И мой зад пострадал от него ещё раньше… *серьёзное лицо*
ЭЭ: *О_О* Он с тобой …? Но ты же его сын! И это как-то неправильно, что ли.
ИГ: Он больной… Убил мать, когда она всё это увидела, а убийство повесил на меня. Дело до сих пор ведётся.
ЭЭ: И ты предлагаешь мне с ним связаться? Он хоть своих жертв в живых оставляет?
ИГ: Оставляет. Ты лишь заснимешь всё на видео и на диктофон запишешь. И смоешься. Я займусь тем, что тебя он и пальцем не тронет. После этого сразу займёмся твоим братом.
ЭЭ: Заманчиво.. . «Что-то тут не так" Я согласен, но с одним условием: ты сейчас расскажешь всё, что знаешь об исчезновении моего брата « Хах… а что? В жизни нужно попробовать всё! Может, мне понравится с его батей?»
ИГ: Информация есть.
ЭЭ: Ну и где же она?
ИГ: Элрик младший числился в этом университете. Жил в соседнем корпусе.
ЭЭ: И всё? «Какое разочарование»
ИГ: Сразу же займусь проверкой архивов, как только выполнишь сделку. Я могу найти куда его перевели.
ЭЭ: Ну что ж… Но как ты попадёшь в архивы?
ИГ: Мой батя – директор этого университета.
ЭЭ: Тааак… Отлично… Пошёл приступать к боевым действиям, только переоденусь.
ИГ: *Встал с постели, начал подходить* Я знаю, что ты мне не доверяешь. Ну что ж поделаешь, если я не умею себя преподносить.
ЭЭ: Ты уверен, что я тебе не доверяю? *не обращая внимания на близость, начал раздеваться*
ИГ: Но у нас с тобой нет выхода. Нужно за что-то цепляться и тебе, и мне.
ЭЭ: Верно. *запутался в водолазке* Да помоги же мне её снять!
ИГ: *Схватил за низ кофты и в один приём снял её* Кстати... *развернул к себе и прижал к стене, заломив руки над головой* отличное тело...
ЭЭ: Может, отпустишь? *покраснев, ответил со злостью*
ИГ: Хаха! Я проверял реакцию, теперь я думаю, что у нас всё получится. *открыл глаз и мигнул им. Отпустил* А тело правда хорошее.
ЭЭ: «И что ему ответить на такое? Ударить? Увернется же, сволочь... значит, посмеюсь» Потрогать хочешь? Пока я добрый..
ИГ: Ну если сам попросишь, то, может, и хочу.
ЭЭ: «А вот этого не ожидал... но не отказываться же от своего предложения?» Так хочешь или нет? Что за нерешительность?
ИГ: Что за провокации, Элрик? «Вот это да! Симпатичный парниша сам предлагает взять его!»
ЭЭ: Не нравится? Ну я пошёл тогда соблазнять твоего папочку, вот он точно будет сговорчивей.
ИГ: *Подошел и запустил пальцы в длинную, цвета пшеницы, челку. Приблизил лицо к своему, заглянув в золотые глаза*
ЭЭ: *насмешка и страх* Нравятся мои волосы? Мне тоже! Такие длинные, шелковистые! Без всякого там Тимотея!
ИГ:А что у тебя еще замечательного? *слегка прикусил его губу*
ЭЭ: Э! Договаривались только на потрогать! «да что он делает?»
ИГ: А я ещё не начинал…
ЭЭ: И продолжение будет? «он уймётся или нет?!»
ИГ: Будет, но в более мягкой обстановке. *подхватил под колени и понёс на кровать*
ЭЭ: Это ещё что за? Слушай, я уже боюсь тебя!
ИГ: *прикоснулся губами к губам Эда*
ЭЭ: *пытаясь вырваться от неизведанного, но постепенно успокаиваясь* Почему? Почему ты это делаешь?
ИГ: *повторная попытка. Попытка впустить язык внутрь*
ЭЭ: Да что ты делаешь? Не надоело?
ИГ: *аккуратно положил руку на голый торс и повёл её ниже*
ЭЭ: Да что ты творишь??? Объяснить можешь?!!! «Какого чёрта! Я же ему не девушка!!!»
ИГ: Ммм… А тебе, я гляжу, нравится. *хитрая морда* «А у него уже встал. Ок» *продолжил свои ласки*
ЭЭ: ЭЭээй… ОООх… «Да что за хня?? Мне не должно нравится!»
ИГ: *начал быстрее*
ЭЭ: Ммм.. «Господи, что за пытка?»
М: (ща, погоди, я за чаем и продолжим)
ИГ: *Прильнул губами к шее, и пошел ниже. Дойдя до приподнявшегося на штанах места, расстегнул зубами ширинку *
ЭЭ: *вздох* «Почему я не могу ничего сказать? И почему мне нравится? Не зря же говорят: запретный плод всегда сладок»
ИГ: Думаю, с тебя хватит. Иди, осваивайся. Дело наше отложим до того, как он сам тебя попросит. Долго ждать не придется *Слез с парня. Лег на свою постель*
ЭЭ: «И откуда такое чувство неудовлетворённости?» Спасибо за пособие… *начал одеваться*
ИГ: При желании можно продолжить *наихитрейшая рожа*
ЭЭ: Не думаю, что такое повторится. «Хочется…»
ИГ: Пойду пособираю информации *наглая улыбка*
ЭЭ: Удачи, я тоже пошёл.
На следующий день.
ЭЭ: *в прямом смысле вваливается в комнату* Ты дибил!! Твой батя – конченый извращенец! Еле вырвался от него! Зато достал то, что нужно. *растрёпанный и запыхавшийся, с красными щеками и горящими глазами*
ИГ: Как?! Уже?! ТЫ ЖЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ПОСОВЕТОВАТЬСЯ СО МНОЙ!!! Зачем ты пошёл к нему один?! *подскочил с кровати, вылупил зырки, орал так, что…. Ух!*
ЭЭ: *О_О в глубоком ахуе* И что? Что-то изменилось? Или ты так боишься за меня? *смеётся*
ИГ: ТЫ…. БЛОНДИН! Ты знаешь, что он мог тебя реально… того!
ЭЭ: *вздрогнул* Но этого же не случилось! *начинает заводиться и раздражаться*
ИГ: *перестав скалиться* Достал?
ЭЭ: Сначала информация.
ИГ: А ты хитрец, как погляжу. Я навёл справки. Он должен был перейти из нашего университета в NN. И… у меня плохие новости.
ЭЭ: *насторожился* Что такое?
ИГ: Альфонса не было и в помине в NN. И в любом другом учебном заведении города.
ЭЭ: И куда же он делся? Его похитили, когда он ехал в NN? *Паника. Начинает быстро ходить из угла в угол*
ИГ: Успокойся, Элрик! *толкнул с хорошей силой на кровать* Ты маячишь. Мешаешь мне думать. *приложил руку ко лбу*
ЭЭ: Да что тут думать? Мой брат пропал!!
ИГ: Хм… Пойду наведаю папочку. *подходит к выходу. Ложит руку на ручку двери*
ЭЭ: *подбегает и трясёт за плечи* Куда намылился?! Выкладывай, что знаешь!
ИГ: *ловко вывернулся и убежал*
ЭЭ: ЧОРД!! КСО!!!
Прошло несколько часов.
ИГ: *пришёл весь побитый. Кровища. Буквально упал*
ЭЭ: *О_О* Что случилось?! Я могу помочь?
ИГ: *стёр кровь, которая попадала в глаза* Моя очередь помогать. И я, кажется, знаю, кто может знать, где твой брат. *съехал по стенке*
ЭЭ: *подбежал* Сейчас нужно помочь тебе... *роется в аптечке, неизвестно откуда взявшейся* Да где эта грёбаная перекись водорода???
ИГ: Да плюнь ты! *схватил за руку, развернул к себе* Э-этот ублюдок замешан в этом. Не один твой брат пропал.
ЭЭ: *выпучил глаза и оторопел* Кто ещё? Откуда ты узнал? Что вообще произошло? Ты мне объяснишь? *очередной приступ истерики*
ИГ: Задал ему пару наводящих вопросов... Ну а потом пошла теплая обстановка отца и сына... Слово за слово, хуем по столу...
ЭЭ: *упал* Реально что ли?
ИГ: А че? Батя у меня добрый.. Родному сыну ничего не жалко *сухо засмеялся* Короче.... Не один твой брат пропал так просто, посередине семестра. Ни один не числится... Короче, этот извращенец их где-то держит.
ЭЭ: Что же делать-то…
ИГ: Не знаююю…Хреново мне. *упал на колени к Эдду*
ЭЭ: *задумчиво перебирает волосы Гина, как некогда делал с братом*
ИГ: Дай пару секунд полежать… Всё будет, бейби!
ЭЭ: *как будто не слышит*
ИГ: Как думаешь, куда можно деть около пяти людей? Предположим, живых?
ЭЭ: В сарай? В подвал?
ИГ: *Молчанье. Резко вскочил* ПОДВАЛ!!
ЭЭ: ???
ИГ: Где фотоаппарат?!
ЭЭ: *тоже вскочил* НЕ ЗНАЮ!
ИГ: *скрипя зубами от боли. Начал шарить по комнате в поисках фотика*
ЭЭ: Цыц! Сиди уже, а лучше ляг! Завтра разберёмся! Ночь уже, как никак.
ИГ: Ну не! Именно ночь! У него есть подвал. Никогда меня к нему не подпускал! Если всё так, то сегодня ты увидишь брата, понимаешь?
ЭЭ: Сам схожу. А то, боюсь, ты не доковыляешь… Ой, не дойдёшь!
ИГ: Валяй, раз знаешь, где живёт это чудовище.
ЭЭ: Так, об этом я не подумал. Скажи, где это!
ИГ: Нет времени. Вперед. У него сейчас собрание. Мы как раз без палева. *кладет фотик в сумку. Хватает за руку и тащит за собой из комнаты* Скорей!
ЭЭ: Бежим! *сам тащит*
Уже на месте.
ИГ: А замочек-то ненадёжный…*стоя перед дверью подвала*
ЭЭ: Мы на месте? *озирается*
ИГ: *достаёт пистолет, стреляет. Замок отваливается*
ЭЭ: Откуда он у тебя? *вылупился*
ИГ: Друг подогнал.
ЭЭ: *О_О*
М: (ну так чё, нашли их или ещё помучаемся?)
И: ( не, давай типа перед входом Гин начинает приставать к Эду)
М: (я планировала после. За хорошую работёнку типа)
И: (ему сейчас захотелось. А то если найдут, Эду будет не до него)
ИГ: «А что, если найдём? Эду будет не до меня. А мне так хочется…» Знаешь, Эд? Я думаю, другого случая не будет.
ЭЭ: Ты о чём?
ИГ: *поцеловал*
М: ( чёт я уже отрубаюсь… трахнуть их уже и спать ХД)
ЭЭ: *напрягся, но ответил*
И: (ты как всегда)
ИГ: «Чёрт! Всё болит! Но шанса, действительно, может уже и не быть. Эта сволочь убьёт меня раньше, чем его посадят» *повалил на землю*
ЭЭ: *не особо сопротивляется, но всё же выдавливает из себя* Что ты делаешь?!
ИГ: *не отвечает. Перешёл поцелуями на шею*
М: (сука, как такой рожей, у которой рот растягивается до ушей, можно целовать???)
ИГ: *оторвался от шеи, начал мучаться со своей и одеждой Эда*
ЭЭ: «Ну почему мне это нравится? Это же неправильно! Боже… Ещё…»
ИГ: «Не сопротивляется?» *припал к шее, опуская руку к низу живота*
ЭЭ: *выгнулся дугой, тогда как губы говорили совсем другое* Нет, не надо! Отстань! Ты противный! Ах…
ИГ: Так оттолкни… *припал губами к губам Эда*
ЭЭ: *Отталкивает руками, но в то же время тянется губами за поцелуем* Издеваешься? *тихий шёпот*
ИГ: Идиот! Вот хочешь же! *тело свело от прилившего возбуждения. Убрал слабо отталкивающие руки*
ЭЭ: «Нет сил сопротивляться. Гад! Знает он всё…» *отвечает со страстью*
М: (тыкнул пиписькой в лоб – промахнулся ХДДДД)
И: (БЛЯ! Самое интересное, а она ржёт!!!)
М: (ну.. ради прикола!)
И: (давай уже, не тормози! Тыкай Эда писькой ХДД)
ИГ: *смазал пальцы слюной Эда и плавно вошёл в тугое кольцо мышц*
ЭЭ: *отрезвел от пронзившей его боли* Отстань от меня, извращенец! *со слезами на глазах* Что ты делаешь?!
ИГ: Бля! Я тебя насилую!
ЭЭ: Я чувствую! И понимаю, что нужно учиться терпеть боль! Слышь, извращенец! Хоть поцеловал бы свою жертву, чтобы утешить! « Обо всё ему говорить надо…»
ИГ: Не могу больше! «Рёбра болят, тело ломит, но это сильнее меня. Я животное… Лучше бы он сейчас избил меня – единственный способ отстранить.» *Резко притянул к паху и плавно вошёл*
ЭЭ: А! СУКА! БОЛЬНО! «Моя жопа сейчас лопнет! Козёл! Порвёт меня нах!»
ИГ: *начал движения, учащая ритм. Дыхание сбилось ещё сильнее. Хриплые полустоны*
ЭЭ: «Ммм… боль отступает…»
ИГ: «Я уже не могу…» *упирается лбом Эдду в плечо и, прогинаясь, кончает*
М: (Сука! Я тут кончаю. А она по съёбам дала!)
ЭЭ: *кончает вслед за ним*
ИГ: *упал рядом, тяжело дыша*
ЭЭ: Зачем ты это сделал? *тяжёлое хриплое дыхание*
ИГ: Я тебя хотел.
И: (ппц обоснование траха)
И: (насчёт съёбов. Я булочки ела)
ЭЭ: Веское основание, но не объяснение.
М: ( шлёпнулась от дикого ржача…. ТЫ НЕ ГОВОРИ ТАКОЕ, КОГДА ПИШЕМ ВСЁ ЭТО!!! *закадровый дикий хохот*)
ИГ: *взял одежду Эда и положил ему на грудь* Одевайся.
И: (да я сама тут катаюсь)
ЭЭ: Да, точно! Мы же пришли спасать, а не трахаться! Это ты во всём виноват…
ИГ: *услышал звуки подъезжающего автомобиля* Чёрт! Быстро всё обыскиваем и сваливаем отсюда!
ЭЭ: Жопе больно! И так одеваюсь, как могу, быстро! Сам виноват! В принципе, ты и так наказан… *выразительный взгляд на кровоподтёки*
ИГ: *внутри ничего не было. Обычный подвал, полный всякого барахла*
ЭЭ: Ну и где? Ты же сказал, что они здесь!
ИГ: Не жужжи! *начал обыскивать пол*
ЭЭ: Что ты ищешь?
ИГ: *нашёл ход в подвал в подвале. При попытке дёрнуть за ручку, рёбра заломило так, что упал от боли* Здесь ход…
ЭЭ: Давай я… Немощный!
ИГ: *отполз нервно дышать*
ЭЭ: 8открыл и заглянул* Господи, сколько же их здесь! Эй, Народ! Вы спасены, только шевелите ластами, нам нужно быстрее свалить отсюда!
ИГ: *услышал шаги, приближающиеся к подвалу* Прости *Толкнул Эда внутрь и закрыл ход. Дрожащими руками набрал номер полиции и сказал адрес*
ЭЭ: ЭЙ! Ты что, идиот? Открой сейчас же! *долбится*
ИГ: «прости, но так выживешь ты»
ЭЭ: Ты умирать собрался? Тем более открывай!
ИГ:
«А вот и папаша прискакал»
-Приветик, папань! *состроил лыбу*
-Гин?! Какого черта, щенок!
Два метра в росте и стальная груда мышц двинулись в мою сторону – его фигура всегда вселяла во мне страх. Я даже не сопротивляюсь, когда он хватает меня за грудки и прижимает к стене. Спину больно карябает какая-то железяка, возможно, старый гвоздь.
-Повторяю, какого черта?!
-Не сердись пап, последние волосы выпадут, — я спрятал внезапно нахлынувший страх за привычной; уверен, многих раздражающей; маской.
-У тебя еще молоко на губах не высохло, а ты старшим дерзишь!
Последовал удар в голову, который с эхом отдался у меня в голове. В сознании резко потемнело, и я упал на пол, с шумом повалив за собой какое-то старое барахло. В чувство меня привела острая боль от еще ноющих ребер.
«Нужно тянуть время, пока не приедут копы... иначе и мне, и Эду, и всем остальным будет не сладко».
-Боюсь это не молоко, — чем черт не шутит, — я около полутора часов назад трахнул того студента. Я вижу, Элрик-старший тебе очень понравился.
-Заткнись, мелкий урод! – по мне пришелся сильный удар ногой в живот, отчего к горлу подступила вязкая масса крови и вышла наружу, — тебе мало было? Лучше заткнись и уползай, если не хочешь чтобы я тебя размазал!
-Знаешь, а ведь он девственник. Стонал и просил, а у твоих шалав, хоть у одн…— еще удар, а за ним еще один, — ха-ха, ну да, кому…
-Гин, заткнись! Ты хочешь, чтобы тебе ещё хуже было? – он поднял меня, и в это время послышались звуки приближающихся полицейских машин.
-А вот и к тебе гости приехали, — захлебываясь собственной кровью, я все еще продолжаю язвить и, схватив его за галстук, приблизил его лицо к своему, — увидимся в аду, папа!
Бросив меня беспомощно лежать на полу, он попытался скрыться. Пускай я еле дышу, пускай ничего не вижу, но все еще в сознании. Я слышал, как открывали подпол и оттуда выходили. И я слышал, как его повязали, и глухие проклятья на мой счет. Знаешь, бать, мне пох! Мое проклятье в том, что я, кажется, влюбился в старшего Элрика, и, похоже, собрался помирать. И вот его голос, опять бред несет…
ЭЭ: Ты умер? *Подбегает*
И: (норм чел спрашивает: ты жив? А этот: ты умер?)
М: (ща вылезу из-под стола со смеху… ХДДД)
ИГ: Не дождёшь…*откашливается кровью* …ся!
ЭЭ: *крик* Вызовите скорую, кто-нибудь! Тут человеку плохо!
ИГ: Если ты хочешь того, чтобы между нами что-то было, то не беспокойся, я выживу. *старая добрая лыба*
ЭЭ: Извращенец! При чём тут это? Я беспокоюсь о тебе! Ты же не дал меня избить!
ИГ: Тогда, думаю, смысла нет *отключился*
ЭЭ: О чём он? В чём смысла нет?
М: Всё, конец! Йа умер)
М: (*включился* Жить смысла нет *отключился* ХДДДДДД)
И: (*ржёт*)
М: (фендом гиперстранный)
И: ( ФМА и Блич… Мдя…)
М: (Гин и Эд… ППЦ… Люди не так поймут!) | 6 |
Больно | ER, Ангст, Изнасилование, Насилие, Нецензурная лексика, Повествование от первого лица, Повседневность, Психология | Любить больно. Любить того, кто использует тебя, как секс-игрушку, ещё больнее. А что делать, если ты живёшь с ним в одной квартире уже три года и тебе некуда пойти? Смириться. Так бы сказала моя сестра. А я не могу. Я продолжаю каждый раз отталкивать его, отбиваться, пытаться вырваться, когда меня уже успели приложить головой об стенку и поставить раком на полу. Это его любимая поза. И моя тоже, кстати говоря. Так я чувствую его на полную катушку и долго ещё не могу нормально ходить. Я после него ещё и двигаться нормально не могу. Он всегда буксирует меня на кровать на собственной спине, после каждого такого захода. А они у него бывают часто. Он просто приходит и накидывается на меня, как голодный зверь. Чудовище..
Вот и сейчас я жду на кухне, пока он придёт. Здесь недостаточно места, чтоб разложить меня на полу, а стол нас не выдержит. Конечно, это всё бред. Если он захочет, то и под стенкой меня отымеет. А если бы я так не хотел с ним трахаться, то не стал бы его ждать каждый день. В этом то и вся проблема. Я не могу отказаться от секса с ним, даже если это приносит мне одну лишь боль. Боль, причинённая им, для меня, как глоток воздуха. Я чёртов мазохист и знаю это!
Щелчок открываемого замка проносится по всей квартире, как гром. Для меня уж точно. Я крепче сжимаю пальцами чашку с кофе и утыкаюсь в неё носом. Он пришёл не один. Я слышу уже чуть подвыпивший, обкуренный голос одного из его дружков. На этот раз Чарли. Он его однокурсник. Они заходят на кухню, говоря о чём-то своём. Он лишь кидает на меня странный взгляд, а Чарли расплывается в идиотской улыбке. Этот долбанный извращенец уже месяц пускает слюни по моей заднице. Сраный натурал, захотевший испробовать чего-то новенького.
— Подожди здесь, я принесу диск. — говорит мой истязатель и выходит из кухни, кивая на турку с кофе.
Чарли наливает его себе в чашку и садится напротив меня. Я чувствую его взгляд почти физически и он мне не нравится.
— Что, сегодня личная шлюшка Кэрри не в настроении? — спрашивает Чарли, подаваясь вперёд через стол.
Я кидаю на него предупреждающий взгляд, который игнорируют. Чарли всё смотрит на меня, ожидая ответа, но я молчу. Не настолько я тупой, чтоб идти на поводу у таких банальных провокаций. А вот если повторит, то, так уж и быть, вмажу ему разок другой. Чтоб знал.
— Не хочешь перепихнуться, пока Кэр не видит, м? — Чарли подмигнул мне.
Я хотел снова промолчать, но почувствовал его взгляд. Этот взгляд я и в толпе почувствую. Неужели он привёл Чарли, чтоб устроить бесплатный спектакль? Тогда я подыграю.
— Иди трахайся со своей сестрой-шлюхой. — говорю, отставляя чашку в сторону — Она тебе сделает скидку, по родственным.
Это уже явный перебор, но если я вошёл в роль, то не выйду из неё, пока её не выбьют из меня вручную. И Чарли собирается это сделать. Его лицо моментально багровеет, а рука тут же заносится для удара. Но я уворачиваюсь. Может и шлюха, но шлюха драться умеет. Я перехватываю руку Чарли за запястье и резко тяну на себя, добиваясь того, что он едва не пропахивает носом столешницу. Это я тут же исправляю, прикладывая его переносицей о стол. Приходится встать, чтоб на мои любимые джинсы, которые так любит сдирать с меня Кэр, не пролилось кофе. Чарли снова накидывается на меня и удар в скулу я пропускаю. Но он скользящий и задевает меня совсем немного. Я хватаю Чарли за плечи и притягиваю его к себе, одновременно с этим поднимая колено. Удар в живот выбивает из него воздух, как из надувной куклы и я без зазрения совести собираюсь впечатать его наглую рожу в стену, но тут впечатывают меня. Да так, что кажется рёбра хрустнули. Чарли крупнее меня и это играет ему на руку, но он меня не знает. А вот Кэр знает и уложил бы меня в два счёта. Я снова бью коленом, только чуть ниже живота и Чарли рычит. Рёбра получают не слабый удар и на этой ноте мне полностью срывает крышу. Я выгибаюсь, изворачиваясь из захвата и, упираясь о плечо Чарли, наношу ему удар немного ниже затылка. Его тело тут же слабеет и он начинает оседать на пол. Я отталкиваю его уже безвольную тушу от себя и начинаю ощупывать рёбра. Судя по ощущениям, одно он мне всё же сломал. Но ребро и парочка милых синяков — это всё, чем я отделаюсь от него. А вот Чарли не повезло. Если я ему внутри ничего не перебил, то после удара в затылок его будет рвать желчью ещё дня два. И дело здесь не в силе, а в умении.
Я отлипаю от стены и чувствую, как пол уходит из под ног. Рука сама тянется к затылку. Оп-па.. пальцы запутываются в мокрых прядях. Мне не нужно смотреть, чтоб понять, что это кровь. Моя кровь. Пространство странно ведёт и я начинаю оседать. Глаза закрываются до того, как я встречаюсь носом с полом.
Меня встречает уже знакомая, уютная темнота и я с удовольствием отдаюсь в её объятия. Не первый раз сознание потерял. Надеюсь, что Кэр не додумается вызвать скорую. Сдохнуть вот так — лучший вариант для меня. А Чарли.. думаю, он ещё надолго запомнит личную шлюху Кэрри..
— Сэт.. — настойчивый голос возвращает меня к реальности.
Ох, реальность больно бьёт по мозгам.
— Нет, не стоит его будить. — незнакомый голос и руки, которые я обнаружил у себя на плечах, исчезают — Сотрясения нет, но его не слабо приложили. Ему бы полежать дня два. Швы накладывать не нужно, я остановил кровотечение. Ему повезло, если честно. Постарайтесь обеспечить ему покой.
— А это? — голос Кэрри чуть отдаляется.
— От головной боли. — говорит незнакомый голос — Не больше двух таблеток за день. Если будут осложнения — звоните.
А затем шаги и временная тишина. Я чувствую под собой мягкую поверхность. Моя кровать не такая удобная, следовательно — я в комнате Кэрри. Вот уж святая святых. Я бывал здесь от силы раза два за все три года. Предсказуемо, что Кэрри ни разу не трахал меня в кровати или на другой мягкой поверхности. Я вот стены, столы и другую мебель мы освоили хорошо. Даже на стиральной машинке и в душе побывать успели. А ещё у подоконника, на ковре в гостиной, в прихожей и даже несколько раз в лифте. У меня уже богатый опыт на подобное. Кэрри напоминает мне кролика, который сколько не трахается, а всё мало.
Дверь в комнату едва слышно скрипит и он заходит. Я продолжаю лежать неподвижно, греясь под тёплым одеялом. Голова тихо гудит. Ещё не больно, но близко. Видимо, мне вкололи обезболивающее и оно перестаёт действовать. Так даже лучше. Боль свидетельствует о том, что я ещё не сдох.
— Какого хрена ты притащил меня сюда? — спрашиваю, не открывая глаз.
Кровать сбоку прогибается от его веса. Он сел совсем рядом и, если захочет меня удушить, то легко дотянется руками до горла.
— А ты хотел сдохнуть? — в ровном голосе как всегда только насмешка и презрение.
— Да.. знаешь, подумывал об этом. — усмехаюсь и чувствую слабую боль в скуле — Но ты затрахаешь меня раньше. Ёбнутый кролик..
Горячая ладонь моментально сдавливает моё горло, вжимая меня в подушку. Я чуть морщусь, но лишь от боли в затылке.
— Придержи язык, Сэт, иначе я найду ему более полезное применение. — он шипит мне это в ухо, опаляя кожу горячим дыханием.
— О, да? — хватаюсь слабыми руками за его запястье, но не пытаюсь убрать — Ты заставишь меня отсосать в таком состоянии? Не боишься, что я тебе откушу что-то жизненно важное?
— Сэт, ты сейчас напоминаешь амёбу. — говорит Кэрри и я слышу в его голосе усмешку — При всём желании ты не сможет так сильно сжать челюсти.
Мне приходится признать, что он прав. Чёрт побери, прав! Я сейчас не смогу даже брыкнуться. Тело ватное, а голова чугунная. Лучшей жертвы насилия и не найти!.. Неожиданно я чувствую обе руки Кэрри на своей талии. Он начинает переворачивать меня на живот. Тут меня охватывает настоящий ужас.
— Сука, не смей!.. — я пытаюсь оттолкнуть его руки, но боль в затылке останавливает.
Я позволяю себе застонать. Кэрри легко перевернул меня и я уткнулся лицом в подушку. Сил хватило только на то, чтоб сжать её же в руках. Дыхание предательски сбилось, когда по спине прошлась горячая ладонь. На мне бинты. Боли не чувствуется, но я знаю, что как только пройдёт действие обезболивающего, мне станет паршиво. Очень паршиво.
— Твою мать! Прекрати!.. — я снова пытаюсь образумить его, но меня игнорируют.
Я чувствую, как он стягивает с меня штаны вместе с нижним бельём. Из груди рвётся всхлип. Шею опаляет горячее дыхание.
— Не бойся, я буду нежным. — его голос звучит неправдоподобно мягко.
Я до боли в пострадавшей щеке сжимаю челюсти и стараюсь не дрожать. Когда он закончит, я его убью! Как только смогу пошевелиться..
Кэрри начинает поглаживать мою спину, постепенно спускаясь ниже. Череда поцелуев в шею, лопатки и ниже по позвоночнику. Несвойственная для него нежность. Я вздрагиваю уже от каждого его прикосновения. Его губы скользят по моей пояснице и я сильнее сжимаю в руках подушку, зарываясь в неё лицом. Он решил в роли исключения поиметь меня осторожно? Да какая к чёрту осторожность, когда меня всего трясёт от возбуждения?! Нужно ли говорить, что я ни разу не кончил в его руках? Он всегда оставлял меня неудовлетворённым, всегда кончал в меня, не пользуясь презервативом и оставлялась лежать там, где и поимел.. Ему вдруг захотелось разнообразия?
— Не сжимайся. — послышалось откуда-то снизу.
Его дыхание прошлось по моим ягодицам, которые тут же напряглись. Впрочем, его это не остановило. Я уже ожидал, что меня поимеют как всегда грубо, без смазки, но неожиданно я почувствовал его язык на пояснице. Он скользнул ниже, переходя в ложбинку между ягодиц и ещё ниже, вырывая у меня стон. Я против воли расслабился, прогнувшись в спине. И он этим воспользовался. Чувствовать его язык там оказалось чем-то запредельно сладким. Горячая ладонь надавила на поясницу, заставляя прогнуться сильнее и язык сменили пальцы. Он никогда не растягивал меня и сейчас, чувствуя в себе сразу два пальца, проникающих всё глубже, я не мог сдержать возбуждённой дрожи. Моё тело уже привыкло к нему и отзывалось, не спрашивая у меня разрешения. Я же мог только глухо стонать, закусывая наволочку на подушке и раздирая её руками. Поцелуи снова заскользили по моей шее. Свободной рукой Кэрри приподнял меня под живот, слегка царапая кожу ногтями. Пальцы исчезли и я невольно подался назад. Одновременно с этим Кэрри вошёл в меня. Дыхание перехватило и я вцепился в подушку, прогибаясь и слыша треск порванной наволочки. Обычной боли не было. То ли я в конец был обкачан обезболивающими, то ли Кэрри так хорошо меня растянул.
Эти мысли роем клубились у меня в сознании, но с первым глубоким толчком их вынесло вместе с мозгами. Я подался навстречу новому толчку и услышал собственный стон. А затем зубы Кэрри на своём плече. Боль, смешавшаяся с наслаждением, собственное хриплое, сбившееся дыхание и горячий шёпот в ухо.. Я не разбирал, что говорил Кэрри, тем более, что говорил он не на английском.
Я потерял счёт толчкам, полностью отдавшись ощущениям, затопившим меня. Такого секса у меня ещё с ним не было. Хоть я и получал наслаждение, но он ни разу не доводил меня до таких вершин. Шёпот в ухо заставлял тугой клубок внизу живота сжиматься сильнее. Я был уже на пределе и, если он не даст мне кончить, я раздеру его в клочья.
Особенно глубокий и сильный толчок заставил меня громко вскрикнуть. Мышцы рефлекторно сжались и я почувствовал, как Кэрри изливается в меня. Горячо и мокро. Почти сразу же он вышел, оставив за собой неприятную пустоту и перевернул меня на спину. Я потянулся рукой к своему члену, желая закончить уже эту пытку, так как возбуждение стало невыносимым, но он не дал.
— Чёрт побери, Кэр.. ах!.. — я выгнулся дугой под ним.
На несколько секунд я вылетел из реальности, ощущая влажную глубину его рта и не веря, что мне делает минет человек, насиловавший меня все три года. До разрядки я дошёл поразительно быстро и громко вскрикнул. Горячие руки удержали мои бёдра на месте, не позволяя дёрнуться. Он не отстранился и выпил всё до капли.
Открыв глаза, я почувствовал тупую боль в затылке, но проигнорировал её. Кэрри нависал надо мной, хищно облизываясь. Дыхание я всё ещё не восстановил, но это не помешало мне потянуться к нему и слизать с уголка губ собственную сперму. Мой язык перехватили губами и через секунду я уже целовался с Кэрри. Это едва-ли не первый наш поцелуй.
— Только так. Всегда.. — выдохнул он мне в губы.
Я покраснел, наверное, впервые в жизни, осознав смысл его слов. Спросите, как можно покраснеть перед тем, кому подставлялся три года? Очень просто. Если ты любишь его и терпишь ту боль, которую он тебя причиняет.. | 72 |
Тучи сгустились | Ангст, Нецензурная лексика, Флафф | 1.
Всех троих наказали. Оставили после уроков.
Странно.
Нет, конечно, можно понять нелюбовь к рыжим, в конце концов, у них нет души. Можно понять нелюбовь к брюнетам, черный — цвет зла. Блондинов-то за что не любить?
Новый преподаватель истории ненавидел всех белокожих. У него был свой клуб борцов за полное истребление всего белого населения Саус Парка в частности и мира целом.
Его очень уважали в городе за столь ярую защиту прав черных. Мэр даже созвала пресс-конференцию, в которой сообщила всему городу, что передает под его личный контроль все вопросы касательно расизма и что Саус Парк — самый терпимый и антирасистский город в стране и мире.
И только Блэки были против, но они — черные, поэтому их никто не слушал.
Новый учитель очень не любил Саус Парк, белых, и просто ненавидел блондинов, считая их всех фашистами. И чем более открыто и нагло он выражал свою ненависть, тем больше им восхищались и восхваляли его. В городе организовывались фанклубы, на каждом углу продавались футболки с самыми жесткими высказываниями нового героя, и нещадно избивались все, кто был не с ними или нейтрален.
Твик, Баттерс и Кенни стали объектами постоянных издевательств, насмешек и унижений — их родители, в отличие от семей остальных светловолосых — Бебе, Энн и других, в открытую не поддерживали новую власть.
Баттерс боялся отца сильнее, чем всех учителей вместе взятых, поэтому после уроков отправлялся на вечный домашний арест к родителям. А те словно ждали этого...
Теперь у Баттерса появилась навязчивая идея сбежать с байкерами.
Он требовал звать его Королем, Его Величеством или Господином. Так вот, Король Генрих быстро получил всеобщее уважение, и практически все жители города признали в нем величайшего мыслителя и вообще гения современности.
— Вы, жалкие выблядки колониальных захватчиков! Расистских мразей, поработивших мой народ! Вы должны чувствовать масштабы своего убожества! Вы пройдете через все, через что прошли чернокожие! Я заставлю вас вползать в класс на коленях! — так начинался каждый урок.
Его боялись. Его боялись так сильно, что боялись даже ненавидеть.
Те, на кого вначале надеялись — Картман, Венди, Стэн, может быть, Токен — не стали лезть на рожон. Картман, хоть и ненавидел, когда его попирают, восхищался методами Генриха, Венди, хоть и была умной и справедливой, решила не портить отношения с преподавателем, от которого не меньше остальных зависело, поступит она в колледж или нет. Стэн после случая, произошедшего с его отцом на телешоу, вообще в расистские разборки не лез. А Токен, хоть и был и черным и богатым, для Генриха оказался в числе «негров продажных и недостойных».
Каждый урок начинался с «поливания грязью» всех учеников и издевательств над блондинами класса. Баттерсу преподаватель за каждую оплошность то трусы на голову натягивал, то со стула его сбрасывал, то протухшую воду из вазы с цветами на голову выливал. И чем больше Баттерс боялся расправы, тем чаще он совершал ошибки.
Твика Король Генрих запугивал так, что тот уже начинал заикаться. А Кенни за некорректное поведение отрубалось по пальцу.
В общем, Кенни решил, что с него хватит. Он с важным видом вышел из дома, якобы в школу, а сам направился гулять по окрестностям. Мимо пролетели байкеры на своих харлеях, и, кажется, среди них был кто-то похожий на Баттерса. Кенни искренне понадеялся, что ему не померещилось.
День прошел великолепно. Кенни не чувствовал страха и даже почти нашел работу. «Почти» потому, что было неясно, надолго ли она. Но платить обещали каждый день. Работа заключалась в помощи на стройке. И, как ни странно, Кенни не только не умер, а еще и заработал денег – целых двадцать баксов. Завтра он снова отправится на стройку. И тогда у него будет уже не двадцать баксов, а сорок! А потом шестьдесят! Кенни неровно выдохнул. А ведь там и до сотни рукой подать! Вот и к черту эту школу...
2.
Кенни шел со стройки, сжимая в кармане восемьдесят баксов, когда увидел бесцельно бредущую одинокую трясущуюся фигурку.
Кенни стало интересно, и он решил посмотреть на странного человека вблизи.
Твик дернулся, издал осипшим голосом нечто похожее на вскрик и весь сжался, испуганно смотря на Кенни.
— Чувак, это же я! Не узнаешь, что ли?
Твик нервно помотал головой. Он был худ, бледен и совершенно безумен. Синяки под глазами были черными. Казалось, он вообще ничего не ел и не спал несколько дней.
— Чувак! Это же я, Кенни! Мы вместе учимся!
Твик снова отрицательно помотал головой.
— Ты не будешь меня бить? — тихо спросил он.
Кенни вздрогнул.
— Нет, ни в коем случае!
— А пугать?
— Нет-нет, что ты!
Твик выдохнул так, словно все это время стоял, затаив дыхание, и будто стал дрожать чуть меньше.
— Знаешь, я тут денег заработал, давай посидим у меня, пиццу закажем, телек посмотрим. А, как тебе? – неожиданно для себя заявил Кенни и дружелюбно улыбнулся.
— Не знаю, родители говорили не доверять незнакомым людям, — Твик смотрел испуганно и вновь сильно трясся.
— Ну, я же не незнакомый! Я твой одноклассник!
Твик нерешительно замялся, но потом неуверенно кивнул. Почему-то Кенни обрадовался. Это было странно, но по какой-то причине ему очень захотелось успокоить и накормить этого парня. Даже скорее сначала накормить, а потом успокоить.
Они заказали пиццу. Твик почти не ел и все время оглядывался. И нервно вздрагивал.
— Что-то случилось? – как бы невзначай спросил Кенни.
— Они следят! Они хотят убить меня!
— Да тебя и убивать не надо — сам помрешь.
— С чего это? — возмутился Твик.
— Не с чего, а от чего. От голода, недосыпа и страха.
— Чушь, от такого не умирают! Умирают от болезней, и если убили!
Сколько ни старался Кенни, Твика он не убедил, но зато узнал, что тот уже пятые сутки не спит и не совсем помнит, ел ли чего. А это значило, что со дня на день Твик точно сойдет с ума, потому что его мозг точно бы не выдержал еще одну бессонную ночь.
— Подожди здесь, — сказал Кенни, он вспомнил, что у матери где-то было снотворное. Оно должно помочь Твику. Оно просто обязано помочь.
— Выпей это, — Кенни протянул Твику стакан с какой-то мутной жидкостью.
— А что это?!
— Успокоительное.
— Нет! Только не это! Я не буду это пить!
— Почему?
— Оно убьет меня! — громко закричал Твик. Его зрачки расширились, и в глазах появилось то самое безумие, которое так испугало Кенни.
— Пей, — твердым голосом сказал он, но Твик часто замотал головой.
Кенни начал выходить из себя: последнее, что ему было нужно в этой жизни, так это свихнувшийся одноклассник. Нужно было предпринимать решительные действия.
Кенни приближался к Твику, а тот, причитая, пятился к стене, до тех пор, пока не уперся в нее.
— Не надо, пожалуйста, не надо, — бормотал он, но Кенни заставил его выпить все содержимое стакана с растворенной в нем таблеткой. Твик сжался, но тут же с силой оттолкнул Кенни и побежал к двери из комнаты, ударился в нее, потом, поняв, что дверь открывается внутрь, потянул на себя, но тут же снова навалился на нее и медленно сполз на пол.
Кенни затащил его к себе на кровать, да так и бросил, даже не разув.
Есть люди, делающие добро и сами себя за это поощряющие. Есть те, кому надо, чтобы их добрые поступки были замечены и обсуждаемы, а есть те, которые помогают ближнему лишь для того, чтобы самому себя дерьмом не чувствовать. Иногда последние и сами не до конца осознают, что поступили хорошо. Так и Кенни стоял и ненавидел Твика за весь его кошмарный вид и за то, что лишил его, Кенни, кровати. И главное, за то, что его волнует Твик. Что он сейчас за него беспокоится.
— Что за хрень! — воскликнул Кенни и, взяв себе еще пиццы, пошел в гостиную за телефоном.
В гостиной было пусто. Часы показывали одиннадцать с мелочью, но в доме отсутствовала даже младшая сестра. Кенни немного удивился, но не более того.
За время своей работы он совсем не виделся со своей семьей. Не то чтобы это было плохо, но иногда даже ему начинало казаться, что семья — это его самые близкие люди.
— Алло? — в трубке послышался взволнованный голос Кайла.
— Привет.
— Кенни?! Боже мой! Я думал, тебя окончательно убили! Где ты пропадал? — Кайл все время заставлял себя говорить как можно тише.
— Я нашел работу и решил, что ну ее к черту, вашу школу.
— Повезло тебе...
— А что, у вас там все так плохо? — удивился Кенни.
— Ужасно! Генрих сошел с ума! Он сделал учебу с восьми до восьми, у нас почти тюрьма, говоришь родителям, а у них словно пелена на глазах! Не знаю, что он им пообещал. Но я не уверен, что все ученики доживут до конца года....
— Слышь, Кайл, а ты не в курсе, куда мои предки делись? Кевина и Карэн тоже нет.
— Наверное, уже забрали.
— Куда?
— Туда же, куда и всех.
Кайл шептал совсем тихо, потом замер, быстро попрощался и бросил трубку.
Кенни был обескуражен. Какое-то время он так и сидел в пустой гостиной и слушал телефонные гудки.
Утро застало Кенни задремавшим на диване подле работающего телевизора. Всю ночь он смотрел местные новости, репортажи шли один за другим. Слишком много интересного начало происходить в маленьком городке. И вроде сами события еще не начались, но всем было понятно, что дальше станет действительно жарко.
Уходя на работу, Кенни запер спящего в его комнате Твика: пусть лучше считает, что он похищен, чем выходит на улицу.
3.
Блэки решили уезжать из города. И это следовало делать срочно, так как не сегодня, так завтра если не Генрих, то остальное население Саус Парка точно устроят над ними суд Линча. Напряжение в городе с каждым днем становилось все сильнее, и однажды накопленная ярость прорвется.
Они не успели самую малость.
Токен буквально на минуту задержался дома, когда родительскую машину окружили люди в форме и по одному вытащили из нее обоих старших Блэков.
Токен затаился, а потом побежал в подвал. Он искал потайной проход.
Почему? Да потому что во всех богатых домах в подвалах есть потайные проходы!
Токен ненавидел стереотипы, но сейчас буквально молился на них.
— Только бы он существовал! Только бы он существовал! — бормотал Токен.
— Давай сюда! — окрикнул его незнакомый голос.
Токен обернулся и увидел Мистериона.
— Быстрее!
Токен повиновался. Они отодвинули отцовский шкаф с инструментами и увидели узкий лаз.
— Иди! — воскликнул Мистерион.
— А как же ты? — удивился Токен.
— За меня не волнуйся. Я найду тебя, и мы спасем твою семью, но сейчас ты должен уйти.
Блэк полез, и, когда за ним задвинулся шкаф, оказался в кромешной тьме. Выбора не оставалось, надо было двигаться вперед.
4.
Его величество Король Генрих уже короновал себя. Город был почти в его руках. И, главное, как быстро! Он тщательно изучил историю городка и поэтому сейчас всячески беспокоился о том, чтобы два его главных помощника случайно не столкнулись друг с другом. Слишком важна была для него их поддержка.
Шейла Брофловски честно верила, что только железная дисциплина спасет детей от разврата окружающего мира. И если раньше ее вера была лишь предположением, то сейчас достигла фанатизма.
От нее была польза, большая польза — она очень хорошо командовала, намного лучше многих военных. Под ее руководством были отловлены все социально опасные люди — те, кто мог помешать, или просто не нравился Королю; особым для него преимуществом было то, что миссис Брофловски относилась к тем людям, которые, загоревшись какой-то идеей, движутся к ней всеми правдами и неправдами, не задумываясь о последствиях. Ей легко было управлять.
Если бы можно было устраивать облавы не только днем, но и вечером! Но лишить славных воинов закона и справедливости возможности посидеть вечером в баре у телевизора было равносильно добровольной капитуляции, а этого Король Генрих делать не собирался.
С Картманом было даже проще. Генрих пообещал ему аквапарк с дельфинами и целый парк аттракционов. А еще, что Кайлу этого никогда не достанется, более того, его посадят под забором слушать, как Картману на этих самых аттракционах весело. Глупец!
Глупец, но хороший стратег, это он предложил собрать в одно место все самые любимые вещи жителей города, чтобы иметь рычаги манипулирования людьми, это он разузнал, что это за вещи и над чем трясется каждый конкретный человек. Чего стоило только то представление, когда у младшего Такера отобрали морскую свинку.
Да, именно при помощи таких мелочей можно управлять людьми. А еще есть страх. Всегда можно запугать человека, причем абсолютно любого.
Конечно, Король имел свои виды на город и его жителей, но для осуществления его планов ему нужны были оба помощника.
Король повернулся к зеркалу, нахмурился и разразился громким злобным смехом, который в течение получаса мешал соседям спать.
5.
Токен уже и не надеялся спастись, когда вдруг услышал приглушенные голоса. Он собрался с духом и стал ползти быстрее. Голоса становились громче и уже различались слова.
— Генерал Бардак! Мы не можем позволить подобному происходить в нашем городе! Надо остановить этого Короля! — последнее слово буквально выплюнули. – Этот говнюк посадил всех байкеров!
— А при чем тут байкеры? – спросил другой голос.
— Эээ… ну… Ну, при том, что они тоже люди.
Те, кто был за стеной, явно ненавидели новую власть. У Токена удвоились силы, он упрямо карабкался в сторону голосов, как вдруг обнаружил, что тоннель кончился. Перед ним оказалась совершенно гладкая стена.
— Эй! Вы меня слышите? — Токен стучал кулаками и кричал что было силы, но что-то глушило все его крики. Он развернулся, лег на спину и принялся бить ногами в стену. И, вроде бы, она стала поддаваться...
6.
Профессор Хаос был недоволен. Кажется, его великий и зловещий план провалился. Снова.
Профессор был расстроен. Профессор был зол. Профессору хотелось плакать.
— Генерал Бардак, мой верный соратник! Мы не можем снова позволить себе потерпеть неудачу! Нам нужен план. Самый зловещий и ужасный план из всех наших планов! – страшным голосом шептал Профессор Хаос.
— Но я не знаю таких планов. Все, что у нас было, мы израсходовали.
— Чушь! Мой гениальный мозг придумает что-нибудь настолько ужасно-зловещее, что...
Вдруг раздался сильный треск, и в тайный штаб Профессора Хаоса откуда-то из-под потолка ввалился грязный Токен.
— Ты следишь за нами?! — вскричал профессор. — Тебя заслали наши враги разузнать о наших планах?!
Профессор был грозен. Его плащ красиво развевался, а на шлеме из фольги играли солнечные зайчики.
— Нет-нет, что вы! — забормотал Токен. — Я вам не враг! Более того, я на вашей стороне! Тоже ненавижу Генриха!
— Профессор Хаос, посмотрите, он же черный! — воскликнул Генерал Бардак. — Он такой же черный, как и Король! Он лазутчик!
— Нет-нет! Я — хороший черный, а Король — плохой!
— Все черные одинаковые! — воскликнул Профессор.
— А как же Шеф? Он же тоже был черным! — не оставлял своих попыток Токен. Профессор задумался.
— Ну, вообще-то Шеф был хороший, — поддержал Токена Генерал Бардак.
— Что ж, раз мой верный соратник Генерал Бардак сказал, что ты хороший, то я, так и быть, выслушаю тебя.
— Я не говорил, что он хороший, я говорил, что Шеф был хорошим, — поправил своего командира Генерал.
— О? — Профессор Хаос понял, что запутался, но решил, что его одноклассник достоин снисхождения.
— Ладно, так и быть. Если ты, Токен Блэк, утверждаешь, что ты против Короля, то я выслушаю твои предложения в борьбе с ним. И если они будут достаточно хороши, то мы позволим тебе присоединиться к нам.
Токен отряхнулся и вытянулся, словно новобранец перед полковником.
— Пока что я ничего не придумал, но в течение этого дня обещаю предоставить вам свой план действий.
— Отлично.
Хаос решил, что это замечательная возможность избавить себя от очередного провала. А Токен был рад, что у него появилась такая сильная поддержка.
7.
У Кенни на работе дела как-то совсем не ладились, и к обеду на него просто свалилась балка, размозжив голову.
Очнулся он дома в своей постели. Первая мысль, посетившая его, была — как хорошо, что оставил деньги дома в шкатулке. Вторая — теперь на работе ему явно не обрадуются. Третья — а что это за хрень валяется рядом?
А рядом, свернувшись калачиком, временами вздрагивая и нервно бормоча непонятные быстрые слова, спал Твик.
Со вчерашнего вечера в жизни Кенни столько всего произошло, что он и забыл, что «похитил» одноклассника.
— Я же дверь снаружи запер! Я идиот! — воскликнул Кенни, и его голос разбудил Твика.
Твик медленно открыл глаза, но тут же быстро вскочил, осмотрел комнату и Кенни...
Мертвые не воскресают вместе с одеждой, потому что она остается на трупе. И парка Кенни осталась на его мертвом теле, которое в паре кварталов к югу хоронила вся бригада.
Кенни сидел на кровати совершенно голый.
Твик издал странный вопль протеста и бросился к двери. Дернув пару раз за ручку и убедившись, что она закрыта, он медленно развернулся и, дрожа больше обычного, напряженно уставился на Кенни.
Тот уже одевался в очередной оранжевый комбинезон.
— Чувак, это недоразумение, — спокойно сказал он; увидев, что его слова не воспринимают, лишь пожал плечами и открыл окно.
— Дверь заперта снаружи. Я сейчас обойду дом и открою.
Кенни вылез из окна, потом — вниз по водосточной трубе. Твик хотел было сказать, что так делать опасно, но передумал, в конце концов, ему слишком страшно за себя, и волноваться еще за кого-то — это такой стресс!
И как только Кенни открыл дверь, Твик со всей силы рванул прочь. Как он мог довериться кому-либо в этом мире? Куда теперь идти? Домой? Нет! В школу? Нет!
В этом мире больше не оставалось никого, кому Твик позволил бы хотя бы рядом стоять. Это значит, что надо убираться прочь. Прочь из города, страны, континента, мира...
Он бежал, куда глядели глаза, пока не добрался до городской свалки. И замер: прямо посреди груды старого металлолома стояла новенькая блестящая летающая тарелка.
Твик решил, что это его шанс.
8.
Мистерион нашел Токена достаточно быстро, правда, потеряв слишком много времени, маскируясь под стиральную машинку в подвале Блэков, чтобы не попасть под облаву.
Токен, Профессор Хаос и Генерал Бардак уже обсуждали новый план свержения Его Величества.
— Лучше всего что-нибудь взорвать! Чтобы все, кто против, увидели и присоединились, а сам Король понял, что у него есть враги, которые будут с ним бороться. Предпочтительнее взорвать что-нибудь большое и важное, но у нас слишком мало информации, мы плохо знаем ситуацию, — говорил Токен. — Нужно разведать обстановку.
Профессор Хаос глубоко задумался. Генерал Бардак переводил взгляд то на одного, то на другого соратника по борьбе с Королем, но не мог ничего предложить.
— Я могу рассказать вам все, что знаю, а знаю я достаточно, — в дверном проеме появился силуэт Мистериона.
Профессор Хаос громко взвизгнул и спрятался под стол, Генерал Бардак, увидев такую реакцию своего руководителя, медленно попятился прочь, прикрывая лицо руками.
— Это не мы! — крикнул из-под стола Профессор. — Это Енот нас тогда заставил больницу захватить! Мы не хотели! Честное слово! Прости нас, Мистерион...
И Профессор Хаос расплакался.
Мистерион окинул злодеев безразличным взглядом, а потом пристально посмотрел на Токена.
— Я могу вам помочь, но при одном условии.
— Каком? — испугано выдавил из себя Хаос.
— Он, — Мистерион ткнул пальцем в сторону Токена. — Он не должен пострадать!
— Как скажешь, — согласился Хаос.
— И последнее, — Мистерион выдержал напряженную паузу, во время которой никто не шелохнулся, даже Профессор, который замер в очень неудачной позе — он собирался выбраться из-под стола, да поскользнулся и, уже падая, услышал слова Мистериона и тоже замер, дабы своим нелепым падением не портить напряженную атмосферу.
— Я прощаю вас, злодеи! — закончил Мистерион.
Профессор тут же упал, ударился коленом о железку, валявшуюся на полу, и протяжно взвыл. Генерал Бардак громко чихнул, забрызгав всех стоявших рядом, то есть просто всех.
— Мы так выражаем симпатию и полную готовность сотрудничать, — поспешно пояснил такой казус Бардак.
— Постарайтесь впредь выражать ее более мирно, что ли! — воскликнул Токен, которому досталось больше всего.
Генерал Бардак кивнул и клятвенно уверил, что впредь симпатию и готовность будет выражать только словами.
— А теперь, давайте я вас познакомлю со стратегическим расположением вражеских объектов.
И Мистерион достал из кармана фломастер и мятую, жирную бумажку из-под гамбургера.
— Кстати, я думал, твой штаб находится на складе, — обратился Мистерион к Профессору Хаосу.
— Хорошее было место, но Енот раскрыл его. Теперь приходится здесь играть …
9.
Внутри летающей тарелки мирно посапывал Чужой. Твик замер.
— Бабу! Дайте мне бабу... — пробормотал сквозь сон Чужой и засунул палец в пасть.
Твик медленно попятился к двери, когда она вдруг закрылась, и корабль взлетел.
— Сиииськи, — протяжно взвыл Чужой и перевернулся на другой бок.
— Какой стресс! — воскликнул Твик и добавил: — Блять!
Твик боялся многого, в том числе и высоты, но все-таки решился подойти к окошку и увидел совершенно зловещий космос с равномерно вспыхивающими белыми звездами.
— Да что же это такое творится?! — у Твика задергался глаз.
10.
Картман в новой форме для преподавателей ходил между школьных парт. Ему достался второй класс. Маленькие дети со страхом и уважением следили за каждым его жестом. Это был триумф.
— Итак дети, кого мы ненавидим?
— Евреев! — дружно отозвался класс.
— Хорошо. Кто должен испытывать адские муки и гореть в аду?
— Рыжие! — закричали дети.
— Замечательно. И, самое важное, кто главный супергерой города?
— Енот… — сбивчиво и неровно отозвались дети.
Картман поджал губы. Ничего, он справится, скоро эти малыши будут распевать его имя как молитву. Хотя, конечно, не его, а Енота, величайшего супергероя Саус Парка.
— Эрик Теодор Картман! — раздалось в громкоговорителе. — Его Величество просит вас подойти к нему. Срочно.
Картман окинул взглядом свой класс.
— Запомните, дети: Мистерион — лишь жалкий имитатор действительно великого супергероя — меня, — Картман запнулся и тут же поправился: — Я имел в виду, Енота! Разумеется, Енота! И, конечно же, я — не Енот! Да это даже предполагать смешно!
И Эрик окончил урок у удивленных второклашек, сбиваясь, коверкая слова и пятясь задом к двери
11.
Кенни сел на край кровати, а потом и вовсе лег на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Что ж за хрень такая творится?! Да и какого черта Твик сбежал? Его же сейчас поймают и отправят в Белую колонию, которую Король создал специально для светловолосых. А хотя... Ведь даже если поймают, какое ему, Кенни, до этого дело?
А еще семья неизвестно где... Хотя, вероятнее всего, тоже заключены в тюрьме.
Не переставая думать обо всем этом, Кенни уснул.
Ему снился Твик. Твик сидел на поле среди больших-пребольших ромашек и, задорно смеясь, гладил разноцветного полосатого крылатого ежика.
— Хочешь, погладь его. Он такой милый.
Кенни проснулся, перевернулся на спину и уставился в потолок. Глаза были влажны, но это просто потому, что хотелось спать. А вовсе не из-за того, что Кенни догадывался, что может произойти с Твиком в колонии, и не оттого, что что-то твердило Кенни, что он мог бы помочь...
Да к тому же родители и брат с сестрой… Черт бы все побрал! Надо что-нибудь сделать! Надо...
Кенни встал. Ему было безумно лень, но что-то отдаленно напоминающее совесть не давало ему остаться безучастным ко всему.
12.
— Мама! Неужели ты не понимаешь, что происходит? Мам, послушай, пожалуйста, тебя используют!
За плохое поведение Кайла посадили в Лагерь для Провинившихся.
Сначала Генрих хотел перевести Кайла в отделение, которым командовала Шейла, но потом решил, что Кайл и особенно Айк плохо влияют на мать. Поэтому Шейле пришлось очень постараться, чтобы навестить сына.
— Это кощунственная ложь! — воскликнула миссис Брофловски. — Мы стараемся ради вас самих! Детей надо перевоспитывать самыми суровыми методами, только так мы можем искоренить из ваших детских разумов тот разврат, который вам насаждался годами!
— Но это чушь! Бред, да и только! Что вы сделали для того чтобы сохранить наш детский мозг невинным?! Посажали собственных детей в тюрьмы?
— Ну, не только это... — неуверенно пробормотала Шейла Брофловски, пытаясь вспомнить, что же было еще. Не вспомнила, нахмурилась и заявила: — Я лично прослежу, чтобы весь телевизионный хлам был уничтожен!
Шейла резко развернулась и вышла. Она знала, где хранятся все изъятые вещи. Пришло время ей лично ознакомиться с ними.
13.
На самом деле ни тюрем, ни лагерей как таковых не было. Как только Король Генрих со своей великой борьбой за власть черных в Саус Парке добился безоговорочного подчинения всего города, он тут же построил аквариумный завод и по-быстрому переквалифицировал его в большую аквариумную тюрьму. Она делилась на три части: Белая колония, Колония для провинившихся и Последняя, для всех прочих. Все они располагались как кусочки торта, деля круглое стеклянное здание на три ровных части. Камеры размещались таким образом, что каждый узник мог видеть только того, кто сидел в соседней камере, а еще была полная звукоизоляция. Считалось, что таким образом легче подчинить разум человека.
Система наказаний была такова: если пленник провинился, его лишали еды, а человека из следующей камеры наказывали, причем провинившийся видел процесс наказания, а наказуемый не знал ни причину, ни имя человека, из-за которого он этому наказанию подвергался.
Кенни стоял подле этой странной недотюрьмы и думал, что надо спасти Твика, семью, друзей, а еще о том, что он знает, где можно достать достаточное количество петард. Но только Кенни собрался было уйти, как появился старый сторож, которому было доверено охранять это строение.
— Что, опять, твари рогатые, из леса прете? А ну, вон! Вон, я сказал! — прокричал он и выстрелил в спину Кенни. Тот упал замертво.
14.
Мятая и жирная бумажка из-под гамбургера оказалась вся исписана и изрисована. На ней был план по освобождению города. Он делился на четыре стадии. Первая – взорвать склад, где хранилось все то, при помощи чего Король манипулировал городом, вторая – поднять восстание, третья – освободить пленных, четвертая – свергнуть Короля.
На бумажке все выглядело совсем не сложно, а в реальности…
В реальности против Короля выступали все главные супергерои Саус Парка, так что теперь ему точно не поздоровится!
Для первого этапа они набрали взрывчатки и затем двинулись вперед. Путь к тюрьме был извилист и труден, потому что все улицы патрулировали пьяные полицейские с пончиками, и наткнуться на любого из них значило лишиться карманных денег на неделю, так как славные служители порядка обязательно развели бы на выпивку. Но вскоре полицейские попадались все реже и практически все спали.
— Надо было выходить позже, — сказал Токен.
— Нет, не надо было. Потому что скоро их сменит дневной патруль, и ничего, пока они будут сонные, но потом откроются кофейни... Так что на все про все у нас есть только четыре часа, — произнес Мистерион. — И будьте внимательны. Нам нельзя провалиться!
Все согласились с ним.
Токен наткнулся на патруль совсем неожиданно, и ему очень не повезло: эти полицейские только что доели последний пончик и теперь метались в их поисках.
— Мальчик, — сказал мужчина в форме. – Нам нужны пиво и пончики.
Токен чуть не закричал от ужаса, но оба полицейских тут же свалились на землю. Мистерион отважно напал на них сзади и отключил шокером из набора «Играем в полицейских 15+».
— Почему ты помогаешь мне? — спросил Токен.
— Потому что твоя черная ДНК — ключ к освобождению мира от власти Короля Генриха! — сказал Мистерион и тихо добавил: — С черным может справиться только другой черный. А еще ты мне нравишься.
— Да?! — воскликнул Токен, но тут же спохватился: — А ты мне откроешься?
Мистерион отрицательно покачал головой.
— Но почему?
— Потому что сейчас меня и так все устраивает.
— Тогда зачем ты мне это сказал? — не унимался Токен.
— Просто подумал, что так будет честно по отношению к тебе.
— Ни черта это не честно!
Мистерион в ответ лишь пожал плечами.
— Ладно, тогда объясни мне, как должна действовать моя черная ДНК против его черной ДНК? – спросил Токен.
— Придет время, и ты сам поймешь.
Они продолжили свой путь.
Профессор Хаос одним своим видом распугал всю охрану склада, потому что его слава уже давно громыхала на весь город, и никто из простых смертных и не подумал бы встать у него на пути.
В помещении не было никого, кроме миссис Брофловски. Она тщательно ознакамливалась с перечнем содержащихся здесь предметов.
— Вы только посмотрите, здесь же есть животные! – вскричал Профессор Хаос. – Мы не можем поджечь этот склад!
— Можем, — холодно ответил Мистерион. – Выпусти их.
Профессор Хаос и Генерал Бардак бросились освобождать нечастных животных, а потом с тихими воплями и негромким улюлюканьем выгонять их за территорию опасного места.
— Надо заложить взрывчатку и забрать отсюда женщину, мы не можем позволить кому-либо пострадать, — скомандовал Мистерион.
— Миссис Брофловски, вы не могли бы выйти из этого здания? — Мистерион постарался говорить как можно более милым голосом. – Здесь может стать слишком опасно.
— О! Это ты?! Ты ведь Мистерион, верно? – воскликнула женщина.
— Да, это я, вы сейчас мешаете одной очень важной операции. Поэтому, я вас очень прошу, выйдите за пределы здания.
— Конечно, сейчас выйду.
Мистерион выбрался из склада практически сразу за ней, потом подоспел Профессор Хаос, а следом пришли Генерал Бардак и Токен.
— А разве они не злодеи? – удивилась миссис Брофловски.
— Нет, — авторитетно заявил Мистерион. – Я их временно завербовал.
— Ясно.
Тут Мистерион достал пульт от телевизора и нажал кнопку. И склад взорвался.
Профессор Хаос разразился страшным смехом настоящего злодея.
— Там была первая прядка волос Кайла! — Шейла Брофловски упала на колени. — Нееет!
15.
Кенни почти проснулся, но вставать было лень. Да и вообще, работы нет, в школу не надо, следовательно, можно и поспать. Он перевернулся на бок и наткнулся на что-то мягкое и теплое. Оно дернулось и забормотало какую-то ерунду, Кенни фыркнул, обнял это мягкое и, притянув к себе, снова уснул.
Проснулся он оттого, что теплое в руках громко причитало и часто дергалось. Кенни открыл один глаз и увидел совершенно безумный взгляд Твика. Кенни медленно убрал руки, потом открыл второй глаз и сел. Твик тут же вскочил и хотел было убежать, но вернулся и сел рядом с Кенни.
Кенни посмотрел на него, потом на себя. Сам он был снова голым, а Твик... Твик казался почти безумным, он искоса странно поглядывал на Кенни, а потом пододвинулся поближе, обнял, а если точнее, то почти вцепился в Кенни, и поцеловал его. Но тут же отпрянул, отвернулся и стал что-то увлеченно рассматривать на противоположной стене.
— Вау, — выдохнул Кенни. — Не ожидал, что ты так рад меня видеть. А, кстати, ты не знаешь, где мы?
Твик дернулся и изумленно посмотрел на Кенни.
— А разве это не ты все подстроил?
— Что? – изумился Кенни. — Я ничего не подстраивал, меня застрелили, и я оказался здесь.
— Голый? – не поверил Твик.
— Я всегда таким очухиваюсь, но обычно где-нибудь поблизости валяются мои шмотки, так что если хорошенько поискать — найдем.
— Врешь ты все! — взвизгнул Твик. — Ты меня похитил!
— Да как я мог тебя похитить, если даже не знаю, где мы сейчас?! И вообще, мне нужна моя одежда!
Твик дернулся, но промолчал.
— Ах, вот вы где! — Кенни выудил из угла свои вещи и стал одеваться.
— Ты действительно не знаешь, где мы? — немного успокоившись, спросил Твик.
— Неа! — радостно воскликнул Кенни, натягивая парку.
— Мы в грузовом отсеке космического корабля.
— Правда? — немного удивился Кенни.
— Что значит «правда»?! — воскликнул Твик. — Это ты меня похитил! Ты специально заманил меня сюда! Иначе бы ты не был так спокоен!
— Да я в космосе седьмой раз, думаю, тебя бы это тоже не поразило, — пожав плечами, сказал Кенни.
— Ааа... — протянул Твик. — Тогда извини за поцелуй. Я думал, что ты похитил меня, чтобы продать в сексуальное рабство на далекую планету. И я испугался, что там со мной могут сделать что-нибудь очень-очень плохое, и потому полез к тебе в надежде, что тебе понравится и ты не продашь меня, а оставишь при себе...
По мере того, как Твик говорил, глаза Кенни округлялись все больше и больше. А в конце и челюсть отвисла.
— Кто тебе такую хрень вбил в голову?!
— Мама и папа сказали, что так поступают с плохими ребятами...
— Нет, я точно ничего такого не буду делать... Но поцелуй мне понравился, — Кенни широко улыбнулся и решил не надевать капюшон.
16.
— Чел, очнись! — сказал Кенни и со всей силы двинул Чужого по боку.
— А? Что? — воскликнул тот и вскочил. Потом посмотрел на Кенни и стоящего за его спиной Твика и спросил: — А где бабы?
— Какие бабы? — заинтересованно спросил Кенни, но Твик беззащитно вцепился ему в плечо, так что тот пожалел о своем ненужном и глупом вопросе.
— Я тут недавно гостил на планете Большие Буфера. Так вот, какие же там девочки! Ах, какие девочки! А потом меня напоили и посадили в корабль, управляемый автопилотом... — грустно закончил Чужой.
— Слышь, чел, давай я тебе телочек с большими сиськами нарисую, а ты нам одного говнюка отпиздить поможешь? – предложил Кенни.
Он попросил листок бумаги и нарисовал голую женщину, потом под четким руководством Чужого пририсовал ей лапы, массивную челюсть, панцирь и еще пять пар грудей.
Чужой остался в восторге.
— Ладно, я помогу вам, ребята, но исключительно по доброте душевной. А что конкретно вам надо?
17.
Склад с изъятыми вещами полыхал. Пламя переливалось разными цветами, и время от времени что-то взрывалось.
— Мне начинает казаться, что это была плохая идея, — сказала миссис Брофловски после того, как ее ввели в план действий и объяснили их необходимость. — Там же были и нормальные, нужные вещи...
— Просто наблюдайте, — посоветовал Мистерион.
С минуту было тихо, потом к складу прикатил самый крутой из всех велосипедов для старшеклассников, с него, кряхтя и ругаясь матными словами, медленно сполз Картман.
— Что за хрень? Что за хуйня здесь творится?! — закричал он. — Там же были все вещи, отобранные у Кайла! Теперь я не смогу издеваться над ним, помахивая перед носом его любимым плеером!
Картман взмахнул руками и упал на колени с протяжным воплем «нееет»!
— Что это значит?! — шепотом воскликнула Шейла Брофловски.
— Шшш! — Токен и Профессор Хаос одновременно накрыли ей рот ладонями.
— Это заговор, — мрачно подвел итог Генерал Бардак.
— Сейчас нам остается только наблюдать, — авторитетно заявил Мистерион, и все согласно кивнули.
К складу подъехал автомобиль, расписанный сценами из жизни приморского побережья: крабы, поедающие тухлых чаек, крабы, поедающие тухлых рыбок, выброшенных волнами, крабы, поедающие тухлых людей, утонувших в море... И так далее. На местном конкурсе живописи эта картина заняла первое место. То ли жюри и впрямь было в восторге, то ли просто испугалось обещанной казни.
Из машины вывалился Король Генрих.
— Что за херня?! — воскликнул он и повалился на колени, протянув своим царственным голосом: — Мой тетрис! Нееет!
— Да сделай же что-нибудь! – заорал Картман. – Останови это гребаный пожар!
— Зачем мне его останавливать?! Мой тетрис уже расплавился, есть ли мне дело до остального? – заломил руки в величайшем горе Король. — И это ты во всем виноват, зачем ты и мою любимую вещь сюда отправил?!
Король Генрих выпрямился и, сжав кулаки, двинулся в сторону Картмана, тот стал отступать.
— Послушай, я же твой главный помощник, ты не можешь мне навредить, ты обещал мне власть над этим городом! – тоже разозлился Картман и перестал пятиться. – Если ты нарушишь свое слово, тебе сильно не поздоровится!
— Это кто тут главный помощник? Король Генрих назначил им меня! – вылезла из засады Шейла Брофловски. – И гарантировал мне полный контроль над воспитанием детей и цензуры на телевидении!
— Черта с два ты, тупая сука, чего получишь!
— Что, что, что?! А ну, повторите, молодой человек!
— Ты – тупая сука!
В следующий момент на глазах изумленного Короля Генриха два его главных помощника мутузили друг друга, валяя по земле.
18.
Летающая тарелка плавно спикировала мимо полыхающего склада и разнесла в пух и прах всю аквариумную тюрьму, а потом вернулась и стреляла до тех пор, пока на месте застенков не образовался кратер.
— А я думал, что мы летим спасать людей... — тихо пробормотал испуганный Твик.
— Да я их давно спас! — весело воскликнул Чужой. — А это мне просто пострелять захотелось.
— А... Теперь понятно.
— Отвези нас к тому полыхающему зданию. Хочу набить морду нашему Королю! — крикнул Кенни.
— Сейчас! – согласился Чужой.
19.
Бывшие узники и другие жители города смотрели на пожар. Кенни, держащий Твика за руку, и Чужой протиснулись к самому эпицентру. Там бесновался Король Генрих. Он обругивал всех жуткими словами, прыгал, рвал на себе волосы и грозил расплатой. Вид его был ужасен.
— Я отомщу! Я заставлю вас уважать всех черных, я заставлю вас уважать меня!
— Не заставишь! – из толпы к нему протиснулся Токен. — Я осознал свое предназначение, — он посмотрел на Мистериона. — Я должен остановить тебя и доказать этому миру, что не все черные – расисты и захватчики! Что нам может быть глубоко наплевать на то, какого цвета кожа у соседа, на то, были ли его предки колониальными захватчиками или работорговцами. Сейчас все совершенно по-другому, и пора забыть этот идиотизм с цветом кожи и жить дальше в мире.
Король Генрих рассмеялся.
— Ты правда так считаешь? Ты действительно так легко забудешь столетия унижений и рабства? Ты не можешь называться черным, ты такая же дрянь, как и все они, потому что ты забыл свои корни!
К Токену подошел Мистерион и встал рядом с ним.
— Замолчи! – крикнул он Королю Генриху.
— Молчать?! Да, я замолчу, но лишь тогда, когда весь этот город и мир исчезнет!
Но тут Профессор Хаос вышел вперед и заявил:
— Ты не сделаешь этого! Пусть я и суперзлодей, пусть я обещал уничтожить этот город, но я не позволю всяким говнюкам ровнять его с землей! Для этого, сэр, вам придется переступить через мой бездыханный труп!
Все, кто стоял рядом, зааплодировали.
— А еще на нашей стороне все космические корабли инопланетян! — воскликнул Твик и ткнул пальцем в сторону огромной ямы, образовавшейся на месте тюрьмы.
Король остановился и зло посмотрел на всех, потом полуприсел, сомкнул пятки и развел носки. Поднял руки, стал изображать пальцами цоканье клешней и, издавая страшные гортанные звуки, боком попятился прочь.
— А-ха-ха! На самом деле я – человек-краб! – злобно рассмеялся он.
В наступившей тишине Чужой догнал человека-краба, схватил мощной челюстью поперек тела и заглотил его, словно пеликан рыбу.
Раздались радостные крики одобрения и аплодисменты. Чужой раскланялся и проговорил:
— Знаете, сегодня мы многое поняли. Придурки, мудаки и моральные уроды живут не только в этом городе. И даже не только в этом мире, просто не стоит идти у всех них на поводу.
Эпилог.
Кенни изрисовывал уже двадцатый лист очередной женской особью чужого, изображенной в очень развратной позе. Сам Чужой, переминаясь с места на место, нервно тер лапками и глотал слюну, ему очень не терпелось получить эти рисунки. И Кенни, может, даже рисовал бы быстрее, если бы на нем не висел Твик, который теперь почему-то ни за что не хотел отпускать его руку.
Кенни доделал последний рисунок и отдал его Чужому, тот схватил его дрожащими лапами и умчался к своей летающей тарелке, которая тоже долго не задержалась на Земле.
Кенни с минуту сидел не двигаясь, чувствуя, как рядом тихо вздрагивают, потом развернулся, высвободил свою руку из цепких пальцев, приподнял удивленного Твика за подбородок и поцеловал. Твик перестал дрожать и ответил взаимностью. | 78 |
Захват мира начинается с кровати | AU, PWP, Нецензурная лексика, ООС, Юмор | Сode Geass
Л1 – Лелуш
Л2 – Ллойд
*…* — действия.
«…» — мысли.
Л1: *шарится по гей-сайту в поисках нового любовника* «Ммм.. симпатичный парниша! Да ещё и пишет, что его попка девственна, и цена за удовольствие не так высока. Познакомиться? Попытка – не пытка.» Привет, красавчик! Познакомимся?
Л2: "Все-таки извращенцы находятся вполне быстро в наше время" Привет. Думаю, с удовольствием. Я Ллойд.
Л1: Ну а я Лелуш. Приятно познакомиться.
Л2: Приятно. Не хочешь перенести знакомство в более романтическую обстановку? "Чтоб я еще раз влез в такое дерьмо? — ДА НАХУЙ!!!"
Л1: Я буду не против. Давай встретимся в небольшом кафе на углу N и M улиц? Кафе довольно хорошее, недавно открылось, но готовят там вкусно. Что скажешь?
Л2: Неплохая идея. В 7 часов устроит?
Л1: Я только за. "Как-то слишком быстро соглашается... А может, за фото и не он совсем? Время покажет"
Встреча в кафе. Ллойд опаздывает на 10 минут.
Л1: "Ну и где он? Решил меня кинуть?» *сидит за столиком у окна и пялится на улицу и прохожих. Взгляд оживляется при виде хорошеньких попок парней, проходящих мимо.*
Л2: *Бежит, нервно перебирая ключи в кармане. Пытается восстановить изображения Лелуша в голове* "Дай боже не перепутать. Будет пзц забавно подкатить к мужику с такими запросами" *Врывается в кафе....*
Л1: "Да неужели? Правда он? Как торопится то, бедненький... А он и вправду, ничего! Фигурка хорошая, лицо симпатичное, даже эти большие круглые очки вида не портят»
Л2: *подходя к нужному столику* Простите, Лелуш?
Л1: Приятно видеть. Садись. Что будешь заказывать? "Голос тоже приятный, вот только если бы вид был менее озабоченным чем-то"
Л2: Десерт если можно =^^=
Л1: Любишь сладкое?
Л2: Очень... Знаете, я думаю, мы кое-что с вами не уяснили "Ох... ненавижу болтать насчет денег" Вы в курсе, что сейчас мы с вами встречаемся.. не совсем за просто так?
Л1: Да, конечно, я всё прекрасно понимаю. По 4 тысячи в час за общение и по 7 за всё время нашей близости. Устраивают расценки? «Какой же он всё-таки материальный! Интересно, ему нравится что-то духовное?»
Л2: Вполне.
Л1: Кафе и всё такое тоже за мой счёт.
Л2: *уплетая десерт* Знаете, раз уж мы находимся в такой приятной атмосфере, почему бы вам не рассказать о себе?
Л1: А что тебя интересует? *задумчиво помешивает ложкой в кофе, не обращая внимания на аппетитный и красивый десерт, стоящий рядом с ним*
Л2: Сколько лет? Чем занимаешься? Думаю, вполне стандартные вопросы.
Л1: Ну.. думаю, мой возраст не имеет значения. Чем я могу заниматься? Захватываю мир! *смеётся*
Л2: Ух, и как успехи?
Л1: Да вот соратников нашёл, теперь думаю над планом убийства императора. А что, думаешь, нереально?
Л2: Да я, если честно, думаю, что мир надо спасать, а не захватывать * сухо хихикнул, отложил пустые блюдечко и чашку *
Л1: Так вот я и стараюсь его захватить, чтобы сделать его лучше, добрее, человечнее что ли. О, не хочешь ещё? *переводит тему на более безопасную*
Л2: "захват мира начинается с кровати, праздник начинается с подарка! " Нет спасибо. Может, перенесем нашу встречу в место более подходящее, исходя из изначальной версии встречи? *глаза с тоской обреченно прикрываются*
Л1: Не выгляди таким несчастным, я не кусаюсь и не сделаю тебе больно. Обещаю. "по крайней мере постараюсь, ведь он же девственник" В отель или ко мне? Что предпочтёшь?
Л2: Я предпочёл бы к тебе. На чём поедем?
Л1: Ну что ж, поехали. Вон моя машина стоит *указывает на припаркованную неподалёку белую ауди*
Л2: А может на трамвае? Я так люблю ТРАМВАИИИ…. Шучу, я их терпеть не могу.
У Лелуша дома.
Л1: *открывает дверь* Заходи. Располагайся, чувствуй себя как дома. *бросает ключи на тумбочку, стоящую у зеркала*
Л2: *оглядывает квартиру* А ничего так живёшь.
Л1: Стараюсь. Вон там душ, если хочешь принять *указывает в сторону длиннющего коридора и кучи дверей, выходящих в него*
Л2: Нет, спасибо, я был в нем с утра. *понурив взгляд* Можно попросить тебя дать мне выпить?
Л1: Ты так боишься? Зачем тогда соглашался? Из-за денег? *сначала недоумённый, затем понимающий взгляд*
Л2: Да, представь себе, из-за денег.
Л1: Проблемы? Впрочем, они меня не касаются. Если хочешь выпить, налей себе сам из бара. *садясь на белоснежный диван в гостиной, нажимает невидимую кнопочку и открывается шикарный бар*
М: (хогвартс сцука)
И: (да прям ппц ХД)
Л2: Извини, конечно, если тебе нужны чувства и все такое... но ты их вряд ли купишь за деньги... может, я все же не туда обратился?
Л1: *сталь в голосе* Так далеко зашёл и хочешь сбежать? Не получится. *сменил тон на более мягкий* на самом деле всё отлично. Для начала выпей чего-нибудь, сядь рядом со мной и расскажи что-нибудь о себе.
Л2: *подошел к бару. Через полчаса сидел в жижу и все время молчал, украдкой оглядываясь на парня* "Пора кончать с этим делом" *Сам полез целоваться к Лелушу*
Л1: Фу! Ты пьян! Пошли, проспись, а потом продолжим.
Л2: Ты сам разрешил выпить. Противен – не целуйся *разрешил*
М: (в следующий раз играем Патриком и Спанчбобом!)
Л1: Я разрешил чуть-чуть, а не в говно! Давай, давай! Или я сам отнесу тебя!
И: (интересно, как он это сделает?)
Л2: *отрубился*
Л1: "Почему я его не остановил? Дрыхнет... ну ладно, говорят, со сна чувства обостряются... проверим)"
Л2: *проснулся и не понял, где находится*
Л1: Вижу, уже проснулся.. *кошачья походка, приблизился к лицу, оставляя всего сантиметр*
Л2: Извини, что вчера так вышло.
Л1: М… вспомнил? *шёпот. Ещё приблизился* Ты такой милый, когда спишь.
Л2: Даже от матери таких слов не слышал ^^
Л1: Так слушай меня, я скажу много приятного *мягкий поцелуй в губы*
Л2: *робко поддался*
Л1: Приятно? *провёл рукой по волосам*
Л2: Есть немного. *вжался в кровать*
Л1: Ты боишься... того, чего сам себе напридумывал! Я не такой *поцелуй, но более глубокий, проводит языком по губам*
Л2: Поставь себя на моё место.
И: (что за бред?? ><)
М: ( ну а представь, девственник, что, не страшно?)
И: (лан, пох, разработает ему попку Лелуш ХДДД)
М: (лан, всё, жопотрясим, жопотрясим )
И: (угу, работаем, работаем)
Л1: Представил.. только ничего плохого в голову не идёт, не бойся. Всё будет хорошо! "бля, как беременную утешаю!"
Л2: *сам потянулся за поцелуем* "быстрее начну — быстрее закончу"
Л1: "инициатива?" *ответил нежно, стараясь успокоить и не испугать*
Л2: *захотелось большего, поцелуй менее робкий*
Л1: Вот это мне уже больше нравится *ещё углубил поцелуй, завоёвывая почти весь рот для своего языка*
Л2: *с охотой отвечает*
Л1: *осторожно начинает ласкать шею и плечи руками, не прерывая поцелуй*
Л2: *слегка хихикнул в рот* Щекотно ^^
Л1: *отрывается ото рта, начинает покрывать лёгкими поцелуями лицо, шею, плечи, постепенно переходя на грудь*
Л2: *тихий полу-стон. Лежит спокойно, кусая губы от щекотки*
Л1: *снимает его рубашку и начинает играть с сосками*
Л2: охохо, ахаха!
Л1: Щекотно?
Л2: Да ^^
Л1: Ну посмотрим, что ты на это скажешь! *расстёгивает брюки Ллойда и берёт в рот его член, начинает сосать*
И: (стояк будет, или мне его до старости ждать??)
Л2: *начал громко и учащённо дышать, а плоть твердеть и наливаться кровью*
Л1: «А говорил, что не нравится…» *переходит обратно к губам, одной рукой продолжая стимулировать член, а второй одним пальцем вводить в узенькую дырочку Ллойда*
Л2: *тихо* ай… *зажмурился*
Л1: Извини, я забыл! Сейчас! *подбегает к тумбочке и достаёт тюбик, мажет пальцы кремом из этого тюбика и возвращается обратно, продолжая прерванное*
И: (О да! Первый раз со смазкой! А то все со слюнями! Ну да, он же мажор)
М: (от Юдашкина, ещё скажи)
И: (от Версаче! Ничего ты не понимаешь)
Л2: *не понял, что это было, глаза уже застлала пелена*
Л1: О… как тебе нравится-то…
Л2: Чего ты ждёшь?
Л1: Ты ещё не готов *вводит второй палец*
Л2: Ая-яй *глаза немного покраснели*
Л1: *почти сразу за вторым пальцем идёт третий, и все вместе они начинают растягивать отверстие* Сейчас будет хорошо, потерпи *целует уголки глаз, потом страстным поцелуем закрывает рот*
Л2: Больно.. ><
Л1: Не думай об этом! *снова начинает сосать, поигрывая яичками*
Л2: *тихий стон. Раздвинул ноги шире, подаваясь навстречу*
Л1: «Неужели! Самому уже больно от вставшего члена» *снимает свои штаны и подносит свой член к губам Ллойда* Сделай мне приятное *просит*
Л2: «Почему мне это не кажется противным?» *Вбирает член в полную длину делает (колебательные ёмана) минет*
И: (угу, вызывая резонанс)
Л1: *тихий стон, переходящий в крик по мере нарастания темпа*
Л2: *полез опять к губам, впился жадным поцелуем*
Л1: «Ммм… какой страстный и ненасытный! И кто поверит, что полчаса назад он боялся меня?» *с охотой ответил, берясь за его член и ласково касаясь*
Л2: *откинулся на спину. Начал раздевать своего партнёра*
Л1: «боже… я еле сдерживаюсь! Кто же знал, что он меня так заведёт!» *заново мажет пальцы в смазке и вводит три из них в дырочку*
Л2: *терпит, не хочет прерывать касания губ*
Л1: Расслабься! *аккуратно начинает растягивать ещё сильнее*
Л2: *подчинился. От боли уже хочется кричать*
Л1: *оторвался от губ, наклонился к члену, нежно взял его в рот, не убирая пальцев из дырочки*
Л2: *изогнулся дугой. Небольшой мучительный стон*
Л1: «Не могу больше терпеть!» *отрываясь от плоти, приподнимает и осторожно, медленно и нежно входит*
Л2: *немного вскрикнув, закусывает запястье*
Л1: *убирает руку, нежно целует, успокаивая и не двигаясь, давая привыкнуть*
Л2: Так больно только в первый раз? *хриплым голосом*
Л1: Потерпи, сейчас ты привыкнешь, и всё пройдёт. Тебе понравится, вот увидишь. *опять целует и руками играет с сосками*
Л2: *подаётся навстречу новым ощущениям, захлестнувшим его*
Л1: *продолжает ласки до тех пор, пока Ллойд не выгнулся дугой и громко не застонал. Поняв, что партнёр кончит раньше времени, прекратил игру и начал первые медленные движения*
Л2: *по нарастанию темпа, расцарапывает спину Лелушу, одновременно оставляя засосы на шее и ключице*
Л1: «Я не могу сдерживаться! Нужно терпеть… Не хочу, чтобы он разочаровался»
Л2: *хриплым шёпотом* Лелуш… Я больше… не могу!
Л1: Я тоже… сдерживаюсь ради тебя… давай вместе? *еле выговорил прерывающимся голосом*
Л2: *Кивает. И, сильнее сжимая в объятиях, кончает*
Л1: *на этот раз сам выгибается и кончает с протяжным стоном. Почти падает на парня* Понравилось? *еле находит силы, но не спросить не может*
Л2: «Лёгкий совсем…» *не отвечает, но лишь еле заметно кивает*
Л1: *прикрывает неизвестно откуда взявшейся простынёй, легонько целует и ложится рядом* Спи, нужно восстановить силы * на грани сна успевает подумать, что этот парень ему очень понравился, и он непрочь с ним пожить*
После того дня я не мог выбросить его из головы. Амбициозный, тонкий, по-кошачьему грациозный. Я не мог сосредоточиться ни на чём. Как влюблённый малый, на лекциях зависал в другом мире, вспоминая прикосновения, и мне казалось, что запах его волос меня преследует.
А сегодня мне приснился сон. Он был там. Только я проснулся, не понимая, что делаю, собрался и словил такси, сказал ехать по его адресу, который я запомнил. Поднявшись по лестнице, позвонил в квартиру. Никто не открыл, и я сел рядом с дверью и стал ждать. Я должен его увидеть!
И вот он идёт, играя ключами, но заметив меня, его лицо выразило недоумение.
— Привет, красавчик! Не хочешь познакомиться? – повторил я то, что он тогда написал мне на сайте.
Он понимающе, радостно улыбнулся. | 46 |
Царевна-Скуало | AU, Нецензурная лексика, Пародия, Эксперимент, Юмор | Было у Девятого Босса Вонголы два сына. Один Тсуна, а другой приёмный. Надумал он как-то женить их, чтобы внуков наделали. Дал он им лук и стрелы и велел выйти в поле, выстрелить по разу. Куда стрела попадёт, там и невесту искать надо.
Вот стреляет младший, «родной» сын Девятого – Тсуна. Улетела стрела далеко-далеко. Аж в школу. В самую дверь кабинета Главы Школьного Совета Намимори… Больше Тсуну никто не видел.
Стреляет старший, приёмный сын – Занзас. Улетела стрела ещё дальше. За леса, за озёра в непроходимое болото. Опечалился кандидат в боссы – неудачник, да делать нечего. Отправился на поиски невесты.
Долго бродил он среди всякого мусора. Ругался, на чём свет стоит. Наконец добрался до грязного, вонючего болота. Видит Занзас, что плавает в болоте тухлая селёдка с его стрелой во рту. Удивился кандидат в боссы, постоял в задумчивости немного, а потом закричал:
- Эй, кусок тухлой воблы! Сраный же ты мусор! Хули ты мою стрелу в рот пихаешь?
Селёдка выпучила глаза и гневно забулькала.
- Придётся мне жениться на тебе, а потом трахать. Трахать-трахать-трахать. У тебя есть хоть куда ебать?
Рыбина выплюнула стрелу.
- Вроооооой! Тупой босс! Ты совсем охуел? Я мини акула!
Занзас онемел от гнева. Селёдка хамила ему! Он схватил её за хвост, сунул в карман и пошёл домой.
Ночью рыба, которую кандидат в боссы выпустил плавать в унитаз, превратилась в прекрасную… прекрасного… В общем в Скуало. Он зачем-то сшил платок и испёк булочки. Под утро залез в унитаз и стал селёдкой.
Занзас проснулся, схавал булки, утёрся платком и пошёл к Девятому Боссу. Тот объявил, что вечером будет бал и надо ему, то есть Занзасу, свою тёлку показать всему свету. Кандидат в боссы – неудачник снова опечалился. В тайне от всех он был эмо…
Пришел Занзас домой, плачет. Слышит, из унитаза голос «рыбки»:
- Хорош реветь, тупой босс! Вечером я припрусь на бал. Во всей красе. Жди меня в полночь!
Кандидат в боссы возмутился, но решил не возражать селёдке.
Вечер.
На балу выступала модная гей-группа «Порно Вонгола», все танцевали. Один Занзас был в печали. Приближалась полночь, а мини акула всё не появлялась.
И вот, когда часы пробили двенадцать, раздался бешеный крик.
- Врооооооооооой! Вот и я!!!!
В дверь ввалился Скуало в пышном платье. Гости поражались его божественной красоте. Гитарист гей-группы Ямамото сглотнул и ушёл в тень фапать.
Кандидат в боссы возбудился. Занзас захотел Скуало прямо на обеденном столе. Он схватил мини акулу за задницу и прошептал:
- Пошли ебаться, кусок мусора.
Гости умилялись этому искреннему порыву чувств. Между тем, Занзас стянул со Скуало платье и резко вошёл сзади.
- Вроооооой! Ты порвал меня, тупой босс! – закричал «рыбка» и начал растворяться в воздухе.
- Э! Куда, кусок тухлого мусора? Я ещё не дотрахал тебя! – заорал кандидат в боссы – неудачник.
- А вот хуй тебе! Ищи меня в замке принца Бельфегора… — с этими словами он полностью исчез.
Люди вокруг зашептались, осуждающе показывая на Занзаса пальцами. Тот раскраснелся и выбежал из зала.
Он нервно кусал губы, дрожал от злости, кричал... Что-то надо было делать. И решил неудавшийся жених селёдки спасать свою «невесту».
Снарядил он экспедицию к замку коварного принца Бельфегора. Но, так как он был неудачником и, как это часто бывает, идиотом, в экспедицию вошёл только он сам.
Пошел кандидат в боссы – неудавшийся жених селёдки – просто неудачник через тёмные леса. Долго пробирался он по нехоженым тропинкам. Наконец наткнулся на домик старого и хитрого иллюзиониста Вайпера. Вломился он в хижину, уселся на кресло посреди комнаты и заявил:
- Эй, кусок уродской иллюзии, где ты есть? Помоги мне сейчас же!
Откуда-то сверху послышалось мерное попискивание и тонкий голосок Мармона:
- Ааа… Занзас-сама… Знаю, знаю, зачем пожаловал. Хочешь ты отыскать невесту свою.
- Кусок мусора! Помоги же мне!
Вайпер захихикал. На голову босса-неудачника упал рулон туалетной бумаги.
- Это волшебная туалетная бумага. Кинь её на землю, она приведёт тебя к замку принца Бельфегора. Но за мою услугу ты заплатишь мне много…
- Иди на хуй!
Занзас схватил туалетную бумагу, бросил на пол. Рулон покатился вперёд. Кандидат в боссы – неудавшийся жених селёдки – просто неудачник пошёл следом.
Тем временем в замке принца Бельфегора.
- Иди же сюда, волосааатик! Ши-ши-ши!
- Пошёл к черту, сраная малолетка! Я не отдамся тебе!
Скуало бегал по замку от перевозбудившегося принца-извращенца.
- Мой жених Занзас придёт и спасёт меня!
- Ши-ши-ши! Да будет групповуха!!!
Приключения Занзаса продолжаются.
Туалетная бумага кончилась рядом со старым пнём. Занзас почувствовал себя неуютно. Так обычно бывает в туалете. Знаете, сидите-сидите, а она БАЦ! и кончилась.
- Так и знал, что эта уродская задница напиздила! – проворчал кандидат в боссы – неудачник.
- Я помогу вам, босс! – раздался голос из-за пня.
- Какой мусор прячется за сраным пнём? – возмутился Занзас.
Из укрытия выполз Леви.
- Это я, босс…
- Мусор? И как ты мне поможешь?
Леви смущённо достал компас.
- Идите всё время по красной стрелочке, так дойдёте до дома мальчика-лягушки. Уж он-то и проведёт вас к замку принца.
Неудавшийся жених селёдки хмыкнул. Он чувствовал себя героем какого-то тупого компьютерного квеста. Иди туда, сделай то…
Один день и одну ночь шёл Занзас по стрелочке. Наконец увидел зелёный домик посреди озера с лягушками. Каким образом домик держался на воде было не понятно.
- Эй, какой тупой кусок мусора здесь живёт?
Из домика послышался противный скрип. В окно высунулся пацан со шляпой в виде лягушачьей башки.
- Я Фран. Иллюзионист. А ты кто такой?
- Хуян? А я Занзас. И я убью тебя, если ты мне не поможешь!
- Не грубите, дяденька. Что вам надо?
Занзас хмыкнул:
- Я хочу победить злобного принца Бельфегора и вернуть свою невесту.
В глазах Франа заблестел интерес.
- Победить семпая? Это ли не чудо? Я помогу вам. Смерть Бельфегора на конце меча, меч в бите, бита у Ямамото, Ямамото в гей-группе. Идите и ищите. Удачи вам.
Статус неудачника подтвердился. Несколько дней назад он мог просто отобрать биту у сраного мечника Вонголы и вернуть Скуало! И не идти хуй знает куда!
- Ебучий кусок мусораааа! – заорал Занзас.
Фран скептически посмотрел на кандидата в боссы.
- Чего орёте-то? Не кипятитесь. Есть и другой способ.
- К…какой? – от неожиданности Занзас даже растерялся.
- Идите до ближайшего поворота направо. Там будет замок. Заходите и бьёте принца. Вы победили. Радуйтесь. До свидания, — голова исчезла.
Кандидат в боссы – неудавшийся жених селёдки – просто неудачник – полный олух так и сел возле озера. Немного подумал, почесал затылок и отправился дальше.
Занзас продирался сквозь колючие кустарники, заросли можжевельника. Наконец показался указатель. Стрелочка указывала направо. «Замок принца-потрошителя. 5 метров»
- Чёрт! Добрался! Где тут этот мусор?
Кандидат в боссы выломал дверь старого замка, случайно обрушив половину стены.
- Эй, кусок уродского принца! Где ты? Выходи биться!
Где-то сбоку зашишикали.
- Ты пришёл за Скуало? Я не отдам тебе его! Он мой! Я изнасилую его!
Занзас скривил губы.
- А по ебалу?
- Ладно, забирай…
Босс – неудачник прошел в большую комнату, нашёл там Скуало в изорванном платье.
- Врооооой! Босс-тупица! Ну наконец-то! Этот мелкий извращенец хотел оттрахать меня!
- Не обольщайся. Тебя оттрахаю я.
И счастливые жених с… эээ… Счастливые Занзас и Скуало отправились домой. Там у них была свадьба. Слёзы родственников. Слёзы Ямамото. Слёзы Бельфегора. И на фоне всего этого жёсткий трах Хибари и Тсуны (а вы типа и забыли про них =D).
Конец. | 20 |
Третья сторона | AU, Ангст, Изнасилование, Насилие, ООС | Так начинался каждый день.
Он подолгу не просыпался, перезаводя будильник на минуты вперед. Пил растворимый кофе, обычно, с молоком. Отдавал кусок хлеба домашней крысе, сидевшей в большой клетке на тумбочке в углу кухни. Не любил открытую форточку, через которую огромными порциями валил холод, поэтому старался её всегда закрывать. Порой, дремал перед включенным телевизором, не справляясь с приевшейся ленью, а потом, удивляясь самому себе, успевал прийти в университет до звонка.
На парах он писал по настроению. Любил выводить буквы, когда имел к этому предрасположение, иногда любовался своим почерком. А в более частых случаях, не зацикливался на подобных мелочах, с отстраненными мыслями ругая себя за неаккуратность.
На переменах он меланхолично смотрел на пустую пачку сигарет, вздыхая. По дороге в университет он просто забывал их покупать, поэтому частенько стрелял их у пацанов на углу, которые каждую перемену выходили глотать никотин.
Аллен любил тонкий парфюм, играющий нотками морского бриза и горьковатым запахом лаванды. Любил светлые цвета, в основном, бежевый и белый. Любил не облегающие рубашки, в которых можно закатать рукава. Обувь предпочитал случаю.
Он часто уходил с занятий, без особого интереса предполагая о последствиях. На первом курсе несколько раз заваливал сессию, но, собирая с миру по нитке, смог доучиться до третьего. В группе был придатком к массе – простой, иногда полезный, но не замечаемый остальными. Информатику он не любил, хотя ладил с техникой и вполне трезво мог убеждать других о тех или иных её явлениях. Математика шла у него прихрамывая, но лучше истории и права.
Аллен привык быть одиночкой, не особо-то обижаясь на судьбу, подкинувшую ему такие карты. Друзья остались в цветастом детстве, приятели встречались каждый день. Его мобильник звонил не чаще трех раз в неделю – то тетка интересовалась его жизнью, то староста сообщала о переменах в расписании.
Снимая квартиру на теткины деньги, не дорогую, не дешевую, он так и не научился готовить обеды, заменяя их полуфабрикатами и яичницей, которая поддавалась ему в кулинарном искусстве. Аллен часто тратил отводимые для еды средства на новые диски с фильмами или недорогую одежду.
Он не жаловался на однообразие дней — ему было хорошо и так.
***
— Уолкер, завтра ко второй паре, — сказал ему кто-то, не обернувшись.
Аллен кивнул, скорее сам себе, нежели сообщившему, и застегнул молнию куртки.
В наушниках кто-то пел о своей несчастной жизни, и о том, как всё хреново и недостойно его внимания. Сморщившись, он переключил трек и удовлетворенно выдохнул, узнав одну из своих любимых песен по первым звукам.
Мир существовал только картинкой – не было слышно ни гула машин, ни голосов людей, ничего другого.
В отражении витринных стекол, он смотрел на себя и отмечал, что вполне мил, но тут же взгляд попадал на комплексы, и перворожденная мысль улетала с попутным ветром.
***
— Говорят, Канде проспорили желание, — сказал парень, затянувшись сигаретой. – Сука же, не пожалеет, загадает самое гадкое.
— Ну а чем нужно было думать, соглашаясь на спор? – усмехнулся кто-то из небольшой кучки собравшихся.
— Задницей, — предположил третий. – Канда же, пиздец, выебет. Мне приятель говорил, что однажды связался с ним – рот до сих пор отмыть не может.
— Фу, — первый говоривший усмехнулся, стряхивая пепел с сигареты. – Мудак он.
— Зато ключи от тачки давал, — похвастался кто-то еще, — и в клубе за нас пару раз платил.
— Вот загнет тебя пару раз – считай, отплатил ему.
— Прикрой своё дуло.
***
Этот день не отличался ничем от предыдущих. Облака не поменяли маршрут, небо не сменило цветов, в градуснике ртуть не поднялась выше нуля.
Серая крыса доканчивала отведенный ей кусочек сыра, а Аллен пробегался взглядом по вчерашнему конспекту. Потом, взглянув на время, спрятал тетрадь в сумке и стал одеваться.
В наушниках снова кто-то оплакивал свою несчастную любовь, и Уолкер обругал себя за легкомыслие, когда, не прослушав, скинул на телефон первые попавшиеся песни.
На углу университета неизменно топтались парни с параллельного курса, компанию им составляли прокуренные дамы. Гогот их смеха заглушил банальную мелодию в ушах, но юноша не обернулся и не выключил музыку.
— Подожди, — чья-то рука грубовато легла на его плечо, и Аллен подчинился, вынимая наушники.
Перед ним стоял запыхавшийся от бега парень в темной куртке и с азартом в глазах. Аллен знал его, он учился с ним в параллельной группе. Знал его имя и факультет – познакомились на пересдаче очередного зачета.
— Чего? – поинтересовался он, стараясь не обращать внимания на лежащую на его плече руку.
— Пошли с нами постоишь, — предложил Неа, кивая в сторону притихшей толпы.
Аллен задумался.
— У меня математика, препод прибьет за опоздание. Сам знаешь его, — улыбнулся он.
— Да мы ненадолго, там просто разбились на два лагеря. Обсуждаем. Нужна третья сторона, — убедил его Неа. – Пять минут, что тебе стоит?
С какой-то почти тоской посмотрев на крыльцо здания, Уолкер кивнул:
— Ладно.
Неа довольно улыбнулся и прошествовал в сторону ребят, объясняя:
— Они полные идиоты. Говорят, что Джонни покончил с собой из-за анорексии. А мы говорим, что гон это.
— А я чем помогу? – удивился Аллен, подходя к компании.
Любопытные взгляды уставились на его персону, оценивая, осматривая. Воздух рядом с ними даже пах по-другому. Он пах чужим. Невольно парень съежился. Ветер.
— Ну, ребята, вот он – наша третья сторона.
— Привет, — неуверенно кивнул юноша, придерживаясь Неа – он тут был единственным его знакомым.
— Не повезло, — выдохнула какая-то девушка, стоявшая облокотившись о парня в салатовой куртке. – Канда, ты полный кретин.
Уолкер вопросительно уставился на парня в черном пальто. Тот стоял за спинами своих товарищей и курил. Аллен слышал о нем, и слухи ходили не самые достойные. Но причем тут «не повезло»? Они, наверное, о своем.
Неа посмотрел на потерянный взгляд мальчишки и усмехнулся:
— Третья сторона, Аллен, на самом деле немного иначе обозначается. Подвернулся ты.
Серые глаза мальчишки недоверчиво посмотрели в чайные. Неа был черноволосым пареньком, немногим выше самого Аллена, который едва доходил до метра семидесяти.
Предчувствуя волны напряжения и опасности, Уолкер глубоко вздохнул и сказал:
— Я, пожалуй, пойду. У меня пара сейчас.
— Нет, — запротестовал Неа. – У тебя сейчас по расписанию участие в… — парень задумался, подбирая слово, которое бы правильно охарактеризовало грядущие действия. Потом, в его глазах блеснула искорка озарения, и он сказал: — Короче, пошли со мной.
— Я ушел, — оповестил Уолкер и развернулся, желая поскорее отойти от этой кучи.
Но его довольно-таки грубо остановили, резко развернув к себе.
Неа смотрел с ехидством, плохо скрываемым. Старался ли он его спрятать или нет – неизвестно, но Аллен видел в его глазах предупреждение.
— Руки убери, — ответил мальчишка, грубо отталкивая знакомца. – Я же сказал, я занят.
— Ты свободен. Занят ты будешь в подъезде, — голос был грубым и слишком отличался от того слащаво-приятельского.
— Иди на хуй, — подсказал ему Аллен и был тут же сбит с ног.
Снег, в который он упал лицом, забился под воротник куртки и неприятно стал колоть морозом. Послышался издевательский смех, кто-то прокомментировал ситуацию «Давай, пока никого нет», а потом Аллен перестал плохо воспринимать происходящее – после того, как кто-то к его носу прижал носовой платок с запахом медицинских препаратов.
***
Сознание вернулось к нему вместе с голосами, доносившимися откуда-то неподалеку, разлетаясь негромким эхом по помещению. По спине прошелся поток сквозняка. Голова болела.
Аллен не открыл глаза, решив, что лучше будет дождаться своего разума для более нормального мыслительного процесса. По сырости запаха и акустике, он сделал вывод о том, что находится в подъезде.
«Будешь занят в подъезде», — вспомнились слова Неа, и Уолкер скрипнул зубами.
Пахло сигаретным дымом, слышался смех.
— Да, вчера они ушли рано, — голос Неа.
— Да насрать, — ответил кто-то и шумно выдохнул. – Мне надоело тут торчать.
— Сам захотел, — легкомысленно сказал Неа. – У тебя с башкой не всё в порядке.
— Сам знаю, — снова выдох.
«Курят, наверное», — сделал верный вывод Аллен и замер, прислушавшись:
— Пиздец, иди буди его. У меня пальцы замерзли, — приказал незнакомый голос.
Послышались шарканье шагов, и мальчишка, дождавшись, когда их шум подойдет поближе, точно схватился за лодыжку одного из парней и дернул, отчего тот потерял равновесие и упал бы, если бы не мгновенная реакция второго.
— Ну, блядь, говорил тебе руки завязать. Сейчас бы тут твои мозги растеклись, — сказал Канда, довольно грубо возвращая Неа в вертикальное положение.
Аллен смотрел дико и агрессивно.
— Как напуганная мартышка, — заржал Неа, смотря на Уолкера.
Канда лишь самодовольно усмехнулся и, сделав последний затяг, швырнул сигарету за спину, не потрудившись затушить ее.
— Где мы? – серьезно спросил Аллен, осторожно поднимаясь на ноги.
Они находились на нежилом этаже в каком-то подъезде – двери лифта говорили об этом, но не было квартирных дверей. Темная зеленая краска, облегающая стены наполовину (вверху была грязная побелка), была покрыта многочисленными записями и пожеланиями, авторы которых остались неизвестными, а кое-где виднелись и подписи. Мальчишка смотрел на них, словно они – единственный важный момент, за который следовало ухватиться и придерживаться. Потом он посмотрел на Неа, перевел взгляд на Канду.
Ну и накурили…
— Потерянный он какой-то, Канда, — сказал Неа. – Вы не переборщили с той херней?
— Да срать. Живой же, значит всё нормально.
Канда надменно смотрел на жертву, наклонив голову. Уолкер сконфуженно отступил на шаг назад — глаза Канды были черными, со злым прищуром и в свете тусклой лампочки, едва не тухнувшей от бессилия, казались неживыми. Черное пальто, облегающее тело, подчеркивало фигуру и превосходство своего хозяина. Оно шло ему и его поступкам – черное, пугающее. Волосы, обычно отсвечивающие синим блеском, сейчас были в тон его глазам и верхней одежде, а их длина только придавала нужные штрихи для сумасшедшей идиллии. И только кожа лица, на которой особо выделялись строгие стрелки бровей, была светлой.
Неа, резко выпав вперед, схватил Аллена под коленку и потянул вверх. Не успев сориентироваться, юноша пискнул и повалился на бетон, вовремя выставив локти, предотвратив этим действием знакомство головы с полом.
— Тише, — улыбнулся парень, ехидно сверкнув чайными глазами.
Он резко и грубо развел колени Уолкера в сторону, тут же принимаясь стаскивать с них штаны. В это же мгновение вокруг его запястий образовалось кольцо чужих пальцев, и Аллен забрыкался – сознание притормаживало, тело реагировало секундами позже.
Канда грубо сжал его руки и ими же закрыл мальчишке рот, слишком спокойно сказав:
— На таких белых волосах пыль видна. Кровь бы смотрелась ужасающе.
— Ты псих, — усмехнулся Неа, устраиваясь между теплых ног.
Аллен судорожно задергался, но Канда держал крепко, Неа мешал свести колени и неприятно терся свои членом об его промежность.
Какая низость.
— Лежи, блядь, — приказал Канда, вжимая Уолкера в свои колени. – Себе же хуже сделаешь. Будешь вести себя тихо, будешь награжден, — успокоил он и ехидно ухмыльнулся.
В ответ мальчишка что-то промычал и сильно дернулся вновь – Неа не стал ждать.
Канда смотрел в приоткрытые серые глаза. Прозрачные соленые капельки пугливо скатились из их уголков, длинные ресницы намокли. Смотрел он и думал, что цвет глаз выглядит свежим, интересным. Потом перевел взгляд на губы юноши: тот зубами вцепился в свою руку, всхлипывая. Ровный носик, небольшой и похожий на носик эльфа. Да и волосы у него почти белые, с едва уловимым сиреневатым или серым оттенком.
Неа удобнее перехватился за ноги парня.
Канда чувствовал напряжение Аллена. Он держал его руки, прижимая к себе, чтобы не вырывался, и с отстраненными мыслями сравнивал его с камнем – такой же холодный, сжавшийся. Мальчишка болезненно всхлипывал, пыхтел, всхлипывал, иногда скулил и вновь всхлипывал.
Канду это раздражало.
— Заткнись, — вновь приказал он, с силой ударив Аллена по рукам, словно пытаясь вбить их ему в глотку.
Аллен вздрогнул, чувствуя приступ сильной обиды и унижения.
Неа шумно дышал, вгоняя свой член в чужое тело. Канда перевел на него свой взгляд и усмехнулся: тот покраснел и вспотел, ртом ловил сырой воздух и кусал губы. Потом взгляд черных глаз метнулся ниже, с животным удовольствием смотря на член своего товарища, который скрывался в жарком и тесном.
Приятная волна возбуждения поднималась снизу, и Канда резко убрал руки мальчишки от его рта, больно сжав пальцы.
Аллен тут же сосредоточился, глотая стоны-всхлипы, с мольбой в глазах смотря Канде в лицо. Брюнет усмехнулся:
— Хорошенький мальчик. Нравится.
Словно соглашаясь, Неа простонал и, чувствуя, как прошивает тело оргазмом, с блаженным видом откинул голову назад.
Наступила давящая тишина.
Прострация.
Канда, почти ласково, убрал светлую челку с лица Уолкера и положил руку ему на лоб. Он был горячим, мокрым, и холодные руки почти обжигались о покрасневшую кожу.
— Вот и всё, — он улыбнулся, отпуская его голову на пол. Поднявшись, он осмотрел распластанное на бетоне тело и сказал: — Продует, если не наденешь… штаны, хотя бы.
И бросил рядом с ним влажные салфетки.
***
Так начинался каждый день.
Он никогда не спешил на пары, швыряя будильник в сторону, иногда, просто отключая. Чувствовал разбитым себя вдребезги, не выспавшимся, усталым. С самого утра любил включать музыку, желательно, громко и потяжелее. Окна старался держать открытыми, несмотря на время года – привычка и любовь к холодному.
Курил много, иногда завлекаясь пусканием сизых колец дыма. Не обращал внимания на звонивший телефон и подолгу не проверял почту. Никогда не пересматривал одни и те же фильмы дважды – считал это глупостью, да и вообще фильмы смотрел редко.
Ненавидел людей, с табличками на шее «Друг», но постоянно держался вблизи них, позволяя пользоваться своими деньгами. Получал много удовольствия от своей правоты, заводил бесполезные связи, рвал бесполезные связи, находил ненужное в важном.
Чувствовал свою позицию на высоте, наступал на ноги остальным. Обрезал старания посторонних привлечь к себе внимание. Ходил в окружении никчемных и отвратительных, которые называли себя «достойными» и «нормальными».
Любил небо, но скрывал это за стеной неприступности. Держал в телефоне снимки облаков и никогда их не просматривал.
Вступал в споры, постоянно выходя из них с гордо поднятой головой, выходя победителем. Любил смотреть на мучения других, когда те выполняли его приз.
Перед сном подолгу смотрел в окно, закуривал скуку и глотал её с никотином. Щурился, всматриваясь в огни ночного города, а потом бросал сигарету в форточку, не закрывая её.
И только во сне Канда крепко прижимал к себе горячее тело, перебирая его светлые волосы с едва уловимым сиреневатым или серым оттенком. | 322 |
Малыш который нашел Карлосона | Underage, Пародия, Стёб | Анкета.
Имя: все зовут Малыш
Рост: 198
Вес: 48 кг дунь, улетишь!
Внешность: Крашенный блондинчик с ослепительными глазами цвета волны.
Длина члена))))))): 22 см в спокойном состоянии!
Анкета
Имя: Карлосон-иностранец под кайфом. Толкач.
Рост: Дай Бог 60 см с хвостиком (Карлик в штанах с вентилятором)
вес: 15кг возможно меньше. Скрывает гаденыш!
длина члена: Я не измерял, но никто еще не жаловался, а Фрекен Бок вообще обещала изнасиловать!
Приступим!
Жил на свете мальчик и его...........В общем, все звали его Малыш. Мальчик очень любил разные приключения. Его сахарная попка всегда их находила! И в очередной раз нашла. А вот сами приключения немного устали от этой молодой попки. Малыш устал от родителей и решил отдохнуть. Он выбрался из душной комнаты и залез на крышу. Открыл чердак, скрутил косяк и затянулся. На него накатила волна блаженства, он открыл глаза и увидел мужика перед собой.
— О, черт возьми! Хорошая трава! Клево торкает!
— Извините?
— Епать! Разговаривает!
— Я Карлосон! Мужчина в рассвете сил! Мне всего 33 года!
— Мда... — малыш почесал голову.
— А так сразу и не скажешь!
— А я особенный! Я летаю, люблю варенье и Малышей!
— Кхем.......ну я тоже люблю "летать"! И педофилию поддерживаю, но не сплю с мелкими!
— Ясно! А у тебя есть сладкое?
— Ну, да мартини есть с колой!
— Ммммммммм! Класс!
Это чудо нажало кнопку на животе, и за спиной заработал вентиль, он отлетел и, увидев удивлённого Малыша, сказал:
— Я же говорил, что умею летать!
— Ну, в труселях с пропеллером я тоже могу летать!
— Давай может, словим кайф?
— Давай! А как, уколемся или нюхнем?
Конечно кольнемся! Карлосон у тебя вены нормальные? Дай посмотрю!
Карлосон протянул руку, Малыш потер ему сгиб локтя, дал зажигалку Карлосону, развел дозу и на ложечке, подогрев волшебную жидкость, залил в шприц. Уколол его, а другим укололся сам (скрытая реклама: МЫ ПРОТИВ СПИДа и ВИЧа!))))))
И белый маг морфий их начал ласкать и затягивать.
Карлосон никогда такой сильной наркоты высшей пробы не получал. Он сел на Малыша начал гладить его щеки и коснулся губами губ Малыша.
— Боже ты восхитителен! Я не могу у меня стояк!
— Что мешает тебе? Подрочи!
-Я не хочу. Хочу что бы ты! — Карлосон снял свои попсовые штаны. Рука Малыша скользнула под трусы Карлосона и нежно взяла в руку его плоть и начала ласкать. Вскоре Малыш решил посмотреть на этот орган. Вынув его, любовался минуты три. Член был нормальной толщины и длинный. Он стоял и жаждал ласки. Малыш наклонился и вдохнул запах плоти этого мужчины в легкие. Волосы, что обрамляли член, были кучерявыми и рыжими. Он слизнул замечательную каплю смазки и нежно поцеловал, орган, который пульсировал и был горяч. Он засосал головку, немного поиграв и услышав, как партнёр под ним вьется, его стоны наполняют отрытое небо, решил, что пора переходить и дальше. Он начал сосать его член от основания, каждый раз, опускаясь ниже, его нос щекотали кучерявые рыжие волосы. Карлосон был на вершине блаженства и через пару минут кончил в рот Малыша. Спермы было много, но все-таки Малыш почти справился, все проглотил, лишь маленькая дорожка была на подбородке, которая брала свое начало из правого уголка рта.
— Малыш, а я у тебя первый?
— Да, не считая, моей катаны!
— Ох!
Член опустился у Карлосона, но потом снова стал набухать и твердеть. Карлосон тем делом раздел Малыша и выписывал одной рукой узоры на его груди, а другой оставлял мокрую блестящую дорожку следов. Дойдя до члена, мужчину в самом расцвете сил, ждал сюрприз. У Малыша был толсты и огромный член, см 22 и это в спокойном то состоянии!
Карлсону сразу захотел насадиться на него. Он прильнул к сахарной попке Малыша, которая на вкус была, как пломбир и начал его вылизывать и разрабатывать своими пальчиками. Малыш кричал от удовольствия и умалял, чтобы Карлсон засадил ему по самые яйца! Карлосон медленно вошел в него.
— Как ты, Малыш?
— Боже! Я шас усусь и обкончаюсь от счастья!
Карлосон продолжил двигаться и продолжал набирать темп, потом начал его сбрасывать!
— Дааааааааааааа! — Когда Карлосон кончил в Малыша, он упал на него без сил. Руки Малыша начали гладить его тельце.
— Я хочу отблагодарить тебя!
— О, как приятно это слышать!
Малыш положил Карлосона на свою рубашку и сделал ему минет, а потом возбудил его член, что он просто стоял и подрагивал, а сам насаживался с разной силой на него, но позже решил, что неплохо бы и отодрать Карлосона, он всунул член на половину. Карлосона парализовало.
— Сладкий тебе больно?
— Немного!
— Может не буду глубже?
Карлосон ущипнул его за зад и сказал: — только попробуй этого не сделать!
Малыш засунул чуть боле половины, а потом и весь член и начал драть Карлосона, он издавал стоны, крики, вздохи и т.д. Малыш слишком сильно кончил в Карлосона, что тот даже отъехал от него на пару сантиметров. Но тут был странный звук.
Черт! Ебаный в рот! Мне это приснилось!? (((((((Малыш расстроился. Сбегал в туалет подрочить, а потом полез на крышу. Он достал косяк и снял рубашку, принимая солнечную ванну. Затянулся и закрыл глаза, а открыв глаза, увидел Карлосона и улыбнулся своим мыслям!)) | 13 |
Яойщица-фикрайтер | Пародия, Самовставка, Юмор | И вот я на фикбуке. Радость моя неизмерима. Ну чуть больше полных штанов.
Прикусываю нижнюю губу. Яой. Сюжет. А к примеру то, что ща пишу.
Итачи/Дейдара.
я — Первым делом. А кто из них актив?
дайнин — Пассив?
я — логично, кэп. сначала актив. пассив потом определится
дайнин — точнА О_о
я — слушай.. а это.. оО че писать будем?
дайнин — незнаю. мне главное во всех изысках прочесть как они будут трахаться.
я — ну это да *краснеет*
дайнин — пиши — стоп. а кто кого?
я — ну раз "Итачи/Дейдара", значит Итачи Дейдару о_О
дайнин — логика ~:D
я — ну дык
дайнин — пиши: "В темноте комнаты на скрипучем стареньком диване..."
я — скрипучем? оО
дайнин — да, скрипучем! а как написать, "оплодотворялись", "яоились", "пендрились" два самца, два мужика, или Итачи загонял свой член в задницу Дейдары.
я — и откуда только ты такие подробности знаешь? оО
дайнин — /краснеет/
я — я серьезно! вот скока девушек мечтают — эх если бы я была парнем, я бы была яойщиком. млять. да тут в туалете эту какашку с трудом высираешь, боль такая, а тут эту какашку иметь в своей заднице и туда-сюда, туда-сюда
дайнин — *кх-кх* /подавился/ ну кагбЭ это не какашка, да и под конец "облегчения" в сортире разве ты удовольствие не получаешь?
я — давай не будем разводить дискусс на эту тему ==
дайнин — да. ну так?
я — "В темноте комнаты на скрипучем стареньком диване Итачи загонял своей член в задницу Дейдаре". Можно мне продолжить??
дайнин — пиши.
я — "Дейдару сковала судорога, и страстно унесла его в сафари страсти"
дайнин — *в акуе* xDDD че за бред сивой кобылы???
я — /краснея/ я так вычитала где то.
дайнин — это равносильно фразам "и это существо доверчиво моргнуло близорукими глазами" (с) или "глазницы его тревожно сузились"
я — /ржет/ xD
дайнин — продолжаем. "— Медленнее, болезненно морщась, шептал Дейдара, — не рви меня"
я — стоп стоп стоп! он же не /пытается грамотно сформулировать/ не тряпка какая-то. шо за "не рви меня"? как лоскуток какой-то
дайнин — ну дык это О_о как его... оО...жопе жЭ больно!
я — ну блин смазка же должна быть! вазелин там.. слюнька?
дайнин — сама ты слюнька. У Итачи был взрыв потенции, у него прямо и абсолютно некосвенно встало на жопу Дейдары. Тут уж не до нежностей. Тут инстинкт ++, тут животная страсть и похоть. Дейдара сам виноват >_>
я — ты пугающ о__о
дайнин — рвем жопу дальше?
я — ну надо сделать пояснение, что у Итачи дико встало ОО"
дайнин — это будет стёбно, но ладно.
"Толчками, ритмичными телодвижениями, они совокуплялись, не обращая внимания на боль в заднице Дейдары, на скрип дивана, раздражающий Итачи"
я — xDDDDDDDDDDDDD
вахахахаха /упала на спинку дрыгая ножками/
дайнин — "Дейдара вошел во вкус и стал шлепать одной рукой себя по заднице. Это буквально завело Итачи, у его "малыша" появилось второе дыхание. Дейдара издал протяжный стон. "О, итачи, дашь ты мне кончить или нет, паскуда??", Итачи лишь хмыкнул. "Не боись, за жопу свою переживай!" Он таки продолжал яростно вбивать член в его зад"
я — тю.. шо за однообразие.
дайнин — а чо не так?
я — ну давай минет сделаем? а то без прелюдии...
дайнин — мне кажется немного поздновато. они тут уже кончать будут
я — ну.. сделаем так. "Полчаса назад. "Итачи, я тебя хочу", — мурлыча словно шалудивый кот, Дейдара стал тереться о ширинку Итачи, что несомненно завело последнего"
дайнин — полчаса назад, фигасе ты загнула
я — яой и не на такое способен!
дайнин — ладно....
ну дык..смотрим что получилось??
я — а минет??? ОО
дайнин — читатели додумают ==
я — ну тогда чуток романтизируй
дайнин — поехали:
"Итачи, я тебя хочу", — мурлыча словно шалудивый кот, Дейдара стал тереться о ширинку Итачи, что несомненно завело последнего. Зубами расстегнув ширинку, Дейдара стал ласкать напрягшийся член Итачи. Видимо установка "котэ" дала о себе знать".
***
"В темноте комнаты на скрипучем стареньком диване Итачи загонял своей член в задницу Дейдаре"
— Медленнее, болезненно морщась, шептал Дейдара, — не рви меня"
"Толчками, ритмичными телодвижениями, они совокуплялись, не обращая внимания на боль в заднице Дейдары, на скрип дивана, раздражающий Итачи"
"Дейдара вошел во вкус и стал шлепать одной рукой себя по заднице. Это буквально завело Итачи, у его "малыша" появилось второе дыхание. Дейдара издал протяжный стон. "О-о-о, Итачи, дашь ты мне кончить или нет, паскуд-а-а??", Итачи лишь хмыкнул. "Я доведу тебя... доведу..." Он таки продолжал яростно вбивать член в его зад, прикусив нижнюю губу. С последним толчком тело его прошибла судорога, истома завладела его телом...
— Хаа... — выдохнул Дейдара. Сперма брызнула из его члена. — Садист...
Итачи потянулся к его губам.
— Не будь блондинкой, сладенький"
я — и все таки, откуда ты все это знаешь?
дайнин — фанфиков начитался. яойных xD
Яой — это зло | 19 |
Про то, как погребальные венки в лифте застряли | Драббл, Занавесочная история, ООС, Стёб, Юмор | — БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ!!!!
— Не ори мне на ухо, Закуро, я оглохну…
— Мне всё равно!!! Какого хрена???
— Заткнись! Чего тут не понять! Мы в лифте застряли!
— То, что мы в лифте застряли, это я понял! Вопрос заключается в том: КАК???
— Каком к верху!
— Чьим?
— Не важно!
— Важно! Я это то самое место оторву ему!
— Успокойтесь вы оба! Тут дети, между прочим!
— Я ненавижу детей! Это всё из-за них!
— А мы то с Дейзи тут причём?
— При всём! Кто тебя, дура, заставлял на все кнопки подряд нажимать!?
— Так это весело…
— Весело ей! Вот теперь и веселись, сиди!
— Боже-боже… Закуро, не кричи на Блюбел… она же девочка…
— Мне по барабану! Она не девочка! Она монстр!
-…
— АЙ!!! Кто меня за задницу укусил!
— Это не я! Это Гост!
— …
— АААА!!! Мне страаааашно!!! Спасииите!!!
— Дейзи, пусти меня! И не сморкайся в мой плащ!
— Но Кикё… мне страаааашно… АААААААААААААА!!!
— Посмотри в зеркало когда-нибудь. Тогда тебе станет действительно страшно!
— Блин, почему свет отрубили…
— Понятия не имею… Торикабуто! Ты чего творишь, ЗАСРАНЕЦ!!!
— А чё я?
— Ты нахрена сел на меня?!
— Я? Я вообще стою в другом углу…
-Тогда кто?
-…
— Люди! Надо выбираться от сюда. Я опаздываю на совещание к Бьякурана-сама!
— А у меня «Н2О» скоро начнётся!
— Нет! Мелкая! Телик я буду смотреть! Там футбол идёт!
— А я хотел посмотреть «Пилу 5»…
— Мудаки! Мы сейчас не об этом!
— Ах да, точно…
-…
— Ладно! Давайте зажжём пламя колец, что ли, чтоб свет был!
— Ну и.
— Извините. Я оставил кольцо в других своих штанах…
— Страшно спросить, где ты его носишь…
— Ну а у кого есть кольцо?
-…
— Э…. ладно, идея была не удачной.
— Может позвонить Бьякурану-сама. Он нас спасёт…
— Дурень! У него и без нас проблем хватает!
— А может вызвать лифтёров?
— Как?
— Закуро, не тупи! Там есть кнопочка такая снизу. Вот её и жать надо…
— А где кнопочка?
-…
— Возле Госта.
— Э…, ну так кто нажмёт, точнее, осмелится нажать…
— Пусть Дейзи идёт! Ему всё равно по хуй.
— АААА!!! МНЕ СТААААААААШНО!!!
— ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ? ПЕРЕСТАНЬ НА МЕНЯ ВЕШАТЬСЯ!!!
— Но Кикё…
— Совсем охренел? Я Торикабуто!
-… Э… правда? А по форме задницы вас совсем не отличить…
— Грабли быстро убрал, гомосек херов!
— Люди… мне это действительно не нравится… что делать будем?…
— ААААА!!!
— Ну что опять?! Так, стоп, что это была за вспышка света?!
— АААА! МЕНЯ ТОКОМ ШИБАНУЛО!!!
— Дейзи! Я тебе уже триста раз говорил! НЕ СУЙ ПАЛЬЦЫ В РАЗЕТКУ!!!!
— Кстати, а откуда в лифте розетка?
— Понятия не имею…
— Никуда я не совал их! Я наступил на что то и меня шибануло!
-…
— Так… Гост сейчас в другом углу, поэтому это не он… но тогда что это…?
— ААЙЙЙЙ!!!
— ВЫ ЭТО ВИДЕЛИ???
— ДА! Кажется провод отлетел… ЧЁРТ! Теперь тут шевелиться опасно!!!
— Блюбел! Ты чего творишь!?
— АААА! Мне страшно!!!
— Ещё одна… НО ЭТО НЕ ПОВОД, ЧТОБЫ МЕНЯ РАЗДЕВАТЬ!
— Я не раздеваю!
-…
— Так… видимо при таких условиях у нас не удастся сохранять спокойствие…
— Ай! Кто меня опять ущипнул за задницу!
— Только не говорите, что это снова Гост!
-…
— Ой, бля…
— О! Закуро! Ты ближе всех к Госту, давай, нажми на красненькую кнопочку, что находится возле него.
-…
— А я в темноте не вижу, где красненькая а где зелёненькая! К тому же Госту уж слишком сильно моя задница понравилась!
-…
— Ладно, ща нажму, а то он меня изнасилует ещё!
— Давай быстрее, иначе я расскажу Бьякурану-сама, и он заставит тебя на нём жениться!
-…
— НЯХАХА!!!! ЛАМБО-САН КРУТ!!!!
*всеобщий шок*
— Ч-что это было?...
— Эй… кажется мы тут не одни…
— Но… что это, и как сюда попало?!
— О! Я нашёл кнопку!
*жмёт*
Из громкоговорителя слышен знакомый смех.
— «Ще-ще-ще… я слушаю…»
— Э… МУДАК!!! ТЫ ЧЁ ТАМ ДЕЛАЕШЬ!?
— «А что случилось… настоящие Погребальные Венки в лифте застряли… какая досада… Ще-ще-ще…»
— Это всё твоих рук дело??!
— «Как думаешь, Ген-кун, нас повысят, если мы случайно убьём настоящих Погребальных Венков…?»
— «Думаю, да…»
— «Ще-ще-ще… Ген-кун согласен… тогда, приятного время провождения.» | 29 |
Понятие "закуска" им вовсе не ведомо. | Юмор | — Убью!, — рявкнул Шизуо, стиснув зубами фильтр сигареты. Селти вздрогнула всем телом, когда ее друг резко соскочил с заднего сидения мотоцикла и понесся в сторону темного силуэта на подвесном мосту. Мотоциклистка устало покачала шлемом и быстро развернула своего стального коня в обход, чтобы перехватить пьяного бармена по дороге. Ну, право, не знала же она, чем именно закончится отмечание "Русского Нового Года" у их общего знакомого Саймона Брежнева!
...Пятью часами ранее...
— Шизуо! Выпьем за японскую Родину русского суши!, — оживленно восклицал русский, разливая по стопкам чистую, как слеза младенца, водку. Бармен лишь неодобрительно глянул на своего иностранного друга, а после и на Селти. Заметив несколько озадаченный взгляд, девушка принялась быстро набирать сообщения, тут же высказывая мнение по поводу этой попойки:
— "Ты знаешь, я не советую. Я слышала, что русские очень любят выпить, понятие "закуска" им вовсе не ведомо."
— Я тоже так думаю, — озадаченно прошептал Шизуо, как его тут же стиснули могучие "братские" объятия Брежнева.
— Шизуо, друг!, — с этими словами мужчина подсунул товарищу стопарь с водкой. Уловивший всю суть жеста, блондин с неуверенной улыбкой попытался объяснить, что он никогда не пробовал "Русской". На это Саймон ответил гримасой глубокомыслия и многозначительной паузой, — Шизуо-сан, ты меня уважаешь?
Хейваджима закашлялся от неожиданности — от подобного заявления роллы встали в горле.
— Что за вопросы, Саймон? Конечно уважаю!
— Ну так пей!
Уловив смысл происходящего и безвыходность сложившейся ситуации, Шизуо взял рюмку и, бросив на Селти прощальный взгляд трезвенника, опрокинул первые в своей жизни сто грамм в горло. Жгучая смесь тут же обожгла глотку, бармен зажмурился и судорожно потянулся за лежащей ближе всего курицей. Одобрительно что-то пробормотав, Брежнев тут же наполнил стопки новыми порциями, подсовывая одну из них светловолосому другу, не обращая внимания на протестующее мычание. Обернувшись к Шинре, Селти быстро набрала сообщение и показала любимому:
— "Пропал наш парень..."
Приобняв встревоженную супругу за талию, ученый многозначительно поднял палец вверх и впал в пространные рассуждения о том, что Шизуо-пьяница — это что-то из области фантастики, что алкоголь в некоторой дозе ничуть не вреден, а даже полезен. Однако, когда через два часа над их головами пролетел ярко-красный автомат для приготовления кофе, все присутствующие вынуждены были единогласно увериться, что "Русская"— пойло вовсе не такое простое и слабое, с которыми они сталкивались ранее. Мирно сидящие посетители разбегались в разные стороны, справедливо опасаясь за свои жизни. Однако, когда ранее заполненный до отказа суши-бар опустел, оставшиеся внутри Саймон, Шинра и Селти стали мучаться одним единственным вопросом: что делать с пьяным в умат Шизуо? Предложение оставить переночевать отверг Саймон:
— Ущерба много! Нет!
Однако, предложение выставить бармена силой так же было отклонено. В этот раз протестовал Шинра:
— Даже не смотрите на меня!
И только скромно шелестящая клавишами Селти смогла внести вразумительный вариант:
— "Меня Шизуо послушает. Я отвезу его домой, а после вернусь за Шинрой."
Переглянувшись, русский и ученый коротко кивнули в знак одобрения и доверили форсирование ситуации хрупким женским плечам. Покачав головой, Селти мягко похлопала Хейваджиму по плечу. Распростертый на барной стойке и невнятно сопящий себе под нос Шизуо открыл глаза и обернулся. Сфокусировав взор на подруге, тот почувствовал что-то вроде отголосков моментально вспыхнувшего стыда. Нестойно поднявшись на ноги, бармен поправил очки и заплетающимся языком промямлил:
— Ой ты... Слуш, Селт... Ну, ёб... Я ж не с-со зла!
Не дожидаясь объяснений, девушка ткнула монитором в лицо товарища, на котором отображались лишь два слова:
— "Поехали домой".
Глубоко вздохнув, блондин одел на нос свои темно-синие очки и отправился к выходу, помахав оставшимся в баре на прощание. Поспешив за ним, всадник без головы тщательно контролировала, чтобы Хейваджима вел себя достойно — а именно не нападал на окружающих и не крушил все, что попадется ему под руку. К его чести, новоявленный выпивоха вел себя воистину хорошо. Он даже не опрокинул мотоцикл, когда забрался на него...
Но...
— Убью!, — рявкнул Шизуо, стиснув зубами фильтр сигареты. Мотоциклистка была в глубоком шоке: доселе спокойный и тихий бармен сорвался с места, подобно тигру, устремляясь к очертанию всем знакомого персонажа. Ну почему, почему именно этой ночью Изая Орихара решил выгулять свою бессонницу? Воистину, закон подлости существует. Тем временем размашистые и уверенные шаги Шизуо привели его к мирно стоящему на мосту информатору. Лениво повернув голову, Изая мягко пропел сладким как мед голосом:
— Я сделаю вид, что не заметил тебя, хотя, букет ароматов просто невозможно не учуять. Разит за километр.
Вместо ответа Шизуо схватился за поручень моста. От неловкого движения очки полетели вниз, их обладатель даже не попытался их поймать. Усмехнувшись, Орихара сделал несколько весьма скромных шагов навстречу давнему недругу. Облокотившись о перила, брюнет сладко продолжил:
— Что, похмелье? Неужели наш хваленый самый сильный человек спился? Ах да... Ты же и тут решил выказать свое превосходство. И как, нравится?
Столь явной язвительности тот не смог стерпеть. Резко вытянув руку в сторону, бармен схватил хамоватого информатора за капюшон и одним рывком притянул его за шкирку, как нашкодившего кота, прижимая спиной к перилам моста перед собой.
— Заткни свой рот, — прошипел Хейваджима, спокойно глядя на красноглазого нахала. Рев черного мотоцикла прервал его последующие возможные изречения. Спокойно стоявшая вначале Селти насторожилась, готовая тут же подъехать и вмешаться в ход событий. Однако, вопреки всем ожиданиям, Шизуо лишь помахал ей рукой и выкрикнул, — Все в порядке! Езжай домой, Селти, и передавай привет Шинре! Я завтра извинюсь!
Одобрительно кивнув, всадник без головы виртуозно развернула свое средство передвижения и унеслась прочь. Однако, как только рев заколдованного транспорта стих, Шизуо покачнулся и облокотился на стальные сваи моста, со стоном приложив ладонь к пылающему от алкоголя лицу. Расплывшись в скотской улыбке, Изая расположил ладони на грудь бармена и с нажимом провел ими вверх, останавливая на шее Хейваджимы и соединяя их в замок. Запустив пальцы в светлые волосы, Орихара приподнялся на носках и сладострастно прошептал:
— Я слышал, что секс с пьяными самый долгий... Правда?
Совершенно не соображая, на что он соглашается, блондин лукаво отозвался:
— Можем проверить.
Пойманное в неурочный час такси быстро домчало парней до квартиры Изаи, затерявшейся среди скверов и многочисленных дорожных развязок, на которых просто не существовало правил дорожного движения. Повернув ключ в замке, информатор развернулся к стоящему позади силачу. Вытянув руку, Орихара притянул заклятого врага к себе за галстук-бабочку, обняв одной рукой за шею, и прижался к сильной груди, пристально глядя в опьяненные светло-карие глаза. Почувствовав чужие руки на своей талии, информатор приставил острие раскладного ножа к низу живота Шизуо и, аккуратно поддев им ткань, повел лезвие вверх, размеренно срезая одну маленькую пуговицу за другой. Когда перламутровые кругляшки один за другим покинули униформу Хейваджимы, рассыпавшись по полу глухо звенящим дождем, Изая, ухмыляясь, приподнял острием подбородок блондина и, поймав, на себе его расплывающийся взгляд, провел по приоткрытым губам кончиком языка:
— Я жду, Шизуо.
Получив своеобразный сигнал к действию, блондин один ударом по кисти откинул оружие Орихары в сторону. В несколько решительных шагов и одним мощным захватом бармен уложил давнего недоброжелателя на диван, нависнув над ним. Не церемонясь, Шизуо схватил информатора за грудки двумя руками и с силой рванул материал, превращая плотно облегающую тело майку в клочья. От предвкушения Изая плотно сомкнул веки, томно кусая нижню губу, чтобы изо рта не вырвался нежелательный преждевременный стон. Склонившись над ним, Хейваджима принялся беспорядочно целовать его губы, раздвигая и дразня их языком, переходя поцелуями на шею и плечи информатора, который, часто дыша, гладил его спину и изредка лепетал что-то неразборчивое и, скорее всего, провокационное. Прерывисто дыша, брюнет с желанием принимал ласки неожиданного партнера на ночь, внимал его дыханию, чувствовал весь жар его распаленного спиртным тела, наслаждался поцелуями, прислушивался к проникновенному шепоту и... храпу. Храпу весьма неподходящему и, что более страшно, ничуть не своевременному. Изая опешил. На нем заснули?! Прямо в процессе?! Пожалуй, это понизит его самооценку до уровня нуля. Чертыхнувшись, Орихара спихнул с себя храпящего силача и поднялся на ноги, застегивая джинсы и в бешенстве пропуская сквозь петли пояс. В его голову уже начали закрадываться коварные мысли отмщения. Объектом же праведного гнева информатор выбрал вывалившиеся из кармана Шизуо сигареты. Схватив пачку с пола, он размашисто направился на балкон, шипя что-то похожее на:
— Скурю тебе все нахуй!
Увы, но "все" скурить не вышло — не закаленные никотином легкие Изаи не были приспособлены к столь изощренной пытке, а потому курева поубавилось ровно на три сигареты. Досадливо вздохнув и успокоившись, хозяин дома вернулся в зал, где на его любимом диване мирно дрых самый сильный человек этого чертова города. К своему удивлению, Изая отметил, что неосознанно улыбается, созерцая умильно спящего, обнимающегося с подушкой бармена. Всплеснув руками и подняв взгляд в потолок, будто обращаясь к вышестоящим силам, Орихара накинул на гостя плед, укрыв от сквозняка, проникавшего внутрь через открытый балкон. О том, чтобы разбудить силача и выставить за дверь среди ночи, не могло быть и речи. Почему — величайшая загадка современности. Сам информатор вольготно устроился на кресле неподалеку, закинув ноги на стол и положив на них ноутбук. Вскоре комнату наполнили звуки размеренного дыхания и торопливый шелест кнопок клавиатуры. Несколько раз Изая хмурился, будто спорил с невидимым собеседником. Собственно, о событиях прошедшей ночи можно будет умолчать. Главное, чтобы никто из знакомых не проявил любопытство и не спросил, по какой причине Шизуо явился на работу в майке Орихары. | 39 |
Иллюзия забытого счастья | AU, BDSM, Ангст, Дарк, Драма, Изнасилование, Кинки / Фетиши, Любовь/Ненависть, Насилие, Нецензурная лексика, Психология | Действие наркотика уже почти прекратилось, и Акира, наконец, может пошевелиться, морщась от колющей боли, гуляющей под кожей затекших рук и ног. Развороченная постель хранит следы бурного секса, темные бордовые пятна едва видны на ярких красных простынях. Жалкие напоминания об очередной игре, придуманной Королем. Даже в тишине пустой комнаты юноша слышит голос Шики. Тихий и размеренный, шепотом звучащий в помутневшем сознании.
Некуда бежать.
Нет выхода.
Ты всегда будешь моим.
«Ты всегда будешь моим», — говорит Шики, больно скручивая руки Акиры за спиной, почти полностью перетягивая черной атласной лентой вены. «Ты всегда будешь моим», — шепчет Иль Рэ, в порыве ярости начиная душить юношу, вдавливая его тело в кровать и не обращая внимания на закатившиеся глаза и тихий хрип, вырывающийся из открытого в немом крике боли рта. «Нет выхода. Ты обречен», — слышится в перезвоне цепей, приковавших пленника к крючьям привинченной к полу кровати.
Шики любит черный и красный цвета. Комната Акиры окрашена в это броское сочетание оттенков. Грязно-бордовые стены давят на юношу всей своей массой, днем и ночью бледно горящие лампы заменяют солнечный свет. В спальне нет окон.
Дверь бесшумно открывается, и в комнату входит Шики, принося с собой ощущение панического страха перед унижением и смертью и чувство какой-то мазохистской радости. В строгой военной форме, с привязанным к широкому кожаному поясу нихонто в ножнах, с режуще-ледяным взглядом темных алых глаз.
— Мышонок, как прошел твой день? – Акира уже не может различить границу в голосе Короля между иронией и пародией на натуральную заботу. Юноша уже не в состоянии понимать, какие эмоции испытывает Шики. Король кладет меч в углу, нарочито медленно подносит к губам бутылку с водой, изредка бросая на пленника безразличные взгляды.
А потом все притворное равнодушие исчезает, когда мужчина поворачивает в замочной скважине ключ. Щелчок.
— Подчинись мне. У тебя нет выхода. Рано или поздно я сломаю тебя, от тебя зависит, как болезненно это будет, — шепчет Шики, сжимая шею Акиры. Полузадушенное тело сотрясает крупная дрожь, и мужчина чуть расслабляет хватку. Король четко ощущает грань, когда нужно остановиться, чтобы юноша не терял сознания. Акира расслабленно повисает в руках Шики, откидывая голову назад, подставляя шею с яркими следами от пальцев поцелуям, в полубессознательном состоянии шепчет проклятья, которые мужчина слышал уже тысячи раз. Это — мнимая покорность, всего лишь притворство, чтобы оградить себя от очередной порции боли… Шики четко ощущает каждую эмоцию своего пленника, Николь в крови Короля обостряет чувства в сотни раз. Шики сумел сохранить рассудок и самоконтроль в отличие от убитого в Тошиме Премьера, но окончательно утратил все человеческое, что в нем было раньше.
— Я никогда… — Акира почти не может говорить, горло сковывает болью. – Ненавижу. Ненавижу тебя.
Шики убил Кейске, Рина, Мотоми.
Шики вырезал из жизни всех, к кому хотя бы как-то был привязан Анти-Николь.
— Значит, мне вновь придется применять вот это? – Король едва заметно усмехается, беря с прикроватной тумбочки шприц, на четверть наполненный сильнодействующим наркотическим веществом, вызывающим сильные судороги перед тем, как погрузить тело в блаженное оцепенение. Глаза Акиры расширяются от испуга, но юноша почти не контролирует сам себя, прося одними губами:
— Дай. Дай мне это.
Игла осторожно входит под кожу, протыкает вену. Жидкости совсем немного, но Акире кажется, будто она заполняет его всего, течет по жилам вместо крови. Мышцы сводит судорогой, юноша выгибается в руках Иль Рэ, но Шики крепко держит его, не давая упасть на постель. Приступ заканчивается быстро, принося взамен ощущение экстаза, окончательно подавляя волю юноши, лишая того последних попыток сопротивления.
Некуда бежать.
Акира безумным взглядом окидывает роскошно обставленную комнату, ставшую его личной тюрьмой. Цепи приковывают тело к железным крючьям, намертво вделанным в стену. Очередное развлечение Короля, полулежащего на диване напротив. Поза Акиры вызывает сильнейшую боль в вывернутых руках, в насильно изогнутой спине, раскаленными иглами пронзает бедра при малейшем движении. Юноша готов потерять сознание, но введенное в тело вещество не дает этого сделать, отчего пытка только усиливается.
— Ты будешь покорным? – тихо проговаривает Шики, немигающим взглядом смотря на пленника. – Иначе будешь висеть так, пока не завопишь от боли и не станешь сам умолять меня снять тебя со стены. Я готов ждать сколько угодно, у меня много времени.
— Н-нет…
Нет никаких сомнений в том, что Иль Рэ будет пытать пленника до тех пор, пока тот окончательно не сорвет голос от криков боли. В ярких жестоких глазах кровавого цвета плещется холодная решительность. Юноша зажмуривается, не в силах видеть лицо своего мучителя.
— Так мне продолжать? – Мужчина подходит к Акире, кладет ладонь ему на обнаженную грудь, ведя рукой вниз. Афродизиак сделал свое дело – юноша сильно возбужден. Рука ложится на обтекающий член, движется вверх и вновь вниз, к корню, Акира стонет, задыхаясь от контраста боли и удовольствия, почти ничего уже не соображая. Шики проводит пальцем по головке, сильнее сжимает ствол, не отводя глаз от лица пленника. Дыхание с шумом и хрипом вырывается изо рта, Акира сотрясается крупной дрожью, отчего боль в вывернутых суставах становится невыносимой.
— Прекрати! Прекрати же! – Голос пленника срывается на истеричный хрип, слезы текут из воспаленных глаз. Очередной непроизвольный рывок приносит разрывающую реальность боль.
— Ты будешь покорным?
Сознание разделяется на две противоречащие друг другу части. Акира хочет ползать на коленях перед Иль Рэ, постыдно умоляя, лишь бы прекратилась эта пытка. Акира мечтает, чтобы к нему в руки вновь попал его кинжал, которым он бы перерезал Королю горло. Оргазм наступает внезапно, юноша не контролирует себя, дергаясь всем телом, забрызгивая спермой строгий костюм Шики. Дикий крик боли и удовольствия окончательно срывает голос.
— Ты будешь покорным?
Шики смотрит прямо в полные слез помутневшие глаза пленника, из которых практически стерлась вся былая сталь. Ответ сам срывается с кровоточащих искусанных губ.
— Да.
Шики жестом приказывает Акире перевернуться на живот. Юношу сотрясает мелкая дрожь, лицо приняло совершенно отсутствующее выражение. Наркотик уже начал свое действие, Акира даже не думает сопротивляться, просто не может.
— На колени, — тихо проговаривает мужчина, заставляя пленника повернуть к нему голову. Светлые глаза юноши полны слез, Акира прикусывает губу до крови, не в силах противостоять. – Ну же.
Пальцы пробегают по покрытой потом спине, по линии позвоночника, скользят по чуть видным сквозь кожу ребрам, Шики нависает над Акирой, гладит его напряженный впалый живот, намеренно не прикасаясь к возбужденному слабо подрагивающему члену. Смазка прозрачными каплями стекает на ярко-красные простыни. Пленник слабо стонет, когда Шики почти невесомым движением прикасается к налитой кровью головке, требовательно двигает бедрами. Иль Рэ усмехается, убирая руку, видя мучительно исказившееся лицо Акиры. Иль Рэ старается не думать о том, что покорность юноши – всего лишь действие введенного в тело зелья.
Пленник дергается всем телом, когда Шики раздвигает его ягодицы, чувствует влажное прикосновение.
— Не надо…
Мужчина не обращает на него ни малейшего внимания, самозабвенно лаская давно растянутый анус, языком чуть соскальзывая внутрь, вслушиваясь в громкие стоны Акиры, придерживая руками бедра. Удовольствие обволакивает сладостным теплом, негой течет по крови, заставляет сердце биться в бешеном ритме. Юноша дышит часто-часто, перемежая стоны с тихими вскриками, крепко сжимает в кулаках простынь. Невыносимо… Шики давит на спину Акиры, заставляя юношу опуститься грудью на кровать, изогнувшись в спине, приставляет собственный член к растянутому входу, надавливает, нарочито медленно входит, впитывая всем телом протяжный стон пленника. Противоречивые чувства играют в душе Акиры, хочется кричать от бессильного унижения и боли, злости на самого себя. Хочется самому насадиться на член Шики, истекая смазкой, как последняя блядь. Юноша чувствует, что еще немного, и он просто сойдет с ума.
— Еще… — Самоконтроль практически сошел на «нет». – Пожалуйста…
Шики выходит практически до конца, резко двигая бедрами обратно, заставляя Акиру громко кричать от острого удовольствия.
— Ты ничего не сможешь сделать со мной, — хрипит мужчина, с трудом контролируя срывающееся дыхание. – Подчинись мне, Акира…
Юноша почти не слышит его, не понимает, что говорит ему Король, яростно подмахивая бедрами, стараясь получить как можно больше удовольствия. Иль Рэ внезапно разворачивает пленника лицом к себе, помогая приподняться. Акира беспрекословно опускается на член хозяина, сжимаясь внутри, и Шики задыхается, едва сдерживаясь, чтобы не кончить.
— Двигайся. – Пленник останавливает помутневший взгляд на лице Иль Рэ, облизывая обкусанные губы. Глаза в глаза, смешивая взгляды в алых и серых цветах. Акира приподнимается, почти полностью соскальзывая с члена Шики, и опускается вновь, параллельно сжимая мышцы, заставляя мужчину со стоном запрокинуть голову. Иль Рэ больше не дает пленнику проявлять инициативу, крепко прижимая к себе, помогая двигаться, раз за разом прикасаясь к простате, заставляя Акиру кричать и выгибаться в его руках.
— Шики! – пленник кричит, чувствуя приближение сильного оргазма. Бедра непроизвольно дергаются, сперма брызгает мощной струей, Акира запрокидывает назад голову, открыв рот в немом крике, не в силах издать ни звука, содрогаясь от бесконечного удовольствия.
Шики максимально насаживает юношу на себя, заставляя того чуть дернуться от слабой боли, кончает, впиваясь зубами в плечо пленника, прокусывая кожу до крови. И в следующее мгновение обессилено падает на постель вместе с Акирой, вдыхая пропитанный запахами пота и спермы воздух. Бесконечное противоречие в душе Акиры почти стерто, на смену им пришло апатичное безразличие и какая-то извращенная нежность к своему мучителю. Пленник не отдает себе отчета, накрывая похотливым влажным поцелуем бледные губы Иль Рэ, бесстыдно проникая языком внутрь, обхватывая руками голову, пропуская между пальцами черные пряди. Зажмуривается, стараясь не видеть торжество в алой глубине глаз Короля.
Взгляды пяти пар глаз останавливаются на спускающихся со второго этажа Шики и бесшумно следующим за ним юношей в одной белой расстегнутой рубашке, небрежно накинутой на обнаженное тело. По ногам второго тоненькими струйками стекает сперма вперемежку с кровью, но Акира как будто не видит этого, отрешенным взглядом смотря куда-то вдаль. Подчиненные вождя привыкли не обращать внимания на эту странную молчаливую игрушку Шики. Иль Рэ как-будто только замечает, что Акира вышел следом за ним, как-то устало прищелкивает языком, останавливаясь на лестнице и оборачиваясь к юноше.
— Зачем ты вышел? Я же говорил, чтобы ты оставался внутри.
— Шики, — едва внятно шепчет Акира, останавливая полубезумный отсутствующий взгляд на лице хозяина. – Я хочу тебя. Я снова тебя хочу, не уходи.
Король уверен в том, что люди внизу слышат их, но это не волнует его. Мужчина ласково проводит рукой по бледной щеке Акиры, ласково улыбаясь ему. Юноша прижимается всем телом к Шики, трется обмякшим членом о его бедра, жалобно поскуливая. Тихие шепотки снизу заставляют Короля вспомнить о своих прямых обязанностях, и он осторожно отстраняет Акиру от себя, вызывая у того обреченный стон.
— Возвращайся к себе в комнату, я скоро буду. Если так невтерпеж, ты и сам можешь себе помочь, — тихо проговаривает Шики. Юноша обиженно надувает губки, скрещивая руки на груди, но в следующий миг радостно вскрикивает – Иль Рэ достает из кармана пиджака маленькую ампулу, наполненную бесцветной жидкостью. – Если собачка будет хорошо себя вести, получит конфетку.
Доза. Такая желанная. Позволит оторвать себя от жестокой реальности, погружаясь в цветные видения ложного счастья. Иногда в наркотическом бреду Акиры проскальзывают давно забытые лица людей, чьих имен он уже почти не помнит. Кажется, они были убиты. Кажется, это сделал Шики. Но образы стираются из сознания, когда Акира обхватывает ногами талию Короля, самозабвенно занимаясь с ним сексом. Прошлая жизнь значения давно уже не имеет. | 689 |
Subsets and Splits